Рассказы старой дамы читать бесплатно

© Елена Слинкина, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Человек и Надежда

Человек, которому нет и шестидесяти лет, лежал в своей, уже опостылевшей, пастели. Сразу после пробуждения, когда боли где – то далеко и дают о себе знать только ноющими ощущениями, можно и поесть и поговорить. Но говорить не хотелось. Так получилось, что вместо многочисленных родственников, за ним ухаживала практически чужой человек.

С Надей они сошлись совсем незадолго до его болезни. Просто сошлись два одиночества. Сейчас она услышит, что он проснулся, придёт, будет спрашивать, как он себя чувствует. А как он может себя чувствовать? Как человек больной раком. Но она терпит его, его капризы, его грубости. Её доброта и всепрощение раздражает.

Вот она пришла, посадила его, поправив подушки, сейчас начнёт умывать и кормить. А он думает, что если бы не было её, то за ним ухаживали бы дети или жена. Хотя, кого он пытается обмануть? Детям некогда за ним ходить, им работать надо, а не горшки за ним выносить. Жена? Она давно уже ему жена только по документам.

Ну вот, пришла Надежда и сбила с мысли. Надо же и имя у неё какое – Надежда. Он даже не может сказать, что у него нет надежды. Есть. Вон, по квартире ходит. Только вот и она не может дать надежду на выздоровление.

Что – то она спрашивает, а ему с ней разговаривать не хочется. Скорее бы ушла. О чем говорить с человеком, с которым нет общего прошлого, нет общих переживаний, нет общих радостей и бед. Он закрыл глаза, давая понять, что отвечать ей не будет. Она, молча, ушла, прикрыв за собой дверь.

Сейчас бы оказаться на берегу реки. Вся жизнь его была связана с рекой. Работал он капитаном на судах. Сразу после учебы женился, родили они троих детей. Жена была красавица, рукодельница и чистюля. Он ходил в навигацию, она растила детей и работала. Но не всё было ладно в их семье. Он заглядывался на женщин, она ревновала. А потом она ещё и пристрастилась к бутылке. И когда старшему сыну было уже семнадцать лет, младшему сыну пять, жена зимой в метель пьяная вышла из дома, заблудилась и замёрзла в сугробе.

Что было делать? Жену похоронил и женился вновь. Вторая жена была молодая, девятнадцати лет. Родился ещё один сын. Старший сын к этому времени уже ушёл из семьи в самостоятельную жизнь, старшей дочери было пятнадцать лет и она в основном жила у бабушки.

Молодую жену он уже одну дома не оставлял, брал с собой в навигации, поваром. Дети всё лето жили в деревне у родственников.

Когда он вышел на пенсию по выслуге лет, младшему сыну исполнилось восемнадцать лет. Он перестал ходить в навигации, а жена как то пришла с работы и объявила, что полюбила другого человека. Собрала вещи и ушла.

Старшие дети давно уже жили своим семьями в других городах, младший уехал с матерью. Вот так он остался один.

Боль начала подступать всё сильнее. Пришла Надежда, дала таблетку. Эти таблетки давно уже не помогали, но он их пил и делал вид, что полегчало. Ему не хотелось ей ни чего объяснять. Те более в такой момент, когда боль начинала выворачивать все кости.

Он закрыл глаза и приготовился ждать главной атаки боли. Может это душа хочет вырваться и улететь, а тело не даёт ей этого сделать и держит? Поэтому ему так больно. Больше уже ни каких мыслей в голове не было, только ожидание болей. Хотелось быстрее их почувствовать, потом заорать от этой невыносимой боли, тогда Надежда позвонит и приедет медик, поставит укол. А он, после укола, начнёт впадать прострацию, словно раскачиваясь на качелях. Тело становится лёгким, боль отпускает, но словно привязанная на верёвочку следует везде за ним. Он вверх и боль вверх, он падает вниз, и она за ним в пропасть.

Потом начинаются сны. Странно, но сны тоже связаны с болью. То он под машину попал, то его деревом привалило. А сейчас снится сон, он совсем ещё маленький, залез на сарай и упал с него. Отец ругается, а мама жалеет. Болит всё тело, мама прижимает к себе, дует на ноги, на руки, а боль не унимается. И тут он открыл глаза.

– Ты плакал во сне. Что тебе снилось?

Но ему не хотелось рассказывать ей свои сны. Он только буркнул:

– Ни чего, не знаю, не помню.

Вот если бы здесь были дети или жена, он им бы рассказал. А она, кто она такая, чтобы ей рассказывать свои сны. Но он вдруг спохватился, ой, боже, кого я хочу обмануть. Единственный человек, который со мной рядом и ухаживает за мной, это она – Надежда. А я ей грублю. И он извинился, и он рассказал сон. Она погладила ласково по голове, пожалев его. Ему это не понравилось, он передёрнул плечами. Она это его движения поняла по-своему и спросила, не хочет ли он чего. Он только мотнул головой и прикрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Он давно уже потерял счет времени, не замечал день или ночь, он просто лежал и смотрел в потолок.

И как то даже не заметил, когда у его постели оказался старший сын. Теперь ему казалось, что он был здесь всегда. Но сил на длинные разговоры не хватало, и они просто держались за руки. Теперь он не жаждал прихода болей, теперь ему не хотелось отключаться. Но они с неистовым постоянством являлись вновь и вновь. И приходила Надежда. Зачем она здесь? Ведь приехал сын, он ему поможет, он его накормит и переоденет. Почему она не уходит?

Как – то раз он проснулся и сказал сыну, что хочет посмотреть на реку. Сын на руках отнёс его в машину, в багажник погрузил старенькое кресло, и поехали на реку.

У реки под большой ивой в кресле он сидел и слушал шум реки, шум ветра запутавшегося в ивовых ветвях, пение птиц. Было хорошо, не хотелось возвращаться в опостылевшую комнату, где он давно уже рассмотрел все трещинки на потолке, все завитушки на обоях, где пахло лекарством и болезнью, где была Надежды.

