Рассказы снайперов чеченских войн

Знаете, мне часто задают вопрос, зачем мониторить российские новости и писать о том, что происходит на России. Отвечу вот этой статьей, как примером важности информационной волонтерской работы и, конечно же, работы информационного фронта.

Сначала скажу просто коротко: про врага нужно знать все, абсолютно все: как живет, чем дышит, кого любит, кого боится.

Врага нужно слушать и слышать, чувствовать на вкус, цвет и запах. Это нужно для того, чтобы предугадывать его ходы, действовать на опережение, ну, и, конечно же, уметь рассмотреть врага под умелой маскировкой в вышиванку и патриотизм.

Поэтому с начала войны мониторю сотни сайтов ОРДЛО, РФ и внутриукраинских, пропагандирующих «русский мир» и «республики». Там среди лжи и пропаганды встречаешь важное, то, что нужно разведке и военным, то, что нужно СБУ и «Миротворцу».

Видео дня

Один раз в группе, освещающей «героическую» деятельность «лыныровской» ОМБР, я увидела фото из Черкасской области с полным отчетом о передвижении ВСУ, работе полигонов. Дальше, как вы понимаете, дело техники и слаженной работы разведки и СБУ. Информаторы задержаны, оказалось, что они планировали в Черкасской области теракт, а не только передавали ФСБ информацию о передвижении украинских военных. Куратор из РФ, а вот исполнители – местные любители СССР, Путина и русского мира.

Если бы такой работы в соцсетях люди проводили бы больше, тыл у нас был бы крепче. Поэтому – да, я посвящаю огромную часть своей жизни тому, что умею: слушать врага. И вам советую это делать. Ну, хотя бы потому, что, враг, как правило, не может держать язык за зубами. В соцсетях и хвастовство с расположения российских частей на Донбассе, и «мы едем громить укропов» из Ростовской области, и жалобы на службу и обеспечение, и многое другое.

Из таких пазлов складываются важные картинки. И вот еще одна. Рассказываю.

На России разворачивается скандал с очередным государственным рейдерством частного предприятия. Казалось бы, а нам оно зачем. Отвечу: для Гааги, суд там есть такой, для которого мы собираем по крупинкам все преступления РФ, совершенные не только в отношении Украины, но и многих стран мира.

Ведь предприятие, которое кошмарят на РФ, директор которого кричит в соцсетях «помогите, путинисты зрения лишают» не обычное, а поставщик высокоточного снайперского оружия в ОРДЛО, Сирию, Ирак, Иран, а также спонсор ЧВК «Вагнер». А такая информация нам нужна.

Ведь данное предприятие имеет международные контракты и до сих пор не попадало под индивидуальные санкции, так как нет доказательств о его участии в войне на Донбассе.

Российское оружейное предприятие с широко известным брендом Lobaev Arms, на сегодня имеет целый ряд экспортных контрактов, а также заявило о более 10 находящихся на стадии подписания, об этом хвастливо заявляют учредители и владельцы компании.

Вот как об этом предприятии говорят рупоры пропаганды войны, добровольцы РФ, а так же участники незаконных военных формирований: «Lobaev Arms — российский оружейный бренд, который приносит огромную валютную прибыль нашей стране и военную славу российскому оружию. Это помимо другой важнейшей для страны деятельности — разработки уникальных моделей высокоточных винтовок и комплексов. Лобаев регулярно снабжает военной гуманитаркой Донбасс, а также его винтовками воюет русский спецназ и ЧВК».

ЧВК — частные военные компании РФ, которые на РФ якобы не законны, но активно участвуют во всех военных конфликтах, конечно же, ихтамнетовским способом. Снайперские винтовки компании Lobaev Arms регулярно проходят отстрел и испытания на Донбассе. То есть фактически ОРДЛО, это сейчас полевой тир для испытания оружия этой компании. Они этого даже не скрывают.

Компания Lobaev Arms разработчик и производитель такого оружия, как (информация взята из ВИКИ):

СВЛ (Снайперская Винтовка Лобаева). Семейство дальнобойных снайперских винтовок с затворной группой King v.3.

СВЛ — Снайперская винтовка Лобаева. В данный момент не выпускается.

ОВЛ — Охотничья винтовка Лобаева. Используется как охотничье и спортивное оружие в виде гражданского аналога СВЛ. В данный момент не выпускается.

СВЛК-14С «Сумрак» (SVLK-14S Twilight) — Одна из основных моделей, которая является развитием модели 2009 года — винтовки, что выпускалась до переезда производства в ОАЭ. Построена вокруг затворной группы King v.3. Ресивер изготовлен из авиационного алюминия с резьбовой вставкой из высоколегированной коррозионно-стойкой стали. Затвор выполнен также из твердой коррозионно-стойкой стали. СВЛ модели К-14 S намеренно оставлена в однозарядном варианте для обеспечения нужной жесткости ресивера, необходимой при сверхдальней стрельбе, а также модульности и сменности калибров (затворы с личинками: Cheytac, Supermagnum, Magnum). Новая модель имеет усиленный, по сравнению с прошлыми версиями, многослойный «сэндвич» из углепластика, кевлара и стекловолокна, и, в отличие от прежних версий ложи, специально рассчитана на использование с таким мощным боеприпасом, как Cheytac. Также, для большего усиления конструкции, в ложу встроено длинное алюминиевое шасси определенной формы. Механизм щеки был изменен на более удобный для стрелка вариант. Матчевый ствол LOBAEV Hummer Barrels. Изготовляется из отечественных материалов. Заявлено о подготовке винтовки к мировому рекорду на стрельбу 3400 м и дальше. В СМИ появились сообщения, что на специально изготовленном образце была достигнута рекордная дальность стрельбы в 4170 метров. Длина ствола — 900 мм. Калибр —408CT. Максимальная эффективная дальность — 2500+ м.

СВЛК-14М (SVLK-14M) — Модификация 2015 года, магазинная версия винтовки СВЛК-14, емкость магазина — 5 патронов.

В сентябре 2010 года коллектив переехал исполнять контракт по запуску завода в ОАЭ. Причиной переезда называют столкновение интересов с ИжМашем, но подтвержденной информации не имеется. С 2011 года Владислав Лобаев успешно производит свои винтовки в ОАЭ, они уже приняты на вооружение в Армии ОАЭ.

В середине 2013 года Владислав Лобаев вернулся на Россию и основал корпорацию «LOBAEV», в которую входят предприятия «Lobaev Hummer Barrels»[3] и «Lobaev Arms»[4], ООО «Конструкторское бюро интегрированных систем»[5]. Сейчас модельный ряд СВЛ насчитывает 7 основных моделей, а также ведутся разработки новых образцов.

СВЛ выпускаются в городе Тарусе частной компанией ООО «Конструкторское Бюро Интегрированных Систем» (владелец — В. Е. Лобаев) на оборудовании, импортированном из США.

