Рэй брэдбери рассказ убийца

Идея была такая гениальная, такая немыслимо восхитительная, что я, катя по америке, от радости уже не соображал ничего. не знаю

Идея была такая гениальная, такая немыслимо восхитительная, что я, катя по Америке, от радости уже не соображал ничего.

Не знаю почему, но в голову мне она пришла на мой сорок восьмой день рождения. Почему на сорок восьмой, а не тридцатый или сороковой, сказать трудно. Может, потому, что те годы были хорошими, и я проплыл сквозь них, не замечая времени и часов, инея, оседающего у меня на висках, и львиного взгляда знаменитости, который у меня появился…

Так или иначе, но в свой сорок восьмой день рождения, когда я рядом со спящей женой лежал ночью в постели, а наши дети спали в других, тихих, залитых лунным светом комнатах моего дома, я подумал: встану, поеду и убью Ральфа Андерхилла.

Ральфа Андерхилла?! Бог мой, да кто он такой есть?

Убить его спустя тридцать шесть лет? За что?

Как за что? За то, что он со мною делал, когда мне было двенадцать лет.

Через час, услышав что-то, проснулась моя жена.

— Это ты, Дуг? — подала она голос. — Что ты делаешь?

— Собираюсь в дорогу, — ответил я. — Надо ехать.

— А-а, — пробормотала она, перевернулась на другой бок и уснула.

— Скорей! Посадка заканчивается! — громко закричал проводник.

Поезд дернулся и лязгнул.

— Пока! — крикнул я, вскакивая на подножку.

— Хоть бы один раз полетел! — закричала жена.

Полетел? И лишил себя возможности всю дорогу обдумывать убийство? Возможности смазывать не спеша пистолет, заряжать его и думать о том, какое лицо будет у Ральфа Андерхилла, когда через тридцать шесть лет я возникну перед ним, чтобы свести старые счеты? Полетел? Да лучше я пойду пешком через всю страну и, останавливаясь на ночлег, буду разжигать костры и поджаривать на них свою желчь и прокисшую слюну, и буду опять есть свои старые, высохшие как мумии, но все еще живые обиды и трогать синяки, которые не зажили до сих пор. Полетел!

Поезд тронулся. Жена исчезла.

Я ехал в Прошлое.

На вторую ночь, проезжая через Канзас, мы попали в потрясающую грозу. Я не ложился до четырех утра, слушал, как беснуются громы и ветры. Когда стихии разбушевались дальше некуда, я увидел свое лицо, негатив его, на холодном стекле окна и подумал: «Куда едет этот дурак?»

Убивать Ральфа Андерхилла.

За что? А за то!

Помнишь, как он бил меня? До синяков. Обе руки были в синяках от самого плеча; в синих синяках, черных в крапинку, каких-то странных желтых. Ударит и убежит, таков он был, этот Ральф, ударит и убежит…

И, однако, ты любил его?

Да, как мальчики любят мальчиков, когда мальчикам восемь, десять, двенадцать, и мир невинен, а мальчики злее злого, ибо не ведают, что творят, но творят все равно. И, видно, где-то в потаенных глубинах души мне было обязательно нужно, чтобы мне причиняли боль. Мы, закадычные друзья, нуждались друг в друге. Ему нужно было бить. Мне — быть битым. Мои шрамы были эмблемой нашей любви.

За что еще хочешь ты убить Ральфа через столько лет?

Резко закричал паровозный гудок. Ночная страна бежала мимо.

И я вспомнил, как однажды весной пришел в школу в новом костюме-гольф из твида, и Ральф сбил меня с ног и вывалял в буром месиве грязи и снега. И смеялся, а я, готовый провалиться сквозь землю, перепачканный с головы до ног, напуганный предстоящей взбучкой, побрел домой переодеться в сухое.

Вот так! А еще что?

Помнишь глиняные фигурки персонажей из радиопьесы о Тарзане, которые тебе так хотелось иметь? Тарзан, обезьяна Кала, лев Нума — любая фигурка стоила всего двадцать пять центов! Да-да! Они были неописуемо прекрасны! О, вспомнить только, как где-то вдалеке, путешествуя по деревьям в зеленых джунглях, завывал обезьяночеловек! Но у кого в самый разгар Большой Депрессии нашлось бы двадцать пять центов? Ни у кого. Кроме Ральфа Андерхилла.

И однажды Ральф спросил тебя, не хочешь ли ты получить одну из этих фигурок.

«Хочу ли! — воскликнул ты. — Ну конечно, конечно!»

Это было в ту самую неделю, когда твой брат в странном приступе любви, смешанной с презрением, отдал тебе свою старую, но дорогую бейсбольную перчатку.

«Ну что ж, — сказал Ральф, — я дам тебе лишнюю фигурку Тарзана, если ты дашь мне бейсбольную перчатку».

«Ну и дурак же ты, — сказал я себе. — Фигурка стоит двадцать пять центов. Перчатка — целых два доллара! Это нечестный обмен! Не меняйся!»

Но все равно я помчался с перчаткой назад к Ральфу и отдал ему, а он, улыбаясь еще презрительней, чем мой брат, протянул мне глиняного Тарзана, и я, переполненный радостью, побежал домой.

Брат узнал про бейсбольную перчатку и глиняного Тарзана только через две недели и, когда узнал, бросил меня одного за городом, среди фермерских полей, куда мы с ним отправились на прогулку — бросил за то, что я такой остолоп. «Фигурки Тарзана ему понадобились, бейсбольные перчатки! — бушевал он. — Больше ты не получишь от меня ничего, никогда!»

И где-то на сельской дороге я упал на землю и разрыдался: мне хотелось умереть.

Снова забормотал гром.

На холодные окна пульмана падал дождь.

Что еще? Или список закончен? Нет. Еще одно, последнее, страшней всего остального.

За все те годы, когда в шесть утра Четвертого Июля ты прибегал к дому Ральфа бросить горсть камешков в его окно, покрытое каплями росы, или в конце июля или августа звал его в холодную утреннюю голубизну станции смотреть, как прибывает на рассвете цирк, за все эти годы он, Ральф, ни разу не прибежал к твоему дому.

Ни разу он или кто другой не доказал своей дружбы тем, что пришел к тебе. Ни разу никто не постучался в твою дверь. Окно твоей комнаты ни разу не вздрогнуло и не зазвенело глуховато от брошенного в стекло конфетти из комочков сухой земли и мелких камешков.

И ты твердо знал; что в день, когда ты перестанешь бегать к дому Ральфа, встречаться с ним на заре, ваша дружба кончится.

Однажды ты решил проверить. Не приходил целую неделю. Ральф ни разу не пришел к тебе. Было так, как если бы ты умер и никто не пришел к тебе на похороны.

Вы с Ральфом виделись в школе — и ни удивления, ни вопроса. Самой маленькой шерстинки не хотело снять с твоего пиджака его любопытство. Где ты был, Дуг? Ведь должен я кого-нибудь бить! Где ты пропадал, Дуг? Мне некого было щипать!

Сложи все эти грехи вместе. Но особенно задумайся над тем, последним: он ни разу не пришел ко мне. Ни разу не послал ранним утром песни к моей постели, не швырнул в чистые стекла свадебный рис гравия [Имеется в виду старинный обычай, пришедший в США из Англии: новобрачных, желая им богатства и счастья, осыпают рисом], вызывая меня на улицу, в радость летнего дня.

И вот за это, Ральф Андерхилл, думал я, сидя в вагоне поезда в четыре часа утра, когда гроза стихла, а у меня выступили слезы, за эту каплю, переполнившую чашу, я завтра вечером тебя уничтожу.

«Убью, — подумал я, — через тридцать шесть лет. О господи, да я безумней Ахава!» [Ахав — библейский персонаж, царь, совершивший много злодеяний. Хотя скорее Брэдбери имел в виду Безумного Ахава из «Моби Дика»]

Поезд надрывно завопил. Мы неслись по равнине, как механическая, на колесах, греческая Судьба, увлекаемая черной металлической римской Фурией.

Говорят, что вернуться в Прошлое невозможно.

Это ложь.

Если тебе посчастливилось, и ты рассчитал правильно, ты прибудешь на закате, когда старый городок полон золотого света.

Я сошел с поезда и зашагал по Гринтауну, потом остановился перед административным зданием; оно полыхало пламенем заката. Деревья были увешаны дублонами. Крыши, карнизы и лепка были чистейшая медь и старое золото.

Я сел на скамейку в сквере перед этим зданием, среди собак и стариков, и сидел там, пока не зашло солнце и в Гринтауне не стало темно. Я хотел насладиться смертью Ральфа Андерхилла сполна.

Такого преступления не совершал еще никто.

Я побуду здесь, совершу убийство и уеду, чужой среди чужих.

Кто, увидев тело Ральфа Андерхилла на пороге его дома, посмеет предположить, что какой-то двенадцатилетний мальчик, которого послало в дорогу немыслимое презрение к себе, прибыл сюда не то на поезде, не то на Машине Времени и выстрелил в Прошлое? Такое представить себе невозможно! Само безумие мое было мне наилучшей защитой.

Наконец в восемь часов тридцать минут этого прохладного октябрьского вечера я встал и отправился на другой конец городка через овраг.

Я не сомневался в том, что Ральф по-прежнему здесь.

Ведь вообще-то случается, что люди и переезжают…

Я свернул на Парковую улицу, прошел двести ярдов до одинокого фонарного столба и посмотрел напротив, на другую сторону. Белый двухэтажный викторианский дом Ральфа Андерхилла ждал меня.

И я чувствовал, что Ральф Андерхилл в этом доме.

Он был там, сорокавосьмилетний, точно так же, как здесь был я, сорокавосьмилетний и полный старой, усталой и самое себя пожирающей отваги.

Я шагнул в тень, открыл чемодан, переложил пистолет в правый карман пальто, запер чемодан и спрятал в кустах, чтобы потом, позднее, подхватить его, спуститься в овраг и через городок вернуться на станцию.

Я перешел улицу и остановился перед домом, это был тот же самый дом, перед которым я много раз стоял тридцать шесть лет тому назад. Вот окна, в которые самоотреченно любя, я, как букеты весенних цветов, швырял камешки. Вот тротуары с пятнами от шутих, сгоревших в незапамятно древние Четвертые Июля, когда мы с Ральфом, ликующе визжа, взрывали к черту весь этот проклятый мир.

Я поднялся на крыльцо и увидел на почтовом ящике надпись мелкими буквами: АНДЕРХИЛЛ.

А что, если ответит его жена?

Нет, подумал я, он сам, собственной персоной, неотвратимо, как в греческой трагедии, откроет дверь, примет выстрел и, почти благодарный, умрет за старые преступления и меньшие грехи, каким-то образом тоже ставшие преступлениями.

Я позвонил.

Узнает ли он меня, через столько лет? За миг до первого выстрела назови, обязательно назови ему свое имя. Нужно, чтобы он знал.

Молчание.

Я позвонил снова.

Дверная ручка заскрипела.

Я дотронулся до пистолета в кармане, но его не вынул; сердце мое билось гулко-гулко.

Дверь отворилась.

За ней стоял Ральф Андерхилл.

Он заморгал, вглядываясь в меня.

— Ральф? — сказал я.

— Да?.. — сказал он.

Мы простояли друг против друга не больше пяти секунд. Но, боже мой, за эти пять молниеносных секунд произошло очень многое.

Я увидел Ральфа Андерхилла.

Увидел его совсем ясно.

А не видал я его с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет.

Тогда он высился надо мною башней, молотил меня кулаками, избивал меня и на меня орал.

Теперь это был маленький старичок.

Мой рост — пять футов одиннадцать дюймов.

Но Ральф Андерхилл со своих двенадцати лет почти не вырос. Человек, который стоял передо мной, был не выше пяти футов двух дюймов.

Теперь я возвышался башней над ним.

Я ахнул. Вгляделся. Я увидел больше.

Мне было сорок восемь.

Но у Ральфа Андерхилла тоже в сорок восемь половина волос выпала, а те, седые и черные, что оставались, были совсем редкие. Выглядел он на все шестьдесят, а то и шестьдесят пять.

Я был здоров.

Ральф Андерхилл был бледен как воск. По его лицу было видно: уж он-то хорошо знает, что такое болезнь. Он будто побывал в какой-то стране, где никогда не светит солнце. Лицо у него было изможденное, глаза и щеки впалые. Дыхание отдавало запахом погребальных цветов.

Когда я это увидел, все молнии и громы прошедшей ночи будто слились в один слепящий удар. Мы с ним стояли посередине взрыва.

Так вот ради чего я пришел, подумал я. Вот, значит, какова истина. Ради этого страшного мгновения. Не ради того, чтобы вытащить оружие. Не ради того, чтобы убить. О, вовсе нет. А только чтобы…

Увидеть Ральфа Андерхилла таким, каким он теперь стал.

Вот и все.

Просто побыть здесь, постоять и посмотреть на него такого, какой он есть.

В немом удивлении Ральф Андерхилл поднял руку. Его губы задрожали. Взгляд заметался по мне вверх-вниз, вверх-вниз; разум мерил этого великана, чья тень легла на его дверь. Наконец послышался голос, тихий, надтреснутый:

— Это… Дуг?

