Всем, кто любит книги о собаках, стоит посмотреть эту подборку и перечитать с детства знакомые истории, а может, встретить нового друга на страницах книг в приложении «НЭБ Свет».
Обложки книг «Муму» И. С. Тургенева и «Петербургские повести» Н. В. Гоголя в приложении «НЭБ Свет»
Как в книгах зовут лучших друзей? Их имена незатейливы — Микки, Нэна, Волк, Мэджи, Тотошка, Барбос, Джим, Артемон, Травка — и внешний вид у них очень разный, но если в книге есть персонаж-собака, то эта книга — о человечности. Может быть, и правда, как пишет Михаил Пришвин в «Кладовой солнца», «человек в древнем прошлом его перешепнул своему другу собаке какую-то свою большую человеческую правду, и мы думаем: эта правда есть правда вековечной суровой борьбы людей за любовь».
Собаки с необыкновенными способностями
Хорошо, когда собака умеет говорить! И ещё лучше, когда этот пёс — смелый и преданный, как маленький чёрный Тотошка из сказки Александра Волкова «Волшебник Изумрудного города».
— Тотошка, ав-ав, с вашего позволения, сударыня! — неожиданно вмешался в разговор пёсик. — Да, с грустью признаюсь, это я во всём виноват…
— Как, ты заговорил, Тотошка?! — с удивлением вскричала изумлённая Элли.
— Не знаю, как это получается, Элли, но, ав-ав, из моего рта невольно вылетают человеческие слова…
А вот маленькие собачки Меджи и Фидель из повести Николая Гоголя «Записки сумасшедшего» обладают другим удивительным умением: они способны не только говорить, но и писать письма: интересные и с любопытным почерком: «Письмо довольно чёткое. Однако же в почерке всё есть как будто что-то собачье». Очень жаль, что Гоголь не сделал рисунков: как, по его мнению, выглядел бы почерк маленьких собачек.
Оцените ценные навыки трёх волшебных собак из сказки Ханса Кристиана Андерсена «Огниво». У самой большой из них глаза размером с «Круглую башню» — переводчики Анна и Пётр Ганзен поясняют: «Круглая башня — Rundetaarn, одно из самых высоких зданий Копенгагена и играет у датчан, в смысле сравнения, такую же роль, как у нас, например, Иван Великий». Собаки исполняют все приказания своего хозяина — владельца волшебного огнива, и могут даже сделать его королём (что и случается в финале)!
Обложки книг «Волшебник Изумрудного города» А. М. Волкова и «Сказки» Х. К. Андерсена в приложении «НЭБ Свет»
Большие собаки
Доберман Джим, которому Сергей Есенин посвятил знаменитое стихотворение «Дай, Джим, на счастье лапу мне…», принадлежал артисту Василию Ивановичу Качалову. Один из героев воспоминаний Андрея Вознесенского рассказывал: «Я знал его. Это был чёрный злобный дьявол. Вельзевул! Все трепетали. Он входил и ложился под обеденный стол. Никто из обедавших не смел ногой шевельнуть. Не то что по шерстке бархатной потрогать. Враз бы руку отхватил…». Однако Есенин нашёл подход к «Вельзевулу». Первая строка стихотворения — изменённая цитата из романса К. Лучича: «Дай, милый друг, на счастье руку, гитары звук разгонит скуку». Любопытно, что у близкого друга Есенина, поэта Николая Клюева, в одном из стихотворений лапу подаёт ель.
Призрачные чёрные псы с красными глазами-блюдцами — персонажи британского фольклора. Встреча с ними предвещала смерть. Собака Баскервилей из повести Артура Конана Дойля жила на торфяных болотах — по крайней мере, так о ней говорили. Кем на самом деле была эта собака (и была ли вообще) — расследует сыщик Шерлок Холмс в одном из самых знаменитых своих дел.
Обложки книг «Собака Баскервилей» А. К. Дойля и «Стихотворения» С. А. Есенина в приложении «НЭБ Свет»
Собаки-герои
Несмотря на лютый мороз Аляски, голод и тяжёлый труд, псы в рассказах Джека Лондона остаются спутниками человека. Эти собаки внешне почти не отличимы от волков, и почти такие же дикие. Однако у Лондона они верны до конца. В рассказе «Костёр» измученная собака до последнего не покидает умирающего. Собака из рассказа «Бурый волк» узнаёт хозяина и возвращается к нему после нескольких лет разлуки.
Охотничья собака Травка спасает мальчика в повести Михаила Пришвина «Кладовая солнца». Травка теряет своего старого хозяина Антипыча. Мальчик Митраша попадает в болото, заблудившись в лесу. Травка догадывается, как спасти его, и Митраша становится для неё новым Антипычем.
Обложки книг «Рассказы» М. М. Пришвина и «Рассказы» Д. Лондона в приложении «НЭБ Свет»
Собачьи драмы
Если спросить россиянина о том, какое произведение о собаке он знает лучше всего, то ответ, скорее всего, будет: «Муму» Ивана Тургенева. Однако грустный рассказ о пёсике «испанской породы» — не единственная история о собаке у этого писателя. Читайте в приложении «НЭБ Свет» мистический рассказ Тургенева «Собака».
По одной из версий, прототипом Каштанки из рассказа Антона Чехова была собачка, жившая у дрессировщика Владимира Дурова. Он писал об этом в книге «Мои звери». Но судьба реальной собаки была не такой, как в рассказе: Дуров судился с бывшим хозяином и в итоге оставил собаку у себя.
Леонид Андреев писал о несчастной дворняжке, героине рассказа «Кусака»: «Всё живое имеет одну и ту же душу, всё живое страдает одними страданиями и в великом безличии и равенстве сливается воедино перед грозными силами жизни».
«Верный Руслан» Георгия Владимова — сложная повесть о караульных собаках ГУЛАГа, которые не могут найти себе место в гражданской жизни после того, как лагерь закрывают. Мир глазами собаки-охранника, пса, который не понимает, что произошло, почему опустел лагерь и где теперь его ежедневные обязанности.
Обложки книг «Приключения Васи Куролесова» Ю. И. Коваля и «Рассказы для детей» А. П. Чехова в приложении «НЭБ Свет»
Весёлые собаки
Хотите почитать книги о весёлых и добрых собаках? Вспомните неунывающего Монморанси из повести Джерома Клапки Джерома «Трое в лодке, не считая собаки», циркового пуделя Артемона из «Приключений Буратино» Алексея Толстого, собаку-няньку Нэну из повести «Питер Пэн» Джеймса Барри, фокса Микки из дневника, написанного «с его слов» Сашей Чёрным. Микки — ещё одна собака с необыкновенными способностями:
Читать я немножко умею — детские книжки с самыми крупными буквами.
Писать… Смейтесь, смейтесь (терпеть не могу, когда люди смеются)! — писать я тоже научился. Правда, пальцы на лапах у меня не загибаются, я ведь не человек и не обезьяна. Но я беру карандаш в рот, наступаю лапой на тетрадку, чтобы она не ёрзала, — и пишу.
Пёс Матрос из «Приключений Васи Куролесова» — воплощение собачьей непутёвости. Но его можно было бы включить в список собак-героев, так отважно он борется с преступностью. Ещё одна весёлая собака недюжинной смелости — великолепная англо-нормандская гончая Топ, который вместе со своим хозяином Сайресом Смитом добрался на воздушном шаре до острова в Южном полушарии Тихого океана (роман Жюля Верна «Таинственный остров»). В рейтинге собак-путешественников нашего приложения эта собака заняла бы первое место.
Обложки книг «Дневник фокса Микки» С. Чёрного и «Приключения Буратино» А. Н. Толстого в приложении «НЭБ Свет»
Установите приложение «НЭБ Свет» на своё устройство и знакомьтесь с отличными книгами!
Евгений Канаев родился в 1955-м году в городе Зеленодольске, Республика Татарстан. С 16 лет увлекается фотографией, его работы многократно публиковались в журнале «Советское фото». После техникума и службы в армии около 15 лет работал на судостроительном заводе. Окончил Марийский политехнический институт. В итоге выбрал путь профессионального фотографа. Участник более 150 фотовыставок, из которых 14 – персональные, в России и за ее пределами. Член Союза фотохудожников России, Союза журналистов России, заслуженный работник культуры Республики Татарстан.
