Бытует мнение, что у детей, чьи родители много зарабатывают, есть только одна проблема — избалованность. Но, к сожалению, высокий доход не всегда гарантия счастливого детства. За ширмой благополучия, как и в любой другой семье, может скрываться насилие. Записали истории людей из обеспеченных семей, которые столкнулись с родительским абьюзом.
Александр, 25 лет
Вскоре после распада СССР моему отцу и его друзьям стала принадлежать основная часть металлургической промышленности России. Сказать, что я рос избалованным ребенком, — ничего не сказать: к десяти годам я объездил полмира, год прожил в Штатах и даже учился в местной школе, ездил с личным водителем, который по совместительству был моим телохранителем. Спортивные секции, хорошая школа, дорогие игрушки — все это было частью моей жизни.
Какое‑то время мы и правда были счастливой семьей: папа любил маму до беспамятства, был хорошим человеком, и мы ни в чем не нуждались. Казалось, что отцу все по плечу — даже найти немецкого врача-светилу, вылечившего моего дедушку в то время, когда российские доктора разводили руками и говорили, что шансов нет.
Все изменилось где‑то в 2002 году, когда бизнес-партнеры отца решили забрать его долю себе. Хотя заработанных денег и недвижимости за границей вполне бы хватило на спокойную жизнь, с отцом все равно что‑то случилось, он изменился. Тогда же он начал бить маму, мне было шесть-семь лет. Я помню, как однажды утром она появилась с синяками на лице и уверяла меня, что упала с лестницы. Избиениями все не ограничивалось.
Отец часто забирал меня к себе в офис, и фактически я там жил. Я был ребенком, поэтому не видел в этом ничего странного. Сейчас понимаю, что отец таким способом причинял боль моей матери, ограничивая ее общение со мной. Он часто лишал ее денег, когда ему что‑то не нравилось в поведении мамы. Помню, как он отказался давать ей деньги, сказав, что их нет, а я нашел в его офисе целый ящик, набитый долларами. Отца раздражало, когда на маму обращали внимание другие мужчины. Поэтому он покупал ей только бесформенную одежду — длинные брюки или рубашки с рукавом. Он часто ее унижал и грозил забрать меня у нее.
После рождения сестры у отца появились любовницы. Я видел, как он с одной из них занимался сексом в его офисе.
В тот же год отец перерезал тормоза на моем питбайке. Я не мог остановиться, и мне пришлось влететь в забор, чтобы серьезно не травмироваться. Отец сказал, что сделал это, «чтобы я мог нормально научиться водить».
Мама старалась как‑то себя защитить, но все было безуспешно. Родственники поддерживали отца. Когда она пыталась поговорить с подругами, те отвечали: «Твоя жизнь лучше, чем можно себе представить. Не жалуйся. Ты должна понимать, что у всего есть своя цена». Мама втайне от отца хотела получить второе высшее, но когда он об этом узнал, то подключил свои связи, и ее отчислили. Тогда он грозился убить маму, и она написала заявление в полицию. Вечером отец, вернувшись домой, положил перед ней на стол ее же заявление: тогдашний начальник полиции был его лучшим другом. Он прямо сказал, что если мама уйдет, он заберет сына, и ей никто не поможет, потому что «у нее ни кола ни двора, а у него деньги и вся полиция за спиной».
Подробности по теме
«Таскала за волосы и кричала матом»: монолог девушки, пережившей домашнее насилие от мамы
«Таскала за волосы и кричала матом»: монолог девушки, пережившей домашнее насилие от мамы
Даже если бы я до конца осознавал, что происходит, мне некому было пожаловаться. В школе учителей бесило, что я из обеспеченной семьи. «Ты у нас, конечно, самый крутой», — издевательски говорили они. С таким отношением я не мог попросить у них помощи.
Избавиться от абьюза нам помог сам отец, в один прекрасный день бросивший семью. Мне было почти девять лет. Он просто не пришел домой — ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю. Мама пыталась найти его всеми способами — звонила в милицию, морги, больницы, но никто не понимал, что происходит. Позже выяснилось, что он забрал все деньги и оставил нас с долгами, а сам уехал в другую страну.
Мама делала все, чтобы новые условия жизни не были для меня шоком: сумела сохранить мою запись в старые кружки, заботилась обо мне, нашла новую, хорошо оплачиваемую работу, чтобы нас обеспечить всем необходимым. Но я ведь понимал, что что‑то не так. Помню, как разрыдался, когда увидел, что она приехала за мной в школу на старом «пежо», а не на своей БМВ. Для меня этот автомобиль был словно последний призрак прежней богатой жизни. Из большого загородного дома мы переехали в съемную квартиру, в которую время от времени приходили какие‑то бандиты. Чтобы вернуть долги, маме пришлось продать свои украшения и даже одежду.
После ухода папы я почти ничего не говорил целый месяц, а когда восстановился, сознательно старался не общаться на эту тему. Какое‑то время мне даже снились кошмары, будто я иду с отцом по лесу, и он оставляет меня там одного.
Когда мне было пятнадцать-шестнадцать лет, отец впервые вышел со мной на связь, один раз мы даже увиделись вживую. Я не был против общения, хотелось понять, почему он так плохо относился к маме и бросил нас. По его словам, «так было надо». За эти годы он едва ли стал лучше, ощущение, что разговариваешь с неадекватным человеком. Ни любви, ни обиды, ни сострадания — я ничего к нему не чувствую.
Пережитое научило меня быть джентльменом по отношению к маме. Я видел, как ей тяжело, как она старается уберечь меня от потрясений. Чем старше я становился, тем больше узнавал о том, что окружало меня в детстве и в каких условиях она жила. Я тот, кто всегда готов ее выслушать, поддержать, сказать ей, что «все будет хорошо». Я помогаю ей во всем, в чем могу, потому что просто не могу по-другому.
Екатерина, 24 года
Мои родители бизнесмены. Отец владеет компанией по проектированию, а мама занимается магазинами. Оплатить дорогую технику или обучение за границей для них никогда не было проблемой. Мы часто летали отдыхать за границу. Но не сказать, что в нашей семье разбрасывались деньгами: папа мог купить ботинки за две тысячи долларов, а мама же, наоборот, искала, где сэкономить лишнюю тысячу рублей. Наверное, это потому, что она росла в бедной семье, и с ней на всю жизнь остался тезис «рубль копейку бережет». У папы такого нет, он относится к деньгам проще.
Мама часто стыдила меня за стиль в одежде, фигуру. Приходилось прятать еду, потому что она не разрешала мне есть, обзывала, говорила, какая я «тупая», «жирная» и лучше бы «умерла».
Мама постоянно повторяла: «С тобой никто не захочет спать». Она хотела, чтобы я нашла себе богатого мужчину, поэтому ее так волновало, что я не соответствую традиционным стандартам красоты.
Отношение к деньгам, которые я тратила, было двойственным. Иногда мама могла дать мне деньги и сказать: «Иди купи себе вон то пальто за восемьдесят тысяч». А в другой раз, например, когда я ехала в Германию к подруге и потратила тысячу рублей на дополнительный багаж, мама закатила истерику. Мне приходилось скрывать от нее мелкие траты и врать, что я получила скидку или сторговалась, — и вот за это она меня хвалила.
Подробности по теме
Гид по психотравмам: как неприятные события из детства портят взрослую жизнь
Гид по психотравмам: как неприятные события из детства портят взрослую жизнь
Били меня за разное, все зависело от настроения мамы. Из‑за одной вещи, например оценки, в какой‑то день могли побить, а в другой за ту же самую отметку — нет. Мама могла избить ремнем, таскать за волосы или приложить меня об стену.
Школьные подруги практически никогда не придавали значения моим проблемам, а их родители могли сказать: «Ой, это все чушь, нет у нее проблем, ей все купят родители». Мне самой казалось, что у меня нет никаких сложностей: есть родители, телефон, дом, а остальное неважно. Стереотип, что у человека, который растет в обеспеченной семье, никаких проблем быть не может, ведь он избалованный ребенок, — большой миф. Из‑за этого ты сам растешь, думая, что ты избалованный, ведь тебе ничего не хочется. Тебе постоянно говорят: «Ты не хочешь ничего добиваться, потому что ты растешь в шоколаде», а на самом деле тебе ничего не хочется не потому, что у тебя есть айфон, а потому, что у тебя депрессия.
Родители никогда бы мне не позволили пойти на обычную работу в офис. Они говорят: «Только бизнес. Или выйди замуж за того, у кого есть свое дело, или делай бизнес сама. Ты никогда не будешь на кого‑то работать».
Они ставили мне планки — мол, я должна учиться на инженера, математика или физика, иначе буду «бедной и мало зарабатывать». Такое давление оказывало на меня пагубное влияние, будто у меня нет выбора, как жить свою жизнь.
Сейчас мне частично удалось наладить отношения с родителями. После одиннадцатого класса я переехала, поступила в вуз в другом городе, начала курс психотерапии. На расстоянии общение стало лучше, но мама все равно продолжает критиковать меня за мой внешний вид и образ жизни. Сейчас у меня нет работы, а в будущем я бы хотела работать с детьми и получить второе высшее в области нейропсихологии. По первому образованию я инженер, как и хотели родители, но карьеру и бизнес в этой сфере я строить не хочу. Это идет вразрез с планами родителей: поначалу они плохо относились к моему стремлению работать с детьми, говорили, что я опять что‑то выдумываю, и критиковали меня за то, что я живу на их деньги [хотя сами не разрешали мне быть тем, кем я хочу]. Но сейчас они свыклись с этой ситуацией, а депрессию я постепенно побеждаю и, надеюсь, смогу скоро начать осуществление задуманного.
Всеволод, 28 лет
Я старший ребенок в многодетной семье: нас у мамы пятеро. Когда я родился, мы были никем в Ташкенте, и в 1993 году поехали покорять Москву. Там у отца все и закрутилось: он разбогател, занимаясь ретейлом, открыл с друзьями сеть супермаркетов по всей Москве. Мама никогда в жизни не работала, потому что отец ей запрещал. Требовал, чтобы она сидела дома, готовила и занималась детьми. Я никогда не испытывал нужды, а доход семьи составлял несколько миллионов рублей в месяц. Помню, у нас на столе всегда была черная икра и она мне не нравилась, а мама переживала, что я отказываюсь есть «статусные» продукты.
Меня вечно сравнивали. Для родителей я всегда был хуже кого‑то другого: всегда был тупее своего отца в моем возрасте, всегда был слабее, ленивее. Если я что‑то делал не так, папа говорил, что я обязательно стану как мой дед-алкоголик или мой дядя-инвалид. Если я играл в компьютер немного дольше положенного, то значит, я вообще не хочу учиться и, видимо, просто хочу прожигать жизнь впустую и умереть бедным и нищим. У меня никогда не было личной жизни. Ко мне всегда заходили без стука и проверяли, что я делаю, читали все мои переписки.
В шестнадцать лет меня отправили в Англию, там я шесть лет учился сначала в колледже, а потом в Эдинбургском университете, жил практически без каких‑либо финансовых ограничений. Только к концу учебы дела у отца начали идти хуже, а в 2014 году, после обвала рубля, все стало совсем плохо, и мне пришлось вернуться в Москву.
Папа был зациклен на том, чтобы я получил лучшее образование. Он требовал, чтобы я учился до двадцати восьми лет.
Отец запрещал мне хоть как‑то стараться зарабатывать, он же деньги платит за то, чтобы я в Англии учился, а не работал за копейки на «стыдной» работе. Поставил ультиматум, что если я хоть один раз выйду на работу, то он заблокирует мою карту, купит мне билет в Россию и отправит в армию.
И, конечно, меня все время стыдили за то, что я «неблагодарный», ведь для меня столько всего сделали и столько средств на меня потратили. Когда я все-таки начал зарабатывать свои деньги где‑то лет в двадцать, отец потребовал, чтобы я вкладывал их в семейный бюджет. Это было чисто символически, ведь те копейки были ничем по сравнению с миллионами на его счете. По мнению отца, это была моя плата за то, что меня вырастили и воспитали. Тогда я работал в его фирме, куда он меня устроил, и зарплата была совсем крошечной. Мы много с ним ругались за деньги, я не считаю, что должен родителям что‑то возвращать, тем более они не бедствуют.
Самое интересное, что я очень долгое время вообще не понимал, что я из какой‑то богатой семьи, а большая часть людей вокруг на порядок беднее нас. Я был замкнутым и не особо с кем‑то дружил. Та же черная икра мне казалась просто икрой, которую мама покупает потому, что она якобы полезнее красной. Что‑то осознавать я начал в школе. Однажды я позвал друга в гости, и он был в шоке, когда увидел, что я живу в двухэтажной квартире. Он потом об этом рассказал всему классу, а я не понимал, что здесь такого. Думал, что у нас большая квартира просто потому, что у нас большая семья и нам нужно много места. Насколько я был богат, окончательно я понял, только когда вернулся из Англии и отец перестал давать мне деньги. Вот тогда я резко почувствовал, что такое деньги и как мне, оказывается, их не хватает.
В 2012 году отец завел вторую семью, и я был единственным, кому он об этом сказал. Два года я с этим жил, не смел никому об этом говорить, чтобы не разрушить семью. Сейчас я понимаю, что это было бесчеловечно — накладывать на своего сына такой груз, но ему-то «стало легче». В какой‑то степени после этого он отстал от меня: амбиций на мой счет у отца поубавилось, потому что появились другие дети в новом браке, а для меня он оставил лишь занудство и критику, что я все в жизни делаю не так. Об изменах отца мама узнала лишь спустя несколько лет, когда он случайно оставил свой ноутбук открытым. Она увидела фотографии с отпуска с другой семьей, разбудила весь дом. Мне и тогда пришлось скрыть, что я обо всем знал.
Изменить отношения с родителями я смог только в 2020 году, когда началась пандемия. Так получилось, что на карантине я остался жить у друзей. В какой‑то момент понял, что хочу найти работу, и нашел, стал SMM-редактором крупного издания. Там я начал зарабатывать и смог снять себе квартиру.
Я около полугода не рассказывал родителям, где и кем работаю. Только говорил, что у меня все супер. Мама все время во мне сомневалась, ей казалось, что я не справлюсь. И только когда я увидел, что у нее изменилось отношение, рассказал, где работаю. Отцу я ничего не говорю и не рассказываю, сколько получаю. Его это очень злит, потому что он пытается контролировать мои финансы, хочет знать все о моих доходах и расходах.
Сейчас своих денег мне вполне хватает. У меня нет сожаления, что я мог бы получать больше или быть богатым, как отец. Конечно, деньги нужны, чтобы жить комфортно, но я не питаю иллюзий, что они способны избавить от всех проблем в жизни. У меня есть любящие друзья, любимая работа, отличные отношения с братьями и сестрами как по маминой линии, так и по папиной. Сегодня я чувствую себя счастливым.
Подробности по теме
Интенсивное родительство: как стремление к успеху может навредить ребенку и его маме
Интенсивное родительство: как стремление к успеху может навредить ребенку и его маме
Алексей, 20 лет
Родители развелись, когда мне было двенадцать лет. Я остался жить с мамой, которая занималась собственным агентством недвижимости. Ее доход с продажи одной квартиры — примерно пятьдесят тысяч рублей, а таких сделок в месяц бывает около десяти, мы не из России, и для нашей страны это большие деньги. Несколько лет назад мы переехали в трехэтажный дом за городом, а каждую зиму в доковидные времена проводили в Таиланде.
Работа в агентстве недвижимости — это постоянный стресс. Огромное количество информации, которую нужно держать в голове, люди, пытающиеся тебя обмануть, очень частые судебные разборки. Мама после развода взяла все бразды управления семьей в свои руки. То количество дел, которое раньше делилось на двоих, ей пришлось тащить в одиночку. Ее психика явно за это спасибо не сказала. Вскоре мама начала заводиться буквально с пол-оборота. Любой мой косяк воспринимался как «неуважение», а в свой адрес я постоянно слышал, что я «неблагодарная тварь».
Мама стала поднимать на меня руку, и ремень мне был уже как родной. Часто она била меня голыми руками, но нередко в ход шло то, что попадалось под руку. Как‑то раз я не ходил в школу почти неделю из‑за того, что она расцарапала мне лицо.
Вообще, учеба играла для мамы особую роль. До девятого класса я был круглым отличником. Мне не помогали делать домашку, но били, когда у меня что‑то не получалось. Если мои слезы попадали на тетрадь или я от трясущихся рук делал помарку, то мать рвала тетрадь, давала мне новую и говорила писать все заново, даже если там было исписано одиннадцать листов из двенадцати. Почему она была так зациклена на моей учебе, я не знаю: сама она была троечницей, но это не помешало ей построить хорошую карьеру.
В пятнадцать лет осознал, что я гей, и признался однокласснику в своих чувствах, а он рассказал об этом всей школе. Меня начали травить — о буллинге и всей ситуации узнала классная руководительница и вызвала маму. Никогда не забуду эту сцену, когда мы пришли домой: [я ловлю] разъяренный взгляд матери, а спустя момент она валит меня на диван и начинает бить кулаками. У меня было дикое непонимание, почему моя родная мама, человек, которого я так сильно люблю, бьет меня изо всех сил и обзывает последними словами.
