Рассказы братья гримм читать

Версия 1812 года:

У короля двенадцать сыновей, все мальчики, но чего он хочет, так это дочери. Однажды он говорит своей жене, что, если их следующий ребенок будет девочкой, он убьет своих двенадцать сыновей. В ужасе королева пытается заставить мужа передумать, но это бесполезно. Наконец она идет предупредить своего младшего сына, чтобы он пошел со своими братьями, спрятался в лесу и следил за башней замка.

Если королева родит сына и принцы смогут вернуться домой, она поднимет белый флаг, но если это девочка, она поднимет красный флаг, и они должны покинуть королевство. Двенадцать принцев отправляются в лес, и один из них всегда находится на вершине дуба, наблюдая за башней замка, пока однажды они не видят, как поднимается красный флаг. Зная, что это значит, принцы уходят не раньше, чем поклянутся, что убьют каждую девушку, с которой столкнутся, потому что за одну они потеряли свое королевство.

Братья продолжают идти, пока не добираются до пещеры, где решают, что отныне будут там жить. Каждое утро одиннадцать братьев выходят на охоту, в то время как один остается в пещере, занимаясь домашними делами. И каждая девушка, которой не посчастливилось проникнуть на их территорию, безжалостно уничтожается ими. Тем временем их сестра растет, думая, что она единственный ребенок, пока однажды не замечает, что двенадцать мужских рубашек слишком малы, чтобы принадлежать ее отцу, и спрашивает прачку, кому они принадлежат. Прачка рассказывает ей о её двенадцати братьях, которые покинули королевство, потому что ее отец хотел их убить, и, взволнованная известием о том, что у нее есть братья, в тот же вечер принцесса отправляется на их поиски, прихватив с собой двенадцать рубашек.

Когда принцесса, наконец, находит пещеру, в которой живут ее братья, она обнаруживает, что младший в одиночку выполняет домашнюю работу, потому что остальные одиннадцать отправились на охоту. В тот момент, когда младший брат видит девушку, он хочет ее убить, но принцессе удается смягчить его сердце, умоляя сохранить ей жизнь и обещая впредь заботиться о домашних делах. Когда прибывают другие братья, принцесса показывает всем рубашки, и все рады, что младший пощадил жизнь принцессы после того, как они узнали, что она их сестра.

Принцесса остается со своими братьями и заботится о домашнем хозяйстве, пока ее братья на охоте. Однажды, закончив свои дела по дому, девочка выходит на прогулку, потому что ее братья еще не вернулись, и находит двенадцать лилий, которые она срывает. В тот момент, когда она это делает, появляется старуха и говорит ей, что ее братья превратились в воронов, потому что она сорвала цветы.

Принцесса спрашивает, есть ли какой-нибудь способ снять заклятие, и старуха говорит ей, что она должна молчать двенадцать лет, предупреждая ее, что если она произнесет хоть одно слово, не только заклинание не будет снято, но и ее братья тоже умрут. Чтобы не разговаривать, принцесса забирается на вершину дерева и остается там, пока однажды король не отправляется на охоту в тот же лес, и король замечает принцессу на вершине дерева после того, как его собака останавливается у дерева и начинает лаять. Впечатленный красотой принцессы, король спрашивает ее, станет ли она его женой, и, несмотря на то, что принцесса не может говорить, она кивает головой.

Король сам взбирается на дерево, чтобы забрать принцессу, и привозит ее в свой замок, где они женятся. К сожалению, мать короля недовольна его невесткой и тратит время на то, чтобы клеветать на нее перед королем, а поскольку молодая королева не может говорить, чтобы защитить себя, король в конечном итоге верит словам своей матери и приговаривает свою жену к сожжению на костре.

Когда кажется, что королева вот-вот умрет, появляются двенадцать воронов, и в тот момент, когда они приземляются, они превращаются в двенадцать братьев королевы, потому что двенадцать лет уже прошли. Принцы спасают свою сестру, которая теперь, наконец, может говорить, рассказывает все своему мужу, и за ее клевету мать короля приговаривается к смерти в бочке, наполненной кипящим маслом и ядовитыми змеями.

