Рассказы про евреев во время вов

               
Ïîñëå Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé øèðîêèå ìàññû óçíàëè,
÷òî åâðååâ âî âðåìÿ ýòîé âîéíû  —  áåñïîùàäíî óíè÷òîæàëè,
íî ëèøü íåìíîãèå çíàëè, ÷òî åâðåè íå òîëüêî àäñêè ñòðàäàëè,
íî òàêæå äîáëåñòíî è ñàìîîòâåðæåííî âîåâàëè.
Âåäü ñ ñàìîãî ðàííåãî äåòñòâà  —  ÿ ñëûøàë îäèí è òîò æå àðãóìåíò:
Åâðåè âîåâàëè â ÂÎÂ? ×òî çà âîïðîñ? Âåäü îíè çàâîåâàëè Òàøêåíò!
È óêðåïëÿÿ ýòó ìàíòðó,  äîáàâëÿëè  —  èç íåäð äóøåâíîé ãëóáèíû:
äà, îíè äîáëåñòíî çàñåëÿëè Òàøêåíò  —  â ïåðèîä Âåëèêîé Âîéíû!
Âåäü âñ¸, ÷òî îíè óìåëè  —  ýòî íàâîäèòü òåíü íà ïëåòåíü,
è ñòðåëÿòü ëèøü â òèðàõ  —  «èç êðèâîé âèíòîâêè â êðèâóþ ìèøåíü».
À âåäü è íà íàøåé Ñòèõèðå åñòü ìíîãî òàêèõ íåîñâåäîìë¸ííûõ, 
÷òî  íåñóò  ïîäîáíóþ ñëîâåñíóþ òðóõó,
è êàêàÿ æàëü, ÷òî è â íàøå âðåìÿ ñóùåñòâóåò íåîáõîäèìîñòü  —
îïðîâåðãàòü òàêóþ âîïèþùóþ ÷åïóõó.

À òåïåðü îò ïðåäâàðèòåëüíûõ ñëîâåñíûõ àêòîâ  —
äàâàéòå ïåðåéä¸ì ê ïåðå÷èñëåíèþ íåêîòîðûõ ôàêòîâ.
È ðå÷ü èä¸ò âîâñå  —  íå îá èñòîðèè äðåâíèõ ìàêêàáååâ,
à î òîì, ÷òî âî âðåìÿ ÂÎÂ áûëî ìîáèëèçîâàíî â Êðàñíóþ àðìèþ   —
áîëåå ïîëóìèëëèîíà åâðååâ.
À òå,  êòî îáâèíÿþò åâðååâ â ïîãîëîâíîé òðóñîñòè  —
ïóñòü ïðîèçâåäóò â ñâîèõ ìûñëÿõ êàïèòàëüíûé ðåìîíò:
âåäü ôàêòû ñâèäåòåëüñòâóþò î òîì, ÷òî 27% èç íèõ  —
óøëè äîáðîâîëüöàìè íà ôðîíò.
È òå, êòî ñ÷èòàþò, ÷òî åâðåè ïîãîëîâíî îêîïàëèñü â òûëó  —
ïóñòü òîæå óìåðÿò ñâîè íàïàñòè:
âåäü 80% åâðååâ ðÿäîâîãî è ìëàäøåãî êîìàíäíîãî ñîñòàâà  —
áûëè îïðåäåëåíû â áîåâûå ÷àñòè.
È ôàêòû îñòàþòñÿ ôàêòàìè: íàðÿäó ñî âñåìè ñîâåòñêèìè íàðîäàìè  —
îíè ÷åñòíî è ïðåäàííî âîåâàëè,
è 40% èç íèõ ïîãèáëè â áîÿõ, óìåðëè îò ðàí è áîëåçíåé,
èëè æå áåç âåñòè ïðîïàëè.
À èç îñòàâøèõñÿ â æèâûõ 300000 —   
î÷åíü ìíîãèå ïîñòðàäàëè íàâåê,
ò.ê. 180000 èç íèõ áûëè ðàíåíû (ñâûøå 70000 òÿæåëî) —
è çà÷àñòóþ ïðåâðàòèëèñü â ÿâíûõ êàëåê.

                ñòð. 1
 

Åù¸ ìåíüøå ÿ ïîíèìàþ  —  â ÷¸ì ñîñòîÿëà åâðåéñêàÿ îáóçà:
êîãäà ÿ âèæó, ÷òî ñâûøå 160 åâðååâ  —  ñòàëè Ãåðîÿìè Ñîâåòñêîãî Ñîþçà*.
È äâîå ìîèõ ñîïëåìåííèêîâ** çàñëóæèëè åù¸ áîëüøåå ïðèçíàíèå,
òåì, ÷òî èì äàæå äâàæäû  —  áûëî ïðèñâîåíî ýòî íàèâûñøåå çâàíèå.
À  íàðÿäó ñ ýòèìè  —  ïîäëèííûìè Ãåðîÿìè Ñîâåòñêîé äåðæàâû,   
íåîáõîäèìî óïîìÿíóòü  —  è 12 ïîëíûõ êàâàëåðîâ îðäåíà Ñëàâû.
Íàñ÷¸ò æå óïîìÿíóòûõ ÷èñåë Ãåðîåâ: îòìå÷ó ëèøü ìèìîõîäîì,
÷òî åâðåè ïîäåëèëè ÷åòâ¸ðòîå ìåñòî â ÑÑÑР —  ñ òàòàðñêèì íàðîäîì.

Íåò ñîìíåíèÿ, ÷òî íàðÿäó ñî âñåìè ñîâåòñêèìè íàðîäàìè,   
è ïîäâèãè åâðååâ äîñòèãëè ñåðü¸çíûõ ðàçìåðîâ,
à äëÿ ëó÷øåé íàãëÿäíîñòè  —   
ïðèâåä¸ì íåñêîëüêî ïîòðÿñàþùèõ ïðèìåðîâ.
Âîò, íàïðèìåð, Àáðàì Ëåâèí, ïîäàë ïðèìåð ãåðîè÷åñêîãî âçë¸òà,
êîãäà 22.2.1942-ãî, ò.å. çà ãîä ïåðåä ëåãåíäàðíûì Àëåêñàíäðîì Ìàòðîñîâûì, 
çàñëîíèë ñâîåé ãðóäüþ —  àìáðàçóðó ôàøèñòñêîãî ÄÇÎÒà.
Îäíàêî, âîéíà ïðîäîëæàëàñü, è ýòî áûë ëèøü ïåðâè÷íûé ðÎçæèã,
è åù¸ 9 åâðååâ, â ÷èñëå íåìàëî äðóãèõ ñîâåòñêèõ âîèíîâ  —
ïîâòîðèëè ýòîò áåññìåðòíûé ïîäâèã.

   
   * â òîì ÷èñëå 45  —  ïîñìåðòíî
  ** ãåíåðàë-ëåéòåíàíò àâèàöèè ßêîâ  Ñìóøêåâè÷  è  ïîëêîâíèê (âïîñëåäñòâèè
     ãåíåðàë-ïîëêîâíèê òàíêîâûõ âîéñê) Äàâèä Äðàãóíñêèé

