Впервые опубликован: журнал Weird Tales, май 1946
С насилием тут некоторый перебор. Думаю, это была одна из тех историй (у меня таких большинство), в которых не угадаешь конец. Я вот не угадываю. Это интересно, читателя это увлекает. Для этого мне пришлось хорошо продумать ситуацию с семейством и рассказчиком. Требовалось создать вокруг кого-то особое напряжение. Нет, моя семья тут ни при чем: мои мама и папа были отличные люди.
Самым замечательным свойством дома была полнейшая тишина. Когда мистер Грапин входил, хорошо смазанная дверь захлопывалась за ним беззвучно, как во сне. Двойной ковер, который он сам постелил недавно, полностью поглощал звуки шагов. Водосточные желоба и оконные переплеты были укреплены так надежно, что не скрипнули бы в самую ужасную бурю. Все двери в комнатах закрывались новыми прочными крюками, а отопительная система беззвучно выдыхала струю теплого воздуха на отвороты брюк мистера Грапина, который согревался в этот промозглый вечер.
Оценив царившую вокруг тишину тончайшим инструментом, находившимся в его маленьких ушах, Грапин удовлетворенно кивнул, ибо безмолвие было абсолютным и совершенным. А ведь бывало, по ночам в доме бегали крысы. Приходилось ставить капканы и класть отравленную еду, чтобы заставить их замолчать. Даже дедушкины часы были остановлены. Их могучий маятник неподвижно застыл в гробу из стекла и кедра.
ОНИ ждали его в столовой. Он прислушался — ни звука, хорошо. Даже отлично. Значит они научились вести себя тихо. Иногда приходится учить людей. Но урок не пошел зря — в столовой не слышно даже звона вилок и ножей. Он снял свои теплые перчатки, повесил на вешалку пальто и на мгновение задумался о том, что нужно сделать. Затем он решительно прошел в столовую, где за столом сидели четыре индивида, не двигаясь и не произнося ни слова. Единственным звуком, нарушившим тишину, был слабый шорох его ботинок по толстому ковру.
Как обычно он остановил свой взгляд на женщине, сидевшей во главе стола. Проходя мимо, он взмахнул пальцами около ее щеки. Она не моргнула.
Тетя Роза сидела прямо и неподвижно. А если с пола поднималась вдруг случайная пылинка, следила ли она за ней взглядом? А если бы пылинка попала ей на ресницу, дрогнули бы ее веки? Сжались бы мышцы, моргнули бы глаза? Нет! Руки тети Розы лежали на столе, высохшие и желтые, как у манекена. Ее тело утопало в широком льняном платье. Ее груди не обнажались годами ни для любви, ни для кормления младенца. Они были как мумии, запеленутые в холстины и погребены навечно. Тощие ноги тети Розы были одеты в глухие высокие ботинки, уходившие под платье. Линии ее ног под платьем придавали ей еще большее сходство с манекеном, ибо оттуда как бы начиналось восковое ничто.
Тетя Роза сидела, уставившись прямо на мистера Грапина. Он насмешливо помахал рукой перед ее носом — над верхней губой у нее собиралась пыль, образуя подобие маленьких усиков!
— Добрый вечер, тетушка Рози! — сказал Грапин, поклонившись. — Добрый вечер, дядюшка Дэйм.
«И ни единого слова», — подумал он. — «Ни единого слова!»
— А, добрый вечер, кузина Лейла, и вам, кузен Лестер, — поклонился он снова.
Лейла сидела слева от тетушки. Ее золотистые волосы завивались, как медная стружка под токарным станком. Лестер сидел напротив нее, и волосы его торчали во все стороны. они были почти детьми, ему было 14 лет, ей — 16. Дядя Дэйм, их отец («отец» — что за дурацкое слово!) сидел рядом с Лейлой у боковой ниши, потому что тетушка Роза сказала, что если он сядет во главе стола, ему продует шею из окна. Ох, уж эта тетушка Роза!
Грапин пододвинул к себе свободный стул и сел, поставив локти на скатерть.
— Я должен с вами поговорить, — сказал он. — Это очень важно. Надо кончать с этим делом оно и так уже затянулось. Я влюблен. Да, да, я говорил вам уже. В тот день, когда я заставлял вас улыбаться, помните?
Четыре человека, сидевших за столом, не моргнули глазом и не пошевелились.
Тот день, когда он заставлял их улыбаться Воспоминания нахлынули на Грапина:
Это было две недели назад. Он пришел домой, вошел в столовую, посмотрел на них и сказал:
— Я собираюсь жениться.
Они замерли с таким выражением лиц, как будто кто-то только что выбил окно.
— Что ты собираешься? — воскликнула тетушка.
— Жениться на Алисе Джейн Беллард, — твердо сказал он.
— Поздравляю, — сказал дядюшка Дэйм, глядя на свою жену. — Но я полагаю… А не слишком ли рано, сынок? — он закашлялся и снова и снова посмотрел на свою жену. — Да, да. Я думаю, это немного рано. Я не советовал бы тебе это сейчас.
— Дом в жутком состоянии, — сказала тетушка Роза. — Нам и за год не привести его в порядок.
— Это я слышал от вас и в прошлом году, и в позапрошлом, — сказал Грапин. — В конце концов, это мой дом!
При этих словах челюсть у тети Розы отвисла.
— В благодарность за все эти годы, выбросить нас…
— Да никто не собирается вас выбрасывать! — раздражаясь закричал Грапин.
— Ну, Роза… — начал было дядя Дэйм.
Тетушка Роза опустила руки.
— После всего, что я сделала…
В этот момент Грапин понял, что им придется убраться, всем им. Сначала он заставит их улыбаться, а затем, позже, он выбросит их, как мусорное ведерко. Он не мог привести Алису Джейн в дом, полных таких тварей. В дом, где тетушка Роза не дает ему и шагу ступить, где ее дети вечно строят ему всякие пакости, и где дядюшка (подумаешь, бакалавр!) вечно вмешивается в его жизнь со своими дурацкими советами.
Грапин смотрел на них в упор.
Это они виноваты, что его жизнь и его любовь складывается так неудачно. Если бы не они, его грезы о пылком и страстном женском теле могли бы стать явью. У него был бы свой дом — только для него и для Алисы. Для Алисы Джейн. Дядюшке, тете и кузенам придется убраться. И немедленно. Иначе еще лет двадцать ждать, пока тетя Роза соберет свои старые чемоданы и фонограф Эдисона. А Алисе Джейн уже пора въехать сюда. Глядя на них, Грапин схватил нож, которым тетушка обычно нарезала мясо…
Голова Грапина качнулась, и он открыл глаза. Э, да он, кажется, задремал, задумавшись.
Все это было уже две недели назад. Уже две недели назад, в этот самый вечер, был разговор о женитьбе, переезде, Алисе Джейн. Две недели назад он заставил их улыбаться. Сейчас, возвратившись из своих воспоминаний, он улыбнулся молчаливым неподвижным фигурам, сидевшим вокруг стола, они вежливо улыбались ему в ответ.
— Я ненавижу тебя. Ты старая сука, — сказал Грапин, глядя в упор на тетушку Розу. — Две недели назад я не отважился бы это сказать. А сегодня… — Он повернулся на стуле. — Дядюшка Дэйм! Позволь, сегодня Я дам ТЕБЕ совет, старина… — Он поговорил еще немного в том же духе, затем схватил десертную ложку и притворился, что ест персики с пустого блюда. Он уже поел в ресторане — мясо с картофелем, кофе, пирожное, но теперь он наслаждался маленьким спектаклем, делая вид, что поглощает десерт.
— Итак, сегодня вы навсегда выметаетесь отсюда. Я ждал уже целых две недели и все продумал. Кстати, я думаю, что задержал вас здесь так долго потому, что хотел присмотреть за вами. Когда вы уберетесь, я же не знаю… — в его глазах промелькнул страх. — А вдруг вы будете шататься вокруг и шуметь по ночам; я бы этого не вынес. Я не могу терпеть шума в этом доме, даже если Алиса въедет сюда…
Двойной ковер, толстый и беззвучный, действовал успокаивающе.
— Алиса хочет переехать послезавтра. Мы поженимся.
Тетя роза зловеще подмигнула ему, выражая сомнение его словам.
— Ах! — воскликнул Грапин, подскочив на стуле. Затем, глядя на тетушку, он медленно опустился. Губы его дрожали, но вот он расслабился и нервно рассмеялся. — Господи, да это муха.
Муха продолжала свой путь на желтой щеке тети Розы, потом улетела. но почему она выбрала такой момент, чтобы помочь выразить тете Розе свое недоверие.