Версия сказки 1857 года:

У короля и королевы двенадцать сыновей, и все они мальчики. Когда королева забеременеет в тринадцатый раз, король говорит ей, что, если следующий ребенок будет девочкой, он убьет своих двенадцать сыновей, чтобы она могла унаследовать королевство, и у него даже есть двенадцать гробов, которые он держит в запертой комнате, ключ от которой отдан королеве, которой запрещено кому-либо об этом рассказывать.

Королева с каждым днем становится все печальнее и печальнее, пока ее младший сын, по имени Бенджамин, не спросит ее, обеспокоенную, почему. Поскольку ей приходится хранить тайну, она сначала отказывается что-либо ему рассказывать, но он продолжает спрашивать, пока она не покажет ему комнату с двенадцатью гробами и не расскажет, почему его отец сделал их.

Мать говорит Бенджамину/Вениамину, чтобы он пошел со своими братьями в лес и спрятался там, а один из них всегда наблюдал за башней замка с вершины самого высокого дерева. Как только королева родит, она поднимет белый флаг, если родит мальчика, чтобы показать принцам, что опасности нет, если они вернутся, но если она поднимет красный флаг, это будет означать, что она родила девочку, и они должны покинуть королевство, чтобы спасти свои жизни.

Принцы проводят одиннадцать дней в лесу, наблюдая за башней замка с вершины дуба, когда на одиннадцатый день, когда настает очередь Бенджамина наблюдать, он видит, как поднимается красный флаг. Зная, что это значит, братья покидают родной край, поклявшись отомстить каждой девушке, попавшей им на пути, из-за которой они потеряли свое королевство. Наконец они находят заброшенный дом в лесу и решают отныне и в течение десяти лет уезжать оттуда, причем одиннадцать старших братьев каждый день отправляются на поиски еды, в то время как Бенджамин остается дома, заботясь о домашнем хозяйстве.

В течение этих десяти лет принцесса, родившаяся со звездой на лбу, росла, не зная, что у нее двенадцать братьев, пока однажды она не заметила в прачечной двенадцать мужских рубашек, слишком маленьких, чтобы принадлежать ее отцу, и не спросила свою мать, кому они тогда принадлежат. Наконец королева рассказывает дочери, что у нее двенадцать братьев и что с ними случилось, и даже показывает ей комнату с двенадцатью гробами, сделанными ее отцом.

Узнав правду, принцесса решает отправиться на поиски своих братьев, прихватив с собой двенадцать рубашек. После целого дня ходьбы она приходит в дом, где живут ее братья, и находит Бенджамина одного. Мальчик спрашивает принцессу, кто она и что она делает, и, услышав о намерениях принцессы, он понимает, что она его сестра. Обрадовавшись тому, что они наконец встретились, Бенджамин вспоминает, что его братья поклялись делать с каждой девушкой, которой посчастливилось пересечь их путь, и прячет свою сестру под ванной.

Другие братья не возвращаются, пока не наступает ночь, и во время еды Бенджамину удается заставить своих братьев поклясться, что они не причинят вреда следующей девушке, которую они увидят, чтобы он рассказал им о том, что с ним случилось в тот день. Ко всеобщему удивлению, Бенджамин говорит им, что их сестра там, и принцесса выходит из-под ванны. Из-за обещания, которое они дали другим братьям, они не могут причинить ей вреда, но они так счастливы видеть ее, что у них нет никакого намерения делать это.