Очень интересные подробности, вы не находите?

Приведу пример «дружелюбности» россиян цитатой от самого Лобаева в интервью РБК от 04 мая 2016 года:

«Те же санкции против России не позволяют сейчас корпорации продавать винтовки в страны, которые присоединились к этим санкциям. «Значит, надо размещать производства на их территории. Для нас это некая бизнес-экспансия, предложения именно в таком ключе у нас есть», — рассуждает Лобаев, говоря, что несколько предложений по развертыванию производства в других странах у него уже есть.

В России спрос на высокоточные винтовки небольшой и вряд ли будет резко расти, поэтому Lobaev нуждается в глобальном рынке, говорит Андрей Рябинский. При этом, по его мнению, «лобаевские» винтовки нужны армии и специальным подразделениям, которые если и закупают их сейчас, то в очень небольших количествах (Лобаев рассказал РБК, что сейчас до 80% продаж приходится на гражданское оружие). «Все снайперские винтовки, которые есть в нашей армии, — это все вчерашний день, а винтовки Lobaev — абсолютно передовая история», — утверждает Рябинский.

Что до предложений о сотрудничестве со стороны российских оружейных гигантов, то, как говорит основатель корпорации Lobaev, «такие предложения были, но я бы оценил их как неоформленные и неконкретные, дальше предварительных разговоров мы так и не продвинулись, до альянсов так и не дошло». В России каждый вынужден делать все сам, добавляет он, хотя, в конечном счете координация действий в оружейной отрасли необходима. «Задача, безусловно, трудная, особенно на нынешнем фоне, когда каждый что-то там свое обособленное строит, а вместо кооперации старается соседа задушить или затоптать», — говорит Лобаев.

По его мнению, армия не может быть локомотивом оружейного прогресса: «Конкретно наша армия сейчас готовится к Афганской или Чеченской войнам». Следующий «более или менее» глобальный конфликт неизбежно ускорит роботизацию вооружения и повысит автоматизацию оружия, минимально задействуем человека в «математике» стрельбы, считает Лобаев. Lobaev Robotics набирает новых сотрудников прямо сейчас».​

2016-й, а РФ, мирная страна готовится к Афганской и Чеченской войнам. Ну, то такое!

Вернемся к нашим баранам. Мне в принципе суть рейдерского захвата частной оружейной компании, который развернулся на РФ, безразлична, как и судьба компании. Информация об этом абсолютно нам не важна.

А вот информация о том, что на РФ существует такая компания, которая поставляет снайперские винтовки боевикам и российским наемникам для войны с Украиной, в Сирию, Чечню, Афган, Ирак и Иран, обеспечивает снайперским оружием ЧВК «Вагнер», и других боевиков и террористов – вот эта информация нам нужна.

Ведь санкции должны распространятся на всех лиц, компании, учредителей и корпорации, входящие в состав холдингов, которые занимаются поставками оружия боевикам.

Фамилий Лобаева и Рябинского, как и названия компаний, входящих в Lobaev Arms и Lobaev Robotics, я не нашла. Что ж, уверена, что эта статья, наконец-то откроет глаза тем, кто отвечает за внесение в санкционные списки спонсоров войны.

И все же, думаю, что нужно читателю описать и суть конфликта Лобаев-государство РФ, исключительно для понимания российского дна и его глубины.

Открыв частную оружейную компанию, Лобаев и Ко были уверены в том, что РФ и Кремль будут их в белы рученьки целовать, еще бы, они поставляют снайперские винтовки боевикам на Донбассе, приносят миллионные евро-долларовые контракты стране, тут ослу понятно, что оборонный бюджет должен молочными реками литься в бюджет частной компании. Где-то оно так и есть, если бы не одно «но».

Когда государство РФ поняло важность оружия, увидело кучу денег, которые зарабатывают оружейники, оно хищно улыбнулось, облизывая алчные губы. Лобаев и Ко привыкли иметь дело с честными и педантичными евро-партнерами и, понятное дело, расслабились на родине. А Родина бросит тебя, сынок, всегда!

На РФ все равно кого кошмарить, бабушку с яблоками, стоящую у метро, палатку–раскладушку с трусами или же завод.

Были бы деньги на откат, а причина проверок найдется!

В декабре 2019 года на завод компании Lobaev Arms приехал инспектор ЦЛРР Росгвардии по Калужской области, и, измерив штангенциркулем арматуру решетки КХО, торжественно объявил, что диаметр арматуры на 0.1 мм не дотягивает до установленных норм. Затем, найдя еще парочку несоответствий из того же разряда, опечатал комнату хранения оружия, вынес кучу предписаний и административных штрафов, и парализовал работу предприятия, вынеся запрет на доступ к готовому оружию. Калужский областной суд своим решением отменил постановление инспектора Управления Росгвардии из-за того, что якобы проверка проведена с грубым нарушением установленных Федеральным законом от 26.12.2008 г. N 294-ФЗ требований, в частности — в отсутствии основания проведения проверки и несоблюдения срока уведомления о проведении проверки.

Пока длился суд, работа компании была остановлена аж до марта 2020 года (а теперь сравните активность снайперов в ОРДЛО с остановкой предприятия).

И вот 3 декабря 2021 года на предприятии начинается еще одна проверка той же организацией, тем же инспектором, находятся новые и новые нарушения и работа завода снова парализована на неопределенный срок.

И вот здесь, главное, защиту оружейного завода и крик в отношении того, что завод не может поставлять оружие начинают в соцсетях ОРДЛО.

Именно там начинают сбор подписей к Путину, публикации статей в защиту Лобаева, расхваливают завод и ноют о том, что без его оружия войну с Украиной выиграть никак нельзя и теперь донбасянские боевики фактически безоружны, так как поставок с завода снайперских винтовок в ОРДЛО нет.

Подписи собирают общественные организации «Союз Добровольцев России», казачьи атаманы, и даже пушилинцы-донбасяне, то есть «официальные лица» из «народного совета днр», плачутся в монитор к Путину, чтобы он повлиял на проверяющих и открыл завод.

Завод, скорее всего, будут кошмарить пока владельцы случайно не подарят его кому-то из важных людей в ФСБ или Кремле, при этом, срочно покинут сей бренный мир, каким-то загадочным образом или вполне банальным, ковид все спишет. Не важно.

Важно то, что я бы и не знала, как вот многие мои читатели, о таком заводе, о поставках снайперских винтовок из РФ боевикам в ОРДЛО, если бы, не маленький, но гордый инспектор ЦЛРР Росгвардии по Калужской области и его штангенциркуль. Ну, или те, чей заказ по остановке завода он выполнял.