— Ты сомневаешься, что я смогу когда-нибудь жениться, тетушка? Думаешь, я не способен к браку, любви и исполнению брачных обязанностей? Думаешь, я не дозрел, чтобы совокупиться с женщиной? Думаешь, я мальчишка, несмышленыш? Ну, что же, ладно!
Он покачал головой и с трудом успокоил себя. — Да брось, ты? Это же просто муха, а разве может муха сомневаться в любви? Или ты уже не можешь отличить муху от подмигивания? Проклятье! — Он оглядел всех четверых. — Я растоплю печку пожарче. Через час я от вас избавлюсь, раз и навсегда. Понятно? Хорошо. Я вижу, вы все поняли.
На улице начался дождь, холодные потоки бежали с крыши. Грапин раздраженно посмотрел в окно. Шум дождя — единственное, что он не мог убрать. Для него бесполезно было покупать масло, петли, крючки. Можно бы обтянуть крышу мягкой тканью, но он будет барабанить по земле чуть дальше. Нет, шум дождя не убрать. А сейчас ему, как никогда в жизни нужна тишина: каждый звук вызывал страх. Поэтому каждый звук надо заглушить, устранить. Дробь дождя напоминала нетерпеливого человека, постукивавшего костяшками пальцев…
Грапина снова охватили воспоминания. Он вспомнил остаток того часа, когда две недели назад он заставил их улыбаться…
Он взял нож, чтобы разрезать лежавшую на блюде курицу. Как обычно, когда семейство собиралось вместе, все сидели с постными скучными рожами. Если детям вздумалось улыбнуться, тетушка Роза давила их улыбки, как мерзких клопов.
Тетушке Розе не нравилось, когда он держал локти на скатерти, когда резал курицу. «Да и нож, — сказала она, — давно уже следовало бы поточить».
Вспомнив об этом сейчас, он рассмеялся. А вот в тот вечер он добросовестно и покорно поводил ножиком по точильному бруску и снова принялся за курицу. Посмотрев на их напыщенные, тоскливые рожи, он замер и вдруг поднял нож и презрительно заявил:
— Да почему же вы, черт побери, никогда не улыбнетесь?! Я заставлю вас улыбаться!
Несколько раз он поднял нож, как волшебную палочку и — о, чудо — все они заулыбались.
Тут он оборвал свои воспоминания, смял, скатал их в шарик, отшвырнул в сторону. Затем резко поднялся, прошел через столовую на кухню и оттуда спустился по лестнице в подвал. Там топилась большая печь, которая обогревала дом. Грапин подбрасывал уголь в печь до тех пор, пока там не забушевало чудовищное пламя.
Затем он поднялся обратно. нужно будет позвать кого-нибудь прибраться в пустом доме — вытереть пыль, вытрясти занавески. Новые толстые восточные ковры надежно обеспечивали тишину, которая так нужна ему целый месяц, а может быть, и год. Он прижал руки к ушам. А что, если с приездом Алисы Джейн в доме возникнет шум? Ну какой-нибудь шум, где-нибудь, в каком-нибудь месте!
Он рассмеялся. Нет, это, конечно, шутка. Такой проблемы не возникнет. Нечего бояться, что Алиса привезет с собой шум — это же просто абсурд! Алиса Джейн даст ему земные радости, а не раздражающую бессонницу и жизненные неудобства.
Он вернулся в столовую. Фигуры сидели все в тех же позах, и их индифферентность по отношению к нему нельзя было назвать невежливостью. Грапин посмотрел на них и пошел к себе в комнату, чтобы переодеться и приготовиться к выдворению семейки. Расстегивая запонку на манжете, он повернул голову.
Музыка.
Сначала он не придал этому значения. Потом он медленно поднял голову к потолку, и лицо его побледнело. Наверху слышалась монотонная музыка, и это вселяло в него ужас, как будто кто-то перебирал одну струну на арфе. И в полной тишине, окутывавшей дом, эти слабые звуки были такими же чудовищными, как сирена полицейской машины на улице.
Дверь распахнулась под его руками, как от взрыва. Ноги сами несли его наверх, а перила винтовой лестницы, как длинные полированные змеи, извивались в его цепких руках. Сначала он спотыкался от ярости, но потом набрал скорость, и если бы перед ним внезапно выросла стена, он не остановился бы, пока не увидел бы на ней кровь и следы царапин от своих ногтей.
Он чувствовал себя как мышь, очутившаяся в колоколе. Колокол гремит, и от его грохота некуда спрятаться. Это сравнение захватило его, как бы связало пуповиной с раздававшимися сверху звуками, которые были все ближе и ближе.
— Ну, подожди! — закричал Грапин. — В моем доме не может быть никаких звуков! Вот уже две недели! Я так решил!
Он вломился на чердак.
Облегчение может довести до истерики. Капли дождя падали из крошечного отверстия в крыше в высокую вазу для цветов, усиливающую звук, как резонатор. Одним ударом он превратил вазу в груду осколков.
У себя в комнате он надел старую рубашку и потертые брюки, и довольно улыбнулся. Музыка закончилась, дырка заделана, ваза разбита. В доме воцарилась тишина. О, тишина бывает самых разных оттенков: есть тишина летних ночей. Строго говоря, это не тишина, а наслоение арий насекомых, скрипа лампочек в уличных фонарях, шелеста листьев. Такая тишина делает слушателя вялым и расслабленным. нет, это не тишина! А вот зимняя тишина — гробовое безмолвие. Но она приходяща — готова разорваться по первому плевку весны. И потом она как бы звучит внутри самой себя. Мороз заставляет позвякивать ветки деревьев, и эхом разносит дыхание или слово, сказанное в полночь. Нет, об этой тишине тоже не стоит говорить!
Есть и другие виды тишины. Например, молчание между двумя влюбленными, когда слова уже не нужны. Щеки его покраснели, и он открыл глаза. Это наиболее приятный вид тишины. Правда, не совсем полный, потому что женщины всегда все портят и просят прижаться посильнее, или наоборот, не давить так сильно. Он улыбнулся. Но с Алисой Джейн этого не будет: он уже все познал — все было прекрасно.
Шепот.
Он надеялся, что соседи не слышали его идиотских криков. Слабый шепот.
Да, о тишине… Лучший вид тишины постигаешь в себе самом. Там не может быть хрустального позвякивания мороза или электрического жужжания насекомых. Мозг отрешается от всех внешних звуков, и ты начинаешь слышать, как клетки притираются в твоем теле.
Шепот.
Он покачал головой. «Нет и не может быть никакого шепота в моем доме!» Пот выступил на его лице, челюсть опустилась, глаза вздулись в глазницах.
Снова шепот.
— Говорю тебе, я женюсь, — вяло произнес он.
— Ты лжешь, — ответил шепот.
Его голова опустилась, подбородок упал на грудь.
— Ее зовут Алиса Джейн, — невнятно произнес он пересохшими губами. Один глаз его часто замигал, как будто подавая сигналы неведомому гостю. — Ты не можешь заставить меня перестать любить ее. Я люблю ее.
Шепот.
Ничего не видя перед собой, он сделал шаг вперед и почувствовал струю теплого воздуха перед собой у ног. Воздух выходил из решетки вентилятора, который гнал его от печи.
Шепот. Так вот откуда этот шепот.
Когда он шел в столовую, в дверь постучали. Он замер.
— Кто там?
— Мистер Грапин?
— Да, это я.
— Откройте, пожалуйста.
— А кто вы?
— Полиция, — ответил все тот же голос.
— Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать.
— Нам нужно поговорить с вами. Звонили ваши соседи. говорят, они уже две недели не видят ваших родственников, а сегодня слышали какие-то крики.
— Уверяю вас, что все в порядке, — он попробовал рассмеяться.
— Тогда, — продолжал голос с улицы, — мы убедимся и уйдем. Откройте, пожалуйста.
— Мне очень жаль, — не согласился Грапин, — но я очень устал и очень голоден. Приходите завтра. Я поговорю с вами, если хотите.
— Мы настаиваем, мистер Грапин. Открывайте!
Они начали стучать в дверь. Не говоря ни слова, Грапин двинулся в столовую. там он уселся на свободный стул и заговорил, сначала медленно, потом быстрее:
— Шпики у дверей. Ты поговоришь с ними, тетя Роза. Ты скажешь им, что все в порядке, и чтобы они убирались. а вы все ешьте и улыбайтесь, тогда они сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тетя Роза? А теперь я что-то должен сказать вам.
Неожиданно несколько горячих слез упало из его глаз. Он внимательно смотрел, как они расплылись и впитались скатертью.
