Рассказ сартра стена как воплощение основных проблем экзистенциализма

Ýêçèñòåíöèàëèçì Ñàðòðà

×åì æå ñìîã Ñàðòð óâëå÷ü çà ñîáîé òàêîå êîëè÷åñòâî ëþäåé? Êàêèå èäåè ðîäèëèñü â åãî óìå è ñóìåëè âçáóäîðàæèòü óìû ìíîãèõ äðóãèõ ëþäåé?
Èìÿ Ñàðòðà íåðàçðûâíî ñâÿçàíî ñ ïîíÿòèåì ýêçèñòåíöèàëèçìà. Èç âñåõ ôèëîñîôîâ, ïðè÷èñëÿåìûõ ê ýòîìó íàïðàâëåíèþ, ëèøü îí óâåðåííî íàçûâàë ñåáÿ ýêçèñòåíöèàëèñòîì. Îí æå áûë îäíèì èç åãî îñíîâîïîëîæíèêîâ. Íî ÷òî æå â ñóùíîñòè ïðåäñòàâëÿåò èç ñåáÿ ýêçèñòåíöèàëèçì?
Ýêçèñòåíöèàëèçì- ýòî ôèëîñîôèÿ ñóùåñòâîâàíèÿ. Èñòîêàìè ýòîé ôèëîñîôèè ñëóæàò ðàçìûøëåíèÿ Ãóññåðëÿ è Êüåðêåãîðà (êîòîðûå , â ÷àñòíîñòè, ïîâëèÿëè íà ñòàíîâëåíèå ìèðîâîççðåíèÿ Ñàðòðà) . Ýòî ôèëîñîôñêîå íàïðàâëåíèå îòðèöàåò ðàöèîíàëèñòñêóþ êëàññè÷åñêóþ ôèëîñîôèþ â ñâÿçè ñ òåì, ÷òî îíà ðàçäåëÿåò ðåàëüíîñòü íà îáúåêòèâíîå è ñóáúåêòèâíîå. Âñþ äåéñòâèòåëüíîñòü êëàññè÷åñêàÿ íåìåöêàÿ ôèëîñîôèÿ ïðåäñòàâëÿëà ïðåäìåòîì, «ñóùíîñòüþ», êîòîðóþ ñëåäóåò ïîçíàâàòü. Ñ òî÷êè çðåíèÿ ðàöèîíàëèñòîâ, ïîäëèííàÿ ôèëîñîôèÿ äîëæíà èñõîäèòü èç åäèíñòâà îáúåêòà è ñóáúåêòà. Ýòî åäèíñòâî âîïëîùåíî â ýêçèñòåíöèè – íåêîé èððàöèîíàëüíîé ðåàëüíîñòè. Ñîãëàñíî ôèëîñîôèè ýêçèñòåíöèàëèçìà, ÷òîáû îñîçíàòü ñåáÿ êàê «ýêçèñòåíöèþ», ÷åëîâåê äîëæåí îêàçàòüñÿ â «ïîãðàíè÷íîé ñèòóàöèè» — íàïðèìåð, ïåðåä ëèöîì ñìåðòè.  ðåçóëüòàòå ìèð ñòàíîâèòñÿ äëÿ ÷åëîâåêà «èíòèìíî áëèçêèì».
Ìîæíî ïðèâåñòè öåëûé ðÿä ôèëîñîôîâ- ýêçèñòåíöèàëèñòîâ XX âåêà. Ýòî òàêèå èìåíà êàê Áåðäÿåâ, Øåñòîâ, ßñïåðñ,Áóáåð, Ìàðñåëü, Êàìþ, Õàéäåããåð. Íî íå âñå îíè ïîíèìàëè ýêçèñòåíöèàëèçì îäèíàêîâî, èõ òðàêòîâêà äàííîãî íàïðàâëåíèÿ çàâèñèò îò ëè÷íûõ, â îñîáåííîñòè, ðåëèãèîçíûõ âçãëÿäîâ. Òàê ñðåäè íèõ âûäåëÿþò äâà êðûëà: ýòî ïðèâåðæåíöû ðåëèãèîçíîãî è àòåèñòè÷åñêîãî ýêçèñòåíöèàëèçìà. Ê ïåðâûì îòíîñÿòñÿ Áåðäÿåâ, Ìàðñåëü, ßñïåðñ, Áóáåð, êî âòîðûì- Ñàðòð è Õàéäåããåð. Êàìþ ïûòàëñÿ âûðàáîòàòü ïîãðàíè÷íóþ òî÷êó çðåíèÿ. Îäíàêî â äàííîé ðàáîòå ìû áóäåì ðàññìàòðèâàòü ïîçèöèè èìåííî Ñàðòðà.
Îòíîøåíèå Ñàðòðà ê ýêçèñòåíöèàëèçìó ÿñíî èçëîæåíû â òðóäå «Ýêçèñòåíöèàëèçì- ýòî ãóìàíèçì».  ýòîì òðóäå îí çàùèùàåò äàííîå ôèëîñîôñêîå íàïðàâëåíèå îò îáâèíåíèé â ïåññèìèñòè÷íîñòè, íèãèëèçàöèè òðàäèöèîííûõ öåííîñòåé, ïðèçûâå ê êâèåòèçìó- ïàññèâíîñòè. Åãî ðàçìûøëåíèå ïîñëåäîâàòåëüíî ïåðåõîäèò îò âîïðîñà ê âîïðîñó. Äëÿ òîãî, ÷òîáû îáúÿñíèòü ïîíÿòèå ýêçèñòåíöèàëèçìà, Ñàðòð ñðàâíèâàåò ïîçèöèè êëàññè÷åñêèõ ôèëîñîôîâ-ðàöèîíàëèñòîâ XVIII-XIX âåêîâ (Äåêàðò, Ëåéáíèö, ïîçäíåå Âîëüòåð, Êàíò) ñî ñâîèìè. Åñëè ýññåíöèÿ ïðåäøåñòâóåò ýêçèñòåíöèè, òî Áîã òâîðèò ÷åëîâåêà, çàêëàäûâàÿ â íåãî îïðåäåëåííîå ïîíÿòèå, áëàãîäàðÿ êîòîðîìó âîçìîæíî ñóùåñòâîâàíèå ÷åëîâåêà. Ñàðòð ñðàâíèâàåò òâîðåíèå ÷åëîâåêà ñ èçãîòîâëåíèåì íîæà: «Òàêèì îáðàçîì, ïîíÿòèå «÷åëîâåê» â áîæåñòâåííîì ðàçóìå àíàëîãè÷íî ïîíÿòèþ «íîæ» â ðàçóìå ðåìåñëåííèêà. È áîã òâîðèò ÷åëîâåêà, ñîîáðàçóÿñü ñ òåõíèêîé è çàìûñëîì, òî÷íî òàê æå, êàê ðåìåñëåííèê èçãîòîâëÿåò íîæ â ñîîòâåòñòâèè ñ åãî îïðåäåëåíèåì è òåõíèêîé ïðîèçâîäñòâà. Òàê æå è èíäèâèä ðåàëèçóåò êàêîå-òî ïîíÿòèå, ñîäåðæàùååñÿ â áîæåñòâåííîì ðàçóìå» . Óïðàçäíåíèå Áîãà ó ôèëîñîôî⠖ àòåèñòîâ íå ïîâëèÿëî íà ýòó êîíöåïöèþ, ïåðåèìåíîâàâ «Áîæèé çàìûñåë» â «÷åëîâå÷åñêóþ ïðèðîäó», îäèíàêîâóþ ó âñåõ.
Äëÿ àòåèñòè÷åñêîãî ýêçèñòåíöèàëèçìà õàðàêòåðåí îáðàòíûé âçãëÿä. Ñíà÷àëà ÷åëîâåê ñóùåñòâóåò, è â íà÷àëå ýòî ñóùåñòâîâàíèå íå îïðåäåëèìî ïîíÿòèåì, ïîñêîëüêó ñîáñòâåííàÿ ñóùíîñòü ðåàëèçóåòñÿ ÷åëîâåêîì ëèøü â ïðîöåññå ñóùåñòâîâàíèÿ, ïî ñâîåé âîëå. «Äëÿ ýêçèñòåíöèàëèñòà ÷åëîâåê ïîòîìó íå ïîääàåòñÿ îïðåäåëåíèþ, ÷òî ïåðâîíà÷àëüíî íè÷åãî ñîáîé íå ïðåäñòàâëÿåò. ×åëîâåêîì îí ñòàíîâèòñÿ ëèøü âïîñëåäñòâèè, ïðè÷åì òàêèì ÷åëîâåêîì, êàêèì îí ñäåëàåò ñåáÿ ñàì.» Ïîä ñëîâàìè «äåëàåò ñåáÿ ñàì» ïîäðàçóìåâàåòñÿ íàëè÷èå ó ÷åëîâåêà æåëàíèé è âîëè, êîòîðûå ðàçâèâàþòñÿ ïî õîäó ñóùåñòâîâàíèÿ, ñ ïîìîùüþ êîòîðûõ ÷åëîâåê ìåíÿåòñÿ. Ýòî ó Ñàðòðà íàçûâàåòñÿ ñóáúåêòèâíîñòüþ. ×åëîâåê äëÿ Ñàðòðà ýòî ïðîåêò, êîòîðûé ïåðåæèâàåòñÿ ñóáúåêòèâíî, òåì îí âîçâûøàåòñÿ íàä îñòàëüíîé ïðèðîäîé. Äî ïîÿâëåíèÿ ÷åëîâåêà íà ñâåò íå ñóùåñòâóåò íè÷åãî, îí ñíà÷àëà ñóùåñòâóåò, à ïîòîì óæå îáðåòàåò ñóùíîñòü.  òàêîì ñëó÷àå ÷åëîâåê îòâåòñòâåíåí çà òî ÷òî îí åñòü. «Òàêèì îáðàçîì, ïåðâûì äåëîì ýêçèñòåíöèàëèçì îòäàåò êàæäîìó ÷åëîâåêó âî âëàäåíèå åãî áûòèå è âîçëàãàåò íà íåãî ïîëíóþ îòâåòñòâåííîñòü çà ñóùåñòâîâàíèå» — ïîäûòîæèâàåò Ñàðòð.
Îäíàêî ó ñóáúåêòèâèçìà åñòü åùå îäíî çíà÷åíèå. ×åëîâåê îòâåòñòâåíåí íå òîëüêî çà ñåáÿ, íî è çà âñåõ îñòàëüíûõ ëþäåé. Îí íå ìîæåò âûéòè çà ïðåäåëû ñâîåãî ñîçíàíèÿ, ñâîåé ñóáúåêòèâíîñòè. Ýòî Ñàðòð íàçûâàåò ãëóáîêèì ñìûñëîì ýêçèñòåíöèàëèçìà. ×åëîâåê, äåëàÿ ñîáñòâåííûé âûáîð, äåëàåò åãî çà âñåõ ëþäåé ñðàçó, âûáèðàåò äëÿ ÷åëîâå÷åñòâà áëàãî, èáî îí íå ìîæåò âûáðàòü çëî. Ñâîèìè äåéñòâèÿìè, ïî ìíåíèþ Ñàðòðà, ìû òâîðèì îáðàç èäåàëüíîãî ÷åëîâåêà è óòâåðæäàåì îïðåäåëåííûå öåííîñòè. Òàê îí ïðèâîäèò ïðèìåð : «Åñëè ÿ, íàïðèìåð, ðàáî÷èé è ðåøàþ âñòóïèòü â õðèñòèàíñêèé ïðîôñîþç, à íå â êîììóíèñòè÷åñêóþ ïàðòèþ, åñëè ÿ ýòèì âñòóïëåíèåì õî÷ó ïîêàçàòü, ÷òî ïîêîðíîñòü ñóäüáå – íàèáîëåå ïîäõîäÿùåå äëÿ ÷åëîâåêà ðåøåíèå, ÷òî öàðñòâî ÷åëîâåêà íå íà çåìëå, – òî ýòî íå òîëüêî ìîå ëè÷íîå äåëî: ÿ õî÷ó áûòü ïîêîðíûì ðàäè âñåõ, è, ñëåäîâàòåëüíî, ìîé ïîñòóïîê çàòðàãèâàåò âñå ÷åëîâå÷åñòâî.»
Äàëåå Æàí-Ïîëü Ñàðòð ðàñêðûâàåò ïîíÿòèÿ «òðåâîãà», «çàáðîøåííîñòü», «îò÷àÿíèå». Äëÿ íåãî ýòè ïîíÿòèÿ îñîáåííî âàæíû è â äàííîì òðóäå îíè ïðåäñòàþò íå â òðàäèöèîííîì, îáû÷íîì òîëêîâàíèè, à â ôèëîñîôñêîì.
Èòàê, Ñàðòð óòâåðæäàåò : «Ýêçèñòåíöèàëèñò îõîòíî çàÿâèò, ÷òî ÷åëîâåê – ýòî òðåâîãà.»
Òðåâîãà ÷åëîâåêà âîçíèêàåò èìåííî èç-çà òîãî, ÷òî îí ñâîèì äåéñòâèåì óòâåðæäàåò èäåàë è öåííîñòü, âûñòóïàåò «çàêîíîäàòåëåì». Òðåâîãà âûçûâàåòñÿ ñîìíåíèåì â òîì, èìååò ëè ÷åëîâåê ïðàâî óòâåðæäàòü ñâîèìè äåéñòâàìè óíèâåðñàëüíóþ öåííîñòü äëÿ âñåõ. Ýòî ÷óâñòâî Êüåðêåãîð ðàíåå íàçûâàë «òðåâîãîé Àâðààìà». Ñàðòð ñ÷èòàåò, ÷òî ëþáîé ÷åëîâåê äîëæåí èñïûòûâàòü ýòî ÷óâñòâî, à åñëè îí íå èñïûòûâàåò- çíà÷èò îí áåæèò îò îòâåòñòâåííîñòè. Îäíàêî ïîäîáíûå ðàçìûøëåíèÿ íå äîëæíû îòãîâîðèòü ÷åëîâåêà îò äåéñòâèÿ, ïðèíèìàòü íà ñåáÿ îòâåòñòâåííîñòü êðàéíå íåîáõîäèìî. Òðåâîãà ÿâëÿåòñÿ ÷àñòüþ ñàìîãî äåéñòâèÿ. Òàêèì îáðàçîì, Ñàðòð, ïðîâîäèò ÷åòêóþ ãðàíü ìåæäó ýêçèñòåíöèàëèçìîì è êâèåòèçìîì.
Ïåðåéäåì ê çàáðîøåííîñòè. Î çàáðîøåííîñòè âìåñòå ñ Ñàðòðîì ãîâîðèë è äðóãîé àòåèñòè÷åñêèé ýêçèñòåíöèàëèñò- Ìàðòèí Õàéäåããåð. Îí ãîâîðèë î çàáðîøåííîñòè â ñìåðòü- ñòðàõîì ïåðåä «íè÷òî».
