Почему повязка на ноге?
Есть такой анекдот.
Приходит больной к доктору. У больного забинтована нога.
— Что у вас болит? — спрашивает доктор.
— Голова, — отвечает больной.
— А почему повязка на ноге?
— Сползла…
Я как-то рассказал этот анекдот, сидя в гостях у знакомых. Просили рассказать что-нибудь смешное — вот я и рассказал.
Все засмеялись.
Только пожилой мужчина, сидевший за столом напротив, как-то странно посмотрел на меня, задумался и затем, перегнувшись через стол, сказал:
— Простите, я, вероятно, не понял… У больного что болело?
— Голова.
— А почему же повязка на ноге?
— Сползла.
— Так! — грустно сказал мужчина и почему-то вздохнул. Потом он снова задумался.
— Не понимаю! — сказал он через несколько минут. — Не улавливаю здесь юмора!.. Давайте рассуждать логически: ведь у больного болела голова, не так ли?
— Голова.
— Но почему же повязка была на ноге?
— Сползла!
— Странно! — сказал мужчина и встал из-за стола. Он подошел к окну и долго курил, задумчиво глядя в темноту. Я пил чай. Через некоторое время он отошел от окна и, подсев ко мне, тихо сказал:
— Режьте меня — не могу понять соль анекдота! Ведь если у человека болит голова, на кой же черт ему завязывать ногу?
— Да он не завязывал ногу! — сказал я. — Он завязал голову!
— А как же повязка оказалась на ноге?!
— Сползла…
Он встал и внимательно посмотрел мне в глаза.
— Ну-ка выйдем! — вдруг решительно сказал он. — Поговорить надо!
Мы вышли в прихожую.
— Слушайте, — сказал он, положив мне руку на плечо, — это действительно смешной анекдот, или вы шутите?
— По-моему, смешной! — сказал я.
— А в чем здесь юмор?
— Не знаю, — сказал я. — Смешной и все!
— Может быть, вы упустили какую-нибудь деталь?
— Какую еще деталь?
— Ну, скажем, больной был одноногим?
— Это еще почему?!
— Если считать возможным, что повязка действительно сползла, то она, проползая по всему телу, должна была бы захватить обе ноги!.. Или же это был одноногий инвалид…
— Нет! — решительно отверг я это предположение. — Больной не был инвалидом!
— Тогда как же повязка оказалась на ноге?
— Сползла! — прошептал я.
Он вытер холодный пот.
— Может, этот доктор был Рабинович? — неожиданно спросил он.
— Это в каком смысле?! — не понял я.
— Ну, в каком смысле можно быть Рабиновичем?.. В смешном смысле…
— Нет, — отрезал я. — В этом смысле он не был Рабиновичем.
— А кто он был в этом смысле?
— Не знаю! Возможно, англичанин или киргиз…
— Почему киргиз?
— Потому что папа у него был киргиз и мама — киргизка!
— Ну да, — понимающе кивнул он, — если родители киргизы, тогда конечно…
— Вот и славно! — обрадовался я. — Наконец вам все ясно…
— Мне не ясно, что же у больного все-таки болело!
— Всего хорошего! — сказал я, надел пальто и пошел домой.
В час ночи у меня зазвонил телефон.
— Это вам насчет анекдота звонят, — послышался в трубке его голос. — Просто не могу уснуть. Эта нога не выходит из головы!.. Ведь есть же здесь юмор?!
— Есть! — подтвердил я.
— Ну. Вот и я понимаю… Я же не дурак! Я же с образованием… Жене анекдот рассказал — она смеется. А чего смеется — не пойму… Это, случайно, не ответ армянского радио?
— Нет! — сказал я.
— Тогда просто не знаю, что делать, — захныкал он.
Он позвонил мне на следующий вечер.
— Я тут советовался со специалистами, — сказал он. — Все утверждают, что повязка сползти не могла!
— Ну и черт с ней! — закричал я. — Не могла так не могла! Что вы от меня-то хотите?!
— Я хочу разобраться в этом вопросе, — сердито сказал он. — — Для меня это дело принципа! Я на ответственной работе нахожусь. Я обязан быть остроумным!..
Я бросил трубку.
После этого он в течение нескольких дней звонил мне по телефону и даже приходил домой.
Я ругался, возмущался, гнал его — все безуспешно. Он даже не обижался.
Он смотрел на меня своими светлыми чистыми глазами и бубнил:
— Поймите, для меня это необходимо… Я же за границу часто выезжаю… У меня должно быть чувство юмора…
Тогда я решил написать о нем рассказ. О человеке, который таинственные законы смеха хочет разложить с помощью сухой таблицы умножения.
Свой рассказ я отнес в сатирический отдел одного журнала. Редактор долго смеялся.
— Ну и дуб! — говорил редактор. — Неужели такие бывают?
— Бывают, — сказал я. — Сам видел.
— Что ж, будем печатать, — сказал редактор.
Потом он обнял меня и, наклонившись к самому уху, тихо спросил:
— Ну а мне-то вы по секрету скажете: что же у больного на самом деле болело?!
— Голова, — еле слышно произнес я.
— А почему же повязка на ноге?..
Я понял, что этот рассказ вряд ли будет напечатан.
Случай на фабрике № 6
Все неприятности младшего технолога Ларичева происходили оттого, что он не умел ругаться. Спорить еще кое-как мог, хотя тоже неважно, очень редко повышал голос, но употребить при случае крепкое словцо или, не дай бог, выражение был просто не в силах. От этого страдал он сам, а главное — работа.
Работал Ларичев на обувной фабрике № 6, на которой, в силу вековых традиций (все-таки обувщики — потомки языкастых сапожников), ругаться умели все: от директора до вахтера. Ругались не зло, но как-то смачно и вовремя, отчего наступало всеобщее взаимопонимание, недоступное лишь младшему технологу Ларичеву. Он, со своей путаной, слегка шепелявой речью, выпадал из общего круга и вносил бестолковщину. Мог, например, часами просить кладовщика выдать в цех «те» заготовки, а не «эти», а кладовщик вяло говорил, что «тех» нет, и диалог был скучным и бессмысленным, пока, наконец, не приходил разгневанный мастер и не начинал орать на кладовщика, тот орал в ответ, мастер посылал кладовщика «куда подальше», тот шел и приносил именно те заготовки, которые и требовались.
Ларичев знал, что за глаза его все прозвали «диетическим мужиком», что над ним посмеиваются, что его авторитет равен нулю, но не мог придумать, как это все изменить. И каждый раз, когда в конце месяца на фабрике наступал аврал и надо было ускорить темп работы, директор начинал кричать на своих заместителей, те — на старшего технолога, старший — на младшего, а тот, в свою очередь, должен был орать на мастеров, но не мог. И поскольку эта налаженная цепочка разрывалась именно на нем, то получалось, что в срыве плана виноват именно он, Ларичев, и тогда на него орали все. От этого у Ларичева начинало болеть сердце, он приходил домой бледный, сосал валидол и жаловался жене.
— Женечка, — ласково говорила ему жена, — так нельзя, милый… Ты тоже спуску не давай. Ты ругайся!
— Я не умею, — вздыхал Ларичев.
— Научись!
— Не получается.
— Не может быть, — говорила жена, — ты способный! Ты — интеллигентный человек, с высшим образованием… Ты обязан это освоить! Занимайся вечерами.
— Пробовал, — грустно отвечал Ларичев.
Он, действительно, несколько раз пробовал. Наедине, перед зеркалом. Подбегал к зеркалу с решительным намерением выпалить все, что о себе думает, но каждый раз, видя свое хилое отражение, ему хотелось плакать, а не материться.
— Но это все вредно для здоровья, — говорила жена. — Мне один доктор объяснял, что брань — это выплескивание отрицательных эмоций. Все выплескивают, а ты не выплескиваешь! Если не можешь сам этому научиться, возьми репетитора.
— Ладно, — согласился однажды Ларичев, когда у него особенно сильно разболелось сердце. — Попробую учиться…
Шофер фабричной автобазы Егор Клягин долго не мог понять, чего от него хочет этот очкастый инженер в кожаной шляпке.
— Понимаете, Егор Степанович, — стыдливо опустив глаза, бормотал Ларичев, — я советовался со сведущими людьми, и все единодушно утверждают, что лучше вас этому меня никто не научит…
— Чему «этому»?
— Ну, вот этому… В смысле выражений… Все говорят, что вы их знаете бесчисленное множество…
— Кто говорит-то? — возмутился Клягин. — Дать бы тому по сусалам, кто говорит!
— Нет-нет, они в хорошем смысле говорили! В смысле, так сказать, восхищения вашим словарным запасом…
— Слушайте! — сердито сказал Клягин. — Некогда мне с вами шутки шутить, Евгений Петрович! У меня здесь и так… — тут Клягин употребил несколько тех выражений, которые были так недоступны Ларичеву.
— Вот-вот, — обрадовался Ларичев. — Именно так! Ах, как вы это лихо! Ну, прошу вас… Всего несколько занятий. А я вам буду платить.
— Чего? — изумился Клягин. Он решил, что Ларичев просто издевается над ним, но тот смотрел серьезно и несколько печально. — Это как же платить?
— Почасово, — сказал Ларичев. — У меня есть товарищ, преподаватель английского языка… Он берет за час занятий пять рублей.
— Ну, он английскому учит, — усмехнулся Клягин, — а тут — родному… Хватит и трешника.
— Спасибо, — сказал Ларичев. — Вы очень любезны.
В субботу днем Ларичев отправил жену в кино, достал магнитофон, тетрадь, ручки. Задернул шторы.
Клягин пришел в назначенный час. Он был при костюме и галстуке, выглядел торжественно и чуть неуверенно. Оглядел квартиру, попросил запереть дверь, поинтересовался слышимостью через стены.
— А то, знаете, соседи услышат — еще пятнадцать суток схлопочем.
Увидев магнитофон, Клягин заволновался:
— Это зачем? Уберите!