Пока российские жабагадюки поедают свой хвост, ОРДЛО сидит без поставок снайперского вооружения. А у нас есть шанс осмыслить информацию и приготовить новогодний пакет санкций по персоналиям.

МОЛИТВА ДРУГА. Случай на чеченской войне

Перед тем, как принять сан, будущий священник Николай Кравченко успел проявить себя как доблестный защитник Родины.

Служа в воздушно-десантных войсках, как их называют, «крылатой пехоте», он не раз принимал участие в боевых действиях на Северном Кавказе. И здесь ему не раз приходилось испытывать на себе действие Вышних сил. В самые опасные моменты сражений эти силы незримо хранили его. С отцом Николаем беседует корреспондент Валерий Духанин.

– Отец Николай, вы рассказывали, как участвовали в военных действиях на территории Чечни. Были ли в Вашей жизни или жизни других солдат и офицеров такие случаи, когда Господь проявлял Себя?

– Были, а как же! Допустим, наступил боец на мину – а она не взорвалась. И лишь только отошел на сто метров – раздался взрыв. Или еще. Когда ходили в разведку – лицом к лицу столкнулись с «духами». Славка, мой товарищ, не успел выстрелить. «Дух» стоял, целился. Славка выстрелил раньше: у «духа» в автомате перекосило патрон. В итоге Славка живой, а «дух» – нет.

Самый яркий пример с нашим командиром бригады полковником Николаем Баталовым. У нас после Абхазии появилась традиция перед боевым выходом, броском читать «Отче наш». Это успокаивало, и появлялась значимость правильно выполняемого дела. Однажды – это было в Грозном – перед нами была поставлена задача контролировать подземный гараж. Ее выполнять было трудно, т.к. не было простора для движения. «Духи» вынуждали нас уйти с позиции. А нам надо было обеспечить выход на площадь «Минутка», контролировать огневые точки на другой стороне улицы. Мы стояли, читали молитву, в это время вышел комбриг. Говорит: «Ребята, я с вами». Мы захватили гараж, зачистили его и стали вести огонь по точкам на другой стороне улицы. Он опять: «Я с вами».

Командиром группы был я. Комбриг в данном случае был постороннее лицо. Он не имел права находиться среди нас. Если бы он погиб – мне трибунал светил бы по полной программе. Тогда он стал рассказывать, что он видел: «Когда вы начали читать молитву – я увидел, как на вас сверху такой прозрачный колокол опускается. И я почувствовал, что под этим колоколом буду в безопасности». Глядя на него, мы поняли, что он говорит правду. С тех пор он эту молитву читал всегда, когда была возможность. Прошло лет восемь. Встретил как-то начальника штаба. Разговорились. Спрашиваю: «Где наш комбриг, не видел ли?» – «Видел в Волгограде» – «Ну и что, командует?» – «Командует» ! Он, в отличие от тебя, уже протоиерей!»

А еще у меня был такой случай, из ряда тех, что привели меня, в конце концов, на духовную стезю. Был у меня друг Серега, мы еще по прошлой войне были знакомы. Он демобилизовался, уехал домой. И вот в Чечне мы с ним встретились. Он был механик- водитель, причем таких надо еще поискать. БВМ держал в такой чистоте, хоть носовым платком проверяй. Спать не ложился, пока не убедится, что машина заправлена и готова к бою. Мы встретились, но ненадолго, в феврале он погиб. На БМП объезжал УАЗик, пошел по обочине – а она была заминирована. Взрыв пошел вверх, прямо через него. Я очень переживал его гибель: встретились – и опять потерялись. Потом, когда мы вышли к Терскому хребту, наша разведгруппа получила неделю отдыха. Мы должны были ехать на бани в Толстой-юрт, но у нас что-то не заладилось.

Лежу на поле, день теплый, я задремал, ребята играют в волейбол – а мяч катится вверх. И вижу – идет ко мне мой друг, я ему: «Здорово, Серега!». А потом: «Слушай, ты же вроде погиб?» – «Где погиб – а где живой. Я к тебе пришел. Вам через три дня в разведку идти – не ходи, погибнешь». – «Как это я могу не идти?» Тогда он мне: «Смотри сюда». И я вижу дорогу, по которой нам идти, все перевернулось, земля стала прозрачной, и на ней в шахматном порядке мины стоят, связанные – т.е. заденешь одну – взлетит на воздух вся дорога. «Смотри, – сказал он мне, – если поедешь – читай без остановки «Отче наш». Поедешь на второй машине». И он пошел, я за ним, он вошел в какой-то домик и исчез. Третий день прошел — движения никакого. Спать ложимся, прибегает из штаба вестовой: «Срочно, боевой выход через полчаса».

Прибегает начштаба, садится на головную машину, я на вторую. Провели разведку по выявлению огневых точек, выявили, где пулеметы, где стационары. Возвращаемся, начштаба говорит: «Через горы пойдем». Поднимаемся по дороге – и я вижу тот участок, который увидел в тонком сне. А я все это время читал «Отче наш». Беру снайперскую винтовку, вижу – черная стена передо мной встает – и все. Очнулся в госпитале. Контузия. Был у нас такой второй номер, хороший, надежный парнишка из Сибири Димка Новиков. Я его взял, в разведку с ним ходил. В его машине на взрывной волне сорвало со стопора башню, а они на броне сидели, и пушкой его ударило по ребрам, сломало два ребра.

А у меня от взрыва автомат залетел в люк, и я повис на ремне. БМП остановилась – я из ремня выпал. Я потом поехал к отцу Кириллу, спрашиваю его об этом явлении моего умершего друга. А он говорит: «Если бы тебе явился святой и сказал бы тебе – ты бы не думал о том, что тебе сказали, только гордился бы: вот, ко мне святой приходил. А сами слова забыл бы. А так прислушался. Мы всегда прислушиваемся ко мнению наших друзей. Молись о нем – и он будет молиться о тебе».

Я это запомнил на всю жизнь. Хожу и думаю: друг всегда рядом. За меня есть кому молиться. И то, что во мне есть, я имею благодаря ему. Слава Богу за все!

Молитва друга (случай на чеченской войне)

Перед тем, как принять сан, будущий священник Николай Кравченко успел проявить себя как доблестный защитник Родины.

Служа в воздушно- десантных войсках, как их называют, «крылатой пехоте», он не раз принимал участие в боевых действиях на Северном Кавказе. И здесь ему не раз приходилось испытывать на себе действие Вышних сил. В самые опасные моменты сражений эти силы незримо хранили его. С отцом Николаем беседует корреспондент Валерий Духанин.

— Отец Николай, вы рассказывали, как участвовали в военных действиях на территории Чечни. Были ли в Вашей жизни или жизни других солдат и офицеров такие случаи, когда Господь проявлял Себя?