Я никого не знаю по имени Алиса Беллард. Я никогда никого не знал с таким именем. Я говорил, что люблю ее и хочу жениться на ней только, чтобы заставить вас улыбаться. Да, да, только по этой причине. Я никогда не собирался заводить себе женщину и, уверяю вас, никогда не завел бы. Передайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, тетя Роза.
Входная дверь затрещала и распахнулась. Послышался тяжелый топот. Несколько полицейских вбежали в столовую и замерли в нерешительности. Возглавлявший их инспектор поспешно снял шляпу.
— О, прошу прощения, — начал извиняться он. — Мы не хотели нарушать ваш ужин. Мы просто…
Шаги полицейских вызвали легкое сотрясение пола. Но даже этого сотрясения хватило на то, чтобы тела тетушки Розы и дядюшки Дэйма повалились на ковер. Горло у них было перерезано полумесяцем — от уха до уха. Это вызывало на их лицах, как и на лицах сидевших за столом детей, жуткое подобие улыбок. Улыбок манекенов, которые приветствовали вошедших, и все объяснили им простой гримасой.
Краткое содержание Брэдбери Каникулы
Рассказ Рэя Брэдбери повествует о семье, отправившейся в долгосрочные каникулы.
По безлюдной дороге едет дрезина, на которой находятся три человека, муж с женой и их сын семи лет. Со всех сторон их окружали только звуки природы: шумели морские волны, пели птицы, жужжали и стрекотали насекомые. Весь мир утонул в звенящем безмолвии.
Все трое, ехавшие на дрезине, сосредоточенно смотрели только вперёд. Ожидали что — нибудь увидеть? Но за каждым следующим поворотом снова пустота и безмолвие.
Так они двигались уже несколько месяцев. Маленький мальчик стал забывать, что когда — то кругом жили другие люди, и весь мир был наполнен звуками.
Закончился бензин, и семейство решило отдохнуть и перекусить, прежде чем отправиться в дальнейший путь.
Пока мужчина заливал в бак бензин, женщина с мальчиком перенесли на берег моря съестные припасы и разложили их на скатерти.
Подошедший мужчина был одет в парадный костюм при галстуке и шляпе, как будто он опасался того, что кто — то увидит его в простой одежде.
Мальчишка начал спрашивать, куда исчезли все остальные люди. Мужчина не смог ответить мальчику на этот простой вопрос, он и сам не знал ответа.
Просто однажды они проснулись, а вокруг — никого, сплошное безмолвие.
А только вчера вечером, когда они с женой отдыхали на террасе, мужчина мечтал о том, чтобы кругом все исчезли навсегда, чтобы во всем мире их осталось только трое. Не надо ходить на работу, не надо учиться их сыну в школе, чтобы во всем мире были только они и природа.
Более благоразумная женщина спросила, не станут ли они страдать от одиночества.
А на следующее утро все случилось так, как хотел мужчина. Проснувшись утром, они поняли, что все исчезли, и во всем необъятном мире их трое: муж, жена и сынишка.
Позвонив в другие города и услышав тишину, мужчина убедился, что больше на земле никого нет. Впереди их ждали бесконечно долгие каникулы, каникулы длиной во всю оставшуюся жизнь.
И вот уже в течение нескольких месяцев они двигаются по безмолвному миру, не встречая на своем пути абсолютно никого.
Мужчина составляет дальнейший маршрут их бесконечного путешествия, и из его глаз внезапно катятся слезы.
Мальчик устраивает истерику, пишет на бумажке какое — то желание, и, запечатав его в бумажку, с размаху бросает в море.
Мужчина с женщиной думают о том, что мальчик написал их общее потаённое желание вернуть все на свои места. Теперь им очень хочется, чтобы всё было по-прежнему, пусть вернутся надоевшие соседи, шумные многолюдные города со своими неумолкающими звуками, с грохотом и скрежетом автомобилей, с повседневной суетой и рутиной, но, к их глубокому сожалению, время невозможно повернуть вспять.
Трудно представить, что в дальнейшем произойдёт с их сынишкой, ведь рано или поздно он останется совершенно один во всей Вселенной.
Глава семьи единолично принял решение, не спрашивая чьего-либо мнения, не обратил никакого внимания на слабые попытки жены отговорить его от этого нелепого шага. Мечта мужчины сбылась. Но какой невероятно дорогой ценой!
Рассказ Рэя Брэдбери заставляет задуматься о смысле жизни, о принятии ее такой, какая она есть. Не находя общего языка даже в такой маленькой семье из трёх человек, невозможно существовать одним в целом мире.
Глубоко психологический рассказ Рэя Брэдбери призывает никогда не совершать необдуманных поступков, думать в первую очередь о последствиях. Человек должен нести моральную ответственность за свои действия. Также и нельзя идти на поводу, надо иметь смелость отстаивать свою точку зрения и уметь противостоять против глупых и безрассудных поступков.
Очень кратко о рассказе
День был соткан из тишины, но нельзя сказать, что он абсолютно немой. Из-за поворота на полотне железной дороги показывается дрезина с двумя мужчинами и женщиной. Не оборачиваясь, люди устремляли взоры в даль. В один момент мотор замолкает, заканчивается бензин. Нужно переливать горючее.
Накануне, сидя на террасе, они с женой мечтали о путешествии по безлюдным городам в полном одиночестве. На следующее утро желанию суждено сбыться. Взрослые перемещались по безмолвным улицам без единого жителя. Зайдя в будку телефона, мужчина набирает номера Чикаго, Нью-Йорка и Сан-Франциско. В ответ — тишина. Им предстояло 30 лет совместного счастья. Разбудив ребенка, начинаются каникулы.
Вынув из кармана атлас, отец семейства сообщает, что в мае они прибудут в Сакраменто, а в июле в Вашингтон. Устав от происшедшего, хорошо бы вечером улечься спать, возвратившись в прежнюю жизнь с реальными звуками, гамом, нелепостями, злыми людьми, непослушными детьми, намерениями, надеждами и любовью. Пора было продолжать путь. Катясь по рельсам, в скором времени мужчину, женщину и мальчика стало не видно из-за холмов. Слышался сильный шум моря.
Рэй Брэдбери — писатель фантаст, превращающий этот жанр в искусство. Затронуты темы человеческого бытия: одиночество, жизненные установки, планирование будущего, необходимость нахождения взаимопонимания с близкими. Пожелав навсегда остаться наедине взрослые вдруг осознают о неготовности к данному поступку. В итоге каникулы превращаются в ожидание встречи с кем-нибудь.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Брэдбери. Все произведения
Каникулы. Картинка к рассказу
Сейчас читают
Первая сцена – слуга Дон-Жуана Лепорелло прогуливается у дома Командора и ропщет на то, как ему надоело прислуживать своему господину. Вдруг раздается шум
Как и всякая ода, произведение написано в торжественной манере. Начинает она с описания русской земли, восхваляя ее за красоту и богатство. Далее автор непосредственно описывает день коронации
Петр, — зажиточный мужик, у него просторный дом, на его попечении жена Анисья, взрослая дочь Акулина и десятилетняя Анютка. В доме постоянно бывает Никита, — наемный работник, славящийся своей ленью и разгульным поведением. Отец Никиты пытается
Жил был на свете Иван, он всегда хотел стать ученым. Но война спутала все планы юноши, вместо учебы, отправился Иван на фронт, Родину защищать
Если вы задумаете искать сюжет в рассказе Антона Чехова «Жалобная книга», то это окажется пустым занятием. «Жалобная книга» — некая коллекция записей посетителей, а хранится книга на железнодорожной станции.
«Каникулы» Р. Брэдбери Кратко
Рей Брэдбери
Рассказ «Каникулы» Краткое содержание
Рэй Брэдбери – общепризнанный классик мировой научной фантастики. Многие люди в разных странах если не читали, то по крайней мере слышали о произведениях “451º по Фаренгейту” и “Марсианские хроники”. Ярче всего талант писателя проявился в создании коротких рассказов, среди которых можно отметить произведение “Каникулы”.
Очень краткий пересказ рассказа Рэя Брэдбери «Каникулы»
Однажды муж и жена выразили вслух желание, чтобы все люди на планете исчезли. Они мечтали устроить для себя и своего сына бесконечные каникулы.
Безумное желание супругов исполнилось. На протяжении долгого времени они наслаждались воцарившейся во всем мире тишиной. Спустя несколько месяцев, во время путешествия по стране на дрезине, муж и жена осознали свою непоправимую ошибку. Они обрекли на вечное одиночество не только себя, но и маленького Джима. Семилетний мальчик уже все понимает и обвиняет родителей в скучной и тоскливой жизни.
Список и краткая характеристика персонажей рассказа «Каникулы»
- Мужчина – глава семьи, пожелавший об исчезновении человечества.