Я отпрянул назад.

— Дуг? — От изумления он разинул рот. — Ты?

Этого я не ждал. Ведь люди не помнят! Не могут помнить! Через столько лет? К чему ему ломать себе голову, вспоминать, узнавать, называть по имени?

Мне вдруг пришла в голову безумная мысль: жизнь Ральфа Андерхилла пошла под откос с моим отъездом. Я был сердцевиной его мира, был словно создан для того, чтобы меня били, тузили, колошматили, награждали синяками. Вся жизнь его расползлась по швам просто оттого, что в один прекрасный день, тридцать шесть лет тому назад, я встал и ушел.

Чушь! И, однако, какая-то крохотная полоумная мышка мудрости носилась в моем мозгу и пищала: тебе Ральф был нужен, но еще больше ты был нужен ему! И ты совершил единственный непростительный, убийственно жестокий проступок! Ты исчез.

— Дуг? — сказал он снова, ибо я на крыльце безмолвствовал, и руки мои висели, как плети, вдоль тела. — Это ты?

Ради этого мгновения я и приехал.

Своею кровью, где-то глубоко-глубоко, я всегда знал, что не воспользуюсь оружием. Да, оно со мной, это верно, но Время опередило меня и прибыло раньше, и не только оно, но и возраст, и меньшие, более страшные смерти…

Бах.

Шесть выстрелов в сердце.

Но пистолетом я не воспользовался. Звук выстрелов прошептали только мои губы. И с каждым из них лицо Ральфа Андерхилла старело на десять лет. Когда мне оставалось выстрелить в последний раз, ему было уже сто десять.

— Бах, — шептал я. — Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.

Каждый выстрел встряхивал его тело.

— Ты убит. О боже, Ральф, ты убит.

Я повернулся, сошел с крыльца и оказался на тротуаре, и только тогда он подал голос:

— Дуг, это ты?

Я уходил не отвечая.

— Ответь, а? — Голос его задребезжал. — Дуг! Дуг Сполдинг, это ты? Кто это? Кто вы?

Я отыскал в кустах чемодан, спустился в полные стрекота кузнечиков ночь и темноту оврага, а потом зашагал через мост, вверх по лестнице и дальше.

— Кто это? — донесся до меня в последний раз его рыдающий голос.

И только отойдя далеко, я оглянулся.

Все окна в доме Ральфа Андерхилла были ярко освещены. Видно, после моего ухода он обошел все комнаты и везде зажег свет.

По ту сторону оврага я остановился на лужайке перед домом, где родился.

А потом поднял несколько камешков и сделал то, чего не сделал никто, ни единого раза, за всю мою жизнь.

Я бросил эти камешки в окно, за которым встречал каждое утро первых моих двенадцати лет. Я прокричал свое имя. Голосом друга я позвал себя выйти играть в долгом лете, которое осталось в Прошлом.

Я простоял ровно столько времени, сколько другому, юному мне потребовалось, чтобы вылезти из окна и ко мне присоединиться.

Потом быстро, опережая зарю, мы выбежали из Гринтауна и помчались, благодарение Господу, помчались назад, в Сегодня и Сейчас, чтобы пребыть там до последних дней моей жизни.

— Вы хотите убить свою жену? — спросил темноволосый человек, сидевший за письменным столом.

— Да. То есть нет… Не совсем так. Я хотел бы…

— Фамилия, имя?

— Ее или мои?

— Ваши.

— Джордж Хилл.

— Адрес?

— Одиннадцать, Саут Сент-Джеймс, Гленвью.

Человек бесстрастно записывал.

— Имя вашей жены?

— Кэтрин.

— Возраст?

— Тридцать один.

Вопросы сыпались один за другим. Цвет волос, глаз, кожи, любимые духи, какая она на ощупь, размер одежды…

— У вас есть ее стереофотоснимок? А пленка с записью голоса? А, я вижу, вы принесли. Хорошо. Теперь…

Прошел целый час. Джорджа Хилла уже давно прошиб пот.

— Все, — темноволосый человек встал и строго посмотрел на Джорджа. — Вы не передумали?

— Нет.

— Вы знаете, что это противозаконно?

— Да.

— И что мы не несем никакой ответственности за возможные последствия?

— Ради бога, кончайте скорей! — крикнул Джордж. — Вон уже сколько вы меня держите. Делайте скорее.

Человек еле заметно улыбнулся.

— На изготовление куклы — копии вашей жены потребуется три часа. А вы пока вздремните — это вас немного успокоит. Третья зеркальная комната слева по коридору свободна.

Джордж медленно, как оглушенный, пробрел в зеркальную комнату. Он лег на синюю бархатную кушетку, и давление его тела заставило вращаться зеркала на потолке. Нежный голос запел: «Спи… спи… спи…»

— Кэтрин, я не хотел идти сюда. Это ты, ты заставила меня… Господи, я не хочу тут оставаться. Хочу домой… не хочу убивать тебя… — сонно бормотал Джордж.

Зеркала бесшумно вращались и сверкали.

Он уснул.

Он видел во сне, что ему снова сорок один год, он и Кэти бегают по зеленому склону холма, они прилетели на пикник, и их вертолет стоит неподалеку. Ветер развевает золотые волосы Кэти, она смеется. Они с Кэти целуются и держат друг друга за руки и ничего не едят. Они читают стихи; только и делают, что читают стихи.

Потом другие картины. Полет, быстрая смена красок. Они летят над Грецией, Италией, Швейцарией — той ясной, долгой осенью 1997 года! Летят и летят без остановок!

И вдруг — кошмар, Кэти и Леонард Фелпс, Джордж вскрикнул во сне. Как это случилось? Откуда вдруг взялся Фелпс? Почему он вторгся в их мир? Почему жизнь не может быть простой и доброй? Неужели все это из-за разницы в возрасте? Джорджу под пятьдесят, а Кэти молода, так молода! Почему, почему?..

Эта сцена навсегда осталась в его памяти. Леонард Фелпс и Кэти в парке, за городом. Джордж появился из-за поворота дорожки как раз в тот момент, когда они целовались.

Ярость. Драка. Попытка убить Фелпса.

А потом еще дни, и еще кошмары..

Джордж проснулся в слезах.

— Мистер Хилл, для вас все приготовлено.

Неуклюже он поднялся с кушетки. Увидел себя в высоких и неподвижных теперь зеркалах. Да, выглядит он на все пятьдесят. Это была ужасная ошибка. Люди более привлекательные, чем он, брали себе в жены молодых женщин и потом убеждались, что они неизбежно ускользают из их объятий, растворяются, словно кристаллики сахара в воде. Он злобно разглядывал себя. Чуть-чуть толстоват живот. Чуть-чуть толстоват подбородок. Многовато соли с перцем в волосах и мало в теле…

Темноволосый человек ввел его в другую комнату.

У Джорджа перехватило дыхание.

— Но это же комната Кэти!

— Фирма старается максимально удовлетворять запросы клиентов.

— Ее комната! До мельчайших деталей!

Джордж Хилл подписал чек на десять тысяч долларов. Человек взял чек и ушел.

В комнате было тихо и тепло.

Джордж сел и потрогал пистолет в кармане. Да, куча денег… Но богатые люди могут позволить себе роскошь «очищающего убийства». Насилие без насилия. Смерть без смерти. Ему стало легче. Внезапно он успокоился. Он смотрел на дверь. Наконец-то приближается момент, которого он ждал целых полгода. Сейчас все будет кончено. Через мгновение в комнату войдет прекрасный робот, марионетка, управляемая невидимыми нитями, и…

— Здравствуй, Джордж.

— Кэти!

Он стремительно повернулся.

— Кэти! — вырвалось у него.

Она стояла в дверях за его спиной. На ней было мягкое как пух зеленое платье, на ногах — золотые плетеные сандалии. Волосы светлыми волнами облегали шею, глаза сияли ясной голубизной.

От потрясения он долго не мог выговорить ни слова. Наконец сказал:

— Ты прекрасна.

— Разве я когда-нибудь была иной?

— Дай мне поглядеть на тебя, — сказал он медленно чужим голосом.

Он простер к ней руки, неуверенно, как лунатик. Сердце его глухо колотилось. Он двигался тяжело, будто придавленный огромной толщей воды. Он все ходил, ходил вокруг нее, бережно прикасаясь к ее телу.

— Ты что, не нагляделся на меня за все эти годы?

— И никогда не нагляжусь… — сказал он, и глаза его налились слезами.

— О чем ты хотел говорить со мной?

— Подожди, пожалуйста, немного подожди.

Он сел, внезапно ослабев, на кушетку, прижал дрожащие руки к груди. Зажмурился.

— Это просто непостижимо. Это тоже кошмар. Как они сумели сделать тебя?

— Нам запрещено говорить об этом. Нарушается иллюзия.

— Какое-то колдовство.

— Нет, наука.

Руки у нее были теплые. Ногти — совершенны, как морские раковины. И нигде ни малейшего изъяна, ни единого шва. Он глядел на нее, и ему вспоминались слова, которые они так часто читали вместе в те счастливые дни: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими… Как лента алая губы твои, и уста твои любезны… Два соска твои как двойники молодой серны, пасущиеся между лилиями… Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе». <Здесь и дальше цитаты из «Песни песней»>

— Джордж!

— Что? — Глаза у него были ледяные.

Ему захотелось поцеловать ее.

«…Мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана».

— Джордж!

Оглушительный шум в ушах. Комната перед глазами пошла ходуном.

— Да, да, сейчас, одну минуту… — Он затряс головой, чтобы вытряхнуть из нее шум.

«О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дочь княжеская! Округление бедер твоих как ожерелье, дело рук искусного художника…»

— Как им это удалось? — вскричал он.

Так быстро! За девять часов, пока он спал. Как это они — расплавили золото, укрепили тончайшие часовые пружинки, алмазы, блестки, конфетти, драгоценные рубины, жидкое серебро, медные проволочки? А ее волосы? Их спряли металлические насекомые? Нет, наверно, золотисто-желтое пламя залили в форму и дали ему затвердеть…

— Если ты будешь говорить об этом, я сейчас же уйду, — сказала она.

— Нет-нет, не уходи!

— Тогда ближе к делу, — холодно сказала она. — Ты хотел говорить со мной о Леонарде.

— Подожди, об этом немного позже.

— Нет, сейчас, — настаивала она.

В нем уже не было гнева. Все как будто смыло волной, когда он увидел ее. Он чувствовал себя гадким мальчишкой.

— Зачем ты пришел ко мне? — спросила она без улыбки.

— Прошу тебя…

— Нет, отвечай. Если насчет Леонарда, то ты же знаешь, что я люблю его.

— Замолчи! — Он зажал уши руками.

Она не унималась:

— Тебе отлично известно, что я сейчас все время с ним. Я теперь бываю с Леонардом там, где бывали мы с тобой. Помнишь лужайку на Монте-Верде? Мы с ним были там на прошлой неделе. Месяц назад мы летали в Афины, взяли с собой ящик шампанского.

Он облизал пересохшие губы.

— Ты не виновата, не виновата! — Он вскочил и схватил ее за руки. — Ты только что появилась на свет, ты — не она. Виновата она, не ты. Ты совсем другая.

— Неправда, — сказала женщина. — Я и есть она. Я могу поступать только так, как она. Во мне нет ни грамма того, чего нет в ней. Практически мы с ней одно и то же.

— Но ты же не вела себя так, как она.

— Я вела себя именно так. Я целовала его.

— Ты не могла, ты только что родилась!

— Да, но из ее прошлого и из твоей памяти.

— Послушай, — умолял он, тряся ее, пытаясь заставить себя слушать, — может быть, можно… Может быть, можно… ну, заплатить больше денег? И увезти тебя отсюда? Мы улетим в Париж, в Стокгольм, куда хочешь!

Она рассмеялась.

— Куклы не продаются. Их дают только напрокат.

— Но у меня есть деньги!

— Это уже пробовали, давным-давно. Нельзя. От этого люди сходят с ума. Даже то, что делается, незаконно, ты же знаешь. Мы существуем потому, что власти смотрят на нас сквозь пальцы.

— Кэти, я хочу одного — быть с тобой.

— Это невозможно — ведь я та же самая Кэти, вся до последней клетки. А потом, мы остерегаемся конкуренции. Кукол не разрешается вывозить из здания фирмы: при вскрытии могут разгадать наши секреты. И хватит об этом. Я же предупреждала тебя: об этом говорить не надо. Уничтожишь иллюзию. Уходя, будешь чувствовать себя неудовлетворенным. Ты ведь заплатил — так делай то, зачем пришел сюда.

— Но я не хочу убивать тебя.

— Часть твоего существа хочет. Ты просто подавляешь в себе это желание, не даешь ему прорваться.

Он вынул пистолет из кармана.

— Я старый дурак. Мне не надо было приходить сюда… Ты так прекрасна!

— Сегодня вечером я снова встречусь с Леонардом.

— Замолчи.

— Завтра утром мы улетаем в Париж.

— Ты слышала, что я сказал?

