Рассказ про великого человека

На шахте «Листвяжная» уже много лет практиковали манипуляции с показателями датчиков метана, рассказали Настоящему Времени два сотрудника, работавших здесь в последние годы. Датчики заклеивали изолентой или ставили ближе к вентиляции, чтобы они не показывали реальный уровень концентрации метана.

Взрыв на «Листвяжной» утром 25 ноября унес жизни 51 человека. Всего под землей в момент взрыва были 285 человек. Пострадавшими, по данным источника ТАСС на утро 29 ноября, числятся 92 человека, среди которых 35 горноспасателей. Предварительной причиной возгорания назван «внезапный выброс метана». Источник ТАСС в правоохранительных органах добавил, что будет изучена работа датчиков на шахте, показывали ли они корректные данные по концентрации метана или нет.

Один из сотрудников «Листвяжной», поговорил с Настоящим Временем анонимно: он действующий сотрудник шахты. В момент аварии его не было на работе, у него был выходной.

Он говорит, что ничего не знает о том, что произошло на шахте 25 ноября. Но в целом отношение к безопасности было не самым внимательным. В частности, в последний раз инспекцию по безопасности, уверяет сотрудник, он видел два года назад:

— Там всегда было небезопасно. История была такая – газа 7%. Я – начальнику, а он говорит: «Допускаться», – то есть качать уголь. Я говорю: «Газа 7%». Он говорит: «Кому-то что-то не нравится – идите домой», – то есть пишите заявление, увольняйтесь. А у нас выбора нет.

На шахте неплохо платили, говорит он, и было достаточно много сотрудников: якобы даже обсуждались сокращения. Шахтер не знает, принимали ли руководители шахты дополнительные меры по безопасности:

— Может быть, старались что-то делать, но плохо старались просто. Это нужно было много лишней работы делать, а им надо было побыстрее чтобы уголек по лентам шел. Работу надо делать.

Одновременно, утверждает собеседник Настоящего Времени, на шахте практиковали манипуляции с датчиками, показывающими уровень метана:

— Их просто убирали, и все. Либо изолентой заклеивали, либо
брали сжатый воздух, направляли на датчики. То есть берут, направляют
сжатый воздух на датчик, и он ничего не показывает.

Еще один шахтер, Дмитрий Ноговицин, проработал на шахте 7 лет и ушел в 2018 году. По его словам, «Листвяжная» склонна к самовозгоранию, поэтому определенный участок надо обрабатывать специальным веществом, чтобы избежать возгорания. Ноговицин не знает, что привело к возгоранию прямо сейчас, но предполагает, что это могло стать следствием многолетних нарушений на шахте. Он рассказал, что о проблемах было известно еще три года назад, но приоритетом была не безопасность, а выполнение плана по добыче угля.

— В приоритете был всегда поставленный план, а цель его выполнения ложилась на плечи тех самых руководителей и в большей степени руководителей участковых. Те руководители, которые были немного с характером, они пытались что-то регулировать, возникать, но, так скажем, всегда все равно вставал приоритет выполнения показателей за месяц.

Если бы я не познал в сравнении – все ведь познается в сравнении – то я бы так не говорил. На другом предприятии, по моему мнению, все в тысячу раз строже, все правильно и все как положено. Мне даже в какой-то мере пришлось переобучаться, проходить все заново: это нельзя, это нельзя, это нельзя. И так, оказывается, действительно можно работать и выполнять показатели ничуть не хуже, и где условия намного сложнее, и где шахты намного глубже.

По его практике в предыдущие годы практиковали манипуляции с датчиками: их переносили в менее загрязненные участки по вентиляционной струе, чтобы они не показывали реальный уровень концентрации газов:

— Посмотрели, что, например, процент завальной части, [степень] проветриваемости. Что нужно сделать? Либо вентиляцию, либо какие-то сотрудники с ОТБ приходят, корректируют, в плане того что, например, перевешивают датчик. Как бы он под кровлей висит, но ему меняют местоположение по вентиляционной струе, где немножко разжижается выходящая из лавы струя воздуха.

Ноговицын уверяет: это не стандартная практика для всех шахт. В месте, где он работает сейчас, контроль над датчиками совсем иной:

— Я пришел на другое предприятие, и все датчики у нас опломбированы, и на них установлены замки. То есть их невозможно никуда перенести. Эти замки, соответственно, участка вентиляции есть только у вышестоящего руководства, то есть у ИТР. Никакой работник не может никак перенести, занизить их, а тем более каким-то механическим образом завешать или заткнуть.