- Женщина – жена главного героя, разделившая его странное желание.
- Джим – семилетний сын главных героев, по вине родителей навсегда лишенный общения с другими людьми.
Краткое содержание рассказа Рэя Брэдбери «Каникулы» подробно
Прекрасный летний день. Царящую в природе тишину нарушают лишь жужжание пчел и тихий шелест морских волн. Посреди холмов, где, как кажется, никогда не ступала нога человека, проложена железная дорога. Внезапно рельсы начинают дрожать. Вдалеке появляется дрезина, оглашающую окрестности грохотом мотора.
На дрезине едет семья, состоящая из мужчины, женщины и маленького семилетнего мальчика – Джима. Люди напряженно и с каким-то ожиданием смотрят вперед.
Неожиданно мотор замолкает, и дрезина останавливается. В баке кончился бензин. Мужчина достает канистру и заливает топливо. Женщина предлагает сделать привал. Ее муж соглашается. Он заметил, что впереди рельсы нуждаются в ремонте, который потребует времени.
Мужчина говорит, что сегодня они преодолели около девяноста миль. Он предлагает каждый день останавливаться в каком-нибудь населенном пункте. Спешить им все равно некуда.
Джим уносит на морской берег съестные припасы. Вместе с мамой он раскладывает продукты на скатерти. Когда к ним присоединяется отец, сын спрашивает, куда все подевались. Он уже смутно помнит, что несколько месяцев назад мир был перенаселен огромным количеством людей.
Мужчина искренно отвечает сынишке, что не знает. При этом он вспоминает о далеком роковом дне. Однажды вечером мужчина пожаловался жене на все человечество. Он выразил горячее желание, чтобы ночью Бог навсегда избавил мир от жестокого, жадного и глупого человека. Пусть останутся только природа и животные.
Жена согласилась с мужем, но при этом пожелала, чтобы осталась также одна их семья. Мужчина заявил, что они бы устроили “самые длинные каникулы” и отправились в бесконечное путешествие по опустевшей земле.
Супруги замечтались, представив, как втроем едут по обезлюдевшей стране и заезжают в пустые города только для пополнения припасов. После долгого молчания женщина лишь спросила: “А нам не будет одиноко?”. Муж оставил ее вопрос без ответа.
Ночью фантастическое желание исполнилось. Утром супруги проснулись и не услышали привычного надоевшего шума большого города. Мужчина взглянул в окно и понял, что люди исчезли. Муж с женой вышли из дома и прогулялись по безмолвным улицам. Для проверки мужчина позвонил из автомата в несколько городов. На звонки никто не отвечал.
Женщина выразила сочувствие человечеству, которое бесследно испарилось по их желанию. Муж успокоил ее, ведь никто не испытывал страданий и не может считать их виновными. Он добавил, что им не следует заводить других детей и тем самым восстанавливать человеческий род. Последним человеком на планете будет их сын.
Мужчина посоветовал жене будить Джима, чтобы собраться в дорогу и начать “тридцатилетние каникулы”.
Пока муж чинит рельсы, мать с сыном прогуливаются по морскому берегу. Затем Джим делает в блокноте домашнее задание. К семье присоединяется отец и начинает, глядя в дорожный атлас, рассказывать о дальнейшем маршруте. Сыну это надоедает, и он вновь убегает на берег, чтобы поиграть в одиночестве.
Мужчина с увлечением перечисляет города, которые им предстоит посетить. Вдруг жена замечает, что из его глаз падает слеза. Она берет мужа за руку. Он впервые признается, что больше всего на свете хочет вернуть все назад. Пусть на следующее утро в мире опять появятся злые и жестокие, но вместе с тем испытывающие самые разные чувства люди.
Супруги не сразу замечают, что рядом с ними стоит и внимательно прислушивается к разговору Джим. Он называет родителей “дураками” и “болванами”, плачет и бежит к морю. Муж с женой видят, как сын что-то пишет на бумажке и засовывает ее в бутылку, которую затем швыряет в волны.
Джим возвращается к родителям и смотрит на них со странным выражением на лице. Женщина думает, что сын в отчаянии написал на бумажке их самую главную общую мечту…
Кратко об истории создания произведения Рэя Брэдбери «Каникулы»
Рассказ был написан Р. Брэдбери в 1949 г. Первая публикация осталась практически незамеченной критикой. В 1964 г. писатель включил произведение в сборник “Механизмы радости”. Переиздание произведения вызвало массу положительных откликов.
Краткое содержание рассказа «Каникулы» Р. Брэдбери
Рассказ «Каникулы» Брэдбери был написан в 1949 году. В антиутопическом произведении описана возможность жизни на нашей планете без людей. Для лучшей подготовки к уроку литературы рекомендуем прочитать краткое содержание «Каникулы» Брэдбери. Это история одной маленькой семьи, оставшейся на земле в полном одиночестве.
Основные персонажи рассказа
- Джим – семилетний мальчик, путешествующий с родителями по стране.
- Отец – мужчина средних лет, уставший от людей и бесконечной суеты.
- Мать – добрая, деликатная женщина.
«Каникулы» очень краткое содержание
Рэй Брэдбери «Каникулы» краткое содержание для читательского дневника:
Отец семейства, замученный постоянным круговращением людей вокруг него, мечтает устроить для своей семьи самые долгие каникулы. Он хочет остаться в одиночестве вместе со своей женой и сыном и отдохнуть от работы, общества и бесконечного бестолкового общения. Он неосторожно высказывает свое пожелание, и оно неожиданно сбывается.
Наутро семья просыпается и не находит никого поблизости: ни соседей, ни знакомых, ни вообще ни одного человека в их поселке. Тогда семья, собрав корзину с продуктами, отправляется в самое длинное в их жизни путешествие по узкоколейной железной дороге на маленькой «дрезине».
Они останавливаются в тех местах, которые чем-то привлекают их внимание, отдыхают и вновь пускаются в путь. Но нигде нет ни следа человека. И мальчик спрашивает отца:
«А были ли раньше на земле еще люди?»
И мужчина, и женщина жалеют, что их желание исполнилось, им страшно, что люди исчезли по их вине. А мальчик пишет свое заветное желание на бумаге, кладет эту записку в бутылку и бросает ее в море.
Вывод:
Мы не всегда задумываемся о том, что будет, если наше желание вдруг исполнится. У людей из рассказа оно сбылось, но счастливыми они не стали, теперь они боятся будущего, они не знают, что произошло с людьми на земле, но испытывают чувство вины за их исчезновение. А мальчик теперь обвиняет родителей в их общей беде.
Читайте также «Всё лето в один день» (англ. All Summer in a Day) — известный фантастический рассказ американского писателя Рэя Брэдбери. Впервые опубликован в 1954 году. На нашем сайте можно познакомится с главными героями рассказа и изучить краткое содержание «Все лето в один день» для ознакомления с сюжетом произведения.
Короткий пересказ «Каникулы»
Краткое содержание «Каникулы» Брэдбери:
Мужчина хочет устроить своей семье самые длинные в истории каникулы и желает, чтобы все люди на Земле исчезли. Желание сбывается, мир пустеет, но его маленький сын мечтает, чтобы люди вернулись.
Три человека едут по железной дороге на дрезине, мужчина, женщина и мальчик — семья. Кончается бензин, дорогу надо починить, и путешественники вынуждены сделать привал.
Во время привала мальчик спрашивает у родителей, были ли на свете люди. Прошло несколько месяцев, но он плохо их помнит. Сын спрашивает у отца, куда они делись, на что он искренне отвечает, что не знает. В одно прекрасное утро семья проснулась, и мир был пуст. А накануне отец семейства пожелал, чтобы все исчезли.
Мужчина решил устроить семье каникулы, самые длинные в истории, на которых они объедут весь мир. Женщина чувствует себя виноватой за исчезновение других людей, но муж успокаивает её, говоря, что людей не жгли и не мучили — они просто исчезли.
Починив железнодорожные пути, мужчина принимается листать атлас и составлять маршрут. По щеке мужа скатывается слеза, женщина берёт его за руку, и желает, чтобы люди вернулись в этот мир.
Это желание слышит мальчик. Он бежит к морю, плачет. Не переставая рыдать, он пишет что-то на бумаге, кладёт записку в бутылку и кидает её в море. Он написал своё желание и очень хочет, чтобы оно исполнилось. Родители о его желании не знают.
Роман «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери написал в 1953 году. Произведение является одним из ярчайших примеров научно-фантастической антиутопии в мировой литературе. На нашем сайте вы можете прочитать краткое содержание «451 градус по Фаренгейту» по частям.