Ó Ñàðòðà çàáðîøåííîñòü- ýòî îñîçíàíèå ñâîåãî îäèíî÷åñòâà â ìèðå, â îòñóòñòâèå Áîãà, îòñóòñòâèå îïîðû íà ÷òî-ëèáî â ñâîåì ñóùåñòâîâàíèè. Ýòî ñ äðóãîé ñòîðîíû è åñòü ñâîáîäà. Ñàðòð ïðèâîäèò öèòàòó èç Äîñòîåâñêîãî «Åñëè Áîãà íåò, òî âñå äîçâîëåíî». Ó ÷åëîâåêà íåò îïðàâäàíèé, ðóêîâîäñòâ, êàêèå öåííîñòè ïåðâè÷íû, à êàêèå – âòîðè÷íû, ñîáñòâåííî äàæå öåííîñòåé ó íåãî íåò. Ïîýòîìó åìó ïðèõîäèòñÿ êàæäûé ðàç ñîçäàâàòü ñâîé ñîáñòâåííûé èäåàë è áûòü îòâåòñòâåííûì çà ñâîé âûáîð. Òàê çàáðîøåííîñòü ïðèõîäèò âìåñòå ñ òðåâîãîé
Ñëåäóþùåå ïîíÿòèå â ñî÷èíåíèè- ýòî îò÷àÿíèå. Ïî ñëîâàì Ñàðòðà îò÷àÿíèå ïðèõîäèò ê ÷åëîâåêó â ìîìåíò, êîãäà îí îñîçíàåò, ÷òî ìîæåò ïîäëèííî ðàññ÷èòûâàòü ëèøü íà ñâîè ñèëû. «Âåäü ÷åëîâåê ñâîáîäåí, è íåò íèêàêîé ÷åëîâå÷åñêîé ïðèðîäû, íà êîòîðîé ÿ ìîã áû îñíîâûâàòü ñâîè ðàñ÷åòû».å ìîæåò áûòü óâåðåí íè â ÷åì, îäíàêî ýòî íå äîëæíî îòâîðà÷èâàòü èíäèâèäà îò äåéñòâèé. Ñàðòð ãîâîðèò, ÷òî â òàêîì ñëó÷àå íàäî «ïðîñòî è íå ïèòàÿ èëëþçèé» äåëàòü âñå, ÷òî îò òåáÿ çàâèñèò â äàííîé ñèòóàöèè.
Òàêèì îáðàçîì ôèëîñîô åùå ðàç îòäåëÿåò ýêçèñòåíöèàëèçì îò êâèåòèçìà è ïåññèìèçìà, óòâåðæäàÿ åãî, êàê ìîðàëü äåéñòâèÿ è ðåøèìîñòè, ó÷åíèå, äàþùåå ÷åëîâåêó åãî æèçíü â ñîáñòâåííûå ðóêè.
Ñàðòð îáîçíà÷àë èñõîäíûé ïóíêò ýêçèñòåíöèàëèçìà – ñóáúåêòèâíîñòü. Îí óòâåðæäàë, ÷òî åãî ó÷åíèå îñíîâûâàåòñÿ íà àáñîëþòíûõ èñòèíàõ, ñðåäè êîòîðûõ äåêàðòîâñêîå «ß ìûñëþ- çíà÷èò ñóùåñòâóþ».
Äàëåå àâòîð îáîñíîâûâàåò ãóìàííîñòü ýêçèñòåíöèàëèçìà. Ãëàâíûé åãî àðãóìåíò- ýòî òî, ÷òî äàííîå ó÷åíèå íå ðàññìàòðèâàåò ÷åëîâåêà, êàê îáúåêò, â òî âðåìÿ êàê ìàòåðèàëèñòû ñòàâÿò åãî íàðàâíå ñ íåîäóøåâëåííûìè ïðåäìåòàìè. Ñóáúåêòèâíîñòü , ïîñòèãàåìàÿ êàê èñòèíà, íå ÿâëÿåòñÿ ñòðîãî èíäèâèäóàëüíîé ñóáúåêòèâíîñòüþ, îíà ïîñòèãàåòñÿ èíäèâèäîì ÷åðåç äðóãèõ ëþäåé. È âìåñòå ñ ñîáîé ÷åëîâåê îòêðûâàåò è âñåõ îñòàëüíûõ. «Îí îòäàåò ñåáå îò÷åò â òîì, ÷òî íå ìîæåò áûòü êàêèì-íèáóäü, åñëè òîëüêî äðóãèå íå ïðèçíàþò åãî òàêîâûì. ×òîáû ïîëó÷èòü, êàêóþ-ëèáî èñòèíó î ñåáå, ÿ äîëæåí ïðîéòè ÷åðåç äðóãîãî…. Òàêèì îáðàçîì, îòêðûâàåòñÿ öåëûé ìèð, êîòîðûé ìû íàçûâàåì èíòåðñóáúåêòèâíîñòüþ.  ýòîì ìèðå ÷åëîâåê è ðåøàåò, ÷åì ÿâëÿåòñÿ îí è ÷åì ÿâëÿþòñÿ äðóãèå.»
Òî ÷òî îáîáùàåò ëþäåé, Ñàðòð íàçûâàåò íå ÷åëîâå÷åñêîé ïðèðîäîé, à îáùèìè óñëîâèÿìè ñóùåñòâîâàíèÿ, «ñîâîêóïíîñòüþ àïðèîðíûõ ïðåäåëîâ, êîòîðûå î÷åð÷èâàþò ôóíäàìåíòàëüíóþ ñèòóàöèþ ÷åëîâåêà â óíèâåðñóìå». Ïîä ýòèì îí ïîíèìàåò îñíîâíûå ÷åëîâå÷åñêèå ïîòðåáíîñòè, «äëÿ íåãî áûòü â ìèðå, áûòü â íåì çà ðàáîòîé, áûòü â íåì ñðåäè äðóãèõ è áûòü â íåì ñìåðòíûì». Ïîýòîìó îäèí ÷åëîâåê ìîæåò ïðåäñòàâèòü è ïîíÿòü ïðîåêò äðóãîãî ÷åëîâåêà, äàæå åñëè èõ êóëüòóðíûå, ñîöèàëüíûå è èñòîðè÷åñêèå óñëîâèÿ ðàçëè÷íû. Ïðåäåëû èìåþò è îáúåêòèâíûå, è ñóáúåêòèâíûå ñòîðîíû.  ýòîì «âñåîáùíîñòü» ÷åëîâåêà, îíà íå äàíà çàðàíåå, íî âñå âðåìÿ ñîçèäàåòñÿ êàæäûì îòäåëüíûì ÷åëîâåêîì.
Îäíî èç îáâèíåíèé, ïðåäúÿâëÿåìûõ ýêçèñòåíöèàëèçìó ïî ïîâîäó åãî ñóáúåêòèâèçìà, ýòî åãî «âñåäîçâîëåííîñòü». Ïðîòèâíèêè Ñàðòðà çàìå÷àëè, ÷òî ñîãëàñíî åãî ó÷åíèþ ÷åëîâåê ìîæåò äåëàòü âñå , ÷òî åìó óãîäíî. Ñàðòð óòâåðæäàë, ÷òî ÷åëîâåê íàõîäèòñÿ â îðãàíèçîâàííîé ñèòóàöèè è çàñòàâëÿåò âñå ÷åëîâå÷åñòâî æèòü åé.  òàêèõ óñëîâèÿõ åìó ïðåäñòîèò ïîñòîÿííî âûáèðàòü, è äàæå åñëè îí çðèìî íè÷åãî íå âûáèðàåò, îí âñå ðàâíî äåëàåò âûáîð. Äàæå åñëè íèêàêàÿ àïðèîðíàÿ öåííîñòü íå îïðåäåëÿåò åãî âûáîðà, îí âñå æå íå èìååò íè÷åãî îáùåãî ñ êàïðèçîì, ïîñêîëüêó ÷åëîâåê îòâåòñòâåíåí çà ñâîé âûáîð.  ýòîì âîïðîñå Ñàðòð ñðàâíèâàåò ÷åëîâåêà ñ õóäîæíèêîì, êîòîðûé , ñ îäíîé ñòîðîíû, íå çíàåò ïîëíîñòüþ, êàêóþ êàðòèíó íàðèñóåò. Äëÿ íåãî íåò àïðèîðíî óñòàíîâëåííûõ ïðàâèë, íî öåííîñòè ñîçäàþòñÿ â ïðîöåññå íàïèñàíèÿ êàðòèíû. È â êîíöå, êàðòèíà êîòîðóþ äîëæåí íàðèñîâàòü õóäîæíèê, ýòî êàðòèíà, êîòîðóþ îí íàïèøåò.
Òàê æå îí ðàññóæäàåò î ìîðàëè, ñ÷èòàÿ, ÷òî ÷åëîâåê âûáèðàåò åå ñàì äëÿ ñåáÿ è ïîòîì åé ðóêîâîäñòâóåòñÿ.
 âîïðîñå î òîì, ìîæíî ëè ñóäèòü äðóãèõ, ó Ñàðòðà íåîäíîçíà÷íîå ìíåíèå. Ñ îäíîé ñòîðîíû ñóäèòü äðóãèõ íåëüçÿ , òàê êàê åñëè ÷åëîâåê âûáèðàåò ñâîþ ïîçèöèþ è ñâîé ïðîåêò ñî âñåé èñêðåííîñòüþ è ïîëíîé ÿñíîñòüþ, êàêèì áû íè áûë ýòîò ïðîåêò, åìó íåâîçìîæíî ïðåäïî÷åñòü äðóãîé. Íî, ñ äðóãîé ñòîðîíû, ñóäèòü ìîæíî, ïîñêîëüêó ÷åëîâåê âûáèðàåò, â òîì ÷èñëå âûáèðàåò è ñàìîãî ñåáÿ, ïåðåä ëèöîì äðóãèõ ëþäåé. Ïðåæäå âñåãî ìîæíî ñóäèòü, êàêîé âûáîð îñíîâàí íà çàáëóæäåíèè, à êàêîé íà èñòèíå (ýòî ìîæåò áûòü íå îöåíî÷íîå, à ëîãè÷åñêîå ñóæäåíèå). Îí îñíîâûâàåòñÿ íà òîì, ÷òî äåéñòâèÿ ÷åñòíûõ ëþäåé èìåþò ñâîåé êîíå÷íîé öåëüþ ïîèñêè ñâîáîäû êàê òàêîâîé.
Äàëåå ñëåäóåò ðàçìûøëåíèå î ñâîáîäå. Ñàðòð óòâåðæäàåò, ÷òî ñâîáîäà ÷åëîâåêà öåëèêîì çàâèñèò îò ñâîáîäû è äðóãèõ ëþäåé. Åñëè èíäèâèä æåëàåò ñâîáîäû äëÿ ñåáÿ, îí äîëæåí æåëàòü åå è äëÿ âñåõ îñòàëüíûõ.
 êîíöå ñâîåãî òðóäà Ñàðòð îáúÿñíÿåò, êàêèì èìåííî ñìûñëîì îí íàäåëÿåò ãóìàíèçì. Îí îñóæäàåò òîò ãóìàíèçì, êîòîðûé ñòàâèò ÷åëîâåêà, êàê öåëü è âûñøóþ öåííîñòü. Æàí-Ïîëü óòâåðæäàåò, ÷òî íåëüçÿ âûñîêî îöåíèâàòü âñå ÷åëîâå÷åñòâî ïî âûäàþùèìñÿ äîñòèæåíèÿì ìàëîé åãî ÷àñòè. Ïî åãî ìíåíèþ, óòâåðäèòü öåííîñòü ÷åëîâåêà ìîæåò ëèøü íå÷åëîâåê.
 ïðîòèâîïîëîæíîñòü ýòîìó ýêçèñòåíöèàëèñò íå âèäèò â ÷åëîâåêå öåëü, ïîñêîëüêó îí íå çàâåðøåí. Îí ñóùåñòâóåò êàê ÷åëîâåê, ïðîåêòèðóÿ è òåðÿÿ ñåáÿ âîâíå. Ñ äðóãîé ñòîðîíû, îí ìîæåò ñóùåñòâîâàòü, òîëüêî ïðåñëåäóÿ òðàíñöåíäåíòíûå öåëè. Áóäó÷è ýòèì âûõîäîì çà ïðåäåëû, óëàâëèâàÿ îáúåêòû ëèøü â ñâÿçè ñ ýòèì ïðåîäîëåíèåì ñàìîãî ñåáÿ, îí íàõîäèòñÿ â ñåðäöåâèíå, â öåíòðå ýòîãî âûõîäà çà ñîáñòâåííûå ïðåäåëû. Ýòà ñâÿçü ñîñòàâëÿþùèõ ÷åëîâåêà ñòðåìëåíèÿ âûéòè çà ñâîè ïðåäåëû è ñóáúåêòèâíîñòè – â òîì ñìûñëå, ÷òî ÷åëîâåê íå çàìêíóò â ñåáå, à âñåãäà ïðèñóòñòâóåò â ÷åëîâå÷åñêîì ìèðå, – è åñòü ïîíèìàíèå ãóìàíèçìà â ýêçèñòåíöèàëèçìå. Ãóìàííîñòü â òîì, ÷òî ýêçèñòåíöèàëèñòû íàïîìèíàþò ÷åëîâåêó, ÷òî ëèøü îí ñîçäàåò çàêîíû â ìèðå, è ÷òî åãî ñóäüáà ó íåãî â ðóêàõ. «Ìû ïîêàçûâàåì, ÷òî ðåàëèçîâàòü ñåáÿ ïî-÷åëîâå÷åñêè ÷åëîâåê ìîæåò íå ïóòåì ïîãðóæåíèÿ â ñàìîãî ñåáÿ, íî â ïîèñêå öåëè âîâíå, êîòîðîé ìîæåò áûòü îñâîáîæäåíèå èëè åùå êàêîå-íèáóäü êîíêðåòíîå ñàìîîñóùåñòâëåíèå.»
 çàêëþ÷èòåëüíûõ ñòðîêàõ Ñàðòð íàçûâàåò ýêçèñòåíöèàëèçì (èëè, òî÷íåå, àòåèñòè÷åñêèé ýêçèñòåíöèàëèçì) – ïîñëåäîâàòåëüíûìè âûâîäàìè èç àòåèçìà. «Ýêçèñòåíöèàëèçì – íå òàêîé àòåèçì, êîòîðûé ðàñòðà÷èâàåò ñåáÿ íà äîêàçàòåëüñòâà òîãî, ÷òî áîã íå ñóùåñòâóåò. Ñêîðåå îí çàÿâëÿåò ñëåäóþùåå: äàæå åñëè áû áîã ñóùåñòâîâàë, ýòî íè÷åãî áû íå èçìåíèëî». Àâòîð èìååò â âèäó òî, ÷òî â ëþáîì ñëó÷àå ÷åëîâåê îñòàåòñÿ îòâåòñòâåííûì çà ñâîå ñóùåñòâîâàíèå, è íè÷òî íå ìîæåò ñïàñòè åãî îò ñåáÿ ñàìîãî. È â ýòîì ñìûñëå ýêçèñòåíöèàëèçì î÷åíü îïòèìèñòè÷åí, ïîñêîëüêó ïîáóæäàåò ê äåéñòâèþ.

Содержание:

Введение

Рассматривая историю XX века, можно утверждать, что это время стало одним из самых сложных и противоречивых в мировой истории. Мир пережил более дюжины войн и революций, среди которых были Первая мировая война и Вторая мировая война, охватившая все человечество.   

Нам сложно представить себе состояние, в котором простые люди жили от одной страшной войны до другой, ежедневно видя смерть и муки близких людей и их родственников. Конечно, в то время мир был в хаосе, как и человеческий разум. 

Экзистенциализм — одна из немногих попыток помочь человеку понять социальные потрясения, в которых он оказался в 20 веке. Поддержка человека осуществлялась путем абстрагирования от рационального мышления и обращения к иррациональной стороне личности.  

В основе экзистенциализма лежит единство объекта и субъекта, т.е. человека и мира. Философия экзистенциализма обосновывает ответственность за человечество в целом, за его развитие, которая лежит на каждом человеке.  

Говоря об экзистенциализме, мы должны понимать, что это направление философии неразрывно связано с существованием, то есть с существованием. Существование направлено не на себя, а на что-то еще. Человек может понять всю ценность и смысл существования только в моменты глубочайших потрясений, пограничных состояний, перед лицом смерти. Вот почему экзистенциализм набирает такую ​​популярность в ХХ веке.    

Существование конечно. Смерть ждет каждого человека как логическое завершение его жизни. Поэтому экзистенциалисты призывают ценить все, что напоминает человеку о его мирской жизни. В первую очередь это касается личной свободы, а также свободы выбора.    

XXI век начался относительно недавно, и невозможно предсказать, что нас ждет в будущем. Но современные реалии внешнеполитической ситуации несут революцию в человеческом сознании. Мы видим, как недавно побежденный фашизм снова набирает силу и марширует по Европе и странам, которые считались дружественными России. Перелом в сознании многих людей уже наступил, и сегодня мы снова можем обратиться к философии экзистенциализма как к попытке спасти человека от гибели.   

Развитие темы в литературе. Характеризуя степень проработанности выбранной темы в литературе, необходимо говорить о таких произведениях, как: Жан-Поль Сартр Бытие и ничто и Экзистенциализм есть гуманизм, Альбер Камю Мятежник, Миф о Сизиф, Сумерки богов. Эти произведения — фундамент французского экзистенциализма ХХ века.    

Экзистенциализм как философское направление

По мнению Пямы Гайденко, экзистенциализм (от позднего лат. Existentia — существование), или философия существования, — это философское направление, возникшее накануне Первой мировой войны в России (Шестов, Бердяев), после Первой мировой войны в Германии (Хайдеггер, Ясперс, Бубер) и во время Второй мировой войны во Франции (Сартр, Марсель, выступившие с идеями экзистенциализма во время Первой мировой войны, (Мерло-Понти, Камю, С. де Бовуар).   

Однако следует отметить, что экзистенциализм восходит к Сократу. Именно он впервые поставил в центр своего философствования — человека, его сущность и внутренние противоречия души. Именно Сократу принадлежат фразы: Я знаю, что я ничего не знаю и Познай себя, призывающие к достижению истины через процесс самопознания. В 19 веке развивались теология датского мыслителя Сьёрена Кьеркегора, философия жизни немецкого философа Фридриха Ницше, интуиционизм французского философа Анри Бергсона и феноменология немецкого философа-идеалиста Эдмунда Гуссерля.          

Экзистенциальная философия — это философия человеческого существования по Ясперсу К. Т. Смысл и цель истории. Так заявил Карл Ясперс. Ведь во всех работах, посвященных этому направлению философии, на первый план выводится человек и все его переживания, переживания и страхи.      

В самом экзистенциализме принято различать два направления развития: религиозное направление, к которому принадлежит философия К. Ясперса, Г. Марселя, М. Бубера (в России Н. Бердяев, Л. Шестов), и религиозное направление. атеистический, М. Хайдеггер. Ж. — П. Сартр, А. Камю. 

Религиозный экзистенциализм относится к вере в Бога и его существование. Ответственность, которую Бог берет на себя в христианстве, искупая вину людей, в экзистенциализме полностью и полностью берет на себя каждого человека, а неизбежность смерти, о которой говорится в атеистическом экзистенциализме, есть не что иное, как простая потеря веры в Самый высокий. 

Атеистическая ветвь ищет основы своей философии в закрытом человеческом существовании. Но абсурдность атеистической ветви экзистенциализма также имеет место, потому что признание того, что Бог мертв, сопровождается (в частности, Хайдеггером и Камю) утверждением невозможности и абсурдности жизни без Бога. 

Экзистенциализм основан на концепции существования, т.е. существование. Основными чертами существования являются: страх, совесть, беспокойство, отчаяние и т. д. Человек в повседневной спокойной жизни не может постичь сути своего существования, это происходит только в пограничном состоянии перед лицом смерти. Когда он постигает свою сущность, он начинает понимать свою личную ответственность за все, что происходит в мире вокруг него.              

Главная особенность существования — его конечность, т.е. смерть человека как логическое завершение всей его жизни. 

Главное преимущество человеческого существования — его свобода. Человеческую свободу нельзя рассматривать однобоко. С одной стороны, это высшая степень блага для человека, он абсолютно свободен в своих действиях и действиях, с другой, необходимо говорить о страшном бремени свободы, потому что в основе экзистенциализма лежит ответственность каждого человека перед человечеством в целом, поэтому каждое решение, принятое человеком, может повлиять на ход общей истории.   

Несмотря на различие направлений в экзистенциализме, можно выделить три основных принципа, на основе которых строится это философское направление: 

1. Человеческое существование — это свободное существование. Под свободой понимается не свобода духа, а свобода выбора, которую никто не может отнять у человека. 
2. Человеческое существование включает в себя ответственность: не только за себя, но и за других.
3. Временное и конечное существование. Человеческое существование превращается в смерть.  

Философия экзистенциализма Жан-Поль Сартр

Жан-Поль Сартр — один из выдающихся французских писателей, философов и публицистов Франции ХХ века.

Сартр принадлежит к выдающимся представителям атеистического экзистенциализма и за свои взгляды неоднократно подвергался как гонениям, так и покушениям на собственную жизнь. Квартира Сартра дважды взорвалась, а редакцию пять раз захватили националистические боевики.   

Основная идея экзистенциализма Сартра описана в его главном произведении Бытие и ничто и звучит так: Сознание есть бытие, существование которого постулирует сущность. Сартр говорит, что существование предшествует сущности. Итак, человек сначала появляется в этом мире, действует, принимает какие-то решения, но только потом в процессе он становится личностью, определяется. Следовательно, для экзистенциалиста человек не поддается определению, потому что изначально он — ничто. Он станет личностью лишь позже, и такой личностью он сделает себя. Таким образом, нет человеческой природы, как и нет Бога, который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только тот, кем он себя представляет, но и тот, кем он хочет стать.  

Человек абсолютно свободен, свободен в действиях, свободен принимать решения, и никто не имеет права отнимать у него эту свободу.

Сартр утверждает, что раз человек делает сам, то он несет за это полную ответственность, но это не индивидуальная ответственность, а ответственность человека за всех людей в целом. Он описывает это утверждение в своем эссе Экзистенциализм — это гуманизм следующим образом: Если я, например, рабочий, и решаю вступить в христианский профсоюз, а не в коммунистическую партию, если я хочу показать этим вступлением, что смирение с судьба — самый подходящий вариант решение, что человеческое царство не на земле, — это не только мое личное дело: я хочу быть покорным ради всех, и поэтому мой поступок влияет на все человечество. Возьмем, например, более индивидуальный случай, который я хочу, чтобы жениться и иметь детей. Даже если этот брак зависит исключительно от моего положения, или моей страсти, или моего желания, то тем самым я вовлекаю не только себя, но и все человечество на путь моногамии. Я несу ответственность, таким образом, для себя и для всех создаю определенный образ человека, который я выбираю, выбирая себя, я выбираю человека в целом.

Поэтому человеку не чужды такие слова, как тревога, заброшенность, отчаяние. Объясняя эти концепции, Сартр говорит о тревоге как о нормальном человеческом опыте за свое будущее и для принятия правильного решения. она одновременно и индивидуальна, и социальна.   

В определении заброшенности присутствуют атеистические мотивы. В своем эссе Сартр, имея в виду нашего русского писателя и мыслителя Федора Михайловича Достоевского, пишет: Достоевский однажды написал, что если Бога нет, то все дозволено . Это отправная точка экзистенциализма. На самом деле все дозволено, если Бога нет, и поэтому человек брошен, ему не на что полагаться ни в себе, ни во внешнем. 

Но это не значит, что человека как такового бросили. Сартр подразумевает отказ в момент принятия решения, когда перед человеком стоит несколько вариантов. Человек ничего не может решить априори. А потому большое значение придается ощущениям, которые испытывает человек.   

Что касается отчаяния, то у этого термина предельно простое значение. Это означает, что мы будем учитывать только то, что зависит от нашей воли, или сумму вероятностей, которые делают наши действия возможными. Когда вы чего-то хотите, всегда есть элемент вероятности. Я могу рассчитывать, что друг придет ко мне. Этот друг приедет поездом или трамваем. И это при условии, что поезд прибудет в назначенное время и трамвай не сойдет с рельсов. Я остаюсь в сфере возможного; но мы должны полагаться на возможность только в той мере, в какой наше действие допускает весь набор возможностей. Как только возможности, которые я рассматриваю, перестают строго соответствовать моим действиям, я должен перестать интересоваться ими, потому что ни Бог, ни провидение не могут приспособить мир и его возможности к моей воле. Фактически, когда Декарт писал: Победить себя, а не мир, он хотел сказать то же самое: действовать без надежды.          

Большое внимание в трудах Сартра уделяется межличностным отношениям. Мы понимаем себя перед лицом другого, и другой заслуживает нам такого же доверия, как и мы сами. Чтобы узнать правду о себе, я должен пройти через другого, — таково заявление Сартра. 

В большей степени философия экзистенциализма не нравилась буржуазному обществу. Ее защитникам были предъявлены обвинения в пессимизме этого философского направления, в том, что подчеркивались плохие стороны человеческой жизни. 

Действительно, это прослеживается в работах Сартера, например, История жизни человека, какой бы ни была жизнь, — это история неудач — это его цитата из книги Бытие и ничто. 

Но сам Сартр отрицает негативные стороны своих работ: Как видите, экзистенциализм нельзя рассматривать ни как философию квиетизма, потому что экзистенциализм определяет человека по его поступкам, ни как пессимистическое описание человека: на самом деле, нет более оптимистичного учения, поскольку судьба человека зависит от него самого. Экзистенциализм — это не попытка отговорить человека от действий, потому что он говорит человеку, что надежда только в его действиях, и единственное, что позволяет человеку жить есть действие. Следовательно, в этом отношении мы имеем дело с моралью действия и решимости. Однако на этом основании нас также упрекают в том, что мы замуровали человека в индивидуальной субъективности. Но и здесь нас неправильно понимают.  

Экзистенциалистская философия Альбера Камю

Альбер Камю — французский писатель и философ, близкий к экзистенциализму. Камю с детства тяжело болел туберкулезом, постоянная мысль о близости смерти предопределила сосредоточение Камю в философии. Он был приверженцем экзистенциализма и создал в этом учении свое направление, имевшее ярко выраженный социальный пессимизм и посвященное теме самоубийства, убийства, беспорядков, террора.        

Камю неоднократно заявлял, что не считает себя философом, но тем не менее его работы вошли в философию как пессимистическое учение об абсурдности человеческого существования.

С главного вопроса философии экзистенциализма Камю начинает свой очерк Миф о Сизифе: Есть только одна действительно серьезная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит ли жить или нет, — значит ответить на фундаментальный вопрос. философии. Все остальное зависит от того, имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями второстепенного значения. 

Рассказывая нам о Сизифе, о его наказании богами, в результате которого он вынужден делать ненужную работу — постоянно поднимать один и тот же камень, катящийся с вершины горы на вершину, Камю проводит параллели между Сизифом и современным человеком., которые должны делать бессмысленную работу каждый день на фабриках или в офисе. И эта судьба человека абсурдна и трагична, особенно когда к нему приходит осознание бессмысленности своих действий. 

Тема абсурдности жизни прослеживается во многих произведениях Камю, в том числе в Мятежнике: Я кричу, что ни во что не верю и все бессмысленно, но я не могу сомневаться в собственном плаче и должен верить в по крайней мере в моем собственном протесте. Первое и единственное свидетельство, которое мне дано таким образом в переживании абсурда, — это бунт. 

Мы живем в будущем и постоянно откладываем свои дела на завтра, послезавтра и т. д., и прежде чем мы успеем оглянуться назад, время ускользает от нас и приходит смерть. Но однажды человек останавливается и понимает, что он еще молод, но уже находится в определенной точке расписания и полностью зависит от времени. И этот ужас осознания зависимости и незавершенного дела, которое следовало завершить раньше, есть бунт плоти, что абсурдно.   

Наивысшее воплощение абсурда, по мнению Камю, — это насильственные попытки улучшить общество. Он ссылается на это: фашизм, сталинизм и т. д. Как гуманист и антиавторитарный социалист, он считал, что борьба с насилием и несправедливостью своими собственными методами может только порождать еще большее насилие и несправедливость.        

Единственный выход человека из порочного круга — это бунт. Этот бунт придает ценность жизни. Став равным по продолжительности всему существованию, бунт восстанавливает свое величие, Мятежник встает с колен, говорит нет  угнетатель проводит границу, с которой теперь нужно считаться. Кто думал, что он хозяин. 

Камю в своем эссе Мятежник четко определит границы бунта: Чтобы жить, человек должен бунтовать, но его бунт не должен нарушать границ, открытых бунтарем в себе, границ, за которыми люди, объединившись, начинают свое истинное бытие , Будучи борцом за единство человеческой участи, бунт — это сила жизни, а не смерти. Его глубочайшая логика — это логика созидания, а не разрушения . 

Говоря о мире в целом, Камю приходит к выводу, что мир абсолютно необоснован и абсурдность в равной степени зависит от человека и от мира, эта связь уникальна, но очень сильна.

Человек стремится понять смысл своей жизни. Поэтому он обращается к природе. Парадокс в том, что в поисках ответов человек попадает в чуждый ему мир, где все в природе существует независимо от него, природа ему отказывает. Безразличие и исконная враждебность мира по отношению к самому себе — это то, что человек встречает, пытаясь найти ответы на свои вопросы.   

Тот, кто понимает, что этот мир абсурден, обретает свободу. А свободу можно обрести, только восстав против всеобщего абсурда, восстав против него.    

Камю уделяет большое внимание свободе. Он говорит, что обычный человек живет исключительно иллюзией собственной свободы. Человек ставит цели, задачи, планы на завтра, но это все абсурд. все может быть разрушено в любой момент нелепостью смерти, которая станет единственной непоколебимой реальностью. И даже когда мы начинаем реализовывать свои планы, мы все равно несвободны, это связано с тем, что мы загоняем себя в определенные рамки и требования. Камю склоняется к вопросу Какая свобода в полном смысле слова может быть без вечности? В результате он склоняется к такому выводу: Абсурд развеял мои иллюзии: завтра нет. И отныне он стал основой моей свободы.     

Камю считает, что смерть для абсурдного человека — это избавление от всего, кроме страстного внимания, которое кристаллизуется в нем.

В дополнение к сознательному бунту и свободе, третий вывод, который автор делает из абсурда, — это страсть: Итак, из абсурда я выхожу три следствия: мой бунт, моя свобода и моя страсть. Третье следствие не так очевидно и не так оправдано, как первые два, потому что страсть, понимаемая Камю как стремление к максимальному количеству опыта, может быть объяснена только необычайной интенсивностью существования абсурдного человека в его жизни. абсурдная вселенная. Постичь свою жизнь, свой бунт и свою свободу как можно полнее, — пишет Камю, — значит жить и в полной мере.

Имеет смысл умереть только за свободу, потому что только тогда человек уверен, что он не умрет совсем А. Камю.

Заключение

Экзистенциализм занял эпохальное место в истории французской культуры. Это философское движение трудно охарактеризовать именно как учение. До сих пор ведутся споры о том, что на самом деле представляет собой французский экзистенциализм, или это действительно доктрина, восходящая ко временам Сократа, или это не что иное, как культура того времени, отражающая ход истории.  

Ясно одно — экзистенциализм Франции основан на разочаровании в истории, на ужасе событий, которые представляют собой череду смертей невинных граждан. Война великих держав, фашизм, все это присуще 20 веку. И, как следствие, это причина разрыва человеческого сознания, ценностей и кризиса гуманизма в целом.  

Экзистенциализм — это попытка спасти людей от безумия. Он призывает человека обратиться к самому себе, понять и познать себя. Осознать всю тяжесть и в то же время свободу человеческого существования, всю ответственность, которую каждый из нас несет за себя и за других.   

Призывы ценить все мирское — один из ключевых моментов в истории. Если мы не научимся ценить сейчас, будет слишком поздно. все кончается смертью. Но парадокс человека заключается в том, что для того, чтобы оценить время, он должен попасть в пограничную ситуацию, которую нужно отыграть перед лицом смерти.   

Центр экзистенциализма — это существование, то есть Существование. Французский экзистенциализм имеет две ветви развития: религиозную и атеистическую. Поэтому все существование человека можно охарактеризовать в двух направлениях: связанном с верой в Бога и противоположным — отрицанием Бога.   

Рассматриваемые нами философы Жан-Поль Сартр и Альбер Камю принадлежат к атеистическому направлению.

Теории экзистенциализма Жан-Поля Сартра неоднократно подвергались критике. Пессимизм пронизывает его размышления об изучении только темных сторон человеческой жизни. Эссе Сартра Экзистенциализм — это гуманизм стало ответом на обвинения общественности.  

В его учении слышны такие понятия, как свобода, ответственность, тревога, заброшенность, отчаяние.

Свобода — свобода действий и принятия решений и для собственного развития, благополучия. Ответственность — за себя и за людей в целом, поскольку Сартр считал, что каждое решение и действие влияет на развитие общества в целом. Беспокойство — за правильность решений и действий. они отражают ответственность. Отказ — это дуализм решений, и в данной ситуации необходимо выбрать только одно, и никто не может помочь человеку в этом выборе, кроме него самого и тех чувств, которые он испытывает. Отчаяние означает, что человек действует без надежды, только на основе веры в то, что все будет так, как он ожидает, но на самом деле нет никакой гарантии, что это произойдет.       

Рассматривая теорию Альбера Камю, можно отметить, что она также сталкивается с публичным отрицанием своих взглядов. Главный вопрос, который ставит перед собой Камю, — стоит ли жить, а главная проблема — проблема самоубийства. 

Все в мире абсурдно, и величайший абсурд — это человеческая жизнь с бессмысленными повседневными делами. Выход из порочного круга только один — бунт. Камю утверждает, что все конечно, и все планы, которые человек строит на свое будущее, в один прекрасный момент могут перечеркнуть абсурдность смерти. Это основные направления мысли Камю и Сартра.    

Может ли экзистенциализм быть полезен для нас сегодня — вопрос, на который пока рано отвечать. Но то, что ему удастся трижды вздохнуть в XXI веке, вполне возможно. 

Список литературы

1. Гайденко, П.П. Экзистенциализм и проблема культуры: (Критика философии М. Хайдеггера) М. Высшая школа, 1965, 119 с. 
2. Камю, А. Мятежный человек. М. Политиздат, 1992, 415 с. 
3. Камю А. Сумерки богов. М. Политиздат. 1993.1387с.  
4. Сартр, Дж. П. Бытие и ничто. М. АСТ Москва, 2007.928 с.  
5. Сартр, Дж. П. Экзистенциализм есть гуманизм М. Политиздат, 1988, 412 с. 
6. Ясперс, К. Т. Смысл и цель истории. М. Политиздат, 1992, 527 с.  
7. Латинско-русский словарь / гл. изд. ИХ. Дворецкий. М. Русский язык. 1973. 1088 с.     
8. Маньковская Н.Б. Новая философская энциклопедия. 2-е изд. Автор М. Думаю. 2011. 2816 с.    

---

Подборка по базе: Саммари по книге «Не мешай себе жить» как справиться со страхом,, 83905 Реферат по книге Правильный выбор Дж. Хэммонд — копия.docx, Глобальные проблемы по книге «Быть или не быть человечеству».doc, Конспект по Сартру.pdf, 83905 Реферат по книге Правильный выбор Дж. Хэммонд — копия.docx, биография Жан Поль САРТР.docx, Отчет по книге Куна — Абаляев М.М..docx, Реферат по книге Станиславского.docx, ЖП Сартра, западн. философия.docx, формулы сопротивлений ПО КНИГЕ БУРЯК.docx

---

Впечатление о книге Жанн-Поль Сартр «Стена».

Мое впечатление о книге «Стена» знаменитого писателя Жанн-Поль Сартр , сопутствует открытию неведомых глубин собственного разума и души. Это очень мне близко, знакомо и даже, я бы сказала, родное до кончиков каждого нерва. Эти мысли, погружение в них, помогающее проникать в собственный разум все глубже и глубже. Я словно нахожу новые комнаты, подвалы и даже целые неизведанные замки, которые непременно стоят того, чтобы изучить их с фонариком в руках, освещая все опасные места. Или даже окунуться в темноту замка, позволив собственной интуиции вести себя и лишь дивиться тому, что можно обнаружить внутри. А главное могу полностью окунуться в эту книгу с головой.

Плюс ко всему, приступая к чтению творений знаменитого экзистенциалиста, мне известно, что я открою что-то новое в себе, чего, возможно, и не было , пока я не взяла в руки книгу, но также знаю, что меня непременно познакомят с чем-то новым и интересным .

А сейчас давайте познакомимся с книгой.

Время действия новеллы – конец 30-х годов XX века. Место действия – Испания. Историческая основа – гражданская война между республиканцами и анархистами. Примечательно, что историческая действительность в «Стене» используется автором исключительно для постановки проблемы. Гражданская война создаёт необходимый фон и причину, по которой главный герой вынужден напрямую столкнуться с осознанием смерти. Таким образом реалистичное, на первый взгляд, произведение полностью входит в экзистенциальную литературную картину мира.

…ты утратил надежду на бессмертие, какая разница, сколько тебе осталось ждать — несколько часов или несколько лет.
Смерть… Вы ведь задумывались хоть раз о смерти? О том, что будет после того, как Вас не станет? Где и от чего/кого Вы умрете? Что останется после Вас? Для чего вообще жили? И имеет ли право Ваше существование именоваться красивым словом, заключающим в себе неведомую силу, — Жизнь?
— Это как в ночном кошмаре, — продолжал Том. — Пытаешься о чем-то думать, и тебе кажется, что у тебя выходит, что еще минута — и ты что-то поймешь, а потом все это ускользает, испаряется, исчезает. Я говорю себе: «Потом? Потом ничего не будет». Но я не понимаю, что это значит. Порой мне кажется, что я почти понял… но тут все снова ускользает, и я начинаю думать о боли, о пулях, о залпе. Я материалист, могу тебе в этом поклясться, и, поверь, я в своем уме и все же что-то у меня не сходится. Я вижу свой труп: это не так уж трудно, но вижу его все-таки Я, и глаза, взирающие на этот труп, МОИ глаза. Я пытаюсь убедить себя в том, что больше ничего не увижу и не услышу, а жизнь будет продолжаться — для других. Но мы не созданы для подобных мыслей. Знаешь, мне уже случалось бодрствовать ночи напролет, ожидая чего-то. Но то, что нас ожидает, Пабло, совсем другое. Оно наваливается сзади, и быть к этому готовым попросту невозможно.
Наверное, мысли о смерти — неотъемлемая часть существования каждого человека. Правда, у некоторых это будет доскональный анализ и попытка именно осознать, а кто-то отмахнется от этих мыслей, чтобы не загонять себя в депрессию.

В «Стене» Сартр не столько описывает реальную историю Испании, сколько подробно и психологически точно показывает эволюцию человеческого сознания, пытающегося объять необъятное – смерть и, как следствие, жизнь. Последнее слабо удаётся всем героям, в том числе, и главному – Пабло Иббиете. Как рассказчик он сохраняет некоторое подобие спокойствия, но мы видим, что и для него свойственны обычные человеческие страхи. В то время, как молодой мальчик Хуан Мирбаль боится физических страданий и погружается в слёзы, Том Стейнбок пытается «заговорить» смерть, Пабло хочет умереть достойно и понять перед концом, в чём же всё-таки суть? Три героя новеллы выражают три отношения человека к смерти: юное, неопытное, пытающееся забыться в страданиях (Хуан); универсальное, обыденное, приземлённое (Том); активное, мыслящее, пытающееся докопаться до истины (Пабло).

Чтобы не встретиться со Стеной. Стеной, за которой Пустота. Стеной, которая никого не пропустит и никого не выпустит, когда уже ее пересечешь. Да и что там — за Стеной? Есть ли там вообще что-то? Будет ли кто-то, кто захочет оттуда выходить? Или там попросту Ничто?
Им крикнут: «На прицел!» — и я увижу восемь винтовок, направленных на меня. Мне захочется отступить к стене, я прислонюсь к ней спиной, изо всех сил попытаюсь в нее втиснуться, а она будет отталкивать меня, как в каком-то ночном кошмаре.
Мало того, что в этой новелле поднимается тема смерти, тут еще и поднимается тема казни и рассматривается реакция людей, когда они понимают, что скоро умрут. Когда им ночью говорят, что на утро их уже не станет. Показывается реакция человека, его мысли, чувства, неосознанные/не до конца осознанные действия, когда его разум шепчет ему, что следующей ночью и все последующие ночи конкретно его уже не будет. Все будут, а он — нет. И больше никогда ему не посчастливится встретиться с той, которую любил, больше никогда он не сможет полюбоваться звездами, луной да чем угодно не сможет больше любоваться. Его больше не будет. С темой казни и даже чем-то вроде «самоказни» я встречалась уже у Достоевского. Но с такими «копаниями» только познакомилась и однозначно буду продолжать.

Столкновение со смертью позволяет главному герою лучше понять жизнь. Страх перед близким концом рисуется Сартром в начале через физические изменения героев и только затем психологические. Как только персонажи понимают, что они умрут, лица их становятся пепельно-серыми. Мы видим такими Хуана и Тома глазами Пабло. Затем герой неожиданно для себя понимает, что и его лицо ничем не лучше лиц сокамерников. Они похожи друг на друга, как зеркальные отражения.

Глава 2. Образ Стены в творчестве Ж. -П. Сартра.

Сборник новелл Ж.-П. Сартра «Стена» был опубликован в конце 30-х годов
XX века. Само название сборника указывает на категорию пространства как доминанту художественного мира книги. Образ «Стены» эксплицирован в первой и второй новеллах («Стена» и «Комната»), но актуален для всех пяти. Остановимся подробней на новелле «Стена», опубликованной в 1939 г.

Для начала приведем краткое содержание новеллы. Трое испанских республиканцев попадают в плен. В подвале они подвергаются страшной пытке ожиданием смерти, что лишает их мужества и воли. Главный герой Пабло Иббиета выбирает смерть, но его попытка обмануть фашистов и направить по ложному следу оборачивается тем, что он, не желая того, приводит их к разыскиваемому Рамону Грису.

Стена появляется с самого начала рассказа. Рассказ начинается описанием комнаты – замкнутого пространства: «Нас втолкнули в просторную белую комнату» (стр. 179). Комната здесь предстает, как нечто обыденное, но уже не лишенное экзистенциального, мистического смысла. Комната – пограничный мир, в ней происходит «страшный суд».

Позже стена обретает символичность, становясь «Стеной непонимания

». «Судьи» не слышат осужденных: «Ответов они даже не слушали или делали вид, что не слушают…» (стр. 179) Постепенно обезличиваясь, Судьи становятся кирпичами в безмолвной, мертвой стене, олицетворяющей собой Систему

. Люди Системы одинаковы, «они хватают каждого, кто думает не так, как они». Стена разделяет «живых» от безликих. Сначала Судьи описываются как «четыре субъекта в штатском», а потом превращаются в бесформенное, абстрактное «Они» и обобщенное «Субъект». Судьи дают Стене жизнь. Образ стены зарождается в «белой комнате» и начинает постепенно развиваться.

Далее арестанты попадают в другое помещение, больничный подвал, еще один мир, также огражденный стенами. В связи с этим стоит отметить, что основным признаком сартровского пространства является его деление на замкнутые сферы («комнаты»), изолированные друг от друга и от внешнего мира

, каждая из которых является метафорой внутреннего мира того или иного персонажа. Непреодолимые границы между ними отражают характерную для философии экзистенциализма идею невозможности контакта «я» и «другого» без разрушения свободы субъекта и превращения его в объект (бытие в-себе). Больничный подвал является некой границей между жизнью и смертью

. Подвал с его холодом символизирует смерть, но в него проникает свет: «Свет проникал в подвал через четыре отдушины и круглое отверстие в потолке слева, выходящее прямо в небо» (стр. 180).

Стены окружают героев и накладывают на них свой отпечаток, обезличивают, постепенно превращая арестантов в некие подобия механизмов: «Он [Том] встал и начал разминаться. При каждом движении рубашка приоткрывала его белую мохнатую грудь. Потом он растянулся на земле, поднял ноги и стал делать ножницы: я видел, как подрагивает его толстый зад» (стр. 181). Арестанты становятся «массой

», им выдают одинаковую одежду. Отпечаток Стены виден и на телах заключенных – их кожа приобретает ее цвет: «он сделался землисто-серым: серыми стали руки, лицо» (стр. 182).

Через некоторое время в замкнутое пространство комнаты, символизирующее внутренний мир героя, проникает «интервент», врач-бельгиец. Он – пришелец из «Внешнего мира». Врач говорит на «другом» языке, его речь и манеры отличаются от поведения арестантов. «Внешний мир», из которого пришел бельгиец, окончательно отделился от «внутреннего мира». Стена, разделяющая эти миры, окрепла, стала практически непроницаемой. Героя больше не интересует этот внешний мир, а, следовательно, не интересует и бельгиец: «бельгиец внезапно перестал меня интересовать» (стр. 183).

Бельгиец является представителем Системы. Его холодность и безжизненность подчеркивается портретной характеристикой. У врача были «холодные голубые глаза» (стр. 183). Этот персонаж описывается как автомат, машина. Его интересуют физические реакции организма. Он меряет пульс Хуана, после чего символично прислоняется к стене, тем самым, определяя свое родство с ней. Бельгиец жив, но он жив лишь физически. Заключенные же начинают умирать как физически, так и морально, духовно, превращаются в «мертвых без погребения».

Бельгиец противопоставляется Пабло. Бельгиец ассоциируется с холодом, а Пабло – с теплом, жарой. Бельгийцу было холодно в подвале, как здоровому человеку из «Внешнего мира», Пабло же истекал потом. В больничном подвале встала Стена между живыми и мертвыми

.

Пабло отделился от жизни. У него не осталось чувств, живых воспоминаний. Жизнь превратилась для него в фон, декорацию: «Но теперь я глядел в небо так, как хотел: оно не вызывало в памяти решительно ничего». Стена, окружившая узников, перестала пропускать в их мир чувства и воспоминания. Мир, который он раньше считал подлинной реальностью, утратил свою материальность, Стена не только стерла воспоминания, она начала стирать саму реальность: «… все вокруг стало мне казаться противоестественным: и гора угольной крошки, и скамья, и паскудная рожа Педро» (стр. 186).

Смертники стали одинаковыми: «теперь мы были похожи друг на друга, и каждый из нас стал для другого зеркалом». С этого момента произошло окончательное разделение по полюсам: «живые» и «мертвые без погребения»: «Он [Том] смотрел на бельгийца, на живого» (стр. 185). «У него были жесты и заботы живого: он дрожал от холода,…., его откормленное тело повиновалось ему беспрекословно» (стр. 187). Между живым бельгийцем и смертниками выросла стена. Рассказчик прямо говорит: «Мы были по другую сторону». Стена становится самостоятельным символом.

Узники в отчаянии. Они ищут защиты

, но единственное, что у них осталось – это Стена. За отсутствием альтернативы, они ищут защиты у Стены: «Мне захочется отступить к стене, я прислонюсь к ней спиной, изо всех сил попытаюсь в нее втиснуться, а она будет отталкивать меня, как в каком-то ночном кошмаре».

Стена есть также граница, отделяющая

героев от неизвестности

. Вблизи этой границы осуществляется экзистенциальный выбор, рассуждения, изменения души, столь важные для автора.

Стена опутывает каждого героя в отдельности. Теперь она не только проходит границей между мертвыми и живыми, но и окружает каждого в отдельности: «Я уже заметил, что он любит пророчествовать, называть меня по имени и говорить глухим голосом. Всего этого я не выносил, но что поделаешь: ирландцы все таковы» (стр. 186). Стена становится символом одиночества

. Как говорил Лец С. Е. : «Человек с человеком испокон веку ведут монолог».

Жизнь главного героя тоже разделилась стеной. Она разделилась на «ДО» и «СЕЙЧАС». В жизни ДО у Пабло были «хорошие и дурные воспоминания». От неприятия смерти Иббиета перешел к неприятию жизни: «Я вспомнил об одной ночи, которую провел на скамейке в Гренаде: я не ел в течение трех дней, я был взбешен, я не хотел подыхать. Это заставило меня сейчас улыбнуться. С какой жадностью я бегал за счастьем, за женщинами, за свободой. Зачем? Я хотел освободить Испанию… примкнул к анархистскому движению, выступал на собраниях: я принимал все всерьез, как будто я был бессмертен. В этот момент у меня было впечатление, что передо мною предстала вся моя жизнь, и я подумал: «Это была проклятая ложь».

Пабло погружается в одиночество, испытывая полное равнодушие к жизни. «Я был в таком состоянии, что, если бы сейчас пришли и сказали, что мне даруют жизнь, и я могу преспокойно отправляться к себе домой, это ничуть не тронуло бы меня: несколько часов или несколько лет ожидания — какая разница, когда человек утратил иллюзию того, что он вечен». Это рассуждение – главное в рассказе. Человек живет в скорлупе иллюзий, но достаточно только ее разбить, прибегнув к рычагу «пограничной ситуации», как он познает тотальную абсурдность своего конечного существования и вся его якобы осмысленная жизнь обернется «проклятой ложью».

«Пограничная ситуация

» — это и есть главная героиня рассказа, это и есть Стена.

Происходит девальвация жизни, а ценою этой девальвации снимается вековечный жизненный трагизм. Соответственно страх смерти сводится к сугубо физиологическому страху перед болью и агонией, а сама жизнь раскрывается как абсурдный фарс. Играть в ней серьезную роль значит, по сути дела, противоречить жанру и тем самым выставлять себя в комическом свете. Как видим, Сартр находит возможность развязать целый узел «проклятых вопросов», жертвуя для этого всего-навсего жизнью.

Жизнь же теперь представляется герою абсурдной. Приведем понятие абсурда:

Отказавшись от предательства Рамона Гриса, герой не только сохранил верность тезису о том, что жизнь не имеет для него никакой ценности, но своим решением даже как бы упрочил его. Затем, в ясном соответствии с требованиями абсурда, герой позволил себе пошутить над франкистами, которые, с его точки зрения, чересчур серьезно относились к своим обязанностям палачей и потому выглядели смешно.

Жан-Поль Сартр

Нас втолкнули в просторную белую комнату. По глазам резанул яркий свет, я зажмурился. Через мгновение я увидел стол, за ним четырех субъектов в штатском, листающих какие-то бумаги. Прочие арестанты теснились в отдалении. Мы пересекли комнату и присоединились к ним. Многих я знал, остальные были, по-видимому, иностранцы. Передо мной стояли два круглоголовых похожих друг на друга блондина, я подумал: наверно, французы. Тот, что пониже, то и дело подтягивал брюки – явно нервничал.

Все это тянулось уже около трех часов, я совершенно отупел, в голове звенело. Но в комнате было тепло, и я чувствовал себя вполне сносно: целые сутки мы тряслись от холода. Конвойные подводили арестантов поодиночке к столу. Четыре типа в штатском спрашивали у каждого фамилию и профессию. Дальше они в основном не шли, но иногда задавали вопрос: «Участвовал в краже боеприпасов?» или: «Где был и что делал десятого утром?» Ответов они даже не слушали или делали вид, что не слушают, молчали, глядя в пространство, потом начинали писать. У Тома спросили, действительно ли он служил в интернациональной бригаде. Отпираться было бессмысленно – они уже изъяли документы из его куртки. У Хуана не спросили ничего, но как только он назвал свое имя, торопливо принялись что-то записывать.

– Вы же знаете, – сказал Хуан, – это мой брат Хозе – анархист. Но его тут нет. А я политикой не занимаюсь и ни в какой партии не состою.

Они молча продолжали писать. Хуан не унимался:

– Я ни в чем не виноват. Не хочу расплачиваться за других. – Губы его дрожали. Конвойный приказал ему замолчать и отвел в сторону. Настала моя очередь.

– Ваше имя Пабло Иббиета?

Я сказал, что да. Субъект заглянул в бумаги и спросил:

– Где скрывается Рамон Грис?

– Не знаю.

– Вы прятали его у себя с шестого по девятнадцатое.

– Это не так.

Они стали что-то записывать, потом конвойные вывели меня из комнаты. В коридоре между двумя охранниками стояли Том и Хуан. Нас повели. Том спросил у одного из конвоиров:

– В каком смысле? – отозвался тот.

– Что это было – допрос или суд?

– Ясно. И что с нами будет?

Конвойный сухо ответил:

– Приговор вам сообщат в камере.

То, что они называли камерой, на самом деле было больничным подвалом. Там было дьявольски холодно и вовсю гуляли сквозняки. Ночь напролет зубы стучали от стужи, днем было ничуть не лучше. Предыдущие пять дней я провел в карцере одного архиепископства – что-то вроде одиночки, каменный мешок времен средневековья. Арестованных была такая прорва, что их совали куда придется. Я не сожалел об этом чулане: там я не коченел от стужи, был один, а это порядком выматывает. В подвале у меня по крайней мере была компания. Правда, Хуан почти не раскрывал рта: он страшно трусил, да и был слишком молод, ему нечего было рассказывать. Зато Том любил поговорить и к тому же знал испанский отменно.

В подвале были скамья и четыре циновки. Когда за нами закрылась дверь, мы уселись и несколько минут молчали. Затем Том сказал:

– Ну все. Теперь нам крышка.

– Наверняка, – согласился я. – Но малыша-то они, надеюсь, не тронут.

– Хоть брат его и боевик, сам-то он ни при чем.

Я взглянул на Хуана: казалось, он нас не слышит. Том продолжал:

– Знаешь, что они вытворяют в Сарагосе? Укладывают людей на мостовую и утюжат их грузовиками. Нам один марокканец рассказывал, дезертир. Да еще говорят, что таким образом они экономят боеприпасы.

– А как же с экономией бензина?

Том меня раздражал: к чему он все это рассказывает?

– А офицеры прогуливаются вдоль обочины, руки в карманах, сигаретки в зубах. Думаешь, они сразу приканчивают этих бедолаг? Черта с два! Те криком кричат часами. Марокканец говорил, что сначала он и вскрикнуть-то не мог от боли.

– Уверен, что тут они этого делать не станут, – сказал я, – чего-чего, а боеприпасов у них хватает.

Свет проникал в подвал через четыре отдушины и круглое отверстие в потолке слева, выходящее прямо в небо. Это был люк, через который раньше сбрасывали в подвал уголь. Как раз под ним на полу громоздилась куча мелкого угля. Видимо, он предназначался для отопления лазарета. Потом началась война, больных эвакуировали, а уголь так и остался. Люк, наверно, забыли захлопнуть, и сверху временами накрапывал дождь. Внезапно Том затрясся:

– Проклятье! – пробормотал он. – Меня всего колотит. Этого еще не хватало!

Он встал и начал разминаться. При каждом движении рубашка приоткрывала его белую мохнатую грудь. Потом он растянулся на спине, поднял ноги и стал делать ножницы: я видел, как подрагивает его толстый зад. Вообще-то Том был крепыш и все-таки жирноват. Я невольно представил, как пули и штыки легко, как в масло, входят в эту массивную и нежную плоть. Будь он худощав, я бы, вероятно, об этом не подумал. Я не озяб и все же не чувствовал ни рук, ни ног. Временами возникало ощущение какой-то пропажи, и я озирался, разыскивая свою куртку, хотя тут же вспоминал, что мне ее не вернули. Это меня огорчило. Они забрали нашу одежду и выдали полотняные штаны, в которых здешние больные ходили в самый разгар лета. Том поднялся с пола и уселся напротив.

– Ну что, согрелся?

– Нет, черт побери. Только запыхался.

Около восьми часов в камеру вошли комендант и два фалангиста. У коменданта в руках был список. Он спросил у охранника:

– Фамилии этих трех?

Тот ответил:

– Стейнбок, Иббиета, Мирбаль.

Комендант надел очки и поглядел в список.

– Стейнбок… Стейнбок… Ага, вот он. Вы приговорены к расстрелу. Приговор будет приведен в исполнение завтра утром.

Он поглядел в список еще раз:

– Оба других тоже.

– Но это невозможно, – пролепетал Хуан. – Это ошибка.

Комендант удивленно взглянул на него:

– Фамилия?

– Хуан Мирбаль.

– Все правильно. Расстрел.

– Но я же ничего не сделал, – настаивал Хуан.

Комендант пожал плечами и повернулся к нам:

– Вы баски?

Комендант был явно не в духе.

– Но мне сказали, что тут трое басков. Будто мне больше делать нечего, кроме как их разыскивать. Священник вам, конечно, не нужен?

Мы промолчали. Комендант сказал:

– Сейчас к вам придет врач, бельгиец. Он побудет с вами до утра.

Козырнув, он вышел.

– Ну, что я тебе говорил, – сказал Том. – Не поскупились.

– Это уж точно, – ответил я. – Но мальчика-то за что? Подонки!

Я сказал это из чувства справедливости, хотя, по правде говоря, паренек не вызывал у меня ни малейшей симпатии. У него было слишком тонкое лицо, и страх смерти исковеркал его черты до неузнаваемости. Еще три дня назад это был хрупкий мальчуган – такой мог бы и понравиться, но сейчас он казался старой развалиной, и я подумал, что, если б даже его отпустили, он таким бы и остался на всю жизнь. Вообще-то мальчишку следовало пожалеть, но жалость внушала мне отвращение, да и парень был мне почти противен.

Новелла «Стена» была написана Жан-Полем Сартром в 1939 году. Как и большинству представительниц этого жанра, ей свойственны небольшой объём, малое количество действующих лиц, одна сюжетная линия, анализ одной проблемы, остросюжетность и неожиданная развязка.

Композиционная структура «Стены» полностью соответствует структуре классической новеллы: в ней есть завязка (допрос, размещение героев в камере), кульминация (сообщение приговора и ожидание персонажами смерти) и развязка (спасение главного героя от смерти). Стиль произведения отличается чёткостью построения фраз и лаконичностью выражения мыслей. В «Стене» нет длинных, сложных описаний или диалогов. В ней – всё по существу, всё предельно ясно и просто.

Время действия новеллы – конец 30-х годов XX века. Место действия – Испания. Историческая основа – гражданская война между республиканцами и анархистами. Примечательно, что историческая действительность в «Стене» используется автором исключительно для постановки проблемы. Гражданская война создаёт необходимый фон и причину, по которой главный герой вынужден напрямую столкнуться с осознанием смерти. Таким образом реалистичное, на первый взгляд, произведение полностью входит в экзистенциальную литературную картину мира.

В «Стене» Сартр не столько описывает реальную историю Испании, сколько подробно и психологически точно показывает эволюцию человеческого сознания, пытающегося объять необъятное – смерть и, как следствие, жизнь. Последнее слабо удаётся всем героям, в том числе, и главному – Пабло Иббиете. Как рассказчик он сохраняет некоторое подобие спокойствия, но мы видим, что и для него свойственны обычные человеческие страхи. В то время, как молодой мальчик Хуан Мирбаль боится физических страданий и погружается в слёзы, Том Стейнбок пытается «заговорить» смерть, Пабло хочет умереть достойно и понять перед концом, в чём же всё-таки суть? Три героя новеллы выражают три отношения человека к смерти: юное, неопытное, пытающееся забыться в страданиях (Хуан); универсальное, обыденное, приземлённое (Том); активное, мыслящее, пытающееся докопаться до истины (Пабло).

Столкновение со смертью позволяет главному герою лучше понять жизнь. Страх перед близким концом рисуется Сартром в начале через физические изменения героев и только затем психологические. Как только персонажи понимают, что они умрут, лица их становятся пепельно-серыми. Мы видим такими Хуана и Тома глазами Пабло. Затем герой неожиданно для себя понимает, что и его лицо ничем не лучше лиц сокамерников. Они похожи друг на друга, как зеркальные отражения.

Как только приставленный к смертникам для изучения их физического состояния врач-бельгиец напоминает им о времени, Пабло начинает осознавать его как реально существующий объект. При этом окружающая действительность начинает расплываться у героя перед глазами. Вещи становятся иными – более отдалёнными и живущими своей жизнью. Живым человеком, страдающим от холода в промозглом подвале, рисуется и врач. Не зря Хуан в какой-то момент пытается укусить его розовую руку – она совершенно не вписывается в общую атмосферу, так как принадлежит жизни, а не смерти.

Время осознано. Мир отчуждён. На следующем этапе Пабло понимает всю тщетность бытия. Его перестаёт волновать любовь к Конче, за пять минут свидания с которой, он бы отдал жизнь. Его больше не заботит дядюшка Рамон Грис. Он не выдаёт его республиканцам только потому, что совершенно чётко осознаёт: все люди смертны – так, какая разница, когда умирать? Осознание всеобщего конца лишает жизнь смысла. В ней остаётся место только юмору и бесстрашию. Напоследок, Пабло решает пошутить над своими мучителями, предложившими подарить ему жизнь взамен жизни Рамона Гриса. Он отправляет их на кладбище и спокойно ожидает расстрела. Развязка «Стены» поразительна: солдаты действительно находят в указанном месте Рамона и убивают его. Жизнь Пабло Иббиеты спасена, но нужна ли ему такая жизнь, полностью осознанная и потерявшая смысл? Этот вопрос Сартр оставляет открытым.

Пабло Иббиета вместе с другими арестантами оказывается в просторной белой комнате. За столом сидят четыре субъекта в штатском. Они спрашивают у каждого арестанта фамилию и профессию и лишь изредка задают вопросы о том, не участвовали ли они в краже боеприпасов и чем занимались в определённое время. Пабло спросили, где скрывается Рамон Грис, которого он якобы укрывал у себя. Герой ответил, что не знает, потому что ничего подобного не делал. Конвойные уводят арестантов. По дороге они узнают о том, что это был не допрос, а суд. Приговор им обещают сообщить в камере.

Камера оказывается больничным подвалом. Пабло помещают туда вместе с Хуаном и Томом. Хуан оказывается слишком молодым для бесед. К тому же, он — трус. Том знает испанский и с ним можно говорить. Они обсуждают ситуацию Хуана и надеются, что его не тронут, ведь анархистом является его брат — Хозе, а не он сам.

Том рассказывает, что в Сарагосе «они» (правительственные войска) укладывают людей на мостовую и утюжат их грузовиками. Делается это для экономии боеприпасов, но при этом никто не думает об экономии бензина.

Том — физически крепкий, немного жирный человек — признаётся в том, что его колотит от холода. Он пытается размяться, но не согревается, а только устаёт. Пабло Иббиета считает, что он не озяб, но своих рук и ног герой не чувствует. Кроме того, его не покидает ощущение потери, которое он связывает с отобранной солдатами личной одеждой — курткой, штанами.

В восемь вечера в камеру приходит комендант с двумя фалангистами. Он сообщает, что Стейнбок, Иббиета и Мирбаль приговорены к расстрелу. Хуан Мирбаль говорит, что он ни в чём не виноват, но коменданта это не интересует. Он только спрашивает, не баски ли они все? Они отвечают, что нет. Комендант предлагает им беседу со священником, но это никого не интересует. После его ухода Хуан снова оправдывается и чуть ли не плачет. Том пытается его утешить, но понимает, что это бессмысленно. Тогда он спрашивает Пабло, скольких из «них» он подстрелил? Сам Том убил шестерых, но сделал это практически неосознанно.

В камеру приходит бельгийский врач и говорит, что пробудет с героями до утра. Охранник Педро приносит лампу. Том прячет лицо в ладонях, у Пабло начинает болеть голова, у Хуана — вздрагивать ноздри. Бельгиец меряет пульс Хуана. По подозрительному взгляду врача Пабло понимает, что с ним что-то не так. Оказывается, он истекает потом. В начале он пробует вытираться платком, но потом понимает, что он мокрый — весь! Хуан спрашивает врача, больно ли это и можно ли не умереть с первого залпа?

Том спрашивает Пабло, в состоянии ли он понять то, что должно произойти с ними? Он начинает описывать будущий расстрел и говорит, что его лицо уже сегодня болит от завтрашних ран. Пабло понимает, что Том говорит для того, чтобы не думать. От Тома начинает пахнуть мочой, а у его ног появляется лужа, но он кричит всем, что не боится.

Врач гладит Хуана по голове. Тот берёт его за руку и пытается укусить. Пабло периодически погружается в сонное забытье, в котором снова и снова переживает свой будущий расстрел. Он мог бы уснуть, но хочет бодрствовать, чтобы докопаться до сути. В процессе ходьбы по камере к нему приходят воспоминания. Из них становится понятно, что он прекрасно знал Рамона Гриса — тот был его дядюшкой, а сам герой — с радостью примкнул к анархистам и боролся за свободу Испании.

Бельгиец предлагает передать несколько слов родным. Пабло ничего не хочет говорить своей любимой Конче, поскольку жизнь потеряла для него смысл. Предметы начинают расплываться перед глазами героев. Врач ставит персонажей в известность, что на часах уже полчетвёртого. Хуан голосит от страха, начинает бегать по камере и рыдать.

С рассветом двор оживает. До героев доносятся звуки шагов, затем — выстрелов. Через некоторое время в камеру входит лейтенант с четырьмя солдатами. Том идёт сам, Хуана выносят, Пабло предлагают подождать. Через час его снова вызывают на допрос. Ему предлагают жизнь взамен информации о местонахождении. На Пабло нападает непонятная весёлость. Он решает разыграть своих мучителей и говорит, что Грис скрывается на кладбище. По иронии судьбы последний действительно оказывается там. Гриса убивают. Пабло остаётся в живых.

Действие разворачивается в маленьком городке, в одном из южных штатов Америки. Лиззи Мак-Кей, молоденькая девушка, приезжает из Нью-Йорка на поезде, где становится свидетельницей убийства белым человеком одного из двух негров, которые, как потом объяснил убийца, якобы хотели изнасиловать Лиззи. Утром следующего дня оставшийся в живых седовласый негр появляется у дверей Лиззи и умоляет ее дать показания полиции, что негр ни в чем не виноват, иначе его линчуют жители города, уже охотящиеся за ним. Лиззи обещает выполнить его просьбу, но спрятать его отказывается и захлопывает перед его носом дверь.

В это время из ванной комнаты выходит Фред, ее ночной гость, богатый и холёный молодой человек. Ему Лиззи признается, что избегает принимать случайных гостей. Ее мечта — завести трёх-четырёх постоянных друзей пожилого возраста, которые посещали бы ее по разу в неделю. Фред хоть и молод, но выглядит представительно, поэтому и ему она предлагает свои постоянные услуги. Фред старается не показать ей, что она произвела на него сильное впечатление, поэтому начинает ей дерзить и платит всего десять долларов. Лиззи негодует, но Фред приказывает ей замолчать и добавляет, что в противном случае она окажется за решёткой. Он вполне может устроить ей это удовольствие, так как его отцом является сенатор Кларк. Лиззи постепенно успокаивается, и Фред заводит с ней разговор о вчерашнем случае в поезде, описанном в газетах. Его интересует, действительно ли негр собирался ее изнасиловать. Лиззи отвечает, что ничего подобного не было. Негры очень спокойно беседовали между собой. Никто из них даже не взглянул на неё. Потом вошли четверо белых. Двое из них начали к ней приставать. Они выиграли матч в регби и были пьяны. Они стали говорить, что в купе пахнет неграми, и пытались выбросить чёрных из окна. Негры защищались как могли. В конце концов одному из белых подбили глаз, тогда тот выхватил револьвер и застрелил негра. Другой негр успел выпрыгнуть в окно, когда поезд подходил к перрону.

Фред уверен, что негру недолго осталось гулять на свободе, поскольку его в городе знают и скоро схватят. Ему интересно, что Лиззи будет говорить в суде, когда ее вызовут давать показания. Лиззи заявляет, что расскажет то, что видела. Фред старается уговорить ее не делать этого. По его мнению, она не должна подводить под суд человека своей расы, тем более что Томас (имя убийцы) приходится Фреду двоюродным братом. Фред заставляет ее выбирать, кого она предпочтёт предать: какого-то негра или же Томаса, «порядочного человека» и «прирождённого лидера». Он даже пытается подкупить девушку пятьюстами долларами, но Лиззи не хочет брать его денег и заливается слезами, поняв, что Фред всю ночь только и обдумывал, как бы ее провести.

Раздаётся звонок в дверь, и слышны крики: «Полиция». Лиззи открывает, и в комнату входят двое полицейских, Джон и Джеймс. Они требуют у Лиззи документы и спрашивают ее, не она ли привела Фреда к себе. Она отвечает, что сделала это именно она, но добавила, что занимается любовью бескорыстно. На это Фред отвечает, что лежащие на столе деньги его и у него имеются доказательства. Полицейские заставляют Лиззи выбирать: либо ей самой сесть в тюрьму за проституцию, либо документально подтвердить, что Томас не виновен, потому что судья при наличии ее подтверждения готов освободить Томаса из тюрьмы. Лиззи категорически отказывается обелять Томаса, даже несмотря на угрозы Фреда засадить ее в тюрьму или поместить в публичный дом. Фред негодует на то, что от «обыкновенной девки» зависит судьба «лучшего человека в городе». Он и его приятели в растерянности.

В дверях появляется сенатор Кларк. Он просит молодых людей оставить девушку в покое и заявляет, что они не имеют права терроризировать ее и вынуждать действовать против совести. В ответ на протестующий жест Фреда сенатор просит полицейских удалиться, а сам, убедившись, что девушка не лжёт и что негр действительно не угрожал ее чести, начинает сокрушаться о бедной Мэри. На вопрос Лиззи, кто такая Мэри, сенатор отвечает, что это его сестра, мать несчастного Томаса, которая умрёт с горя. Сказав это, сенатор делает вид, что собирается уходить. Лиззи явно расстроена. Ей жаль старушку. Сенатор Кларк просит девушку больше не думать о его сестре, о том, как она могла бы улыбаться Лиззи сквозь слезы и говорить, что никогда не забудет имени девушки, которая вернула ей сына. Лиззи расспрашивает сенатора о его сестре, узнает, что именно по ее просьбе сенатор пришёл к Лиззи и что теперь мать Томаса, это «одинокое существо, выброшенное судьбой за борт общества», ждёт ее решения. Девушка не знает, как ей поступить. Тогда сенатор подходит к делу с другой стороны. Он предлагает ей представить, будто бы к ней обращается сама американская нация. Она просит Лиззи сделать выбор между двумя своими сыновьями: негром, родившимся случайно, бог весть где и от кого. Нация вскормила его, а что он дал ей? Ничего. Он бездельничает, ворует и распевает песни. И другим, Томасом, полной ему противоположностью, который хоть и поступил очень дурно, но является стопроцентным американцем, потомком старейшей в стране семьи, выпускником Гарвардского университета, офицером, владельцем завода, где работают две тысячи рабочих и которым предстоит стать безработными, если их хозяин умрёт, то есть человеком, совершенно необходимым нации. Своей речью сенатор сбивает Лиззи с толку и, заверив к тому же, что мать Томаса станет любить ее, как родную дочь, заставляет девушку подписать документ, оправдывающий Томаса.

После ухода Фреда и сенатора Лиззи уже жалеет, что сдалась. Двенадцатью часами позже с улицы доносится шум, в окне появляется лицо негра; ухватившись за раму, он прыгает в пустую комнату. Когда раздаётся звонок в дверь, он прячется за портьерой. Лиззи выходит из ванной и открывает дверь. На пороге стоит сенатор, который желает от лица своей рыдающей от счастья в объятиях сына сестры поблагодарить девушку и передать ей конверт со стодолларовой бумажкой. Не найдя в конверте письма, Лиззи комкает его и бросает на пол. Ей было бы приятней, если бы мать Томаса сама по? трудилась что-нибудь выбрать для неё по своему вкусу. Ей гораздо важнее внимание и сознание того, что в ней видят личность. Сенатор обещает отблагодарить Лиззи в своё время как следует и вскоре вернуться. После его ухода девушка разражается рыданиями. Вопли на улице становятся все ближе. Негр выходит из-за портьеры, останавливается возле Лиззи. Та поднимает голову и вскрикивает. Негр умоляет спрятать его. Если его поймают, то обольют бензином и сожгут. Лиззи жалко негра, и она соглашается укрыть его у себя до утра.

Преследователи ставят на обоих концах улицы часовых и прочёсывают дом за домом. В ее квартирку звонят, а затем входят трое человек с ружьями. Лиззи заявляет, что она и есть та самая девушка, которую негр изнасиловал, поэтому у неё его искать нечего. Все трое уходят. Вслед за ними появляется Фред, он запирает за собой дверь и обнимает Лиззи. Он сообщает, что преследователи все-таки поймала негра, хотя и не того, и линчевали его. После линчевания Фреда потянуло к Лиззи, в чем он ей и признается.

В ванной слышен шорох. На вопрос Фреда, кто в ванной, Лиззи отвечает, что это ее новый клиент. Фред заявляет, что отныне у неё не будет клиентов, она — только его. Из ванной выходит негр. Фред выхватывает револьвер. Негр убегает. Фред бежит вслед за ним, стреляет, но промахивается и возвращается. Лиззи, не зная о том, что Фред промахнулся, берет револьвер, который Фред, вернувшись, швырнул на стол, и грозится его убить. Однако выстрелить она не решается и добровольно отдаёт ему оружие. Фред обещает поселить ее в красивом доме с парком, откуда ей, правда, нельзя будет выходить, поскольку он очень ревнив, дать много денег, слуг и три раза в неделю по ночам ее навещать.