Рассказы нины дашевской читать

муниципальное общеобразовательное учреждение

«ЛИЦЕЙ № 9

имени заслуженного учителя школы Российской Федерации А.Н. Неверова

Дзержинского района  Волгограда»

400137, Россия, г. Волгоград, ул. 8 Воздушной Армии, 26а. Тел.: (8442) 53-63-98, факс –53-62-70

E-mail- Liseum9@yandex.ru, Сайт- Liseum9.ru

Конспект урока внеклассного чтения в 8 классе

Знакомство с рассказом Нины Дашевской

«Весенняя соната»

подготовила

 учитель русского языка и литературы

Белоконева Ирина Павловна

Волгоград  2020

Урок внеклассного чтения

Тема. Знакомство с рассказом Нины Дашевской «Весенняя соната».

Цель. Познакомить учеников с рассказом Нины Дашевской «Весенняя соната», совершенствовать навыки анализа текста.

  Ожидаемые результаты:

• личностные – 1) готовность и способность учащихся к саморазвитию и самообразованию на основе мотивации к обучению и познанию; 2) доброжелательное отношение к другому человеку, его мнению;
• метапредметные – 1) способность определять цель урока; 2) умение слушать и слышать собеседника, вести диалог, излагать свою точку зрения и аргументировать ее; 3) умение грамотно строить речевые высказывания в соответствии с задачами коммуникации.
• предметные – 1) формирование потребности в систематическом чтении как средстве познания мира и себя в этом мире; 2) воспитание квалифицированного читателя со сформированным эстетическим вкусом, способного аргументировать свое мнение и оформлять его словесно в устных и письменных высказываниях; 3) овладение смысловым анализом текста.

Оборудование: компьютер, видеопроектор; раздаточный материал (распечатка фрагментов текста рассказа), презентация.

  Методические приемы: чтение с остановками, беседа по вопросам, пересказ, элементы анализа текста, устное рисование.

Структура занятия:

1. Вступительное слово учителя.
2. Актуализация вопроса.
3. Целеполагание
4. Усвоение нового материала через чтение и анализ.
5. Рефлексия деятельности.

Ход урока

В прошлом году мы познакомились с повестью Нины Дашевской «Скрипка неизвестного мастера». Сегодня мы продолжим знакомиться с творчеством современной писательницы.

— Что мы уже знаем о ней? (музыкант, профессионал, играет на скрипке в оркестре, пишет произведения: повесть «Скрипка неизвестного мастера» — лауреат Всероссийского конкурса на лучшее произведение для детей и подростков «Книгуру» в 2013 году. В 2014 году сразу две книги Нины Дашевской были отмечены литературными наградами: сборник подростковых рассказов «Около музыки» победил в номинации «Воспитание чувств» на конкурсе «Новая детская литература» и занял первое место на конкурсе «Книгуру», а повесть «Вилли» завоевала Крапивинскую премию).

Я предлагаю вам обратиться на уроке к одному из рассказов сборника «Около музыки» –   «Весенней сонате».

— А что такое соната? (Данным итальянским словом, произошедшим от латинского «sonare» и в переводе означающим «звучать», именуется один из ведущих жанров камерной инструментальной музыки. Соната представляет собой многочастную композицию, состоящую из контрастирующих по темпу и характеру разделов, тем не менее связанных между собой единым художественным замыслом)

— Как вы думаете, о чем будет произведение с таким названием? (Возможно, о молодости, о новом этапе жизни – «весна», о любви; что-то легкое, веселое, теплое; о весне, о музыке)

— Запишите тему урока. Попробуйте сформулировать цель нашего урока, глядя на тему. (Цель – познакомиться с рассказом «Весенняя соната», понять, почему он так называется)

— Обратимся к тексту.

Чтение учителем: Переезжать не хотелось. Даже не просто не хотелось — просто не укладывалось в голове, что они вот так возьмут, и уедут. Насовсем. И никогда сюда не вернутся…

Лишь когда грузчики вынесли на ремнях пианино, и за ним обнаружился квадрат тёмных обоев — только тогда Лёлька поняла: да, на самом деле уезжают. Насовсем. Переезжают к дяде Лёне — и у мамы с ним теперь начнётся совсем другая, новая жизнь. Но почему для этого нужно было разваливать её собственную жизнь, Лёлькину?! Её даже и не спросил никто…

— От чьего имени ведется рассказ?

— Кто является главным героем?

— Что мы узнаем о Лельке?

— Как сложится жизнь Лельки на новом месте?

Новый дом, новая школа — ничего здесь ей не нравилось. Даже своя комната — впервые по-настоящему своя! — казалась чужой. С видом на гаражи… И каштаны здесь не растут.

Лёльке здесь плохо. Плохо! — и она купила в переходе чёрную куртку с черепом во всю спину. Оказалось — очень удобно; на любую погоду. Назвала её «моя черепуха», и носила, не снимая. Джинсы — подарок дяди Лёни — порезала ножницами. Ещё постриглась — совсем. То есть абсолютно, под «ноль». Мама всё молчала, только когда увидела лысую Лёлькину голову — кажется, заплакала. Ну и пусть — у неё теперь своя жизнь, а у Лёльки — своя.