Сюжет рассказа «Каникулы» Брэдбери
«Каникулы» Брэдбери краткое содержание произведения:
В тихий солнечный день на железной дороге, «по которой, сразу видно, много лет не ходили поезда», показалась маленькая четырехколесная дрезина. В ней «сидели мужчина, его жена и семилетний сынишка». Они молча смотрели вдаль, задаваясь одним вопросом – «что дальше?».
Спустя некоторое время мотор «закашлялся и смолк» – закончился бензин. К тому же дорога впереди была разрушена, и путешественники решили сделать привал, чтобы перекусить и заняться починкой рельсов. Семья спустилась к морскому побережью. Женщина и мужчина были нарядно, со вкусом одеты, как будто собирались «кого-то встретить в пути», однако они были одни на много миль вокруг.
Джим принялся расспрашивать отца, отчего они остались одни на целом свете, и куда подевались все люди. Мужчина не мог ответить на этот вопрос. Просто однажды, несколько месяцев назад, они проснулись, и увидели, что мир был пуст. Накануне он всего лишь пожелал, чтобы проснуться, а «во всем мире ни души, начинай все сначала».
Планета, наконец, избавится от жестоких и эгоистичных людей, восстановится природа, и наступят «самые длинные каникулы в истории». Можно будет без спешки и суеты объехать весь мир, наслаждаясь теплым летом и отсутствием назойливых туристов. Проснувшись поутру, отец с удивлением заметил, что его желание исполнилось. Людей «не пытали, не жгли, не мучили» – они просто исчезли.
И вот теперь, сидя на берегу моря в полной тишине и составляя план дальнейшего маршрута, мужчина неожиданно заплакал. Он признался жене, что мечтает о том, чтобы «все каким-то образом вернулось на свои места». Их разговор подслушал Джим. Он побежал к морю, заливаясь слезами, написал что-то на клочке бумаги, засунул в пустую бутылку и швырнул в волны.
Мальчик написал свое желание, но родители так и не посмели спросить его, что ему хочется больше всего на свете. Сев в дрезину, семья продолжила свое путешествие…
Заключение
Произведение Рэя Брэдбери учит бережно относиться к тому, что имеешь, и внимательно следить за своими желаниями. Умение ценить жизнь в любых ее проявлениях – важное качество для каждого человека.
Повесть «Вино из одуванчиков» Брэдбери впервые была издана в 1957 году. В книге описываются события одного лета, пережитые 12-летним мальчиком. На нашем сайте вы можете прочитать краткое содержание «Вина из одуванчиков» по главам. Книга во многом автобиографична. Дуглас – второе имя писателя, а Сполдинг – девичья фамилия его бабушки.
Видео краткое содержание Каникулы
Краткое содержание рассказа «Каникулы» для читательского дневника покажет нам удивительный мир всемирно известного американского фантаста и покажет его нетрадиционное понимание законов мироздания.
День был свежий — свежестью травы, что тянулась вверх, облаков, что плыли в небесах, бабочек, что опускались на траву. День был соткан из тишины, но она вовсе не была немой, ее создавали пчелы и цветы, суша и океан, все, что двигалось, порхало, трепетало, вздымалось и падало, подчиняясь своему течению времени, своему неповторимому ритму. Край был недвижим, и все двигалось. Море было неспокойно, и море молчало. Парадокс, сплошной парадокс, безмолвие срасталось с безмолвием, звук со звуком. Цветы качались, и пчелы маленькими каскадами золотого дождя падали на клевер. Волны холмов и волны океана, два рода движения, были разделены железной дорогой, пустынной, сложенной из ржавчины и стальной сердцевины, дорогой, по которой, сразу видно, много лет не ходили поезда. На тридцать миль к северу она тянулась, петляя, потом терялась в мглистых далях; на тридцать миль к югу пронизывала острова летучих теней, которые на глазах смещались и меняли свои очертания на склонах далеких гор.
Неожиданно рельсы задрожали.
Сидя на путях, одинокий дрозд ощутил, как рождается мерное слабое биение, словно где-то, за много миль, забилось чье-то сердце.
Черный дрозд взмыл над морем.
Рельсы продолжали тихо дрожать, и наконец из-за поворота показалась, вдоль по берегу пошла небольшая дрезина, в великом безмолвии зафыркал и зарокотал двухцилиндровый мотор.
На этой маленькой четырехколесной дрезине, на обращенной в две стороны двойной скамейке, защищенные от солнца небольшим тентом, сидели мужчина, его жена и семилетний сынишка. Дрезина проходила один пустынный участок за другим, ветер бил в глаза и развевал волосы, но все трое не оборачивались и смотрели только вперед. Иногда, на выходе из поворота, глядели нетерпеливо, иногда печально, и все время настороженно — что дальше?
На ровной прямой мотор вдруг закашлялся и смолк. В сокрушительной теперь тишине казалось — это покой, излучаемый морем, землей и небом, затормозил и пресек вращение колес.
— Бензин кончился.
Мужчина, вздохнув, достал из узкого багажника запасную канистру и начал переливать горючее в бак.
Его жена и сын тихо глядели на море, слушали приглушенный гром, шепот, слушали, как раздвигается могучий занавес из песка, гальки, зеленых водорослей, пены.
— Море красивое, правда? — сказала женщина.
— Мне нравится, — сказал мальчик.
— Может быть, заодно сделаем привал и поедим?
Мужчина навел бинокль на зеленый полуостров вдали.
— Давайте. Рельсы сильно изъело ржавчиной. Впереди путь разрушен. Придется ждать, пока я исправлю.
— Сколько лопнуло рельсов, столько привалов! — сказал мальчик.
Женщина попыталась улыбнуться, потом перевела свои серьезные, пытливые глаза на мужчину.
— Сколько мы проехали сегодня?
— Неполных девяносто миль. — Мужчина все еще напряженно глядел в бинокль. — Больше, по-моему, и не стоит проходить в день. Когда гонишь, не успеваешь ничего увидеть. Послезавтра будем в Монтерее, на следующий день, если хочешь, в Пало Альто.
Женщина развязала ярко-желтые ленты широкополой соломенной шляпы, сняла ее с золотистых волос и, покрытая легкой испариной, отошла от машины. Они столько ехали без остановки на трясучей дрезине, что все тело пропиталось ее ровным ходом. Теперь, когда машина остановилась, было какое-то странное чувство, словно с них сейчас снимут оковы.
— Давайте есть!
Мальчик бегом отнес корзинку с припасами на берег. Мать и сын уже сидели перед расстеленной скатертью, когда мужчина спустился к ним; на нем был строгий костюм с жилетом, галстук и шляпа, как будто он ожидал кого-то встретить в пути. Раздавая сэндвичи и извлекая маринованные овощи из прохладных зеленых баночек, он понемногу отпускал галстук и расстегивал жилет, все время озираясь, словно готовый в любую секунду опять застегнуться на все пуговицы.
— Мы одни, папа? — спросил мальчик, не переставая жевать.
— Да.
— И больше никого, нигде?
— Больше никого.
— А прежде на свете были люди?
— Зачем ты все время спрашиваешь? Это было не так уж давно. Всего несколько месяцев. Ты и сам помнишь.
— Плохо помню. А когда нарочно стараюсь припомнить, и вовсе забываю. — Мальчик просеял между пальцами горсть песка. — Людей было столько, сколько песка тут на пляже? А что с ними случилось?
— Не знаю, — ответил мужчина, и это была правда.
В одно прекрасное утро они проснулись и мир был пуст. Висела бельевая веревка соседей, и ветер трепал ослепительно белые рубашки, как всегда поутру блестели машины перед коттеджами, но не слышно ничьего «до свидания», не гудели уличным движением мощные артерии города, телефоны не вздрагивали от собственного звонка, не кричали дети в чаще подсолнечника.
Лишь накануне вечером он сидел с женой на террасе, когда принесли вечернюю газету, и даже не развертывая ее, не глядя на заголовки, сказал:
— Интересно, когда мы ему осточертеем и он всех нас выметет вон?
— Да, до чего дошло, — подхватила она. — И не остановишь. Как же мы глупы, правда?
— А замечательно было бы… — Он раскурил свою трубку. — Проснуться завтра, и во всем мире ни души, начинай все сначала!
Он сидел и курил, в руке сложенная газета, голова откинута на спинку кресла.
— Если бы можно было сейчас нажать такую кнопку, ты бы нажал?
— Наверно, да, — ответил он. — Без насилия. Просто все исчезнет с лица земли. Оставить землю и море, и все что растет — цветы, траву, плодовые деревья. И животные тоже пусть остаются. Все оставить, кроме человека, который охотится, когда не голоден, ест, когда сыт, жесток, хотя его никто не задевает.
— Но мы-то должны остаться. — Она тихо улыбнулась.