— Это для записей, — пояснил Ларичев. — Мне так запомнить будет проще и легче отрабатывать произношение…
— Уберите! — настаивал Клягин. — Это ж документ. И потом, на кой на эту гадость пленку переводить?
— Нет-нет, прошу вас, — взмолился Ларичев. — Без магнитофона мне поначалу будет трудно…
— Зря я в это дело ввязался, — вздохнул Клягин, однако, уступив просьбам Ларичева, сел за стол. Нервно закурил.
— Начнем, Егор Степанович! — Ларичев сел напротив, открыл тетрадку. — Прошу вас!
— Чего?
— Говорите!
— Да чего говорить-то?
— Слова, выражения… Только помедленней… И если можно, поясняйте принцип их употребления…
Клягин задумался, напрягся, пошевелил губами, с удивлением обнаружил, что беспричинно вспотел, но так ничего из себя и не выдавил.
— Как-то не могу без разгона, — сказал он, вытирая лоб. — Не идет как-то…
— Может, чаю выпьем? — спросил Ларичев. — Вы не волнуйтесь.
Он принес чай, коржики.
— Если вам трудно, Егор Степанович, начните с более мягких слов… Попробуйте!
Клягин отхлебнул из чашки, снова задумался, наконец неуверенно произнес:
— Ну, например, «сука»…
— Так, — кивнул Ларичев, записывая слово в тетрадку, — хорошо. Ну и что?
— Ничего…
— Нет, я имею в виду, в каком смысле: «сука»?
— В обыкновенном, — пожал плечами Клягин. — Собака, значит, дамского полу…
— Это я знаю, — сказал Ларичев. — А как это употреблять?
— Да так и употребляйте…
— Нет, вы не поняли. Я хочу понять какую-то закономерность. Это слово употребляется в отношении одушевленного или неодушевленного предмета?
— Не знаю я…
— Ну, хорошо… Вот, например, отвертка… Она может быть этим… тем, что вы сказали?
— Отвертка? — удивился Клягин. — При чем здесь отвертка?
— Я в качестве примера… Вот, скажем, у рабочего вдруг потерялась отвертка… Может он ее так назвать?
— Если потерялась, тогда конечно…
— А если не потерялась?
— А если не потерялась, тогда чего уж… Тогда она просто отвертка!
— Понимаю, — обрадованно кивнул Ларичев. — Видите, как все любопытно… А о предмете мужского рода можно так говорить?
— Не знаю… Вроде бы нет.
— А вот у нас в цехе, когда сломался конвейер, то механики его тоже называли сукой. А ведь конвейер мужского рода, не так ли?
Клягин долго и внимательно смотрел на Ларичева, потом решительно встал из-за стола.
— Отпусти ты меня, ради Бога, Евгений Петрович! Ну тебя… У меня аж голова заболела! Брось дурью мучиться!
— Нет, что вы, пожалуйста… — Ларичев умоляюще схватил Клягина за рукав. — Ну, прервемся… Перекур!
— Не могу я так ругаться! — жалобно сказал Клягин. — Без причины у меня не получается. Куражу нет! Телевизор включите, что ли… Там сейчас хоккей.
Включили телевизор. Играли «Спартак» и «Химик». «Спартак» проигрывал. Клягин несколько минут мрачно наблюдал за экраном, что-то бормоча, а когда в ворота «Спартака» влетела пятая шайба, он побагровел, повернулся к Ларичеву и закричал:
— Ладно! Валяй, Евгений Петрович, записывай! Все по порядку. Начнем с вратаря… Знаешь, кто он?!
Последующие занятия проходили более гладко. Ларичев аккуратно записывал и запоминал все, чему его учил Клягин, потом наговаривал это на магнитофон и давал прослушать учителю. Браниться без помощи техники он пока не решался. Клягин понемногу стал входить во вкус педагогики, стал задавать домашние задания.
После десятого урока Клягин стал настаивать на практических занятиях.
— Ну чего мы воду толчем? — возмущался он. — Сидим здесь, закрывшись, как уголовники, и шепотом лаемся… А на людях ты, Петрович, уж извини, все такой же одуванчик: дунь — посыплешься! Ты применяй, чему научился, применяй.
— Повода пока не было, — вздыхал Ларичев.
— Какой тебе повод? Пришел на работу — вот и повод… А то что ж зря стараться? Я деньги зря брать не привык!
И тут на фабрике произошло очередное ЧП. Цех резиновой обуви запорол большую партию сапог. Впрочем, не то чтоб уж так запорол — просто голенища оказались припаянными к основанию несколько под углом, что придавало им забавный вид, хотя в носке это, возможно, и не очень бы мешало, если, конечно, приноровиться их надевать. Но ОТК сапоги не пропустил, и разразился скандал. Директор накричал на заместителя, тот, в свою очередь, — на старшего технолога, тот обругал младшего, а когда они пришли в цех, то старший мастер вдруг заявил, что с него спроса нет, поскольку все расчеты делал Ларичев, стало быть, он и виноват в неправильном смыкании голенища и подошвы.
— Это неправда! — сказал Ларичев. — Я вам докажу…
— А мне нечего доказывать, — сказал старший мастер.
— Я вам несколько раз объяснял…
— А мне нечего объяснять, — снова прервал его тот. — Молоды вы еще меня учить, товарищ Ларичев. Я здесь двадцать лет работаю! Я эти сапоги делал, когда вам мать еще сопли вытирала!
Ларичев побледнел и смолк. Старший мастер понял, что разговор окончен, повернулся и спокойно пошел прочь.
Наблюдавший эту сцену Клягин подскочил к Ларичеву и зашипел ему в ухо:
— Ну?! Чего ж ты… Ну?! Уйдет ведь! — Он даже подтолкнул Ларичева в спину.
Тот сначала нерешительно пошел, потом побежал, догнал старшего мастера и, нервно кусая губы, тихо сказал:
— Немедленно извинитесь!
— Чего? — не понял мастер.
— Немедленно извинитесь!!!
— Да идите вы, товарищ Ларичев, знаете куда?!
Лицо Ларичева сделалось красным, подбородок задрожал.
— Вы… вы…
— Ну же! — не выдержав, крикнул Клягин.
— Вы… вы, — продолжал бормотать Ларичев и, вдруг схватившись за грудь, стал медленно оседать на пол.
Его подхватили, положили на диванчик в коридоре. Через двадцать минут приехала «скорая». Клягин помогал выносить Ларичева на носилках. Тот был бледен, слабо улыбался и все пытался что-то объяснить Клягину, но Клягин угрюмо сопел и не слушал.
Через два дня фотографию Ларичева повесили в красном уголке в черной рамке. На кладбище пришло много народа, выступал представитель фабкома, который охарактеризовал покойного как хорошего специалиста и человека, любимого коллективом.
Вечером Клягин пришел к вдове на поминки, и хотя пил мало, но был очень мрачен и ни с кем не разговаривал. Только попросил магнитофон и, выйдя с ним на лестничную площадку, долго курил.
На следующий день он пришел на фабрику с красными от бессонницы глазами, до одиннадцати работал, а потом зашел к дежурному вахтеру и попросил у него ключ от радиорубки.
Войдя в радиорубку, Клягин закрылся изнутри, сел за стол и включил микрофон. Когда в динамиках раздался треск, Клягин немножко оробел, но тут же взял себя в руки и глухо произнес:
— Алло! Это Клягин говорит… Шофер Клягин Егор Степанович… Знаете, в общем…
Сквозь окно радиорубки он увидел, как работавшие в цехах люди удивленно подняли головы.
— Стало быть, вот что, — продолжал Клягин, — похоронили мы вчера, стало быть, нашего товарища… технолога… Ларичева Евгения Петровича. Это больно всем нам, что и говорить… Потому что, я вам скажу, замечательный он был человек, нежной души… и так далее… Очень хороший он был, Ларичев… Евгений Петрович…
В дверь радиорубки кто-то постучал, но Клягин даже не повернул головы.
— И вот что я вам теперь скажу, дорогие мои, — продолжал он, — конечно, здоровье у него было слабенькое, никто вроде не виноват, но я вам так скажу — на всех вина, а на мне, может, больше других… Он какой был человек?… Он — чуткий был человек, чистый… И он страдал от нашего с вами хамства. Он, можно сказать, ломал себя под нас… Понимаете?.. Ну, сейчас поймете, кто не понимает… Слушайте сами… Женщинам разрешаю выйти!
Клягин достал из кармана пленку, поставил на магнитофон, включил. Раздалось шипение, а потом тихий голос Ларичева начал медленно и неуверенно выговаривать тяжелые, неповоротливые, совсем чужие для него слова…
Потом кто-то встал. Потом стали подниматься остальные… Клягин терпеливо ждал, пока пленка закончится. И все стоявшие молча ждали, а когда она кончилась, еще молчали несколько секунд.
— Вот так! — глухо сказал Клягин и выключил магнитофон. — Вот так!.. Все!
После этого случая Клягина обсуждали на месткоме и вынесли ему порицание. Потом на фабрику № 6 приезжала специальная комиссия, директор получил выговор за слабую воспитательную работу. А потом фабрику № 6 объединили с фабрикой № 7 и переименовали ее в фабрику № 8. И поскольку фабрика № 6 перестала существовать, то теперь уже трудно установить, был ли на ней этот случай вообще…
Конец ознакомительного фрагмента.
Горин Григорий
Хочу харчо (Рассказы, Монологи, Сценки, Пьесы)
Григорий Горин
Хочу харчо
Рассказы. Монологи. Сценки. Пьесы
Содержание
Почему повязка на ноге?
Чем открывается пиво?
Только для вас!
Какая наглость!
Вы мне не доверяете?
Убийца
Почем деньги?
«Внимание! Вы забыли набрать цифру «два»…»
С праздничком!