— А оттуда в Стокгольм. — Она весело рассмеялась и потрепала его по подбородку: — Вот так, мой толстячок.

Что-то зашевелилось в нем. Он побледнел. Он ясно понимал, что происходит: скрытый гнев, отвращение, ненависть пульсировали в нем, а тончайшие телепатические паутинки в феноменальном механизме ее головы улавливали эти сигналы смерти. Марионетка! Он сам и управлял ее телом с помощью невидимых нитей.

— Пухленький чудачок. А ведь когда-то был красив.

— Перестань!

— Ты старый, старый, а мне ведь только тридцать один год. Ах, Джордж, как же слеп ты был — работал, а я тем временем опять влюбилась… А Леонард просто прелесть, правда?

Он поднял пистолет, не глядя на нее.

— Кэти.

— «Голова его — чистое золото…» — прошептала она.

— Кэти, не надо! — крикнул он.

— «…Кудри его волнистые, черные, как ворон… Руки его — золотые кругляки, усаженные топазами!»

Откуда у нее эти слова песни песней? Они звучат в его мозгу — как же получается, что она их произносит?

— Кэти, не заставляй меня это делать!

— «Щеки его — цветник ароматный… — бормотала она, закрыв глаза и неслышно ступая по комнате. — Живот его — как изваяние из слоновой кости… Голени его — мраморные столбы…»

— Кэти! — взвизгнул он.

— «Уста его — сладость…»

Выстрел.

— «…Вот кто возлюбленный мой…»

Еще выстрел.

Она упала.

— Кэти, Кэти, Кэти!!

Он всадил в нее еще четыре пули.

Она лежала и дергалась. Ее бесчувственный рот широко раскрылся, и какой-то механизм, уже зверски изуродованный, заставлял ее повторять вновь и вновь: «Возлюбленный, возлюбленный, возлюбленный…»

Джордж Хилл потерял сознание.

Он очнулся от прикосновения прохладной влажной ткани к его лбу.

— Все кончено, — сказал темноволосый человек.

— Кончено? — шепотом переспросил Джордж.

Темноволосый кивнул.

Джордж бессильно глянул на свои руки. Он помнил, что они были в крови. Он упал на пол, когда потерял сознание, но и сейчас в нем еще жило воспоминание о том, что по его рукам потоком льется настоящая кровь.

Сейчас руки его были чисто вымыты.

— Мне нужно уйти, — сказал Джордж Хилл.

— Если вы чувствуете, что можете…

— Вполне. — Он встал. — Уеду в Париж. Начну все сначала. Звонить Кэти и вообще ничего такого делать, наверно, не следует.

— Кэти мертва.

— Ах да, конечно, я же убил ее! Господи, кровь была совсем как настоящая…

— Мы очень гордимся этой деталью.

Хилл спустился на лифте в вестибюль и вышел на улицу. Лил дождь. Но ему хотелось часами бродить по городу. Он очистился от гнева и жажды убийства. Воспоминание было так ужасно, что он понимал: ему уже никогда не захочется убить. Даже если настоящая Кэти появилась бы сейчас перед ним, он возблагодарил бы бога и упал, позабыв обо всем на свете, к ее ногам. Но она была мертва. Он сделал, что собирался. Он попрал закон, и никто об этом не узнает.

Прохладные капли дождя освежали лицо. Он должен немедленно уехать, пока не прошло это чувство очищения. В конце концов, какой смысл в этих «очистительных» процедурах, если снова браться за старое? Главное назначение кукол в том и заключается, чтобы предупреждать р_е_а_л_ь_н_ы_е преступления. Захотелось тебе избить, убить или помучить кого-нибудь, вот и отведи душу на марионетке… Возвращаться домой нет решительно никакого смысла. Возможно, Кэти сейчас там, а ему хотелось думать о ней только как о мертвой — он ведь об этом должным образом позаботился.

Он остановился у края тротуара и смотрел на проносящиеся мимо машины. Он глубоко вдыхал свежий воздух и ощущал, как постепенно спадает напряжение.

— Мистер Хилл? — проговорил голос рядом с ним.

— Да. В чем дело?

На его руке щелкнули наручники.

— Вы арестованы.

— Но…

— Следуйте за мной. Смит, арестуйте остальных наверху.

— Вы не имеете права…

— За убийство — имеем.

Гром грянул с неба.

Без десяти девять вечера. Вот уже десять дней как льет, не переставая, дождь. Он и сейчас поливает стены тюрьмы. Джордж высунул руку через решетку окна, и капли дождя теперь собирались в маленькие лужицы на его дрожащих ладонях.

Дверь лязгнула, но он не пошевелился, руки его по-прежнему мокнут под дождем. Адвокат глянул на спину Хилла, стоявшего на стуле у окна, и сказал:

— Все кончено. Сегодня ночью вас казнят.

— Я не убийца. Это была просто кукла, — сказал Хилл, прислушиваясь к шуму дождя.

— Таков закон, и ничего тут не поделаешь. Вы знаете. Других ведь тоже приговорили. Президент компании «Марионетки, инкорпорейтед» умрет в полночь, три его помощника — в час ночи. Ваша очередь — полвторого.

— Благодарю, — сказал Хилл. — Вы сделали все, что могли. Видимо, это все-таки было убийство, даже если убил я не живого человека. Намерение было, умысел и план тоже. Не хватало только живой Кэти.

— Вы попали в неудачный момент, — сказал адвокат. — Десять лет назад вам бы не вынесли смертного приговора. Через десять лет вас бы тоже не тронули. А сейчас им нужен предметный урок — мальчик для битья. Ажиотаж вокруг кукол принял за последний год просто фантастические размеры. Надо припугнуть публику, и припугнуть всерьез. Иначе бог знает до чего мы можем докатиться. У этой проблемы есть ведь и религиозно-этический аспект: где начинается — или кончается — жизнь, что такое роботы — живые существа или машины? В чем-то они очень близки к живым: они реагируют на внешние импульсы, они даже мыслят. Вы же знаете — два месяца назад был издан закон «о живых роботах». Под действие этого закона вы и подпали. Просто неудачный момент, только и всего…

— Правительство поступает правильно, теперь мне стало ясно, — сказал Хилл.

— Я рад, что вы понимаете позицию правосудия.

— Да. Не могут же они легализовать убийство. Даже такое условное — с применением телепатии, механизмов и воска. С их стороны было бы лицемерием отпустить меня безнаказанным. Я _с_о_в_е_р_ш_и_л_ преступление. И все время с того часа чувствовал себя преступником. Чувствовал, что заслуживаю наказания. Странно, правда? Вот как общество властвует над сознанием человека. Оно заставляет человека чувствовать себя виновным даже тогда, когда для этого вроде бы и нет оснований…

— Мне пора. Может быть, у вас есть какие-нибудь поручения?

— Нет, спасибо, мне ничего не нужно.

— Прощайте, мистер Хилл.

Дверь захлопнулась.

Джордж Хилл продолжал стоять на стуле у окна, сплетя мокрые от дождя руки за решеткой. На стене вспыхнула красная лампочка, и голос из репродуктора сказал:

— Мистер Хилл, здесь ваша жена. Она просит свидания с вами.

Он стиснул решетку руками.

«Она мертва», — подумал он.

— Мистер Хилл, — снова окликнул его голос.

— Она мертва. Я убил ее.

— Ваша жена ожидает здесь. Вы хотите ее видеть?

— Я видел, как она упала, я застрелил ее, я видел, как она упала мертвая!

— Мистер Хилл, вы меня слышите?

— Да-да, — закричал он, колотя о стену кулаками. — Слышу! Слышу вас! Она мертва, мертва и пусть оставит меня в покое! Я убил ее, я не хочу ее видеть, она мертва!

Пауза.

— Хорошо, мистер Хилл, — пробормотал голос.

Красный свет погас.

В небе вспыхнула молния, озарила его лицо. Он прижался разгоряченной щекой к прутьям решетки и долго стоял так, а дождь лил и лил. Наконец где-то внизу открылась дверь, и из тюремной канцелярии вышли две фигуры в плащах. Они остановились под ярким дуговым фонарем и подняли головы.

Это была Кэти. И рядом с ней Леонард Фелпс.

— Кэти!

Она отвернулась. Мужчина взял ее под руку. Они побежали под черным дождем через дорогу и сели в низкую машину.

— Кэти! — Крича, он дергал прутья решетки, колотил кулаками по бетонному подоконнику. — Она жива! Эй, надзиратель! Я видел ее. Она жива! Я не убил ее, меня можно отпустить на свободу! Я никого не убивал, это все шутка, ошибка, я видел, видел ее! Кэти, вернись, скажи им, что ты жива! Кэти!

В камеру вбежали надзиратели.

— Вы не смеете казнить меня! Я не совершил никакого преступления! Кэти жива, я только сейчас видел ее!

— Мы тоже видели ее, сэр.

— Тогда освободите меня! Освободите!

Этого не может быть, они просто сошли с ума! Он задохнулся и едва не упал.

— Суд уже вынес свой приговор, сэр.

— Но это несправедливо!

Он подпрыгнул и вцепился в решетку, исступленно крича.

Машина тронулась с места, она увозила Кэти и Леонарда. Увозила их в Париж, и в Афины, и в Венецию, а весной — в Лондон, летом — в Стокгольм, осенью — в Вену.

— Кэти, вернись! Кэти, ты не можешь так со мной поступить!

Красные фары машины удалялись, подмигивая сквозь завесу холодного дождя. Надзиратели надвинулись сзади и схватили его, а он все продолжал кричать.

Рассказ Р. Брэдбери «Наказание без преступления» можно использовать в качестве аргумента, раскрывающего направление итогового сочинения 2021-2022 «Преступление и наказание», «Цивилизация и технологии».

Время чтения:
≈15 минут.

Проблемы:
-сущность преступления
-технологии и закон
-проблема вины

— Вы хотите убить свою жену? — спросил темноволосый человек, сидевший за письменным столом.
— Да. То есть нет… Не совсем так. Я хотел бы…
— Фамилия, имя?
— Ее или мои?
— Ваши.
— Джордж Хилл.
— Адрес?
— Одиннадцать, Саут Сент-Джеймс, Гленвью.
Человек бесстрастно записывал.
— Имя вашей жены?
— Кэтрин.
— Возраст?
— Тридцать один.
Вопросы сыпались один за другим. Цвет волос, глаз, кожи, любимые духи, какая она на ощупь, размер одежды…
— У вас есть ее стереофотоснимок? А пленка с записью голоса? А, я вижу, вы принесли. Хорошо. Теперь…
Прошел целый час. Джорджа Хилла уже давно прошиб пот.
— Все, — темноволосый человек встал и строго посмотрел на Джорджа. — Вы не передумали?
— Нет.
— Вы знаете, что это противозаконно?
— Да.
— И что мы не несем никакой ответственности за возможные последствия?
— Ради бога, кончайте скорей! — крикнул Джордж. — Вон уже сколько вы меня держите. Делайте скорее.
Человек еле заметно улыбнулся.
— На изготовление куклы — копии вашей жены потребуется три часа. А вы пока вздремните — это вас немного успокоит. Третья зеркальная комната слева по коридору свободна.
Джордж медленно, как оглушенный, пробрел в зеркальную комнату. Он лег на синюю бархатную кушетку, и давление его тела заставило вращаться зеркала на потолке. Нежный голос запел: «Спи… спи… спи…»
— Кэтрин, я не хотел идти сюда. Это ты, ты заставила меня… Господи, я не хочу тут оставаться. Хочу домой… не хочу убивать тебя… — сонно бормотал Джордж.
Зеркала бесшумно вращались и сверкали.
Он уснул.
Он видел во сне, что ему снова сорок один год, он и Кэти бегают по зеленому склону холма, они прилетели на пикник, и их вертолет стоит неподалеку. Ветер развевает золотые волосы Кэти, она смеется. Они с Кэти целуются и держат друг друга за руки и ничего не едят. Они читают стихи; только и делают, что читают стихи.
Потом другие картины. Полет, быстрая смена красок. Они летят над Грецией, Италией, Швейцарией — той ясной, долгой осенью 1997 года! Летят и летят без остановок!
И вдруг — кошмар, Кэти и Леонард Фелпс, Джордж вскрикнул во сне. Как это случилось? Откуда вдруг взялся Фелпс? Почему он вторгся в их мир? Почему жизнь не может быть простой и доброй? Неужели все это из-за разницы в возрасте? Джорджу под пятьдесят, а Кэти молода, так молода! Почему, почему?..
Эта сцена навсегда осталась в его памяти. Леонард Фелпс и Кэти в парке, за городом. Джордж появился из-за поворота дорожки как раз в тот момент, когда они целовались.
Ярость. Драка. Попытка убить Фелпса.
А потом еще дни, и еще кошмары..
Джордж проснулся в слезах.