                ñòð. 2
               
Âîò è ë¸ò÷èê Èñààê Ïðåñàéçåí, 27.6.1941-ãî, ÷¸òêî è ñìåëî  —
íàïðàâèë ñâîé ãîðÿùèé ñàìîë¸ò â ãóùó âðàæåñêèõ âîéñê,
è ýòî íà ñëåäóþùèé äåíü ïîñëå òàðàíà  —  ëåãåíäàðíîãî Íèêîëàÿ Ãàñòåëëî.
À ëè÷íî ÿ, ïåðåä ïîäâèãàìè âñåõ ñîâåòñêèõ íàðîäîâ áëàãîãîâåÿ,
æåëàþ âñ¸ æ òàêè ïîä÷åðêíóòü, ÷òî äî êîíöà ÂΠïîäâèã Ãàñòåëëî  —
ïîâòîðèëè åù¸ 11 ë¸ò÷èêîâ-åâðååâ.
È êàê ìîæíî óäàëèòü èç ïåñíè  —  ïàìÿòü òåõ ãåðîè÷åñêèõ âçë¸òîâ,
êîãäà  ÷åòâåðî äîáëåñòíûõ ñûíîâ íàøåãî íàðîäà ñîâåðøèëè  —
âîçäóøíûé òàðàí íåìåöêèõ ñàìîë¸òîâ.
À âîò åù¸ îäèí ôàêò,
îïðîâåðãàþùèé þäîôîáíûå òåîðèè:
ë¸ò÷èöà-Ãåðîèíÿ áîìáàðäèðîâî÷íîé àâèàöèè Ïîëèíà Ãåëüìàí,
âîøåäøàÿ â àííàëû èñòîðèè.
Îäíàêî âñ¸ ýòî ëèøü íåìíîãèå ïðèìåðû, à ÷òî êàñàåòñÿ àííàëîâ:
â êîìàíäîâàíèè Êðàñíîé àðìèè áûëî 305 åâðååâ  —  ãåíåðàëîâ è àäìèðàëîâ.
È åñëè óæ àíàëèçèðîâàòü ñîáûòèÿ   —  èìåííî ñ ýòîé ñòîðîíû:
êîìàíäóþùèé 51-é àðìèåé ãåíåðàë-ëåéòåíàíò ßêîâ Êðåéçåð*   —
áûë ñàìûì èçâåñòíûì åâðååì-ïîëêîâîäöåì   —  òîé Âåëèêîé Âîéíû.
Äîñòîèí òàêæå ñâåòëûõ âîñïîìèíàíèé  —  áåç íèêàêèõ ãâîçäåé:
ãåíåðàë-ìàéîð Ìèõàèë ÃÎððèêåð  —  èçîáðåòàòåëü ïðîòèâîòàíêîâûõ åæåé.

Âñïîìíèì è äåñÿòêè òûñÿ÷ åâðååâ ãåòòî è êîíöëàãåðåé, 
âîññòàâøèõ ïðîòèâ ôàøèñòñêîãî ïîäíåâîëüÿ,
à òàêæå òåõ, ÷òî ñðàæàëèñü íà îêêóïèðîâàííûõ  òåððèòîðèÿõ   —   
â ïàðòèçàíàõ è â îòðÿäàõ ïîäïîëüÿ.

* Ãåðîé Ñîâåòñêîãî Ñîþçà è â áóäóùåì ãåíåðàë àðìèè

                ñòð.3

Îäíàêî áûëà è ìàññà åâðååâ, ÷òî âíåñëè ñâîé áåñöåííûé âêëàä â òðóäîâîì òûëó,
è äîøëè äî ãðàíäèîçíûõ äîñòèæåíèé,               
è íåîáõîäèìû ìíîãîòîìíûå îáçîðû  —   
äàæå äëÿ èõ êðàòêèõ ïåðå÷èñëåíèé.
À îñîáåííî ñëåäóåò îòìåòèòü òðóä ðàçðàáîò÷èêîâ*   —
ïåðåäîâîé âîåííîé òåõíèêè è íîâûõ âèäîâ âîîðóæåíèé.

 çàêëþ÷åíèå, ìîè ñîïëåìåííèêè ñ ÷åñòüþ çàùèùàëè ñâîþ Îò÷èçíó,
è ñêàæó ýòî ÷¸òêî  —  áåç äèôèðàìáîâ è ñåðåíàä:
íåò, îíè íå áûëè ëó÷øå äðóãèõ íàðîäîâ, 
íî â äåëî Âåëèêîé Ïîáåäû, áåçóñëîâíî, âíåñëè è ñâîé âêëàä.
Âåäü íàðÿäó ñî âñåìè ñîâåòñêèìè íàðîäàìè   —
îíè øàãàëè â îãîíü è â ïîëûìÿ.
À ïîýòîìó, íåóâàæàåìûå þäîôîáû, ïðåêðàòèòå ñâîè ãðóáûå îáîáùåíèÿ,
è íå ìàðàéòå ñâîèìè ãðÿçíûìè íàïàäêàìè èõ ñâåòëîå èìÿ!

* Ñðåäè íèõ çíàìåíèòûå ñîçäàòåëè àâèàòåõíèêè:  Ñåì¸í Ëàâî÷êèí, Ìèõàèë Ìèëü è Ìèõàèë Ãóðåâè÷; 
  êîíñòðóêòîðû òàíêîâ ßêîâ Áàðàí, Áîðèñ ×åðíÿê è Æîçåô Êîòèí; ñîçäàòåëè ðåàêòèâíûõ ìèíîì¸òîâ
  («êàòþø») Ëåîíèä Øâàðö, Ìîèñåé Êîìèññàð÷èê, ßêîâ Øîð, Ëåâ Ëåâèí è äðóãèå.  Áûëî íåìàëî è äðóãèõ
  âåëèêèõ èì¸í, êàê íàïðèìåð: Àëåêñàíäð Íóäåëüìàí, Àáðàì Èîôôå, Áåíöèîí Âóë, Àëåêñàíäð Ìèíö,
  ßêîâ Çåëüäîâè÷ è Þëèé Õàðèòîí.

                ÈîñÝô ÌååðÎâè÷ (Èçðàèëü)

Во вторник, 15 декабря, в режиме онлайн-конференции начал работу уже третий Kyiv Jewish Forum, основанный по инициативе президента Еврейской конфедерации Украины, вице-президента Всемирного Еврейского Конгресса Бориса Ложкина. В этом году форум посвящен 30-летию установления дипломатических отношений между Украиной и Израилем.

Среди основных тем на форуме обсудили рост антисемитизма в мире и методы противостояния ему.

Во время Kyiv Jewish Forum председатель Правления Мемориального комплекса истории Холокоста «Яд Вашем» Дани Даян заявил о проблеме отрицания Холокоста. По его словам, эта тема до сих пор актуальна в сети интернет, несмотря на общепризнанный факт геноцида евреев.

«Мы, конечно, видим отрицание Холокоста на окрестностях, на безумных окрестностях социальных сетей, где можно найти практически все. Но вы знаете, я думаю, что сегодня ни один достойный человек не будет отрицать, что Холокост был. То, что мы видим сегодня, есть сочетанием как тривиализации Холокоста, так и искажения памяти Холокоста», – заявил Даян.

Видео дня

Также он отметил историческую важность Бабьего Яра, как места массового геноцида евреев путем расстрелов.

«В сентябре 1941 года началась систематическая машина убийства нацистами, и с исторической точки зрения Бабий Яр, хотя это было не первое массовое убийство пулями, стало переломным моментом в трагической истории Шоа, Холокоста», – отметил он.

Даян призвал мировых лидеров усилить борьбу с антисемитизмом, опираясь на обретенный трагический опыт прошлого.

«У нас есть опыт, которого мир не имел в 1930-х годах. Мы сегодня знаем, до каких масштабов может возрасти антисемитизм и проявления геноцида. У нас нет роскоши сказать, что мы не понимали, что это может возрасти до таких размеров. После Холокоста мы должны знать, и я ожидаю от мировых лидеров, что они будут противостоять этим явлениям принудительно, сильно, решительно и немедленно», – подытожил глава «Яд Вашем».

Для борьбы с антисемитизмом Антидиффамационная лига (ADL) инициировала разработку алгоритма для соцсетей, блокирующего проявления ненависти. Об этом во время форума сообщил глава ADL Джонатан Гринблат.

По словам Джонатана Гринблатта, ADL является старейшей организацией, борющейся с проявлениями ненависти в мире. Сегодня одним из приоритетов организации есть самые современные проявления антисемитизма, в частности, в социальных сетях. По мнению главы ADL, такие платформы до сих пор не защищены от проблемных пользователей и проявлений ненависти.

«Нам нужно наконец привлечь крупные технологические компании к ответственности за их роль в разрушении демократии и подстрекательстве к насилию против евреев и других меньшинств», — подчеркнул Джонатан Гринблатт.

Одной из таких отраслей есть онлайн игры. Доходы этой индустрии значительно больше доходов кинобизнеса и музыкального бизнеса вместе, а аудитория насчитывает почти 100 млн американцев и 23 млн подростков в возрасте от 13 до 17 лет. Согласно исследованию организации, 10% подростков-геймеров были свидетелями дискуссий об идеологии «превосходства белой расы» в онлайн-играх. А 7% взрослых геймеров сталкивались с отрицанием Холокоста и дискуссиями по нему во время игр.

«ADL сотрудничает с ведущими игровыми компаниями, от Microsoft до Electronic Arts и многими другими, и непосредственно сотрудничает со студиями-производителями игр, чтобы помочь индустрии лучше понять и контролировать харасмент в онлайн играх», — отметил Гринблатт.