— Как вы думаете, сможет ли Лелька примириться с новой жизнью, найти общий язык с родителями?

— Что для этого нужно?

— Будет ли Лельке комфортно в новой школе? Почему? Как сложатся ее отношения с одноклассниками?

— Можно ли по внешности судить о человеке?

— Как вы думаете, могли ли одноклассники предположить об интересах Лельки?

— Что нужно, чтобы найти общий язык с новым человеком в коллективе?

Чтение учениками: В новом классе пытался познакомиться некто Серый — долговязый нескладный парень, тоже весь в черепах. Лёлька так его отшила, что сама испугалась. Пыталась начать курить, но не понравилось. К тому же, курили все — оказалось даже как-то оригинальней не курить. Серый всё не отвязывался — пытался найти с Лёлькой общий язык. Спрашивал, например, какую Лёлька музыку любит.

— Бетховена, — отрезала Лёлька.

— Это чего — группа такая? — завертел Серый ушастой головой.

— Нет — это такой композитор! Людвиг Ван. Малоизвестный, в общем…

…Новая классная вдруг попросила Лёльку поговорить после уроков — удивилась, как это новенькая «девочка с большой дороги» написала лучшее в классе сочинение. И по содержанию, и по всем запятым… Не случилось ли у неглупого человека Лёльки чего в жизни — может, ей помощь нужна?

Хотелось ответить — отстаньте. Но Лёлька сдержалась и  отвесила вежливым голосом вот что:

— Я очень ценю Ваше участие, Вера Сергеевна, но у меня всё в порядке. Абсолютно.

Так-то! Совершенно не хотелось, чтобы кто-то лез в её жизнь. Вернее, в главную часть её жизни, настоящую. Это был её секрет. Вот удивилась бы Вера Сергеевна, если бы узнала, куда Лёлька ездит каждую неделю!

— Что же является главной, настоящей частью жизни Лельки?

— Куда она ездит каждую неделю?

Чтение учениками: Куда-куда, домой, конечно. На старое место. Не прямым путём — автобус — метро с пересадкой — автобус, а хитрым: на электричке. Есть такие электрички, которые въезжают в Москву с одного края, и, обогнув центр, выезжают с другой стороны. Станция — прямо возле нового дома. Лёлька прыгала в полупустую электричку, и тут начинались превращения.

«Черепуха» снималась, под ней обнаруживался приличный полосатый свитер; на лысую голову — тюбетейка, Антошкин подарок. Из электрички выходила совсем другая Лёлька, и шла не в свой старый дом — там давно чужие люди; и даже не во двор. Шла в старинное здание красного кирпича, прямо за железной дорогой. Серый бы дар речи потерял, если бы узнал. Сумасшедшая Лёлька шла в музыкальную школу.

— Как вы думаете, где Лелька настоящая – там, в новой квартире, в новой школе,  или здесь, когда возвращалась в музыкальную школу? Аргументируйте свой ответ.

Школу она окончила как раз в прошлом году, но Анна Самойловна говорила — приходи! В любой день — найдём время, позанимаемся.

Она и приходила — не то чтобы заниматься, а просто — поиграть музыку. А потом — это главное! — приходил сын Анны Самойловны, Антон.

Антон — скрипач. Они полжизни просидели за одним столом в коридоре, за уроками. Тогда ещё первоклассница Лёлька ждала тут свою маму, а он — второклассник — свою. Анна Самойловна занималась тут же, за дверью. Если у неё не было урока, то она пускала ребят в класс — Лёлька учила там математику, Антон занимался на скрипке.

За первые четыре года они обменялись едва ли десятком слов. Пока Антошка вдруг не предложил:

— Может, подыграешь мне? Тут аккомпанемент вроде несложный…

Лёлька, смущаясь, села за рояль — и перепутала с испугу больше половины нот. Но Антошку это не смутило: ещё разочек! И ещё! А давай посмотрим — что тут ещё есть интересного?

…Так началась их «читка с листа». Читать с листа — значит, играть незнакомую музыку, в первый раз. Как бы на черновик. Потом — ещё раз, третий — и всё, хватит, дальше не интересно. Следующая страница!

Антошкина учительница скрипки ругала его за эту «читку» — что это за игра, тяп-ляп — и готово! Лучше бы гаммы играл, следил за руками! …А вот Анна Самойловна как будто и не замечала, что они «читают с листа»— зато в классном шкафу откуда-то появлялись всё новые ноты…

Они переиграли весь учебный репертуар, потом взялись за Гайдна, Моцарта…

Больше всего Лёлька любила сонаты — такую музыку, где пианист не просто аккомпаниатор, но — на равных со скрипачом. Для них ничего не было «слишком сложно» или «ещё рано» — играли Шуберта, Грига, Рахманинова…

Только однажды Тошка смутился — когда на полке появился толстый том сонат Бетховена.

— Это, наверное, нам не по зубам пока, — и поставил Бетховена на место.