— Хорошо было бы. — Он задумался. — Впереди — сколько угодно времени. Самые длинные каникулы в истории. И мы с корзиной припасов, и самый долгий пикник. Только ты, я и Джим. Никаких сезонных билетов.
Не нужно тянуться за Джонсами. Даже автомашины не надо. Придумать какой-нибудь другой способ путешествовать, старинный способ. Взять корзину с сэндвичами, три бутылки шипучки, дальше, как понадобится, пополнять запасы в безлюдных магазинах в безлюдных городах, и впереди нескончаемое лето…
Долго они сидели молча на террасе, их разделяла свернутая газета.
Наконец она сказала:
— А нам не будет одиноко?
Вот каким было утро нового мира. Они проснулись и услышали мягкие звуки земли, которая теперь была просто-напросто лугом, города тонули в море травы-муравы, ноготков, маргариток, вьюнков. Сперва они приняли это удивительно спокойно, должно быть потому, что уже столько лет не любили город и позади было столько мнимых друзей, и была замкнутая жизнь в уединении, в механизированном улье.
Муж встал с кровати, выглянул в окно и спокойно, словно речь шла о погоде, заметил:
— Все исчезли.
Он понял это по звукам, которых город больше не издавал.
Они завтракали не торопясь, потому что мальчик еще спал, потом муж выпрямился и сказал:
— Теперь мне надо придумать, что делать.
— Что делать? Как… разве ты не пойдешь на работу?
— Ты все еще не веришь, да? — Он засмеялся. — Не веришь, что я не буду каждый день выскакивать из дому в десять минут девятого, что Джиму больше никогда не надо ходить в школу. Всё, занятия кончились, для всех нас кончились! Больше никаких карандашей, никаких книг и кислых взглядов босса! Нас отпустили, милая, и мы никогда не вернемся к этой дурацкой, проклятой, нудной рутине. Пошли!
И он повел ее по пустым и безмолвным улицам города.
— Они не умерли, — сказал он. — Просто… ушли.
— А другие города?
Он зашел в телефонную будку, набрал номер Чикаго, потом Нью-Йорка, потом Сан- Франциско. Молчание. Молчание. Молчание.
Все, — сказал он, вешая трубку.
— Я чувствую себя виноватой, — сказала она. — Их нет, а мы остались. И… я радуюсь. Почему? Ведь я должна горевать.
— Должна? Никакой трагедии нет. Их не пытали, не жгли, не мучали. Они исчезли и не почувствовали этого, не узнали. И теперь мы ни перед кем не обязаны. У нас одна обязанность — быть счастливыми. Тридцать лет счастья впереди, разве плохо?
— Но… но тогда нам нужно заводить еще детей?
— Чтобы снова населить мир? — Он медленно, спокойно покачал головой. — Нет. Пусть Джим будет последним. Когда он состарится и умрет, пусть мир принадлежит лошадям и коровам, бурундукам и паукам Они без нас не пропадут. А потом когда- нибудь другой род, умеющий сочетать естественное счастье с естественным любопытством, построит города, совсем не такие, как наши, и будет жить дальше. А сейчас уложим корзину, разбудим Джима и начнем наши тридцатилетние каникулы. Ну, кто первым добежит до дома?
Он взял с маленькой дрезины кувалду, и пока он полчаса один исправлял ржавые рельсы, женщина и мальчик побежали вдоль берега. Они вернулись с горстью влажных ракушек и чудесными розовыми камешками, сели, и мать стала учить сына, и он писал карандашом в блокноте домашнее задание, а в полдень к ним спустился с насыпи отец, без пиджака, без галстука, и они пили апельсиновую шипучку, глядя, как в бутылках, теснясь, рвутся вверх пузырьки. Стояла тишина. Они слушали, как солнце настраивает старые железные рельсы. Соленый ветер разносил запах горячего дегтя от шпал, и мужчина легонько постукивал пальцем по своему карманному атласу.
— Через месяц, в мае, доберемся до Сакраменто, оттуда двинемся в Сиэтл. Пробудем там до первого июля, июль хороший месяц в Вашингтоне, потом, как станет холоднее, обратно, в Йеллоустон, несколько миль в день, здесь поохотимся, там порыбачим…
Мальчику стало скучно, он отошел к самой воде и бросал палки в море, потом сам же бегал за ними, изображая ученую собаку.
Отец продолжал:
— Зимуем в Таксоне, в самом конце зимы едем во Флориду, весной — вдоль побережья, в июне попадем, скажем, в Нью-Йорк. Через два года лето проводим в Чикаго. Через три года — как ты насчет того, чтобы провести зиму в Мехико-Сити? Куда рельсы приведут, куда угодно, и если нападем на совсем неизвестную старую ветку — превосходно, поедем по ней до конца, посмотрим, куда она ведет. Когда- нибудь, честное слово, пойдем на лодке вниз по Миссисипи, я об этом давно мечтал. На всю жизнь хватит, не маршрут — находка…
Он смолк. Он хотел уже захлопнуть атлас неловкими руками, но что-то светлое мелькнуло в воздухе и упало на бумагу. Скатилось на песок, и получился мокрый комочек.
Жена глянула на влажное пятнышко и сразу перевела взгляд на его лицо. Серьезные глаза его подозрительно блестели. И по одной щеке тянулась влажная дорожка.
Она ахнула. Взяла его руку и крепко сжала.
Он стиснул ее руку и, закрыв глаза, через силу заговорил:
— Хорошо, правда, если бы мы вечером легли спать, а ночью все каким-то образом вернулось на свои места. Все нелепости, шум и гам, ненависть, все ужасы, все кошмары, злые люди и бестолковые дети, вся эта катавасия, мелочность, суета, все надежды, чаяния и любовь. Правда, было бы хорошо?
Она подумала, потом кивнула.
И тут оба вздрогнули.
Потому что между ними (когда он пришел?), держа в руке бутылку из-под шипучки, стоял их сын.
Лицо мальчика было бледно. Свободной рукой он коснулся щеки отца, там где оставила след слезинка.
— Ты… — сказал он и вздохнул. — Ты… Папа, тебе тоже не с кем играть.
Жена хотела что-то сказать.
Муж хотел взять руку мальчика.
Мальчик отскочил назад.
— Дураки! Дураки! Глупые дураки! Болваны вы, болваны!
Сорвался с места, сбежал к морю и, стоя у воды, залился слезами.
Мать хотела пойти за ним, но отец ее удержал.
— Не надо. Оставь его.
Тут же оба оцепенели. Потому что мальчик на берегу, не переставая плакать, что- то написал на клочке бумаги, сунул клочок в бутылку, закупорил ее железным колпачком, взял покрепче, размахнулся — и бутылка, описав крутую блестящую дугу, упала в море.
Что, думала она, что он написал на бумажке? Что там, в бутылке?
Бутылка плыла по волнам.
Мальчик перестал плакать.
Потом он отошел от воды и остановился около родителей, глядя на них, лицо ни просветлевшее, ни мрачное, ни живое, ни убитое, ни решительное, ни отрешенное, а какая-то причудливая смесь, словно он примирился со временем, стихиями и этими людьми. Они смотрели на него, смотрели дальше, на залив и затерявшуюся в волнах светлую искорку — бутылку, в которой лежал клочок бумаги с каракулями.
Он написал наше желание? — думала женщина.
Написал то, о чем мы сейчас говорили, нашу мечту?
Или написал что-то свое,пожелал для себя одного,чтобы проснуться завтра утром — и он один в безлюдном мире, больше никого, ни мужчины, ни женщины, ни отца, ни матери, никаких глупых взрослых с их глупыми желаниями, подошел к рельсам и сам, в одиночку, повел дрезину через одичавший материк, один отправился в нескончаемое путешествие, и где захотел — там и привал.
Это или не это? Наше или свое?..
Она долго глядела в его лишенные выражения глаза, но не прочла ответа, а спросить не решилась.
Тени чаек парили в воздухе, осеняя их лица мимолетной прохладой.
— Пора ехать,- сказал кто-то.
Они поставили корзину на платформу. Женщина покрепче привязала шляпу к волосам желтой лентой, ракушки сложили кучкой на доски, муж надел галстук, жилет, пиджак и шляпу, и все трое сели на скамейку,глядя в море,- там, далеко, у самого горизонта, поблескивала бутылка с запиской.
— Если попросить — исполнится? — спросил мальчик. — Если загадать — сбудется?
— Иногда сбывается… даже чересчур.
— Смотря чего ты просишь.
Мальчик кивнул, мысли его были далеко.
Они посмотрели назад, откуда приехали, потом вперед, куда предстояло ехать.