Для этого ADL разработала стратегию борьбы с ненавистью в Интернете. Она предполагает регулирование и реформы, сосредоточенные на антидискриминационных мерах; корректировка алгоритмов соцсетей, чтобы не рекомендовать контент экстремизма и ненависти; разработку нормативно-правовой базы по защите жертв харасмента; распространение медиаграмотности и образования по борьбе с дезинформацией для всех пользователей в любом возрасте.

Для борьбы с антисемитизмом ООН планирует охранять религиозные памятки. Об этом во время форума рассказал Верховный представитель ООН из Альянса цивилизаций Мигель Моратинос.

Моратинос отметил, что генеральный секретарь Организации Объединенных Наций объявил искоренение первопричины нетерпимости и ненависти к первоочередным задачам ООН. По его словам, для этого необходимо разработать глобальный целостный подход, объединяющий правительства, общество, лидеров мнений, СМИ и образовательные учреждения.

«Сейчас с помощью инициации Стратегии и Плана действий Организации Объединенных Наций по борьбе с разжиганием ненависти он призывает к действиям в защиту прав человека, а ООН планирует охранять религиозные объекты для борьбы с антисемитизмом. Я аплодирую работе ООН, которая делает большую часть тяжелой работы. Это также наша общая обязанность – стать и выступить против разжигания ненависти и преследования евреев», – заявил Моратинос.

По словам Верховного представителя ООН, образование остается ключевым элементом любого подхода к борьбе с антисемитизмом. В частности, речь идет о сохранении и распространении информации о Холокосте и свидетельствах выживших.

«Очень важно, чтобы наши молодые люди могли услышать печальные истории от выживших лично как свидетельство силы устойчивости и выносливости», – сказал Мигель Моратинос.

Он акцентировал также на том, что антисемитизм — это глобальная проблема, угрожающая социальной сплоченности и стабильности нашего сообщества, поскольку антисемитизм и все проявления дискриминации и расизма выступают против демократических ценностей, прав человека, закона и основных ценностей, закрепленных в Уставе ООН.

«Антисемитские атаки и теории заговора вокруг евреев во время пандемии напоминают нам о лжи тех теорий заговора, которые привели к Холокосту. Ненависть к евреям, проявившаяся во время Холокоста, сохраняется и после 76 лет. Она имеет форму дезинформации и использует новые средства массовой информации. Искажение истории – жесткая ее форма», – резюмировал Моратинос.

Третий Kyiv Jewish Forum, организованный Еврейской конфедерацией Украины в партнерстве с Combat Antisemitism Movement и Center for Jewish Impact, проходит 15-16 декабря в формате онлайн-конференции.

Как заявлял основатель Kyiv Jewish Forum, президент Еврейской конфедерации Украины, вице-президент Всемирного Еврейского Конгресса Борис Ложкин, первый форум состоялся в Киеве в 2019 году при участии 500 представителей еврейских организаций и правительств со всего мира. А в прошлом году аудитория второго KJF достигла уже 83 тысяч.

Мы собрали для вас самые лучшие рассказы о Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Рассказы от первого лица, не придуманные, живые воспоминания фронтовиков и свидетелей войны. 

Рассказ о войне из книги священника Александра Дьяченко «Преодоление»

— Я не всегда была старой и немощной, я жила в белорусской деревне, у меня была се­мья, очень хороший муж. Но пришли немцы, муж, как и другие мужчины, ушел в партизаны, он был их командиром. Мы, женщины, поддерживали своих мужчин, чем могли. Об этом ста­ло известно немцам. Они приехали в деревню рано утром. Выгнали всех из домов и, как ско­тину, погнали на станцию в соседний городок. Там нас уже ждали вагоны. Людей набивали в те­плушки так, что мы могли только стоять. Ехали с остановками двое суток, ни воды, ни пищи нам не давали. Когда нас наконец выгрузили из ваго­нов, то некоторые были уже не в состоянии дви­гаться. Тогда охрана стала сбрасывать их на зем­лю и добивать прикладами карабинов. А потом нам показали направление к воротам и сказали: «Бегите». Как только мы пробежали половину расстояния, спустили собак. До ворот добежали самые сильные. Тогда собак отогнали, всех, кто остался, построили в колонну и повели сквозь ворота, на которых по-немецки было написано: «Каждому — свое». С тех пор, мальчик, я не могу смотреть на высокие печные трубы.

Она оголила руку и показала мне наколку из ряда цифр на внутренней стороне руки, бли­же к локтю. Я знал, что это татуировка, у моего папы был на груди наколот танк, потому что он танкист, но зачем колоть цифры?

— Это мой номер в Освенциме.

Помню, что еще она рассказывала о том, как их освобождали наши танкисты и как ей повезло дожить до этого дня. Про сам лагерь и о том, что в нем происходило, она не расска­зывала мне ничего, наверное, жалела мою детскую голову.

Об Освенциме я узнал уже позд­нее. Узнал и понял, почему моя соседка не мог­ла смотреть на трубы нашей котельной.

Мой отец во время войны тоже оказался на оккупированной территории. Досталось им от немцев, ох, как досталось. А когда наши по­гнали немчуру, то те, понимая, что подросшие мальчишки — завтрашние солдаты, решили их расстрелять. Собрали всех и повели в лог, а тут наш самолетик — увидел скопление людей и дал рядом очередь. Немцы на землю, а пацаны — врассыпную. Моему папе повезло, он убежал, с простреленной рукой, но убежал. Не всем тог­да повезло.

В Германию мой отец входил танкистом. Их танковая бригада отличилась под Берли­ном на Зееловских высотах. Я видел фотогра­фии этих ребят. Молодежь, а вся грудь в орде­нах, несколько человек — Герои. Многие, как и мой папа, были призваны в действующую ар­мию с оккупированных земель, и многим было за что мстить немцам. Поэтому, может, и воева­ли так отчаянно храбро.

Шли по Европе, осво­бождали узников концлагерей и били врага, до­бивая беспощадно. «Мы рвались в саму Герма­нию, мы мечтали, как размажем ее траками гу­сениц наших танков. У нас была особая часть, даже форма одежды была черная. Мы еще сме­ялись, как бы нас с эсэсовцами не спутали».

Сразу по окончании войны бригада моего отца была размещена в одном из маленьких не­мецких городков. Вернее, в руинах, что от него остались. Сами кое-как расположились в подва­лах зданий, а вот помещения для столовой не было. И командир бригады, молодой полков­ник, распорядился сбивать столы из щитов и ставить временную столовую прямо на площа­ди городка.

«И вот наш первый мирный обед. Полевые кухни, повара, все, как обычно, но солдаты си­дят не на земле или на танке, а, как положено, за столами. Только начали обедать, и вдруг из всех этих руин, подвалов, щелей, как тараканы, начали выползать немецкие дети. Кто-то сто­ит, а кто-то уже и стоять от голода не может. Стоят и смотрят на нас, как собаки. И не знаю, как это получилось, но я своей простреленной рукой взял хлеб и сунул в карман, смотрю ти­хонько, а все наши ребята, не поднимая глаз друга на друга, делают то же самое».

А потом они кормили немецких детей, отда­вали все, что только можно было каким-то обра­зом утаить от обеда, сами еще вчерашние дети, которых совсем недавно, не дрогнув, насилова­ли, сжигали, расстреливали отцы этих немецких детей на захваченной ими нашей земле.

Командир бригады, Герой Советского Со­юза, по национальности еврей, родителей ко­торого, как и всех других евреев маленького бе­лорусского городка, каратели живыми закопа­ли в землю, имел полное право, как моральное, так и военное, залпами отогнать немецких «вы­родков» от своих танкистов. Они объедали его солдат, понижали их боеспособность, многие из этих детей были еще и больны и могли рас­пространить заразу среди личного состава.

Но полковник, вместо того чтобы стре­лять, приказал увеличить норму расхода про­дуктов. И немецких детей по приказу еврея кормили вместе с его солдатами.

Думаешь, что это за явление такое — Рус­ский Солдат? Откуда такое милосердие? Поче­му не мстили? Кажется, это выше любых сил — узнать, что всю твою родню живьем закопа­ли, возможно, отцы этих же детей, видеть кон­цлагеря с множеством тел замученных людей. И вместо того чтобы «оторваться» на детях и женах врага, они, напротив, спасали их, кор­мили, лечили.