Лёлька окончила музыкальную школу с четвёркой по специальности, но Анна Самойловна сказала:

— Четвёрка — это ерунда. Техника, конечно, тебя подводит. Но ты, Лёлька, музыкант — настоящий. Ты приходи ко мне ещё, и главное — играй. Скучно тебе, плохо; или наоборот, радость. Играй! Знаешь… Люди, они всякие бывают. И в жизни бывает всякое. А твой инструмент не предаст никогда.

— Как вы думаете, как будут развиваться события?

— Какую роль сыграет музыка в новой жизни Лельки?

Чтение учителем: И они играли. Антошка уже учился в музыкальном училище, но всё равно забегал в школу. И в этом году они начали-таки Бетховена. Тошка относился к нему с благоговением, Лёлька не могла понять — что он там такого нашёл? Гайдн — чистый, как вода из горной речки. Бах — сложный, умный; кажется, что старую-старую тяжёлую книгу читаешь; и вдруг понимаешь, что там… Моцарт — что тут скажешь, это сама музыка… Летит, не касаясь земли. Это, конечно, Антошкины слова, но и Лёлька с ним полностью согласна. Только что он нашёл в этом Бетховене?

Играли, конечно, кое-как — такое Лёльке сразу не осилить. Добрались с грехом пополам до пятой сонаты, Весенней…

И вдруг — сразу, с первых нот; Лёлька даже и не думала, что может быть так, в один миг — как с Джоном! С первых же нот показалось — не может быть, чтобы вообще была такая музыка. И чтобы — так просто, у Антошки под пальцами — и ответ пианино, и теперь — она, Лёлька, и опять Антон, и они вместе, и дальше, дальше… Вот так Бетховен — глухой, сумасшедший, как он сумел — такое?! А Лёлька-то всегда думала, что Бетховен — революционер: пятая симфония: та-да-да-дааам! Та — та — та — дааамммм! … судьба стучится в дверь! Прячьтесь все!… А тут — Весенняя соната. Такая нежность. Да, это правильное слово, хоть и странно произносить — нежный Бетховен…

Чтение учениками: Начался ноябрь, загнал Лёльку, наконец, домой, в новую комнату. А комната оказалась с сюрпризом, да ещё с каким!

За стенкой жила скрипка. Как это она раньше её не слышала?! Настоящая скрипка, взрослая — уж Лёлька-то в этом понимает. Скрипка играла разную музыку — со временем Лёлька выучила её наизусть. Это, кажется, Бах — а это, похоже, Чайковский. Одну пьесу Лёлька знала точно: «Кампанелла» Паганини. Антон говорил, это дико сложно — он пока ещё так не научился. Уж если Тошка не научился…

Всю зиму Лёлька слушала скрипку за стенкой и ездила к Тошке в музыкальную школу. К марту волосы у неё отросли — и уже совсем не хотелось стричь их! К тому же, облачко коротеньких волос ужасно шло ей. Это даже Серый заметил. Оказалось, он не такой уж и Серый — стихи пишет… И хорошие, представьте, стихи! Всё-таки нельзя человеку считать себя несчастным, если ему пишут стихи, да ещё у него есть скрипка за стенкой, Тошка с Бетховеном и где-то там ещё — Джон…

Первого марта Лелька встретилась с Джоном, который «зацепил ее» еще осенью, на остановке.

То есть не то чтобы встретились — Джон стоял сам по себе и смотрел на небо, а Лёлька смотрела в стекло припаркованного джипа. Потому что в стекле отражался он, Джон, и смотреть на него можно было сколько хочешь…

А вечером случилось чудо – Лелька узнала, что у нее будет брат:

Дядя Лёня, смущаясь, стал говорить что-то невнятное о том, что надо бережнее к маме относиться… Лёлька долго не могла ничего понять и по привычке надулась. А потом дошло — у неё будет брат! Надо же, настоящий брат!

— Изменилась ли Лелька?

— Оправдались ли ваши прогнозы?

Чтение учениками:

— Можете на меня рассчитывать. Ну там, гулять, или что ещё нужно, — пробурчала Лёлька, и, зачем-то хлопнув дверью, сбежала в свою комнату. Дядя Лёня, конечно, решил — она переживает. А Лёльке хотелось побыть одной. Брат будет! Уже в этом году, осенью. Листья будут, и Лёлька будет его в коляске возить, наушники в уши, и ходить-ходить бесконечно по улицам с коляской этой… Клетчатую бы купить.

… И тут за стенкой заиграла скрипка. Лёлька замерла — этого просто не могло быть! Скрипка играла Весеннюю сонату Бетховена.

Скрипку, видно, тоже накрыло весеннее настроение — ведь март же, первое число! И там, где мелодию подхватывает пианино — Лёлька открыла крышку пианино и вступила. Играла и прислушивалась — здесь ли скрипка? Здесь, здесь!

… Всё-таки они сбились, и скрипка стала играть зачем-то одну ноту. А, ну конечно — просит «ля»! Пианино у Лёльки расстроенное, на полтона ниже… Подстроились, и снова — Весенняя соната! На этот раз — от начала до конца первой части. Надо же, Лёлька помнит всё наизусть!

Какая же это музыка — волшебная, нежная, тонкая, весенняя!!!

— Почему по-другому стал восприниматься мир?

— А как вы думаете, путь к себе или путь к другому – что важнее?

— О чем же произведение Нины Дашевской? Почему оно так называется?

( Произведение о сложном внутреннем мире подростка, о взрослении, о взаимоотношениях с родителями и другими людьми, о зарождении первой симпатии, о музыке, которая помогает понять героя.

Название – 1) прямое значение: «Весенняя соната» Бетховена, которую играют герои рассказа;

2) переносное: сам рассказ построен как соната, состоит из 3 смысловых частей:

внешний мир, состоящий из 2 частей: новая жизнь Лельки – жизнь до переезда,

внутренний мир Лельки, связанный с музыкой (часть, которая объединяет 1-ю и 2-ю).

— Как вы понимаете смысл финала рассказа?

Чтение учениками:

А потом у Антошки был концерт в училище. Какой-то очень важный — играют только самые лучшие! И среди них — Антон. Лёлька приехала в училище пораньше, стояла в фойе и рассматривала старые фотографии. И тут она увидела их вдвоём.

Клетчатое пальто с Джоном стояли вместе. Не просто стояли — они были вместе, это сразу видно. У Джона была её скрипка — вот она, наконец-то Лёлька её увидела.

Лёлька даже не расстроилась. Конечно, девушка его намного старше; но она такая красивая! Странная, конечно, пара — скейт и французская машина…Эх, Джон, Джон! Ну, значит — так надо. Они очень разные; и вместе с тем — как будто в чём-то совсем одинаковые. Оба как будто с другой планеты, и оба такие красивые.

— Ну, не переживай, — сказал ей Джон. — Надо ехать — значит, надо…

А она сказала:

— Удачи, Джон! — и пошла к выходу.

И вдруг он догнал её:

— Мама, стой! Ключи забыла…

Мама?!! Вот этого точно не может быть. Она же совсем не взрослая как будто…

… Выходит, он тоже живёт у Лёльки за стенкой?! И слышал их Весеннюю сонату?

… А кто теперь объяснит, почему скрипка осталась у Джона?!

Откуда ни возьмись — Антошка:

— Лёлища, ты уже здесь! — и Джону: — Привет, Джон, играешь сегодня? — тот кивнул. — «Кампанеллу», да?

— Опять «Кампанеллу», — развёл руками Джон.

Джон! Играет сегодня!

— Лёлька, а там пустой класс есть — пойдём, поиграем! — обернулся Тошка к опешившей Лёльке.

— У тебя же концерт вроде бы…

— Да что концерт — через час ещё; что же мне, целый час сидеть и дрожать? Пойдём, правда, поиграем — что же я, зря тащил с собой Бетховена?! Давай, я мигом — только ключ от класса возьму!

Он умчался, а Лёлька смотрела на Джона и не могла поверить. Она даже сейчас не могла представить его со скрипкой (хотя потом, на концерте, оказалось — ему так же ловко со скрипкой, как и со скейтом). А он смотрел на неё — и тоже не мог поверить; Лёлька и Бетховен! — тоже было не так и просто представить её за роялем.

«Неужели — ты?» — спросил он одними глазами.

«Ага, я», — ответила Лёлька, тоже глазами.

А может, никакого такого разговора и не было, а Лёлька всё придумала.

Тогда Джон спросил по-другому, не глазами. Но и не словами. Он улыбнулся и засвистел Весеннюю сонату.

И в первый раз увидел, как Лёлька широко улыбается ему в ответ.

Рефлексия.

— На что обратили внимание сегодня на уроке?

— Какие размышления вызывает рассказ?

— Захотелось ли прочитать другие рассказы из сборника «Около музыки»?

Домашнее задание: написать отзыв на рассказ Н.Дашевской «Весенняя соната»

Методический комментарий.

Урок внеклассного чтения можно проводить в 6-8 классах. Основной прием на уроке знакомства с рассказом – чтение с остановками. Текст заранее не знаком учащимся, на столах – распечатка фрагментов рассказа. Ученики не просто читают новый текст, а сразу по ходу отвечают на вопросы, анализируют проблемы, поднимаемые автором. В процессе обсуждения ученики обращаются к тексту, пересказывают отдельные эпизоды, делают выводы, подтверждая свои рассуждения цитатами

Литература.

1. Биография писателя [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://readly.ru/author/15703146/
2. Данилова, О.А. Прием «медленного чтения» на уроках по современной прозе: рассказ Нины Дашевской «Ой, то не вечер». Филологический класс 1(47)/ 2017
3. Дашевская, Н.С. Около музыки. Весенняя соната [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://litra.pro/okolo-muziki/dashevskaya-nina/read/2
4. Гутрина, Л.Д. Современная проза на уроках литературы: книга Н. Дашевской «Около музыки» Филологический класс, 4(42)/2015
5. Знакомство с рассказом Нины Дашевской «Наушники». [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://zhivye-litsa.com/?Met=4
6. книгуру.рф
7. https://soundtimes.ru/

ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА

Цецилия Александровна и Давид Исаакович Гейгнер, Москва, Метрополь, 1937 г., архив «Международного Мемориала»

Международное правозащитное общество «Мемориал» с 2008 года в рамках проекта «Последние свидетели» записывает устные свидетельства жертв советского тоталитарного режима.

«Наша первоочередная цель – собирать и сохранять эти свидетельства, пока живы сами свидетели», – говорится на сайте «Мемориала».

Мы отсмотрели десятки часов интервью и выбрали для вас фрагменты воспоминаний, которые нас впечатлили больше всего. Чтобы все мы понимали, чем именно занимается одна из старейших правозащитных организаций России, которую признали в стране НКО – «иностранным агентом» и сейчас через суд пытаются ликвидировать.

Материал подготовлен в рамках медиахакатона, проведенного «Мемориалом» в рамках кампании #МыМемориал в ноябре 2021 года.

«Солнышко» Сталин» – семь лет»
Симонас Нарбутас, Вильнюс, запись 2009 года

«С самого детства я воспитывался патриотически. И в 1940 год, когда у нас не стало независимости [были введены советские войска в Литву], потрясло не только меня, но и нашу семью. Мы приняли это как оккупацию, как потерю независимости.

И сразу после того пришли немецкие войска. Война началась в воскресенье, а в среду или в четверг уже пришли немецкие войска. Все люди это приняли как освобождение, потому что так были напуганы, поражены высылками [проводимыми советской властью], когда ночью из моей квартиры моих соседей забрали, поляков… Они, наверное, беженцы были. Ну, словом, началась немецкая оккупация.

Первые месяцы вроде восстанавливалась литовская администрация, а потом начались преследования евреев. Потом – расправа с ними. Это людям помогло открыть глаза на немецкую оккупацию. Если вначале мы встретили их как освободителей: «Ну что вы, Западная Европа, культурная армия». То уже в августе того же года люди стали сомневаться, что здесь творится. И вот в 1942-1943 году я, еще будучи школьником третьего-четвертого класса, создал группу единомышленников, чтобы бороться с немецкой оккупацией. Мы писали воззвания, прокламации, расклеивали.

Мать плакала: «Я не перенесу, если тебя увижу убитым»
Под Рождество [1945 года] у нас стали массово арестовывать учеников. Десять, двадцать, тридцать. Я понял, что жизни нет и нет никаких надежд на дальнейшее учение. Было сомнение: может, пойти в лес, может, скрываться? Или ждать ареста? Мать плакала: «Я не перенесу, если тебя увижу убитым». Знаете, убивали партизан, клали на тротуары – было до тридцати человек. Говорит: «Не выдержит мое сердце, если так будет».

После нового года в 46-м году меня арестовали
И после Нового года в 1946 году меня арестовали. Предъявили обвинение: участие в ЛЛА. ЛЛА – была такая подпольная организация, литовская освободительная армия. Она руководила и вооруженным сопротивлением. Я не был членом ЛЛА. Словом, большущее, тяжелейшее обвинение. Меня посадили в Шауляйскую тюрьму. Тогда мне было 17,5 года. И я не признавался, потому что это была неправда. Наверное, из-за споров со следователем меня посадили в одиночку с разбитыми стеклами. Это зима была. Я там просидел неполных три месяца. В ужаснейших условиях. Окна были открытые. Был январь-февраль месяц, я не мог спать сутками. Прыгал только, танцевал, потому что одет был по-школьному. Костюмчик, в котором я снят, и пальтишко – и все.

Мое преступление – стихотворение. Семь лет дали
Мое преступление – стихотворение было написано во время войны – на комсомольца. И там одно выражение – «солнышко Сталин» – взял в кавычки. «Увидел «солнышко» Сталина», это все – семь лет.

«Муза ему брюки снимает, что муза его за уши тянет, что он в муках рождает стихотворение, что он становится поэтом при «солнышке» Сталине»…

Это было несерьезное, да. Но они отнеслись к этому очень серьезно и осудили на семь лет, поражение в правах на три года. И написали: «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит». И в этот же самый день вывезли меня в этап в камеру в Каунас. Из нас четырех двое умерло в лагере. Умер один, который самый маленький срок получил – три года. И один получил 15 лет каторги, умер в 1948 году.

От Москвы до Ярославля мы ехали трое суток. Не получили ни грамма ни хлеба, ни воды – ничего. В Ярославле нам дали хлеб. Этот хлеб я помню всю жизнь как самый вкусный хлеб, какой только я когда-то кушал. Буханку – на пятерых, что ли. И опять после Ярославля трое суток, опять – ни грамма. Уже подниматься было трудновато. Кружилась голова от голода. И вот таких нас привезли в Ухту, в Ухтинский пересыльный пункт».

И что ж, как помню я, был солнечный ясный день. Приходит к нам в галифе, с какой-то книгой, журналом и говорит: «Собирайтесь». Мать говорит: «Куда?» – «На выселки». Мать заголосила, сестра заплакала. Мы все, я за свой ящик железный, куклы, шесть лет [мне] только.

Отец уже на ходу, уже поезд тронулся, а поезд был телячий. Мать ничего не взяла с одежки, ни одеться, ни обуться, ну абсолютно ничего. Взяла впопыхах. Ей в это время было 30 лет, нет, вру я, 36.

А дядя Саша умер, несли по 40 гробов в день, умирали от голода
И она впопыхах взяла, зачерпнула ведро ржи и все. Ни на нас, детей, ничего не взяла, ни зимней, ни летней, что постелить, что одеть, ничего не взяла. И мы, то поезд едет вперед, вперед, вперед, вперед, а потом назад, назад, назад, вперед, вперед, вперед до Котласа. Как мы добирались, сколько мы добирались – не знаю. Приехали в Котлас, посадили нас на баржу.

Голод пошел, 1933 год, страшный, невыносимый.

Ну, запах-то, живая пихта. Я не могла их есть. Братики и сестра ели их, эти пышки, но я не ела, потому что я не проглочу.

А дядя Саша умер, несли по 40 гробов в день, умирали от голода. Правда или нет, я не знаю, это не мои слова – когда хотели подхоронить к нему кого-то, раскопали могилу, а его в гробу нет. Говорили, доставали мертвецов, ели.

Ели ли, это я не знаю. Но такой разговор, дяди Саши в гробу не оказалось».

«Глупенькая, в твоем классе у половины пап нет»
Ривчун Елизавета Давидовна, Москва, 2008 год
«Семьдесят один год прошел с тех пор, мне врезалось в память настолько, что, мне кажется, это было вчера. Меня разбудили где-то в начале второго ночи, мне было 13 лет, я спала на сундучке. Жили мы пять человек в 13-метровой комнате. Я, мама с папой, брат и домашняя работница. В коммунальной квартире, где было пять или шесть комнат. Маленькая кухня для всех. Посреди комнаты стояла раскладушка, на которой спал мой брат, я спала на сундучке, у мамы с папой там была кровать у стенки, и у самого входа, на раскладушке спала эта домашняя работница.

И тут жил Гейгнер?
Когда эти два человека приехали с мамой и зашли, они оторопели: только что они видели моего отца во фраке в свете софитов, на сцене, мою маму-красавицу в вечернем туалете, которая играла и пела, и вдруг они приехали и увидели этот «дизайн», в эти апартаменты с этими раскладушками. Они застыли, и один из них спросил: «И тут жил Гейгнер?» – «Жил». Не «живет», а «жил». Спросил у домашней работницы, она сказала: «Да».

Его расстреляли через месяц после ареста
А через 16 лет мы узнали, нет, даже через 19, в 1956 году мы узнали, что его расстреляли буквально через месяц после ареста [артиста обвинили в шпионаже и подготовке теракта].

Через два месяца вдруг в школе мне говорит учительница: «Лизочка, тебя вызывает директор». Пока я шла к нему в кабинет, у меня подкашивались ножки. А я была худенькая, мелкая девочка, я зашла и непроизвольно разрыдалась. Он меня обнял, прижал так к себе и говорит: «Ты что плачешь? Ты что плачешь?» Первое, что он спросил: «Мама дома?» Я тогда не понимала, что это значит. Теперь я понимаю: он хотел узнать, не остались ли мы с братишкой одни. Я сказала: «Да». Он говорит: «Слава Богу! А чего ты плачешь?»

Я говорю: «Я боюсь, что в школе узнают, что папу арестовали». И он говорит: «Глупенькая, не бойся, в твоем классе уже у половины пап нет дома, так же, как у тебя». Его звали Полищук Трофим Никитич. Всю жизнь, я даже помнила фамилию семьдесят лет и имя-отчество за те несколько добрых слов, которые он мне тогда сказал.

Сталин – это был бог. Если бы Сталин знал, он бы не допустил такое
У нас был племянник, в школе их выстроили и сообщили, что Сталин умер. Он потерял сознание, упал. Мы все годы вспоминаем с шуточкой. Что вы, Сталин – это был бог. Бог! Если бы Сталин знал, что с моим папой сделали! А за подписью [Сталина] был его [папы] расстрел.

Он бы не допустил такое. Он бы не допустил такое! Такую несправедливость, такую неправду. Как же его обдуривали, что он этого не знал. Только так все думали».

С папы и валенки сняли, как раскулачивали
Кто работает на земле, тот прекрасно знает, какой это адский труд. Кормили эту семью только своим трудом, а детей было десять человек. Двое потом подросли, так умерли, надо было и семью кормить, и налоги платить за арендованную землю. Питались – не голодные были, носили холщовые одежды.

Как стали раскулачивать в 1930 году, так мама покупала кусочки ситца – это у нас для праздника были такие платьишки из ситца, так повязала нам на животики. Нас трое было: 1926 года я, 1925-го – сестра и 1924-го, а все остальные – постарше. Она нам, малышам, на животики повязала эти кусочки ситца, вот они и спаслись на нас, с нас не сняли. А с папы и валенки с ног сняли, как раскулачивали. Три года с лишним мне было.

Мамины родители по фамилии Кутняк, дедушка был, знаю, что Сергей, потому что мама – Анна Сергеевна, а вот бабушку называла тетушка Анастасия, как звали бабушку, какое-то украинское замысловатое имя, что я даже сейчас и не помню, забыла.

Собрание бедноты решило раскулачить, все забрать и ликвидировать. И вот нас выбросили в Сибирь
В 1930 году нашу семью раскулачили, признали, что мы богатые, богачи, кулаки. Богатые были, ну только чем – детьми богатые были, куча детей. Как нас наказали – собрание бедноты решило раскулачить, все забрать и ликвидировать как класс, это так в архивных документах написано. Значит, уничтожить. И вот нас выбросили в Сибирь.

А как нас наказали – или мы враги народа, ссыльные, или мы спецпоселенцы. Так архив отвечает – никаких других документов нет, значит, никто ничего не решал, как нас наказать. И что нас выселять надо было – тоже никто не решал. Однако ж нас выбросили в Сибирь.

Везли нас в телячьих вагонах, я небольшая была, и то помню темноту в вагоне, и сидели то ли на соломе, то ли на каких-то тряпках в этих вагонах, грузовые наши вагоны были.

Посадили нас в сани, малышей, в сено да в лохмотья наши какие-то, в чем стояли, в том нас вывезли на станцию – полураздетых, полуразутых. Помню и сейчас, как взрослые бежали за санями, а мороз такой, что инеем покрывалась голова вся, и люди белые, эти головы белые, ледяные перед моими глазами, сейчас помню. И как мы кричали в этих санях – мы ж там и мокрые были, не только холодные, и мороз за пятьдесят был, так мы кричали по-страшному. Сейчас вот проснусь ночью и думаю, как же мамино сердце терпело, глядя на нас.

Кости обтянутые кожей, живот как барабан, тогда говорили – рахит
Я была в те годы – в 1934-м – кости, обтянутые кожей, живот как барабан, тогда говорили – рахит, теперь уже дистрофиками называют, а тогда рахит был, да глаза блестели во лбу. Самая ж маленькая, а организм слабый, и мне досталось больше всех. Лет до двенадцати сверстники дразнили пузатой, и обидно было, и вот с таким здоровьем 1937 год начался. Колхоз уже до 1937-го стал немножко подниматься, работать, все люди эти ссыльные, враги народа мы считались.

Посадили нас под комендатуру, кроме нас, малышей, всех совершеннолетних, прокуратура надзирала за нами, комендатура была, ходили отмечаться каждую неделю. И я бегала с мамой вместе в комендатуру, не имели права выйти из поселка, сходить на поле, хоть где колосок поискать или гнилую картошину, не имели права, нам не разрешали. Так какие мы были поселенцы, это так только за преступниками надзирали, как за нами.

Мы подсолили эту воду и ложками все выхлебали, наелись
И вот мы сидели однажды, мамы не было, на печечке этой железной стоял чугунок, наверное, полведра, водичка теплая. Иринка, та, что с 1925 года, говорит: давайте мы посолим и будем кушать. И мы подсолили эту воду, соль была, правда. И мы втроем, девчонки, эту воду съели. Ложками все выхлебали, наелись, называется.

А как в войну ходили, я не рассказывала, как мы копали, колоски искали, в войну уже можно было выйти нам из поселка, когда война началась, уже не так прокуратура следила за нами.

Так мы, как уберут хлеб, идем все с лопатами, перекапываем это поле, где мышка спрятала в норке колосок какой, я помню, я тоже нашла, копнула и угадала на норку. Так у нее, как у доброй хозяйки, колосочки сложены один в один и хвостиками в одну сторону, это ж мы у нее забирали корм, да радовались, что мы нашли этот колосок…

О тех временах и после войны мы еще боялись разговаривать, потому что за каждое слово, если только донесли, что-то сказал чего-то там против, да или не против, или посмеялся где-то человек, так забирают – и ни следа, без суда и следствия. На Колыму – и пропал без вести.

Ученики сельской школы. Колхоз «Красное знамя», Красноярский край. 1947 г., архив Международного Мемориала
Ученики сельской школы. Колхоз «Красное знамя», Красноярский край. 1947 г., архив Международного Мемориала
Ленин умер еще в 1924 году, я еще не родилась. Только Сталин над нами такое сотворял».

Только слышны были стоны людей из соседних камер
В ночь на второе июля 1937 года меня вызвали и повели. В Бутырской тюрьме на последнем этаже меня поместили в камеру-одиночку, и только слышны были стоны людей из соседних камер.

А так была тишина гробовая, Пугачевская башня называлась. И в эту же ночь раздался стук ключей, открывается камера, заходит ко мне Петров, бывший начальник тюрьмы, и его два или три сопровождающих и вручает мне обвинительное заключение. Оно начиналось так, сверху с левой стороны: «Утверждаю, А.Я.Вышинский, генеральный прокурор», с правой – «Согласен, начальник четвертого отдела НКВД СССР Петровский».

Это означает арест всех родственников, конфискация имущества и расстрел в 24 часа. Обвинительное заключение. Органами главного управления государственной безопасности СССР раскрыта студенческая контрреволюционная террористическая бухаринская организация, ставящая своей целью террор против вождей партии правительства»… «Я, такой-то, был членом руководящего ядра. На основании вышеизложенного я подвергаюсь суду Военной коллегии Верховного суда Союза ССР с применением по статье 58-8, 58-11, с применением закона от 1 декабря 1934 года».

Арест всех родственников, конфискация имущества и расстрел в 24 часа
Это означает арест всех родственников, конфискация имущества и расстрел в 24 часа. Вот этот закон издали, когда убили Кирова, 1934-й.

Вот по этому закону, значит, они ушли и дали мне это обвинительное заключение читать. Вы знаете, я читал, и со мной стало плохо, понимаете, лужу под собой. Вы извините, я потерял дар регулировать свои органы, мне страшно стало, плохо. А рано утром я пришел в себя, мне говорят: «Соберитесь с вещами». У меня только одна, помню, зубная щетка, больше ничего не было, и спустились вниз. И меня поместили в «конверт», заставили раздеться абсолютно голым, перешерстили все мои брюки, все, одежду. И потом оделись, вывели из этой камеры, поместили в специальную автомашину, клеточка, там можно только сидеть, встать и сидеть.

Моисей Иосифович Равин, архив Международного Мемориала
[Когда Сталин умер] я в это время был в ссылке. В Туруханском районе. Там в основном жили литовцы, весь поселок почти был из литовцев. Они ходили с радостными, улыбающимися лицами, когда узнали, что умер Сталин. Но не выражали никакими лозунгами, а были довольны очень, понимаете. А я, а мы [относились к этому] с боязнью.

Справка об освобождении Равина Моисея Иосифовича из Севвостлага НКВД. Выдана Управлением исправительно-трудового Северо-восточного лагеря. Бухта Нагаево. ДВК. 27 июня 1942 г., архив Международного Мемориала
Справка об освобождении Равина Моисея Иосифовича из Севвостлага НКВД. Выдана Управлением исправительно-трудового Северо-восточного лагеря. Бухта Нагаево. ДВК. 27 июня 1942 г., архив Международного Мемориала
Мы думали, что нас там уничтожат. Какие-то ссыльные взбунтовались и взяли у охранников оружие. Так прислали целую дивизию и всех перестреляли на месте. Вот это мы слышали, но я не видел».

И вот писал заявления: на имя Сталина, в Москву несколько заявлений. И просил, чтобы все заявления пересылали только почтовым поездом. И в заявлениях он просил, чтобы ответы присылали на имя родственника, а не в обком. Но оттуда ответы все равно приходили в обком. И после XX съезда, после смерти Сталина, когда передали эти заявления, на них на всех было написано: «Архив».

Когда начали, значит, колхоз в селении, вот это было папе самое большое, вот это папе ставилось [в вину], что папа несогласен был, чтоб в нашем районе организовывали колхоз. Ведь земли-то у нас были все террасные. Отец ни в коем случае не соглашался, чтоб у нас в селении был колхоз земледельческий. Он говорил: «У нас можно скотоводческий, а земледельческий нельзя».

«Тройка» присудила ему восемь лет
Три года папа там просидел, и в карцере был, и в одиночке был. И через три года его начали судить. Уже был какой-то указ, чтобы снова пересмотреть дело, но все, которых заставляли давать показания, заставляли подписываться – там написано: «36 человек». Ни одного в живых не было. И благодаря, значит, вот этим всем показаниям, «тройка» [тройки НКВД СССР – органы административной (внесудебной) репрессии при республиканских, краевых и областных управлениях НКВД СССР, созданные в целях проведения операции по репрессированию «антисоветских элементов» и действовавшие в Союзе ССР с августа 1937-го по ноябрь 1938 года. Состояли из трех человек – начальника, секретаря обкома и прокурора, чем и обусловлено их название] судила и присудила ему восемь лет. Восемь лет.

Из Печлага1 мы получили одно-единственное письмо
И сделали причину, что за ношение какого-то оружия. И этапом отослали его уже в Сибирь. С Севера, из Печлага1, мы получили всего одно-единственное письмо. В этом письме тоже отец писал, описывал всю природу, что кругом все снег, только белые медведи и белые куропатки. Что мороз – пятьдесят градусов. И все равно описывал, что они строят такую нужную для нашей, для нашей советской, для нашей родины такую нужную железную дорогу. Что за железная дорога – я, конечно, не знаю.

Генерал Александр Горбатов
Воспоминания генерала советской армии, пережившего ГУЛАГ
И после этого письма мы от отца ничего не получили. И в конце письма везде он писал: «А где же наш великий Сталин? А где же наш великий Сталин?»

Шовкринская Роза Юсуфовна, архив Международного Мемориала
Шовкринская Роза Юсуфовна, архив Международного Мемориала
После этого письма мы не получили, но через год – в 1941 году – получили извещение, что отец умер где-то в больнице.

К нам на похороны, на панихиду не давали никому заходить. Сельсовет поставил кругом как охрану, чтоб к нам никто не приходил.

Мама и мы, дети, папу оплакивали одни. В колхоз маму не принимали, в школу нас не принимали. Поэтому маме, когда в первый раз мы приехали в аул, пришлось нас обратно везти в Махачкалу.

Никогда они виновным, ни сестра, ни мама, Сталина виноватым не считали. Мама говорила: «Сталин не мог, не может Сталин все знать, Сталин не виноват».