— Были, а как же! Допустим, наступил боец на мину – а она не взорвалась. И лишь только отошел на сто метров – раздался взрыв. Или еще. Когда ходили в разведку – лицом к лицу столкнулись с «духами». Славка, мой товарищ, не успел выстрелить. «Дух» стоял, целился. Славка выстрелил раньше: у «духа» в автомате перекосило патрон. В итоге Славка живой, а «дух» — нет.

Самый яркий пример с нашим командиром бригады полковником Николаем Баталовым. У нас после Абхазии появилась традиция перед боевым выходом, броском читать «Отче наш». Это успокаивало, и появлялась значимость правильно выполняемого дела. Однажды – это было в Грозном – перед нами была поставлена задача контролировать подземный гараж. Ее выполнять было трудно, т.к. не было простора для движения. «Духи» вынуждали нас уйти с позиции. А нам надо было обеспечить выход на площадь «Минутка», контролировать огневые точки на другой стороне улицы. Мы стояли, читали молитву, в это время вышел комбриг. Говорит: «Ребята, я с вами». Мы захватили гараж, зачистили его и стали вести огонь по точкам на другой стороне улицы. Он опять: «Я с вами».

Командиром группы был я. Комбриг в данном случае был постороннее лицо. Он не имел права находиться среди нас. Если бы он погиб – мне трибунал светил бы по полной программе. Тогда он стал рассказывать, что он видел: «Когда вы начали читать молитву – я увидел, как на вас сверху такой прозрачный колокол опускается. И я почувствовал, что под этим колоколом буду в безопасности». Глядя на него, мы поняли, что он говорит правду. С тех пор он эту молитву читал всегда, когда была возможность. Прошло лет восемь. Встретил как-то начальника штаба. Разговорились. Спрашиваю: «Где наш комбриг, не видел ли?» — «Видел в Волгограде» — «Ну и что, командует?» — «Командует» ! Он, в отличие от тебя, уже протоиерей!»

А еще у меня был такой случай, из ряда тех, что привели меня, в конце концов, на духовную стезю. Был у меня друг Серега, мы еще по прошлой войне были знакомы. Он демобилизовался, уехал домой. И вот в Чечне мы с ним встретились. Он был механик- водитель, причем таких надо еще поискать. БМП держал в такой чистоте, хоть носовым платком проверяй. Спать не ложился, пока не убедится, что машина заправлена и готова к бою. Мы встретились, но ненадолго, в феврале он погиб. На БМП объезжал УАЗик, пошел по обочине – а она была заминирована. Взрыв пошел вверх, прямо через него. Я очень переживал его гибель: встретились — и опять потерялись. Потом, когда мы вышли к Терскому хребту, наша разведгруппа получила неделю отдыха. Мы должны были ехать на бани в Толстой-юрт, но у нас что-то не заладилось. Лежу на поле, день теплый, я задремал, ребята играют в волейбол – а мяч катится вверх. И вижу — идет ко мне мой друг, я ему: «Здорово, Серега!». А потом: «Слушай, ты же вроде погиб?» — «Где погиб – а где живой. Я к тебе пришел. Вам через три дня в разведку идти – не ходи, погибнешь». — «Как это я могу не идти?» Тогда он мне: «Смотри сюда». И я вижу дорогу, по которой нам идти, все перевернулось, земля стала прозрачной, и на ней в шахматном порядке мины стоят, связанные — т.е. заденешь одну – взлетит на воздух вся дорога. «Смотри, — сказал он мне, — если поедешь – читай без остановки «Отче наш». Поедешь на второй машине». И он пошел, я за ним, он вошел в какой-то домик и исчез. Третий день прошел-движения никакого. Спать ложимся, прибегает из штаба вестовой: «Срочно, боевой выход через полчаса». Прибегает начштаба, садится на головную машину, я на вторую. Провели разведку по выявлению огневых точек, выявили, где пулеметы, где стационары. Возвращаемся, начштаба говорит: «Через горы пойдем». Поднимаемся по дороге – и я вижу тот участок, который увидел в тонком сне. А я все это время читал «Отче наш». Беру снайперскую винтовку, вижу – черная стена передо мной встает – и все. Очнулся в госпитале. Контузия. Был у нас такой второй номер, хороший, надежный парнишка из Сибири Димка Новиков. Я его взял, в разведку с ним ходил. В его машине на взрывной волне сорвало со стопора башню, а они на броне сидели, и пушкой его ударило по ребрам, сломало два ребра. А у меня от взрыва автомат залетел в люк, и я повис на ремне. БМП остановилась – я из ремня выпал. Я потом поехал к отцу Кириллу, спрашиваю его об этом явлении моего умершего друга. А он говорит: «Если бы тебе явился святой и сказал бы тебе– ты бы не думал о том, что тебе сказали, только гордился бы: вот, ко мне святой приходил. А сами слова забыл бы. А так прислушался. Мы всегда прислушиваемся ко мнению наших друзей. Молись о нем – и он будет молиться о тебе».

Я это запомнил на всю жизнь. Хожу и думаю: друг всегда рядом. За меня есть кому молиться. И то, что во мне есть, я имею благодаря ему. Слава Богу за все!

Чеченская война глазами отца Андрея

«Главное не то, что батюшка говорит и проповедует, а то, как он это осуществляет», — считает отец Андрей Немыкин, 35-летний настоятель маленького православного прихода в селе Грушевка под Новочеркасском. Вместе с солдатами и офицерами одного из отрядов дивизии «Дон» отец Андрей побывал на чеченской войне.