— Мистер Хилл, для вас все приготовлено.
Неуклюже он поднялся с кушетки. Увидел себя в высоких и неподвижных теперь зеркалах. Да, выглядит он на все пятьдесят. Это была ужасная ошибка. Люди более привлекательные, чем он, брали себе в жены молодых женщин и потом убеждались, что они неизбежно ускользают из их объятий, растворяются, словно кристаллики сахара в воде. Он злобно разглядывал себя. Чуть-чуть толстоват живот. Чуть-чуть толстоват подбородок. Многовато соли с перцем в волосах и мало в теле…
Темноволосый человек ввел его в другую комнату.
У Джорджа перехватило дыхание.
— Но это же комната Кэти!
— Фирма старается максимально удовлетворять запросы клиентов.
— Ее комната! До мельчайших деталей!
Джордж Хилл подписал чек на десять тысяч долларов. Человек взял чек и ушел.
В комнате было тихо и тепло.
Джордж сел и потрогал пистолет в кармане. Да, куча денег… Но богатые люди могут позволить себе роскошь «очищающего убийства». Насилие без насилия. Смерть без смерти. Ему стало легче. Внезапно он успокоился. Он смотрел на дверь. Наконец-то приближается момент, которого он ждал целых полгода. Сейчас все будет кончено. Через мгновение в комнату войдет прекрасный робот, марионетка, управляемая невидимыми нитями, и…
— Здравствуй, Джордж.
— Кэти!
Он стремительно повернулся.
— Кэти! — вырвалось у него.
Она стояла в дверях за его спиной. На ней было мягкое как пух зеленое платье, на ногах — золотые плетеные сандалии. Волосы светлыми волнами облегали шею, глаза сияли ясной голубизной.
От потрясения он долго не мог выговорить ни слова. Наконец сказал:
— Ты прекрасна.
— Разве я когда-нибудь была иной?
— Дай мне поглядеть на тебя, — сказал он медленно чужим голосом.
Он простер к ней руки, неуверенно, как лунатик. Сердце его глухо колотилось. Он двигался тяжело, будто придавленный огромной толщей воды. Он все ходил, ходил вокруг нее, бережно прикасаясь к ее телу.
— Ты что, не нагляделся на меня за все эти годы?
— И никогда не нагляжусь… — сказал он, и глаза его налились слезами.
— О чем ты хотел говорить со мной?
— Подожди, пожалуйста, немного подожди.
Он сел, внезапно ослабев, на кушетку, прижал дрожащие руки к груди. Зажмурился.
— Это просто непостижимо. Это тоже кошмар. Как они сумели сделать тебя?
— Нам запрещено говорить об этом. Нарушается иллюзия.
— Какое-то колдовство.
— Нет, наука.
Руки у нее были теплые. Ногти — совершенны, как морские раковины. И нигде ни малейшего изъяна, ни единого шва. Он глядел на нее, и ему вспоминались слова, которые они так часто читали вместе в те счастливые дни: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими… Как лента алая губы твои, и уста твои любезны…Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе». <Здесь и дальше цитаты из «Песни песней»>
— Джордж!
— Что? — Глаза у него были ледяные.
Ему захотелось поцеловать ее.
«…Мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана».
— Джордж!
Оглушительный шум в ушах. Комната перед глазами пошла ходуном.
— Да, да, сейчас, одну минуту… — Он затряс головой, чтобы вытряхнуть из нее шум.
«О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дочь княжеская! Округление бедер твоих как ожерелье, дело рук искусного художника…»
— Как им это удалось? — вскричал он.
Так быстро! За девять часов, пока он спал. Как это они — расплавили золото, укрепили тончайшие часовые пружинки, алмазы, блестки, конфетти, драгоценные рубины, жидкое серебро, медные проволочки? А ее волосы? Их спряли металлические насекомые? Нет, наверно, золотисто-желтое пламя залили в форму и дали ему затвердеть…
— Если ты будешь говорить об этом, я сейчас же уйду, — сказала она.
— Нет-нет, не уходи!
— Тогда ближе к делу, — холодно сказала она. — Ты хотел говорить со мной о Леонарде.
— Подожди, об этом немного позже.
— Нет, сейчас, — настаивала она.
В нем уже не было гнева. Все как будто смыло волной, когда он увидел ее. Он чувствовал себя гадким мальчишкой.
— Зачем ты пришел ко мне? — спросила она без улыбки.
— Прошу тебя…
— Нет, отвечай. Если насчет Леонарда, то ты же знаешь, что я люблю его.
— Замолчи! — Он зажал уши руками.
Она не унималась:
— Тебе отлично известно, что я сейчас все время с ним. Я теперь бываю с Леонардом там, где бывали мы с тобой. Помнишь лужайку на Монте-Верде? Мы с ним были там на прошлой неделе. Месяц назад мы летали в Афины, взяли с собой ящик шампанского.
Он облизал пересохшие губы.
— Ты не виновата, не виновата! — Он вскочил и схватил ее за руки. — Ты только что появилась на свет, ты — не она. Виновата она, не ты. Ты совсем другая.
— Неправда, — сказала женщина. — Я и есть она. Я могу поступать только так, как она. Во мне нет ни грамма того, чего нет в ней. Практически мы с ней одно и то же.
— Но ты же не вела себя так, как она.
— Я вела себя именно так. Я целовала его.
— Ты не могла, ты только что родилась!
— Да, но из ее прошлого и из твоей памяти.
— Послушай, — умолял он, тряся ее, пытаясь заставить себя слушать, — может быть, можно… Может быть, можно… ну, заплатить больше денег? И увезти тебя отсюда? Мы улетим в Париж, в Стокгольм, куда хочешь!
Она рассмеялась.
— Куклы не продаются. Их дают только напрокат.
— Но у меня есть деньги!
— Это уже пробовали, давным-давно. Нельзя. От этого люди сходят с ума. Даже то, что делается, незаконно, ты же знаешь. Мы существуем потому, что власти смотрят на нас сквозь пальцы.
— Кэти, я хочу одного — быть с тобой.
— Это невозможно — ведь я та же самая Кэти, вся до последней клетки. А потом, мы остерегаемся конкуренции. Кукол не разрешается вывозить из здания фирмы: при вскрытии могут разгадать наши секреты. И хватит об этом. Я же предупреждала тебя: об этом говорить не надо. Уничтожишь иллюзию. Уходя, будешь чувствовать себя неудовлетворенным. Ты ведь заплатил — так делай то, зачем пришел сюда.
— Но я не хочу убивать тебя.
— Часть твоего существа хочет. Ты просто подавляешь в себе это желание, не даешь ему прорваться.
Он вынул пистолет из кармана.
— Я старый дурак. Мне не надо было приходить сюда… Ты так прекрасна!
— Сегодня вечером я снова встречусь с Леонардом.
— Замолчи.
— Завтра утром мы улетаем в Париж.
— Ты слышала, что я сказал?
— А оттуда в Стокгольм. — Она весело рассмеялась и потрепала его по подбородку: — Вот так, мой толстячок.
Что-то зашевелилось в нем. Он побледнел. Он ясно понимал, что происходит: скрытый гнев, отвращение, ненависть пульсировали в нем, а тончайшие телепатические паутинки в феноменальном механизме ее головы улавливали эти сигналы смерти. Марионетка! Он сам и управлял ее телом с помощью невидимых нитей.
— Пухленький чудачок. А ведь когда-то был красив.
— Перестань!
— Ты старый, старый, а мне ведь только тридцать один год. Ах, Джордж, как же слеп ты был — работал, а я тем временем опять влюбилась… А Леонард просто прелесть, правда?
Он поднял пистолет, не глядя на нее.
— Кэти.
— «Голова его — чистое золото…» — прошептала она.
— Кэти, не надо! — крикнул он.
— «…Кудри его волнистые, черные, как ворон… Руки его — золотые кругляки, усаженные топазами!»
Откуда у нее эти слова песни песней? Они звучат в его мозгу — как же получается, что она их произносит?
— Кэти, не заставляй меня это делать!
— «Щеки его — цветник ароматный… — бормотала она, закрыв глаза и неслышно ступая по комнате. — Живот его — как изваяние из слоновой кости… Голени его — мраморные столбы…»
— Кэти! — взвизгнул он.
— «Уста его — сладость…»
Выстрел.
— «…Вот кто возлюбленный мой…»
Еще выстрел.
Она упала.
— Кэти, Кэти, Кэти!!
Он всадил в нее еще четыре пули.
Она лежала и дергалась. Ее бесчувственный рот широко раскрылся, и какой-то механизм, уже зверски изуродованный, заставлял ее повторять вновь и вновь: «Возлюбленный, возлюбленный, возлюбленный…»
Джордж Хилл потерял сознание.

Он очнулся от прикосновения прохладной влажной ткани к его лбу.
— Все кончено, — сказал темноволосый человек.
— Кончено? — шепотом переспросил Джордж.
Темноволосый кивнул.
Джордж бессильно глянул на свои руки. Он помнил, что они были в крови. Он упал на пол, когда потерял сознание, но и сейчас в нем еще жило воспоминание о том, что по его рукам потоком льется настоящая кровь.
Сейчас руки его были чисто вымыты.
— Мне нужно уйти, — сказал Джордж Хилл.
— Если вы чувствуете, что можете…
— Вполне. — Он встал. — Уеду в Париж. Начну все сначала. Звонить Кэти и вообще ничего такого делать, наверно, не следует.
— Кэти мертва.
— Ах да, конечно, я же убил ее! Господи, кровь была совсем как настоящая…
— Мы очень гордимся этой деталью.
Хилл спустился на лифте в вестибюль и вышел на улицу. Лил дождь. Но ему хотелось часами бродить по городу. Он очистился от гнева и жажды убийства. Воспоминание было так ужасно, что он понимал: ему уже никогда не захочется убить. Даже если настоящая Кэти появилась бы сейчас перед ним, он возблагодарил бы бога и упал, позабыв обо всем на свете, к ее ногам. Но она была мертва. Он сделал, что собирался. Он попрал закон, и никто об этом не узнает.
Прохладные капли дождя освежали лицо. Он должен немедленно уехать, пока не прошло это чувство очищения. В конце концов, какой смысл в этих «очистительных» процедурах, если снова браться за старое? Главное назначение кукол в том и заключается, чтобы предупреждать р_е_а_л_ь_н_ы_е преступления. Захотелось тебе избить, убить или помучить кого-нибудь, вот и отведи душу на марионетке… Возвращаться домой нет решительно никакого смысла. Возможно, Кэти сейчас там, а ему хотелось думать о ней только как о мертвой — он ведь об этом должным образом позаботился.
Он остановился у края тротуара и смотрел на проносящиеся мимо машины. Он глубоко вдыхал свежий воздух и ощущал, как постепенно спадает напряжение.
— Мистер Хилл? — проговорил голос рядом с ним.
— Да. В чем дело?
На его руке щелкнули наручники.
— Вы арестованы.
— Но…
— Следуйте за мной. Смит, арестуйте остальных наверху.
— Вы не имеете права…
— За убийство — имеем.
Гром грянул с неба.