— До свиданья, берег, — сказал мальчик и помахал рукой.
Дрезина покатила по ржавым рельсам. Ее гул затих и пропал. Вместе с ней вдали, среди холмов, пропали женщина, мужчина, мальчик.
Когда они скрылись, рельсы минуты две тихонько дребезжали, потом смолкли. Упала ржавая чешуйка. Кивнул цветок.
Море сильно шумело.
Впервые опубликован: журнал Weird Tales, май 1946
С насилием тут некоторый перебор. Думаю, это была одна из тех историй (у меня таких большинство), в которых не угадаешь конец. Я вот не угадываю. Это интересно, читателя это увлекает. Для этого мне пришлось хорошо продумать ситуацию с семейством и рассказчиком. Требовалось создать вокруг кого-то особое напряжение. Нет, моя семья тут ни при чем: мои мама и папа были отличные люди.
Самое замечательное — полнейшая тишина. Джек Дюффало входит, и хорошо смазанная дверь закрывается за ним беззвучно, словно во сне. Двойной ковер, который он постелил недавно, полностью поглощает звуки шагов. Водосточные трубы и оконные рамы укреплены так надежно, что не скрипнут даже в сильную бурю. Все двери в комнатах закрываются на новые прочные крюки, а электрокамин беззвучно выдыхает струи теплого воздуха на отвороты брюк Джека, который пытается согреться в этот промозглый вечер.
Оценивая царящую вокруг тишину, Джек удовлетворенно кивает, ибо безмолвие стоит абсолютное. А ведь бывало, ночью по дому бегали крысы. Пришлось ставить капканы и класть отраву, чтобы заставить их замолчать. Даже дедушкины часы остановлены. Мощный маятник неподвижно застыл в ящике из стекла и дерева.
Они ждут его в столовой. Джек прислушивается. Ни звука. Хорошо. Итак, они научились вести себя тихо. Иногда ведь приходится учить людей. Урок не прошел зря — из столовой не доносится даже звона вилок и ножей. Он снимает толстые серые перчатки, вешает на вешалку вместе с пальто и на мгновение задумывается о том, что еще нужно сделать в доме.
Джек решительно проходит в столовую, где за столом сидят четыре человека, не двигаясь и не произнося ни слова. Единственный звук, который нарушает тишину — слабый скрип его ботинок.
Как обычно, он останавливает свой взгляд на женщине, сидящей во главе стола. Проходя мимо, он взмахивает пальцами у ее лица. Она не моргает.
Тетя Розалия сидит прямо и неподвижно. А если с пола вдруг поднимется пылинка, следит ли она за ней взглядом? Когда пылинка попадет ей на ресницу, дрогнут ли веки? Нет.
Руки тети Розалии лежат на столе, высохшие и желтые. Тело утопает в широком льняном платье. Ее груди не обнажались годами ни для любви, ни для кормления младенца. Как две мумии, запеленутые в ткань и погребенные навечно. Тощие ноги тетушки одеты в глухие высокие ботинки, уходящие под платье. Очертания ее ног под платьем придают ей сходство с манекеном.
Тетя сидит, уставившись прямо на Джека. Он насмешливо махает рукой перед ее лицом — над верхней губой у нее собралась пыль, образуя подобие маленьких усиков.
— Добрый вечер, тетушка Розалия! — говорит Джек, наклоняясь. — Добрый вечер, дядюшка Дэйм!
«И ни единого слова. Ни единого! Как замечательно!»
— А, добрый вечер, кузина Лейла, и вам, кузен Джон, — кланяется он снова.
Лейла сидит слева от тетушки. Ее золотистые волосы завиваются, словно пшеница. Джон сидит напротив нее, и его шевелюра торчит во все стороны. Ему — четырнадцать, ей — шестнадцать. Дядя Дэйм, их отец («отец» — что за дурацкое слово!), сидит рядом с Лейлой, в углу, потому что тетя Розалия сказала, что у окна, во главе стола, ему продует шею. Ох уж эта тетя Розалия!
Джек пододвигает к столу свободный стул и садится, положив локти на скатерть.
— Давайте поговорим, — произносит он. — Это очень важно. Надо покончить с этим, дело уже и так затянулось. Я влюблен. Да, да, я уже говорил вам об этом. В тот день, когда заставил вас улыбаться. Помните?
Четыре человека, сидящие за столом, не смотрят в его сторону и не шевелятся.
На Джека накатывают воспоминания.
В тот день, когда он заставил их улыбаться… Всего две недели назад. Он пришел домой, вошел в столовую, посмотрел на них и сказал:
— Я собираюсь жениться.
Все замерли с такими выражениями на лицах, будто он выбил окно.
— Что ты собираешься?! — воскликнула тетя.
— Жениться на Алисе Джейн Белларди, — твердо сказал Джек.
— Поздравляю, — сказал дядя Дэйм, глядя на жену. — Но… Не слишком ли рано, сынок? — Он закашлялся и снова посмотрел на жену. — Да, да, я думаю, что немножко рано. Не советовал бы тебе так спешить.
— Дом в ужасном состоянии, — сказала тетя Розалия. — Нам и за год не привести его в порядок.
— Это я уже слышал от вас. И в прошлом году, и в позапрошлом, — сказал Джек. — Но это МОЙ дом!
При этих словах челюсть у тети Розалии отвисла:
— В благодарность за все эти годы выбросить нас на улицу…
— Да никто не собирается вас выгонять! Не будьте идиоткой! — раздражаясь, закричал Джек.
— Ну, Розалия… — начал было дядя Дэйм.
Тетушка Розалия опустила руки:
— После всего, что я сделала…
В этот момент Джек понял, что им придется убраться. Всем. Сначала он заставит их замолчать, потом он заставит их улыбаться, а затем, чуть позже, он выбросит их, как мусор. Он не может привести Алису Джейн в дом, полный таких тварей. В дом, где тетушка Розалия не дает ему и шагу ступить, где ее детки строят ему всякие пакости, и где дядюшка (подумаешь, профессор!) вечно вмешивается в его жизнь своими дурацкими советами.
Джек смотрел на них в упор.
Это они виноваты, что его жизнь и его любовь складываются так неудачно. Если бы не они, его грезы о женском теле, о пылкой и страстной любви могли бы стать явью. У него был бы свой дом — только для него и Алисы. Для Алисы Джейн.
Дядюшке, тете и кузенам придется убраться. И немедленно. Иначе пройдет еще двадцать лет, пока тетя Розалия соберет свои старые чемоданы и фонограф Эдисона. А Алисе Джейн уже пора въехать сюда.
Глядя на них, Джек схватил нож, которым тетушка обычно резала мясо.
Голова Джека качается, и он открывает глаза. Э, да он, кажется, задремал.
Все это произошло две недели назад. Уже тогда, в такой же вечер был разговор о женитьбе, переезде, Алисе Джейн. Тогда же он и заставил их улыбаться.
Возвратившись из своих воспоминаний, он улыбается молчаливым фигурам, сидящим вокруг стола. Они вежливо улыбаются ему в ответ.
— Я ненавижу тебя! Ты, старая сука, — кричит Джек, глядя в упор на тетушку Розалию. — Две недели назад я не отважился бы это сказать. А сегодня… — Он повернулся на стуле. — Дядюшка Дэйм! Позволь сегодня я дам тебе совет, старина…
Он говорит еще что-то в том же духе, затем хватает десертную ложку и притворяется, что ест персики с пустого блюда. Он уже поел в ресторане — мясо с картофелем, кофе, пирожное, но теперь наслаждается этим маленьким спектаклем, делая вид, что поглощает десерт.
— Итак, сегодня вы навсегда уйдете отсюда. Я ждал целых две недели и все решил. Я задержал вас здесь так долго, потому что просто хотел присмотреть за вами. Когда вы окончательно уберетесь, я же не знаю… — в его глазах промелькнул страх, — а вдруг вы будете шататься вокруг и шуметь по ночам. Я этого не выношу. Не могу терпеть шума в доме, даже если Алиса въедет сюда…
Двойной ковер, толстый и беззвучный, действует на Джека успокаивающе.
— Алиса хочет переехать послезавтра. Мы поженимся.
Тетя Розалия зловеще подмигивает ему, выражая сомнение.
— Ах! — восклицает Джек, подскакивая. Затем, глядя на тетушку, он медленно опускается на стул. Губы его дрожат. Но потом он расслабляется, нервно смеясь.
— Господи, да это же муха.
Муха прерывает свой поход по извилистой, желтой щеке тети Розалии и улетает. Но почему она выбрала именно этот момент, чтобы помочь тетушке выразить недоверие?