Он закрыл глаза и вдруг почувствовал, что, как после укола, его начинает качать и уносить куда то ввысь. Верёвочка, на которой всегда болталась его боль, вдруг оборвалась, и боль одна падает вниз в пропасть, а он улетает, как воздушный шарик, всё выше и выше…

Человек, которому не исполнилось и шестидесяти лет, сидя в кресле под ивой у реки, умер.

Юбилей

Гости разошлись. Они с мужем убрали всё со стола. Она, рассовав салатики в холодильнике, составила посуду в посудомоечную машину. Улыбалась, вспомнив рекламу, Ты женщина, а не посудомойка, остальное приберётся завтра. Притушила свет на кухне, налила себе чаю с мятой, залезла с ногами на любимое кресло, поставленное специально для таких вот моментов и, под жужжание посудомоечной машины, задумалась.

Читать дальше

— Итак, история эта приключилась в большом городе…

— В большом? Насколько?

— Больше миллиона

— И что за город? Ну, как рассказы начинают: «В городе N-skе… и т.д., и т.п.»

— Цэ-ск

— Цэ-ск?

— Цэ-ск

— Нет такого города на бескрайних просторах Великой Российской Империи

— Тэ-ск

— Такого тоже нет!

— Слюшай, какая тебе разница?

— Да ладно, Леха! Чё ты в бутылку полез? Давай, за Победу!

Они приняли на грудь по сто грамм настоящего шотландского виски…

***

Ей нравились мальчики.

Такие неопытные.

Её возбуждали мальчики.

Такие стыдливые.

Она хотела мальчика!

Такого наивного. Такого робкого. Готового влюбиться в мегеру!

Лишь бы дала!

Она долго присматривалась к мальчишкам, подросткам, юношам. Она прислушивалась к их болтовне. Она знакомилась с ними на сайтах. Представляясь мальчишкой, конечно же!

И в совершенстве изучила мальчика!

И вышла на охоту!

И ошиблась.

Нет! Попался, не опытный, в любови. Нет! Но он был не мальчик.

Она отработала роль, с имитацией оргазма.

Согласилась на свидание…

И не пришла!

Она выходила в город на охоту, когда солнце клонилось к закату. Она садилась в автобус, выбирая протяжённый маршрут…

Стоп!

Автобус? Город? Она, что, не могла познакомиться с мальчиком на сайте?

Я вам отвечу.

Охотника возбуждает саванна, прерии, тайга. Охотника возбуждает дикая природа, где он, один на один, со зверем. С диким зверем!

Мальчик (!), был её диким зверем.

Город — саванной!

Она смотрела на себя в зеркало — Хороша!

Нет, не красавица.

И, если вы об этом подумали, не дурнушка.

Но мужчины, и подростки, и мальчики (!) забывали, о чём, только что, говорили со своим другом, своей подругой, своей женщиной, увидев её!

Она трогала лобок и гладила волосы, примятые трусиками. Она ерошила их, и они распрямлялись, но не до конца. Они курчавились и, сквозь курчавость, были видны губы.

Срамные губы!

Ей нравилось именно так: срамные!

Она раздвигала пальчиками срам и любовалась гименами. Розовыми и, почти, невинными.

В эти мгновения она всегда жалела только об одном: что не девушка. Что лишилась невинности не с мальчиком…

Оооо!

Она закрывала глаза, представляя, как это могло происходить у двух неопытных, робких и наивных любовников.

Она смотрела в зеркало и, приложив ладони к грудям, нежно обводила их, раздвигая пальцы, огибающие соски.

Она приоткрывала ротик и дразнила его (воображаемого мальчика) кончиком розового язычка.

Она наклонялась, раздвинув ноги и выставив попу. И оглядывалась. И улыбалась, облизнув губы. И опираясь руками о колени, двигала попой: влево-вправо, вниз-вверх. Описывала попой траекторию восьмёрки.

Или бесконечности?

Наверное, она ездила не на том маршруте. Или выходила не в то время.

Мальчика — не было!

Были уставшие мужчины. Со смены. Засыпающие, держась за поручни.

Были женщины, замотанные домашними заботами.

Были серьёзные студенты-вечерники, обсуждающие предстоящий зачёт по электротехнике или наступающий праздник и выходные.

Мальчика — не было!

Она сменила маршрут и стала выходить чуть позже. В автобусе стало чуть больше народу: добавились, те, кто ехал на смену. Или наоборот? Потому что эти, добавившиеся, также спали, держась за поручни.

И однажды она узнала его!

Мальчика!

Своего мальчика!

Он стоял на передней площадке, позади молодой женщины и прижимался к её попе!

Даже она покраснела от стыда!

Это бросалось в глаза! Это было заме… Она осмотрелась. Никто не смотрел на мальчика, жавшегося к попе женщины, своим вставшим членом!

«А ты психолог, мой хороший!» — похвалила она, и улыбнулась — «Теперь ты, мой! Теперь ты, мой мальчик!

Он был в чёрном плаще, застёгнутом на две, верхние, пуговицы.

На ней было неприметное демисезонное пальто, роговые очки и цветастый платок с бахромой.

Вика улыбалась, когда, стоя перед зеркалом, смотрела на себя. Волосы она собрала и скрепила крабиком, и спрятала под платком. И уже никто не оглядывался на эту женщину, пока она шла к остановке.

Она сняла платок, рассыпав по плечам волосы, заменила очки на тонированные и встала.

Держась за поручень и покачиваясь, прошла на переднюю площадку и, чуть ткнувшись плечом, остановилась рядом.

Через остановку он, отстранившись назад и сдвинувшись, встал за её спиной и…

Его член упирался в её попку!

Так они и доехали до конечной!

На улице было уже сумрачно.