Без десяти девять вечера. Вот уже десять дней как льет, не переставая, дождь. Он и сейчас поливает стены тюрьмы. Джордж высунул руку через решетку окна, и капли дождя теперь собирались в маленькие лужицы на его дрожащих ладонях.
Дверь лязгнула, но он не пошевелился, руки его по-прежнему мокнут под дождем. Адвокат глянул на спину Хилла, стоявшего на стуле у окна, и сказал:
— Все кончено. Сегодня ночью вас казнят.
— Я не убийца. Это была просто кукла, — сказал Хилл, прислушиваясь к шуму дождя.
— Таков закон, и ничего тут не поделаешь. Вы знаете. Других ведь тоже приговорили. Президент компании «Марионетки, инкорпорейтед» умрет в полночь, три его помощника — в час ночи. Ваша очередь — полвторого.
— Благодарю, — сказал Хилл. — Вы сделали все, что могли. Видимо, это все-таки было убийство, даже если убил я не живого человека. Намерение было, умысел и план тоже. Не хватало только живой Кэти.
— Вы попали в неудачный момент, — сказал адвокат. — Десять лет назад вам бы не вынесли смертного приговора. Через десять лет вас бы тоже не тронули. А сейчас им нужен предметный урок — мальчик для битья. Ажиотаж вокруг кукол принял за последний год просто фантастические размеры. Надо припугнуть публику, и припугнуть всерьез. Иначе бог знает до чего мы можем докатиться. У этой проблемы есть ведь и религиозно-этический аспект: где начинается — или кончается — жизнь, что такое роботы — живые существа или машины? В чем-то они очень близки к живым: они реагируют на внешние импульсы, они даже мыслят. Вы же знаете — два месяца назад был издан закон «о живых роботах». Под действие этого закона вы и подпали. Просто неудачный момент, только и всего…
— Правительство поступает правильно, теперь мне стало ясно, — сказал Хилл.
— Я рад, что вы понимаете позицию правосудия.
— Да. Не могут же они легализовать убийство. Даже такое условное — с применением телепатии, механизмов и воска. С их стороны было бы лицемерием отпустить меня безнаказанным. Я _с_о_в_е_р_ш_и_л_ преступление. И все время с того часа чувствовал себя преступником. Чувствовал, что заслуживаю наказания. Странно, правда? Вот как общество властвует над сознанием человека. Оно заставляет человека чувствовать себя виновным даже тогда, когда для этого вроде бы и нет оснований…
— Мне пора. Может быть, у вас есть какие-нибудь поручения?
— Нет, спасибо, мне ничего не нужно.
— Прощайте, мистер Хилл.
Дверь захлопнулась.
Джордж Хилл продолжал стоять на стуле у окна, сплетя мокрые от дождя руки за решеткой. На стене вспыхнула красная лампочка, и голос из репродуктора сказал:
— Мистер Хилл, здесь ваша жена. Она просит свидания с вами.
Он стиснул решетку руками.
«Она мертва», — подумал он.
— Мистер Хилл, — снова окликнул его голос.
— Она мертва. Я убил ее.
— Ваша жена ожидает здесь. Вы хотите ее видеть?
— Я видел, как она упала, я застрелил ее, я видел, как она упала мертвая!
— Мистер Хилл, вы меня слышите?
— Да-да, — закричал он, колотя о стену кулаками. — Слышу! Слышу вас! Она мертва, мертва и пусть оставит меня в покое! Я убил ее, я не хочу ее видеть, она мертва!
Пауза.
— Хорошо, мистер Хилл, — пробормотал голос.
Красный свет погас.
В небе вспыхнула молния, озарила его лицо. Он прижался разгоряченной щекой к прутьям решетки и долго стоял так, а дождь лил и лил. Наконец где-то внизу открылась дверь, и из тюремной канцелярии вышли две фигуры в плащах. Они остановились под ярким дуговым фонарем и подняли головы.
Это была Кэти. И рядом с ней Леонард Фелпс.
— Кэти!
Она отвернулась. Мужчина взял ее под руку. Они побежали под черным дождем через дорогу и сели в низкую машину.
— Кэти! — Крича, он дергал прутья решетки, колотил кулаками по бетонному подоконнику. — Она жива! Эй, надзиратель! Я видел ее. Она жива! Я не убил ее, меня можно отпустить на свободу! Я никого не убивал, это все шутка, ошибка, я видел, видел ее! Кэти, вернись, скажи им, что ты жива! Кэти!
В камеру вбежали надзиратели.
— Вы не смеете казнить меня! Я не совершил никакого преступления! Кэти жива, я только сейчас видел ее!
— Мы тоже видели ее, сэр.
— Тогда освободите меня! Освободите!
Этого не может быть, они просто сошли с ума! Он задохнулся и едва не упал.
— Суд уже вынес свой приговор, сэр.
— Но это несправедливо!
Он подпрыгнул и вцепился в решетку, исступленно крича.
Машина тронулась с места, она увозила Кэти и Леонарда. Увозила их в Париж, и в Афины, и в Венецию, а весной — в Лондон, летом — в Стокгольм, осенью — в Вену.
— Кэти, вернись! Кэти, ты не можешь так со мной поступить!
Красные фары машины удалялись, подмигивая сквозь завесу холодного дождя. Надзиратели надвинулись сзади и схватили его, а он все продолжал кричать.

Рассказ Р. Брэдбери «Убийца» можно использовать в качестве аргумента, раскрывающего направление итогового сочинения 2021-2022 «Цивилизация и технологии».

Время чтения:
около 15 минут.

Проблемы:
-влияние технологий на жизнь человека
-противостояния человека и общества

Музыка гналась за ним по белым коридорам. Из-за одной двери слышался вальс из «Веселой вдовы». Из-за другой — «Послеполуденный отдых фавна». Из-за третьей — «Поцелуй еще разок!». Он повернул за угол, «Танец с саблями» захлестнул его шквалом цимбал, барабанов, кастрюль и сковородок, ножей и вилок, жестяными громами и молниями. Все это схлынуло, когда он чуть не бегом вбежал в приемную, где расположилась, секретарша, блаженно ошалевшая от Пятой симфонии Бетховена. Он шагнул вправо, потом влево, словно рукой помахал у нее перед глазами, но она так его и не заметила.

Негромко зажужжал радиобраслет.

— Слушаю.

— Пап, это я, Ли. Ты не забыл? Мне нужны деньги.

— Да, да, сынок. Сейчас я занят.

— Я только хотел напомнить, пап, — сказал браслет.

Голос сына потонул в увертюре Чайковского к «Ромео и Джульетте», она вдруг затопила длинные коридоры.

Психиатр шел по улью, где лепились друг к другу лаборатории и кабинеты, и со всех сторон на него сыпалась цветочная пыльца мелодий. Стравинский мешался с Бахом, Гайдн безуспешно отбивался от Рахманинова, Шуберт погибал под ударами Дюка Эллингтона. Секретарши мурлыкали себе под нос, врачи насвистывали — все по-утреннему бодро принимались за работу, психиатр на ходу кивал им. У себя в кабинете он просмотрел кое-какие бумаги со стенографисткой, которая все время что-то напевала, потом позвонил по телефону наверх, полицейскому капитану. Несколько минут спустя замигала красная лампочка и с потолка раздался голос:

— Арестованный доставлен для беседы в кабинет номер девять.

Он отпер дверь и вошел, позади щелкнул замок.

— Только вас не хватало, — сказал арестант и улыбнулся.

Эта улыбка ошеломила психиатра. Такая она была сияющая, лучезарная, она вдруг осветила и согрела комнату. Она была точно утренняя заря в темных горах, эта улыбка. Точно полуденное солнце внезапно проглянуло среди ночи. А над этой хвастливой выставкой ослепительных зубов спокойно и весело блестели голубые глаза.

— Я пришел вам помочь, — сказал психиатр.

И нахмурился. Что-то в комнате не так. Он ощутил это еще с порога. Неуверенно огляделся. Арестант засмеялся:

— Удивились, что тут так тихо? Просто я кокнул радио.

«Буйный», — подумал врач.

Арестант прочел его мысли, улыбнулся и успокоительно поднял руку:

— Нет-нет, я так только с машинками, которые тявкают.

На сером ковре валялись осколки ламп и клочки проводов от сорванного со стены радио. Не глядя на них, чувствуя, как его обдает теплом этой улыбки, психиатр уселся напротив пациента; необычная тишина давила, словно перед грозой.

— Вы — Элберт Брок, именующий себя Убийцей?

Брок удовлетворенно кивнул.

— Прежде чем мы начнем… — мягким проворным движением он снял с руки врача радиобраслет. Взял крохотный приемник в зубы, точно орех, сжал покрепче — крак! — и вернул ошарашенному психиатру обломки с таким видом, словно оказал и себе, и ему величайшее благодеяние. — Вот так-то лучше.

Врач во все глаза смотрел на загубленный аппарат.

— Немало с вас, наверно, взыскивают за убытки.

— Наплевать! — улыбнулся пациент. — Как поется в старой песенке, «Мне плевать, что станется со мною!» — вполголоса пропел он.

— Начнем? — спросил врач.

— Извольте. Первой жертвой, одной из первых, был мой телефон. Гнуснейшее убийство. Я запихал его в кухонный поглотитель. Забил бедняге глотку. Несчастный задохся насмерть. Потом я пристрелил телевизор!

— М-мм, — промычал психиатр.

— Всадил в кинескоп шесть пуль. Отличный был трезвон, будто разбилась люстра.

— У вас богатое воображение.

— Весьма польщен. Всегда мечтал стать писателем.

— Не расскажете ли, когда вы возненавидели телефон?

— Он напугал меня еще в детстве. Один мой дядюшка называл его Машина-призрак. Бесплотные голоса. Я боялся их до смерти. Стал взрослым, но так и не привык. Мне всегда казалось, что он обезличивает человека. Если ему заблагорассудится, он позволит вашему «я» перелиться по проводам. А если не пожелает, просто высосет его, и на другом конце провода окажетесь уже не вы, а какая-то дохлая рыба, не живой теплый голос, а только сталь, медь и пластмасса. По телефону очень легко сказать не то, что надо; вовсе и не хотел это говорить, а телефон все переиначил. Оглянуться не успел, а уже нажил себе врага. И потом телефон — необыкновенно удобная штука! Стоит и прямо-таки требует: позвони кому-нибудь, а тот вовсе не желает, чтобы ему звонили. Друзья звонят мне, звонят, звонят без конца. Ни минуты покоя, черт возьми. Не телефон — так телевизор, или радио, или патефон. А если не телевизор, не радио и не патефон, так кинотеатр тут же на углу или кинореклама на облаках. С неба теперь льет не дождь, а мыльная пена. А если не слепят рекламой на небесах, так глушат джазом в каждом ресторане; едешь в автобусе на работу — и тут музыка и реклама. А если не музыка, так служебный селектор и главное орудие пытки — радиобраслет; жена и друзья вызывают меня каждые пять минут. И что за секрет у этих штучек, чем они так соблазняют людей? Обыкновенный человек сидит и думает: делать мне нечего, скучища, а на руке этот самый наручный телефон — дай-ка позвоню старине Джо. Алло, алло! Я люблю жену, друзей, вообще человечество, очень люблю… Но вот жена в сотый раз спрашивает: «Ты сейчас где, милый?» — а через минуту вызывает приятель и говорит: «Слушай, отличный анекдот: один парень…» А потом кто-то орет: «Вас вызывает Статистическое бюро. Какой марки резинку вы жуете в данную минуту?» Ну, знаете!

— Как вы себя чувствовали всю эту неделю?

— А так: вот-вот взорвусь. Или начну биться головой о стену. В тот день в конторе я и поступил, как надо.

— А именно?

— Плеснул воды в селектор.

Психиатр сделал пометку в блокноте.

— И вывели его из строя?

— Конечно! То-то была потеха! Стенографистки забегали, как угорелые! Крик, суматоха!

— И вам на время полегчало, а?

— Еще бы! А днем меня осенило, я кинул свой радиобраслет на тротуар и растоптал. Кто-то как раз заверещал: «Говорит Статистическое бюро, девятый отдел. Что вы сегодня ели на обед?» — и тут я вышиб из машинки дух.

— И вам еще полегчало, а?

— Я вошел во вкус. — Брок потер руки. — Дай-ка, думаю, подниму единоличную революцию, надо же человеку освободиться от всех этих удобств! Кому они, спрашивается, удобны? Друзьям-приятелям? «Здорово, Эл, решил с тобой поболтать, я сейчас в Грин-хилле, в гардеробной. Только что я их тут всех сокрушил одним ударом. Одним ударом, Эл! Удачный денек! А сейчас выпиваю по этому случаю. Я решил, что тебе будет любопытно». Еще удобно моему начальству — я разъезжаю по делам службы, а в машине радио, и они всегда могут со мной связаться. Связаться! Мягко сказано. Связаться, черта с два! Связать по рукам и ногам! Заграбастать, зацапать, раздавить, измолотить всеми этими радиоголосами. Нельзя на минуту выйти из машины, непременно надо доложить: «Остановился у бензоколонки, зайду в уборную». — «Ладно, Брок, валяйте». — «Брок, чего вы столько возились?» — «Виноват, сэр!» — «В другой раз не копайтесь!» — «Слушаю, сэр!» Так вот, доктор, знаете, что я сделал? Купил кварту шоколадного мороженого и досыта накормил свой передатчик.

— Почему вы избрали для этой цели именно шоколадное мороженое?

Брок чуть призадумался, потом улыбнулся:

— Это мое любимое лакомство.

— Вот как, — сказал врач.

— Я решил: черт подери, что годится для меня, годится и для радио в моей машине.

— Почему вы решили накормить передатчик именно мороженым?

— В тот день была жара.

— И что же дальше? — помолчав, спросил врач.

— А дальше наступила тишина. Господи, какая благодать! Ведь окаянное радио трещало без передышки. Брок, туда, Брок, сюда, Брок, доложите, когда пришли, Брок, доложите, когда ушли, хорошо, Брок, обеденный перерыв, Брок, перерыв кончился, Брок, Брок, Брок, Брок… Я наслаждался тишиной, прямо как мороженым.

— Вы, видно, большой любитель мороженого.

— Я ездил, ездил и все слушал тишину. Как будто тебя укутали в отличнейшую мягкую фланель. Тишина. Целый час тишины! Сижу в машине и улыбаюсь, и чувствую — в ушах мягкая фланель. Я наслаждался, я просто упивался, это была Свобода!

— Продолжайте!

— Потом я вспомнил, что есть такие портативные диатермические аппараты. Взял один напрокат и в тот же вечер повез в автобусе домой. А в автобусе полным-полно замученных канцелярских крыс, и все переговариваются по радиобраслетам с женами: я, мол, уже на Сорок третьей улице… на Сорок четвертой… на Сорок девятой… поворачиваю на Шестьдесят первую… А один супруг бранится: «Хватит тебе околачиваться в баре, черт возьми! Иди домой и разогрей обед, я уже на Семидесятой!» А репродуктор орет «Сказки венского леса» — точь-в-точь канарейка натощак насвистывает про лакомые зернышки. И тут я включаю диатермический аппарат! Помехи! Перебои! Все жены отрезаны от брюзжанья замученных за день мужей. Все мужья отрезаны от жен, на глазах у которых милые отпрыски только что запустили камнем в окно! «Венский лес» срублен под корень, канарейке свернули шею. Ти-ши-на! Пугающая внезапная тишина. Придется пассажирам автобуса вступить в беседу друг с другом. Они в страхе, в ужасе, как перепуганные овцы!

— Вас забрали в полицию?

— Пришлось остановить автобус. Ведь и впрямь музыка превратилась в кашу, мужья и жены не знали, на каком они свете. Шабаш ведьм, сумбур, светопреставление. Митинг в обезьяннике! Прибыла аварийная команда, меня мигом засекли, отчитали, оштрафовали, я и оглянуться не успел, как очутился дома — понятно, без аппарата.

— Разрешите вам заметить, мистер Брок, что до сих пор ваш образ действий кажется мне не слишком… э-э… разумным. Если вам не нравится радиотрансляция, служебные селекторы, приемники в автомобилях, почему бы вам не вступить в общество радионенавистников? Подавайте петиции, добивайтесь запретов и ограничений в законодательном порядке. В конце концов, у нас же демократия!

— А я так называемое меньшинство, — сказал Брок. — Я уже вступал во всякие общества, вышагивал в пикетах, подавал петиции, обращался в суд. Я протестовал годами. И везде меня поднимали на смех. Все просто обожают радио и рекламу. Я один такой урод, не иду в ногу со временем.

— Но тогда, может быть, вам следует сменить ногу, как положено солдату? Надо подчиняться большинству.

— Так ведь они хватают через край! Послушать немножко музыки, изредка «связаться» с друзьями, может, и приятно, но они-то воображают: чем больше, тем приятнее. Я прямо озверел! Прихожу домой — жена в истерике. Отчего, почему? Да потому, что она полдня не могла со мной связаться. Помните, я малость поплясал на своем радиобраслете? Ну вот, в тот вечер я и задумал убийство собственного дома.

— Что же, так и записать?

— По смыслу это совершенно точно. Я решил убить его, умертвить. Дом у меня, знаете, чудо техники: разговаривает, поет, мурлычет, сообщает погоду, декламирует стишки, пересказывает романы, звякает, брякает, напевает колыбельную песенку, когда ложишься в постель. Станешь под душ — он тебя глушит ариями из опер, ляжешь спать — обучает испанскому языку. Этакая болтливая нора, в ней полно электронных оракулов. Духовка тебе лопочет: «Я пирог с вареньем, я уже испекся!» — или: «Я — жаркое, скорей подбавьте подливки» — и прочий младенческий вздор. Кровати укачивают тебя на ночь, а утром встряхивают, чтоб проснулся! Этот дом терпеть не может людей, верно вам говорю! Парадная дверь так и рявкает: «Сэр, у вас башмаки в грязи!» А пылесос гоняется за тобой по всем комнатам, как собака, не дай бог уронишь щепотку пепла с сигареты — мигом всосет. О боже милостивый!

— Успокойтесь, — мягко посоветовал психиатр.

— Помните песенку Гилберта и Салливена «Веду обидам точный счет, и уж за мной не пропадет»? Всю ночь я подсчитывал обиды. А рано поутру купил револьвер. На улице нарочно ступал в самую грязь. Парадная дверь так и завизжала: «Надо ноги вытирать! Не годится пол марать!» Я выстрелил этой дряни прямо в замочную скважину. Вбежал в кухню, а там плита скулит: «Скорей взгляни! Переверни!» Я всадил пулю в самую середку механической яичницы, и плите пришел конец. Ох, как она зашипела и заверещала: «Я перегорела!» Потом завопил телефон, прямо как капризный ублюдок. И я сунул его в поглотитель. Должен вам заявить честно и откровенно: я ничего не имею против поглотителя, он пострадал за чужие грехи. Теперь-то мне его жалко — очень полезное приспособление, и притом безобидное, словечка от него не услышишь, знай себе мурлычет, как спящий лев, и переваривает всякий мусор. Непременно отдам его в починку. Потом я пошел и пристрелил коварную бестию телевизор. Это Медуза: каждый вечер своим неподвижным взглядом обращает в камень миллионы людей, это сирена — поет, и зовет, и обещает так много, а дает ничтожно мало… но я всегда возвращался к ней, возвращался и надеялся на что-то до последней минуты, и вот — бац! Тут моя жена заметалась, точно безголовая индюшка, злобно закулдыкала, завопила на всю улицу. Явилась полиция. И вот я здесь.

Он блаженно откинулся на спинку стула и закурил.

— Мистер Брок, отдавали ли вы себе отчет, совершая такие преступления, что радиобраслет, репродуктор, телефон, радио в автобусе, селектор у вас на службе — все это либо чужая собственность, либо сдается напрокат?

— Я и опять бы это проделал, верное слово.

Психиатр едва не зажмурился от сияющей благодушной улыбки пациента.

— И вы не желаете воспользоваться помощью Службы душевного здоровья? Вы готовы за все ответить?

— Это только начало, — сказал Брок. — Я знаменосец скромного меньшинства, мы устали от шума, оттого, что нами вечно помыкают, и командуют, и вертят на все лады, и вечно глушат нас музыкой, и вечно кто-нибудь орет — делай то, делай это, иди туда, теперь сюда, быстрей, быстрей! Вот увидите. Начинается бунт. Мое имя войдет в историю!

— Гм-м… — психиатр, казалось, призадумался.

— Понятно, это не сразу сделается. На первых порах все были очарованы. Великолепная выдумка эти полезные и удобные штуки! Почти игрушки, почти забава! Но люди чересчур втянулись в игру, зашли слишком далеко, все наше общество попало в плен к механическим нянькам — и запуталось, и уже не умеет выпутаться, даже не умеет само себе признаться, что запуталось. Вот они и мудрствуют, как и во всем прочем: таков, мол, наш век! Таковы условия жизни! Мы — нервное поколение! Но помяните мое слово, семена бунта уже посеяны. Обо мне раззвонили на весь мир по радио, показывали меня и по телевидению, и в кино — вот ведь парадокс! Дело было пять дней назад. Про меня узнали миллиарды людей. Следите за биржевыми отчетами. Ждите в любой день. Хоть сегодня. Вы увидите, как подскочит спрос на шоколадное мороженое!

— Ясно, — сказал психиатр.

— Теперь, надеюсь, мне можно вернуться в мою милую одиночную камеру? Я намерен полгода наслаждаться одиночеством и тишиной.

— Пожалуйста, — спокойно сказал психиатр.

— За меня не бойтесь, — сказал, вставая, мистер Брок. — Я буду сидеть да посиживать и наслаждаться мягкой фланелью в ушах.

— Гм-м. — промычал психиатр, направляясь к двери.

— Не унывайте, — сказал Брок.

— Постараюсь, — отозвался психиатр.

Он нажал незаметную кнопку, подавая условный сигнал, дверь отворилась, он вышел в коридор, дверь захлопнулась, щелкнув замком. Он вновь шагал один по коридорам мимо бесчисленных дверей. Первые двадцать шагов его провожали звуки «Китайского тамбурина». Их сменила «Цыганка», затем «Пасакалья» и какая-то там минорная фуга Баха, «Тигровый рэгтайм», «Любовь — что сигарета». Он достал из кармана сломанный радиобраслет, точно раздавленного богомола. Вошел к себе в кабинет. Тотчас зазвенел звонок и с потолка раздался голос:

— Доктор?

— Только что закончил с Броком, — отозвался психиатр.

— Диагноз?

— Полная дезориентация, но общителен. Отказывается признавать простейшие явления окружающей действительности и считаться с ними.

— Прогноз?

— Неопределенный. Когда я его оставил, он с наслаждением затыкал себе уши воображаемыми тампонами.

Зазвонили сразу три телефона. Запасной радиобраслет в ящике стола заскрипел, словно раненый кузнечик. Замигала красноватая лампочка, и защелкал вызов селектора. Звонили три телефона. Жужжало в ящике. В открытую дверь вливалась музыка. Психиатр, что-то мурлыча себе под нос, надел новый радиобраслет, щелкнул селектором, поговорил минуту, снял одну телефонную трубку, поговорил, снял другую трубку, поговорил, снял третью, поговорил, нажал кнопку радиобраслета, поговорил негромко, размеренно, лицо его было невозмутимо спокойно, а вокруг гремела музыка, мигали лампочки, снова звонили два телефона, и руки его непрестанно двигались, и радиобраелет жужжал, и его вызывали по селектору, и с потолка звучали голоса. Так провел он остаток долгого служебного дня, овеваемый прохладным кондиционированным воздухом, сохраняя то же невозмутимое спокойствие; телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет…

2. Произведения

Романы

  • Марсианские хроники 1950
  • 451 градус по Фаренгейту 1953
  • Надвигается беда 1962
  • Смерть — дело одинокое 1985
  • Кладбище для безумцев 1990
  • Зелёные тени, белый кит 1992
  • Из праха восставшие 2001
  • Давайте все убьём Констанцию 2002
  • Лето, Прощай! 2006

Повести

  • Вино из одуванчиков 1957
  • Канун всех святых 1972
  • Отныне и вовек 2007

Рассказы

Рассказы составляют самую большую по объёму часть творчества Брэдбери. В них же заключено, пожалуй, всё то, за что Брэдбери любят, ценят и признают мэтром литературы. Не умаляя значения крупных, «серьёзных» произведений, повестей и романов, стоит признать, что именно в этой форме литературного творчества писатель достиг верха мастерства.

По собственным словам писателя, за жизнь он написал более 400 рассказов. Некоторые из них послужили основой для более крупных произведений. Некоторые можно объединить в циклы по тематике и по героям, кочующим из одного рассказа в другой.

Подавляющее большинство рассказов издавалось в сборниках. Однако среди сборников имеются компилятивные — основу их составляют ранее опубликованные рассказы. Ниже приведены все 15 сборников, содержащих за редким исключением неповторяющиеся рассказы:

  • «Тёмный карнавал» Dark Carnival, 1947
  • «Человек в картинках» The Illustrated Man, 1951
  • «Золотые яблоки солнца» The Golden Apples of the Sun, 1953
  • «Лекарство от меланхолии» A Medicine For Melancholy, 1959
  • «Механизмы радости» The Machineries of Joy, 1964
  • «Электрическое тело пою» I Sing the Body Electric, 1969
  • «Далеко за полночь» Long After Midnight, 1976
  • «Воспоминание об убийстве» A Memory of Murder, 1984
  • «Конвектор Тойнби» The Toynbee Convector, 1988
  • «В мгновение ока» Quicker Than The Eye, 1996
  • «Вождение вслепую» Driving Blind, 1997
  • «На посошок» One More for the Road, 2002
  • «Кошкина пижама» The Cat’s Pajamas, 2004
  • «Летнее утро, летняя ночь» Summer Morning, Summer Night, 2007
  • «У нас всегда будет Париж» We’ll Always Have Paris, 2009
  • «Октябрьская страна» 1955
  • «Р — значит ракета» R Is For Rocket, 1962
  • The Vintage Bradbury, 1965
  • «К — значит космос» S Is For Space, 1966
  • «И грянул гром: 100 рассказов» The Stories of Ray Bradbury, 1980
  • «Сборник ста лучших рассказов» Bradbury Stories: 100 of His Most Celebrated Tales, 2003

Cборник рассказов, изданный в 2006 году «Эксмо»: «Здесь могут водиться тигры» содержит несколько рассказов из компилятивных сборников Брэдбери.

Некоторые из его известных рассказов:

  • Жила-была старушка 1944
  • Возвращение 1946
  • Они были смуглые и золотоглазые 1949
  • Будет ласковый дождь 1950
  • Ревун, 1951
  • Завтра конец света 1951
  • И грянул гром 1952
  • Здравствуй и прощай 1953
  • Всё лето в один день 1954
  • Запах сарсапарели 1958
  • Берег на закате 1959
  • Диковинное диво 1962
  • «Были они смуглые и золотоглазые»
  • «Бетономешалка»
  • «О скитаньях вечных и о земле»
  • «Наказание без преступления»
  • «Каникулы»
  • «И всё-таки наш…»
  • «Вельд»
  • «Ветер»
  • «Чудесный костюм цвета сливочного мороженого»
  • «Луг»
  • «Смерть и дева»

Экранизации и постановки

Ряд произведений Брэдбери экранизирован.

В период с 1985 по 1992-й год был снят, а затем и показан телесериал Театр Рэя Брэдбери, в котором были экранизированы многие его рассказы. Всего было отснято 65 мини-фильмов. Сам Брэдбери выступил в роли продюсера и одним из сценаристов, участвуя в процессе съёмок и подборе актёров. Также автор появлялся в начале каждой серии, представляясь и иногда участвуя в сценках, предваряя рассказ.

В московском театре «Et Cetera» в 2007 году был поставлен авангардный спектакль по роману «451 градус по Фаренгейту».

Также по мотивам этого произведения был снят фильм «Эквилибриум».

В 1987 году Режиссёр Назим Туляходжаев снял фильм «Вельд». Фильм был снял по мотивам сразу нескольких рассказов — «Вельд», «Вино из Одуванчиков», «Пешеход», «Дракон», «Корпорация марионетки», но представлял собой оригинальное режиссёрское прочтение.

