Конспект открытого занятия для детей старшего дошкольного возраста
по теме: « О Тургеневе детям…»
ОО: Познавательное развитие, речевое развитие, художественно- эстетическое развитие
Программное содержание:
- Продолжить знакомить детей старшего дошкольного возраста с творчеством И.С. Тургенева;
- Развивать мышление, воображение, тренировать память;
- Способствовать развитию творческих способностей;
- Воспитывать чувства патриотизма и любовь к Орловскому краю;
- Способствовать пополнению и расширению словарного запаса;
Материалы и оборудование:
Портрет писателя, мультимедийное оборудование, фотографии мест имения писателя, ½ альбомного листа, цветные карандаши, произведение писателя и обложка к книге, звуки колоколов, природы и животных, классическая музыка
Ход занятия:
I часть Воспитатель заходит вместе с детьми, предлагает посмотреть на портрет писателя:
— Дети как вы думаете, кто изображен на этом портрете? (варианты детей)
— А кем был И.С. Тургенев? (писателем)
— А что писал Иван Сергеевич? (рассказы, сказки). Правильно дети, а так-же он занимался переводами разных произведений зарубежных писателей. Иван Сергеевич Тургенев родился 9 ноября 1818 г. в дворянской семье в городе Орле. А так как он родился на орловской земле, то для нас с вами он кто? (земляк) Так вот, когда маленькому Тургеневу исполнилось 3 года, его семья переехала жить в Спасское – Лутовиново. Здесь и прошло детство великого писателя. А сейчас я предлагаю вам пройтись по местам где вырос этот замечательный писатель.
Мольберт №1-изображение Спасской церкви. (звук — колокольный звон)
Посмотрите здесь на входе расположена церковь, как вы думаете для чего она тут нужна? Правильно, на праздники тут идет служба для жителей деревни.
Мольберт №2- изображение усадьбы.(звуки природы-пение птиц)
Пройдемся дальше, что мы видим? Правильно, тут мы с вами видим двухэтажный красивый дом, который окружен тенистым парком, садами, лужайками, покрытыми цветами и сочной зеленой травой. Любимым местом маленького Тургенева была библиотека, где он проводил целые дни и много читал. Мальчик был очень любознательным. Игрушки его не интересовали, он любил гулять в парке, где у него были любимые места.
Мольберт №3 –изображение конюшни.(звук ржание лошадей)
Дальше мы что мы видим? (конюшни). Чем занимался писатель на конюшнях? Иван Сергеевич очень любил русскую природу и животных, у него была конюшня, где он ухаживал за лошадьми, она существует и по сей день. Вы можете проехаться по всему имению
Мольберт №4 –изображение пруда (звуки природы и пение птиц и журчание воды)
Что мы видим на этой фотографии? (пруд) А чем занимался тут писатель?(ответы детей). Правильно, он любил порыбачить и насладиться пением птиц и красотой природы.
Презентация Бежин луг
А теперь давайте пройдемся по окрестностям имения. Тут можно увидеть деревню Тургенево, где находится памятник писателю, деревню основал еще дедушка писателя, а вот и знаменитый Бежин луг, откуда берут свое начало рассказы писателя. С ружьем и собакой прошагал молодой Тургенев по окрестностям родной земли, нередко ночуя то в крестьянских избах, то в тесных сторожках лесников, то в укрытых травою и листопадом шалашах, на сеновалах, в сараях или просто на тёплой земле у потухающего костра. Что послужило началом для творческого пути писателя. Много человеческих судеб и трагедий увидел молодой Тургенев. И все это откладывалось в его памяти и сердце, а через многие годы вновь ожило в его произведениях. Недаром он и сам говорит: «Моя биография в моих произведениях»
Давайте ненадолго остановимся и полюбуемся здешней природой
II часть. Физ.минутка «На лугу»
На лугу растут цветы
Небывалой красоты. (Потягивания — руки в стороны.)
К солнцу тянутся цветы.
С ними потянись и ты. (Потягивания — руки вверх.)
Ветер дует иногда,
Только это не беда. (Дети машут руками, изображая ветер.)
Наклоняются цветочки,
Опускают лепесточки. (Наклоны.)
А потом опять встают
И по-прежнему цветут.
III часть. Ну вот мы и прогулялись с вами по красивым тургеневским местам, а сейчас я предлагаю вам пройти в кабинет писателя, где он писал свои произведения. Что вы видите в кабинете? (ответы детей) А как вы думаете какие книги кажутся самыми интересными? (с картинками) Такие картинки называют иллюстрации, повторите дети… . Я предлагаю вам иллюстрировать одну его интересную сказку «Капля жизни». У меня есть обложка и сама сказка, нам необходимы иллюстрации. Но сначала мы вспомним, о чем эта сказка? (краткий пересказ детей). Что мы можем изобразить на наших иллюстрациях? (ответы детей). Воспитатель помогает детям придумать сюжеты, если они затрудняются. Правильно, а теперь приступим к выполнению работы. (звучит негромкая и приятная музыка)
IV часть. Воспитатель хвалит детей и предлагает собрать книгу. Затем воспитатель проводит Д/И «По Тургеневским местам…», дети поочереди кидают мяч и перечисляют места где они побывали на занятии.
Затем спрашивает у детей что нового и интересного они узнали на занятии?( ответы детей). Воспитатель предлагает детям вместе с родителями посетить природный музей-заповедник И. С. Тургенева «Спасское — Лутовиново».
Рассказы о Родине, о земле нашей русской, о бескрайних просторах родного края в произведениях русской классики известных писателей и педагогов Михаила Пришвина, Константина Ушинского, Ивана Шмелёва, Ивана Тургенева, Ивана Бунина, Евгения Пермяка, Константина Паустовского.
Содержание:
- Моя родина (Из воспоминаний детства)
- Наше отечество
- Русская песня
- Деревня
- Косцы
- Сказка-присказка про родной Урал
- Собрание чудес
Моя родина (Из воспоминаний детства)
Пришвин М.М.
Мать моя вставала рано, до солнца. Я однажды встал тоже до солнца, чтобы на заре расставить силки на перепёлок. Мать угостила меня чаем с молоком. Молоко это кипятилось в глиняном горшочке и сверху всегда покрывалось румяной пенкой, а под этой пенкой оно было необыкновенно вкусное, и чай от него делался прекрасным.
Это угощение решило мою жизнь в хорошую сторону: я начал вставать до солнца, чтобы напиться с мамой вкусного чаю. Мало-помалу я к этому утреннему вставанию так привык, что уже не мог проспать восход солнца.
Потом и в городе я вставал рано, и теперь пишу всегда рано, когда весь животный и растительный мир пробуждается и тоже начинает по-своему работать.
И часто-часто я думаю: что, если бы мы так для работы своей поднимались с солнцем! Сколько бы тогда у людей прибыло здоровья, радости, жизни и счастья!
После чаю я уходил на охоту за перепёлками, скворцами, соловьями, кузнечиками, горлинками, бабочками. Ружья тогда у меня ещё не было, да и теперь ружьё в моей охоте необязательно.
Моя охота была и тогда и теперь — в находках. Нужно было найти в природе такое, чего я ещё не видел, и может быть, и никто ещё в своей жизни с этим не встречался…
Хозяйство моё было большое, тропы бесчисленные.
Мои молодые друзья! Мы хозяева нашей природы, и она для нас кладовая солнца с великими сокровищами жизни. Мало того, чтобы сокровища эти охранять — их надо открывать и показывать.
Для рыбы нужна чистая вода — будем охранять наши водоёмы.
В лесах, степях, горах разные ценные животные — будем охранять наши леса, степи, горы.
Рыбе — вода, птице — воздух, зверю — лес степь, горы.
А человеку нужна родина. И охранять природу — значит охранять родину.
Наше отечество
Ушинский К.Д.
Наше отечество, наша родина — матушка Россия. Отечеством мы зовём Россию потому, что в ней жили испокон веку отцы и деды наши.
Родиной мы зовём её потому, что в ней мы родились. В ней говорят родным нам языком, и всё в ней для нас родное; а матерью — потому, что она вскормила нас своим хлебом, вспоила своими водами, выучила своему языку, как мать она защищает и бережёт нас от всяких врагов.
Велика наша Родина-мать — святорусская земля! От запада к востоку тянется она почти на одиннадцать тысяч вёрст; а от севера к югу на четыре с половиною.
Не в одной, а в двух частях света раскинулась Русь: в Европе и в Азии…
Много есть на свете, и кроме России, всяких хороших государств и земель, но одна у человека родная мать — одна у него и родина.
Русская песня
Иван Шмелёв
Я с нетерпением поджидал лета, следя за его приближением по хорошо мне известным признакам.
Самым ранним вестником лета являлся полосатый мешок. Его вытягивали из огромного сундука, пропитанного запахом камфары, и вываливали из него груду парусиновых курточек и штанишек для примерки. Я подолгу должен был стоять на одном месте, снимать, надевать, опять снимать и снова надевать, а меня повертывали, закалывали на мне, припускали и отпускали — «на полвершочка». Я потел и вертелся, а за не выставленными ещё рамами качались тополевые ветки с золотившимися от клея почками и радостно голубело небо.