Почему я оказался там? Это трудно объяснить. Мне всегда сложно было общаться с нашими солдатами, которые вернулись с войны. Говорил им: «Ребята, война окончена, надо возвращаться к мирной жизни». Давал какие-то наставления. И вдруг понял: чтобы иметь право говорить им так, надо увидеть и пережить то, что видели и пережили они. Священник прежде всего должен быть там, где большое горе. Я прекрасно понимал, что это опасно, что велика вероятность погибнуть. Я знал, что, если меня убьют, семья останется ни с чем и никому не будет нужна. Но ехать надо было. Мой друг рассказывал мне о том, как наши солдаты в Чечне нуждаются в духовной поддержке.
Когда они проезжают через чеченские села и видят большие современные мечети, говорят: «Им-то легче воевать, у них благословение Аллаха. А где же наши священники?» Я услышал это и понял, что должен быть там.
После Рождества отец Андрей отправился на войну.
Сначала опасности особой не чувствовалось. Кроме случаев, когда чеченцы могли обстрелять вертолет, пролетающий над Сумженским и Терским хребтами, но Бог миловал. Тогда я в основном крестил солдат. Солдаты были удивлены и обрадованы моим появлением. Потом, когда я приехал во второй раз, обстановка была уже очень тревожная. Боевики стали спускаться с гор, выходить из ущелий. Мне посоветовали прийти в отряд спецназа, где были наиболее тяжкие потери. Там требовалось мое присутствие, моральная, духовная поддержка. Ребята меня хорошо приняли, на следующий же день мы поехали в Закан-Юрт, потом были Самашки, Алхазурово. В выходные я в Ачхой-Мартане крестил солдат одного из полков. Накануне была зачистка Комсомольского, и вот 6 марта мы ехали доводить зачистку до конца, но не тут-то было. Там нас уже поджидали.
. Я выглядел как и другие солдаты: в ботинках и камуфляже, в бронежилете и с автоматом. Этот постоянный вопрос: можно ли священнику носить оружие? Но кухонный нож тоже ведь оружие! Если я взял в руки автомат — это не значит, что я собирался из него стрелять налево и направо. Просто жизнь в армейском коллективе требует вписываться в эту среду. Я принял для себя решение, что не должен быть для них обузой или посторонним человеком, который приехал, наставил их, вразумил и уехал обратно в свою мирную и спокойную жизнь. Если они увидят, что я искренне с ними все разделяю, то и отношение ко мне, к моим словам будет совсем другое.
. Мы входили в Комсомольское без разведки и артподготовки. Село пустое, все жители ушли — это уже недобрый знак. Командование сообщает: 40 боевиков на южной окраине. Мы должны были выйти на рубеж, который нам определили. На БТР спецназ, а собровцы — по бокам. Но, судя по всему, у боевиков был радиоперехват, они знали, куда мы идем, и готовили там засаду. На перекрестках их опорные пункты. Когда мы проходим первый перекресток, они нас пропускают, а у второго перекрестка поджигают первый БТР и последний. И потом расстреливают. Тут уже вопрос везения: какая колонна напарывается на боевиков, тех и кладут. В засаду попала первая группа. Они успели уйти от нас на полквартала вперед. И мы ничем не смогли им помочь. Там сразу погибли несколько человек. Нас было 5 человек, и на наших глазах их расстреляли. Огонь с трех сторон одновременно: снайперы, пулеметчики. Нашему замыкающему пуля попала в голову, раскроило череп. Он жил еще какое-то время, умер уже потом, в вертолете. Шесть часов мы держали круговую оборону. Затем подошли наши БТРы. Тут я как священник мало чем мог помочь. В тот момент я был такой же солдат, как и они. Только старался выглядеть спокойно — они смотрели на меня, и им тоже становилось спокойнее. Удивительно, но нервы больше сдавали у собровцев, а солдаты-срочники, 19-летние мальчишки, четко и беспрекословно выполняли все приказы. Прежде всего они думали о том, чтобы не подвести ребят, тех, кто попал в беду, кого надо вытягивать. Живыми или мертвыми. Ведь мы могли тогда сразу отойти. Но мы пытались пробиться вперед.
се Комсомольское не больше наших Черемушек. За 15 минут мы прошли его с севера на юг. Но каждый дом — это укрепленная крепость. В этом бою там был Гелаев, его подручного ранили в голову, разворотило ему глаз. У них было много убитых, и тогда они пошли на переговоры. Подошли местные жители с белым флагом. Гелаев дал приказ огонь прекратить. Мы прекратили тоже. А в качестве гаранта наш командир спецназа Гром становится на перекрестке, и его держат на прицеле снайперы. Только один выстрел с нашей стороны, даже пистолетный — и в него стреляют. И тут вдруг с нашей стороны кто-то начинает пристреливать миномет.
. Когда 6 марта наш отряд вышел из Комсомольского, мы приехали на базу в Урус-Мартан. Во всех палатках повисло тягостное молчание. Мы потеряли 10 человек. Это много для отряда. Все просто сидели молча и только на следующий день стали приходить в себя. В такой момент никого и ничего не хочешь видеть.
. Я одел епитрахиль и взял в руки крест уже потом, когда вернулись с капитаном на КПП. Туда стали подвозить раненых. Помню паренька из Волгоградской области. Ему раздробило колено. Если бы можно было сразу же самолетом отправить его в Москву, ногу удалось бы спасти, а так этапная эвакуация: сначала в Моздок, а потом куда-то еще. И вот он лежит, и врач опускает руку в рану, выгребает оттуда костные осколки, а обезболивающий промедол уже не действует. Я стал говорить с ним, отвлекать как-то.
Бригаду врачей у нас возглавлял Владимир Давидович Кричевский, уролог из Екатеринбурга. Были еще реаниматолог и две сестры из новочеркасского госпиталя. Мы с ними работали вместе, помогая друг другу. Когда у раненого закатываются глаза и он начинает уходить, главное — удержать его в сознании, и тогда я начинал говорить с ним, уговаривать, молиться.
. Потом привезли ребят, которые попали в засаду у дома в Комсомольском. Был там Виталик Мухин, спецназовец, невысокого роста, худой. Он восемь часов пролежал на земле. На спине у него были рваные раны, осколочные ранения. Позвоночник, кости видно, и кровь уже даже не шла. Он был в сознании. Мы говорили с ним и молились вместе, пока врачи делали уколы и обрабатывали его раны.
. Стали подвозить убитых. Сначала собровцев, потом наших ребят. Тех, из первой группы. Их всех снайпер расстрелял в голову.
Мы говорили с ними накануне, они предлагали мне свои кассеты с музыкой. И вот теперь лежат так на БТРе, в грязи, у всех черные лица. Я подходил к каждому, молился и просил прощения. Первое чувство — это чувство вины.
Я узнал из них только одного, Женьку Яфарова, татарина. Меня спрашивали: «А вот он татарин, его наш Бог примет?» Оставим это Всевышнему. Мы были с ним вместе в бою, рядом. И мне все равно, какой он национальности, я буду молиться за него, как за российского солдата.
Позже я узнал, что Яфарову присвоили звание Героя России, посмертно. В основном всех солдат награждают посмертно. А ведь есть люди, которые всю войну сидят в Ханкале или в Моздоке и получают ордена. А нашего командира спецназа к ордену представляли 4 раза. Он воевал в Дагестане, брал Лысую гору. Теперь Комсомольское. И еще неизвестно, дадут ли ему Героя.
Когда все резервы стянули к Комсомольскому, боевики стали выходить на равнину под видом мирных жителей. Сейчас говорят, что наша сорокатысячная группировка даже после блокады Комсомольского ничего там не могла сделать. Не было там никакого кольца блокады. 10 марта наш отряд заблокировал Комсомольское только с юго-западной стороны, окраину села. Там были самые тяжелые бои. Больше 10 дней провел наш отряд на голом месте под обстрелом пулеметчиков и снайперов. Одного из тех, с кем лежали там, я потом встретил в госпитале в Новочеркасске. Уже как однополчане мы многое вспоминали. Удивлялись потом, почему же никакой разведки тогда не было, ведь никто даже не знал, что там в селе 700 боевиков. О том, что случилось с нашей штурмовой ротой, мы узнали на следующий день, когда нашли их. Что там было, никто точно не знает, ведь очевидцев не осталось. Я знаю, что у половины солдат головы были отрезаны. Значит, их взяли в плен.
Точное количество убитых наших солдат неизвестно до сих пор. Накануне моего отъезда, где-то 14 марта, только через наших медиков прошло 45 убитых. Мне потом назвали 200 человек, и это похоже на правду. Боевики там потеряли около 600 человек убитыми. Сколько реально погибло, не знает никто. Причина в ведомственной разобщенности: внутренние войска — это одно ведомство, федеральные — другое. СОБР и ОМОН идут отдельно. В этой неразберихе было так, что один человек проходил по трем категориям, а мог и вообще нигде не упоминаться. Страшно такое пренебрежение. Да и у начальства есть надежда на то, что можно скрыть истинные потери. Может быть, психологически это и верно, но ведь не легче от этого тем, у кого там воюют мужья и сыновья.
. Еще что поразило меня там: чеченцы говорят — мы бедные люди. А у них громадные дома, только один этаж по 200-300 квадратных метров, и таких 2-3 этажа. В «бедных» домах — 2-3 машины. Чеченские женщины — холеные, в дорогих кожаных пальто и шубах до пят, на них обилие косметики и золота. Чеченцы талантливы в отношении провокаций. Например, проезжает машина с журналистами, тут же откуда-то выбегают тетки с безумными глазами, начинают кричать и жаловаться. Машина проехала, и все спокойно расходятся.
Чеченцы жестоки и со своими. Еще в первую поездку я встретился с Исламом Ахаевым, который 5 месяцев провел в качестве заложника у боевиков. Над ним издевались, его избивали, держали в яме, жгли паяльной лампой ноги. И издевались над ним мальчишки 12-13 лет. Такие вот у них уроки ненависти.
. Получилось так, что Комсомольское некоторое время было практически открыто с двух сторон — с юго-западной стороны и со стороны Алхазурова, с юго-востока. Оттуда боевики пробирались под видом мирных граждан. На наших глазах человек двенадцать шли без оружия, половина — в камуфляже, половина — в гражданской одежде. Вошли в дом и оттуда начали стрелять. В домах уже были заготовлены склады с оружием. А у нас устаревшая, поломанная техника. КамАЗ спецназовский три раза не мог к нам пробиться, все время ломался. Он вез теплые вещи, продукты, воду. Его ремонтировали, и пришел он только через сутки, хотя расстояние там километров двадцать, не больше.
У боевиков совершенная связь. Все разговоры наши прослушиваются. Иногда они использовали наши позывные и вызывали на нас огонь нашей же авиации. Хорошо, что у наших авиаторов связь плохая и они не особенно быстро реагировали.
Конечно, несопоставим опыт первой поездки и второй. Сначала я был в боевых порядках: крестики раздавал, с солдатами побеседовал. Во второй раз я все время был вместе с солдатами. Тут все мироощущение уже изменилось — когда видишь смерть лицом к лицу, когда в тебя стреляют и пули пролетают в сантиметре над головой. Потом спрашиваешь себя, почему опять кому-то не повезло. Как вот тому же Байкеру. Ему было всего 19. Перед боем он подошел ко мне, спросил: «Как настроение, батюшка? Что, с нами будете воевать?» Я был рядом, когда его застрелили. У меня потом командир спрашивает: «Что, Байкер тоже теперь христианин?» «Да, на войне нехристей нет», — отвечаю.
На войне я понял: мы, служители церкви, действительно далеки от жизни. У нас благополучные приходы. А в это время на войне разрушаются души, люди становятся другими. Страшно.
Первый раз было страшно ехать, а второй — возвращаться. Вернуться с войны невозможно. Для оставшихся в живых солдат вся жизнь теперь будет войной. И мой долг священника помочь этим людям.
На снимке: отец Андрей выполняет свою миссию на фронте.