Рэй Брэдбери — американский писатель, благодаря которому фантастика заняла достойное место в мире литературы. Он — автор более восьмисот романов и повестей, рассказов и пьес. Но самыми известные произведения — это, безусловно, «Вино из одуванчиков», и «451 градус по Фаренгейту».

Биография Брэдбери удивительна. Он никогда не посещал литературных курсов и не учился в колледже, но уже в юности представлял собой человека чрезвычайно эрудированного. Он начал с сочинения стихов, а спустя годы получил звание «мэтра фантастики». Он проработал много лет продавцом газет, а впоследствии получал миллионные гонорары за издание своих книг. И, наконец, Рей Брэдбери, биография которого охватывает почти столетие, последние годы жизни был прикован к инвалидной коляске, однако не утратил чувства юмора и сетовал лишь на то, что не сможет дожить до столетнего юбилея. «А ведь сотня звучит солиднее», — сказал он в одном из своих последних интервью.

Как Рэй стал писателем…

Биография Брэдбери началась в городе Уокигане, в 1920 году. Можно сказать, что детство будущего писателя было счастливым. Мама читала перед сном мальчику «Волшебника из страны Оз» и, как ни странно, рассказы Эдгара По. Родители брали его в кино на фильмы «Затеряный мир» и «Призрак оперы». Рэй был окружен любовью и вниманием.

Наблюдательность, любовь к волшебному вымыслу, склонность к размышлениям — все это проявилось в авторе философской повести «Вино из одуванчиков» очень рано. Без этих качеств он бы никогда не стал писателем.

Стоит сказать, что Рэй Брэдбери, биография которого включает и попытки реализовать себя как поэта, и годы работы в дешевых литературных журналах, родился в небогатой семье. А отсутствие достатка — не лучшие условия для творчества. Тем не менее первое свое произведение он написал в двенадцать лет. И случилось это именно благодаря бедности, на которую была обречена его семья в годы Великой депрессии.

Рэй Дуглас Брэдбери, биография которого содержит довольно мрачные периоды, с ранних лет читал запоем. Но денег на книги у родителей не было. Однажды, прочитав роман «Великий воин Марса» и не имея возможность купить следующую книгу Берроуза, он решил сочинить продолжение. Так двенадцатилетний Рэй стал писателям.

1791921

Литературный дебют

Если попытаться изложить краткую биографию Брэдбери, то получится незамысловатая история о талантливом мальчике из небогатой семьи, живущем в мире грез и ставшем богатым и знаменитым исключительно благодаря упорному труду. История, похожая на сказку. Но в жизни было все сложнее.

В шестнадцать лет опубликовал первое произведение Рэй Брэдбери (краткая биография в любой хрестоматии упоминает это событие). Но вряд ли можно было бы назвать это литературным дебютом. Первым изданным сочинением стало стихотворение. Затем Брэдбери написал несколько рассказов, в которых просматривалось влияние Эдгара По. Эти произведения публиковали дешевые журналы, содержащие, как правило, творения начинающих и незрелых авторов. Пройдет еще немало лет, пока найдет собственную манеру письма Рэй Брэдбери.

Краткая биография этого писателя, включенная в учебники по истории американской литературы, непременно повествует о том, как он, дабы отточить литературное мастерство, трудился много лет, печатаясь во всевозможных журналах. Каждый месяц он создавал не менее пяти рассказов. При этом находил время следить за развитием науки, посещать различные выставки.

1791922

Маргарет

В 1946 году со своей будущей супругой познакомился Рэй Дуглас Брэдбери. Биография каждого великого мужчины содержит хотя бы небольшую романтическую историю. Как правило, печальную. Биография Брэдбери — не исключение. Однако история любви этого прозаика отнюдь не печальная. Он прожил долгую счастливую жизнь с Маргарет Маклюр, имел четверых детей. И, возможно, не смог бы внести столь существенный вклад во всемирную литературу, если б не встреча с этой женщиной.

«Марсианские хроники»

Писательские гонорары не приносили Брэдбери желаемого достатка. Маргарет много работала, для того чтобы прокормить семью и предоставить мужу возможность заниматься творчеством. Успех пришел после публикации книги «Марсианские хроники», которую Рэй вполне справедливо посвятил Маргарет.

1791924

«Надвигается беда»

Этот роман впервые был издан в 1962 году. Изначально Брэдбери написал сценарий. Фильм по нему должен был снимать Однако из-за отсутствия финансирования съемки так и не начались. Писателю ничего не оставалось, как переработать сценарий в книгу, которая получила название «Надвигается беда». Герои произведения — дети. Мальчики однажды убегают из дома, они мечтают попасть на карнавал. Им это удается, но во время праздника дети становятся свидетелями удивительного превращения.

В начале шестидесятых годов Брэдбери продолжал публиковать рассказы. Но в этот период его заинтересовало и драматургическое искусство. Первый сборник пьес вышел в свет в 1963 году. А уже спустя несколько лет на телевидении был запущен проект «Мир Рея Брэдбери». Как нетрудно догадаться, шоу это снималось по пьесам создателя «Вина из одуванчиков». Драматургией Брэдбери увлекался вплоть до начала семидесятых. Тогда же и был издан сборник стихотворных произведений. Брэдбери печатался в различных журналах, писал рассказы, из которых далеко не все имели отношение к жанру фантастики.

1791925

«451 градус по Фаренгейту»

В 1951 году опубликовал главную свою книгу Брэдбери. Биография этого американского прозаика, как уже стало ясно, повествует не только о славе и огромных писательских гонорарах. Известность к нему пришла спустя несколько лет после издания «451 градус по Фаренгейту». По крайней мере, на родине Брэдбери.

Краткая биография, в которой изложены лишь самые важные события из жизни писателя, непременно упоминает о случае, который произошел с ним во время банкета, посвященного вручению «Оскара». На торжественном мероприятии писатель познакомился с режиссером Сергеем Бондарчуком, который не только узнал автора знаменитой антиутопии, но и предпочел общение с ним знакомству с голливудскими знаменитостями. СССР был самой читающей страной, и ее жителям книга об обществе, в котором преследуются любые стремления критически мыслить, оказалась куда ближе, чем соотечественникам Р. Брэдбери.

В биографии героя этой статьи еще немало интересных фактов. Но прежде чем рассказать о последних годах жизни писателя, стоит ответить на вопросы: в чем уникальность творческого стиля Брэдбери? Какой вклад он внес в современную литературу?

1791926

Особенности творчества Брэдбери

Биография и творчество американского фантаста — тема довольно интересная. Особенно потому, что, по мнению многих, он представлял собой самого «не американского писателя». Брэдбери родился и вырос в США, его нередко называют «мэтром фантастики». При этом литература его тяготеет к притче, фэнтези. А сам он поднимал в своих произведениях вопросы, которые волновали немногих его соотечественников. Трагедия общества, представители которого лишены способности созидать, независимо мыслить, показана в книге «451 градус по Фаренгейту». Все же Брэдбери — это, пожалуй, самый оптимистичный писатель прошлого века. В большинстве его произведений именно радость жизни или, как выразился один из критиков, «счастливое поглощение жизненного опыта» играет главную роль.

1791927

Последние годы

Даже когда писатель был прикован к инвалидному креслу, он не переставал работать. Его произведения выходили каждый год. Последний роман Брэдбери был опубликован в 2006 году. В 79 лет писатель перенес инсульт, после чего был частично парализован, но как утверждают близкие и знакомые писателя, не терял чувства юмора и присутствия духа. В одном из последних интервью Рэй Брэдбери пошутил: «Хорошо бы прожить до ста. Тогда мне сразу выдадут какую-нибудь премию. Просто за то, что я еще не умер».

Рэй Брэдбери умер на девяносто втором году жизни, 5 июня 2012 года. После его смерти в The New Yorker была опубликована статья, в которой этот писатель, наравне с Хемингуэем и Сэлинджером, назван был одним из самых читаемых американских прозаиков в Советском Союзе.

Raymond Douglas Bradbury, Рэймонд Дуглас Брэдбери; США, Лос-Анджелес; 23.08.1920 – 05.06.2012

Рэй Брэдбери является одним из основоположников направления фантастики. Поэтому совсем не удивительно, что произведения этого автора представлены в наших рейтингах. А их многочисленность действительно впечатляет. Так только рассказов Рэя Брэдбери более 400 штук, а если к этому добавить многочисленные стихотворения, пьесы, сценарии, музыкальные произведения и конечно же романы и повести, то творчество писателя поистине огромном. Недаром такие писатели как , и многие другие считают Брэдбери своим учителем.

Биография Рэя Брэдбери

Родился Рэй Брэдбери в небольшом городке Уокиган в 1920 году. Его семья была не богата и в 1934 году по приглашению родственников они перебрались в Лос-Анджелес, где будущий писатель окончил среднюю школу. Так как для поступления в колледж денег у семьи Рэя не было, мальчик начал активно посещать библиотеку, где проводил очень много времени. Там-то Рэй и пристрастился к фантастике.

К 20-ти годам Рэй Брэдбери окончательно решил стать писателем-фантастом и уже не свернул с этого пути. Даже, несмотря на то, что после свадьбы с Сусану Маклюр в 1947 у них не хватало денег на жизнь, писатель не бросил своей литературной деятельности. И успех пришел. В 1953 году после публикации книги «451 градус по Фарангейту» Рэй Брэдбери стал знаменит. В дальнейшем карьера писателя развивалась очень стремительно. Он участвовал в многочисленных шоу, писал сценарии для фильмов и даже пьесы. Это принесло книгам Рэя Брэдбери всемирную славу, а его произведения экранизировались во многих странах мира.

Книги Рэя Брэдбери наравне с произведениями были разрешены для издательства в СССР. Это позволило не одному поколению наших читателей познакомиться с его творчеством и полюбить его. И даже после смерти автора скачать «451 градус по Фарангейту» желает множество читателей, а современная молодежь находит Рэя Брэдбери рассказы читать достаточно увлекательным.

Книги Рэя Брэдбери на сайте Топ книг

Все книги Рэя Брэдбери

Романы:

  1. Давайте все убьём Констанцию
  2. Зелёные тени, Белый Кит
  3. Из праха восставшие
  4. Кладбище для безумцев
  5. Лето, прощай!
  6. Надвигается беда
  7. Смерть — дело одинокое

Повести:

  1. Где-то играет оркестр
  2. Левиафан-99
  3. Лорелея красной мглы
  4. Пожарный

Творчеством Рэя Брэдбери нельзя не восхищаться. Мастер короткой прозы, он стремительно, эмоционально, необычайно ярко и оригинально вводит читателя в мир своих героев. Мир личных чувств и порывов. Мир фантазий и мыслей. Мир, наделенный ощущениями. Брэдбери — признанный мастер слова, и после прочтения его книг остается некое послевкусие.

Рэй Брэдбери в одном из своих рассказов делится с читателями, что пишет все свои вещи на волне восторга и увлеченности. Это действительно так. Будучи уже в довольно пожилом возрасте, он продолжал писать. Каждое утро начинал с рассказа или повести. Новые книги выходили ежегодно. Последний роман писателя вышел в 2006 году.

Брэдбери написал более 800 произведений: романы и повести, рассказы и пьесы, статьи, заметки и стихотворения. Многие из них были экранизированы. Лучшие книги Рэя Брэдбери достойно занимают место в различных рейтингах и опросах.

«Марсианские хроники»

По версии газеты Le Monde, роман «Марсианские хроники» занял заслуженное место в списке «100 книг ХХ века». Одна из самых любимых читателями, по данным опроса «Рэй Брэдбери — лучшие книги». Впервые книга была опубликована в 1950 году.

По сути, роман представляет отдельные рассказы, которые вначале и не задумывались как единое целое. Они порой не связаны между собой сюжетами, противоречат друг другу и даже по настроению отличаются. Объединяет их общая тема будущего и освоения новой планеты.

В каждом из рассказов поднимаются актуальные в то время проблемы человечества — капитализм, расизм, гонка вооружений, «холодная война». Автор переносит непостоянство и неустройство современного мира в будущее. Показывает читателю, как трагично может закончиться жизнь землян, если они не сумеют вовремя остановиться.

По сути, фантастические миры автора — это наша загадочная и удивительная планета, которую разрушает сам человек, а не странные существа. Лучшие книги Рэя Брэдбери были экранизированы, в том числе и «Марсианские хроники». По мотивам романа был снят одноименный мини-сериал, вышедший на экраны в 1980 году.

1590706

«451 градус по Фаренгейту»

Роман занимает первые строчки списка «100 лучших книг фантастики», которые, по мнению редакции журнала «Мир фантастики», обязан прочесть каждый поклонник этого жанра. Роман «451 градус по Фаренгейту» по праву считается лучшей книгой писателя, принесшей ему всемирную славу. Одно из известных произведений в жанре антиутопии открывает перед читателем общество, в котором запрещены книги.

Пожарные занимаются сжиганием книг, а не тушением пожаров. Мир наполнен бездумными развлечениями и телевизорами. Люди перестали не только общаться между собой, но и думать. В своей работе «Дзен в искусстве написания книг» автор пишет, что это в прямом смысле «грошовой роман». В то время он не мог позволить себе пишущую машинку и арендовал ее в зале библиотеки по 10 центов за полчаса.

«Долбил по клавишам» с безумной скоростью и первый вариант романа «Пожарные» написал за 9 дней. Впоследствии он превратился в «451 градус по Фаренгейту». Произведение, которое автор называет «грошовым романом», в первой строчке списка «Лучшие книги Рэя Брэдбери», переведено на многие языки и стало мировым бестселлером. В 1966 году на экраны вышел одноименный художественный фильм, снятый по книге писателя.

1590702

«Вино из одуванчиков»

Эта книга, по версии читательниц LADY.TUT.BY, занимает первое место в списке книг, которые вдохновляют. В «Топ книг фантастики 2016» вошли четыре лучшие книги Рэя Брэдбери, в том числе «Вино из одуванчиков». В романе нет привычной для автора сверхъестественной темы. Это частично автобиографический роман.

Брэдбери в одном из своих произведений пишет, что не мешал чувствам и прошлому рассказать о себе. И превратился в двенадцатилетнего мальчишку, для которого каждый день лета становится маленьким открытием. Роман дарит читателям возможность окунуться в эту магию. В чувства и переживания, которые в зрелом возрасте не повторить.

«Вино из одуванчиков» — возможность вернуться в мир детства, ощутить запах лета и прочувствовать, что жизнь полна солнца. Отвлечься от повседневной суеты и заметить его свет. Такую возможность читателям может предоставить только непревзойденный мастер слова, которым и является Рэй Брэдбери.

Книги (список их невелик), которые способны разжечь жажду к жизни, разбудить в человеке светлые и теплые чувства, хочется читать снова и снова. «Вино из одуванчиков» — одна из них. Это порция солнечного эликсира. Роман не стоит читать на одном дыхании. Его надо распробовать маленькими глотками. Смакуя страницу за страницей «пойманное и закупоренное в бутылки лето».

1590693

Лето, прощай

Как пишет в одном из своих рассказов Рэй Брэдбери, создаются методом проб и ошибок. И он оказался прав. Именно так получилось с рукописью книги «Вино из одуванчиков», которую издатели назвали «сырой» и часть ее отложили «до лучших времен». Зато для отвергнутой части у автора сразу нашлось название — «Лето, прощай». Она ждала своего часа, обрастая «новыми мыслями и образами».

Главный герой в романе постепенно взрослеет. И в этот период четко прослеживается линия, разделяющая детей и взрослых. Герой оказывается в центре извечного конфликта отцов и детей. Но не боится задавать вопросы, волнующие его, и получать откровенные ответы. Над романом автор трудился около полувека. «Лето, прощай» — последний роман автора. Еще до своего выхода книга получила покупательский спрос.

1591350

Рэй Брэдбери. Книги

  • «Лекарство от меланхолии» — реалистичные рассказы;
  • «Человек в картинках» — сборник научно-популярных рассказов;
  • «И грянул гром» — научно-фантастические рассказы;
  • «Золотые яблоки солнца» — рассказы;
  • «Надвигается беда» — фантастический роман;
  • «Темный карнавал» — сборник «ужастиков» и фантастических рассказов;
  • «Смерть — дело одинокое» — детективный роман.

Рэй Брэдбери — легендарный писатель-фантаст, которому удалось превратить свои детские мечты и кошмары, плохое зрение (из-за которого ему пришлось отказаться от военной службы), а также паранойю времен холодной войны в блестящую литературную карьеру, которая длилась на протяжении 74 лет и включала в себя ужас, фантастику, фэнтези, юмор, пьесы, рассказы, романы и многое другое. Представляем вам список из 10 лучших книг Рэя Брэдбери, которые мы бы рекомендовали прочесть каждому.

10 лучших книг Рэя Брэдбери

1. 451 ГРАДУС ПО ФАРЕНГЕЙТУ/ FAHRENHEIT 451 (1953)

Вдохновленный холодной войной и стремительным ростом телевидения, Брэдбери
, верный приверженец библиотек, в 1953 году написал это мрачное футуристическое произведение. Его будущий мир наполнен лишь телевизорами и бездумными развлечениями, люди уже перестали думать и общаться между собой, а в литературе такие массы уже не нуждаются, поэтому в этом мире Брэдбери
пожарные нужны не для того, чтоб тушить пожары, а для того, чтобы жечь книги. «Этот роман основан на реальных фактах, а также на моей ненависти к тем, кто жжёт книги», — рассказал Брэдбери
в своем интервью «The Associated Press» в 2002 году.

«451 градус по Фаренгейту» он написал всего лишь в течение девяти дней в библиотеке UCLA. Она была напечатана на арендованной за 10 центов в полчаса печатной машинке. Так что общая сума, которую Брэдбери
потратил на свой бестселлер, составила $ 9,80.

2. МАРСИАНСКИЕ ХРОНИКИ/ THE MARTIAN CHRONICLES (1950)

2%20 %20Bradbury

В 1950 году дебютный роман Рэя Брэдбери
«Марсианские хроники» принес ему мировую известность. Здесь он рассказывает о воинственной колонизации человеком утопической марсианской нации. Произведение построено в форме цепочки рассказов, каждый из которых высмеивал вполне реальные на то время проблемы человечества — расизм, капитализм и сверхборьбу за контроль над планетой. Скорее всего с «Марсианскими хрониками», как и с некоторыми другими произведениями Брэдбери
, читатель знакомится еще в детстве. Взрослые же с легкостью могут увидеть, что все фантастические миры автора — это всего-навсего наша планета Земля, которая так удивительна и загадочна, и которую разрушают не странные существа, а сам человек.

3. ЧЕЛОВЕК В КАРТИНКАХ/ THE ILLUSTRATED MAN (1951)

3%20 %20Bradbury

В этом сборнике, состоящем из 18 научно-популярных рассказов, напечатанных в 1951 году, Брэдбери
пытается заглянуть в самое человеческое нутро, чтоб подробно описать причины тех или иных поступков. Возрастающая борьба между технологиями и человеческой психологией, наряду с главной историей о татуированном бродяге, «человеке в картинках», соединяют новый сборник с предыдущей работой Брэдбэри
. Персонаж «человек в картинках» писатель взял из своего предыдущего сборника «Тёмный карнавал». «Человек в картинках» — это сборник расцвета творческих сил Брэдбери
. Поднятые здесь идеи лягут в основу дальнейшей фантастической философии писателя. Ему стоило многих усилий уговорить издателя не называть сборник научно-фантастическим. Именно благодаря этому Рэю Брэдбери
удалось избавиться от статуса низкопробного писаки.

4. НАДВИГАЕТСЯ БЕДА/ SOMETHING WICKED THIS WAY COMES (1962)

4%20 %20Bradbury

Этот фантастический ужастик рассказывает историю двух мальчиков, которые сбежали ночью из дома посмотреть на карнавал и стали свидетелями превращения Кугера (сорокалетнего участника карнавала) в двенадцатилетнего мальчишку. Именно это становится началом приключения двух ребят, во время которого они исследуют противоречивую природу добра и зла. Название романа берет своё начало из пьесы «Макбет» Уильяма Шекспира: «Колет пальцы./ Так всегда/ Надвигается беда». Изначально эта история была написана как сценарий для фильма режиссера Джина Келли, но он так и не смог найти финансирование, поэтому Брэдбери
создал из этого полноценный роман.

5. ВИНО ИЗ ОДУВАНЧИКОВ/ DANDELION WINE (1957)

5%20 %20Bradbury

Действие этого частично автобиографического романа происходит в 1928 году в выдуманном городке Грин Таун, штат Иллинойс. Прототипом этого места является родной город Брэдбери
— Уокиган в том же штате. Большая часть книги описывает рутину провинциального американского городка и простые радости прошлого, центром которых становится приготовление вина из лепестков одуванчиков. Именно это вино становится тем метафорическим флаконом, в который вливаются все радости лета. Несмотря на то, что в книге нет привычной для писателя сверхъестественной темы, сама магия здесь кружится вокруг детских чувств и переживаний, которые уже невозможно повторить в зрелом возрасте. Не стоит пытаться прочесть эту книгу на одном дыхании: её стоит распробовать маленькими глотками, чтоб каждая страница смогла подарить вам собственную магию вашего детства.

6. И ГРЯНУЛ ГРОМ/ THE SOND OF SUNDER (1952)

6%20 %20Bradbury

Эта история рассказывает нам о страстном охотнике, которому надоело привычное сафари. Поэтому он за огромную сумму отправляется в прошлое ради охоты на динозавра. Но к его несчастью, правила охоты строги, так как можно убить лишь одно животное, которое бы и так погибло по стечению естественных обстоятельств. Вся история основана на теории, которую позже назвали «эффект бабочки». Суть этой теории в том, что маленькие изменения в прошлом могут иметь катастрофические последствия для будущего. Но, во времена Брэдбери
этот термин еще не был известен, поэтому «И грянул гром» чаще всего в свое время относили к теории хаоса. В 2005 году этот рассказ был экранизирован под одноименным названием.

7. ТЁМНЫЙ КАРНАВАЛ/ DARK CARNIVAL (1947)

7%20 %20Bradbury

Это первый сборник рассказов Рэя Брэдбери
. В «Тёмном карнавале» собрана, пожалуй, самая большая концентрация «мрачных» ужастиков и фантастических историй из всего творчества Брэдбери. Что и не странно, ведь будучи произведениями, никому не известного писателя, именно такие рассказы приносили Брэдбери деньги. Изначально он хотел назвать сборник «Детский сад ужасов», таким образом, проведя аналогию с детскими ночными кошмарами. Страшные, гротескные и искажённые образы населяли эти рассказы. Здесь есть и маньяки, и вампиры и чудаковатые люди, боящиеся собственных скелетов. Рэй Брэдбери
больше никогда не возвращался целиком к этому жанру, но созданные им в начале творчества образы еще не раз всплывали в его более известных произведениях.

8. ЛЕТО, ПРОЩАЙ!/ FAREWELL SUMMER (2006)

8%20 %20Bradbury

Это последний роман Рэя Брэдбери
, выпущенный при его жизни, и он частично автобиографический. Это некое продолжение «Вина из одуванчиков», в котором главный герой, Дуглас Сполдинг, постепенно превращается во взрослого мужчину. И в этот период взросления становиться чётко видна линия, разделяющая молодёжь и стариков. По словам самого Брэдбери
идея этой истории возникла у него еще в 50-х годах, и он планировал выпустить её в том же «Вине из одуванчиков», но для издательства объем был слишком велик: «Зато для этой, отвергнутой издателями книги название возникло сразу: «Лето, прощай». Итак, все эти годы вторая часть «Вина из одуванчиков» дозревала до такого состояния, когда, с моей точки зрения, её не стыдно явить миру. Я терпеливо ждал, чтобы эти главы романа обросли новыми мыслями и образами, придающими живость всему тексту», — рассказал Брэдбери
.

9. СМЕРТЬ — ДЕЛО ОДИНОКОЕ/ DEATH IS A LONELY BUSINESS (1985)

9%20 %20Bradbury

Место и время действия этого детективного романа — Венеция, штат Калифорния, 1949 год. Серия жестоких убийств, несомненно, связанных между собой, привлекает внимание начинающего писателя, несомненно, списанного с самого Брэдбери
. Он вместе с детективом Элмо Крамли пытаются разобраться в происходящем. Это одно из первых произведений, в которых Брэдбери развивает способности к детективному жанру, а также проявляет первые попытки завязывать сюжет на себе. На написание романа автора вдохновила реальная серия убийств, которые произошли в Лос-Анджелесе с 1942 до 1950 года. Брэдбери присутствовал там в то время, и постоянно следил за этой историей.

10. ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОКИ СОЛНЦА/ THE GOLDEN APPLES OF THE SUN (1953)

10%20 %20Bradbury

Это третий по счету сборник рассказов Рэя Брэдбери
. В нём писатель решил отойти от научно-фантастического жанра и сосредоточиться на более реалистичных историях, сказка и детективах. Конечно, фантастика здесь тоже присутствует, но она более сводиться к фону. Всего в сборник вошло 22 замечательных рассказа, в числе которых «Ревун», «Пешеход», «Убийца» и другие истории. Кстати, «Золотые яблоки Солнца» посвящены женщине, которая наиболее повлияла на творческий путь писателя — его тёте Неве.

11%20 %20Bradbury

Наибольшую славу Брэдбери
принесла его фантастика, творческая и в тоже время созерцательная, в которой он представлял себе будущий мир населенный марсианами с телепатическими способностями, поджигателями книг и влюбленными морскими чудовищами. И этот футуристический писатель категорически протестовал против перевода его книг в электронную форму. Возможно, Рэй Брэдбери
боялся, что такое увлечение техникой и есть первым шагом на пути к его антиутопии будущего.

  • Рыжеватый как пишется суффикс
  • Рыбьи плавники как пишется
  • Рушащиеся стены как пишется
  • Руч нка как пишется
  • Русые волосы по английски как пишется