Евгений Канаев
Все его работы фотографа Евгения Канаева – про любовь. Любовь к окружающему миру, к каждой, мельчайшей его детали, к человеку, живущему в этом мире. Если он снимает российскую деревню, ее жителей, то не свысока, как это порой встречается, не взглядом «белого человека» на диковинных аборигенов, а тоже – с любовью, как близких и дорогих людей. Еще два слова, характеризующее его творчество – благодарность (за все, что есть в этом, Богом созданном, мире, за его разнообразие и красоту) и сама красота, без которой творчество невозможно.
Он рассказал нашему порталу о том, чему научился у своих деревенских прабабушек, как сделал свои первые кадры…
Деревенское детство
Раифа. Все дети – ангелы
Деревенские впечатления – это то важное, что вошло в меня в детстве, да и осталось там на всю жизнь. Первые 3 года я прожил в деревне, у бабушки, а потом приезжал к бабушкам каждое лето, на все каникулы. Прекрасные, за душу трогающие пейзажи, колодец перед окном дома, обязательный красный угол в доме, у икон теплится лампадка. Помню, как я забирался на лавку, подходил к полочке с иконами и подолгу смотрел на них. Особенно меня притягивала икона преподобного Серафима Саровского, но тогда я не знал, кто это, видел лишь доброго дедушку, который протягивает ломоть хлеба доверчиво подошедшему и совсем не страшному медведю, и мне он невероятно нравился, хотелось рассматривать и всматриваться. Ведь, по логике, человек и медведь – это должно быть страшно, а здесь, наоборот, полное доверие, гармония.
Прекрасные, за душу трогающие пейзажи, красный угол в доме, у икон теплится лампадка
И позже, в своих фотографиях, я стал пытаться передать именно гармонию, которая есть в мире – с природой, с братьями нашими меньшими, – а не диссонанс и разъединение…
Вообще, в деревенском укладе жизни человек не был оторван от природы, у всех были какие-то домашние животные – собаки, кошки, коровы, куры, гуси, козы и так далее, за ними надо было ухаживать. Я сам ухаживал за теленком – носил воды, забирал из стада, отводил домой. Вечером ходил пасти корову: когда корова приходила из стада после дойки, ее опять выгоняли на вечернюю выпаску, чтобы утром еще раз подоить и получить ведро молока.
Кубня
Помню, как родители собирали сливы, вишни в бабушкином саду, потом везли в чемоданах на рынок в Зеленодольск, продавать. Деньги отдавали бабушке. Жаль, что тогда я не фотографировал, интересно было бы на все это посмотреть сегодня.
От станции до деревни нужно было добираться еще 10 километров, нас встречали или на лошади, и мы ехали на телеге, или мы шли пешком. По пути было одно место, где дорога шла под гору, а речка Кубня вплотную приближалась к горе, и мы всегда слезали с телеги, чтобы осторожно пройти опасный участок. Но с него была видна вся деревня, целиком, с домиками, с садами. Она тоже располагалась на склоне. У деревни был овраг, в котором бил ключ, и люди, живущие рядом, оттуда брали воду.
Рядом с ручьем росла ива, которую я считал своей. Я собирал в саду вишни, забирался на нее, ел и мечтал. Однажды полез, наступил на сухой сучок и полетел вниз, причем упал вниз головой. Как не разбился тогда – не знаю, буквально чудом. Осталось только мне от этого приключения небольшое смещение шейных позвонков.
Внимание к мелочам
Кубня. Разлив
С той поры стал осторожнее лазить по деревьям. Но не перестал, и сейчас могу залезть на любое дерево. В деревне, где я не так давно купил дом и где я сейчас часто живу, убегая из города, растут два кедра, и я на них не раз залезал – ветки сухие подпилить, например. Туда прилетает дятел, он клюет кедровые шишки, они падают, он приступает к новым, а эти собираю я и ем орешки.
Летняя жизнь на воле, в деревне, с природой, учила меня всматриваться в прекрасный Божий мир во всей его прекрасной сложности и многообразии, в котором нет ничего незначительного. Как только я начал фотографировать, мне хотелось снять траву, растения, но у меня долго не получалось.
Мне открывался совершенно другой мир, который мы обычно не замечаем
Пока я не придумал один ход, чтобы изображения получались именно так, как мне надо: стал снимать, опустившись на уровень травы. И когда я смотрел на траву, полевые цветы не сверху, а примерно с уровня, условно говоря, кузнечика, мне открывался совершенно другой мир, который мы обычно не замечаем. Так я стал его фотографировать, и в итоге однажды у меня появилась серия «Солнечное сплетение». Солнечное сплетение – это то, что есть у каждого, очень уязвимое место: в детстве, во время мальчишеской драки, если попадут туда кулаком, – очень болезненные ощущения. Поэтому надо его охранять, не позволять, чтоб туда попали. Так нам нужно бережно относиться к миру, во всех его деталях… С другой стороны, солнечное сплетение – это солнце сквозь сплетение веток, травинок.
Еще раз о бабушках
На Троицу. Паново
Обе бабушки были верующими. Несмотря на то, что верить официально не приветствовалось, несмотря на то, что церковь сначала превращалась в пекарню, потом в склад… Власти изо всех старались вытравить веру из душ людей, но именно поколение бабушек – не поддавалось, бережно сохраняя ее (веру), молясь за своих детей и внуков, которые росли в атеистическом государстве, в надежде, что однажды они увидят тот путь, по которому нужно двигаться. Они настояли и на нашем с сестрой Крещении, а потом и крестили мою дочку, свою внучку. Я тогда, по молодости, был не особенно за: как это, дочка комсомольца, и – крестить. Но потом все-таки согласился… Мне еще предстояло узнать, что такой прекрасный мир не может быть ограничен атеистической концепцией, которую нам внушали чуть ли не с детского сада…
Да, церкви, в которых когда-то были крещены бабушки, во времена моего девства стояли разрушенными, как и близлежащие. В одну я уже взрослым пришел как-то, снял, там еще висели колокола. А позднее, когда я был там лет 5 назад, увидел, что колоколов нет, а купол покосился и вот-вот упадет… Не знаю, как сегодня. А в моем родном селе церковь стали восстанавливать. Просили меня показать мои старые фото церкви, которые я делал в молодости, когда утрат было меньше, чтобы посмотреть, как было, и как правильно реставрировать.
У бабушек жизнь строилась по расписанию, не искусственно созданному, а по распорядку, который диктовала сама деревенская жизнь. Утром – подъем вместе с солнцем, подоить корову и отправить ее в стадо (оно уходило в 6 часов), со всех дворов шли коровы, мычали, я от этого мычания тоже просыпался. Пастухи был из другой деревни и каждую ночь во время работы ночевали в чьём-нибудь доме. Им нужно было носить обед, и чаще это делали мы, дети. Потом – что-то печет, варит, работает на огороде… Зимой – появлялся теленок, он первые дни жил дома, в специальном отделении за печкой, потому что в хлеву холодно.
Комната – обычная, деревенская, вдоль двух стен стоят лавки – шириной в полметра. Где такие деревья находили, не знаю. Дом, кстати, был покрыт не шифером, не железом, а тесом, то есть деревянными досками, и при этом они воду не пропускали. В палисаднике росла береза, цветы – царские кудри…
Вообще, опыт деревенской жизни, с упорядоченным ритмом, с существованием в гармонии с природой, дал мне некий стержень в жизни. Известно же, все идет из детства.
Я и сейчас люблю ездить по деревням, снимать пейзажи, животных. Вот, недавно лошадей снимал. Уехал далеко-далеко, вдруг увидел – множество лошадей, остановил машину – и целый день с ними провел, пока более-менее нормальный кадр не получился.
Первые кадры и камеры
Фотографировал у меня дядя, который жил в Абхазии. Дома лежала сумка лесника – из кирзы, на вид как самодельная, потёртая, набитая фотографиями, сделанными дядей – пейзажи, портреты родственников, портреты незнакомых мне людей. Я их постоянно рассматривал их, и мне хотелось так же.
Первый кадр мы сделали вместе с двоюродным братом. У него в доме оказался фотоаппарат «Смена 8», мы наугад поставили выдержку. Диафрагму. Когда проявили, оказалось, что у нас все получилось. Говорят же, что новичкам везет. А на 16-летие мама мне купила мне фотоаппарат – «Чайка 2», потом появился увеличитель. Сначала снимал родственников, друзей. Друзей – больше, казалось, что родственники же всегда со мной, а друзьям хотелось показать – вот как я умею! Азы фотографии постигал по книжкам – брал в библиотеке, у знакомых. Творческой фотографией я еще тогда не занимался, это будет уже следующий шаг. Когда вернулся из армии, у меня появился ФЭД3, а я все мечтал о Зените – зеркальной камере.
Воля
Фотография все больше захватывала меня, из хобби превращаясь в дело жизни
И все время думал: когда же я сниму настоящий хороший пейзаж?! То есть сфотографирую лес, поле, проявлю, напечатаю – не то совсем. Не удается передать всю красоту пейзажа, как делали это фотографы, чьи работы я видел на страницах журнала «Советское фото». Фотография все больше захватывала меня, из хобби превращаясь в дело жизни. Я еще работал слесарем, строил корабли, но, возвращаясь вечером домой, должен был обязательно сделать что-то для фотографии – или прочитать о фотографии, или проявить, или напечатать, или поработать с архивом. Потом начал ходить в фотостудию при ДК им. Горького в Зеленодольске, руководитель – Александр Георгиевич Семенов. Он учил нас не проявлять-печатать и так далее, это мы все давно уже умели, а показывал, как отличить хороший кадр от плохого. И снимал я уже в основном пейзажи, но часто старался, чтобы среди видов природы были люди или животные.
Не свысока
К удаче
Считая себя пейзажистом, я с удивлением заметил, что мои лучшие фотографии – это не просто пейзажи, а оживленные присутствием человека или животных.
В жанровых фотографиях – деревенские дети, идущие по своим делам, мальчишки, прыгающие с разбега в реку, дети, притащившие ежика и пытающиеся его накормить, и так далее – мне хочется показать жизнь, ведь, может быть, через сто лет люди совсем забудут, каково это – жить в общении с природой, ходить по земле босиком.
Мои лучшие фотографии – это не просто пейзажи, а оживленные присутствием человека или животных
Мне важно показывать деревню, ведь многие – жители городов, про нее ничего не знают. Сейчас мало фотографов, который ездят по деревням, а часть из них просто ищет «социальные мотивы», показать эстетизированно «язвы общества». Он смотрят на деревню свысока. А я не могу свысока, я сам, хоть и прожил всю жизнь в городе, – ее часть. И мне хочется больше в фотографиях говорить о любви – к миру, к людям, к природе, – и говорить качественно, на хорошем художественном языке.
А еще я пытаюсь добиться, чтобы происходящее на моих фотографиях было вне времени, не было связанно с модой, сиюминутностью. И в этом смысле фотографии деревни оказываются ближе к истории.
Село Паново. .Колодец
Для меня в фотографии важна история, рассказ, чтобы фотография говорила сама за себя, и потом словами ничего не надо было договаривать.
Натюрморты тоже интересно снимать. Я собираю вещи, которые пылились на чердаках, в сараях старых домов Казани, по деревням. Нашел вот недавно старую медогонку 1940-х годов выпуска. Я не просто собираю эти вещи, фотографирую, но и сохраняю.
Мне неинтересна «актуальная фотография», относящаяся к «современному искусству» – contemporaryart, когда авторы выдумывают концепцию, в итоге она выглядит безжизненной, – мне нужна живая жизнь.
Мне кажется, что фотография должна нести свет, – не зря же это слово есть в самом названии этого искусства, – чтобы в ней была радость. Но не внешняя, а глубинная, настоящая, которая прорвется через любые грустные нотки, – радость бытия.
Издательство «Эксмо» представляет книгу Ники Кидман «О чем молчит собака. Как понять и воспитать питомца без жестоких методов».
Когда в жизни появляется собака, помимо огромной радости, приходится столкнуться с кучей проблем: дрессировка, постоянное внимание, непредвиденная агрессия, общение с другими животными и людьми. Как справляться с этим, не причинив собаке вред? Перед вами настоящая собачья психология и ваш помощник в содержании питомца. Ее автор, Ника Кидман, опытный кинолог, зоопсихолог, блогер и автор курсов по воспитанию щенков и коррекции поведения у взрослых собак.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Как собаки думают
Когда издательство предложило мне издать собственную книгу, первое, о чем я подумала написать, была данная глава. «Люди должны знать, как думают собаки!» — загорелась я.
Всё почему? Потому что я постоянно вижу и слышу, как питомцам присваивают человеческие мысли, слова, эмоции. Но собаки — не люди! Как только вы это поймете, то откроете новую вселенную, которая живет внутри усатеньких. Эта вселенная не хуже, не лучше, она — другая. Для вас это будет глотком свежего воздуха, так как нам есть чему поучиться у наших усатых.
Собаки живут исключительно в моменте: тот самый навык, который сейчас прокачивают все, я в том числе. Умение жить в моменте — это думать о еде, когда ешь, думать о птичке, когда смотришь на птичку, думать о собаке, когда играешь с собакой.
Мы живем мыслями по большей части либо в будущем, либо в прошлом. Думаем о разговоре с грубиянкой в автобусе, хотя вы вышли оттуда 3 часа назад. Думаем о том, как хорошо будет жить, когда денег заработается больше. И забываем о происходящем вокруг прямо сейчас.
Жизнь! У собаки каждую секунду в голове происходит борьба потребностей. Выглядит поток мысли примерно так: «О, салфетка! А это что за звук? О, кто-то тут пописал, хозяин! Хозяин кричит и бежит в мою сторону, надо убега-а-ать! Опасно-о-о!!!»
Я очень много общаюсь с подписчиками в «Инстаграме», поэтому у меня большое количество наглядных примеров. Сегодня утром получила такое сообщение: «Когда кот начинает будить меня, прыгая на ноги, собака вмешивается, с кровати его прогоняет, а потом смотрит на меня так, будто говорит: «Посмотри какой я хороший мальчик, он тебе спать не давал, а я прогнал его»».
Супернаглядный пример! Что мы видим: очеловечивание собаки. То есть наделение собаки мыслями человека. Пес уже не думает о том, что прогнал кого-то, он просто смотрит и такой: «Хозяйка нравится! Пообщаемся?» ВСЁ! Он уже забыл про кота 250 раз, а прогнал его, вероятнее всего, потому что тот возбуждал своими прыжками. Менее романтично ли это? Да. Пес – не спасатель, а просто дружок. А вы отличный хозяин с адекватной оценкой происходящего.
Именно по этой причине нет смысла ругать собаку, когда нашли засохшую лужу, которую пес оставил 5 часов назад. Нельзя тыкать туда носом. И вообще возвращаться к поведению, которое было когда-то давно.
Она никогда это не свяжет! Туда же поведение из серии «Ты меня обидел, я не буду с тобой общаться». Такими действиями вы просто травмируете собаку.
— Но моя Жученька выглядит виноватой, когда ее ругают! Она всё понимает! Только скажешь «Это кто такой сделал?» — сразу бежит прятаться, — скажете вы.
А я отвечу:
— Если она всё понимает, то почему продолжает делать то, за что ее ругают? Она просто знает, что после фразы «Это кто сделал?» ее отлупят полотенцем (был такой кейс у меня в практике), поэтому и убегает. Представьте себя: вы получаете sms в день зарплаты, и настроение поднимается. Помните, как в фильме «Гарри Поттер и дары смерти» дракон боялся звенящего звука и отходил в сторону, пропуская волшебников? Он знал, что всегда после этого звука его бьют. Вот так и с собакой.
Плюс «виноватый вид», который вы приписываете собакам, не чувствующим вины, ибо не на таком развитом социальном уровне наши питомцы находятся, — это сигнал примирения. Мысли животного в этот момент примерно такие: «Я не знаю, почему ты кричишь, но мне страшно, пожалуйста, прекрати, я не понимаю, но не хочу бояться тебя».
У меня две собаки, и на тон с претензией всегда реагируют обе, я тестила это много раз, хотя сразу было понятно, что лужу на полу туалета оставил кот. Однако сигналы были. Матильда сразу убегает на свое место, потому что там с ней не случится никогда ничего нежелательного, а Герда прижимает уши, склоняет/отворачивает голову, опуская взгляд, и тихо-о-онечко виляет кончиком прижатого хвостика. Собака в стрессе.
Когда из-за обиды вы игнорируете своего питомца, он начинает переживать и предлагать контакт более навязчиво, чем обычно. «Помириться хочет, знает, что не прав», — скажете вы. А на самом деле просто не понимает, почему от хозяина начала идти агрессия (пассивную тоже считывают), считая, будто нужно быстрее это исправить.
Чтобы вы понимали: собакам не свойственно жить в конфликте! Это то, чему тоже стоит у них поучиться.
Я сама живу с собаками, которые в прошлом дрались, и они ВСЕГДА после этого сразу же начинали нюхаться, коммуницировать, не застревали в негативе. Это так красиво, что просто нет слов. И сейчас, когда вижу напряжение между ними, любая из собак (они меняются ролями) начинает сглаживать обстановку, чтобы напряжение спало.
А через пару секунд они уже занимаются своими делами. Всё в моменте — поругались, помирились, пошли игрушками заниматься. Старайтесь точно так же существовать в моменте. Не орать: «Плохая собака! Ты опять по кустам лазил, весь поцарапался!» — как недавно во дворе соседка ругала своего голенького терьера, а порадоваться тому, что он вообще вернулся к тебе, учитывая, насколько ему непонятно и иногда неприятно общаться с тобой. С большим пониманием увеличивается качество общения.
Ваш вопрос:
— А что, вообще не ругать, когда уже что-то случилось? Как тогда реагировать, нельзя же ничего не делать?
Мой ответ:
— Никак не реагировать. Что случилось, то случилось. Но ничего не делать действительно нельзя. Надо заниматься с собакой, системно подходя к воспитанию, как описано в главах выше. А не пытаться в моменте решить проблемы, которые всё равно не решатся таким образом.
Почему собаки не мстят?
Убеждения про собачью месть — моя боль сильнейшая, потому что из-за этой надуманной (!) установки на собак выливается просто тонна негатива. Человек видит в собаке агрессора, он сам — жертва, получается. Здоровая коммуникация при подобном подходе отсутствует совершенно.
Давайте немного расскажу о работе психики человека в момент выбора, как трактовать ту или иную ситуацию. Это понимание поможет и в целом по жизни, потому что мы много ситуаций стараемся перевернуть так, чтобы персонализировать их в свою сторону даже там, где мы ни при чем.
Допустим, происходит дома ситуация: собака наделала огромную кучу вам на кровать сразу после того, как вы ее отругали. Вы начинаете злиться, расстраиваться, пытаться понять, что это, в конце концов, значит! Но факт в том, что вы не знаете. А мышление у нас устроено таким образом, что мы не можем находиться в состоянии неопределенности. Любая, даже самая ужасная определенность всегда лучше подвешенного состояния, и психика примет ЛЮБОЙ вариант, до которого вы додумаетесь, лишь бы не находиться в состоянии неопределенности. Даже самый бредовый, как вот тут с местью. Дальше вы поймете, почему.
Так же у человека есть одна важная потребность: чувствовать себя значимым. Если она не закрыта, психика точно так же будет подтягивать любые ситуации, которые происходят вокруг нас, чтобы обозначить: «Это потому что я есть, я значу, я влияю на это». Данную информацию я узнала при прохождении курса по тревожному мышлению, и она мне очень помогла в работе. Только подумайте: многие не чувствуют себя значимым хозяином, авторитетом, другом, вообще человеком, хоть сколько-то влияющим на поведение своей же собаки. Потребность проседает, а тут поведение, объяснение которому не очевидно. И мозг сразу же — р-р-раз, это ты обидела его, он тебя заметил, он тебе назло, входит в конфронтацию. И потребность что-то значить в жизни собственного питомца закрывается.
Я очень много изучаю мышление человека, потому что воспитанная собака — это отношения с двух сторон. Возможно, вы посчитаете, будто это всё не про вас, но это про каждого. Постарайтесь выключить сопротивление и просто принять информацию, чтобы в следующий раз не тормозить свое развитие, а попробовать найти в интернете, моем блоге или этой книге более актуальный ответ на вопрос о нетипичном поведении собаки.
Теперь возвращаемся к мести — что это такое? Умышленное причинение неудобств, чего-то неприятного, с целью расстроить выбранную персону, которая нанесла тебе обиду. Но суть в том, что обида — это эмоция, возникающая ТОЛЬКО у человека. Мы находимся на намного более высоком уровне социального развития по сравнению с собаками. Функциональное, полезное, развивающее общение с животным возможно только в зоне, где социальное развитие — общее. Мы умнее, чем собаки, если говорить проще. И чтобы они нас поняли, необходимо облегчать свои реакции, речь.
Почему собаки легче выучивают выполнение команды по жестам? Потому что сигналы тела — их основной способ коммуникации. Чтобы запоминать и понимать наши слова, питомцам нужны дополнительные усилия, а нам — терпение.
Собака может исчислять время понятием «день» и «ночь», но никак не «секунда», «квартал» и т. д. То же самое с эмоциями: песик может испытывать страх, привязанность, боль, радость, но не стыд, презрение или вину. Также они не знают, что такое литература, республиканцы и северная широта, но эти факты людьми принимаются проще, чем те же самые факты, но об эмоциях.
Если посмотреть еще проще, выходит забавно: то, что мы считаем плохим, для собаки не является таковым. Подбирать с земли, справлять нужду, когда не можешь уже терпеть, — это естественно так же, как дышать. Вы когда-нибудь слышали о мести, которая заключается в том, что ты просто подышал? Вот и я нет.
Какой смысл мстить тем, что ты не считаешь плохим?
— Нет, а почему тогда мы ругаем собаку, и она идет и гадит на мою кровать? — опять спросите вы.
— Это стресс, — отвечу я.
Кто знаком с ситуацией, когда на нервной почве начинаются частые позывы мочевого пузыря или желудок начинает работать в более расстроенном режиме?
Вот у собак работает так же. Более того, они могут испытывать стресс от запаха, который ассоциируется с опасностью или дискомфортом.
Поэтому, когда вы отругали собаку (я надеюсь, рукоприкладством никто из вас не занимается), она уходит лежать на коврик около двери, чувствует ваш запах от обуви и запрос, который и так был, реализуется на ваши туфли, дополнительно даря собаке ощущение безопасности. Вы же помните, что для нее метка — способ коммуникации, обозначение границ своей безопасной территории.
Каждый раз, когда я переезжаю со своими собаками в другую квартиру, я знаю, что кто-то из них обязательно сделает лужу в новом месте. Стресс от переезда + другие запахи — потребность обезопасить обстановку вокруг себя. Это нормально.
Также нужно учитывать, что порог дискомфорта у всех разный. Если собака крайне неуверенная, любое слово с тональностью выше обычной будет вводить ее в стресс. Или любой новый запах у вас дома. Если у вас собака обнюхивает новых гостей, а потом идет и писает вам на кровать — привет, стресс.
Отдельно хочется сказать именно про походы в туалет на кровати. В практике я видела только два значения данного поведения: либо стресс, либо проблемы со здоровьем. Питомец всегда пытается что-то сказать подобным поведением. Это не месть за то, что вы ее оставили одну, просто животное в таком стрессе, что кричит о помощи: «Мне страшно быть одной!» То же с разгрызенными вещами: собаки снимают стресс, когда грызут, вы помните, да? Поэтому, когда в следующий раз накричите на собаку, а она сгрызет пульт от телевизора или ваши очки, знайте: вы перегнули палку, это был перебор.
«Не каждый может объяснить, как устроена “Калинка-малинка”, а что говорить о “Евгении Онегине”?» Лев Соболев считает, что литературу должны изучать только желающие. И если вы все-таки решили ей заниматься, то будьте добры досконально прочитать «Войну и мир» и запомнить имена всех собак в сцене охоты. О том, почему Пушкин нужен не всем и как написать сочинение, когда тебе ничего не лезет в голову, Лев Иосифович рассказал «Правмиру».
Лев Иосифович Соболев — филолог, заслуженный учитель Российской Федерации. Окончил филологический факультет МГУ, с 1976 года преподает в школе № 67 в Москве. Работает по собственным программам в классах с углубленным изучением русского языка и литературы. Автор просветительских лекций и передач.
Как влюбить детей в филологию
— О вас говорят, что вы учитель, который влюбляет детей в филологию. Как вы это делаете?
— Я никогда этим специально не занимался. Понимаете, Вероника, если говорить по-честному и всерьез, то это, во-первых, очень интересный вопрос, а во-вторых, очень непарадный. Дело в том, что я довольно рано вопреки абсолютно всем рекомендациям, требованиям и самой сущности педагогического труда стал учить тех, кто хочет учиться. То есть я стараюсь минимально заставлять. Разумеется, я не могу не давать работу по тексту, потому что я не могу разговаривать с людьми о произведении, если они его не читали. Я так не умею.
Но сейчас-то я уже просто бессовестно говорю, что заслужил право учить только тех, кто хочет, а когда так пытался делать 20 лет назад, было нелегко.
И здесь всегда есть несколько фазисов, один из которых выглядит примерно так. Мои лентяи и сачки появляются в школе, уже учась в университетах, и просят разрешения посидеть на уроке: «Ой, это вы нам все рассказывали? Какой я был дурак, что не слушал». Говоря печоринскими словами: «Я все это уж знаю наизусть — вот что скучно».
Но я тем не менее никогда не исповедовал необходимость всех учить словесности. Вам, наверное, было бы странно, если бы кто-то сказал: «Вот, теперь у нас новый обязательный предмет, по нему нужно сдавать государственный экзамен. История балета».
Лев Иосифович Соболев
— Ну почему? Мне было бы интересно.
— Я понимаю, да, но чем отличается история словесности от истории музыки или живописи? Для нее тоже нужен вкус. Конечно, можно в себе выработать и вкус, и умение читать, но для этого нужны усилия и желание. А предполагать, что любой восьмиклассник, которому ты начнешь рассказывать про «Капитанскую дочку», готов это воспринимать, — смешно. Я уже не говорю о том, что любой девятиклассник готов воспринимать лирику Жуковского или Пушкина.
— Ваши слова звучат революционно, особенно на фоне того, что Министерство образования все бьется над списком литературы и бесконечно редактирует программу. И как же Пушкин — не всем, если Пушкин — наше всё?
— Знаете, Михаил Леонович Гаспаров, один из самых больших филологов в мире, говорил, что Пушкин нам так же непонятен, как душа собаки Каштанки, — он писал не для нас. Даже «Калинка-малинка» сложнее, чем кажется, хотя ее по-своему, наверное, чувствуют все. Но разобраться, почему она многих заставляет пускаться в пляс и как она вообще сделана, — это умеет не каждый. А что говорить о «Евгении Онегине»? Или о «Медном всаднике»?
— А как быть тогда с культурным кодом?
— Я думаю, что литературу надо преподавать факультативно для желающих, начиная с 8-го класса. И если преподавать интересно, то желающих будет много. Понимаете, как только что-то перестает быть обязаловкой, оно становится привлекательным.
«Это было время двоемыслия и вранья»
— Я нашла в соцсети посвященную вам группу. Один ваш ученик спрашивает: «Скажите, товарищи, как можно быть таким клевым перцем и учителем одновременно?» Как бы вы ответили? В чем секрет?
— Даже не помню такого. Не очень понимаю, что такое «крутой перец». Учителем быть непросто, но так сложилась судьба. В университете у нас вообще педагогика не была преобладающим предметом, хотя в дипломе написано: филолог, учитель русского языка и литературы. На 5-м курсе была педагогическая практика. Мне повезло попасть к замечательному учителю, покойному, к сожалению, Александру Владимировичу Музылеву в 16-ю школу, где он всем нам какое-то количество уроков поручал. И с одной стороны, мне ужасно понравилось преподавать, а с другой стороны, ему очень понравилось, как я это делаю. И он меня стал звать читать лекции его ученикам.
Я окончил 5-й курс, получил рекомендацию в аспирантуру, но в аспирантуру филфака меня не взяли, и я попал в Институт конкретных социальных исследований. Сначала я действительно собирался заниматься социологией искусства, но сняли моего научного руководителя. Мне дали какую-то нелепую тему — и я уже со второго года аспирантуры пошел работать в школу. После аспирантуры я никакую диссертацию защищать не стал.
Сначала в одной школе я замещал учительницу, которая ушла в декрет, и вел два восьмых класса, школа была на задворках ЗИЛа. Когда я задал детям домашнее сочинение о том, что они думают по поводу комедии «Горе от ума» сегодня, один мальчик написал: «Эту книгу надо читать на досуге перед смертью».
— Неожиданно. Он объяснил, почему?
— Нет. И вообще я считаю все эти высокопарные разговоры о величии произведения бессмысленными. Надо убеждать в том, что это интересно, занимаясь исключительно чтением и комментарием, а не просто доказывая: «Как ты не понимаешь? Да эту книгу такие люди читали!» Ну и так далее, вы понимаете весь ход банальностей.
Потом меня позвали в школу, где мне дали два девятых класса, я их вел два года. А школа еще та была: она находилась между английской, математической и художественной. То есть вы понимаете, кто туда попадал.
И как-то я повез свой класс в Пушкинский музей, где работали два моих приятеля. Пока один из них вел лекцию, я пошел покурить и встретил свою знакомую. Она спросила: «Слушайте, а вы не хотите работать в гуманитарном классе? Есть школа возле панорамы “Бородинская битва”, там учительница тяжело болеет». В общем, я туда пришел. Это было в январе 1976 года. Я по сей день там.
— Люди вашего возраста любят говорить: «Вот, раньше было лучше. Вот, раньше дети себя так не вели!»
— Ничего подобного. Вспоминаю свои школьные годы, еще как себя вели! Дети очень разные. И я не знаю, что было лучше. Изучать «Молодую гвардию» и роман «Петр I»? Не уверен, никакой тоски по прошлому у меня нет.
Это было чудовищное время — время двоемыслия и вранья.
Представьте себе, что вы младшей сестре что-то рассказываете: каждый день вам нужно говорить неправду. Причем ребенок тоже понимает, что это неправда, но он к вам хорошо относится: видит, что вы милая женщина, неглупая — очевидно, что-то вас заставляет это делать. Это поддерживает такой тонус, интерес. Как вы себя будете чувствовать?
— Неловко. А как вы смиряли себя все те годы, когда приходилось говорить неправду?
— Я пытался работать с тем, что есть. Пытался показать, что Маяковский — это действительно замечательный поэт, а не просто горлопан, каким его представляли. Были тексты, которые в сталинское время не печатались, и я их приносил на урок.
— То есть вы могли спокойно рассказать на уроке про «Флейту-позвоночник» и «Облако в штанах»?
— Это само собой. Я мог рассказать про то, как печатали поэму «Владимир Ильич Ленин»! Точно так же я мог рассказать, как выглядела первая редакция очерка Горького о Ленине. Я мог рассказать, какие религиозные проблемы есть в романе «Мать». Как можно прочесть «Поднятую целину», чтобы это выглядело не агиткой, а проблемной вещью.
Конечно, ничто из того, что я назвал, не сравнится ни с «Реквиемом» Ахматовой, ни с «Мастером и Маргаритой» Булгакова. Но это тоже литература, и это тоже история нашей культуры.
— Когда вы только пришли работать в школу, вы не понимали детей, а дети не понимали вас. Интересно, с чем это было связано?
— Я пришел со своими университетскими представлениями о том, что мы сейчас будем с ними говорить о филологических проблемах. Детям это было абсолютно чуждо.
Когда в класс приходит молодой учитель, всегда возникают психологические проблемы. Но вот это ощущение молодости, напора и энергии — оно очень многого стоит. Я же заменял заболевшую учительницу. Детей стали упрекать в том, что они слишком быстро ее забыли, а они говорят: «Он так выкладывается, что это нас заводит». Это мне помогало, разумеется, но опыт тоже очень важная вещь. Я сейчас гораздо лучше знаю, что я могу им предложить и чего могу от них потребовать.
«Воспитание — это вообще не дело школы»
— Один ваш ученик сказал, что у вас на уроке чувствуешь себя человеком. Что он имел в виду, как вы думаете?
— Его никто не воспринимает как клавишу, на которую нужно надавить, чтобы услышать то, что ты хочешь услышать. То есть он может говорить, что он думает, и, если это чего-то стоит, если это действительно его, я к этому отнесусь с уважением. Даже если я не согласен. Человеку нужно, чтобы его услышали, а где его услышат — в исповедальне, на уроке или на кушетке психоаналитика — это уже частность.
— Вы редко делаете замечания своим ученикам. Почему?
— Знаете, я этого очень не люблю. Для меня это то же самое, что поправить вас. Вот вы ударение неправильно сделаете, и я вам скажу: «Вероника, правильно вот так». Мне было бы неловко. Так же неловко и неприятно говорить ученику, когда я вижу, что он занят своим телефоном.
— А что вы чувствуете, когда нужно ставить двойки?
— Грусть. Я бы с удовольствием обходился без них. Но для этого литература должна занимать другое место в системе образования. Например, иметь форму университетского семинария. Вот вы узнали, что сегодня мы в 45-м кабинете 67-й школы будем после уроков говорить о «Белой гвардии» Булгакова. И вы подумали: «Время у меня есть, роман я очень люблю, экранизацию смотрела. Говорят, что там интересно бывает. Съезжу послушаю». Вот это правильный, на мой взгляд, разговор о литературе.