Ежик
Беспристрастное мнение
Рассказ о том, чего нет
Тигр
К вопросу о Державине
Брюки товарища Синицына
Скрытая камера
Хорошее воспитание
Когда горит душа
Протекция
Новый обычай
Мысли гражданина Кравцова:
О семейном бюджете
О научных открытиях
О прелестях городской жизни
О всеобщей взаимосвязи
Письма гражданина Кравцова:
Письмо в Министерство культуры
Письмо в Министерство финансов
История переписки гражданина Кравцова с редакцией журнала. «Спортивные достижения»
Наш фестиваль
Массовка
«Стоп! На сегодня хватит!..»
Приходите в гости!
Кто есть кто?
Хочу харчо!
Несерьезные мысли о юморе
Почему повязка на ноге?
Есть такой анекдот.
Приходит больной к доктору. У больного забинтована нога.
— Что у вас болит? — спрашивает доктор.
— Голова, — отвечает больной.
— А почему повязка на ноге?
— Сползла…
Я как-то рассказал этот анекдот, сидя в гостях у знакомых. Просили рассказать что-нибудь смешное — вот я и рассказал.
Все засмеялись.
Только пожилой мужчина, сидевший за столом напротив, как-то странно посмотрел на меня, задумался и затем, перегнувшись через стол, сказал:
— Простите, я, вероятно, не понял… У больного что болело?
— Голова.
— А почему же повязка на ноге?
— Сползла.
— Так! — грустно сказал мужчина и почему-то вздохнул. Потом он снова задумался.
— Не понимаю! — сказал он через несколько минут. — Не улавливаю здесь юмора!.. Давайте рассуждать логически: ведь у больного болела голова, не так ли?
— Голова.
— Но почему же повязка была на ноге?
— Сползла!
— Странно! — сказал мужчина и встал из-за стола.
Он подошел к окну и долго курил, задумчиво глядя в темноту.
Я пил чай.
Через некоторое время он отошел от окна и, подсев ко мне, тихо сказал:
— Режьте меня — не могу понять соль анекдота! Ведь если у человека болит голова, на кой же черт ему завязывать ногу?
— Да он не завязывал ногу! — сказал я. — Он завязал голову!
— А как же повязка оказалась на ноге?!
— Сползла…
Он встал и внимательно посмотрел мне в глаза.
— Ну-ка выйдем! — вдруг решительно сказал он. — Поговорить надо!
Мы вышли в прихожую.
— Слушайте, — сказал он, положив мне руку на плечо, — это действительно смешной анекдот или вы шутите?
— По-моему, смешной! — сказал я.
— А в чем здесь юмор?
— Не знаю, — сказал я. — Смешной, и все!
— Может быть, вы упустили какую-нибудь деталь?
— Какую еще деталь?
— Ну, скажем, больной был одноногим?
— Это еще почему?!
— Если считать возможным, что повязка действительно сползла, то она, проползая по всему телу, должна была бы захватить обе ноги!.. Или же это был одноногий инвалид…
— Нет! — решительно отверг я это предложение. — Больной не был инвалидом!
— Тогда как же повязка оказалась на ноге?
— Сползла! — прошептал я.
Он вытер холодный пот.
— Может, этот доктор был Рабинович? — неожиданно спросил он.
— Это в каком смысле?! — не понял я.
— Ну, в каком смысле можно быть Рабиновичем?.. В смешном смысле…
— Нет, — отрезал я. — В этом смысле он не был Рабиновичем.
— А кто он был в этом смысле?
— Не знаю! Возможно, англичанин или киргиз…
— Почему киргиз?
— Потому что папа у него был киргиз и мама киргизка!
— Ну да, — понимающе кивнул он, — если родители киргизы, тогда конечно…
— Вот и славно! — обрадовался я. — Наконец вам все ясно…
— Мне не ясно, что же у больного все-таки болело!
— Всего хорошего! — сказал я, надел пальто и пошел домой.
В час ночи у меня зазвонил телефон.
— Это вам насчет анекдота звонят, — послышался в трубке его голос. Просто не могу уснуть. Эта нога не выходит из головы!.. Ведь есть же здесь юмор?!
— Есть! — подтвердил я.
— Ну. Вот и я понимаю… Я ж не дурак! Я же с образованием… Жене анекдот рассказал — она смеется. А чего смеется — не пойму… Это, случайно, не ответ армянского радио?
— Нет! — сказал я.
— Тогда просто не знаю, что делать, — захныкал он.
Он позвонил мне на следующий вечер.
— Я тут советовался со специалистами, — сказал он. — Все утверждают, что повязка сползти не могла!
— Ну и черт с ней! — закричал я. — Не могла так не могла! Что вы от меня-то хотите?!
— Я хочу разобраться в этом вопросе, — сердито сказал он. — Для меня это дело принципа! Я на ответственной работе нахожусь. Я обязан быть остроумным!..
Я бросил трубку.
После этого он в течение нескольких дней звонил мне по телефону и даже приходил домой.
Я ругался, возмущался, гнал его — все безуспешно.
Он даже не обижался.
Он смотрел на меня своими светлыми чистыми глазами и бубнил:
— Поймите, для меня это необходимо… Я же за границу часто выезжаю… У меня должно быть чувство юмора…
Тогда я решил написать о нем рассказ.
Написать о человеке, который не понимает юмора.
О человеке, который таинственные законы смеха хочет разложить с помощью сухой таблицы умножения.
Свой рассказ я отнес в сатирический отдел одного журнала.
Редактор долго смеялся.
— Ну и дуб! — говорил редактор. — Неужели такие бывают?
— Бывают, — сказал я. — Сам видел.
— Что ж, будем печатать, — сказал редактор.
Потом он обнял меня и, наклонившись к самому уху,
тихо спросил:
— Ну а мне-то вы по секрету скажете: что же у больного на самом деле болело?!
— Голова, — еле слышно произнес я.
— А почему же повязка на ноге?..
Я понял, что этот рассказ вряд ли будет напечатан.
Чем открывается пиво?..
Вечер. Суббота. Конец июля.
Мы сидим в номере гостиницы «Украина». Мы — это Наташа, Гизо, Виктор, Натан, Мила и я. Номер принадлежит Гизо. Каждый раз, когда Гизо приезжает в Москву поступать во ВГИК, он останавливается в этой гостинице, а мы, его друзья, вечерами собираемся у него в номере.
На столе — две бутылки водки, одна почти пустая, другая не распечатана, несколько бутылок пива, вобла, батон хлеба, маслины, охотничья колбаса, сулугуни, транзистор «Банга», в котором звучит ансамбль электроинструментов под управлением В. Мещерина.
Все курят. Гизо спорит с Натаном.
— Я не понимаю, — говорит Гизо, — почему тебе не нравится «Мужчина и женщина»! По-моему, исключительно замечательный фильм. Ты не станешь отрицать, что операторски Лелюш там делает удивительные чудеса!
Читать дальше
Григорий Горин предлагает читателям «Газеты.Ru» придуманную им интерактивную игру. Он рассказывает историю, а вы решаете — правда это или вымысел. Сейчас автор объяснит вам правила поподробнее. А первая история завтра.
Чем скорее и неотвратимей уходит от нас XX век, тем сильнее он затягивается паутиной таинственности и ностальгических воспоминаний, которые пока еще существуют на уровне сплетен и исторических анекдотов, но постепенно и неотвратимо кристаллизуются в неоспоримые факты…
Многочисленная бульварная мемуаристика, раскупаемая почитателями, грозит заменить справочную литературу и проверку специалистами.
Хорошо это или плохо, не берусь оценивать однозначно. Вранье поощрять нехорошо, но и правда, доказанная документально, порою бывает так отталкивающе пресна, как протертая бессолевая пища… Для организма вроде полезно, но его, организм, почему-то от такой правды тошнит… а тошнота (и это доказано!) вредна для организма не менее какого-нибудь избыточного холестерина.
Мы уже давно поняли, что кроме «исторической» правды, есть правда иная — художественная. Например, уже сто раз научно доказано, что Сальери не отравлял Моцарта, но доводы Пушкина для большинства из нас убедительней доводов дотошных музыковедов… Потому что в пьесе Александра Сергеевича есть такие неоспоримые художественные подробности мотивов поведения, которые напрочь перечеркивают все последующие анализы химиков и записи патологоанатомов…
К чему это я? К тому, что мне лично известны многие исторические сюжеты ушедшего времени, которые неплохо бы, пока не поздно, обсудить и наполнить подробностями очевидцев и современников. А вдруг они, эти сюжеты, вдохновят поэтов и драматургов будущего?
Я вам перескажу только то, что слышал сам от людей старшего возраста. Людей уважаемых, и если и склонных к преувеличению, то уж точно не склонных к вранью.
Сегодня эти люди уже что-либо подтвердить или доказать не могут, поскольку ушли из жизни… Я же мучаюсь сомнениями, и очень надеюсь на активного интерактивного читателя. Вдруг что-то и вы знаете про этот случай?
Именно для этого редакция «Газеты.Ru» согласилась отвести мне интерактивную страничку с тремя вариантами восприятия читателей:
«Верю!»
«Не верю!»
«Знаю, как было на самом деле» (следуют добавления и подробности)
Итак, господа, завтра ждите первую историю.
История 1-я
Эту историю я слышал в Ялте примерно в году 1970-м на семинаре молодых писателей, одним из руководителей которого был наш прославленный писатель и знаток литературы В. Б. Шкловский.
— А знаете ли, молодые люди, — сказал нам как-то Виктор Борисович, — что убийца Пушкина и Алексей Максимович Горький встретились? И не просто встретились, а вступили в конфликт, переросший в дуэль. Мне об этом поведал сам Алексей Максимович. Хотя и неохотно. Очевидно, ему не очень нравилось вспоминать этот эпизод собственной биографии.
Так вот, Виктор, говорил мне Горький, — говорил нам Виктор Борисович, наседая на «о» и как бы показывая произношение Алексея Максимовича, — как вы знаете, убийца Пушкина Жорж Дантес прожил довольно долгую и благополучную жизнь. Монархист, реакционер, аристократ, барон де Геккерен свою глубокую старость встретил, окруженный многочисленной родней и почитателями. Да, дорогой!
Очень большая часть общества (и не только французы!) считала, что этот Жорж в конфликте с Пушкиным поступил достойно, защищая честь влюбленной в него Натали и пытаясь утихомирить неоправданный взрыв ревности обманутого мужа (достоверно доказано, что Дантес позже встречался с Натали и ее мужем Ланским и благородно вернул Натали все компрометирующие ее письма).
Меня же лично, дорогой Виктор Борисович, все это раздражало. Я был молодой поэт (хотя считался прозаиком, но стихи писать любил более, чем прозу), и имя Пушкина, как и его моральный облик, было для меняасвято.
Вдруг, представляете, во время первой своей недолгой поездки в Европу (примерно в 1895-м), в городке под Парижем, в ресторане, меня знакомят с высоким, строго одетым старичком, почетным сенатором. Знакомьтесь, мол, месье барон, это — популярный русский писатель, Максим Горький! Он так чуть улыбнулся, и руку мне протягивает. Я говорю: «Извините, господин хороший, но руку, убившую величайшего русского поэта, я пожать не могу!» Я это тихо сказал и по-русски. Переводчик мой, Андре, смутился, но Дантес, видно, и по-русски кое-что помнил. Он вскочил и зло ответил (по-французски, но мне перевели): мол, вы — глупый и невоспитанный молодой человек! А что касается моей руки, то она не убивала, а защищала честь. И может это сделать в любом возрасте! Мне тоже, знаете ли, тут вожжа под хвост, кричу: я хоть и не дворянин и дуэли ваши считаю барской глупостью, но, как говорится, всегда к вашим услугам, месье! Мой адрес — такой-то!
И ушел в гостиницу ждать секунданта. Ночь не спал. Не то чтоб боялся, все-таки и в тюрьме сидел, и с босяками в драках ножичками баловался, но ощущение перед дуэлью, да еще перед такой, оно как бы особое.
Только под самое утро задремал. Проснулся от стука в дверь. Входит мой переводчик Андре (он вообще-то наш, русский Андрей, но офранцузился, поскольку жил там долго) и передает послание от Дантеса. Мол, уважаемый господин Горький, я не был с Вами знаком, было взбешен и, несмотря на разность в возрасте и положении, готов был немедленно наказать Вас за дерзость. Но тут мои русские друзья дали мне ознакомиться с вашими сочинениями, которые привели меня в истинный восторг. Особенно стихи! Даже в переводе они звучат столь чарующе, что я заколебался и понял, что не могу лишить русскую поэзию ее восходящего солнца! В связи с этим наш конфликт прошу считать исчерпанным! Ваш Жорж Дантес.
Честно скажу, я растерялся. С одной стороны звучало как насмешка. Какое я, к черту, «солнце» рядом с Пушкиным? А с другой — может, ему мои стишки и в самом деле очень понравились?! Но что есть тогда комплимент поэту от убийцы Пушкина?
Дня два я мучился, потом решил, как поступить: записку эту, хвалебно-позорящую, порвал. И с той поры — стихи писать бросил, что и считаю своим вкладом в великую русскую поэзию.
История 2-я
Этот сюжет мне рассказал Николай Павлович Акимов, замечательный режиссер, театральный художник, руководитель Ленинградского Театра комедии. Несмотря на специфику его театра, следующую из самого названия, беспартийного Акимова часто вызывали в Ленинградский обком и требовали «усерьезнения репертуара» с точки зрения «партийности, гражданственности, исторической революционности» и прочих малопонятных вещей.
Однажды после такой накачки он вдруг и рассказал мне, молодому драматургу, эту историю, начав так:
— Партия требует от меня гражданственность? Пожалуйста! Р-революционность? Готов! Но тогда позвольте рассказать зрителям правду! Например, о братьях Ульяновых! Может быть, пьеса получится почище шиллеровских трагедий. Увлекательней любого Дюма! Хотите, Григорий, подарю вам этот сюжетец? Правда, за него и посадить могут. И того, кто рассказал, и того, кто слушал.
Он чуть понизил голос, (мы сидели в ресторане) и продолжил:
— Рассказ о братьях Ульяновых начну с матери. (С матери в России все начинается и ею же заканчивается.) Так вот, Мария Александровна Ульянова, которую Софья Геоцинтова в пьесе «Семья» всегда играла эдакой непорочной богоматерью, на самом деле в юности была… как бы помягче… большой гуленой! Впрочем, винить ее за это глупо. Она служила при дворе государя Александра III. А сей монарх отличался повышенной энергией, которую, к сожалению, направлял не на государственное благоденствие, а на фрейлин и дамочек высшего света. Одной из них и была юная Мария. В результате этого флирта родился мальчик, которого нарекли Александром. (Очевидно, из желания порадовать отца.) Но царь быстро потерял интерес к новой фаворитке и незаконнорожденному Сашеньке. Через некоторое время Мария Александровна родила еще девочку, но уже, кажется, не от Государя. Короче, избегая намеков и сплетен, ее решили убрать с глаз долой, выдав замуж за Илью Ульянова, человека не очень здорового и бывшего на крючке у охранки в связи с его нетрадиционной сексуальной ориентацией, что особо преследовалось, как сами понимаете, в области педагогики. Ульянову приказали жениться. В качестве приданого за Марией дали дворянский титул и службу в Симбирске, куда молодожены и были отправлены подальше от царских глаз.
Там вскоре родился Володя, а позже еще трое детей. Отцовство их установить трудно ввиду веселого нрава Марии Александровны и равнодушия Ильи Николаевич к женскому полу, о чем в Симбирске ходило много сплетен. Естественно, все эти слухи и насмешки травмировали Володю, а старшего брата Александра приводили в бешенство. Неприязнь к отчиму переросла в ненависть к отцу! Поэтому, оказавшись на учебе в Петербурге, он и принял участие в покушении на «царя-батюшку» в прямом смысле этого слова.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Автор книги: Григорий Горин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Горин Григорий
Хочу харчо (Рассказы, Монологи, Сценки, Пьесы)
Григорий Горин
Хочу харчо
Рассказы. Монологи. Сценки. Пьесы
Содержание
Почему повязка на ноге?
Чем открывается пиво?
Только для вас!
Какая наглость!
Вы мне не доверяете?
Убийца
Почем деньги?
«Внимание! Вы забыли набрать цифру «два»…»
С праздничком!
Ежик
Беспристрастное мнение
Рассказ о том, чего нет
Тигр
К вопросу о Державине
Брюки товарища Синицына
Скрытая камера
Хорошее воспитание
Когда горит душа
Протекция
Новый обычай
Мысли гражданина Кравцова:
О семейном бюджете
О научных открытиях
О прелестях городской жизни
О всеобщей взаимосвязи
Письма гражданина Кравцова:
Письмо в Министерство культуры
Письмо в Министерство финансов
История переписки гражданина Кравцова с редакцией журнала. «Спортивные достижения»
Наш фестиваль
Массовка
«Стоп! На сегодня хватит!..»
Приходите в гости!
Кто есть кто?
Хочу харчо!
Несерьезные мысли о юморе
Почему повязка на ноге?
Есть такой анекдот.
Приходит больной к доктору. У больного забинтована нога.
– Что у вас болит? – спрашивает доктор.
– Голова, – отвечает больной.
– А почему повязка на ноге?
– Сползла…
Я как-то рассказал этот анекдот, сидя в гостях у знакомых. Просили рассказать что-нибудь смешное – вот я и рассказал.
Все засмеялись.
Только пожилой мужчина, сидевший за столом напротив, как-то странно посмотрел на меня, задумался и затем, перегнувшись через стол, сказал:
– Простите, я, вероятно, не понял… У больного что болело?
– Голова.
– А почему же повязка на ноге?
– Сползла.
– Так! – грустно сказал мужчина и почему-то вздохнул. Потом он снова задумался.
– Не понимаю! – сказал он через несколько минут. – Не улавливаю здесь юмора!.. Давайте рассуждать логически: ведь у больного болела голова, не так ли?
– Голова.
– Но почему же повязка была на ноге?
– Сползла!
– Странно! – сказал мужчина и встал из-за стола.
Он подошел к окну и долго курил, задумчиво глядя в темноту.
Я пил чай.
Через некоторое время он отошел от окна и, подсев ко мне, тихо сказал:
– Режьте меня – не могу понять соль анекдота! Ведь если у человека болит голова, на кой же черт ему завязывать ногу?
– Да он не завязывал ногу! – сказал я. – Он завязал голову!
– А как же повязка оказалась на ноге?!
– Сползла…
Он встал и внимательно посмотрел мне в глаза.
– Ну-ка выйдем! – вдруг решительно сказал он. – Поговорить надо!
Мы вышли в прихожую.
– Слушайте, – сказал он, положив мне руку на плечо, – это действительно смешной анекдот или вы шутите?
– По-моему, смешной! – сказал я.
– А в чем здесь юмор?
– Не знаю, – сказал я. – Смешной, и все!
– Может быть, вы упустили какую-нибудь деталь?
– Какую еще деталь?
– Ну, скажем, больной был одноногим?
– Это еще почему?!
– Если считать возможным, что повязка действительно сползла, то она, проползая по всему телу, должна была бы захватить обе ноги!.. Или же это был одноногий инвалид…
– Нет! – решительно отверг я это предложение. – Больной не был инвалидом!
– Тогда как же повязка оказалась на ноге?
– Сползла! – прошептал я.
Он вытер холодный пот.
– Может, этот доктор был Рабинович? – неожиданно спросил он.
– Это в каком смысле?! – не понял я.
– Ну, в каком смысле можно быть Рабиновичем?.. В смешном смысле…
– Нет, – отрезал я. – В этом смысле он не был Рабиновичем.
– А кто он был в этом смысле?
– Не знаю! Возможно, англичанин или киргиз…
– Почему киргиз?
– Потому что папа у него был киргиз и мама киргизка!
– Ну да, – понимающе кивнул он, – если родители киргизы, тогда конечно…
– Вот и славно! – обрадовался я. – Наконец вам все ясно…
– Мне не ясно, что же у больного все-таки болело!
– Всего хорошего! – сказал я, надел пальто и пошел домой.
В час ночи у меня зазвонил телефон.
– Это вам насчет анекдота звонят, – послышался в трубке его голос. Просто не могу уснуть. Эта нога не выходит из головы!.. Ведь есть же здесь юмор?!
– Есть! – подтвердил я.
– Ну. Вот и я понимаю… Я ж не дурак! Я же с образованием… Жене анекдот рассказал – она смеется. А чего смеется – не пойму… Это, случайно, не ответ армянского радио?
– Нет! – сказал я.
– Тогда просто не знаю, что делать, – захныкал он.
Он позвонил мне на следующий вечер.
– Я тут советовался со специалистами, – сказал он. – Все утверждают, что повязка сползти не могла!
– Ну и черт с ней! – закричал я. – Не могла так не могла! Что вы от меня-то хотите?!
– Я хочу разобраться в этом вопросе, – сердито сказал он. – Для меня это дело принципа! Я на ответственной работе нахожусь. Я обязан быть остроумным!..
Я бросил трубку.
После этого он в течение нескольких дней звонил мне по телефону и даже приходил домой.
Я ругался, возмущался, гнал его – все безуспешно.
Он даже не обижался.
Он смотрел на меня своими светлыми чистыми глазами и бубнил:
– Поймите, для меня это необходимо… Я же за границу часто выезжаю… У меня должно быть чувство юмора…
Тогда я решил написать о нем рассказ.
Написать о человеке, который не понимает юмора.
О человеке, который таинственные законы смеха хочет разложить с помощью сухой таблицы умножения.
Свой рассказ я отнес в сатирический отдел одного журнала.
Редактор долго смеялся.
– Ну и дуб! – говорил редактор. – Неужели такие бывают?
– Бывают, – сказал я. – Сам видел.
– Что ж, будем печатать, – сказал редактор.
Потом он обнял меня и, наклонившись к самому уху,
тихо спросил:
– Ну а мне-то вы по секрету скажете: что же у больного на самом деле болело?!
– Голова, – еле слышно произнес я.
– А почему же повязка на ноге?..
Я понял, что этот рассказ вряд ли будет напечатан.
Чем открывается пиво?..
Вечер. Суббота. Конец июля.
Мы сидим в номере гостиницы «Украина». Мы – это Наташа, Гизо, Виктор, Натан, Мила и я. Номер принадлежит Гизо. Каждый раз, когда Гизо приезжает в Москву поступать во ВГИК, он останавливается в этой гостинице, а мы, его друзья, вечерами собираемся у него в номере.
На столе – две бутылки водки, одна почти пустая, другая не распечатана, несколько бутылок пива, вобла, батон хлеба, маслины, охотничья колбаса, сулугуни, транзистор «Банга», в котором звучит ансамбль электроинструментов под управлением В. Мещерина.
Все курят. Гизо спорит с Натаном.
– Я не понимаю, – говорит Гизо, – почему тебе не нравится «Мужчина и женщина»! По-моему, исключительно замечательный фильм. Ты не станешь отрицать, что операторски Лелюш там делает удивительные чудеса!
– А я говорю: пошлая картина! – Натан пускает колечки дыма к потолку, делает это он, надо сказать, мастерски. – Великолепная подделка… Обложка иллюстрированного журнала! Красиво, но к искусству не имеет никакого отношения!
– А я говорю, что это искусство! – Гизо сердито откусывает кусок колбасы. – Причем искусство интеллектуального порядка. Ты просто сноб! Всем нравится, поэтому тебе не нравится! А с цветом так никто никогда не работал… Я знаю, что если поступлю во ВГИК, – Гизо плюет через левое плечо, – то обязательно буду работать с цветом!.. Работать с цветом в нашей кинематографии еще ой как много надо!.. Я верно говорю, Мила?
– Верно! – соглашается Мила. – У Анук Эме в фильме дубленка красивая! Мне такую обещали достать!.. С белым мехом… – При этом она грустно глядит на Виктора.
У Милы, все знают, есть две конкретные мечты: дубленка и Виктор. Пока, к сожалению, ни она, ни он ей не доступны.
– Вчера на ипподроме была выдача – шестьсот рублей, – задумчиво говорит Виктор. – Это от фаворита. Пришла такая темная лошадка по имени Гимнастика… Самое смешное, что я, дурак, думал о ней, но почему-то в последний момент не сыграл…
– Кстати, вчера в клубе МГУ выступал йог, – замечает Наташа, потом задумывается и добавляет: – Из Индии.
– Ну как? – спрашивает Мила.
– Ничего!.. Носом бокал шампанского выпил… Потом коньяку, но уже ртом… Забавно!
– Чушь! – решительно говорит Натан. – Я не верю в учение йогов… С точки зрения физкультуры это, может быть, и занятно, но все их философские выкладки – на уровне букваря…
Натан снисходительно улыбается. Мы тоже все снисходительно улыбаемся. Нам даже как-то неловко за йогов и за Наташу.
– Выпьем? – Виктор спрашивает всех и никого.
– Выпьем! – Мила соглашается раньше всех. – Пиво откройте кто-нибудь.
– А где открывалка? – Я вопросительно смотрю на Гизо. – У тебя есть в номере открывалка?
– Была где-то, потерял, – отвечает Гизо и сразу переводит взгляд на Натана. Гизо любит говорить с Натаном. Все любят говорить с Натаном. Натан много знает и даже как-то написал небольшую статью в журнал «Наука и религия», в которой с блеском опроверг Библию.
– Нет открывалки! – говорю я Миле.
– Возьми у дежурной по этажу, – просит Мила. – Пива хочется.
Пива действительно хочется. Я встаю, выхожу в коридор. В конце его за столиком сидит дежурная и вяжет шарф.
– Простите, у вас есть открывалка для пива? – спрашиваю я.
– В номере должна быть, – отвечает дежурная, не переставая вязать.
– В номере нет… Потерялась, очевидно…
– У меня тоже нет, – говорит дежурная. – Спросите на втором этаже, в буфете…
Я спускаюсь на второй этаж. Буфет открыт, но в дверях стоит стул, обращенный спинкой к коридору. Это значит, что буфет закрыт.
– До шести мы! – кричит мне официантка. – Все! Мы до шести…
– Мне бы открывалку, – неуверенно говорю я. – Пиво открыть… Я сейчас же принесу…
– До шести мы! – снова кричит официантка. – Мы до шести! Ресторан до двенадцати…
Я вздыхаю и иду в ресторан. У входа в ресторан – очередь. Пожилой швейцар с бесцветным лицом прогуливается за стеклянной дверью. Я пробираюсь сквозь очередь, ловлю на себе недовольные взгляды и на ходу объясняю: «Мне на минутку, товарищи! На минуточку!..» Я стучу в стеклянную дверь. Швейцар смотрит на меня равнодушным взглядом и разводит руками.
– Мне на минуточку! – кричу я. – Мне только открывалку взять!.. Для пива!
Швейцар не понимает и всем своим видом дает понять, что понимать не хочет.
– На улице в палатке продают, – вдруг говорит мне кто-то в очереди.
– Что продают?
– Ну открывалки эти… Двадцать копеек штука.
Говорящий смотрит на меня ехидным взглядом. Видно, он сомневается, что мне нужна открывалка.
– Где эта палатка? – зло спрашиваю я.
– Здесь, за углом гостиницы…
– Спасибо! – говорю я, выбираюсь из очереди и выхожу на улицу.
На улице душно. Весь западный край неба одет черными тучами, точно свитером. Будет дождь.
Справа стоят несколько палаток. В них продают помидоры, огурцы, мороженое. Открывалок для пива нет. Очевидно, тот тип в очереди что-то напутал. Я прихожу метров сто вдоль улицы, потом останавливаюсь, поворачиваю назад.
Неожиданно возле меня тормозит такси. В нем – Валька Беляев. Он несколько пьян и с огромным чемоданом.
– Привет! – кричит он. – Ты чего здесь?
– Открывалку хочу купить… Для пива… А ты куда?
– Во Внуково… В Ялту лечу… Садись!
– Чего – садись?
– Садись, довезу по пути до какого-нибудь магазина… Там купишь эту штуку…
– Не, – отказываюсь я. – Меня ждут…
– Да садись! – Валька тянет меня за руку. – Дождь начинается…
Дождь уже начался. Тяжелые капли отбивают дробь по крыше машины. Мы едем. Валька много курит, много треплется. Рассказывает про свою красавицу жену, про сына-вундеркинда, который в полтора года уже умеет считать до десяти, про новую квартиру, которую он получил в Мневниках, про то, как ему все это осточертело и он решил махнуть на юг – отдохнуть. Я слушаю и забываю про магазин.
– Минутку! – кричу я, когда мы выезжаем на Внуковское шоссе. – Куда ты меня, к черту, везешь? Я же пошел за открывалкой…
– В аэропорту достанешь, – уверенно говорит Валька. – В буфете… У меня полтора часа до вылета… Я так рад тебя видеть, старик…
Мы сидим в буфете аэропорта и пьем коньяк.
– Ты не понимаешь, как это страшно – разочаровываться в человеке! кричит Валька и зло ерошит волосы. – Ты этого не можешь понять… Ты холостой!.. А я влип! Она злая! Господи, почему она такая злая?! Она даже кошек не любит… А мне она пожелала, чтоб я умер!
– Разведись! – решительно говорю я. – Лучше сейчас, пока пацан маленький… Пока он считает только до десяти…
– Это все очень трудно! – Глаза Вальки полны слез. – Я ее люблю… Я всех люблю… Я – чокнутый!.. Слушай, полетим вместе в Ялту, а? Отдохнешь, загоришь… Ну чего ты без толку в Москве болтаешься?
– Ты что, – смеюсь я. – Очумел? Меня там ребята ждут… И мама испугается…
– Дадим телеграмму! – говорит Валька. – Это ж здорово – так, не собираясь… Деньги есть, я одолжу…
Мы заказываем еще бутылку коньяку…
В Симферополе жарко и многолюдно… После выпивки и короткого сна в самолете немного болит голова. Пока Валька суетится в поисках такси до Ялты, я обхожу торговые ларьки, спрашиваю открывалку для пива. Нигде нет. Вернее, в одном есть, но нет сдачи с десятки.
– В Ялте купишь! – кричит Валька. – Поехали скорее, такси ждет…
В Ялту мы приезжаем совсем ночью. Останавливаемся у Валькиных родственников… усталые, засыпаем…
Первая неделя пролетает незаметно. Я почернел, похудел немного. Раздражает отсутствие необходимых вещей, но как-то выкручиваюсь: кое-что одолжил Валька, кое-что купил – плавки, рубашку, темные очки. Открывалку для пива не достал. Но ничего, не расстраиваюсь.
На пляже познакомился с продавщицей из местного универмага. Брюнетка, двадцать лет, зовут Ниной. Говорит, что через несколько дней к ним в отдел поступят какие-то импортные открывалки-сувениры. Можно открывать пиво и носить на груди вместо значка.
С Ниной съездили в Гурзуф и Коктебель. Она очень славная и, по-моему, влюбилась в меня очень.
Однажды, когда мы с ней сидим в кафе «Магнолия», она вдруг начинает плакать и говорит: – Сегодня к нам поступили в продажу импортные открывалки… Теперь ты уедешь, да?
Я молчу. Мне, честно говоря, не хочется уезжать.
– Поедем в Одессу, – говорит Нина. – Там отец в пароходстве работает. У нас дом на двенадцатой станции… Вишни растут… Поедем… В Одессе открывалки для пива в любом магазине… – Она плачет сильнее. Я улыбаюсь, глажу ее волосы…
В Одессу мы приезжаем в конце августа.
Свадьбу устраиваем скромную; с Нининой стороны – пять-шесть родственников, с моей – я и поздравительная телеграмма от мамы. На свадьбе много пьем, пивные бутылки открывают ударом об стол.
Устроился на работу радистом на прогулочном катере. Кручу магнитофон, довольные туристы танцуют на верхней палубе. На мне – форменка, зарплата восемьдесят рублей. Нина поступила в политехнический институт, получает стипендию. На жизнь хватает, во всяком случае, покупка открывалки для пива не проблема.
Осенью тесть помог мне устроиться на теплоход «А. П. Чехов». Четырехпалубный гигант, ходит по международным линиям. В январе ушел на нем в Африку. В Александрии в порту белозубый арабчонок продает открывалки для пива. Симпатичные открывалки – фараон Рамзес с открытым ртом – для пробок. Не купил, пожалел валюту.
Потом ходили на Мадагаскар, потом в Индию. Наконец, совсем дальний рейс – в Японию. В Японском море наткнулись на горящий австралийский танкер, помогали тушить пожар. Мне не повезло, упал с мостика, сломал голень. Ко мне в лазарет приходил капитан танкера, жал руку, благодарил… Спросил, какой бы подарок я от него хотел получить…
– Ничего не надо, – величественно сказал я. – Вот разве что открывалку для пива…
Капитан послал двух матросов, обшарили весь танкер, открывалок не нашли… Обещал обязательно прислать из Австралии…
Весь июль провалялся во Владивостоке в больнице. Получил от Нины письмо – у меня родился сын. Назвали Сергеем. Значит, полное имя – Сергей Сергеевич. Тоже красиво…
В конце июля выписался из больницы, сел в самолет, полетел в Москву. В Домодедове в ларьке купил открывалку для пива, взял такси, поехал в гостиницу «Украина».
В номере Гизо все были в сборе: Наташа, Гизо, Натан, Виктор, Мила, стол, две бутылки водки, одна почти пустая, другая не распечатана, несколько бутылок пива, маслины, вобла, транзистор «Банга». Звучал ансамбль электроинструментов под управлением В. Мещерина.
– Здорово ребята! – кричу я с порога.
– Здорово, – приветствует меня Гизо. – Очень хорошо, что ты пришел. Ты только послушай, что здесь говорит Натан… Он говорит, что цветной кинематограф исчерпал себя в мировом кинематографе… А я говорю – никогда! Если я поступлю во ВГИК, – Гизо плюет через левое плечо, – то обязательно буду работать исключительно с цветом!..
– Ну и будет пошло! – говорит Натан и пускает колечки дыма к потолку. Делает это он по-прежнему мастерски…
– Вчера на ипподроме была выдача – пятьсот рублей, – задумчиво говорит Виктор. – Я, дурак, знал лошадь и не сыграл…
– Пятьсот! – ахает Мила и нежно глядит на Виктора. – Это же две с половиной дубленки…
– В МГУ еще выступает йог? – спрашиваю я Наташу.
– Недавно выступал, – говорит Наташа. – Ты был?
– Нет.
– А где ты пропадал?.. Что-то тебя не было видно…
– За открывалкой для пива ходил, – говорю я.
– Нашел? – заинтересованно спрашивает Мила.
– Нашел…
– Так чего ж ты тянешь? – возмущается Виктор. – Мы ждем, а он, оказывается, принес открывалку и молчит… Давай, давай, пива охота!..
Я долго шарю по карманам.
– Нет! – говорю я. – Нету ее… В такси, наверное, обронил…
– У дежурной попроси, – советует мне Гизо и тут же поворачивается к Натану. – Значит, по-твоему, Натан, и все, что делает Лелюш, – это тоже не искусство?..
– Сережа, миленький, принеси открывалку, – жалобно просит Мила. – Пива очень хочется…
Пива действительно хочется. Я встаю и выхожу из номера…
Только для вас!
В ресторане было сравнительно пусто.
Я сел за столик возле окна и стал ожидать официанта.
Он появился минут через пять, смерил меня оценивающим взглядом и заговорщически спросил:
– Будем кушать?
– Да, – сказал я.
– Понимаю, – сказал он. – Сделаем все, что можно.
– Спасибо, – сказал я. – Будьте добры, принесите мне пиво…
– Понял! – прервал он меня. – Холодное?
– Холодное.
– В бутылке?
– В бутылке.
– Сделаем! – сказал он решительно и подмигнул мне левым глазом. Подмигнул хитро и таинственно.
Этим подмигиванием он давал мне понять, что с пивом сейчас плохо. Пивоваренные заводы на ремонте. Во всем городе остались считанные бутылки пива, которые представляют огромную ценность для коллекционеров. Но для меня он достанет бутылочку…
– Еще я попрошу борщ, – сказал я.
Он побледнел.
– Улавливаю мысль, – сказал он, подмигнув на этот раз правым глазом. Именно борщ?
– Да.
– Горячий?
– Хотелось бы…
– В тарелке?
– Именно!
– Со сметаной?
– Желательно.
– Сделаем, – шепнул он мне. – Не волнуйтесь! – И опять хитро подмигнул.
Этим подмигиванием он давал мне понять, что борщ – это тоже большая редкость. Повара их давно не готовят. Вместо того чтобы стоять у плиты, повара поголовно увлеклись игрой на мандолине и выступают с сольными концертами. Единственный, кто еще варит борщ, – это секретный специалист, одна старушка под Полтавой. Специально для меня к ней вышлют самолет и привезут целую тарелку чудесного борща.
– На второе хотелось бы бифштекс с луком, – робко добавил я.
Официант заскрежетал зубами.
– Бифштекс в смысле «бифштекс»? – спросил он.
– Да, именно в этом смысле…
– Из мяса?
– Хорошо бы! А лук из лука!
Он задумался, закатил глаза, что-то обдумывая и вспоминая, потом решительно выдохнул воздух из груди и сказал:
– Сделаем!.. Для вас! – И торжественно прищелкнул языком.
Этим прищелкиванием он давал мне понять, что идет ради меня на очередную жертву.
Бифштексов давно никто не жарит. Все забыли, как это делается. Нужно организовывать специальную археологическую экспедицию, которая с помощью раскопок обнаружит культуру наших предков и, расшифровывая древние письмена, обнаружит способ приготовления бифштексов. Придется подключать Академию наук, армию и, возможно, «Мосфильм».
Но для меня не жалко никаких затрат.
– Что-нибудь еще? – спросил официант.
– Достаточно, – сказал я робко. – Я и так задал вам столько хлопот.
– Ладно, – сказал он решительно. – Принесу вам через пять минут.
Он торжествующе посмотрел мне в глаза.
Этим взглядом он давал мне понять, что делает уже что-то сверхневероятное.
Люди ждут здесь годами, говорил его взгляд. Спят прямо на стульях. Изнывают от голода и жажды. В период ожидания обеда люди успевают влюбиться, пожениться, у них здесь рождаются дети. Дети подрастают и по меню учат азбуку. Потом они заказывают себе обед, ждут, и все повторяется сначала…
Я ел с полным сознанием оказанного мне доверия.
Потом я поднялся из-за стола.
– Просто не знаю, чем вас отблагодарить, – сказал я официанту.
– Ну, пустяки, – смутился он.
– Нет-нет, – запротестовал я. – Вы для меня столько сделали… Такое не забывается до самой смерти… Сколько с меня?
– Два рубля, – сказал он.
– Понимаю, – подмигнул я ему. – Для вас сделаем!
Я протянул ему два рубля и пожал руку.
Этим рукопожатием я давал ему понять, что делаю для него тоже нечто особенное.
С деньгами сейчас трудно. Фабрики Гознака их мало печатают.
У меня в кармане они вообще большая редкость.
Обычно я ухожу не расплатившись. Меня потом ищут с милицией.
Но для него я готов пойти на любые жертвы и заплатить по счету…
До самого выхода он провожал меня глазами.
Очевидно, мы будем долго помнить друг друга.
Какая наглость!
Он был высокий и рыжий.
Потертая байковая рубаха с трудом размещалась на его необъятных плечах. Загорелые жилистые руки были спрятаны в карманах брюк и казались такими длинными, что, наверное, он мог почесать себе пятку не нагибаясь.
Непонятно, почему из всех прохожих он выбрал именно меня.
Очевидно, я ему чем-то импонировал.
Он преградил мне дорогу и, выдохнув облачко водочного перегара, хрипло сказал:
– Слушай, друг! Ты извини, такая неприятность у меня получилась. Мы тут с ребятами выпили, и я, понимаешь, пинжак потерял… Домой доехать не на что… Выручи, дай двадцать копеек на метро…
Я поспешно сунул руку в карман и достал мелочь,
– Уж дай сорок, – сказал он и грустно шмыгнул носом. – Мне с пересадкой ехать…
Я протянул ему сорок копеек и попытался пройти, но он по-прежнему загораживал мне дорогу.
– Ты извини, друг, – сказал он, убирая мелочь в карман, – но такая ерунда получилась… Пинжак дома забыл…
– Ничего, ничего! Бывает, – посочувствовал я.
– Я тебе в понедельник верну, – сказал он. – Или нет, лучше в среду… В четверг у нас как раз получка…
– Да ладно, чего там, – отмахнулся я. – Как-нибудь отдадите…
– Нет, я человек точный, – обиженно сказал он. – Сказано – в пятницу, значит, в пятницу! Весь полтинник и верну…
– Сорок! Не полтинник, а сорок! – поправил я.
– Да?! Ну дай еще сорок тогда, для ровного счета… В субботу все и отдам!
– Возьмите еще двадцать копеек и больше не просите! – сказал я.
Он обиделся.
– Думаешь, я нищий? – спросил он. – Я не нищий! Я зарабатываю будь здоров!.. Даже стыдно просить… Вон аж вспотел весь… На, попробуй!
Он схватил мою руку и прижал ее к своему влажному лбу.
– Действительно вспотел, – подтвердил я.
– Ну вот, а ты говоришь… Дай-ка платок…
Я протянул ему носовой платок. Он вытер лоб и шею, потом высморкался в него.
– Я его тебе в воскресенье вместе с деньгами верну, – сказал он, засовывая платок в карман брюк, – Выстираю и верну… Ты не сомневайся… Дай-ка закурить…
– Пожалуйста, закурите и дайте мне пройти, – сказал я, протягивая ему сигарету. – Я очень спешу…
– Ладно, успеешь, – сказал он, разминая сигарету. – С фильтром нет?
– С фильтром нет! – рассерженно произнес я. – До свидания!
– Да постой ты! – сказал он и положил мне руку на плечо.
Его рука была непомерно тяжела; очевидно, поэтому у меня слегка дрогнули колени.
– Я вообще-то больной, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – В психдиспансере на учете состою. У меня припадки бывают! Я человека убить могу, а мне за это путевку в санаторий дадут.
– Нне понимаю, зачем вы все это мне рассказываете? – растерянно пробормотал я.
– Да так, к слову пришлось! – прохрипел он. – Дай еще рубль!
– У меня нет больше! – тихо произнес я.
– Ладно врать-то, – ухмыльнулся он и, ловко сунув руку ко мне в карман, вытащил бумажник.
– Во, гляди! У тебя здесь десятка! А говорил, нет! Стыдно обманывать!..
– Но она мне самому нужна! – запротестовал я.
– Да я те отдам в получку! – сказал он, забирая десять рублей. – Уж не хочешь помочь трудящему человеку! А между прочим, мы для вас, гадов, мосты строили!
– Какие мосты?
– Небось на книжке немалые деньги лежат…
– Что вам угодно? – крикнул я, беспомощно оглядываясь по сторонам.
Его глаза сразу стали бесцветными и злыми.
– Поори у меня! – зашипел он. – Я те сейчас нос откушу… У меня припадок начинается… Я больной на нервы!.. Меня в Склифосовском каждая нянька знает!.. А ну брысь с дороги!..
Он оттолкнул меня и, пошатываясь, пошел прочь.
Я пошел в другую сторону, вернее, не пошел, а побежал, потому что его толчок придал мне определенную скорость. Моя душа раскалывалась от боли и обиды. Я был противен самому себе.
«Трус! Тряпка! – мысленно ругал я себя. – Каждый нахал может вытирать об тебя ноги! Тебя нагло обобрали, а ты и не пикнул! Задохлик! Слюнтяй! Плюгавый интеллигентик!»
Я мысленно бил себя кулаками по самым больным местам. Потом я бросил себя на землю и топтал ногами. Топтал долго, пока не вспотел.
Но у меня даже не было платка, чтобы вытереться.
И тогда я принял решение.
«Хватит! – сказал я себе. – Надо давать отпор наглости! Надо почувствовать себя человеком!»
Я круто повернулся и побежал назад.
Я метался по улице, вглядываясь в каждого прохожего.
Я заглядывал во все дворы и во все подъезды.
Я искал его.
«Где ты, рыжий нахал?! – мысленно орал я.– Выходи на честный бой! Я изувечу тебя! Няньки из Склифосовского тебя не узнают!» Я носился по улице как разъяренный зверь.
Прохожие испуганно шарахались от меня в сторону. Это только придавало мне силы.
И вдруг я увидел его. Увидел рядом, в двух шагах.
Он сидел за стеклянной стеной ресторана и пил водку.
На мои деньги.
Я толкнул дверь ресторана и вбежал в зал.
Я подошел к его столу и нагло сел.
Потом налил себе стакан водки и залпом выпил.
Потом закурил сигарету и стряхнул пепел ему в тарелку.
Он на меня не реагировал.
Он спал.
Сладко посапывал, подперев свою рыжую голову кулаком.
Я растерялся. Говорить ему что-либо в таком состоянии было бессмысленно. Я начал трясти его за плечо, но он мычал что-то бессвязное. Устав, я беспомощно опустился на стул.
– Напился дружок ваш! – сказала подошедшая официантка.
– Какой он мне друг?! – возмутился я. – Я его не знаю.
– Ну да, как водку вместе пить, так друзья, а как рассчитываться, так уже незнакомы! – сказала официантка. – Давайте, гражданин, платите по счету и везите своего приятеля домой!
– Но с какой стати?! – закричал я.
– Вы на меня еще покричите! – сказала официантка. – Я вмиг милицию кликну!
Официантка смотрела на меня презрительно и жестко. У нее был такой тяжелый взгляд, что у меня снова почему-то дрогнули колени. Я заплатил ей деньги, потом взвалил на себя этого рыжего парня и понес его к выходу.
Но по дороге, пока я тащил его к стоянке такси, я наконец высказал ему все, что о нем думаю…
Вы мне не доверяете?
Такси подвезло меня к высокому дому.
– Будьте добры, – сказал я водителю, – не выключайте счетчик. Я только на минуту зайду в это учреждение, а потом мы поедем дальше.
Водитель недовольно поморщился.
– Может, лучше расплатитесь? – спросил он.
– Да нет же, мы поедем дальше, – сказал я. – Что вы мне, не доверяете? Думаете, я убегу?!
– Ничего я не думаю, – сказал водитель. – Пассажиры разные: кто убегает, а кто и не убегает…
– Ах, значит, вы все-таки думаете, что я могу убежать?! Ну хорошо!.. Я оставлю вам под залог свою шляпу.
– Да бросьте вы, – обиделся водитель. – Зачем мне ваша шляпа? Я вам верю… Оставьте портфель и идите.
– Ах так? – вспыхнул я. – Пожалуйста, оставлю портфель… Только, с вашего позволения, я запишу номер машины.
– Вы что? – нахмурился водитель. – Не доверяете мне? Думаете, я удеру?!
– Ничего я не думаю, – сказал я. – Водители тоже разные: кто любит носить шляпу, а кто – портфель.
– Ах так! – сказал водитель. – Ну ладно! Записывайте номер: МТТ 40-20. Так-так-так! Только сначала покажите, что у вас в портфеле.
– Это еще зачем?
– Чтобы потом не было претензий!
– Пожалуйста! – сказал я зло. – Смотрите: у меня здесь бумаги, книги, электробритва.
– Электробритва работает или сломана?
– Что значит «сломана»? Пока она работает!
– Что значит «пока»? Я ее здесь включать не собираюсь.
– Кто вас знает! – усмехнулся я. – Вы как раз небритый. Лицо одутловатое. Глаза бесцветные. На левой щеке бородавка…
– Запоминаете внешность? – зловеще сказал водитель. – Ну ладно! Я вас тоже не забуду! Нос картошкой. Глаза круглые. Уши разные… В левом зубе пломба…
– Ах, раз так дело пошло, – закипел я, – тогда уж давайте официально! Вот мои документы: паспорт, пропуск, свидетельство о браке. Берите! И знайте, что вы имеете дело с порядочным человеком. Давайте ваши!
– Пожалуйста! – сказал он. – Вот водительские права, профсоюзный билет…
– Справки с места жительства, конечно, нет, – отметил я.
– Нет, – сказал он.
– Ну ничего. Если надо – найдут!
– Вас тоже при необходимости вызовут…
– В случае чего пойдете по статье 47-й! – сказал я.
– А вы по 52-й, пункт «б», – сказал он.
Мы злобно посмотрели друг другу в глаза.
– Слушайте, – неожиданно сказал я. – Ну как же вам не стыдно?
– А вам?
– Мне стыдно за нас обоих! – сказал я.
– И мне! – сказал он и опустил глаза. – Забирайте свои документы…
– А вы свои…
– Портфель захватите…
– Спасибо, – сказал я. – И забудем ваш номер: МТТ-40-20.
– Забудем, – сказал он.
Мы ласково похлопали друг друга по плечу.
– Как я мог о вас плохо подумать? – удивился я, – У вас такое симпатичное лицо. Глаза серые. На щеке родинка.
– Вы тоже красивый, – сказал он. – Глаза большие. Уши чистые. За зубами следите…
– Я мигом вернусь, – сказал я.
– Пожалуйста, – сказал он. – Я без вас буду скучать…
Мы нежно улыбнулись друг другу, и я вышел из машины.
Уже подходя к проходной, я обнаружил, что у меня нет пропуска.
– Вот негодяй! – подумал я. – Значит, на всякий случай оставил мой пропуск себе… Ну ничего!.. Не удерет… На всякий случай я проколол ему задние шины…
Убийца
Кирюша Лапенков, высокий худой юноша лет двадцати пяти, сидел в диетической столовой и обедал. Настроение у Кирюши было скверное. Мрачное было настроение.
Да и с чего, спрашивается, быть хорошему настроению у человека, болеющего гастритом, сидящего в душной столовой и поедающего обед за пятьдесят три копейки в составе: суп овощной протертый, тефтели паровые с картофельным пюре, кисель молочный?
Какие мысли должна рождать в мозгу такая пища?
Урок литературы в5 классе.
Цели:
Личностные – работа по воспитанию нравственного начала, осознание доброты как вневременной категории; необходимости ставить и выбирать верные жизненные цели;
Метапредметные:
Развивать у учащихся умение видеть главное, существенное в изученном материале, сравнивать, обобщать, логически излагать свои мысли. Развивать познавательный интерес
Предметные: работа с понятиями жанр рассказа, умение давать сравнительную характеристику героям и герою, работа с понятиями антитеза, средства художественной выразительности, художественная деталь.
Здравствуйте, ребята! К сегодняшнему уроку вы получили задание прочитать и обдумать рассказ Григория Горина «Ежик». И он ляжет в основу нашего разговора. Чтобы определить направление мысли на нашем уроке, давайте сформулируем его тему. В этом нам поможет картинка. Посмотрите на нее и выскажите свои предположения.
Про что же мы будем говорить? Про ежика? Про доброту? Про человечность?
Запись темы урока: Мысли про ежика и доброту (человечность) в рассказе Г. И. Горина «Ежик».
На какие основные вопросы мы должны будем сегодня ответить? (Что такое доброта? Как доброта проявилась в рассказе? Как связаны понятия ежик и доброта?)
Итак, что такое доброта? И как она связана с любовью к животным? Слушание ответов детей, потом – слайды: Известный лингвист Ожегов дал этому понятию такое определение:
А французский писатель Виктор Гюго, говоря о том же, использовал яркую метафору:
Запись: (Запишите то определение, которое вам запомнилось, понравилось).
А вы помните, что такое рассказ?
Кто сможет доказать, что данное произведение можно назвать рассказом? О каком событии в нем идет речь? (В произведении говорится о том, как сын принес домой ежика и что из этого вышло).
Кто главные герои рассказа? (папа и сын). Возможно, они выглядели вот так:
А почему рассказ про папу и сына называется «Ежик»? (Отношение к ежику показывает степень доброты в человеке).
Отличительная черта большинства рассказов – динамичность (стремительность, быстрота ) развития действия. И наш рассказ – не исключение. Сюжет начинается сразу с завязки (вы помните, что это такое?)
Запись: завязка — сын принес домой ежика.
Наверное, вот такого:
А может, вот такого:
Это не важно, важно то, что было дальше.
Кого в рассказе, на первый взгляд, можно назвать добрым? Докажите свое мнение текстом.
На первый взгляд, оба героя добрые: сын держит в руках ежика и светится от счастья, а папа
« поощрял любовь сына к животным. Кроме того, папа сам любил животных».
Запись:
| Сын | Папа |
| Кричит, задыхаясь от счастья. Радуется и хочет поделиться радостью. | «Поощрял любовь сына к животным… сам любил животных». |
Если доброта – это солнце, давайте нарисуем солнышко там, где будем видеть доброту. Сколько их будет? Два. А нарисуйте их двумя руками в двух столбиках, можно взять ручку и карандаш. Где вы рисовали карандашом? Почему?
Потому что уметь любить и быть по-настоящему добрым и думать, что ты умеешь любить, что ты добрый, – это разные вещи.
И автор ярко показывает нам это в развитии действия.
Запись: развитие действия: папа узнает, что ежика выменяли на холодильник.
О чем мы далее узнаем? (Сын выменял ежика на лотерейный билет, по которому можно было получить холодильник).
Как ведут себя герои?
Запись:
| Сын | Папа |
| Хочет накормить его молоком | гневается |
Нарисуем солнышко еще раз… Жаль, что у одного героя оно исчезло…
Вы понимаете папу? Почему он так расстроился?
(Холодильник стоит намного дороже ежика. Для папы стоимость вещи определяет ее важность, значимость). Совместимо ли это с истинной добротой?
Чье поведение вам ближе и почему? А автору? Как он это показывает?
Работа в парах:
Обратите внимание на язык рассказа, слова, которые подбирает автор, средства выразительности:
| Сын | Папа |
| Задыхаясь от счастья (метафора) Улыбнулся – роль глагола | Достал, задрожал, зашипел, закричал, захрипел – роль глаголов Строго, нервно, ехидно (сказал) – эпитеты |
Можно ли героев назвать противоположными? Такой прием называется антитеза.
Запись: соединяющая стрелочка и подпись: антитеза
Что в этом противопоставлении кажется вам самым обидным? (Папу совершенно не волнуют чувства сына: мальчик плачет, а отец одержим идеей приобретения).
Как автор показывает силу этой одержимости?
Роль х/д: схватил ежика голыми руками и не чувствует боли… ни сына, ни своей.
А какой момент вы можете назвать кульминацией?
Запись: кульминация:
Папа пошел менять ежика на лотерейный билет.
| Сын | Сеня | Папа |
| Висит в руках папы | Задрожал Прошептал захныкал | Надвигается Кричит |
Хорошо ли выглядит человек, для которого материальная выгода важнее чувств ребенка?
(он несет в одной руке сына, в другой – ежа, такой сильный и такой страшный;
называет Сеню обидными словами: ростовщик, уголовник, кричит;
срывается и все равно лезет на карниз, тяжело дышит… И такие мучения не ради спасения жизни, не ради детей… Ради холодильника).
Будем рисовать солнышко? Солнышка нет нигде! Значит, убивая солнышко в себе, можно уничтожить его и в другом!
А где у нас будет развязка?
Запись: Развязка: билет оказался двухлетней давности, папа пожалел о том, что так повел себя («Ему вдруг стало очень грустно. Он понял, что никогда уж не вернуть того счастливого времени, когда с лёгким сердцем меняют холодильник на ежа». )
Не показалась ли она вам неожиданной? Что автор таким образом хотел нам сказать?
(Развязка кому-то может показаться неожиданной, но именно такая нужна автору:
Именно осознание того, что билет бесполезен, помогло осознать отцу бесполезность его устремлений и жизненных целей; ту пропасть, в которую он скатился, когда повзрослел.).
О чем этот рассказ, ребята? Только ли о сыне, умеющем быть добрым, и о папе, который про это забыл? Конечно, нет. Это рассказ о том, как папа вспомнил, передумал. И здесь опять антитеза:
Запись:
| Папа в начале рассказа | Папа в конце рассказа |
| Хочет получить еще один холодильник. Холодильники дороже ежиков. В приоритете материальные ценности. | Хочет вернуть время, когда «с лёгким сердцем меняют холодильник на ежа». В приоритете нематериальные ценности. |
Подпись: антитеза.
И снова рисуем солнышко. Оно вернулось!
А как вы думаете, взрослых этот рассказ может чему-то научить или он только для детей?
(Все вы станете взрослыми. И во время этого взросления очень важно не потерять в себе способности ценить настоящее, вечное, непреходящее. Например, ежиков). Очень важно сохранить в себе ребенка, для которого ежики важнее холодильников.
И давайте еще раз вернемся к названию. Рассказ не про ежики и про ежика одновременно. Ежик – это собирательный образ всего того, что помогает человеку быть добрым, то есть оставаться человеком.
Образ-символ – условный знак. Ежик – символ доброты в человеке.
Идея рассказа: призыв к доброте.
Чтобы не было стыдно за себя, жить нужно, ориентируясь на добрые чувства, а не материальные ценности.
Запись: остаться человеком – значит сохранить в себе доброту.
А как можно трудиться, чтобы оставаться человеком?
По мотивам этого рассказа создан мотиватор:
Как вы его понимаете? Что значит – понять ежа, понять себя? (Мы всегда должны оставаться людьми, то есть на первое место ставить человеческие, гуманные , нравственные ценности)
Сначала быть добрыми, а богатыми – как получится. Не это делает человека человеком.
Кстати…
Почему ежам нельзя молоко?
Владельцы загородных домов часто подкармливают ежей, которые обитают недалеко от приусадебного участка. В качестве пищи используют молоко, привлекающее животных, но не являющееся для них полезным. После употребления молока взрослый еж почувствует себя плохо. В отличие от детенышей зрелые особи не способны расщеплять лактозу из-за отсутствия в их организме фермента, который необходим для химической реакции. Они не могут переваривать молочные продукты, поэтому давать их не рекомендуется.
Лактоза, которая поступает в организм в не переваренном виде, становится пищей для бактерий. Перерабатывая лактозу, они активно высвобождают газы, которые являются причиной неприятных симптомов, таких как вздутие. В определенной ситуации у ежа может возникнуть острая диарея, которая может привести к смерти.
Что можно давать ёжикам?
Ежи пьют пресную воду, а питаются насекомыми, червями, улитками. Подкормить ежей можно личинками комаров, слизнями, улитками, жуками. При желании можно собрать желудей, ягод, грибов, которые также являются безопасной для них пищей. Ежи охотно едят фрукты, хлеб, мясо, яйца. Не рекомендуется давать им корм, предназначенный для кошек или собак. В нем содержится большое количество жиров и практически отсутствуют белки, что не очень хорошо для ежей.
Что вам больше всего понравилось? Запомнилось? Нарисуйте символ сегодняшнего урока. Кто может поделиться своим рисунком, показать, рассказать, что и почему он нарисовал?