У нас, например, по лаве через каждые 10 секций расставлено по два огнетушителя на тот случай, если какие-то могут быть суфляры или что-то случайное воспламенится, чтобы своевременно сразу это все ликвидировать, а не куда-то бежать сломя голову. Обезопасивши себя на несколько шагов вперед, только тогда мы можем работать.

На «Листвяжной» еще три года назад даже таких огнетушителей не было расставлено, уверяет Ноговицин.

С приходом пандемии коронавируса и развитием технологий перетекли в интернет не только покупки, игры и общение с друзьями, но и удовлетворение сексуальных потребностей. В России все популярнее становится вебкам — общение по видеочату за определенную плату или за донаты. Потенциальных моделей вебкама привлекают высокие зарплаты и возможность быстро заработать деньги на «красивую жизнь». Особенно преуспевают в этой сфере девушки, которые зачастую не просто флиртуют и ведут душевные разговоры с клиентами, но и занимаются виртуальным сексом. За счет последнего работа вебкам-моделей стигматизирована и часто сравнивается с проституцией. 

В российских городах в последние годы открываются вебкам-студии, в которых моделям выделяют рабочее место (комнату с кроватью), продвигают их на различных специализированных сайтах, но берут большой процент с «продаж». Znak.com поговорил с владелицей одной из вебкам-студий в Екатеринбурге Vegas и узнал, как устроен этот бизнес изнутри: в каких условиях работают модели, сколько зарабатывают и действительно ли девушки обязаны раздеваться перед камерой. 

Объемы вебкама на Урале

Алиса (имя изменено по просьбе героини) окунулась в этот бизнес, когда началась пандемия коронавируса. На сегодня, по ее словам, в Екатеринбурге работает до 15 вебкам-студий. Есть студии и в Нижнем Тагиле. В интернете можно найти одну из них: на сайте говорится, что в ней работают более 400 моделей, но Znak.com на просьбу об интервью оттуда не ответили. 

Кадр из российского сериала «Happy End» 2021 года о вебкамескриншот видео

По словам Алисы, область вебкама становится конкурентнее, так как все больше людей начинают узнавать о ней и прощупывать почву. Многих привлекает большая доходность вебкама — мужчины готовы платить за общение с молодой и красивой девочкой большие деньги. 

Чаще всего новые студии открывают бывшие модели, но у большинства из них нет опыта ведения бизнеса. Отсюда возникают ошибки в работе и даже ущемление прав сотрудниц. 

«К нам приходят из других студий, девочки рассказывают всякие ужасы, как их вынуждают что-то делать. Я, если честно, в шоке. Мы работаем более легально, в категории, где необязательно раздеваться. Но девочки приходят с плохим опытом и всего боятся. В некоторых студиях нет обучения: просто оставляют девочек в комнатах, а там они уже сами разбираются, что и как делать. Понятно, не всегда они сразу понимают, как нужно общаться правильно», — говорит Алиса. 

Отбор моделей и критерии

У Алисы одна студия с шестью комнатами для моделей. Сейчас у нее работают шесть девочек, но максимальная вместимость студии — 12 человек, так как модели работают посменно. 

«Мы сами ищем моделей. Их поиск — это довольно большая проблема, потому что в интернете рассказывают, что вебкам — это чуть ли не порно. Девочки этого начитаются и не хотят идти работать. Они думают, что им придется раздеваться, работать с секс-игрушками, работать вдвоем. В общем, постоянно транслируется только негативный опыт», — говорит Алиса про проблему найма моделей.

Два главных критерия для модели — молодость и красота. Девочки с кукольными, почти детскими лицами, по словам Алисы, наиболее востребованы у посетителей сайта. В студию берут девушек от 18 до 24 лет. Но владелица студии говорит, что девушки также должны быть достаточно интеллектуально развиты, чтобы поддержать беседу с человеком. 

Есть разные способы поиска вебкам-моделей: соцсети, «Авито», hh.ru. На многих платформах с вакансиями подобные предложения блокируются, поэтому сейчас на сайте по поиску работы Алиса практически не размещается. 

«Если появляется даже малейшее упоминание о вебкаме, то сразу идет блокировка», — добавила владелица студии. 

Так выглядит типичная вебкам-студияпредоставлено Алисой

Обычно в названии вакансии указано «Модель», а в описании — участие в фотосъемках. Уже на личном собеседовании Алиса рассказывает претендентке, о какой работе на самом деле идет речь. По словам девушки, большая часть из откликнувшихся на вакансию изначально понимает это и целенаправленно ищет работу в вебкаме. Тем не менее, по словам хозяйки вебкам-студии, из всех заявившихся соглашается на дальнейшее сотрудничество около 30% девушек. 