Она ждала и смотрела, как он выйдет

Он вышел, с руками в карманах плаща, чуть оттопыривая его вперёд.

Осмотрелся.

Вика улыбалась: если не знать, чем, этот молодой мужчина, только что, занимался в автобусе… Ну, сунул руки в карманы. Ну, чуть оттопыривается плащ.

— Привет!

Он глянул на Вику и отвернулся.

Она обошла его и улыбнулась ему — Привет!

— Чё те надо?

— Ты, только что, в автобусе, тёрся об меня!

— Пошла на хуй! — он посмотрел прямо в глаза, развернулся и ушёл.

— «Дурачок!» — Улыбалась она — «Если бы ты знал, что я только об этом и мечтаю! Только об этом и только с тобой!».

Она ездила на этом маршруте каждый день, вечером, в одно и то же время.

Он появился через восемь дней.

Конечно, он, не узнал ее.

Точно также, как и в первый раз… Он стоял на передней площадке, позади молодой женщины и прижимался к её попе!

Это бросалось в глаза, и Вика, опять покраснела, и опять осмотрелась.

— «Я одна озабоченная?!»

Никто не смотрел на мужчину, прижавшегося, в не очень-то и заполненном автобусе, к молоденькой смазливой девчушке.

Даже девчушка не отстранялась, не отодвигалась, не оборачивалась!

Вика сняла платок, рассыпав по плечам волосы, заменила очки на тонированные и встала.

© Наталия Родина, 2018

ISBN 978-5-4490-7276-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Женщина за пятьдесят

Поездку в Анапу мне несколько навязала коллега по работе, я всегда стремилась в Крым, но последнее время туда было сложнее добраться. Если уж не в Крым, то все равно куда ехать, было бы море – решила я. Лето было в разгаре, заканчивался июль, жара стояла и дома, но купаться здесь было негде, не считая местных грязных водоемов и речек. Море манило какой-то детской мечтой, или зимним несбывшимся сном…

Надо ли описывать непростое путешествие на автомобиле, я думаю, не стоит. В Анапу мы прибыли в полночь, город еще жил полной жизнью курортного городка: по узким улочкам сновали машины, раздавалась музыка. «Дикарем» я ехала впервые и конечно от предложенного мне жилья я была не в восторге, а точнее я просто испытала стресс от жары и комарья в комнате, отсутствия кондиционера и прочих жизненно необходимых вещей. Но надо отдать должное, что хозяйка дома, Наташа, очень старалась создать нам хорошие условия для отдыха, накрахмаленное прохладное белье постели сгладило никудышное мое настроение, а утром она меня разбудила, и пригласила пойти вместе на море. Я была в восторге от утренней прохлады и бежала за Наташей в сладостном предвкушении бултыхнуться в прозрачную морскую гладь. Бросив свой сарафан на маленький заборчик пляжа, я устремилась в воду и поплыла далеко от берега к корабельному маяку. Сколько я проплавала, не знаю, но в воде я не устаю довольно долго, более часа. Выйдя на берег, я впервые осмотрелась вокруг. Наташи нигде не было видно, и я решила, что она меня просто не дождалась. Походив вокруг пляжных заборчиков, и не обнаружив свой сарафан, я немного расстроилась, но выход нашла быстро, тормознув такси возле входа на пляж. Сев в машину и объяснив водителю, что забыла, где положила вещи, назвала неуверенно адрес. Квартира была недалеко от берега моря, но идти пешком в одном купальнике я просто не рискнула. За рулем сидел высокий грузин, который издевательски спросил меня:

– Дома вэщи-ы точна есть?

Я оскорбилась немного, но утвердительно кивнула головой. Я была занята только одной мыслью – точно ли назван мной адрес. Узнав калитку дома, я с радостью кинулась к ней, пытаясь открыть, но дверь была заперта на ключ. Видимо Наташа еще дожидалась меня на берегу. Грузин лениво посоветовал: стучи хгромчэ… Я пыталась докричаться, но во дворе никто не подавал признаков жизни. Мои друзья спали с дороги как убитые. Тогда водитель, желая наконец получить с меня деньги, вышел из машины и со всей силой грохнул по воротам… Калитка вскоре открылась, моя подруга в изумлении подала деньги, которые долго не находила спросонья, так как моя комната тоже была заперта. Наконец мы с ней расхохотались, наперебой рассказывая подробности этого утра, и отправились искать на пляже Наташу, а заодно и мой сарафан…

– Я потрясена!!! – выдохнула Наташа, завидев нас, объясняться не было смысла. Я подобрала сарафан и шлепанцы и понуро побрела на квартиру. Жара почти достигла своего пика, не было спасения даже в тени. Я рухнула на кровать без сил, все еще ощущая кожей морскую прохладу этого утра.

Короткий дневной сон не снимал усталости от зноя, я задыхалась от просушенного воздуха, с трудом приходя в себя из полудремы. Облегчение наступало только вечером, после 10 часов. Во двор выползали все наши отдыхающие: кто еще только ужинал, кто стирал, кто умывался. Наташа сновала по слабоосвещенному двору, доделывая все, что не успела за день. Помочь себе она не позволяла, считала это лишним, поэтому я нашла себе уголок в беседке, где читала книгу или вязала носок.

Мои соседки из Москвы Галка и Люда тоже в основном торчали в беседке, потягивая разные напитки, ну и водочку тоже. После ужина уже было лень гулять по городу и мы болтали о том, о сем, и ни о чем… Иногда вклинивалась Наташа, выдавая нам такие необходимые советы на день грядущий.

– А ты не жди никого: встала пораньше, пошла, искупалась, одной то спокойнее… – выдавала она мне. А ведь и правда, думала я: зачем под кого то подстраиваться.

Ее покойный муж, армянин, пил и гулял, пока только были силы, видно неожиданно они и закончились… На попечении Наташи остался пришлый бездомный кот (величиной с собаку), который норовил попробовать еду со стола вперед нас, чем вызывал немалую досаду. Иногда ночами он так топал по моей кровати, что я оторопело, вскакивала, не понимая, кто на меня завалился; а иногда он с дикими воплями среди ночи залетал в мою комнату, спасаясь от соседского разбойного кота. Утром я подбирала клочья шерсти на полу, а мой Мурлыка спал на подоконнике, как ни в чем не бывало. Колбасу и сыр к завтраку на кухне начинали резать намного позднее, поэтому он ничем не рисковал.

Люда была моего возраста, и мы с ней легко нашли общий язык. Я вставала уже к нагретому чайнику и нарезанным бутербродам, и мы шли на море. Окинув взглядом морскую гладь с пирса, мы наблюдали за массивными медузами, уходившими от берега на глубину. Купаться уже хотелось, но опасаясь медуз, мы какое то время еще мирно болтали, сидя на пирсе.

Люда изменяла мужу с молодым любовником на протяжении нескольких лет. Это был красивый, бурный роман, неожиданно закончившийся сам собой. Любовник ее женился на своей ровеснице, которая ему родила ребенка. И все встало на круги своя… Люда общалась по старой памяти со своим бывшим мужем, хотя он уже был женат, но это ему не мешало помогать ей по работе и дома. Жизнь шла своим чередом.

Женщина за пятьдесят – это что-то потрясающее: на полтинник она еще не выглядит, в глазах одновременно и грусть, и надежда, и задор, одежда продумана и правильно подобрана, поистине царские манеры и глубина души способны погубить и закоренелого холостяка, и законченного бабника, и настоящего мужика, не верившего в любовь. Она ждет, но никогда не покажет вида, она сомневается, но всегда уверенна в себе, она спешит жить, но всегда нетороплива и податлива, она еще на что-то надеется, но не признается в этом даже себе. Берегитесь мужчины попасть в сети такой женщины! Вам ее не передумать, вы всегда будете ей проигрывать по всем статьям. Она не будет демонстрировать свои победы, даже не будет им рада, но подстраиваться под кого-то она уже не может и не должна. Она действительно умна и проницательна (лишнего не только не скажет, но и не подумает!), она заслуживает доверия и наивысшей похвалы, но она всегда скромна и незаметна. Она отдает себя всю целиком, с щедростью русской души, любит как в последний раз, верит несмотря ни на что. И горе тому, кто обидит такую женщину, за нее вступится сам Всевышний, забыв о всяких правилах своей небесной канцелярии.

Галка была еще молода по сравнению с нами, ей не было и сорока. Она родилась в Казахстане, отец у нее был кореец, мать русская. С мужем Галка развелась, дочку воспитывала в Казахстане бабушка. Галка ее редко видела, общались только по скайпу. Любовник Галки, мужчина за пятьдесят увозил ее из Москвы на выходные в вагончик на своей стройке. Галка мужественно выносила военно-полевые условия, а когда становилось невмоготу, помогала водка, приглушая боль от разлуки с дочерью, от неустроенности жизни, от тяжелой доли простой швеи в цехе… Она тосковала и здесь, загружаясь по полной. Я жалела Галку, чувствовала своей душой, что есть что-то такое, что тяготит ее и не дает дышать полной грудью. Даже могла составить ей компанию с бутылочкой сухого вина, но Галка молчала о своей жизни, да ведь и я не Господь Бог – грехи не отпущу, разве что пойму без слов и объяснений. Мы были подруги по несчастью, Галка тоже поехала в Анапу за подругой, не по собственному желанию. Как то нужно было налаживать отдых и ей. Для начала выбрали поездку на корабле в дельфинарий в поселок Утриш.

Искупавшись с утра возле пирса, где и была посадка на корабль, мы отправились в поселке Утриш. Я никогда не видела дельфинов, только по телевизору, но встреча с ними была более, чем неожиданная. Они сопровождали корабль!!! Мы не сразу их заметили, но когда все пассажиры высыпали на палубу, действо на воде завладело и нашим вниманием полностью. Восторгам не было предела! Галка радовалась как ребенок, фотографируя море и дельфинов. Мы плыли вдоль побережья, любуясь его красотами. Море мне снилось часто зимой, вот такое же зелено-голубое, безбрежное и одухотворенное. Ощущение праздника витало в воздухе, сердце наполнялось радостью и ожиданием чуда. Представление в дельфинарии превзошло все наши ожидания. Обитатели моря были настолько проворны и умны, что мы просто диву давались.

Поездка в г. Геленжик также оставила яркие впечатления. В «Старом парке» Кабардинки воплотились основы различных эпох мировой культуры. Творения, созданные тысячи лет назад и остающиеся загадкой в настоящее время – пирамиды Египта, сфинкс, олицетворяющий власть фараонов, античный храм, статуя Зевса, средневековый каменный мост, православный храм, кавказские часовни – объединялись в единый комплекс. «Старый парк» дышал историей и свежестью невиданных растений. Таких уникальных экспонатов я не видела ни в одном музее.

Вечерний Геленжик был очень оживлен. Развесистые каштаны бросали причудливые тени на тротуар. Море вздыхало незаметной волной, оживляя лунную дорожку. Тонкие ароматы неведомых цветов окутывали парки. Звучал саксофон…

В такие моменты каждая женщина думает о том, кому отдала свое сердце и не важно с ней он или нет, мысленно она с ним и она любит несмотря ни на что. Мимо такой женщины не сможет пройти ни один мужчина, он подсознательно чувствует этот избыток чувств и ее волнение. Вот он останавливается, приглашает на танец и я, не чувствуя своего тела, легко парю в сильных мужских руках. Но мелодия заканчивается и заканчивается волшебство этого вечера. Мы садимся в автобус, и едем по серпантину дороги назад в Анапу.

Ночная Анапа красива, романтична и загадочна. Оживающие к ночи фонтаны недалеко от набережной переливаются всеми цветами радуги, их музыкальное сопровождение бесподобно. Цветочницы в старинных нарядных костюмах разносят розы среди толпы, рисуют с натуры художники, выступают фокусники. Ты ощущаешь всю прелесть этой жизни, с души сползает все ненужное, отжившее, ты обновляешься энергетически настолько, что, кажется, можешь легко взлететь в небо.

Это ерунда, что тебе за пятьдесят, жить хочется с небывалой силой. Утром, прилично отмахав от берега, ты готова соревноваться с отплывающим от берега кораблем, а вернувшись, домой так плотно пообедать, как не случалось уже лет двадцать…

Пообедать, однако, нормально у нас не всегда получалось. У нашей хозяйки началась какая-то «непруха»: сначала сломался один холодильник, потом не морозил другой, уже новый. Наташа звонила фирмачу, но заменить его отказались. Надо сказать, что хозяйка наша была импульсивной и самодостаточной женщиной, бросив новый холодильник возле магазина на улице, где его покупала и не получив денег за возврат, она купила для нас другой, уже без ненадежной электроники. Мы все были немало удивлены этим решительным ее действиям, имеющиеся в хозяйстве мужчины покорно носили через двор холодильники целую неделю, а мы мечтали просто о холодной воде и нерастаявшем мороженом…

Я, прикинув расходы Наташи, понимала, что она в этот заезд проработала на нас бесплатно и, тем не менее, она не взяла с отдыхающих ни одной лишней копейки. Ее принципиальности и порядочности мог позавидовать любой из нас. Много поучительных советов и уроков «выдавала на гора» она за день, а когда приходил вечер, мы с ней беседовали о вере, находясь в соседних комнатах. Я ей рассказывала, в какие тяжелые моменты моей жизни мне помогла молитва и вера и это были настоящие чудеса, она – мне. Наташа могла часами слушать о наших Костромских храмах и Святынях, вздыхая с сожалением, что лишена возможности бывать там. А я думала над тем, где она берет силы, обслуживать целую толпу народа в такую аномальную даже для Анапы жару. Похоже, эта женщина просто нашла себе дело, от которого черпала силы и была по-настоящему счастлива. В свои шестьдесят пять лет она чувствовала себя моложе и подвижней нас, да и намного жизнерадостней. Глядя на Наташу, я говорила себе: держать марку!!!

Десять дней пролетели стремительно. Пора собирать чемоданы. Домой почему-то не хотелось. Как быстро привыкаешь к людям – думала я. Вроде все мы такие разные, ан нет, пересеклись же наши пути зачем-то. Зачем?! Каждый человек уникален в своих стремлениях и желаниях, не похож ни на кого другого, но он еще и носитель добра и зла. Очень важно, что бы зло ни оказалось сильнее, не затмило наш разум и сердце. Тогда мы поймем очень простую истину: где есть любовь и доброта, там хорошо и просто самым разным людям.

Мне почему-то было жаль Наташу, скоро зима и она останется совсем одна в этом большом доме. Как же все-таки бывает одинок человек, не смотря на такое огромное количество знакомых людей, ведь к ней приезжали отдыхающие со всей России. Она вышла за калитку проводить нас с равнодушным лицом, скрывая внутреннее волнение.

– Храни Вас Господь! – обронила я напоследок – может еще и свидимся…

Нечего терять

Саша себе не знала цены. Ей это говорили мужчины не однажды. Выглядела она моложе своего возраста, да и в душе чувствовала себя еще достаточно молодой и сильной. Одинокая жизнь никому не на пользу, а она жила одна давно. Дети выросли и, казалось, забыли о том, что мать осталась один на один со своим одиночеством и не востребованностью. Дежурные звонки почти не несли никакой информации об их жизни, многое они уже не считали нужным сообщать матери, и она узнавала о некоторых событиях, только спустя какое-то время. Саша помогала им, чем могла, даже если они и не просили об этом. Наверное, эти небольшие деньги почти не играли никакой роли в их жизни, но для матери это был простой и доступный способ напомнить о том, что она думает о них, любит и ждет их всегда.

На работе Саша справлялась со своими обязанностями легко, без особого напряга, помогала другим, а зачастую выполняла и чужие обязанности. Ей не на что было тратить себя, кроме работы. Дома она так же легко и ловко переделывала дела и ей их не хватало.

Она успевала все в своей жизни: сходить в театр, посмотреть нашумевший фильм, прочесть книгу, связать носки всем родным. А свободное время оставалось все равно, и его не на что было потратить.

Последний в ее жизни мужчина был продвинутый и продуманный в женских вопросах. Каким образом он предусмотрительно угадывал ее желания, иногда оставалось загадкой. Когда Саша почувствовала, что все это ненадолго, не стала паниковать, отпустила его без выяснения отношений. А когда поняла, что больше никогда не поверит мужчине, успокоилась и завязала с поиском своей половины.

Радость жизни неожиданно вернулась. А рассуждала Саша примерно так: свободна! – хочу халву ем, хочу пряники… Она ощущала еще большой запас жизненных сил и не собиралась сдаваться.

Чем же мне заняться то всерьез? – спрашивала она себя и не находя ответа садилась за компьютер. Саша могла пообщаться в сетях, но недолго. Нытье подруг быстро надоедало. Иногда Саша проникалась, но никогда не утешала неудачников, ненавязчиво замечая: ничего страшного не случилось, все переживется. Ее спокойствие и невозмутимость часто люди не понимали, принимая за черствость и равнодушие. Саше хотелось донести до их сознания, что нужно копить в душе только хорошее, доброе, светлое, что несет радость каждому дню жизни человека, а не лелеять обиды и корить себя за промахи. Отмести все то, что мешает жить человеку. Она тоже этому не сразу научилась, но ее чувство юмора и оптимизм были поистине завидными. Незаметно в круг ее знакомых все добавлялись и добавлялись люди, нуждающиеся в помощи. Умом, склонным к быстрому анализу, Саша сразу определяла верный путь к исцелению, находя самые нужные слова для поддержки своим близким. Неудачи это тоже болезнь, от которой непросто избавиться. Часто человек сам их программирует, не имея прочной веры в свои достижения. А хуже всего, если человек зациклен на собственных неудачах и его ничто больше в жизни не интересует. Двигаться вперед, не смотря ни на что, казалось бы, так просто, но идти с грузом проблем и неудач за плечами не всем под силу.