С тех пор принцесса остается со своими братьями и проводит дни, помогая своему брату Бенджамину по хозяйству, пока однажды принцесса не решает сорвать двенадцать лилий, которые растут в саду дома. В то же мгновение, когда она это сделала, и сад, и дом исчезли, а ее братья превратились в воронов. Оглядевшись, принцесса видит старую женщину, которую она спрашивает, есть ли какой-нибудь способ снять заклятие. Старуха отвечает, что для этого она должна молчать семь лет, не говоря ни слова и не смеясь, потому что, если она это сделает, ее братья умрут. Чтобы не разговаривать и не смеяться, принцесса забирается на верхушку дерева и остается там в одиночестве, пока однажды король не отправляется на охоту в тот же лес.

Одна из королевских собак начинает лаять на вершине дерева, где находится принцесса, и когда король видит принцессу со звездой на лбу, он влюбляется в нее и спрашивает, выйдет ли она за него замуж. Поскольку принцесса не может говорить, она вместо этого кивает головой, и король сам взбирается на дерево, чтобы снести ее вниз и привезти в свой замок, где они поженятся. Мать короля, которой не нравится его невестка, постоянно клевещет на нее, ссылаясь на то, что она не разговаривает и не смеется, как на признаки того, что она, должно быть, злая.

Поначалу король отказывается верить в такие вещи, но его мать продолжает настаивать, пока он не сдается и не приговаривает свою жену к сожжению на костре. Как раз в тот момент, когда юная королева уже привязана к столбу и погребальный костер уже горит, двенадцать воронов слетаются вниз и, приземлившись, превращаются в братьев королевы, потому что семь лет наконец-то закончились.

Принцы потушили пламя и освободили свою сестру, которая теперь, когда она может говорить, рассказывает своему мужу, почему он никогда не видел, чтобы она разговаривала или смеялась. Узнав правду, король приговаривает вместо этого свою мать к смерти, будучи помещенным в бочку, наполненную кипящим маслом и ядовитыми змеями.

Данная сказка, как Вы уже поняли, перекликается с версией Ганса Христиана Андерсена, где из-за проклятия мачехи братья Элизы, которых одиннадцать по сюжету, превращаются в лебедей. Но самая ранняя версия превращения братьев в птиц впервые была изложена в одной из сказок Джамбаттиста Базиле под названием «Семь Голубей«(оригинал: Li sette palommielle).

Как и в рассказе братьев Гримм, семь братьев покидают дом своей матери после того, как она рожает другого ребенка, хотя в рассказе Базиля это вызвано недоразумением, которое заставляет братьев поверить, что их мать родила другого мальчика вместо девочки. Братья остаются в лесу с людоедом, который поклялся убивать каждую женщину, которая попадется ему на пути.

Позже сестра, которую зовут Сианна, отправляется на поиски своих братьев, как только она вырастет, и находит своих братьев, которые убивают людоеда, чтобы спасти ей жизнь. Розмарин растет на том месте, где был похоронен огр, и, несмотря на предупреждение ее братьев никогда не срывать его, Сианна забывает предупреждение и срывает розмарин, чтобы сделать мазь для исцеления ран нищего. В результате ее братья превращаются в птиц, только голубей вместо воронов.

Ганс Христиан Андерсен, Шарль Перро, братья Гримм
Все любимые сказки

© А. Доброчасова, иллюстрации, 2021

© АО «Издательский Дом Мещерякова», 2022

Гадкий утёнок

Хорошо было за городом! Стояло лето, рожь уже пожелтела, овсы зеленели, сено было смётано в стога; по зелёному лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски – он выучился этому языку от матери. За полями и лугами шли большие леса с глубокими озёрами в чаще. Да, хорошо было за городом! Прямо на солнышке лежала старая усадьба, окружённая глубокими канавами с водой; от самого строения вплоть до воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными из его листьев во весь рост.

В самой чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей порядком надоело это сидение – её мало навещали: другим уткам больше нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухе да крякать с нею. Наконец яичные скорлупки затрещали.

– Пи! Пи! – послышалось из них, яичные желтки ожили и высунули из скорлупок носики.

– Живо! Живо! – закрякала утка, и утята заторопились, кое-как выкарабкались и начали озираться кругом, разглядывая зелёные листья лопуха; мать не мешала им – зелёный свет полезен для глаз.