Моя жизнь тотально контролировалась до восемнадцати лет, пока я не уехал в Москву. Мне нельзя было гулять дольше двух часов в день, потому что я должен учиться. Мама засекала это время и по его истечении звонила мне. Если я не был дома или не брал трубку, она била меня, когда возвращалась с работы.
Все это время моя ориентация не давала маме покоя. Она стала следить за мной в соцсетях, но не просто подписываться и смотреть, что я публикую, а нашла людей, которые достали для нее все мои переписки. Я был в шоке, когда спустя месяц после одного очень личного диалога с подругой, который я потом удалил, мама пришла домой и кинула мне все распечатанные скриншоты нашего разговора в лицо.
В 2019 году я переехал в столицу, поступил в вуз. Стал более открытым: начал переписываться с парнями, гулять и встречаться с ними. Весной 2020 года, когда началась пандемия, мама снова прислала мне скриншоты всех моих переписок, звонила и срывающимся голосом орала. Тогда я благодарил Бога, что границы между моей родиной и Россией закрыты и она до меня не доберется.
До этого она думала, что то, что я гей, — баловство и шутка. Осознав, что это не так, мама рассказала об этом всей семье. Теперь отец не хочет меня видеть.
Дедушка по отцовской линии сказал мне по телефону, что если я появлюсь на пороге его дома, то он меня убьет собственными руками.
Бабушка по материнской линии записывала мне голосовые сообщения, в которых плакала и просила меня передумать, говоря, что не хочет потерять своего внука. Нормально отнеслась только крестная, с которой мама перестала общаться, когда узнала, что она меня поддерживает.
Тогда я жил за счет мамы, и деньги стремительно заканчивались. С марта по май я жил на пять тысяч рублей в месяц, которые мне отправляла крестная. Все деньги уходили на оплату мобильной связи, транспорт до вуза и общежитие — жить пришлось на воде и гречке. За это время я похудел на пятнадцать килограммов и заработал себе псориаз. Ни у кого в моем роду не было такого заболевания.
В середине мая мама вытащила меня из черного списка и сказала, что нашла мне психолога, который «вылечит» меня от этой дури. Я согласился, потому что жить впроголодь было невыносимо. Первые два занятия прошли нормально: он просто спрашивал меня о моей личной жизни, я все рассказывал, и казалось, что все в порядке. На третьем занятии он спросил, как таких парней, как я, называют в России. Я сказал, что либо геи, либо гомосексуалы, а он ответил, что это неверно, и выдал нечто в духе: «Ты же сам понимаешь, что ничего хорошего название твоей ориентации в себе не несет. Вас называют пидорасами. Ты, Алексей, пидорас». Сеанс, к слову, стоил двенадцать тысяч рублей.
Я не хотел, но мама заставила меня сходить к нему еще несколько раз. Затем он предложил нам свой курс за триста тысяч рублей, который должен был излечить меня от моего «психического отклонения». Закончилось все тем, что на вопрос матери о том, что будет на этом курсе, он ей нахамил, за что сразу отправился в ее черный список.
Сейчас отношения с мамой более-менее наладились — случилось это не без помощи психолога. Пандемия сделала свое дело: объем работы не уменьшился, стресса стало больше, да еще проблемы со мной. Она стала ходить к специалистке, и я бесконечно благодарен этой женщине: не знаю как, но она смогла убедить мою маму в том, что ситуация не такая уж и плохая. Мама успокоилась, больше не лезет в мои соцсети и продолжает давать мне деньги. Раз в два-три месяца она стабильно спрашивает меня, не передумал ли я насчет ориентации, начинает плакать. Я говорю, что нет, и обрываю разговор. Этим меня уже не возьмешь.
Я не могу продолжать зависеть от нее, потому что не знаю, в какую сторону качнется маятник через два, пять или десять лет. Изучаю дизайн, прохожу курсы по созданию сайтов. Я хочу зарабатывать самостоятельно. Сейчас я стараюсь быть тише воды, ниже травы, чтобы не триггернуть шестеренки в ее голове.
Подробности по теме
«Эту грязь не смыть»: монологи людей, которые пострадали от коррекционного насилия
«Эту грязь не смыть»: монологи людей, которые пострадали от коррекционного насилия
T
МАТЬ СКАЗАЛА, ЧТО ЗАВТРА ВОЗЬМЕТ МЕНЯ НА ЗАВОД
Аудиоверсию этого рассказа в исполнении Оксаны Васякиной можно прослушать в приложении
В 2019-м Васякина выиграла премию «Лицей» с поэмой «Когда мы жили в Сибири». Поэтические произведения многие годы были основой ее творчества, они составляют сборники «Женская проза» и «Ветер ярости», в этом году вышел ее первый роман — «Рана». Васякина переосмысляет свой классовый опыт, гендерную идентичность, сексуальную ориентацию, соотношение традиции и современности — и становится одним из самых громких голосов феминистского направления современной литературы.
Для литературного номера Esquire Васякина написала рассказ, в котором мама впервые берет свою дочку на лесоперерабатывающий завод.
Аудиоверсии всех рассказов из литературного номера Esquire уже появились в приложении Storytel и доступны всем подписчикам сервиса. Если у вас нет подписки, активируйте бесплатный доступ на 30 дней по этой ссылке.
{«points»:[{«id»:19,»properties»:{«x»:0,»y»:0,»z»:0,»opacity»:1,»scaleX»:1,»scaleY»:1,»rotationX»:0,»rotationY»:0,»rotationZ»:0}},{«id»:21,»properties»:{«x»:0,»y»:0,»z»:0,»opacity»:0,»scaleX»:1,»scaleY»:1,»rotationX»:0,»rotationY»:0,»rotationZ»:0}}],»steps»:[{«id»:20,»properties»:{«duration»:250,»delay»:0,»bezier»:[],»ease»:»Power0.easeNone»,»automatic_duration»:true}}],»transform_origin»:{«x»:0.5,»y»:0.5}}
Иллюстратор Наталья Ямщикова
Мать сказала, что завтра она возьмет меня с собой на завод. Следующая смена приходилась на воскресенье, и оставить меня было не с кем. Отец вечно торчал в гараже с мужиками, а вечером шел в пивбар. Материна сестра наотрез отказалась за мной следить. Бабушка лежала с давлением. Чаще всего на субботу и воскресенья мать менялась с тетей Верой из параллельной бригады, у тети Веры был уже взрослый сын, и ей, наоборот, было удобно работать по выходным. Глаза бы не видели этого чертяку, говорила тетя Вера по телефону, когда мама звонила ей от соседки баб Маши.
Своего телефона у нас пока не было. Мама встала в очередь на установку пару лет назад, а баб Маша, как труженица тыла, первая получила телефон. Дверь в ее квартиру всегда была приоткрыта. Весь подъезд ходил к ней звонить: участковому врачу, в собес и сменщицам. За это весь подъезд помогал баб Маше ухаживать за ее парализованным сыном дядь Витей. Дядь Витя даже в лежачем состоянии умудрялся курить. Мама тайком носила ему папиросы, а баб Маше помогала переворачивать дядь Витю, когда та его мыла. Дядь Витя не всегда был таким, парализовало его потому, что он по пьянке подрался с мужиками, те ему все поотбивали и забросили в сугроб. Нашли его под утро с отмороженными ногами и раздробленным позвоночником. Странно, сказала мама, что он вообще остался жив. Морозы тогда стояли под сорок, он так почти всю ночь пролежал в снегу. Мама помнила дядь Витю еще ходячим. Дядь Витя пил всегда, и его судьба никого не удивляла, не удивляло никого и то, что баб Маша очень быстро смирилась с тем, что он лежачий, и начала ему потакать. Мама сказала, что это она его загубила. Врачиха на участке все спрашивала у нее про дядь Витю и, услышав, что он лежит, со вздохом говорила, что баб Маша его разбаловала. Дядь Витя не делал никаких упражнений для восстановления ног и только лежал, смотрел телевизор, курил и гонял баб Машу. Он полежал, полежал и умер. Я из-за угла дома подсматривала за тем, как всем двором его провожали. В пышном убранстве из пластиковых цветов он лежал серый и скомканный, как пакля. Потом его медленно везли на кладбище, а в след бросали темные пихтовые лапы. После его смерти все выдохнули, и мама сказала, что баб Маша теперь заживет. Баб Маша и правда приободрилась, она теперь заботилась о соседях. Меня угощала несъедобными каменными пирогами со сладкой морковкой, а матери дарила тюбики рыжей помады. Мать вежливо принимала подарки и ставила их за зеркальную створку трельяжа. Помады были старые, от них пахло заскорузлым жиром, а оранжевые и малиновые скосы были неровными и сохранили на себе царапинки и отпечатки кожи молодых баб Машиных губ.
В этот раз тетя Вера не взяла трубку, взял ее сын и ответил матери, что теть Вера даже говорить не может из-за ангины. И мама решила взять меня с собой на завод. Она с вечера наказала мне вести себя хорошо и вежливо говорить со всеми женщинами из ее бригады. Также мать предупредила, что вставать придется рано, собираться быстро, поэтому мне нужно было приготовить все, что понадобится на заводе, с вечера, чтобы завтра не опоздать на автобус. Она выгладила мне сиреневый байковый костюм и перебрала все мои колготки, выбрав самые незатасканные. Пока мать перебирала колготки, она обнаружила, что красные, синие и коричневые прохудились на коленках и больших пальцах. Тут же она отложила их, чтобы после сборов зашить все дырки. С батареи мать сняла толстые собачьи рейтузы и поругала, что, придя с улицы, я не ободрала с них налипшие комки снега, теперь они превратились в серые замусоленные ледышки, и с них капало под батарею. Мать почистила рейтузы ото льда и катышков и вернула их на батарею, сказав, что на колготки завтра нужно будет надеть именно их. На заводе я рейтузы должна была снять и надеть сиреневую юбку. Мои розовые дутики мама осмотрела тоже, они в целом выглядели опрятно, их нужно было хорошенько просушить перед поездкой на завод. А на сменку в большой полиэтиленовый пакет с алыми розами она положила китайские слипоны, купленные на лето. Туфли остались в подготовительной группе, слипоны мать достала с верхнего яруса стенки. Там она прятала все, что было на потом — конфетные подарки под елку, новую обувь и пучок капроновых следочков, чтобы носить летом под туфли.
расступилась, чтобы пропустить нас
с матерью. У матери сегодня была
особая привилегия, она везла
От слипонов пахло ядовитым клеем, и на стельке стоял размерный штамп 32, хотя размер моей ноги был 29. Маломерки, сказала мама, разувая меня в фанерном закуточке на рынке. Она поставила на картонку китайский тапочек и велела мерить сразу на шерстяной носок, чтобы получилось на вырост. Дешевая белая резина задубела на морозе, и мне было страшно лишний раз ее побеспокоить. Я померила левую ногу, потом, когда подошел левый тапочек, продавщица поднесла нам правый. Из второго тапка мама вытащила измятую резко пахнущую бумагу и велела померить правый. В шубе мерить было неудобно, и мама разрешила в тот день надеть на рынок розовый пуховик с нарядными вязаными вставками и накладными карманами, в одном из которых с осени у меня хранилась еловая шишка. Я потрогала шишку, и пальцы сразу намокли от смолы, они стали липкие. Пока мама не видит, я быстро обтерла их об рейтузы. Но смола не сдавалась, и на пальцы сразу налипли катышки из кармана и твердые шерстинки от рейтуз. Довольная тем, что удалось сторговаться, мать предложила съесть чебуреки. И мы стояли у зарешеченного киоска, ели темные резиновые чебуреки. Из надкусанных мест вырывался теплый мясной пар. На холоде есть чебуреки было особенным удовольствием, и мама строго улыбнулась мне, подавая обрывок серой туалетной бумаги, служивший нам салфеткой.
Мать, собрав мою одежду, взялась зашивать колготки. Под материной рукой дырки раскрылись и быстро исчезли, как закрывается торопливый глаз. Мать предупредила меня, что на заводе мы будем двенадцать часов, и там ей будет некогда мной заниматься, поэтому я должна собрать свои прописи и минимальный набор игрушек, чтобы я смогла позаниматься и поиграть, пока она будет работать. Писала я кое-как, воспитательница красной ручкой в домашних тетрадях требовала, чтобы я больше занималась. Там же, в подготовительной группе, мне дали тонкую пропись, где пунктиром были намечены тюльпанчики и бабочки для обвода. Леворукая девочка, говорила со вздохом воспитательница на мои тетрадки. В раннем детстве, когда стало понятно, что я левша, мама пыталась переучить меня на правую руку. Когда я рисовала, она отнимала у меня карандаш и передавала его в правую руку. Под материным присмотром я рисовала правым, а как только она отвлекалась на телевизор или на кастрюлю, из которой текло на плиту, я тут же перекидывала карандаш в левую руку и продолжала рисовать. Так у нее ничего и не вышло, получилось только, что шила и резала я правой, а писала все равно левой.
В тот же пакет со сменкой и алыми розами с капельками драгоценной росы на боку мы положили мои прописи, жирную синюю ручку, простой карандаш, ластик и толстую книгу «Чиполлино», которую я медленно читала страницу за страницей вот уже полгода. Мама посмотрела на пакет и сказала, что в него влезет еще что-то очень маленькое, с чем я захочу поиграть на заводе. Я ждала этих слов, они были сигналом. Из комнаты я принесла алюминиевый сундучок, в котором хранила свои сокровища. В сундучок уместился крохотный деревянный паровозик из киндера, расколовшееся от удара о стену кольцо из камня кошачий глаз, моток толстой лески и пакетик с зиплоком, полный мутного розового бисера.
Обычно я видела, как мать приходила с работы. Тусклая, недовольная, от нее пахло влажным деревом, мать разувалась, снимала длинную в пол дубленку и шла курить на кухню. Пока на кухне не появился телевизор, мать курила на табуретке, уставившись в дверцу холодильника. На батарее у нее всегда лежала пачка сигарет, там она их сушила, потому что не любила влажный табак. Теперь я впервые видела, как мать собирается на работу.
В окнах все было черное. Зимой светало поздно, мать включила свет на кухне и разложила на подоконнике свою косметику. Она закурила и с тлеющей сигаретой в уголке рта начала наносить тушь на ресницы, предварительно поплевав в коробочек. Я спросила ее, почему она красится на завод, ведь это завод, а не праздничное место. Мать повернула на меня свое большое лицо и сказала, что женщина должна быть красивой всегда и везде. Дальше она надела шерстяные колготки и плотную мини-юбку, тут же в кухне она надела высокие кожаные сапоги и уже в сапогах прошла в комнату, чтобы взять там объемный шерстяной свитер с большим воротом и цветами из люрекса. Ходить дома в уличной обуви было строго-настрого запрещено, но это был час материнских сборов на завод. Возможно, это был единственный час, когда мать чувствовала себя свободной от всего. Она ходила по линолеуму, и каблуки глухо ударялись о пол. Дальше она сняла закрученные на ночь бигуди и расчесала свои выкрашенные в баклажанный цвет волосы. Еще одна сигарета, сказала она, и буду красить губы. Пока курю, сказала мать, быстро собирайся, через пятнадцать минут мы должны быть на остановке.
Я натянула колготки, сняла с батареи рейтузы и дутики, надела выглаженный с вечера сиреневый пуловер, шубу со свисающими из рукавов варежками. Мать присела передо мной, чтобы поправить криво завязанную кроличью шапку, которую принято было надевать под большую песцовую. Губы ее были перламутровые, они светились в желтом свете лампочки. От матери пахло всем сразу — деревом, сигаретами и теплой женской кожей. Я знала этот запах. Он пробивался сквозь все другие и оставался сам собой. Он был основой для других временных запахов. Так пахла материнская шея, усыпанная маленькими коричневыми родинками. Затягивая тесемки у меня под подбородком и контролируя степень натяжения, мать посмотрела мне в лицо из-под слипшихся от туши ресниц. Она была строгая, но ее карие глаза все равно были похожи на глаза олененка, даже когда она хмурилась. Я смотрела на ее веки сверху вниз, когда она наклонила голову, чтобы рассмотреть затянутый узел, веки были присыпаны серыми мерцающими тенями, а дуга у ресниц подведена черным жирным карандашом. От материных волос остро пахло лаком, и она вся светилась в мутном коричневом коридоре.
Одев меня, она сняла с полки норковую формовку и долго ее прилаживала к голове, чтобы шапка не смяла налаченные волосы и не заваливалась на бок. Потом она накинула коричневую дубленку, от дубленки повеяло мертвой влажной кожей, деревом и выветренным табаком. Мы были готовы. Мы вышли в темный подъезд, пропахший хлоркой и остывшим бетоном.
Сибирское утро было черным всегда. Я знала это утро, потому что к восьми меня обычно провожали в сад. Весь мир был тихий и щемящий, редкие снежинки медленно падали в безветрии и бликовали в нежно-зеленом свете прожектора над подъездом. Мир весь был разделен на небо и снег. Белые сугробы-бугры, наросшие за ночь, еще никто не пришел расчищать. К тротуару от подъездов тянулись узкие вытоптанные тропинки. Мороз словно высосал воздух из пространства, и дышать было тяжело. То тут, то там хлопали двери подъездов. Хруст снега, даже от самого аккуратного движения, разносился по всему двору. И люди шли по направлению к остановке. Там, где летом у нас была песочница, зимой водители ставили свои автомобили, и отец моей дворовой подруги Марины стоял у своей «Тойоты» с ведром горячей воды. «Тойота» была темная, и в себя не пускала. Отец Марины, большой кучерявый мужчина, аккуратно разогревал примерзшую ручку водительской двери. Все вокруг было живое, жило, двигалось и шло. Но любой шум от произведенного движения утопал в черном утреннем воздухе.
Мать передала мне пакет с прописями и игрушечным сундучком, и мы вместе со всеми тихо пошли к остановке.
Внизу, на остановке, медленно переступавшие с ноги на ногу женщины оживились, когда увидели нас. Их общее тело взметнулось от волнения, так колышется в небе птичья стая, перестраивая направление полета. Те, что стояли спиной, повернулись к нам лицами, а те, что были ближе к железному киоску, подошли. У некоторых женщин во ртах были сигареты, и от всех поднимался пар дыхания, он смешивался с табачным дымом, и серое облако постепенно исчезало в безветренной темноте. Сугробы сияли, это была остановка «Дружба».
Одна, самая толстая, материна бригадирша, в улыбке раскрыла рот, и под ее губами заблестели стальные коронки. Толстая наклонилась в мою сторону и спросила, не тяжело ли мне было рано вставать. И я ответила, что было не тяжело. Очень хочешь на завод, спросила толстая бригадирша, хочу, ответила я. На что бригадирша сказала, что завод самое скучное на свете место. Там одни доски и конвейеры, смотреть там нечего, сказала толстая. Скучно там ребенку, сказала толстая. Мать, увидев мое смущение, показала на пакет с розами и ответила, что у нас собой есть чем заняться, прописи, игрушки, книжка. Толстая перевела глаза на мать и спросила ее, сколько та на заводе прочитала книг. И мать засмеялась, ответив, что она их не читала, а подкладывала под голову вместо подушки, когда спала, пока все были на обеде. Женщины все разом и понимающе захохотали. Все понимали материну шутку, потому что знали, что мать лишний раз не ходит никуда, а только спит. Над ней смеялись, когда она на третий год работы на заводе научилась спать стоя. Теплый «Икарус» шел плавно и со всеми остановками для сбора рабочих, дорога до завода занимала полчаса. И туда и обратно мать спала. Когда не было свободного места — стоя, положив голову на руку, которой держалась за поручень. Это был целый час сна. Стоя спала она и у конвейера, когда на линии завал из досок иссякал, а очередь смены еще не подходила. Мать опиралась на железный щит, разделявший ленту и помост, и засыпала.
Красный автобус подошел, и толпа расступилась, чтобы пропустить нас с матерью. У матери сегодня была особая привилегия, она везла на завод ребенка, и это значило, что мы могли выбрать любое место в салоне. Мать сказала, чтобы я не шла далеко, в хвосте, сказала она, сильно укачивает. И мы сели на переднее пассажирское сиденье. В тепле все немного обмякли, и над материными губами появилась нежная россыпь прозрачных капелек росы. Это замерзшие усики оттаяли и стали влажные. Мать достала из кармана дубленки свежий белый платочек с серой окаемкой и, пришмыгнув, быстро вытерла влагу над губой и собрала то, что намокло в носу. Ее курносый нос на морозе порозовел, порозовели и высокие татарские скулы. Большая покатая челка немного опала, и мать, посмотревшись в карманное зеркальце, поправила ее.
Толстая, севшая сзади нас, похлопала ее по плечу и спросила, для кого это она так прихорашивается. Мать игриво вскинула подбородок и, немного свысока посмотрев на нее, улыбнулась. Она смотрела на толстую так, как если бы смотрела на преданного пса, весь мир был материной свитой. И прищелкнув языком, она лукаво ответила, что никто не достоин ее красоты, ее красота есть просто так, ни для чего. Женщины в салоне захохотали. Я присмотрелась к ним ко всем — они были старше и толще матери, они ей годились в матери и тетки. Мать так и называла своих коллег, она нежно называла их тетками из бригады. Тетки любили ее за дерзость и спускали ей колкости, потому что она была молодая и красивая. Реальность вокруг рябилась, и казалось, что все мы — и Сибирь, и автобус, и его водитель, и женщины вокруг нас — живем в кинопленке, в которую монтажер нечаянным образом вклеил Синди Кроуфорд, и ею была моя мама.
Хохот утих, и мать тут же задремала. В автобусе душно пахло соляркой и сладким ароматизатором. Автобус шел в темноте, салон дремал, и я смотрела перед собой в большое лобовое стекло, которое, казалось, квадратом света пробивало себе дорогу в темноте и снеге. Внизу был виден небольшой освещенный островок асфальтового шоссе, он напомнил мне телевизионный экран, на котором закончились все передачи. Островок мельтешил, маленькие твердые комки снега, разбитый щебень и грязь засасывало под автобус, вся эта мелочь оставалась там, в прошлом, лежать на дороге, чтобы кто-нибудь еще раз осветил ее своими ранними фарами. Некоторые из камней выбрасывало из-под колес, и они глухо ударялись о днище «Икаруса». Я думала об этих камнях, они на холодной дороге казались такими сиротливыми и даже немного злыми от того, что щебенка — это грубый каменный лом. Я не любила трогать щебенку, от нее пахло тертым камнем, и на ощупь она была шершавая, как наждачная бумага. Притом мне было жалко эти камни за то, что они со всей своей грубостью совершенно одиноки. А есть на дороге такие камни, думала я, которых никогда не касался взгляд человека и свет автомобильной фары. Эти камни меня особенно волновали, мне хотелось до них дотянуться.
Туман от Ангары стоял такой сильный, что все вокруг было белое и густое. Шофер сбавил газ еще перед въездом на мост и тихо правил над рекой. Мама проснулась от толчка и приоткрыла глаза, увидев клубы пара, в котором мы ехали, она с пониманием дела кивнула и снова задремала. Автобус медленно шел, и ее голова раскачивалась в такт движению. Я сразу вспомнила тот страшный случай, когда утренний рейсовый автобус вот так же в тумане упал с плотины. В нем спали взрослые и дети, и все они погибли, а плотину закрыли, и теперь по ней нельзя было ездить. Тут же я представила себе это падение в тумане. Успели ли понять те пассажиры, что вот-вот они упадут навсегда в черную воду Ангары? И что такое навсегда, неужели есть что-то необратимое, думала я, глядя в белый туман. Неужели что-то может произойти такое, что никогда нельзя будет вернуть сюда или повторить в будущем? Может быть, эти люди все еще живы. Конечно, они живы, просто они в черной реке. Все мне казалось длящимся и бесконечным как белый воскресный день, поглощенный вьюгой. Мир мне казался бессмертным и тихим, как предрассветное таежное шоссе. От мира мне было тяжело. Может быть, именно от того, что он казался мне разворачивающимся во все стороны и совершенно необжитым и неприспособленным к освоению.
Издалека салатным цветом засиял завод. Он в темноте светился ,как негаснущий страшный огонь. Он отдавал свет равномерно, без колебаний и вспышек, потому что завод работал всегда. Его я видела много раз, когда мы с отцом приезжали забирать маму с работы. Он сажал меня на переднее сиденье и наказывал, чтобы после моста, когда мы будем проезжать пост ГАИ, я пригибалась, иначе менты оштрафуют, говорил он. Я любила ездить на переднем сиденье и смотреть, как мир наплывал на меня, пассажирское сиденье отцовской «Волги» пахло мамиными духами и дубленкой. На этом месте я чувствовала свою важность. Иногда в паре километров от завода отец сажал меня на колени и давал порулить. Теперь я видела завод с высоты «Икаруса», в утренней темноте он светился неистово, и из него вырывались трубы. Движение дыма из труб было видимым, трубы отдавали вещество в черный воздух. Настойчивый запах целлюлозы проник в салон и, тихий до этого, стал ясным, тяжелым, непривычным. От этого запаха все проснулись.
С отцом мы обычно доезжали до проходной, дальше нас никто не пускал. Отец парковал «Волгу» у обочины, и там мы ждали маму. Теперь по сигналу водителя железные ворота раздвинулись, и мы въехали на стоянку. Оттуда доспавшие по дороге женщины молча двинулись к контрольному пункту. Мы приближались к заводу, и он был все громче. Ночная смена ждала дневную, чтобы уйти отдыхать, но работать не прекращала, чтобы завод ни на секунду не остановился, ни на секунду не выдохнул.
На контрольном пункте все встали и приготовили вещи на осмотр. С начала очереди на нас с мамой шел беспокойный шепоток. Женщины тревожно переговаривались, наконец толстая бригадирша подслушала разговор и повернулась к матери. Она сказала, что ночью на второй линии погиб бригадир. Мать испуганно слушала, ей стало не по себе, она резко схватила меня за руку и сжала мою ладонь. Ее рука была прохладная, а ухоженные, покрытые коричневым лаком ногти, сухо скребанули по моей руке. В мутном свете люминесцентных ламп ее ногти мягко мерцали. Слушая толстую бригадиршу, она машинально притянула меня к себе и второй рукой захватила мое плечо. Я любила слушать разговоры взрослых. Когда меня прогоняли с кухни, я аккуратно, на цыпочках, подходила к трельяжу — от него можно было разобрать шепот и отдельные слова — и слушала кухонные разговоры о мужчинах и деньгах. Теперь меня никто не гнал, а наоборот, меня никуда не хотели девать, я слушала разговор взрослых о смерти бригадира Олега со второй линии.
Толстая бригадирша сказала, что он шел по переходу, чтобы что-то передать на соседнюю линию. Под конец прошлой дневной смены рация в кабине сломалась, ремонтник не пришел. Знаками передать сообщение у него не получилось. Олег шел по мосткам, говорят, держался за поручни, как и положено, как вдруг его качнуло, нога соскользнула, и туловище нырнуло вниз, он резко хотел захватить поручень, но не успел и ухнул с высоты. Так и сказали, передала толстая бригадирша, что когда подбежали к месту, с которого он сорвался, посмотрели вниз, увидели что Олег лежит на животе. Толстая сказала, что Олег лежал раскинув руки, а одна нога у него была согнута в колене, как в самом теплом и глубоком сне. Он умер еще в полете, сказала толстая, сердце разорвалось. Я слушала заворожено и не понимала, как может разорваться сердце, неужели вот так оно лопается, как воздушный шар, и все?
Мир мне казался бессмертным и тихим,
как предрассветное таежное шоссе.
На контрольном пункте охранник посмотрел в мой пакет и материну сумку. Дальше по долгому коридору в гуле ламп мы шли молча. По бетонированному полу ноги шелестели, как старые листья, и пустое пространство все было заполнено эхом от двигающихся людей. В раздевалке мама велела сесть на скамью и снять рейтузы, надеть юбку и переобуться в слипоны. Тут же у больших железных шкафов женщины перевоплощались в рабочих. Каждая из них доставала из именного шкафчика свитер и рабочую куртку или фуфайку. Они снимали платья и юбки и надевали брезентовые штаны на вате и кожаные ботинки в липком целлюлозном налете. Мама сняла свой нарядный люрексовый свитер и надела старый отцовский. То, что он был отцовский, я знала по фотографиям, которые мама хранила в бордовом альбоме на одной полке с аптечкой. По выходным я открывала дверцу трельяжа, оттуда вырывался запах прелой фотобумаги и лекарств. Я садилась на пол у дивана и рассматривала семнадцатилетнюю маму в окружении ее первой заводской бригады. У мамы было большое юное лицо, на нем были все те же застенчивые глаза. Среди фотографий были фотографии отца, на одной из них он стоит у своей первой «Волги» как раз в том самом свитере, который мама надевала поверх трикотажной футболки. На рукаве я увидела большую джинсовую заплату и вспомнила, что отец прожег его, уронив на железную печку в гараже.
Одна из женщин окликнула маму и показала ей большую кожаную куртку на медных заклепках. Смотри, сказала она, какую муж куртку испортил, теперь только на завод. В поднятых руках она повернула куртку спинкой к нам, и мы увидели, что часть кожаного полотна была небрежно пришита толстыми нитками к подкладке. Говорила же ему, добавила женщина, на даче переоденься в телагу, а он что — пошел в сарай и за гвоздь зацепился. Только в прошлом году ему эту куртку привезли из Иркутска, еле сторговалась и тут вон как. Мать сочувственно покивала головой и отметила, что теперь Наташка будет самая модная на заводе. Женщина рассмеялась, у нее во рту заблестели золотые коронки. А заклепки-то, отметила мать, тебе как раз под зубы. Наташка наспех натянула куртку и, запахнув ее на животе, довольно улыбнулась. Женщины в раздевалке с одобрением закивали. Наташка тут же села на скамейку у шкафчика и начала шнуровать растоптанные берцы. От ее движения куртка хрустела, этот звук выделялся на фоне общего заводского гула, он был близкий и казался естественным, как если бы рядом кто-то сломал сухую ветку. Шум, в котором мы оказались, войдя на территорию завода, сразу стал фоном для всего, но природа этого шума была тяжелой, металлической. Природой этого шума было бесконечное повторение тысячи устройств для распила, обработки и сортировки дерева. И этот шум поддерживали и продолжали сотни человеческих рук.
Из раздевалки мы прошли по длинному коридору. У железных дверей все надели желтые и белые каски. Каска досталась и мне, мама сняла ее с щита у входа в цех. Я надела белую каску, и мама затянула ремешок. Хорошо, сказала мама, тебе, каской прическу не помнешь. Тугие французские косы с вплетенными в них розовыми гофрированными бантами тесно прилегали к голове, от них все чесалось и тянуло кожу. У меня было три набора лент — мягкие синие со времен маминой школы, белые праздничные и розовые. Розовые были для повседневной носки, они практически не мялись, а белые и синие банты нужно было гладить через марлю. Марля пахла теплой испаряющейся водой и ватой. В утренней тишине мама набирала воду в рот и распыляла ее над марлей. Так получалось только у нее, вода превращалась в мокрую медленную пыль и светилась белыми крапинками на фоне окна. Каску не снимай, строго наказала мама и вернула мне мой пластиковый пакет с розами. Входим в цех, сказала мама и что-то начала говорить, но я ее не услышала, потому что толстая открыла дверь, и шум завода вырвался, забрав с собой все: голоса, запахи, тяжесть тел. Все теперь принадлежало заводу. И мы были внутри него.
Я подняла голову и увидела, что все вокруг — и поручни, и оборудование и даже стены, были, как инеем, покрыты нежной желтой древесной пылью. Влажность, исходящая от древесины, делала воздух тяжелым и осязаемым. Все двигалось тут, даже маленькая щепочка под моими ногами трепыхалась от ветра, создаваемого неумолимым движением конвейерных лент. У всего вокруг было свое дыхание, мое дыхание перехватило от высоты, на которой располагалась кабина материной бригады. Ее мне показала толстая бригадирша. Она наклонилась к моему уху и громко закричала: вон, видишь, посередине коробка болтается? Нам туда! Я присмотрелась, кабина казалась крохотным коробком над высотой, она, казалось, держалась на тонкой проволоке. Я присмотрелась еще и увидела несколько других кабин. Все они были расположены на разной высоте парами друг против друга. Теперь я поняла значение материных слов, когда она говорила о тетках с параллельной линии. Поняла, куда шел Олег, чтобы передать свое сообщение.
К кабине мы поднимались по долгой пологой лестнице, которая на каждом уровне утыкалась в длинную площадку-переход. Все вертикальные поручни лестницы были укутаны древесной пылью, мама взяла меня за руку и наказала их не трогать, до перил я не доставала. От влажного воздуха одежда сразу отяжелела, стало зябко. На полпути я глянула вниз, пол цеха казался белым, и теперь я видела, как долго падал Олег, мне стало тяжело и сразу понятно, от чего у него разорвалось сердце. Оно у него разорвалось от невыносимого твердого страха. Мама потянула меня от края лестницы, и мы двинулись дальше. На последнем переходе женщины разделились на две группы, и нас осталось совсем мало.
Вчетвером мы входили в кабину. Вблизи она была похожа на космическое оборудование из мультфильма про Алису. Кабина сияла стальной обшивкой, а тот бок, что был ближе к линии, по которой медленно ползла белая обработанная доска, весь состоял из толстого прозрачного пластика. Внутри кабины оказалось чуть тише. В левом углу стоял небольшой умывальник, напротив — грубый, покрытый истертым пледом лежак. А у окна — сортировочный пульт. Пульт был серой железной коробкой с четырьмя кнопками на толстой ножке-трубе. Женщины ночной смены встали со своих мест и, быстро накинув на себя свои фуфайки, попрощались и вышли. Они торопились на автобус.
Я сняла каску, подошла к прозрачной стене и посмотрела вперед. Напротив я увидела другую кабину. Из нее мне рукой махала уже сидящая у пульта толстая бригадирша. Завод и правда оказался скучным местом. В нем не было ничего для меня, и все было подчинено тяжелому однообразному движению. Кабина была пустой, в ней нечему было удивиться, мама тут же села за пульт и велела мне сесть на лежак и открыть книгу. Лежак был твердый и бугристый, и мне было непонятно, как мама в перерывах умудрялась на нем спать. Я приподняла зеленое покрывало и увидела, что подстилка из старых фуфаек была положена на лист толстого железа. Мать спросила, кто пойдет разбирать завал, Наташка ответила, что пойдет первая. Она сняла с крючка у двери большие брезентовые верхонки (Esquire) и вышла. Я спросила маму, можно ли посмотреть. Мама ответила, что только аккуратно и быстро, и чтобы она меня видела. Я приоткрыла дверь кабины и посмотрела на удаляющуюся Наташку. Та встала у того места, где конвейерная лента заканчивалась обрывом и длинной палкой начала что-то делать, чего мне не было видно. Я спросила у мамы, что она там делает, и мама ответила, да завал там, доска неровная идет, застревает одна-две, на нее другие сыплются и стопорят ленту. Наташка в новой заводской куртке ловко дергала палкой, по ее лицу было видно, как много силы и напряжения она вкладывает в свое движение. Мама продолжила как бы про себя — я по утрам на завалы не хожу, сил нет на них, итак еле сюда доехала.
Мама сидела спиной ко мне на железном стуле, он тихо поскрипывал от того, что она медленно вращалась то влево, то вправо. Сама она этого вращения не замечала, иначе бы быстро остановила его, как часто пресекала мое качание на стуле. Она сидела и смотрела сквозь стекло, как на большой экран. Ее глаза уже долго не отрывались от ленты, а рука быстро ходила по пульту, она нажимала то одну, то другую пластиковую кнопку. Кнопки напомнили мне фары отцовской машины, они тоже были сделаны из толстого сетчатого пластика и мутно светились изнутри. На фоне массивных кнопок и грубого короба пульта материна рука казалась совсем маленькой, ее длинные пальцы, наряженные в золотые перстенечки и кольца с блестящими аметистами, были напряжены. Материн профиль казался мне неживым. Свет от заводских ламп падал на кожу и придавал ее лицу зеленоватый оттенок. От сосредоточенности ее щеки впали еще сильнее, а холодный блик на ее зрачках вдруг сделал маму очень далекой, как будто она была кукла, а глаза ее были пластиковыми вставленными шарами. Наташка была на завале, другая материна сменщица ушла на третью линию, чтобы подписать какой-то график. Мы были вдвоем в кабине, но материна сосредоточенность на сортировке древесины полностью перенесла ее туда, на три метра вперед перед кабиной. Все ее внимание было брошено на то, чтобы верно определить сорт мелькающей доски. Я осталась одна на заводе.
Рядом со мной лежал яркий полиэтиленовый пакет. Он был здесь совсем чужой. Здесь, на заводе, все было коричневое, серое, бежевое и холодное. Нарядные алые розы, напечатанные на пакете, вопили о своей неуместности. Я заглянула в пакет, оттуда пахнуло домом. Я глубже опустила голову и еще немного подышала этим запахом, пока прописями и книгой окончательно не овладел завод. На дне я заметила поблескивающий сундучок и вспомнила, что мы взяли его с собой. Я тут же достала его и разложила содержимое на покрывале. Деревянный паровозик, осколки ярко-зеленого каменного колечка и мутный розовый бисер — все это было таким маленьким и незначительным. Я рассматривала свои сокровища очень внимательно. Они были крохотными. Они были меньше чем я. Я раскрыла пакетик с бисером и взяла одну. Она была неровная и своей формой напоминала истертый морем кусочек стекла. Я покатала бисеринку между пальцами и посмотрела в ее отверстие на маму, но оно было слишком маленьким, чтобы хоть что-то разглядеть. Тогда я прокатила бисерину между пальцами еще раз, и она, соскользнув, выпала и исчезла на деревянном полу кабины.
Я опустилась на колени и в темноте под лежаком попыталась найти свою бисеринку. Но там ее не было. Ее не было нигде. Она исчезла. Тогда я снова села на лежак и взяла новую. Снова почувствовав бисерину в своих пальцах, я ощутила ее размер и фактуру. Она была маленькая, очень маленькая. И я тут же почувствовала свое тело. Мое тело было крохотным и белым. Я сидела на высоте двадцати метров в большой железной кабине. Мы все — и мама, и толстая бригадирша, и Наташка, и мертвый Олег — были очень маленькими. Мы все приехали на завод. Мне стало страшно от собственной малости и незначительности. Я была как та щебенка на зимней дороге. В холодном заводском свете мои сокровища тускло поблескивали и казались совсем не моими. Я достала книгу и прописи, бумага быстро вобрала влагу и разбухла, а рыжая обложка книги про Чиполлино стала темно-луковой и чужой. Все, что мне принадлежало, было не моим, было чужим и не имело ко мне никакого отношения. Как и застывший мамин профиль, мои вещи потухли. Я еще раз осмотрела мать, ее фуфайка висела на спинке стула, а глаза все так же сосредоточенно смотрели на ленту, где заводское время мерила идущая одна за другой доска.
Я наспех собрала тетради в стопку, а свои сокровища в сундучок и вернула все в пакет. Завернувшись в пропахший целлюлозой плед, я отвернулась к стене и заснула от страха.
Во сне завод шумел как большой непрекращающийся дождь. ≠
{«points»:[{«id»:4,»properties»:{«x»:0,»y»:0,»z»:0,»opacity»:1,»scaleX»:1,»scaleY»:1,»rotationX»:0,»rotationY»:0,»rotationZ»:180}},{«id»:6,»properties»:{«x»:-20,»y»:0,»z»:0,»opacity»:1,»scaleX»:1,»scaleY»:1,»rotationX»:0,»rotationY»:0,»rotationZ»:180}}],»steps»:[{«id»:5,»properties»:{«duration»:0.8,»delay»:0,»bezier»:[],»ease»:»Power0.easeNone»,»automatic_duration»:true}}],»transform_origin»:{«x»:0.5,»y»:0.5}}
{«points»:[{«id»:1,»properties»:{«x»:0,»y»:0,»z»:0,»opacity»:1,»scaleX»:1,»scaleY»:1,»rotationX»:0,»rotationY»:0,»rotationZ»:0}},{«id»:3,»properties»:{«x»:20,»y»:0,»z»:0,»opacity»:1,»scaleX»:1,»scaleY»:1,»rotationX»:0,»rotationY»:0,»rotationZ»:0}}],»steps»:[{«id»:2,»properties»:{«duration»:0.8,»delay»:0,»bezier»:[],»ease»:»Power0.easeNone»,»automatic_duration»:true}}],»transform_origin»:{«x»:0.5,»y»:0.5}}
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Шрифт:
100%
+
Борис Степанович Житков
Рассказы о детях
© Илл., Семенюк И.И., 2014
© ООО «Издательство АСТ», 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес
Пожар
Петя с мамой и с сёстрами жил в верхнем этаже, а в нижнем этаже жил учитель. Вот раз мама пошла с девочками купаться. А Петя остался один стеречь квартиру.
Когда все ушли, Петя стал пробовать свою самодельную пушку. Она была из железной трубки. В середину Петя набил пороху, а сзади была дырочка, чтобы зажигать порох. Но сколько Петя ни старался, он не мог никак поджечь. Петя очень рассердился. Он пошёл в кухню. Наложил в плиту щепок, полил их керосином, положил сверху пушку и зажёг: «Теперь небось выстрелит!»
Огонь разгорелся, загудел в плите – и вдруг как бахнет выстрел! Да такой, что весь огонь из плиты выкинуло.
Петя испугался, выбежал из дому. Никого не было дома, никто ничего не слыхал. Петя убежал подальше. Он думал, что, может быть, всё само потухнет. А ничего не потухло. И ещё больше разгорелось.
Учитель шёл домой и увидал, что из верхних окон идёт дым. Он побежал к столбику, где за стеклом была сделана кнопка. Это звонок к пожарным.
Учитель разбил стекло и надавил кнопку.
У пожарных зазвонило. Они скорей бросились к своим пожарным автомобилям и помчались во весь дух. Они подъехали к столбику, а там учитель показал им, где горит. У пожарных на автомобиле был насос. Насос начал качать воду, а пожарные стали заливать огонь водой из резиновых труб. Пожарные приставили лестницы к окнам и полезли в дом, чтобы узнать, не осталось ли в доме людей. В доме никого не было. Пожарные стали выносить вещи.
Петина мама прибежала, когда вся квартира была уже в огне. Милиционер никого не пускал близко, чтоб не мешали пожарным. Самые нужные вещи не успели сгореть, и пожарные принесли их Петиной маме.
А Петина мама всё плакала и говорила, что, наверное, Петя сгорел, потому что его нигде не видно.
А Пете было стыдно, и он боялся подойти к маме. Мальчики его увидали и насильно привели.
Пожарные так хорошо потушили, что в нижнем этаже ничего не сгорело. Пожарные сели в свои автомобили и уехали назад. А учитель пустил Петину маму жить к себе, пока не починят дом.
На льдине
Зимой море замёрзло. Рыбаки всем колхозом собрались на лёд ловить рыбу. Взяли сети и поехали на санях по льду. Поехал и рыбак Андрей, а с ним его сынишка Володя. Выехали далеко-далеко. И куда кругом ни глянь, всё лёд и лёд: это так замёрзло море. Андрей с товарищами заехал дальше всех. Наделали во льду дырок и сквозь них стали запускать сети. День был солнечный, всем было весело. Володя помогал выпутывать рыбу из сетей и очень радовался, что много ловилось.
Уже большие кучи мороженой рыбы лежали на льду. Володин папа сказал:
– Довольно, пора по домам.
Но все стали просить, чтоб остаться ночевать и с утра снова ловить. Вечером поели, завернулись поплотней в тулупы и легли спать в санях. Володя прижался к отцу, чтоб было теплей, и крепко заснул.
Вдруг ночью отец вскочил и закричал:
– Товарищи, вставайте! Смотрите, ветер какой! Не было бы беды!
Все вскочили, забегали.
– Почему нас качает? – закричал Володя.
А отец крикнул:
– Беда! Нас оторвало и несёт на льдине в море.
Все рыбаки бегали по льдине и кричали:
– Оторвало, оторвало!
А кто-то крикнул:
– Пропали!
Володя заплакал. Днём ветер стал ещё сильней, волны заплёскивали на льдину, а кругом было только море. Володин папа связал из двух шестов мачту, привязал на конце красную рубаху и поставил, как флаг. Все глядели, не видать ли где парохода. От страха никто не хотел ни есть, ни пить. А Володя лежал в санях и смотрел в небо: не глянет ли солнышко. И вдруг в прогалине между туч Володя увидел самолёт и закричал:
– Самолёт! Самолёт!
Все стали кричать и махать шапками. С самолёта упал мешок. В нём была еда и записка: «Держитесь! Помощь идёт!» Через час пришёл пароход и перегрузил к себе людей, сани, лошадей и рыбу. Это начальник порта узнал, что на льдине унесло восьмерых рыбаков. Он послал им на помощь пароход и самолёт. Лётчик нашёл рыбаков и по радио сказал капитану парохода, куда идти.
Обвал
Девочка Валя ела рыбу и вдруг подавилась косточкой. Мама закричала:
– Съешь скорее корку!
Но ничего не помогало. У Вали текли из глаз слёзы. Она не могла говорить, а только хрипела, махала руками.
Мама испугалась и побежала звать доктора. А доктор жил за сорок километров. Мама сказала ему по телефону, чтоб он скорей-скорей приезжал.
Доктор сейчас же собрал свои щипчики, сел в автомобиль и поехал к Вале. Дорога шла по берегу. С одной стороны было море, а с другой стороны крутые скалы. Автомобиль мчался во весь дух.
Доктор очень боялся за Валю.
Вдруг впереди одна скала рассыпалась на камни и засыпала дорогу. Ехать стало нельзя. Было ещё далеко. Но доктор всё равно хотел идти пешком.
Вдруг сзади затрубил гудок. Шофёр посмотрел назад и сказал:
– Погодите, доктор, помощь идёт!
А это спешил грузовик. Он подъехал к завалу. Из грузовика выскочили люди. Они сняли с грузовика машину-насос и резиновые трубы и провели трубу в море.
Насос заработал. По трубе он сосал из моря воду, а потом гнал её в другую трубу. Из этой трубы вода вылетала со страшной силой. Она с такой силой вылетала, что конец трубы людям нельзя было удержать: так он трясся и бился. Его привинтили к железной подставке и направили воду прямо на обвал. Получилось, как будто стреляют водой из пушки. Вода так сильно била по обвалу, что сбивала глину и камни и уносила их в море.
Весь обвал вода смывала с дороги.
– Скорей, едем! – крикнул доктор шофёру.
Шофёр пустил машину. Доктор приехал к Вале, достал свои щипчики и вынул из горла косточку.
А потом сел и рассказал Вале, как завалило дорогу и как насос-гидротаран размыл обвал.
Как тонул один мальчик
Один мальчик пошёл ловить рыбу. Ему было восемь лет. Он увидал на воде брёвна и подумал, что это плот: так они плотно лежали одно к другому. «Сяду я на плот, – подумал мальчик, – а с плота можно удочку далеко забросить!»
Почтальон шёл мимо и видел, что мальчик идёт к воде.
Мальчик шагнул два шага по брёвнам, брёвна разошлись, и мальчик не удержался, упал в воду между брёвнами. А брёвна опять сошлись и закрылись над ним, как потолок.
Почтальон схватился за сумку и побежал что есть мочи к берегу.
Он всё время глядел на то место, где упал мальчик, чтобы знать, где искать.
Я увидал, что сломя голову бежит почтальон, и я вспомнил, что шёл мальчик, и вижу – его не стало.
Я в тот же миг пустился туда, куда бежал почтальон. Почтальон стал у самой воды и пальцем показывал в одно место.
Он не сводил глаз с брёвен. И только сказал:
– Тут он!
Я взял почтальона за руку, лёг на брёвна и просунул руку, куда показывал почтальон. И как раз там, под водой меня стали хватать маленькие пальчики. Мальчик не мог вынырнуть. Он стукался головой о брёвна и искал руками помощи. Я ухватил его за руку и крикнул почтальону:
Мы вытащили мальчика. Он почти захлебнулся. Мы его стали тормошить, и он пришёл в себя. А как только пришёл в себя, он заревел.
Почтальон поднял удочку и говорит:
– Вот и удочка твоя. Чего ты ревёшь? Ты на берегу. Вот солнышко!
– Ну да, а картуз мой где?
Почтальон махнул рукой.
– Чего слёзы-то льёшь? И так мокрый… И без картуза мамка тебе обрадуется. Беги домой.
А мальчик стоял.
– Ну, найди ему картуз, – сказал почтальон, – а мне надо идти.
Я взял у мальчика удочку и стал шарить под водой. Вдруг что-то нацепилось, я вынул, это был лапоть.
Я ещё долго шарил. Наконец вытащил какую-то тряпку. Мальчик сразу узнал, что это картуз. Мы выжали из него воду. Мальчик засмеялся и сказал:
– Ничего, на голове обсохнет!
Дым
Никто этому не верит. А пожарные говорят:
– Дым страшнее огня. От огня человек убегает, а дыму не боится и лезет в него. И там задыхается. И ещё: в дыму ничего не видно. Не видно, куда бежать, где двери, где окна. Дым ест глаза, кусает в горле, щиплет в носу.
И пожарные надевают на лицо маски, а в маску по трубке идёт воздух. В такой маске можно долго быть в дыму, но только всё равно ничего не видно.
И вот один раз тушили пожарные дом. Жильцы выбежали на улицу.
Старший пожарный крикнул:
– А ну, посчитайте, все ли?
Одного жильца не хватало. И мужчина кричал:
– Петька-то наш в комнате остался!
Старший пожарный послал человека в маске найти Петьку. Человек вошёл в комнату.
В комнате огня ещё не было, но было полно дыму.
Человек в маске обшарил всю комнату, все стены и кричал со всей силы через маску:
– Петька, Петька! Выходи, сгоришь! Подай голос.
Но никто не отвечал.
Человек услышал, что валится крыша, испугался и ушёл.
Тогда старший пожарный рассердился:
– А где же Петька?
– Я все стены обшарил, – сказал человек.
– Давай маску! – крикнул старший.
Человек начал снимать маску. Старший видит – потолок уже горит. Ждать некогда.
И старший не стал ждать – окунул рукавицу в ведро, заткнул её в рот и бросился в дым.
Он сразу бросился на пол и стал шарить. Наткнулся на диван и подумал: «Наверное, он туда забился, там меньше дыму».
Он сунул руку под диван и нащупал ноги. Схватил их и потянул вон из комнаты.
Он вытянул человека на крыльцо. Это и был Петька. А пожарный стоял и шатался. Так его заел дым.
А тут как раз рухнул потолок, и вся комната загорелась.
Петьку отнесли в сторону и привели в чувство. Он рассказал, что со страху забился под диван, заткнул уши и закрыл глаза. А потом не помнит, что было.
А старший пожарный для того взял рукавицу в рот, что через мокрую тряпку в дыму дышать легче.
После пожара старший сказал пожарному:
– Чего по стенам шарил! Он не у стенки тебя ждать будет. Коли молчит, так, значит, задохнулся и на полу валяется. Обшарил бы пол да койки, сразу бы и нашёл.
Разиня
Девочку Сашу мама послала в кооператив. Саша взяла корзинку и пошла. Мама ей вслед крикнула:
– Смотри, сдачу-то не забудь взять. Да гляди, чтоб кошелёк у тебя не вытащили!
Вот Саша заплатила в кассе, кошелёк положила в корзинку на самое дно, а сверху ей насыпали в корзинку картошки. Положили капусты, луку – полна корзинка. А ну-ка, вытащи оттуда кошелёк! Саша-то вон как хитро придумала от воров! Вышла из кооператива и тут вдруг забоялась: ой, кажется, сдачу-то опять забыла взять, а корзинка тяжелющая! Ну, на одну минутку Саша поставила корзинку у дверей, подскочила к кассе:
– Тётенька, вы мне, кажется, сдачи не дали.
А кассирша ей из окошка:
– Не могу я всех помнить.
А в очереди кричат:
– Не задерживай!
Саша хотела взять корзинку и уж так, без сдачи, идти домой. Глядь, а корзинки нет. Вот перепугалась Саша! Заплакала да как закричит во весь голос:
– Ой, украли, украли! Корзинку мою украли! Картошку, капусту!
Люди обступили Сашу, ахают и бранят её:
– Кто ж вещи свои так бросает! Так тебе и надо!
А заведующий выскочил на улицу, вынул свисток и начал свистеть: милицию звать. Саша думала, что сейчас её в милицию заберут за то, что она разиня, и ещё громче заревела. Пришёл милиционер.
– В чём тут дело? Чего девочка кричит?
Тут милиционеру рассказали, как обокрали Сашу.
Милиционер говорит:
– Сейчас устроим, не плачь.
И стал говорить по телефону.
Саша боялась домой идти без кошелька и корзинки. И тут стоять ей тоже страшно было. А ну как милиционер в милицию сведёт? А милиционер пришёл и говорит:
– Ты никуда не уходи, стой здесь!
И вот приходит в магазин человек с собакой на цепочке. Милиционер на Сашу показал:
– Вот у неё украли, вот у этой девочки.
Все расступились, человек подвёл собаку к Саше. Саша думала, что собака её сейчас начнёт кусать. Но собака только её нюхала и фыркала. А милиционер в это время спрашивал Сашу, где она живёт. Саша просила милиционера, чтобы он ничего маме не говорил. А он смеялся, и все кругом тоже смеялись. А тот человек с собакой уже ушёл.
Милиционер тоже ушёл. А Саша боялась домой идти. Села в угол прямо на пол. Сидит – ждёт, что будет.
Она долго там сидела. Вдруг слышит – мама кричит:
– Саша, Сашенька, ты здесь, что ли?
Саша как крикнет:
– Тута! – и вскочила на ноги.
Мама схватила её за руку и привела домой.
А дома в кухне стоит корзина с картошкой, капустой и луком. Мама рассказала, что собака повела того человека по нюху следом за вором, нагнала вора и схватила зубами за руку. Вора отвели в милицию, корзинку у него отобрали и принесли маме. А вот кошелька не нашли, так он и пропал с деньгами вместе.
– И вовсе не пропал! – сказала Саша и перевернула корзинку. Картошка высыпалась, и кошелёк со дна выпал.
– Вот какая я умная! – говорит Саша.
А мама ей:
– Умная, да разиня.
Белый домик
Мы жили на море, и у моего папы была хорошая лодка с парусами. Я отлично умел на ней ходить – и на вёслах и под парусами. И всё равно одного меня папа никогда в море не пускал. А мне было двенадцать лет.
Вот раз мы с сестрой Ниной узнали, что отец на два дня уезжает из дому, и мы затеяли уйти на шлюпке на ту сторону; а на той стороне залива стоял очень хорошенький домик: беленький, с красной крышей. А кругом домика росла рощица. Мы там никогда не были и думали, что там очень хорошо. Наверно, живут добрые старик со старушкой. А Нина говорит, что непременно у них собачка и тоже добрая. А старики, наверное, простоквашу едят и нам обрадуются и простокваши дадут.
И вот мы стали копить хлеб и бутылки для воды. В море-то ведь вода солёная, а вдруг в пути пить захочется?
Вот отец вечером уехал, а мы сейчас же налили в бутылки воды потихоньку от мамы. А то спросит: зачем? – и тогда всё пропало.
Чуть только рассвело, мы с Ниной тихонько вылезли из окошка, взяли с собой наш хлеб и бутылки в шлюпку. Я поставил паруса, и мы вышли в море. Я сидел как капитан, а Нина меня слушалась как матрос.
Ветер был лёгонький, и волны были маленькие, и у нас с Ниной выходило, будто мы на большом корабле, у нас есть запасы воды и пищи, и мы идём в другую страну. Я правил прямо на домик с красной крышей. Потом я велел сестре готовить завтрак. Она наломала меленько хлеба и откупорила бутылку с водой. Она всё сидела на дне шлюпки, а тут, как встала, чтобы мне подать, да как глянула назад, на наш берег, она так закричала, что я даже вздрогнул:
– Ой, наш дом еле видно! – и хотела реветь.
Я сказал:
– Рёва, зато старичков домик близко.
Она поглядела вперёд и ещё хуже закричала:
– И старичков домик далеко: нисколько мы не подъехали. А от нашего дома уехали!
Она стала реветь, а я назло стал есть хлеб как ни в чём не бывало. Она ревела, а я приговаривал:
– Хочешь назад, прыгай за борт и плыви домой, а я иду к старичкам.
Потом она попила из бутылки и заснула. А я всё сижу у руля, и ветер не меняется и дует ровно. Шлюпка идёт гладко, и за кормой вода журчит. Солнце уже высоко стояло.
И вот я вижу, что мы совсем близко уж подходим к тому берегу и домик хорошо виден. Вот пусть теперь Нинка проснётся да глянет – вот обрадуется! Я глядел, где там собачка. Но ни собачки, ни старичков видно не было.
Вдруг шлюпка споткнулась, стала и наклонилась набок. Я скорей опустил парус, чтобы совсем не опрокинуться. Нина вскочила. Спросонья она не знала, где она, и глядела, вытаращив глаза. Я сказал:
– В песок ткнулись. Сели на мель. Сейчас я спихну. А вон домик.
Но она и домику не обрадовалась, а ещё больше испугалась. Я разделся, прыгнул в воду и стал спихивать.
Я выбился из сил, но шлюпка ни с места. Я её клонил то на один, то на другой борт. Я спустил паруса, но ничто не помогло.
Нина стала кричать, чтобы старичок нам помог. Но было далеко, и никто не выходил. Я велел Нинке выпрыгнуть, но и это не облегчило шлюпку: шлюпка прочно вкопалась в песок. Я пробовал пойти вброд к берегу. Но во все стороны было глубоко, куда ни сунься. И никуда нельзя было уйти. И так далеко, что и доплыть нельзя.
А из домика никто не выходил. Я поел хлеба, запил водой и с Ниной не говорил. А она плакала и приговаривала:
– Вот завёз, теперь нас здесь никто не найдёт. Посадил на мель среди моря. Капитан! Мама с ума сойдёт. Вот увидишь. Мама мне так и говорила: «Если с вами что, я с ума сойду».
А я молчал. Ветер совсем затих. Я взял и заснул.
Когда я проснулся, было совсем темно. Нинка хныкала, забившись в самый нос, под скамейку. Я встал на ноги, и шлюпка под ногами качнулась легко и свободно. Я нарочно качнул её сильней. Шлюпка на свободе. Вот я обрадовался-то! Ура! Мы снялись с мели. Это ветер переменился, нагнал воды, шлюпку подняло, и она сошла с мели.
Я огляделся. Вдали блестели огоньки – много-много. Это на нашем берегу: крохотные, как искорки. Я бросился поднимать паруса. Нина вскочила и думала сначала, что я с ума сошёл. Но я ничего не сказал. А когда уже направил шлюпку на огоньки, сказал ей:
– Что, рёва? Вот и домой идём. А реветь нечего.
Мы всю ночь шли. Под утро ветер перестал. Но мы были уже под берегом. Мы на вёслах догреблись до дому. Мама и сердилась и радовалась сразу. Но мы выпросили, чтобы отцу ничего не говорила.
А потом мы узнали, что в том домике уж целый год никто не живёт.
Как я ловил человечков
Когда я был маленький, меня отвезли жить к бабушке. У бабушки над столом была полка. А на полке пароходик. Я такого никогда не видал. Он был совсем настоящий, только маленький. У него была труба: жёлтая и на ней два чёрных пояса. И две мачты. А от мачт шли к бортам верёвочные лесенки. На корме стояла будочка, как домик. Полированная, с окошечками и дверкой. А уж совсем на корме – медное рулевое колесо. Снизу под кормой – руль. И блестел перед рулём винт, как медная розочка. На носу два якоря. Ах, какие замечательные! Если б хоть один у меня такой был!
Я сразу запросил у бабушки, чтоб поиграть пароходиком. Бабушка мне всё позволяла. А тут вдруг нахмурилась:
– Вот это уж не проси. Не то играть – трогать не смей. Никогда! Это для меня дорогая память.
Я видел, что, если и заплакать, не поможет.
А пароходик важно стоял на полке на лакированных подставках. Я глаз от него не мог оторвать.
А бабушка:
– Дай честное слово, что не прикоснёшься. А то лучше спрячу-ка от греха.
И пошла к полке.
– Честное-расчестное, бабушка. – И схватил бабушку за юбку.
Бабушка не убрала пароходика.
Я всё смотрел на пароходик. Влезал на стул, чтоб лучше видеть. И всё больше и больше он мне казался настоящим. И непременно должна дверца в будочке отворяться. И наверно, в нём живут человечки. Маленькие, как раз по росту пароходика. Выходило, что они должны быть чуть ниже спички. Я стал ждать, не поглядит ли кто из них в окошечко. Наверно, подглядывают. А когда дома никого нет, выходят на палубу. Лазят, наверно, по лестничкам на мачты.
А чуть шум – как мыши: юрк в каюту. Вниз – и притаятся. Я долго глядел, когда был в комнате один. Никто не выглянул. Я спрятался за дверь и глядел в щёлку. А они хитрые, человечки проклятые, знают, что я подглядываю. Ага! Они ночью работают, когда никто их спугнуть не может. Хитрые.
Я стал быстро-быстро глотать чай. И запросился спать.
Бабушка говорит:
– Что это? То тебя силком в кровать не загонишь, а тут этакую рань и спать просишься.
И вот, когда улеглись, бабушка погасила свет. И не видно пароходика. Я ворочался нарочно, так что кровать скрипела.
– Чего ты всё ворочаешься?
– А я без света спать боюсь. Дома всегда ночник зажигают.
Это я наврал: дома ночью темно.
Бабушка ругалась, однако встала. Долго ковырялась и устроила ночник. Он плохо горел. Но всё же было видно, как блестел пароходик на полке.
Я закрылся одеялом с головой, сделал себе домик и маленькую дырочку. И из дырочки глядел не шевелясь. Скоро я так присмотрелся, что на пароходике мне всё стало отлично видно. Я долго глядел. В комнате было совсем тихо. Только часы тикали. Вдруг что-то тихонько зашуршало. Я насторожился – шорох этот на пароходике. И вот будто дверка приоткрылась. У меня дыхание спёрло. Я чуть двинулся вперёд. Проклятая кровать скрипнула. Я спугнул человечка!
Теперь уж нечего было ждать, и я заснул. Я с горя заснул.
На другой день я вот что придумал. Человечки, наверно же, едят что-нибудь. Если дать им конфету, так это для них целый воз. Надо отломить от леденца кусок и положить на пароходик, около будочки. Около самых дверей. Но такой кусок, чтоб сразу в ихние дверцы не пролез. Вот они ночью двери откроют, выглянут в щёлочку. Ух ты! Конфетища! Для них это – как ящик целый. Сейчас выскочат, скорей конфетину к себе тащить. Они её в двери, а она не лезет! Сейчас сбегают, принесут топорики – маленькие-маленькие, но совсем всамделишные – и начнут этими топориками тюкать: тюк-тюк! тюк-тюк! тюк-тюк! И скорей пропирать конфетину в дверь. Они хитрые, им лишь бы всё вёртко. Чтоб не поймали. Вот они завозятся с конфетиной. Тут, если я и скрипну, всё равно им не поспеть: конфетина в дверях застрянет – ни туда, ни сюда. Пусть убегут, а всё равно видно будет, как они конфетину тащили. А может быть, кто-нибудь с перепугу топорик упустит. Где уж им будет подбирать! И я найду на пароходике на палубе малюсенький настоящий топорик, остренький-преостренький.
И вот я тайком от бабушки отрубил от леденца кусок, как раз какой хотел. Выждал минуту, пока бабушка в кухне возилась, раз-два – на стол ногами и положил леденец у самой дверки на пароходике. Ихних полшага от двери до леденца. Слез со стола, рукавом затёр, что ногами наследил. Бабушка ничего не заметила.
Днём я тайком взглядывал на пароходик. Повела бабушка меня гулять. Я боялся, что за это время человечки утянут леденец и я их не поймаю. Я доро́гой нюнил нарочно, что мне холодно, и вернулись мы скоро. Я глянул первым делом на пароходик! Леденец, как был, – на месте. Ну да! Дураки они днём браться за такое дело!
Ночью, когда бабушка заснула, я устроился в домике из одеяла и стал глядеть. На этот раз ночник горел замечательно, и леденец блестел, как льдинка на солнце, острым огоньком. Я глядел, глядел на этот огонёк и заснул, как назло! Человечки меня перехитрили. Я утром глянул – леденца не было, а встал я раньше всех, в одной рубашке бегал глядеть. Потом со стула глядел – топорика, конечно, не было. Да чего же им было бросать: работали не спеша, без помехи, и даже крошечки ни одной нигде не валялось – всё подобрали.
Другой раз я положил хлеб. Я ночью даже слышал какую-то возню. Проклятый ночник еле коптел, я ничего не мог рассмотреть. Но наутро хлеба не было. Чуть только крошек осталось. Ну, понятно, им хлеба-то не особенно жалко, не конфеты: там каждая крошка для них леденец.
Я решил, что у них в пароходике с обеих сторон идут лавки. Во всю длину. И они днём там сидят рядком и тихонько шепчутся. Про свои дела. А ночью, когда все-все заснут, тут у них работа.
Я всё время думал о человечках. Я хотел взять тряпочку, вроде маленького коврика, и положить около дверей. Намочить тряпочку чернилами. Они выбегут, не заметят сразу, ножки запачкают и наследят по всему пароходику. Я хоть увижу, какие у них ножки. Может быть, некоторые босиком, чтобы тише ступать. Да нет, они страшно хитрые и только смеяться будут над всеми моими штуками.
Я не мог больше терпеть.
И вот – я решил непременно взять пароходик и посмотреть и поймать человечков. Хоть одного. Надо только устроить так, чтобы остаться одному дома. Бабушка всюду меня с собой таскала, во все гости. Всё к каким-то старухам. Сиди – и ничего нельзя трогать. Можно только кошку гладить. И шушукает бабушка с ними полдня.
Вот я вижу – бабушка собирается: стала собирать печенье в коробочку для этих старух – чай там пить. Я побежал в сени, достал мои варежки вязаные и натёр себе и лоб и щёки – всё лицо, одним словом. Не жалея. И тихонько прилёг на кровать.
Бабушка вдруг хватилась:
– Боря, Борюшка, где ж ты?
Я молчу и глаза закрыл. Бабушка ко мне:
– Что это ты лёг?
– Голова болит.
Она тронула лоб.
– Погляди-ка на меня! Сиди дома. Назад пойду – малины возьму в аптеке. Скоро вернусь. Долго сидеть не буду. А ты раздевайся-ка и ложись. Ложись, ложись без разговору.
Стала помогать мне, уложила, увернула одеялом и всё приговаривала: «Я сейчас вернусь, живым духом».
Бабушка заперла меня на ключ. Я выждал пять минут: а вдруг вернётся? Вдруг забыла там что-нибудь?
А потом я вскочил с постели как был в рубахе. Я вскочил на стол, взял с полки пароходик. Сразу, руками понял, что он железный, совсем настоящий. Я прижал его к уху и стал слушать: не шевелятся ли? Но они, конечно, примолкли. Поняли, что я схватил их пароход. Ага! Сидите там на лавочке и примолкли, как мыши. Я слез со стола и стал трясти пароходик. Они стряхнутся, не усидят на лавках, и я услышу, как они там болтаются. Но внутри было тихо.
Я понял: они сидят на лавках, ноги поджали и руками что есть сил уцепились в сиденья. Сидят как приклеенные.
Ага! Так погодите же. Я подковырну и приподниму палубу. И вас всех там накрою. Я стал доставать из буфета столовый нож, но глаз не спускал с пароходика, чтоб не выскочили человечки. Я стал подковыривать палубу. Ух, как плотно всё заделано!
Наконец удалось немножко подсунуть нож. Но мачты поднимались вместе с палубой. А мачтам не давали подниматься эти верёвочные лесенки, что шли от мачт к бортам. Их надо было отрезать – иначе никак. Я на миг остановился. Всего только на миг. Но сейчас же торопливой рукой стал резать эти лесенки. Пилил их тупым ножом. Готово, все они повисли, мачты свободны. Я стал ножом приподнимать палубу. Я боялся сразу дать большую щель. Они бросятся все сразу и разбегутся. Я оставил щёлку, чтобы пролезть одному. Он полезет, а я его – хлоп! – и захлопну, как жука в ладони.
Я ждал и держал руку наготове – схватить.
Не лезет ни один! Я тогда решил сразу отвернуть палубу и туда в серёдку рукой – прихлопнуть. Хоть один да попадётся. Только надо сразу: они уж там небось приготовились – откроешь, а человечки прыск все в стороны. Я быстро откинул палубу и прихлопнул внутри рукой. Ничего. Совсем, совсем ничего! Даже скамеек этих не было. Голые борта. Как в кастрюльке. Я поднял руку. Под рукой, конечно, ничего.
У меня руки дрожали, когда я прилаживал назад палубу. Всё криво становилось. И лесенки никак не приделать. Они болтались как попало. Я кой-как приткнул палубу на место и поставил пароходик на полку. Теперь всё пропало!
Я скорей бросился в кровать, завернулся с головой.
Слышу ключ в дверях.
– Бабушка! – под одеялом шептал я. – Бабушка, миленькая, родненькая, чего я наделал-то!
А бабушка стояла уж надо мной и по голове гладила:
– Да чего ты ревёшь, да плачешь-то чего? Родной ты мой, Борюшка! Видишь, как я скоро?
В раннем детстве все дети любят сказки. Но приходит возраст, когда родители и школа подбирают более реалистичную литературу для ребенка. Рассказы про животных обогатят знания об окружающем мире, расширят словарный запас. Сегодня я расскажу вам о 5 книгах содержащих замечательные произведения, некоторые из них разберу подробно.
Для более маленьких читателей, которые увлечены животным миром, я уже написала в отдельной статье.
Издательство Акварель выпустило замечательную книгу с рассказами Николая Сладкова и иллюстрациями Евгения Чарушина. Наш экземпляр в мягкой обложке, размера А4, с матовой, плотной, белоснежной бумагой. В книге всего 16 страниц и я конечно понимаю, что нет смысла делать твердую обложку. Но хотелось бы .
В этой книге рассказы про животных чем-то похожи на сказки, но не стоит обманываться. Они повествуют нам о реальных фактах. Чуть ниже мы разберем с вами одно из произведений для наглядности.
В книгу вошли рассказы:
- Почему ноябрь пегий? – о погодных условиях в ноябре;
- Незваные гости – о птицах и насекомых пьющих сладкий кленовый сок;
- Медведь и солнце – о том как медведь просыпается весной;
- Лесные силачи – о грибах, которые удерживают на своих шляпках листики, улиток и даже лягушку;
- Бежал ежик по дорожке – о том чем питается еж и какие опасности подстерегают его в лесу.
Сладков “Бежал ежик по дорожке” – читать
Бежал ёжик по дорожке – только пяточки мелькали. Бежал и думал: “Ноги мои быстры, колючки мои остры – шутя в лесу проживу”. Повстречался с Улиткой и говорит:
– Ну, Улитка, давай-ка наперегонки. Кто кого перегонит, тот того и съест.
Глупая Улитка говорит:
Пустились Улитка и Ёж. Улиткина скорость известно какая – семь шагов в неделю. А Ёжик ножками туп-туп, носиком хрюк-хрюк, догнал Улитку, хруп и съел.
– Вот что, пучеглазая, давай-ка наперегонки. Кто кого перегонит, тот того и съест.
Пустились Лягушка и Ёж. Прыг-прыг Лягушка, туп-туп-туп Ёжик. Лягушку догнал, за лапку схватил и съел.
“Ничего, – думает Ёж, – у меня ноги быстрые, колючки острые. Я Улитку съел, Лягушку съел – сейчас и до Филина доберусь!”
Почесал храбрый Ёж сытенькое брюшко лапкой и говорит этак небрежно:
– Давай, Филин, наперегонки. А коли догоню – съем!
Филин глазищи прищурил и отвечает:
– Бу-бу-будь по-твоему!
Пустились Филин и Ёж.
Не успел Ёж и пяточкой мелькнуть, как налетел на него Филин, забил широкими крыльями, закричал дурным голосом.
– Крылья мои, – кричит, – быстрее твоих ног, когти мои длиннее твоих колючек! Я тебе не Лягушка с Улиткой – сейчас целиком проглочу да и колючки выплюну!
Испугался Ёж, но не растерялся: съёжился да под корни и закатился. До утра там и просидел.
Нет, не прожить, видно, в лесу шутя. Шути, шути, да поглядывай!
Бежал ежик по дорожке – краткое содержание
Как вы видите, рассказы про животных в данной книге достаточно короткие. Написаны они живым языком, привлекающим внимание ребенка. Многих малышей привлекают ежики, они кажутся им милыми созданиями, с вытянутой мордочкой, умеющие сворачиваться как игрушечный мячик. Но как я написала выше, приходит момент, когда можно и нужно дать подросшему сознанию истинную информацию. Николай Сладков делает это великолепно, не вуалируя сущности этого маленького животного.
Давайте вспомним, что показано во всех детских книгах в качестве еды для ежика? Желуди, грибы, ягоды и фрукты. Большинство проносят эти знания через всю жизнь . Но верны они наполовину. Это милое существо также питается улитками, дождевыми червями, разнообразными насекомыми, мышами, змеями, лягушками, птенцами и яйцами птиц.
Прочитав рассказ Сладкова “Бежал ежик по дорожке”, обсудите с ребенком его краткое содержание. Поясните, что милому колючему зверьку не достаточно только насекомых для пропитания. Он отличный охотник и к тому же прожорлив, особенно после спячки. Из произведения видно, что он питается улитками и лягушками, вы можете расширить рассказ, если считаете, что ваше дитя готово к восприятию данной информации. Также автор показывает нам, что у самих ежей есть враги. В рассказе говорится о филине, который на самом деле в природе является их главным врагом. Расширить кругозор ребенка можно рассказав ему о других врагах: барсуках, лисице, кунице, волке.
В конце можно посмотреть интересный документальный фильм о жизни ежей. Множество интересных фактов, отличное качество съемки. Сядьте вместе с ребенком и посмотрите видео вместе, делая комментарии об известных уже вам фактах или наоборот, обращая внимания на те, которые стали новыми. Мы с Александром приготовили поп корн и окунулись в познание жизни этих животных.
Житков “Мангуста”
Книга в Лабиринте
Продолжу обзор этим интересным рассказом Бориса Житкова, который поместился в тонком экземпляре выпущенном тем же издательством Акварель. Книга уже была описана мною достаточно подробно в статье . Перейдя по ссылке вы сможете прочесть краткое содержание рассказа, а также посмотреть видео “Мангуст против кобры”. Очень советую это произведение старшим дошкольникам и младшим школьникам. Мы с сыном перечитали его три раза за последние 5 месяцев, и каждый раз, обсуждая прочитанное узнавали для себя что-то новое из жизни мангустов.
Паустовский “Растрепанный воробей”
Книга в Лабиринте
Описывая рассказы про животных, я не могла оставить в стороне прекрасную книгу выпущенную издательством Махаон. Она идеально подошла моему сыну, которому сейчас 5 лет 11 месяцев, так как в ней собраны рассказы и сказки Константина Паустовского. К серии Библиотека детской классики, я присматривалась уже давно. Но зная погрешности данного издательства, долго не могла решиться. И как оказалось – напрасно. Твердая обложка с тиснением. Страницы не очень плотные, но и не просвечивают. Картинки на каждом развороте, достаточно приятные для восприятия. На 126 страницах разместились 6 рассказов и 4 сказки.
- Кот-ворюга
- Барсучий нос
- Заячьи лапы
- Жильцы старого дома
- Собрание чудес
- Прощание с летом
- Квакша
- Растрепанный воробей
- Дремучий медведь
- Заботливый цветок
Я разобрала подробней сказку, которая полюбилась нам с сыном. Она называется также как вся книга “Растрепанный воробей”. Скажу сразу, что несмотря на то, что у воробья есть имя и он совершает поистине сказочный поступок, данное произведение наполнено реальными фактами о птичьей жизни. Язык написания настолько красив и богат! А сама история настолько сентиментальна, что читая ее 2 раза, я оба плакала.
Начав писать краткое содержание, описывать главных героев и главную мысль произведения, я поняла, что нужно мою улетевшую фантазию выносить в отдельную статью. Если вы задумались о том, подходят ли произведения Паустовского по возрасту вашему ребенку или если у вас есть дети школьного возраста, то прошу вас . Данную сказку проходят в школе с заполнением читательского дневника, надеюсь, что написанное мною, поможет в выполнении задания вашим детям.
Котенок Пушинка, или Рождественское чудо
Книга в Лабиринте
Рассказы про животных бывают более документальными или более милыми. В серию “Добрые истории о зверятах” от издательства Эксмо вошли именно милые истории. Они учат добру и возникает желание завести прекрасного лохматика у себя дома. Автор Холли Вебб написала несколько книг о котятах и щенятах. Помимо того, что они рассказывают нам о жизни животных, события происходят в интересной истории. Читатель хочет продолжать чтение, переживает за малыша, узнавая попутно какая разная жизнь зверей.
Из всей серии у нас есть только одна книга Холли Вебб “Котенок Пушинка, или рождественское чудо”, приобретенная в прошлом году. я описывала в отдельной статье, но данное произведение туда не попало, так как мы не успели его прочесть. Издательство рекомендует его детям после 6 лет. Можно читать и в 5, но тогда придется разделить чтение по главам, так как малышу будет сложно слушать длинную историю за один присест. На сегодняшний день, когда моему сыну почти 6 лет, нам удобно читать ее в 2 захода.
Шрифт книги радует действительно крупным размером, так что читающие дети смогут, без риска для зрения, читать самостоятельно. Иллюстрации черное-белые, но очень милые. Единственный минус, это их малое количество. На данный момент, Александр спокойно слушает историю, практически без картинок. Но еще год назад именно этот момент был камнем преткновения.
Из-за этих двух факторов: длинный текст и малое количество иллюстраций – я и советую книгу детям в возрасте 6-8. Сам же текст написан легким языком, имеет интересные повороты событий. Рассказы про животных Холли Вебб мне близки по восприятию и я планирую прибрести еще одну книгу из данной серии, теперь уже про щенка.
Краткое содержание “Котенок Пушинка, или рождественское чудо”
Главными героями являются котенок Пушинка и девочка Элла. Но они встретились не сразу, хотя любовь друг к другу испытали с первого взгляда. Началось все с того, что на ферме, которая расположена на окраине маленького городка, у кошки родились 5 котят. Один из котят оказался по размеру намного меньше братьев и сестер. Девочка с мамой, проживавшие на ферме, подкармливали котенка из пипетки, в надежде, что тот выживет. Через 8 недель котята окрепли и им нужно было искать дом, для чего были вывешены объявления. Все, кроме Пушинки быстро нашли себе хозяев. А самой маленькой, слабенькой, но в тоже время пушистой и обаятельной кошечке, это не удавалось.
И вот на ферму, чтобы купить рождественские венки, заехали мама с Эллой. Девочка увидела котенка и сразу готова была его забрать. Но мама была совсем не мила по отношению к этой идее. Элле пришлось уступить и уехать без милой Пушинки. Но вернувшись домой девочка так загрустила, что родители решили уступить, при условии, что дочь будет должным образом ухаживать за котенком. Какого же было их удивление, когда вернувшись на ферму они узнали, что Пушинка пропала.
Не мало выпало на долю малышки, которая решила пуститься на поиски девочки, ведь она ей так понравилась! Котенок встречает по дороге крысу, таксу и ее хозяина злюку, кота хозяйствующего на улице и лису, которая спасла ей жизнь. Читатель как будто переживает вместе с котенком, холод декабрьских ночей, голод и злобу окружающего мира. Так и хочется крикнуть: “Люди, остановитесь! Посмотрите под ноги! Вы готовитесь к празднику добра, так сотворите добро!”.
Как и все рождественские истории, эта заканчивается счастливым концом. Не сразу встретились добрая девочка и милая маленькая Пушинка. Но увиделись они благодаря чуду, которое всегда происходит в канун Рождества .
Рассказы про животных Е. Чарушина – Тюпа, Томка и Сорока
Книга в Лабиринте
Эту книгу я поставила на последнее место, так как рассказы про животных написанные Евгением Чарушиным, не захватили нас. Они действительно о зверях и птицах, но язык для чтения не певучий. При чтении у меня всё время возникало ощущение, что я “спотыкаюсь”. Сами произведения заканчиваются как-то резко. Как будто предполагалось продолжение, но автор передумал. Тем не менее, кто я такая, чтобы критиковать писателя, произведения которого вошли в библиотеку школьника. Поэтому просто опишу их в нескольких фразах.
Главными героями рассказов являются:
- Тюпа;
- Томка;
- Сорока.
Но нет ни одной истории где бы они встретились вместе. В книгу вошли 14 произведений, 3 из которых про котенка Тюпу, 1 про Сороку и 6 про охотничью собаку Томку. Рассказы про Томку нам с сыном понравились больше всего, в них чувствуется законченность. Помимо этого в книге есть рассказы про кота Пуньку, двух мишек, лисят и скворца. Узнать факты из жизни животных, прочитав произведения Е. Чарушина можно, НО! родителю придется сильно дополнить их информацией, объяснениями, видео, энциклопедическими данными. В общем, поработать над ними не меньше, а точнее больше, чем над теми, которые описаны мною выше.
Уважаемые читатели, на этом я закончу мой сегодняшний обзор. Надеюсь, что описанные мною рассказы про животных, дали вам возможность выбрать что именно нужно вашему ребенку. С какими животными вы хотите его познакомить. И чем можете дополнить информацию полученную из книг. Буду вам очень благодарна если вы поделитесь в комментариях своими впечатлениями о статье. Если же считаете, что данная информация будет полезна к прочтению другим родителям, поделитесь ею в соц. сетях используя кнопки ниже.
Здравствуйте, Друзья!
Сегодня для вас к выходным в рубрике «Читалка» подборка рассказов для детей
Бориса Житкова.
Борис Степанович Житков — русский и советский писатель, родился 30 августа 1882 года в Новгороде. Его отец преподавал математику в Новгородском учительском институте, мать была пианисткой.
Свое начальное образование Борис Житков получил дома, затем поступил в гимназию, где познакомился и подружился с К.И.Чуковским.
После окончания гимназии Житков поступает в Новороссийский университет на естественное отделение. Позднее он еще учился на отделении кораблестроения в Петербургском политехническом институте.
Борис Житков
был очень целеустремленным, настойчивым и упорным молодым человеком, поэтому он смог овладеть очень многими профессиями. На парусном судне работал штурманом, на научно-исследовательском судне был капитаном. Также работал инженером-судостроителем, рабочим-металлистом, руководителем технического училища, преподавателем физики и черчения, в Одесском порту работал инженером и много путешествовал.
В литературу Борис Житков пришел уже немолодым человеком, с большим житейским опытом, разносторонними знаниями и с редким литературным даром рассказчика. Мировую известность ему принесли книги для детей о животных, о море, о приключениях и путешествиях из жизни.
Умер Б.С.Житков в Москве в 1938 году 19 октября от рака легких. Похоронили его на Ваганьковском кладбище.
ЦВЕТОК
Жила девочка Настя со своей мамой. Раз Насте подарили в горшочке
цветок. Настя принесла домой и поставила на окно.
— Фу, какой гадкий цветок! — сказала мама. — Листья у него точно языки,
да еще с колючками. Наверное, ядовитый. Я его и поливать не стану.
Настя сказала:
— Я сама буду поливать. Может быть, у него цветки будут красивые.
Цветок вырос большой-большой, а цвести и не думал.
— Его надо выбросить, — сказала мама, — от него ни красы, ни радости.
Когда Настя заболела, она очень боялась, что мама выбросит цветок или
не будет поливать и он засохнет.
Мама позвала к Насте доктора и сказала:
— Посмотрите, доктор, у меня девочка все хворает и вот совсем слегла.
Доктор осмотрел Настю и сказал:
— Если б вы достали листья одного растения. Они как надутые и с шипами.
— Мамочка! — закричала Настя. — Это мой цветок. Вот он!
Доктор взглянул и сказал:
— Он самый. От него листья варите, и пусть Настя пьет. И она
поправится.
— А я его выбросить хотела, — сказала мама.
Мама стала Насте давать эти листья, и скоро Настя встала с постели.
— Вот, — сказала Настя, — я его берегла, мой цветочек, и он меня зато
сберег.
И с тех пор мама развела много таких цветов и всегда давала Насте пить
из них лекарство.
НАВОДНЕНИЕ
В нашей стране есть такие реки, что не текут все время по одному месту.
Такая река то бросится вправо, потечет правее, то через некоторое время,
будто ей надоело здесь течь, вдруг переползет влево и зальет свой левый
берег. А если берег высокий, вода подмоет его. Крутой берег обвалится в
реку, и если на обрыве стоял домик, то полетит в воду и домик.
Вот по такой реке шел буксирный пароход и тащил две баржи. Пароход
остановился у пристани, чтобы там оставить одну баржу, и тут к нему с берега
приехал начальник и говорит:
— Капитан, вы пойдете дальше. Будьте осторожны, не сядьте на мель: река
ушла сильно вправо и теперь течет совсем по другому дну. И сейчас она идет
все правее и правее и затопляет и подмывает берег.
— Ох, — сказал капитан, — мой дом на правом берегу, почти у самой воды.
Там остались жена и сын. Вдруг они не успели убежать?!
Капитан приказал пустить машину самым полным ходом. Он спешил скорей к
своему дому и очень сердился, что тяжелая баржа задерживает ход.
Пароход немного проплыл, как вдруг его сигналом потребовали к берегу.
Капитан поставил баржу на якорь, а пароход направил к берегу.
Он увидал, что на берегу тысячи людей с лопатами, с тачками спешат —
возят землю, насыпают стенку, чтобы не пустить реку залить берег. Возят на
верблюдах деревянные бревна, чтоб их забивать в берег и укреплять стенку. А
машина с высокой железной рукой ходит по стенке и ковшом нагребает на нее
землю.
К капитану прибежали люди и спросили:
— Что в барже?
— Камень, — сказал капитан.
Все закричали:
— Ах, как хорошо! Давайте сюда! А то вон смотрите, сейчас река прорвет
стенку и размоет всю нашу работу. Река бросится на поля и смоет все посевы.
Будет голод. Скорей, скорей давайте камень!
Тут капитан забыл и про жену и про сына. Он пустил пароход что есть
духу и привел баржу под самый берег.
Люди стали таскать камень и укрепили стенку. Река остановилась и дальше
не пошла. Тогда капитан спросил:
— Не знаете ли, как у меня дома?
Начальник послал телеграмму, и скоро пришел ответ. Там тоже работали
все люди, какие были, и спасли домик, где жила жена капитана с сыном.
— Вот, — сказал начальник, — здесь вы помогали нашим, а там товарищи
спасли ваших.
КАК СЛОН СПАС ХОЗЯИНА ОТ ТИГРА
У индусов есть ручные слоны. Один индус пошёл со слоном в лес по дрова.
Лес был глухой и дикий. Слон протаптывал хозяину дорогу и помогал валить деревья, а хозяин грузил их на слона.
Вдруг слон перестал слушаться хозяина, стал оглядываться, трясти ушами, а потом поднял хобот и заревел.
Хозяин тоже оглянулся, но ничего не заметил.
Он стал сердиться на слона и бить его по ушам веткой.
А слон загнул хобот крючком, чтоб поднять хозяина на спину. Хозяин подумал: «Сяду ему на шею — так мне ещё удобней будет им править».
Он уселся на слоне и стал веткой хлестать слона по ушам. А слон пятился, топтался и вертел хоботом. Потом замер и насторожился.
Хозяин поднял ветку, чтоб со всей силы ударить слона, но вдруг из кустов выскочил огромный тигр. Он хотел напасть на слона сзади и вскочить на спину.
Но он попал лапами на дрова, дрова посыпались. Тигр хотел прыгнуть другой раз, но слон уже повернулся, схватил хоботом тигра поперёк живота, сдавил как толстым канатом. Тигр раскрыл рот, высунул язык и мотал лапами.
А слон уж поднял его вверх, потом шмякнул оземь и стал топтать ногами.
А ноги у слона — как столбы. И слон растоптал тигра в лепёшку. Когда хозяин опомнился от страха, он сказал:
Какой я дурак, что бил слона! А он мне жизнь спас.
Хозяин достал из сумки хлеб, что приготовил для себя, и весь отдал слону.
БЕСПРИЗОРНАЯ КОШКА
Я жил на берегу моря и ловил рыбу. У меня была лодка, сетки и разные удочки. Перед домом стояла будка, и на цепи огромный пес. Мохнатый, весь в черных пятнах, — Рябка. Он стерег дом. Кормил я его рыбой. Я работал с мальчиком, и кругом на три версты никого не было. Рябка так привык, что мы с ним разговаривали, и очень простое он понимал. Спросишь его: «Рябка, где Володя?» Рябка хвостом завиляет и повернет морду, куда Володька ушел. Воздух носом тянет, и всегда верно. Бывало, придешь с моря ни с чем, а Рябка ждет рыбы. Вытянется на цепи, подвизгивает.
Обернешься к нему и скажешь сердито:
Плохи наши дела, Рябка! Вот как…
Он вздохнет, ляжет и положит на лапы голову. Уж и не просит, понимает.
Когда я надолго уезжал в море, я всегда Рябку трепал по спине и уговаривал, чтобы хорошо стерег. И вот хочу отойти от него, а он встанет на задние лапы, натянет цепь и обхватит меня лапами. Да так крепко — не пускает. Не хочет долго один оставаться: и скучно и голодно.
Хорошая была собака!
А вот кошки у меня не было, и мыши одолевали. Сетки развесишь, так они в сетки залезут, запутаются и перегрызут нитки, напортят. Я их находил в сетках — запутается другая и попадется. И дома все крадут, что ни положи.
Вот я и пошел в город. Достану, думаю, себе веселую кошечку, она мне всех мышей переловит, а вечером на коленях будет сидеть и мурлыкать. Пришел в город. По всем дворам ходил — ни одной кошки. Ну нигде!
Я стал у людей спрашивать:
Нет ли у кого кошечки? Я даже деньги заплачу, дайте только.
А на меня сердиться стали:
До кошек ли теперь? Всюду голод, самим есть нечего, а тут котов корми.
А один сказал:
Я бы сам кота съел, а не то что его, дармоеда, кормить!
Вот те и на! Куда же это все коты девались? Кот привык жить на готовеньком: нажрался, накрал и вечером на теплой плите растянулся. И вдруг такая беда! Печи не топлены, хозяева сами черствую корку сосут. И украсть нечего. Да и мышей в голодном доме тоже не сыщешь.
Перевелись коты в городе… А каких, может быть, и голодные люди приели. Так ни одной кошки и не достал.
III
Настала зима, и море замерзло. Ловить рыбу стало нельзя. А у меня было ружье. Вот я зарядил ружье и пошел по берегу. Кого-нибудь подстрелю: на берегу в норах жили дикие кролики.
Вдруг, смотрю, на месте кроличьей норы большая дырка раскопана, как будто бы ход для большого зверя. Я скорее туда.
Я присел и заглянул в нору. Темно. А когда пригляделся, вижу: там в глубине два глаза светятся.
Что, думаю, за зверь такой завелся?
Я сорвал хворостинку — и в нору. А оттуда как зашипит!
Я назад попятился. Фу ты! Да это кошка!
Так вот куда кошки из города переехали!
Я стал звать:
Кис-кис! Кисанька! — и просунул руку в нору.
А кисанька как заурчит, да таким зверем, что я и руку отдернул.
Я стал думать, как бы переманить кошку к себе в дом.
Вот раз я встретил кошку на берегу. Большая, серая, мордастая. Она, как увидела меня, отскочила в сторону и села. Злыми глазами на меня глядит. Вся напружилась, замерла, только хвост вздрагивает. Ждет, что я буду делать.
А я достал из кармана корку хлеба и бросил ей. Кошка глянула, куда корка упала, а сама ни с места. Опять на меня уставилась. Я обошел стороной и оглянулся: кошка прыгнула, схватила корку и побежала к себе домой, в нору.
Так мы с ней часто встречались, но кошка никогда меня к себе не подпускала. Раз в сумерки я ее принял за кролика и хотел уже стрелять.
V
Весной я начал рыбачить, и около моего дома запахло рыбой. Вдруг слышу — лает мой Рябчик. И смешно как-то лает: бестолково, на разные голоса, и подвизгивает. Я вышел и вижу: по весенней траве не торопясь шагает к моему дому большая серая кошка. Я сразу ее узнал. Она нисколько не боялась Рябчика, даже не глядела на него, а выбирала только, где бы ей посуше ступить. Кошка увидала меня, уселась и стала глядеть и облизываться. Я скорее побежал в дом, достал рыбешку и бросил.
Она схватила рыбу и прыгнула в траву. Мне с крыльца было видно, как она стала жадно жрать. Ага, думаю, давно рыбы не ела.
И стала с тех пор кошка ходить ко мне в гости.
Я все ее задабривал и уговаривал, чтобы перешла ко мне жить. А кошка все дичилась и близко к себе не подпускала. Сожрет рыбу и убежит. Как зверь.
Наконец мне удалось ее погладить, и зверь замурлыкал. Рябчик на нее не лаял, а только тянулся на цепи, скулил: ему очень хотелось познакомиться с кошкой.
Теперь кошка целыми днями вертелась около дома, но жить в дом не хотела идти.
Один раз она не пошла ночевать к себе в нору, а осталась на ночь у Рябчика в будке. Рябчик совсем сжался в комок, чтобы дать место.
VI
Рябчик так скучал, что рад был кошке.
Раз шел дождь. Я смотрю из окна — лежит Рябка в луже около будки, весь мокрый, а в будку не лезет.
Я вышел и крикнул:
Рябка! В будку!
Он встал, конфузливо помотал хвостом. Вертит мордой, топчется, а в будку не лезет.
Я подошел и заглянул в будку. Через весь пол важно растянулась кошка. Рябчик не хотел лезть, чтобы не разбудить кошку, и мок под дождем.
Он так любил, когда кошка приходила к нему в гости, что пробовал ее облизывать, как щенка. Кошка топорщилась и встряхивалась.
Я видел, как Рябчик лапами удерживал кошку, когда она, выспавшись, уходила по своим делам.
VII
А дела у ней были вот какие.
Раз слышу — будто ребенок плачет. Я выскочил, гляжу: катит Мурка с обрыва. В зубах у ней что-то болтается. Подбежал, смотрю — в зубах у Мурки крольчонок. Крольчонок дрыгал лапками и кричал, совсем как маленький ребенок. Я отнял его у кошки. Обменял у ней на рыбу. Кролик выходился и потом жил у меня в доме. Другой раз я застал Мурку, когда она уже доедала большого кролика. Рябка на цепи издали облизывался.
Против дома была яма с пол-аршина глубины. Вижу из окна: сидит Мурка в яме, вся в комок сжалась, глаза дикие, а никого кругом нет. Я стал следить.
Вдруг Мурка подскочила — я мигнуть не успел, а она уже рвет ласточку. Дело было к дождю, и ласточки реяли у самой земли. А в яме в засаде поджидала кошка. Часами сидела она вся на взводе, как курок: ждала, пока ласточка чиркнет над самой ямой. Хап! — и цапнет лапой на лету.
Другой раз я застал ее на море. Бурей выбросило на берег ракушки. Мурка осторожно ходила по мокрым камням и выгребала лапой ракушки на сухое место. Она их разгрызала, как орехи, морщилась и выедала слизняка.
VIII
Но вот пришла беда. На берегу появились беспризорные собаки. Они целой стаей носились по берегу, голодные, озверелые. С лаем, с визгом они пронеслись мимо нашего дома. Рябчик весь ощетинился, напрягся. Он глухо ворчал и зло смотрел. Володька схватил палку, а я бросился в дом за ружьем. Но собаки пронеслись мимо, и скоро их не стало слышно.
Рябчик долго не мог успокоиться: все ворчал и глядел, куда убежали собаки. А Мурка хоть бы что: она сидела на солнышке и важно мыла мордочку.
Я сказал Володе:
Смотри, Мурка-то ничего не боится. Прибегут собаки — она прыг на столб и по столбу на крышу.
Володя говорит:
А Рябчик в будку залезет и через дырку отгрызется от всякой собаки. А я в дом запрусь.
Нечего бояться.
Я ушел в город.
IX
А когда вернулся, то Володька рассказал мне:
Как ты ушел, часу не прошло, вернулись дикие собаки. Штук восемь. Бросились на Мурку. А Мурка не стала убегать. У ней под стеной, в углу, ты знаешь, кладовая. Она туда зарывает объедки. У ней уж много там накоплено. Мурка бросилась в угол, зашипела, привстала на задние лапы и приготовила когти. Собаки сунулись, трое сразу. Мурка так заработала лапами — шерсть только от собак полетела. А они визжат, воют и уж одна через другую лезут, сверху карабкаются все к Мурке, к Мурке!
А ты чего смотрел?
Да я не смотрел. Я скорее в дом, схватил ружье и стал молотить изо всей силы по собакам прикладом, прикладом. Все в кашу замешалось. Я думал, от Мурки клочья одни останутся. Я уж тут бил по чем попало. Вот, смотри, весь приклад поколотил. Ругать не будешь?
Ну, а Мурка-то, Мурка?
А она сейчас у Рябки. Рябка ее зализывает. Они в будке.
Так и оказалось. Рябка свернулся кольцом, а в середине лежала Мурка. Рябка ее лизал и сердито поглядел на меня. Видно, боялся, что я помешаю — унесу Мурку.
Х
Через неделю Мурка совсем оправилась и принялась за охоту.
Вдруг ночью мы проснулись от страшного лая и визга.
Володька выскочил, кричит:
Собаки, собаки!
Я схватил ружье и, как был, выскочил на крыльцо.
Целая куча собак возилась в углу. Они так ревели, что не слыхали, как я вышел.
Я выстрелил в воздух. Вся стая рванулась и без памяти кинулась прочь. Я выстрелил еще раз вдогонку. Рябка рвался на цепи, дергался с разбега, бесился, но не мог порвать цепи: ему хотелось броситься вслед собакам.
Я стал звать Мурку. Она урчала и приводила в порядок кладовую: закапывала лапкой разрытую ямку.
В комнате при свете я осмотрел кошку. Ее сильно покусали собаки, но раны были неопасные.
XI
Я заметил, что Мурка потолстела, — у ней скоро должны были родиться котята.
Я попробовал оставить ее на ночь в хате, но она мяукала и царапалась, так что пришлось ее выпустить.
Беспризорная кошка привыкла жить на воле и ни за что не хотела идти в дом.
Оставлять так кошку было нельзя. Видно, дикие собаки повадились к нам бегать. Прибегут, когда мы с Володей будем в море, и загрызут Мурку совсем. И вот мы решили увезти Мурку подальше и оставить жить у знакомых рыбаков. Мы посадили с собой в лодку кошку и поехали морем.
Далеко, за пятьдесят верст от нас, увезли мы Мурку. Туда собаки не забегут. Там жило много рыбаков. У них был невод. Они каждое утро и каждый вечер завозили невод в море и вытягивали его на берег. Рыбы у них всегда было много. Они очень обрадовались, когда мы им привезли Мурку. Сейчас же накормили ее рыбой до отвала. Я сказал, что кошка в дом жить не пойдет и что надо для нее сделать нору, — это не простая кошка, она из беспризорных и любит волю. Ей сделали из камыша домик, и Мурка осталась стеречь невод от мышей.
А мы вернулись домой. Рябка долго выл и плаксиво лаял; лаял и на нас: куда мы дели кошку?
Мы долго не были на неводе и только осенью собрались к Мурке.
XII
Мы приехали утром, когда вытягивали невод. Море было совсем спокойное, как вода в блюдце. Невод уж подходил к концу, и на берег вытащили вместе с рыбой целую ватагу морских раков — крабов. Они, как крупные пауки, ловкие, быстро бегают и злые. Они становятся на дыбы и щелкают над головой клешнями: пугают. А если ухватят за палец, так держись: до крови. Вдруг я смотрю: среди всей этой кутерьмы спокойно идет наша Мурка. Она ловко откидывала крабов с дороги. Подцепит его лапой сзади, где он достать ее не может, и швырк прочь. Краб встает на дыбы, пыжится, лязгает клешнями, как собака зубами, а Мурка и внимания не обращает, отшвырнет, как камешек.
Четыре взрослых котенка следили за ней издали, но сами боялись и близко подойти к неводу. А Мурка залезла в воду, вошла по шею, только голова одна из воды торчит. Идет по дну, а от головы вода расступается.
Кошка лапами нащупывала на дне мелкую рыбешку, что уходила из невода. Эти рыбки прячутся на дно, закапываются в песок — вот тут-то их и ловила Мурка. Нащупает лапкой, подцепит когтями и бросает на берег своим детям. А они уж совсем большие коты были, а боялись и ступить на мокрое. Мурка им приносила на сухой песок живую рыбу, и тогда они жрали и зло урчали. Подумаешь, какие охотники!
XIII
Рыбаки не могли нахвалиться Муркой:
Ай да кошка! Боевая кошка! Ну, а дети не в мать пошли. Балбесы и лодыри. Рассядутся, как господа, и все им в рот подай. Вон, гляди, расселись как! Чисто свиньи. Ишь, развалились. Брысь, поганцы!
Рыбак замахнулся, а коты и не шевельнулись.
Вот только из-за мамаши и терпим. Выгнать бы их надо.
Коты так обленились, что им лень было играть с мышью.
XIV
Я раз видел, как Мурка притащила им в зубах мышь. Она хотела их учить, как ловить мышей. Но коты лениво перебирали лапами и упускали мышь. Мурка бросалась вдогонку и снова приносила им. Но они и смотреть не хотели: валялись на солнышке по мягкому песку и ждали обеда, чтоб без хлопот наесться рыбьих головок.
Ишь, мамашины сынки! — сказал Володька и бросил в них песком. — Смотреть противно. Вот вам!
Коты тряхнули ушами и перевалились на другой бок.
Уважаемые читатели, я с большим интересом прочитаю все ваши комментарии к любой моей статье.
Если статья вам понравилась, оставьте, пожалуйста, свой комментарий. Ваше мнение для меня очень важно, а обратная связь просто необходима. Это позволит сделать блог более интересным и полезным.
Буду Вам очень признательна, если Вы скажете «Спасибо». Это сделать очень просто. Нажмите на кнопки социальных сетей и поделитесь этой информацией с Вашими друзьями.
Спасибо Вам за понимание.
С уважением – Лидия Витальевна
Детская литература всегда должна в собственной основе содержать вдохновение и талант. Борис Степанович Житков прежде всего исходил из уверенности в том, что она ни в коем разе не должна проявляться в качестве дополнения к литературе взрослой. Ведь большинство книг, которые обязательно будут читать дети, — это учебник жизни. Тот неоценимый опыт, который дети приобретают, читая книги, имеет точно такую же ценность, как и настоящий жизненный опыт.
Ребёнок всегда стремится копировать героев литературного произведения или же в открытую не любит их – в любом случае литературные произведения позволяют прямо и очень естественно влиться в реальную жизнь, занять сторону добра и бороться со злом. Именно поэтому Житков рассказы о животных писал таким замечательным языком.
Он очень отчеливо понимал, что любая книга, которая будет прочитана ребёнком, останется в памяти на всю его жизнь. Именно благодаря этому рассказы Бориса Житкова быстро дают детям ясное представление о взаимосвязанности поколений, доблести энтузиастов и тружеников.
Все рассказы Житкова представлены в формате прозы, но поэтичность его повествований ясно чувствуется в любой строчке. Писатель был убежден в том, что без памяти о своем детстве не имеет особго смысла создавать литературу для детей. Житков ясно и ярко учит детей определять где плохое и хорошее. Он делится с читателем своим неоценимым опытом, стремится наиболее точно передать все свои мысли, пытается привлечь ребенка к активному взаимодействию.
Писатель Борис Житков рассказы о животных создавал так, что они ярко отражают весь его богатый и искренний внутренний мир, его принципы и моральные идеалы. К примеру, в замечательном рассказе «Про слона» Житков рассуждает об уважении к чужому труду, а его рассказ «Мангуста» отчетливо передаёт энергию, силу и меткость русского языка. На нашем сайте мы пострались собрать как можно больше его произведений, поэтому читать рассказы Житкова, а также посмотреть весь их список, вы можете абсолюно бесплатно.
Всё творчество любимого писателя неразрывно связано с думами о детях и заботой о их воспитании. Он на протяжении всей своей недолгой жизни общался с ними, и, подобно профессиональному исследователю, изучал как его сказки и рассказы влияют на чуткие и добрые детские души.
Мы жили на море, и у моего папы была хорошая лодка с парусами. Я отлично умел на ней ходить — и на вёслах и под парусами. И всё равно одного меня папа никогда в море не пускал. А мне было двенадцать лет. Вот раз мы с сестрой Ниной узнали, что отец на два дня уезжает из дому, и мы затеяли уйти на шлюпке на ту сторону; а на той стороне залива стоял очень хорошенький домик…
Я очень хотел, чтобы у меня была настоящая, живая мангуста. Своя собственная. И я решил: когда наш пароход придет на остров Цейлон, я куплю себе мангусту и отдам все деньги, сколько ни спросят. И вот наш пароход у острова Цейлон. Я хотел скорей бежать на берег, скорей найти, где они продаются, эти зверьки. И вдруг к нам на пароход приходит черный человек (тамошние люди все…
Пикантные истории про измены, их причины и последующие действия обманутых жен и мужей. Всегда ли секс на стороне можно однозначно считать предательством? В чем разница между изменой жены и изменой мужа?
В категории с меткой «измена» опубликованы реальные исповеди и правдивые жизненные истории наших читателей.
Если Вам также есть что рассказать на эту тему, Вы можете абсолютно бесплатно исповедаться online
прямо сейчас, а также поддержать своими советами других авторов, попавших в схожие непростые жизненные ситуации.
Хочу попросить помощи у читателей этого сайта, как мне выйти из моей жизненной ситуации и сохранить свою семью.
Мы с мужем женаты 17 лет, я очень его люблю и не представляю жизни без него. А проблема у нас в том что, на протяжении нескольких лет я тратила очень много денег, мне постоянно их не хватало и я брала кредиты, в дальнейшем я не смогла их погасить и все как один вылезли наружу и о них узнал муж. Он был в ярости, но долги погасил и вот после этого у нас начались проблемы. Он постоянно меня подозревает в трате и боится, что я опять залезу в долг и вообще не может понять, куда я их тратила. Если честно, я и сама не знаю (на всякую ерунду, вещи, продукты, какая-то мелочевка для дома, мне просто надо было что-то купить).
А недавно у его мамы пропали деньги (это она так говорит) и все как один решили, что я их украла, но я ничего не брала и никогда бы не стала воровать. Зачем? Если бы мне нужны были деньги, я снова бы взяла кредит, муж же их закрыл. Теперь из-за этих денег наша семья на гране развода, муж хочет, чтобы я созналась и извинилась перед его мамой. А я не могу, я этого не делала, а если я не сознаюсь, значит, нет больше нашей семьи, а я очень боюсь его потерять. Я не могу представить, как я буду жить без него.
Когда только он объявил о своём решении, я несколько дней думала и переживала и не подумав о своих детях решилась на суицид, но меня откачали. Но муж вместо того, чтобы меня понять обвинил в мерзком поступке, которым я хотела привлечь его внимание.
С бывшим мужем развелись 4 года назад. Нашему сыну тогда едва исполнилось 2 года. Бывший был хорошим папой, да и ребёнок был очень долгожданный. Я сидела на гормонах, не могла забеременеть, из-за этого располнела. В чем потом он не раз меня упрекал.
Когда родился сын, мы стали отдаляться друг от друга. Денег не хватало, платили ипотеку, мои декретные были совсем небольшими. Он работал сверхурочно, даже выходил в выходные. Когда был дома, сидел с сыном, гулял, вставал по ночам. Был очень привязан к нему, но мы с ним почти и не разговаривали. Все наши разговоры были только о его работе, предстоящих праздниках, покупках. Мы перестали куда-то ходить, только гуляли иногда в парке у дома.
Я была вся в сыне и заботах о нем. Даже не сразу стала замечать, что с мужем что-то не то. Он стал нервным, стал часто выходить в подъезд покурить, хотя раньше это делал на балконе. Потом и вовсе я его поймала за разговором с какой-то девушкой, его новой сотрудницей, на 10 лет младше него. Мы поссорились. Он утверждал, что ничего у них нет, хотя она и нравится ему. Я же на эмоциях выдвинула ультиматум — или я, или она. Муж ничего не ответил, но собрал вещи и ушёл.
Я почти сразу поняла, что натворила. Стала звонить, просила вернуться, наговаривая сообщения на автоответчик. Бесполезно. В дальнейшие месяцы я узнала о том, как долго он меня, оказывается, терпел. Что я неухоженная, толстая, некрасивая, что пилю его всё время и плохо распределяю бюджет, что я плохая мать и ещё очень-очень много всего. Я надеялась начать всё сначала, очень любила и не хотела так просто разрушать нашу семью. Ведь прожили мы вместе 10 лет. Но муж настоял на разводе. Взял кредит, чтобы выплатить остаток ипотеки, оформил свою часть квартиры на сына и уехал в другой город.
Я в браке 15 лет, есть доченька, ей 1,8 месяцев. Я на распутье, буду благодарна взгляду и совету со стороны.
До рождения ребенка жила мужем, для мужа и все ради него. Для меня он был царь и бог. Детей не хотел, последнее время в разговорах со мной не церемонился. Обижал, говорил слова, после которых я плакала ночами. Но любила, верила, надеялась, что образуется все, необходимо проявить мудрость и где-то промолчать, улыбнуться, пропустить мимо ушей неприятные слова.
Узнала, что появилась девушка у него, пока был в командировке. Был разговор. Предложила развод, не захотел, я обрадовалась, а затем две полоски. Потом декрет, ссоры, скандалы, истерики и упреки: «не так готовишь, не так убираешь, неправильно смотришь, плохая мать и жена». Говорил: «ты мне не нужна, уходи я новую маму ребенку найду». Агрессивный стал.
Это моя первая исповедь. Хотя по идее и не имею права исповедоваться. Я не крестился и в будущем не собираюсь.
Я родился в момент развала СССР. Семья моя жила бедно. Отец много пил, мама теряла здоровье на работе. Работала сутками, чтобы прокормить меня и двоих моих братьев. Тяжело было. Знаю, что такое голод и нужда. Пришлось узнать, что такое унижение и побои. С детства научился давить в себе эмоции. Я на всю жизнь запомнил слова отца о том, что я не его сын. Так было из года в год. Унижение, боль, страх, тяжёлая работа. Нас наказывали за всё. К счастью мы не стали забитыми людьми, просто стали нелюдимыми, жестокими. Всё вокруг казалось чужим, злым, враждебным. Я так и не научился верить людям. До подросткового возраста я не знал, что такое добро и любовь. Не знал и ласки. Поэтому эти слова были для меня пустым звуком.
Потом началось половое созревание. Я стал интересоваться девушками, но ничего не получалось с ними. Ведь все знания об ухаживаниях я получил из книг и фильмов. А спросить было не у кого. Отец только насмехался, мама мало разговаривала с нами. К тому моменту она сильно болела, да и отец к тому моменту перестал пить из-за своих болезней. Помню, как было обидно и грустно слышать отказы от девушек. Никто не хотел дружить со мной. Хотя внешность у меня нормальная.
Мы с мужем вместе уже 14 лет. Поженились ещё в институте, совсем молодыми. Ничего не имели, снимали комнату, потом работали. Родные нам не могли помочь и мы всё начинали с нуля.
Муж был очень серьёзным, целеустремлённым, поэтому его карьера резко пошла в гору. Я его во всем поддерживала, была рядом в трудные минуты, мирилась с тем, что его почти не бывает дома и надеялась, что это временно. Что вот, муж достигнет определённых успехов и будет чаще бывать с семьей.
О чем я больше всего мечтала, так это о детях. Задумались, когда уже только вышли на работу, взяли ипотеку, недорогую машину. Несколько лет ничего не выходило, потом выкидыши один за другим, жуткое отчаяние, врачи, молитвы, и вот, наконец, я забеременела. Я так боялась, так тряслась за маленькое существо внутри меня, однако, и тут чуда не случилось. Сыночек был очень слаб и через месяц после родов умер. Я чуть с ума не сошла. Не хотела, чтобы его хоронили, умоляла оставить. Мы уже купили кроватку, коляску, оборудовали детскую, придумали имя. Врачи сказали, что я больше не смогу иметь детей, что это была моя последняя попытка.
Впервые изменила мужу 8 марта. Почему я так запомнила эту дату? Это день моего рождения. В тот день муж пришёл с работы в состоянии сильного алкогольного опьянения. Вернее он не сам пришёл, его привели двое товарищей с работы. Первый раз в жизни видела его в таком неадекватном состоянии.
Нас в тот день отпустили пораньше (уже в час дня была дома). Мужа привели домой примерно полчетвёртого. Вообще мы собирались куда-нибудь выбраться, поужинать. Я купила новое платье, сделала красивый макияж, но муж не только не поздравил с днем рождения, но даже не помнил, какой сегодня день. А это еще и женский праздник был, когда принято дарить любимым цветы!
Я разозлилась и решила пойти в ресторан одна. Там заказала бокал полусладкого, мидии, десерт. Потом еще вина с горя и обиды и я немного опьянела. Через минут двадцать ко мне подсел солидного вида мужчина. Он шутил, говорил комплименты. Я смеялась и стеснялась, но всё же бутылка вина и обида на мужа сделали своё дело. Вечер удался, и я приехала домой примерно в полночь. Муж всё ещё спал, даже не заметив моего отсутствия. Я быстро приняла душ и спать.
На следующий день муж извинялся и искал прощения у меня. Я очень запомнила то ощущение, с которым возвращалась домой. Сердце стучало, словно отбивало барабанную дробь. Я очень волновалась. Именно тогда я почувствовала себя по-настоящему счастливой.
Устроившись на работу на почту, я встретила много хороших и добрых людей. При этом познакомилась с одной женщиной (коллегой), она настолько стала мне близка, что я её считала своей мамой, так как мама у меня умерла за год до этого. Я настолько была ей открыта, что всё, что касалось меня и моей семьи, рассказывала ей.
У меня муж и свёкор, детей пока нет. У неё сыновья, оба женаты, один из них стал другом нашей семьи, другой, как началась война, забрал свою семью и выехал в Украину. А тот, который стал другом, мне изначально показалось, что он для меня больше чем друг. Начались какие-то чувства проявляться, да и он особо интерес не терял, сильно было заметно, всегда говорил, что в семье у него всё не ладится, женат второй раз. Во втором браке появилась доченька у него, мы с мужем присутствовали на крещении ребёнка, но были как гости. Честно говоря, думала, что буду крёстной мамой, но его мама настояла на том, чтобы крёстной стала подруга его жены (бывшей), а мне его мама твердила, что ей бы такую невестку, как я. Я изначально воспринимала это как комплимент, приятно было, но многие знакомые, особенно коллеги по работе, начали замечать всю эту картинку, со стороны как говорят, виднее. Муж тоже говорил, что неспроста её забота, и она втирается в доверие.
В итоге муж ушел на работу, работал посменно, а я переписывалась с её сыном и в переписке завёлся разговор о том, что он приедет в гости. И тут началось признание в любви, правда, были только поцелуи. Я прекрасно понимаю, что по отношению к мужу я поступила некрасиво, я его предала, и я настолько увлеклась этой любовью к другу, что летом ушла от мужа. Всё сначала было хорошо, до тех пор пока он не начал подымать на меня руку. Я поначалу думала, что это всё из-за алкогольного опьянения, честно признаюсь, были случаи, что приходилось пить вместе с ним, чтобы ему меньше доставалось, чтобы при этом и мне меньше доставалось (имею ввиду избиения). Но это не помогало.
На этом сайте я очень давно, много историй читаю, даже не предполагала, что стану писать сюда. Моя тема банальна — измена. Но вот я никогда бы не подумала, что она придет в нашу семью. Кто-то посмеется, подумает: «вот наивная!». Я верила и доверяла своему мужу, считала его самым лучшим другом, партнером, мужем, отцом. Но, обо всем по порядку.
Он познакомился со мной чуть более 6 лет назад, сразу ухаживания, цветы, подарки, мы ни на минуту не расставались, говорил, что я женщина его мечты, при посторонних называл женой. Я сама себе завидовала, обеспеченный мужчина 35 лет, без детей, без браков, мне 30 лет, конечно, растаяла я быстро. Через 2 недели стали вместе жить, сначала у меня, потом переехали к нему. Он сразу сказал, что хочет семью и ребенка, и мы как-то сразу и стали работать в этом направлении.
Беременность случилась не так быстро, у меня были небольшие проблемы, пришлось пролечиться, но через полтора года родился сын. Муж очень стойко перенес и беременность и рождение малыша, он очень хотел сына, немного помогал, но в основном он работал, у него свое дело и обязанности были распределены между нами так — муж зарабатывает, я занимаюсь домом и ребенком.
Моя жизнь перевернулась. Не стало любимой работы (так как я работала неофициально, там не осталось никаких гарантий, а все клиенты перешли другим коллегам), маленький ребенок все время на руках, но муж хорошо зарабатывает и я ни в чем не нуждалась. Ребенок много болел, то колики, то зубки, то одно, то другое, все как у всех, и муж ушел спать в другую комнату, чтобы высыпаться. И это обстоятельство затянулось на 4 года, сначала так было удобно с малышом, а потом и у ребенка вошло в привычку.
Была в токсичных отношениях и познакомилась в это время с замечательным молодым человеком, который в итоге и спас меня от этих отношений. Мы долгое время оставались друзьями (чувства к бывшему ещё оставались), потом начали встречаться. Это были самые лучшие отношения в моей жизни, с самыми заботливым, понимающим и любящим человеком, но, к сожалению, большую часть времени мы были на расстоянии.
Проблемы на работе, вследствие которых долги и разногласия с домочадцами доводили до истерик. И вот случайная встреча с бывшим, который вроде как взялся за ум, предложение посидеть поговорить и немного выпить. Самый ужасный поступок за всю мою жизнь — предательство человека, полностью доверявшего мне.
Этот ужасный вечер я решила забыть, не хотелось причинять боль любимому человеку. Но вечер прошёл не без последствий, через несколько недель тест на определение беременности показал две полоски. В тот же вечер я рассталась с человеком, который вылечил меня от всей боли прошлого.