Рассказ про предков на белорусском языке

Метрические книги евангелическо-лютеранских и римско-католических церквей города Москвы до 1917 года. Главархив Москвы

Так, друзья, в сегодняшнем новогоднем посте будет весьма интересная тема — обсудим советский новогодний стол, которые многие по какой-то непонятной мне причине считают чуть ли не идеальным и продолжают по нему ностальгировать. Лично я уже много лет не праздную Новый год за так сказать «классическим» совковым новогодним столом — заменив его на что-то более лёгкое, вроде суши и парочки средиземноморских салатов — чего и вам желаю.

Кроме качества самой еды, совковый новогодний стол был к тому же попросту убогим и бедным — это сейчас хоть за два часа до Нового года вы можете пойти в магазин и купить всё что нужно — а в СССР к Новому году начинали готовиться чуть ли не с лета, накапливая на антресолях банки с зелёным горошком «Глобус» и бережно храня в холодильнике зелёную баночку с красной икрой.

Итак, в сегодняшнем новогоднем посте — рассказ про убогий советский новогодний стол. Обязательно заходите под кат, пишите в комментариях ваше мнение, ну и в друзья добавляться не забывайте. И да, на ютуб-канал конечно же тоже подписывайтесь, – пишет беларусский блогер Максим Мирович на своей странице в Facebook.

Видео дня

Как выглядел сам стол.

Для начала давайте посмотрим, как выглядел сам советский новогодний стол — не в смысле набора продуктов, а в смысле предмета мебели. В абсолютном большинстве случаев совковым новогодним столом являлся так называемый стол-книга, который выглядел вот так:

Чаще всего стол-книга хранился на балконе или за шкафом, откуда с немалым трудом вытаскивался к Новому году и некоторым другим предстоящим застольям. Впрочем, застолья более мелкого масштаба чаще проводились на кухне, а стол-книгу обычно вытаскивали на Новый год — это было частью советского новогоднего ритуала.

Собственно, наличие такой вещи, как стол-книга в большинстве советских семей уже само по себе говорит о достаточно низком уровне жизни в СССР — если в США средняя семья имела дом на пару этажей и много комнат, где обязательно были и отдельная столовая, и отдельная гостиная — то советский «средний класс» обычно ютился семьёй из пяти человек в крохотной двухкомнатной говняной бесплатной хрущёвке.

«Большую» комнату в этой хрущёвке гордо именовали «залом» — там обычно стоял сервант, телевизор и диван, на котором спали родители, а в праздники откуда-то из-за шкафа или с балкона с грохотом вытаскивался стол-книга и раскладывался на полкомнаты. Места оставалось ровно для прохода к телевизору, по которому рассказывали о том, что мы живём в лучшей в мире стране.

Советский стол и пропаганда.

Что самое интересное — даже всякие советские пропагандистские издания, вроде «Книги о вкусной и здоровой пище», не сильно приукрашивали убожество советского новогоднего стола, Просто изображали это убожество с достаточно яркими красками — отчего оно не выглядело так серо. По интернету сейчас гуляет вот такая известная картинка, на которой изображён типичный советский новогодний стол — таким, каким он был на самом деле.

Выглядит вроде всё красиво — вот она сила искусства. А теперь давайте проанализируем, что находится на этом столе.

1. Мелкие марокканские апельсины, купленные по блату либо в длиннющей очереди. За такими апельсинами либо мандаринами нужно было ещё побегать — часто их выбрасывали к новому году, и за ними моментально выстраивались огромные очереди. Никогда не задумывались, почему многие говорят «Ах, у меня Новый год ассоциируется с запахом мандаринов, это запах праздника»? — да просто потому, что во все остальные дни мандаринов было не достать, это был новогодний эксклюзив. Во все остальные дни в доме в лучшем случае пахло варёными сосисками.

