«Русский Приап»
Матренка
Лет десять тому назад, на одном из небольших захолустных рудников, добывавших плохой доломит, вдали от железной дороги, служил молодой человек, лет двадцати трех, Никодим Федорович Синьков.
На всем этом небольшом рудничке было всего два служащих — он и, изгнанный из штейгерского училища, почти всегда пьянствовавший, надсмотрщик за работами. Десятка четыре рабочих, из которых двое были семейные, да и то пьяницы, и еще десятник — вот и весь штат рудника.
Тоска заедала Синькова. Дела было очень мало — всего на час или два. Остальное время он употреблял на бесцельное сидение в конторе, состоявшей из четырех больших комнат, в которых он был всем — и конторщиком, и бухгалтером, и сторожем.
От нечего делать он ходил по конторе, принимался петь и чуть ли даже не танцевать. А чаще всего забирался в одну из комнат конторы, которая служила ему квартирой, и заваливался спать на несколько часов. Так тянулись месяцы.
Но, в конце концов, чтобы развеять одиночество, молодой человек стал бродить по руднику, среди землянок, в которых жили рабочие.
Однажды у входа в одну такую землянку он увидел девчушку лет шестнадцати, с хорошеньким, приветливым лицом.
Синьков подошел и заговорил с малышкой. Она оказалась дочерью семейного рабочего рудника, горького пьяницы. Девушка рассказала, что ее мать тоже пьяница и что у нее есть еще сестра трех лет.
Матренка оказалась не из робких, все расспрашивала конторского, кто он такой, что делает, где живет.
Поговорив так, они разошлись, и Синьков отправился бродить дальше, забыв о случайной встрече.
Но дня через три, когда он сидел, как обычно, в пустой конторе и что-то в рассеянии чертил на листе бумаги, кто-то несмело постучал во входную дверь.
— Входите, кто там! — отозвался он.
В комнату вошла его недавняя знакомая. Была она в чистенькой рубашке и юбчонке, но босиком и без головного платка и даже без кофточки, несмотря на позднюю осень.
На его вопрос, что ей нужно, Матренка не ответила, а, став возле стола, за которым он сидел, молча потупилась.
— Что ты пришла так легко одетая? — посочувствовал Синьков. — Ведь холодно на дворе.
— Я пришла, чтоб попросить у вас немного денег. Мы сегодня не варили… Отец пьяный, мама больная. Вы добрый, не откажете…
Синьков участливо посмотрел на ее склоненное личико, тут же достал рубль и дал ей, погладив по русой головке.
Она поблагодарила, ласково взглянув в его глаза, и опять потупилась, держа деньги в руке.
Синьков с некоторым недоумением взглянул на нее.
— Ну? Еще что-нибудь надо? Говори, не стесняйся.
— Спасибо вам! Я так…
Она медленно подняла голову и опять ласково посмотрела.
Поймав этот взгляд, Никодим Федорович встал и взволнованно заходил по комнате, неясная мысль, что-то вроде «а что, если», шевельнулась у него в голове.
Она подошла к столу, облокотилась и продолжала молчать.
Синьков обнял девушку за плечи. Затем отошел и остановился, оглядывая ее.
Она робко улыбнулась. И Синьков решил…
Обнял Матренку за талию, он ласково притянул ее к себе и опустился на стул, посадив ее на колени.
Обнимая ее одной рукой, другой он нащупал ее маленькую грудь. Легкая улыбка блуждала по ее лицу. Он снова крепко поцеловал ее и спросил сдавленным голосом:
— Нравлюсь я тебе?
— Нравитесь…
— А раньше ни с кем не баловалась?
— Нет…
— А со мной будешь?
— Буду…
С нарастающим желанием он ласкал ее грудки, а потом его рука, как бы сама собой, скользнула ей под юбчонку.
Матренка зашевелилась, намереваясь слезть с колен.
— Чего ты? Это же я!
Она запрокинула головку ему на плечо и уже не шевелилась.
Теперь его рука жадно мяла ее заголившиеся ляжки.
— Раздвинь немного ножки.
Матренка покорно выполняла приказание.
Синьков тяжело дышал…
— А меня что ж ты не поласкаешь? — глухим голосом проговорил он. — Я тебя балую, а ты нет.
Он быстро высвободил из штанов член и сунул ей в руку.
— Ты крепче его… крепче… еще сильнее!
Матренка сжала ладошки.
Одна рука его ластилась к пухлому лобку, другая непрерывно ощупывала и ласкала плечи, спину, живот, упругую попку…
— Ты… ты двумя руками его… так… А-ах…
Синьков вытянулся на стуле и мелко задрожал. Матренка отняла руку и, спрятав ее за спину, прошептала:
— Будет… Я пойду.
— Куда?
— Домой…
— Придешь еще?
— Приду…
— Сегодня вечером?
— Не знаю…
— Я буду ждать тебя.
Синьков наскоро обтер ей руки полотенцем, почистил свое платье и напоследок поцеловал ее в щеку.
Матренка ушла.
Оставшись один, Синьков уселся за стол и предался приятным мечтаниям. Неужели эта хорошенькая девушка станет его любовницей? И — чем черт не шутит? — будет спать с ним в одной постели?
Сладкие размышления Никодима Федоровича были прерваны гомоном рабочих, пришедших за какими-то справками. Когда они ушли, он попытался вернуть утраченное настроение, но, почувствовав усталость, завалился спать.
Проснулся он, когда уже совсем стемнело. Поднявшись, Синьков зажег лампу, закрыл ставни, заправил спиртовку и стал кипятить себе воду на чай.
Послеобеденное приключение понемногу теряло свою остроту. «А уж не сон ли это был?» — подумал Синьков с разочарованием…
Когда вода закипела, он заварил чай и, в ожидании пока чай настоится, вышел во двор. Было уже совершенно темно, даже черно.
Вдруг он услышал со стороны землянок легкие шаги и вскоре заметил вынырнувшую из темноты тонкую фигурку.
— Матренка? — не веря своим глазам, воскликнул Синьков.
-Я…
Никодим Федорович поспешил навстречу к свой любезной, быстро прошел с ней в контору, запер дверь и впился в ее губы горячим поцелуем. Затем, подняв девушку на руки, понес в комнату, находившуюся рядом с его спальней. Эта комната предназначалась для приезжих и обычно пустовала.
Нащупав в темноте кровать, он сложил свою ношу и сел возле.
Матренка легла ничком и ни звука. : Никодим Федорович принялся торопливо ее раздевать, она слабо отталкивала его руки, но скоро осталась в одной рубашонке. Он и с себя снял все и улегся рядом. Повернув Матренку к себе, Никодим принялся целовать и щупать девочку.
— Любишь, Матренка?
— Люблю…
— Дашь мне?
— Что?..
— Раздвинь ножки, вот что.
— Нет, нет, не надо… Будет больно.
— Разве боишься?
— Да… Не надо.
— Но ведь все так делают и не боятся.
— Ну, и пускай себе делают.
— Чуточку больно бывает только в первый раз. Ты это знаешь?
— Знаю… и боюсь.
— Потрогай меня… как днем.
Синьков взял ее руку и начал водить ею по своему члену, волосам, яйцам.
Затем, лежа на спине, схватил девочку и потащил на себя.
— Ой, я боюсь! — барахталась Матренка.
— Я же ничего… лежи!
— А он… он тыкает в живот мне…
Усмехнувшись, Синьков ловко перевернулся и оказался сверху. Она сжала ноги. Синьков обхватил ее ноги своими, задышал в самое ухо.
— Ой, не надо так!.. Хо… хотите… я сделаю вам… как днем…
— Мне уже… мало этого… Понимаешь? Раздвинь ножки… Ну. Я буду только гладить тебя… сперва…
— Рукой?..
— Головкой… его.
— Будет больно…
— Нет, раздвинь…
Скоро Синьков лежал между раскрытыми бедрами девочки и с наслаждением, задыхаясь от похоти, натирал головкой члена пизденку Матренки. Та боязливо вздрагивала под ним, слегка отталкивала его, но молчала…
Через некоторое время Синьков почувствовал, что Матренка взмокла снизу… Дыхание ее участилось… Сама она как будто затаилась.
Синьков нащупал головкой члена щелочку и, обняв девочку обеими руками, сильно нажал… раз… другой… третий…
На третий раз Матренка взвизгнула, вытянулась и забилась под ним, пытаясь вырваться.
Но Синьков крепко ее удерживал, выжидая, пока девица успокоится.
— Ну, пустите меня!.. Пустите!
— Полежи так… Уже все. И больше не будет больно…
— Болит… Все время болит… Слезьте…
— Полежи так… тихонько… перестанет болеть. Как не сдерживался Синьков, но его член нетерпеливо и сильно вздрагивал в тугом колечке…
— Ой!.. Ой… Больно…
Синьков уже не мог больше сдерживаться и дал наконец волю своей похоти. Продлить наслаждение ему, однако, не удалось… «Ничего, — думал он, — в другой раз сделаю все как следует… Всю ночь буду держать под собой!»
Немного полежав и поцеловав Матренку, Синьков встал, зажег лампу и принялся приводить себя и ее в порядок. Потом они принялись за ужин и чай. В конце концов усталая, но успокоившаяся Матренка отправилась домой. Синьков провожал ее, уславливаясь по дороге о следующих свиданиях.
Прошло несколько дней и в конторе рудника появилась наконец-то прислуга. Миловидная девушка-подросток прибирала помещение, бегала за молоком, готовила завтрак, варила обед.
И конторский как-то ожил, повеселел, стал резвее работать. Регулярно, два раза в день, он заводил Матренку в комнату для приезжих, и та с его помощью постепенно осваивала все премудрости любовной науки.
Года через два Синьков переехал в город, захватив, разумеется, с собой Матренку, без которой он теперь не мог и дня прожить. Матренка похорошела, и он в ней души не чаял. Раньше он подумывал о женитьбе на какой-нибудь девице из приличной чиновничьей семьи. Но теперь сама такая мысль представлялась ему невозможной и даже смешной…
Автор книги: Приап Русский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Русский Приап
Мастерская шашней
«Русский Приап»
Мастерская шашней
Хозяйка модной мастерской Пелагея Ивановна Семенова нас, девчонок-учениц, в большой строгости содержала. Взрослые мастерицы жили на стороне, а мы день и ночь оставались в мастерской.
Все трое были мы малолетки, с небольшой разницей в годах. Одно помню, что никому еще не исполнилось и пятнадцати.
Меня звали Лелька, а моих подруг Наташка и Варька.
Помещение мастерской состояло из четырех комнат. Одна служила мастерской, другая – приемной, третья была нашей спальней, а последнюю, самую болыпую, занимала сама Пелагея Ивановна, которую все называли «мадам Полиной».
Двери всех комнат выходили в большой, всегда темный коридор.
Кроме нас троих, в нашей комнате жил еще мальчик Ваня, дальний родственник хозяйки, учившийся в народном училище. И ему было чуть побольше тринадцати лет. Этот хорошенькие скромный мальчик всем нам очень нравился, и мы в свободную минуту забегали к нему поиграть и посмеяться…
В нашей комнате было только две кровати – одна деревянная, широкая, двуспальная, а другая -небольшая, железная. На железной, узкой спал Ваня, а мы втроем на деревянной. На деревянной было очень удобно, она была таких размеров, что вполне хватило бы места и для четырех таких как мы.
По вечерам, укладываясь спать, мы шутили над застенчивым Ваней.
Мальчик очень не любил раздеваться при девочках и страшно при этом конфузился.
Иногда, и даже частенько, дождавшись, когда хозяйка позапирает двери в мастерской и уляжется спать,
мы, раздевшись почти догола, в одних рубашках окружали кровать мальчика и принимались дразнить его:
– Смотри, Ваня, какие у меня сисечки! – говорила Варька, поднимая рубашку. – А ты видел такую «лодочку», как у меня? Наташка, покажи ему и свою!
– Да хватит ему и ваших, – отвечала Наташка, приподнимая немного свою рубашку.
– Ну, если не хочешь показывать спереди, то покажи сзади! – ухмылялась Варька. – А ну-ка!
Как-то мы с Варькой закинули Наташке сзади рубашку, наклонили ее и подтолкнули голой попкой к Ване. Но Наташка вырвалась и даже немного рассердилась на нас.
Ваня молчал, сопел, пытался отворачиваться.
Однако перебороть свое любопытство был не в силах и, неумело прикрывая растопыренной пятерней глаза, жадно ловил каждое наше движение…
– А ну покажи свою палочку, – просила Варька.
– Какая она у тебя? Небось, уже стоит?
– Навряд ли. Он же еще у него маленький, – выражала я свое сомнение.
– А ты знаешь, что делают таким маленьким? Знаешь, куда его засовывают? говорила Варька.
– Ну, покажи!
Мы дружно, втроем наваливались на Ваню. Сдергивали с мальца одеяло, поднимали рубашку и ощупывали с головы до пяток. Ваня вырывался, чуть не плакал, и тогда мы оставляли его в покое.
И такие вот «забавы» повторялись у нас частенько.
Однажды на полученное от хозяйки жалованье мы устроили у себя пирушку. Накупили всякой снеди, сладостей, вина.
Ваня, конечно, был тут же. Наравне со всеми пил вино, отчего и держался, наверное, немного развязнее.
И вечером, когда мы опять бросились его раздевать, он снова пытался вырваться, но уже не так, как раньше, а как-то вяло и неохотно.
Возились мы с ним теперь на нашей большой кровати. Раздели его без особого труда, сами разделись и принялись «шалить»…
Варька завладела его «хозяйством» и стала мять его своими пальцами.
Ваня вертелся, отпихивал нас, но так нехотя, что это нам не мешало. Я держала его за руку. Наташка впилась в его губы поцелуем и не давала ему говорить.
Ваня что-то мычал, хныкал, но хуек у него все-таки приподнялся…
– Наташка, ложись на спину! – подтолкнула я подружку, и та, ни слова не говоря, легла на спину и потащила на себя Ваню… Мы с Варькой уложили присмиревшего Ваню между ног Наташки, и принялись, шутя, похлопывать Ваню по голому заду.
– Ну, Ваня, теперь давай ее! – сказала я, поглаживая его попу. – Наташка тоже захотела. Видишь как раскраснелась!
– Не мешай, – вдруг проговорила Наташка, прижимая к себе Ваню.
Ваня не делал никакой попытки слезть с нее и лежал спокойно, полузакрыв глаза. Смех, да и только!
– Наш Ваня лентяй, – проговорила Варька, также хлопая его по попке, – не может никак. Стыдно!
Я просунула руку сзади между ног Вани и нащупала… Ой, что-то я там все-таки нащупала.
– У-убери… руку… – проговорила с трудом Наташка.
Вдруг, ни с того ни с сего, Ваня стал делать движения, как самый настоящий парень!
Наташка притихла и сильно развела ноги…
– 0-ой! – всхлипнула Наташка.
– Ты чего? – спросила я, поглаживая Ваню по спине.
– Ой, девоньки!.. – опять жалобно простонала Наташка, сгибая коленки. Ой! Он… ей богу! Провалиться мне на месте!..
– Да ну, будет тебе! – сказала Варька. Однако смеяться перестала. – Он просто так… играет…
Ваня и Наташка задышали чаще… Наташка приподняла выше ноги, а руками схватила его за плечи, прижимая к себе.
Ваня начал делать как-то быстрее, а потом сильно изогнувшись, напер на Наташку.
– Ой, ой!.. Больно, девоньки… Он меня… Он мне…
Наташка вскрикивала, но не отпускала Ваню, которого мы с Варькой пытались стащить с нее, хотя и не очень дружно.
– Ой, девоньки! М-миленькие… Ой!..
Мы с Варькой дернули упиравшегося Ваню за ноги и понемногу стащили его с Наташки…
Я приподняла одну ногу Вани и заметила внизу живота его твердый, мокрый и длинненький, только что выскользнувший из Наташки. Хуек вздрагивал как у молодого кобелька и тянулся обратно к раскрытой Наташкиной пизденке…
– Ой, девоньки!.. Он меня пробил… Пропала я…
– А зачем же ты дала ему? – сказала Варька.
– Так вы же с Лелькой сами…
– Значит, мы с .Лелькой виноваты?
– Хватит! – сказала я. – Виноват Ваня!
– И то правда! – согласилась Варька. – И Наташка тоже хороша!
– Так я думала, он играет… Да отпусти ты его! – рассердилась Варька, снимая руки Наташки с шеи Вани.
Мы столкнули Ваню с Наташки, у которой и на ляжках было немного крови, и принялись ругать Ваню.
– Ты что, поганец, наделал? А? Как тебе не стыдно!
– А я ничего… не делал…
– Ты, паршивец, пробил ей целку! Как же она теперь будет?
– Не знаю…
– Да тебе за это мало яйца оторвать!
– Я больше не буду…
Подумав, Варька сказала:
– Ну, это мы еще посмотрим!..
Наташка лежала молча, понемногу успокаиваясь.
– Ну, я пойду, – проговорил Ваня.
– Иди, иди! – отбрасывая его ногу с кровати проговорила Варька. – Убирайся с нашей кровати, кобель несчастный! У тебя только одно, видимо, на уме – как бы какую девочку испортить! Вот сейчас пойду и скажу хозяйке, что мы больше работать не можем в мастерской, потому что ваш Ванечка, такой тихенький племянничек, ломает по ночам наши целки!..
Я расхохоталась. Варька тоже засмеялась, фыркнула, улыбаясь, и Наташка.
– А я ничего… – пробормотал Ваня, укладываясь в свою кровать.
– Ладно, поговорим завтра, – примирительно сказала я. – А теперь спи, а не то по заднице получишь!
Я погасила свет и легла на свое место, с краю кровати. Посредине, как всегда, лежала Наташка, а у стенки Варька.
Немного так молча полежали, а потом, как сговорились, мы с Варькой шепотом начали расспрашивать Наташку, что она чувствовала.
– Я думала, что он играет… А мне было хорошо. А потом стало… приятно как-то. Потом у него встал… Он меня тыкал как раз туда. Ну, куда нужно. Тогда стало и больно и приятно. И страшно… Но я не думала, что он пробьет… а потом стало больно и очень сладко. Как-то вместе… и больно, и сладко… Даже как-то захотелось… Так захотелось…
– И ты кончила? – спросила Варька.
– Нет, что ты! Но он здорово меня: раздразнил…
– А сейчас болит? – спросила я.
– Нет, совсем перестало болеть.
Мы с Варькой утешали Наташку и все расспрашивали ее.
Не знаю, как Варьке, а мне очень чего-то захотелось и я с трудом уснула… А ночью увидела стыдный сон, будто Ваяя напал на меня в коридоре, а хозяйка бьет его и стаскивает с моей спины…
Дома, в деревне я один раз видела, как мой старший брат прилаживал соседскую девочку в кустах. Тогда я очень удивлялась, почему она не кричит и не плачет.
А теперь приснилось такое… И, кажется, во сне я дошла до самого конца…
На другой день мы все успокоились и решили, что теперь Наташка будет «женой» Вани и что он иногда будет спать с ней в нашей кровати.
В тот же вечер мы решили закатить по этому случаю пир. Варька сбегала, принесла закуски, конфет, вина, и мы принялись снова пировать.
Мы посадили Ваню с Наташкой рядом и чинно и благородно поздравили «молодых», пили за их здоровье, за здоровье их будущих деток, кричали «горько», смеялись, щекотали друг друга, обнимались, допрашивали «молодых», кого они хотят – мальчика или девочку, – и опять смеялись.
А Наташка беспрестанно обнимала и целовала Ваню, прижималась к нему весь вечер.
Вдруг развеселившаяся Варька предложила, чтобы мы все были «женами» Вани.
– Так не бывает, – сказала рассердившаяся Наташка.
– А у нас будет! – сказала я. – Ваня, как ты? Согласен?
Тот что-то пробурчал в ответ непонятное. Он уже не отнекивался и не отбивался от нас, а только молча сопел и кивал головой.
Варька предложила кинуть жребий, кому первой ложиться с Ваней.
– А я не хочу, – сказала Наташка.
– Тебе и не нужно, – сказала Варька. – Ты уже его жена. Тянуть жребий будем только мы с Лелькой.
Варька написала на двух листочках мое и свое имя, свернула их трубочкой и бросила в коробочку.
– Тяни!
Я вытянула бумажку, на которой было написано – «Лелька».
– Тебе первой ложиться с ним! Раздевайся! – потребовала Варька.
Я разделась, забралась на кровать и легла на спину.
Варька помогла Ване раздеться, и он уже почти без ее помощи лег на меня. Я раздвинула ноги и согнула в коленках.
Я сразу почувствовала, что за Ваней дело не станет… Он начал тыкать, не попадая. Мне уже давно захотелось, но я лежала неподвижно, чего-то побаивалась.
Варька развеселилась, просунула руку между нами.
– Ну, еби! Еби ее!
При этих словах она подтолкнула Ваню другой рукой в зад…
Но Ваня и сам уже разошелся, и я чуть не застонала от удовольствия. Но вдруг Ваня нажал…
Я охнула, но выдержала. А он еще и еще…
– Ой, больно! – закричала я. И начала сталкивать с себя Ваню. – Вынь сейчас же!.. Ой!..
– Ваня, слезь с нее, – тихо сказала Наташка, обнимая Ваню за шею.
Ваня медленно и нехотя приподнялся. Я быстро вывернулась из-под него, соскочила с кровати, развела ноги и нагнулась.
– Вот чертенок! – проговорила я с досадой. – Успел-таки! До крови прозудил меня!
Досадовала я и потому, что он меня сильно разогрел. Сама я ничего не успела.
– Молодец Ваня! – похвалила его Варька. – Раз жена, так и надо с ней!
– Вот ты и ложись! – сказала я Варьке. – Теперь твоя очередь.
Ни с того ни с сего, та начала было отнекиваться, увиливать, но не тут-то было!
Я навалилась на Варьку, забыв про боль между своими ногами, а рассердившийся Ваня помогал мне.
– Наташка, ты чего, – крикнула я. – Помоги!
– Я ничего… Помогаю…
Но только она скорее нам мешала, чем помогала… Наконец Ваня улегся на Варьке и уже сам старался нащупать дырочку, что ему вскоре и удалось.
Варька тоже начала вскрикивать… Я обеими руками подталкивала Ваню и через минуты две Варька закричала так, что мне пришлось закрыть ей рот рукой.
– Тише ты! Сумасшедшая!.. Хозяйка может услышать!
Но от боли Варька вертелась и пыталась столкнуть с себя Ваню.
– Ваня, хватит! – сказала Наташка и потянула Ваню за ноги.
Я ей помогала и мы стянули его с Варьки. Варька испуганно потрогала себя между ляжками.
– О!.. Он и мне пробил! Смотрите, кровь!.. Вот паршивец!
Тем временем Наташка прижалась к Ване, который успел лечь рядом в ней на краю кровати, и целовала его взасос.
Потом Наташка потянула его на себя, а Ваня только этого и ждал…
Сошлись они так сладко, что, глядя на них, я сразу вспомнила о том, что мне не удалось кончить и у меня между ног заныло.
Варька тоже притихла и, не отрываясь, смотрела на них…
Наташка стиснула зубы, закрыла глаза и пятками прижимала к себе Ваню.
Потом она что-то прошептала Ване, и я разобрала только одно слово: «быстрее»… Видно было, что Наташка кончает.
Я опять так разволновалась, поглаживая сзади Ваню, что сжала крест-накрест свои ляжки. Ну, и спустила, наконец… Не знаю, заметила ли это Варька?.. Как-то стыдно было… Когда Ваня лежал на мне, то не было стыдно, а как сама…
Так начали мы свою первую семейную жизнь, один «муж» и три «жены».
Два-три дня после этого мы вели себя спокойно и не «шалили».
Кажется, на третий день, когда мы ложились спать, Наташка сказала:
– Я лягу с краю.
– Чего вдруг? Ложись посредине.
– Да, нет. Мне хочется с краю.
– Ну, ладно…
Потолковав о том о сем, мы заснули.
Ночью меня вдруг что-то разбудило. Наташки возле меня не было. Я прислушалась. Кровать Вани чуточку скрипнула… Потом еще раз и еще… В кровати шептались, но так тихо, что ничего разобрать я не смогла…
Я толкнула Варьку. Она проснулась, мотнула головой:
– Что ты?
– Тише… Слушай… Мы прислушались.
– Скрипит?
– Да… Тише ты…
Мы притаились и жадно ловили каждый шепоток, каждый скрип кровати… Кто-то из них тихонько охнул. Скрип стал повторяться раз за разом…
Варька прижалась к моей спине и обняла меня за живот. Она стала как-то горячо дышать. Мне самой стало жарко. Между ногами сладко заныло.
А кровать скрипела и скрипела… И стало уже слышно, как на ней задыхались Ваня и Наташка…
Мы с Варькой уже засыпали, когда Наташка на цыпочках вернулась и тихо-тихо улеглась рядом со мной. Мы с Варькой не шелохнулись…
Прошло еще дня два. Наташка вечером как-то сказала:
– Мне хочется с краю спать…
‘ 186
– Э, нет! – сказала Варька. – Если хочешь с краю, тогда пускай и Ваня ляжет здесь!
– Я… я не хочу…
– Врешь!
– И он не хочет…
– Врешь! Ваня, иди сюда, к нам! – позвала его Варька.
– Зачем?
– Затем, что съем, – сказала я, – вот зачем!
– Э, нет…
– Иди, тебе говорят! – крикнула Варька. – А то мы все сейчас придем к тебе и отлупим!
Я соскочила с кровати, подбежала к Ване и ну его дергать с кровати. Я хватала его и за руки и за ноги и, как бы нечаянно, за нижние места…
– Ты чего так долго возишься с ним? – крикнула Варька, и я его потащила к нашей кровати. Вскоре он лежал между Наташкой и мной.
– Хочешь Наташку? – сказала Варька.
– Не знаю…
– А кто же знает? – сказала я. – Ты же «муж».
– А мы тоже твои жены, – сказала Варька, – и ты должен всех удовлетворять!
– У него же маленький, – тоненько сказала Наташка, – не может же он…
~ А ты не защищай его! – сказала Варька. – Не тебе одной! Думаешь, мы с Лелькой не знаем, чего ты ложишься с краю? Молчи уж!
Наташка и вправду замолчала, а Варька потянула Ваню за руку через меня. Я ей помогла, но когда Ваня перелазил через меня, я его на минутка прижала к себе и поцеловала.
– Ну, ты! Пусти его!
Варька тянула его на себя, но Ваня лежал между моих ног и ни ему, ни мне не хотелось разъединяться…
Варька дергала Ваню за руку, но его хуек уже был во мне…
Я сладко вытянулась под ним, согнула коленки и опять хотела его поцеловать, но меня опередила Наташка. Она повернула голову Вани к себе и впилась в его губы. А Ваня начал еще жарче и чаще… Я не стала отпихивать Наташку, а только повыше подняла ноги… Варька ощупывала нас со всех сторон и что-то говорила. Но я уже ничего не слышала и только часто, часто поддавала Ване…
Мы так долго возились перед этим и мне так хотелось, что я почти сразу же кончила и вытянула ноги так, что Ваня быстро выскользнул из меня…
– Ты что? Кончила? – спросила Варька.
– М-м-м, – промычала я, не зная, что сказать.
– Так скоро? Ишь, горячая кобылка!
– Слезь с нее, – шепнула Наташка Ване.
– Теперь чуточку меня… – несмело сказала Варька.
– Может… потом? – сказала Наташка.
– Нет! – решительно сказала я. – Пускай Варьку!
Варька тянула его на себя, я подталкивала, но он почти и без нашей помощи полез на Варьку…
Я сунула руку под ее поднятые ноги.
– Ой, больно! – закричала ни с того, ни с сего Варька. – Болит!
– Он же тебя уже пробил? – спросила я. – Отчего же болит?
– Не знаю… но болит… Ваня, перестань!.. Наташка перегнулась через меня и дернула Ваню за плечи.
– Ваня, не делай ей больно… Слезь сейчас же! – требовала она.
Ваня послушался и стал перелазить через меня. Я опять прижала его к себе… Но Наташка изо всех сил потащила Ваню, и я его отпустила, хотя и очень не хотела. И он лег возле Наташки, которая обеими руками и ногами обняла его и начала целовать…
– Паршивец! – сказала Варька. – У меня, кажется, опять кровь…
– Так и есть, – сказала я. – Но он же тебя уже раз пробил!
– Может… может, в тот раз и не совсем?
– Ну, а теперь?
– Теперь? Не знаю…
– Положи полотенце между ног и все дела. Я передала ей полотенце и улеглась рядом с «молодыми».
Наташка и Ваня уже сопели на краю кровати… Я повернулась к ним и погладила Ваню по быстро подымавшейся и опускавшейся круглой попке. И почему-то это было так приятно, что я больше не отнимала своей ладошки от нее, а гладила, слегка пошлепывая, пожимала… Потом я схватила рукой Наташку…
– Ой, не надо больше!.. Ваня, не надо… Ваня, выйми… – прошептала удовлетворенная Наташка, сталкивая его с себя.
– Вани, иди ко мне, – потянула я его на себя. Наташка его не удерживала, тяжело дыша… Ваня, нерешительно оглядываясь на Наташку, полез на меня… И сразу же попал в мою совсем мокрую дырочку. Я охватила его и руками и ногами… Кажется, никогда мне не было так сладко. Мне вдруг захотелось, чтобы на месте Вани был настоящий парень с таким, чтоб достал до самого пупка…
Отдышавшись, я столкнула с себя Ваню, который все еще продолжал танцевать на мне… Его маленький тогда еще не мог пускать сок и потому стоял очень долго…
– Варька, хочешь? – спросила я.
– Ты с ума сошла? Пускай убирается к себе в кровать! Ваня, голый, слез с нашей кровати.
– У… кобель! – проворчала Варька, глядя ему вслед.
Я засмеялась. Улыбнулась и Наташка. Вскоре мы уже спали так сладко, как никогда. Не знаю только, как Варька…
ххх
Все это рассказывала мне моя любовница Леля. Ваня у нее был первым.
Моя Леля теперь уже не девочка, ей восемнадцать лет. Она невысокого роста, блондиночка, полненькая, веселая, и я в ней души не чаю.
Работает она по-прежнему в мастерской мадам Полины, но уже, несмотря на свой юный возраст, помощницей хозяйки расширившегося заведения. Мастерица она отменная, но любовница – просто диво!
Часто моя Леля вспоминает былые времена, Ванечку, девочек-подружек. Свои первые детские шашни на общей широкой кровати…
– Все дала мне наша мастерская, – улыбается Лелька, рассказывая про Ваню-муженька и трех его женушек. – И это тоже…
Русский Приап
Приключение с Надюшкой
«Русский Приап»
Приключение с Надюшкой
Как-то я уже рассказывал вам свое приключение с Надюшкой, с очень понравившейся мне девицей.
Так начал говорить Иван Петрович, сидя с нами за стаканом вина у камина.
— Ну, а теперь, раз вы настаиваете, я расскажу продолжение. Ну, вот… Как вы, вероятно, помните, я почти с полгода был в близких отношениях с этой Надей, девицей шестнадцати лет. Обычно она с матерью приходила ко мне раз в неделю днем. Мать наводила порядок в квартире, а я забирался с Надей в кабинет и еб ее.
Должен сказать, что ее мать была весьма привлекательной, молодой вдовой, но с ней я как-то не успел сблизиться. Все мое внимание было сосредоточено на Наде.
Правда, я не раз бросал на Наталью, то есть на Надину мать, довольно откровенные взгляды, заставлявшие ее краснеть, и не раз думал об интимных с нею отношениях, да и хуй не раз становился колом, когда она вытирала пол и выгибала вверх свой аппетитный зад, но до поры до времени все шло по-прежнему.
Кстати, мне было особенно приятно то, что красивая Наталья отлично знала, когда и даже как я ебу ее дочку. Я был почти уверен, что она подслушивает у дверей кабинета, когда я лежал там с ее Надей на кушетке, и даже подсматривает за нами через щель обычно неплотно Прикрытой двери. И это почему-то дополнительно возбуждало меня. Не знаю, расспрашивала ли Наталья дочку об интимных подробностях или нет, но кое-какие разговоры по этому поводу между ними, конечно, были.
Итак, все шло обычно почти с полгода. Наде было уже шестнадцать с половиною лет, она стала весьма привлекательной, и меня все менее удовлетворяли мимолетные, редкие, дневные встречи с ней.
Целый ряд обстоятельств и соображений, очень хорошо понятных жителям маленьких городков, затрудняли простое решение этого вопроса, который мы неоднократно обсуждали с Надей. Но однажды Надя, с ведома матери, предложила мне навестить их ночью. Я мгновенно согласился. Но внезапно мне пришлось уехать по службе на целых три недели из города. Мой отъезд, правда, сопровождался откровенным разговором с Натальей, с которой мы условились, что в первый же день моего возвращения я приду к ним на ночь. Приду, как только на дворе станет темно.
Злосчастные три недели, а точнее, как помнится, восемнадцать дней пролетели в конце концов, и я вновь был дома. Ни о чем, разумеется, я не думал, кроме предстоящего первого посещения Нади и Натальи.
Часов около двенадцати вечера я отправился к ним и, так как они жили невдалеке от меня, минут через пять-шесть я уже тихонько постучал в окно.
Послышался легкий шум, и дверь приоткрылась. Я скользнул внутрь и закрыл за собою дверь на засов.
Квартира их состояла из двух комнат и кухни, соединенных коридорчиком. Нигде ни огонька.
При слабом свете из окна я увидел Наталью, стоявшую возле меня в одной рубашке. Она забросала меня вопросами:
— Здравствуйте, с приездом! Ну, как дошли, Иван Петрович? Никого не встретили?
— Здравствуй, Наталья! Хорошо! Ни единой души, — сказал я, с удовольствием пожимая теплую руку и удерживаясь от желания обнять ее за талию.
— А где же Надя?
— Ждет вас. Она в кровати. Наталья отворила дверь во вторую комнату и вошла туда, ведя меня за руку.
— Надька, твой муж пришел! Принимай!
— Да, муж… Целый месяц не показывался!
— Да ты же знаешь, Надюша, где я был. И не месяц. Здравствуй!
— Ну, здравствуйте, если…не забыли.
— Только не ссорьтесь! — вмешалась Наталья. — Иван Петрович пришел, чтоб побаловаться с молодой женой, а не ругаться.
— А ты, мама не защищай его!
Разговор этот шел вполголоса, пока я ощупью, направляемый Натальей, подходил к широкой кровати, откуда раздавался голос Нади. Нащупав рукой кровать, я присел и, наклонившись, стал искать руками Надю. Поиски эти были, конечно, недолги, и через пару секунд я уже обнимал свою «женку».
Она обвила мою шею голыми ручонками и крепко поцеловала.
— Соскучились?
— Ужасно! А ты?
— И я…Мама все смеялась…
— Да как же — все хнычет: «Он меня забыл! Он меня бросил!» Смех да и только.
Я впился горячим поцелуем в губки Нади и руками стал мять через рубашку милые сосочки.
Наталья заговорила:
— Как же мы сделаем? У нас ведь только одна кровать. Где вы с ней ляжете? Или куда я лягу?
— Мама, как тебе не стыдно… так говорить.
— Что там стыдно? Дело-то обычное. Ты уже сама хорошо понимаешь…Знаете, Иван Петрович, придется нам спать здесь втроем…А?
— Лучше и не надо!
— Я не хочу, мама! Что это еще? Он посидит и уйдет.
— Э нет, Наденька, я не могу на это согласиться! Я с тобой хочу побаловаться.
— А я не хочу! Вот и все! Что это за выдумки? При маме?
— Ну, хватит тебе, Надька. Иван Петрович, раздевайтесь да ложитесь. А я с краю…
Я стал раздеваться. Надя сердито ворчала, уверяя, что не позволит мне ничего.
Оставив на себе одну рубашку, я с замиранием сердца растянулся посреди широкой кровати. Хуй уже давно был как палка.
Надя повернулась к стене и, когда я притронулся к ней, сердито оттолкнула меня локотком.
Наталья легла пядом со мной и я почувствовал ее горячее дыхание у себя на шее.
— Наденька, повернись ко мне… Милая женочка моя.
— Если я ваша жена, то вы бы меня любили, а то вы меня не любите совсем!
— Горячо люблю, золотко мое!
— Вы бы меня послушались и не ложились бы!
— Потому-то я и лег, что горячо люблю! Да не говори мне «вы», мужу говорят «ты».
— Я не привыкла еще и мне стыдно.
— Ну, повернись, дай мне свои чудесные губки.
Лед понемногу стал таять. Надя начала поворачиваться ко мне лицом, а я в то же время задирал ей рубашонку… Она слегка отталкивала мои руки, но рубашонка осталась поднятой выше ее грудок.
Подняв и свою рубашку, я прижался к ней голым телом и стал взасос целовать ее плечи, щечки, шейку, ощупывая правой рукой ее бедра, спинку, жопку…
Надя тихонько приподняла левую ногу и положила ее на меня, пропуская хуй между своих ножек. При этом нога Нади коснулась Натальи.
— Вот так, Надька, хорошо! Обнимай его и ногами! Я тоже так делала!
Надя быстро отдернула ногу, сжав при этом мой хуй между своих ляжек, и зашептала:
— Вот видишь, Ваня, как…неудобно. Мама чувствует, что мы делаем…
— Да разве мама не знает, что делают муж и жена в кровати?
— Да, но нехорошо это.
— Ничего, не обращай внимания.
— Я и то не…Ух, как стыдно.
Я еще жарче стал целовать ее. Сисеньки были в моей власти-Вскоре Надя стала тяжело дышать и слегка сдавливать мой хуй своими бедрами.
— Наденька, — шепнул я, — я очень хочу, ляг на спинку.
— Нет, нет…
— Я очень прошу тебя. Я только чуть-чуть.
— Нет, мама же здесь…стыдно.
— Надька, не дури! А у вас, Иван Петрович, уже…стоит?
При этом рука Натальи скользнула по моей пояснице, животу и схватила хуй.
Надя вздрогнула и отбросила свою жопку к стенке…
— Ого, Иван Петрович! Он у вас что надо! Не стесняйтесь, загоняйте его! За это время она тоже измучилась… Небось, захотела.
Она отпустила мой хуй, правда, как-то нехотя и с сожалением, а я, отбросив всякую сдержанность, повернул слабо сопротивлявшуюся Надю на спину и лег на нее… Она молча раздвинула ноги и сама согнула их в коленках.
Я начал нащупывать головкой хуя ее дырочку… Она была очень горячая и очень мокрая. Надя дрожала.
Медленно я начал засаживать ей.
— Больно!.. Потихоньку!
— Надька, перестань. Не первый же раз.
— Больно…Мама, отпусти мою ногу! Не загибай ее!
— Не будь дурой! Так глубже войдет и будет слаже…
— Но больно. Пусти. Ой, стыд-то какой.
— Ничего не стыдно…Иван Петрович, вы ей по яйца. По самые яйца! В матку, чтобы забеременела…
— Мама-а.-.как тебе не стыдно.
— Наденька, мама верно говорит, тебе надо сделать ребенка.
— Нет, нет! Уйди тогда от меня! Выйми. Вы.. .выйми!
— Наденька, я хочу сделать тебя-беременной.
— Иди тогда к маме и делай ей ребенка, а мне не нужно. Выйми.
— Я хочу сперва, чтобы ты забеременела от меня.
— От такого, как у вас, Иван Петрович, любая захочет забеременеть, а моя Надька этого не понимает.
— Мама, ма…стыдно так говорить. Ой.ой!
— Чего ойкаешь, лежи спокойно… Дай как следует Ивану Петровичу побаловаться. Иван Петрович, надо было бы ей под жопу подушку. Может, подложить?
— По…потом, Наталья… сейчас я так.
— Ма, мама, что он делает со мной? Мама…
— Ты что? Сладко стало?
— Ма…мамочка! Он делает, он…он… ой — ой, не могу!
— Ничего, это хорошо, Надька. Ты начинаешь спускать. Иван Петрович, теперь, сами знаете, не останавливайтесь. Всаживайте ей раз за разом! Так, так! Кровать выдержит.
— А-а! Ма-мочка!
Плотно придавив головку хуя к матке, я обрызгивал ее, ощущая последние судорожные движения страстно спускавшей подо мной Нади.
Надя сделала движение, чтобы вывернуться из-под меня. Наталья заметила это.
— Нет, нет, Надька! Лежи, лежи, под ним. Скорее забеременеешь.
— А я не хочу забеременеть. Стыд-то какой! Девушке иметь ребенка! Встань, пусти!
— Лежи, лежи. Не отпускайте ее и не вынимайте! А как у нее? Матка дергается?
— Да, еще трогает головку, но уже все тише. Надя лежала раскинувшись и дышала ровнее. Почти незаметно я стал опять потихоньку двигать хуем, хотя он был еще не достаточно твердым.
— Ваня, ты что?.. Слезь.
— Сейчас. Я так.
В жару одеяло сдвинулось к ногам, и мы под слабым светом из окна хорошо были видны Наталье…
-Ах… И мне даже захотелось из-за вас, — прошептала Наталья, поглаживая мой зад…
— Наденька, твоя мама очень хорошая. Можно я ее поцелую?
— Ну…целуй, один раз. И…выйми. Я повернул голову к Наталье и она впилась в мои губы жгучим поцелуем. Ее рука стала еще смелее. Хуй становился все тверже.
— Ой, с-й! Что ты, Ва-.Ваничка? Будет тебе… Выйми.
— Нет, Наденька, — проговорил я, с трудом отрываясь от губ Натальи, — я еще немножко.
Пальцы Натальи забрались между моих ног и приятно коснулись яиц…
— Не слушайте ее, Иван Петрович, — задвиньте ей! Вот так!
— Ну что, все? Дово-о-льно. Выйми. Ну, выйми же. И не так сильно! Тише. Ну, тише. И только.. .немножко. Хватит…
— Чувствуете, Иван Петрович, захотела она. Давайте, как следует задвигайте…
Наталья тяжело дышала, ее горячее дыхание обжигало мне плечо, шею, спину, ее теплая рука ласкала всего меня, особенно яйца.
— Иван Петрович…не стесняйтесь… е.-.ебите ее. Вам, должно быть, сладко ее ебать…
— Мама.. .ма…мочка,ты что? Стыдно! Ой, мамочка! Он меня…Я забеременею от него. Он меня…
— Что он тебя? Ебет? А ты ножки загни. Ему будет слаже…
— Ваня, милый, я забеременею от…от…
— От его хуя, Надька? Так и надо. Ты ноги повыше…
— Ма-а…
— Спускай, спускай, Надька! Сладко вам, Иван Петрович?
— У-угу. Я никогда не имел такой пи… пизды… пизды.
— Ва-а-ня! O-о…Ой, нажми’ Еще! Ой, ой! Я забеременею. Мама, что ты делаешь? Убери… руку. У-у-бери. Не могу! Ваня, засади! Сильнее, еще! O-о…ох!
Смутно я чувствовал, как рука Натальи скользнула вниз и стала ощупывать мой хуй и Надину пизденку. Губы Натальи прижались к моему плечу, а правой ногой она обняла мои бедра.
На этот раз спускали мы с Надей куда сильнее и несравненно слаже, чем в первый раз…
— Чудный мой Ваня, я люблю тебя. Устал, небось? Отдохни, милый. И я… И мне стыдно, что ты меня при маме. Мама, а ты мне… мешала.
— Не дури, Надька. Все хорошо. Выебал он тебя как следует.
— Мама, что ты говоришь? Как не стыдно. А ты, Ваня, так и лежи на мне…будем спать.
Ее лепет становился все тише, язычок заплетался, и она скоро крепко уснула.
Я слез с нее, лег на бок и с наслаждением задремал, чувствуя, как Наталья прижалась ко мне, обняла меня рукой и, как мне казалось, также крепко задремала.
Не знаю, сколько времени я спал, но еще сквозь сон почувствовал горячие пальцы, ласкавшие мой хуй. Хуй уже наполовину встал и было приятно…
— Повернитесь лицом ко мне, — зашептала Наталья, заметив, что я проснулся. — Надька спит крепко.
Я вытянулся, затем осторожно повернулся к Наталье и обнял ее. Она продолжала ласкать мой хуй. Я целовал ее, гладил по спине и особенно по упругому заду.
Желание росло, и я потянулся на нее.
— Нельзя так, — прошептала она, — лучше боком, а то может проснуться она.
Наталья повернулась ко мне спиной, выгнулась и приподняла левую ногу. Пизда у нее была совершенно мокрая, и хуй с наслаждением сразу же вошел в нее. Наталья сдавленно охнула и еще сильнее выгнула зад ко мне.
Молча, в полной тишине, стараясь как можно меньше раскачивать кровать, мы сцепились, как кобель и сука… Я обнял левой ногой правое бедро Натальи, а ее левое потянул к ее животу, и хуй сразу прижал ее матку…
Наталья тихонько охнула и в пизде на какую-то минуту стало особенно мокро…
Я перестал двигаться, выжидая, пока пройдет первый ее спазм, но она почти сразу вновь начала двигать своим упругим, гибким задом… Я по-прежнему не шевелился, притягивая только повыше ее левую ногу, и она сама ебла меня своим сладострастным задом, вздрагивая всякий раз, когда хуй прижимал ее матку.
— Наталья, — шепнул я, — я больше не могу, милая, стань на коленки, мы тихо…
— Я, я стану лучше возле кровати.
Мы расцепились и тихо сползли с кровати. Наталья, стоя левой ногой на полу, правую закинула на кровать, положив голову на подушку. Я, стоя, засадил ей, охватив обеими руками ее бедра и прижав к себе. Она подняла зад и я, не отрывая хуя от ее матки, начал пускать горячую струю. Она тихо застонала в подушку и несколько раз сильно дернулась… Мои колени дрожали, ноги ослабели, но я выдержал до конца.
Мы улеглись рядом на кровати и обнялись, утомленные.
— Спустили?
— Да…и очень. А ты?
— Я раза четыре, ух, хорошо… Мы целовались.
— Ох, как хорошо! Думаю, и вам тоже. И мать, и дочку. А? А если вы еще сделали обеим по ребенку? Мне-то наверное, а ей — не знаю… Молода еще. Пожалуй, не будет. Хотя я забеременела в ее годах…
— А хорошо было…делать тогда? Приятно?
— Ну, как вам сказать?.. Думаю, что так же, как и Надьке сейчас. И паренек у меня был приятный, барчук один. У них я была горничной. Ему тоже было тогда лет шестнадцать. И очень такой горячий. И такой, ну, развратный, что ли. На каникулах бегал за мной как молодой жеребец. И у него почти всегда…стоял. Ночью почти что не слезал с меня. Ну и днем тоже бывало.
— И ты тогда хотела?
— Он меня так растревожил, что бывало я его сама…
— Ложилась на него?
— Ну да. А ему это нравилось. Лежал подо мной и сопел…
— А сюда он тебе делал? — при этом я потрогал ее горячий зад.
— О, сколько раз! До него я даже не знала, что так можно. Сперва я ему не давала, но потом он меня как-то уговорил. Было больно, я вырывалась. Потом он меня опять уговаривал. Я соглашалась, давала. Плакала и даже, бывало, кричала.
— А потом?
— Потом было опять то же. Он как жеребец набрасывался на меня сзади. Ну и добился своего. Сделал он мне в зад несколько раз, а потом мне… понравилось. Стало даже приятно как-то.
— И спускала?
— Ну, вы же знаете, если…
— Если дрочить?
— Ну да.
— И он тебя дрочил, когда делал в зад?
— Больше я сама. Ему было неудобно.
— Наталья…Я тебя тоже-потом. Хорошо?
— А вам хочется?
— Очень! Наденьку я же не могу. Она еще совсем маленькая…
— Да…Ну, посмотрим. Но только хватит говорить, а то опять растревожимся. Давайте спать. , — Что ты? Мне пора уже. Вы с Наденькой спите, а я пойду.
Я тихо оделся, условился о следующей встрече и распрощался.
Через четверть часа я уже спал у себя дома. Так прошла наша первая ночь втроем. А что было потом, расскажу как-нибудь в следующий раз. Скажу только, что в последующем я был буквально на седьмом небе. С Натальей и Надей мы стали неразлучны.
«Русский Приап»
Матренка
Лет десять тому назад, на одном из небольших захолустных рудников, добывавших плохой доломит, вдали от железной дороги, служил молодой человек, лет двадцати трех, Никодим Федорович Синьков.
На всем этом небольшом рудничке было всего два служащих — он и, изгнанный из штейгерского училища, почти всегда пьянствовавший, надсмотрщик за работами. Десятка четыре рабочих, из которых двое были семейные, да и то пьяницы, и еще десятник — вот и весь штат рудника.
Тоска заедала Синькова. Дела было очень мало — всего на час или два. Остальное время он употреблял на бесцельное сидение в конторе, состоявшей из четырех больших комнат, в которых он был всем — и конторщиком, и бухгалтером, и сторожем.
От нечего делать он ходил по конторе, принимался петь и чуть ли даже не танцевать. А чаще всего забирался в одну из комнат конторы, которая служила ему квартирой, и заваливался спать на несколько часов. Так тянулись месяцы.
Но, в конце концов, чтобы развеять одиночество, молодой человек стал бродить по руднику, среди землянок, в которых жили рабочие.
Однажды у входа в одну такую землянку он увидел девчушку лет шестнадцати, с хорошеньким, приветливым лицом.
Синьков подошел и заговорил с малышкой. Она оказалась дочерью семейного рабочего рудника, горького пьяницы. Девушка рассказала, что ее мать тоже пьяница и что у нее есть еще сестра трех лет.
Матренка оказалась не из робких, все расспрашивала конторского, кто он такой, что делает, где живет.
Поговорив так, они разошлись, и Синьков отправился бродить дальше, забыв о случайной встрече.
Но дня через три, когда он сидел, как обычно, в пустой конторе и что-то в рассеянии чертил на листе бумаги, кто-то несмело постучал во входную дверь.
— Входите, кто там! — отозвался он.
В комнату вошла его недавняя знакомая. Была она в чистенькой рубашке и юбчонке, но босиком и без головного платка и даже без кофточки, несмотря на позднюю осень.
На его вопрос, что ей нужно, Матренка не ответила, а, став возле стола, за которым он сидел, молча потупилась.
— Что ты пришла так легко одетая? — посочувствовал Синьков. — Ведь холодно на дворе.
— Я пришла, чтоб попросить у вас немного денег. Мы сегодня не варили… Отец пьяный, мама больная. Вы добрый, не откажете…
Синьков участливо посмотрел на ее склоненное личико, тут же достал рубль и дал ей, погладив по русой головке.
Она поблагодарила, ласково взглянув в его глаза, и опять потупилась, держа деньги в руке.
Синьков с некоторым недоумением взглянул на нее.
— Ну? Еще что-нибудь надо? Говори, не стесняйся.
— Спасибо вам! Я так…
Она медленно подняла голову и опять ласково посмотрела.
Поймав этот взгляд, Никодим Федорович встал и взволнованно заходил по комнате, неясная мысль, что-то вроде «а что, если», шевельнулась у него в голове.
Она подошла к столу, облокотилась и продолжала молчать.
Синьков обнял девушку за плечи. Затем отошел и остановился, оглядывая ее.
Она робко улыбнулась. И Синьков решил…
Обнял Матренку за талию, он ласково притянул ее к себе и опустился на стул, посадив ее на колени.
Обнимая ее одной рукой, другой он нащупал ее маленькую грудь. Легкая улыбка блуждала по ее лицу. Он снова крепко поцеловал ее и спросил сдавленным голосом:
— Нравлюсь я тебе?
— Нравитесь…
— А раньше ни с кем не баловалась?
— Нет…
— А со мной будешь?
— Буду…
С нарастающим желанием он ласкал ее грудки, а потом его рука, как бы сама собой, скользнула ей под юбчонку.
Матренка зашевелилась, намереваясь слезть с колен.
— Чего ты? Это же я!
Она запрокинула головку ему на плечо и уже не шевелилась.
Теперь его рука жадно мяла ее заголившиеся ляжки.
— Раздвинь немного ножки.
Матренка покорно выполняла приказание.
Синьков тяжело дышал…
— А меня что ж ты не поласкаешь? — глухим голосом проговорил он. — Я тебя балую, а ты нет.
Он быстро высвободил из штанов член и сунул ей в руку.
— Ты крепче его… крепче… еще сильнее!
Матренка сжала ладошки.
Одна рука его ластилась к пухлому лобку, другая непрерывно ощупывала и ласкала плечи, спину, живот, упругую попку…
— Ты… ты двумя руками его… так… А-ах…
Синьков вытянулся на стуле и мелко задрожал. Матренка отняла руку и, спрятав ее за спину, прошептала:
— Будет… Я пойду.
— Куда?
— Домой…
— Придешь еще?
— Приду…
— Сегодня вечером?
— Не знаю…
— Я буду ждать тебя.
Синьков наскоро обтер ей руки полотенцем, почистил свое платье и напоследок поцеловал ее в щеку.
Матренка ушла.
Оставшись один, Синьков уселся за стол и предался приятным мечтаниям. Неужели эта хорошенькая девушка станет его любовницей? И — чем черт не шутит? — будет спать с ним в одной постели?
Сладкие размышления Никодима Федоровича были прерваны гомоном рабочих, пришедших за какими-то справками. Когда они ушли, он попытался вернуть утраченное настроение, но, почувствовав усталость, завалился спать.
Проснулся он, когда уже совсем стемнело. Поднявшись, Синьков зажег лампу, закрыл ставни, заправил спиртовку и стал кипятить себе воду на чай.
Послеобеденное приключение понемногу теряло свою остроту. «А уж не сон ли это был?» — подумал Синьков с разочарованием…
Когда вода закипела, он заварил чай и, в ожидании пока чай настоится, вышел во двор. Было уже совершенно темно, даже черно.
Вдруг он услышал со стороны землянок легкие шаги и вскоре заметил вынырнувшую из темноты тонкую фигурку.
— Матренка? — не веря своим глазам, воскликнул Синьков.
-Я…
Никодим Федорович поспешил навстречу к свой любезной, быстро прошел с ней в контору, запер дверь и впился в ее губы горячим поцелуем. Затем, подняв девушку на руки, понес в комнату, находившуюся рядом с его спальней. Эта комната предназначалась для приезжих и обычно пустовала.
Нащупав в темноте кровать, он сложил свою ношу и сел возле.
Матренка легла ничком и ни звука. : Никодим Федорович принялся торопливо ее раздевать, она слабо отталкивала его руки, но скоро осталась в одной рубашонке. Он и с себя снял все и улегся рядом. Повернув Матренку к себе, Никодим принялся целовать и щупать девочку.
Русский Приап
Разом и задешево
«Русский Приап»
Разом и задешево
Саша Колеворотов — молодой купчик с солидным капитальцем. Недавно похоронил строгого родителя, державшего паренька в ежовых рукавицах. Выпущенный на волю Сашенька пустился, как говорится, во все тяжкие…
Однажды, возвращаясь пешком из магазина, он брел по тускло освещенной редкими газовыми фонарями улице.
В небольшом скверике его нагнала какая-то мрачная, сгорбленная фигура.
— Тебе чего, старуха?
— Господин, пойдемте со мной… получите такое удовольствие, что потом и сами будете ходить, и друзьям закажете.
— Что ты там болтаешь? Что у тебя? Бардачок, что ли?
— Зачем бардачок? Так просто. Девочек содерживаем.
— Девочек?
— Зайдемте хоть посмотреть только.
— Знаем мы эти сказки!
— Да ведь только посмотреть! Понравится — останетесь, нет — уйдете!
— Ну, ладно. Но только имей в виду — я плачу хорошо, но и требую хорошего.
— У меня вам все понравится!
— Ладно, показывай дорогу!
Старуха, быстро перейдя сквер, повернула в переулок и скорым шагом двинулась по нему, поминутно оглядываясь, как видно, опасаясь, чтобы «гость» не потерял ее из виду.
Еще несколько поворотов по переулкам и старуха остановилась перед одноэтажным домиком с закрытыми ставнями.
Открыв ключом дверь, старуха пропустила вперед Сашу и заперла ее за собой.
Саша очутился в небогато обставленной комнате. Три кушетки, стол, этажерка, пара кресел и несколько стульев. Усевшись на одну из кушеток, Саша принялся осматриваться. Его наблюдения были прерваны появившейся старухой. Она держала за руки двух девушек лет по пятнадцати на вид. Еще три, постарше, стояли, улыбаясь, позади.
— Вот вам, господин, мои девочки, — гордо представила их мегера. Затем продолжала: — Эти вот две — целочки, а эти три — бляденочки… Как вам они, нравятся?
Саша засопел. Девочки были, как говорится, на «ять».
— Вот это Варька, — вытолкнула старуха вперед ту, что стояла справа. Пизденка малю-ю-ю-сенькая. Зато ляжки какие. Ну, чего плачешь, дура? Повернись лучше… Видите, какой у нее задок? Я за нее недорого возьму. Пятьдесят только. Хорошо? А это вот другая, Анютка. Тоже целочка. Только вчера ее мать привела… Хорошенькая-то какая. Поглядите!
Саша, однако, от волнения и слова выговорить не мог.
Старуха села на кушетку, привлекла к себе Анютку. Сняв с девчушки кофточку и юбку, задрала вверх рубашку.
Широко раскрытыми глазами и почти перестав дышать Саша разглядывал нежное, девичье тело, маленькие груди, стройные ляжки, пухленький лобок.
Старуха, повернув Анютку к Саше, одной рукой развела в стороны ее ножки.
Саша даже ахнул, увидев узенькую щелочку…
Довольная старуха оттолкнула Анютку и проговорила, обращаясь к остальным девочкам:
— А ну-ка, детки, разденьтесь и вы!
Вскоре разомлевший Саша буквально пожирал глазами голенькие ляжки, пухленькие жопки, маленькие пизденки…
— Знаете, господин, что я вам скажу, — проговорила старуха, заметив, как приподнялись у Саши спереди штаны… — Скажу я вам так: берите их всех на ночь.
— Всех?
— Ну да. Берите всех. Целочек пробьете, девочек поебете. Ну а в другой раз я целочек переменю. У меня есть еще в запасе с полдюжины.
— Значит, всех?
— А что? За все и с ужином и с вином возьму с вас триста рублей. Даже двести. Разом и задешево.
— Ну, старуха, ты меня и огорошила! Экая дешевизна-то. Ладно. Двести так двести. Получай!
Старуха принялась пересчитывать деньги, Саша все прислушивался к полушепоту девочек. Двое младших всхлипывали, а девки постарше смеялись над ними и стращали:
— Погоди, поплачешь, когда хуяку тебе задвинут по самый пуп… А теперь еще ничего.
— Теперь уж целочкам капут… А больно-то как будет!.. Меня как пробили целую неделю болела и спать даже больно было!
— А теперь, господин, пойдем в спальню.
Саша схватил старуху за руку и сдавленным шепотом пробормотал:
— Не могу даже идти… Давай здесь одну…
Старуха, поняв, что слишком уж его накалила, с готовностью ответила:
— Как хотите. Которую?
— Все равно… Хотя бы эту…
Саша ткнул пальцем на плачущую Варьку и стал торопливо расстегивать штаны.
Старуха подвела к нему упиравшуюся девчушку.
Не владея больше собой, Саша повалил Варьку на коврик возле кушетки, но та с криками и слезами сжала и даже переплела ноги.
Старуха поспешила на помощь к растерявшемуся купчику. Щекоча целочке пятки, она заставила ее расплести ноги и быстрым движением раздвинула их в стороны. Руками же Варьки занялся Саша.
— Скорее, господин, загоняйте ей покрепче! — хрипела старуха. — Да вы хотя бы штаны-то опустили!.. А вы что стоите, как столбы? — прикрикнула она на своих подопечных. — Помогайте!
Девочки тотчас же сгрудились возле коврика. Одна из них ловко и проворно стащила с Саши штаны почти до колен, другая схватила руки Варьки, освободив тем самым руки Саши, а третья потянула правую ногу товарки в сторону… В общей возне не участвовала только оробевшая Анютка.
Бедная целка, окруженная и распятая голыми подружками, уже не плакала, а как-то жалобно постанывала.
Изловчившись, Саша начал водить членом по Варьке, нащупывая дырочку.
Варька извивалась, вертелась, билась, и Саша, бедняга, все промахивался.
Вдруг девица, которая стягивала с него штаны, просунула между ним и Варькой руку, схватила член, пробормотав «Ого!», и ловко направила головку в щелку.
Саша сильно нажал, и член вошел почти до половины…
Девочка крикнула и заметалась еще сильнее, но дело уже было сделано.
Саша сразу же спустил.
Подружки смеялись:
— Ну, что? Хорошо? Теперь реви сколько хочешь! Но так больно только первый раз. А потом пойдет, сама будешь просить!
— А что, Варька? Сладок хуй? Только он у господина уж очень… Тебе бы хуек с мой мизинчик, как у пятилетнего мальчика!..
— Счастливица! Проебли таким хорошим хуем! А меня так пробивал один парнишка совсем маленьким… Возился, почитай, целую неделю… измучил всю. А тут — сразу! С одного маха! А ты, дурочка, плачешь!
Так говорили наперебой друг другу девчонки, на свой манер утешая товарку.
Саша поднялся, вытираясь и подтягивая с помощью проворной девчонки штаны.
— Ну и хуй у вас, господин, — покачала головой старуха. — Теперь Варьке придется день, а то и два полежать в постели.
Она помогла плачущей девушке подняться и уложила ее на кушетку.
— Полежи тут. Женька, принеси ей сюда простыню, одеяло и подушку. А мы идем в спальню.
Старуха провела Сашу и девочек в уютную комнату с двумя широкими кроватями и одной кушеткой.
— Вот это Дуська, — знакомила старуха Сашу, -это она вам вставляла хуй в Варьку. А это Юрка — -тоже очень блядовитая, а то Женька — мягенькая такая.
Старуха вышла, а вместо нее вернулась Женька.
Саша уселся на стул и с удовольствием принялся рассматривать «товар». Более опытные девицы начали ласкаться к нему, целовать, влезать на колени…
Дуська, например, прижалась к нему и несколько раз обследовала взбугрившийся низ штанов. Саша охнул, пытаясь схватить озорницу, но она уже резвилась возле кровати с другими девочками. Смеясь, девочки бегали по комнате, хватали друг дружку за разные части тела, щекотали одна другую, не забывая впрочем и гостя…
Не спуская глаз с Дуськи, хорошенькой блондиночки, так хорошо подсобившей ему с Варькой, Саша разделся догола и после нескольких попыток поймал увертывавшуюся от него задорную блондинку, разложил ее на широкой, кровати и задвинул ей…
Дуська, несмотря на то, что уже имела опыт, вскрикнула от боли.
— Ты чего это? — спросила подбежавшая к ним Юрка.
— Чего, чего… А ты разве не ви… видела… какой… у… у него… Ой!.. Ой!
— Подумаешь, неженка тоже, — презрительно сказала Юрка и слегка пощекотала Дуську, отчего та вскинулась, а Саша охнул от удовольствия…
Вошла старуха, ведя за руку Анютку, которая, было, убежала.
— Господин, подождите, вот еще одна ваша целочка!
Саша колебался, удерживая вздрагивавший член глубоко в Дуське, которая уже и коленки-то подняла…
Вовремя вмешалась Юрка:
— Может, пускай бы уже кончил Дуське?
— Тебя не спрашивают! Нет, нет! Для этой целки тоже нужны свежие силы. А Дуську успеете доебать. Дуська, слезай с кровати!
Дуська, прижатая к постели, не двигалась. Тем временем старуха уложила целочку на кушетку, подложила под нее подушку и сказав, что если та будет сопротивляться и барахтаться, то ей будет так же плохо, как и Варьке, велела раздвинуть ноги как можно шире. Анютка беспрекословно повиновалась, но дрожь пробегала по всему ее телу, руки нервно шевелились, дыхание прерывалось…
— Женька, придержи ей ноги! — приказала старуха. — И ты. Юрка, тоже! А вы, господин…
При этих словах она сделала приглашающий жест.
Саша, все еще колеблясь, слегка выгнулся и сразу засадил Дуське по самые яйца, как бы прощаясь с нею. Дуська охнула, а Саша нхотя вынул член и медленно слез с кровати, направляясь к кушетке.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.