– Как велик мир! – сказали утята.

Ещё бы! Теперь у них было куда больше места, чем тогда, когда они лежали в яйцах.

– А вы думаете, что тут весь мир? – сказала мать. – Нет! Он идёт далеко-далеко, туда, за сад, в поле священника, но там я отроду не бывала!.. Ну, все, что ли, вы тут? – И она встала. – Ах, нет, не все! Самое большое яйцо целёхонько! Да скоро ли этому будет конец! Право, мне уж надоело.

И она уселась опять.

– Ну, как дела? – заглянула к ней старая утка.

– Да вот ещё одно яйцо остаётся! – сказала молодая утка. – Сижу, сижу, а всё толку нет! Но посмотри-ка на других! Просто прелесть! Ужасно похожи на отца! А он-то, негодный, и не навестил меня ни разу!

– Постой-ка, я взгляну на яйцо! – сказала старая утка. – Может статься, это индюшечье яйцо! Меня тоже надули раз! Ну и маялась же я, как вывела индюшат! Они страсть как боятся воды; уж я и крякала, и звала, и толкала их в воду – не идут, да и конец! Дай мне взглянуть на яйцо! Ну, так и есть! Индюшечье! Брось-ка его да ступай, учи других плавать!

– Посижу уж ещё! – сказала молодая утка. – Сидела столько, что можно посидеть и ещё немножко.

– Как угодно! – сказала старая утка и ушла.

Наконец затрещала скорлупка и самого большого яйца.

– Пи! Пи! – И оттуда вывалился огромный некрасивый птенец.

Утка оглядела его.

– Ужасно велик! – сказала она. – И совсем не похож на остальных! Неужели это индюшонок? Ну да в воде-то он у меня побывает, хоть бы мне пришлось столкнуть его туда силой!

На другой день погода стояла чудесная, зелёный лопух весь был залит солнцем. Утка со всею своею семьёй отправилась к канаве. Бултых! – и утка очутилась в воде.

– За мной! Живо! – позвала она утят, и те один за другим тоже бултыхнулись в воду.

Сначала вода покрыла их с головками, но затем они вынырнули и поплыли так, что любо поглядеть. Лапки у них так и работали; некрасивый серый утёнок не отставал от других.

– Какой же это индюшонок? – сказала утка. – Ишь как славно гребёт лапками, как прямо держится! Нет, это мой собственный сын! Да он вовсе и не дурён, как посмотришь на него хорошенько! Ну, живо, живо, за мной! Я сейчас введу вас в общество: мы отправимся на птичий двор. Но держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек!

Скоро добрались и до птичьего двора. Батюшки! Что тут был за шум и гам! Две семьи дрались из-за одной угриной головки, и в конце концов она досталась кошке.

– Вот как идут дела на белом свете! – сказала утка и облизнула язычком клюв: ей тоже хотелось отведать угриной головки. – Ну, ну, шевелите лапками! – сказала она утятам. – Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она здесь знатнее всех! Она испанской породы и потому такая жирная. Видите, у неё на лапке красный лоскуток? Как красиво! Это знак высшего отличия, какого только может удостоиться утка. Люди дают этим понять, что не желают потерять её; по этому лоскутку её узнают и люди, и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вместе! Благовоспитанный утёнок должен держать лапки врозь и выворачивать их наружу, как папаша с мамашей! Вот так! Кланяйтесь теперь и крякайте!

Они так и сделали, но другие утки оглядывали их и громко говорили:

– Ну, вот ещё целая орава! Точно нас мало было! А один-то какой безобразный! Его уж мы не потерпим!

И сейчас же одна утка подскочила и клюнула его в шею.

– Оставьте его! – сказала утка-мать. – Он вам ведь ничего не сделал!

– Положим, но он такой большой и странный! – отвечала забияка. – Ему и надо задать хорошенько!