Молитва друга. Случай на чеченской войне

Перед тем, как принять сан, будущий священник Николай Кравченко успел проявить себя как доблестный защитник Родины.

Служа в воздушно– десантных войсках, как их называют, «крылатой пехоте», он не раз принимал участие в боевых действиях на Северном Кавказе. И здесь ему не раз приходилось испытывать на себе действие Вышних сил. В самые опасные моменты сражений эти силы незримо хранили его. С отцом Николаем беседует корреспондент Валерий Духанин.

– Отец Николай, вы рассказывали, как участвовали в военных действиях на территории Чечни. Были ли в Вашей жизни или жизни других солдат и офицеров такие случаи, когда Господь проявлял Себя?
– Были, а как же! Допустим, наступил боец на мину – а она не взорвалась. И лишь только отошел на сто метров – раздался взрыв. Или еще. Когда ходили в разведку – лицом к лицу столкнулись с «духами». Славка, мой товарищ, не успел выстрелить. «Дух» стоял, целился. Славка выстрелил раньше: у «духа» в автоматеперекосило патрон. В итоге Славка живой, а «дух» – нет.

Самый яркий пример с нашим командиром бригады полковником Николаем Баталовым. У нас после Абхазии появилась традиция перед боевым выходом, броском читать «Отче наш». Это успокаивало, и появлялась значимость правильно выполняемого дела. Однажды – это было в Грозном – перед нами была поставлена задача контролировать подземный гараж. Ее выполнять было трудно, т.к. не было простора для движения. «Духи» вынуждали нас уйти с позиции. А нам надо было обеспечить выход на площадь «Минутка», контролировать огневые точки на другой стороне улицы. Мы стояли, читали молитву, в это время вышел комбриг. Говорит: «Ребята, я с вами». Мы захватили гараж, зачистили его и стали вести огонь по точкам на другой стороне улицы. Он опять: «Я с вами».

Командиром группы был я. Комбриг в данном случае был постороннее лицо. Он не имел права находиться среди нас. Если бы он погиб – мне трибунал светил бы по полной программе. Тогда он стал рассказывать, что он видел: «Когда вы начали читать молитву – я увидел, как на вас сверху такой прозрачный колокол опускается. И я почувствовал, что под этим колоколом буду в безопасности». Глядя на него, мы поняли, что он говорит правду. С тех пор он эту молитву читал всегда, когда была возможность.

Прошло лет восемь. Встретил как-то начальника штаба. Разговорились. Спрашиваю:

– Где наш комбриг, не видел ли?

– Видел в Волгограде.

– Ну и что, командует?

– Командует! Он, в отличие от тебя, уже протоиерей!

