Рассказ собаки марк твен читать

. --------------------------------------------------------------------- . . . 8 . 7. - .: , 1980 .
 

    Ìàðê Òâåí. Ðàññêàç ñîáàêè

———————————————————————
Ìàðê Òâåí. Ñîáð. ñî÷. â 8 òîìàõ. Òîì 7. — Ì.: Ïðàâäà, 1980
Ïåðåâîä Í.Äåõòåðåâîé
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 17 ìàðòà 2003 ãîäà
———————————————————————

    ÃËÀÂÀ I

Îòåö ìîé — ñåíáåðíàð, ìàòü — êîëëè, à ÿ ïðåñâèòåðèàíêà. Òàê, âî âñÿêîì
ñëó÷àå, îáúÿñíèëà ìíå ìàòü, ñàìà ÿ â ýòèõ òîíêîñòÿõ íå ðàçáèðàþñü. Äëÿ ìåíÿ
ýòî òîëüêî êðàñèâûå äëèííûå ñëîâà, ëèøåííûå ñìûñëà. Ìîÿ ìàòü ïèòàëà
ïðèñòðàñòèå ê òàêèì ñëîâàì. Îíà ëþáèëà ïðîèçíîñèòü èõ è íàñëàæäàëàñü òåì,
êàê ïîðàæåíû è ïðåèñïîëíåíû çàâèñòè áûâàëè äðóãèå ñîáàêè, êàê îíè
íåäîóìåâàëè, îòêóäà ó íåå òàêàÿ îáðàçîâàííîñòü. Íà ñàìîì äåëå âñå ýòî áûëî
ïîêàçíîå, íèêàêîãî íàñòîÿùåãî îáðàçîâàíèÿ ó íåå íå áûëî. Îíà ïîäõâàòûâàëà
ó÷åíûå ñëîâå÷êè â ñòîëîâîé è ãîñòèíîé, êîãäà â äîìå áûâàëè ãîñòè, èëè â
âîñêðåñíîé øêîëå, êóäà åé äîâîäèëîñü ñîïðîâîæäàòü õîçÿéñêèõ äåòåé. È âñÿêèé
ðàç, óñëûøàâ íîâîå äëèííîå ñëîâî, îíà áåç êîíöà òâåðäèëà åãî ïðî ñåáÿ,
ñòàðàÿñü óäåðæàòü â ïàìÿòè äî î÷åðåäíîãî ó÷åíîãî ñîáðàíèÿ ñîáàê íàøåé
îêðóãè. Òàì îíà, áûâàëî, áðîñèò ñâîå ñëîâöî, è, êîíå÷íî, âñå, íà÷èíàÿ îò
ñîñóíêà, êîòîðûé â êàðìàíå ïîìåñòèòñÿ, äî ãðîìàäíîãî áóëüäîãà, ñîêðóøåíû è
îçàäà÷åíû. Óñïåõ âîçíàãðàæäàë åå çà âñå óñèëèÿ. Åñëè ñðåäè íàñ îêàçûâàëñÿ
ïîñòîðîííèé, îí íåïðåìåííî ïðîÿâëÿë íåäîâåð÷èâîñòü. Åäâà îïîìíèâøèñü îò
ïåðâîãî èçóìëåíèÿ, îí òóò æå ñïðàøèâàë, ÷òî çíà÷èò ýòî ñëîâî. È ìîÿ ìàòü
îòâå÷àëà, íè íà ñåêóíäó íå çàäóìûâàÿñü. Âîïðîøàâøèé íèêàê íå îæèäàë ýòîãî,
îí áûë óâåðåí, ÷òî òóò-òî îíà è ïîïàäåòñÿ, íî ïîñðàìëåííûì îêàçûâàëñÿ îí
ñàì. Îñòàëüíûå òîëüêî òîãî è æäàëè. Èì áûëî çàðàíåå èçâåñòíî, êàê âñå
ïðîèçîéäåò, ó íèõ áûë îïûò ïî ýòîé ÷àñòè. È âñå òàê âîñõèùàëèñü, òàê
ãîðäèëèñü åå îòâåòîì, ÷òî íèêîìó è â ãîëîâó íå ïðèõîäèëî óñîìíèòüñÿ â åãî
ïðàâèëüíîñòè. Ýòî âïîëíå ïîíÿòíî. Âî-ïåðâûõ, îíà îòâå÷àëà áûñòðî è áåç
çàïèíêè, áóäòî ãîâîðÿùèé ñëîâàðü; à âî-âòîðûõ, îòêóäà, ñïðàøèâàåòñÿ, áûëî èì
çíàòü, íàäóâàåò îíà èõ èëè ãîâîðèò ïðàâäó? Âåäü îíà áûëà ñðåäè íèõ
åäèíñòâåííîé ýðóäèðîâàííîé ñîáàêîé. Îäíàæäû, êîãäà ÿ óæå íåñêîëüêî ïîäðîñëà,
ìîÿ ìàòü ïðèòàùèëà îòêóäà-òî íîâîå ñëîâî — «íåèíòåëëåêòóàëüíûé» — è ùåãîëÿëà
èì íà íàøèõ ñîâåòàõ è ñîáðàíèÿõ, ïîâåðãàÿ òåì âñåõ ñîáàê â òîñêó è óíûíèå. È
âîò òîãäà-òî ÿ çàìåòèëà, ÷òî íà ïðîòÿæåíèè íåäåëè åå âîñåìü ðàç ñïðîñèëè î
çíà÷åíèè ñëîâà «íåèíòåëëåêòóàëüíûé», è êàæäûé ðàç îíà äàâàëà íîâîå
îïðåäåëåíèå. Ýòî óáåäèëî ìåíÿ â òîì, ÷òî ìàòü ìîÿ îáëàäàåò ñêîðåå
íàõîä÷èâîñòüþ, íåæåëè ýðóäèöèåé, íî ÿ, ðàçóìååòñÿ, î òîì ïðîìîë÷àëà.
Ó íåå áûëî âñåãäà íàãîòîâå îäíî ñëîâöî, êîòîðîå âûðó÷àëî åå â
êðèòè÷åñêèé ìîìåíò. Îíî ñëóæèëî åé êàê áû ñïàñàòåëüíûì êðóãîì â ìèíóòó
áåäñòâèÿ: çà íåãî ìîæíî áûëî óõâàòèòüñÿ, êîãäà âîëíà âäðóã ñìûâàëà çà áîðò.
Ñëîâî ýòî áûëî — «ñèíîíèì». Èíîé ðàç îíà âîçüìåò è ñíîâà ïðèòàùèò äëèííîå
ñëîâî, êîòîðûì ïðîèçâîäèëà ýôôåêò óæå íåñêîëüêî íåäåëü íàçàä è âûäóìàííûå
îïðåäåëåíèÿ êîòîðîãî äàâíî ïîïàëè íà ñâàëêó, è ýòèì ñëîâîì â ïåðâûé ìîìåíò
áóêâàëüíî îãîðîøèò ÷óæàêà, åñëè òàêîâîé ñðåäè íàñ ïðèñóòñòâîâàë. Ïîêà îí
îïîìíèòñÿ, îíà óæå óñïååò ïðî âñå çàáûòü è ïîâåðíåò íà äðóãîé ãàëñ. Ïîýòîìó,
êîãäà îí âäðóã íåîæèäàííî îêëèêíåò åå è ïðèçîâåò ê îòâåòó, îíà íà ìãíîâåíèå
ïîäîæìåò õâîñò — ïàðóñ ïîâèñíåò (ÿ ýòî âèäåëà — ÿ áûëà åäèíñòâåííîé, êòî
ðàçãàäàë åå èãðó), — íî ëèøü íà îäíî ìãíîâåíèå, è âîò ïàðóñ ñíîâà ïîäíÿò, è
âåòåð âíîâü ðàçäóâàåò åãî. Ñïîêîéíàÿ è áåçìÿòåæíàÿ, êàê ëåòíèé äåíü, îíà
îòâå÷àåò: «Ýòî ñèíîíèì òðàíñöåíäåíòàëüíîñòè», — èëè èçðå÷åò äðóãîå, ñòîëü æå
áîãîìåðçêîå, äëèííîå, êàê çìåÿ, ñëîâî. Ïîòîì ìèðíî îòîéäåò è ñâåðíåò îïÿòü
íà íîâûé ãàëñ — àáñîëþòíî, ïîíèìàåòå ëè, íåâîçìóòèìî. À òîò, êòî çàäàë
âîïðîñ, îñòàëñÿ â äóðàêàõ è âåñüìà ñêîíôóæåí. Îñòàëüíûå ñîáàêè, çíàâøèå
íàïåðåä, êàê îáåðíåòñÿ äåëî, â óíèñîí ñòó÷àò õâîñòàìè ïî çåìëå, è ôèçèîíîìèè
ó âñåõ òàê è ñâåòÿòñÿ íåçåìíûì áëàæåíñòâîì.
È íå òîëüêî ñëîâà — îíà, ñëó÷àëîñü, è öåëóþ ôðàçó ïðèòàùèò, áûëà áû
òîëüêî äîñòàòî÷íî ãðîìêàÿ ôðàçà, è áëåñíåò åþ ïî ìåíüøåé ìåðå íà øåñòè
âå÷åðàõ è äâóõ óòðåííèêàõ. È, êîíå÷íî, âñÿêèé ðàç èñòîëêóåò ïî-ðàçíîìó. Âåäü
ìîþ ìàòü ïðèâëåêàëà ëèøü çâó÷íîñòü ñêàçàííîãî, ñìûñë åå íå èíòåðåñîâàë. Ê
òîìó æå îíà îòëè÷íî çíàëà, ÷òî íèêòî åå íå ðàçîáëà÷èò, íè ó îäíîé ñîáàêè íå
õâàòèëî áû íà òî ñîîáðàæåíèÿ. Äà, ìîÿ ìàòü áûëà ëè÷íîñòü çàìå÷àòåëüíàÿ. Îíà
äî òîãî îñìåëåëà, ÷òî ðåøèòåëüíî íè÷åãî íå áîÿëàñü, òàê îíà áûëà óâåðåíà â
íåâåæåñòâå îñòàëüíûõ. Îíà äàæå áðàëàñü ïåðåäàâàòü íàì àíåêäîòû, êîòîðûå
ðàññêàçûâàëèñü çà îáåäåííûì ñòîëîì è âûçûâàëè ñòîëüêî âåñåëüÿ è ñìåõà ó
ãîñòåé è õîçÿåâ. Íî, êàê ïðàâèëî, ñîëü îäíîãî àíåêäîòà îíà ïåðåñûïàëà â
äðóãîé, îò÷åãî, êîíå÷íî, íå ïîëó÷àëîñü íè ñêëàäó, íè ëàäó. Äîñêàçàâ àíåêäîò,
ìîÿ ìàòü ïðèíèìàëàñü êàòàòüñÿ ïî çåìëå, õîõîòàëà è ëàÿëà êàê áåçóìíàÿ, íî
ÿ-òî âèäåëà, ÷òî îíà è ñàìà óäèâëåíà, ïî÷åìó àíåêäîò ïåðåñòàë êàçàòüñÿ åé
çàáàâíûì. Íî âñå ðàâíî — åå ñëóøàòåëè òîæå êàòàëèñü ïî çåìëå è ëàÿëè, âòàéíå
ñòûäÿñü òîãî, ÷òî ðåøèòåëüíî íè÷åãî íå ïîíèìàþò. Îíè è íå ïîäîçðåâàëè, ÷òî
âèíà íå èõ: ïðîñòî â àíåêäîòå íå áûëî íè ìàëåéøåãî ñìûñëà.
Âñå ýòè ôàêòû, êàê âèäèòå, ïîêàçûâàþò, ÷òî ìîÿ ìàòü áûëà äîâîëüíî
òùåñëàâíà è ëåãêîìûñëåííà, à ìåæäó òåì îíà îáëàäàëà äîáðîäåòåëÿìè, êîòîðûå,
ÿ ïîëàãàþ, ñ ëèõâîé ïîêðûâàëè åå íåäîñòàòêè. Ó íåå áûëî äîáðîå ñåðäöå,
ìÿãêèé íðàâ; îíà íå çàòàèâàëà îáèä, íî òîò÷àñ èçãîíÿëà èõ èç ìûñëåé è
çàáûâàëà. Ñâîé äîáðûé íðàâ îíà ïåðåäàëà íàì, ñâîèì äåòÿì. Îò íåå ìû
íàó÷èëèñü áûòü îòâàæíûìè è ðåøèòåëüíûìè â ìèíóòó îïàñíîñòè. Ýòî îíà ãîâîðèëà
íàì, ÷òî íàäî íå î ñâîåì ñïàñåíèè çàáîòèòüñÿ, íî èäòè íàâñòðå÷ó áåäå,
ãðîçÿùåé äðóãó èëè íåäðóãó — êîìó áû òî íè áûëî, — è áðîñàòüñÿ íà ïîìîùü, íå
çàäóìûâàÿñü íàä âîçìîæíûìè äëÿ íàñ ïîñëåäñòâèÿìè. È ó÷èëà îíà íàñ íå òîëüêî
ñëîâîì, íî è ëè÷íûì ïðèìåðîì, à ýòî íàèëó÷øèé è íàèâåðíåéøèé ìåòîä, — óæ ýòî
çàïîìèíàåòñÿ íàäîëãî. Àõ, êàêèå ïðåêðàñíûå ïîñòóïêè îíà ñîâåðøàëà, êàêèå
ïîäâèãè! Íàñòîÿùèé ìóæåñòâåííûé âîèí. È âåëà ñåáÿ ïðè ýòîì òàê ñêðîìíî. Íåò,
åþ íåëüçÿ áûëî íå âîñõèùàòüñÿ, íåëüçÿ áûëî íå ñòàðàòüñÿ ïîäðàæàòü åé. Â åå
îáùåñòâå äàæå êîìíàòíûé ñïàíüåëü ñòàðàëñÿ áû âåñòè ñåáÿ íåìíîãî áîëåå
ïðèñòîéíî. Òàê ÷òî, âèäèòå, ìîÿ ìàòü îòëè÷àëàñü íå îäíîé òîëüêî
îáðàçîâàííîñòüþ.

    ÃËÀÂÀ II

Êîãäà ÿ íàêîíåö ñòàëà âïîëíå âçðîñëîé, ìåíÿ ïðîäàëè, è ñ òåõ ïîð ÿ óæå
áîëüøå íèêîãäà íå âèäåëà ñâîåé ìàòåðè. Ñåðäöå åå ðàçðûâàëîñü îò ãîðÿ, è ìîå
òîæå, êîãäà ìû ðàññòàâàëèñü, è îáå ìû ïëàêàëè. Íî îíà óòåøàëà ìåíÿ êàê
ìîãëà. Îíà ãîâîðèëà, ÷òî ìû ðîäèëèñü íà ñâåò ðàäè ìóäðîé è áëàãîé öåëè, è
êàæäûé èç íàñ äîëæåí âûïîëíÿòü ñâîé äîëã áåçðîïîòíî, ÷òî íàäî ïðèíèìàòü
æèçíü òàêîé, êàê îíà åñòü, æèòü äëÿ áëàãà áëèæíèõ è íå çàäóìûâàòüñÿ íàä òåì,
÷òî æäåò âïåðåäè, — ýòî íå íàøåãî óìà äåëî. Ëþäè, ïîñòóïàþùèå òàêèì îáðàçîì,
ïîëó÷àò âåëèêóþ íàãðàäó â èíîì, ëó÷øåì ìèðå. È õîòÿ äëÿ âñåõ äðóãèõ ñóùåñòâ,
êðîìå ÷åëîâåêà, äîñòóï òóäà çàêðûò, íî åñëè è ìû áóäåì âåñòè ñåáÿ ÷åñòíî è
ïðàâåäíî, íå îæèäàÿ çà òî âîçíàãðàæäåíèÿ, ýòî ïðèäàñò íàøåé êðàòêîâðåìåííîé
çåìíîé æèçíè ñìûñë è äîñòîèíñòâî, ÷òî óæå ñàìî ïî ñåáå ÿâëÿåòñÿ íàãðàäîé.
Âñå ýòè ðàññóæäåíèÿ åé ïðèõîäèëîñü ñëûøàòü âðåìÿ îò âðåìåíè â âîñêðåñíîé
øêîëå, êóäà îíà ïðîâîæàëà äåòåé. Ýòè ñëîâà ìîÿ ìàòü çàó÷èëà òùàòåëüíåå, ÷åì
ó÷åíûå ñëîâå÷êè è ôðàçû, ïîäñëóøàííûå â ãîñòèíîé. Îíà ìíîãî ðàçäóìûâàëà íàä
íèìè ðàäè ñîáñòâåííîãî è ðàäè íàøåãî áëàãà. Óæå îäíî ýòî ïîêàçûâàåò, ÷òî
ãîëîâà ó íåå áûëà ìóäðàÿ è ïîëíà ìûñëåé, íåñìîòðÿ íà èçðÿäíóþ äîëþ
âåòðåíîñòè è òùåñëàâèÿ.
Èòàê, â ïîñëåäíèé ðàç ìû ñêàçàëè äðóã äðóãó «ïðîñòè», â ïîñëåäíèé ðàç
ñêâîçü ñëåçû ïîãëÿäåëè äðóã íà äðóãà, è ïðîùàëüíûå åå ñëîâà — îíà, ÿ äóìàþ,
íàðî÷íî îñòàâèëà èõ íàïîñëåäîê, ÷òîáû ÿ ëó÷øå èõ çàïîìíèëà, — áûëè òàêèå:
— Â ìîìåíò îïàñíîñòè, êîòîðàÿ ãðîçèò äðóãîìó, íå äóìàé î ñåáå, íî
âñïîìíè ñâîþ ìàòü è â ïàìÿòü î íåé ïîñòóïè òàê, êàê ïîñòóïèëà áû îíà.
Âû äóìàåòå, ÿ ìîãëà çàáûòü ýòè ñëîâà? Íåò!

    ÃËÀÂÀ III

Êàêèì æå ÷óäåñíûì îêàçàëîñü ìîå æèòüå ó íîâûõ õîçÿåâ! Áîëüøîé
ïðåêðàñíûé äîì, áîãàòàÿ îáñòàíîâêà, ìíîæåñòâî êàðòèí, èçÿùíûõ óêðàøåíèé, è
íè îäíîãî òåìíîãî óãëà — âñþäó ñâåðêàíèå çàææåííûõ ñîëíöåì êðàñîê òîí÷àéøèõ
îòòåíêîâ. Êàêèå ïðîñòîðû âîêðóã äîìà, êàêîé îãðîìíûé ñàä — çåëåíûå ëóæàéêè,
âåëèêîëåïíûå äåðåâüÿ è ìàññà öâåòîâ! È ÿ áûëà íàñòîÿùèì ÷ëåíîì ñåìüè. Ìåíÿ
ëþáèëè, ìåíÿ ëàñêàëè è ïðîäîëæàëè çâàòü ïðåæíèì ìîèì èìåíåì. Îíî ìíå áûëî
äîðîãî, ìîå ñòàðîå èìÿ — Ýéëèí Ìåéâîðíèí, — âåäü ìíå äàëà åãî ìàòü. Îíà
óñëûøàëà åãî â êàêîé-òî ïåñíå. Ìîè íîâûå õîçÿåâà çíàëè ïåñíþ è ñ÷èòàëè, ÷òî
èìÿ ýòî î÷åíü êðàñèâî.
Ìîåé ãîñïîæå, ìèññèñ Ãðýé, áûëî òðèäöàòü ëåò, è äî ÷åãî æå îíà áûëà
ïðåëåñòíà è î÷àðîâàòåëüíà, âû ïðîñòî ïðåäñòàâèòü ñåáå íå ìîæåòå. À ìàëåíüêîé
Ñýäè èñïîëíèëîñü äåñÿòü, — âûëèòàÿ ìàòü, òàêàÿ æå ìèëî÷êà. Ñýäè íîñèëà
êîðîòêèå ïëàòüèöà, è íà ñïèíå ó íåå âèñåëè äâà êàøòàíîâûõ õâîñòèêà. À
ìàëþòêå áûë âñåãî ãîä — ïóõëåíüêèé, âåñü â ÿìî÷êàõ, è òàê ëþáèë ìåíÿ! Ãîòîâ
áûë áåç êîíöà òàñêàòü çà õâîñò è òèñêàòü è òàê è çàëèâàëñÿ ïðè ýòîì ñâîèì
íåâèííûì ñìåõîì. Ìèñòåðó Ãðýþ áûëî òðèäöàòü âîñåìü ëåò. Ðîñëûé, ñòðîéíûé,
êðàñèâûé, íà÷àâøèé íåìíîãî ëûñåòü ñî ëáà; äâèæåíèÿ áûñòðûå, ðåøèòåëüíûå,
ýíåðãè÷íûå, è íè ìàëåéøåé ñåíòèìåíòàëüíîñòè. Åãî ÷åòêî î÷åð÷åííîå ëèöî,
êàçàëîñü, èçëó÷àëî õîëîäíûé ñâåò âûñîêîãî èíòåëëåêòà. Ìèñòåð Ãðýé áûë, êàê
åãî íàçûâàëè, ó÷åíûì-ýêñïåðèìåíòàòîðîì. ß íå çíàþ, ÷òî çíà÷èò ñëîâî
«ýêñïåðèìåíòàòîð». Âîò ìîÿ ìàòü, òà òîò÷àñ ïóñòèëà áû åãî â õîä è ïðîèçâåëà
áû òåì ñîîòâåòñòâóþùåå âïå÷àòëåíèå. Ñóìåëà áû ñáèòü èì ñïåñü ñ ëþáîãî
òåðüåðà, à óæ î êîìíàòíîé ñîáà÷îíêå è ãîâîðèòü íå÷åãî. Âïðî÷åì, åñòü ñëîâà è
ïîëó÷øå, ÷åì «ýêñïåðèìåíòàòîð». Ñàìîå âåëèêîëåïíîå èç íèõ — «ëàáîðàòîðèÿ».
Äà, ìîÿ ìàòü âûçâàëà áû íàñòîÿùóþ ñåíñàöèþ, îíà áû âñåõ ïðîñòî óíè÷òîæèëà
ýòèì ñëîâîì.
Ëàáîðàòîðèÿ — ýòî íå êíèãà, íå êàðòèíà è íå òî ìåñòî, ãäå ìîþò ðóêè, î
êîòîðîì íàì ðàññêàçûâàëà ñîáàêà ðåêòîðà êîëëåäæà, — íåò, òî íàçûâàåòñÿ
êàê-òî èíà÷å. Ëàáîðàòîðèÿ — ýòî ñîâñåì äðóãîå. Îíà çàñòàâëåíà áàíêàìè,
ñêëÿíêàìè, áóòûëÿìè, ýëåêòðè÷åñêèìè ïðèáîðàìè, ïîâñþäó â íåé ïðîâîäà è
íåïîíÿòíûå èíñòðóìåíòû. Êàæäóþ íåäåëþ ñþäà ÿâëÿëèñü ó÷åíûå, óñàæèâàëèñü
âîçëå ïðèáîðîâ, ÷òî-òî îáñóæäàëè è äåëàëè êàêèå-òî «ýêñïåðèìåíòû» è
«îòêðûòèÿ». ß ñþäà òîæå ÷àñòî çàõîäèëà: ñòîÿëà è ñëóøàëà, ñèëÿñü ïîíÿòü, î
÷åì èäåò ðå÷ü. ß ïîñòóïàëà òàê â ïàìÿòü î ìîåé äîðîãîé ìàòåðè, õîòÿ ìíå
áîëüíî áûëî äóìàòü, ñêîëüêî îíà òåðÿåò, íå ïðèñóòñòâóÿ çäåñü, à ÿ ïðè ýòîì
íè÷åãî íå ïðèîáðåòàþ. Ïîòîìó ÷òî, êàê ÿ íè ñòàðàëàñü, ÿ òàê íè÷åãî è íå
ïîíÿëà èç òîãî, ÷òî ïðîèñõîäèëî â ëàáîðàòîðèè.
Èíîãäà ÿ çàõîäèëà â ðàáî÷óþ êîìíàòó ìèññèñ Ãðýé è ñïàëà òàì íà ïîëó, à
ìèññèñ Ãðýé îïóñêàëà íà ìåíÿ ñâîè íîæêè, ÿ êàê áû ñëóæèëà åé ñêàìåéêîé.
Ãîñïîæà çíàëà, ÷òî ìíå ýòî ïðèÿòíî, — âåäü ýòî áûëî ëàñêîé. Èíîãäà ÿ
ïðîâîäèëà ÷àñîê â äåòñêîé, òóò ìåíÿ ïîðÿäêîì òîðìîøèëè, è ÿ áûëà ñ÷àñòëèâà.
Åñëè íÿíüêå íóæíî áûëî îòëó÷èòüñÿ ïî äåëó, ÿ ñòîðîæèëà êîëûáåëü. À èíîé ðàç
ìû âìåñòå ñ ìàëåíüêîé Ñýäè áåãàëè âîêðóã äîìà äî òåõ ïîð, ïîêà âîâñå íå
âûáüåìñÿ èç ñèë, è òîãäà ÿ ëîæèëàñü íà òðàâó ïîä äåðåâî è äðåìàëà â åãî
òåíè, à Ñýäè ÷èòàëà êíèãó. À òî ÿ îòïðàâëÿëàñü ñ âèçèòîì ê êîìó-íèáóäü èç
ñîñåäåé. Íåïîäàëåêó îò íàñ ïðîæèâàëè î÷åíü ìèëûå, áëàãîâîñïèòàííûå ñîáàêè.
Îñîáåííî õîðîø, êðàñèâ è ëþáåçåí áûë îäèí êóð÷àâûé èðëàíäñêèé ñåòòåð. Åãî
çâàëè Ðîáèí Ýäýéð, è îí áûë, êàê è ÿ, ïðåñâèòåðèàíèí: îí ïðèíàäëåæàë
øîòëàíäñêîìó ñâÿùåííèêó.
Ñëóãè â äîìå îáðàùàëèñü ñî ìíîé õîðîøî, âñå ìåíÿ ëþáèëè, è ïîòîìó, êàê
âèäèòå, æèëîñü ìíå îòëè÷íî. Íà ñâåòå íå ìîãëî áûòü ñîáàêè áîëåå ñ÷àñòëèâîé è
áîëåå áëàãîäàðíîé ñóäüáå, ÷åì ÿ. Î ñåáå ñêàæó — è ýòî ñóùàÿ ïðàâäà, — ÷òî ÿ
èçî âñåõ ñèë ñòàðàëàñü âåñòè ñåáÿ äîñòîéíî. ß ÷òèëà ïàìÿòü ìàòåðè, ÿ ïîìíèëà
åå íàñòàâëåíèÿ è ïûòàëàñü çàñëóæèòü òî ñ÷àñòüå, êîòîðîå âûïàëî ìíå íà äîëþ.
Âñêîðå íà ñâåò ïîÿâèëñÿ ìîé ùåíîê, è òóò ÷àøà ìîåãî áëàæåíñòâà
íàïîëíèëàñü äî êðàåâ. Ìîé ñûí áûë ïðåëåñòíûì ñóùåñòâîì — ãëàäêèé è ìÿãêèé,
êàê áàðõàò, îí òàê ïîòåøíî êîâûëÿë íà ñâîèõ îáâîðîæèòåëüíûõ íåóêëþæèõ
ëàïêàõ. Ó íåãî áûëè òàêèå íåæíûå ãëàçåíêè, òàêàÿ ñëàâíàÿ ìîðäî÷êà. ß òàê
ãîðäèëàñü èì, êîãäà âèäåëà, êàê îáîæàþò åãî ìîÿ ãîñïîæà è åå äåòè, êàê îíè
ëàñêàþò åãî, êàê ãðîìêî âîñõèùàþòñÿ êàæäûì ìèëûì åãî äâèæåíèåì. Íåò, æèçíü
áûëà ÷óäåñíà, âîñõèòèòåëüíà…
Íî âîò ïðèøëà çèìà. Îäíàæäû ÿ ñòåðåãëà â äåòñêîé ìàëþòêó, òî åñòü
ëåæàëà íà êðîâàòè ïîäëå êîëûáåëè, â êîòîðîé îí ñïàë. Êîëûáåëü ñòîÿëà
íåïîäàëåêó îò êàìèíà. Íàä íåé ñïóñêàëñÿ äëèííûé ïîëîã èç ïðîçðà÷íîé òêàíè,
÷åðåç êîòîðóþ âñå âèäíî. Íÿíüêà âûøëà èç äåòñêîé, ìû ñ ìàëþòêîé îñòàëèñü
âäâîåì è ìèðíî ñïàëè. Îò ãîðÿùåãî ïîëåíà îòñêî÷èëà èñêðà è ïîïàëà íà êðàé
ïîëîãà. Äîëæíî áûòü, íåêîòîðîå âðåìÿ âñå áûëî òèõî, íî âäðóã ìåíÿ ðàçáóäèë
êðèê ðåáåíêà, è ÿ óâèäåëà, ÷òî âåñü ïîëîã â îãíå, ïëàìÿ âçâèâàåòñÿ äî ñàìîãî
ïîòîëêà. Â óæàñå, íå óñïåâ ñîîáðàçèòü, ÷òî äåëàþ, ÿ ñïðûãíóëà ñ êðîâàòè è
÷åðåç ñåêóíäó áûëà ïî÷òè ó ñàìîé äâåðè. Íî óæå â ñëåäóþùóþ ñåêóíäó â óøàõ
ìîèõ ïðîçâó÷àëè ïðîùàëüíûå ñëîâà ìàòåðè, è ÿ òóò æå ñíîâà ïðûãíóëà íà
êðîâàòü. Ïðîñóíóâ ãîëîâó ñêâîçü ïëàìÿ, ÿ ñòàëà òàùèòü ìàëþòêó, óõâàòèâøèñü
çóáàìè çà ïîÿñîê ðóáàøå÷êè, è ïðîäîëæàëà òÿíóòü, ïîêà ìû îáà íå óïàëè íà
ïîë, îêóòàííûå îáëàêàìè ãóñòîãî äûìà. Òóò ÿ ñíîâà ñõâàòèëà êðîõîòíîå
êðè÷àùåå ñóùåñòâî, âûáðàëàñü âìåñòå ñ íèì çà äâåðü, â êîðèäîð, è èçî âñåõ
ñèë ïðîäîëæàëà òàùèòü äàëüøå, î÷åíü âçâîëíîâàííàÿ, íî ñ÷àñòëèâàÿ è ãîðäàÿ
ñâîèì ïîñòóïêîì, êàê âäðóã ðàçäàëñÿ ãîëîñ õîçÿèíà:
— ×òî òû äåëàåøü, ïðîêëÿòîå æèâîòíîå!
ß îòñêî÷èëà è ïûòàëàñü óáåæàòü, íî îí âûêàçàë óäèâèòåëüíîå ïðîâîðñòâî,
íàñòèã ìåíÿ è ïðèíÿëñÿ êîëîòèòü òðîñòüþ. Â óæàñå ÿ ìåòàëàñü èç ñòîðîíû â
ñòîðîíó, ïûòàÿñü óâåðíóòüñÿ. Íî âîò ñèëüíûé óäàð îáðóøèëñÿ íà ìîþ ëåâóþ
ïåðåäíþþ íîãó, ÿ çàâèçæàëà, óïàëà — è íå ìîãëà ñíîâà ïîäíÿòüñÿ íà íîãè.
Õîçÿèí çàíåñ áûëî òðîñòü äëÿ íîâîãî óäàðà, íî òàê è íå óñïåë åå îïóñòèòü,
ïîòîìó ÷òî â ýòî ñàìîå ìãíîâåíüå ïî âñåìó äîìó ðàçíåññÿ äèêèé âîïëü íÿíüêè:
— Äåòñêàÿ ãîðèò!
Õîçÿèí áðîñèëñÿ òóäà, è òàêèì îáðàçîì îñòàëüíûì ìîèì êîñòÿì ñóæäåíî
áûëî óöåëåòü.
Íîãà áîëåëà óæàñíî, íî âðåìåíè òåðÿòü áûëî íåëüçÿ, õîçÿèí ìîã âåðíóòüñÿ
â ëþáóþ ìèíóòó. Êîå-êàê ÿ äîïðûãàëà íà òðåõ íîãàõ äî êîíöà êîðèäîðà ê óçêîé
òåìíîé ëåñòíèöå, êîòîðàÿ âåëà íà ÷åðäàê, ãäå, êàê ÿ ñëûøàëà, âàëÿëèñü ñòàðûå
ÿùèêè è ïðî÷èé íåíóæíûé õëàì è êóäà ëþäè õîäèëè ðåäêî. Åëå-åëå ïîäíÿëàñü ÿ
ïî ëåñòíèöå è, ïðîáðàâøèñü â òåìíîòå ñðåäè âñÿêîãî õëàìà, çàáèëàñü â ñàìûé
äàëüíèé óãîë ÷åðäàêà. Çäåñü óæ áîÿòüñÿ áûëî ãëóïî, íî ÿ âñå åùå äðîæàëà îò
ñòðàõà. ß áûëà òàê íàïóãàíà, ÷òî ñäåðæèâàëà ñåáÿ è ïî÷òè íå ñêóëèëà, õîòÿ
ìíå î÷åíü õîòåëîñü ïîñêóëèòü — âåäü ýòî, çíàåòå, ïîìîãàåò, êîãäà ÷òî-íèáóäü
áîëèò. Íî ïîëèçàòü íîãó áûëî ìîæíî, è ìíå êàê áóäòî ñòàëî ëåã÷å.
Öåëûå ïîë÷àñà â äîìå ïðîäîëæàëàñü ñóìàòîõà, ñëûøàëèñü êðèêè, øóì, òîïîò
íîã. Ïîòîì âñå ñòèõëî. Òèøèíà äëèëàñü íåñêîëüêî ìèíóò, è îíà áûëà ìíå
îòðàäíà. Ñòðàõè ìîè ïî÷òè óëåãëèñü, à âåäü ñòðàõ õóæå áîëè — ãîðàçäî õóæå. È
âäðóã ïîñëûøàëñÿ ãðîìêèé ãîëîñ, îò êîòîðîãî ÿ òàê è çàìåðëà. Ìåíÿ çâàëè,
êëèêàëè ïî èìåíè, ìåíÿ ðàçûñêèâàëè!
Ãîëîñ øåë ñíèçó, ðàññòîÿíèå ïðèãëóøàëî åãî, íî ýòî íå óìàëÿëî ìîåãî
óæàñà.  æèçíè ñâîåé íå ñëûøàëà ÿ íè÷åãî ñòðàøíåå ýòîãî ãîëîñà. Îí
ðàçíîñèëñÿ ïî âñåìó äîìó. Îí áûë êàê áóäòî ñðàçó ïîâñþäó — â ïåðåäíåé, â
êîðèäîðå, âî âñåõ êîìíàòàõ äîìà, â ïîäâàëå; ïîòîì ñëûøàëñÿ ñíàðóæè äîìà, è
óõîäèë êóäà-òî âñå äàëüøå è äàëüøå… íî âîò îí ñíîâà ïðèáëèæàëñÿ è âíîâü
ãðåìåë ïî âñåìó äîìó. Êàçàëîñü, îí íèêîãäà íå óìîëêíåò. Íàêîíåö îí ñòèõ, íî
íå ðàíüøå ÷åì ñìóòíûé ïîëóìðàê íà ÷åðäàêå ñìåíèëñÿ ïîëíîé òüìîé.
 íàñòóïèâøåé áëàãîñëîâåííîé òèøèíå ñòðàõè ìîè ìàëî-ïîìàëó óëåòó÷èëèñü,
ÿ óñïîêîèëàñü è çàñíóëà. Ñïàëà ÿ êðåïêî, íî ïðîñíóëàñü ðàíî, åùå äî òîãî,
êàê íà ÷åðäàêå ñíîâà ïîñâåòëåëî. ß ÷óâñòâîâàëà ñåáÿ äîâîëüíî õîðîøî, áîëü â
íîãå óòèõëà, è ÿ óæå íà÷àëà ïîäóìûâàòü î òîì, êàê ìíå äåéñòâîâàòü äàëüøå. ß
ïðèäóìàëà îòëè÷íûé ïëàí. Íàäî ïîëçêîì âûáðàòüñÿ ñ ÷åðäàêà, ïîòîì âíèç ïî
÷åðíîé ëåñòíèöå è ñïðÿòàòüñÿ çà äâåðüþ, âåäóùåé â ïîäâàë. Êîãäà íà ðàññâåòå
ïðèäåò ïîñòàâùèê ëüäà è íà÷íåò íàïîëíÿòü ëåäíèê, ÿ âûñêîëüçíó íà óëèöó è
óáåãó. Íà äåíü ãäå-íèáóäü ñïðÿ÷óñü, à íî÷üþ îòïðàâëþñü â ïóòü. Êóäà? Êóäà
óãîäíî; òóäà, ãäå ìåíÿ íèêòî íå çíàåò è íå âûäàñò õîçÿèíó. ß äàæå ïî÷òè
ïîâåñåëåëà, íî âäðóã âñïîìíèëà: à ìîé ùåíîê? Ðàçâå ñìîãó ÿ æèòü áåç ìîåãî
ùåíêà?
Ìåíÿ îõâàòèëî îò÷àÿíèå. Íåò, âûõîäà íå áûëî, ÿ ýòî âèäåëà ÿñíî. Íàäî
îñòàâàòüñÿ çäåñü è æäàòü, è ïðèíÿòü âñå, ÷òî óãîòîâàíî ñóäüáîé. ×òî òóò
ïîäåëàåøü — òàêîâà æèçíü, êàê ãîâîðèëà ìîÿ ìàòü. Íî òóò… Äà, òóò ìåíÿ
ñíîâà íà÷àëè çâàòü, è âñå ìîè òðåâîãè âåðíóëèñü êî ìíå. Õîçÿèí íèêîãäà ìåíÿ
íå ïðîñòèò, ñêàçàëà ÿ ñåáå. ß íå ìîãëà ïîíÿòü, ÷òî ÿ ñäåëàëà äóðíîãî, ÷åì
âûçâàëà åãî ãíåâ è íåìèëîñòü, — î÷åâèäíî, ýòî áûëî ÷òî-òî òàêîå, ÷òî
÷åëîâåêó ïîíÿòíî è ÷òî îí ñ÷èòàåò áîëüøèì ïðîñòóïêîì, íî ÷åãî ñîáàêå íèêîãäà
íå óðàçóìåòü.
Ìåíÿ âñå çâàëè è çâàëè. Ìíå êàçàëîñü, ýòî äëèëîñü óæå íåñêîëüêî äíåé è
íî÷åé ïîäðÿä. Ìåíÿ òåðçàëè ãîëîä è æàæäà, ÿ ÷óâñòâîâàëà, ÷òî î÷åíü îñëàáåëà.
Êîãäà èñïûòûâàåøü áîëüøóþ ñëàáîñòü, âñåãäà ìíîãî ñïèøü, è ÿ ïî÷òè âñå âðåìÿ
ñïàëà. Îäíàæäû ÿ ïðîñíóëàñü â ñòðàõå: ìíå ïî÷óäèëîñü, ÷òî ãîëîñ, çâàâøèé
ìåíÿ, ãäå-òî ñîâñåì ðÿäîì íà ÷åðäàêå. Òàê îíî â äåéñòâèòåëüíîñòè è
îêàçàëîñü. Ýòî çâàëà ìåíÿ Ñýäè. Îíà çâàëà è ïëàêàëà. Áåäíÿæêà, îò ñëåç îíà
åäâà âûãîâàðèâàëà ìîå èìÿ, è ÿ óøàì ñâîèì íå ïîâåðèëà îò ðàäîñòè, êîãäà
óñëûøàëà, ÷òî ãîâîðèò Ñýäè:
— Âåðíèñü ê íàì, âåðíèñü ê íàì! Ïðîñòè íàñ… Áåç òåáÿ òàê ãðóñòíî!
ß ðâàíóëàñü ê íåé, ãðîìêî âçâèçãíóâ îò èçáûòêà ðàäîñòè è
ïðèçíàòåëüíîñòè. Â ñëåäóþùåå ìãíîâåíèå Ñýäè, ñïîòûêàÿñü, ïðîáèðàëàñü â
òåìíîòå ÷åðäàêà è êðè÷àëà íà âåñü äîì:
— Îíà íàøëàñü! Íàøëàñü!..
Êàêèå äíè ïîñëåäîâàëè çàòåì, êàêèå ÷óäåñíûå äíè! Ñàìà ãîñïîæà, è Ñýäè,
è ñëóãè — äà îíè âñå ïðîñòî äóøè âî ìíå íå ÷àÿëè. Îíè òîëüêî è äóìàëè, êàê
áû ñäåëàòü ìíå ïîìÿã÷å ïîñòåëü, à óæ êîðìèëè-òî ìåíÿ! Ñ÷èòàëîñü, ÷òî äëÿ
ìåíÿ ãîäèòñÿ òîëüêî äè÷ü è âñÿêèå äåëèêàòåñû, êîòîðûå òðóäíî äîñòàòü â
çèìíåå âðåìÿ. È êàæäûé äåíü â äîì çàõîäèëè äðóçüÿ è ñîñåäè — ïîñëóøàòü
ðàññêàçû î ìîåì ãåðîèçìå, êàê îíè íàçûâàëè òî, ÷òî ÿ ñäåëàëà. («Ãåðîèçì» —
ýòî çíà÷èò «àãðèêóëüòóðà», êàê, ïîìíþ, îáúÿñíÿëà ìîÿ ìàòü íà îäíîì èç íàøèõ
ñîáðàíèé. Âïðî÷åì, îíà íå ðàñòîëêîâàëà, ÷òî æå çíà÷èò «àãðèêóëüòóðà», òîëüêî
ñêàçàëà, ÷òî ýòî «ñèíîíèì êàóçàëüíîñòè».) Ïî äåñÿòü ðàç íà äíþ ìèññèñ Ãðýé è
Ñýäè ïîâòîðÿëè êàæäîìó íîâîìó ãîñòþ èñòîðèþ ñ ïîæàðîì — êàê ÿ ðèñêîâàëà
æèçíüþ, ñïàñàÿ ìàëþòêó; è â äîêàçàòåëüñòâî òîãî, ÷òî âñå ýòî ïðàâäà,
ïîêàçûâàëè, êàêèå ó íàñ îáîèõ íà òåëå îæîãè. Ãîñòè ïî î÷åðåäè ïîäçûâàëè
ìåíÿ, ëàñêàëè, óäèâëÿëèñü è àõàëè. È âû áû âèäåëè, êàêàÿ ãîðäîñòü ñèÿëà â
ãëàçàõ Ñýäè è åå ìàòåðè. À åñëè êòî-íèáóäü âäðóã ñïðàøèâàë, ïî÷åìó ÿ õðîìàþ,
îáå ñìóùàëèñü è ìåíÿëè òåìó ðàçãîâîðà. Åñëè æå ãîñòü íàñòàèâàë ñ
ðàññïðîñàìè, îíè, êàçàëîñü ìíå, ãîòîâû áûëè çàïëàêàòü.
Ýòèì ìîÿ ñëàâà íå îãðàíè÷èëàñü. Ê õîçÿèíó ïðèøëè ÷åëîâåê äâàäöàòü ñàìûõ
îáðàçîâàííûõ è çíàìåíèòûõ ó÷åíûõ. Îí çàçâàë èõ â ëàáîðàòîðèþ, è òàì îíè
îáñóæäàëè ñëó÷àé âî âðåìÿ ïîæàðà, âåëè îáî ìíå ñåðüåçíûå ñïîðû, ñëîâíî ÿ
áûëà êàêèì-òî íàó÷íûì îòêðûòèåì. Íåêîòîðûå ãîâîðèëè, ÷òî ýòî ïîðàçèòåëüíî,
÷òîá òàêîé ïîñòóïîê ìîãëà ñîâåðøèòü áåññëîâåñíàÿ òâàðü, ÷òî îíè íå çíàþò
áîëåå áëåñòÿùåãî ïðèìåðà ïðîÿâëåíèÿ èíñòèíêòà. Íî õîçÿèí âîçðàæàë èì
ðåøèòåëüíî è òâåðäî:
— Ýòî áîëüøå, ÷åì èíñòèíêò, — ýòî ðàçóì. È ìíîãèå, êòî íîñèò çâàíèå
÷åëîâåêà, ïîëó÷èâøåãî âûñîêóþ ïðèâèëåãèþ íà ïðàâî âõîäà â öàðñòâî íåáåñíîå,
îáëàäàþò ìåíüøèì ðàçóìîì, ÷åì ýòî áåäíîå ãëóïîå ÷åòâåðîíîãîå, ëèøåííîå
íàäåæäû íà âå÷íîå ñïàñåíèå. — À ïîòîì îí ðàññìåÿëñÿ è äîáàâèë: — Íåò, âû
òîëüêî ïîëþáóéòåñü íà ìåíÿ! Ïðàâî, ýòî ñîâåðøåííûé ïàðàäîêñ. Íåò, åé-áîãó,
íåñìîòðÿ íà âåñü ìîé âåëèêîëåïíûé èíòåëëåêò, åäèíñòâåííîå, ÷òî ïðèøëî ìíå
òîãäà â ãîëîâó, ýòî ÷òî ñîáàêà âçáåñèëàñü è ñåé÷àñ ðàñòåðçàåò ðåáåíêà, â òî
âðåìÿ êàê åñëè áû íå ðàçóì ýòîãî æèâîòíîãî — ÿ óòâåðæäàþ, ÷òî ýòî ðàçóì, —
ðåáåíîê ïîãèá áû!
Îíè ñïîðèëè è ñïîðèëè, à ÿ — äà, ÿ! — áûëà òåìîé è öåíòðîì ýòèõ ñïîðîâ.
Åñëè á ìîÿ ìàòü çíàëà, êàêàÿ âåëèêàÿ ÷åñòü âûïàëà íà ìîþ äîëþ! Êàê áû îíà
ãîðäèëàñü ìíîþ!
À ïîòîì ó÷åíûå ïåðåìåíèëè òåìó, çàãîâîðèëè îá îïòèêå, êàê îíè ýòî
íàçûâàëè, è ñíîâà çàñïîðèëè: åñëè îïðåäåëåííûì îáðàçîì ïîðàçèòü ìîçã,
âûçîâåò ýòî ñëåïîòó èëè íåò? Íî îíè íèêàê íå ìîãëè ïðèéòè ê ñîãëàøåíèþ è âñå
ïîâòîðÿëè, ÷òî ýòî ìîæíî äîêàçàòü òîëüêî ýêñïåðèìåíòàëüíûì ïóòåì. Çàòåì
ðàçãîâîð ïåðåøåë íà òåìó î ðàñòåíèÿõ, è òóò ÿ îæèâèëàñü. Ëåòîì ìû ñ
ìàëåíüêîé Ñýäè ïîñàäèëè ñåìåíà — ÿ ïîìîãàëà êîïàòü ÿìêè, — è íåñêîëüêî äíåé
ñïóñòÿ èç êàæäîé ÿìêè âûðîñ ãäå öâåòîê, ãäå êóñòèê. Êàê ýòî ìîãëî ïðîèçîéòè,
óìà íå ïðèëîæó, ýòî ïðîñòî ÷óäî. ß ïîæàëåëà, ÷òî ëèøåíà äàðà ðå÷è, íå òî ÿ
ïîêàçàëà áû ýòèì ó÷åíûì, ÷òî òóò è ÿ êîå-÷òî ñìûñëþ. Íî îïòèêà ìåíÿ íå
èíòåðåñîâàëà — ýòî áûëî ìíå íåïîíÿòíî. Êîãäà îíè ñíîâà âåðíóëèñü ê ýòîé
òåìå, ìíå ñòàëî ñêó÷íî, è ÿ çàñíóëà.
Âñêîðå íàñòóïèëà âåñíà, è ñòàëî òàê ïðèâîëüíî, ñîëíå÷íî, ðàäîñòíî!
Ìèëàÿ ìîÿ ãîñïîæà è åå äåòè îòïðàâèëèñü ïîãîñòèòü ê ðîäñòâåííèêàì, íà
ïðîùàíüå ïîãëàäèâ ìåíÿ è ìîåãî ùåíêà. Ìû ñ íèì îñòàëèñü îäíè — õîçÿèí íàì
áûë íå êîìïàíèÿ, — íî íàì ñ ìîèì ùåíêîì è âäâîåì áûëî âåñåëî; è ñëóãè
îáõîäèëèñü ñ íàìè ëàñêîâî, äðóæåëþáíî. Òàê ÷òî æèëè ìû íåïëîõî è ïîäæèäàëè
âîçâðàùåíèÿ ìèññèñ Ãðýé ñ äåòüìè.
Íî âîò îäíàæäû â äîìå ñíîâà ñîáðàëèñü ó÷åíûå, — íà ýòîò ðàç, ÷òîáû
ïðîäåëàòü îïûò, êàê îíè ñêàçàëè. Îíè âçÿëè ìîåãî ùåíêà è óíåñëè â
ëàáîðàòîðèþ. ß ïðîêîâûëÿëà çà íèìè íà ñâîèõ òðåõ íîãàõ. ß èñïûòûâàëà
ãîðäîñòü: ìíå, êîíå÷íî, áûëî î÷åíü ëåñòíî, ÷òî ìîåìó ùåíêó îêàçûâàþò
âíèìàíèå. Ó÷åíûå âñå î ÷åì-òî ñïîðèëè, âñå äåëàëè êàêèå-òî îïûòû, è âäðóã
ìîé ùåíîê ïðîíçèòåëüíî çàâèçæàë, è îíè ïîñòàâèëè åãî íà ïîë. Îí øàãíóë,
ñïîòûêàÿñü; âñÿ åãî ãîëîâà áûëà çàëèòà êðîâüþ. Õîçÿèí çàõëîïàë â ëàäîøè è
âîñêëèêíóë:
— Íó ÷òî, óáåäèëèñü? ß áûë ïðàâ! Íåò, åé-áîãó, âû òîëüêî ïîñìîòðèòå:
êîíå÷íî æå, îí ñîâåðøåííî ñëåï!
È âñå îñòàëüíûå ñêàçàëè:
— Äà, äà, îïûò ïîäòâåðäèë âàøó òåîðèþ. Îòíûíå ñòðàæäóùåå ÷åëîâå÷åñòâî â
ïðåâåëèêîì äîëãó ïåðåä âàìè.
È âñå îêðóæèëè õîçÿèíà, ñ ÷óâñòâîì æàëè åìó ðóêó, áëàãîäàðèëè è
âîñõâàëÿëè åãî.
Íî âñå ýòî ÿ âèäåëà è ñëûøàëà ëèøü î÷åíü ñìóòíî. ß ïîäáåæàëà ê ìîåìó
äîðîãîìó ìàëûøó, ïðèëüíóëà ê íåìó è ñòàëà ñëèçûâàòü ñ íåãî êðîâü, à îí
ïðèæàëñÿ êî ìíå ãîëîâêîé è òèõî ñêóëèë. Ñåðäöåì ÿ ïîíèìàëà, ÷òî õîòÿ îí íå
âèäèò, íî ÷óåò ìåíÿ, è åìó íå òàê ñòðàøíî è íå òàê áîëüíî, ïîòîìó ÷òî ðÿäîì
ìàòü. À ïîòîì îí óïàë, åãî áàðõàòíûé íîñèøêî òêíóëñÿ â ïîë — äà òàê ìîé
ùåíîê è îñòàëñÿ ëåæàòü, áîëüøå îí óæå è íå øåëîõíóëñÿ.
Òóò ìèñòåð Ãðýé ïðåðâàë ðàçãîâîð, âûçâàë ëàêåÿ è ïðèêàçàë:
— Çàêîïàéòå åãî ãäå-íèáóäü â äàëüíåì óãëó ñàäà.
È ñíîâà âåðíóëñÿ ê áåñåäå. À ÿ, õðîìàÿ, ïîáåæàëà âñëåä çà ëàêååì. ß
áûëà î÷åíü äîâîëüíà è áëàãîäàðíà, — ÿ âèäåëà, ÷òî ìîåìó ùåíêó óæå íå áîëüíî,
ïîòîìó ÷òî îí çàñíóë.
Ìû äîøëè äî ñàìîãî êîíöà ñàäà, òóäà, ãäå ëåòîì âñå ìû — äåòè, íÿíüêà è
ÿ ñî ñâîèì ùåíêîì — èãðàëè â òåíè âûñîêîãî âÿçà; è òàì ëàêåé âûêîïàë ÿìêó. ß
âèäåëà, ÷òî îí ñîáèðàåòñÿ ïîëîæèòü â íåå ìîåãî ùåíêà, è ðàäîâàëàñü: çíà÷èò,
ìîé ñûí âûðàñòåò è ñòàíåò òàêèì æå êðàñèâûì ïñîì, êàê Ðîáèí Ýäýéð, è ýòî
áóäåò ÷óäåñíûì ñþðïðèçîì äëÿ ìèññèñ Ãðýé, Ñýäè è ìàëþòêè, êîãäà îíè âåðíóòñÿ
äîìîé. Ïîýòîìó ÿ ñòàðàëàñü ïîìî÷ü ëàêåþ ðûòü ÿìêó, íî ìîÿ ïåðåáèòàÿ íîãà
ïëîõî äåéñòâîâàëà. Îíà, ïîíèìàåòå, íå ñãèáàëàñü, — à ÷òîáû êîïàòü, íàäî
ðàáîòàòü îáåèìè ïåðåäíèìè ëàïàìè, èíà÷å íè÷åãî íå ïîëó÷àåòñÿ. Ëàêåé âûêîïàë
ÿìêó, ïîëîæèë â íåå ìîåãî ìàëåíüêîãî Ðîáèíà, ïîãëàäèë ìåíÿ ïî ãîëîâå,
ïðîñëåçèëñÿ è ñêàçàë:
— Ýõ, áåäíàÿ òû ïñèíà… Òû-òî ñïàñëà åãî ðåáåíêà…
Âîò óæå äâå íåäåëè, êàê ÿ íå îòõîæó îò ÿìêè, íî ìîé ùåíîê âñå íå
ïîêàçûâàåòñÿ. Ïîñëåäíèå äíè ìåíÿ ñòàë îõâàòûâàòü ñòðàõ. Ìíå íà÷èíàåò
êàçàòüñÿ, ÷òî ñ ìîèì ùåíêîì ÷òî-òî ñëó÷èëîñü. ß íå çíàþ, ÷òî èìåííî, íî îò
ñòðàõà ÿ ñîâñåì áîëüíà. ß íå ìîãó åñòü, õîòÿ ñëóãè òàùàò ìíå ñàìûå ëàêîìûå
êóñêè è âñå óòåøàþò ìåíÿ. Îíè äàæå íî÷üþ èíîãäà ïðèõîäÿò, ïëà÷óò íàäî ìíîé è
ïðèãîâàðèâàþò:
— Íåñ÷àñòíûé ïåñèê… Íó, çàáóäü, óñïîêîéñÿ, èäè äîìîé, íå íàäðûâàé òû
íàì ñåðäöå…
Âñå ýòî òîëüêî åùå áîëüøå ïóãàåò ìåíÿ è óáåæäàåò â òîì, ÷òî ïðîèçîøëî
÷òî-òî óæàñíîå. ß òàê îñëàáåëà, ÷òî ñî â÷åðàøíåãî äíÿ óæå íå äåðæóñü íà
íîãàõ. Ñ ïîë÷àñà òîìó íàçàä ñëóãè âçãëÿíóëè íà çàõîäÿùåå ñîëíöå — îíî êàê
ðàç â ýòîò ìîìåíò ñêðûâàëîñü è â âîçäóõå ïîòÿíóëî íî÷íîé ïðîõëàäîé, — è
ñêàçàëè ÷òî-òî òàêîå, ÷òî ÿ íå ïîíÿëà, íî îò èõ ñëîâ â ñåðäöå ìîå ïðîíèê
ëåäåíÿùèé õîëîä:
— Áåäíÿæêè, îíè íè÷åãî íå ïîäîçðåâàþò. Çàâòðà óòðîì âåðíóòñÿ è ñðàçó
ñïðîñÿò: «Ãäå æå íàøà ñîáà÷êà, ãäå íàøà ãåðîèíÿ?» È ó êîãî èç íàñ õâàòèò
äóõó ñêàçàòü èì ïðàâäó: «Âàø ïðåäàííûé ÷åòâåðîíîãèé äðóã óøåë òóäà, êóäà
óõîäÿò âñå ïîãèáàþùèå áåññëîâåñíûå òâàðè!»

    ÏÐÈÌÅ×ÀÍÈß

    ÐÀÑÑÊÀÇ ÑÎÁÀÊÈ

(A Dog’s Tale), 1904.


Ïîïóëÿðíîñòü: 11, Last-modified: Tue, 25 Mar 2003 05:23:31 GMT

Рассказ собаки
Марк Твен

Марк Твен

Рассказ собаки

ГЛАВА I

Отец мой – сенбернар, мать – колли, а я пресвитерианка. Так, во всяком случае, объяснила мне мать, сама я в этих тонкостях не разбираюсь. Для меня это только красивые длинные слова, лишенные смысла. Моя мать питала пристрастие к таким словам. Она любила произносить их и наслаждалась тем, как поражены и преисполнены зависти бывали другие собаки, как они недоумевали, откуда у нее такая образованность. На самом деле все это было показное, никакого настоящего образования у нее не было. Она подхватывала ученые словечки в столовой и гостиной, когда в доме бывали гости, или в воскресной школе, куда ей доводилось сопровождать хозяйских детей. И всякий раз, услышав новое длинное слово, она без конца твердила его про себя, стараясь удержать в памяти до очередного ученого собрания собак нашей округи. Там она, бывало, бросит свое словцо, и, конечно, все, начиная от сосунка, который в кармане поместится, до громадного бульдога, сокрушены и озадачены. Успех вознаграждал ее за все усилия. Если среди нас оказывался посторонний, он непременно проявлял недоверчивость. Едва опомнившись от первого изумления, он тут же спрашивал, что значит это слово. И моя мать отвечала, ни на секунду не задумываясь. Вопрошавший никак не ожидал этого, он был уверен, что тут-то она и попадется, но посрамленным оказывался он сам. Остальные только того и ждали. Им было заранее известно, как все произойдет, у них был опыт по этой части. И все так восхищались, так гордились ее ответом, что никому и в голову не приходило усомниться в его правильности. Это вполне понятно. Во-первых, она отвечала быстро и без запинки, будто говорящий словарь; а во-вторых, откуда, спрашивается, было им знать, надувает она их или говорит правду? Ведь она была среди них единственной эрудированной собакой. Однажды, когда я уже несколько подросла, моя мать притащила откуда-то новое слово – «неинтеллектуальный» – и щеголяла им на наших советах и собраниях, повергая тем всех собак в тоску и уныние. И вот тогда-то я заметила, что на протяжении недели ее восемь раз спросили о значении слова «неинтеллектуальный», и каждый раз она давала новое определение. Это убедило меня в том, что мать моя обладает скорее находчивостью, нежели эрудицией, но я, разумеется, о том промолчала.

У нее было всегда наготове одно словцо, которое выручало ее в критический момент. Оно служило ей как бы спасательным кругом в минуту бедствия: за него можно было ухватиться, когда волна вдруг смывала за борт. Слово это было – «синоним». Иной раз она возьмет и снова притащит длинное слово, которым производила эффект уже несколько недель назад и выдуманные определения которого давно попали на свалку, и этим словом в первый момент буквально огорошит чужака, если таковой среди нас присутствовал. Пока он опомнится, она уже успеет про все забыть и повернет на другой галс. Поэтому, когда он вдруг неожиданно окликнет ее и призовет к ответу, она на мгновение подожмет хвост – парус повиснет (я это видела – я была единственной, кто разгадал ее игру), – но лишь на одно мгновение, и вот парус снова поднят, и ветер вновь раздувает его. Спокойная и безмятежная, как летний день, она отвечает: «Это синоним трансцендентальности», – или изречет другое, столь же богомерзкое, длинное, как змея, слово. Потом мирно отойдет и свернет опять на новый галс – абсолютно, понимаете ли, невозмутимо. А тот, кто задал вопрос, остался в дураках и весьма сконфужен. Остальные собаки, знавшие наперед, как обернется дело, в унисон стучат хвостами по земле, и физиономии у всех так и светятся неземным блаженством.

И не только слова – она, случалось, и целую фразу притащит, была бы только достаточно громкая фраза, и блеснет ею по меньшей мере на шести вечерах и двух утренниках. И, конечно, всякий раз истолкует по-разному. Ведь мою мать привлекала лишь звучность сказанного, смысл ее не интересовал. К тому же она отлично знала, что никто ее не разоблачит, ни у одной собаки не хватило бы на то соображения. Да, моя мать была личность замечательная. Она до того осмелела, что решительно ничего не боялась, так она была уверена в невежестве остальных. Она даже бралась передавать нам анекдоты, которые рассказывались за обеденным столом и вызывали столько веселья и смеха у гостей и хозяев. Но, как правило, соль одного анекдота она пересыпала в другой, отчего, конечно, не получалось ни складу, ни ладу. Досказав анекдот, моя мать принималась кататься по земле, хохотала и лаяла как безумная, но я-то видела, что она и сама удивлена, почему анекдот перестал казаться ей забавным. Но все равно – ее слушатели тоже катались по земле и лаяли, втайне стыдясь того, что решительно ничего не понимают. Они и не подозревали, что вина не их: просто в анекдоте не было ни малейшего смысла.

Все эти факты, как видите, показывают, что моя мать была довольно тщеславна и легкомысленна, а между тем она обладала добродетелями, которые, я полагаю, с лихвой покрывали ее недостатки. У нее было доброе сердце, мягкий нрав; она не затаивала обид, но тотчас изгоняла их из мыслей и забывала. Свой добрый нрав она передала нам, своим детям. От нее мы научились быть отважными и решительными в минуту опасности. Это она говорила нам, что надо не о своем спасении заботиться, но идти навстречу беде, грозящей другу или недругу – кому бы то ни было, – и бросаться на помощь, не задумываясь над возможными для нас последствиями. И учила она нас не только словом, но и личным примером, а это наилучший и наивернейший метод, – уж это запоминается надолго. Ах, какие прекрасные поступки она совершала, какие подвиги! Настоящий мужественный воин. И вела себя при этом так скромно. Нет, ею нельзя было не восхищаться, нельзя было не стараться подражать ей. В ее обществе даже комнатный спаниель старался бы вести себя немного более пристойно. Так что, видите, моя мать отличалась не одной только образованностью.

ГЛАВА I

Отец мой – сенбернар, мать – колли, а я пресвитерианка. Так, во всяком случае, объяснила мне мать, сама я в этих тонкостях не разбираюсь. Для меня это только красивые длинные слова, лишенные смысла. Моя мать питала пристрастие к таким словам. Она любила произносить их и наслаждалась тем, как поражены и преисполнены зависти бывали другие собаки, как они недоумевали, откуда у нее такая образованность. На самом деле все это было показное, никакого настоящего образования у нее не было. Она подхватывала ученые словечки в столовой и гостиной, когда в доме бывали гости, или в воскресной школе, куда ей доводилось сопровождать хозяйских детей. И всякий раз, услышав новое длинное слово, она без конца твердила его про себя, стараясь удержать в памяти до очередного ученого собрания собак нашей округи. Там она, бывало, бросит свое словцо, и, конечно, все, начиная от сосунка, который в кармане поместится, до громадного бульдога, сокрушены и озадачены. Успех вознаграждал ее за все усилия. Если среди нас оказывался посторонний, он непременно проявлял недоверчивость. Едва опомнившись от первого изумления, он тут же спрашивал, что значит это слово. И моя мать отвечала, ни на секунду не задумываясь. Вопрошавший никак не ожидал этого, он был уверен, что тут-то она и попадется, но посрамленным оказывался он сам. Остальные только того и ждали. Им было заранее известно, как все произойдет, у них был опыт по этой части. И все так восхищались, так гордились ее ответом, что никому и в голову не приходило усомниться в его правильности. Это вполне понятно. Во-первых, она отвечала быстро и без запинки, будто говорящий словарь; а во-вторых, откуда, спрашивается, было им знать, надувает она их или говорит правду? Ведь она была среди них единственной эрудированной собакой. Однажды, когда я уже несколько подросла, моя мать притащила откуда-то новое слово – «неинтеллектуальный» – и щеголяла им на наших советах и собраниях, повергая тем всех собак в тоску и уныние. И вот тогда-то я заметила, что на протяжении недели ее восемь раз спросили о значении слова «неинтеллектуальный», и каждый раз она давала новое определение. Это убедило меня в том, что мать моя обладает скорее находчивостью, нежели эрудицией, но я, разумеется, о том промолчала.

У нее было всегда наготове одно словцо, которое выручало ее в критический момент. Оно служило ей как бы спасательным кругом в минуту бедствия: за него можно было ухватиться, когда волна вдруг смывала за борт. Слово это было – «синоним». Иной раз она возьмет и снова притащит длинное слово, которым производила эффект уже несколько недель назад и выдуманные определения которого давно попали на свалку, и этим словом в первый момент буквально огорошит чужака, если таковой среди нас присутствовал. Пока он опомнится, она уже успеет про все забыть и повернет на другой галс. Поэтому, когда он вдруг неожиданно окликнет ее и призовет к ответу, она на мгновение подожмет хвост – парус повиснет (я это видела – я была единственной, кто разгадал ее игру), – но лишь на одно мгновение, и вот парус снова поднят, и ветер вновь раздувает его. Спокойная и безмятежная, как летний день, она отвечает: «Это синоним трансцендентальности», – или изречет другое, столь же богомерзкое, длинное, как змея, слово. Потом мирно отойдет и свернет опять на новый галс – абсолютно, понимаете ли, невозмутимо. А тот, кто задал вопрос, остался в дураках и весьма сконфужен. Остальные собаки, знавшие наперед, как обернется дело, в унисон стучат хвостами по земле, и физиономии у всех так и светятся неземным блаженством.

И не только слова – она, случалось, и целую фразу притащит, была бы только достаточно громкая фраза, и блеснет ею по меньшей мере на шести вечерах и двух утренниках. И, конечно, всякий раз истолкует по-разному. Ведь мою мать привлекала лишь звучность сказанного, смысл ее не интересовал. К тому же она отлично знала, что никто ее не разоблачит, ни у одной собаки не хватило бы на то соображения. Да, моя мать была личность замечательная. Она до того осмелела, что решительно ничего не боялась, так она была уверена в невежестве остальных. Она даже бралась передавать нам анекдоты, которые рассказывались за обеденным столом и вызывали столько веселья и смеха у гостей и хозяев. Но, как правило, соль одного анекдота она пересыпала в другой, отчего, конечно, не получалось ни складу, ни ладу. Досказав анекдот, моя мать принималась кататься по земле, хохотала и лаяла как безумная, но я-то видела, что она и сама удивлена, почему анекдот перестал казаться ей забавным. Но все равно – ее слушатели тоже катались по земле и лаяли, втайне стыдясь того, что решительно ничего не понимают. Они и не подозревали, что вина не их: просто в анекдоте не было ни малейшего смысла.

Все эти факты, как видите, показывают, что моя мать была довольно тщеславна и легкомысленна, а между тем она обладала добродетелями, которые, я полагаю, с лихвой покрывали ее недостатки. У нее было доброе сердце, мягкий нрав; она не затаивала обид, но тотчас изгоняла их из мыслей и забывала. Свой добрый нрав она передала нам, своим детям. От нее мы научились быть отважными и решительными в минуту опасности. Это она говорила нам, что надо не о своем спасении заботиться, но идти навстречу беде, грозящей другу или недругу – кому бы то ни было, – и бросаться на помощь, не задумываясь над возможными для нас последствиями. И учила она нас не только словом, но и личным примером, а это наилучший и наивернейший метод, – уж это запоминается надолго. Ах, какие прекрасные поступки она совершала, какие подвиги! Настоящий мужественный воин. И вела себя при этом так скромно. Нет, ею нельзя было не восхищаться, нельзя было не стараться подражать ей. В ее обществе даже комнатный спаниель старался бы вести себя немного более пристойно. Так что, видите, моя мать отличалась не одной только образованностью.

ГЛАВА II

Когда я наконец стала вполне взрослой, меня продали, и с тех пор я уже больше никогда не видела своей матери. Сердце ее разрывалось от горя, и мое тоже, когда мы расставались, и обе мы плакали. Но она утешала меня как могла. Она говорила, что мы родились на свет ради мудрой и благой цели, и каждый из нас должен выполнять свой долг безропотно, что надо принимать жизнь такой, как она есть, жить для блага ближних и не задумываться над тем, что ждет впереди, – это не нашего ума дело. Люди, поступающие таким образом, получат великую награду в ином, лучшем мире. И хотя для всех других существ, кроме человека, доступ туда закрыт, но если и мы будем вести себя честно и праведно, не ожидая за то вознаграждения, это придаст нашей кратковременной земной жизни смысл и достоинство, что уже само по себе является наградой. Все эти рассуждения ей приходилось слышать время от времени в воскресной школе, куда она провожала детей. Эти слова моя мать заучила тщательнее, чем ученые словечки и фразы, подслушанные в гостиной. Она много раздумывала над ними ради собственного и ради нашего блага. Уже одно это показывает, что голова у нее была мудрая и полна мыслей, несмотря на изрядную долю ветрености и тщеславия.

Итак, в последний раз мы сказали друг другу «прости», в последний раз сквозь слезы поглядели друг на друга, и прощальные ее слова – она, я думаю, нарочно оставила их напоследок, чтобы я лучше их запомнила, – были такие:

– В момент опасности, которая грозит другому, не думай о себе, но вспомни свою мать и в память о ней поступи так, как поступила бы она.

Вы думаете, я могла забыть эти слова? Нет!

ГЛАВА III

Каким же чудесным оказалось мое житье у новых хозяев! Большой прекрасный дом, богатая обстановка, множество картин, изящных украшений, и ни одного темного угла – всюду сверкание зажженных солнцем красок тончайших оттенков. Какие просторы вокруг дома, какой огромный сад – зеленые лужайки, великолепные деревья и масса цветов! И я была настоящим членом семьи. Меня любили, меня ласкали и продолжали звать прежним моим именем. Оно мне было дорого, мое старое имя – Эйлин Мейворнин, – ведь мне дала его мать. Она услышала его в какой-то песне. Мои новые хозяева знали песню и считали, что имя это очень красиво.

Моей госпоже, миссис Грэй, было тридцать лет, и до чего же она была прелестна и очаровательна, вы просто представить себе не можете. А маленькой Сэди исполнилось десять, – вылитая мать, такая же милочка. Сэди носила короткие платьица, и на спине у нее висели два каштановых хвостика. А малютке был всего год – пухленький, весь в ямочках, и так любил меня! Готов был без конца таскать за хвост и тискать и так и заливался при этом своим невинным смехом. Мистеру Грэю было тридцать восемь лет. Рослый, стройный, красивый, начавший немного лысеть со лба; движения быстрые, решительные, энергичные, и ни малейшей сентиментальности. Его четко очерченное лицо, казалось, излучало холодный свет высокого интеллекта. Мистер Грэй был, как его называли, ученым-экспериментатором. Я не знаю, что значит слово «экспериментатор». Вот моя мать, та тотчас пустила бы его в ход и произвела бы тем соответствующее впечатление. Сумела бы сбить им спесь с любого терьера, а уж о комнатной собачонке и говорить нечего. Впрочем, есть слова и получше, чем «экспериментатор». Самое великолепное из них – «лаборатория». Да, моя мать вызвала бы настоящую сенсацию, она бы всех просто уничтожила этим словом.

Лаборатория – это не книга, не картина и не то место, где моют руки, о котором нам рассказывала собака ректора колледжа, – нет, то называется как-то иначе. Лаборатория – это совсем другое. Она заставлена банками, склянками, бутылями, электрическими приборами, повсюду в ней провода и непонятные инструменты. Каждую неделю сюда являлись ученые, усаживались возле приборов, что-то обсуждали и делали какие-то «эксперименты» и «открытия». Я сюда тоже часто заходила: стояла и слушала, силясь понять, о чем идет речь. Я поступала так в память о моей дорогой матери, хотя мне больно было думать, сколько она теряет, не присутствуя здесь, а я при этом ничего не приобретаю. Потому что, как я ни старалась, я так ничего и не поняла из того, что происходило в лаборатории.

Иногда я заходила в рабочую комнату миссис Грэй и спала там на полу, а миссис Грэй опускала на меня свои ножки, я как бы служила ей скамейкой. Госпожа знала, что мне это приятно, – ведь это было лаской. Иногда я проводила часок в детской, тут меня порядком тормошили, и я была счастлива. Если няньке нужно было отлучиться по делу, я сторожила колыбель. А иной раз мы вместе с маленькой Сэди бегали вокруг дома до тех пор, пока вовсе не выбьемся из сил, и тогда я ложилась на траву под дерево и дремала в его тени, а Сэди читала книгу. А то я отправлялась с визитом к кому-нибудь из соседей. Неподалеку от нас проживали очень милые, благовоспитанные собаки. Особенно хорош, красив и любезен был один курчавый ирландский сеттер. Его звали Робин Эдэйр, и он был, как и я, пресвитерианин: он принадлежал шотландскому священнику.

Слуги в доме обращались со мной хорошо, все меня любили, и потому, как видите, жилось мне отлично. На свете не могло быть собаки более счастливой и более благодарной судьбе, чем я. О себе скажу – и это сущая правда, – что я изо всех сил старалась вести себя достойно. Я чтила память матери, я помнила ее наставления и пыталась заслужить то счастье, которое выпало мне на долю.

Вскоре на свет появился мой щенок, и тут чаша моего блаженства наполнилась до краев. Мой сын был прелестным существом – гладкий и мягкий, как бархат, он так потешно ковылял на своих обворожительных неуклюжих лапках. У него были такие нежные глазенки, такая славная мордочка. Я так гордилась им, когда видела, как обожают его моя госпожа и ее дети, как они ласкают его, как громко восхищаются каждым милым его движением. Нет, жизнь была чудесна, восхитительна…

Но вот пришла зима. Однажды я стерегла в детской малютку, то есть лежала на кровати подле колыбели, в которой он спал. Колыбель стояла неподалеку от камина. Над ней спускался длинный полог из прозрачной ткани, через которую все видно. Нянька вышла из детской, мы с малюткой остались вдвоем и мирно спали. От горящего полена отскочила искра и попала на край полога. Должно быть, некоторое время все было тихо, но вдруг меня разбудил крик ребенка, и я увидела, что весь полог в огне, пламя взвивается до самого потолка. В ужасе, не успев сообразить, что делаю, я спрыгнула с кровати и через секунду была почти у самой двери. Но уже в следующую секунду в ушах моих прозвучали прощальные слова матери, и я тут же снова прыгнула на кровать. Просунув голову сквозь пламя, я стала тащить малютку, ухватившись зубами за поясок рубашечки, и продолжала тянуть, пока мы оба не упали на пол, окутанные облаками густого дыма. Тут я снова схватила крохотное кричащее существо, выбралась вместе с ним за дверь, в коридор, и изо всех сил продолжала тащить дальше, очень взволнованная, но счастливая и гордая своим поступком, как вдруг раздался голос хозяина:

– Что ты делаешь, проклятое животное!

Я отскочила и пыталась убежать, но он выказал удивительное проворство, настиг меня и принялся колотить тростью. В ужасе я металась из стороны в сторону, пытаясь увернуться. Но вот сильный удар обрушился на мою левую переднюю ногу, я завизжала, упала – и не могла снова подняться на ноги. Хозяин занес было трость для нового удара, но так и не успел ее опустить, потому что в это самое мгновенье по всему дому разнесся дикий вопль няньки:

– Детская горит!

Хозяин бросился туда, и таким образом остальным моим костям суждено было уцелеть.

Нога болела ужасно, но времени терять было нельзя, хозяин мог вернуться в любую минуту. Кое-как я допрыгала на трех ногах до конца коридора к узкой темной лестнице, которая вела на чердак, где, как я слышала, валялись старые ящики и прочий ненужный хлам и куда люди ходили редко. Еле-еле поднялась я по лестнице и, пробравшись в темноте среди всякого хлама, забилась в самый дальний угол чердака. Здесь уж бояться было глупо, но я все еще дрожала от страха. Я была так напугана, что сдерживала себя и почти не скулила, хотя мне очень хотелось поскулить – ведь это, знаете, помогает, когда что-нибудь болит. Но полизать ногу было можно, и мне как будто стало легче.

Целые полчаса в доме продолжалась суматоха, слышались крики, шум, топот ног. Потом все стихло. Тишина длилась несколько минут, и она была мне отрадна. Страхи мои почти улеглись, а ведь страх хуже боли – гораздо хуже. И вдруг послышался громкий голос, от которого я так и замерла. Меня звали, кликали по имени, меня разыскивали!

Голос шел снизу, расстояние приглушало его, но это не умаляло моего ужаса. В жизни своей не слышала я ничего страшнее этого голоса. Он разносился по всему дому. Он был как будто сразу повсюду – в передней, в коридоре, во всех комнатах дома, в подвале; потом слышался снаружи дома, и уходил куда-то все дальше и дальше… но вот он снова приближался и вновь гремел по всему дому. Казалось, он никогда не умолкнет. Наконец он стих, но не раньше чем смутный полумрак на чердаке сменился полной тьмой.

В наступившей благословенной тишине страхи мои мало-помалу улетучились, я успокоилась и заснула. Спала я крепко, но проснулась рано, еще до того, как на чердаке снова посветлело. Я чувствовала себя довольно хорошо, боль в ноге утихла, и я уже начала подумывать о том, как мне действовать дальше. Я придумала отличный план. Надо ползком выбраться с чердака, потом вниз по черной лестнице и спрятаться за дверью, ведущей в подвал. Когда на рассвете придет поставщик льда и начнет наполнять ледник, я выскользну на улицу и убегу. На день где-нибудь спрячусь, а ночью отправлюсь в путь. Куда? Куда угодно; туда, где меня никто не знает и не выдаст хозяину. Я даже почти повеселела, но вдруг вспомнила: а мой щенок? Разве смогу я жить без моего щенка?

Меня охватило отчаяние. Нет, выхода не было, я это видела ясно. Надо оставаться здесь и ждать, и принять все, что уготовано судьбой. Что тут поделаешь – такова жизнь, как говорила моя мать. Но тут… Да, тут меня снова начали звать, и все мои тревоги вернулись ко мне. Хозяин никогда меня не простит, сказала я себе. Я не могла понять, что я сделала дурного, чем вызвала его гнев и немилость, – очевидно, это было что-то такое, что человеку понятно и что он считает большим проступком, но чего собаке никогда не уразуметь.

Меня все звали и звали. Мне казалось, это длилось уже несколько дней и ночей подряд. Меня терзали голод и жажда, я чувствовала, что очень ослабела. Когда испытываешь большую слабость, всегда много спишь, и я почти все время спала. Однажды я проснулась в страхе: мне почудилось, что голос, звавший меня, где-то совсем рядом на чердаке. Так оно в действительности и оказалось. Это звала меня Сэди. Она звала и плакала. Бедняжка, от слез она едва выговаривала мое имя, и я ушам своим не поверила от радости, когда услышала, что говорит Сэди:

– Вернись к нам, вернись к нам! Прости нас… Без тебя так грустно!

Я рванулась к ней, громко взвизгнув от избытка радости и признательности. В следующее мгновение Сэди, спотыкаясь, пробиралась в темноте чердака и кричала на весь дом:

– Она нашлась! Нашлась!..

Какие дни последовали затем, какие чудесные дни! Сама госпожа, и Сэди, и слуги – да они все просто души во мне не чаяли. Они только и думали, как бы сделать мне помягче постель, а уж кормили-то меня! Считалось, что для меня годится только дичь и всякие деликатесы, которые трудно достать в зимнее время. И каждый день в дом заходили друзья и соседи – послушать рассказы о моем героизме, как они называли то, что я сделала. («Героизм» – это значит «агрикультура», как, помню, объясняла моя мать на одном из наших собраний. Впрочем, она не растолковала, что же значит «агрикультура», только сказала, что это «синоним каузальности».) По десять раз на дню миссис Грэй и Сэди повторяли каждому новому гостю историю с пожаром – как я рисковала жизнью, спасая малютку; и в доказательство того, что все это правда, показывали, какие у нас обоих на теле ожоги. Гости по очереди подзывали меня, ласкали, удивлялись и ахали. И вы бы видели, какая гордость сияла в глазах Сэди и ее матери. А если кто-нибудь вдруг спрашивал, почему я хромаю, обе смущались и меняли тему разговора. Если же гость настаивал с расспросами, они, казалось мне, готовы были заплакать.

Этим моя слава не ограничилась. К хозяину пришли человек двадцать самых образованных и знаменитых ученых. Он зазвал их в лабораторию, и там они обсуждали случай во время пожара, вели обо мне серьезные споры, словно я была каким-то научным открытием. Некоторые говорили, что это поразительно, чтоб такой поступок могла совершить бессловесная тварь, что они не знают более блестящего примера проявления инстинкта. Но хозяин возражал им решительно и твердо:

– Это больше, чем инстинкт, – это разум. И многие, кто носит звание человека, получившего высокую привилегию на право входа в царство небесное, обладают меньшим разумом, чем это бедное глупое четвероногое, лишенное надежды на вечное спасение. – А потом он рассмеялся и добавил: – Нет, вы только полюбуйтесь на меня! Право, это совершенный парадокс. Нет, ей-богу, несмотря на весь мой великолепный интеллект, единственное, что пришло мне тогда в голову, это что собака взбесилась и сейчас растерзает ребенка, в то время как если бы не разум этого животного – я утверждаю, что это разум, – ребенок погиб бы!

Они спорили и спорили, а я – да, я! – была темой и центром этих споров. Если б моя мать знала, какая великая честь выпала на мою долю! Как бы она гордилась мною!

А потом ученые переменили тему, заговорили об оптике, как они это называли, и снова заспорили: если определенным образом поразить мозг, вызовет это слепоту или нет? Но они никак не могли прийти к соглашению и все повторяли, что это можно доказать только экспериментальным путем. Затем разговор перешел на тему о растениях, и тут я оживилась. Летом мы с маленькой Сэди посадили семена – я помогала копать ямки, – и несколько дней спустя из каждой ямки вырос где цветок, где кустик. Как это могло произойти, ума не приложу, это просто чудо. Я пожалела, что лишена дара речи, не то я показала бы этим ученым, что тут и я кое-что смыслю. Но оптика меня не интересовала – это было мне непонятно. Когда они снова вернулись к этой теме, мне стало скучно, и я заснула.

Вскоре наступила весна, и стало так привольно, солнечно, радостно! Милая моя госпожа и ее дети отправились погостить к родственникам, на прощанье погладив меня и моего щенка. Мы с ним остались одни – хозяин нам был не компания, – но нам с моим щенком и вдвоем было весело; и слуги обходились с нами ласково, дружелюбно. Так что жили мы неплохо и поджидали возвращения миссис Грэй с детьми.

Но вот однажды в доме снова собрались ученые, – на этот раз, чтобы проделать опыт, как они сказали. Они взяли моего щенка и унесли в лабораторию. Я проковыляла за ними на своих трех ногах. Я испытывала гордость: мне, конечно, было очень лестно, что моему щенку оказывают внимание. Ученые все о чем-то спорили, все делали какие-то опыты, и вдруг мой щенок пронзительно завизжал, и они поставили его на пол. Он шагнул, спотыкаясь; вся его голова была залита кровью. Хозяин захлопал в ладоши и воскликнул:

– Ну что, убедились? Я был прав! Нет, ей-богу, вы только посмотрите: конечно же, он совершенно слеп!

И все остальные сказали:

– Да, да, опыт подтвердил вашу теорию. Отныне страждущее человечество в превеликом долгу перед вами.

И все окружили хозяина, с чувством жали ему руку, благодарили и восхваляли его.

Но все это я видела и слышала лишь очень смутно. Я подбежала к моему дорогому малышу, прильнула к нему и стала слизывать с него кровь, а он прижался ко мне головкой и тихо скулил. Сердцем я понимала, что хотя он не видит, но чует меня, и ему не так страшно и не так больно, потому что рядом мать. А потом он упал, его бархатный носишко ткнулся в пол – да так мой щенок и остался лежать, больше он уже и не шелохнулся.

Тут мистер Грэй прервал разговор, вызвал лакея и приказал:

– Закопайте его где-нибудь в дальнем углу сада.

И снова вернулся к беседе. А я, хромая, побежала вслед за лакеем. Я была очень довольна и благодарна, – я видела, что моему щенку уже не больно, потому что он заснул.

Мы дошли до самого конца сада, туда, где летом все мы – дети, нянька и я со своим щенком – играли в тени высокого вяза; и там лакей выкопал ямку. Я видела, что он собирается положить в нее моего щенка, и радовалась: значит, мой сын вырастет и станет таким же красивым псом, как Робин Эдэйр, и это будет чудесным сюрпризом для миссис Грэй, Сэди и малютки, когда они вернутся домой. Поэтому я старалась помочь лакею рыть ямку, но моя перебитая нога плохо действовала. Она, понимаете, не сгибалась, – а чтобы копать, надо работать обеими передними лапами, иначе ничего не получается. Лакей выкопал ямку, положил в нее моего маленького Робина, погладил меня по голове, прослезился и сказал:

– Эх, бедная ты псина… Ты-то спасла его ребенка…

Вот уже две недели, как я не отхожу от ямки, но мой щенок все не показывается. Последние дни меня стал охватывать страх. Мне начинает казаться, что с моим щенком что-то случилось. Я не знаю, что именно, но от страха я совсем больна. Я не могу есть, хотя слуги тащат мне самые лакомые куски и все утешают меня. Они даже ночью иногда приходят, плачут надо мной и приговаривают:

– Несчастный песик… Ну, забудь, успокойся, иди домой, не надрывай ты нам сердце…

Все это только еще больше пугает меня и убеждает в том, что произошло что-то ужасное. Я так ослабела, что со вчерашнего дня уже не держусь на ногах. С полчаса тому назад слуги взглянули на заходящее солнце – оно как раз в этот момент скрывалось и в воздухе потянуло ночной прохладой, – и сказали что-то такое, что я не поняла, но от их слов в сердце мое проник леденящий холод:

– Бедняжки, они ничего не подозревают. Завтра утром вернутся и сразу спросят: «Где же наша собачка, где наша героиня?» И у кого из нас хватит духу сказать им правду: «Ваш преданный четвероногий друг ушел туда, куда уходят все погибающие бессловесные твари!»

Марк Твен
Рассказ собаки

ГЛАВА I

Отец мой – сенбернар, мать – колли, а я пресвитерианка. Так, во всяком случае, объяснила мне мать, сама я в этих тонкостях не разбираюсь. Для меня это только красивые длинные слова, лишенные смысла. Моя мать питала пристрастие к таким словам. Она любила произносить их и наслаждалась тем, как поражены и преисполнены зависти бывали другие собаки, как они недоумевали, откуда у нее такая образованность. На самом деле все это было показное, никакого настоящего образования у нее не было. Она подхватывала ученые словечки в столовой и гостиной, когда в доме бывали гости, или в воскресной школе, куда ей доводилось сопровождать хозяйских детей. И всякий раз, услышав новое длинное слово, она без конца твердила его про себя, стараясь удержать в памяти до очередного ученого собрания собак нашей округи. Там она, бывало, бросит свое словцо, и, конечно, все, начиная от сосунка, который в кармане поместится, до громадного бульдога, сокрушены и озадачены. Успех вознаграждал ее за все усилия. Если среди нас оказывался посторонний, он непременно проявлял недоверчивость. Едва опомнившись от первого изумления, он тут же спрашивал, что значит это слово. И моя мать отвечала, ни на секунду не задумываясь. Вопрошавший никак не ожидал этого, он был уверен, что тут-то она и попадется, но посрамленным оказывался он сам. Остальные только того и ждали. Им было заранее известно, как все произойдет, у них был опыт по этой части. И все так восхищались, так гордились ее ответом, что никому и в голову не приходило усомниться в его правильности. Это вполне понятно. Во-первых, она отвечала быстро и без запинки, будто говорящий словарь; а во-вторых, откуда, спрашивается, было им знать, надувает она их или говорит правду? Ведь она была среди них единственной эрудированной собакой. Однажды, когда я уже несколько подросла, моя мать притащила откуда-то новое слово – «неинтеллектуальный» – и щеголяла им на наших советах и собраниях, повергая тем всех собак в тоску и уныние. И вот тогда-то я заметила, что на протяжении недели ее восемь раз спросили о значении слова «неинтеллектуальный», и каждый раз она давала новое определение. Это убедило меня в том, что мать моя обладает скорее находчивостью, нежели эрудицией, но я, разумеется, о том промолчала.

У нее было всегда наготове одно словцо, которое выручало ее в критический момент. Оно служило ей как бы спасательным кругом в минуту бедствия: за него можно было ухватиться, когда волна вдруг смывала за борт. Слово это было – «синоним». Иной раз она возьмет и снова притащит длинное слово, которым производила эффект уже несколько недель назад и выдуманные определения которого давно попали на свалку, и этим словом в первый момент буквально огорошит чужака, если таковой среди нас присутствовал. Пока он опомнится, она уже успеет про все забыть и повернет на другой галс. Поэтому, когда он вдруг неожиданно окликнет ее и призовет к ответу, она на мгновение подожмет хвост – парус повиснет (я это видела – я была единственной, кто разгадал ее игру), – но лишь на одно мгновение, и вот парус снова поднят, и ветер вновь раздувает его. Спокойная и безмятежная, как летний день, она отвечает: «Это синоним трансцендентальности», – или изречет другое, столь же богомерзкое, длинное, как змея, слово. Потом мирно отойдет и свернет опять на новый галс – абсолютно, понимаете ли, невозмутимо. А тот, кто задал вопрос, остался в дураках и весьма сконфужен. Остальные собаки, знавшие наперед, как обернется дело, в унисон стучат хвостами по земле, и физиономии у всех так и светятся неземным блаженством.

И не только слова – она, случалось, и целую фразу притащит, была бы только достаточно громкая фраза, и блеснет ею по меньшей мере на шести вечерах и двух утренниках. И, конечно, всякий раз истолкует по-разному. Ведь мою мать привлекала лишь звучность сказанного, смысл ее не интересовал. К тому же она отлично знала, что никто ее не разоблачит, ни у одной собаки не хватило бы на то соображения. Да, моя мать была личность замечательная. Она до того осмелела, что решительно ничего не боялась, так она была уверена в невежестве остальных. Она даже бралась передавать нам анекдоты, которые рассказывались за обеденным столом и вызывали столько веселья и смеха у гостей и хозяев. Но, как правило, соль одного анекдота она пересыпала в другой, отчего, конечно, не получалось ни складу, ни ладу. Досказав анекдот, моя мать принималась кататься по земле, хохотала и лаяла как безумная, но я-то видела, что она и сама удивлена, почему анекдот перестал казаться ей забавным. Но все равно – ее слушатели тоже катались по земле и лаяли, втайне стыдясь того, что решительно ничего не понимают. Они и не подозревали, что вина не их: просто в анекдоте не было ни малейшего смысла.

Все эти факты, как видите, показывают, что моя мать была довольно тщеславна и легкомысленна, а между тем она обладала добродетелями, которые, я полагаю, с лихвой покрывали ее недостатки. У нее было доброе сердце, мягкий нрав; она не затаивала обид, но тотчас изгоняла их из мыслей и забывала. Свой добрый нрав она передала нам, своим детям. От нее мы научились быть отважными и решительными в минуту опасности. Это она говорила нам, что надо не о своем спасении заботиться, но идти навстречу беде, грозящей другу или недругу – кому бы то ни было, – и бросаться на помощь, не задумываясь над возможными для нас последствиями. И учила она нас не только словом, но и личным примером, а это наилучший и наивернейший метод, – уж это запоминается надолго. Ах, какие прекрасные поступки она совершала, какие подвиги! Настоящий мужественный воин. И вела себя при этом так скромно. Нет, ею нельзя было не восхищаться, нельзя было не стараться подражать ей. В ее обществе даже комнатный спаниель старался бы вести себя немного более пристойно. Так что, видите, моя мать отличалась не одной только образованностью.

ГЛАВА II

Когда я наконец стала вполне взрослой, меня продали, и с тех пор я уже больше никогда не видела своей матери. Сердце ее разрывалось от горя, и мое тоже, когда мы расставались, и обе мы плакали. Но она утешала меня как могла. Она говорила, что мы родились на свет ради мудрой и благой цели, и каждый из нас должен выполнять свой долг безропотно, что надо принимать жизнь такой, как она есть, жить для блага ближних и не задумываться над тем, что ждет впереди, – это не нашего ума дело. Люди, поступающие таким образом, получат великую награду в ином, лучшем мире. И хотя для всех других существ, кроме человека, доступ туда закрыт, но если и мы будем вести себя честно и праведно, не ожидая за то вознаграждения, это придаст нашей кратковременной земной жизни смысл и достоинство, что уже само по себе является наградой. Все эти рассуждения ей приходилось слышать время от времени в воскресной школе, куда она провожала детей. Эти слова моя мать заучила тщательнее, чем ученые словечки и фразы, подслушанные в гостиной. Она много раздумывала над ними ради собственного и ради нашего блага. Уже одно это показывает, что голова у нее была мудрая и полна мыслей, несмотря на изрядную долю ветрености и тщеславия.

Итак, в последний раз мы сказали друг другу «прости», в последний раз сквозь слезы поглядели друг на друга, и прощальные ее слова – она, я думаю, нарочно оставила их напоследок, чтобы я лучше их запомнила, – были такие:

– В момент опасности, которая грозит другому, не думай о себе, но вспомни свою мать и в память о ней поступи так, как поступила бы она.

Вы думаете, я могла забыть эти слова? Нет!

ГЛАВА III

Каким же чудесным оказалось мое житье у новых хозяев! Большой прекрасный дом, богатая обстановка, множество картин, изящных украшений, и ни одного темного угла – всюду сверкание зажженных солнцем красок тончайших оттенков. Какие просторы вокруг дома, какой огромный сад – зеленые лужайки, великолепные деревья и масса цветов! И я была настоящим членом семьи. Меня любили, меня ласкали и продолжали звать прежним моим именем. Оно мне было дорого, мое старое имя – Эйлин Мейворнин, – ведь мне дала его мать. Она услышала его в какой-то песне. Мои новые хозяева знали песню и считали, что имя это очень красиво.

Моей госпоже, миссис Грэй, было тридцать лет, и до чего же она была прелестна и очаровательна, вы просто представить себе не можете. А маленькой Сэди исполнилось десять, – вылитая мать, такая же милочка. Сэди носила короткие платьица, и на спине у нее висели два каштановых хвостика. А малютке был всего год – пухленький, весь в ямочках, и так любил меня! Готов был без конца таскать за хвост и тискать и так и заливался при этом своим невинным смехом. Мистеру Грэю было тридцать восемь лет. Рослый, стройный, красивый, начавший немного лысеть со лба; движения быстрые, решительные, энергичные, и ни малейшей сентиментальности. Его четко очерченное лицо, казалось, излучало холодный свет высокого интеллекта. Мистер Грэй был, как его называли, ученым-экспериментатором. Я не знаю, что значит слово «экспериментатор». Вот моя мать, та тотчас пустила бы его в ход и произвела бы тем соответствующее впечатление. Сумела бы сбить им спесь с любого терьера, а уж о комнатной собачонке и говорить нечего. Впрочем, есть слова и получше, чем «экспериментатор». Самое великолепное из них – «лаборатория». Да, моя мать вызвала бы настоящую сенсацию, она бы всех просто уничтожила этим словом.

Лаборатория – это не книга, не картина и не то место, где моют руки, о котором нам рассказывала собака ректора колледжа, – нет, то называется как-то иначе. Лаборатория – это совсем другое. Она заставлена банками, склянками, бутылями, электрическими приборами, повсюду в ней провода и непонятные инструменты.

конец ознакомительного фрагмента

Если мы заглянем в литературную энциклопедию или в литературный словарь, то, вероятно, обратим внимание, что через каждые две — три фамилии в скобках указывается настоящая фамилия автора.

Это значит, что псевдоним просто затмил истинное имя творца и принёс ему литературную славу и финансовый успех.

Вот самые известные авторы зарубежной литературы, творчество которых популярно под вымышленными именами.

Бомарше — Карон Пьер-Огюстен (1732 — 1789гг.)

Пьер Огюстен Карон де Бомарше (1732–1799) — французский драматург. Фото: ru.wikipedia.org/ Общественное достояние

Пьер Огюстен Карон де Бомарше (1732–1799) — французский драматург. Фото: ru.wikipedia.org/ Общественное достояние

Знаменитый французский комедиограф. Его пьесы «Безумный день, или Женитьба Фигаро», «Севильский цирюльник, или тщетная предосторожность» можно и сегодня увидеть на сценах самых престижных театров мира.

Отец Пьера-Огюстена был часовщиком, что не сулило в те времена мальчику ничего, кроме как пойти по стопам своего родителя. Тем более что профессия часовщика была уважаемой и давала стабильный заработок. Парень с ранних лет постигал секреты ремесла с усердием. Даже изобрёл особый спуск для часового механизма. Патента на изобретение не оформил. Да и были ли они, эти патенты.

Коллега по цеху попытался присвоить себе изобретении молодого мастера, но Пьер-Огюстен не постеснялся поднять скандал и неожиданно прославился, так как его обидчиком был придворный часовщик. Сам король становится клиентом молодого мастера и приглашает его работать в Лувр. Редко кому так везёт. Как оказалось, технический склад ума не мешал молодому человеку быть прекрасным музыкантом: он играет на скрипке и гитаре, на клавесине и арфе. Кроме того, он обаятелен и остроумен. Придворные дамы от него без ума. Принцессам срочно захотелось научиться играть на арфе и гитаре.

Художественные таланты часовых дел мастера его королевского величества сделали молодого человека чрезвычайно популярным при дворе, и когда он, простолюдин, предложил руку и сердце богатой и знатной девушке, она была согласна. Теперь он по праву законного супруга может взять себе имя с вожделенной частичкой «де». Жене принадлежит ещё маленький лесок под названием «Бомарше». Вот и хорошее звучное имя получилось само собой — «де Бомарше». К собственному лесу очень подошла купленная должность королевского секретаря судьи по браконьерским делам, дающая право уже на настоящее, собственное дворянство. Жизнь удалась, что называется, и теперь можно заняться любимым делом: писать зажигательные остроумные комедии.

Время есть, деньги есть, талант есть и звучное имя «Бомарше» — есть. И с тех пор лёгкий, задорный смех этого талантливого и остроумного француза будет помогать людям жить. А мы вам советуем пересмотреть комедию Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро» и насладиться игрой Андрея Миронова в главной роли.

Братья Бэлл — Бронте Шарлотта (1816 — 1855 гг.) и её сёстры Анна и Эмилия

Совместный портрет сестёр Бронте, написанный их братом Бренуэллом, приблизительно 1835 год. Слева направо изображены: Энн, Эмили и Шарлотта (видна также тень Бренуэлла, появившаяся, когда он стёр своё изображение). Фото: ru.wikipedia.org/ Общественное достояние

Совместный портрет сестёр Бронте, написанный их братом Бренуэллом, приблизительно 1835 год. Слева направо изображены: Энн, Эмили и Шарлотта (видна также тень Бренуэлла, появившаяся, когда он стёр своё изображение). Фото: ru.wikipedia.org/ Общественное достояние

Английские писательницы. Самая знаменитая Шарлотта Бронте. Она автор всемирно известного «женского романа» «Джен Эйр».

В 1846 году в Англии вышел из печати сборник стихов. Авторами были три сестры Бронте, каждая из которых в той или иной мере была наделена литературным даром.

Девушки выбрали себе остроумный псевдоним — Братья Бэлл. Основой для этого псевдонима послужило имя любимого брата Брэнуэлла. Сёстры-поэтессы соединили первую букву имени с двумя последними.

Позже под псевдонимом Каррер Бэлл появился увлекательный роман «Джен Эйр». Слухом земля полнится, и читающая публика очень взволновалась информацией о том, что никакого мистера Бэла не существует, а это какая-то гувернантка мистифицирует добропорядочных людей. Последующие романы писательницы также имели успех, и вскоре на обложках книг появилось её настоящее имя — Шарлотта Бронте.

Марк Твен — Клеменс Сэмюэл (1835 — 1910 гг.)

Литературные псевдонимы: «Маска, я вас знаю»

Марк Твен в 1907 году. Фото: ru.wikipedia.org/ Общественное достояние

Известный американский писатель. Создал незабываемые образы Тома Сойера и Гекльбери Финна, принца и нищего и янки при дворе короля Артура.

Псевдоним этого автора полностью вытеснил из сознания читателей истинное имя этого человека. Все, кто знаком с творчеством Марка Твена, отмечают его чувство юмора и оригинальность мышления. Эти качества характера и сработали при создании нового литературного имени.

Во время многочисленных речных поездок по Миссисипи Сэмюэл вместе с другими пассажирами вздрагивал от криков матросов: «Mark — twain!» Так звучал сигнал о том, что судно достигло достаточной глубины. Первое слово воспринималось на слух, как имя «Марк», и второе было красивым и звонким. Чем не фамилия?

Исследователи творчества Марка Твена до сих пор не пришли к единому мнению по поводу того, кто придумал этот замечательный псевдоним. Одни литературоведы утверждают, что Сэмюэл Клеменс сам его сотворил, а другие предлагают нам почитать книгу этого писателя «Жизнь на Миссисипи». Писатель вспоминает, как в дни своей молодости, когда делались лишь первые шаги в журналистике, он знавал старого капитана, любившего время от времени присылать в местную газету свои незатейливые заметки о том, о сём. Капитан имел псевдоним Марк Твен.

Молодой Сэмюэл Клеменс, отличавшийся тогда максимализмом и амбициозностью, высмеял на страницах газеты этого безобидного бумагомараку. И больше никогда старик-капитан не присылал в газету своих заметок. А через какое-то время в газете был опубликован некролог: умер капитан. Стыдно и горько стало активному молодому журналисту. Он принял парадоксальное решение: конфисковать псевдоним «МаркТвен» и писать так хорошо, чтобы это имя прославить. Получилось? Очень даже.

О, Генри — Портер Уильям Сидни (1862 — 1910 гг.)

Литературные псевдонимы: «Маска, я вас знаю»

О, Генри — Портер Уильям Сидни. Фото: ru.wikipedia.org/ Общественное достояние

Американский писатель с неподражаемым чувством юмора. Он автор множества юмористических новелл и сатирического романа «Короли и капуста».

История появления его псевдонима смешна и трогательна одновременно. У этого весёлого жизнерадостного человека случилось огорчение: он попал на три года в тюрьму. Дело в том, что Уильям Сидни был какое-то время служащим в приличном банке. Он был бухгалтером, чья карьера успешно развивалась. Начальство к нему было благосклонно, и он был, что называется, на хорошем счету. Как вдруг… Заболела жена, срочно нужны деньги. Бухгалтер «позаимствовал» их в кассе банка. И сел.

Уильям Сидни отбывал наказание. Как человеку образованному и спокойному, ему доверили работать в тюремной аптеке. Появилось свободное время, и от нечего делать бывший бухгалтер написал маленький смешной рассказик к Рождеству, решил его отослать для публикации в литературный журнал. Подписывать рассказ своим родным именем было немыслимо. Будут ещё заключённые в приличных журналах печататься! Как бы не так! Задумался начинающий писатель, взгляд его упал на фармацевтический справочник. О, Генри. Недолго думая Портер подписывает свой рассказ этим именем. Рассказ был напечатан. Новоявленный автор стал знаменит. Очень заслуженно, на наш взгляд.

Кэрролл Льюис — Доджсон Чарльз Латуидж (1832 — 1898 гг.)

Литературные псевдонимы: «Маска, я вас знаю»

Кэрролл Льюис — Доджсон Чарльз Латуидж. Фото: ru.wikipedia.org/ Общественное достояние

Английский писатель, логик, математик, автор всемирно известных сказок о девочке Алисе: «Алиса в стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье».

Оказывается, профессор математики Оксфордского университета по фамилии Доджсон и автор остроумнейшего творения «Алиса в стране чудес» — одно лицо. Говорят, английская королева была очень удивлена, когда на её просьбу предоставить Её Королевскому Величеству труды автора прекрасной сказки, ей доставили десятки книг по высшей математике.

Профессор Доджсон развлекался тем, что отдыхал в кругу детей своего друга и прислушивался к их разговорам. Вот общение с тремя маленькими подружками и навеяло в его профессорскую очень серьёзную голову столько парадоксальных шуток.

Сказки про Алису принесли ему большую известность, но это не послужило поводом для того, чтобы в погоне за славой модного писателя оставить серьёзную науку математику. Исследования профессора в области высшей математики предвосхитили некоторые современные идеи математической логики.

***

Псевдонимов знаменитостей ещё много в литературной энциклопедии. Мы выбрали только некоторые из них. Руководствовались остроумием авторов-мужчин и романтичностью авторов- женщин.

Не лишним будет порадовать читателей афоризмами и цитатами вышеперечисленных писателей.

Итак, что думали Бомарше, Шарлотта Бронте, Марк Твен и Льюис Кэрролл о жизни, о любви, об успехе и неприятностях. И что они нам могут посоветовать, исходя из своего жизненного опыта.

Мысли Бомарше

  • Умному человеку нет смысла слушать всё подряд, он и так догадается.
  • Природа сказала женщине: будь прекрасной, если можешь, мудрой — если хочешь, но благоразумной ты должна оставаться всегда.
  • Умный человек никогда не станет связываться с сильным.
  • Ревность — всего лишь глупое дитя гордости или же болезнь безумия.

Опыт Шарлотты Бронте

  • Уважай себя настолько, чтобы не отдавать всех сил души и сердца тому, кому они не нужны.
  • Чувство без разума не слишком питательная еда; но и разум, не смягчённый чувством, — горькая и сухая пища и не годится для человеческого потребления.
  • Нас не соблазняет то, что щедро навязывается.

Шутки Марка Твена

  • Я видел мужчин, которые за тридцать лет почти не изменились, зато их жёны стали старухами. Всё это были добродетельные женщины, — а добродетель сильно изнашивает.
  • Нельзя полагаться на глаза, если так расфокусировано воображение.
  • Лучше молчать и казаться дураком, чем заговорить и развеять все сомнения.
  • Мафусаил жил 969 лет. Вы, дорогие мальчики и девочки, в ближайшие десять лет увидите больше, чем видел Мафусаил за всю свою жизнь.

Наблюдения О, Генри

  • Держи нос по ветру, но не бросай слов на ветер.
  • Тот не даст себя в обиду в этом мире, кто умеет разбираться в женских фокусах и увёртках.
  • Попасть в дурную компанию человеку можно в двух случаях: когда он без гроша и когда он богат.
  • Я не знаю другого способа судить о будущем, кроме как по прошлому.

Парадоксы Льюиса Кэрролла

  • Я видела такую чепуху, по сравнению с которой, эта чепуха — толковый словарь.
  • Лучший способ объяснить — это самому сделать.
  • Пока думаешь, что сказать, — делай реверанс. Это экономит время.
  • Думай о смысле, а слова придут сами.
  • Нет ничего на свете такого, из чего нельзя было бы сделать вывод. Надо только знать, как взяться за дело.
  • Если бы каждый занимался своим делом, никто не вмешивался в чужие дела, Земля вертелась бы быстрее.
  • Эх, встретить бы кого разумного для разнообразия.

  • Рассказ со смыслом жадность всякому горю начало 2 класс
  • Рассказ собаки марк твен сколько страниц
  • Рассказ со словами аист осины сосны осока кусты для первого класса
  • Рассказ снежный бык читать
  • Рассказ смысл которого жадность всякому горю начало для 2 класса