— Любого будущего педагога в университете учат, что образование — это процесс обучения и воспитания. Как вы считаете, воспитывать — это работа учителя или семьи?
— Я сторонник толстовской идеи, что воспитание — это вообще не дело школы. Но при этом я, как и мой великий земляк и тезка, считаю, что воспитывает все. Вот вы уходите, я вам подаю пальто. И если лектор приходит ко мне в класс читать лекцию, я ему тоже подаю пальто. Дети видят, что это нормально.
Я совершенно никого не собираюсь воспитывать, просто стараюсь вести себя прилично.
Не говорю о том, что сами тексты воспитывают, конечно.
— Вы работаете по собственным программам. В чем их особенность и что было не так с теми, от которых вы отказались?
— Я создал собственную программу, когда у меня появилась такая возможность, это было в начале 90-х годов. Ее нужно было подтвердить или закрепить в городском институте усовершенствования учителей. А поскольку там работали люди, с которыми я был знаком и с которыми у меня были хорошие отношения, то у меня не было проблем с тем, чтобы эту программу как-то завизировать. Ничего революционного в ней нет. В 8–10-х классах я не отказался ни от одного произведения из тех, что изучают мои коллеги. И никакой своей заслуги я не вижу.
Единственное, если ты хочешь заниматься Мандельштамом, Ахматовой или Булгаковым, например, ты должен их хорошо знать, а не просто говорить: «Давайте упиваться этими волшебными звуками». И если преподаватель кого-то не любит, не надо этих авторов исключать, потому что литература — не твоя частная лавочка и не садик, в котором ты можешь выращивать то, что тебе нравится. Твоим ученикам потом жить и входить в другой мир. И выяснится, что в школе у них не было Некрасова или Маяковского, и только потому, что их учительница не любит. Это нонсенс.
— А если ребенок говорит, что не любит Некрасова или Пушкина?
— Ну я тебе не предлагаю на нем жениться, ты должен его знать и понимать, а любить по заказу нельзя.
— Как сегодня выглядит ваш урок?
— Ой, сегодня мой урок выглядит блестяще. Он происходит дистанционно — еще в сентябре моя коллега выхлопотала для нас разрешение заниматься из дома. У меня удаленные уроки, и я очень этому рад. Во-первых, потому что мне не надо вставать в полшестого, ехать в школу и возвращаться, что еще тяжелее после рабочего дня. И приходят, естественно, только те, кому это нужно. Я не составляю никаких списков.
— То есть, если я, например, учусь у вас в классе, я могу прогуливать, и мне за это ничего не будет?
— Разумеется, но это кончается тем, что я высылаю задания, и оценки получают все. Ты можешь учиться не у меня, по книжкам.
— Это другое дело. А с содержательной точки зрения?
— Ну вот сейчас у нас Маяковский. Содержательно это выглядит как университетский семинарий. Я составил список стихотворений, поэм и список тем. И дети в течение 3–5 дней смотрели, что они хотят разбирать или какую тему докладывать. Я получил этот список, прочел небольшую вступительную лекцию, после чего первый из тех, кто выбрал ранние стихотворения, говорил о Маяковском и футуризме. Так мы начали тему.
«Наша работа мстит тем, кто ошибся в ее выборе»
— В чем вы видите главные трудности работы учителя сегодня?
— Есть общие трудности. Конечно, это зависит от того, какой город, сколько детей в классе, сколько у тебя часов, как тебе платят. Но у каждого еще есть свои проблемы, которые связаны и с психикой, и с возрастом, и с болезнями, и с отношением к предмету. Понимаете, ведь наша работа ужасно мстит тем, кто ошибся в ее выборе. Если ты пришел, чтобы себя утвердить за счет маленьких детей, это тебе обязательно откликнется, причем иногда самым жестоким образом.
Если ты пришел, потому что тебя никуда в другое место не берут — ну как Передонов у Сологуба, — это обязательно отрыгнется.
У тебя на лице будет написано, что ты не хочешь приходить в класс: «Если бы меня звали в научно-исследовательский институт, вы бы меня не видели, а я бы не видел вас, и было бы славно». Вот все это серьезные проблемы.
— А у тех, кто на своем месте?
— Каждый урок — новые проблемы. Ну вот сегодня Володя настроен крайне агрессивно, и на все мои слова он отпускает какие-то не очень умные, но явно провоцирующие замечания реплики. Я же не могу бросить класс и заниматься только с ним. Либо я должен найти время поговорить с ним после уроков, либо делать вид, что ничего не происходит. И такого рода проблем у каждого учителя сколько угодно.
— Вспомните, когда вы пришли на урок и чем-то поразились до глубины души.
— Бывали замечательные уроки, когда все происходило на общем подъеме, когда мы во время урока открывали что-то действительно серьезное и неожиданное. Например, мы говорили о поэме «Владимир Ильич Ленин», это был мой первый класс. И оказалось, что поэма построена так, как Евангелие от Иоанна: в начале было слово, потом предтеча, потом рождение, потом деяние, потом смерть и бессмертие. Правда, я детей уговаривал не писать об этом во вступительном сочинении (смеется). Но это было страшно интересно для всех участников разговора.
— А в каких ситуациях наступает педагогическое отчаяние?
— Когда твои ожидания, что вот именно эта тема, или этот урок, или этот подход вызовут интерес, а они никакого интереса не вызывают. Так бывает, когда твои отношения с классом в дисбалансе. Из-за чего — Бог его знает. Из-за погоды. Магнитного поля.
— Когда я спросила у школьников, почему им не нравятся уроки литературы, самый частый ответ оказался: «Мне неинтересно». Но интересно — очень общее слово. Вы как преподаватель что за ним видите? Кто в этом виноват и что делать?
— Я в этом вижу прежде всего душевную лень. Урок — это же не цирковое представление. Вот они пришли: «А сделайте мне интересно». Интересно — это не когда я захватывающе рассказываю о том, как Достоевский стоит на помосте на Семеновском плацу и слышит смертный приговор. И вот сейчас он во второй пятерке, вот сейчас его привяжут к столбу, наденут ему на голову белый колпак. Но вот слышен цокот копыт, и посланный привезет приказ о помиловании…
Я могу так рассказывать, но это, как вы понимаете, не самое главное. Интересно по-настоящему становится, когда ты в это включаешься, но для этого нужны усилия. А так прийти на урок и ручки сложить — глупое и паразитическое отношение.
— Вы заметили, что ребенку неинтересно. Ваши действия.
— Смотря какой ученик и сколько таких. Потому что иногда надо это переломить, а иногда, если это один-два, кто вообще ни в чем не участвует, единственная просьба: «Не мешай, пожалуйста».
«Жалко не допускать человека до ЕГЭ»
— Детей раздражает, что учителя заставляют их пересказывать тексты. Вы видите в этом смысл?
— Что значит пересказывать? У меня каждый раз перед тем, как мы начинаем говорить о произведении, сначала идет работа по тексту. Она составлена таким образом, чтобы проверить, насколько внимательно они читали. И нельзя подготовиться, прочитав краткое содержание в интернете, потому что нужны детали. При этом с самого начала я объясняю, что по поводу любого моего задания меня можно спросить: «В чем смысл этого задания? Почему нам нужно знать сон Пети Ростова перед тем, как он погиб?»
И я им могу рассказать, почему это важно, как это связано со сном Пьера в ту же ночь, как это связано с толстовским представлением о подсознательном, об открытиях в психологии, которые Толстой и Достоевский сделали задолго до Фрейда, ну и так далее. Это не просто ловля блох: «А вот скажи-ка мне, братец…» Я им говорю честно, что они тоже могут поймать меня на деталях, как и я их, если поставить такую цель. Но когда приходят принимать зачет мои выпускники, они, естественно, все это доводят до абсурда: «Всех собак перечисли мне, пожалуйста, в сцене охоты и назови, кто чья».
— Вы правда считаете, что это важно?
— Это знак внимательного чтения. Понимаете, вот почему собаку дядюшки зовут Ругай? Вообще-то охотничьих собак чаще всего называли формой повелительного наклонения. И это полезно знать. Так же, как полезно знать значение любого слова, которое ты встречаешь. Если ты не понимаешь, чем дрожки отличаются от телеги, значит, ты плохо разобрался в смысле текста.
— Ученик говорит: «У меня паника, когда начинают спрашивать, чему учит произведение». Во-первых, да, так до сих пор спрашивают. Во-вторых, что ответить на это?
— Я никогда не спрашиваю. Маяковский очень любил выступать в Политехническом, например, перед громадной аудиторией, и ему все время слали записки. Одна из них была такая: «Ваши стихи, Маяковский, не волнуют, не греют и не заражают». — «Мои стихи не море, не печка и не чума». Понимаете, произведение пишется не для того, чтобы чему-нибудь нас учить. Так что это не про меня.
— К прозе жизни. Что вы думаете о ЕГЭ по русскому и литературе?
— Вообще все задания на ЕГЭ по русскому и литературе составлены более-менее грамотно. Когда-то, лет 15 назад, я в темах сочинений, которые рассылали заранее, нашел 4 или 5 фактических ошибок. Причем это министерство рассылало. А сейчас все довольно грамотно, но это, конечно, рассчитано не на выпускников спецкласса московской гимназии. Задания относительно простые. Каждый год несколько наших учеников получают 100 баллов. Пока мне кажется, что проверяют ЕГЭ действительно эксперты — добросовестные и разумные люди, хотя я в этот цех не вхожу и к нему не принадлежу.
— А сочинение? Ты просто заучил формулы, по которым писать, и продемонстрировал, какой ты молодец.
— Вероника, понимаете, 150–200 лет назад гимназисты учили хрию. Знаете, что это такое?
— Искусство строить рассуждение.
— Да. В том, что таким искусством сегодня занимаются применительно к сочинению, нет ничего плохого. Другое дело, что, наверное, есть учителя и репетиторы, которые заботятся не о том, насколько ученик понимает, что он делает, а насколько он точно соответствует этой структуре. Тексты, конечно, разные, но тоже, как правило, приличные. Не сопливые, не фальшивые, достаточно разумные. А что касается итогового сочинения — в качестве тренировки это абсолютно неплохо.
Другое дело, что мне всегда жалко ставить двойку. Но по литературе некому ставить двойки, таких тяжелых случаев у меня никогда не было. А вот по русскому мне иногда приходится объединять ошибки, чтобы двойку не ставить. Жалко не допускать человека до ЕГЭ.
Но за грамотность вообще, как правило, у меня 11-классники не имеют троек. Секрет очень простой: каждую неделю мы пишем литературоведческое изложение. Причем я им говорю с самого начала: «Если вы будете писать в тетрадке, то в конце концов получите собрание замечательных литературоведческих текстов, вне зависимости от того, собираетесь вы учиться истории искусств, социологии, культурологии или будете поступать в молочный техникум». Они, конечно, пишут на листочках чаще всего. Но эти тексты им, во-первых, полезны, во-вторых, интересны и, в-третьих, дети действительно набивают руку.
— Есть преподаватели, которые приравнивают неправильно поставленную запятую к измене родине. Вы к ним относитесь?
— Нет, конечно. Запятая — это всего лишь запятая. Тем более, язык живой. Есть много случаев, когда запятую можно поставить, а можно и нет.
Лев Иосифович в образе льва
— Ученик жалуется: «Учитель требует, чтобы в сочинении я соглашался с автором, даже если не согласен, и снижает балл, если я этого не делаю». Так можно или нельзя соглашаться?
— Я не требую. На мой взгляд, это не нужно. И ученики мои не делают вид, что они все согласны. Другое дело, не всегда им хватает пороху спорить. Потому что одно дело — сказать, что ты не согласен, другое — обосновать: для этого чаще всего нужно обладать житейским опытом, а не просто головной механикой. Спорщик есть в любом классе, есть спорщики-спортсмены, которым сам процесс очень важен, но это нормально. Ничего с этим не поделаешь.
— Две проблемы ученика, который садится писать сочинение: ничего не лезет в голову и не читал произведение. Что вы посоветуете?
— Ну во втором случае ничем помочь не могу и помогать не хочу. Единственное исключение — «Тихий Дон». Есть книжечка с довольно подробным кратким содержанием. Вот ее прочитайте — и достаточно.
— Почему именно «Тихий Дон»?
— Потому что, на мой взгляд, это не очень сильное произведение и давать его в качестве обязательного мне представляется неправильным. Это все-таки не «Война и мир». Уж лучше тогда «Поднятая целина», она меньше.
А вот что касается первого случая, то я не врач, но могу посоветовать: ничего не лезет в голову — начинай писать. Вот у тебя есть бумага, начинай с плана. Набрасывай все, что тебе приходит на ум, а потом вычеркни лишнее, что не имеет отношения к теме. Я всегда предлагаю начинать с тезисов, которые надо подкрепить сразу текстом.
Сочинение нужно построить так, чтобы последнее предложение предыдущего абзаца могло быть первым предложением следующего, тогда у них есть связь. Вступление — это всегда постановка проблемы, заключение — всегда повторение основного смысла сочинения. Всё.
«Человек не понимает 5/6 того, что он читает»
— Когда мы сдавали экзамен по русской литературе в университете, моя однокурсница честно призналась преподавателю, что не прочитала до конца «Братьев Карамазовых», а дочитывать по краткому содержанию посчитала неправильным. Как бы вы повели себя на месте экзаменатора?
— Хорошо, я бы спросил, какие романы Достоевского она прочитала. А какой смысл спрашивать о том, что вы не читали, тем более если вы в этом честно признаетесь? Но и аплодировать здесь тоже нечему, как вы понимаете.
— Другая моя однокурсница прочитала «Рассказ о семи повешенных». После этого «Красный смех» читать она не смогла — оставался день или два до экзамена, а ей нужно было эмоционально отойти от первого произведения. И вот проблема. Человек, который выбрал такую специальность, вроде бы должен осиливать все. Но чтобы понять произведение, его нужно внимательно прочитать и пропустить через себя, а на семестр дают огромный список.
— Ну не прочитал и не прочитал, а что? Я не вижу здесь проблемы. Мне же важна не полнота списка, а как человек представляет себе смысл прочитанного, это гораздо важнее. В студенческие годы я ходил сдавать зарубежку. Тогда не было интернета и не было кратких содержаний. Что-то я пересказывал одногруппникам, что-то — они мне. Но русскую литературу я читал и, начиная с XVIII века, все нужные тексты знал.
— Есть ли смысл ужимать программу?
— Честно, я не знаю. И не знаю, как и в каком направлении это делать.
— А почему вы не пошли преподавать в университет?
— Сначала меня никто туда не звал. А когда заходил об этом разговор, я читал на курсах, на филфаке МГУ. Поточная аудитория была заполнена, а на последних занятиях я всех знал поименно. Но не знаю… Однажды моя выпускница читала у меня в классе лекцию, и я ей предложил деньги — естественно, я плачу своим лекторам.
— В смысле, платите?
— За лекцию.
— Сами?
— Нет, бухгалтерия школы. И девушка отказалась. «Ну чем я могу тебе отслужить?» — «Прочтите лекцию у меня». И я читал лекцию ее ученикам в университете. Но мне, честно говоря, не понравилось. Хотя она сказала, что это был бешеный успех.
— Почему не понравилось?
— Потому что кто-то йогурт пил, кто-то дремал, кто-то копался в телефоне. Мне это не нравится.
— А разве в школе такого не бывает?
— В телефоне иногда копаются. Но как в таких случаях говорили, я не десятирублевая монета, чтобы всем нравиться. А вот есть у меня никто на уроках не пытался.
— Одного моего преподавателя спросил внук: «Дедушка, я учусь на инженера, буду строить мосты и приносить людям пользу. А какая польза от твоей филологии?»
— Да, это очень серьезный вопрос, на самом деле. И для профанов он, конечно, имеет только один ответ: никакого. И я своим ученикам это объясняю. Первый важнейший смысл специальности филолога — публикация текстов.
До сих пор существует громадное количество текстов, в том числе первоклассных художественных, которые просто не напечатаны.
Я имею в виду письма Вяземского, стихи Полонского, например. Это все серьезные авторы. Вот сегодня мы с сыном ездили в РГАЛИ, я фотографировал переписку Петра Ивановича Бартенева, русского издателя.
Вторая работа — это комментарий. Сегодняшний человек, не только школьник, не понимает 5/6 того, что он читает. Будь это «Война и мир», или повесть Юрия Трифонова «Обмен», или «Один день Ивана Денисовича», или «Реквием».
— А как же интерпретация?
— Интерпретация — дело десятое. Михаил Леонович Гаспаров выпускает книжку и объясняет, как он понимает стихотворение Мандельштама «За то, что я руки твои не сумел удержать». Это страшно интересно и полезно. А когда человек, отличающийся исключительно фанаберией и самовлюбленностью, говорит о том, какие гениальные мысли ему пришли в голову по поводу «Мастера и Маргариты», — это смешно, скорее. Впрочем, у каждого свой рацион.
«Не зная Евангелия, ты ничего не поймешь у Достоевского»
— Вы как-то сказали, что литература — искусство, которое задает вопросы. Какие главные вопросы она задала вам?
— Это зависит от конкретного произведения. «Преступление и наказание» и «Реквием» задают разные вопросы. И я думаю, что вы эти вопросы так же безошибочно считываете, как любой грамотный человек.
— Но что-то нам более близко, а что-то нет.
— Для меня важнее всего авторский взгляд на мир. Автор — мой собеседник. И мне интересно, что Александр Сергеевич Пушкин думает не о конкретных женских ножках, Россини или Шаховском, а вот все вместе, что и называется взглядом на мир и личностью автора. Диалог с такого масштаба личностью — это необычайно интересно.
— После какого произведения ваша жизнь разделилась на до и после?
— Не знаю, было ли с кем-нибудь так решительно. Но есть произведения, которые оставляют зарубки в тебе, и ты к ним неоднократно возвращаешься. «Война и мир», «Бесы», «Братья Карамазовы», «Анна Каренина»… Я читал их несметное число раз, и мне это совершенно не наскучивало.
— Возвращаясь к поэме «Владимир Ильич Ленин», хочу спросить вот о чем. В каком возрасте вы сами прочитали Евангелие и почему?
— В университете. Это было связано с необходимостью понимать те произведения, которые я стал читать всерьез. Четыре года я занимался на семинарах Геннадия Николаевича Поспелова, у нас был семинар по творчеству Достоевского. И понятно, что, не зная евангельских или даже ветхозаветных аллюзий в романах, ты просто ничего не поймешь.
— Как это происходило в советское время?
— В научной библиотеке имени Горького. У меня были хорошие отношения с кафедрой, и меня пустили со второго курса, хотя вообще пускали только с третьего. Там можно было взять и Новый Завет, и Ветхий.
— Какое впечатление у вас оставило Евангелие?
— Не могу ответить на этот вопрос. Во мне живет такое количество сюжетов, связанных с чтением Евангелия… У Чехова в рассказе «Пари» банкир и студент-юрист спорят о том, что страшнее: смертная казнь или пожизненное судебное заключение. И тогда юрист говорит, что, конечно же, тюремное заключение лучше, потому что смертная казнь — вещь невозвратная. И они заключают пари: студент-юрист поселяется во флигеле, он никого не видит, ему через окошечко передают все, что он потребует: книги, яства, вино. И вот он сначала просит книги, потом вина, потом блюда, а через некоторое время — Евангелие. И год он читает только его.
— А вы были бы готовы читать только Евангелие?
— Не знаю. Все-таки надо представить себя в такой изоляции. Репетиция у нас, конечно, в последний год прошла, но все-таки не совсем такая.
— А можно личный вопрос? Какие у вас отношения с Богом?
— Ну это слишком интимный вопрос, Вероника. Когда мы будем знакомы чуть дольше, мы к этому вопросу вернемся.
Фото: Сергей Щедрин
Геннадий Петрович Сотников – художник театра и кино, график и живописец. Представитель ленинградской интеллигенции. В 1982 году он вместе с режиссером Андреем Борисовым ставил спектакль «Желанный голубой берег мой…» («Хаарыан хампа күөх кытылым…»). Минималистическая задумка представления – одна лодка в центре – решение Геннадия Петровича. В память о нем и его творчестве в Национальном художественном музее прошла творческая встреча с известными театральными деятелями Якутии, передает ЯСИА.
Слева направо: Саргылана Иванова, Михаил Егоров, Карл Сергучев, Лена Гоголева и Галина Неустроева
С 19 ноября в художественном музее Якутии проходит выставка «Геннадий Сотников. Сценография. Графика. Живопись». В рамках публичной программы с почитателями творчества Геннадия Петровича встретились режиссер-постановщик Карл Сергучев, сценограф Саргылана Иванова, художник-дизайнер Лена Гоголева и художник-сценограф Михаил Егоров. Все они связаны с именем Геннадия Сотникова.
Встречу модерировала куратор выставки Галина Неустроева, главный научный сотрудник НХМ.
Рассказ о жизни человека
Источник фотографии: kino-teatr.ru
Встреча задумывалась, как воспоминание о творчестве Геннадия Сотникова, но вечер прошел в воспоминаниях о жизни человека. Геннадий Петрович для Саргыланы Ивановой, Михаила Егорова, Карла Сергучева и Лены Гоголевой фигура поистине фундаментальная. Для них он больше, чем его творчество – это задушевный друг, верный коллега, мудрый наставник.
«Геннадий Сотников – это тот первый камень, который дал основание тому, чтобы я полюбила якутский театр, театральный Якутск. Свой же родной город, который я не знала.
Для меня Геннадий Петрович никогда не был возрастным человеком. Он – блокадный ленинградский мальчик. Какое-то юношеское, детское даже, у него оставалось до последних дней… внутренняя детская незащищенность.
В последнюю нашу встречу, мы работали над спектаклем «Македонский», он ходил такой довольный, счастливый. Все время «бодрячка» бьет и подмигивает мне. Это был 2006 год. И я вдруг ловлю себя на мысли, что вижу его в последний раз. Так и случилось», – рассказывает Саргылана Иванова.
Жизнь Геннадия Сотникова трагично оборвалась в 2007 году. Друзья и соратники до сих пор оплакивают его.
«Дворянский аристократизм с налетом печали об ушедшей прекрасной эпохе. Ассоциации с обедневшими дворянами: плохо одетые, но при этом у них богатый внутренний мир. Они существуют вне времени и пространства, потому что сами создают это время и пространство. Ведут за собой толпы народа. Такая харизма существовала, которая всех за собой тянула. Уводила в удивительный мир», – отзывается о своем первом впечатлении от встречи с Сотниковым Лена Гоголева.
Харизма художника видна и в его картинах. Благодаря ретроспективной выставке, можно отследить этапы жизни Геннадия Петровича.
Доверчивый, мудрый, простой
«Геннадий Петрович был уникальный преподаватель. Общаться с ним, действительно, большое счастье. Это поток энергии. С умным, мудрым человеком общаться… это всегда запоминается на всю жизнь», – говорит Галина Неустроева.
«Как только видишь Сотникова, сразу появляется уважение. Вроде бы он человек с виду достаточно простой. Одевался очень демократично. Профессора института в нем не было видно. Но, когда начинаешь общаться, ты понимаешь, что это человек каких-то безграничных знаний. Вот как Google нажимаешь, так и у него с каждым вопросом внутри открывалась ссылка», – вспоминает Михаил Егоров, единственный студент Геннадия Петровича из Якутии, который учился в его мастерской в Санкт-Петербурге на протяжении 5 лет.
Все гости встречи с теплом вспоминают детскую непосредственность, широкий кругозор Геннадия Сотникова. Несмотря на то, что не все они были студентами художника, он каждого чему-то научил.
Красной нитью в рассказах проходит особая культура отношения Геннадия Петровича к людям.
«Он страшно доверял людям, и он страшно любил людей. Безграничная любовь. У него было умение восторгаться людьми», – делится Карл Сергучев и зачитывает воспоминание Юрия М., вулканолога из Камчатки, с которым Геннадий Петрович ходил в геологические походы (на выставке представлены картины с этих походов):
…Он был бесконечно обаятелен, оригинален и самобытен в своем отношении к жизни, к людям, к природе и к вещам. Внешне, на первый взгляд, он был невзрачным. Застенчив, молчалив, но с железным характером, в котором были и милые слабости, странности, увлечения, любовь к почти непрерывному рисованию, к старым вещам, к зеленому змию, к путешествию, к друзьям, к лошадям, к центрально-азиатским пустыням, к представителям монголоидной расы и к отлично пошитым и славно сидящим брюкам…
Выставка «Геннадий Сотников. Сценография. Графика. Живопись» будет работать до 15 января 2022 года в основном здании Национального художественного музея (в связи с реконструкцией фасада здания вход со двора).
Полная запись встречи в скором времени будет опубликована на youtube-канале НХМ.