: Двое мальчиков, их друзья и родственники испытывают Машину счастья, ловят страшного Душегуба, спасают восковую предсказательницу и делают из одуванчиков вино — концентрат летних дней.
Двенадцатилетний Дуглас Сполдинг проснулся в дедовской башне — самом высоком здании городка Гринтаун. Он выглянул в окно, как волшебник взмахнул руками, и городок начал просыпаться. Зажглись фонари, зажглись огни в окнах, «огромный дом внизу ожил». Начался первый день лета 1928 года.
В то утро Дуглас с отцом и младшим братом Томом отправились в лес собирать дикий виноград. Мальчик почувствовал, что на него надвигается нечто огромное и неведомое. Оно нахлынуло на мальчика, как исполинская волна, и он впервые в жизни почувствовал себя живым, ощутил, как сокращаются его мышцы, и бежит по венам горячая кровь. Домой Дуглас возвращался, опьянённый этим ощущением.
Вскоре распустились одуванчики. Дети собирали золотистые цветы в мешки, за каждый из которых дедушка платил десять центов. Одуванчики оттаскивались в погреб и высыпались под пресс. «Сок прекрасного жаркого месяца» попадал в глиняные кувшины, затем дедушка давал ему хорошенько перебродить и разливал в чистые бутылки из-под кетчупа. Каждая бутылка вина из одуванчиков словно вмещала в себя один долгий летний день, и в течение долгой зимы спасала от простуд всю огромную семью Дугласа. Для мальчика сбор одуванчиков был первым летним обрядом.
Собрав одуванчики, Дуглас встретился с друзьями Джоном Хафом и Чарли Вудменом. «Летние мальчишки» пустились в странствия по городу и его окрестностям. Любимым местом игр был глубокий овраг, полный чудес и нехоженых тропинок, деливший Гринтаун на две части. Дугласа неудержимо привлекала «тайная война человека с природой», видная только возле оврага.
Пришла пора и для второго летнего обряда. Возвращаясь вечером с родителями из кино, Дуглас увидел в витрине магазина теннисные туфли, и понял, что непременно должен их получить. Прошлогодние туфли не годились — в них уже не было волшебства, они не могли промчать Дугласа «над деревьями, над реками и домами». На это были способны только новенькие туфли. Отец, однако, отказался их купить. На следующий день Дуглас явился в обувную лавку старого мистера Сандерсона. Сбережений мальчика на теннисные туфли не хватило, и он согласился работать у мистера Сандерсона всё лето. Старик не стал требовать от мальчика таких жертв, лишь попросил выполнить несколько мелких поручений.
В тот же вечер Дуглас купил блокнот в жёлтом переплёте и разделил его на две половины. Одну он назвал «Обряды и обыкновенности». В этой части записывались события, происходящие каждое лето. Вторая часть блокнота, названная «Открытия и откровения», предназначалась для того, что происходит впервые, а также для всего старого, но по-новому воспринятого. Этот блокнот Дуглас и Том старательно заполняли каждый вечер.
На третий день лета состоялся ещё один обряд — дедушка повесил на веранде качели. Отныне все летние вечера семья Сполдингов будет проводить здесь, отдыхая от дневной жары.
Как-то раз, проходя с внуками мимо табачной лавки, дедушка посоветовал собравшимся там мужчинам не обсуждать орудия разрушения, а создать машину счастья. За это трудное дело взялся городской ювелир Лео Ауфман.
Тем временем открытие настигло и Тома. Однажды Дуглас долго не возвращался домой. Уже темнело, и встревоженная мама, взяв Тома за руку, пошла искать старшего сына в овраг, где скрывался страшный Душегуб. Том почувствовал, как дрожит рука матери, и понял, что «каждый человек для себя — один-единственный на свете», и «это участь всех людей», а смерть — это когда кто-то близкий не возвращается домой. В овраге царила мёртвая тишина, и Тому показалось, что сейчас случится что-то страшное, но тут он услышал голоса Дугласа и его друзей, и тьма отступила.
Дедушка любил просыпаться под стрёкот газонокосилки. Но однажды молодой газетчик Билл Форестер, регулярно косивший лужайку Сполдингов, решил засеять её травой, не требующей регулярной стрижки. Узнав об этом, дедушка невероятно разозлился, и заплатил Форестеру, чтобы тот убрал проклятые семена подальше.
Жена ювелира Лина считала, что машина счастья не нужна людям, но Лео дни и ночи проводил в гараже, пытаясь её создать. Он две недели не разговаривал со своими детьми, а его жена потолстела на десять фунтов. Но вот машина счастья была готова. Её тихий голос привлекал прохожих, детей и собак. Ночью Лео услышал, как плачет его сын, тайком побывавший в машине, а утром разгневанная Лина начала делить имущество. Собрав вещи, она пожелала посмотреть на машину счастья. Женщина залезла в огромный оранжевый ящик и машина показала ей то, чего никогда не будет в её жизни, и то, что давно прошло. Лина назвала изобретение мужа «машиной горя». Она понимала, что теперь её всегда будет тянуть в этот сверкающий мир иллюзий. Желая понять, в чём его ошибка, Лео сам залез в машину, и тут она загорелась и сгорела дотла. А вечером Лео заглянул в окно своего дома, и увидел настоящую машину счастья — своих детей, мирно играющих, и жену, занятую приготовлением ужина.
Миссис Элен Бентли была бережливой женщиной. Она никогда не выбрасывала то, что попадало ей в руки. Складывая в огромные чёрные сундуки старые пластинки, железнодорожные билеты и свои детские платьица, она словно старалась сберечь и вернуть прошлое. Однажды миссис Бентли увидела на своей лужайке двух девочек и мальчика — Элис, Джейн и Тома Сполдинга. Она угостила детей мороженым и попыталась рассказать им о своём детстве, но дети не поверили, что такая ужасно старая мисс когда-то была маленькой девочкой. Она очень обиделась, полезла в свои сундуки и нашла гребёнку и колечко, которыми пользовалась в детстве, а также свою детскую фотографию. Однако дети снова не поверили ей. Они решили, что старуха украла эти вещи у изображённой на фото девочки, и забрали их себе. Ночью миссис Бентли вспомнила, как покойный муж когда-то уговаривал её выбросить все старые вещи. «Будь тем, что ты есть, поставь крест на том, чем ты была», — говорил он. Утром она отдала детям свои старые игрушки, платья и украшения, а остальное сожгла на заднем дворе. А потом дети подружились со старой миссис и частенько лакомились вместе с ней мороженым. В «Открытиях и откровениях» Дуглас записал, что старики никогда не были детьми.
Чарли Вудмен обнаружил машину времени. Ею оказался полковник Фрилей. Однажды Чарли привёл к нему в дом своих друзей, и они совершили удивительное путешествие на Дикий Запад, в эпоху ковбоев и индейцев. Полковник Фрилей мог путешествовать только в прошлое, так как «машиной времени» была его память. Дети часто приходили к полковнику и уносились за пятьдесят или семьдесят лет в прошлое.
Зелёную машину на аккумуляторе мисс Ферн и мисс Роберте продал заезжий коммивояжёр. Они отважились её купить потому, что у Ферн болели ноги, и она не могла совершать дальние прогулки и визиты. Целую неделю сёстры колесили по Гринтауну на электромобиле, пока им под колёса не попался несчастный мистер Куотермен. Они удрали с места преступления и спрятались на чердаке своего дома. Дуглас Сполдинг все видел. Он зашёл к старушкам сообщить, что мистер Куотермен жив и здоров, но те не открыли мальчику. Он передал своё сообщение через Френка, их брата-холостяка, но старушки ничего не поняли и решили навсегда отказаться от Зелёной машины, что явилось страшной потерей для «летних мальчишек».
Как-то раз вожатый городского трамвая решил бесплатно прокатить Дугласа, Тома и Чарли. Это был последний рейс старого трамвая — его закрывали, а по городу пускали автобус. Когда-то трамвай ходил далеко, возил горожан на загородные пикники, и теперь вожатый решил вспомнить полузабытый маршрут. Мальчишки провели долгий летний день, прощаясь со старым трамваем.
Джон Хав был для Дугласа Сполдинга «единственным божеством, которое обитало в Гринтауне, штат Иллинойс, в двадцатом веке». В один прекрасный летний день Джон заявил, что его отцу предложили работу в восьмидесяти милях от города, и он уезжает навсегда. Джон боялся, что со временем он забудет и лица своих друзей, и дома Гринтауна. Чтобы растянуть оставшееся время, мальчики решили сидеть и ничего не делать, однако день всё равно промчался слишком быстро. Вечером, играя в прятки и статуи, Дуглас изо всех сил старался удержать Джона, но у него ничего не вышло — Хаф уехал девятичасовым поездом. Ложась спать, Дуглас попросил Тома никогда не оставлять его одного.
Жена почтальона Эльмира Браун была убеждена, что её заколдовала Клара Гудуотер. Не зря эта женщина заказывала по почте книги о магии, после чего с Эльмирой случались разные неприятности — она спотыкалась, ломала лодыжку или рвала дорогой чулок. Миссис Браун считала, чти именно из-за Клары её не выбирали председателем женского клуба «Жимолость». В день очередного заседания клуба Эльмира решила ответить колдовством на колдовство. Она приготовила жуткое на вид зелье, а для поддержки взяла с собой «чистую душу» — Тома Сполдинга. Выпитое зелье не помогло — дамы снова проголосовали за Клару Гудуотер. Зелье между тем начало действовать, вызвав у Эльмиры рвоту. Она бросилась в дамскую комнату, но перепутала двери и скатилась по лестнице, пересчитав все ступеньки. Миссис Браун окружили дамы во главе с Кларой. После примирения, сопровождаемого морем слёз, та с радостью уступила Эльмире свой пост. На самом деле Клара покупала «колдовские» книги для своего племянника, а Элльмиру не надо было заколдовывать — она и без того считалась самой неуклюжей дамой Гринтауна.
А потом наступил день, когда с деревьев начали падать спелые яблоки. Детей уже не пускали к «машине времени» — дочери и сыновья наняли для полковника Фрилея очень строгую сиделку. Теперь, чтобы вспомнить былое, старик звонил своему приятелю в Мехико, и тот давал ему послушать звуки далёкого города, будившие воспоминания. Сиделка прятала телефон, но полковник находил его и звонил снова. Он так и умер — с телефонной трубкой в руке. Для Дугласа вместе с полковником умерла целая эпоха.
После того, как был собран второй урожай одуванчиков, Билл Форестер пригласил Дугласа попробовать необыкновенного мороженого. Сидя за столиком в аптеке, они заметили девяностопятилетнюю Элен Лумис, с удовольствием уплетавшую ванильное мороженое. В тот день Билл впервые заговорил с Элен. Когда-то он увидел её старую фотографию и влюбился, не зная, что изображённая на ней прекрасная девушка уже давно состарилась. Он обнаружил, что Элен по-прежнему очень умна, им было интересно беседовать в тени деревьев её сада. В своё время она не вышла замуж, потом много путешествовала, и теперь он путешествовал по её памяти. Это были две предназначенные друг для друга души, разминувшиеся во времени. Элен надеялась, что они встретятся в следующей жизни. В конце августа она умерла, оставив Биллу прощальное письмо, которое он так и не открыл.
Лакомясь «фруктовым льдом», дети вспомнили о Душегубе. Он родился, вырос и прожил свой век в Гринтауне. Этот монстр держал в страхе весь город, подкарауливая и убивая молоденьких девушек. Как-то раз Лавиния Неббс отправилась с подружками в кино. Переходя через овраг, девушки увидели очередную жертву Душегуба и вызвали полицию. Несмотря на сильный испуг, они всё же пошли в кино. Сеанс кончился поздно, дом Лавинии находился за оврагом, и подружки начали уговаривать её переночевать у кого-нибудь из них. Но Лавиния была девушкой упрямой и независимой, она отправилась домой, где жила совершенно одна. Оказавшись в овраге, она услышала шаги — кто-то крался за ней. Не помня себя от страха, она перебралась через овраг, забежала в свой дом и заперла дверь, но не успела Лавиния перевести дух, как услыхала возле себя чей-то тихий кашель. Не растерявшись, девушка схватила ножницы, проткнула ими Душегуба, и вызвала полицию. Все мальчишки Гринтауна жалели, что самой страшной городской легенде пришёл конец. Наконец, они решили, что человек, которого вынесли из дома Лавинии, вовсе не похож на Душегуба, а это значило, что можно продолжать бояться.
Прабабушка была энергичной и неутомимой женщиной. Всю жизнь она убирала, стряпала, шила и стирала, не сидя на месте ни секунды, но теперь «она отступила от доски жизни», словно подводя итоги. Она не спеша обошла весь дом, а потом поднялась в свою комнату, легла под прохладные простыни и умерла. Прощаясь с многочисленным семейством, прабабушка сказала, что хорошо получается только работа, приносящая удовольствие. В своём жёлтом блокноте Дуглас записал: если машины ломаются, а люди умирают, значит и Дуглас Сполдинг должен когда-нибудь умереть.
Стеклянный ящик-аттракцион с предсказательницей стоял в Галерее давно. Дуглас верил, что когда-то колдунья была живой. Её превратили в восковую куклу и заставили писать предсказания на картах. Поняв, что когда-нибудь умрёт, Дуглас потерял покой. Он даже не мог смотреть свои любимые вестерны, ведь там ковбои и индейцы убивают друг друга. Успокоила его только колдунья, выдав предсказание «долгой и весёлой жизни». Теперь мальчика часто тянуло в Галерею, к вечным и неизменным автоматам и панорамам, повторяющим одни и те же действия раз за разом. И вот однажды колдунья сломалась — вместо предсказаний начала выдавать пустые карточки. Том сказал, что в автомате кончились чернила, но Дуглас считал, что это произошло из-за хозяина Галереи, мистера Мрака. Подержав над огнём пустую карту, Дуглас увидел слово «спасите» по-французски, и решил освободить залитую воском предсказательницу. Проиграв в Галерее сумму, которой мистеру Мраку хватило на выпивку, и дождавшись ночи, братья отправились спасать предсказательницу. Они увидели, как пьяный мистер Мрак пытался заставить автомат работать, а потом дубинкой разбил его стеклянную будку. Затем он рухнул на пол, а братья схватили восковую куклу и бросились наутёк. Мистер Мрак догнал их возле оврага. Он схватил куклу, зашвырнул её в самую середину оврага и удалился, ворча под нос ругательства. Дуглас отправил Тома за отцом, а сам полез в овраг за предсказательницей. Отец помог сыновьям дотащить её до гаража. Том предложил посмотреть, что у предсказательницы внутри, но Дуглас собирался вскрыть её только когда ему стукнет четырнадцать.
Фургон мистера Нада Джонаса колесил по улицам Гринтауна круглые сутки. Люди находили в фургоне вещи, о которых давно мечтали, и заполняли его ненужными им вещами, чтобы их нашёл кто-то другой. Мистера Джонаса считали чудаком, хотя ум у него был ясный. Много лет назад ему надоели дела в Чикаго, он переехал в Гринтаун и «и теперь проводил остаток дней своих в заботах о том, чтобы одни люди могли получить то, в чем другие больше не нуждаются». Стояла страшная жара, когда Дуглас тяжело заболел. Весь день его обкладывали льдом, чтобы снять жар, а вечером вынесли в сад. Узнав от Тома о несчастье, мистер Джонас пришёл повидать Дугласа, но мама не пустила незнакомого человека к больному сыну. Он пробрался к мальчику поздно ночью и дал ему бутылку с чистейшим северным воздухом, взятым из атмосферы Арктики, и ещё одну — с солёным ветром Аранских островов и Дублинского залива, ментолом, камфорой и экстрактом всех прохладных фруктов. Вдохнув содержимое бутылок, Дуглас начал поправляться, а утром пошёл прохладный летний дождь.
Бабушка была великим кулинаром. На кухне, где она хозяйничала почти вслепую, царил первозданный хаос, из которого рождались удивительные блюда. Однажды к Сполдингам приехала погостить тётка Роза. Эта не в меру энергичная женщина взялась навести порядок на бабушкиной кухне. Соль, крупы и специи были разложены по новеньким банкам, кастрюли и сковороды выстроились на полках, и кухня заблистала чистотой и порядком. Свою бурную деятельность тётка завершила покупкой кулинарной книги и новых очков для бабушки. В тот вечер вся семья во главе с дедушкой ожидала на ужин чего-то невиданного и неповторимого, однако еда оказалась несъедобной — получив новую кухню, бабушка разучилась готовить. Тётку Розу отправили восвояси, но это не исправило плачевного положения Сполдингов. И тогда Дуглас придумал, как вернуть бабушке кулинарный талант. Встав ночью, он перевернул кухню вверх дном, вернув прежний хаос, заменил новые очки старыми и сжёг кулинарную книгу. Услыхав шум на кухню явилась бабушка и начала готовить.
Лето кончилось, когда в витрине канцелярского магазина появились школьные принадлежности. Дедушка собрал последние одуванчики и снял с веранды качели. Дуглас в последний раз ночевал в дедушкиной башне. Выглянув в окно поздно вечером, он, как волшебник, взмахнул руками, и город начал гасить огни. Мальчик не печалился, что всё прошло, ведь в погребе хранились девяносто бутылок вина из одуванчиков с законсервированными летними днями.
Ray Bradbury
THE DANDELION WINE
Copyright © 1957 Ray Bradbury
© 1953 by Ray Bradbury
© Оганян А., перевод на русский язык, 2017
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
* * *
Уолтеру И. Брэдбери, Не дядюшке, не кузену, А самым решительным образом – Редактору и другу!
По эту сторону Византии
Вступительное слово
Эта книга, как и большинство моих книг и рассказов, возникла нечаянно. Я, слава богу, начал постигать природу таких внезапностей, будучи еще весьма молодым писателем. А до того, как и всякий начинающий, я думал, что идею можно принудить к существованию только битьем, мытьем и катаньем. Конечно, от такого обращения любая уважающая себя идея подожмет лапы, откинется на спину, уставится в бесконечность и околеет.
Можно сказать, мне повезло: в двадцать с небольшим лет я увлекался словесными ассоциациями: просыпаясь поутру, шествовал к своему столу и записывал любые приходящие на ум слова или словесные ряды.
Затем я во всеоружии обрушивался на слово или вставал на его защиту, призывая ватагу персонажей взвесить это слово и показать мне его значение в моей жизни. Через час или два, к моему удивлению, возникал новый, законченный рассказ. Совершенно неожиданно и так восхитительно! Вскоре я обнаружил, что подобным образом мне суждено работать всю оставшуюся жизнь.
Поначалу я перебирал в памяти слова, которые описывали мои ночные кошмары и страхи моего детства, и лепил из них рассказы.
Потом я пристально посмотрел на зеленые яблони и старый дом, в котором родился, и на дом по соседству, где жили мои бабушка и дедушка, на лужайки летней поры – места, где я рос, и начал подбирать к ним слова.
В этой книге, стало быть, собраны одуванчики из всех тех лет. Метафора вина, многократно возникающая на этих страницах, на удивление уместна. Всю свою жизнь я копил впечатления, запрятывал их куда-нибудь подальше и забывал. При помощи слов-катализаторов мне предстояло каким-то образом вернуться и распечатать воспоминания. Что-то в них будет?
С двадцати четырех до тридцати шести лет дня не проходило, чтобы я не отправлялся на прогулку по своим воспоминаниям среди дедовских трав северного Иллинойса, надеясь набрести на старый недогоревший фейерверк, ржавую игрушку, обрывок письма из детства самому себе, повзрослевшему, чтобы напомнить о прошлом, о жизни, о родне, о радостях и омытых слезами горестях.
Это занятие превратилось в игру, в которую я ушел с головой, – интересно, что мне запомнилось про одуванчики или про сбор дикого винограда в компании папы и брата. Я мысленно возвращался к бочке с дождевой водой – рассаднику комарья под боковым окном, выискивал ароматы золотистых мохнатых пчел, висевших над виноградной оранжереей у заднего крыльца. Пчелы, знаете ли, благоухают, а если нет, то должны, ибо их лапки припорошены пряностями с миллионов цветов.
В более зрелые годы мне захотелось вспомнить, как выглядел овраг, особенно тогда, когда поздними вечерами я возвращался домой с другого конца города, после сеанса «Призрака Оперы» с живописными ужасами Лона Чейни, а мой брат Скип забегал вперед и прятался под мостом через ручей, откуда, подобно Неприкаянному, выпрыгивал вдруг, чтобы меня сграбастать, а я с истошными воплями улепетывал, спотыкался, снова бежал и верещал всю дорогу до самого дома. Бесподобно!
Играя в словесные ассоциации, я попутно встречался и сталкивался с истинной и старинной дружбой. Из своего детства в Аризоне я позаимствовал для этой книги своего товарища Джона Хаффа и перенес его на восток, в Гринтаун, чтобы попрощаться с ним как подобает.
Попутно я садился завтракать, обедать и ужинать с давно почившими и обожаемыми мною людьми. Ведь я на самом деле любил своих родителей, дедушку-бабушку и брата, несмотря на то что тот, бывало, мог меня, что называется, «подставить».
Я то оказывался в погребе, работая с отцом на винном прессе, то на веранде в ночь Дня Независимости, помогая своему дядюшке Биону заряжать его самодельную медную пушку и палить из нее.
Вот тут-то я и столкнулся с неожиданностью. Конечно, никто не велел мне быть застигнутым врасплох, мог бы я добавить от себя. Сам виноват. Я набрел на старые и лучшие способы сочинительства благодаря своему неведению и экспериментаторству и вздрагивал каждый раз, когда истины выпархивали из кустарника, как перепелки, чуя выстрел. Как ребенок, который учится ходить и видеть, я шел к вершинам писательского мастерства наобум. Научился позволять своим чувствам и Прошлому рассказывать мне все, что было истинным.
Так я превратился в мальчика, бегущего с ковшом за чистой дождевой водой, зачерпнутой из бочки на углу дома. И, разумеется, чем больше воды вычерпываешь, тем больше ее заливается. Поток никогда не иссякал. Как только я научился снова и снова возвращаться в те далекие времена, у меня возникло множество воспоминаний и чувственных ощущений, которые можно было обыгрывать, не обрабатывать, а именно обыгрывать. Грош цена «Вину из одуванчиков», если оно не есть спрятавшийся в мужчине мальчишка, играющий в божьих полях на зеленой августовской траве, в пору своего взросления, старения и ощущения тьмы, поджидающей под деревьями, чтобы посеять кровь.
Меня позабавил и несколько озадачил некий литературный критик, написавший несколько лет назад аналитическую рецензию на «Вино из одуванчиков» и более реалистичные произведения Синклера Льюиса, в которой он недоумевает: как это я, родившийся и выросший в Уокигане, переименованном мною в Гринтаун для моего романа, не заметил в нем уродливой гавани, а на его окраине удручающего угольного порта и железнодорожного депо.
Ну конечно же, я их заметил и, будучи прирожденным чародеем, был пленен их красотой. Разве могут быть в глазах ребенка уродливыми поезда и товарные вагоны, запах угля и огонь? С уродливостью мы сталкиваемся в более позднюю пору и начинаем всячески ее избегать. Считать товарные вагоны – первейшее занятие для мальчишек. Это взрослые бесятся и улюлюкают при виде поезда, который преграждает им дорогу, а мальчишки восторженно считают прикатившие издалека вагоны и выкликают их названия.
К тому же именно сюда, в это самое, якобы уродливое, депо прибывали аттракционы и цирки со слонами, которые в пять утра в темноте поливали могучими едкими струями мостовые.
А что до угля из порта, то каждую осень я спускался в подвал в ожидании грузовика с железным желобом, по которому с лязгом съезжала тонна красивейших метеоров, падающих в мой подвал из глубокого космоса, угрожая похоронить меня под грудой черных сокровищ.
Иными словами, если ваш сынишка – поэт, то для него лошадиный навоз – это цветы, чем, впрочем, лошадиный навоз всегда и является.
Пожалуй, новое стихотворение лучше, чем сие предисловие, объяснит, как из всех месяцев Лета моей жизни проросла эта книга.
Вот как оно начинается:
Не из Византии я родом,
А из иного времени и места,
Где жил простой народ,
Испытанный и верный.
Мальчишкой рос я в Иллинойсе.
А именно в Уокигане,
Название которого
Непривлекательно и
Благозвучием не блещет.
Оттуда родом я, друзья мои,
А не из Византии.
Стихотворение продолжается описанием моей привязанности к родным местам длиною в жизнь:
В своих воспоминаниях,
Издалека, с верхушки дерева,
Я вижу землю, лучезарную,
Любимую и голубую,
Такую и Уильям Батлер Йейтс
Признал бы за свою.
Уокиган, в котором я частенько бываю, не лучше и не уютнее любого другого среднезападного американского городишки. Он почти утопает в зелени. Кроны деревьев смыкаются над серединой улицы. Дорога перед моим старым домом все еще вымощена красным кирпичом. Так что же особенного в этом городе? Да то, что я там родился. Он стал моей жизнью. Я должен был написать о нем как подобает:
Среди мифических героев мы росли
И ложкою хлеб Иллинойса намазывали
Светлым джемом – божественною
Пищей, чтобы его разбавить
Арахисовым маслом
Цвета бедер Афродиты…
А на веранде – спокойный и
Решительный – мой дед,
Ходячая легенда,
Достойный ученик Платона,
Его слова – чистейшая премудрость,
И светлым золотом искрится взгляд.
А бабушка тем временем
«Разодранный рукав печали»[1]
Чинит и вышивает холодные
Снежинки редкой красоты и
Блеска, чтобы припорошить
Нас летней ночью.
Дядья-курильщики
Глубокомысленно шутили,
А ясновидящие тетушки
(Под стать дельфийским девам)
Летними ночами
Всем мальчикам,
Коленопреклоненным,
Как служки в портиках античных,
Пророческий разлили лимонад;
Потом шли почивать
И каяться за прегрешения невинных;
У них в ушах грехи,
Как комарье, зудели
Ночами и годами напролет.
Нам подавай не Иллинойс, не Уокиган,
А радостные небеса и солнце.
Хоть судьбы наши заурядны,
И мэр наш далеко умом не блещет,
Подобно Йейтсу.
Мы знаем, кто мы есть. В итоге что?
Византия.
Византия.
Уокиган/Гринтаун/Византия.
Так, значит, Гринтаун существовал?
Да, и еще раз да! А существовал ли на самом деле мальчишка по имени Джон Хафф?
На самом деле существовал. И это его настоящее имя. Не он меня покинул, а я. Эта история со счастливым концом. Он жив и поныне, сорок два года спустя. И помнит нашу любовь.
И Неприкаянный существовал?
Да. Так его и звали. Когда мне было шесть лет, он рыскал ночами по нашему городу, наводя на всех ужас. Его так и не поймали.
И самое важное: существовал ли на самом деле большой дом дедушки и бабушки, населенный постояльцами, дядюшками и тетушками? На этот вопрос я уже ответил.
А овраг всамделишный, глубокий и черный в ночную пору? Он был и остается таким. Несколько лет назад я с опаской водил туда своих дочерей, думая, что с годами овраг мог обмелеть. Я с превеликим облегчением и удовольствием могу заверить вас, что овраг стал еще глубже, темнее и таинственнее прежнего. Даже теперь я бы не посмел возвращаться через него домой после просмотра «Призрака Оперы».
Итак, Уокиган был Гринтауном, а тот – Византией, со всем счастьем, которое под ним подразумевалось, и со всей грустью, которая звучит в этих именах. Люди в нем были богами и лилипутами и знали, что они смертны, поэтому лилипуты ходили, гордо вытянувшись вверх, чтобы не смущать богов, а боги скрючивались, чтобы коротышки чувствовали себя в своей тарелке. В конце концов, не в этом ли заключается наша жизнь – в способности ставить себя на место других людей и смотреть их глазами на пресловутые чудеса и говорить: «А, так вот как вы это видите. Теперь я запомню».
Итак, я чествую смерть и жизнь, тьму и свет, старое и молодое, смышленое и глупое, вместе взятые, чистый восторг и полный ужас, написанный мальчишкой, который некогда висел вверх тормашками на деревьях, напяливал на себя костюм летучей мыши с сахарными клыками и, наконец, свалился с дерева, когда ему минуло двенадцать, пошел и набрел на игрушечную пишущую машинку и напечатал свой первый «роман».
А вот еще одно воспоминание напоследок.
Огненные шары.
В наши дни их редко встретишь, хотя в некоторых странах, как я слышал, их еще делают и наполняют теплым дыханием подвешенной снизу жженой соломки.
Но в Иллинойсе в тысяча девятьсот двадцать пятом году они у нас еще были. И одним из последних воспоминаний о моем дедушке будет это – последний час ночи на Четвертое июля, сорок восемь лет назад, когда деда и я вышли на лужайку, и развели костерок, и наполнили красно-бело-синий в полосочку грушевидный бумажный шар горячим воздухом, и держали в руках яркого потрескивающего ангела в эту прощальную минуту перед крыльцом, на котором выстроились дядюшки и тетушки, кузены, мамаши и папаши, а потом очень бережно выпустили из наших пальцев в летний воздух над засыпающими домами среди звезд все, что было нашей жизнью, светом, таинством – хрупким и непостижимым, ранимым и прекрасным, как само бытие.
Я вижу, как дедушка, погруженный в свои раздумья, провожает взглядом парящий свет. Вижу себя: глаза на мокром месте, потому что все закончилось, ночь прошла. Я понимал, что другой такой ночи никогда уже не будет.
Никто ничего не сказал. Мы просто смотрели вверх на небо, вдыхали и выдыхали и думали об одном и том же. Но никто ничего не сказал. Хотя кто-то, в конце концов, должен был что-то сказать. И вот этим кем-то оказался я.
Вино по-прежнему дожидается в недрах погреба.
Моя возлюбленная семья все еще сидит в темноте веранды.
Огненный шар все еще плывет, маячит и пламенеет в ночном небе еще не погребенного лета.
Как и почему?
Да потому что я так сказал.
Рэй Брэдбери, лето 1974 года
I
Безмятежное утро. Город, укутанный во тьму, нежится в постели. Погода насыщена летом. Дуновение ветра – блаженство. Теплое дыхание мира – ровно и размеренно. Встань, выгляни из окна, и тебя мгновенно осенит – вот же он, первый миг всамделишной свободы и жизни, первое летнее утро.
В сей предрассветный час на третьем этаже в спаленке под стрельчатым потолком только что проснулся Дуглас Сполдинг, двенадцати лет от роду, и доверчиво пустился в плавание по лету. Его окрыляла высота самой внушительной башни в городе, что позволяла ему реять на июньских ветрах. По ночам, когда кроны деревьев волнами накатывали друг на друга, он метал свой взор, словно луч маяка, во все стороны поверх буйного моря ясеня, дуба и клена. Но сейчас…
– Ух ты, – прошептал Дуглас.
Впереди целое лето, день за днем, предстояло вычеркнуть из календаря. Он представил, что его руки, как у богини Шивы из путеводителя, мечутся во все стороны, обрывая кисленькие яблочки, персики и черные сливы. Он облачится в листву дерев и кустарников, окунется в речные воды. Он не без удовольствия будет примерзать к заиндевелым дверцам ледника. Он будет радостно поджариваться на бабушкиной кухне за компанию с целым десятком тыщ курочек.
Но сейчас ему предстояла привычная задача.
Раз в неделю ему разрешалось оставить на одну ночь папу, маму и младшего братишку Тома в домике по соседству и прибежать сюда, взлететь по мрачной винтовой лестнице под бабушкин-дедушкин купол, укладываясь спать в этой колдовской башне, среди раскатов грома и призраков, чтобы пробудиться до хрустального перезвона молочных бутылей и сотворить свой чародейский обряд.
Он встал во тьме перед распахнутым окном, сделал глубокий вдох и выдохнул.
Тут же погасли уличные фонари, словно свечки на черном пироге. Он выдыхал снова и снова – стали исчезать звезды.
Дуглас улыбался, указуя пальчиком.
Туда и туда. Теперь – сюда и сюда…
На сумрачной предутренней земле прорезывались желтые квадратики. Вдруг в предрассветном далеке зажглась россыпь окон.
– Все зевнули. Хором! И встали.
Большой дом под его ногами пришел в движение.
– Деда, вылавливай зубы из стакана! – Он выдержал должную паузу. – Бабуля, прабабушка, принимайтесь печь горячие блинчики!
Сквозняк разнес теплое благоухание текучей блинной массы по коридорам, дразня ароматом постояльцев, тетушек, дядюшек и кузенов в гостевых опочивальнях.
– Улица Всех-Превсех Стариков и Старушек, просыпайся! Мисс Элен Лумис, полковник Фрилей, миссис Бентли! Ну-ка, прокашлялись! Встали с постели! Приняли пилюли! И – ходу! Мистер Джонас, запрягайте свою лошадку, выкатывайте свой фургон с добром!
Неприветливые дома по ту сторону оврага приоткрыли недобрые драконьи глазищи. Вскоре вниз по утренним улицам две пожилые дамы покатят на своей электрической Зеленой Машине, приветствуя всех собачек.
– Мистер Тридден, бегите в трамвайное депо!
И вот уже, рассыпая раскаленные голубые искры, городской трамвай плывет по руслу мощенных кирпичом улиц.
– Джон Хафф? Чарли Вудмен? Готовы? – прошептал Дуглас Детской улице. – Готовы? – раскисшим лужайкам, чью росу впитали бейсбольные мячики, словно губки, пустым веревочным качелям на ветвях деревьев.
– Мама, папа, Том, просыпайтесь!
Будильники ласково затренькали. Часы на здании суда гулко загудели. Птицы вспорхнули с деревьев, как сеть, закинутая его рукой, рассыпая свои трели. Дуглас – дирижер оркестра простер руку к небу на востоке.
И Солнце начало восходить.
Он сложил руки на груди и расплылся в улыбке настоящего волшебника.
«Вот так-то, – подумал он, – стоит мне только повелеть, как все срываются с места и бегут! Лето выдастся на славу». И напоследок он одарил город щелчком пальцев.
Двери домов распахнулись настежь – из них вышли люди.
Лето тысяча девятьсот двадцать восьмого года началось!
II[2]
В то утро, пробегая по лужайке, Дуглас Сполдинг разорвал паутинку. Одна-единственная, невидимая, протянутая по воздуху струнка коснулась его лба и беззвучно лопнула.
Уже это незначительное событие подсказало ему, что денек предстоит особенный. Потому что, как сказал ему в автомобиле папа, увозя его вместе с десятилетним Томом за город, бывают дни, состоящие исключительно из запахов: вдыхаешь весь мир в одну ноздрю, а выдыхаешь в другую. А бывают дни, продолжил он, обращенные в слух, когда улавливаешь любой шум и шорох во Вселенной. Бывают дни, пригодные для дегустации, и дни, благоприятные для осязания. А некоторые – для всех органов чувств сразу. А сегодняшний день, добавил он, благоухает, как большой безымянный сад, выросший ночью за горами и наполнивший землю, насколько хватает взгляд, теплой свежестью. В воздухе пахло дождем, но не было туч. В роще мог бы раздаться чей-то смешок, но царило молчание…
Дуглас следил за убегающей землей. Он не чуял ни садов, ни дождя, ибо какие могут быть запахи без яблонь и облаков? А тот смешок в чаще леса?
Но факт оставался фактом – Дуглас поежился, – этот день, без видимой причины, стал особенным.
Автомобиль остановился в самой гуще притихшего леса.
– А ну-ка, мальчики, полегче там.
Они пихали друг друга локтями.
– Слушаемся, сэр.
Они вылезли из машины, прихватив синие жестяные ведра, навстречу запаху только прошедшего дождя, подальше от скучной грунтовой дороги.
– Ищите пчел, – велел папа. – Пчелы вьются вокруг винограда, как мальчишки у кухни, правда, Дуг?
Дуглас вскинул глаза.
– Где ты витаешь? – поинтересовался папа. – Больше жизни! Иди с нами в ногу.
– Слушаюсь, сэр.
Они углубились в лес. Впереди – долговязый отец, в его тени – Дуглас, а низкий Том семенил в тени брата. Они подошли ко взгорку и огляделись по сторонам.
– Вот! И вот! Видно? – вопрошал отец. – Здесь обитают мирные летние ветры и уходят в зеленые дебри, незримые, как призрачные киты.
Дуглас быстро осмотрелся, ничего не заметив, и решил, что это очередной папин розыгрыш, который, под стать дедушке, обожал розыгрыши. Но… но все равно, Дуглас замер и прислушался.
«Да, что-то должно случиться, – подумал он, – я знаю!»
– Вот папоротник венерин волос. – Папа шагал, сжимая дужку ведра, которое раскачивалось, как колокол. – Чуете? – Он взрыхлил почву носком ботинка. – Целый миллион лет копились палые листья для этой роскошной жирной лесной подстилки. Подумай, сколько понадобилось листопадов, чтобы она образовалась!
– Ух ты, – изумился Том, – я ступаю бесшумно, как индеец!
Дуглас впечатал ступню в суглинок, но глубины не ощутил, а только насторожился.
«Нас окружили, – промелькнуло у него в голове. – Значит, что-то должно случиться! Но что именно?» Он замер. «Выходите! Эй, где вы там?! Кто бы вы ни были!» – беззвучно кричал он.
Впереди Том с папой неспешно прогуливались по притихшей земле.
– Тончайшие кружева, – негромко проговорил папа.
И он вскинул руки к деревьям, показывая, как это кружево было сплетено по небу или как небо было вплетено между ветвей деревьев. Сразу не разберешь.
– Но вот же оно, – улыбнулся он, и голубое-зеленое плетение продолжалось. – Если приглядеться, то увидишь, как лес трудится на гудящем ткацком станке. – Папа удобно устроился и разглагольствовал о том о сем. Слова непринужденно слетали с его уст. Его речь потекла еще свободнее, поскольку он все время подтрунивал над собственными словами. Ему нравится слушать тишину, говорил он, если к ней вообще возможно прислушиваться, ведь, продолжал он, в этой тишине можно услышать, как осыпается пыльца в воздухе, разогретом пчелиным гудением. Именно! Разогретом пчелами! Прислушайтесь к водопаду птичьих рулад, там, за деревьями!
«Вот, – думал Дуглас, – вот оно, приближается! Бежит! Я его не вижу! А оно бежит прямо на меня!»
– Лисий виноград! – воскликнул папа. – Вот так удача! Вы только гляньте!
Нет! У Дугласа аж дух перехватило.
Но Том с папой присели, чтобы запустить свои руки в глубь хрустящей лозы. Чары развеялись. Страшный рыскатель, бесподобный бегатель, скакатель-прыгатель и хвататель душ – улетучился, испарился.
Дуглас, опустошенный и удрученный, пал на колени. Его пальцы погрузились в зеленую тень и вышли окрашенными в такой цвет, словно он пронзил лес ножом и сунул руку в открытую рану.
* * *
– Перерыв на обед, мальчики!
Набрав по полведра лисьего винограда и лесной земляники, преследуемые пчелами, которые олицетворяли, по словам папы, ни больше ни меньше гудящую что-то себе под нос Вселенную, они уселись на изумрудно-замшелое бревно, перемалывая сэндвичи и пытаясь слушать лес, как это умел папа. Дуглас чувствовал на себе папин взгляд и молча этим забавлялся. Папа начал было говорить о том, что пришло ему в голову, но потом, откусив от сэндвича, стал рассуждать:
– Сэндвич на природе – не просто сэндвич. Замечали? Здесь он на вкус не такой, как дома, а пикантнее. С привкусом мяты или хвои… Воздух творит чудеса – аппетит зверский!
Дуглас недоверчиво полизал хлеб с поперченной ветчиной. Да нет вроде… Сэндвич как сэндвич.
Том жевал, кивая в знак согласия:
– Уж я-то тебя понимаю, папа!
«Еще чуть-чуть, и это свершилось бы, – думал Дуглас. – Что бы это ни было, оно было Большое, ой, до чего же Большое! Что-то спугнуло его. Где-то оно теперь? Вернулось в заросли! Нет, у меня за спиной! Нет, оно здесь… почти что здесь…» Он исподволь поглаживал себя по животу́.
«Если я подожду, оно вернется. Оно не причинит мне вреда. Я знаю, оно здесь не для этого. Тогда для чего же? Для чего? Для чего?»
– Знаешь, сколько раз мы сыграли в бейсбол в этом году? А в прошлом? А в позапрошлом? – заговорил вдруг Том ни с того ни с сего.
Дуглас посмотрел, как Том быстро-быстро шевелит губами.
– У меня записано! Тысячу пятьсот шестьдесят восемь раз! А сколько раз я почистил зубы за десять лет? Шесть тысяч раз! Сколько раз помыл руки? Пятнадцать тысяч раз. Сколько раз лег спать? Четыре тысячи с лишним раз, не считая послеобеденного сна. Съел шестьсот персиков. Восемьсот яблок. Груш – двести. Я до груш не очень охоч. Назови что хочешь – у меня вся статистика! Мильярд мильонов дел переделал. Сложено-помножено на десять лет.
«А теперь, – думал Дуглас, – оно опять приближается. Зачем? Потому что Том заговорил? Но почему Том? Том знай себе лопочет. Полон рот сэндвича». Папа – настороженный, как рысь, – на бревне, а изо рта у Тома слова вылетали, как стремительные пузырьки из газировки:
– Прочитал четыреста книг. Утренние сеансы: с участием Бака Джонса – сорок фильмов, с Джеком Хокси – тридцать, с Томом Миксом – сорок пять, с Хутом Гибсоном – тридцать девять. Сто девяносто два раза ходил на мультики про кота Феликса. Десять раз смотрел фильмы с Дугласом Фербенксом. Восемь раз видел Лона Чейни в «Призраке Оперы». Четыре раза – Милтона Силлса. И один раз кино с Адольфом Менжу про любовь: пришлось проторчать девяносто часов в туалете, пока вся эта ерунда не кончилась и не начались «Кот и канарейка» или «Летучая мышь», и все вцепились друг в друга и вопили два часа кряду, не выпуская. За это время я съел четыреста леденцов на палочке, триста шоколадных батончиков «Тутси роллс», семьсот рожков с мороженым…
Том неторопливо разглагольствовал еще минут пять, пока папа не поинтересовался у него:
– Сколько ягод ты успел нарвать, Том?
– Двести пятьдесят шесть – ровно! – последовал немедленный ответ.
Папа рассмеялся, и обед подошел к концу. Они снова ушли в зеленые тени на поиски винограда и крошечных земляничек. Все трое наклонились, их руки сновали туда-сюда. Ведра тяжелели. Затаив дыхание, Дуглас думал: «Да, да. Оно опять приблизилось! Почти дышит мне в затылок! Не смотри! Работай. Рви ягоды. Насыпай в ведро. Поднимешь глаза – отпугнешь. Не упусти его на этот раз! Но как бы так извернуться, чтобы посмотреть ему прямо в глаза? Как? Как?»
– А у меня снежинка есть в спичечном коробке, – сказал Том, разглядывая с улыбкой перчатку из винного сока у себя на руке.
«Замолчи!» – чуть было не вскричал Дуглас. Но нет, крик растревожил бы эхо, и Существо сбежало бы!
А, постой-ка… Том говорил, а оно, такое большое-пребольшое Существо, подкрадывалось все ближе. Оно не боялось Тома. Он приманивал Существо своим дыханием. Они с Томом заодно!
– В прошлом году, в феврале, – сказал Том, усмехаясь, – во время метели я поднял коробок вверх и поймал снежинку. Запер – и бегом домой, в ледник ее!
Близко, Оно совсем близко. Дуглас уставился на мельтешащие губы Тома. Ему захотелось вскочить, ибо он чуял, как за лесом вздымается исполинская приливная волна. Еще мгновение – и она обрушится на них и раздавит навсегда…
– Вот так-то, – размышлял Том, увлеченно собирая виноград. – Во всем Иллинойсе только у меня есть снежинка посреди лета. Дороже алмазов, как пить дать! Завтра я ее достану, Дуг, чтобы ты тоже ее увидел…
В какой-нибудь другой день Дуглас фыркнул бы, отмахнулся, запротестовал. Но сейчас, когда великанское Существо неслось на них, низвергаясь с небес, он мог только, прикрыв веки, кивнуть.
Том перестал рвать ягоды, обернулся, заинтригованно уставившись на братца.
Выгнутая спина Дугласа – законная добыча! Том вскочил, заверещал – и как сиганет на него! Они повалились наземь, схлестнулись и покатились кубарем.
Нет! Дуглас приказал себе ни о чем другом не думать. Нельзя! А потом вдруг… Можно. Почему нет? Да! Потасовка, соударение тел, падение на землю не отпугнуло нахлынувшее море, которое все затопило и вынесло их на травянистый берег в чащу леса. Костяшки пальцев стукнули его по зубам, он ощутил во рту ржавый теплый привкус крови. Он крепко-накрепко сграбастал Тома, и они лежали в тишине. Сердечки колотились, ноздри сопели. И наконец, медленно, опасаясь, что ничего не обнаружится, Дуглас приоткрыл один глаз.
И все, все-превсе оказалось на своем месте.
Подобно огромной радужке гигантского глаза, который тоже только что раскрылся и раздался вширь, чтобы вобрать в себя все на свете, на него уставилась Вселенная.
И он понял: то, что нахлынуло на него, останется с ним навсегда и никуда больше не сбежит.
«Я – живу», – подумал он.
Его пальцы в яркой крови дрожали, как лоскуты диковинного флага, только что обретенного, но доселе невиданного, и он недоумевал, какой стране и какую клятву верности он должен принести. Удерживая Тома, но не осознавая, что это он, Дуглас потрогал свободной рукой кровь, словно надеялся ее сколупнуть, поднял руку и перевернулся. Затем выпустил Тома и лежал на спине с воздетой к небу рукой, а сам стал головой, откуда его глаза, как стражи сказочного замка, таращились сквозь опускную решетку на подъемный мост – его плечо, и пальцы – кровавый пунцовый стяг, колыхались, пронизанные светом.
– Что с тобой, Дуг? – спросил Том.
Его гулкий, потусторонний голос доносился из воды, со дна зеленого замшелого колодца.
Под ним шепталась трава. Он опустил руку, чувствуя, как ее обволакивает онемелость. А далеко внизу поскрипывали в туфлях пальцы ног. В раковинах ушей вздыхал ветер. Перед его стеклянистыми глазными яблоками промелькнула, сверкая картинками, как в искристом хрустальном шаре, вся Вселенная. Рассеянные по лесу цветы заменяли солнце и огненные точки на небе. Птицы промелькнули камнями, запущенными в необъятный свод небес, как в перевернутый вверх дном пруд. Он цедил сквозь зубы воздух, вдыхая лед и выдыхая пламя. Насекомые рассекали воздух с электрической резкостью. Десятки тысяч волосков на его голове отросли на одну миллионную долю дюйма. Он слышал, как два сердца бьются в его ушах, а третье – в горле. Два сердца пульсируют в запястьях, а настоящее стучит в груди. В его теле раскрывались мириады пор.
– Я на самом деле живу. Я никогда раньше этого не осознавал, а если осознавал, то не запомнил!
Он закричал что есть мочи, но про себя, раз десять! Подумать только, подумать только! Двенадцать лет прожить – и вот только сейчас обнаружить редкий хронометр, золотые часы, с гарантией на семьдесят лет, забытые под деревом и найденные во время потасовки.
– Что с тобой, Дуг?
Дуглас завопил, сграбастал Тома в охапку, и они покатились по земле.
– Ты что, сбрендил, Дуг?
– Сбрендил!
Они покатились под косогор – им в рот влетало солнце, осколками лимонного стекла кололо глаза – и они хватали ртом воздух, как выброшенная на берег форель, хохоча до слез.
– Ты что, совсем спятил, Дуг?
– Нет, нет, нет, нет!
Смежив веки, Дуглас видел пятнистых леопардов, беззвучно крадущихся во тьме.
– Том! – Потом вполголоса: – Том… кто-нибудь в мире… знает, догадывается о том, что он живет?
– Скажешь тоже! Конечно!
Леопарды бесшумно просеменили в более темные края, выходя из его поля зрения.
– Надеюсь, – прошептал Дуглас. – Очень надеюсь, что догадываются.
Дуглас открыл глаза. Над ним возвышался папа на фоне зеленого лиственного неба и смеялся, руки в боки. Их глаза встретились. Дуглас встрепенулся. «Папа знает, – подумал он. – Все так было задумано. Он привел нас сюда с умыслом, чтобы это со мной случилось! Он в этом замешан! Он в курсе всего этого. А теперь он знает, что и я знаю».
Из воздуха возникла рука и схватила его. Поставленный на ноги, вместе с Томом и папой, в синяках, потрепанный, озадаченный, исполненный благоговения, Дуглас бережно поддерживал свои странные локти и не без удовольствия облизывал рассеченную губу. Потом он взглянул на папу и Тома.
– Я сам понесу ведра, – сказал он. – Сегодня я все беру на себя.
Вопросительно улыбаясь, они вручили ему ведра.
Он стоял, слегка покачиваясь, крепко сжимая в своих отягощенных руках лес, собранный, полновесный и налитой соками. «Я хочу почувствовать все, что только можно, – думал он. – Пусть я устану, я хочу прочувствовать эту усталость. Я не должен забывать, что я – живу, я знаю, что я живу, мне нельзя этого забывать ни ночью, ни завтра, ни послезавтра».
Он шел с тяжелой ношей, чуть хмельной, а за ним тянулись пчелы и ароматы винограда и солнечного лета. Его пальцы в восхитительных мозолях, руки гудят, ноги спотыкаются, и папа хватает его за плечо.
– Нет, – пробормотал Дуглас, – я в порядке, все нормально.
Лишь спустя полчаса улетучился дух трав, корней, камней и коры замшелого бревна, что отпечатались на его руках, ногах и спине. Пока Дуглас в раздумьях, пусть всё это ускользает, растворяется, выветривается. Брат и молчаливый папа шли за ним, чтобы он, как следопыт, сам прокладывал путь сквозь лес, навстречу невероятному шоссе, которое приведет их в город…
Фото взято с ресурса Яндекс. Картинки
Привычное обязательное новогоднее меню самых обычных советских граждан сложилось не сразу. Потому как и привычное уже празднование Нового года тоже сложилось не сразу. Да и праздновать Новый год советские граждане начали на самом деле не так уж и давно.
Надо заметить, что до революции и непременный атрибут новогоднего празднества наряженная ёлка была, в первую очередь, рождественской. Потому в первые годы советской власти подверглась гонениям и была «восстановлена в правах» отнюдь не сразу. Публиковавшийся в советское детство автора статьи рассказ о том, как добрый пролетарский вождь Ленин В. И. ездил в гости к детям на ёлку мягко говоря не достоверен.
Что касается основной темы — новогоднего стола, то он как-то сложился в своём законченном виде во времена Леонида Ильича Брежнева. Обязательное меню можно представить примерно таким.
Салат оливье
Вариант салата оливье в зависимости от вкуса и возможностей, но обязательно много. История данного обязательного блюда не только в Новый год, но и практически в любой праздник, описана в статье «Оливье или русский салат — как правильно?».
Винегрет
Оригинальный салат, второй по значению на праздничном столе, одновременно винегрет — это мостик в будни: будничный вариант, как правило, отличался отсутствием в составе консервированного зелёного горшка. Есть версия, что название этого салата происходит от французского слова vinaigrette, означающего салатную заправку из уксуса (по французски «vinaigre»), растительного масла и специй. Появление его в России связывают с именем французского повара Антуана Карема, служившего при дворе Александра I. В его рецептуру в своё время входили мясо или рыба. Современный вариант окончательно сложился уже в советское время.
Селёдка под шубой
Этот слоёный салат зачастую выступал как альтернатива винегрету, а иногда и соседствовал с ним. Как не покажется странным, но это блюдо вероятно проникло в Россию из Скандинавии на рубеже XIX — XX веков. Во всяком случае есть такая версия, что якобы московский ресторатор Анастас Богомилов в 1918 или 1919 году, чтобы поправить дела в условиях Гражданской войны, внёс в меню такое блюдо, которое должно было выражать всеобщее равенство и братство — селёдку под шубой. А окончательную рецептуру подобрал его повар Аристарх Прокопцев. Откуда они позаимствовали эту идею, доподлинно неизвестно. Но похожий салат приводится в английской поваренной книге 1845 года как скандинавский или норвежский. А в самой Норвегии это блюдо также записано в поварскую книгу 1851 года под названием Sillsallad, то есть «селёдочный салат». Правда некоторые авторы пишут, что история времён Гражданской войны — это выдумка, поскольку нет де упоминаний о таком салате до 1960-х годов. Правда, есть ещё версия, что прототипом знаменитой селёдки был салат 1883 года в честь коронации Александра III и Марии Фёдоровны «Коронационная гатчинская форель под шубой».
Сельдь под шубой. Фото взято с ресурса Яндекс. Картинки
Холодец (студень)
Холодец или студень — вот уж точно шедевр русской поварской мысли. Возможный вариант на любителя — заливная рыба или просто заливное. Появившиеся позднее облегчённые в приготовлении виды заливного мясного или рыбного получаются с помощью желатина, имеют, наверное, более товарный вид и готовятся часто сразу порционно. Но это всё не то. Не настоящее. Холодец или известен в Русской земле как минимум с XVI века, о нём говорится и в «Домострое», а известный нам текст его составлен как раз в середине того столетия духовником и наставником Ивана IV Васильевича Грозного протопопом Сильвестром. Ну а студень, то бишь холодец, наверняка готовили и за много лет до этого. Заливное рыбное лучше всего готовить было из осетровых, из стерляди, например. Вот потому в классическом виде на столе советских простых граждан оно и не удержалось.
Пельмени
Часто ещё прибавляют сибирские, наверное, одно из первых свидетельств российско-китайского культурного обмена. Поскольку в исконную Россию они добрались через Сибирь, вполне справедливо к ним и прижился эпитет сибирские как свидетельство особого качества. Всё-таки в русские края пельмени пришли не прямиком из Китая, а в несколько модифицированном виде от жителей Урала и Сибири. Само слово пельмень переводят на русский язык обычно как варёное ухо или хлебное ухо. От китайских предков отличаются главным образом тем, что китайские преимущественно из рисовой муки, потому и белее. Китайские вонтоны (хунтунь), дим-самы и сяо лонг бао за много столетий распространились по свету в виде пельменей, мантов, равиоли, манду, вареников, хинкали и т. п. Думается, распространению пельменей в различных их модификациях способствовало создание в XIII веке громадной империи Чингис-ханом и его потомками, по которой проходили самые протяжённые торговые пути.
Действительно есть некоторое сходство с ухом. Фото с канала «Мастерок» в соцсети «LIVEJOURNAL»
Манты из Средней Азии
Вонтоны из Китая
Итальянские равиоли
Вареники
Советское шампанское
Некоторые, очень немногие, из советских людей наверняка под бой курантов выпивали и игристое белое вино из французской провинции Шампань. Но это и до революции весьма дорогое вино в советское время стало ещё и жутко дефицитным. И вообще, о марках иностранных вин советский обыватель чаще всего узнавал из классической литературы. Что касается шампанского, то в фильмах про капиталистическую заграницу или про отечественных прожигателей жизни, наверное, чаще всего мелькало итальянское игристое вино «Mondoro», бренд, известный с конца 70-х годов XIX века.
«Mondoro Asti» dolce. Фото взято с ресурса Яндекс. Картинки
А появлению бренда «Советское шампанское» предшествовала история российского виноделия на Дону, на Кавказе и в Крыму и появление первых игристых вин, память о которых увековечена даже в произведениях Пушкина А. С. Самый известный и достигший наибольшее успеха в создании продукта, конкурентного французскому шампанскому, это князь Лев Голицын. Выпускавшееся в его имении Новый свет игристое вино в 1900 году получило гран при на Парижской всемирной выставке. С его именем связана и слава Абрау-Дюрсо, но это другая история. А в советские времена к задаче качества присоединилась задача доступности по цене. Производство игристых вин в Абрау-Дюрсо смогли восстановить почти сразу после окончания Гражданской войны. Начал вводиться метод производства шампанского резервуарным способом с вводом в эксплуатацию в 1937 году Ростовского завода шампанских вин. В 1940 году этот метод введён полностью на открывшемся Горьковском заводе шампанских вин. Автором метода был ученик князя Голицына Л. С. Антон Михайлович Фролов-Багреев, получивший в 1942 году Государственную Сталинскую премию. Новый метод позволил избежать производственных потерь без потери качества. Появилась возможность наращивать объём выпуска и снизить цену. «Советское шампанское» стало вполне доступным напитком по цене 5 рублей 50 копеек за бутылку. В 1975 году лицензию на использование этого метода приобрёл старейший производитель французского шампанского фирма «Моэт». «Советское шампанское» в брежневские времена выпускалось более чем на 30 предприятиях, потому и этикетки несколько различались. В это же примерно время начали выпускать игристое белое вино «Салют» по цене вдвое меньшей, чем шампанское. Но такой популярностью как» Советское шампанское», оно не пользовалось. Да и качество было пониже.
Фото взято с ресурса Яндекс. Картинки
И, наконец, пожалуй один из самых важных моментов в организации меню советского новогоднего стола — это настойчивость, терпение и способность к коммуникации. Одним словом, умение достать всё к праздничному столу. В наше время такой проблемы просто не существует, потому и в отношении советского времени она как-то забывается. Всё-таки это очень удобно, когда буквально за пару часов до наступления Нового года можно приобрести всё необходимое для праздничного стола. Но, с другой стороны, теряется то продолжительное чувство ожидания праздника, которое подкреплялось предновогодней суетой по «доставанию» вкусного дефицита самыми разными способами.
Статья опубликована на моём канале «Мир газами историка» на площадке Яндекс. Дзен под заголовком «Как составилось советское новогоднее меню».
Доброе утро!
В Москве умер певец и композитор Александр Градский, ему было 72 года; в США на 92-м году жизни скончался автор бродвейских мюзиклов Стивен Сондхайм. У живых так:
- Израиль на две недели закрыл границы для иностранцев в связи с предполагаемой опасностью штамма «омикрон». США, ЕС, Канада и Австралия запретили въезд из ЮАР.
- Власти Кузбасса препятствуют общению журналистов с шахтерами, выжившими при аварии на шахте «Листвяжная».
- В Москве после матча с «Зенитом» задержаны сотни болельщиков ЦСКА.
- В парламент Кыргызстана прошли шесть партий, из которых оппозиционная – лишь одна.
Хроники пандемии
По данным оперативного штаба на утро воскресенья, суточный прирост новых случаев COVID-19 в России составил 33 548. Официальное число инфицированных в стране с начала пандемии – 9 миллионов 570 тысяч; официальное число жертв достигло к утру воскресенья 271 755 человек (+1224 за сутки). Подводя итоги второго года пандемии, научный журналист Ирина Якутенко подчеркивает ненадежность официальной статистики в таких странах, как Россия, и говорит, что основной проблемой во всем мире оказалось не бессилие науки перед вирусом, а бессилие политиков перед нежеланием людей прививаться. Как будто в подтверждение ее слов в Екатеринбурге в субботу около трехсот человек пришли на пикет против введения QR-кодов: пели гимн СССР и даже «Интернационал». Томич, проникший в ковидную зону под видом врача, чтобы ухаживать там за своей бабушкой, уехал из России из соображений безопасности.
ВОЗ пока не может оценить, опасней ли омикрон по сравнению с другими штаммами коронавируса или нет, но США, Австралия, Канада и Евросоюз закрыли въезд из ЮАР (хотя омикрон уже нашли во многих странах Европы), а Израиль закрыл на две недели въезд для всех иностранцев. Разные страны Европы по-разному ужесточают действующие ограничения. Процедура назначения нового премьера Чехии вообще имела диковатый вид: президент Милош Земан, у которого на днях подтвердили ковид, сидел на своем инвалидном кресле в стеклянном аквариуме, чтобы не нарушать условий изоляции, но и не затягивать до бесконечности процесс смены власти в стране.
В России
- В Москве после матча ЦСКА с петербургским «Зенитом» (который выиграл) полиция задержала свыше четырехсот болельщиков московского клуба. Часть из них не выпускали со стадиона около четырех часов, возможности сходить в туалет или купить воды у них тоже не было. Причина якобы в использовании пиротехники.
- Суд в Москве отправил в СИЗО 19-летнего студента, справившего нужду у стенда с портретами ветеранов Великой Отечественной войны. Это квалифицируется как реабилитация нацизма посредством оскорбления памяти защитников Отечества и наказывается сроком до пяти лет. Поймали его, естественно, через инстаграм.
- Из Высшей школы экономики уволили двух профессоров, критиковавших состояние права и правосудия в России.
- Стендап-комик Руслан Белый рассказал об отмене концертов в нескольких городах России в связи с негласным запретом властей. Запрет, по его мнению, последовал после публикации видео двух его концертов, в которых были политические шутки.
- С этого учебного года учащиеся 9–11 классов чеченских школ будут в обязательном порядке изучать жизнеописание отца Рамзана Кадырова Ахмата. Учебник под названием «Путь, озаренный светом» написал начальник управления экономической безопасности и противодействия коррупции МВД по Чечне Амруди Эдилов. До 2018 года этот односельчанин Кадырова и сын депутата парламента Чечни Ибрагима Эдилова торговал на рынке в Грозном.
- Сегодня Мосгорсуд проведет второе предварительное слушание по иску прокуратуры о ликвидации правозащитного центра «Мемориал». Слушания по иску о ликвидации международного общества “Мемориал” в Верховном суде России продолжатся в декабре.
Катастрофы
После катастрофы на шахте «Листвяжная», жертвами которой стал 51 человек, суд арестовал директора шахты, его первого зама, начальника участка, а также двух инспекторов местного отделения Ростехнадзора. Только что вступившего в должность мэра близлежащего Прокопьевска отправили в отставку указом губернатора – за то, что он не отменил в связи с гибелью людей банкет по случаю своего назначения. При этом власти региона препятствуют общению журналистов с выжившими шахтерами и отказываются называть места и время прощания с погибшими – якобы по желанию членов их семей. Ранее оставшиеся в живых горняки и их родственники рассказывали, что в шахте систематически нарушались правила безопасности. Вот репортаж из поселка, в котором произошла трагедия, – люди разговаривают крайне неохотно.
На заводе боеприпасов в Дзержинске Нижегородской области произошли взрывы. Есть пострадавшие, о погибших не сообщалось.
Вокруг света
В Кыргызстане при низкой явке прошли парламентские выборы. По предварительным результатам, в парламент прошли шесть партий, лишь одна из которых – оппозиционная. В ходе подсчета голосов на сайте ЦИК произошел сбой, из-за которого лидеры партий, не преодолевших пятипроцентный барьер, отказались признать итоги выборов.
Генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг вновь предостерег Россию от эскалации напряженности на границе с Украиной. Вот беседа с экспертом Берлинского центра либеральной современности Николаусом фон Твикелем, в которой он описывает происходящее на Донбассе как фактическую интеграцию сепаратистских республик с Россией, констатирует тупик переговоров, однако выражает надежду, что от стрельбы стороны все-таки воздержатся.
Шесть ссылок
- Советская история. Рассказ историка Александра Гогуна о синьцзян-уйгурской политике Сталина в 1930-е годы и в ходе войны. Подборка воспоминаний людей, репрессированных в 1930–50-е годы, с рассказами о том, что им снилось в заключении.
- Немецкая вина. Фрагмент из переписки Ханны Арендт с Карлом Ясперсом (вышла в изд-ве Института Гайдара). Или рассказ о книге военных воспоминаний Лали Хорстманн, посвященной оккупации Берлина и до сих пор не переведенной на русский.
- Научный прогресс. Отрывок из книги Майкла Газзаниги «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии» (изд-во Corpus) – о том, как мозг обуславливает социальность (если, конечно, считать, что он ее обуславливает). Или фрагмент из книги кардиолога Эрика Тополя «Искусственный интеллект в медицине: Как умные технологии меняют подход к лечению” (изд-во «Альпина Паблишер») – об исследовании геномных болезней.
Искренне Ваши,
Семь Сорок
Астролог предупредила о склонности к алкоголизму некоторых знаков Зодиака
Ваш знак Зодиака может указать не только на черты характера, но и на те или иные склонности и предпочтения в употреблении спиртных напитков, с которыми в Новый год лучше быть осторожнее. Как передает «Телеграф», подробный алкогольный гороскоп опубликовала практикующий астролог, член Международного общества астрологических исследований США (ISAR) Татьяна Чайковская у себя в Facebook.
Овен
Этот знак отличается импульсивностью и смелостью, что в соединении с «градусом» может спровоцировать акт агрессии, в том числе физической. Лучше отказаться от напитков на основе полыни (абсент, к примеру). А вот вино можете пить, но о самоконтроле все равно не забывайте.
Телец
Сторонники качества во всех сферах предпочитают элитные вина. А если вы решили подарить Тельцу бутылочку вина, то покупайте сразу две. Весьма спокойный знак при превышении своей алконормы может показать ярость. И уж если такое произошло – направляйте энергию в пение. Например, голосовым связкам Тельцов отлично способствует алкогольный коктейль с горной мятой.
Близнецы
Легкость и воздушность представителей этого знака при нескольких рюмках перерастает в любвеобильность, которая может доходить до поцелуев. Беседа – главная цель Близнецов, когда они выпивают. Так как это двойственный знак, то его алкогольное обличье может быть самым разным: как мастер тостов, так и болтун. Не забывайте о закуске – выбирайте петрушку и морковь, а иначе угодите в историю «Упал, очнулся, гипс!».
Рак
Тонкую душевную организацию этого знака можно познать с помощью пары бокалов и брудершафта. Но так как знаки, относящиеся к стихии воды, склонны к алкогольной зависимости, с горячительным лучше не переусердствовать. Закусывайте огурчиком, а утром не забудьте восстановить кислотно-щелочной баланс кефиром или айраном.
Лев
Такие знаки ценят размах и шик в любом гулянии. Их любимчики среди алкоголя: виски и коньяк. Лев под «градусом» обязательно похвастается своими достижениями, даже если собутыльники неоднократно слышали эту историю. Перебирать с алкоголем не рекомендуется, а то навредите сердцу и получите проблемы с давлением. Вашим утренним спасением станет ромашковый чай и булочка с корицей.
Дева
Для вас важно знать все о выбранном напитке. Если этот знак выпьет слишком много, то может показаться занудой, критиком, любителем сарказма и черного юмора. Помните, что ваше слабое место – желудочно-кишечный тракт. Так что откажитесь от тяжелого алкоголя, той же водки. Отдавайте предпочтение травяным настойкам и сухим винам. После бурных гуляний не забудьте «позавтракать» травяным чаем.
Весы
Любители эстетики и красоты предпочитают фруктовые вина и настойки. Спиртное может помочь вам наконец-то сделать выбор, перестав все взвешивать. Но если Весы переберут алкоголя, то могут слишком навязываться окружающим. От чрезмерного употребления горячительных напитков у Весов страдают почки. На утро после алкопати порадуйте себя земляничным чаем и сухариками.
Скорпион
Этот знак – любитель напитков покрепче и в чистом виде. С помощью алкоголя вы ловите кураж, но иногда вам сложно остановиться. Излишек спиртного может обернуться проблемами в выделительной и половой системах. Дополняйте «градус» горячими закусками, а на утро выпейте имбирный чай. Есть среди Скорпионов и противники спиртного. Знайте, что если весь вечер этот знак потягивает лишь один бокал Prosecco, то делает он это для сохранения бдительности. Так что другим знакам Зодиака, будучи навеселе, не стоит выдавать Скорпионам свои тайны: потом их вам могут припомнить.
Стрелец
Пожалуй, это один из самых оптимистичных знаков Зодиака, который всегда видит наполовину полный стакан или бокал, причем полон он чем-то игристым. Эти знаки гуляют на полную катушку. Знайте, что мера в алкоголе – очень важна именно для Стрельцов. В зоне риска находится печень. Помочь ей можно с помощью варенья из одуванчиков или чая с мелиссой на утро.
Козерог
Сдержанный знак выбирает классику и в алкоголе. Это может быть хорошее вино, виски или коньяк. Козерогам не грозит алкоголизм. Более того, в правильных дозах спиртное даже показано и поможет выйти из хандры. Ваше проблемное место – костная система, колени и кожа, так что не бойтесь употреблять горячие и острые закуски.
Водолей
Главный фантазер Зодиака подшофе, как правило, фонтанирует креативом и предлагает нереальные задумки. Лучше не увлекаться алкогольными напитками и довольствоваться несколькими бокалами. А после пары рюмок лучшее решение – сон. Обратите внимание на голени и нервную систему, которые являются вашими слабыми местами.
Рыбы
Этот знак больше всех склонен к алкогольной зависимости. Способ переждать трудные времена с помощью спиртного грозит запоем. Рыбы могут пить довольно много, вам часто сложно остановиться. Ступни – ваша слабая часть. Лучше, чтобы в момент распития алкоголя с вами был надежный друг, который вовремя даст вам команду «стоп». Смело употребляйте настойки, наливки и чай с лимонной мятой.
Астролог добавила, что данные характеристик носят общий рекомендательный характер и лучше воспринимать алкогороскоп с юмором.
В преддверии Нового года «Телеграф» рассказывал, что угадать с подарком для друга или любимого человека может помочь его знак Зодиака. Например, Тельцы будут рады дорогому парфюму, Раки – уютным вещам для дома, а Водолеи – новому гаджету.