Рассказ звонок из прошлого

Два моста одной реки Из воспоминаний нашего земляка Новосёлова Евгения Дмитриевича

История низководного моста

Исторически сложилось так, что тракт Киров-Уржум прошел через реку Вою у Чащино. Поэтому низководный мост был построен давно, истинных сведений о его первоначальном строительстве не найдено. А во время ледохода низководный мост убирали, спускали на воду лодочный паром.

Но весной 1932 года река разлилась так широко, что достигла домов по улице Первомайской. В родительскую субботу под Пасху женщины деревни отправились на кладбище и в церковь. Возвращаясь назад, они подошли к парому. Бывший моряк Константин Васильевич Кочкин, управлявший переправой, попросил женщин подождать, так как паром уже был нагружен. Но женщины решили, что ждать они не могут, и заполнили паром. В результате перегруза паром затонул. В той трагедии погибло более тридцати человек.

Позднее, весной военного 1942-го года, как поведала Е.Д. Новоселову Анастасия Алексеевна Лукина, шестеро колхозниц — А.А. Лукина, А.А. Небогатикова, А.П. Небогатикова, Н.А. Кочкина, О.А. Кочкина и Е.С. Лялина — убирали и строили низководный мост. «Нам старичок-председатель выделил двух лошадей, и мы, разбирая мост со средины, вывозили на правый и левый берег Вои перила и прогоны моста, укладывая их по порядку, — рассказывала А.А. Лукина. — Руководил нами председатель колхоза имени Сталина Михаил Иванович Лялин. У него был деревянный угольник, ножовка, длинная мерка, стамеска и черный карандаш за ухом. Работали мы по 12 часов. никто не курил. дня три мы мост разбирали, за неделю собирали. Сваи вручную забивали с лесов, поднимали сосновую «бабу» и ударяли ею по свае, пока она не переставала заметно уходить в дно реки». На вопрос Евгения Дмитриевича о том, где Анастасия Алексеевна проживает, она ответила: «В кирпичном доме у лога, да Вы знаете мою дочь, она учительница — Малинина Тамара Николаевна». Было это в конце семидесятых годов, и вскоре А.А. Лукина, эта героическая женщина, ушла из жизни. А низководный мост по-прежнему убирают и собирают каждую весну.
 

Даешь высоководный капитальный мост!

В 1958 году в 214 дорожном эксплуатационном участке (ДЭУ), отвечающем за состояние республиканского тракта Киров-Вятские Поляны по Нолинскому району, было решено построить на реке Вое у деревни Чащино деревянный мост для круглогодичного проезда автотранспорта. Начальником ДЭУ № 214 тогда был Головин Александр Алексеевич, главным инженером — Чулкин Валентин Васильевич. Проект строящегося моста разработали специалисты Кировавтодора. Была создана бригада плотников-мостовиков: А.П. Селюнин, А.Г. Максимов, братья Павел и Егор Шибановы, В.И. Митрофанов, Я. Одегов, А. Бояринцев, И. Ковальногих, П. Боков. Мастерами были В.М. Жуков и В.Я. Первунин.

— Мост строили четыре года, — рассказал нам Е.Д. Новоселов. — Под основание русловых опор были выкопаны котлованы размером 10 на 3 м и глубиной 3 м. В проекте была запланирована забивка 60 свай под каждую опору на глубину 6 м, при забивании же сваи пошли только до 4 м, а дальше попал плотный известняковый слой. Пока согласовывали и изменяли документацию, строительство затянулось. Котлован от воды и грязи приходилось ведрами и лопатами зачищать от ила.

Работа по заливке котлована бетоном тоже была очень тяжелой и трудоемкой. На заливку одной опоры уходило более 600 т бетона.

Мост был пущен в экплуатацию в 1962 году и прослужил всего 9 лет, в 1971 году его закрыли для транспорта, так как соединения деревянных деталей подгнили, он начал оседать, да и не был он расчитан для машин большой грузоподъемности. Только пешеходы могли пользоваться мостом.

Опять пришлось строить низководный мост и каждой весной убирать его. В конце марта 1975 года перед разливом, не предупреждая заречные организации, нолинские дорожники сдернули деревянное пролетное строение с опор обоих мостов. Таким образом, в тот год на время ледохода Чащино и Нолинск были разделены рекой.
 

Что нам стоит мост построить — нарисуем, будем жить!

— Я тогда был инженером «Сельхозтехники», — продолжил свой рассказ Евгений Дмитриевич. — Передо мной встала задача: как переправить рабочих на смену? Вечером вспомнил, как в турпоездке по Кавказу проходил по подвесному мосту через горную реку Баксон. Но там был один пролет, а здесь — трехпролетный переход. С этой идеей я, взяв длинную лестницу и рулетку, тщательно вымерял ширину опорных подушек и длину пролетов. Получалось: береговые по 22 м, а центральный — 33 м.

— Потом я поехал в дорожный участок, чтоб ознакомить со схемой перехода главного инженера В.В. Чулкина. Он дал мне справочник сельского дорожного строителя, и при помощи него мы подобрали размеры береговых якорей, которые должны были удерживать подвесную систему и диаметр несущего троса. Валентин Васильевич выделил мне также экскаватор и двух рабочих для копки ямы под береговые якоря.

— Мы договорились с инженером, что рабочие «Сельхозтехники» будут варить каркасы для якорей, а заливать конструкции бетоном будем мы на левом берегу, а дорожники — на правом берегу, так как проезда по льду уже не было. По приезду на работу я ознакомил со схемой моста управляющего Николая Федоровича Жукова и согласовал с ним строительство. В то время «Сельхозтехника» была самой сильной и технически оснащенной организацией района, в ней трудилось порядка 330 человек.
 

Дело мастера боится!