Вторым и важным признаком весны-лета было появление рыжего маляра, от которого пахло самой весной — замазкой и красками. Маляр приходил выставлять рамы — «впущать весну» — наводить ремонт. Он появлялся всегда внезапно и говорил мрачно, покачиваясь:
— Ну, и где у вас тут чего?..
И с таким видом выхватывал стамески из-за тесёмки грязного фартука, словно хотел зарезать. Потом начинал драть замазку и сердито мурлыкать под нос:
И-ах и тё-мы-най ле-со…
Да йехх и тё-мы-на-ай…
Я старался узнать, что дальше, но суровый маляр вдруг останавливал стамеску, глотал из жёлтой бутылочки, у которой на зелёном ярлычке стояло «политура», плевал на пол, свирепо взглядывал на меня и начинал опять:
Ах-ехх и в тёмы-на-ам ле…
Да и в тё… мы-ны-мм!..
И пел всё громче. И потому ли, что он только всего и пел, что про темный лес, или потому, что вскрякивал и вздыхал, взглядывая свирепо исподлобья, — он казался мне очень страшным.
Потом мы его хорошо узнали, когда он оттаскал моего приятеля Ваську за волосы.
Так было дело.
Маляр поработал, пообедал и завалился спать на крыше сеней, на солнышке. Помурлыкав про тёмный лес, где «сы-тоя-ла ах да и со-сенка», маляр заснул, ничего больше не сообщив. Лежал он на спине, а его рыжая борода глядела в небо. Мы с Васькой, чтобы было побольше ветру, тоже забрались на крышу — пускать «монаха». Но ветру и на крыше не было. Тогда Васька от нечего делать принялся щекотать соломинкой голые маляровы пятки. Но они были покрыты серой и твердой кожей, похожей на замазку, и маляру было нипочём. Тогда я наклонился к уху маляра и дрожащим тоненьким голосом запел:
И-ах и в тё-мы-ном ле-э…
Рот маляра перекосился, и улыбка выползла из-под рыжих его усов на сухие губы. Должно быть, было приятно ему, но он всё-таки не проснулся. Тогда Васька предложил приняться за маляра как следует. И мы принялись-таки.
Васька приволок на крышу большую кисть и ведро с краской и выкрасил маляру пятки. Маляр лягнулся и успокоился. Васька состроил рожу и продолжал. Он обвел маляру у щиколоток по зелёному браслету, а я осторожно покрасил большие пальцы и ноготки.
Маляр сладко похрапывал — должно быть, от удовольствия.
Тогда Васька обвёл вокруг маляра широкий «заколдованный круг», присел на корточки и затянул над самым маляровым ухом песенку, которую с удовольствием подхватил и я:
Рыжий красного спросил:
— Чем ты бороду лучил?
— Я не краской, не замазкой,
Я на солнышке лежал!
Я на солнышке лежал,
Кверху бороду держал!
Маляр заворочался и зевнул. Мы притихли, а он повернулся на бок и выкрасился. Тут и вышло. Я махнул в слуховое окошко, а Васька поскользнулся и попал маляру в лапы. Маляр оттрепал Ваську и грозил окунуть в ведерко, но скоро развеселился, гладил по спине Ваську и приговаривал:
— А ты не реви, дурашка. Такой же растёт у меня в деревне. Что хозяйской краски извёл, дура… да ещё ревёт!
С того случая маляр сделался нашим другом. Он пропел нам всю песенку про тёмный лес, как срубили сосенку, как «угы-на-ли добра молодца в чужу-далънюю сы-то-ронуш-ку!..». Хорошая была песенка. И так жалостливо пел он её, что думалось мне: не про себя ли и пел её? Пел и ещё песенки — про «тёмную ноченьку, осеннюю», и про «берёзыньку», и ещё про «поле чистое»…
Впервые тогда, на крыше сеней, почувствовал я неведомый мне дотоле мир — тоски и раздолья, таящийся в русской песне, неведомую в глубине своей душу родного мне народа, нежную и суровую, прикрытую грубым одеянием. Тогда, на крыше сеней, в ворковании сизых голубков, в унылых звуках маляровой песни, приоткрылся мне новый мир — и ласковой и суровой природы русской, в котором душа тоскует и ждёт чего-то… Тогда-то, на ранней моей поре, — впервые, быть может, — почувствовал я силу и красоту народного слова русского, мягкость его, и ласку, и раздолье. Просто пришло оно и ласково легло в душу. Потом — я познал его: крепость его и сладость. И всё узнаю его…
Деревня
Иван Тургенев
Последний день июня месяца; на тысячу верст кругом Россия — родной край.
Ровной синевой залито всё небо; одно лишь облачко на нём — не то плывёт, не то тает. Безветрие, теплынь… воздух — молоко парное!
Жаворонки звенят; воркуют зобастые голуби; молча реют ласточки; лошади фыркают и жуют; собаки не лают и стоят, смирно повиливая хвостами.
И дымком-то пахнет, и травой — и дёгтем маленько — и маленько кожей. Конопляники уже вошли в силу и пускают свой тяжёлый, но приятный дух.
Глубокий, но пологий овраг. По бокам в несколько рядов головастые, книзу исщеплённые ракиты. По оврагу бежит ручей; на дне его мелкие камешки словно дрожат сквозь светлую рябь. Вдали, на конце-крае земли и неба — синеватая черта большой реки.
Вдоль оврага — по одной стороне опрятные амбарчики, клетушки с плотно закрытыми дверями; по другой стороне пять-шесть сосновых изб с тесовыми крышами. Над каждой крышей высокий шест скворечницы; над каждым крылечком вырезной железный крутогривый конёк. Неровные стёкла окон отливают цветами радуги. Кувшины с букетами намалёваны на ставнях. Перед каждой избой чинно стоит исправная лавочка; на завалинках кошки свернулись клубочком, насторожив прозрачные ушки; за высокими порогами прохладно темнеют сени.
Я лежу у самого края оврага на разостланной попоне; кругом целые вороха только что скошенного, до истомы душистого сена. Догадливые хозяева разбросали сено перед избами: пусть ещё немного посохнет на припёке, а там и в сарай! То- то будет спать на нём славно!
Курчавые детские головки торчат из каждого вороха; хохлатые курицы ищут в сене мошек да букашек; белогубый щенок барахтается в спутанных былинках.
Русокудрые парни, в чистых низко подпоясанных рубахах, в тяжёлых сапогах с оторочкой, перекидываются бойкими словами, опершись грудью на отпряжённую телегу, — зубоскалят.
Из окна выглядывает круглолицая молодка; смеётся не то их словам, не то возне ребят в наваленном сене.
Другая молодка сильными руками тащит большое мокрое ведро из колодца… Ведро дрожит и качается на верёвке, роняя длинные огнистые капли.
Передо мной стоит старуха-хозяйка в новой клетчатой понёве, в новых котах.
Крупные дутые бусы в три ряда обвились вокруг смуглой худой шеи; седая голова повязана жёлтым платком с красными крапинками; низко навис он над потускневшими глазами.
Но приветливо улыбаются старческие глаза; улыбается всё морщинистое лицо. Чай, седьмой десяток доживает старушка… а и теперь ещё видать: красавица была в своё время!
Растопырив загорелые пальцы правой руки, держит она горшок с холодным неснятым молоком, прямо из погреба; стенки горшка покрыты росинками, точно бисером. На ладони левой руки старушка подносит мне большой ломоть ещё тёплого хлеба. «Кушай, мол, на здоровье, заезжий гость!»
Петух вдруг закричал и хлопотливо захлопал крыльями; ему в ответ, не спеша, промычал запертой телёнок.
— Ай да овёс! — слышится голос моего кучера.
О, довольство, покой, избыток русской вольной деревни! О, тишь и благодать!
И думается мне: к чему нам тут и крест на куполе Святой Софии в Царь-Граде, и всё, чего так добиваемся мы, городские люди?
Косцы
Иван Бунин
Мы шли по большой дороге, а они косили в молодом берёзовом лесу поблизости от неё — и пели.
Это было давно, это было бесконечно давно, потому что та жизнь, которой все мы жили в то время, не вернётся уже вовеки.
Они косили и пели, и весь берёзовый лес, ещё не утративший густоты и свежести, ещё полный цветов и запахов, звучно откликался им.
Кругом нас были поля, глушь серединной, исконной России. Было предвечернее время июньского дня… Старая большая дорога, заросшая кудрявой муравой, изрезанная заглохшими колеями, следами давней жизни наших отцов и дедов, уходила перед нами в бесконечную русскую даль. Солнце склонялось на запад, стало заходить в красивые лёгкие облака, смягчая синь за дальними извалами полей и бросая к закату, где небо уже золотилось, великие светлые столпы, как пишут их на церковных картинах. Стадо овец серело впереди, старик-пастух с подпаском сидел на меже, навивая кнут… Казалось, что нет, да никогда и не было, ни времени, ни деления его на века, на годы в этой забытой — или благословенной — богом стране. И они шли и пели среди её вечной полевой тишины, простоты и первобытности с какой-то былинной свободой и беззаветностью. И берёзовый лес принимал и подхватывал их песню так же свободно и вольно, как они пели.
