Рассказ про колю бокова

Если у вас не получается копить деньги, то превратите этот процесс в игру. Вот подборка новых финансовых челленджей, которые помогут накопить до нескольких сотен тысяч рублей всего за один год.

26 ноября 1956 года состоялась премьера фильма «Весна на Заречной улице»

Сегодня исполняется 65 лет со дня выхода культового для нашего города фильма «Весна на Заречной улице» режиссера Марлена Хуциева. Премьера киноленты состоялась 26 ноября 1956 года, а 17 декабря 2010 года — телепремьера цветной версии на СТБ.

Лирическая история об учительнице и ее учениках вечерней школы-металлургах покорила на только запорожцев, но и жителей всего Советского Союза. «Весна на Заречной улице» стала одним из самых популярных фильмов 1950-х годов и собрала в кинопрокате СССР 30,12 млн зрителей. Интересно, какой бы получилась эта история, если бы ее пересняли сегодня?

Снимали кино в Запорожье и Одессе. Но большая часть съёмок прошла в нашем городе. По рассказам очевидцев, с которыми общалась «Индустриалка», они проходили на «Запорожстали» и «Днепроспецстали», в 47-й и 4-й школах на Павло-Кичкасе, Дворце культуры имени Кирова (ДК ЗалК) и в других местах нашего города.

Интересно что варить сталь Николая Рыбникова, сыгравшего Сашу Савченко учил металлург комбината «Запорожсталь» Григорий Пометун. Когда они познакомились, им было по 23 года. И потом общались еще долгие годы — дружили семьями. Николай Рыбников ушел из жизни рано, в 59 лет. Григорий Пометун прожил 89 лет. И, конечно, при его жизни «Индустриалка» общалась с этим легендарным человеком.

Предлагаем часть интервью с Григорием Пометуном о съемках фильма и о дружбе с Николаем Рыбниковым, которое автор этих строк взяла в 2010 году. Некоторые факты публикуются впервые.

— Григорий Константинович, вас называют прототипом героя Рыбникова.

— Моя задача была научить Колю как ходить на рабочей площадке, как к печке подходить, показать все мои навыки в этой работе — в общем, весь технологический процесс. А еще — как с ребятами общаться и вести себя на «пятиминутках». В общем, я должен был показать кусочек маленькой металлургической жизни.

Фильм начали снимать в 1953 году. А до этого я окончил ремесленное училище в Днепродзержинске, и в конце 1948-го или в начале 1949 года приехал работать на комбинат «Запорожсталь». Тогда нас прибыло много ребят прямо из училища. До 1953 года я поработал подручным сталевара, сталеваром, и в этом году стал заслуженным сталеваром Украины.

Сотрудники съемочной группы ознакомились с комбинатом «Запорожсталь», побывали в мартеновском цехе, присматривались к рабочим. Им нужен был подходящий молодой сталевар, чтобы Коля Рыбников не стеснялся его спрашивать, чтобы они подружились. Почему выбрали именно меня? Мне трудно сказать, это без меня решали. Но говорили, что как будто между нами сходство есть. И по возрасту мы были близки.

Познакомился я не только с Колей Рыбниковым, но и с другими ребятами, снимавшимися в этом фильме. Но главное было – научить Колю. Единственное, о чем меня предупредили, что мне нельзя было показываться в кадре. Но я был рядом с Колей, когда его снимали в мартеновском цехе. Он быстро все освоил. Хотя сначала научить его было не так уж легко.

— Были забавные случаи во время съемок?

— Коля, например, не мог вспотеть у печки. Марлен Хуциев сказал взять ведро воды и вылить артисту на голову. Вылили. Но в фильм это не вошло. Или Хуциев мог сказать Рыбникову: «Ты почему так идешь? Ты иди, как Гриша!».

Был такой случай. Колю одели в новую спецовочку, а он говорит: «Григорий, ты знаешь, я должен с ребятами поменяться спецовками. А то я как будто новичок». И переоделся в старую спецовку, мы ему подобрали фуражку (тогда касок не было), очки – сделали из него настоящего сталевара.

— А вы с Николаем Рыбниковым общались в свободное от съемок время?

— Часто, в Запорожье мы жили рядом. Я — в 11-м доме по улице Сталеваров. И на этой же улице было общежитие, где жил Рыбников – гостиниц тогда не было. А на углу размещалось кафе «Маленький Париж» и мы часто с Колей туда заходили. Темы для разговоров находили всегда. Я его актерской жизнью интересовался, он меня о моей профессии расспрашивал, чтобы проникнуться металлургией.

К слову, улица Сталеваров получила свое название как раз перед съемками «Весны на Заречной улице». Тогда сдали дом, куда заселили молодых сталеваров, вероятно, поэтому ее так и назвали.

Фильм снимали долго, по кусочкам, а вышел он в 1956 году.

— Вы в кадр в массовке, случайно, не попали?

— Нет. Меня сняли, когда «Весне на Заречной улице» исполнилось 50 лет. Сделали документальную добавку к фильму, которая называется «Весна на Заречной улице». Неоконченный рассказ» (снят ТК ТВ-Центр). Коли уже не было. Там показали меня, режиссера Марлена Хуциева, наших заводчан.

— Как считаете – фильм отражает правду той жизни или приукрашает?

— Отражает, приукрашения там довольно мало. В жизни мы были не очень хорошо одетые, не очень отдыхающие, но такие и же оптимистичные, как в кино.

Тогда действительно везде ставили молодых людей – и в металлургии, и в искусстве. Молодежь совмещала учебу и работу – тогда вышло постановление Совета министров, чтобы каждый имел среднее образование. В этом фильме показали и роль металлургии для прогресса, и нашу работу и наш отдых.

Хотя тогда было мало организованного отдыха на предприятиях. Мы больше отдыхали сами по себе, например, ходили в Дубовку. Массовые мероприятия, танцы и художественная самодеятельность начались позже — дворцы культуры были далеко не у всех заводов, их начали строить потом.

— Почему вы решили стать сталеваром?

— Сначала я кузнецом хотел стать. У меня дядя был кузнецом, я ему помогал и кое-что умел. Но когда в ремесленном училище набрали три группы кузнецов и одну сталеплавильшиков, директор училища сказал, что нужно — наоборот. Нашу группу перевели на подручных сталевара, я и мои соученики дали согласие. И не жалею об этом.

Практику я проходил на заводе в Днепродзержинске. А после училища нас, кому исполнилось 18 лет, направили на «Запорожсталь». Работать здесь оказалось легче, потому что завод современный.

— Как получилось, что в 28 лет вы стали самым молодым Героем Соцтруда?

— За 10 лет работы (такой стаж у меня был к 28 годам) я прошел работу подручного сталевара, мастера, старшего мастера. На мое счастье выпало внедрение в технологический процесс природного газа, кислорода, перестройка мартена, словом, все новшества. Маленькая мартеновская печка в год выдавала всего 180 тыс. тонн стали в год, а мы сделали 220 тыс. тонн. И когда подвели итоги за пятилетку, то человеку, которому исполнилось 28 лет, выпала честь стать самым молодым Героем Социалистического труда. В мартеновском цехе я проработал 35 лет.

— А личная жизнь ваша как сложилась?

— Не сказал бы, что удачно. Жена ушла рано, в 67 лет. У меня было две дочки, обе учительницы, но младшая ушла из жизни, болела.

— Сколько раз вы смотрели «Весну на Заречной улице»?

— Несчетное количество! Видеокассету мне передала вдова Коли, Алла Ларионова. Ведь мы дружили семьями. Колю приглашали на День металлурга на «Запорожсталь» – приезжать на этот праздник была его обязанность. Он приезжал в Запорожье с 1958 года и до конца своей жизни. Рыбникова не только запорожсталевцы приглашали, но и алюминщики, и ферросплавщики. Встречи проходили во Дворце культуры металлургов, на стадионе «Металлург». И когда Коля приезжал в наш город, обязательно приходил и ко мне домой.

— А вы были у Рыбникова дома?

— Нет. Мы только встречались с ним в Москве. А однажды, не сговариваясь, встретились на отдыхе в Ялте. Я стоял в очереди за пивом, ко мне Коля подходит: «Григорий, это ты!».

Он звонил мне, когда выходили новые фильмы с его участием. Я рассказывал ему о своих успехах. Когда, в 1958 году я получил героя, Коля меня поздравил по телефону, а встретились года через два в Москве, тогда и отметили.

— Чем его угощали?

— Тем, что сами ели. Ему борщ моей жены Александры понравился. И супруга учила Рыбникова его варить – рассказывала, показывала. Коля потом хвастался, что варит дома борщ по нашему рецепту.

— Вас когда-нибудь путали с Рыбниковым?

— Путали. Например, в свое время я объездил все металлургические заводы, и Свердловске мне сказали: «Что-то вы на Рыбникова похожи». Возможно – по манере, по обращению, затылочные части у нас похожи.

В 1986 году возил группу передовиков по металлургическим предприятиям Урала и Сибири. На заводе обступили рабочие: «Привет, Николай Николаевич! В гости, с выступлением? А Звезда Героя у вас за какой фильм?» «Извиняюсь, — отвечаю, — фамилия моя Пометун, а награда — за сталь». Чем старше мы становились, тем больше было сходство.

Кстати

Недавно в музее ретро-техники «Фаэтон» открыли новый зал — крупногабаритной или тяжелой техники. Знаковым экспонатом выставки стал самосвал ЗИС-ММЗ-585Е. Такой же снимали в фильме «Весна на Заречной улице», на нем учительница Татьяна Сергеевна приехала в город. В музее — авто аналогичной марки, отреставрированное и до мелочей воссоздающее ту самую машину.

Как писала «Индустриалка», На самосвале из «Весны на Заречной улице» реально ездил запорожский шофер Алексей.

Читайте также: Милиция на Заречной улице: какие тайны хранит культовый запорожский фильм.

Фото из архива Григрия Пометуна, «Индустриалки» и открытых источников

Автор: Андрей ГРИВЦОВ
21.12.2021

Отставной полковник Тимофеев к старости почему-то полюбил рыбалку. В молодости был он человеком активным, общительным, деятельным, а, выйдя на пенсию, постепенно пристрастился к этому увлечению одиночек. Теперь ему нравилось уходить далеко по берегу озера, забираться в камыши и тихонько, не моргая, сидеть в засаде, ожидая, когда в глубине внезапно мелькнет темная спина карася или карпа. Тогда старик внезапно выпрямлялся в струну, выбрасывал в сторону рыбы острый гарпун и уже через секунду ощущал на его конце агонизирующую вибрацию сильного тела пойманной рыбы.

Да, Тимофеев любил необычную рыбалку. Он так и не смог пристраститься к удочкам с их сложными снастями, а гарпун как-то постепенно стал его единственным серьезным увлечением на старости лет. Для этой рыбалки, или даже скорее охоты на рыбу, требовались время и терпение. И того и другого у пожилого человека было теперь в избытке. А гарпунщиком Тимофеев был знатным. Вот и сейчас он уже часа полтора неподвижно смотрел в темную гладь озера, казалось, слившись в своей зеленой защитной куртке с такими же зелеными камышами. Он любил такие минуты ожидания. В это время только его глаза были здесь и наблюдали за водной гладью, а мыслями старик был где-то далеко, перебирая воспоминания о молодости, первой любви, рождении и взрослении сына Егора, службе в милиции, повышениях и взысканиях, выходе на пенсию, внезапно и одновременно наступивших старости и кончины любимой супруги. Наверное, эти воспоминания, рыбалка с гарпуном и редкие звонки давно взрослого сына, были единственным, что скрашивало его, в общем-то, довольно скучную и одинокую жизнь. Сын не то, чтобы отдалился от него, но у него была своя семья, которая давно жила отдельно от старика. К тому же недавно Егора пригласили на повышение куда-то в Москву, в главное управление, чем Тимофеев втайне гордился, хотя и ворчал от того, что теперь будет видеться с вновь назначенным следователем по особо важным делам еще реже.

Внезапно Тимофеев увидел, что на расстоянии метров двух от берега в немного мутноватой глубине мелькнула какая-то темная крупная тень. Тимофеев был опытным рыбаком и знал, что в такую минуту надо сделать несколько глубоких вдохов, закрыть и открыть глаза, и, дождавшись пока жертва откроет свой левый бок, резко выбросить руку с гарпуном. Так и случилось. Острый гарпун вошел в жирное тело легко, практически без сопротивления. Хребта не было, либо бросок был осуществлен с такой силой, что старик не ощутил его. Крови тоже было немного. За годы практики старик так наловчился, что его жертва, пронзенная насквозь, умирала практически мгновенно, а потому не теряла много крови.

Довольный Тимофеев положил мертвую рыбу в пакет, потянулся и впервые за утро закурил. Можно было немного расслабиться и отпустить наблюдение. Какое-то время рыба к этому месту приближаться не будет.

Неожиданно внутренний карман куртки завибрировал. Телефон. Старик удивился. Кто мог звонить ему, да еще и в такую рань? Номер был московский, но незнакомый.

– Анатолий Сергеевич, – раздалось в трубке.

– Да, а кто спрашивает?

– Это следователь Следственного комитета Маркин. Вы знаете, у меня в кабинете сейчас находится ваш сын Егор Анатольевич. Я произвожу его задержание и обязан уведомить одного из близких родственников. Егор Анатольевич попросил позвонить вам.

– Как задержание? Почему? А что произошло?

– Превышение полномочий с тяжкими последствиями. Подробности рассказать не могу, сами понимаете, тайна следствия.

– А что же дальше будет?

– Сейчас его отвезут в изолятор временного содержания на Петровку, а дальнейшая его судьба будет зависеть от избранной им процессуальной позиции.

– Какой позиции? Что происходит вообще?

– Извините, больше не могу говорить, – раздалось в трубке, после чего связь прервалась.

Утреннее спокойствие сняло, как рукой, и старик понял, что, несмотря на шок, к нему вернулись некогда переполнявшие его активность и жажда деятельности. Надо было спасать сына. Он хорошо знал Егора. Да, карьерист, да иногда резкий и заносчивый, но совершать преступления? Превышение полномочий, да еще и с тяжкими последствиями. Тимофеев сразу решил, что произошла какая-то ошибка. Но он этого так не оставит. Остались ведь какие-то связи, в конце концов, он был не последний человек, хоть и давно отошел от дел. Там в Москве разберутся, он уверен. Не могут вот так просто человека ни за что упечь в тюрьму.

Следующим утром он уже был в Москве и в каком-то кафе прямо возле здания ГУВД на Петровке пил дорогущий кофе и слушал рассказ молодого, уверенного в себе мужчины, представившегося адвокатом Егора:

– Шьют 286-ю, часть третью, до 10 лет, якобы задержали кого-то не того, сам толком не понимаю, обещают первую часть, если даст показания на начальника и начальника его начальника, но надо еще и подмазать, тогда будет домашний арест.

– Как подмазать, сколько нужно, кому?

– Следователю и прокурору немного, тысяч по сто.

– Тысяч по сто, чего, рублей? Я смогу, мне только дом продать.

– Дедушка, ну каких рублей. Долларов, конечно же. Это Москва, здесь ценник такой. У вас еще 24 часа есть, дальше они пойдут со стражей.

– Ах, Москва, – медленно и как бы удивленно протянул старик, – а ты вообще Егора откуда знаешь?

– Я его вообще не знаю. Я следователя знаю. Он меня и позвал в это дело.

– Ну, вот и передай своему следователю, что ни хрена он не получит. Тимофеевы всегда по совести жили, так и скажи. А теперь пошел вон. Нам с Егором такой адвокат не нужен.

– Ну, зачем вы так, дедушка, я же помочь хочу. А другие вас просто разведут, и помощи не будет.

– Пошел вон, я сказал, – прочеканил старик и поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен.

Через 8 месяцев он знал все обстоятельства дела, знал, что сын ни в чем не виноват, что никакого преступления не было, все, что написано в обвинении – ложь. За эти 8 месяцев он пережил одно избрание меры пресечения, три продления сроков содержания под стражей, и два гипертонических кризиса. Следователь и начальник следователя отказывались с ним разговаривать, несмотря на корочку пенсионера органов внутренних дел, свиданий с Егором ни ему, ни невестке не давали, и вообще какого-либо улучшения ситуации не наблюдалось. Новый адвокат, найденный друзьями сына, все время писал какие-то жалобы, говорил умные вещи, с которыми старику хотелось соглашаться, и вообще был человеком, очевидно, грамотным и порядочным, усилия которого, впрочем, почему-то уходили куда-то в песок. Немногочисленные еще оставшиеся на службе знакомые сочувственно кивали, обещали что-то узнать, помочь, но затем пропадали и переставали выходить на связь. Деньги за проданный дом тоже заканчивались.

Однако старик был терпеливым человеком, а потому не сдавался. Он знал, что надежда еще есть, и что у этой надежды даже есть имя – Коля.

Коля Иванов. Молодой следователь, у которого он был когда-то давно наставником, с которым они сидели в одном кабинете, которого он учил всем премудростям профессии, и который какими-то невиданными карьерными зигзагами далеких лет двадцать назад перебрался в судьи, дослужился до большой должности в Верховном суде, недавно вышел на пенсию, но мог, как говорили, благодаря наработанным связям решить любой вопрос с судом. Старик все эти восемь месяцев тщетно пытался отыскать Колю, но вот, наконец, удача улыбнулась ему: один из товарищей Егора, который не отвернулся от друга в тяжелый момент, через каких-то знакомых узнал, что Николай Степанович Иванов работает советником одной крупной государственной корпорации, действительно, может разрешить разнообразные деликатные судебные вопросы, и даже сумел договориться о личном приеме у высокопоставленного отставника.

В назначенное время старик сидел в высоком и пышном кабинете, и несколько исподлобья разглядывал своего сильно располневшего и постаревшего бывшего коллегу.

Иванов сделал вид, что не узнал его, все время многозначительно посматривал на явно очень дорогие часы, и вообще всячески демонстрировал, что не имеет никакой возможности помочь:

– Понимаете, Анатолий Сергеевич, никаких процессуальных возможностей вмешаться в настоящее время в ситуацию с применением меры пресечения в отношении вашего сына, у суда не имеется. И вообще я ознакомился с судебным решением. Оно в целом носит законный и обоснованный характер, с учетом обвинения в тяжком преступлении и занимаемого обвиняемым служебного положения.

– Но ведь, это обвинение – липа?

– На данной стадии производства по делу суд не вправе вмешиваться в доказательства по делу, а тем более давать им оценку. Вам следует обратиться с жалобой в Следственный комитет. Да и потом ваше дело такое мелкое и незначительное, что мне даже неудобно будет беспокоить людей высокого уровня, с которыми я, как вы понимаете, регулярно имею дело.

– Послушай, Коля, – внезапно рассвирепел старик, – ты ведь узнал меня. Узнал, не опускай глаза. Я, дядя Толя. Ты ведь со мной в одном кабинете сидел, я же за тебя, дебила, дела расследовал и обвинительные составлял. Не доживу я до приговора, Коля. Делай что-нибудь. Не мог ты совсем гнидой стать за эти годы.

– Ну, хорошо-хорошо, – зашептал Иванов, взял со стола блокнот, вырвал оттуда небольшой листок и написал на нем какую-то цифру.

– Что это? – с каким-то отчаянием спросил старик.

– Цифра, – зашептал Иванов, – под ключ, будет изменение меры, потом в райсуде им дадут понять, что дело не пройдет никогда, и они его сами прекратят. Только для тебя, между прочим. Ради нашей дружбы.

– Хорошая у тебя дружба, Коля. Я очень ценю. Но нет у меня столько. А нельзя вот как-то без дружбы, по закону?

– Так я тебе и предлагаю по закону, но с дружбой. По закону и без дружбы получит он у тебя лет 7, и уедет в далекую Мордовию.

– А ты-то, откуда знаешь про Мордовию? Ты был там что ли?

– Откуда мне быть там. Люди рассказывают. Хреново там, в Мордовии, говорят. Соглашайся. Это же по дружбе и только ради тебя.

– Ты, я смотрю, вон какое пузо отожрал, – презрительно посмотрев на его живот, произнес старик, – сразу видно, что дальше кресла кабинетного и не выходишь.

– Ну что делать, что делать, – грустно покачал головой Иванов, – работа, действительно сидячая.

– Может, хоть скидку какую сделаешь по дружбе, а, Коль?

– Не могу, дядь Толь, мне тут вообще копье остается, и интереса никакого нет, а другие люди не поймут.

– Хорошо, Коля. Но мне время нужно. Продать что-нибудь, занять у людей.

– Времени у тебя навалом, дядь Толь, – хохотнул важный чиновник, – ему еще долго будут меру продлевать. Так что, приходи, как сможешь.

– Коля, а, может, ты мне эти деньги займешь? А я отдам, обещаю тебе. Мне бы только имущество продать, какое осталось.

– Ну что ты, дядь Толь. У меня все в бизнесе, свободного кэша нет.

– Кого нет?

– Кэша. Наличных, если по-русски.

– А ты не русский что ли?

– Я-то. Русский, конечно. И горжусь этим. Просто все так сейчас говорят.

– Ладно. Слушай, последний у меня вопрос: а помнишь, как у тебя ребенок болел, и я тебе последнее отдал на лекарство из Чехословакии?

– Конечно, дядь Толь, помню. Кто же такое забудет. Дети – это святое. Сейчас знаешь, какой орел у меня, в ФСБ служит.

– Ну, молодец, поздравляю.

– Да ты, не грусти. Хорошо все будет с твоим Егором, помню его, – Иванов похлопал его по плечу и приобнял. На этом аудиенция могущественного человека закончилась. Тимофеев вышел из кабинета и медленно побрел в сторону метро. Ему надо было подумать. Он уже давно отринул для себя все некогда незыблемые моральные принципы, давно не верил ни в правду, ни в установление истины, ни в справедливый суд, о которых ему так много раньше рассказывали на партийных собраниях и о которых сейчас почему-то снова стали упоминать с высоких государственных трибун. Нужно было искать деньги, и, как можно быстрее…

Рассмотрение уголовного дела в суде апелляционной инстанции прошло быстро, и, к сожалению, весьма предсказуемо. Назначенный по приговору срок не снизили ни на день. Заметно сдавший после приговора и выглядевший совсем больным старик вышел из здания суда, вдохнул весенний московский воздух, достал из кармана телефона и набрал номер: – Коля, нужно срочно встретиться.

Старик сидел на лавочке и терпеливо ждал, молча уставившись в одну точку. О чем он думал в этот момент? Наверное, о том же, о чем тогда, в прошлой жизни, на рыбалке. Просто гонял приятные и неприятные жизненные воспоминания по кругу, не делая для себя никаких выводов. Все выводы жизнь сделала уже сама.

Но вот, к тому месту, где он сидел, подъехала дорогая черная иномарка, и с пассажирского места к нему вышел хорошо одетый упитанный мужчина. Они поздоровались.

– Ничего не было, Коля, – начал разговор старик, – его не отпустили.

– Сергеевич, ты не расстраивайся. Такое бывает. Видимо, команда не дошла. Все поправим. В кассации решим.

– Как же решим, Коля? Больше года прошло, как я все отдал. Все, что имел, отдал. Тебе отдал. Помнишь?

– Помню, дядь Толь. Ты это, не обижайся. Усилим, углубим, подкрутим в кассации. Только вот бы премию маленькую кассатору моему, который рассматривать будет. Небольшую, чисто за усиленное внимание.

* * *

Тимофеев был опытным рыбаком и знал, что в такую минуту надо сделать несколько глубоких вдохов, закрыть и открыть глаза, и, дождавшись пока жертва откроет свой левый бок, резко выбросить руку с гарпуном. Так и случилось. Острый гарпун вошел в жирное тело легко, практически без сопротивления. Хребта не было, либо бросок был осуществлен с такой силой, что старик не ощутил его. Крови тоже было немного. За годы практики старик так наловчился, что его жертва, пронзенная насквозь, умирала практически мгновенно, а потому не теряла много крови…

* * *

Двое мужчин, один совсем старый, немощный, а другой – молодой, крепкий, но с какими-то очень взрослыми и очень грустными глазами, стояли, обнявшись посреди камеры, заполненной людьми.

– Папа, ты как здесь? Что случилось? Почему здесь, на сборке, в шестерке?

– Да вот, сынок. Подумал, что другого случая обнять тебя перед смертью мне, наверное, уже не представится.

Авторы: 
Андрей ГРИВЦОВ