– Славные у тебя детки! – сказала старая утка с красным лоскутком на лапке. – Все очень милы, кроме одного… Этот не удался! Хорошо бы его переделать!

– Никак нельзя, ваша милость! – ответила утка-мать. – Он некрасив, но у него доброе сердце, и плавает он не хуже, смею даже сказать, лучше других. Я думаю, что он вырастет, похорошеет или станет со временем поменьше. Он залежался в яйце, оттого и не совсем удался. – И она провела носиком по пёрышкам большого утёнка. – Кроме того, он селезень, а ему красота не так нужна. Я думаю, что он возмужает и пробьёт себе дорогу!

– Остальные утята очень-очень милы! – сказала старая утка. – Ну, будьте же как дома, а найдёте угриную головку, можете принести её мне.

Вот они и стали вести себя как дома. Только бедного утёнка, который вылупился позже всех и был такой безобразный, клевали, толкали и осыпали насмешками решительно все – и утки, и куры.

– Он больно велик! – говорили все, а индюк, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя императором, надулся и, словно корабль на всех парусах, подлетел к утёнку, поглядел на него и сердито залопотал; гребешок у него так весь и налился кровью. Бедный утёнок просто не знал, что ему делать, как быть. И надо же ему было уродиться таким безобразным посмешищем для всего птичьего двора!

Так прошёл первый день, затем пошло ещё хуже. Все гнали бедняжку, даже братья и сёстры сердито говорили ему: «Хоть бы кошка утащила тебя, несносного урода!» – а мать прибавляла: «Глаза бы мои тебя не видали!» Утки клевали его, куры щипали, а девушка, которая давала птицам корм, толкала ногою.

Не выдержал утёнок, перебежал двор и – через изгородь! Маленькие птички испуганно вспорхнули из кустов.

«Они испугались меня – такой я безобразный!» – подумал утёнок и пустился с закрытыми глазами дальше, пока не очутился в болоте, где жили дикие утки. Усталый и печальный он просидел тут всю ночь.

Утром утки вылетели из гнёзд и увидали нового товарища.

– Ты кто такой? – спросили они, а утёнок вертелся, раскланиваясь на все стороны, как умел.

– Ты пребезобразный! – сказали дикие утки. – Но нам до этого нет дела, только не вздумай породниться с нами!

Бедняжка! Где уж ему было и думать об этом! Лишь бы позволили ему посидеть тут в камышах да попить болотной водицы.

Два дня провёл он в болоте, на третий явились два диких гусака. Они недавно вылупились из яиц и потому выступали с большим форсом.

– Слушай, дружище! – сказали они. – Ты такой урод, что, право, нравишься нам! Хочешь бродить с нами и быть вольной птицей? Недалеко отсюда, в другом болоте, живут премиленькие дикие гусыни-барышни. Они умеют говорить: «Рап! Рап!» Ты такой урод, что – чего доброго – будешь иметь у них большой успех!

Пиф! паф! – раздалось вдруг над болотом, и оба гусака упали в камыши мёртвыми: вода окрасилась кровью.

Пиф! паф! – раздалось опять, и из камышей поднялась целая стая диких гусей. Пошла пальба. Охотники окружили болото со всех сторон; некоторые из них сидели в нависших над болотом ветвях деревьев. Голубой дым облаками окутывал деревья и стлался над водой. По болоту шлёпали охотничьи собаки; камыш качался из стороны в сторону. Бедный утёнок был ни жив ни мёртв от страха и только хотел спрятать голову под крыло, как глядь – перед ним охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами. Она приблизила к утёнку свою пасть, оскалила острые зубы и – шлёп, шлёп – побежала дальше.

– Кажется, пронесло! – перевёл дух утёнок. – Видно, я так безобразен, что даже собаке не хочется укусить меня!

И он притаился в камышах; над головою его то и дело летали дробинки, раздавались выстрелы.

Пальба стихла только к вечеру, но утёнок долго ещё боялся пошевелиться. Прошло ещё несколько часов, пока он осмелился встать, оглядеться и пуститься бежать дальше по полям и лугам. Дул такой сильный ветер, что утёнок еле-еле мог двигаться.