Они были «дальние», рязанские. Они небольшой артелью проходили по нашим, орловским, местам, помогая нашим сенокосам и подвигаясь на низы, на заработки во время рабочей поры в степях, ещё более плодородных, чем наши. И они были беззаботны, дружны, как бывают люди в дальнем и долгом пути, на отдыхе от всех семейных и хозяйственных уз, были «охочи к работе», неосознанно радуясь её красоте и спорости. Они были как-то стариннее и добротнее, чем наши, — в обычае, в повадке, в языке, — опрятной и красивей одеждой, своими мягкими кожаными бахилками, белыми ладно увязанными онучами, чистыми портками и рубахами с красными, кумачовыми воротами и такими же ластовицами.
Неделю тому назад они косили в ближнем от нас лесу, и я видел, проезжая верхом, как они заходили на работу, пополудновавши: они пили из деревянных жбанов родниковую воду, — так долго, так сладко, как пьют только звери да хорошие, здоровые русские батраки, — потом крестились и бодро сбегались к месту с белыми, блестящими, наведёнными, как бритва, косами на плечах, на бегу вступали в ряд, косы пустили все враз, широко, играючи, и пошли, пошли вольной, ровной чередой. А на возвратном пути я видел их ужин. Они сидели на засвежевшей поляне возле потухшего костра, ложками таскали из чугуна куски чего-то розового.
Я сказал:
— Хлеб-соль, здравствуйте.
Они приветливо ответили:
— Доброго здоровья, милости просим!
Поляна спускалась к оврагу, открывая ещё светлый за зелёными деревьями запад. И вдруг, приглядевшись, я с ужасом увидел, что то, что ели они, были страшные своим дурманом грибы-мухоморы. А они только засмеялись:
— Ничего, они сладкие, чистая курятина!
Теперь они пели: «Ты прости-прощай, любезный друг!» — подвигались по берёзовому лесу, бездумно лишая его густых трав и цветов, и пели, сами не замечая того. И мы стояли и слушали их, чувствуя, что уже никогда не забыть нам этого предвечернего часа и никогда не понять, а главное, не высказать вполне, в чём такая дивная прелесть их песни.
Прелесть её была в откликах, в звучности берёзового леса. Прелесть её была в том, что никак не была она сама по себе: она была связана со всем, что видели, чувствовали и мы и они, эти рязанские косцы. Прелесть была в том несознаваемом, но кровном родстве, которое было между ими и нами — и между ими, нами и этим хлебородным полем, что окружало нас, этим полевым воздухом, которым дышали и они и мы с детства, этим предвечерним временем, этими облаками на уже розовеющем западе, этим снежим, молодым лесом, полным медвяных трав по пояс, диких несметных цветов и ягод, которые они поминутно срывали и ели, и этой большой дорогой, её простором и заповедной далью. Прелесть была в том, что все мы были дети своей родины и были все вместе и всем нам было хорошо, спокойно и любовно без ясного понимания своих чувств, ибо их и не надо, не должно понимать, когда они есть. И ещё в том была (уже совсем не сознаваемая нами тогда) прелесть, что эта родина, этот наш общий дом была — Россия, и что только её душа могла петь так, как пели косцы в этом откликающемся на каждый их вздох берёзовом лесу.
Прелесть была в том, что это было как будто и не пение, а именно только вздохи, подъёмы молодой, здоровой, певучей груди. Пела одна грудь, как когда-то пелись песни только в России и с той непосредственностью, с той несравненной лёгкостью, естественностью, которая была свойственна в песне только русскому. Чувствовалось — человек так свеж, крепок, так наивен в неведении своих сил и талантов и так полон песнью, что ему нужно только легонько вздыхать, чтобы отзывался весь лес на ту добрую и ласковую, а порой дерзкую и мощную звучность, которой наполняли его эти вздохи.
Они подвигались, без малейшего усилия бросая вокруг себя косы, широкими полукругами обнажая перед собою поляны, окашивая, подбивая округ пней и кустов и без малейшего напряжения вздыхая, каждый по-своему, но в общем выражая одно, делая по наитию нечто единое, совершенно цельное, необыкновенно прекрасное. И прекрасны совершенно особой, чисто русской красотой были те чувства, что рассказывали они своими вздохами и полусловами вместе с откликающейся далью, глубиной леса.
Конечно, они «прощались, расставались» и с «родимой сторонушкой», и со своим счастьем, и с надеждами, и с той, с кем это счастье соединялось:
Ты прости-прощай, любезный друг,
И, родимая, ах да прощай, сторонушка! —
говорили, вздыхали они каждый по-разному, с той или иной мерой грусти и любви, но с одинаковой беззаботно-безнадёжной укоризной.
Ты прости-прощай, любезная, неверная моя,
По тебе ли сердце черней грязи сделалось! —
говорили они, по-разному жалуясь и тоскуя, по- разному ударяя на слова, и вдруг все разом сливались уже в совершенно согласном чувстве почти восторга перед своей гибелью, молодой дерзости перед судьбою и какого-то необыкновенного, всепрощающего великодушия, — точно встряхивали головами и кидали на весь лес:
Коль не любишь, не мил — бог с тобою,
Коли лучше найдёшь — позабудешь! —
и по всему лесу откликалось на дружную силу, свободу и грудную звучность их голосов, замирало и опять, звучно гремя, подхватывало:
Ах, коли лучше найдёшь — позабудешь,
Коли хуже найдёшь — пожалеешь!
В чём ещё было очарование этой песни, её неизбывная радость при всей её будто бы безнадёжности? В том, что человек всё-таки не верил, да и не мог верить, по своей силе и непочатости, в эту безнадёжность. «Ах, да все пути мне, молодцу, заказаны!» — говорил он, сладко оплакивая себя. Но не плачут сладко и не поют своих скорбей те, которым и впрямь нет нигде ни пути, ни дороги. «Ты прости-прощай, родимая сторонушка!» — говорил человек — и знал, что всё-таки нет ему подлинной разлуки с нею, с родиной, что, куда бы ни забросила его доля, всё будет над ним родное небо, а вокруг — беспредельная родная Русь, гибельная для него, балованного, разве только своей свободой, простором и сказочным богатством. «Закатилось солнце красное за тёмные леса, ах, все пташки приумолкли, все садились по местам!» Закатилось моё счастье, вздыхал он, тёмная ночь с её глушью обступает меня, — и всё-таки чувствовал: так кровно близок он с этой глушью, живой для него, девственной и преисполненной волшебными силами, что всюду есть у него приют, ночлег, есть чьё-то заступничество, чья-то добрая забота, чей-то голос, шепчущий: «Не тужи, утро вечера мудренее, для меня нет ничего невозможного, спи спокойно, дитятко!» — И из всяческих бед, по вере его, выручали его птицы и звери лесные, царевны прекрасные, премудрые и даже сама Баба-Яга, жалевшая его «по его младости». Были для него ковры-самолёты, шапки-невидимки, текли реки молочные, таились клады самоцветные, от всех смертных чар были ключи вечно живой воды, знал он молитвы и заклятия, чудодейные опять-таки по вере его, улетал из темниц, скинувшись ясным соколом, о сырую Землю-Мать ударившись, заступали его от лихих соседей и ворогов дебри дремучие, чёрные топи болотные, пески летучие — и прощал милосердный бог за все посвисты удалые, ножи острые, горячие…
Ещё одно, говорю я, было в этой песне — это то, что хорошо знали и мы и они, эти рязанские мужики, в глубине души, что бесконечно счастливы были мы в те дни, теперь уже бесконечно далёкие — и невозвратимые. Ибо всему свой срок, — миновала и для нас сказка: отказались от нас наши древние заступники, разбежались рыскучие звери, разлетелись вещие птицы, свернулись самобраные скатерти, поруганы молитвы и заклятия, иссохла Мать-Сыра-Земля, иссякли животворные ключи — и настал конец, предел божьему прощению.
Сказка-присказка про родной Урал
Евгений Пермяк
В этой сказке-присказке всякой разной чепушины хоть отбавляй. В забытые тёмные времена эту байку чей-то досужий язык породил да по свету пустил. Житьишко у неё было так себе. Маломальское. Кое-где она ютилась, кое-где до наших лет дожила и мне в уши попала.
Не пропадать же сказке-присказке! Куда-нибудь, кому-никому, может, и сгодится. Приживётся — пусть живёт. Нет — моё дело сторона. За что купил, за то и продаю.
Слушайте.
Вскорости, как наша земля отвердела, как суша от морей отделилась, зверями всякими, птицами населилась, из глубин земли, из степей прикаспинских золотой Змей-полоз выполз. С хрустальной чешуёй, с самоцветным отливом, огненным нутром, рудяным костяком, медным прожильем…
Задумал собою землю опоясать. Задумал и пополз от каспинских полуденных степей до полуночных холодных морей.
Больше тысячи вёрст полз как по струне, а потом вилять начал.
Осенью, видно, дело-то было. Круглая ночь застала его. Ни зги! Как в погребе. Заря даже не занимается.
Завилял полоз. От Усы-реки к Оби свернул и на Ямал было двинулся. Холодно! Он ведь как- никак из жарких, преисподних мест вышел. Влево пошёл. И прошёл сколько-то сотен вёрст, да увидел варяжские кряжи. Не приглянулись они, видно, полозу. И удумал он через льды холодных морей напрямки махнуть.
Махнуть-то махнул, только каким ни будь толстым лёд, а разве такую махину выдержит? Не выдержал. Треснул. Осел.