Сашин расчет был так же прост: жизненные трудности повышали ее стойкость и жизнелюбие прямо пропорционально. Саша могла поспорить с судьбой, извлекая плюсы из любых неоспоримых минусов, ни разу в жизни она ни о чем не жалела. Чаще всего обстоятельства складывались не в ее пользу, но Саша помнила о том, что мы только предполагаем, а Бог располагает и у него свои неизвестные нам планы. И жизнь все-таки давала снова шанс…

Саша не боялась того, что люди ее не поймут, часто ведь понимание приходит не сразу. Ее родственница, воспитательница в кадетском корпусе писала ей в сетях: У меня сегодня ЧП на дежурстве, кадеты привезли спирт из дома, напились.

– Ты их не ругай, толку не будет, поговори по-взрослому. Объяснить нужно, что алкоголь вымывает клетки мозга, что будут видоизмененные гены и могут родиться нездоровые дети и т. д. – отвечала ей Саша.

Ольга сообщала далее:

– Положено при ЧП ставить в известность инспекцию по делам несовершеннолетних. Если с ними что-то случиться и не дай бог летальный исход – мне тюрьма.

– Если они тебя уважают, должны сказать всю правду, только палку не перегибай. Так-то взрослые уже, что за нужда отраву всякую пить, телек просвещает народ на этот счет. Надо бы докопаться кто продал им дешевый суррогат и того сурово наказать – переживала за детей Саша.

– Этим и займутся органы. А пацанов из кадетки выгонят – писала Ольга.

– Пацанам надо объяснить, что лучше рассказать правду и не терять уважения к себе. Что так рука и не дрогнет выгнать? – это ведь крест на человеке поставить, не иначе. А потом они будут так же и к другим относится, переступать через людей научите разом – вот вам и «уроды» готовые.

– Ты не знаешь современную молодёжь. Это уже наглость, не первый раз попались. Меня сейчас лишат надбавки к зарплате, мои дети почему должны страдать за каких то дебилов? Пусть отвечают за свои поступки – стояла на своем Ольга.

– Человеческое найти можно даже в убийце, важно хочешь ли найти. Если сейчас от них откажетесь, то кому они нужны в нашей стране? А так может хоть армия из них людей сделает. Семья видать неблагополучная была у парней. А сколько интересно они у вас то учатся? Это ведь и ваша недоработка…

– Я уже жалею, что рассказала тебе об этом. Бога благодарю, что они живы и здоровы, а то бы я была уже под арестом! – продолжала недвусмысленно Ольга.

– Это говорит только о том, что мы живем в ненормальном государстве, где система может раздавить любого, даже если человек ни в чем не виноват – не соглашалась Саша.

Она могла быть, чьим угодно адвокатом, но не судьей! Родственница ее обижалась и считала, что конечно она права, по – молодости, не сознавая того, что несправедливость по отношению к кому то, порождает несправедливость и к самому себе. Саша беспокоилась не за Ольгу, а за ее детей, так как знала наверняка, что жизненный путь матери определяет в какой-то степени путь ее детей.

Следующий диалог с Денисом начинался так:

– Завтра увольняюсь из института, не знаю чем заняться теперь. Жизнь, конечно, продолжается, или существование…

– Я ни разу не назвала так свою жизнь, как бы не было тяжело… Надо сказать самому себе: все плохое в твоей жизни позади. В церкви то был? Свечку не забудь за обидчиков поставить – наставляла заботливо Саша.

– Поставил. Никак не определюсь со сферой деятельности, боюсь, что недостаточно хорошо знаю программы компьютера.

– Про программы помалкивай, проблемы будут, приедешь, покажу. Это просто страх, все так же начинают, одинаково, смелее, да и все. Я села главным бухгалтером работать без каких-либо навыков, компьютер первый раз видела. Такие казусы бывали: нажму одну букву и держу, надо мной все в офисе «угорали», не поверишь. Сейчас практически все бухгалтерские программы освоила и не только их. Любые способности можно развить. Мне никогда ничего легко не давалось…

– Нет, это способности разные. Не все ведь петь умеют, скажем. Способности от Бога даются, или не даются, было бы что развивать. А учителя всегда нужны – настаивал Денис.

– Вот читаю стихи на сайте, и зло берет: есть просто никудышные и их еще другие бездари хвалят. Я им сегодня выдала уже, сейчас пришлю.

Уж, коль назвался ты поэтом,

Следи за качеством при этом!

Я не от спеси говорю,

Поэта я всегда люблю.

Но если ты не дружишь с Лирой,

Пройдусь по шерсти я сатирой.

Надеюсь, что простишь, друг мой,

Работать надо головой!

Читать великих, и при том,

Не пустословить над стихом.

Ее Величество – Идея,

Запомни, над стихом радея!

– Как на твой взгляд? Мне, кажется, рифма безупречна, и не бессмысленна, а значит труд – главное.

– Весьма интересно. На манер 19 века. Рифма действительно хорошая и слог сохраняется. А вообще, как говорил Оскар Уайльд: плохие стихи есть порождение искреннего чувства. Так что пусть пишут, но клевать их тоже иногда стоит – заметил Денис.

– Спасибо за похвалу. А потом, я и не пишу почти, если писать ежедневно – наверное, станешь Мастером…

– Ну, каждый день вдохновения может и не быть. У меня оно вообще редко бывает. Депрессия вообще не содействует творчеству. Хотя некоторые думают, что наоборот: у Эдгара По, Хемингуэя, например. Но я сковываюсь при этом. Вы ещё с чувством юмора держитесь, как я посмотрю…

– Еще каким!!! Я вообще депрессию не признаю – может это слабость характера, либо прореха в воспитании.

– Нет, это болезнь. Владимир Леви и другие выдающиеся психиатры сходятся во мнении, что это болезнь, и довольно тяжёлая. Мне ещё скоро докладывать в клубе: про первого Романова – неожиданно перевел разговор Денис.

– Любопытно, я тоже приду, всегда историю любила. Где этот клуб находиться? – подытоживала Саша.

Денис был значительно моложе ее, но с ним было о чем поговорить. Кандидатскую он получил давно, была готова к защите и докторская, но ему не давали ходу в НИИ. Более того, молодого ученого зажало руководство до такой степени, что пришлось уволиться из института. Саша так же работала когда-то в этом институте, но из – за разногласий с руководством, ей тоже пришлось уволиться, еще раньше Дениса. Это не стало для нее трагедией, наоборот, Саша не любила застой и скуку. Новая работа всегда приветствовалась ею: новые люди, новые обязанности и ощущения.

Другой ее старый знакомый Михаил работал в МЧС. Ему она неожиданно сообщала:

– У меня сегодня все подруги пострадали: одна упала на лед головой, другая кипяток на себя пролила, что хоть за день сегодня такой, еще и предупреждение о шторме пришло от МЧС.

– Думаю, шторм тебе не помеха. На лыжню собираешься? – цеплял он сразу.

– Да побегала уже. Ветер не слабый. Хорошо, но холодно.

– Молодец упорная

– Скорей огнеупорная – отшучивалась Саша.

– Тебе тогда к пожарным надо подаваться… больше пользы обществу.

– Учтем Ваши пожелания.

– А у нас сегодня вечером мужик с работы умер – инсульт. Хороший мужик, добрый, даже до пенсии не дожил…

– Жаль, конечно, к людям сильно привыкаешь, даже на работе. Значит похороны на носу, утром до храма сходи, легче станет.

Саша встала из-за компа, настроение испортилось. В такие минуты хотелось куда-то на природу и помолчать…

Как то, приехав в родную деревню в начале лета, Саша пошла искупаться на речку. Погода стояла прохладная, вода в реке еще не прогрелась. Дочка Саши, потрогав воду, зайти не решилась. Зять в недоумении стоял на берегу. Саша смело шагнула в воду и резво поплыла от берега, знала, что холодно только сначала, потом тело привыкает. Отмахав метров триста, она посмотрела на берег, дочка волновалась наверняка.

– Плыви тоже, Гош – просила она мужа – боишься что ли?

– Ей терять нечего— «сморозил» он…

© Елена Слинкина, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Человек и Надежда

Человек, которому нет и шестидесяти лет, лежал в своей, уже опостылевшей, пастели. Сразу после пробуждения, когда боли где – то далеко и дают о себе знать только ноющими ощущениями, можно и поесть и поговорить. Но говорить не хотелось. Так получилось, что вместо многочисленных родственников, за ним ухаживала практически чужой человек.

С Надей они сошлись совсем незадолго до его болезни. Просто сошлись два одиночества. Сейчас она услышит, что он проснулся, придёт, будет спрашивать, как он себя чувствует. А как он может себя чувствовать? Как человек больной раком. Но она терпит его, его капризы, его грубости. Её доброта и всепрощение раздражает.

Вот она пришла, посадила его, поправив подушки, сейчас начнёт умывать и кормить. А он думает, что если бы не было её, то за ним ухаживали бы дети или жена. Хотя, кого он пытается обмануть? Детям некогда за ним ходить, им работать надо, а не горшки за ним выносить. Жена? Она давно уже ему жена только по документам.

Ну вот, пришла Надежда и сбила с мысли. Надо же и имя у неё какое – Надежда. Он даже не может сказать, что у него нет надежды. Есть. Вон, по квартире ходит. Только вот и она не может дать надежду на выздоровление.

Что – то она спрашивает, а ему с ней разговаривать не хочется. Скорее бы ушла. О чем говорить с человеком, с которым нет общего прошлого, нет общих переживаний, нет общих радостей и бед. Он закрыл глаза, давая понять, что отвечать ей не будет. Она, молча, ушла, прикрыв за собой дверь.

Сейчас бы оказаться на берегу реки. Вся жизнь его была связана с рекой. Работал он капитаном на судах. Сразу после учебы женился, родили они троих детей. Жена была красавица, рукодельница и чистюля. Он ходил в навигацию, она растила детей и работала. Но не всё было ладно в их семье. Он заглядывался на женщин, она ревновала. А потом она ещё и пристрастилась к бутылке. И когда старшему сыну было уже семнадцать лет, младшему сыну пять, жена зимой в метель пьяная вышла из дома, заблудилась и замёрзла в сугробе.

Что было делать? Жену похоронил и женился вновь. Вторая жена была молодая, девятнадцати лет. Родился ещё один сын. Старший сын к этому времени уже ушёл из семьи в самостоятельную жизнь, старшей дочери было пятнадцать лет и она в основном жила у бабушки.

Молодую жену он уже одну дома не оставлял, брал с собой в навигации, поваром. Дети всё лето жили в деревне у родственников.

Когда он вышел на пенсию по выслуге лет, младшему сыну исполнилось восемнадцать лет. Он перестал ходить в навигации, а жена как то пришла с работы и объявила, что полюбила другого человека. Собрала вещи и ушла.

Старшие дети давно уже жили своим семьями в других городах, младший уехал с матерью. Вот так он остался один.

Боль начала подступать всё сильнее. Пришла Надежда, дала таблетку. Эти таблетки давно уже не помогали, но он их пил и делал вид, что полегчало. Ему не хотелось ей ни чего объяснять. Те более в такой момент, когда боль начинала выворачивать все кости.

Он закрыл глаза и приготовился ждать главной атаки боли. Может это душа хочет вырваться и улететь, а тело не даёт ей этого сделать и держит? Поэтому ему так больно. Больше уже ни каких мыслей в голове не было, только ожидание болей. Хотелось быстрее их почувствовать, потом заорать от этой невыносимой боли, тогда Надежда позвонит и приедет медик, поставит укол. А он, после укола, начнёт впадать прострацию, словно раскачиваясь на качелях. Тело становится лёгким, боль отпускает, но словно привязанная на верёвочку следует везде за ним. Он вверх и боль вверх, он падает вниз, и она за ним в пропасть.

Потом начинаются сны. Странно, но сны тоже связаны с болью. То он под машину попал, то его деревом привалило. А сейчас снится сон, он совсем ещё маленький, залез на сарай и упал с него. Отец ругается, а мама жалеет. Болит всё тело, мама прижимает к себе, дует на ноги, на руки, а боль не унимается. И тут он открыл глаза.

– Ты плакал во сне. Что тебе снилось?

Но ему не хотелось рассказывать ей свои сны. Он только буркнул:

– Ни чего, не знаю, не помню.

Вот если бы здесь были дети или жена, он им бы рассказал. А она, кто она такая, чтобы ей рассказывать свои сны. Но он вдруг спохватился, ой, боже, кого я хочу обмануть. Единственный человек, который со мной рядом и ухаживает за мной, это она – Надежда. А я ей грублю. И он извинился, и он рассказал сон. Она погладила ласково по голове, пожалев его. Ему это не понравилось, он передёрнул плечами. Она это его движения поняла по-своему и спросила, не хочет ли он чего. Он только мотнул головой и прикрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Он давно уже потерял счет времени, не замечал день или ночь, он просто лежал и смотрел в потолок.

И как то даже не заметил, когда у его постели оказался старший сын. Теперь ему казалось, что он был здесь всегда. Но сил на длинные разговоры не хватало, и они просто держались за руки. Теперь он не жаждал прихода болей, теперь ему не хотелось отключаться. Но они с неистовым постоянством являлись вновь и вновь. И приходила Надежда. Зачем она здесь? Ведь приехал сын, он ему поможет, он его накормит и переоденет. Почему она не уходит?

Как – то раз он проснулся и сказал сыну, что хочет посмотреть на реку. Сын на руках отнёс его в машину, в багажник погрузил старенькое кресло, и поехали на реку.

У реки под большой ивой в кресле он сидел и слушал шум реки, шум ветра запутавшегося в ивовых ветвях, пение птиц. Было хорошо, не хотелось возвращаться в опостылевшую комнату, где он давно уже рассмотрел все трещинки на потолке, все завитушки на обоях, где пахло лекарством и болезнью, где была Надежды.

Он закрыл глаза и вдруг почувствовал, что, как после укола, его начинает качать и уносить куда то ввысь. Верёвочка, на которой всегда болталась его боль, вдруг оборвалась, и боль одна падает вниз в пропасть, а он улетает, как воздушный шарик, всё выше и выше…

Человек, которому не исполнилось и шестидесяти лет, сидя в кресле под ивой у реки, умер.

Юбилей

Гости разошлись. Они с мужем убрали всё со стола. Она, рассовав салатики в холодильнике, составила посуду в посудомоечную машину. Улыбалась, вспомнив рекламу, Ты женщина, а не посудомойка, остальное приберётся завтра. Притушила свет на кухне, налила себе чаю с мятой, залезла с ногами на любимое кресло, поставленное специально для таких вот моментов и, под жужжание посудомоечной машины, задумалась.

Боже мой, уже 50. Сколько ещё осталось прожить? Десять, двадцать, а может и тридцать лет? Надо двигательную активность повышать. Дочь подарила диск с китайской гимнастикой, муж тренажер, вот прямо с завтрашнего дня и начну заниматься. Услышала, что муж в спальне включил телевизор, подумала, что опять он уснёт, не расстелив пастель, прямо на покрывале. Придётся потом будить, а будить его жалко. С годами они стали относится друг другу ещё с большей нежностью и заботой. Но двигаться было лень.

Душевную благодать прервал телефонный звонок. Звонила двоюродная сестра с другого города, пришлось ответить. В трубке тараторила сестра, не давая вставить слово: «Привет. С днём Рождения! Что пожелать тебе, прямо, не знаю. У тебя же всё есть. И муж заботливый, и дети выросли самостоятельными и благополучными, и дом полная чаша. Короче, буржуины вы и я вам завидую» Она скомкано и быстро попрощалась, но последняя фраза про зависть вытащила её «скелет из шкафа»….

Наверно, каждому человеку при рождении выдаётся определённая порция и счастья, и несчастья. Росла она в неблагополучной семье. С пьющими родителями. Мать могла пропасть недельки на две, потом появится, как ни в чем не бывало. Тогда в семье ещё начинались скандалы с драками. Дома вообще становилось невыносимо….. В школе издевались одноклассники над штопаными локтями и коленями, над отданными кем то вещами. «А мы знаем, кто до тебя это пальто носил»……

Когда закончила учебу, общение с родителями постепенно совсем сошли на нет. Пятнадцать лет назад, после очередного запоя, умер отец. Его ей было жалко. Именно мать его сделала таким. В детстве между запоями, он был весёлым и любящим отцом.

Всю организацию похорон она взяла на себя, со всеми договаривалась, всё закупала…. Деньги на похороны собрали родственники, у матери не взяла ни копейки.

После похорон, она ещё с полгода ходила к матери, но…. Как то раз пришла, мать слегка не трезвая, закатила скандал. «Где деньги, которые родственники собрали на похороны? Я вас растила, растила, а вы меня же и обокрали….» Она не выдержала, высказала матери все обиды и детские, и уже взрослые и ушла.