— Ты сомневаешься, что я смогу жениться, тетушка? Думаешь, я неспособен к браку, любви и исполнению супружеских обязанностей? Думаешь, я мальчишка, несмышленыш? Ну ладно же! — Джек качает головой и с трудом успокаивается.
«Это же просто муха… А разве муха может выражать сомнение? Или ты уже не можешь отличить муху от подмигивания? Черт побери!»
Джек оглядывает всех четверых.
— Я растоплю печь. И через час избавлюсь от вас раз и навсегда. Поняли? Хорошо. Я вижу, что поняли.
За окном начинается дождь. Потоки воды бегут с крыши. Джек раздраженно смотрит в окно. Шум дождя он не может заглушить. Бесполезно было покупать масло, петли, крюки. Можно обтянуть крышу мягкой тканью, но дождь будет шелестеть в траве под окнами. Нет. Шум дождя не убрать… А сейчас ему, как никогда в жизни, нужна тишина. Каждый звук вызывает страх. Поэтому все звуки надо устранить.
Дробь дождя напоминает нетерпеливого человека, постукивающего в дверь костяшками пальцев…
Джека снова охватывают воспоминания — тот день, когда он заставил их улыбнуться…
Он тогда резал лежавшую на блюде курицу. Как обычно, когда семейство собиралось вместе, все сидели с постными скучными физиономиями. Если дети улыбались, тетя Розалия набрасывалась на них с яростью.
Ей не понравилось, как он держал локти, когда резал курицу. «Да и нож, — сказала она, — давно бы уж следовало поточить».
Вспоминая об этом, Джек смеется. А тогда он добросовестно поводил ножиком по точильному бруску и снова принялся за курицу. Затем посмотрел на их напыщенные, скучные рожи, и замер. А потом поднял нож и пронзительно завопил:
— Да почему же, черт побери, вы никогда не улыбнетесь?! Я заставлю вас улыбаться!
Он поднял нож несколько раз, как волшебную палочку и — о чудо! — все они заулыбались!
Джек резко поднимается, проходит через холл на кухню и оттуда спускается по лестнице в подвал. Там большая печь, которая обогревает дом.
Джек подбрасывает уголь в печь до тех пор, пока там не забушевало мощное пламя.
Затем он идет обратно. Нужно будет позвать кого-нибудь прибраться в пустом доме — вытереть пыль, вытрясти занавески. Новые восточные ковры надежно обеспечат тишину, которая будет так нужна ему целый месяц, а может, и год.
Он прижимает руки к ушам. А что, если с приездом Алисы Джейн в доме возникнет шум? Ну какой-нибудь шум, где-нибудь, в каком-нибудь месте?
Джек смеется. Ерунда! Такой проблемы не возникнет. Нечего бояться, что Алиса привезет с собой шум. Это же просто абсурд! Алиса Джейн даст ему земные радости, а не бессонницу и жизненные неудобства.
Он возвращается в столовую. Фигуры сидят в тех же позах, и их безразличие нельзя объяснить невежливостью.
Джек смотрит на них и идет к себе в комнату, чтобы переодеться и подготовиться к прощанию. Расстегивая запонку на манжете, он поворачивает голову и прислушивается.
Музыка. Джек медленно поднимает глаза к потолку, и лицо его бледнеет.
Наверху слышится монотонная музыка, которая вселяет в него ужас: будто кто-то касается одной струны на арфе. И в полной тишине, окутывающей дом, эти слабые звуки кажутся грозными, словно сирена полицейской машины.
Дверь распахивается от удара его ноги, как от взрыва. Джек бежит наверх, а перила винтовой лестницы, будто полированные змеи, извиваются в его пальцах. Сначала он, разъяренный, спотыкается, но потом набирает скорость, и, если бы перед ним внезапно выросла стена, он не отступил бы, пока не разодрал бы о нее пальцы в кровь.
Он чувствует себя, словно мышь в колоколе. Колокол гремит, и от грохота некуда спрятаться. Это сравнение захватывает Джека. А звуки все ближе, ближе.
— Ну погоди! — кричит Джек. — В моем доме не должно быть никаких звуков! Вот уже две недели! Я так решил!
Он врывается на чердак.
Облегченно вздыхает, потом истерично смеется.
Капли дождя падают из отверстия в крыше в высокую вазу для цветов, которая усиливает звук, словно резонатор. Одним ударом он превращает вазу в груду осколков.
У себя в комнате он надевает старую рубашку и потертые брюки и довольно улыбается. Нет музыки! Дырка заделана. Ваза разбита. В доме снова тихо. О, тишина бывает самых разных оттенков…
Есть тишина летних ночей. Строго говоря, это не тишина, а наслоение арий насекомых, скрип колпаков уличных фонарей, шелеста листьев. Такая тишина делает слушателя вялым и расслабленным. Нет, это не тишина! А вот зимняя тишина — гробовое безмолвие. Но она преходяща, и исчезает с приходом весны. И потом она как бы звучит внутри самой себя. Мороз заставляет позвякивать ветки деревьев и эхом разносит дыхание или слово, сказанное глубокой ночью. Нет, об этой тишине тоже не стоит говорить!
Есть и другие виды тишины. Например, молчание двух влюбленными, когда слова уже не нужны… Щеки его покраснели, и он закрывает глаза. Это наиболее приятный вид тишины, правда тоже не совсем полный, потому что женщины всегда все портят: просят прижаться посильнее или наоборот, не давить так сильно. Он улыбается. Но с Алисой Джейн этого не будет. Он уже это пробовал. Все было прекрасно.
Шепот. Слабый шепот.
Да, о тишине… Лучший вид тишины постигаешь в себе самом. Там не может быть хрустального позвякивания мороза или электрического жужжания насекомых. Мозг отрешается от внешних звуков, и начинаешь слышать, как кровь пульсирует в висках.
Шепот.
Джек качает головой:
— Нет и не может быть никакого шепота в моем доме!
На его лице выступает пот, челюсть опускается, глаза напрягаются.
Он слышит шепот!
— Говорю тебе, я женюсь, — вяло произносит Джек.
— Ты лжешь, — отвечает шепот.
Его голова опускается, подбородок падает на грудь.
— Ее зовут Алиса Джейн, — невнятно бормочет Джек пересохшими губами. Один его глаз начинает дергаться, словно подавая сигналы невидимому гостю. — Ты не можешь заставить меня не любить ее. Я действительно люблю Алису Джейн.
Шепот.
Ничего не видя перед собой, он делает шаг и чувствует струю теплого воздуха у ног. Воздух выходит из решетки вентилятора.
Так вот откуда этот проклятый шепот!
Когда Джек идет в столовую, он ясно слышит стук в дверь. Он замирает.
— Кто там?
— Господин Джек Дюффало?
— Да, я.
— Открывайте.
— А кто вы?
— Полиция, — отвечает тот же голос.
— Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать!
— Нужно поговорить с вами. Звонили ваши соседи. Они уже недели две не видят ваших родственников, а сегодня слышали какие-то крики.
— Все в порядке, — отвечает Джек.
— В таком случае, — продолжает голос за дверью, — мы убедимся в этом сами и уйдем. Открывайте.
— Мне очень жаль, — Джек отступает назад, — но я устал и очень голоден. Приходите завтра. Тогда я поговорю с вами, если хотите.
— Мы вынуждены настаивать, господин Дюффало. Открывайте!
В дверь стучат. Не говоря ни слова, Джек отправляется в столовую. Там он садится на стул и говорит, сначала медленно, потом все быстрее:
— Шпики у дверей. Ты поговоришь с ними, тетя Розалия. Ты скажешь, что у нас все в порядке, чтобы они убирались. А вы ешьте и улыбайтесь, тогда они сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тетя Розалия? А теперь я должен сказать вам.
Неожиданно горячие слезы падают у него из глаз. Он внимательно смотрит, как капли расплываются, впитываясь в скатерть.
— Я не знаю никакой Джейн Белларди. И никогда не знал ее. Я говорил, что люблю ее и хочу на ней жениться, только для того, чтобы заставить вас улыбаться. Да-да, только поэтому. Я никогда не собирался заводить себе женщину и, уверяю вас, никогда не завел бы. Передайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, тетя Розалия.
Входная дверь трещит и распахивается от ударов. Слышится тяжелый топот. Несколько полицейских вбегают в столовую и замирают в нерешительности.
Старший поспешно снимает шляпу.
— О, прошу прощения. — Мы не хотели испортить вам ужин. Мы просто…
Шаги полицейских вызывают легкое сотрясение пола, и тела тетушки Розалии и дядюшки Дэйма падают на ковер.
Теперь видно, что горло у всех четверых перерезано полумесяцем — от уха до уха. И от этого кажется, что на их лицах застыли зловещие улыбки.