Тогда Змей дном моря пошёл. Ему что при неохватной-то толщине! Брюхом по морскому дну ползёт, а хребет поверх моря высится. Такой не утонет. Только холодно.
Как ни горяча огневая кровь у Змея-полоза, как ни кипит всё вокруг, а море всё-таки не лохань с водой. Не нагреешь.
Остывать начал полоз. С головы. Ну, а коли голову застудил — и тулову конец. Коченеть стал, а вскорости и вовсе окаменел.
Огневая кровь в нём нефтью стала. Мясо — рудами. Рёбра — камнем. Позвонки, хребты стали скалами. Чешуя — самоцветами. А всё прочее — всем, что только есть в земной глубине. От солей до алмазов. От серого гранита до узорчатых яшм и мраморов.
Годы прошли, века минули. Порос окаменевший великан буйным ельником, сосновым раздольем, кедровым весельем, лиственничной красой.
И никому не придёт теперь в голову, что горы когда-то живым Змеем-полозом были.
А годы шли да шли. Люди осели на склонах гор. Каменным Поясом назвали полоза. Опоясал всё- таки он как-никак нашу землю, хоть и не всю. А потому ему форменное имя дали, звонкое — Урал.
Откуда это слово взялось, сказать не могу. Только так его теперь все называют. Хоть и короткое слово, а много в себя вобрало, как Русь…
Собрание чудес
Константин Паустовский
У каждого, даже самого серьезного человека, не говоря, конечно, о мальчишках, есть своя тайная и немного смешная мечта. Была такая мечта и у меня, — обязательно попасть на Боровое озеро.
От деревни, где я жил в то лето, до озера было всего двадцать километров. Все отговаривали меня идти, — и дорога скучная, и озеро как озеро, кругом только лес, сухие болота да брусника. Картина известная!
— Чего ты туда рвёшься, на этот озер! — сердился огородный сторож Семён. — Чего не видал? Народ какой пошёл суетливый, хваткий, господи! Всё ему, видишь ли, надо своей рукой цопнуть, своим глазом высмотреть! А что ты там высмотришь? Один водоём. И более ничего!
— А ты там был?
— А на кой он мне сдался, этот озер! У меня других дел нету, что ли? Вот они где сидят, все мои дела! — Семён постучал кулаком по своей коричневой шее. — На загорбке!
Но я всё-таки пошёл на озеро. Со мной увязались двое деревенских мальчишек — Лёнька и Ваня.
Не успели мы выйти за околицу, как тотчас обнаружилась полная враждебность характеров Лёньки и Вани. Лёнька всё, что видел вокруг, прикидывал на рубли.
— Вот, глядите, — говорил он мне своим гугнивым голосом, — гусак идёт. На сколько он, по- вашему, тянет?
— Откуда я знаю!
— Рублей на сто, пожалуй, тянет, — мечтательно говорил Лёнька и тут же спрашивал: — А вот эта сосна на сколько потянет? Рублей на двести? Или на все триста?
— Счетовод! — презрительно заметил Ваня и шмыгнул носом. — У самого мозги на гривенник тянут, а ко всему приценивается. Глаза бы мои на него не глядели.
После этого Лёнька и Ваня остановились, и я услышал хорошо знакомый разговор — предвестник драки. Он состоял, как это и принято, только из одних вопросов и восклицаний.
— Это чьи же мозги на гривенник тянут? Мои?
— Небось не мои!
— Ты смотри!
— Сам смотри!
— Не хватай! Не для тебя картуз шили!
— Ох, как бы я тебя не толканул по-своему!
— А ты не пугай! В нос мне не тычь! Схватка была короткая, но решительная.
Лёнька подобрал картуз, сплюнул и пошёл, обиженный, обратно в деревню. Я начал стыдить Ваню.
— Это конечно! — сказал, смутившись, Ваня. — Я сгоряча подрался. С ним все дерутся, с Лёнькой. Скучный он какой-то! Ему дай волю, он на всё цены навешает, как в сельпо. На каждый колосок. И непременно сведёт весь лес, порубит на дрова. А я больше всего на свете боюсь, когда сводят лес. Страсть как боюсь!
— Это почему же?
— От лесов кислород. Порубят леса, кислород сделается жидкий, проховый. И земле уже будет не под силу его притягивать, подле себя держать. Улетит он во-он куда! — Ваня показал на свежее утреннее небо. — Нечем будет человеку дышать. Лесничий мне объяснял.
Мы поднялись по изволоку и вошли в дубовый перелесок. Тотчас нас начали заедать рыжие муравьи. Они облепили ноги и сыпались с веток за шиворот. Десятки муравьиных дорог, посыпанных песком, тянулись между дубами и можжевельником. Иногда такая дорога проходила, как по туннелю, под узловатыми корнями дуба и снова подымалась на поверхность. Муравьиное движение на этих дорогах шло непрерывно. В одну сторону муравьи бежали порожняком, а возвращались с товаром — белыми зёрнышками, сухими лапками жуков, мёртвыми осами и мохнатой гусеницей.
— Суета! — сказал Ваня. — Как в Москве. В этот лес один старик приезжает из Москвы за муравьиными яйцами. Каждый год. Мешками увозит. Это самый птичий корм. И рыбу на них хорошо ловить. Крючочек нужно махонький- махонький!
За дубовым перелеском, на опушке, у края сыпучей песчаной дороги стоял покосившийся крест с чёрной жестяной иконкой. По кресту ползли красные, в белую крапинку, божьи коровки.
Тихий ветер дул в лицо с овсяных полей. Овсы шелестели, гнулись, по ним бежала седая волна.
За овсяным полем мы прошли через деревню Полково. Я давно заметил, что почти все полковские крестьяне отличаются от окрестных жителей высоким ростом.
— Статный народ в Полкове! — говорили с завистью наши, заборьевские. — Гренадеры! Барабанщики!
В Полкове мы зашли передохнуть в избу к Василию Лялину — высокому красивому старику с пегой бородой. Седые клочья торчали в беспорядке в его чёрных косматых волосах.
Когда мы входили в избу к Лялину, он закричал:
— Головы пригните! Головы! Все у меня лоб о притолоку расшибают! Больно в Полкове высокий народ, а недогадливы,— избы ставят по низкому росту.
За разговором с Лялиным я, наконец, узнал, почему полковские крестьяне такие высокие.
— История! — сказал Лялин. — Ты думаешь, мы зря вымахали в вышину? Зря даже кузька-жучок не живёт. Тоже имеет своё назначение.
Ваня засмеялся.
— Ты смеяться погоди! — строго заметил Лялин. — Ещё мало учён, чтобы смеяться. Ты слушай. Был в России такой дуроломный царь — император Павел? Или не был?
— Был, — сказал Ваня. — Мы учили.
— Был да сплыл. А делов понаделал таких, что до сих пор нам икается. Свирепый был господин. Солдат на параде не в ту сторону глаза скосил, — он сейчас распаляется и начинает греметь: «В Сибирь! На каторгу! Триста шомполов!» Вот какой был царь! Ну и вышло такое дело, — полк гренадерский ему не угодил. Он и кричит: «Шагом марш в указанном направлении за тыщу вёрст! Походом! А через тыщу вёрст стать на вечный постой!» И показывает перстом направление. Ну, полк, конечно, поворотился и зашагал. Что сделаешь! Шагали-шагали три месяца и дошагали до этого места. Кругом лес непролазный. Одна дебрь. Остановились, стали избы рубить, глину мять, класть печи, рыть колодцы. Построили деревню и прозвали ее Полково, в знак того, что целый полк ее строил и в ней обитал. Потом, конечно, пришло освобождение, да солдаты прижились к этой местности, и, почитай, все здесь и остались. Местность, сам видишь, благодатная. Были те солдаты — гренадеры и великаны — наши пращуры. От них и наш рост. Ежели не веришь, езжай в город, в музей. Там тебе бумаги покажут. В них всё прописано. И ты подумай, — ещё бы две версты им прошагать и вышли бы к реке, там бы и стали постоем. Так нет, не посмели ослушаться приказа, — точно остановились. Народ до сих пор удивляется. «Чего это вы, говорят, полковские, вперлись в лес? Не было вам, что ли, места у реки? Страшенные, говорят, верзилы, а догадки в башке, видать, маловато». Ну, объяснишь им, как было дело, тогда соглашаются. «Против приказа, говорят, не попрёшь! Это факт!»
Василий Лялин вызвался проводить нас до леса, показать тропу на Боровое озеро. Сначала мы прошли через песчаное поле, заросшее бессмертником и полынью. Потом выбежали нам навстречу заросли молоденьких сосен. Сосновый лес встретил нас после горячих полей тишиной и прохладой. Высоко в солнечных косых лучах перепархивали, будто загораясь, синие сойки. Чистые лужи стояли на заросшей дороге, и через синие эти лужи проплывали облака. Запахло земляникой, нагретыми пнями. Заблестели на листьях орешника капли не то росы, не то вчерашнего дождя. Гулко падали шишки.
— Великий лес! — вздохнул Лялин. — Ветер задует, и загудят эти сосны, как колокола.
Потом сосны сменились берёзами, и за ними блеснула вода.
— Боровое? — спросил я.
— Нет. До Борового ещё шагать и шагать. Это Ларино озерцо. Пойдём, поглядишь в воду, засмотришься.
Вода в Ларином озерце была глубокая и прозрачная до самого дна. Только у берега она чуть вздрагивала, — там из-под мхов вливался в озерцо родник. На дне лежало несколько тёмных больших стволов. Они поблёскивали слабым и тёмным огнём, когда до них добиралось солнце.
— Чёрный дуб, — сказал Лялин. — Морёный, вековой. Мы один вытащили, только работать с ним трудно. Пилы ломает. Но уж ежели сделаешь вещь — скалку или, скажем, коромысло, — так навек! Тяжёлое дерево, в воде тонет.
Солнце блестело в тёмной воде. Под ней лежали древние дубы, будто отлитые из чёрной стали. А над водой, отражаясь в ней жёлтыми и лиловыми лепестками, летали бабочки.
Лялин вывел нас на глухую дорогу.
— Прямо ступайте, — показал он, — покамест не упрётесь в мшары, в сухое болото. А по мшарам пойдёт тропка до самого озера. Только сторожко идите, — там колков много.
Он попрощался и ушёл. Мы пошли с Ваней по лесной дороге. Лес делался всё выше, таинственней и темнее. На соснах застыла ручьями золотая смола.
Сначала были ещё видны колеи, давным-давно поросшие травой, но потом они исчезли, и розовый вереск закрыл всю дорогу сухим весёлым ковром.
Дорога привела нас к невысокому обрыву. Под ним расстилались мшары — густое и прогретое до корней берёзовое и осиновое мелколесье. Деревца тянулись из глубокого мха. По мху то тут, то там были разбросаны мелкие жёлтые цветы и валялись сухие ветки с белыми лишаями.
Через мшары вела узкая тропа. Она обходила высокие кочки.
В конце тропы чёрной синевой светилась вода — Боровое озеро.
Мы осторожно пошли по мшарам. Из-под мха торчали острые, как копья, колки, — остатки берёзовых и осиновых стволов. Начались заросли брусники. Одна щёчка у каждой ягоды — та, что повёрнута к югу, — была совсем красная, а другая только начинала розоветь.
Тяжёлый глухарь выскочил из-за кочки и побежал в мелколесье, ломая сушняк.
Мы вышли к озеру. Трава выше пояса стояла по его берегам. Вода поплёскивала в корнях старых деревьев. Из-под корней выскочил дикий утёнок и с отчаянным писком побежал по воде.
Вода в Боровом была чёрная, чистая. Острова белых лилий цвели на воде и приторно пахли. Ударила рыба, и лилии закачались.
— Вот благодать! — сказал Ваня. — Давайте будем здесь жить, пока не кончатся наши сухари.
Я согласился.
Мы пробыли на озере два дня.
Мы видели закаты и сумерки и путаницу растений, возникавшую перед нами в свете костра. Мы слышали крики диких гусей и звуки ночного дождя. Он шёл недолго, около часа, и тихо позванивал по озеру, будто протягивал между чёрным небом и водой тонкие, как паутина, дрожащие струнки.
Вот и всё, что я хотел рассказать.
Но с тех пор я никому не поверю, что есть на нашей земле места скучные и не дающие никакой пищи ни глазу, ни слуху, ни воображению, ни человеческой мысли.
Только так, исследуя какой-нибудь клочок нашей страны, можно понять, как она хороша и как мы сердцем привязаны к каждой её тропинке, роднику и даже к робкому попискиванию лесной пичуги.
В детстве мы часто с деревенскими друзьями катались на велосипедах и порой уезжали очень далеко. Однажды мы поехали на рыбалку к одному местному озеру, дорога к которому заняла около 2—3 часов по непростой лесной дороге. В итоге у меня сломался велосипед от таких перегрузок и картина вырисовывалась неважная. Вместо рыбалки нам нужно было теперь срочно возвращаться обратно, чтобы успеть до темноты, ведь пешком тащить велосипед выходило раза в 4 дольше. К счастью домой удалось добрать без происшествий и по светлому, но с тех пор так далеко мы больше не катались.
Был солнечный летний день. Я в это время была у дедушки с бабушкой. Мне нравилось у них бывать.Мне все новое было хорошие и интересное, ведь у них была пасека. В саду росли молодые яблоньки и целый ряд красной смородины. Ягоды как раз достигли и как нами сто переливались на солнышке.Мне очень хотелось именно самой сорвать самую красивую веточку ягод, но я боялась зайти в палисадник ведь там улей и гудят пчелы.Я не раз видела как дедушка одевал маску ,рукавицы и ходил к пчелам.
Бабушка была в огороде, дедушка возле сарая рубил дрова. Я нашла маску и рукавицы нарядилась и уже смело пошла в палисадник. Сразу все было хорошо,отведала красной смородины и решила,чтобы больше меду пчелы принесли нужно их всех выгнать с улья, взяла веточку и давай стучать по улью,вот тогда меня и укусила пчела,слез было,пришлось и бабушке и дедушке меня спасать. Долго меня пчеловодом называли.
Как сейчас помню, мне было 8 лет, произошел с нами мистический случай. Мы с родителями приехали к бабушке и деду в деревню. На следующий день мы на двух машинах поехали на кладбище, помянуть ушедших родственников и посмотреть что нужно сделать для ухода могил. Родители с дедом ушли на территорию кладбища, а мы: я, сестра и брат двоюродный остались в машине. Прошло около часа времени как мы сидели в машине. И когда пришли родители они просто обомлели от увиденного. А произошло вот что: с нашей стороны машины окна запотели, а с улицы стекла покрылись инеем, при этом светило солнце и было жарко. После такого как не поверить в души и призраков.
Мне было 12 лет. Поехали мы как-то с дружбаном на велосипедах моего деда проведать. Дом его стоял на возвышении и дорога шла в гору, на велосипеде не заехать, а вот спуститься самый класс! Мы его благополучно проведали и уже назад, я попросил друга прокатиться на его велосипеде, а он оказался без тормозов. Не зная этого так с горки без тормозов я и поехал, рассчитывая, что перед поворотом на крутой склон приторможу, да где уж там. Еду уже по крутому склону вниз, назад педали кручу, а тормозов нет, испугался конечно! Внизу люди ходят не спеша и вальяжно, так я чтоб кого-нибудь не сбить, специально повернул руль в сторону каменной плиты. Не помню как все произошло, но я уже лежал на плите со счесанным пузом и правой щекой, а друг мой подобрал свой велик с огромной «восьмеркой» на ободе. Ничего не сломал, хотя метра 3 летел с велосипеда, удачно упал видимо. Вот так закончилась поездка к деду.
Все моё детство прошло в деревне. На летних каникулах к нам сестрой в гости приезжали двоюродные брат и сестра. Мне в то время было лет десять.
Родители купили машину чернозёма. Всю кучу этого чернозёма свалили прям в ограде. Я росла «вредным» ребенком и постоянно обижала свою младшую сестру. Когда я увидела эту кучу в моей голове созрел очередной план как «достать»сестру… Я попросила двоюродную сестру чтобы она чем нибудь отвлекла младшую сестру. А в то время мы с братом выкопали в чернозёме яму, натаскали туда воды (помню что воду очень долго таскали она постоянно впитывалась в почву) и застелили эту яму лоскутами клеёнки. Затем я придумала поиграть в игру принцесс, роль которой приготовили для младшей сестры. В сказках того времени мы видели как принцесс вводят во дворец, держа за обе руки. Ну так вот, мы позвали из дома младшую сестру и придуманную игру воплотили в реальность. Закончилось всё тем что, заплаканная сестра пошла домой мыться и переодеваться, так как провалилась в яму с водой…
Когда мне было 7 лет, я приехал к бабушке в деревню на каникулы. Я помогал ей кормить свиней. Как то я проснулся рано утром и решил, что у бабушки грязные хрюшки и надо их помыть. Так вот, у бабушки стояла синька в бане на окне. Я взял ее и помыл ей всех свиней, думал это шампунь, а свиньи то покрасились. Бабушка пришла кормить свиней и была в полном шоке. Вот тогда мне попало от бабули. Теперь я вырос и часто вспоминаю этот случай.
Когда мне было 3 года, часто меня привозили к бабушке в село. Там я играла с мячиком в комнате, пока бабушка возилась во дворе. Мячик закатился под кровать, я туда залезла и уснула. Чуть позже пришла бабушка и заметила, что меня нигде нет. На уши подняли все село в поисках трехлетнего ребенка. Услышав голос бабушки дома, я проснулась и вылезла оттуда, зевая и сонно потирая глаза. Мы с бабушкой часто вспоминаем эту историю.
Это было лето 2010 году. Мне тогда было 14 лет. Я сам живу в деревне. В этот день стаяла жуткая жара и я решил прокатиться на велосипеде. Когда я проезжал около «водоёма» меня остановили Коля и Юля (им по 8 лет) . Они сказали мне, что Валерка (ему 7 лет) купался и порезал себе ногу. Я посмотрел и увидел на берегу этого мальчика. Он сидел на земле, рыдал в истерике и к колену, где был порез прикладывал лопух. Я сначала растерялся, так как никогда не сталкивался с подобными ситуациями. Порез, около колена, был очень глубокий. Я спросил его:»Ты идти сможешь ?» Он еле-еле встал, сделал один шаг и рухнул на землю. Кровь текла по его ноге. Я тогда взял его на руки и отнёс его домой. Когда мы подходили к дому, я заметил как из окна смотрит его мама. Увидев нас, побежала к нам на улицу. Я оставил его у двери и ушёл. Потом,когда я отошёл, я слышу как его мать кричит, ругает его. Ну а потом приехала скорая и увезла его. А я помыл руки от крови у родника, вернулся за великом и поехал домой.
Помню, однажды в детстве, когда мне было лет 10, мы поехали в гости в деревню к дядьке в Костромскую область. Там мы всей нашей большой семьей, а это человек 10, пошли на рыбалку. Была еще весна, мы шли вдоль берега. И вдруг я увидел в воде возле самого берега поразительно красивые кувшинки. Мне так захотелось сорвать одну, и я подошел к краю берега и стал тянуться к ним. Тут мне немного не повезло — я не удержался и упал по пояс в воду. Было холодно, до села далеко. Поэтому было принято решение разводить костер и сушить меня на месте. Тут же мы развели костер, обсохли, прогрелись. И все мне тогда были так благодарны за то, что я упал там в воду, а потом мы так хорошо посидели возле костра.
В 2003 году осенью я поехал в деревню к бабушке. Как раз на полях работали трактора. Я пошел на поле попроситься покататься. У трактористов как раз был обед. Меня посадили в трактор, а сами обедали. Ну я случайно нажал какие-то рычаги и вдруг как поехал я на тракторе! Мужики это не сразу увидели. Я сначала испугался, а потом стало прикольно и весело так как за мной погнались сразу все кто там был. Они подумали, что я хотел угнать технику. Смеялись все долго, а тракторист просто забыл поставить трактор на ручной тормоз, а я что-то нажал и потихоньку поехал.)
Событие, о котором я хочу рассказать, произошло в 90-х годах (точно не помню). Я тогда училась в 5 классе. Недалеко от нашего села «тянется» ленточный бор. Мальчишки часто ездили в бор ловили там ужей и привозили их в село. Как то в очередной раз они привезли этих змей и показывали нам. Я страшно боюсь змей и сейчас. А тогда помню были велосипеды «Урал» с рамой. Ну так вот, я значит посадила подружку на раму и начала разгоняться на велосипеде чтобы перебросить через сидение ногу, как сзади ко мне подбежал один из наших сельских мальчишек и бросил на шею змею или ужа, в тот момент это было не важно. Я не помню как я бросила велосипед вместе с подружкой и бежала «куда глаза глядят». Позже выяснилось, что змея была убитой. Подружка потом долго вспоминала как я её прокатила на велосипеде.
Мы летом всегда отдыхали в деревне и каждое лето заготавливали сено для своих животных. Родители брали и меня на сенокос, так как ребенка не с кем было оставить, хотя мне тогда было шесть. На покосе были весь световой день. И только вечером возвращались домой, встречать скотину с пастбища, и подоить корову. Как то вечер выдался на славу и дед наш предложил нам всем ехать домой, а он еще останется покосить, тем более оставляет с собой собаку. Собака была породы водолаз, по кличке Узнай.
Когда приехали на следующий день в деревню ранним утром, то нас встретил только Узнай весело виляя хвостом. Заглянув в шалаш, увидели спящего деда. Разбудив его, выяснилось, что он всю ночь пролаял вместо Узная. Оказывается где-то недалеко завыли волки, и наш Узнай стал прятаться за дедом. А тот, видимо тоже от страха, пролаял вместо собаки всю ночь. Помниться, что в этот день был самый веселый сенокос…
Этот весьма комичный случай произошел в далеком детстве. У тетки была корова, которая отличалась весьма своеобразным нравом — она довольно агрессивно себя вела по отношению к людям находящимся под воздействием алкоголя. И вот однажды когда мой дядя в очередной раз принял внутрь сельского самогона, то эта милая с виду корова заехала копытом ему в челюсть когда он попытался её погладить по спине.
У меня есть сестричка, зовут Юля. Жили мы в деревне и пока мама справлялась с большим хозяйством мы с сестрой тоже «помогали» по своему.
Решили мы играть в прятки в доме, ведь дом то у нас был большой, мест куда прятаться полно. Меня как всегда быстро находила Юля, т.к. она на 3 года меня старше. Но а сама сестра выбирала места такие в которых я не могла ее найти.
Прятались-прятались, не могу найти Юлю ,уже везде смотрела, искала, звала. И решила я, что просто перестану искать ее и она сама выйдет.
Села довольная смотреть мультфильм. Пришла мама, спросила где сестра, я рассказала маме свой план. Мама его не одобрила и пошла искать Юлю. Так как дом у нас был большой искала долго. Тут стала я уже маме помогать, зовем, ищем….и тихо и глухо! Испугались не на шутку…
Решили вызывать милицию, побежала мама к соседке чтоб позвонить. Я продолжала искать сестру. И тут пробегая мимо кладовой я услышала знакомый тонкий голосок, который причитает :»Люди добрые,пожалуйста помогите»,»Кто нибудь меня слышит,пожалуйста помогите»
Я побежала за мамой, рассказала, что слышала.
Вообщем погреб у нас был в доме, мама утром перебирала картошку и забыла закрыть крышку от ямы. Сестра бежала прятаться, упала туда и подумала что оказалась в аду) Было и страшно и смешно…
Случилось это где-то в году 2001 летом. Мы как обычно собирались все в деревне, а там как раз ложили новый асфальт. Так как такую технику в назад в город не перегонишь, её на ночь оставляли возле магазина с местным нанятым сторожем. Мы знали, что мужик любитель выпить, ну и решили вечерком полазить по этим машинам.
Тут появляется сторож, еле на ногах стоит и с криком прогоняет нас. Мы добежали до заброшенной стройки со спокойной душой, веселые и счастливые что удрали.
Но тут мы увидели что то невозможное…Сторож, которому лет 50, пьяный в доску, бежит за нами. Мы были в шоке. Ломанулись на стройку, он за нами, мы в сад, в заросли, а он все бежит и бежит. У нас сил уже не было бежать, задыхались уже, а он упертый все бежал. Гнал нас до соседней деревни. Я уже не помню как мы оторвались, но домой мы возвращались, ночью и пешком. Даже в школе мы столько не бегали. Этот день мы запомнили надолго.
В детстве часто ездила в деревню на лето к бабушке. Нас всегда было много. Я, братья, сестры. И вечерней забавой было собираться в дальней комнате и рассказывать страшные истории. В тот вечер с нами сидела еще и бабушка. И вот в разгар истории, в самый страшный момент, влетает не то человек, не то чудовище. С белым лицом, кривыми зубами, горбом и волосатый. Столько криков я никогда еще не слышала. Бабушка прижала всех к себе, и попыталась закрыть нам глаза.Как оказалось позже, это был мой отец, надевший старую грязную шубу и перепачкав лицо мукой, он вырезал из картошки зубы и пошел нас пугать.
Когда то в молодости, я попал в интересную передрягу. Это было, где-то в августе 2009. Мне было примерно 16 лет. Я приехал тогда в село к бабушке и узнал, что на току было очень много разного зерна. Я взял с собой свою подругу, которая знала как туда добраться и куда идти. Это было ночью. Мы узнали, что охранника там не было. Взяли пару мешков и пошли туда. Мы нагребли по мешку зерна и шли назад через поле, потому-что ток был окружен полями. Когда мы шли, нас засветил фарами тракторист и начал преследовать нас. Мы побежали по полю между стоками сена и он гнался за нами. Когда я увидел, что моя подруга подустала, я толкнул ее в сток сена и бросил туда мешки. Сам побежал быстрее и вскоре скрылся. Он немного поискал меня на тракторе, а потом уехал. Я вернулся и искал сток сена с мешками и подругой. Потом я нашел ее и мы благополучно вернулись домой.
Раньше каждое лето ездил к своим бабушке и дедушке в деревню. В очередной мой приезд, они позвали меня с собой пасти коров, ну я и согласился, помогать то надо старикам. Было жарко, коровы паслись, пили воду из реки, пока не надумали переплыть на другой берег. 20 коров буквально одновременно поплыли, остальные остались на берегу. Меня как младшего отправили за ними, наверное час я их перегонял. Устал жутко, но бабушка и дедушка были благодарны за это, а я понял, что не все бывает гладко и какой это нелегкий труд.
Пошли мы позапрошлой зимой с товарищами на зимнюю рыбалку в деревне. Речка там рядом, идти все минут 15 до нее, дошли, расположились сидим ловим. Тут где то в 100 метрах выезжает старый жигуль, причем едет он подозрительно медленно. Заехал он на середину замерзшей реки и остановился. Примерно через 10 минут изнутри послышались слабые попытки открыть двери. Когда они наконец открылись, оттуда стали медленно выползать пьяные рыбаки, хорошо что под лед не провалились, вытащить бы не успели.
Было это летом 84 года. Приехал я, тогда второклассник, на каникулы в деревню к бабушке с дедушкой. По традиции, с дедом, накопав заранее червей, мы собрались с дедом на речку на леща. Встали пораньше, собрались и пошли. Обосновавшись на берегу, забросили снасти и стали ждать клёва. Нужно сказать, что желающих порыбачить в этот день было много, так как был выходной. Неподалеку от нас с лодок рыбачили несколько рыбаков. Несмотря на то, что была хорошая погода и день обещал быть удачным для рыбалки, рыба не клевала. Скучая, дед на удачу, забросил спининг. Такое часто бывает в рыбацкой практике, эта методика называется «багрение»: когда спинингом забрасывается пустой крючок с грузом и, быстро наматывая на катушку леску подтягивается к себе в надежде зацепить за плавник или за бок какую-нибудь рыбешку. Вдалеке от берега на отмели стоял стаей лещ, греясь на летнем солнышке. Вялый от жары он не реагировал на приманку. Поначалу дед думал, что зацепился за что-то, но, потянув поближе к берегу, мы увидели, что поймали крупного леща. Когда мы вытащили его и взвесили, весу в нем оказалось четыре килограмма двести грамм. Окружающие с завистью посмотрели на наш трофей. После нашего удачного заброса, рыбаки в лодке не выдержали и подгребли к нам поближе. Сначала, мы не придали этому никакого значения. Сделав второй очередной свой заброс, дедушка понял, что на сей раз рыба попалась более крупная. Он едва справлялся со спинингом. Мне казалось, что еще немного и рыба утащит его в реку. Стало понятно, что до нас такую рыбу здесь никто не ловил. Нами возобладал азарт! Через час изнурительной борьбы, подтянув поближе предполагаемую добычу, мы услышали громкие крики рыбаков с той лодки, которая была ближе всего к нам. Оказалось, что дед крючком зацепил их лодку и спинингом тянул их к берегу, а они этот час усердно сопротивлялись, налегая на весла и отгребая от берега. На этом рыбалка и закончилась, рыба в тот день больше не клевала. У меня остались хорошие воспоминания.
Сарья заметена снегом. В этой крошечной деревне на границе с Латвией официально значатся полтысячи человек, но многие давно уехали. И все же в любом туристическом гайде по Беларуси вы обязательно найдете сарьянский старинный костел из красного кирпича — спасибо шляхтичу Игнатию Лопатинскому и прусскому архитектору Густаву Шахту. Денис Козлов, 27-летний учитель истории, почти каждый день заводит свой старенький дребезжащий Ford и проезжает 21 километр из Верхнедвинска в Сарью. Зачем он это делает? Неужели отправился сюда, на «край света» ради тридцати мальчишек и девчонок?.. В темное декабрьское время мы приехали в деревню в поисках хорошей истории, но нашли, кажется, нечто куда более ценное — тишину и покой.
«Никогда не стеснялся того, что я из „вёскі“»
Денис родился в поселке Лиозно («Пожалуйста, напишите Лёзно, у нас только так говорят»), на родине Марка Шагала, и называет себя сельским парнем. «От одной границы переехал к другой», — шутит он. В учительской квартире в Верхнедвинске топится камин, каменную часть которого Денис собрал своими руками, и мы говорим, говорим, говорим…
— Мой отец был бульдозеристом. И я хотел стать бульдозеристом, причем уже в четвертом поколении. Отец ездил в Москву, работал на импортной технике, строил дороги и зарабатывал больше тысячи евро — по тем временам безбедное существование. Но классу к седьмому папа сказал мне: «Денис, мне кажется, у тебя есть бóльшие способности». Историю я знал, ездил на всякие конкурсы, «Что? Где? Когда?». Но чтобы стать учителем — таких мыслей не было. Отец решил действовать от обратного — показать мне изнанку. Брал с собой на работу. Представьте, зимой нужно натаскать 80 литров горячей воды, прогреть паяльной лампой все трубки, а в конце дня почистить ходовую. Летом не легче: жара 30 градусов, кондера нет, двигатель нагревается до 120, из кустов, которые ты корчуешь, в кабину залетают здоровенные оводни… Тогда я окончательно понял: если мне дано больше, почему бы этим не воспользоваться?
Моя первая учительница истории была очень строгой, всегда требовала, чтобы даты и понятия мы знали досконально. Потому у меня было негативное отношение к предмету. Но на экзамене в девятом классе, когда я скромно протянул руку к стопке билетов на 6—7 баллов, она подняла бровь: «Денис, мне кажется, вы можете больше», — и недвусмысленно указала на стопку с билетами на 8—10 баллов.
Старшие классы Денис провел, зазубривая наизусть тома энциклопедий. Новая учительница, Алла Евгеньевна, смотрела на мир иначе: «История, вообще-то, простая. Она движется по спирали. Все повторяется, лишь сменяются декорации. Но не меняются люди». Почти интуитивно, лишь раз побывав там на экскурсии, Денис выбрал Полоцк — государственный университет, историко-филологический факультет.
— Когда я поступал, было только пять бюджетных мест, и мне не хватило ровно одного балла, чтобы пройти на бесплатное. Обидно. Но в итоге те, кто эти баллы «забрал» и поступил на бюджет, работают официанткой в пиццерии и продавцом-консультантом в магазине бытовой техники. Я стал «Учителем для Беларуси», а мой друг, который тоже учился на платном, сейчас директор школы в Полоцке. Такие дела.
Полоцкий университет очень сильный. У нас было много экспедиций, археологических раскопок. Что такое этнографическая экспедиция? Приезжаешь в деревню, условно, Бочейково Бешенковичского района и месяц ходишь пешком, по двадцать километров за день, раз за разом увеличивая кольцо опрошенных бабуль и дедуль. «Тук-тук-тук, есть ли здесь старые жители? Расскажите, как жили в старину, как свадьбы гуляли…» — «Да, зайдите к Митрофановне». И ты слушаешь — час, два, пять. Песни, сказки, рассказы…
Я никогда не стеснялся того, что я из «вёскі». Все курсовые и диплом писал про Лиозненщину. У меня был высокий средний балл, и поэтому универ сделал мне скидку на обучение— 60%. На последнем курсе подрабатывал экскурсоводом в туристической фирме, получал неплохие деньги и много где побывал. После университета я поступил в магистратуру и вернулся домой. Мне предлагали частную школу в Минске и зарплату в тысячу рублей. Но что делать в Минске без жилья? Я отказался. Еще были варианты в Москве и Латвии… В тот момент я познакомился с Женей. Видел ее всего четыре раза, прежде чем понять, что это мой человек, и спросить: «А что, если нам пожениться?» Представляете, она согласилась! (Смеется. — Прим. Onlíner.) 14 августа 2016-го была наша свадьба. Через год с лишним родилась Амелия, еще через два — Аверьян. Помню, дедушка всегда говорил: «Жена — это подруга жизни». И я тоже так хочу. Хочу рассказывать детям о нас с Женей.
«Какой еще дурак поедет историком в Сарью?»
— Незадолго до свадьбы мне позвонил знакомый и предложил пожить в пустующей квартире в Верхнедвинске. А я вообще такой человек — люблю экспериментировать со своей жизнью. Говорю: «Почему бы и нет?» Так мы с Женей оказались в Верхнедвинске. Квартира была в разбомбленном состоянии, мы целый год приводили ее в порядок.
Прихожу в райисполком, открываю дверь в отдел образования: «Есть ли у вас работа?» Мне говорят: «Конечно! Замечательная школа в Сарье — новая, чистая, светлая. Всего пару километров от Верхнедвинска. Автобусов куча идет, попуток». Приезжаю первый раз в Сарью — 21 километр в одну сторону… Зато какой вид — храм прямо под окнами школы!
Мы едем из Верхнедвинска в Сарью, наблюдая, как Дрисса впадает в Западную Двину. Уже через двадцать километров она станет латышской Даугавой… Этот путь — туда и обратно — Денис Козлов проделывает уже пять с лишним лет.
Нетронутость хвой, пухлый белый снег. Отличное место, чтобы подумать: для чего я вообще живу?
В XIX веке помещик Лопатинский отвечал на этот вопрос своеобразным способом: на том месте, где в 1971 году будет стоять сарьянская школа, он построил оранжереи. Еще одно его творение — величественный костел из красного кирпича (пламенная неоготика, жест любви к умершей жене) после революции пережил судьбу большинства святынь: здесь был склад. В 1990 году храм вернули верующим. Теперь это Свято-Успенская церковь.
— В Сарье мне сразу досталось 36 часов — это максимальная ставка. Веду всемирную историю, историю Беларуси, обществоведение, искусство, географию, кружок по краеведению. Плюс я педагог-организатор. Зарплата у меня 1100—1200 рублей. Работаю с 08:00 до 15:00. Для учителя это много: дети забирают тонны энергии. Но я не жалуюсь.
Дети искренние и не такие глупые, как думают взрослые. Почему я все-таки стал учителем? Да это просто эгоистическая задумка — остаться в памяти детей как можно дольше. (Улыбается. — Прим. Onlíner.)
Так Денис стал Денисом Ивановичем — не просто историком в деревенской школе, а человеком, который основал клуб «Вандроўкі аматараў гісторыі», что-то такое затронул в душах своих учеников, что те стали ходить с ним в походы — и в дождь, и в снег, и за двадцать, и за сорок километров…
— Я считаю, отметки — это вообще не главное. Как и ЦТ. Олимпиады ненавижу. «Назовите номер вагона, в котором Ленин приехал из ссылки» — бесполезно, бессмысленно. Я считаю, главная задача учителя сегодня — научить детей находить достоверную информацию в лавине соцсетей и мессенджеров. Я не надел на себя корону, которая говорит: «Нынешние дети тупые, потому что сидят в TikTok, мы были умнее!» Конечно, те, кто вырос под Кобзона и Магомаева, считают, что «Кар-мэн» — это отстой. Как мой дед считал, что The Beatles — это отстой. И как отец входил ко мне в комнату и морщился, услышав «Сплин»: «Что это за песни вообще?» Но правда заключается в том, что каждое поколение глубокое и думающее по-своему.
Я учу примерно 27 учеников, из них 15 всегда со мной в походах. Вот вы уедете, а мы через пару дней пойдем в экспедицию в деревню — на лыжах, 15 километров в одну сторону. Дети вряд ли будут вспоминать самый лучший, методически правильный урок, но точно на всю жизнь запомнят поход с палатками в конце четверти… Я не герой. Я живу для себя и работаю в удовольствие, кайфую от походов, дети это чувствуют — и тоже со мной кайфуют. Ну скажите, какой еще дурак поедет историком в Сарью? (Смеется. — Прим. Onlíner.)
«Никто не хочет оставаться здесь»
— Скажу как есть: деревня умирает. В 2015 году в нашей школе было 100 учеников, сейчас — 52. Интеллигенции становится все меньше. Из тридцати сотрудников школы только четыре молодых учителя. Все уезжают в город — в Питер, Витебск, Минск. «Если ты остался в Сарье или Верхнедвинске, тебе не повезло», — так здесь рассуждают. А вот я не согласен. Нашел в архивах письма сарьянцев восьмидесятых годов: «Когда я вырасту, мечтаю стать свинаркой-передовиком, как моя бабушка. Или трактористом, как мой дед. Космонавтом». А нынешнее поколение пишет: «Минск, заграница, Россия, Москва». Никто не хочет оставаться здесь!
Ютубер Антон Птушкин снимает замечательные видео. Вот я смотрел недавний выпуск про Норвегию. Да, все уехали из деревень в Осло и другие крупные города, но домик прабабушки у леса сохраняют и вылизывают, проводят там каждые выходные. А что мы?.. Здесь, на Сарьянщине, был геноцид. Все как в фильме «Иди и смотри». Каратели СС охотились на партизан, согнали и сожгли сотни человек в Росице, других угнали в лагерь в Саласпилс. Цинично назвали это операцией «Зимнее волшебство». Я сумел найти бабушку, которой повезло сбежать в лес, и дедушку, который пережил Саласпилс. Выложил интервью с ними на YouTube. Дедушку (тогда еще мальчишку) забрали к себе латышские фермеры, приняли как своего. Есть фото, где он стоит рядом с велосипедом — это все равно как Maybach по тем временам. Но он вернулся обратно в Беларусь, в Сарью, на спаленную землю! Это очень трепетная история.
Мы с детьми путешествуем, и в наших походах я рассказываю им такие истории. Вот эту рубашку, в которой сейчас даю вам интервью, я нашел в шкафу заброшенного дома с ценником «1986 год». Там во-о-от такие кипы фотографий! Если их смотреть, слезы наворачиваются. Живая история! Но никому это не нужно. По программе благоустройства села заброшенные дома просто сжигают.
Похоже, в одном Денис все-таки не прав. История Сарьи нужна — как минимум ему самому.
— Я не говорю, что всем нужно вернуться в деревню и там жить. Хотя что мешает провести оптоволокно и отлично устроиться, удаленно зарабатывая в IT?.. Но сохранить память о родном доме в любом случае нужно. Хотя бы забрать старые фотографии. Иначе как ответить себе на вопросы «Откуда я?», «Кто я есть?». В Сарье, увы, не рассуждают такими категориями. Мужики днями и ночами работают на комбайне, чтобы в посевную заработать свою тысячу или тысячи и купить… огромную плазму. Красивая картинка на экране — это способ сбежать от реальности. Многие уходят в алкоголь. Деревня живет небогато. Вот мы идем в поход с ребятами на 20—40 километров, а родители дают им обувь на два размера меньше, потому что другой нет. Натирают ноги до кровавых мозолей.
Я хочу сказать, что не все так плохо. Но проблем хватает.
Главное, нет развития. «Я хочу переехать в город!» — «Почему?» — «Смогу ходить на танцы. Ведь в деревне ни одного кружка, который мне подходит». Как-то приехали на экскурсию в Витебск, дети увидели прилизанный город, KFC, ролики и велосипеды на набережной — идут и озираются. В итоге у них остается ощущение, что город — это вечный праздник. Они же не понимают, что будут работать с восьми до восьми в «Евроопте», приходить домой и вытягивать уставшие ноги у телевизора, забыв о своих мечтах… Поехали однажды с учеником в Минск на конференцию. Едем в метро, а он такой: «Сегодня какой-то праздник? Чего они все так чисто и красиво одеты?» Заняли призовое место на конкурсе, я его на радостях решил сводить в кино — первый раз в его жизни, в 3D. Сидим в кинотеатре в специальных очках, смотрим «Мстителей», на экране в зрителей летит молот Тора — и я вижу, как у моего ученика течет слеза… Уверен, в письме в будущее он напишет, что хочет жить в Минске, «в вечном празднике».
«Физрук подсел на Armani»
Душевность деревни и метафизические вопросы прошлого, будущего и самоидентификации не отменяют реальности, в которой Денис Козлов хочет зарабатывать приличные деньги. Конфликт между внутренним историком и предпринимателем он решил по-своему.
— Когда родилась моя старшая дочь, Амелия, я понял, что учительской зарплаты не хватает. Тогда я взял деньги, которые государство дает за рождение первого ребенка, и вложил в парфюмерный магазин — продавал на разлив реплики известных брендов, сделанные в Болгарии. Оформил ИП, открыл точку, посадил продавца, узнал, как работает белорусская экономика, налогообложение, бюрократизм… До пандемии приезжало много латышей. Они выигрывали на разнице курсов валют. Дома могли купить в дьюти-фри одну баночку духов за €50, а у меня за эти деньги — чуть ли не пять ароматов. До трех я работал в школе, а потом мчался в магазин. Научился неплохо разбираться в запахах. Мой любимый аромат был Invictus от Paco Rabanne. Физрук подсел на Acqua di Gio от Armani. Учительницы всегда почему-то выбирали «Императрицу» Dolche & Gabbana. Я уже мог определять характер человека по тому, какой аромат ему нравится. (Улыбается. — Прим. Onlíner.) Это был поток денег, которые постоянно нужно куда-то вкладывать, как в «Монополии». Уже начали и маникюры делать, и педикюры при магазине… Я все изучил. В голове вместе с историческими датами вертелись виды лаков, базы, топы, стразы…
Но случилась пандемия, граница закрылась, латыши приезжать перестали. Я потерял клиентов. Этот эксперимент провалился, хотя и послужил важным опытом. Пришлось закрыть магазин. Кроме того, я делил свою жизнь надвое — и не мог стать настоящим профессионалом ни там, ни там. Передо мной встал выбор: бросить школу и быть предпринимателем, который откроет несколько точек в округе, или остаться учителем? Непростой момент.
Именно тогда, выступая на очень крутой площадке EdCamp, я узнал о проекте «Учитель для Беларуси». Решил: если пройду, останусь в школе, а нет — стану водителем фуры. Пусть это будет знаком. Да, мои дети могут есть сыр и мясо, но строить дом или обновить машину — об этом невозможно думать с учительской зарплатой… Каково же было мое удивление, когда я узнал, что прошел отбор!
В итоге мне доплачивают 250 рублей в месяц плюс 150 рублей компенсации за жилье. Мало того, для моего проекта о походах нашли трех спонсоров, которые дали 5150 рублей на снаряжение и мебель для музея, где мы храним все ценное, что находим в экспедициях. А ведь мы начинали со старых истрепанных палаток!
Проект дал мне колоссальную поддержку. Даже морально — чувствуешь, что за тобой есть некая учительская сила. Ребята подглядывают, как работают в западных школах и хороших российских частных школах, щедро делятся опытом. Прямо сейчас у них стартует четвертый набор — пусть придут хорошие люди. Для участия не обязательно быть педагогом по образованию, достаточно желания стать учителем в школе, вести тот предмет, который знаете и любите.
Мы стоим на веревочном мосту, переброшенном через Сарьянку. Здесь проходят боевое крещение байдарочники перед тем, как решиться на опасный сплав в Карелии. Мост, как и положено, шатается. Но Денис уверенно ведет нас на тот берег: единственная в Беларуси канадская сосна веймутова стоит того, чтобы быть увиденной.
Наверное, он знает, куда идет.
— Каждый раз, когда я собирался бросить учительство, что-то останавливало меня. Происходили чудеса. Сломался двигатель в машине, не могу добраться до школы — нашелся человек, который бесплатно его заменил. Понадобился музей для находок из экспедиций — пожалуйста, вот спонсоры. Пока мои ученики здесь, я остаюсь здесь. И кто знает, возможно, они вырастут и поедут в Минск, будут делать бизнес или учить ваших детей. Мне важно оставить что-то светлое.
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by