С описываемых событий прошло несколь­ко лет, и мой папа, окончив военное училище в пятидесятые годы, вновь проходил военную службу в Германии, но уже офицером. Как-то на улице одного города его окликнул молодой немец. Он подбежал к моему отцу, схватил его за руку и спросил:

— Вы не узнаете меня? Да, конечно, сейчас во мне трудно узнать того голодного оборванного мальчишку. Но я вас запомнил, как вы тог­да кормили нас среди руин. Поверьте, мы ни­когда этого не забудем.

Вот так мы приобретали друзей на Западе, силой оружия и всепобеждающей силой хри­стианской любви.

***

Живы. Выдержим. Победим.

ПРАВДА О ВОЙНЕ

Надо отметить, что далеко не на всех произвело убедительное впечатление выступление В. М. Молотова в первый день войны, а заключительная фраза у некоторых бойцов вызвала иронию. Когда мы, врачи, спрашивали у них, как дела на фронте, а жили мы только этим, часто слышали ответ: «Драпаем. Победа за нами… то есть у немцев!»

Не могу сказать, что и выступление И. В. Сталина на всех подействовало положительно, хотя на большинство от него повеяло теплом. Но в темноте большой очереди за водой в подвале дома, где жили Яковлевы, я услышал однажды: «Вот! Братьями, сестрами стали! Забыл, как за опоздания в тюрьму сажал. Пискнула крыса, когда хвост прижали!» Народ при этом безмолвствовал. Приблизительно подобные высказывания я слышал неоднократно.

Подъему патриотизма способствовали еще два фактора. Во-первых, это зверства фашистов на нашей территории. Сообщения газет, что в Катыни под Смоленском немцы расстреляли десятки тысяч плененных нами поляков, а не мы во время отступления, как уверяли немцы, воспринимались без злобы. Все могло быть. «Не могли же мы их оставить немцам», — рассуждали некоторые. Но вот убийство наших людей население простить не могло.

В феврале 1942 года моя старшая операционная медсестра А. П. Павлова получила с освобожденных берегов Селигера письмо, где рассказывалось, как после взрыва ручной фанаты в штабной избе немцев они повесили почти всех мужчин, в том числе и брата Павловой. Повесили его на березе у родной избы, и висел он почти два месяца на глазах у жены и троих детей. Настроение от этого известия у всего госпиталя стало грозным для немцев: Павлову любили и персонал, и раненые бойцы… Я добился, чтобы во всех палатах прочли подлинник письма, а пожелтевшее от слез лицо Павловой было в перевязочной у всех перед глазами…

Второе, что обрадовало всех, это примирение с церковью. Православная церковь проявила в своих сборах на войну истинный патриотизм, и он был оценен. На патриарха и духовенство посыпались правительственные награды. На эти средства создавались авиаэскадрильи и танковые дивизии с названиями «Александр Невский» и «Дмитрий Донской». Показывали фильм, где священник с председателем райисполкома, партизаном, уничтожает зверствующих фашистов. Фильм заканчивался тем, что старый звонарь поднимается на колокольню и бьет в набат, перед этим широко перекрестясь. Прямо звучало: «Осени себя крестным знамением, русский народ!» У раненых зрителей, да и у персонала блестели слезы на глазах, когда зажигался свет.

Наоборот, огромные деньги, внесенные председателем колхоза, кажется, Ферапонтом Головатым, вызывали злобные улыбки. «Ишь как наворовался на голодных колхозниках», — говорили раненые из крестьян.

Громадное возмущение у населения вызвала и деятельность пятой колонны, то есть внутренних врагов. Я сам убедился, как их было много: немецким самолетам сигнализировали из окон даже разноцветными ракетами. В ноябре 1941 года в госпитале Нейрохирургического института сигнализировали из окна азбукой Морзе. Дежурный врач Мальм, совершенно спившийся и деклассированный человек, сказал, что сигнализация шла из окна операционной, где дежурила моя жена. Начальник госпиталя Бондарчук на утренней пятиминутке сказал, что он за Кудрину ручается, а дня через два сигнальщика взяли, и навсегда исчез сам Мальм.

Мой учитель игры на скрипке Александров Ю. А., коммунист, хотя и скрыто религиозный, чахоточный человек, работал начальником пожарной охраны Дома Красной Армии на углу Литейного и Кировской. Он гнался за ракетчиком, явно работником Дома Красной Армии, но не смог рассмотреть его в темноте и не догнал, но ракетницу тот бросил под ноги Александрову.

Быт в институте постепенно налаживался. Стало лучше работать центральное отопление, электрический свет стал почти постоянным, появилась вода в водопроводе. Мы ходили в кино. Такие фильмы, как «Два бойца», «Жила-была девочка» и другие, смотрели с нескрываемым чувством.

На «Два бойца» санитарка смогла взять билеты в кинотеатр «Октябрь» на сеанс позже, чем мы рассчитывали. Придя на следующий сеанс, мы узнали, что снаряд попал во двор этого кинотеатра, куда выпускали посетителей предыдущего сеанса, и многие были убиты и ранены.

Лето 1942 года прошло через сердца обывателей очень грустно. Окружение и разгром наших войск под Харьковом, сильно пополнившие количество наших пленных в Германии, навели большое на всех уныние. Новое наступление немцев до Волги, до Сталинграда, очень тяжело всеми переживалось. Смертность населения, особенно усиленная в весенние месяцы, несмотря на некоторое улучшение питания, как результат дистрофии, а также гибель людей от авиабомб и артиллерийских обстрелов ощутили все.

У жены украли в середине мая мою и ее продовольственные карточки, отчего мы снова очень сильно голодали. А надо было готовиться к зиме.

Мы не только обработали и засадили огороды в Рыбацком и Мурзинке, но получили изрядную полосу земли в саду у Зимнего дворца, который был отдан нашему госпиталю. Это была превосходная земля. Другие ленинградцы обрабатывали другие сады, скверы, Марсово поле. Мы посадили даже десятка два глазков от картофеля с прилегающим кусочком шелухи, а также капусту, брюкву, морковь, лук-сеянец и особенно много турнепса. Сажали везде, где только был клочок земли.

Жена же, боясь недостатка белковой пищи, собирала с овощей слизняков и мариновала их в двух больших банках. Впрочем, они не пригодились, и весной 1943 года их выбросили.

Наступившая зима 1942/43 года была мягкой. Транспорт больше не останавливался, все деревянные дома на окраинах Ленинграда, в том числе и дома в Мурзинке, снесли на топливо и запаслись им на зиму. В помещениях был электрический свет. Вскоре ученым дали особые литерные пайки. Мне как кандидату наук дали литерный паек группы Б. В него ежемесячно входили 2 кг сахара, 2 кг крупы, 2 кг мяса, 2 кг муки, 0,5 кг масла и 10 пачек папирос «Беломорканал». Это было роскошно, и это нас спасло.

Обмороки у меня прекратились. Я даже легко всю ночь дежурил с женой, охраняя огород у Зимнего дворца по очереди, три раза за лето. Впрочем, несмотря на охрану, все до одного кочана капусты украли.

Большое значение имело искусство. Мы начали больше читать, чаще бывать в кино, смотреть кинопередачи в госпитале, ходить на концерты самодеятельности и приезжавших к нам артистов. Однажды мы с женой были на концерте приехавших в Ленинград Д. Ойстраха и Л. Оборина. Когда Д. Ойстрах играл, а Л. Оборин аккомпанировал, в зале было холодновато. Внезапно голос тихо сказал: «Воздушная тревога, воздушная тревога! Желающие могут спуститься в бомбоубежище!» В переполненном зале никто не двинулся, Ойстрах благодарно и понимающе улыбнулся нам всем одними глазами и продолжал играть, ни на мгновение не споткнувшись. Хотя в ноги толкало от взрывов и доносились их звуки и тявканье зениток, музыка поглотила все. С тех пор эти два музыканта стали моими самыми большими любимцами и боевыми друзьями без знакомства.

К осени 1942 года Ленинград сильно опустел, что тоже облегчало его снабжение. К моменту начала блокады в городе, переполненном беженцами, выдавалось до 7 миллионов карточек. Весной 1942 года их выдали только 900 тысяч.

Эвакуировались многие, в том числе и часть 2-го Медицинского института. Остальные вузы уехали все. Но все же считают, что Ленинград смогли покинуть по Дороге жизни около двух миллионов. Таким образом, около четырех миллионов умерло (По официальным данным в блокадном Ленинграде умерло около 600 тысяч человек, по другим — около 1 миллиона. — ред.) цифра, значительно превышающая официальную. Далеко не все мертвецы попали на кладбище. Громадный ров между Саратовской колонией и лесом, идущим к Колтушам и Всеволожской, принял в себя сотни тысяч мертвецов и сровнялся с землей. Сейчас там пригородный огород, и следов не осталось. Но шуршащая ботва и веселые голоса убирающих урожай — не меньшее счастье для погибших, чем траурная музыка Пискаревского кладбища.

Немного о детях. Их судьба была ужасна. По детским карточкам почти ничего не давали. Мне как-то особенно живо вспоминаются два случая.

В самую суровую часть зимы 1941/42 года я брел из Бехтеревки на улицу Пестеля в свой госпиталь. Опухшие ноги почти не шли, голова кружилась, каждый осторожный шаг преследовал одну цель: продвинуться вперед и не упасть при этом. На Староневском я захотел зайти в булочную, чтобы отоварить две наши карточки и хоть немного согреться. Мороз пробирал до костей. Я стал в очередь и заметил, что около прилавка стоит мальчишка лет семи-восьми. Он наклонился и весь как бы сжался. Вдруг он выхватил кусок хлеба у только что получившей его женщины, упал, сжавшись в ко-1 мок спиной кверху, как ежик, и начал жадно рвать хлеб зубами. Женщина, утратившая хлеб, дико завопила: наверное, ее дома ждала с нетерпением голодная семья. Очередь смешалась. Многие бросились бить и топтать мальчишку, который продолжал есть, ватник и шапка защищали его. «Мужчина! Хоть бы вы помогли», — крикнул мне кто-то, очевидно, потому, что я был единственным мужчиной в булочной. Меня закачало, сильно закружилась голова. «Звери вы, звери», — прохрипел я и, шатаясь, вышел на мороз. Я не мог спасти ребенка. Достаточно было легкого толчка, и меня, безусловно, приняли бы разъяренные люди за сообщника, и я упал бы.

Да, я обыватель. Я не кинулся спасать этого мальчишку. «Не обернуться в оборотня, зверя», — писала в эти дни наша любимая Ольга Берггольц. Дивная женщина! Она многим помогала перенести блокаду и сохраняла в нас необходимую человечность.

Я от имени их пошлю за рубеж телеграмму:

«Живы. Выдержим. Победим».

Но неготовность разделить участь избиваемого ребенка навсегда осталась у меня зарубкой на совести…

Второй случай произошел позже. Мы получили только что, но уже во второй раз, литерный паек и вдвоем с женой несли его по Литейному, направляясь домой. Сугробы были и во вторую блокадную зиму достаточно высоки. Почти напротив дома Н. А. Некрасова, откуда он любовался парадным подъездом, цепляясь за погруженную в снег решетку, шел ребенок лет четырех-пяти. Он с трудом передвигал ноги, огромные глаза на иссохшем старческом лице с ужасом вглядывались в окружающий мир. Ноги его заплетались. Тамара вытащила большой, двойной, кусок сахара и протянула ему. Он сначала не понял и весь сжался, а потом вдруг рывком схватил этот сахар, прижал к груди и замер от страха, что все случившееся или сон, или неправда… Мы пошли дальше. Ну, что же большее могли сделать еле бредущие обыватели?

ПРОРЫВ БЛОКАДЫ

Все ленинградцы ежедневно говорили о прорыве блокады, о предстоящей победе, мирной жизни и восстановлении страны, втором фронте, то есть об активном включении в войну союзников. На союзников, впрочем, мало надеялись. «План уже начерчился, но рузвельтатов никаких»,— шутили ленинградцы. Вспоминали и индейскую мудрость: «У меня три друга: первый — мой друг, второй — друг моего друга и третий — враг моего врага». Все считали, что третья степень дружбы только и объединяет нас с нашими союзниками. (Так, кстати, и оказалось: второй фронт появился только тогда, когда ясно стало, что мы сможем освободить одни всю Европу.)

Редко кто говорил о других исходах. Были люди, которые считали, что Ленинград после войны должен стать свободным городом. Но все сразу же обрывали таких, вспоминая и «Окно в Европу», и «Медного всадника», и историческое значение для России выхода к Балтийскому морю. Но о прорыве блокады говорили ежедневно и всюду: за работой, на дежурствах на крышах, когда «лопатами отбивались от самолетов», гася зажигалки, за скудной едой, укладываясь в холодную постель и во время немудрого в те времена самообслуживания. Ждали, надеялись. Долго и упорно. Говорили то о Федюнинском и его усах, то о Кулике, то о Мерецкове.

В призывных комиссиях на фронт брали почти всех. Меня откомандировали туда из госпиталя. Помню, что только двубезрукому я дал освобождение, удивившись замечательным протезам, скрывавшим его недостаток. «Вы не бойтесь, берите с язвой желудка, туберкулезных. Ведь всем им придется быть на фронте не больше недели. Если не убьют, то ранят, и они попадут в госпиталь», — говорил нам военком Дзержинского района.

И действительно, война шла большой кровью. При попытках пробиться на связь с Большой землей под Красным Бором остались груды тел, особенно вдоль насыпей. «Невский пятачок» и Синявинские болота не сходили с языка. Ленинградцы бились неистово. Каждый знал, что за его спиной его же семья умирает с голоду. Но все попытки прорыва блокады не вели к успеху, наполнялись только наши госпитали искалеченными и умирающими.

С ужасом мы узнали о гибели целой армии и предательстве Власова. Этому поневоле пришлось поверить. Ведь, когда читали нам о Павлове и других расстрелянных генералах Западного фронта, никто не верил, что они предатели и «враги народа», как нас в этом убеждали. Вспоминали, что это же говорилось о Якире, Тухачевском, Уборевиче, даже о Блюхере.

Летняя кампания 1942 года началась, как я писал, крайне неудачно и удручающе, но уже осенью стали много говорить об упорстве наших под Сталинградом. Бои затянулись, подходила зима, а в ней мы надеялись на свои русские силы и русскую выносливость. Радостные вести о контрнаступлении под Сталинградом, окружении Паулюса с его 6-й армией, неудачи Манштейна в попытках прорвать это окружение давали ленинградцам новую надежду в канун Нового, 1943 года.

Я встречал Новый год с женой вдвоем, вернувшись часам к 11 в каморку, где мы жили при госпитале, из обхода по эвакогоспиталям. Была рюмка разведенного спирта, два ломтика сала, кусок хлеба грамм 200 и горячий чай с кусочком сахара! Целое пиршество!

События не заставили себя ждать. Раненых почти всех выписали: кого комиссовали, кого отправили в батальоны выздоравливающих, кого увезли на Большую землю. Но недолго бродили мы по опустевшему госпиталю после суматохи его разгрузки. Потоком пошли свежие раненые прямо с позиций, грязные, перевязанные часто индивидуальным пакетом поверх шинели, кровоточащие. Мы были и медсанбатом, и полевым, и фронтовым госпиталем. Одни стали на сортировку, другие — к операционным столам для бессменного оперирования. Некогда было поесть, да и не до еды стало.

Не первый раз шли к нам такие потоки, но этот был слишком мучителен и утомителен. Все время требовалось тяжелейшее сочетание физической работы с умственной, нравственных человеческих переживаний с четкостью сухой работы хирурга.

На третьи сутки мужчины уже не выдерживали. Им давали по 100 грамм разведенного спирта и посылали часа на три спать, хотя приемный покой завален был ранеными, нуждающимися в срочнейших операциях. Иначе они начинали плохо, полусонно оперировать. Молодцы женщины! Они не только во много раз лучше мужчин переносили тяготы блокады, гораздо реже погибали от дистрофии, но и работали, не жалуясь на усталость и четко выполняя свои обязанности.

В нашей операционной операции шли на трех столах: за каждым — врач и сестра, на все три стола — еще одна сестра, заменяющая операционную. Кадровые операционные и перевязочные сестры все до одной ассистировали на операциях. Привычка работать по много ночей подряд в Бехтеревке, больнице им. 25-го Октября и на «скорой помощи» меня выручила. Я выдержал это испытание, с гордостью могу сказать, как женщины.

Ночью 18 января нам привезли раненую женщину. В этот день убило ее мужа, а она была тяжело ранена в мозг, в левую височную долю. Осколок с обломками костей внедрился в глубину, полностью парализовав ей обе правые конечности и лишив ее возможности говорить, но при сохранении понимания чужой речи. Женщины-бойцы попадали к нам, но не часто. Я ее взял на свой стол, уложил на правый, парализованный бок, обезболил кожу и очень удачно удалил металлический осколок и внедрившиеся в мозг осколки кости. «Милая моя, — сказал я, кончая операцию и готовясь к следующей, — все будет хорошо. Осколок я достал, и речь к вам вернется, а паралич целиком пройдет. Вы полностью выздоровеете!»

Вдруг моя раненая сверху лежащей свободной рукой стала манить меня к себе. Я знал, что она не скоро еще начнет говорить, и думал, что она мне что-нибудь шепнет, хотя это казалось невероятным. И вдруг раненая своей здоровой голой, но крепкой рукой бойца охватила мне шею, прижала мое лицо к своим губам и крепко поцеловала. Я не выдержал. Я не спал четвертые сутки, почти не ел и только изредка, держа папироску корнцангом, курил. Все помутилось в моей голове, и, как одержимый, я выскочил в коридор, чтобы хоть на одну минуту прийти в себя. Ведь есть же страшная несправедливость в том, что женщин — продолжательниц рода и смягчающих нравы начала в человечестве, тоже убивают. И вот в этот момент заговорил, извещая о прорыве блокады и соединении Ленинградского фронта с Волховским, наш громкоговоритель.

Была глубокая ночь, но что тут началось! Я стоял окровавленный после операции, совершенно обалдевший от пережитого и услышанного, а ко мне бежали сестры, санитарки, бойцы… Кто с рукой на «аэроплане», то есть на отводящей согнутую руку шине, кто на костылях, кто еще кровоточа через недавно наложенную повязку. И вот начались бесконечные поцелуи. Целовали меня все, несмотря на мой устрашающий от пролитой крови вид. А я стоял, пропустил минут 15 из драгоценного времени для оперирования других нуждавшихся раненых, выдерживая эти бесчисленные объятия и поцелуи.

***

Рассказ о Великой Отечественной войне фронтовика

1 год назад в этот день началась война, разделившая историю не только нашей страны, а и всего мира на до и после. Рассказывает участник Великой Отечественной войны Марк Павлович Иванихин, председатель Совета ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов Восточного административного округа.

Марк Павлович вспоминает день начала войны:

— День начала войны – это день, когда наша жизнь переломилась пополам. Было хорошее, светлое воскресенье, и вдруг объявили о войне, о первых бомбежках. Все поняли, что придется очень многое выдержать, 280 дивизий пошли на нашу страну. У меня семья военная, отец был подполковником. За ним сразу пришла машина, он взял свой «тревожный» чемодан (это чемодан, в котором всегда наготове было самое необходимое), и мы вместе поехали в училище, я как курсант, а отец как преподаватель.

Сразу все изменилось, всем стало понятно, что эта война будет надолго. Тревожные новости погрузили в другую жизнь, говорили о том, что немцы постоянно продвигаются вперед. Этот день был ясный, солнечный, а под вечер уже началась мобилизация.

Такими остались мои воспоминания, мальчишки 18-ти лет. Отцу было 43 года, он работал старшим преподавателем в первом Московском Артиллерийском училище имени Красина, где учился и я. Это было первое училище, которое выпустило в войну офицеров, воевавших на «Катюшах». Я всю войну воевал на «Катюшах».

— Молодые неопытные ребята шли под пули. Это была верная смерть?

— Мы все-таки многое умели. Еще в школе нам всем нужно было сдать норматив на значок ГТО (готов к труду и обороне). Тренировались почти как в армии: нужно было пробежать, проползти, проплыть, а также учили перевязывать раны, накладывать шины при переломах и так далее. Хоть война и была внезапной, мы немного были готовы защищать свою Родину.

Я воевал на фронте с 6 октября 1941 по апрель 1945 г. Участвовал в сражениях за Сталинград, на Курской Дуге, и от Курской Дуги через Украину и Польшу дошел до Берлина.

Война – это ужасное испытание. Это постоянная смерть, которая рядом с тобой и угрожает тебе. У ног рвутся снаряды, на тебя идут вражеские танки, сверху к тебе прицеливаются стаи немецких самолетов, артиллерия стреляет. Кажется, что земля превращается в маленькое место, где тебе некуда деться.

Я был командиром, у меня находилось 60 человек в подчинении. За всех этих людей надо отвечать. И, несмотря на самолеты и танки, которые ищут твоей смерти, нужно держать и себя в руках, и держать в руках солдат, сержантов и офицеров. Это выполнить сложно.

Не могу забыть концлагерь Майданек. Мы освободили этот лагерь смерти, увидели изможденных людей: кожа и кости. А особенно помнятся детишки с разрезанными руками, у них все время брали кровь. Мы увидели мешки с человеческими скальпами. Увидели камеры пыток и опытов. Что таить, это вызвало ненависть к противнику.

Еще помню, зашли в отвоеванную деревню, увидели церковь, а в ней немцы устроили конюшню. У меня солдаты были из всех городов советского союза, даже из Сибири, у многих погибли отцы на войне. И эти ребята говорили: «Дойдем до Германии, семьи фрицев перебьем, и дома их сожжем». И вот вошли мы в первый немецкий город, бойцы ворвались в дом немецкого летчика, увидели фрау и четверо маленьких детей. Вы думаете, кто-то их тронул? Никто из солдат ничего плохого им не сделал. Русский человек отходчив.

Все немецкие города, которые мы проходили, остались целы, за исключением Берлина, в котором было сильное сопротивление.

У меня четыре ордена. Орден Александра Невского, который получил за Берлин; орден Отечественной войны I-ой степени, два ордена Отечественной войны II степени. Также медаль за боевые заслуги, медаль за победу над Германией, за оборону Москвы, за оборону Сталинграда, за освобождение Варшавы и за взятие Берлина. Это основные медали, а всего их порядка пятидесяти. Все мы, пережившие военные годы, хотим одного — мира. И чтобы ценен был тот народ, который одержал победу.

Фото Юлии Маковейчук

Читать Рассказы о войне 1941-1945 гг.

[Видео] 1942. Разведка. Чудо на Адриана и Наталью

22 июня…

Монахиня Адриана (Малышева): Война — как фотография (ВИДЕО)

Правда о первых днях Великой Отечественной войны

Непридуманные рассказы о войне (портал)

Евреи воевали в Ташкенте — эта всем известная присказка подлая ложь. В рядах Красной Армии воевало более 500 тысяч евреев, 167 тысяч из них были офицерами и 350 тысяч рядовыми. В боях погибло более 200 тысяч еврейских солдат и офицеров.

В командовании Советской Армии было 92 общевойсковых генералов-евреев, 26 генералов авиации, 33 генерала артиллерии, 13 генерала танковых войск, 7 генералов войск связи, 5 генералов технических войск, 18 генералов инженерно-авиационной службы, 15 генералов инженерно-артиллерийской службы, 9 генералов инженерно-танковой службы, 34 генерала инженерно-технической службы, 6 адмиралов-инженеров… Евреями были 9 командующих армиями и флотилиями, 8 начальников штабов фронтов, флотов, округов, 12 командиров корпусов, 64 командира дивизий, 52 командира танковых бригад. Всего в годы войны в вооруженных силах страны служили 305 евреев в звании генералов и адмиралов, 38 погибли.

Звание Героя Советского Союза было присвоено 157 воинам-евреям. В пересчете на сто тысяч еврейского населения 6,83 Героя. Впереди только русские — 7,66 Героев на сто тысяч, затем, после евреев, идут украинцы — 5,88 и белорусы — 4,19. Всего звание Героя посмертно было присвоено 45 воинам-евреям, то есть более четверти всех удостоенных этого звания. И это при том, что чтобы быть представленным к Высокому Званию Героя, еврею — как все понимают — надо было совершить какой-то совсем уж неслыханный подвиг. Иначе бы не только орден не дали, но даже и не представили бы.

Подвиг Матросова за годы войны повторили четыре еврея, причем рядовой Абрам Левин лег грудью на амбразуру на год раньше Матросова (22 февраля 1942-го), а награжден орденом Отечественной войны I степени (посмертно) лишь через через 15 лет! Ну а Сержант Товье Райз после того, как телом закрыл амбразуру, смог остаться в живых, хотя и получил 18 ранений. Вы только представьте себе, какая координация, самообладание и самоконтроль были у человека в воистину запредельных условиях: это вам не прыжки с вышки, с которой чтоб сделать тройное сальто чемпиону смелость нужна, это в миллион раз смелее!

• Замечу к слову, что мой дед, Магаршак Григорий Давидович, в Первую Мировую Войну, будучи солдатом, стал Полным Георгиевским Кавалером, а во вторую, пойдя добровольцем на фронт и попав в окружение, всех, кто за ним пошел, вывел к своим. Второй дедушка, Абрам Иосифович Хавин, в Первую Мировую заслужил два Георгия, а во Вторую, уже в преклонных годах, был военным врачем. Я родился после войны, но с уверенностью констатирую: в моем еврейком роду трусов не было.

Можно любить или не любить Сталина, обвинять его в антисемитизме, голодоморе и Великом Терроне или же славить за Победу в Войне. В любом случае несомненно: в то время, как нацист Гитлер евреев уничтожал, во время Великой Отечественной Войны с фашизмом Сталин евреев спас. И даже того более. Во время своей как бы растерянности (а я полагаю, глубоких раздумий), одним из решений, которые принял Сталин, было: на время боев дать евреям возможности, равные с другими нациями воевать и приносить стране пользу. Всего лишь равные! И смотрите, что (вместе с русскими, украинцами, грузинами татарами и другими советскими гражданами) сделали евреи во время войны! О евреях солдатах, офицерах и генералах, героях Советского Союза мы кратко сказали выше. Теперь обратим вниманье на тех, о ком ни в СССР, ни в РФ никогда не говорят поименно. Чьи имена (и уж наверняка их обилие, от которого у юдофоба темнеет в глазах) остаются секретными: если не поодиночке, то в списке. О тех, кто организовал переброску заводов из Европейской части Союза на Урал и в Сибирь, а также создал новые виды вооружений.

Как известно, залогом победы было оружие, пришедшее из-за Урала, потому что с ломом наперевес и одним автоматом на отделение (как в первые месяцы нередко с добровольцами было) даже самый отважный солдат обречен на погибель. Программа передислоцирования военных заводов являлась беспрецедентной по сей день стратегической операцией, внесшей в Победу не меньший вклад, чем доблесть солдат на фронте. Ведь каждый завод из Европейской Части Союза надо было не просто перевести на новое место, а так, чтобы он сразу работать начал. И это в условиях военного времени, бомбежек железнодорожных путей и вокзалов… Неважно сколько разбомблено и утеряно — обязано заработать! И кто же руководил передислоцированием за Урал оборонных заводов, которые начинали работать чуть ли не сразу после разгрузки? Почти что одни евреи. Еврейских фамилий в списках тех, кто передислокацию осуществлял, а затем руководил созданием новых вооружений и их производством не меньше, чем при создании Атомной Бомбы (которую, напомним, создали Иоффе, Ландау, Фриш, Харитон, Курчатов,Зельдович, Левич, Гуревич, Франк, Халатников, Арцимович, Хайкин, Гинсбург, Тамм, Адамский, Гольданский, Шапиро, Шпинель, Семенович Кикоин, Рабинович, и т.д.). Судите сами:

• Нарком вооружений генерал-полковник Ванников Борис Львович (с 1939 го 1941) затем нарком боеприпасов (1942-1946).

• Нарком строительства СССР Гинзбург Семен Захарович — (1939-1946) в годы войны руководил работой по строительству оборонных и промышленных объектов, вводом в строй эвакуированных предприятий, восстановлением народного хозяйства в освобожденных районах.

• Нарком путей сообщения Каганович Лазарь Моисеевич

• Нарком танковой промышленности генерал-майор Зальцман Исаак Моисеевич, создатель и руководитель Танкограда, созданного в Челябинске на базе Челябинского тракторного завода, эвакуированных Кировского машиностроительного и Харьковского танкового заводов, которые после эвакуации начали выпускать более 1000 танков в месяц, обеспечив техническую базу побед под Москвой, Сталинградом на Орловско-Курской дуге…

• Зам. народного комиссара авиационной промышленности, отвечавший за передислокацию предприятий на Урал и в Сибирь генерал-майор Сандлер Соломон Миронович

• Генерал-майор Вишневский Давид Николаевич -В ГОДЫ ВОЙНЫ зам. народного комиссара боеприпасов. Под его руководством были разработаны новые типы взрывателей для снарядов

• зам. начальника главного управления наркомата авиационной промышленности генерал-майор Залесский Павел Яковлевич (1940-1950 гг.).

• начальник главного Управления наркомата боеприпасов генерал-майор Землеруб Виктор Абрамович — с 1942 по 1946 гг. — 

• начальник управления моторостроения и топлива авиационной промышленности Генерал-лейтенант Левин Михаил Аронович — (1941-1445)

• начальник главного управления наркомата вооружения. Генерал-майор Носовский Наум Эммануилович (I940-I946 гг.)

• начальник главного управления наркомата боеприпасов генерал-майор Франкфурт Самуил Григорьевич (1942-1946 гг) …

Прервем список лишь чтобы не выйти за рамки формата блогов на ЭХЕ. Давайте с благодарностью вспомним этих людей. Внесших (как и патриоты-фронтовики и патриоты оборонной промышленности других национальностей, отличающихся от патриотов-евреев тем, что ни о ком из них не говорят, что они воевали в Ташкенте) громадный вклад в Победу, которую каждый год празднуем. И пусть от этих фамилий потемнеет в глазах у тех, кто не уставает бесстыдно лгать, дескать «евреи воевали в Ташкенте» и «все ж..ы трусы».

Ну а вклад евреев в разработку новых видов вооружений Советской Армии еще более беспрецедентен (если такое возможно). И ни с какими процентами евреев среди населения несравним. Судите сами.

• Создатель ракетных комплексов Круг, Бук, Куб, С-300,Антей -Люльев

• Создатель ПВО и ПРО — ЛившицА.Л., а систем их управления — Лившиц М.И., Залман

• Создатели самолётов Ла 5, Ла 7, сверхзвукового Ла-160, ракеты ПВО «Даль» и «Буря» — Лавочкин (Айзикович), Тайц, Фельснер, Хейфец (за годы войны было выпущено 22 тыс. самолётов)

• Создатели самолётов МИГ-Артем Иванович Микоян (брат Анастаса Ивановича, того самого, о котором говорили от Ильича до Ильича без строгача и паралича) и Гуревич («всего лишь» авиаконструктор, без родственников в правительстве: в слове МИГ третья буква от первой в его фамилии),

• Создатель вертолётов Ми— Миль

• Создатели ТУ-3, ТУ-4. ТУ-8 -Туполев, Кербер, Френкель.

• Создатели ЯК-1, ЯК-4, ЯК-9 Яковлев, Донской, Закс, Зонштайн.

• Создатели ПЕ-2 и ПЕ-8— Петляков, Изаксон.

• Создателями самолётов (генеральными и главными конструкторами) были — Бисноват, Хорол, Иосилович, Фельснер, Вайнберг, Черняков, Борин, Вигдорчик, Ицкович.

• Создатели ракетостроения и авиационных двигателей — Косберг, Шапошник, Бисноват, Изаксон, Неман, Гинсбург

• Создатель авиационных пушек Н-37,НС-45,НС-23, танковых и противотанковых орудий — Нудельман

• Создатели автоматических зенитных комплексов — Левин, Люльев, Хорол.

• Создатель самоходной установки СУ-152 на базе Т-34 — Горлицкий.

• Создатель 160 мм. миномёта — Теверевский.

• Изобретатель «ежей» — генерал Гориккер.

• Создатели танков КВ и ИС и самоходных орудий СУ и ИСУ— Котин, а двигателей к ним — Вихман, Горлицкий, Бер, Вернер.

• Создатели «Катюши» — Шварц, Гонтмахер, Шор, Левин, Гай….

9 мая очередной день Победы. Давайте же возблагодарим в этот святой для каждого день всех тех, кто внес в победу над гитлеровцами нелюдями свой вклад. Отдав жизнь и потеряв здоровье на фронте — или передислоцируя промышленные предприятия и создавая новые виды вооружений в тылу. Но одновременно с этим давайте же прекратим наконец лгать, оскорблять и замалчивать вклад в Победу над фашизмом евреев. Не только из нравственных побуждений. Но также и потому, что любая ложь наказуема. И возвращается бумерангом.

Слух о том, что еврей, делающий расистские и антисемитские заявления, становится кандидатом на президентских выборах во Франции, которые состоятся весной 2022 года, разлетелся по всему миру.

О, хуже того, пошли слухи о том, что этот якобы расист и антисемит, да при этом еще и еврей Эрик Земмур пользуется серьезной поддержкой в опросах общественного мнения, прогнозирующих именно его как вполне возможного кандидата во втором туре против нынешнего президента Франции Эммануэля Макрона.

Черт побери! Как такое вообще могло случиться? Разве Земмур и впрямь расист? Неужели его действительно влечет ультраправая волна, как заявляют многие левые? Неужто Франция скатывается в фашизм?

Ну конечно же нет. То, что на самом деле происходит во Франции, — это освобождение свободы слова. Впервые за 40 лет такие темы, как иммиграция, ислам и предпочтение элитной миграции, а не массовой миграции для кого попало, открыто обсуждаются по радио и телевидению.

Причина же, по которой все эти темы наконец стали предметом дискуссии, состоит в том, что туда — в средства массовой информации — перенес их Эрик Земмур.

До Земмура говорить с опаской о мигрантах считалось «расизмом». Любой, кого беспокоила резкая смена идентичности Франции, объявлялся «крайне правым». Быть французом и защищать французскую культуру означало «признаться в симпатиях к нацизму». Любой, кто осмеливался критиковать мусульманскую иммиграцию и ислам, немедленно клеймился ярым расистом, да еще и, Боже упаси, союзником Жан-Марин Ле Пен, а потому подвергался безжалостной критике в СМИ и даже оказывался под судом.

Важнейшее достижение Земмура состоит в том, что именно он поломал этот «позорный столб». К слову, в немалой мере с помощью Жан-Марин Ле Пен — основательницы партии «Национальный фронт». Ле Пен стала первой, кто посмел критиковать мусульманскую иммиграцию и затронул наболевшие вопросы относительно ислама.

Вот только, к сожалению, делала она это столь карикатурно и примитивно, да еще и, увы, с явным расистским душком, что СМИ и лидерам Социалистической партии было совсем несложно маргинализировать и даже демонизировать ее. А вместе с ней и те самые реальные проблемы, которые поднимал Национальный фронт. Такие как идентичность страны, роль секуляризма, конкуренция на рынке труда и статус женщин.

В 2016 году историк Жорж Бенсуссан, выступая на радио, обратил внимание общества на проблему мусульманского антисемитизма. Он был немедленно закидан жалобами «антирасистских» организаций и отдан под суд. И хотя его трижды оправдали, это запугивание возымело действие. У кого после подобного правового марафона хватило бы смелости еще раз обращаться к столь проблемному вопросу о месте ислама в западном обществе в целом и во Франции в частности?

Обвинения в адрес Земмура по поводу расизма вызваны не только вопросами, связанными с иммиграцией, но и многочисленными судебными исками, которые исламистские и «антирасистские» организации, также некоторые политики подавали против него. В большинстве случаев судьи оправдывали Земмура, но иногда и нет.

Несколько раз судьи признавали его виновным. Так, в 2011 году он был осужден за утверждение о том, что «французов иммигрантского происхождения полиция останавливает чаще, чем других, поскольку большинство наркоторговцев — черные и арабы. Это факт». Земмура признали виновным не потому, что он лгал, а потому, что не смог обосновать это утверждение в суде. Ведь со времен Второй мировой войны французское законодательство запрещает упоминание этнической принадлежности в официальной статистике. В 2020 году Земмур также был осужден за «подстрекательство к ненависти».

Обвинения в расизме и антисемитизме, выдвинутые против Земмура, исходят и от еврейского истеблишмента. Главный раввин Франции недавно объявил Земмура «определенно антисемитом, явным расистом». Франсис Калифат, президент Представительного совета еврейских организаций во Франции (CRIF), призвал евреев не голосовать за него.

Еврейский истеблишмент обвинил Земмура ни много ни мало как в реабилитации маршала Петена и режима Виши, сотрудничавшими с нацистской Германией во время Второй мировой войны. Земмур говорил, что Петен «защищал французских евреев, передавая евреев иностранного происхождения нацистам в рамках неизбежного компромисса в годы оккупации. По словам Земмура, «цифры говорят сами за себя — во Франции 40% иностранных евреев были истреблены, но 90% французских евреев выжили».

Этот тезис, однако, принадлежит вовсе не Земмуру, а Алену Мишелю, раввину и еврейскому историку французского происхождения, ныне живущему в Израиле. Исходя из трудов Мишеля, Земмур должен был сказать, что от 90 до 92% французских евреев выжили во время оккупации. Кроме того, Мишель пишет: «Вопреки тому, что утверждает Серж Кларсфельд (президент Организации сыновей и дочерей евреев, депортированных из Франции), эти цифры нельзя приписывать исключительно действиям «праведников народов мира». Это была политика правительства Виши, которое замедляло применение «окончательного решения» во Франции».

При этом Мишель и Земмур согласны с тем, что французским историкам чрезвычайно трудно подвергнуть сомнению популярное мнение о том, что режим Виши не мог быть ничем иным, кроме как клоном нацистского режима.

Никто до конца не понимает, зачем Земмур вообще поднял вопрос о Виши и Второй мировой войне, однако даже жесткость обвинений в его адрес не мешает ему оставаться чрезвычайно популярным в еврейской общине.

К слову, Земмур совершенно не отрицает своего еврейского происхождения и регулярно ходит в синагогу. Он ясно дает понять, что он не сионист, но столь же четко демонстрирует и то, что он абсолютно не антисионист. Земмур говорит, что он в первую очередь принадлежит к французской культуре и французской цивилизации. Он, можно сказать, еврей «наполеоновского» типа, убежденный в том, что его религиозная принадлежность должна ограничиваться частной сферой, домом или синагогой.

Во время Французской революции 1789 года, а затем при Наполеоне евреи были «эмансипированы». Им были предоставлены все индивидуальные права, которыми обладали другие французские граждане, в обмен на отказ от общинных правил, таких как обязательный брак между евреями и предпочтение религиозных законов над законами республики. Земмур недоумевает, почему эти правила, которые столь успешно ассимилировали евреев во французское общество, не были применены и к мусульманам.

Земмур утверждает, что для спасения Франции Франция должна вернуться к политике ассимиляции. Он хотел бы, чтобы мусульмане «ассимилировали» и больше походили бы на давно состоявшихся французских граждан. «Мы должны побудить их (всех этих мусульманских мигрантов, которые приезжают во Францию) стать такими же, — сказал он, — унаследовать историю, обычаи, образ жизни, вкусы, литературу, научить смаковать слова, язык, пейзаж».

Земмур уделяет так много внимания своему желанию спасти Францию и стать французским гражданином, что иногда это даже граничит с невежливостью. В своей последней книге он без надобности ранил людей, сильно пострадавших от исламского террора. Он написал, что семьи детей, убитых в 2012 году в еврейской школе недалеко от Тулузы, повели себя как иностранцы, похоронив своих детей в Израиле, а не во Франции.

«Антропологи учат нас тому, что мы принадлежим к той стране, где мы похоронены», — написал он, по-видимому, применяя те же профранцузские стандарты для евреев, что и для мусульман. Однако еврейские семьи во Франции, которые не хотят рисковать тем, чтобы могилы их сыновей и дочерей были осквернены антисемитами, могли почувствовать себя оскорбленными.

Земмур, ставший официальным кандидатом на президентских выборах 2022 года, сможет выжить политически в течение следующих шести месяцев лишь в том случае, если средства массовой информации будут считать его жизнеспособным кандидатом, а это, в свою очередь, произойдет, только если он сможет создать вокруг себя шумиху.

Но шумиха эта может стать весьма неприятной, если не сказать злобной. Философ Ален Финкелькраут, который признает некоторые разногласия с Земмуром, тем не менее сожалеет об «анафеме», которой того пытаются предать, и говорит о Земмуре: «Он стал объектом навязчивой мстительности. Это контрпродуктивно».

Финкелькраут добавляет: «Заслуга Земмура в том, что он поставил вопрос о Франции в самый центр дебатов… Он принимает на себя экзистенциальные страдания растущего числа французов, которые задаются вопросом, останется ли Франция Францией, станет ли наконец их право на историческую преемственность уважаться или же по-прежнему будет подавляться и презираться».

В этом вся суть! Для французов, на самом деле, самый важный вопрос состоит вовсе не в том, является ли Земмур расистом или антисемитом, а в том, продолжит ли существовать Франция, какой они ее еще помнят — «с ее историей, с ее обычаями и ее образом жизни».

(Перевод Александра Непомнящего)

Источник