2. Заветренная грудинка. Нормальных мясопродуктов в СССР попросту не было — к примеру о том, что такое ветчина из мясного филе, я узнал только году в 1993-м — когда она появилась на прилавках. До этого белорусские мясокомбинаты работали в таком же режиме, но всю продукцию выгребала Москва — на наших полках не было ровным счётом ничего. Что-то мясное можно было урвать на рынке — чаще всего это была вот такая свиная грудинка, как на фото. По сути — еда бедных, которая с гордым видом лежит на совковом праздничном столе.

3. Салат «оливье», куда уж без него. Популярность именно оливье в СССР объясняется достаточно просто — он готовился из подземных овощей длительного хранения, вроде картошки, морковки и свеклы, плюс туда добавлялась варёная колбаса, венгерский зелёный горошек «Глобус» и майонез — продукты, которые как раз «выбрасывали» перед Новым годом. Салат на самом деле тяжёлый, неполезный и не сильно вкусный — просто приготовить нормальный салат, вроде шопского или греческого в СССР не было никакой возможности — на прилавках не было продуктов. С так называемой «селёдкой под шубой» — ровно та же история.

4. Красная икра, привезённая скорее всего в июне со словами «не трогай, это на Новый год». Фанаты совка тут время от времени бравируют советским продуктовым изобилием — так вот икра, которая сейчас есть в любом количестве в любом магазине, в совке была дефицитом и покупалась на Новый год осенью либо вообще летом, после чего сберегалась так, как Кащей сберегал яйцо со своей смертью.

5. Дешёвый советский алкоголь — водка «Русская» и невероятная бурда под названием «Советское шампанское». Совкам неведомо, что во всём цивилизованном мире словом «шампанское» может называться только вино, произведённое во французском регионе Шампань, все остальные похожие вина могут называться только лишь словом «игристое». Вместо этого совкам делали какую-то газированную бурду, называли её «советским шампанским» и рисовали какое-то невероятное количество медалей на бутылке — что должно было показать какую-то «премиальность» напитка. В общем, «советское шампанское» было таким же фейком, как и всё остальное в СССР. Удивительно то, что многие до сих пор продолжают покупать на Новый год эту муру, хотя в продаже полно недорогих и вкусных игристых вин, вроде испанской Кавы.

В общем, как видите, даже на пропагандистских картинках советский стол выглядел хоть и визуально красиво, но являлся, по сути, убожеством.

Советский стол, реальное фото.

А теперь давайте посмотрим на реальное фото советского стола, сделанное в позднем СССР, в 1990 году — его на днях опубликовал Александр Удальцов у себя в твиттере, и мы можем наглядно увидеть, что было на столах советских людей. Как пишет сам Александр — «всё на столе приобретено по блату или куплено в поездках в столицы. Ничего, кроме хлеба из соседнего магазина».

Итак, что мы видим на фото?

На столе можно увидеть то самое «советское шампанское», что и на рисунке выше — правда, медали с этикетки почему-то убрали. Чуть ближе к краю стола можно увидеть бутылку грузинского коньяка «Греми» — в совке считался хорошим коньяк в «пять звёздочек», хотя в развитых странах нормальные коньяки не имеют никаких «звёздочек», а их выдержка составляет минимум 10-20 лет.

Чуть правее мы видим бутылку венгерского ликёра «Рубин» крепостью в 25%, на этикетке которого рисовали три ягоды и рассказывали про «вековые традиции по выращиванию вишни на равнине между Дунаем и Тисой». Это в СССР считалось чуть ли не элитным напитком и точно было добыто «по блату». Правее можно увидеть бутылку ещё одного игристого вина — судя по этикетке, тоже производства Соцлагеря, вероятнее всего венгерского. Важный момент — всё это «богатство» скорее всего собиралось целый год в баре мебельной стенки, после чего гордо было выставлено на новогодний стол.