— К вечеру того же дня были залиты бетоном оба якоря, — вспоминает Е.Д. Новоселов. — На следующий день я поручил изготовление центральных порталов рабочим нашей центральной мастерской, а двух береговых порталов — рабочим участка механизации животноводческих ферм. В столярном цехе изготовили продольные брусья длиной 5 м и поперечные доски настила будущего моста. На складе имелся достаточный ассортимент металлопроката, из Кирова привезли 100 м троса, больше достать не смогли. Токари и кузнецы делали хомуты для крепления тросов к порталам.

— На третий день с утра четверо физически крепких рабочих (я в том числе), погрузив порталы и взяв веревку, поехали на берег. Возглавлял нашу бригаду «богатырь» Николай Сырохватов. Протащив порталы по льду, мы подняли их и втащили на опоры. Затем протянули трос по опорам, закрепив один конец, добиваясь наименьшего провисания, и закрепляли его хомутами. Один трос был готов, второго не было. На берег приехал управляющий и сообщил, что меня вызывают в Киров в областное дорожное управление с чертежами подвесного перехода, чтобы утвердить конструкцию, а чертежей у меня не было, только схемы.

— С работами нужно было торопиться — лед на Вое посинел и начал пучиться. К двум часам ночи я сделал чертежи, один — общий вид, второй — деталировка. Я привез их в Киров. В областном управлении комиссию возглавлял начальник управления Леонид Иванович Изместьев. Защита проекта прошла успешно, обговорили порядок монтажа подвесного моста и проект утвердили.

— Остаток дня и всю ночь шел дождь, что никак не входило в наши планы. Утром мы по доске перешли на лед, так же и сошли на берег. Река прибывала. Строительство стало под большим вопросом. Мы только успели протянуть многожильный алюминиевый провод по порталам, как лед начал трогаться, и нашу лестницу уронило.

— Мы узнали, что в Медведских судоремонтных мастерских есть нужный нам трос. Я позвонил в Медведок и получил отказ, так как трос был инвентарный. Тогда я связался с первым секретарем райкома партии П.А. Набоких, он был человек резкий в острых вопросах, поэтому вскоре последовал звонок из райкома, чтобы мы ехали за тросом. В это время привезли комплект подвесок на береговой пролет, мы их разложили по размеру, чтобы не спутать при монтаже. «Летучка» из СХТ привезла трос. Монтажники надежно прикрепили трос к проводу, добровольные помощники с городского берега по команде осторожно потянули за провод наш трос — так конец троса был перетянут на другой берег.

— Подъехал трактор, зацепил за петлю трос и стал осторожно натягивать. Оба троса выровнялись, мы с монтажниками приступили к работе: подвешивали первые два бруса на подвески, которые по тросам проталкивали рейкой на 5 м. Я закреплял подвески с одной стороны, напарник — с другой. За нами сразу двигались плотники, прибивая гвоздями поперечные доски настила к брусу с зазором в 1 см для слива дождя и проваливания снега. У нас монтаж пошел быстро, я еще успевал взглянуть на четырех рыбаков на прибрежной льдине, у них, видимо, дело тоже шло хорошо.

— Продвигали следующие два бруса на подвесках, за ними широкую доску длиной 6 м, и мы к середине дня были на второй опоре моста. Еще раз выравнивали при помощи трактора провисание тросов и надежно закрепили их к порталу. Я взглянул на рыбаков, они тоже усердствовали в ловле. Конец их льдины уже разворачивался к руслу реки, я закричал им. они забегали по льдине, как зайцы. Один разбежался и прыгнул на снег, но провалился в воду по пояс. Тут льдина уперлась в противоположный берег, и остальные трое рыбаков сбежали с льдины сухими. Я мысленно зачислил четыре спасенные души на свой счет.

— После перерыва на обед мы привезли приготовленные подвески центрального пролета, выровняли при помощи трактора провисание троса и начали монтаж центрального пролета, к концу дня дошли до его середины. Заказали плотникам два пятиметровые трапа с перилами для удобства захода на мост и выхода с него, опутали береговой портал алюминиевым проводом, чтобы ночью никто не зашел на мост, и поехали домой.
 

Мост соединил берега

— На шестой день мы продолжили монтаж центрального пролета. День выдался солнечный. Мы сняли телогрейки. вода значительно прибыла, поэтому чувства страха высоты не было. настроение было хорошее: мы приближались к третьей опоре моста. Напарник привертывал только последние брусья, но так как до троса он не доставал, я двумя ключами (на 17 и на 22), обняв подвеску, затягивал гайки зажима троса. В это время перевозили через реку людей на лодках. Одна старушка, увидев меня в таком положении, качающегося на брусе на одной ноге, сильно испугалась и с криком «ой» накинула себе на голову пустую корзину. Я захохотал, выронив ключи в воду, сам чуть не упал. Пришлось брать ключи с «УАЗа» под честное слово, что вечером верну.

К обеду мы были на третьей опоре. Монтажников отпустил на обед, а сам с трактористом выравнивал провисание троса последнего, третьего пролета. После обеда закончили монтаж, подвески уже были расположены на берегу. Часа за два справились и с ними, вышли на свой берег. Я поблагодарил тракториста за четкую работу и отпустил его домой. мы с монтажниками натянули алюминиевый провод в двух уровнях вместо перил.

На берегу нас ждал трактор с флягами молока. бригада из четырех человек во главе с главным инженером хозяйства А.А. Малышевым стала перетаскивать тяжелые фляги по новому пешеходному мосту. и так дня два-три, пока не пробили дорогу в толстом слое снега колхозным бульдозером к Перевозской ГЭС.

Впервые за неделю плотники и монтажники вовремя ушли домой. А в субботу управляющий «Сельхозтехники» собрал бригаду плотников и они, работая вместе с ним, за выходные соорудили перила моста. За строительство моста управляющий Николай Федорович Жуйков, нарушая финансовую дисциплину, премировал меня аж на 50 рублей! К тому же, хотя мост я строил как времянку, прослужил он до 1993 года, после чего был переделан на балочный. Но это уже совсем другая история…

Фото из личного архива Е.Д. Новосёлова.

Источник

Сергей Тимофеев

26.10.2021

Выставка «Звенящий след» Павла Отдельнова, «реконструкция засекреченной советской катастрофы», стала ключевой точкой 6-й Уральской международной биеннале

«Слово “звенеть” на языке атомщиков означает звуковой сигнал, которым счётчик Гейгера оповещает о повышенном радиационном фоне. Радиация выделяется в процессе распада атома. Она невидима, её нельзя почувствовать и узнать о ней без специальных приборов, при этом она может оказывать разрушающее воздействие на природу и человека. Новые виды оружия и угроза ядерной войны стали той страшной силой, которая в ХХ веке оказала решающее влияние на политическую карту мира, разрушала и заставляла строиться новые города. За обладание этой силой в середине прошлого столетия была заплачена огромная цена. След атомного ХХ века остаётся звенящим до сих пор». 

Переселенцы. 2021. Фрагмент экспозиции

Так начинается вступительный текст к выставке российского художника Павла Отдельнова «Звенящий след», посвящённой истории и последствиям советского Атомного проекта на Южном Урале. Выставка – спецпроект открывшейся в начале октября 6-й Уральской биеннале, традиционно поднимающей наиболее экзистенциальные темы и проблематики постиндустриального общества и активно осмысляющей историю ХХ века. Многие из тех, кто побывал на выставке, называют её самой сильной и самой пронзительной экспозицией нынешней биеннале. Получается, что её эпицентр расположен не в Екатеринбурге (собственно «метрополии» биеннале), а в рассекреченном посёлке Сокол (в 140 км).

«Маршрут выставки – 21 комната в общежитии Лаборатории “Б” 9-го управления НКВД СССР. В каждой – свои артефакты, инсталляции и свидетельства коллективной памяти. Вот березовый спил, на годовых кольцах которого можно обнаружить поражённый участок – год радиационной катастрофы. Вот банка из-под шоколада, выдававшегося за вредность сотрудникам “Маяка”. Вот перечень расселённых деревень и десятки обезличенных портретов как иллюстрация общего горя, охватившего людей в зоне радиации…», – пишет посетившая Сокол Ольга Чудинова.

Из серии «Переселенцы». 2021

Павел Отдельнов темой «следов ХХ века» интересуется не впервые. Он родился в городе Дзержинск и именно ему посвятил свой проект 2016 года «Белое море. Чёрная дыра» – историко-художественное исследование истории города с помощью живописи, документального кино и других медиа. В имени проекта – сочетание названий двух расположенных вблизи города объектов, оставленных советскими предприятиями химической промышленности, – шламонакопителей «Белое море» и «Чёрная дыра». А в 2019-м он выставил «Промзону», где пейзажи заброшенных зон бывшего производства сочетались с найденными предметами – артефактами реальности экологически токсичных пространств. В своей рецензии на неё, опубликованной на Arterritory, Сергей Хачатуров писал: «Уроженец Дзержинска Павел Отдельнов помнит постепенный распад советской социальной, политической и экономической утопии на примере судьбы больших химических заводов города. Отец художника прошёл путь от мастера до директора химического завода Дзержинска. Потому все нюансы жизни и труда в засекреченном городе Павел Отдельнов знает доподлинно. А свои работы он сопроводил беспощадно честными рассказами отца о случаях на химическом производстве».

Проект вызвал большую международную реакцию, и, может быть, совсем не стремясь к этому, Павел получил статус эксперта по проблематике индустриально отравленных территорий вблизи Дзержинска. В нашем разговоре он упоминал о том, что по этому поводу общался и с нижегородским губернатором. Наверное, это происходит потому, что выставки-исследования Павла Отдельнова очень точно, очень верно сконструированы, в них живопись (а именно как живописец и автор индустриальных пейзажей начинал Павел) очень продуманно работает с другими медиа, с артефактами, с личными историями, позволяя преподносить, казалось бы, абстрактные сюжеты на предельно личном, обращающемся к зрителю напрямую уровне. И «Звенящий след» в посёлке Сокол – не исключение, а, возможно, наиболее впечатляющий проект в этой «серии».

Отчасти это и потому, что он выставлен в пространстве, которое само по себе – историческое свидетельство, само по себе и картина, и рама. Поэтому работать с ним надо было максимально тонко, как бы проявляя то, что уже заложено в самих стенах, что уже «звенит» в них.

Павел Отдельнов на выставке «Звенящий след». Фото: Анна Марченкова

Павел, а как всё начиналось? Вы давно интересуетесь Атомным проектом?

Куратор программы резиденций Уральской биеннале Володя Селезнёв написал мне, что есть такое место и есть история, которую можно было бы поднять и рассказать.

– А что за история? О чём?

– Уральский атомный проект. Закрытые города, Восточно-уральский радиоактивный след…

Я сначала думал отказываться, потому что посмотрел, где это на карте – туда и не доехать толком. И что в общем-то ничего об этом не знаю. До этого у меня была «Промзона», но там у меня был свой вход в тему: родители, бабушки, все что-то мне рассказывали, знакомили с другими людьми, которые о чём-то знали. В конце концов я мог пролезть на территории бывших производств через дырку в заборе и увидеть эти территории своими глазами… А здесь у меня не было вообще никаких точек входа. Поэтому я подумал, что лучше отказаться. Я начал читать тематическую литературу, и это было настолько интересно, что я стал об этом думать всё время. Прошла неделя, другая, месяц, и я понял, что я всё время в поиске визуальных метафор описанных в книгах событий. Огромные территории, заводы и города, множество задействованных людей. Страшные катастрофы, которые там происходили: сброс высокорадиоактивных отходов в реку Теча в 1949–1952 годах, потом взрыв 1957 года, самая большая радиоактивная авария того времени. А ещё позже, в 1967 году – распыление радиоактивных отходов озера Карачай. Множество людей оказались пострадавшими, многие продолжают жить с последствиями этих событий.

Я вдруг понял, что всё больше погружаюсь в эту тему и теперь не смогу не сделать этот проект, даже понимая, что его мало кто увидит. И это сложная и даже опасная тема: вряд ли кто-то из условного Росатома обрадуется, что я берусь рассказывать истории, которые им, возможно, не очень бы хотелось транслировать.

Котлован. 2021

Котлован. 2021. Фрагмент

Мне показалось, что это такое обретение голоса для тех, кто был абсолютно не слышим и чьи истории никому не известны. Поэтому этот проект оказался очень важен для местного сообщества – ведь это возможность сказать, что всё это было, что это было важно для этих людей и для их потомков и что влияние этих событий продолжается по сегодняшний день.

Весной я приезжал в Екатеринбург, где открыл выставку «Русское нигде», а потом оттуда поехал в резиденцию в посёлок Сокол. В Екатеринбурге мы вместе с Ильёй Шипиловских, директором арт-галереи Ельцин-центра, выступали по радио и несколько раз призывали людей, которые что-то знают о событиях 1957 года, тех, кто были ликвидаторами и тех, кто оказался в числе переселенцев, поделиться, рассказать об этом. Однако в назначенный день никто не пришёл и даже не позвонил на названные в эфире телефоны. А сейчас, когда выставка в посёлке Сокол открыта, она для многих стала поводом поговорить о том, о чём обычно молчали. Почему так произошло? Я думаю, потому что у этих событий появились образы, визуальные метафоры, которые запоминаются и рядом с которыми может появиться чьё-то воспоминание, рассказ, чья-то личная история. Моя выставка стала поводом для того, чтобы люди встречались и вспоминали. Многие приезжают на выставку по несколько раз и привозят детей. Но не так просто найти визуальную метафору тому, что по определению невидимо. Радиацию нельзя увидеть или потрогать.

ВУРС. 2021. Инсталляция

Авария 1957 года, когда в результате взрыва ёмкости с радиоактивными отходами поднялось облако и накрыло гигантскую территорию в 23 тысячи км², мне сразу представилась как ожог на карте. С этой территории выселили жителей, а их дома и хозяйственные постройки сожгли. И я подумал, что лучшей визуальной метафорой этой аварии будет такой выжженный след на стене. Мы с Алексеем Липатниковым, нынешним владельцем здания, где проходит моя выставка, пробовали разные способы, как прожечь стену, в итоге выбрали газовую горелку. Благо Алексей – бывший пожарный, и он принял меры, чтобы не устроить пожар.

Получился след, уходящий на северо-восток: он тогда дошёл до Тюменской области. Сама стена бывшего общежития с осыпающейся штукатуркой стала подобием карты.

В том же здании я нашёл часы как раз второй половины 1950-х годов и, конечно, использовал их для инсталляции: они показывают время, когда случилась авария 29 сентября 1957 года – 16 часов 22 минуты. Это время, когда минутная и часовая сливаются в одну линию.

16:22. 2021. Инсталляция 

А что это вообще за здание?

Здание было построено по проекту архитектора Голубева в 1930-х годах, первоначально это был санаторий для сотрудников НКВД. Туда в 1947 году заселили учёных, которые работали над советским атомным проектом. Немецких учёных, вывезенных из побежденной Германии, где они уже занимались этой темой. Советских учёных из числа заключённых, у которых там было что-то вроде «шарашки». И молодых советских специалистов, которые были наняты на работу. Лаборатория «Б» просуществовала там до 1955 года, затем до середины нулевых здание было общежитием, роддомом и больницей.

В последнее время его нынешний владелец устраивал там лазертаги и проводил квесты. Например, когда в полной темноте с фонариком несколько часов бродишь по коридорам и подвалам в поисках выхода, а вокруг с потолка свисают разные паутины, ботинки и окровавленные части тел. А в самый неожиданный момент со страшным криком сам хозяин выскакивает из-за угла. Такие довольно брутальные развлечения. 

Когда я вернулся из резиденции в Москву, мне часто снились кошмары. В одном из снов я как будто прихожу в похожее здание на чью-то выставку, и мне говорят, что время закрываться, но если очень хочешь посмотреть, то у тебя будет целая ночь – ходи здесь один сколько хочешь. И вот я иду по зданию – а там множество комнат и очень темно. Но когда глаза постепенно привыкают к темноте, я вижу, что все комнаты заполнены мёртвыми людьми, лежащими вповалку. И так жутко от этого – господи, ещё так долго до утра!

В комнатах бывшего общежития на стенах остались полки, бесконечные вбитые гвозди, обои разного времени – советские и уже 1990-х годов. Мы всё это снимали, иногда вместе со штукатуркой. Когда я слой за слоем сдирал со стен старую краску, у меня было ощущение, что я работаю археологом. Где-то удалось докопаться до слоёв того времени, когда в комнатах жили сотрудники лаборатории. Там сохранилась накатка – орнамент и необычные цвета самих стен…

Здание бывшего санатория для сотрудников НКВД, в котором проходит проект «Звенящий след»

Кажется, что ваши работы выглядят там как нечто, что, возможно, проявилось само собой – в ходе времени. Как будто надо было сделать не целый шаг, а буквально полшага, чтобы они все «проступили», вышли на поверхность. Как будто они там всегда были, «под штукатуркой».

Да, я совсем не хотел загромождать эти комнаты своими работами, хотелось, чтобы заговорили сами стены. 

История, которую я рассказываю в первом коридоре, начинается с первого тестового атомного взрыва в истории человечества – 16 июля 1945 года в американской пустыне Аламогордо. Потом идёт история двух городов, двух заводов, хэнфордского и построенного во многом по его подобию озёрского (предприятия «Маяк» в Челябинской области). Затем зал «Котлован» – об истории строительства первого советского атомного реактора. Следом несколько залов я посвятил теме секретности. Это, например, истории про то, как в целях конспирации менялся язык атомщиков. Я нашёл словарик, составленный по воспоминаниям людей, работавших в этой самой Лаборатории «Б», и воспроизвёл этот глоссарий на стенах.

В следующей комнате – отрывки из писем, которые жители закрытых городов (в основном военнослужащие) писали своим близким. Эти письма были цензурированы за то, что там содержалась секретная информация. Цитаты из них были опубликованы в сборнике рассекреченных архивных материалов. Я переписал на стены несколько таких цитат. В них закрытый город Челябинск-40 (Озёрск) предстаёт каким-то фантастическим местом, где «живут одни фраера», они покупают себе «победы-машины», зарабатывают огромные деньги и работают всего пару часов в день в подземных заводах. Но завидовать им не стоит, потому что они за это платят своим здоровьем и жизнью. Всё это кажется чем-то невероятным, однако значительная часть изложенной в переписке информации вполне достоверна. Люди, которые работали на атомных производствах, получали спецобеспечение и спецпитание, за что их называли «шоколадниками».

Шоколад. 2021. Фрагмент экспозиции

Мне хотелось, чтобы эти истории как будто бы рассказывали сами стены. Я от руки переписал цитаты из этих цензурированных писем. Для того, чтобы добиться максимально нейтрального и отстранённого почерка, я специально купил школьные прописи и отрабатывал каллиграфию, прежде чем писать на стенах.

В зале, посвящённом городам, которых нет на карте, есть довольно подробная советская карта, где нет никакого Челябинска-40 (Озёрска), нет производственного объединения «Маяк», а есть смешанный лес, нежилая деревня и пионерлагерь. Напротив этой карты – снимок, сделанный со спутника американцами в 1960-х годах, тоже рассекреченный. И на этом снимке видно каждую трубу секретного завода, каждое небольшое строение. И я их помещаю друг напротив друга.

Нет на карте. 2021. Фрагмент экспозиции 

У вас не сложилось впечатления, что, может быть, люди сначала не очень хотели говорить, потому что им кажется, что прошлое само по себе отравлено, радиоактивно?

У меня ощущение, что оно не закончилось – оно продолжается и сейчас, так же как, например, продолжаются последствия сброса радиоактивных отходов в реку Теча. На открытие выставки приехала одна женщина из села Татарская Караболка – единственного не выселенного из зоны ВУРС (или самого близкого к ней). Она расплакалась: так её растрогало, что я говорю о вещах, которые касаются непосредственно её, её семьи и её соседей. А потом она прислала мне ссылку на телепередачу, где она рассказывает о своей соседке, у которой слоновья болезнь. Это когда ноги превращаются в столбы невероятной толщины. На это больно смотреть. Мама этой бедной женщины была ликвидатором аварии 1957 года. И действительно, последствия часто касаются не самих людей, а их потомков – детей и внуков, потому что генные мутации, вызываемые облучением, могут передаваться по наследству. Поэтому сказать, что «Звенящий след» звенит в только прошлом, конечно, неправильно. Последствия ядерной гонки ХХ века так или иначе отзываются и сегодня.

И понятно, почему так происходило, почему недостаточно заботились о ядерной безопасности. Для людей, которые жили в конце 1940-х – начале 1950-х, только-только закончилась одна страшная война и казалось, что вот-вот начнётся следующая, которая будет ядерной. Поэтому надо как можно быстрее создать своё оружие, чтобы был паритет, чтобы было чем ответить в случае нападения. И в этом была самоотверженность, люди готовы были идти на смерть – первые атомщики работали практически в режиме военного времени. Действительно, многие из них получили дозы, несовместимые со здоровьем и даже с жизнью. В конце 1940-х – начале 1950-х не было должного внимания к технике безопасности. Когда стержни в каналах реактора спекались, их извлекали практически вручную. Недостаточно думали и о потенциальной опасности отходов, о радиоактивном заражении водоёмов. Во многом копировали американский опыт, а там в те годы тоже не слишком заботились об экологии: в Хэнфорде сбрасывали высокорадиоактивные отходы в реку Коламбия.

Глядя на них, решили, что утилизация в водную систему реки Теча – логичное и простое решение проблемы отходов.

Переселенцы. 2021. Фрагмент экспозиции

То есть это не чисто советский подход? 

Да, и там, и тут очень похожие проблемы. Есть замечательная книжка – американская исследовательница Кейт Браун сравнила города Хэнфорд и Озёрск. Как бы существующие друг напротив друга максимально удалённые полюса плутониевого мира. Браун назвала книгу «Plutopia» и написала о том, как возникали плутониевые города, что они представляли собой как социум, какие там были проблемы, какое было соцобеспечение, как они жили в режиме закрытости. Она находит очень много параллелей, и читать это очень интересно. Жаль, что книга до сих пор не переведена.

Параллели есть и в испытаниях над животными. Например, меня поразило, что в самом первом атомном реакторе был биоканал, куда опускали собак, чтобы они получали экстремальные дозы облучения. Таким образом изучали воздействие радиации и на человека. Известно, что радиация воздействует на организм собаки почти так же, как на человеческий.

У американцев была целая ферма, где специально выращивали выносливых охотничьих собак биглей, чтобы ставить на них радиоактивные опыты.

В книге Кейт Браун говорится о людях, живших в резервациях возле реки Коламбия. Они уверены, что над ними ставили опыты. Так же как, например, жители села Муслимово на реке Теча говорили, что у них каждый год берут анализы крови, регулярно кладут на обследование. И тут, и там люди считают, что их использовали как материал для изучения.

Муслюмово. Дом быта. 2021

Это, наверное, настоящий художественный вызов – визуализировать то, что невидимо – излучение…

Да, радиацию невозможно увидеть. При этом есть укоренившиеся в языке атомщиков значения слов «чисто» и «грязно». Эти слова ключевые для того, чтобы понять, можно ли где-то находиться или нет. Одна бывшая сотрудница ПО «Маяк» вспоминала, что когда произошла авария, пришёл дозиметрист, замерил уровни радиации во всех помещениях и расчертил на зоны, где можно находиться, а где нельзя. И если можно – то сколько часов. Я привожу на выставке это воспоминание, и в этой же комнате на одной её половине висит картина, на которой через трафарет написано слово «чисто», а на другой – «грязно». И посетитель заходит на «чистую» половину и у него есть выбор – поверить этому или нет, заходить в «грязное» пространство или остаться там, где «чисто». Конечно, это не столько провокация, сколько попытка подтолкнуть к осознанию, что любое пространство, в котором ты находишься, может оказаться «грязным», но об этом не узнаешь без специальной аппаратуры.

Эта же женщина рассказывала, что им выдали индивидуальные дозиметры – для того, чтобы понять, сколько они набрали рентген. А через много лет, уже в 1989 году, она узнала, что эти дозиметры никто не проверял, что они просто где-то лежали. Потому что пришлось бы менять персонал, переводить сотрудников на другие участки. Я нашёл несколько таких дозиметров в заброшенном здании опытной научно-исследовательской станции и выставил их в той же комнате.

Полярное сияние. 2021. Инсталляция. Фрагмент экспозиции 

Там же было ещё свечение, вызванное взрывом и радиацией, и в официальных средствах массовой информации рассказывалось, что это такое редкое полярное явление… 

В некоторых случаях радиация всё же может вызывать видимые глазом эффекты. Например, так называемое свечение Вавилова-Черенкова.

Когда случился взрыв 1957 года, вокруг поднявшегося облака многие наблюдали необычное свечение красновато-голубоватых оттенков. Что-то подобное, кстати, видели и над взорвавшимся в Чернобыле реактором. Через неделю после аварии вышла статья «Полярное сияние на Южном Урале», где причину этого свечения объяснили как редкое в этих широтах полярное сияние. Что примерно раз в одиннадцать лет солнечная активность может вызвать подобное свечение, и его природу открыл ещё Ломоносов. Я нашёл эту статью в Ленинской библиотеке, отсканировал и распечатал во всю стену. А на неё спроецировал лазерную имитацию северного сияния.

Когда я жил в резиденции, мы с Алексеем ездили по зоне ВУРС, заезжали в урочища, оставшиеся от выселенных деревень. В урочище Юго-Конево я нашёл спилы берёз. И притащил огромное бревно, которое мы аккуратно распилили и отшлифовали. В том месте, где тёмная сердцевина спила, годовые кольца могут относиться к концу 1950-х. Но даже если потемнение вызвано другими причинами, эта берёза помнит аварию 1957 года. Я передоверил память этому свидетелю – берёзе. Кроме того, я написал большую картину с берёзовой рощей. Это тоже одно из последствий – в последующий после аварии год на несколько километров от взрыва по направлению ветра погибли все хвойные деревья. А берёзы оказались более стойкими.

Берёзы. 2021 

Всё равно получается, что то, о чём мы не очень хотим помнить, то, что мы забываем, так или иначе присутствует в этой среде – в растениях, в земле. Во всём, что есть вокруг. Зачастую нам кажется, что если мы чего-то не видим, то этого нет. Но ведь это совершенно не так. 

Конечно. Есть ещё такое место в закрытом городе Озёрск, о котором я тоже недавно узнал. Радиобиологический репозиторий тканей человека. Образцы тканей людей, которые подверглись воздействию аварии 1957 года или просто работали на «Маяке» и получили высокие дозы. Огромный архив, где собраны сотни тысяч образцов. Я подумал, что это можно представить как своего рода мемориал людям, которые посвятили себя и своё здоровье Атомному проекту. Я долго и безуспешно искал фотографии интерьеров этого репозитория. Я писал директору института, в котором находится репозиторий, писал его коллегам. Но бесполезно. В итоге я нашёл единственную фотографию, сделанную художником из Бельгии. Я с ним списался, и выяснилось, что он сам учёный и ездил в Москву на выставку, посвящённую проблемам радиобиологии. Он по совместительству ещё и художник и сделал об этом проект. И включил в него маленькую фотографию репозитория из какого-то буклета с конференции. Сам он там не был и ручаться, что это именно репозиторий, не мог. В результате я просто нарисовал некое хранилище по образцу других репозиториев – такое максимально обобщённое хранилище. Эта картина стала заключительной на моей выставке. Репозиторий как место хранения не только тканей людей, но и памяти о них и о той высокой цене, которую они заплатили за советский Атомный проект.

Репозиторий. 2021 

Насколько я понимаю, история индустриализации и технического прогресса в России, последствия этих процессов – для вас достаточно личная история, связанная с историей вашей семьи. Но есть ли надежда, что, благодаря таким проектам, как «Звенящий след» или «Промзона», ваши современники будут относиться к возможным последствиям более осторожно и ответственно?

Конечно, я надеюсь и верю, что в будущем отношение и к экологии, и к людям будет другим. Не такое, каким оно было в ХХ веке. Надеюсь, что рано или поздно придёт осознание того, что люди и окружающая нас природа – это не материал, не возобновляемый ресурс. 

В моём проекте «Промзона» о моём родном городе Дзержинск я говорил в том числе и об экологических проблемах промзоны. О шламонакопителях, свалках химических отходов, которые требуют ликвидации. Моим проектом о Дзержинске, мне кажется, я помог как-то актуализировать тему экологии, косвенно поспособствовать тому, что наконец началась ликвидация и этими объектами занялись. После выставки у меня был разговор с губернатором Нижегородской области, мы говорили об экологических проблемах, я поделился с ним тем, что узнал за время подготовки проекта. И сейчас я вижу, что он действительно старается многое сделать для улучшения ситуации…

Но, к сожалению, всё ещё нет достаточно строгого контроля за обращением с опасными отходами химических производств. Производители обычно думают о том, как сэкономить, а не о том, как минимизировать ущерб окружающей среде. 

Шар. 2021

Pu 239. Фрагмент экспозиции

Получается, что это всё ещё своего рода этический выбор для тех, кто принимает решения? Хочешь ли ты принести своему предприятию немедленную выгоду или мыслишь в иных масштабах… 

Да, конечно. Вроде бы уже давно закончился ХХ век. Но те же проблемы в отношении к человеку и к природе остались и сейчас. 

Поэтому выставка настолько актуальна. К сожалению.

Да, к сожалению. Но в Атомном проекте многое всё-таки поменялось в системе безопасности, учёта, контроля. Люди на производстве уже не подвергают себя такой опасности, как в начале 1950-х. И высокорадиоактивные отходы никто больше так не сбрасывает в ближайшую реку. Но сделанное в те годы остаётся с нами – например, озеро Карачай, в которое с 1950-х годов сбрасывали радиоактивные отходы, в нём по оценкам специалистов заключено два Чернобыля. К счастью, несколько лет назад его наконец полностью закрыли бетонными блоками и песком. Но через землю, через грунтовые воды оно неизбежно будет распространять всё больший ареал загрязнения вокруг себя. А время, которое некоторые радиоизотопы остаются активными и опасными, иногда измеряется десятками тысяч лет. Например, период полураспада плутония – это 24 тысячи лет. То есть спустя это невероятно долгое время он будет лишь в два раза менее активен. У других радиоизотопов этот период меньше: например, у стронция он около 30 лет. Заражение ВУРС обычно считают именно по стронцию: с момента аварии прошло уже два полных периода полураспада. Но, наверное, нужно десять периодов, чтобы эта территория стала полностью безопасной.

Введение

Цивилизация и технологии – реалии нашей современной жизни. Сейчас уже невозможно быть вне цивилизации и не пользоваться все растущими возможностями технологического прогресса. Человек и сам становится активным членом процесса, он плотно погружается в процесс, на него воздействуют, он воздействует на других. Чтобы быть готовым воспринять новое, нужно быть готовым разрушить то, что уже устарело. Это касается сегодня в первую очередь не материального, а установок человека, особенностей его мировоззрения, характера, устоявшихся привычек. Молодым это сделать легко, хотя и не всем, а вот поколение более старшее, куда сложнее воспринимает новинки в технологическом развитии человечества. Очистить себя от старого, чтобы получить новое, не получается иначе, как с большими усилиями, а кто добровольно желает терпеть лишения и трудности? Иногда это и вовсе невозможно.

Старшее поколение и даже будущее старшее поколение всегда будет консервативно относится к новым технологиям и прогрессу. Старшее поколение не хотят тратить время и не имеют желания осваивать новые технологии. Многие не доверяют тому же интернету, кто-то боится испортить дорогую вещь, а кто-то боится остаться без работы из-за развития современных технологий, поэтому желают работать по старому. Большая часть старшего поколения считают, что новые технологии очень опасны для здоровья.

Как современные технологии влияют на жизнь общества?

Р. Брэдбери роман «451 градус по Фаренгейту» Аргумент №1

Р. Брэдбери в романе «451 градус по Фаренгейту» знакомит читателя с отрицательной стороной современных технологий. Жена главного героя, Милдред полностью погрузилась в мир телевидения, став от него совершенно зависимой. Она именно захламляла дом огромными экранами, вешая их буквально на каждую стену. В начале у пары были хорошие отношения: взаимное уважение и любовь друг к другу. Однако со временем эти светлые чувства и отношения дали трещину, что произошло из-за зависимости Милдред. Она перестала замечать жизнь вокруг, ведь интерес вызывал только телевизор. После этого брак стал потихоньку распадаться. Из этого роман можно сделать вывод, что люди, погружаясь в мир виртуальности забывают о родных и близких, для них становится самым главным техника.

Я.Вишневский «Одиночество в сети» Аргумент №2

Еще одним примером может послужить роман Вишневского «Одиночество в сети». Это рассказ о мужчине и женщине. Они живут в разных странах и знакомятся в виртуальной реальности. Рассказывают друг другу разные истории, делятся своими переживаниями, но в виртуальном общении и чувства ненастоящие. Они обманывают не только друг друга, но и себя, воображая любовь. В сущности, каждый из героев полюбил собственную фантазию, потеряв связь с реальным миром.

К чему могут привести научные открытия, лишённые гуманности?

М.А. Булгаков «Роковые яйца» Аргумент №3

В фантастической повести «Роковые яйца» М.А. Булгаков подчёркивает, какой непоправимый урон могут нанести обществу некоторые научные открытия. Так, заведующий совхозом Рокк по неосторожности вместо кур выводит гигантских рептилий, пользуясь изобретением профессора Персикова. Всего лишь одна, казалось бы, маленькая ошибка способна оказать губительное влияние на человечество. Луч жизни, который открывает учёный Персиков, действует абсолютно противоположным образом. Если бы сама природа не помогла людям и не наступил внезапный мороз, стремительно размножающиеся чудовища уничтожили бы цивилизацию. Действительно, перемены зачастую касаются не одного человека, а переворачивают жизни миллионов людей.

Р. Брэдбери роман «451 градус по Фаренгейту» Аргумент №4

В антиутопии «451 градус по Фаренгейту» Р. Брэдбери создаёт образ пугающего будущего – результата технического прогресса. Люди больше не заботятся о своём внутреннем мире, духовные ценности дискредитируются, человек, живущий в виртуальной реальности, сам становится похожим на робота. Главный герой, Гай Монтэг, работает пожарным, в чьи обязанности входит сожжение книг. До встречи с Клариссой он живёт, как все остальные, даже не задумываясь о том, что его жизнь в чём-то неправильна.

Герои Брэдбери давно перестали общаться друг с другом, у них нет близких, которыми они дорожат, кроме телевизионных «родственников». Может быть, в скором времени человечество вымрет, а на смену придут бездушные электрические псы? Подобные научные открытия не приносят обществу никакой пользы, оно деградирует, поэтому финал произведения закономерен. У такого города нет будущего, и почти все его жители погибают в результате атомной бомбардировки. Так, можно сделать вывод, что антигуманные открытия ведут к вырождению человечества.

Могут ли новые технологии сделать людей лучше?

Д. Киз роман «Цветы для Элджернона» Аргумент №5

В романе Д. Киза «Цветы для Элджернона» показан научный эксперимент, в ходе которого доктора Штраус и Немур повышают умственные способности умственно отсталого с рождения человека. Центральный персонаж Чарли Гордон получает возможность жить жизнью обычного человека, которой он был лишен до тридцатилетнего возраста, теперь он может общаться с другими людьми, понимая при этом окружающий мир, чем он не мог довольствоваться раньше. То, что с помощью научно-технического прогресса удалось повысить интеллект Чарли Гордона, чему посвящена большая часть романа, заставляет читателя задуматься над тем, что новые технологии могут сделать человека лучше. Однако в повествовании показано, что научный эксперимент оказался неудачным: как резко Чарли Гордон стал гением, так резко он и вернулся в прежнее состояние. Новым технологиям не удалось повысить умственные способности главного героя на всю дальнейшую жизнь. Автор показывает, что новые технологии не могут выиграть борьбу с природой.

Р. Брэдбери рассказ «И грянул гром» Аргумент №6

О том, что новые технологии редко делают людей лучше, рассуждает и Р. Брэдбери в своем рассказе «И грянул гром». Живущие в 2055 году люди создают Машину времени, позволяющую оказаться в любом моменте прошлого. Казалось бы, эта новая технология может помочь человеку: теперь людям не придется мучиться незнанием того, что было в прошлом, что позволит знать абсолютно точную историю, своими глазами увидеть то, что происходило в жизни наших предков. Однако то, что главный герой Экельс, отправившийся в прошлое для того, чтобы убить динозавра, из-за страха сходит с тропы и нечаянно убивает бабочку, из-за чего меняется весь ход истории, демонстрирует, что человек, имея огромные возможности благодаря новым технологиям, не умеет соблюдать правила пользования этими новыми технологиями, и из-за этого неумения новые технология не только не преображают человека и его жизнь, но и делают для его существования хуже.

Всегда ли технический прогресс приносит человечеству пользу?

М.А. Булгаков повесть «Собачье сердце» Аргумент №7

В 1925 году М.А. Булгаков пишет повесть «Собачье сердце», в которой, помимо злободневных тем, связанных со строительством нового мира, раскрывает и тему научного прогресса. Писатель говорит о том, что развитие науки остановить нельзя, но человечество не до конца осознаёт последствия своих действий. Профессор Преображенский проводит необыкновенную операцию: пересаживает бродячей собаке человеческий гипофиз. Но жизнь показывает, что искусственным путём сделать человека, слепить, как из пластилина, невозможно. Новоиспечённый Полиграф Полиграфович Шариков оказывается абсолютно неуправляемым, грубым и наглым. Благородство и отзывчивость ему неведомы. Он начинает видеть в профессоре своего врага, шантажирует Преображенского, угрожая составить донос. Таким образом, М.А. Булгаков говорит нам: чтобы быть человеком, недостаточно иметь «две руки, две ноги». Главное — быть культурным, воспитанным. А это невозможно без долгого становления, без систематической работы над собой. Причём с юности. Такой технический прогресс в буквальном смысле опасен для человечества.

Е.И. Замятин роман «Мы» Аргумент №7

Ещё один пример отрицательного воздействия науки на общество показал Е.И. Замятин в романе «Мы». Произведение, написанное чуть раньше булгаковской повести, в 1920 году, рисует общество будущего. Для людей сделано всё: у них есть дома, работа, они одеты и накормлены. Чем не идеальная жизнь, лишённая неравенства, бедности?! Но есть и обратная сторона: человек здесь — лишь винтик в большом и отлаженном механизме. У него отняли индивидуальность. Право на любовь и самовыражение. Жизнь строго регламентирована: время на работу, на сон, на еду, на отдых. Даже на имя никто не имеет права. Сам Благодетель безлик. Технический прогресс здесь уничтожил эмоциональную вовлечённость в каждодневные дела. Как и М.А. Булгаков, Е.И. Замятин подводит читателя к мысли о том, что человек должен сам развиваться, учиться, находить любимое дело. И регулярно работать над собой.

Заключение

Таким образом, можно сделать вывод, что современные технологии по-разному влияют на жизнь человека. Но все зависит исключительно от личности. Если она может сохранить духовные и семейные ценности даже с последней моделью телефона в руках, то она имеет право говорить о положительном влиянии современных технологий. В противном случае, люди просто не замечают, что погружаясь в мир виртуальной реальности, они перестают быть людьми, забывают о близких.