Куприн: эмиграция и возвращение
Все чаще писатель думал о возвращении на родину. Но он был уверен, что советское правительство не разрешит ему вернуться домой.
Россия
Александр Иванович Куприн родился 26 августа 1870 года в небогатой дворянской семье. Он окончил Александровское военное училище в Москве и в 1890—1894 служил в полку, расположенном в Подольской губернии, на границах Российской империи. Полностью посвятил себя литературе после выхода в отставку. Литературный успех пришел к Куприну после появления повести Молох в 1896 году. Публикация поэтичной повести Олеся (1898) сделала имя Куприна известным всей читающей России. Его славу упрочили первый том Рассказов (1903) и особенно повесть Поединок (1905).
После начала Первой мировой войны Куприн открыл в своем доме военный госпиталь. В ноябре 1914 года был мобилизован в армию и направлен в Финляндию командиром пехотной роты. Демобилизован в июле 1915 года по состоянию здоровья. Отречение Николая II писатель воспринял с энтузиазмом. Куприн стал редактором газет «Свободная Россия», «Вольность», «Петроградский листок», симпатизировал эсерам. Отношение Куприна к большевистскому перевороту было двойственным и противоречивым, но он пробовал сотрудничать с новой властью — обсуждал с Лениным проект выпуска газеты для крестьян, который так и не был осуществлен.
16 октября 1919 года Гатчина была занята наступавшими на Петроград войсками Юденича. Куприн поступил в чине поручика в Северо-Западную армию, получил назначение редактором армейской газеты «Приневский край», которую возглавлял генерал П. Н. Краснов. Уже 3 ноября Гатчина была освобождена. Вместе с отступающими белогвардейцами покинул родину и Куприн.
Хельсинки
В ноябре 1919 года Александр Куприн с семьей оказался в Ревеле. Затем, получив финскую визу, Куприны перебрались в Хельсинки. Финляндия, еще недавно бывшая русской, стала уже чужой страной, и разница между прошлым и настоящим была разительна.
Александр Куприн. Источник: wikipedia.org
«В Хельсинки, как обычно, мы остановились в гостинице «Фения» — самой лучшей, и, только поднимаясь по ее мраморным лестницам, увидев лакеев и кокетливых, в накрахмаленных передниках горничных, мы поняли, насколько мы были оборваны и неприглядны. И вообще наши средства нам не позволяли уже жить в такой гостинице», — вспоминала дочь писателя, Ксения Куприна, в своей книге «Куприн — мой отец». Куприны снимали комнаты, сначала у частных лиц, потом в пансионате.
В Хельсинки Куприн прожил около полугода. Он активно сотрудничал с эмигрантской прессой. Но в 1920 году обстоятельства сложились так, что дальнейшее пребывание в Финляндии стало затруднительным. «Не моя воля, что сама судьба наполняет ветром паруса нашего корабля и гонит его в Европу. Газета скоро кончится. Финский паспорт у меня до 1 июня, а после этого срока будут позволять жить лишь гомеопатическими дозами. Есть три дороги: Берлин, Париж и Прага… Но я, русский малограмотный витязь, плохо разбираю, кручу головой и чешу в затылке», — писал Куприн Репину. Решающую роль в выборе сыграло письмо Бунина из Парижа.
Париж
В Париж Куприн с женой и дочерью приехал 4 июля 1920 года. «Нас встретили знакомые — не помню, кто именно, — и проводили в очень посредственную гостиницу недалеко от Больших бульваров… В первый же вечер мы решили всей семьей прогуляться по знаменитым бульварам. Мы решили поужинать в первом приглянувшемся нам ресторанчике. Подавал сам хозяин, усатый, налитый кровью… немножко под хмельком… Отец взял объяснения на себя, тщетно подбирая изысканные формулы вежливости, совсем пропавшие из обихода после войны. Хозяин долго не понимал, чего мы хотим, потом вдруг взбесился, сорвал скатерть со стола и показал нам на дверь. В первый, но не в последний раз я услышала: «Грязные иностранцы, убирайтесь к себе домой!» …Мы с позором вышли из ресторанчика…», — вспоминала Ксения Куприна.
Постепенно жизнь Куприных вошла в колею. Но ностальгия не проходила. «Живешь в прекрасной стране, среди умных и добрых людей, среди памятников величайшей культуры… Но все точно понарошку, точно развертывается фильма кинематографа. И вся молчаливая, тупая скорбь о том, что уже не плачешь во сне и не видишь в мечте ни Знаменской площади, ни Арбата, ни Поварской, ни Москвы, ни России, а только черную дыру», — писал Куприн в очерке «Родина.
Жить в городе Куприну не хотелось. Он снял дачу под Парижем, но оказалось, что даже природа его не радует: «Чужая обстановка, чужая земля и чужие растения на ней стали вызывать у отца горькую тоску по далекой России. Ничто ему не было мило. Даже запахи земли и цветов. Он говорил, что сирень пахнет керосином. Очень скоро он перестал копаться на клумбах и грядках», — писала дочь писателя. В конце концов Куприны вернулись в Париж и на десять лет обосновались на бульваре Монморанси, неподалеку от Булонского леса.
Как Куприн жил в эмиграции, видно из его писем к Лидии — дочери от первой жены. «Живется нам — говорю тебе откровенно — скверно. Обитаем в двух грязных комнатушках, куда ни утром, ни вечером, ни летом, ни зимой не заглядывает солнце… Ужаснее всего, что живем в кредит, то есть постоянно должны в бакалейную, молочную, мясную, булочные лавки; о зиме думаем с содроганием: повисает новый груз — долги за уголь».
Материальные условия жизни семьи Куприна, как и многих других русских эмигрантов, все ухудшались. Когда серьезно заболела Ксения и ее надо было отправить в Швейцарию для лечения, пришлось устроить благотворительный вечер, да еще брать деньги в долг. Затем врачи посоветовали пожить девушке на юге — устроили лотерею, на которой распродали семейные реликвии.
В 1926 году Куприны открыли переплетную мастерскую, но дело не пошло, затем устроили книжный магазинчик, но и тут успеха не было. В 1934 году магазин превратили в русскую библиотеку. В 30-е годы Ксения работала манекенщицей, а потом стала сниматься в кино и приобрела некоторую популярность как актриса. Но успехи Ксении на этом поприще не могли обеспечить благосостояния ее семьи. Почти все заработанные ею деньги уходили на приобретение туалетов, без которых невозможно было удержаться в профессии, тогда еще малоприбыльной.
Куприн с уважением относился к французской культуре и французским традициям, и, сопоставляя их с русскими, не всегда отдавал предпочтение последним. «Мы, русские, в мятежной широте души своей, считали даже самую скромную запасливость за презренный порок. В начале нашего парижского сидения мы почти единодушно окрестили французов «сантимниками», но разве — черт побери! — мы за семь лет не прозрели и не убедились, с поздним раскаянием, в том, что бесконечно счастливы те страны, где всеобщая строгая экономия вошла более чем в закон, в привычку», — писал он в цикле очерков «Париж домашний». Но, конечно, при всем уважении к французским обычаям, Куприн ощущал их чужими.
Александр Куприн был внимательным слушателем, и теперь, в эмиграции, многочисленные рассказы, услышанные им когда-то в России от «бывалых» людей, оживали на страницах его произведений. Но к концу 20-х — началу 30-х годов запас жизненных впечатлений, вывезенных Куприным из России, в значительной степени иссяк, и в середине 30-х годов Куприн фактически прекращает литературную деятельность. Последним значительным произведением писателя была повесть «Жанета», законченная в 1933 году.
Дочь Ксения в воспоминаниях писала, что Куприн не интересовался политикой и быстро отошел от эмигрантской прессы. Но большое количество написанных им публицистических статей противоречит ее словам. Вероятно, малая востребованность художественной литературы не давала возможности оставить публицистику. Правда, сам писатель это занятие оценивал критически, и никогда даже не пытался собрать свои публицистические работы в одну книгу.
Здоровье Куприна начало ухудшаться. Писатель страдал нарушением мозгового кровообращения, у него слабело зрение. Круг друзей и знакомых стал значительно сужаться.
Возвращение
Когда художник Иван Билибин перед отъездом в СССР в 1936 году пригласил к себе Куприных, писатель сообщил ему, что тоже хочет вернуться. Билибин взялся поговорить с советским послом о возвращении Куприна на родину, и писателя пригласили в советское посольство. Возвращение, казавшиеся несбыточной мечтой, стало реальностью.
Александр Иванович Куприн с женой Елизаветой Морицовной вернулись на родину весной 1937 года. Дочь Ксения осталась во Франции. После возвращения Куприн прожил чуть больше года. Внутренний мир его в эту пору оказался наглухо скрыт от посторонних глаз. Насколько он осознавал происходящее, был ли доволен или раскаивался, судить практически невозможно. Советская пропаганда, конечно, пыталась создать образ раскаявшегося писателя, вернувшегося, чтобы воспевать счастливую жизнь в СССР. Но Куприн был слаб, болен и неработоспособен.
Куприн умер в ночь на 25 августа 1938 года от рака пищевода. Похоронен в Ленинграде на Литераторских мостках Волковского кладбища.
А. И. Куприн – Гатчина – Эстония – эмиграция
А. И. Куприн – Гатчина – Эстония – эмиграция
Информацию предоставил Андрес Вальме, историк. Нарва, Эстония.
Также использованы отрывки из книг: 1. «Гатчина – страницы истории». Сост. Т. Ф. Родионова. –
СПб: «ИД Герда» 2001 – С. 208. См. стр. 136-140. 2. «Старая Гатчина». – СПб: «Лига» 1996 – С. 303. См. стр. 203, 216.
. В Гатчине Куприн жил с 1910 года. В 1918 году, через полгода после захвата власти большевиками, Куприн был арестован и посажен в петроградскую тюрьму. Когда в тюрьму позвонила жена писателя, чтобы узнать, как он себя чувствует, комендант ей ответил, что Куприн «расстрелян к чертовой матери!»
Куприну же он предложил жене сделать заказ на передачу нужных ему в заключении вещей, разрешил передать даже вино. Куприн заказал 3-4 бутылки красного вина. Тогда комендант спросил его: «А рябчиков с ананасами не желаете ли?» Куприн понял, что над ним издеваются, и замолчал. Возможно, коменданту просто была известна ходившая в окололитературных кругах штука: «Если истина в вине, то сколько истин в Куприне?».
. Когда 16 октября 1919 г. войска Юденича заняли Гатчину, Куприна, как офицера запаса царской армии, призвали на военную службу и поручили редактировать армейскую газету.
Но через две недели Юденич отступил, редакция переехала в Нарву, а Куприн с семьей в Ивангород. Было начало ноября и большевики готовили наступление на Нарву, поэтому Куприн в Ивангороде не задержался, а выехал в Ревель, где писатель некоторое время работал в газете «Свобода России». Но тоже недолго, и вскоре семья писателя обосновалась в Париже, где находился тогда центр первой волны русской эмиграции.
В 1937 году Куприн получил гарантии, что его за сотрудничество с белыми не расстреляют, вернулся в Россию с женой. Возвращение это было не очень веселым, так как писатель был тогда уже тяжело болен, а в 1938 г. его не стало.
Через 20 лет, в 1958 г., вернулась в Россию и его дочь Ксения Куприна. Устроилась актрисой в Московский театр им. А. С. Пушкина и приступила к написанию книги об отце.
См. стр. 110-111, 189-190.
В Нарве – Ивангороде расположился штаб Северо-западной белой армии (командующий генерал – Родзянко, начштаба – генерал Вандам).
Июль. В Нарву – Ивангород прибыл новый командующий Белой армией генерал от инфантерии Юденич; он же военный министр, так называемого Северо-западного правительства России. С Юденичем в Нарву – Ивангород пришли новые деньги – «юденьки», так как на них стояла подпись Юденича.
Октябрь. Юденич предпринимает поход на Петроград, окончившийся для него полным провалом.
Ноябрь. В начале ноября в Нарве – Ивангороде генерал и писатель П. Краснов издает газету Северо-западной белой армии «Приневский край», в которой редактором был А. Куприн. Проживал Куприн в это время в Ивангороде в доме заводчика Ф. Я. Пантелеева вместе с женой и дочкой Ксенией. Отсюда семья Куприных переехала сначала в Ревель, а затем в Париж, где осела значительная часть из 3-х миллионов русских беженцев, не желающих строить «светлое будущее» в России.
1 декабря. Юденич сдал командование армией генералу Глазенапу, который издал приказ по армии, заканчивающийся словами: «Все трусы, вся слабая духом мразь, которая думает, что судьба России решается на реке Нарве, пускай убирается к красным». После чего собрал чемоданы и, быстренько покинул армию, уехал в Ревель.
«1919 г. Jaanilinn. Юденич. Куприн».
С 26 августа 1919 г. в Таллинне начал выходить официоз Северо-западного правительства – газета «Свободная Россия».
Уже 16 сентября 1919 г. «Свободная Россия» была закрыта по распоряжению министра внутренних дел Эстонии, но через день издание газеты было возобновлено под измененным названием «Свобода России». Газета призывала к борьбе с большевиками и с этих позиций поддерживала белую армию, но в то же время всячески открещивалась от реакционно-монархического лагеря и пыталась убедить белых не восстанавливать старых порядков и утвердить демократию в России.
23 июня 1920 г. «Свобода России» была закрыта по распоряжению военного командования Эстонии.
Уже на следующий день вместо нее стала выходить газета «За свободу России», которая продолжала прежнюю линию, что закономерно вызвало новое закрытие газеты эстонскими властями, уже окончательно, – 26 августа 1920 г.
Короткое время в газете – в конце 1919 г. – печатался А. И. Куприн.
Органом белой армии Н. Юденича была газета «Вестник Северо-западной армии», начавшая выходить под несколькими названиями – «Вестник Северной армии» – 22 июня 1919 г. Газета печаталась в Нарве. Газета отражала точку зрения командования армией и стояла на правых монархических позициях. Ее лозунгом было «Вперед – за Великую, Единую, Неделимую Россию».
Столь же правых позиций придерживалась газета «Приневский край», также тесно связанная с командованием Северо-западной армии. Газета была создана 19 октября 1919 г. в Гатчине по указанию штаба армии как ее орган, предназначенный для гражданского населения районов, освобожденных от красных. Непосредственным руководителем газеты стал генерал П. Краснов, большая же часть редакционной работы выпала на долю А. Куприна.
После отступления Северо-западной армии из-под Петрограда редакция обосновалась в Нарве, где с 7 декабря 1919 г. на 23-ем номере было возобновлено издание газеты. Впрочем просуществовала газета недолго: последний номер (№50) ее вышел 7 января 1920 г.
в Эстонской Республике (1918-1940)».
Под редакцией проф. С. Г. Исакова. –
Тарту: Крипта, 2000. – 448 с. См. стр. 236-237.
26 октября 2003 г. в городе Нарва состоялось открытие мемориальной доски А. И. Куприну.
Доска с надписью «KUPRIN 1919 КУПРИН» установлена по инициативе Нарвской ассоциации экскурсоводов, Нарвского военного мемориала и общества «Нарвамаа» на доме №8 по улице Койдула, где располагалась редакция газеты «Приневский край», в которой в 1919 году служил поручик Куприн.
«Всероссийским жителем Гатчины» назвал А. И. Куприна писатель Л. Борисов, в юности хорошо знавший его.
Александр Иванович Куприн родился в городе Наровчате Пензенской губернии. Отец его, коллежский регистратор, умер в 1871 году. Мать, Любовь Алексеевна, происходила из обедневшего рода татарских князей Колунчаковых. После смерти отца семья осталась без средств к существованию. Благодаря энергии матери старшая дочь была определена в Петербургский женский институт, а вторая дочь – в Московский Сиротский институт. Летом 1874 года Любовь Алексеевна вместе с сыном выехала в Москву и поселилась во «Вдовьем доме». Работала «сердобольной», то есть имела право ухаживать за больными в больницах или частных домах. Это давало некоторые привилегии во «Вдовьем доме» и пенсию через 10 лет работы.
Учился Саша Куприн с 1876 года сначала в Разумовском сиротском пансионе, затем в кадетском корпусе, где начал писать стихи и рассказы. После окончания Александровского юнкерского училища служил подпоручиком 46-го Днепровского полка.
Летом 1893 года Куприн отправился в Петербург, чтобы поступить в Академию Генерального штаба, но из-за ссоры с полицейским, еще в Киеве, ему было запрещено сдавать экзамены. С этого времени он начал печатать в Петербурге свои рассказы.
В 1894 году Куприн вышел в запас в чине поручика. Начинается его нелегкая жизнь газетного репортера. Ему пришлось испробовать множество профессий, чтобы достоверно изображать героев своих рассказов. Он познакомился с Буниным и Чеховым. Наконец, Куприн получил приглашение сотрудничать в столичном «Журнале для всех». В Петербург Куприн приехал в 1901 году и вскоре вошел в состав редакции журнала «Мир божий». В это время выходит первый сборник его рассказов.
Работа в журналах и общение с многочисленными знакомыми очень отвлекали Куприна от творчества. В поисках спокойной обстановки он уезжал иногда в Крым или просто скрывался в Гатчине у своих друзей. С 1906 года он жил то у писателя В. А. Тихонова, то у художника П. Е. Щербова. В эти приезды были написаны рассказы «Гамбринус», «Морская болезнь», закончена повесть «Яма», а также очерки «Лазурные берега».
улица Достоевского). Этот дом, уничтоженный во время Великой Отечественной войны, находился наискосок через перекресток от усадьбы Клодницкого. В нем имелось пять комнат и просторная застекленная веранда. Выкрашен он был в зеленый цвет. При доме был небольшой сад и двор с каменными и деревянными службами (фотографию дома см. на стр. «Купол Св. Исаакия Далматского»).
Во дворе и доме всегда жило множество различных зверей, которые становились героями рассказов Куприна: «Скворцы», «Козлиная жизнь», «Сапсан» и других.
В саду был разбит цветник с прекрасными розами, устроены теплицы, где Александр Иванович выращивал клубнику и дыни-канталупы.
Очень часто у Куприных бывали гости из Петербурга. Здесь можно было видеть знаменитых певцов, музыкантов, художников, артистов цирка, писателей, летчиков с гатчинского аэродрома. В Гатчине Куприна знали, вероятно, все жители города, также, как и он их. Часто они становились героями или прототипами героев его рассказов. Например, протодьякон гатчинского Павловского собора в рассказе «Анафема» превратился в дьякона, провозгласившего «многая лета болярину Льву». В рассказе «Гоголь-моголь» изображен Шаляпин «в жизни и в роли». О хорошо знакомых летчиках и авиации Куприным написаны стихи и рассказы: «Люди-птицы», «Сашка и Яшка», «Уточкин», «Потерянное сердце».
А. И. Куприн активно участвовал в общественной жизни Гатчины. Часто выступал в благотворительных концертах. Три года был членом редакции еженедельной газеты «Гатчина» (с 1913 по 1916 год).
и семилетняя дочь Ксения.
В 1915 году Александра Ивановича, как офицера запаса, мобилизовали и послали в Финляндию, где он должен был обучать солдат, но из-за обострившейся болезни вскоре вернулся в Гатчину.
В октябре 1919 года А. И. Куприн снова был призван в армию, но теперь в армию Н. Н. Юденича, занявшую Гатчину. 6 октября 1919 года в Гатчину вошел головной Талабский полк армии. Куприн явился к коменданту города, и вышел из его кабинета редактором фронтовой газеты «Приневский край». Жить этой газете было суждено менее месяца.
21 октября, получив подкрепления из Москвы, 7-я и 15-я армии красных перешли в контрнаступление, угрожая заключить в мешок белые части в районе Гатчины. Начался неудержимый откат армии Юденича в сторону Ямбурга (ныне Кингисепп), а затем Нарвы.
В первые дни ноября 1919 года Куприн с частями Северо-западной армии уходит из Гатчины. Он переезжает в Ивангород, оттуда в Ревель, затем – в Финляндию.
В Россию писатель с женой вернулся по приглашению советского правительства в 1937 году. Сначала они жили в Москве, затем в Ленинграде. Летом 1938 года несколько недель Куприны провели в Гатчине по соседству со своим «зеленым домом» в доме архитектора Е. Белогруда.
Умер А. И. Куприн в августе 1938 года и похоронен в Санкт-Петербурге на Литераторских мостках.
Мемориальная доска с барельефом А. И. Куприна, установленная на доме №19 по ул. Достоевского в Гатчине, является отражением большой художественной темы в творчестве гатчинского ваятеля В. В. Шевченко. Образ Куприна был темой дипломной работы скульптора. Кроме того, в год 100-летнего юбилея писателя (1970) художником была создана медаль, а также первая памятная доска с барельефом великого русского прозаика. Медальерный портрет А. И. Куприна с успехом демонстрировался на многочисленных художественных выставках, в том числе за рубежом.
В 1989 году в Гатчине у здания Центральной городской библиотеки, носящей имя писателя, установлен бюст-памятник А. И. Куприну, также работы скульптора В. В. Шевченко.
«Три прогулки по городу».
«Старая Гатчина». – СПб: «Лига» 1996 – См. стр. 203, 216.
Самый прелестный
уголок около Петербурга
Революция и эмиграция
А.И. Куприн и его жена
Елизавета Морицевна в форме
сестры милосердия. 1914
Куприн принимает активное участие в общественной жизни города. Он печатается а газете «Гатчина» и журнале «Приорат», участвует в любительских спектаклях и литературных вечерах. Часто ездит по литературным делам в Петербург. Когда а августе 1914 года началась I мировая война, Куприн воспринял это как тяжелейшее испытание, обрушившееся на Родину. Уже в октябре 1914 года он отдаёт самую большую комнату — столовую с камином — для устройства лазарета на 10 коек. Его жена, Елизавета Морицевна, бывшая сестра милосердия, ухаживает за ранеными. Куприн просится в армию. Его направляют в запасной полк в Финляндию, но вскоре комиссуют по состоянию здоровья.
В декабре 1914 года исполняется 25 лет его литературной деятельности. Куприн так оценивает свой труд: «Подводя итоги, я всё-таки чувствую, что работа писателя была не напрасной. О себе скажу только одно: работал честно. Но ничего у меня кроме долгов — нет. Да и что я был бы за русский писатель, если бы умел устраивать свои дела» .
Февральскую революцию он принимает радостно. Свержение монархии обещает политические свободы. Но разруха, надвигающаяся на страну, хаос беспокоит Куприна. Волнует его разложение армии. Большевистские идеи привлекают его, но кажутся ему преждевременными и утопическими.
Куприн пишет: «Пусть учение Ленина в своей идеологии высоко. Но оно открывает широко двери русскому бунту — бессмысленному и беспощадному» . Вот с этих позиций Куприн встретил октябрь. Он опасался за судьбу русской культуры, считая, что революция сопровождается излишней жестокостью.
Зима 1919 года принесла холод, голод, сыпняк. С болью и грустью наблюдает Куприн, как пустеют улицы, как приходят в упадок дворцы, как замирает жизнь в Гатчине. В повести «Купол святого Исаакия Далматского» Куприн пишет об этом времени: «К середине 1919 года мы все, обыватели, незаметно впадали в тихое равнодушие, в усталую сонливость. Умирали не от голода, а от постоянного недоедания. Смотришь, бывало, в трамвае примостился в уголку старичок и тихо заснул с покорной улыбкой на иссохших губах. Станция. Время выходить. Подходит к нему кондукторша, а он мёртв. Так мы и засыпали на полпути у стен домов, на скамеечках в скверах… Днём гатчинские улицы были совершенно пусты» .
В своём творчестве Куприн отзывается на всё происходящее в стране. На убийство Воровского он откликнулся пламенным очерком «У могилы». Но в этот же день в другой газете появляется другой очерк «Михаил Александрович» в защиту брата царя Великого князя, долгие годы жившего в Гатчине со своей женой Наталией Брасовой. За этот очерк Куприн даже будет арестован в гатчинском доме 1 июля 1919 года.
16 октября 1919 года Гатчина занята войсками Юденича. Куприна снова призывают в армию и назначают редактором газеты «Приневский край». Проработает он в этой газете только две недели. А уже 3 ноября Гатчина будет освобождена войсками Красной Армии. Начался беспорядочный отход белой армии. За ней потянулся поток беженцев. Среди них был и А.И. Куприн.
Он отправился на поиски своей семьи, которая ранее уехала за продуктами в Ямбург. Так для писателя началась вынужденная и нелюбимая эмиграция, которая продлится 18 лет. В произведениях Куприна «Шестое чувство» и «Купол Исаакия Далматского» будет правдивый документальный рассказ о войне и революции.
Вначале Куприны живут в Финляндии. 3 июле 1920 года семья поселяется и Париже, Куприна жестоко преследует материальная нужда. Своему старому другу Заикину он напишет: «остался голый и нищий как бездомная собака». Куприн занимается литературной подёнщиной, работает, по его выражению, «как верблюд». Из письма тех лет: «Ах, если бы вы знали, какой это тяжкий труд, какое унижение, какая горечь писать ради куска насущного хлеба, пары штанов, пачки сигарет. И так каждый день в течение многих лет» . Но гораздо более материальной нужды изматывает его духовная оторванность от Родины, Неотступно, ежечасно гложет его тоска по Родине, образ России преследует его повсюду.
Куприн часто вспоминает Гатчину, свой зеленый домик, благоухающий сад, удивительные урожаи гатчинского огорода. В 1921 году он пишет писателю Гущику в Таллинн «…нет дня, чтоб я не вспоминал Гатчину, зачем я уехал. Лучше голодать и холодать дома, чем жить из милости у соседа под лавкой. Хочу домой. » . Он мечтает вернуться на Родину, но боится, что его, великого грешника, не простят.
Возвращение на Родину
Куприны с кошкой. Москва. 1937
В 1937 году он получил разрешение правительства на возвращение. 31 мая 1937 года на Белорусском вокзале в Москве его встречают друзья и почитатели таланта. Перемена, произошедшая с писателем, поразила многих. Вместо могучего, коренастого, веселого человека, смельчака и балагура, они увидели сухонького тщедушного старичка, уже плохо видящего и плохо слышащего. Куприн говорил о тяжелейшей поре эмиграции: «Эмиграция вконец изжевала меня, а отдаленность от Родины приплюснула мой дух» .
Он был поражен теплым приемом на родине. Живительный дым Отечества вселяет в него новые силы. В Москве он пишет очерк «Москва родная», занимается написанием киносценария по рассказам «Гамбринус», «Штабс-капитан Рыбников». Куприн рвётся в Ленинград и Гатчину. Зимой 1937 года Куприны приедут в Ленинград, получат квартиру на Лесном проспекте. Сюда к писателю будут приезжать его друзья.
А.И. Куприн со своей женой
в гостях у вдовы арх. Белогруда
в Гатчине. 1938
Куприн заболел воспалением лёгких, и врачи долгое время не разрешают ему ехать в Гатчину. В наш город он вернулся весной 1938 года и пробыл здесь около месяца. В доме Куприна жила многодетная семья, которой дали указание выехать. Но Куприн увидел, что переезд этой семьи связан с трудностями. Он отказывается от дома и компенсации за дом. «Мне достаточно квартиры в Ленинграде».
Последнее лето перед смертью Куприн проводит на Гатчинской земле. Вдова архитектора Белогруда, дружившего с Куприным, предложила пожить у неё. Куприн приехал тяжело больным человеком. Он не может гулять по своему любимому Приоратскому парку. Но в саду Белогруд было много сирени, которую так любил Куприн. Он подходил к сирени, брал тяжёлые кисти в руки и, наверное, вспоминал очерк «Сирень», настоящий гимн гатчинскому сиреневому посаду.
Могила А.И. Куприна на Литераторских
мостках Волковского кладбища
Куприн умер 25 августа 1938 года в Ленинграде, похоронили его на Литераторских мостках Волковского кладбища, где каждое имя принадлежит прошлому, настоящему и будущему.
К.Паустовский так окажет:
«Мы должны быть благодарна Куприну за его глубокую человечность, за тончайший талант, за любовь к талантливому русскому народу, к неброской северной природе. Куприн — имя тёплое, доброе, светлое».
Много проникновенных, поэтичных строк, посвященных нашему городу, мы встречаем на страницах купринской прозы:
«Весной Гатчина нежно зеленеет первыми блестящими листочками сквозных берез и пахнет терпким веселым смолистым духом. Осенью же она одета в пышные царственные уборы лимонных, янтарных, золотых и багряных красок, а увядающая листва белоствольных берез благоухает, как терпкое старое драгоценное вино» .
Александр Куприн
краткая биография
Роль и место в литературе
Роль и место в литературеАлександр Иванович Куприн – талантливый русс ки й писатель, для которого жизнь и творчество были не разделимы. Произведения автора часто не нравились действующей власти, но зато они по лу чили любовь народа. Особенно стоит отметить та ки е его произведения, как «Олеся», « Гра натовый браслет» и «Поединок», которые вошли в золотой фонд русской класси ки . Куприн выбрал для себя реа лист ическое направление в литературе как способ доносить правду людям.
Происхождение
Будущий знаменитый писатель родился 26 августа (по новому стилю 7 сентября) 1870 года в городе Наровчат, что принадлежал к Пензенской губернии. Отец – Иван Иванович Куприн. Несмотря на дворянское происхождение, он с лу жил мел ки м чиновником. Мать – Любовь Алексеевна Куприна. По происхождению она была княжной Ку лу нчаковой.
Детство
Когда Куприну было всего около года, он потерял отца. Материальное положение семьи ухудшилось, поэтому было принято решение переехать в Москву. В 1874 году Любовь Алексеевна с малень ки м сыном начинают новую жизнь в Москве. В этом городе проходит детство будущего писателя.
Образование и поиск себя
В возрасте шести лет Куприн был определен в класс Московского сиротского училища, где пробыл до 1880 года. Потом он проходил обучение в Александрийском военном училище и военной академии. Учеба здесь вдохновила Куприна на создание произведений о жизни будущих военных. В 1890 году его назначили подпоручиком в пехотном полку. Однако через четыре года Куприн уходит в отставку. В это время он путешествует по свету и в поиске себя приобретает опыт в различных профессиях. В 1901 году он приезжает в Петербург и начинает работать секре тарем в издательстве «Журнал для всех».
Первая мировая война и Февральская революция в жизни писателя
Александр Иванович принимал активное участие в Первой мировой войне. В начале событий он орган изовал в доме военный госпиталь. А в ноябре 1914 года по призыву отправился в Фин ляндию в качестве командира пехотной роты. Через один год Куприн был демобилизован в результате ухудшения состояния здоровья.
Февральская революция произвела сильное впечатление на Куприна. Он встает на сторону эсеров и в 1919 году вступает в ряды Бело й армии, редактирует армейскую газету. Когда Северо-Западная армия потерпела поражение, Куприн был вынужден эмигрировать в Париж. Там он провел долгие семнадцать лет, вдали от Родины.
Творчество
Впервые Куприн публикует свое произведение, а именно повесть «Последний дебют», во время обучения в военном учреждении в 1889 году. Будни будущих военных пос лу жили вдохновением для творчества. Он пишет та ки е сочинения, как «Кадеты», «Юнкера».
Став подпоручиком в 1890 году, Куприн на деле уз нает, что такое военная с лу жба и пишет много произведений на военную тематику. Автор издает сочинения: «Впотьмах», «Дознание», « Лу нной ночью».
Спустя четыре года Куприн прерывает военную карьеру и странствует по России, ищет себя в разных профессиях и литературе. На его творчество влияет знакомство с та ки ми знаменитыми писателями, как Иван Бунин, Антон Чехов, Максим Горь ки й. Однако Куприн обретает собственное лицо в литературе, создавая произведения на основе пережитых событий, собственных впечатлений. Так он определяется с литературным стилем, выбирая реализм как лу чший способ показать действительность. Произведения Куприна были честными, поэтому не по лу чили признания советской власти. Однако писатель зас лу жил народное признание.
Основные произведения
Александр Куприн писал рассказы о войне, о любви, о социальных проблемах. Особое место занимают произведения для детей. Настоящий успех автору принесла повесть «Поединок». Стали популярны повести о любви «Олеся» и « Гра натовый браслет».
Последние годы
Куприн провел 17 лет в вынужденной эми гра ции во Франции. Только в 1937 году писателю разрешили въезд на территорию России в связи с ухудшением здоровья. В 1938 году Куприна не стало. Его победила страшная болезнь – рак пищевода. Его сочинения продолжают жить и сегодня.
Эмиграция Куприна А.И.
ПОСЛЕДНИЕ СТРАНИЦЫ
ЖИЗНИ А. И. КУПРИНА:
СПОРНОЕ И БЕССПОРНОЕ
Александр Иванович КУПРИН
Наше время благодатно для историков: открываются архивы, выявляются новые документы, снимаются запреты, уничтожаются идеологические шоры, развенчиваются мифы. Много нового стало известно за последние годы и о замечательном русском писателе Александре Ивановиче Куприне (1870-1938). Больше всего мифов о писателе связано с периодом революции и последующей эмиграции, а также так называемого возвращения на родину в 1937 году и жизни в СССР до смерти в 1938 г. «Так называемого», потому что тосковал он по дореволюционной России, а вернулся в СССР. Не говоря уж о замалчивании литературной работы писателя заграницей. По официальной версии, он «не создал ничего значительного», тосковал по родине. А ведь в период с 1923 по 1934 гг. Куприн написал много новых рассказов, три большие повести: «Колесо времени», «Купол св. Исаакия Далматского», первоклассную «Жанету, принцессу четырёх улиц», да ещё роман «Юнкера» остался незаконченным. А была ещё яркая и страстная публицистика. Недавно вышедшие книги публицистики писателя, собранные из финляндской и французской периодики 1920-1930-х годов, создают в наших глазах образ совершенно неизвестного Куприна: яркого, саркастического, убийственно ироничного, смелого публициста, непримиримого врага большевиков и советской власти, русского патриота, никогда не простившего большевикам уничтожение его родины — России.
Нет смысла пересказывать мифы о Куприне: они хорошо известны всем, учившимся в советской школе и в гуманитарных институтах. Остановлюсь на том, что выяснилось за последние 25 лет. Собственно, новостью это стало только для литературоведов СССР, зарубежные исследователи, напрямую работая с документами, участниками и свидетелями событий, давно всё знали.
Куприн ушёл в эмиграцию сознательно, спасая свою жизнь и жизнь своей семьи. 2 марта 1917 г. Император Николай II отрёкся от престола в пользу своего младшего брата Великого князя Михаила Александровича. Последний отказался от воспринятия власти, передав решение вопроса об «образе правления» Учредительному собранию. В ноябре 1917 г. Михаил Александрович был арестован по решению Петроградского военно-революционного комитета, затем выслан в Пермь и убит.
В газете «Молва» в июне 1918 г. вышел фельетон Куприна «Михаил Александрович», в защиту Великого князя. Хотя он не знал его лично, но рассказы о простоте и непритязательности Великого князя вызывали симпатию у писателя. Фельетон был воспринят новой властью как агитация за восстановление на троне «Императора Михаила». В ночь на 1 июля 1918 г. А. И. Куприн был арестован. Всего он пробыл под арестом три дня. Характерно, что разыскивающей в эти дни мужа Е. М. Куприной матрос ответил по телефону, не разобравшись вначале:
«Куприн? Расстрелян, к чёртовой матери!».
А. И. Куприн. Пригород Парижа Севр Виль Д Авре. 1922 г.
Тем не менее, Куприн не угомонился и не испугался. Как установила Т. А. Кайманова, в 1919 г. Куприн включает в сборник очерков «Тришка-будильник» фельетон уже с полным титулом в названии «Великий князь Михаил Александрович». Это можно расценивать как акт гражданской смелости и прямой вызов беззаконной власти. Дальше последовала вполне сознательная эмиграция, сначала в Финляндию, затем переезд в 1920 году в Париж.
В вопросе о возвращении Куприна в Россию остаётся не прояснённым инициатор этого процесса. В записке В. П. Потёмкина, полпреда СССР во Франции, Н. И. Ежову от 12.10.1936 говорится, что Куприн
«просится обратно в СССР. Куприн едва ли способен написать что-нибудь, так как, насколько мне известно, болен и неработоспособен. Тем не менее, с точки зрения политической, возвращение его могло бы представить для нас кое-какой интерес».
Книга дочери писателя «Куприн — мой отец», к сожалению, не может быть документальным свидетельством, т.к., во-первых , Ксения Александровна плохо знала жизнь своего отца (о чём неоднократно сама упоминает); во-вторых , известно, что книга писалась при значительном участии Б. М. Киселёва и материал тщательно отбирался. В 1937 г. в Европе уже знают об организованном голоде и геноциде населения в СССР, и возвращение известных людей бы очень хорошим аргументом в пользу того, что «жить стало лучше, жить стало веселей». Предлагалось это не одному Куприну, а и, например, И. Е. Репину, И. А. Бунину, но они категорически отказались. Куприн отказывался возвращаться с 1923 года, когда его первая жена Мария Карловна, в ту пору Иорданская, предлагала ему свою помощь и поддержку в этом. Вместе с тем, известны его слова, сказанные года за три до 1937 г.:
«Уехать так, как Алексей Толстой, чтоб получить крестишки иль местечки, — это позор, но если бы я знал, что умираю, непременно и скоро умру, то я бы уехал на родину, чтобы лежать в родной земле».
А. И. Куприн и Е. М. Куприна на Белорусском вокзале. Москва, 1937 г.
Здесь совершенно ясно и недвусмысленно обозначены цель и сроки возвращения. В дни его подготовки в 1937 г. писатель, в силу тяжёлой болезни, уже не был в состоянии так чётко сформулировать свою позицию, но её знала и полностью выполнила, понимая состояние мужа, Е. М. Куприна, жена писателя. Во всех служебных записках советских чиновников зафиксировано, что Куприн слаб, болен, неработоспособен и не в состоянии ничего писать. Следовательно, не мог и сказать или написать ничего лишнего. А всё, что нужно было произнести и выразить возвращенцу, «осознавшему свою вину перед родиной», делалось и писалось приставленными к Куприну журналистами. Причём, некоторые из них в личных беседах рассказывали не совсем то, что писали в газетных статьях. Одним из приставленных журналистов был В. К. Вержбицкий (1889-1973), составивший впоследствии воспоминания о Куприне, которые подвергались обоснованной критике за недостоверность. О деятельности Вержбицкого рядом с
Куприным сохранились противоречивые свидетельства. Есть сведения, что после возвращения Куприна из эмиграции никто, кроме Вержбицкого, к писателю не был допущен, и все его встречи с журналистами, знакомыми и проч. происходили только в его присутствии. Он же получал всю корреспонденцию, поступавшую на имя Куприна. Доказано, что Вержбицкий, бывший в то время сотрудником «Известий», изготовил, по меньшей мере, одну из статей за подписью Куприна «Москва родная», появившуюся в июне 1937 г. в «Известиях». А скорее всего, по мнению установившего этот факт А. В. Храбровицкого, и остальные патриотические статьи больного и пребывавшего в полубессознательном состоянии писателя написаны Вержбицким. Того же мнения была и М. К. Куприна-Иорданская. Она отрицательно относилась к его мемуарам о Куприне, считая их «насквозь лживыми». Письма-протесты по поводу его мемуаров написали Вержбицкому племянник Д. Н. Мамина-Сибиряка и исследователь его творчества Б. Д. Удинцев, литературовед А. В. Храбровицкий. По мнению одного из самых крупных исследователей биографии и творчества А. И. Куприна Ф. И. Кулешова, выпустившего двухтомную монографию о жизни и творчестве писателя,
« в воспоминаниях Вержбицкого, действительно, содержатся вещи несуразные, нередко просто бестактные» .
Куприны в доме творчества «Голицыно». 1937 г
Упоминавшийся выше литературовед А. В. Храбровицкий является основоположником пензенского литературного краеведения. Имя это недавно вновь привлекло внимание пензенских краеведов в связи с выходом его дневников в издательстве «Новое литературное обозрение». Им опубликовано 18 материалов о А. И. Куприне, в том числе пять новонайденных рассказов писателя. Все материалы по этому вопросу хранятся в фонде Храбровицкого в отделе рукописей РГБ.
Итак, публикации последних лет и разысканные (возможно, возвращённые из спецхрана) кадры кинохроники встречи А. И. Куприна на вокзале в Москве неопровержимо свидетельствуют о его тяжёлой болезни (скорее всего, у него была болезнь Альцгеймера, а затем ещё и рак пищевода, от которого он скончался) и старческой немощи, использованной советской властью для создания мифа о раскаявшемся писателе, приехавшем воспевать страну Советов. Практически все новые тексты, написанные в СССР, — написаны от лица Куприна, либо со слов жены писателя (это касается интервью, где Елизавета Морицевна пересказывала восхищение и благодарности писателя всем виденным и слышанным в социалистической Москве).
Кроме мифов, созданных журналистами, чиновниками, современниками вокруг А. И. Куприна, есть ещё и легенды, которые творил он сам о своей жизни. Они – тема отдельного исследования.
Л. В. Рассказова.
________________________________________
Опубликовано: Философия отечественного образования: история и современность.
Сб статей Международной научно-практической конференции. Пенза, 2014. с.172-175.
________________________________________
Селенкина Мария Егоровна
Селенкина Мария ЕгоровнаСАШЕНЬКА КРОПАЧЕВА.
Разсказъ. (Ж-л «Дѣло», No 2, 1869г.)
Нѣсколько лѣтъ назадъ я жила не одна и не въ этой маленькой комнатѣ, заваленной книгами, тетрадями, нотами; я жила въ свѣтлой, уютной квартирѣ моей доброй бабушки. Въ ея чистыхъ, просто убранныхъ комнатахъ я провела все мое дѣтство, и каждая мелочь ихъ обстановки, точно такъ же, какъ каждая мелочь нашей жизни съ бабушкой, до этой поры живы въ моей памяти. Спокойною, свѣтлою полосой прошли мои первые годы, и, вспоминая ихъ, я чувствую себя такою же счастливою, какъ въ то время, когда весело играла въ куклы на потертомъ зеленомъ коврѣ у ногъ бабушки, напѣвавшей подъ вязанье или шитье старинныя пѣсни.
До восьми лѣтъ я только и дѣлала, что играла въ куклы, раздѣленныя мною на два семейства, изъ которыхъ одно было богато и глупо, а другое почти бѣдно, но, благодаря мнѣ, обладало всѣми хорошими качествами, какія я только знала тогда за людьми… Куклы были для меня живыми существами, и я такъ горячо любила ихъ, такъ привыкла посредствомъ ихъ изображать дѣйствительную жизнь, что безъ сожалѣнія разставалась съ ними только въ такомъ случаѣ, если бабушка и Маша — молоденькая дѣвушка, служившая у насъ,— предлагали мнѣ поиграть съ ними въ саду въ прятки или медвѣдки, или обѣщали покачать на качели, висѣвшей подъ окнами столовой. Но на другой же день моего рожденія, въ который минуло мнѣ восемь лѣтъ, бабушка, вмѣсто зеленаго ковра, усадила меня подлѣ себя за круглый столъ, и принялась открывать мнѣ таинства азбуки. Потомъ я писала, потомъ я учила что-то, похожее на грамматику и арифметику, вызубрила, наизусть катехизисъ и насталъ, наконецъ, день, въ который бабушка объявила, что я знаю ровно столько же, сколько знаетъ она сама, и наши учебныя занятія прекратились. Отдѣлавшись отъ ученья, я было съ прежней любовью посвятила все свое время кукламъ, но бабушка принялась за меня снова.
— Ну, Надя, я полагаю, ты достаточно отдыхала, пора поучиться работать; какъ ты думаешь, пора? обратилась она ко мнѣ однажды вечеромъ.
— Какъ работать? спросила я не особенно внимательно.
— Шить нужно. Ты до этой поры юбочки стачать не умѣешь, чулка не умѣешь связать, а это не совсѣмъ-то ладно, вѣдь тебѣ тринадцать годковъ минуло.
— Такъ чтожь такое?
— А то, дружокъ, что въ эти годы необходимо знать рукодѣлья. Сплошали мы съ тобой… Какъ-то на ученье очень много времени ушло у насъ… ну, да ничего! Вотъ завтра, какъ встанешь да помолишься Богу, я тебя и усажу за работу. Давно хотѣла я начать, только весны ждала, съ весной-то какъ-то охотнѣе тебѣ будетъ — дни пойдутъ длинные, успѣешь и поработать, и поиграть.
Бабушка не любила, ни измѣнять, ни откладывать исполненіе своихъ рѣшеній и на слѣдующій день я цѣлыхъ пять часовъ просидѣла за шитьемъ занавѣсокъ. Работа, моя оказалась настолько удовлетворительной, что, показывая ее Грачевой, — нашей сосѣдкѣ по квартирѣ, — бабушка съ истиннымъ восторгомъ говорила: «это ея первая работа».
— Хорошо, очень хорошо, похвалила Грачева.
— Вообще она понятливая, продолжала бабушка.
Гостья внимательно посмотрѣла на меня и спросила:
— Почему вы не отдадите ее въ гимназію!
— Эхъ вы, милая моя, чѣмъ я буду платить-то за нее! Моей пенсіи хватаетъ только на содержаніе, отвѣтила бабушка, съ такимъ видомъ качнувъ головой, какъ будто она давно думала о томъ, что меня слѣдовало бы отдать въ гимназію.
— Вы напрасно такъ разсуждаете, Марья Петровна, совершенно напрасно. Надю возьмутъ на казенный счетъ, не говоря ни слова.
Бабушка молчала.
— Людочка у меня съ плохими способностями, и не сирота, но и ее охотно приняли, а Надѣ даже рады будутъ, увѣряю васъ, настаивала Грачева.
— Богъ знаетъ… усумнилась бабушка.
— Чему тамъ учатъ? спросила я ее по уходѣ Грачевой.
— Многому, такъ что послѣ ты могла бы имѣть свой хлѣбъ, тихо, почти въ раздумьи проговорила она.
— Какой хлѣбъ?
— Вѣдь ты круглая сирота, дитя, капиталу у тебя нѣтъ ни копѣйки, и умри я, грѣшная, такъ ты, Наденька, останешься какъ есть нищей, вотъ оно что. А если бы тебя въ гимназію-то взяли, такъ тогда ни по міру не довелось бы идти, ни въ чужіе люди. Стала бы учительницей — и дѣло съ концомъ! Ужь только взяли бы…
На этомъ нашъ разговоръ кончился, и въ продолженіе лѣта бабушка, казалось, совсѣмъ забыла о немъ; но я не забыла ни одного ея слова. Пугаясь будущаго, въ которомъ, какъ предрѣкала она, мнѣ неизбѣжно предстояло сдѣлаться нищей или горничной, я все крѣпче задумывалась о возможности попасть въ гимназію, какъ о единственномъ средствѣ, съ помощью котораго мнѣ можно будетъ, послѣ смерти бабушки, увернуться отъ необходимости Христа ради просить пріюта и хлѣба. Голова моя серьезно работала. Сначала я ничего не могла ни придумать, ни сообразить, но черезъ нѣсколько времени успокоилась и рѣшилась сдѣлать первый шагъ къ осуществленію завѣтнаго желанія.
— Оставьте работу, пожалуйста, начала а, обнимая бабушку.
— Что такое? съ удивленіемъ спросила, она., отодвигая отъ себя шитье.
— Милая, дорогая моя, отдайте меня въ гимназію, похлопочите, можетъ и въ самомъ дѣлѣ меня примутъ на казенный счетъ, заговорила я въ волненіи.
— Глупости, Наденька! строго остановила меня старуха.
— Почему же глупости?
— Гдѣ ужь намъ лѣзть туда!…
— Да вы попробуйте…
— Нечего и пробовать, безъ того знаю.
— Нѣтъ, вы ничего не знаете, вамъ просто лѣнь изъ дому выдти, почти крикнула я, и залилась слезами.
— Ахъ ты глупенькая, глупенькая! Ты думаешь, что Грачеву приняли на казенный, такъ и тебя возьмутъ — какъ же, держи карманъ… У Грачевой дядя большой чиновникъ, потому и приняли ее, а ты что? И года твои не такіе, скоро невѣстой будешь, вишь, какая выросла… полно, дурочка! Благодари Бога и за то, что хоть кой-какъ грамотѣ разумѣешь, другіе и совсѣмъ ничего не знаютъ, старалась успокоить меня бабушка.
— Такъ вы ничего не сдѣлаете для меня? спросила я, близко наклонившись къ ея лицу, и помню, что когда я сдѣлала этотъ вопросъ, сердце во мнѣ стучало какъ-то особенно сильно и медленно, а въ глазахъ было темно. Я не слыхала отвѣта, не знаю, что было дальше и сколько времени прошло между этимъ разговоромъ и той минутой, когда я увидѣла, себя въ саду. Нѣсколько дней затѣмъ я не вспоминала о гимназіи; мнѣ нездоровилось; но едва оправилась я, любимыя мечты овладѣли мной съ новою силой; подъ вліяніемъ ихъ, я каждую ночь ворочалась въ своей постели до разсвѣта, пока не придумала, какъ слѣдуетъ повести дѣло. Когда планъ предпріятія, выполнить которое я намѣревалась одна и тихонько отъ бабушки, былъ обдуманъ со всѣми подробностями, до начала пріемныхъ экзаменовъ оставался мѣсяцъ. «Откладывать больше нечего, завтра же пойду къ Грачевымъ», думала и наканунѣ дня, съ котораго начались мои хлопоты.
— Людочка каждый день зоветъ меня къ себѣ, почему бы мнѣ не сходить къ ней? сказала я утромъ.
— Я всегда говорила — почему бы тебѣ не сходить, но ты и слышать не хотѣла.
— Прежде она шалила очень…
— Ступай, если хочешь, я не держу, отвѣтила бабушка.
И въ первый же свой визитъ къ Грачевой, я узнала чуть не половину того, что мнѣ нужно было узнать, а къ концу недѣли и самое главное — программы трехъ младшихъ классовъ, были въ моихъ рукахъ. Всѣ эти свѣденія я достала, ни въ одной душѣ не возбудивъ подозрѣнія. Тщеславная дѣвочка щеголяла передо мной знаніемъ порядковъ гимназіи съ такимъ увлеченіемъ, что ей и въ голову не приходило, будто она ведетъ свои разсказы по моей волѣ и для моей цѣли.
Насталъ второй Спасовъ день. Шелъ дождь, но бабушка, вѣрная съ молодости усвоенной привычкѣ посѣщать церковь въ большіе праздники, не осталась по случаю ненастья дома. Едва начался благовѣстъ, какъ она отправилась къ обѣднѣ. Мнѣ только это и нужно было. Перемѣнивъ наскоро чулки и платье, повязавъ голову чернымъ шелковымъ платочкомъ, я надѣла бурнусъ и пошла.
— Вы куда это? окликнула меня Маша.
— Бабушка велѣла сходить… задыхаясь проговорила я, выбѣгая изъ кухни.
Миновавъ нѣсколько кварталовъ, я остановилась у подъѣзда гимназіи и чуть не заплакала, случайно взглянувъ на свои ноги: галошъ на мнѣ не было и мои неуклюжіе опойковыя башмаки были покрыты густой грязью, отчего казались еще хуже, чѣмъ были на самомъ дѣлѣ. «Не пустятъ меня къ начальницѣ съ такими ногами», въ ужасѣ думала, я, принимаясь звонить. Хорошенькая дѣвушка отворила мнѣ дверь и спросивъ, кого мнѣ нужно, ушла доложить. Оставшись одна, я вытерла башмаки носовымъ платкомъ, но снять бурнусъ и войти въ залъ не посмѣла. Между тѣмъ послышались шаги. Та же дѣвушка, выглянувъ ко мнѣ, сказала: «пожалуйте». Я раздѣлась и несмѣло переступила черезъ порогъ. Шагахъ въ пяти отъ меня, опершись правой рукой о край рояля, стояла женщина лѣтъ тридцати, въ черномъ платьѣ. Я молча сдѣлала реверансъ и остановилась.
— Подойдите ко мнѣ, что вамъ нужно? ласково произнесла начальница.
— Я хочу учиться, но я бѣдна… возьмите меня на казенный счетъ, я буду стараться, Елена Павловна! проговорила я, отчеканивая каждое слово, потому что слова съ трудомъ сходили съ моего языка, меня душило что-то.
Елена Павловна не повторила, чтобъ я подошла къ ней, она сама перешла раздѣлявшее насъ разстояніе и, взявъ меня за руку, посадила на стулъ.
— Постарайтесь успокоиться, душенька, потомъ скажите, зачѣмъ пришли, сказала она. наклоняясь, надо мной и приглаживая мои мокрые волосы.
— Вы озябли? также ласково спросила, она минуту спустя.
— Да, я шла пѣшкомъ.
— Какъ ваша, фамилія?
— Липина.
— У васъ есть папаша, и мамаша?
— Никого нѣтъ.
— Съ кѣмъ же вы живете?
— Съ бабушкой.
— Зачѣмъ бабушка отпустила васъ одну въ такую погоду?
— Она, не знаетъ, что я здѣсь, я ушла тихонько… У ней нечѣмъ платить за меня, и, сколько я ни просила ее похлопотать, она не хотѣла, вотъ я придумала идти сама, хоть мнѣ и страшно было…
— Вашъ отецъ былъ чиновникъ?
— Да.
— Чему же хотите вы учиться?
— Всему! Я бѣдная — мнѣ нужно знать много, а то я нищей буду.
Елена Павловна съ удивленіемъ посмотрѣла на. меня.
— Вы учились уже чему нибудь? спросила она протяжно, точно соображая что-то.
Я разсказала.
— Вы выдержите экзаменъ второго класса, но а не могу принять васъ, не посовѣтовавшись съ другими, и вамъ придется подождать рѣшительнаго отвѣта.
Я не заплакала, но видно мое лицо измѣнилось очень сильно, потому что Елена Павловна, поспѣшила меня утѣшить самымъ положительнымъ образомъ.
— Впрочемъ, къ чему томить васъ, я беру васъ на свою отвѣтственность, только вы должны обѣщать, что будете учиться прилежно, ни шалить, ни лѣниться не станете.
Не подозрѣвая, что послѣ этихъ словъ я должна относиться къ Еленѣ Павловнѣ, какъ гимназистка, я бросилась къ ней на шею и, что было силы, сжала, ее въ своихъ рукахъ, стараясь выразить мою глубокую благодарность.
— Вы добрая дѣвочка; если вы всегда будете хорошо вести себя, я стану любить васъ, какъ родную. Теперь ступайте домой, скажите своей бабушкѣ, что ей не предстоитъ никакихъ расходовъ,— все, что понадобится вамъ на первое время, я сдѣлаю на свой счетъ, а тамъ, Богъ дастъ, окажетесь способной ученицей, и все необходимое можно будетъ брать на счетъ казны. Прощайте!
И Елена Павловна хотѣла, было уйдти, но, оглянувшись на меня, прибавила: «Завтра приходите сюда въ девять часовъ, да вотъ что: пусть бабушка напишетъ для меня — чья вы дочь, сколько вамъ лѣтъ и какого вы вѣроисповѣданія».
Выйдя на улицу, я почувствовала, что ноги отказываются служить мнѣ, и поспѣшила перейдти къ скверу, находившемуся почти подлѣ гимназіи. Добравшись до рѣшетки, я прислонилась къ ней, чтобъ собраться съ силами, но тутъ волненіе мое дошло до крайней степени и я зарыдала, хоть на душѣ у меня было отрадно и свѣтло. Къ счастью дождь, смочивъ мою голову и одежу, скоро успокоилъ меня. Съ той поры прошло не мало времени, но я не помню, чтобъ еще хоть разъ я дышала такъ же свободно, такъ же весело и самоувѣренно смотрѣла на жизнь, какъ въ тотъ ненастный осенній день.
А дома меня ужь ждали. Вернувшись отъ обѣдни, бабушка узнала отъ Маши, что меня больше часу нѣтъ дома и такъ встревожилась, что не могла приняться за чай. Отворивъ окно, она внимательно смотрѣла то въ ту, то въ другую сторону, надѣясь увидѣть меня, и чѣмъ больше терялась въ догадкахъ, тѣмъ сильнѣе раздражалась и безпокоилась.
— Куда ты ходила? окликнула она сердито, когда я поравнялась съ окномъ.
— Въ гимназію, бабушка! Меня приняли, завтра учиться начну… громко возвѣстила я ей.
— Куда ходила? затворяя за мною дверь, повторила бабушка, точно не слыхала моего отвѣта; но, по ея смущенному лицу нетрудно было догадаться, что она, просто на просто, не вѣритъ счастью, свалившемуся на меня такъ неожиданно.
— Ахъ, какая вы хитрая, какая вы смѣшная, бабушка! засмѣялась я, цѣлуя ее безчисленное множество разъ и, усѣвшись къ чайному столу, разсказала ей все — какъ грустила послѣ ея отказа, какъ выспрашивала Грачеву и. наконецъ, какъ разговаривала, съ Еленой Павловной.
— Правду говорятъ, что смѣлость города беретъ, заключила бабушка, выслушавъ меня; — весной-то я вѣдь сама крѣпко подумывала о гимназіи, тебѣ ничего не говорила, а думала, крѣпко думала, да врагъ дернулъ сходить къ Ивану Никифоровичу посовѣтоваться, онъ и разговорилъ. Сначала смѣялся надо мной, а потомъ безъ всякаго смѣху сказалъ, что и почище кто, такъ и тѣхъ даромъ не берутъ, побожился даже: мнѣ, говоритъ, что!… Ну, я и махнула, рукой, призналась бабушка.
Меньше чѣмъ черезъ годъ мое положеніе въ гимназіи сдѣлалось довольно прочнымъ. Елена Павловна была совершенно довольна мною и очень недовольна тѣмъ, что казенныхъ ученицъ не позволено учить ни французскому языку, ни рисованью, ни танцамъ…
— Знаете, Липина, что я придумала, сказала, она однажды,— хочу проситъ генеральшу — попечительницу гимназіи — и директора, чтобъ позволили учить васъ хоть только французскому языку. Если мнѣ откажутъ, такъ я, право, не знаю, что и дѣлать.
Но Еленѣ Павловнѣ не отказали. Получивъ разрѣшеніе допустить меня къ изученію французскаго языка. Елена Павловна задумалась снова и затѣмъ снова обратилась ко мнѣ:
— Скоро экзамены, вы отлично сдадите ихъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія, но видите что — въ третьемъ классѣ проходятъ грамматику уже и madam Петровой будетъ неудобно преподавать цѣлому классу одно, вамъ — другое, и я думаю, что если бы Сашенька Кропачева взялась приготовитъ васъ изъ французскаго языка прямо въ четвертый классъ въ продолженіе года, то это было бы очень хорошо. Она успѣетъ, если только захочетъ. Вы стали бы ходить къ пой послѣ обѣда.
— Она кто?
— Богатая купеческая дѣвушка; она отлично знаетъ французскій языкъ. Я сегодня же повидаюсь съ нею.
— Поздравляю васъ, Кропачева охотно приняла мое предложеніе, можете отправиться къ ней хоть сейчасъ. Книги у нея свои. Придете, назовите себя гимназисткой Липиной и скажите, что я васъ прислала. Держитесь у Кропачевыхъ такъ же скромно и просто, какъ здѣсь, говорила, мнѣ начальница на другой день, встрѣтившись со мною въ большую перемѣну въ уборной.
Въ четыре часа я отправилась къ Кропачевымъ, о которыхъ пока только и знала, что это богатое купеческое семейство, въ которомъ какая-то молодая дѣвушка обѣщала Еленѣ Павловнѣ даромъ учить меня французскому языку. Трех-этажный каменный домъ Кропачевыхъ стоялъ въ центрѣ города. Елена Павловна велѣла мнѣ пробраться въ средній этажъ, я такъ и сдѣлала. Меня встрѣтила сама Лизавета Игнатьевна, хозяйка дома. Я представилась ей, какъ мнѣ было указано добрѣйшей Еленой Павловной.
— А, вы къ Сашенькѣ, садитесь, сказала Кропачева и вышла, чтобъ позвать дочь. Черезъ минуту она вернулась въ сопровожденіи дѣвушки лѣтъ восемьнадцати, съ полненькимъ румянымъ лицомъ. съ темными волосами и глазами, но одѣтою не въ шелковое платье, какъ мать, а въ простое ситцевое. Сашенька, какъ видно, была уже предупреждена, обо мнѣ.
— Здравствуйте, очень рада, познакомиться, были ея первыя слова.
— Сегодня мы не будемъ заниматься, а употребимъ время, назначенное для уроки, на то, чтобъ присмотрѣться другъ къ другу, сказала она потомъ, проводя меня въ свою комнату, находившуюся въ углу дома, между прихожей и залой. Послѣ меблировки пріемныхъ комнатъ Кропачевыхъ, помѣщеніе Сашеньки показалось мнѣ ужь черезъ-чуръ бѣдно обставленнымъ. Тамъ изящная мебель обита краснымъ сукномъ съ золотою бахрамой, дорогія салфетки и ковры, рѣдкіе цвѣты, а въ комнатѣ моей будущей наставницы стулья и кушетка обиты сафьяномъ, столъ покрытъ клеенкой, на комодѣ только маленькій туалетъ и черепаховая гребенка; оба окна, полузакрытыя коленкоровыми занавѣсками, сплошь заставлены маленькими баночками, въ которыхъ едва виднѣются всходы риса, клещевины и еще чего-то; вдоль правой стѣны, за ширмами, односпальная кроватка; на лѣво, между дверью и окномъ на улицу, этажерка съ книгами. Когда, мы сѣли въ этой комнатѣ. Сашенька прежде всего спросила, какъ зовутъ меня.
— Надя, отвѣтила я.
— Скажите ваше полное имя, звать васъ Надей мнѣ какъ-то неловко, а Липиной не нравится, возразила она.
Я сказала и полное имя, и въ этотъ вечеръ въ первый разъ имѣла, удовольствіе слышать, какъ меня величали Надеждой Григорьевной.
— Я очень рада, заговорила Сашенька.— что Елена Павловна обратилась ко мнѣ съ просьбою о васъ. Мнѣ давно хотѣлось взяться за что нибудь подобное, да я, видите ли, такъ поставлена, что всякая полезная работа идетъ помимо моихъ рукъ. Вонъ Анюта Ершова и Сонечка Мызина въ первый же годъ по окончаніи курса нашли себѣ дѣло, и до этой поры каждый день безплатно засѣдаютъ въ гимназіи въ качествѣ классныхъ дамъ, а мнѣ не выпало никакого серьезнаго занятія, ну, я и занималась все время чтеніемъ… А вѣдь я не лѣнива, вотъ вы сами увидите. Надѣюсь, что наши занятія пойдутъ хорошо,— французскій языкъ, я основательно изучила, съ методой преподаванія знакома, принимаюсь за дѣло съ удовольствіемъ, все какъ слѣдуетъ, но, чтобъ обезпечитъ полный успѣхъ, отъ васъ я прошу только одного: смотрите на меня не какъ на наставницу, а какъ на равную себѣ, какъ на свою подругу.
— Постараюсь, пообѣщала я отъ души, согрѣтая рѣчью и взглядомъ Сашеньки.
Вошла Лизавета Игнатьевна и позвала пить чай. Я начала сбираться домой, но мать Сашеньки, взявъ меня за плечи, насильно ввела въ чайную и въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ представила своему мужу.
— Такъ это вы-то и есть та самая, что пробились въ гимназію своимъ лбомъ?— очень пріятно, я люблю умныхъ дѣтей. Только что же это, какая вы маленькая? привѣтствовалъ меня Кропачевъ.— Онъ былъ старикъ лѣтъ шестидесяти, высокій, полный, немного сутулый; его лицо, особенно когда онъ улыбался, дышало чрезвычайною добротой, несмотря на то, что отъ длинныхъ сѣдыхъ волосъ рѣзко отдѣлялся совершенно красный цвѣтъ кожи. Одежду Кропачева составляли темносиній длиннополый сюртукъ, застегнутый до горла, черный шейный платокъ и старинные очки въ массивной серебряной оправѣ. Я невольно сравнила его съ Лизаветой Игнатьевной, и странно мнѣ показалось, что эта женщина, которой нѣтъ еще и сорока лѣтъ, одѣтая такъ богато и модно, его жена.
Съ этого дня я каждую недѣлю, по вторникамъ и пятницамъ, приходила къ Кропачевымъ и часа по два и больше просиживала въ комнатѣ Сашеньки. Она не ошиблась, наши занятія шли такъ хорошо, какъ только можно было пожелать, вслѣдствіе чего въ продолженіе двухъ часовъ, которые мы проводили съ глазу на глазъ, насъ занималъ не одинъ французскій учебникъ… Сашенька, видѣла, что безъ труда успѣетъ приготовить меня къ назначенному времени и ей не страшно было замѣнять урокъ иной разъ статьей какого нибудь журнала, а иной разъ и просто разговоромъ. Она съ первой встрѣчи почувствовала влеченіе ко мнѣ. я съ первой встрѣчи взглянула на нее довѣрчиво, и между нами безъ малѣйшихъ усилій установились искреннія дружескія отношенія. Сашенька была старше меня почти четырьмя годами, однако это не помѣшало ей близко сойтись со мною. Хотъ обыкновенно и утверждаютъ, будто въ этомъ возрастѣ три-четыре года разница до такой степени значительная, что однѣхъ и тѣхъ-же понятій и стремленій никогда не встрѣтишь при ней; однако понятія и стремленія Сашеньки, какъ оказалось, удивительно гармонировали съ моими взглядами на вещи. Мое первоначальное воспитаніе создало во мнѣ независимый характеръ, твердую волю, потребность личнаго счастья и желаніе счастья окружающимъ; первоначальное воспитаніе Сашеньки не дало ей ничего подобнаго, но ей, по счастливой случайности, удалось выработать, вмѣсто искуственно привитыхъ, свои собственныя понятія, совершенно однородныя съ моими, сложившимися подъ вліяніемъ бабушки, ненасиловавшей моей натуры никакими «глубокими соображеніями» и, въ силу единства мнѣній, мы крѣпко привязались одна къ другой, откровенно мѣнялись своими думами и дружно пытались уяснить себѣ тѣ стороны жизни, который казались намъ темными или загадочными.
Въ первое время моего знакомства съ Кропачевыми, ихъ жизнь казалась мнѣ вполнѣ счастливою. Сиротѣ-дѣвочкѣ, незнавшей ни ласкъ матери, ни удобствъ жизни, представлялось, что болѣе завидной доли, чѣмъ доля Сашеньки, и быть не можетъ. Только потомъ разглядѣла, я, что подъ этими цвѣтами кроется много змѣй.
Родныхъ и знакомыхъ у Кропачевыхъ было много, но гости рѣдко являлись къ нимъ. Кромѣ Анюты Ершовой и Сонечки Мызиной — подругъ Сашеньки по гимназіи — я никого не встрѣчала у нихъ. Лизавета Игнатьевна и сама не любила выходить изъ дому: она дѣлала исключенія только въ пользу воскресныхъ обѣдень въ приходской церкви, престольныхъ праздниковъ въ дѣвичьемъ монастырѣ и нѣкоторыхъ другихъ церквяхъ и въ пользу встрѣчъ прихожихъ иконъ, да и то нельзя сказать, чтобъ охотно. Не радѣй она о спасеніи своей души и не считай хожденіе по обѣднямъ и встрѣчамъ наилучшимъ путемъ спасенія, такъ тогда, можно поручиться чѣмъ угодно, никакая сила въ мірѣ не вывела бы ее изъ насиженнаго гнѣзда. Благодаря сначала древнерусскимъ понятіямъ воспитателей, а потомъ мягкому характеру и любящему сердцу Платона Андреевича, привычка къ сидячей жизни уже давно перешла въ Лизаветѣ Игнатьевнѣ обыкновенныя границы привычекъ; она обратилась въ потребность, въ страсть, и Платону Андреевичу съ Сашенькой не мало приходилось терпѣть отъ нея, такъ какъ Лизавета Игнатьевна, въ качествѣ главнаго лица въ семьѣ, желанія домочадцевъ во всѣхъ случаяхъ подчиняла своей волѣ. Къ этому она привыкла также до страсти.
Выйдутъ, напримѣръ, Кропачевъ съ дочерью послѣ ужина въ садикъ, подышать теплымъ вечернимъ воздухомъ, не пройдетъ и пяти минутъ, какъ Лизавета Игнатьевна крикнетъ имъ въ окно:
— Платонъ Андреевичъ! Сашенька! скоро ли вы спать-то ляжете?
— Скоро, Лизынька, скоро, мой другъ! отвѣтитъ Кропачевъ за себя и за дочь.
— Да вѣдь одинадцать часовъ ужь било, полночь на дворѣ. Я, право, не понимаю, какое удовольствіе сидѣть въ такую пору въ саду, темно, лягушки скачутъ, роса пала, того и смотри, что Сашенька насморкъ схватитъ, уже съ замѣтнымъ раздраженіемъ продолжаетъ Лизавета Игнатьевна, и Кропачевъ направляется къ дому въ ту же минуту, хоть спать ему рѣшительно не хочется и разстаться съ чистымъ воздухомъ сада жаль. Сашенька молча идетъ за нимъ.
Благодаря этой нравственной апатіи, перешедшей въ физическую дѣнь, Богъ вѣсть, что вышло бы изъ Сашеньки, еслибъ она не испытала, на себѣ посторонняго, хотя кратковременнаго и совершенно случайнаго, но благотворнаго вліянія. Это благодѣяніе судьба послала ей въ образѣ тетки, жены Василья Андреевича Кропачева, бывшаго тогда профессоромъ физики въ К—скомъ университетѣ. Одно время случилось, что профессора К—скаго университета въ учебное время остались безъ занятій на неопредѣленный срокъ; вотъ Василій Андреевичъ и вздумалъ ниспосланныя свыше каникулы употребить на путешествіе до города, гдѣ родился и жилъ его старшій братъ, съ которымъ онъ не видался почти пять лѣтъ. Съ нимъ отправились жена и дѣти. Въ семьѣ Платона Андреевича гостей приняли радушно, и въ продолженіе трехъ мѣсяцевъ пребыванія младшаго Кропачева у брата, между родственниками продолжалось полное согласіе, главной причиной чего были не столько расположеніе Платона Андреевича и хлѣбосольство Лизаветы Игнатьевны, сколько тактъ, съ какимъ держали себя гости.
Отъ нечего дѣлать, или въ силу потребности во всякое время и на всякомъ мѣстѣ дѣлать дѣло, жена Василья Андреевича свой трех-мѣсячный досугъ посвятила занятіямъ гь племянницей. Скоро присмотрѣвшись къ жизни своихъ гостепріимныхъ хозяевъ, она нашла необходимымъ помочь воспитанію племянницы, насколько станетъ силъ. Сашенька въ то время была еще ребенокъ; къ ней каждый день ходилъ какой-то священникъ преподавать законъ Божій и грамматику; но Лидіи Герасимовнѣ казалось болѣе чѣмъ недостаточнымъ образованіе, которымъ руководилъ этотъ учитель, и она поставила себѣ непремѣнной задачей пробудить любознательность въ племянницѣ и начать въ ея головѣ самостоятельную работу мысли. Съ этою цѣлью добрая женщина цѣлые часы разговаривала съ дѣвочкой, объясняя то какое нибудь явленіе природы, то необходимость знанія какой нибудь науки; разсказывала разные эпизоды изъ древней и новой исторіи, приводила, событія изъ современной жизни, которыя возбуждали въ молодомъ, пробуждающемся умѣ стремленіе къ пріобрѣтенію самыхъ разнородныхъ знаній, и, такимъ образомъ, вызвала къ жизни ея умственныя силы, которыя начинали уже глохнуть и, навѣрно, скоро заглохли бы совсѣмъ, еслибъ она не встряхнула и не направила ихъ. Кончила Лидія Герасимовна тѣмъ, что племянницу при ней же отдали въ гимназію. Щедро одаренная способностями, Сашенька быстро пошла по указанной дорогѣ, и изъ переписки съ нею тетка съ удовольствіемъ видѣла, что не даромъ потратила на нее время. Одно только не нравилось ей въ Сашенькѣ, это чисто-отцовскій складъ характера, главной чертой котораго было полное отсутствіе рѣзкаго, побѣждающаго протеста, но посредствомъ писемъ ей трудно было ратовать противъ такого серьезнаго недостатка, и она молчала о немъ. Впрочемъ, Сашенька и безъ стороннихъ указаній хорошо сознавала этотъ недостатокъ; она только побѣдить его не могла. Какъ ни трудно ей было подъ гнетомъ безтолковыхъ материнскихъ заботъ, но она подчинялась имъ. И куда только не проникалъ произволъ Лизаветы Игнатьевны! Сашенька любила читать и, отказываясь отъ дорогихъ обновъ, выпросила у отца денегъ на годовой абонементъ, въ библіотекѣ. Лизавета Игнатьевна не возстала противъ этого, но, заботясь о зрѣніи дочери, строго наблюдала, чтобъ дочь не читала по долгу и чтобъ совсѣмъ не читала по вечерамъ, и Сашенькѣ, неимѣвшей храбрости открыто пойти противъ матери, часто случалось брать тихонько свѣчи изъ кладовой и насквозь просиживать ночи за книгою, взятою на срокъ. Она любила природу и иногда высказывала желаніе посмотрѣть на нее вблизи, не изъ окна; хотѣлось ей также изрѣдка навѣстить подругъ, но мать вѣчно находила уважительную причину оставить ее дома, и причина была всегда одна — нежеланіе Лизаветы Игнатьевны подняться съ мѣста. Такъ было и во всемъ остальномъ. Все это мелочи, пустыя неудобства жизни, которыя не въ состояніи ни на минуту смутить самостоятельнаго человѣка; но дѣло въ томъ, что Сашенька неспособна была дѣйствовать самостоятельно. Позволеніе заниматься со мною, данное по убѣдительной просьбѣ начальницы гимназіи, било для нея неожиданной милостью и, можетъ быть, только потому, что я подвернулась ей, какъ дѣло, Сашенька привязалась ко мнѣ такъ сильно…
Разъ, придя на урокъ, я застала Сашеньку грустною и съ заплаканными глазами. На мой вопросъ, что съ нею, она отвѣчала:
— А и не знаю, право… голова отказывается служить… Весь день сегодня чувствую себя не хорошо. Я ночь-то не спала, нужно было книгу дочитать, да, кромѣ того, на базарные дни лѣтомъ мнѣ не спится — люблю смотрѣть, какъ крестьяне на базаръ сбираются. Вы вотъ не поймете, должно быть, до какой степени люблю я слѣдить за крестьянскими телѣгами: такъ бы, кажется, и проводила возъ вплоть до базара, чтобъ продавать или покупать вмѣстѣ съ его хозяевами: страшно мнѣ хочется окунуться съ головой въ простую рабочую жизнь.
— Но плакили-то вы о чемъ? Голова, что-ли, болитъ отъ безсонницы?
— Нѣтъ, милая Надежда Григорьевна, голова у меня болитъ не отъ безсонницы. Досадно ужь очень, что всю жизнь, изо дня въ день, приходится сидѣть взаперти, точь въ точь собаченка привязанная къ кровати старой дѣвственницы-ханжи, ради сбереженія собачьей нравственности… Сегодня Ершовы звали меня на мельницу, чай пить: мнѣ очень хотѣлось поѣхать съ ними, но мамаша, какъ водится, не пустила, да еще въ наказаніе за то, что я не съ разу отказалась отъ своего желанія, и къ молебну не взяла, а мнѣ необходимо провѣтриться, потому что вотъ ужь двѣ недѣли скоро, какъ я не выходила, никуда, кромѣ нашего сада. И въ садъ-то не пускаютъ, то ноги промочишь, то загорѣть можно, то спать пора, а не послушаешься — содомъ…
— Неужели нельзя убѣдить Лизавету Игнатьевну, что ей пора дать вамъ нѣкоторую свободу?
— Какъ вы убѣдите се? Она женщина простая и ей не втолкуешь, что ея заботы обо мнѣ глупы. Ей нравится собственная жизнь, и она, чтобъ сдѣлать меня счастливою, держитъ меня такъ же, какъ держали ее въ молодые годы. И какъ тутъ станешь убѣждать, когда всякое противорѣчіе выводить ее изъ себя.
— Въ такомъ случаѣ, не пускаясь въ разсужденія, поступайте такъ, какъ нравится — и только; посердится, покричитъ, и отступится,
— Но вѣдь она любитъ меня больше всего на свѣтѣ, за что же я буду обижать ее?
— Ужь лучше совсѣмъ не любила бы, если не умѣетъ любить по человѣчески. Отъ ея любви съ вами произошла не хорошая перемѣна. Когда я только-что познакомилась съ вами, я удивлялась ровности вашего характера, но за послѣднее время вы стали очень раздражительны, сегодня вотъ плачете даже, я дальше ужь и не извѣстно до чего дойдетъ…
— Почему вы знаете, что моя перемѣна, не къ добру? Вѣдь говорятъ же, что человѣкъ только тогда и начинаетъ отстаивать себя, когда ему сдѣлается положительно невозможно дышать…
— И говорятъ это не въ похвалу человѣку. У васъ скоро ли дойдетъ до того, что невозможно будетъ дышать?
— Не знаю. Но что нибудь должно же взять перевѣсъ, такъ жить нельзя; или возстану или совсѣмъ пропаду…
— Попытайтесь возстать лучше, Лизавета Игнатьевна отжила свое, теперь ваша очередь жить.
— Но гдѣ же мнѣ взять столько твердости, чтобъ спокойно смотрѣть, какъ она будетъ страдать черезъ меня; поймите, что мнѣ жаль ее.
Больше нечего было говорить. Не въ первый уже разъ наши разговоры объ этомъ предметѣ кончались такъ неудачно. Слыхала я, какъ Ершова пыталась поднять въ Сашенькѣ желаніе помѣриться съ матерью силами, но и ея доводы не имѣли успѣха, и такъ надоѣло мнѣ наше переливанье изъ пустого въ порожнее, что я твердо рѣшилась обходить молчаніемъ положеніе Сашеньки на будущее время, хоть мнѣ и больно было видѣть, какъ давитъ оно ее.
Послѣ экзамена изъ французскаго языка, который сошелъ отлично, я рѣже стала бывать у Кропачевыхъ, а пот.омъ и совсѣмъ перестала ходить къ нимъ. Не по собственному желанію оставила я ихъ домъ; на это была водя Дмзаветы Игнатьевны.
«Милая Надинька! Не ходите къ Кропачевымъ до тѣхъ поръ, пока я не увижусь съ вами или не напишу снова; тамъ творятся очень крупныя мерзости. Лизавета Игнатьевна задумала отдать дочь за молодого Глушкова, но дочь, противъ всякаго ожиданія, рѣшительно отказалась выполнить въ этотъ разъ ея волю. Женихъ изъ богатаго купеческаго семейства, пользующагося уваженіемъ въ городѣ, и отказъ Сашеньки довелъ Лизавету Игнатьевну до бѣшенства. Все это я знаю изъ записки Сашеньки, принесенной мнѣ Платономъ Андреевичемъ, гдѣ, между прочимъ, говорится, что Лизавета Игнатьевна поклялась выгнать изъ своего дома меня, Мызину и васъ… Ваша А. Ершова.»
Маленькие свидетели запомнили только цвет иномарки, поэтому розыск затянулся за неимением улик. Людмила переживала, как не старался бы успокоить муж. Из-за нервной обстановки неоднократно её увозила «скорая» с угрозой выкидыша. Теперь Сергею больше внимания приходилось уделять беременной жене.
Алина не была нахлебницей бабе Клаве. Помогала ей по дому и огороду. Пожилая женщина интересовалась её состоянием каждый день. Прошло больше месяца, но память к ней не возвращалась. Баба Клава видела, как было трудно девочке жить с этой душевной пустотой.
— Не переживай, — успокаивала она, — время лечит раны.
Вечером, когда они дружно готовили ужин, у дома притормозила легковая машина. Баба Клава увидела в окно мужской силуэт, и с радостным возгласом «Ромка приехал!» поторопилась навстречу.
Внук не баловал своими визитами. В последний раз он навестил свою бабушку примерно год назад. Сейчас он искал здесь убежища, но об этом он ей не скажет. Все в деревне знали о нём как об успешном бизнесмене. На самом деле Рома был поставщиком «живого» товара – красивых девушек для притона. Сама жизнь вовлекла его в такой бизнес. Но Рома считал, что во всём виновата любовь. С Мирославой они были знакомы два года. Вначале просто дружили. Затем дружба переросла в большое чувство, но оно оказалось кратковременным. Когда Рома ушёл в армию, его невеста после работы в модельном агентстве каким-то образом оказалась в ночном клубе. Потом он нашёл её, чтобы посмотреть в глаза, а она по старой «дружбе» предложила заняться «извозом рабочих кадров» — не хватало… Не сказать, чтобы Рома был доволен такому ремеслу, но зато он мог общаться с ней, иногда видеть её. Забыть и перечеркнуть прошлое, частью которого являлась Мирослава, для Ромы было мучительно больно. Но, с другой стороны, так он смог заработать на машину, квартиру и ни в чём себе не отказывать. Нет, насильно он никого не увозил. Предлагал девушкам лёгкого поведения подзаработать, и те соглашались. Проколов не было. Ошибся только с этой школьницей. Та убежала, а он теперь вынужден скрываться…
— У тебя гостья? — произнёс молодой человек, переступая порог.
С опаской для себя узнав в ней недавнюю беглянку, Рома нервно дёрнулся. Это из-за неё они вынуждены были скрыться из города. Фотографии их сбежавшей попутчицы были расклеены почти на каждом столбе города, а правоохранительные органы всерьёз занялись её поиском, вороша все преступные группировки. Поэтому Рома и решил погостить месяц-другой у бабушки, пока всё не уляжется.
Баба Клава рассказала внуку о том, каким образом девушка попала к ней. Поначалу Рома боялся разоблачения, и не верил в историю с потерянной памятью. Однако очень скоро понял, что это правда.
— Как зовут тебя? — поинтересовался как-то у неё Рома.
— В деревне зовут кто как. Своё настоящее имя я не помню, — был ответ.
Рома вспомнил её фото, наклеенное на щите с надписью «Разыскивает милиция». Ниже фотографии была фамилия и имя «Алина».
— Тогда давай вместе придумаем! — предложил Рома. — Может тебе подойдёт «Алина»?
Он посмотрел на её реакцию. Девушка задумчиво повела головой, призадумалась, сделала безразличный вид.
Шли дни, недели. Находясь под одной крышей с Алиной и ощущая на себе её ежедневные заботы, гордый и своенравный до недавних пор Рома превратился в кроткого безотказного юношу.
Порой, судьба слишком жестоко наказывает…. Роман осознал это, когда понял, что влюблён в свою жертву. Раньше думал, что утраченное чувство никогда больше не вернётся. Новая любовь зажглась в сердце сильнее, чем когда-то. Лишь недавний случай останавливал Рому от душевных порывов, тем самым, заставляя страдать сердце: после того, как к Алине вернётся память, она его возненавидит. Глубокое чувство вызывало у Ромы угрызения совести. Он один знал, как помочь ей, но не хотел отпускать. Представить себе не мог, как будет жить без неё…
Девушка подозревала, что внук бабы Клавы влюблён в неё. Но это только усугубляло её положение, поскольку жила у чужих людей, пользовалась доверием. Но от Ромкиных ухаживаний трепетало сердце. Стало привычным видеть охапку полевых цветов в его руках, предназначенных «Самой красивой девушке!». Любая работа спорилась, когда он был рядом. Алина однажды пошутила:
— Ромка, почему ты не женат? За тебя бы любая девушка пошла, ведь ты замечательный человек!
— Мне не нужна любая, — ответил Рома. — Вот ты пошла бы за меня замуж?
Своим вопросом он только смутил девушку. Она растерялась.
— Но ведь ты же обо мне ничего не знаешь, — сказала Алина.
— Не важно, — продолжал Рома. — Ведь главное — любовь…
Алина не дослушала его и перевела тему разговора.
В тот день Рома пригласил Алину поехать в город за покупками. Пока он выбирал модную одежду для неё, Алина выглянула в открытое окно магазина со второго этажа. Маленькая девочка с пышными бантами что-то писала мелом на асфальте. До неё донеслось:
— Что пишешь, дочка?
Чужая фраза стремительно пронеслась в голове, заставила вздрогнуть, будто была адресована ей. В висках появилась резкая боль, сжало сердце, перехватило дыхание. На помощь подоспел Рома. Увидев бледную Алину, готовую упасть в обморок, вынес на руках к автомобилю.
— Ты в порядке? — взволнованно спросил Рома, когда она пришла в себя.
Алина промолчала, только пристально посмотрела ему в глаза. Этот взгляд показался Роману холодным. В её глазах он прочитал отчуждение.
— Что с тобой? — Рома нежно провёл рукой по волосам.
Девушка не выдержала, склонив голову на плечо, тихо заплакала.
(Окончание следует)