К ночи он добежал до бедной избушки. Избушка так уже обветшала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, оттого и держалась. Ветер так и подхватывал утёнка – приходилось упираться в землю хвостом!

Ветер, однако, всё крепчал; что было делать утёнку? К счастью, он заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и висит совсем криво: можно было свободно проскользнуть через эту щель в избушку. Так он и сделал.

В избушке жила старушка с котом и курицей. Кота она звала сыночком; он умел выгибать спинку, мурлыкать и даже испускать искры, если его гладили против шерсти. У курицы были маленькие, коротенькие ножки, её и прозвали Коротконожкой; она прилежно несла яйца, и старушка любила её, как дочку.

Утром пришельца заметили: кот начал мурлыкать, а курица клохтать.

– Что там? – спросила старушка, осмотрелась кругом и заметила утёнка, но по слепоте своей приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому. – Вот так находка! – сказала старушка. – Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень. Ну да увидим, испытаем!

И утёнка приняли на испытание, но прошло недели три, а яиц всё не было. Господином в доме был кот, а госпожою курица, и оба всегда говорили: «Мы и весь свет!» Они считали самих себя половиной всего света, притом – лучшею его половиной. Утёнку же казалось, что можно на этот счёт быть и другого мнения. Курица, однако, этого не потерпела.

– Умеешь ты нести яйца? – спросила она утёнка.

– Нет!

– Так и держи язык на привязи!

А кот спросил:

– Умеешь ты выгибать спинку, мурлыкать и испускать искры?

– Нет!

– Так и не суйся со своим мнением, когда говорят умные люди!

И утёнок сидел в углу, нахохлившись. Вдруг вспомнились ему свежий воздух и солнышко, и ему страшно захотелось поплавать. Он не выдержал и сказал об этом курице.

– Да что с тобой?! – спросила она. – Бездельничаешь, вот тебе блажь в голову и лезет! Неси-ка яйца или мурлычь – дурь-то и пройдёт!

– Ах, плавать по воде так приятно! – сказал утёнок. – А что за наслаждение нырять в самую глубь с головой!

– Хорошо наслаждение! – сказала курица. – Ты совсем рехнулся! Спроси у кота – он умнее всех, кого я знаю, – нравится ли ему плавать или нырять! О себе самой я уж не говорю! Спроси, наконец, у нашей старушки госпожи: умнее её нет никого в свете! По-твоему, и ей хочется плавать или нырять с головой?

– Вы меня не понимаете! – сказал утёнок.

– Если уж мы не понимаем, так кто тебя и поймёт! Что ж, ты хочешь быть умнее кота и госпожи, не говоря уже обо мне? Не дури и будь благодарен за всё, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, тебя окружает такое общество, в котором ты можешь чему-нибудь научиться, но ты – пустая голова, и говорить-то с тобой не стоит! Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя: по этому всегда узнаются истинные друзья! Старайся же нести яйца или выучись мурлыкать да пускать искры!

– Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда глаза глядят! – сказал утёнок.

– Ну и ступай! – отвечала курица.

И утёнок ушёл, плавал и нырял с головой, но все животные по-прежнему презирали его за безобразие.

Настала осень; листья на деревьях пожелтели и побурели; ветер подхватывал и кружил их по воздуху; наверху, в небе, стало так холодно, что тяжёлые облака сеяли градом и снегом, а на изгороди сидел ворон и каркал от холода во всё горло. Брр! Замёрзнешь при одной мысли о таком холоде! Плохо приходилось бедному утёнку.

Раз вечером, когда солнышко ещё так славно сияло на небе, из-за кустов поднялась целая стая чудных больших птиц; утёнок сроду не видал таких красавцев: все они были белы как снег, с длинными, гибкими шеями! То были лебеди. Они испустили какой-то странный крик, взмахнули великолепными большими крыльями и полетели с холодных лугов в тёплые края, за синее море. Они поднялись высоко-высоко, а бедного утёнка охватило какое-то странное волнение. Он завертелся в воде, как волчок, вытянул шею и тоже испустил такой громкий и странный крик, что и сам испугался. Чудные птицы не шли у него из головы, и, когда они окончательно скрылись из виду, он нырнул на самое дно, вынырнул опять и был словно вне себя. Утёнок не знал, как зовут этих птиц, куда они летели, но полюбил их, как не любил до сих пор никого. Он не завидовал их красоте: ему и в голову не могло прийти пожелать походить на них; он рад бы был и тому, чтоб хоть утки-то его от себя не отталкивали. Бедный безобразный утёнок!

А зима стояла холодная-прехолодная. Утёнку приходилось плавать по воде без отдыха, чтобы не дать ей замёрзнуть совсем, но с каждою ночью свободное ото льда пространство становилось всё меньше и меньше. Морозило так, что ледяная кора трещала. Утёнок без устали работал лапками, но под конец обессилел, приостановился и весь обмёрз.

Рано утром мимо проходил крестьянин, увидал примёрзшего утёнка, разбил лёд своим деревянным башмаком и принёс птицу домой к жене. Утёнка отогрели.

Но вот дети вздумали поиграть с ним, а он вообразил, что они хотят обидеть его, и шарахнулся со страха прямо в подойник с молоком – молоко всё расплескалось. Женщина вскрикнула и всплеснула руками; утёнок между тем влетел в кадку с маслом, а оттуда – в бочонок с мукой. Батюшки, на что он был похож! Женщина вопила и гонялась за ним с угольными щипцами, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали и визжали. Хорошо, что дверь стояла отворенной: утёнок выбежал, кинулся в кусты прямо на свежевыпавший снег и долго-долго лежал там почти без чувств.

Было бы чересчур печально описывать все злоключения утёнка во время суровой зимы. Когда же солнышко опять пригрело землю своими тёплыми лучами, он лежал в болоте, в камышах. Запели жаворонки, пришла весна-красна.

Утёнок взмахнул крыльями и полетел; теперь крылья его шумели и были куда крепче прежнего. Не успел он опомниться, как уже очутился в большом саду. Яблони стояли все в цвету, душистая сирень склоняла свои длинные зелёные ветви над извилистым каналом.

Ах, как тут было хорошо, как пахло весною! Вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя. Они плыли так легко и плавно, точно скользили по воде. Утёнок узнал красивых птиц, и его охватила какая-то странная грусть.

«Полечу-ка я к этим царственным птицам; они, наверное, убьют меня за мою дерзость, за то, что я, такой безобразный, осмелился приблизиться к ним, но пусть! Лучше быть убитым ими, чем сносить щипки уток и кур, толчки птичницы да терпеть холод и голод зимою!»

И он слетел в воду и поплыл навстречу красавцам лебедям, которые, завидя его, тоже устремились к нему.

– Убейте меня! – сказал бедняжка и опустил голову, ожидая смерти, но что же увидал он в чистой, как зеркало, воде? Своё собственное отражение, но он был уже не безобразною тёмно-серою птицей, а – лебедем!

Не беда появиться на свет в утином гнезде, если вылупился из лебединого яйца!

Теперь он был рад, что перенёс столько горя и бедствий: он лучше мог теперь оценить своё счастье и всё окружавшее его великолепие. Большие лебеди плавали вокруг него и ласкали его, гладя клювами по пёрышкам.

В сад прибежали маленькие дети; они стали бросать лебедям хлебные крошки и зёрна, а самый маленький из них закричал:

– Новый, новый!

И все остальные подхватили:

– Да, новый, новый! – хлопали в ладоши и приплясывали от радости; потом побежали за отцом с матерью, и опять бросали в воду крошки хлеба и пирожного.

Все говорили, что новый красивее всех. Такой молоденький, прелестный!

И старые лебеди склонили перед ним головы.