Ещё на столе можно увидеть коробку конфет Gracia от немецкой фирмы Mauxion — подобный набор конфет, который сейчас можно купить в любом дрянном ларьке, тогда ценился на вес золота. А ещё обратите внимание на гордо стоящую на столе банку растворимого кофе Nescafe — по современным представлениям в общем-то странно ставить её на стол, но в совке, где не было вообще никакого кофе — это был показатель достатка и зажиточности.

Собственно, больше на столе ничего нет. Есть ещё несколько апельсинов, парочку каких-то сухих пирожных и нарезанный хлеб из того самого соседнего магазина, о котором рассказывает Александр. Видимо, больше в магазине ничего не было…

Послесловие.

Ну что, друзья, как видите — советский стол представлял собой невероятное убожество как на красивых рисунках, так и в реальной жизни. Под конец совка люди невероятно ценили самые обычные по современным понятиям продукты — вроде конфет, коньяка и ликёра, покупали их заранее и берегли на Новый год — потому, что в магазинах не было вообще ничего. Как после всего этого можно ностальгировать по СССР — не представляю.

А вы помните свои новогодние столы в СССР? Что на них было? Что вообще об этом всём думаете?

Напишите в комментариях, интересно.

В деревню, в глушь

Художник, литератор, издатель, он большую часть года живет в деревне Каптаруны, основав здесь в 2014 году арт-вёску. Переводчики, философы, кинематографисты, театральные деятели и, конечно, художники всех направлений подтянулись: с завидным постоянством в Каптарунах проходят пленэры, резиденции, международные фестивали. А выставки показывают в ближайшем местечке Лынтупы и в Минске: например, совсем недавно в НЦСИ «Genius loci. Genius lost/Гений места. Гений потерянности» (куратор Дина Данилович).

В последние годы пандемия, конечно, нарушает планы, но сами Каптаруны никуда не исчезли и всегда прекрасны: лес, небольшие озера, тишина вокруг.

Интересно, что в Каптарунах Клинов вернулся к своему базовому образованию, архитектурному. Полностью реконструировал и оборудовал два жилых дома, театр и корчму, беседки — арт-вёска спускается с небольшого пригорка к водоему. Стиль, понятно, эклектичный, но в целом сохранен дух усадьбы и интеллигентной среды на пограничной белорусско-литовской территории. В свое время тут жили многие деятели культуры, но история распорядилась так, что все они уехали в Вильнюс.

Архитектурный ансамбль Каптарун поддержали скульпторы Игорь Зосимович и Андрей Воробьев, чьи ландшафтные объекты дают надежду, что в будущем здесь будет небольшой парк скульптур. Пример Клинова оценили люди креативных профессий: несколько пустых домов уже купили, занимаются реконструкцией, и заброшенная деревня понемногу начинает напоминать арт-кластер. Все еще в развитии, но для Поставского района Витебской области, в 200 км от Минска, при большой безработице это реальная перспектива для региона.

Сама идея поселения для художников популярна и продуктивна, причем довольно давно. Только во Франции свой след в искусстве оставили местечко Барбизон, где работали, в частности, Руссо, Курбе и Коро; легендарный парижский пригород Монмартр и «Улей» — все, что мы знаем об импрессионизме и Французской школе так или иначе связано с ними.

Состоятельный лондонский Челси тоже когда-то был кварталом мастерских практически нищих художников — теперь это классика английского искусства, а в начале прошлого века была авангардом. «Мост» в Германии — здесь провозгласили обнаженную натуру как творческий манифест; колония религиозных немецких художников-назарейцев в Риме и, наконец, рыбацкая деревня Сканген в Дании — всюду молодые авторы, голодные в прямом смысле слова, создавали будущую славу своих стран. Ну и образец жанра — подмосковное Абрамцево, выкупленное супругами-меценатами Мамонтовыми. Серов, Репин, Поленов, братья Васнецовы, Коровин, Врубель — какие еще имена в мировом искусстве нужно назвать, чтобы идея арт-поселений засияла в любом контексте и в любой стране?

Да, времена теперь другие, но я позволяю себе этот небольшой исторический экскурс, чтобы понять, в чем значение арт-вёски Каптаруны для сегодняшней Беларуси. Сам Артур Клинов считает, что работа художников вне столицы могла бы возвратить активность другим регионам, причем отдаленным в том числе. На языке экспертов процесс называется децентрализацией культуры и развитием территорий. Рабочие места плюс интерес туристов, инфраструктура для отдыха и творчества — все это существует на гранях культурного и социального развития.

В Венецию с соломой

Вернемся все же из деревни в самый центр международной художественной жизни — в 2011 год, когда на 54-й арт-биеннале в Венеции Клинов показал соломенную «Тайную вечерю». Еще в конце 90-х художник увлекся этим материалом — тогда многие мастера искали исторические корни белорусского искусства, в том числе традиционные формы, календарную символику, народные орнаменты.

В постсоветские годы обращение к национальным истокам означало смену контекста и вдохновляло на работу с новыми концепциями.

Клинов в сотрудничестве с Андреем Воробьевым сделал несколько проектов — «Сладкая соломенная жизнь», «Соломенная Империя», «Тайная жизнь соломы». Отдельные арки и порталы были показаны и имели успех у публики Бонна, Марселя и Страсбурга. Уже позже золотую белорусскую солому — и правда, очень красиво! — он использует как художник-постановщик первого отечественного триллера «Масакра», снятого режиссером Андреем Кудиненко («Беларусьфильм», 2010).

Интересно, что живой классик российского ленд-арта Николай Полисский, который с 2006 года делает фестиваль «Архстояние», тоже считает, что арки и порталы (часто из сена и лозы) должны стоять всюду, где возможно — от Сингапура до Красной площади в Москве.

Но вернемся в Венецию. Проект белорусского павильона назывался «Кодекс», а куратором его был искусствовед и ректор Академии искусств Михаил Борозна. Юрий Алисевич, Артур Клинов, Константин Костюченко, Виктор Петров и Денис Скворцов тогда создали инсталляцию из живописных и графических работ, объектов, перформанса и видео-арта. В рамках общей концепции биеннале ILLUMInations белорусское искусство представило свои современные тенденции, свой визуальный язык, который отличает нашу страну и обращен в будущее. Подсвечивание, выявление, предъявление — одна из трактовок концепции ILLUMInations, и мировая классика «Тайной вечери», выполненная Клиновым в белорусской соломе, зазвучала в «Кодексе» как нельзя лучше. Хотя и спорно, конечно, но дискуссии, как известно, только добавляют актуальность современному искусству.

К слову о дискуссии: когда весь проект после возвращения в Минск демонстрировали в Музее изобразительного искусства, несколько человек пришли на открытие в венецианских масках. В знак того, что происходящее им непонятно и восторг они высказывать не собираются — красивый был жест, вот бы нам всем научиться так высказывать недовольство!

«Город Солнца» уже был или еще будет?

Неожиданно благодаря Артуру Клинову мы увидели в новом свете другое привычное явление — это наш Минск, его послевоенная сталинская архитектура.

Ни в одной из республиканских столиц СССР не было столь масштабной, ансамблевой, целостной застройки такого типа, хотя отдельные фрагменты были и тоже сохранились.

До сих пор именно ансамбль из советского прошлого впечатляет новые поколения минчан и туристов. А художник увидел в нем идею Города Солнца, памятник Коммунистической Утопии. Сформулировал, доказал, и, даже если не вдаваться в тонкости «Города Солнца» Томмазо Кампанеллы (XVI век), аналогия очевидна. Хотя именно мифология и идеология, культурология и топография привлекли Клинова, а личные воспоминания создали контекст для городской истории. И в конце концов, из нее получилась целая эпопея. Сначала фотоальбом «Город Солнца», а потом почти уже роман с полным названием «Минск: путеводитель по Городу Солнца».

Книга была переведена на восемь языков! Параллельно, с музыкальным сопровождением группы «Белорусский климат», была записана радиопостановка «Малая подорожная книжка по Городу Солнца». И наконец, программа, предложенная Минску как инвестиционный проект и бренд с огромным культурным и туристическим потенциалом.

Артур Клинов разработал его как структуру из трех блоков, где «Город Солнца» был рассчитан на западных туристов, «Близкая Европа» — на восточное, российское направление, а «Земля предков» — на внутренний запрос белорусов.

Все это было системно и подробно разработано, взаимосвязано, с яркой доминантой «Города Солнца» и другими культурными объектами.

И пусть этот потенциал не был раскрыт, попытка художника вывести культурную стратегию в более широкую социально-экономическую сферу сделана. Прецедент создан. А несколько лет назад рабочая группа экспертов подала заявку в ЮНЕСКО для признания ансамбля минского центра историко-культурным памятником, и хоть сейчас это не наша тема, заслуга Клинова в общественном и профессиональном движении есть.

Художественная же составляющая его собственного проекта осталась в истории белорусского искусства как очень эстетичная, субъективная, интеллектуальная. Арт-исследование Минска увидело свет в 2008—2013 годах. Это теперь у нас есть разного рода архитектурные, географические, ботанические, кулинарные биографии и прочие изыски, а тогда о Минске никто так не писал. Город действительно предстал перед читателем в новом образе. Как эскиз несостоявшейся коммунистической мечты и одновременно реальная частная жизнь, как урбанистическая схема и ментальное состояние целого общества.

Библиотека? Библиотека!

Альманах современной белорусской культуры pARTisan Артур Клинов основал в 2002 году. Это печатный альманах, что выгодно отличает его от многих цифровых ресурсов. Для визуального искусства ведь особенно важно быть воплощенным на бумаге или другом физическом носителе, да и просто нужно не потерять информацию о художниках, ее не так много. Постепенно в тематические сборники альманаха пришли кино, театр, литература, музыка, философия. На сегодняшний день это 35 выпусков — более 500 оригинальных текстов искусствоведов, культурологов, социологов, театроведов и тысячи иллюстраций. А в серии «Коллекция» с 2009 года изданы 17 альбомов.

Само название pARTisan выбрано, конечно, не случайно. «Это важный белорусский бренд, белорусская мифологема. Это черта характера, которая понятна и глубоко коренится в каждом, кто живет здесь.

Это наша историческая формула, концепция выживания», — объясняет Клинов, распространяя ее и на художников. Когда недостаточно галерей, театральных площадок и т. д., авторы «пользуются теми же партизанскими стратегиями выживания и самопрезентации. Все совпало. Поэтому pARTisan быстро стал культурным брендом». 34-й выпуск альманаха был специальным — pARTisankA, а сейчас издание поставлено на паузу. Но огромный корпус текстов уже состоялся, и сетования историков на то, что незафиксированные арт-события 1990-х, 2000-х, 2010-х утеряны навсегда, уже не выглядят столь катастрофично.

Чем интересны «чемоданы» и «Партизанский бутик»

А что, собственно, хочется помнить? Например, такую реплику из прошлого, из 90-х. Начав с экспрессионизма и даже поучаствовав в выставках группы «Форма», Артур Клинов очень быстро перешел к инсталляциям, условно говоря, в духе соц-арта. В конце 90-х бытовые стандарты эпохи позднего социализма постепенно начали разрушаться, но еще не вызывали резкого отторжения.

Неожиданно и даже преждевременно художник вложил в свои объекты и иронию, и предчувствие странной будущей ностальгии — по культовым книгам, виниловым пластинкам, мебели, продуктам «из детства». В новом осмыслении масскульт советского времени предстал в формате магазина, точнее «бутика», опять же в «партизанской», палаточной инсценировке. «Тексты» 1997—1999 годов представляли собой несколько десятков чемоданов с книгами, а еще были скворечники, стилизованные под флорентийские окна, — «Дворцы для птиц» (2000).

Можно оставить специалистам термин «постмодернизм», но для зрителя эти объекты с течением времени будут еще более интересны. «Партизанский бутик» так и выставлялся — кунсткамера узнаваемых предметов, которые на глазах одного поколения уходили в историю. «Бутик» увидели многие европейские страны, а белорусам инсталляция запомнилась в экспозиции выставки «Радиус нуля. Онтология арт-нулевых» (2012). Очень необычный был опыт, исследовательский и масштабный.

…и другие эксперименты

Есть определенная связь между перформансами, которые показывал Артур Клинов в конце 80-х, и 1999 годом — премьерой фестиваля перформанса «Навiнкi» (NAVINKI). Начинали вместе с бессменным руководителем фестиваля Виктором Петровым и одним из участников Денисом Романовским. Это был первый проект только что созданной Белорусской Ассоциации современного искусства. Название для него позаимствовали у Бум-Бам-Літа, еще одного легендарного творческого объединения конца 90-х. «Навiнкi» живо реагировали на окружающую реальность и сразу были международным фестивалем.

После двух первых лет Артур Клинов отошел от проекта, но до сих пор считает его перспективным направлением и благодарен польскому перформеру Казимирчику, который имел большой опыт, авторитет и много контактов в арт-среде. С его подачи художники из разных стран тогда заинтересовались новым фестивалем, захотели поддержать Беларусь.

Те, кому повезло увидеть «Навінкі» в Музее современного искусства, во Дворце искусств, помнят и атмосферу, и всегда длинный перечень участников, и острое ощущение причастности к чему-то новому. Непредсказуемые, живые, часто нелепые действия — да, исторически жанр возник несколько десятилетий назад, но в Беларуси новизна этой практики была очевидной. Гораздо раньше, в 1988 году Артур сам показывал перформанс «Весенняя песнь сверхчеловека» на еще одной памятной выставке в Доме кино. Тот же «Белорусский климат» подробно документировал событие, так что оно не забудется, как забылось многое из искусства белорусского нонконформизма. Но «Навінкі», конечно, отдельное приключение, которое еще ждет своего рассказа.

А Артур Клинов начинает работать в кино и писать романы. И это опять сейчас не наша тема. Однако несколько позиций все же обозначим. В портфолио художника сценарий «Шляхтича Завальни» и уже состоявшаяся работа художника-постановщика в «Масакре». Романов на сегодняшний день три: «Шалом. Ваенны раман» (2011, шорт-лист премии Гедройца), «Шклатара» (2013, лауреат премии Гедройца) и «Локісаў» (2020, премия «Гліняны Вялес»).

И есть тут несколько любопытных соображений, высказанных художником в разное время и по разным поводам. Во-первых, о том, что литературное произведение может быть известным гораздо большему числу людей, по сравнению с визуальным объектом.

Напомню, что мы живем во время, когда немыслимое число изображений превратилось в информационный хаос, который многие интеллектуалы сейчас называют основной мировой проблемой.

А вот насчет литературы такого, к счастью, не скажешь. Во-вторых, творческий и одновременно рациональный подход Клинова к авторскому переводу романов. Изначально он пишет их на белорусском. Но для того, чтобы книгу перевели на другие языки, русский работает лучше — переводчиков с белорусского гораздо меньше. Размышляя примерно так, Клинов пришел к выводу, что самый надежный переводчик своих романов — он сам. Поэтому все три романа существуют в авторских версиях на двух языках.

Парадоксально: чем больше я размышляю о художнике, о времени, когда он начинал и развивался, тем яснее передо мной раскрывается образ стратега. Практика, который видит перспективу, чувствует ее и умеет осмыслить. Человека, который не только работает на арт-сцене, но думает о культурной политике своей страны системно. Реализует то, что в его силах, использует возможности, пробует разные направления и вовлекает других специалистов. Пусть инициативы иногда выглядят утопично, но каждая становится событием, и резонанс у них точно есть уже сейчас.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро