Рассказ шаламова сгущенное молоко

1981

Батальоны днем и ночью штурмовали горы Искаполь в провинции Газни. Гаубичные и реактивные батареи, самолеты и узкие быстрые пятнистые вертолеты обрушивали на горы тонны металла. В холодном осеннем воздухе пахло порохом, пыль заволакивала солнце и звезды. Днем прилетали вертолеты за трупами и ранеными. Ночи были безлунные и звездные. Ночью транспортный самолет кружил высоко над горами и сбрасывал осветительные бомбы, — они распадались на несколько оранжевых солнц; покачиваясь, шары медленно опускались, озаряя ущелья, скалы, вершины и степь у подножия гор, где стоял походный лагерь полка. Пехота шла вверх, били крупнокалиберные пулеметы, рвались мины, хлопали скорострельные гранатометы. Оранжевые солнца гасли, пехота залегала. После короткой передышки в степи зычно кричали артиллерийские офицеры и начиналась артподготовка.
Мятежники крепко сидели в пещерах и гротах. В этих горах у них была крупная база, ни в воде, ни в пище, ни в медикаментах, ни в боеприпасах недостатка не было, они дрались дерзко и умело.
Смолкли реактивные установки и гаубицы. Стало слышно, как под звездами тоскливо и глухо трубят моторы транспортника. Пехотинцы лежали на камнях, утирая потные грязные лица и прикладываясь заскорузлыми губами к фляжкам. Ждали, когда вверху зашипят осветительные бомбы.
Было тихо, темно. Пехотинцы отдышались, напились воды, остыли, — была осень, днем солнце пригревало, а ночью воздух был ледяным, и солдаты быстро высыхали после атак.
Ждали. Что-то на транспортнике медлили. Пехотинцы начинали привыкать к тишине.
Прошло еще несколько минут, и над их головами зашипело и треснуло — вверху зажглись осветительные бомбы. Ротный крикнул: рота! вперед! Рота встала и пошла вверх. Сверху забили из пулемета, красные пули стучали бойко по камням, рикошетили и уходили вверх и в стороны. Пехотинцы перебегали от скалы к скале, пуская короткие очереди, лицам было жарко, а в животах стоял холод. Одна из раскаленных струй врезалась в бегущего человека, он свалился, это был ротный, он вырыгивал кровь и выгибался, потом замер, он был мертв. Лейтенант принял командование ротой. Атака возобновилась. Лейтенант вел роту к вершине, где за гребнем сидели мятежники. Мятежники проигрывали вершину, у них смолк крупнокалиберный пулемет, они стреляли из ружей и автомата. Бой шел на всем хребте. На соседней горе рвались мины. Рота подступила вплотную к вершине и забросала гребень гранатами, автомат и ружья замолчали. Выждав, лейтенант первым кинулся наверх, увлекая за собою солдат. За валунами была ровная площадка, здесь стоял станковый пулемет, вокруг него лежали пустые металлические кассеты и четыре тела, изрубленные осколками. Пятый уползал вниз. Лейтенант нагнал его и пнул ногой, мятежник перевернулся на спину и поднял вверх разбитые руки. Лейтенант, приказав солдатам оттащить его на площадку, вышел на связь и доложил комбату о потере и о взятии вершины. Комбат приказал оставить на занятой высоте несколько пулеметчиков и ударить с севера по соседней вершине. На горе остались четверо, рота пошла вниз.
Оставшиеся солдаты напились, закурили.
Раненый с измочаленными руками и пробитой ногой скулил. Неподвижно лежали четыре тела, из них еще высачивалась кровь. Пулеметчики всасывали горький дым. Были довольны, что их оставили здесь. Может, нынче все кончится, и им не придется больше лезть на рожон. Утром полк, нагрузившись трофеями, отправится домой, в палаточный город. Там баня, чистые постели, трехразовая кормежка, письма, каждый вечер фильмы, получка, в магазине — сигареты с фильтром, апельсиновый джем, печенье, сгущенное молоко, индийский кофе, виноградный сок; там в библиотеке Таня, хоть она и не смотрит на солдат, зато можно глядеть на нее, у нее красные губы, полноватые ноги с черными завитушками волос, крупные выпуклые ягодицы, она потливая, и ее блузка мокра под мышками и на спине, можно хоть каждый день ходить в библиотеку смотреть и обонять аромат Таниных духов и пота. А ротный теперь на веки вечные лишен всего этого. Он мертв? Его ничто не брало, ни пули, ни желтуха, ни тиф. Однажды он спустился вдвоем с солдатом в кяриз, они прошли с фонариком по подземному коридору, коридор резко повернул, и они увидели мятежников, открыли огонь и кинулись назад, первым на веревке вытащили солдата с простреленной икрой, потом живого и невредимого ротного. И вот ротный мертв.
Сигарета приятна, курить бросают идиоты. И пить. Трезвенники — олухи. Можно год жизни отдать за бутылку водки после операции. Округлая такая, тяжеленькая такая бутылка чистой горькой водки. Вымывшись в бане, ты наливаешь в солдатскую кружку чистую горькую водку. Ее привезли в бензобаке из Союза, она стоит тридцать чеков, дорого, но что поделать. Так вот: наливаешь. То, что ты налил в кружку, стoит примерно семь чеков, почти месячная зарплата рядового. Ну и черт с ней. Зато ты становишься человеком на полчаса, и нет ни скуки, ни страха, мозги искрятся, и два года — это тьфу!
Стрельба стихла на всем хребте, передышка наступила.
— Смотреть в оба, мужики, — сказал сержант, возглавлявший группу.
Пулеметчики и так смотрели в оба.
Вверху гудел транспортник. Хорошо летчикам. Не артиллеристы боги, а летчики в черных кожаных шлемофонах и голубых комбинезонах. Впрочем, им тоже достается. Мятежники любят охотиться на самолеты. Экипажи сбитых самолетов и вертолетов чаще всего попадают в плен. А хуже восточного плена ничего быть не может. Мятежники умеют умерщвлять медленно, в час по чайной ложке смерти. Труп прапорщика Воробьева рота нашла на вторые сутки, прапорщика в распухшей сизой туше с седыми волосами сумел узнать только ротный. Не дай бог попасть в плен. Нет, боги войны не артиллеристы, не летчики, а штабные. Хотя и они погибают, редко, но гибнут, все-таки они в войне, а не над. Боги — в стороне и над.
— Сейчас артиллерия жахнет, — сказал один из пулеметчиков хриплым голосом. — Как бы нас не накрыли. Сдуру-то.
— Лейтенант выходил же на связь, — откликнулся сержант.
Замычал пленный. Все посмотрели на него. Пленный кутал руки в длиннополой рубахе, по ткани расползались пятна.
— Ротного-то… убили, — сказал сержант.
Ему никто не ответил.
У пленного зудели и горели раздробленные кисти. Ему мерещилось, что руки грызут стаи мохнатых фаланг. Фаланги рвали своими загнутыми клещевидными зубчатыми челюстями кожу, мясо, сосуды и хрящи. Их было много, своей тяжестью они тянули руки книзу. Пленный лежал, прислонившись к валуну, и прижимал руки к груди.
«Ротного убили», — подумал сержант и еще раз посмотрел на пленного. Пленного била дрожь.
«Забинтовать ему руки, что ли?» — подумал пулеметчик Гращенков, раненный в бедро в один из первых дней службы.
Под звездами уныло трубили моторы невидимого транспортника. Сейчас заработают реактивные установки и 122-миллиметровые гаубицы, и все запылает, затрещит, закачается, — сейчас…
— Вон летит, — сказал в тишине охрипший солдат.
Солдаты пошарили глазами по небу и увидели мерцающие точки, — далеко в стороне над степью шел самолет; кажется, это был пассажирский самолет, он летел с севера на юг, он плыл в черном небе беззвучно, на крыльях и брюхе вздрагивали сигнальные огни, наверное, он шел в Пакистан или в Индию.
Солдаты смотрели на пульсирующие огни.
Сержант скрючился, зажег спичку за пазухой, прикурил. Остальные, почуяв дым, тоже закурили, пряча сигареты в кулаках. Было тихо.
Было тихо. Может быть, все кончено? Мятежники сдались, и сейчас дадут отбой, и утром батальоны вернутся в полк.
Пленный заскулил громче. Все посмотрели на него. Гращенков снял с плеча вещмешок, развязал его и вынул индпакет. Остальные подумали, что он решил подкрепиться, и, почувствовав голод, тоже стащили свои вещмешки, достали галеты, консервы и сахар, вскрыли штык-ножами банки. Запахло сосисочным фаршем. Гращенков разорвал пакет, и в его руках забелели бинты и тампоны. Сержант перестал есть и уставился на него.
— Что? — спросил сержант.
— Перевяжу.
— Отставить.
— Это почему?
— Нечего тратить, — сказал сержант.
— Ладно тебе. Я свое трачу.
Остальные ели фарш, трещали галетами, оглядывали черные склоны горы, косились на сержанта и солдата с бинтами и молчали.
— Гращенков, ты не понял? — спросил сержант. Пленный лежал с закрытыми глазами, он ничего не слышал. Гурии в прозрачных платьях, пританцовывая, вели его под руки по зеленой горе вверх, — там, в сени бледно-розового Лотоса, лежали правоверные с чашами в руках, они пили чай и с улыбками глядели на гостя; от Лотоса исходил аромат, вокруг Лотоса выгибались радужные фонтаны, над Лотосом парили белые птицы…
Артподготовки не было. Транспортник сбросил осветительные бомбы.
— Нет, я перевяжу, — сказал Гращенков, вставая и направляясь к пленному, но его опередила очередь.
Солдаты посмотрели на оранжевое лицо с разорванным ртом, выбитым глазом и свернутым набок носом.
— Мог бы потом, — проговорил охрипший солдат, пряча недоеденный фарш, галеты и сахар в мешок. Второй солдат отвернулся и поспешно очистил банку, выбросил ее, облизал ложку, сунул в рот ком сахара и приложился к фляжке.
Между тем бой на хребте возобновился. Пулеметчики ждали зеленую ракету, нацелившись на соседнюю вершину, к которой сейчас подкрадывалась с севера рота. Небо было оранжевым, горы были оранжевыми, густо чернели тени и складки. По склонам прыгали огни и вились красные струи, хлопали гранаты. Ни о чем не думая, пулеметчики из пехотной роты лежали в настывших камнях, глядели на соседнюю вершину, над которой пересекались трассирующие очереди, и ждали.
— Заблудилась рота, ушла по распадку к черту, — предположил охрипший солдат, но тут же, словно торопясь опровергнуть его, вверх ударила светящаяся струя, и зеленый сияющий ком повис над склоном соседней горы.
— Огонь! — азартно скомандовал сержант.
Пулеметчики открыли огонь по соседней вершине. Рота, идя по склону, тоже вела стрельбу, а по южному склону наступала другая рота, и с запада по мятежникам били ручные пулеметы.
— Отпрыгались, — сказал охрипший солдат. Но мятежники продолжали отбиваться. Над пулеметчиками просвистели пули.
— Да отпрыгались же, — повторил охрипший солдат, втыкая в соседнюю вершину длинные очереди, и вдруг замычал, привстал, выгибаясь и стараясь выдрать скрюченными пальцами огонь из спины, и упал.
Сержант оглянулся и увидел сзади, на середине склона, темные фигурки, он дал очередь по ним и взвизгнул, когда острый и невидимый коготь вспорол плечо. Гращенков и второй пулеметчик развернулись и, держа пулеметы на весу, начали поливать очередями склон.
— За камни! — крикнул сержант, переваливаясь за гребень. Второй солдат тоже перемахнул через гребень и залег.
— Гращенков! — крикнул сержант.
Гращенков попятился, выронил пулемет, прижал руки к груди, сел на корточки и мокро закашлялся. Второй пулеметчик подполз к нему, дернул за полу бушлата, повалил его и перетащил за гребень. Он вынул индпакет, разодрал его, достал бинты и тампоны. Гращенков лежал на спине, беспрестанно вытирал окровавленные губы и молчал. Он смотрел в оранжевое небо и молчал. Боли не было. Было туманно и томно, как если бы один выпил бутылку водки. По камням стучали пули. Солдат приложил к его губам тампон — белая подушечка сразу набрякла и потемнела. Солдат торопливо расстегнул на Гращенкове бушлат и липкую хлопчатобумажную куртку. Наконец пришла боль, Гращенков застонал и закашлялся, черный тампон слетел с губ. Солдат принялся утирать бинтом его шею и подбородок.
— Да перевяжи его, — сказал сержант, но солдат продолжал стирать с лица Гращенкова выкашливаемую кровь.
— Отстреливайся! Я сам! — крикнул сержант, подползая к Гращенкову и отпихивая отупевшего солдата. Солдат схватил пулемет и нажал на спусковой крючок. Сержант взял свой индпакет, вытащил бинт и тампоны, нашел на груди Гращенкова булькающие дырки и, морщась от боли в плече, начал перевязывать Гращенкова. Кое-как он перевязал его. Гращенков затих, вытянулся и стал быстро деревенеть.
— Все, — сказал сержант и осторожно ощупал свое горячее и сырое плечо.
— Надо уходить, пока не окружили! — крикнул солдат, откладывая пулемет и берясь за автомат. — Диски пустые!
— У Гращенкова есть!
Но вещмешок Гращенкова лежал по ту сторону гребня, по которому часто щелкали пули.
— Уходим! В распадок! — крикнул солдат и пополз вниз. Сержант, кряхтя от боли, последовал за ним.
Они спустились до середины склона, встали и, пригибаясь, побежали, но вокруг запрыгали красные пули, и они упали. Стреляли сверху и снизу, из распадка, куда они бежали. Сержант и солдат начали отстреливаться.
Вскоре осекся и замолчал автомат сержанта, потом автомат солдата.
Вскоре осекся и замолчал автомат сержанта, потом автомат солдата.
— Что делать, Женя?
Сержант молчал.
— Ты жив, Женя? — позвал солдат.
— Гранаты… есть? — спросил сержант.
— Нет.
— На.
— Что это?
— Бери. — Сержант вложил в его руку гранату. Со второй гранаты он сорвал кольцо. Прижимая белую металлическую планку взрывателя к ребристому корпусу, сержант сунул под живот кулак с гранатой.
— Ты что… Погоди, — сказал солдат, отползая в сторону, — не надо…
Сержант лежал на животе и молчал. Вверху зачернели фигурки — люди крадучись спускались вниз по склону. Под сержантом щелкнул взрыватель, раздался утробный взрыв, сержанта встряхнуло и перевернуло на бок. Мятежники открыли огонь. Оставшийся в живых пулеметчик положил гранату на землю, выхватил из кармана носовой платок, замахал им над головой и закричал:
— Дуст! Хватит! Не надо! Не стреляй! Мондана бощи… хуб ести![2]

Олег ЕРМАКОВ.

«Колымские рассказы» — цикл рассказов и очерков Варлама Шаламова, в котором отражена жизнь заключённых Севвостлага, написанный в период с 1954 по 1973 год после возвращения автора с Колымы и отражающий личный опыт автора, проведшего там шестнадцать лет, в том числе четырнадцать — в заключении (1937—1951). Цикл состоит из шести сборников: «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты», «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы» и «Перчатка, или КР-2».

Особенности жанра и проблематика

Шаламов, не приемля классическую традицию построения рассказа, утвердил новый жанр, краеугольным камнем которого стало документальное свидетельство. Объединение документальности и художественности.

«Колымские рассказы» — это поиски нового выражения, а тем самым и нового содержания. Новая, необычная форма для фиксации исключительного состояния, исключительных обстоятельств, которые, оказывается, могут быть и в истории, и в человеческой душе. Человеческая душа, её пределы, её моральные границы растянуты безгранично — исторический опыт помочь тут не может.

Право на фиксацию этого исключительного опыта, этого исключительного нравственного состояния могут иметь лишь люди, имеющие личный опыт.

Результат — «Колымские рассказы» — не выдумка, не отсев чего-то случайного — этот отсев совершён в мозгу, как бы раньше, автоматически. Мозг выдаёт, не может не выдать фраз, подготовленных личным опытом, где-то раньше. Тут не чистка, не правка, не отделка — всё пишется набело. Черновики — если они есть — глубоко в мозгу, и сознание не перебирает там варианты, вроде цвета глаз Катюши Масловой — в моём понимании искусства — абсолютная антихудожественность. Разве для любого героя «Колымских рассказов» — если они там есть — существует цвет глаз? На Колыме не было людей, у которых был бы цвет глаз, и это не аберрация моей памяти, а существо жизни тогдашней.

«Колымские рассказы» — фиксация исключительного в состоянии исключительности. Не документальная проза, а проза, пережитая как документ, без искажений «Записок из Мёртвого дома». Достоверность протокола, очерка, подведённая к высшей степени художественности, — так я сам понимаю свою работу. В «Колымских рассказах» нет ничего от реализма, романтизма, модернизма. «Колымские рассказы» — вне искусства, и всё же они обладают художественной и документальной силой одновременно.

Проблематику своего произведения В. Шаламов формулировал следующим образом:

«„Колымские рассказы“ — это попытка поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени, вопросы, которые просто не могут быть разрешены на другом материале. Вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьбы за себя, внутри себя — и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины, зубьями зла. Иллюзорность и тяжесть надежды. Возможность опереться на другие силы, чем надежда».

Рассказы автобиографичны, при этом автор дал своему главному герою фамилию Андреев — в честь своего alter ego эсера А. Г. Андреева с которым познакомился в 1937 году, находясь под следствием в Бутырской тюрьме, и чью похвалу считал лучшей в своей жизни (рассказ «Лучшая похвала»), а также под своим именем вывел в нескольких рассказах:

Простая, очень распространенная фамилия Андреев символизирует типичность положения Шаламова как заключенного и в то же время имеет тонкую ассоциативную связь с фамилией А. Г. Андреева, каторжанина-эсера, с которым Шаламов встретился в Бутырской тюрьме в 1937 г. Эта фигура чрезвычайно привлекала Шаламова. Называя его «генеральным секретарем» общества политкаторжан, писатель пользовался либо не очень четко понятой саморекомендацией Андреева, либо, испытывая к нему колоссальное уважение и считая себя его духовным преемником, сознательно стремился возвысить его образ. Андреев — фамилия, сопровождающая авторское «я» в «Заговоре юристов», в рассказе «Тифозный карантин» целиком переходит в третье лицо — «он», сохраняя при этом автобиографическое начало и подчеркивая подлинность событий и чувств, переживавшихся Шаламовым.

— В. В. Есипов — один из ведущих исследователей биографии и творчества В. Шаламова

Обстоятельства публикации

Впервые четыре «Колымских рассказа» вышли на русском языке в Нью-йоркском «Новом журнале» в 1966 году.

Позднее двадцать шесть рассказов Шаламова преимущественно из сборника «Колымские рассказы» были опубликованы в 1967 году в Кёльне (Германия) на немецком языке под заглавием «Рассказы заключённого Шаланова». Через два года перевод одноимённого издания с немецкого появился и во Франции. Позднее число публикаций «Колымских рассказов» с исправленной фамилией автора увеличилось. В 1970 году они были опубликованы в радикальном антисоветском эмигрантском журнале «Посев». Это и привело к тому, что Шаламов попал в «чёрные списки».

Шаламов отвергал ориентированную, по его мнению, на поддержку западных спецслужб стратегию советского диссидентского движения, называя ситуацию, в которой оно действует, «беспроигрышным спортлото американской разведки»; он не стремился публиковаться за рубежом, его главной целью всегда являлась публикация на родине. Публикация «Колымских рассказов» против воли их автора на Западе, отсекая возможность печататься на родине, была тяжело перенесена Шаламовым. Вот, что об этом вспоминала его подруга И. П. Сиротинская:

Книжку «Московские облака» никак не сдавали в печать. Варлам Тихонович бегал и советовался в «Юность» — к Б. Полевому и Н. Злотникову, в «Литгазету» к Н. Мармерштейну, в «Советский писатель» — к В. Фогельсону. Приходил издёрганный, злой и отчаявшийся. «Я в списках. Надо писать письмо». Я сказала: «Не надо. Это — потерять лицо. Не надо. Я чувствую всей душой — не надо».

— Ты Красная шапочка, ты этот мир волков не знаешь. Я спасаю свою книжку. Эти сволочи там, на Западе, пускают по рассказику в передачу. Я никаким «Посевам» и «Голосам» своих рассказов не давал.

Он был почти в истерике, метался по комнате. Досталось и «ПЧ»:

— Пусть сами прыгают в эту яму, а потом пишут петиции. Да, да! Прыгай сам, а не заставляй прыгать других.

В результате в 1972 году Шаламов был вынужден прибегнуть к написанию письма протеста, которое многими было воспринято как признак гражданской слабости автора и его отречение от «Колымских рассказов». Между тем архивные данные, воспоминания близких, переписка и современные исследования позволяют судить о том, что Шаламов был последователен и абсолютно искренен в своём обращении к редакции «Литературной газеты».

Полностью сборник впервые опубликован в Лондоне в 1978 году.

При жизни Шаламова в СССР не было напечатано ни одного его произведения о ГУЛАГе. В 1988 году в разгар перестройки в журналах начали появляться «Колымские рассказы», а их первое отдельное издание вышло только в 1989 году через 7 лет после смерти писателя.

Содержание

«Колымские рассказы»

• «По снегу»
• «На представку»
• «Ночью»
• «Плотники»
• «Одиночный замер»
• «Посылка»
• «Дождь»
• «Кант»
• «Сухим пайком»
• «Инжектор»
• «Апостол Павел»
• «Ягоды»
• «Сука Тамара»
• «Шерри-бренди»
• «Детские картинки»
• «Сгущенное молоко»
• «Хлеб»
• «Заклинатель змей»
• «Татарский мулла и чистый воздух»
• «Первая смерть»
• «Тетя Поля»
• «Галстук»
• «Тайга золотая»
• «Васька Денисов, похититель свиней»
• «Серафим»
• «Выходной день»
• «Домино»
• «Геркулес»
• «Шоковая терапия»
• «Стланик»
• «Красный крест»
• «Заговор юристов»
• «Тифозный карантин»

«Левый берег»

• «Прокуратор Иудеи»
• «Прокаженные»
• «В приемном покое»
• «Геологи»
• «Медведи»
• «Ожерелье княгини Гагариной»
• «Иван Федорович»
• «Академик»
• «Алмазная карта»
• «Необращенный»
• «Лучшая похвала»
• «Потомок декабриста»
• «„Комбеды“»
• «Магия»
• «Лида»
• «Аневризма аорты»
• «Кусок мяса»
• «Мой процесс»
• «Эсперанто»
• «Спецзаказ»
• «Последний бой майора Пугачева»
• «Начальник больницы»
• «Букинист»
• «По лендлизу»
• Сентенция

«Артист лопаты»

• «Припадок»
• «Надгробное слово»
• «Как это началось»
• «Почерк»
• «Утка»
• «Бизнесмен»
• «Калигула»
• «Артист лопаты»
• «РУР»
• «Богданов»
• «Инженер Киселев»
• «Любовь капитана Толли»
• «Крест»
• «Курсы»
• «Первый чекист»
• «Вейсманист»
• «В больницу»
• «Июнь»
• «Май»
• «В бане»
• «Ключ Алмазный»
• «Зелёный прокурор»
• «Первый зуб»
• «Эхо в горах»
• «Берды Онже»
• «Протезы»
• «Погоня за паровозным дымом»
• «Поезд»

«Очерки преступного мира»

• «Об одной ошибке художественной литературы»
• «Жульническая кровь»
• «Женщина блатного мира»
• «Тюремная пайка»
• «„Сучья“ война»
• «Аполлон среди блатных»
• «Сергей Есенин и воровской мир»
• «Как „тискают рóманы“»

«Воскрешение лиственицы»

• «Тропа»
• «Графит»
• «Причал ада»
• «Тишина»
• «Две встречи»
• Термометр Гришки Логуна
• «Облава»
• «Храбрые глаза»
• «Марсель Пруст»
• «Смытая фотография»
• «Начальник политуправления»
• «Рябоконь»
• «Житие инженера Кипреева»
• «Боль»
• «Безымянная кошка»
• «Чужой хлеб»
• «Кража»
• «Город на горе»
• «Экзамен»
• «За письмом»
• «Золотая медаль»
• «У стремени»
• «Хан-Гирей»
• «Вечерняя молитва»
• «Борис Южанин»
• «Визит мистера Поппа»
• «Белка»
• «Водопад»
• «Укрощая огонь»
• «Воскрешение лиственницы»

«Перчатка, или КР-2»

• «Перчатка»
• «Галина Павловна Зыбалова»
• Леша Чеканов, или однодельцы на Колыме
• «Триангуляция III класса»
• «Тачка I»
• «Тачка II»
• «Цикута»
• «Доктор Ямпольский»
• «Подполковник Фрагин»
• «Вечная мерзлота»
• «Иван Богданов»
• «Яков Овсеевич Заводник»
• «Шахматы доктора Кузьменко»
• «Человек с парохода»
• «Александр Гогоберидзе»
• «Уроки любви»
• «Афинские ночи»
• «Путешествие на Олу»
• «Подполковник медицинской службы»
• «Военный комиссар»
• «Рива-Роччи»

Персонажи

Всем убийцам в рассказах Шаламова даны настоящие фамилии.

Что нужно для того, чтобы то или иное изобретение состоялось?

Некий технологический базис, позволяющий это изобретение, плюс сам изобретатель, человек с пытливым умом или же просто одержимый какой-то идеей. Всё?

Нет. Ещё обязательно должна существовать потребность общества в этом изобретении.

Что с того, что Герон Александрийский изобрёл паровую турбину в I веке н. э.? В античном обществе не было потребности в таком устройстве, поэтому об этом изобретении довольно быстро забыли.

Что с того, что Вильгельм Шиккард изобрёл арифмометр ещё в 1623 году? Ни его считающие часы, ни суммирующая машина Паскаля, созданная в 1642 году, не были востребованы в обществе Нового времени. Поэтому их создание не привело ни к каким заметным последствиям.

А вот вам пример изобретения, которое было сделано в удачный момент и оказалось очень востребованным.

В 1761 году итальянский учёный Ладзаро Спалланцани заинтересовался опровержением теории самозарождения жизни. Он изучил труды тосканского врача Франческо Реди и повторил его опыты. Если взять два куска сырого мяса, положить их в глиняные горшочки, но при этом один кусок мяса накрыть плотной тканью, а второй — нет, то по прошествии времени в том куске, который не был накрыт, обязательно заводились личинки мух, тогда как в куске, который был накрыт материей, никаких личинок не появлялось. Этот опыт убедительно доказывал, что мухи не самозарождаются из гниющего мяса, как считали учёные средних веков. Мухи появлялись из личинок, которых откладывали другие мухи.

Ладзаро Спалланцани.

Спалланцани провёл целый ряд собственных опытов. Он брал множество склянок с отваром семян, некоторые из которых закрывал пробкой, другие же запаивал на огне горелки. Одни он кипятил по целому часу, другие же нагревал только несколько минут. По прошествии нескольких дней Спалланцани обнаружил, что в тех склянках, которые были плотно запаяны и хорошо нагреты, никаких мельчайших организмов, заметных только под микроскопом, нет — они появились только в тех бутылках, которые были неплотно закрыты и недостаточно долго прокипячены. Учёный делал вывод, что, вероятнее всего, микроорганизмы проникли туда из воздуха или же сохранились после кипячения, а вовсе не зародились сами по себе. О результатах своих опытов Спалланцани заявил на всю Европу. 

А во Франции в 1794 году вышел из тюрьмы Ла Бель-Тур де Реймс Николя Аппер, получивший свободу после термидорианского переворота благодаря тому, что его друзья подкупили судейского чиновника. Просидев за решёткой около четырёх месяцев и разочаровавшись в политике, Аппер решил заняться способами консервации продуктов. Ранее он работал оптовиком и прекрасно знал, как быстро портится продовольствие. Существовавшие на тот момент способы консервации (замораживание, окуривание дымом, использование консервантов типа соли, сахара, уксуса, алкоголя) портили вкус либо имели не слишком длительное действие. К тому же соль стоила дорого, ибо в её цену правительство закладывало акциз.

Говорят, что 1795 году французское правительство (это мог быть Национальный конвент или Директория) объявило награду тому, кто смог бы предложить новый эффективный способ длительного хранения пищи. Я не нашёл этому подтверждения, но если такой факт имел место, он мог подстегнуть энтузиазм Аппера. Он что-то слышал об экспериментах Спалланцани и уже в 1795 году догадался, что имеет смысл применять длительное нагревание продуктов до высоких температур. 

Вскоре Аппер договорился с близлежащим стекольным заводом, чтобы ему там делали бутылки из толстого стекла с широким горлышком. Бутылки заполняли до краёв, герметично закрывали, примерно так же, как вино, запечатывали сургучной печатью, а потом заворачивали в холст, нагревали на водяной бане (в солёной воде) и выдерживали при температуре, превышающей 100 градусов, продолжительное время. Лучше всего получались консервировать мясо с подливкой, крепкий бульон, молоко, зелёный горошек, бобы, вишни, абрикосы.

В таких бутылках Аппер консервировал продукты.

В 1802 году Аппер открыл в Масси первый в мире консервный завод, на котором работало десять человек. Но особенного спроса на эту продукцию не наблюдалось в силу дороговизны. Одна бутылка консервов стоила около 3 франков. Для сравнения уровня цен, примерно 2 французских франка стоил в те годы килограмм масла, кубометр дров — от 16 франков, сотня яиц — 5 франков, месячная подписка на журнал Journal des dames et des modes — 9 франков.

Но 16 мая 1803 года Великобритания объявила Франции войну. Наполеон начал планировать вторжение в Англию. К лету 1805 года 180-тысячная французская армия стояла на побережье Ла-Манша, в Булони, готовясь к переправе. Не хватало лишь военного флота для прикрытия десанта.

Апперу стало ясно, что его консервы могут быть востребованы для снабжения армии и флота. В сентябре 1806 года он представил свою продукцию на четвёртой выставке французских промышленных товаров. Были продемонстрированы 32 бутылки консервов, но жюри не обратило на Аппера никакого внимания. Тогда изобретатель отправился во французские порты Атлантики и предложил проверить свою продукцию на кораблях. Руководители портов и капитаны быстро оценили такой способ разнообразить флотские рационы. Отзывы были только положительными.

Три стеклянных бутылки XIX века, предназначенных для консервирования методом Аппера.

После этого Аппер обратился к прессе. Журналисты публикуют хвалебные отзывы. Надо полагать — не из чистого альтруизма. Наверное, изобретателю приходилось им платить за это. В частности, журнал «Le Courrier de l’Europe» 10 февраля 1809 года писал: «Г-н Аппер открыл способ сохранения времён года: благодаря его открытию весна, лето и осень живут в бутылках, как нежные растения, которые садовник защищает стеклянным куполом от суровых времён года».

Николя Аппер.

В январе 1809 года Аппер решил представить образцы своей продукции Обществу поощрения национальной промышленности. Совет директоров этого Общества назначил комиссию для изучения консервов Аппера, куда вошли Луи-Бертран Гайтон-Морво, Антуан Парментье и Бурриа. 15 марта комиссия представила свой отчет, который был очень хвалебным. По совету Бурриа Аппер в тот же день написал письмо министру внутренних дел. Уже 11 августа 1809 года изобретателю приходит ответ, в котором министр предлагает Апперу на выбор: либо запатентовать своё открытие и получать потом авторское вознаграждение, либо сделать эту технологию доступной для всех, но получить при этом премию от правительства. Апперт выбрал второй вариант.

Министр сформировал комиссию, в который вошли Бардел, Гей-Люссак, Сципион-Перье и Молар. Члены комиссии тщательно изучили свойства консервов и признали их полезныит для французского государства. 30 января 1810 года министр уведомил Николя Аппера о положительном решении комиссии и назначил ему премию в размере 12 000 франков. Одним из условий получения этой премии была публикация за счёт изобретателя книги, в которой бы описывался его метод консервирования.

Уже в июне 1810 года Николя Аппер опубликовал книгу «Искусство сохранения в течение нескольких лет всех животных и растений». Было напечатано 6000 экземпляров, которые продавались по 3 франка. 200 экземпляров Аппер передал правительству, которое разослало их по департаментам и префектурам. В 1811, 1813 и 1831 годах эту книгу переиздали и перевели на основные европейские языки. С иностранных изданий Аппер не получил ни су.

Первая страница книги Николя Аппера «L’Art de conserver pendant plusieurs années toutes les substances animales et végétales», изданной в 1810 году.

В Британии тоже прочитали книгу Аппера и уже 25 августа 1810 года английский купец Питер Дюран получил патент на идею консервирования продуктов с использованием жестяных банок. Сам он развивать эту идею не стал и в 1812 году продал свой патент двум другим англичанам, Брайану Донкину и Джону Холлу, за 1000 фунтов стерлингов. Донкин занимался производством лужёного железного листа с 1808 года и в консервировании увидел гарантированный рынок сбыта. Донкин и Холл основали консервный завод и к 1813 году начали производить консервы для британской армии. В 1818 году Дюран представил консервные банки в Соединенных Штатах, повторно запатентовав свой британский патент в США. К 1820 году консервы в жестяных банках были признанным товаром в Великобритании и Франции, а к 1822 году — в Соединенных Штатах.

А что же Аппер?

Не смотря на премию от французского правительства, Николя Аппер не смог разбогатеть. Его производственный процесс был трудоёмким и продукция получалась довольно дорогой. К тому же стеклянные бутылки не так практичны, как жесть. Но французская оцинковка была слишком низкого качества, так что эксперименты с новой тарой Аппер смог начать только в 1817 году. Военный крах Наполеона привёл к резкому снижению заказов от государства. А англичане, вторгшиеся во Францию в 1814 году, разграбили фабрику в Масси.

Но Аппер не унывал и продолжал работать. Он обнаружил, что процесс нагревания молока до температуры, близкой к 70 ° C, позволяет хранить молоко в течение долгого времени. Этот процесс он применил также к вину и пиву. Ныне мы называем этот метод «пастеризацией», хотя изобрёл его не Пастер, а Аппер. В 1827 году он придумал сгущенное молоко без сахара, которое могло храниться до 10 лет, а также способ извлечения желатина из костей, и способ экстракции жира в автоклаве. Последний метод очень экологичен и менее опасен, чем существовавшие ранее способы, требовавшие огня. Аппер сконструировал и построил автоклавы на 300 литров, тогда как в то время макимальная ёмкость подобных устройств не превышала 24 литров.

Схема домашнего автоклава, нарисованная Аппером в 1823 году.

Однако же, когда 1 июня 1841 года Николя Аппер скончался, у него даже не оставалось денег на похороны. Изобретателя похоронили в братской могиле в Масси.

Табличка на здании, где помещалась мастерская Аппера в Масси.