А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он был чересчур счастлив, но нисколько не гордился: доброе сердце не знает гордости, помня то время, когда все его презирали и гнали. А теперь все говорят, что он прекраснейший между прекрасными птицами! Сирень склоняла к нему в воду свои душистые ветви; солнышко светило так славно… И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик:

– Нет, о таком счастье я и не мечтал, когда был ещё гадким утёнком!

Дюймовочка

Жила-была женщина; очень ей хотелось иметь ребёнка, да где его взять? Отправилась она к одной старой колдунье и попросила:

– Мне так хочется иметь ребёночка. Не скажешь ли ты, где мне его достать?

– Отчего же! – сказала колдунья. – Вот тебе ячменное зерно. Это не простое зерно, не из тех, что крестьяне сеют в поле или бросают курам. Посади-ка его в цветочный горшок – увидишь, что будет!

– Спасибо! – сказала женщина и дала колдунье двенадцать мелких монет.

Женщина пошла домой, посадила ячменное зерно в цветочный горшок, и вдруг из него вырос большой чудесный цветок вроде тюльпана, но лепестки его были ещё плотно сжаты, точно у нераспустившегося бутона.

– Какой славный цветок! – сказала женщина и поцеловала красивые пёстрые лепестки.

Что-то щёлкнуло, и цветок распустился. Это был точь-в-точь тюльпан, но в самой чашечке на зелёном стульчике сидела крошечная девочка. Она была такая нежная, маленькая, всего с дюйм ростом, её и прозвали Дюймовочкой.

Блестящая лакированная скорлупка грецкого ореха была её колыбелькою, голубые фиалки – матрацем, а лепесток розы – одеяльцем. В эту колыбельку её укладывали на ночь, а днём она играла на столе. На стол женщина поставила тарелку с водою, а на края тарелки положила венок из цветов. Длинные стебли цветов купались в воде, у самого же края плавал большой лепесток тюльпана. На нём Дюймовочка могла переправляться с одной стороны тарелки на другую, вместо вёсел у неё были два белых конских волоса. Всё это было прелесть как мило! Дюймовочка умела и петь, и такого нежного, красивого голоска никто ещё не слыхивал!

Раз ночью, когда она лежала в своей колыбельке, через разбитое оконное стекло пролезла большущая жаба, мокрая, безобразная! Она вспрыгнула прямо на стол, где спала под розовым лепестком Дюймовочка.

– Вот и жена моему сыну! – сказала жаба, взяла ореховую скорлупу с девочкой и выпрыгнула через окно в сад.

Там протекала большая, широкая река, у самого берега было топко и вязко, здесь-то, в тине, и жила жаба с сыном. У! Какой он был тоже гадкий, противный! Весь в мать!

– Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог он сказать, когда увидал прелестную крошку в ореховой скорлупке.

– Тише ты! Она проснётся да, пожалуй, убежит от нас, – сказала жаба. – Она ведь легче лебединого пуха! Высадим-ка её посередине реки на широкий лист кувшинки – это ведь целый остров для такой крошки, оттуда она не сбежит, а мы пока приберём там, внизу, наше гнёздышко. Вам ведь в нём жить да поживать.

В реке росло множество кувшинок, их широкие зелёные листья плавали по поверхности воды. Самый большой лист был дальше всего от берега, к этому-то листу подплыла жаба и поставила туда ореховую скорлупу с девочкой.

Бедная крошка проснулась рано утром, увидала, куда она попала, и горько заплакала: со всех сторон была вода, и ей никак нельзя было перебраться на сушу!

А старая жаба сидела внизу, в тине, и убирала своё жилище тростником и жёлтыми кувшинками – надо же было приукрасить дом для молодой невестки! Потом жаба поплыла со своим безобразным сынком к листу, где сидела Дюймовочка, чтобы взять прежде всего её хорошенькую кроватку и поставить в спальне. Старая жаба очень низко присела в воде перед девочкой и сказала: