Рассказ про парк победы

Недавняя премьера — «Питер Пэн в Кенсингтонском саду» по мотивам Джеймса Мэтью Барри. Сценическое открытие ранее никем не поставленного текста может стать событием в отечественном театре для детей. Драматурги Роман Ильин (псевдоним Романа Феодори) и Ярослава Пулинович уходят от пьесы «Питер и Венди», предложив как бы предысторию сюжета. Рассказ о явлении «мальчика, который не хотел взрослеть» начинается задолго до знакомства с Венди, на страницах первого романа Барри «Белая птичка». Спектакль о том, как герой, застрявший между мирами, «ни то, ни сё», не птица и не человек, дух, соединивший материнское имя с подаренным феями именем Пэн (в некоторых переводах Пан — чертик, заклинающий духов игрой на дудочке) становится Питером Пэном.

Лауреат «Золотой маски» режиссер Роман Феодори умеет собрать вокруг себя замечательную команду мастеров. Его постоянный соавтор театральный кудесник Даниил Ахмедов создал сказочно красивое оформление и костюмы. Композитор Евгения Терехина сочинил партитуру, воплотившую магический Кенсингтонский сад в сплетении голосов эльфов, птиц и заблудившихся человеческих душ. Художник по свету Тарас Михалевский наполнил его воздух бликами летней ночи, грозовыми зарницами и световыми завесами, отделяющими мир людей от мира духов. Хореограф Татьяна Баганова, чей коллектив «Провинциальные танцы» занят в спектакле плотнее, чем артисты ТЮЗа, наделяет обитателей сада языком умопомрачительной пластики.

Жанр мистерии оправдывает поэтическое двоемирие сказки: мир людей, где герои говорят своими голосами, и потусторонний «фейный» мир, опетый безупречным хоровым многоголосием Квартета (хормейстер — Александр Жемчужников). Изобразительный строй восходит к кельтской мифологии и рождественским традициям. Феи из цветов превращаются в бабочек, птицеголовые жители Птичьего острова в траурных костюмах грозят Питеру скорой расправой, продавщица воздушных шаров парит в серебристом мареве, словно королева Маб, а золотая пыльца, возвращающая Питеру способность летать, напоминает о подарочных новогодних шарах.

Визуально роскошный спектакль прошивает тема отношений детей и родителей. В прологе женщины пишут письма ворону Соломону с просьбами о материнстве, письма становятся бумажными корабликами, плывущими по туманной реке в потусторонний мир, где оборачиваются птичками и детскими душами, которые ворон Соломон отправляет обратно в мир людей. И вот уже просительницы катят по аллеям сада колясочки с новорожденными.

Будущая мама Питера (Ольга Медведева) просит у ворона сына — особенного ребенка, которому она отдаст всю свою любовь. Бедняжка не понимает, о чем просит, и чего стоят ее обещания. Быть матерью Питера трудно, и она не выдержит испытания, досадуя на непослушного сына. Непоседа Питер не желает лежать в кроватке, и, улучив момент, когда мама выйдет из комнаты, вывалится в окно. В человеческом мире Питер представлен «душой» в виде планшетной куклы с ангельскими крыльями, которую водят четверо танцоров. Оказавшись в потустороннем мире, Питер теряет крылья и обретает человеческий облик (Сергей Молочков), не сразу избавляясь от кукольных снастей. Танцоры учат его заново двигаться и владеть собственным телом. Своенравный задира Питер освобождается от опеки и отправляется в путешествие по Кенсингтонскому саду, чтобы стать его полноправным обитателем, завоевать благосклонность фей и получить от них дар летать между мирами.

А мама, обнаружив пропажу дорогого сына, обреченно закрывает окно и снимает белье с кроватки в знак утраты. Такое решение вынуждает понимать уход Питера как гибель для мира людей. Питер уверен, что мама ждет его, но, вернувшись, обнаруживает, что заветное окно забрано решетками, а на руках у его мамы новый ребенок — нормальный человеческий младенец. Впрочем, Питер быстро утешится, когда рядом откроет окошко девочка Венди. «Так будет продолжаться все время, пока дети не разучатся быть веселыми, непонимающими и бессердечными» (Джеймс Барри. «Питер и Венди»).

В спектакле два героя — Кенсингтонский сад и Питер Пэн. Но главным содержанием становится то, как он сделан. В театральной технологии есть термин «чистая перемена», когда смена декораций и обстановки происходит на глазах у зрителей. Волшебные трансформации героев и предметов обретают убедительность благодаря театральной иллюзии, достигнутой почти без использования видео, которое тоже работает как театральное превращение: когда Питер покидает детскую через окно, вслед за ним улетают птички с оживших обоев (автор видео-контента — Яна Новикова). Плотность действенной ткани напоминает плетение персидского ковра, описывать калейдоскоп превращений так же непродуктивно, как сравнивать скорость восприятия визуального и вербального текста. Ежесекундные изменения картинки занимают все внимание зрителя, не давая ему опомниться. Постановщики нашли беспроигрышный способ удержать подростковую аудиторию в театральном зале, максимально нагрузив зрительное восприятие.

Исчерпывающих ответов, как и положено волшебной сказке, спектакль не даст

Авторы спектакля предлагают зрителю задуматься, почему Питер решает не взрослеть? На этот вопрос каждый отвечает самостоятельно в меру собственной фантазии. Мнения не совпадают, а спектакль, как и положено волшебной сказке, не дает исчерпывающих ответов.

На встречу ветеранов 16 воздушной армии в Академии ВВС имени Ю. А. Гагарина

Я видел сон сквозь паутину
Всё отдаляющихся лет,
Как провожал я вас к Берлину
И волновался, если нет…

Мои Вы соколы родные,
Страны великой сыновья,
Все те, которые живые,
Все те, которых уж нема.

Я, несмотря на расстоянье,
Услышу ваших рюмок звон,
Минувших лет воспоминанья,
И тостов добрых перезвон.

Года бегут, и мы стареем,
Но сердце память бережёт,
И дружбу мы сберечь сумеем,
Как берегли все 30 лет.

Я бы хотел всех Вас увидеть,
Не осудите, что не смог,
Всего всегда нельзя предвидеть,
Тем более, путей-дорог.

Семья родная, полковая,
И полковой наш командир,
Я счастья Вам, друзья, желаю!
И на земле пусть будет мир!

Я помню ваши самолёты,
В них — Вас: пилотов и стрелков,
Которых провожал в полёты,
И встретить был всегда готов.

С благополучным возвращеньем,
Кто через 30 лет живёт.
Теперь Вас даже на ученье
Военкомат не призовёт.

Все Вы давно сошли на землю,
Оставив небо навсегда,
Лишь вспоминаете то время,
Когда парили в облаках…

И я парил, летал за Вами,
Искать на «вынужденной» Вас,
В полк возвращался вместе в Вами,
Но, и бывало, что без Вас.

Тогда встречали молчаливо,
Вы ждали мой рассказ о том,
Что ради взятия Берлина,
Он навсегда остался в нём!

Однополчанам

Чтоб каждый новый год встречали
В кругу Вам близких, дорогих,
И чтобы рюмку поднимали
За память вечно молодых.

Я говорю о тех, кто с нами
Тогда не сели в эшелон
И до сих пор не постучали
С войны в окошко в отчий дом.

Всё это нам живым досталось,
И потому в ответе мы
За то, чтоб память сохранялась,
И возлагалися цветы.

Скорику С. С. и Бондаренко В. В.

Друзья моих военных лет,
Собой я вновь Вас потревожил,
Как Вас, таких почти что нет,
Я многих видел, много прожил.

Всё меньше нас на той земле,
Что за неё тогда стояли,
И в сорок пятом по весне
Берлин последним покоряли.

Недаром полк назвали наш
Зловещим именем — «Берлинским»,
Увековечить подвиг Ваш,
Чтоб не одним поклоном низким!

Чтоб не померкла никогда
Вами заслуженная слава,
Живите счастливо всегда,
За Вами это право!

Каплию И. Н.

Однополчанин лет далёких,
В строю Берлинского полка,
Тех лет суровых и не лёгких
Нам не забыть уж никогда.

А в мирной жизни вновь случайно
Судьба свела с тобою нас,
Года бегут необычайно
С тех пор, как вышли мы в запас.

И вот, сегодня снова дата,
Тебе прибавился годок,
Но что там годы для солдата,
Шагай по жизни новый срок!

«Горбатый»

Говорили, «Ил» — горбатый,
Скромный труженик войны,
Для фашистов — он крылатый
Танк, поднявшийся с земли.

Он был очень неудобен
Для зарвавшихся врагов.
Танку в воздухе подобен,
Давал залпы с двух сторон.

За «Эресы» он «Катюшей»
Назывался иногда,
Чёрной смертью его звали
В стане нашего врага.

Где все те, что в нём летали?
Друг на друга не глядя,
Словно вылиты из стали,
В каждом — два богатыря.

Тех, что нет, порой «приходят»,
Знаю, где лежат они,
Про живых лишь слухи ходят,
Где же Вы, друзья мои?

Где друзья-однополчане
Из Берлинского полка,
Расписавшись на рейхстаге,
Разбрелися кто-куда?!

Совсем молодым

Не славы ради, а Отчизны
Сложили головы свои,
И не познавши прелесть жизни,
Навеки из неё ушли.

Но слава Вас запечатлела
И позаботилась о том,
Чтоб Ваша братская могила
Под вечным славилась огнём!

Наш «Ил-2»

Штурмовик, штурмовик,
Он к высотам не привык,
Он утюг, утюжил цели,
В нём два витязя сидели.
Друг на друга не глядя,
Будто два богатыря.
Не во сне, а наяву
Воевали всю войну,
Но война была жестокой,
И не все пришли домой.
Были раненые только,
Были с ранней сединой.
Ваша молодость — война,
Не состарится она
В сердцах воинов былых,
Будто вечно молодых.

Привет

Если б мог я Ил горбатый
Взгромоздить на постамент
И летавшим в нём когда-то
Написать такой привет:
Оглянитесь, ветераны,
Может, ваш я самолёт?!
Приходите утром рано
И отправимся в полёт.
Ваши карты прихватите,
Что осталися в войне,
И маршруты проложите
На Варшаву и Берлин.
Полетим туда по картам,
Не вставая с застола,
За Победу в 45-ом
Выпьем крепкого вина.
А за тех, что победили,
Но остались на войне,
Чтобы их мы не забыли,
Выпьем стоя и вдвойне!
Мы их знаем молодыми
И не знаем в седине,
Спокон века и поныне
Так ведётся на земле…
Привыкают ко всему,
Посыпает память пылью,
Небыль смешивается с былью,
Покрывается всё цвилью
И уходит в старину,
Точно так и про войну…
А потом, через века,
Наши добрые потомки
Объективно, с далека
Нас изучат и тогда,
Больше нас о нас узнают.
И напишут, и прочтут,
И себе предначертают —
В сложной жизни дальше путь.
Наш для нас — он самый лучший,
Что придуман на земле,
А о том, что он могучий,
Все узнали на войне.
Всяк по своему узнал,
Кто врагом, кто другом стал…
А планета на орбите
Продолжает вечный путь,
В небе тоже очень тесно,
И ей некуда свернуть.
Там миры ещё другие,
Кружат, небо бороздя,
Может, люди есть какие,
Как и мы, на нас глядят.
Шлют как будто нам сигналы,
Чтоб знакомство завести,
Даже вроде к нам летели,
Но, взорвалися в пути.
Может быть, в каком-то веке
Два советских человека
На сигналы из вселенной
Понесутся дерзновенно.
Разыскать миры иные,
И разыщут непременно,
Чем-то схожие с землёй,
С нашим небом и водой,
И чтоб воздух, как земной.
Человеку всё доступно,
Кроме вечности седой!
А живёт-то он немного,
И недолог в нём рассвет,
Только вышел на дорогу,
А гляди, его уж нет.
Для таких пространств вселенной,
Удлинить бы ему век,
И чтоб разум дерзновенный
Не утратил человек.
Не осмелюсь, и не надо
Ему вечности седой,
Но 100 лет хотя бы надо
В среднем каждому прожить!
И чтоб ясным ум остался,
И чтоб сила в телесах,
И чтоб днём светило солнце,
Звёзды — ночью в небесах.
И чтоб в мире мир стоял
И войне не уступал.
А для этого, чтоб в мире
Мир стоял на страже Мира!
Чья бы не была земля,
Ей не надобна война!

Друзьям 567 ШАП

Шагал и трясся на машинах,
И отступал, и наступал,
Войны жестокие картины
Я по пути запоминал.
Вначале, путь до Сталинграда
От наших взорванных границ,
Затем — обратно к ним, к рейхстагу,
Где свой «капут» закончил Фриц.
Горело всё и грохотало,
И солнце жгло и таял снег,
В грязи машины буксовали
И продолжали свой набег.
И на земле, и над землёю,
Где шли воздушные бои,
Всё пропиталося войною…
Где Вы теперь, друзья мои?
Друзья мои, однополчане,
Незабываемых тех лет,
Я в мыслях часто вижусь с Вами,
С живыми, и которых нет.
С тех пор уж тридцать лет минуло,
И тридцать было мне тогда,
Но сердца память не уснула,
И не померкнет никогда!
Я помню Вас — живых в Победе!
Таких, как были — молодых,
И на торжественном обеде
При всех наградах боевых.
Но и о тех не забываю,
Кто с нами не был в этот час,
Тогда врага я проклинаю,
И не стыжусь слезы из глаз.