А еще у меня был такой случай, из ряда тех, что привели меня, в конце концов, на духовную стезю. Был у меня друг Серега, мы еще по прошлой войне были знакомы. Он демобилизовался, уехал домой. И вот в Чечне мы с ним встретились. Он был механик-водитель, причем таких надо еще поискать. БВМ держал в такой чистоте, хоть носовым платком проверяй. Спать не ложился, пока не убедится, что машина заправлена и готова к бою. Мы встретились, но ненадолго, в феврале он погиб. На БМП объезжал УАЗик, пошел по обочине – а она была заминирована. Взрыв пошел вверх, прямо через него. Я очень переживал его гибель: встретились – и опять потерялись. Потом, когда мы вышли к Терскому хребту, наша разведгруппа получила неделю отдыха. Мы должны были ехать на бани в Толстой-юрт, но у нас что-то не заладилось. Лежу на поле, день теплый, я задремал, ребята играют в волейбол – а мяч катится вверх.

И вижу – идет ко мне мой друг, я ему: «Здорово, Серега!». А потом: «Слушай, ты же вроде погиб?»

– Где погиб – а где живой. Я к тебе пришел. Вам через три дня в разведку идти – не ходи, погибнешь.

– Как это я могу не идти?

Тогда он мне: «Смотри сюда». И я вижу дорогу, по которой нам идти, все перевернулось, земля стала прозрачной, и на ней в шахматном порядке мины стоят, связанные – т.е. заденешь одну – взлетит на воздух вся дорога. «Смотри, – сказал он мне, – если поедешь – читай без остановки «Отче наш». Поедешь на второй машине». И он пошел, я за ним, он вошел в какой-то домик и исчез. Третий день прошел-движения никакого. Спать ложимся, прибегает из штаба вестовой: «Срочно, боевой выход через полчаса». Прибегает начштаба, садится на головную машину, я на вторую. Провели разведку по выявлению огневых точек, выявили, где пулеметы, где стационары. Возвращаемся, начштаба говорит: «Через горы пойдем». Поднимаемся по дороге – и я вижу тот участок, который увидел в тонком сне. А я все это время читал «Отче наш». Беру снайперскую винтовку, вижу – черная стена передо мной встает – и все. Очнулся в госпитале. Контузия. Был у нас такой второй номер, хороший, надежный парнишка из Сибири Димка Новиков. Я его взял, в разведку с ним ходил. В его машине на взрывной волне сорвало со стопора башню, а они на броне сидели, и пушкой его ударило по ребрам, сломало два ребра. А у меня от взрыва автомат залетел в люк, и я повис на ремне. БМП остановилась – я из ремня выпал. Я потом поехал к отцу Кириллу, спрашиваю его об этом явлении моего умершего друга. А он говорит: «Если бы тебе явился святой и сказал бы тебе – ты бы не думал о том, что тебе сказали, только гордился бы: вот, ко мне святой приходил. А сами слова забыл бы. А так прислушался. Мы всегда прислушиваемся ко мнению наших друзей. Молись о нем – и он будет молиться о тебе».

Я это запомнил на всю жизнь. Хожу и думаю: друг всегда рядом. За меня есть кому молиться. И то, что во мне есть, я имею благодаря ему. Слава Богу за все!

Молитва друга. Случай на чеченской войне

Перед тем, как принять сан, будущий священник Николай Кравченко успел проявить себя как доблестный защитник Родины.

Служа в воздушно– десантных войсках, как их называют, «крылатой пехоте», он не раз принимал участие в боевых действиях на Северном Кавказе. И здесь ему не раз приходилось испытывать на себе действие Вышних сил. В самые опасные моменты сражений эти силы незримо хранили его. С отцом Николаем беседует корреспондент Валерий Духанин.

– Отец Николай, вы рассказывали, как участвовали в военных действиях на территории Чечни. Были ли в Вашей жизни или жизни других солдат и офицеров такие случаи, когда Господь проявлял Себя?
– Были, а как же! Допустим, наступил боец на мину – а она не взорвалась. И лишь только отошел на сто метров – раздался взрыв. Или еще. Когда ходили в разведку – лицом к лицу столкнулись с «духами». Славка, мой товарищ, не успел выстрелить. «Дух» стоял, целился. Славка выстрелил раньше: у «духа» в автомате перекосило патрон. В итоге Славка живой, а «дух» – нет.

Самый яркий пример с нашим командиром бригады полковником Николаем Баталовым. У нас после Абхазии появилась традиция перед боевым выходом, броском читать «Отче наш». Это успокаивало, и появлялась значимость правильно выполняемого дела. Однажды – это было в Грозном – перед нами была поставлена задача контролировать подземный гараж. Ее выполнять было трудно, т.к. не было простора для движения. «Духи» вынуждали нас уйти с позиции. А нам надо было обеспечить выход на площадь «Минутка», контролировать огневые точки на другой стороне улицы. Мы стояли, читали молитву, в это время вышел комбриг. Говорит: «Ребята, я с вами». Мы захватили гараж, зачистили его и стали вести огонь по точкам на другой стороне улицы. Он опять: «Я с вами».

Командиром группы был я. Комбриг в данном случае был постороннее лицо. Он не имел права находиться среди нас. Если бы он погиб – мне трибунал светил бы по полной программе. Тогда он стал рассказывать, что он видел: «Когда вы начали читать молитву – я увидел, как на вас сверху такой прозрачный колокол опускается. И я почувствовал, что под этим колоколом буду в безопасности». Глядя на него, мы поняли, что он говорит правду. С тех пор он эту молитву читал всегда, когда была возможность.

Прошло лет восемь. Встретил как-то начальника штаба. Разговорились. Спрашиваю:

– Где наш комбриг, не видел ли?

– Видел в Волгограде.

– Ну и что, командует?

– Командует! Он, в отличие от тебя, уже протоиерей!

А еще у меня был такой случай, из ряда тех, что привели меня, в конце концов, на духовную стезю. Был у меня друг Серега, мы еще по прошлой войне были знакомы. Он демобилизовался, уехал домой. И вот в Чечне мы с ним встретились. Он был механик-водитель, причем таких надо еще поискать. БВМ держал в такой чистоте, хоть носовым платком проверяй. Спать не ложился, пока не убедится, что машина заправлена и готова к бою. Мы встретились, но ненадолго, в феврале он погиб. На БМП объезжал УАЗик, пошел по обочине – а она была заминирована. Взрыв пошел вверх, прямо через него. Я очень переживал его гибель: встретились – и опять потерялись. Потом, когда мы вышли к Терскому хребту, наша разведгруппа получила неделю отдыха. Мы должны были ехать на бани в Толстой-юрт, но у нас что-то не заладилось. Лежу на поле, день теплый, я задремал, ребята играют в волейбол – а мяч катится вверх.

И вижу – идет ко мне мой друг, я ему: «Здорово, Серега!». А потом: «Слушай, ты же вроде погиб?»

– Где погиб – а где живой. Я к тебе пришел. Вам через три дня в разведку идти – не ходи, погибнешь.

– Как это я могу не идти?

Тогда он мне: «Смотри сюда». И я вижу дорогу, по которой нам идти, все перевернулось, земля стала прозрачной, и на ней в шахматном порядке мины стоят, связанные – т.е. заденешь одну – взлетит на воздух вся дорога. «Смотри, – сказал он мне, – если поедешь – читай без остановки «Отче наш». Поедешь на второй машине». И он пошел, я за ним, он вошел в какой-то домик и исчез. Третий день прошел-движения никакого. Спать ложимся, прибегает из штаба вестовой: «Срочно, боевой выход через полчаса». Прибегает начштаба, садится на головную машину, я на вторую. Провели разведку по выявлению огневых точек, выявили, где пулеметы, где стационары. Возвращаемся, начштаба говорит: «Через горы пойдем». Поднимаемся по дороге – и я вижу тот участок, который увидел в тонком сне. А я все это время читал «Отче наш». Беру снайперскую винтовку, вижу – черная стена передо мной встает – и все. Очнулся в госпитале. Контузия. Был у нас такой второй номер, хороший, надежный парнишка из Сибири Димка Новиков. Я его взял, в разведку с ним ходил. В его машине на взрывной волне сорвало со стопора башню, а они на броне сидели, и пушкой его ударило по ребрам, сломало два ребра. А у меня от взрыва автомат залетел в люк, и я повис на ремне. БМП остановилась – я из ремня выпал. Я потом поехал к отцу Кириллу, спрашиваю его об этом явлении моего умершего друга. А он говорит: «Если бы тебе явился святой и сказал бы тебе – ты бы не думал о том, что тебе сказали, только гордился бы: вот, ко мне святой приходил. А сами слова забыл бы. А так прислушался. Мы всегда прислушиваемся ко мнению наших друзей. Молись о нем – и он будет молиться о тебе».

Я это запомнил на всю жизнь. Хожу и думаю: друг всегда рядом. За меня есть кому молиться. И то, что во мне есть, я имею благодаря ему. Слава Богу за все!

Рассказы о чеченской войне: Господь сохранил. Молитва друга (случай на чеченской войне) Участие священнослужителей в годы чеченской войны

Старший лейтенант Владимир Г. уже больше года в Чечне — ненагражденный участник многих боев. В боевых порядках вообще мало награжденных людей.

Поздней весной 1995 года, когда боевиков добивали, чаще всего солдаты спрашивали у журналистов: «Как нас встретят в России?». Теперь, через год, таких вопросов ни одного. Воюющим в Чечне россиянам, прошедшим здесь огонь и воду, на первый взгляд пока безразлично, что о них думают в обществе, находящемся далеко от войны. Самое главное для тех, кто выполняет свой долг, что о них скажут товарищи по боевым операциям. Это российскому обществу должно быть важно — каким оно видится из Чечни. У бойцов, выполняющих там правительственное задание, до сих пор нет в этом смысле крепкого тыла. Их тыл — Присяга! Отец — прямой командир, мать — сырая чеченская земля.

В нее старший лейтенант Владимир Г., окруженный под Малыми Варандами, зарывался, окапываясь пластиной от бронежилета. С ним было тридцать восемь разведчиков. Двенадцать часов они продержались на высоте. Боевики, обращаясь к Владимиру, смеялись в эфир: «Командир, нервничаешь, что ли? Не надо. Не только тебе голову отрежем. Все вам отрежем. Не сомневайтесь!».

Перед атаками боевики обязательно танцевали «Зикр» — свой мистический, настраивающий на бой танец. Потом, продолжая ритмично бить в ладони, быстрой, извивающейся змеей они выдвигались к высоте, а атаковали ее уже бешено воюющими волками.

Старший лейтенант знал, что при таком натиске самое главное — выстоять первые пять минут…

Откормленные свежей бараниной, выросшие в горах, натренированные моджахеды атаковали девятнадцатилетних разведчиков из 205-й мотострелковой бригады федеральных сил, подражая волкам, натурально воя, чтобы устрашить, сломать психику российских юношей, не зная истории или забывая, чьи внуки, правнуки и праправнуки ждут их на высоте…

Пять минут кромешного ада: разрывы гранат, настильный пулеметный огонь, крики раненых, запредельная ожесточенность кровавого столкновения… Преодолен первый натиск, миновала реальная опасность чеченского прорыва в наши порядки — выстояли разведчики! Боевики залегли, припав к пулеметам, автоматам, снайперским винтовкам. Теперь — чей глаз острее. Кто лучше обучен…

«Все пулеметчики — смертники, — рассказывал мне на седьмом блокпосту Владимир Г. — Первая задача любой из сторон — снять пулеметчиков, сосредоточив на них большинство огневых средств».

Никак не смирится Владимир Г. со смертью петербуржца Славы Лысковца — отважного пулеметчика, пришедшего в его роту по контракту. «Он был образцом солдата, — с болью вспоминал старший лейтенант. — Мы только на зарядку выходим, а он уже бегает. Оружие в блеске держал. Очень ответственный человек. Всегда тщательно готовился к бою. Под Малыми Варандами чеченская пуля пробила голову Славы навылет. А он, можно сказать, убитый, успел еще раз поменять позицию и завалить двух боевиков.

Доктор наш по основной специальности гражданский медик, но большого героизма офицер. Был момент — я боялся голову поднять, такой плотности был огонь, а он ползал, таскал на себе раненых».

Отбитые огнем, чеченцы уходили.

Разведчики все знали о них. Им приходилось видеть «русские самовары», которые боевики выставляли перед своими окопами. Чтобы самим не стать «самоварами», каждый из разведчиков носил при себе гранату. «Лучше самоликвидироваться, чем адские муки в плену», — другого мнения среди разведчиков не было.

«Русский самовар» — чьё это запатентованное у дьявола изобретение? Афганских моджахедов? Боснийских мусульман? Чеченских фанатиков? Пока неизвестно. Но в сатанинской боевой реальности — это когда захваченному российскому военнослужащему, предварительно накачав болеутоляющими, перетягивают жгутами руки и ноги, а затем отрубают их, выставляя «русский самовар» перед своими позициями, как прокламацию.

«Лично я с жизнью тогда попрощался, — рассказывал мне у костра ротный Владимир Г. — Нас обстреливали из подствольных гранатометов, атаковали волнами, забрасывали в темноте ручными гранатами, но мы раз за разом отражали атаки. К нам на выручку торопилась пехота, разбирая на дорогах завалы в два человеческих роста, устроенные боевиками. Утром, когда в лесу раздался рев идущей к нам на помощь «брони», чеченцы ушли. Из тридцати девяти разведчиков у нас было семь убитых, двадцать четыре раненых».