Модели в основном приезжают из маленьких городов. Как рассказывает Алиса, многие — из неблагополучных или неполных семей, где от матери ушел отец или кто-то из родителей выпивает. Такие девушки хотят быстрее «выбиться в люди» и начать жить роскошной жизнью — с отдыхом за границей, машинами и квартирами. 

В большинстве вебкам-студий есть обучение новеньких. В первую очередь им дают буклеты или распечатки, где рассказывается об удачных темах для разговора, о том, как поддержать человека, как удержать внимание мужчины, ведь он платит за каждую минуту общения. После этого проходит тестовый день, когда девушке показывают, как пользоваться сайтом, отвечать на сообщения и другие технические аспекты. На первом видеозвонке с мужчиной тоже присутствует наставник, который может подсказывать, о чем говорить, а также иногда сам печатает реплики. На таких тестовых сеансах девушки никогда не раздеваются, утверждает Алиса.

В сфере вебкама работают не только девушки, но и парни. Они тоже должны быть внешне привлекательными и обаятельными, уметь флиртовать. Но потребность в них гораздо ниже, чем в девушках, к тому же им приходится заниматься не только «теплым общением».

«Парни работают чаще в категории „геи“. Это достаточно тяжело, так как в их случае большинство сайтов, где есть мужчины-модели, направлено именно на интим. На других сайтах они зарабатывают меньше», — говорит Алиса. Ее студия парней не нанимает, так как на собеседования приходят «не совсем адекватные претенденты». 

Сколько работают и сколько зарабатывают

Модель-сотрудница в студии должна отработать 30 часов неделю, в идеале — 40 часов. Как рассказывает Алиса, девушки работают в основном по ночам — подавляющая часть клиентов живет в США, где в это время утро или день. Ночные смены оплачиваются лучше, чем дневные. 

Мужчина, который захотел пообщаться с моделью на премиум-сайте, платит за каждую минуту разговора. Чем дольше он находится с девушкой в «привате» (в приватном видеочате), тем больше получает модель. 

Кадр из российского сериала «Happy End» о вебкамескриншот с видео

По словам хозяйки студии Vegas, модель получает от 50 тыс. рублей в месяц при условии, если она нравится клиентам. Если девушка особенно популярна и у нее много встреч в «привате», она может зарабатывать более 100 тыс. рублей. Средняя сумма заработка — около 80 тыс. рублей, если девушка работает 40 часов в неделю. 

Большинство востребованных девушек рано или поздно обзаводятся постоянными «мемберами» — мужчинами, которые всегда общаются только с ней на протяжении долгого времени. 

Но, поясняет Алиса, проблемы с заработком могут возникнуть, когда девушка старше 24 лет или у нее внешность «на любителя». Например, у нее в студии пыталась работать уже опытная модель, которой было 36 лет. На бесплатных сайтах на нее был спрос, но в студии она «не зашла» и за месяц смогла заработать только 15 тыс. рублей.

Обязательно ли раздеваться перед камерой? 

Vegas Studio сотрудничает с крупным сайтом Jasmine, который является международным агрегатором моделей. У него есть жесткие критерии отбора студий, требования к интерьеру и внешности девушек. Благодаря сотрудничеству с закрытыми и платными сайтами, студии могут выбирать, в каких категориях им работать — с интимом или без. В студии Алисы большинство девушек делают выбор в пользу обычного общения с мужчинами. Раздеваются девушки только по своему желанию. 

«Они сами решают, как себя вести: если захотят, они могут раздеться. Но мы работаем именно на теплое общение, поэтому мы и не скрываемся, в отличие от многих других студий, так как не нарушаем российское законодательство», — говорит Алиса.

Несмотря на то что моделям приходится общаться в основном с иностранцами, им необязательно знать английский. «У нас в городе крайне мало молодых девушек, говорящих по-английски», — пожимает плечами Алиса. Именно поэтому во время переписки в чате они пользуются онлайн-переводчиком.

Кто платит? 

«Чаще всего это американцы за 40, они одиноки, им не хватает душевной поддержки. В этом случае девочкам даже не нужно раздеваться и делать какие-то неприличные вещи, им нужно слушать мужчину, поддерживать, разговаривать. Они выполняют роль психолога. Чаще достаточно просто поговорить с мужчиной, чтобы он поделился своей проблемой. К сожалению, большинство сейчас этого не понимает и думает, что там только раздеваются», — говорит Алиса. 

Вебкамом интересуются «серьезные бизнесмены, у которых нет времени на личную жизнь». Встречаются также и «милые дедушки», которым приятно внимание молодой и привлекательной девушки. Обычно таким «Мемберам не нужен интим, они показывают моделям фотографии внуков»

«У многих посетителей сайта есть свои особенные предпочтения, фетиши, которые их возбуждают. Попадается очень много мужчин, которые просят девушек показывать ступни — пальчики, пяточки. Девушке не сложно такое показать, поэтому все соглашаются. Я слышала и о более странных фетишах, например, чтобы девушка сидела перед камерой вся в латексе и c плеткой, но нам такие не попадались», — сказала Алиса. 

Самые частые клиенты студии — мужчины 40-50 летSebastian Gollnow / dpa / Global Look Press

Правила работы в студии

За помощь в продвижении и высокую зарплату модель должна соблюдать строгие правила студии:

1. Главное правило для студийной вебкамщицы — не обмениваться контактами со своим гостем. Это не только не выгодно студии (ведь тогда модель может получать от мужчины деньги «мимо кассы»), но и небезопасно для самой девушки: ее могут выследить, слить данные, начнется травля. За нарушение этого правила девушку могут несколько раз оштрафовать, а за неоднократное нарушение — уволить. 
2. Второе строгое правило — модель должна отработать две недели, даже если ей в первый же день не понравилось место или обязанности. 
3. Третье правило — работать не меньше 30-40 часов в неделю в зависимости от требований сайта-партнера. 

Девушки, которые пытаются без помощи студии продвигаться на различных вебкам-сайтах, обычно сталкиваются с огромными трудностями. Особенно сложно устроиться тем, у кого нет опыта работы в этой сфере. Как рассказывает Алиса, большинство из них начинает с бесплатных сайтов, где на прямой эфир могут заходить тысячи человек. В таком формате нужно только раздеваться и заниматься интимом, так как только за это зрители бесплатных сайтов присылают донаты. 

Страх деанона

Большая вероятность того, что друзьям и родственникам модели расскажут о ее работе, есть на бесплатных вебкам-сайтах, утверждает Алиса. Там на девушку смотрит неограниченное число зрителей, среди них могут быть шантажисты и недоброжелатели. На премиум-сайтах зачастую большой процент с заработка забирает студия: за это администрация сайта следит, чтобы в интернете не появлялись фотографии девушек. Если вдруг какой-то человек опубликовал ее фотографию или видео, то они сразу удаляются. 

«Мы всем нашим моделям говорим закрывать свои личные страницы в соцсетях, чтобы пользователь добавлялся только по согласию модели. Это ради безопасности», — отметила Алиса.

Для этого же введено правило не давать мемберам свой номер телефона или другие контакты, так как в таком случае вероятность деанона вырастет в разы. 

«Девочки молодые, иногда еще не очень умные, могут дать телефон и надеяться, что у них начнутся отношения с мембером. Несколько лет назад одна наша девочка дала телефон мужчине, а потом он требовал с нее тысячу долларов за то, чтобы он не рассказал о ее работе ее родным», — сказала владелица студии вебкама. 

Правда ли, что вебкам переехал в провинцию? 

Как утверждает владелица студии Алиса, уровень развития сферы вебкама в регионах значительно отстает от Москвы и Санкт-Петербурга. Если там количество студий можно измерять сотнями, то в крупных региональных центрах, например, Екатеринбурге, Новосибирске, Казани, — лишь десятками. В маленьких городах, например, Нижнем Тагиле тоже маловероятен бум вебкама, потому что там мало потенциальных моделей. 

«Чем больше людей живет в городе, тем больше вероятность найти среди них моделей», — утверждает Алиса. 

У организатора такого бизнеса есть вариант нанимать девочек дистанционно, и тогда не важно, где они живут — в Москве, Нижнем Тагиле или Новом Уренгое. Но тогда, говорит Алиса, модели будут работать только в домашних условиях, то есть в не всегда подходящих интерьерах, могут быть проблемы с интернетом или качеством видео. 

Кадр из российского сериала «Happy End» о вебкамескриншот видео

Иногда владельцы студий идут навстречу работницам, у которых нет возможности постоянно приезжать в «офис». Например, у Алисы работает девушка, у которой есть ребенок, и ей просто не с кем его оставить, пока она будет находиться в студии. Так как эта модель — «настоящий профессионал», они решили найти компромисс: девушка обустроит комнату в своей квартире, как этого требует сайт, и будет работать из дома, говорит Алиса. 

Насколько это легально?

В России сейчас вебкам-студии либо регистрируют под видом другой организации (например, фотостудия, салон красоты, видеопродакшн), либо вообще работают в тени. По словам Алисы, в Екатеринбурге никаких облав силовиков на студии, как это происходило в Санкт-Петербурге, ни разу не было, поэтому все модели и владельцы бизнеса живут довольно спокойно. 

Проблем с правоохранительными органами, как утверждает девушка, у нее или ее сотрудниц тоже нет, так как они «работают в легальном поле и не нарушают российских законов».

Вся его жизнь – сама по себе увлекательнейшая книга. Тут и факт рождения, и смешение кровей, и жизнь в нескольких странах, и кардинальная смена профессии. Без книг Владимир Познер никогда не представлял свою жизнь. Он читает на трех родных языках, и потому зарубежная литература в основном открывалась ему в оригинале. Глубина его познаний во многих областях просто поражает. Он работал литературным секретарем у Маршака, а через долгие годы сам стал писать.

– Владимир Владимирович, увидев список книг, рекомендуемый вами к прочтению, не могу не задать наивный вопрос: почему их двадцать девять, а не ровно тридцать?

– Просто я в какой-то момент решил, что надо остановиться, так как могу продолжать этот список очень долго. В конце концов, я не знаю, какие книги у людей есть дома, поэтому решил, что хватит. Их оказалось двадцать девять. (Улыбается.)

– Если бы вы этот список предлагали не в эпидемию, он был бы другим?

– Нет, это не связано с тем, что люди вынуждены сидеть дома. Просто это очень хорошие, даже выдающиеся книги, которые я люблю.

– Людям какого возраста вы их рекомендуете?

– Это очень зависит от самого человека, но как мне представляется, в восемнадцать лет их все читать вполне можно. Другое дело, что вернувшись к книге в сорок или пятьдесят, мы, конечно, по-другому ее воспринимаем.

– А у вас случалось, чтобы ваш взгляд на какое-то произведение или на героя кардинально изменился за годы? Например, на Печорина или Онегина?

– У меня никак не изменилось отношение к Печорину, я всегда понимал, что это сам Лермонтов. А Лермонтов вызывает у меня не только чувство восхищения, но и огромное сочувствие. Это был очень одинокий человек, жизнь которого сложилась трагически, и внешняя холодность и даже грубость Печорина – это, безусловно, способ защиты очень ранимого человека. Я изменил свое отношение к Анне Карениной. Сначала я относился к ней с симпатией, с большим сожалением, а когда читал роман во второй раз, значительно позже, она во мне в основном вызывала чувство раздражения. И хотя мне ее все равно жалко, она несчастная женщина, я понимаю, что жить с ней было абсолютно невозможно.

– А отношение к мужчинам, окружающим Анну, у вас тоже менялось?

– Да. Я значительно лучше стал относиться к Каренину. Раньше его подавали чуть ли не как злодея, а он в высшей степени порядочный, честный человек и тоже очень несчастный. Что касается Вронского… Ну что о нем сказать? Красавец, офицер, довольно пустой персонаж на самом деле. У него была страсть, но потом Анна его просто достала своей ревностью, бесконечным приставанием. Я его тоже понимаю. Куда ему было деваться? Но осознание таких серьезных вещей приходит с опытом. Одно дело читать это в старших классах школы и совсем другое – через тридцать лет, когда, естественно, ты совершенно иначе воспринимаешь отношения между мужчиной и женщиной.

– А тогда как вы думаете, нужно ли проходить в школе ряд крупных произведений, которые есть в программе, ту же «Воину и мир»? Не у всех это способствовало любви к литературе, кого-то преподавание только отвратило от книг. Тем не менее, возможно, многие без школы и вовсе не прочли бы какие-то великие произведения и не вернулись к ним позже.

– Это очень непростой вопрос. Вообще литература намного более сложная вещь, чем математика. Очень много зависит от учителя и того, как построен курс литературы. Я о том, что сейчас происходит в школе, ничего не знаю, а сам я ее очень давно окончил, как и мои дети. Но в советской школе русскую литературу ХIХ века учили в девятом классе, а советскую – в десятом, хотя она несравненно проще, чем та классика. Правда, «Тихий Дон» – очень сложный  роман, а Григорий Мелехов – глубоко трагическая фигура. Если ты уже что-то узнал в жизни, то понимаешь, что его возвращение в Вешенскую – это добровольное самоубийство, что он идет, в общем-то, на расстрел. Но в школе проходили «Поднятую целину». А в русской литературе один «Евгений Онегин» чего стоит! Поэтому, на мой взгляд, это абсолютно неправильная последовательность. Вообще русская литература, начиная с Пушкина, необыкновенно глубокая, многогранная, и изучать ее дело непростое, должен быть блестящий учитель. А Достоевского, когда я учился, вообще не было как такового. Выбор писателей и произведений в школе и даже в институте был очень политизированным. Но в более позднее советское время уже изучали «Преступление и наказание».

– Когда вы говорите про учителя, который может по-настоящему влюбить в предмет, у меня сразу возникает образ историка Ильи Семеновича Мельникова – Вячеслава Тихонова в фильме «Доживем до понедельника»…

– Да, я согласен с вами. Вообще учитель – профессия необыкновенно сложная. В ней должна непременно сочетаться любовь к детям с талантом прекрасного рассказчика, который может увлечь детей своим предметом.

– Мы говорили о советской литературе в контексте тогдашней школы, но, думаю, вы можете назвать классиком не только Шолохова с «Тихим Доном»…

– Я бы назвал и писателей, и отдельно взятые книги. Это, конечно, Булгаков, Гроссман, Ильф и Петров, Платонов. Был еще очень неплохой ряд писателей-почвенников: Астафьев, Распутин, Белов. Но по моему мнению, даже до таких прекрасных писателей, как Тургенев, Гончаров, Лесков, а не гениев – Пушкина, Толстого, Достоевского, советские авторы недотягивают, кроме Булгакова с «Мастером и Маргаритой» и Шолохова с «Тихим Доном». А Куприн – советский писатель? Он жил на стыке времен, как и Бунин – еще более выдающийся, на мой взгляд. Конечно, я выделил бы Пастернака с «Доктором Живаго», хотя прежде всего он великий поэт. А у нас были в советское время великие поэты: Ахматова, Цветаева, Мандельштам… Опять же Блок жил на стыке времен. И позже было довольно много крупных поэтов: Вознесенский, Ахмадулина, Евтушенко, великий Бродский…

– А почему же в вашем списке нет поэзии?

– Поэзии нет в этом списке, потому что, на мой взгляд, читать стихи намного сложнее. Это могут на самом деле немногие.

– Кто был первым поэтом, когда вы поняли, что в вашей душе что-то откликнулось?

– Я увлекался поэзией еще в детстве. Очень любил стихи Александра Милна, автора «Винни-Пуха». Кроме этой прозы у него есть два тома стихов, у нас они не переведены. Еще я обожал стихи из книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес». Киплинг писал много стихов, я тоже им в детстве очень увлекался. То есть для меня стихи в пять-семь лет были такой же частью моей жизни, как проза, поэтому я вошел в поэзию очень естественным путем. По мере того как я взрослел, возникали все новые и новые имена, более сложные. У меня есть любимые поэты и в русском, и во французском, и в английском языке, то есть в тех, что я считаю родными. Есть выдающиеся поэты, скажем, немецкие или испанские, но я недостаточно владею языком, чтобы по-настоящему их почувствовать. Ведь перевод поэзии никогда не соответствует оригиналу и никак не может по-настоящему отразить всю его прелесть и силу.

– Не раз слышала, что переводы Пастернака лучше самого Шекспира…

– Глупости это. Дело в том, что Пастернак, будучи невероятно сильным поэтом, когда переводил, в данном случае Шекспира, писал как Пастернак, а не Шекспир. В этом его недостаток. А скажем, Маршак, который перевел все сонеты Шекспира, сделал это гораздо ближе к оригиналу, но как поэт он слабее, и потому этого колоссального поэтического нутра в его переводах нет. Вообще я всегда считал, что лучше даже не браться за поэтические переводы, это бессмысленно.

– Может быть, поэтому в театрах, особенно в последние годы, когда ставили «Гамлета», чаще обращались к переводу Лозинского?

– Да, Лозинский, может быть, самый выдающийся наш переводчик. Его вершина – «Божественная комедия» Данте. К сожалению, имена переводчиков забывают довольно скоро. Я знаю только одну страну, где есть памятник переводчику: в Лондоне Фицджеральду, это не американский писатель Скотт Фицджеральд. Памятник поставили за перевод «Рубайят» Омара Хайяма. Вообще в России культура перевода стояла на очень высоком уровне, большие писатели занимались им. Лермонтов гениально переводил Гёте, а перевод Риты Райт-Ковалёвой «Над пропастью во ржи» – совершенно блестящий, но все равно это не оригинал.

– А у вас есть любимые экранизации?

– Одна из самых любимых – «Свадьба» Чехова, снятая во время воины, бриллиант абсолютный. Очень хороший фильм «Дама с собачкой» Хейфица с Баталовым и Саввиной. Пожалуй, «Тихий Дон» Герасимова, «Анна Каренина» Зархи. Довольно много очень хороших экранизаций, не только наших, скажем, «Великий Гэтсби», особенно первая.

– А у меня сразу всплыл фильм Герасимова «Красное и черное». Даже французы признали его лучшей экранизацией их романа, а Николая Еременко – лучшим Жюльеном Сорелем.

– Я не помню этого фильма, а вот французский с Жераром Филипом мне очень нравился.

– Вы в своем списке выделяете по одному произведению писателя, это ваше любимое или именно его считаете вершиной, визитной карточкой автора?

– Я считаю, что «Мастер и Маргарита» – самое выдающееся произведение Булгакова, а вот «Собачье сердце» – замечательная штука, но в нем нет той философской мощи, которая есть в «Мастере».

– Гончаров стал выдающимся писателем всего с тремя произведениями, с тремя «О». Вы назвали «Обломова», остальные два для вас не очень значимы?

– Да, мне кажется, они слабее. А вот «Обломов», с моей точки зрения, абсолютно гениальный роман, который раскрыл суть русского человека. И кстати, фильм Михалкова с Табаковым – блестящий.

– Меня очень удивило, что в списке нет вашей любимой книги «Три мушкетера» с любимым главным героем. И мне казалось, что там непременно должен быть Ростан с «Сирано»…

– Да, я не стал писать «Три мушкетера», подумал, что это очень личностное, хотя, безусловно, в любом списке моих любимых книг эта была бы стопроцентно. Очень люблю «Сирано», но это история, изложенная в стихах, как и «Горе от ума», что требует несколько другого чтения. И конечно же, там был бы и «Дон Кихот».

– Кстати, Тургенева в вашем списке тоже нет. А Чехов представлен лишь одним рассказом, лирическим – «Дамой с собачкой»…

– Да, Тургенев не попал туда, но сейчас я бы подумал о нем. Я мог написать «рассказы Чехова», но этот печальный рассказ – один из моих любимых. Надо сказать, Чехов вообще небольшой оптимист.

– Вы недавно сказали, что на необитаемый остров взяли бы с собой в компанию, если на коротко, то Пушкина, потому что долго с ним невозможно находиться рядом, а если надолго, то Антуана Сент-Экзюпери, потому что он и очень интересный, и спокойный человек. А если бы вам надо было позвать одного великого человека на свой день рождения – так, чтобы это запомнилось на всю жизнь и вам было с ним уютно и тепло?

– Хемингуэя. Уверен, что с ним мне было бы очень интересно, он был необыкновенным человеком: очень ярким, остроумным и в то же время добрым.

– А что из иронической литературы высокого уровня очаровывало в разные годы жизни, чьему юмору поражались и не перестаете до сих пор?

– Это, конечно, Ильф и Петров, Джером К. Джером, Марк Твен, Рабле и Зощенко.

– А как вы относитесь к драматургии? С одной стороны, пьесы, конечно же, пишутся для сцены, и все же серьезная драматургия – это отдельный вид литературы.

– Это, безусловно, литература, другое дело, что читать драматургию непросто, потому что там только диалоги, и если у вас нет воображения, вам сложно почувствовать ее. Это великая литература, но она требует некоторой подготовки, на мой взгляд. Я прочитал всего Шекспира, Мольера, пьесы Чехова.

– А вы никогда не перечитывали пьесы после понравившихся спектаклей?

– Не могу сказать, что я перечитывал что-то после спектаклей, более того, я очень осторожно хожу на постановки по произведениям великих авторов, потому что часто совершенно не согласен с толкованием некоторых режиссеров. А если еще и актеры не очень хорошо играют, совсем тяжело. Есть когорта замечательнейших советских драматургов: Володин, Вампилов, Розов, Арбузов… – «Пять вечеров» – потрясающий фильм и «Осенний марафон» – прекрасный, в театре я Володина не видел, а фильмы по Вампилову – «Отпуск в сентябре» («Утиная охота»), «Старший сын» – очень люблю.

– У вас большая библиотека дома?

– Она очень большая, собиралась уже только мной. То, что было у родителей, осталось моему брату. А после того как брат умер, библиотекой распоряжаются, наверное, его жена и дочь. У меня есть библиотека и в парижской квартире, она растущая, скажем так. И там и там есть и американская, и английская, и французская, и русская литература. Сегодняшняя моя здешняя библиотека собрана после 2004 года. Той, что была раньше, уже нет, так как я развелся и переехал. Книг у меня очень много, порядка двух тысяч. Они у меня стоят по алфавиту, по авторам, поэтому я более-менее знаю, где что искать. Отдельно стоит иностранная литература, но тоже все по алфавиту. С некоторых пор у меня появилась японская литература, переводная. Это произошло после того, как я снимал фильм о Японии, мы над ним работаем сейчас, до него я почти ничего не читал, кроме стихов, и то скорее из необходимости чтто-то понять. А тут заинтересовался и стал покупать книги японских авторов, которые у них считаются классиками. И в последнее время читаю подряд много японской литературы, это очень интересно. Япония – совершенно отдельная страна: люди абсолютно другие, способ мышления другой, все совсем другое.

– Приехав в СССР и поступив в МГУ, вы хорошо знали русский? Что вам помогало в обучении языку?

– Я начал учиться здесь уже в девятнадцать лет. Еще до этого начал учить язык, так как мне надо было сдавать экзамены на аттестат зрелости и вступительные. Учил по нескольким источникам. Очень много ходил в кино и театр, даже когда ничего не понимал, но именно там постепенно начал усваивать язык, и, конечно, читал.

– Помните книги, фильмы, спектакли, которые вам особенно помогли изъясняться с нюансами, говорить о чувствах?

– Один фильм – это «Молодая гвардия», а из книг, наверное, «Тарас Бульба» Гоголя, как это ни странно. Когда мы уже приехали в Россию, то раза три-четыре в неделю ходили во МХАТ, я смотрел все подряд. Но не могу сказать, что именно меня потрясло. Единственное, до сих пор потрясает, что у тех актеров было понятно каждое слово. Даже когда Грибов играл пьяного человека, все равно речь была такая, что каждая буква была слышна.

– Вы сами написали не одну книгу. Можете себя назвать не только журналистом, но и писателем, беллетристом?

– Не считаю себя писателем, всегда говорю, что я журналист.

– А почему у вас возникло желание ваши фильмы-путешествия облечь в печатную форму? Ведь книга о жизни у вас всего лишь одна – «Прощание с иллюзиями»…

– Да, все остальные книги связаны с фильмами, просто мне было это интересно сделать, но «Испанская тетрадь» и «Немецкая…» – скорее книги-размышления, состоящие из небольших эссе, что ли. Это другой жанр, не о путешествиях.

– Вы сейчас больше перечитываете или и с современной литературой знакомитесь?

– Нет, современной литературы я читаю меньше, как и нашей, так и зарубежной. Дожидаюсь того момента, когда о новой книге возникнет устойчивое мнение, и тогда могу купить ее и читать. Но сказать, что очень увлекаюсь современной литературой, не могу. Но вот, к примеру, книга «Благоволительницы» Джонатана Литтелла меня совершенно потрясла.

– Считаете ли вы, что любой писатель проявляется в своих произведениях?

– Я думаю, отчасти это так, но не до конца. Ведь о великих писателях мы много знаем, помимо их произведений. Читали о них и воспоминания, и биографии, и письма. Поэтому у нас есть представление о том же Пушкине, о том же Гоголе. Но есть такие писатели, которые для меня в этом смысле просто являются образцами того, о чем мы говорили. Достоевский так разбирается в нас, так точно знает наши пороки, нашу мерзостную сторону, в которой мы даже сами себе не признаемся, что я убежден в том, что он сам был плохим человеком с низменными страстями, так как понять это в другом случае, мне кажется, невозможно. И по «Герою нашего времени» в какой-то степени мы можем судить о Лермонтове, как я уже говорил. С Пушкиным сложнее. Просто читая «Евгения Онегина» или «Капитанскую дочку», трудно понять о нем что-то. А когда я открываю Сэлинджера, и не только «Над пропастью во ржи», а его знаменитые «Девять рассказов» и другое, мне ясно, каков он. У Хемингуэя все о нем чувствуется, а у Тургенева – нет. Я бы сказал, что личность писателя у всех проявляется в произведениях, в той или иной мере, но не всегда это бывает так ярко, мощно и исповедально, что ли, как у Достоевского.

– Читаете ли вы книги в соответствии со своим настроением и состоянием? Музыку можно так же слушать – и в унисон, и от противного.

– Пожалуй, и я не сказал бы, что у меня все так линейно. Не могу объяснить, почему вдруг потянуло именно на это произведение. К тому же у меня очень много книг, стою, смотрю на них, вижу какое-то название, думаю: «О! Давно не читал», – и хватаю это. Для меня книга не является лекарством от плохого настроения. Бывает, устал за день, берешь что-то легкое, хороший детектив, к примеру, чтобы просто отвлечься, не напрягаться. А большая литература требует соучастия.

Интервью Марины Зельцер