Рассказ предмайское утро пришвин

Пришвин Михаил рассказ «Лисичкин хлеб»

Читательский дневник по рассказу «Лисичкин хлеб» Михаила Пришвина

Автор: Пришвин Михаил.

Название: «Лисичкин хлеб».

Число страниц: 3.

Жанр произведения: рассказ.

Главные герои: девочка Зина, автор.

Характеристика главных героев:

Зина — маленькая и любопытная девочка.

Автор — молодой мужчина, который любит гулять в лесу и собирать плоды.

Умный и предусмотрительный.

Краткое содержание рассказа «Лисичкин хлеб»

Автор возвращается из леса и приносит Зине различные подарки.

Он разгружает сумку и рассказывает, что удалось собрать сегодня.

Он достаёт убитых птиц.

Он показывает древесную смолу, которой деревья лечат ранки.

На дне сумки оказывается кусок хлеба и автор говорит, что это лисичкин.

Зина с аппетитом съедает хлеб.

С тех пор девочка всегда ждала из леса лисичкин хлеб и охотно его кушала.

План рассказа:

1. Полная сумка.
2. Птицы.
3. Ягоды.
4. Смола.
5. Травы.
6. Заячья капуста.
7. Самый вкусный хлеб.

Основная мысль рассказа «Лисичкин хлеб»

Главная мысль рассказа состоит в том, что к любому ребёнку можно найти подход и преподнести обычные вещи по-другому.

Основная идея рассказа в том, что необычное кажется лучше.

Чему учит рассказ

Произведение учит любить природу и бережно относиться к ней.

Учит быть благодарным за те дары, которые она нам даёт.

Учит нас верить в волшебство, чудо.

Краткий отзыв о рассказе «Лисичкин хлеб» для читательского дневника

Прочитав эту историю, я подумала о том, что в природе много интересного и занимательного.

Героиня произведения интересовалась животными и растениями.

Её привлекал хлеб, который она считала лисичкиным.

Это интересный и познавательный рассказ.

Автору удалось много поведать о чудесах природы.

Мне понравился хитрый рассказчик, который нашёл способ накормить девочку.

И мне понравилась Зина, которая была любознательной и пытливой.

Я всем советую прочитать эту историю и подумать о том, что много знаний не бывает.

Чем больше человек узнаёт, тем лучше понимает окружающий мир.

Пословицы к произведению:

• Хлеб — всему голова.
• Не хлебом единым сыт человек.
• Какой лес без чудес.
• Кто много знает, тот много разгадает.
• Знания дороже богатства.

Словарь неизвестных слов

• Копуля — копуша, тот, кто долго собирается.
• Смола — липучая жидкость, которую выделяют деревья.
• Терентий — тетерев.

Отрывок, поразивший больше всего:

— Откуда же это в лесу взялся хлеб?

— Что же тут удивительного? Ведь есть же там капуста!

— Заячья…

— А это — лисичкин. Отведай. Осторожно попробовала и начала есть:

— Хороший!

Краткое содержание рассказа «Лисичкин хлеб» М. Пришвина

Рассказ Пришвина «Лисичкин хлеб» – добрая и поучительная история, написанная в 1939 году, о маленькой девочке Зиночке, которая с удовольствием съела обычный черный хлеб, узнав от охотника, что он лисичкин. Краткое содержание «Лисичкин хлеб» для читательского дневника поможет ознакомиться с сюжетом произведения о щедрых лесных дарах, которые приносят большую пользу человеку.

Основные персонажи рассказа

• Рассказчик – писатель, натуралист, охотник, большой знаток природы.
• Зиночка – маленькая девочка, которая любит есть только лисичкин хлеб.

«Лисичкин хлеб» очень краткое содержание

М. Пришвин «Лисичкин хлеб» краткое содержание для читательского дневника:

Автор постоянно бывает в лесу, и всегда возвращается оттуда с богатой добычей. Возвращаясь, он показывал дочери свои находки: грибы и ягоды, различные чудесные травки и корешки, приносит птиц и мелких животных. Обо всем он подробно рассказывает девочке, желая показать ей богатство и щедрость родной природы.

А однажды под листиком заячьей капусты Зиночка нашла кусочек черного хлеба, отец захватил его с собой в лес, но не съел. Мужчина поведал дочке, что это хлеб, который называется лисичкин и бывает он только в лесу.

И Зина с наслаждением съела этот ломоть. Раньше она не любила кушать хлеб даже и белый, а черный из леса съедала весь до крошечки. Она объясняла это тем, что у лисички хлеб намного вкуснее.

Вывод:

Своим рассказом автор призывает нас любить и уважать природу, ценить все то, что она нам дает, а не только бездумно пользоваться ее дарами. И девочка, которая раньше не любила белые булки, стала есть простой черный хлеб, потому что это дар лисички и принесен он из леса.

Рассказ Михаила Пришвина «Ёж» написан в 1935 году. Краткое содержание «Еж» Пришвин для читательского дневника, которое можно прочитать на нашем сайте, повествует об удивительной дружбе человека с маленьким зверьком.

Короткий пересказ «Лисичкин хлеб»

Краткое содержание «Лисичкин хлеб» Пришвин:

Повествование рассказа ведется от лица автора. Вернувшись на закате дня, он с удовольствием демонстрирует маленькой Зиночке разные дары природы, принесенные из леса.

Девочка с большим интересом слушает занимательные истории о птицах – тетереве и рябчике: о месте их обитания, добыче пищи, особенностях поведения, знакомится с настоящими лесными ягодами и грибами.

Она слушает любопытную историю о появлении трещины на дереве от топора, о том, как обычная смола раненого растения заживляет его рану. Узнает, что происходит это восстановление благодаря целебным свойствам ароматного вещества.

Среди разложенных листиков и корешков растений особое внимание Зины привлек кусок обычного черного хлеба. На самом деле рассказчик оставил его несъеденным во время очередной прогулки по лесу, но дал другое объяснение своей слушательнице о том, что богатый продукт не простой, а принадлежит лисе.

Девочка уже знала о многообразии трав и цветов с необычными названиями, такими как заячья капуста, кукушкины слезы. Но огромное любопытство у нее вызвал рассказ охотника о существовании такого лисичкиного хлеба.

Не подозревая о хитрости, придуманной собеседником, она с большим аппетитом съела весь хлеб, считая его необыкновенным, приятнее обычного по вкусу. После внимательного осмотра куска поверила, что у нее в руках чудесный подарок от лесного животного – лисички.

С тех пор, считая этот продукт особенным, в отличие от белого хлеба, она съедала его всегда, когда мужчина приносил его из леса.

Главная мысль:

Рассказ Михаила Пришвина «Лисичкин хлеб» учит каждого быть наблюдательным, бережливым ценителем природы, извлекая тем самым пользу для себя так, как это сделал главный герой произведения. Он нашел оригинальный подход в воспитательном процессе. Чтобы вызвать аппетит у ребенка, проявил находчивость, придумав забавную историю благодаря своим знаниям и особенностям мира природы.

Это интересно: Рассказ «Теплый хлеб» Паустовского был написан в 1954 году, когда в людской памяти еще были живы воспоминания об ужасах войны. Это чудесная сказка, которая учит любви, милосердии и всепрощении. Рекомендуем прочитать краткое содержание «Теплый хлеб» по главам, которое пригодится для читательского дневника и подготовки к уроку литературы.

Сюжет рассказа «Лисичкин хлеб» Пришвин

«Лисичкин хлеб» Пришвин краткое содержание произведения:

Рассказчик провел в лесу целый день, и по возвращению домой принялся доставать из своей большой сумки разные диковинные вещи. Зиночка с нескрываемым любопытством разглядывала их, задавая вопросы автору, а тот охотно объяснял ей их предназначение.

Для начала рассказчик показал ей большую птицу Терентия, который весной питается березовыми почками, осенью собирает вкусные спелые ягоды, а зимой укрывается от лютых морозов под снегом. Затем он показал девочке рябчика и даже продемонстрировал, как тот свистит.

Рассказчик высыпал на стол много грибов разных цветов и размеров, достал из карманов лесные ягоды – голубику, чернику, бруснику. После он показал Зиночке небольшой кусок сосновой смолы, и объяснил, что благодаря этой смоле деревья успешно лечат раны, которые им случайно наносят животные или непогода.

Когда дошла очередь до лесных трав, автор стал выкладывать на стол валерианку, кукушкины слезы, заячью капусту, петров крест. Под травами в сумке у автора лежал кусок обычного черного хлеба, который он взял с собой в дорогу. Увидев хлеб, Зиночка очень удивилась – откуда ему быть в лесу? Но рассказчик не растерялся, и сказал, что уже если есть заячья капуста, то почему не может быть лисичкиного хлеба.

Услышав это, девочка тут же съела весь хлеб. Дома, бывало, она капризничала, и могла даже от белого пышного каравая отказаться, а вот лисичкин хлеб из леса показался ей гораздо вкуснее домашней выпечки.

Главная мысль:

Непривычное кажется гораздо более привлекательным, чем привычное.

Заключение:

Рассказ учит любить природу, интересоваться и разбираться в ягодах, грибах и травах, привычках диких птиц и животных. Учит любви и доброте. Природа прекрасна в своем удивительном разнообразии – она дарит человеку много нужного и полезного. Для Зиночки обычный хлеб показался гораздо более вкусным только потому, что он был «лисичкиным».

Также можно прочитать краткое содержание «Кладовой солнца» на нашем сайте. В произведении автор раскрывает классические для русской литературы темы природы, любви к родине. Используя художественный прием олицетворения, автор «оживляет» перед читателем болото, деревья, ветер и т. д.

Видео прочтение Лисичкин Хлеб Пришвин

Краткое содержание рассказа «Лисичкин хлеб» для читательского дневника наглядно продемонстрирует трепетное и уважительное отношение к природе родного края и желание раскрыть всем чудеса леса.

«Лисичкин хлеб» читательский дневник

«Лисичкин хлеб» – добрая и поучительная история о маленькой девочке Зиночке, которая с удовольствием съела обычный чёрный хлеб, узнав от охотника, что он лисичкин. Это рассказ о щедрых лесных дарах, которые приносят большую пользу человеку.

Краткое содержание «Лисичкин хлеб» для читательского дневника

Название: Лисичкин хлеб

Число страниц: 16. Михаил Пришвин. «Лисичкин хлеб». Издательство «Махаон». 2016 год

Жанр: Рассказ

Год написания: 1939 год

Главные герои

Автор – писатель, натуралист, охотник, большой знаток природы.

Зиночка – маленькая девочка, которая любит есть только лисичкин хлеб.

Сюжет

Автор провёл в лесу целый день и по возвращении домой принялся доставать из своей большой сумки разные диковинные вещи. Зиночка с нескрываемым любопытством разглядывала их, задавая вопросы автору, а тот охотно объяснял ей их предназначение.

Для начала автор показал ей большую птицу Терентия, который весной питается берёзовыми почками, осенью собирает вкусные спелые ягоды, а зимой укрывается от лютых морозов под снегом. Затем он показал девочке рябчика и даже продемонстрировал, как тот свистит.

Автор высыпал на стол много грибов разных цветов и размеров, достал из карманов лесные ягоды: голубику, чернику, бруснику. После он показал Зиночке небольшой кусок сосновой смолы и объяснил, что благодаря этой смоле деревья успешно лечат раны, которые им случайно наносят животные или непогода.

Когда дошла очередь до лесных трав, автор стал выкладывать на стол валериану, кукушкины слёзы, заячью капусту, петров крест. Под травами в сумке у автора лежал кусок обычного чёрного хлеба, который он взял с собой в дорогу. Увидев хлеб, Зиночка очень удивилась: откуда ему быть в лесу? Но автор не растерялся и сказал, что уже если есть заячья капуста, то почему не может быть лисичкиного хлеба.

Услышав это, девочка тут же съела весь хлеб. Дома, бывало, она капризничала, и могла даже от белого пышного каравая отказаться, а вот лисичкин хлеб из леса показался ей гораздо вкуснее домашней выпечки.

План пересказа

1. Возвращение домой.
2. Терентий и рябчик.
3. Лесные ягоды и грибы.
4. Сосновая смола и травы.
5. Кусочек хлеба.
6. Зиночка съедает лисичкин хлеб весь, без остатка.

Главная мысль

Непривычное кажется гораздо более привлекательным, чем привычное.

Чему учит

Рассказ учит любить природу, интересоваться ей и разбираться в ягодах, грибах и травах, привычках диких птиц и животных. Учит любви и доброте.

Отзыв

Природа прекрасна в своём удивительном разнообразии: она дарит человеку много нужного и полезного. Для Зиночки обычный хлеб показался гораздо более вкусным только потому, что он был «лисичкиным».

Рисунок-иллюстрация к рассказу Лисичкин хлеб.

Пословицы

• Вкусивши сладкого, не захочешь горького.
• Есть привычка, есть и отвычка.
• Хлеб – всему голова.
• Не корми меня тем, чего я не ем.

Что понравилось

Понравилось, с какой любовью и добротой автор рассказывал Зиночке обо всех своих находках. Чувствуется, что он хорошо знает лес и его обитателей и с большим трепетом относится к ним.

Слайд 1

Урок литературного чтения Тема : М. Пришвин «Моя Родина»

Слайд 2

Речевая разминка Осторожно ветер Из калитки вышел, Постучал в окошко, Пробежал по крыше… Читай тихо, медленно, шурша.

Слайд 3

Речевая разминка Ветер воет, завывает, Гнет деревья до травы, С веток яблоки срывает, Тащит шапку с головы. Читай с силой, громко, четко.

Слайд 4

Объясните значение пословиц Родину, как и родителей, на чужбине не найдёшь. Любовь к Родине сильнее смерти. На чужой стороне Родина милей вдвойне. Одна у человека родная мать, одна у него и Родина.

Слайд 5

Прослушайте рассказ Константин Ушинский «Наше отечество»

Слайд 6

О тветьте на вопросы Есть ли разница между словом Родина и Отечество? Почему Россию называют Отечеством? Почему называют Родиной, матерью? Может быть у человека 3 Родины или 4?

Слайд 7

Предположите… Мы познакомимся… Мы узнаем… Мы вспомним… Мы будем учиться… Мы сможем поразмышлять…

Слайд 8

М. М. Пришвин (1873 – 1952)

Слайд 9

М. М . Пришвин « Моя Родина »

Слайд 10

Мать моя вставала рано, до солнца. Я однажды встал тоже до солнца, чтобы на заре расставить силки на перепелок. Мать угостила меня чаем с молоком.

Слайд 11

Молоко это кипятилось в глиняном горшочке и сверху покрывалось румяной пенкой, а под той пенкой оно было необыкновенно вкусное, и чай от него делался прекрасным.

Слайд 12

Это угощение решило мою жизнь в хорошую сторону: я начал вставать до солнца, чтобы напиться с мамой вкусного чаю. Мало-помалу я к этому утреннему вставанию так привык, что уже не мог проспать восход солнца.

Слайд 13

Потом и в городе я вставал рано, и теперь пишу всегда рано, когда весь животный и растительный мир пробуждается и тоже начинает по-своему работать.

Слайд 14

И часто-часто я думаю: что, если бы мы так для работы своей поднимались с солнцем! Сколько бы тогда у людей прибыло здоровья, радости, жизни и счастья!

Слайд 15

После чаю я уходил на охоту за перепелками, скворцами, соловьями, кузнечиками, горлинками, бабочками. Ружья тогда у меня еще не было, да и теперь ружье в моей охоте необязательно.

Слайд 16

Моя охота была и тогда и теперь — в находках. Нужно было найти в природе такое, чего я еще не видел, и, может быть, и никто еще в своей жизни с этим не встречался.

Слайд 17

Перепелку-самку надо было поймать силками такую, чтобы она лучше всех подзывала самца, а самца поймать сетью самого голосистого. Соловья молодого надо было кормить муравьиными яичками, чтобы потом пел лучше всех.

Слайд 18

А поди-ка найди такой муравейник да ухитрись набить мешок этими яйцами, а потом отманить муравьев на ветки от своих драгоценных яичек. Хозяйство мое было большое, тропы бесчисленные.

Слайд 19

Мои молодые друзья! Мы хозяева нашей природы, и она для нас кладовая солнца с великими сокровищами жизни. Мало того, чтобы сокровища эти охранять — их надо открывать и показывать.

Слайд 20

Для рыбы нужна чистая вода — будем охранять наши водоемы. В лесах, степях, горах разные ценные животные — будем охранять наши леса, степи, горы.

Слайд 21

Рыбе — вода, птице — воздух, зверю — лес, степь, горы. А человеку нужна родина. И охранять природу — значит охранять родину.

Слайд 22

Словарная работа КЛАДОВАЯ СОЛНЦА – так образно называет М. Пришвин природу. Солнце даёт свет , тепло , жизнь . Природа – хранительница земли , земных богатств . СОКРОВИЩА – 1 ) драгоценность 2) так говорят о ком-то или чём – то ценном , дорогом. 3) ценности духовной и материальной культуры. КУВШИН МОЛОКА — кувшин – посуда из глины. Слово родина может писаться с маленькой буквы. Это родина , где родился каждый. И с большой : Родина – Россия .

Слайд 23

Очерк – это небольшой документальный рассказ о жизни , людях , Родине , природе , искусстве , музыке и т. д . Краткое описание жизненных событий.

Слайд 24

«Охранять природу – значит охранять Родину!» Подберите родственные слова к слову РОДИНА.

Слайд 25

Однокоренные слова: Рожд ение, род ители, род ство, род , род имый, род ной, род инка, род ительский, от род у, род овитый, без род ный и др.

Слайд 26

Тест Когда просыпалась мать мальчика? а) до солнца б) с рассветом в) в полдень

Слайд 27

Тест 2. Чем угостила мать рассказчика, когда он тоже поднялся до рассвета? а)Молоком б)Кофе с молоком в)Чаем с молоком

Слайд 28

3. В какое время автор обычно пишет свои рассказы? а) Ранним утром б) Днем в) Глубокой ночью Тест

Слайд 29

4 . Когда автор советует подниматься людям? а) До солнца б) С солнцем в) В девять утра Тест

Слайд 30

5 . За какими птицами уходил охотиться рассказчик после чая? а) За тетеревами б) За перепелками в) За свиристелями Тест

Слайд 31

6 . Почему сначала нужно было поймать силками перепелку-самку? а) Потому что ее легче поймать б) Чтобы она подозвала самца в) Чтобы разыскать ее гнездо Тест

Слайд 32

7 . Чем нужно было кормить соловья, чтобы он пел лучше всех? а) Червями б) Муравьиными яичками в) Стрекозами Тест

Слайд 33

8 . Как автор называет природу? а) Кладовой витаминов б) Кладезем мудрости в) Кладовой солнца Тест

Слайд 34

9 . Кого автор считает хозяевами природы? а) Животных б) Людей в) Насекомых Тест

Слайд 35

10 . Что значит охранять природу? а) Значит охранять свое будущее б) Значит охранять родину в) Значит охранять память о предках Тест

Слайд 36

— На этом уроке я узнал (а) ….. — Я сделал(а) для себя выводы … — Мне особенно запомнилось…

Ìèõàèë Ìèõàéëîâè÷ Ïðèøâèí [23.01.(4.02).1873 — 16.01.1954],
ïðîçàèê. Ðîäèëñÿ â êóïå÷åñêîé ñåìüå â ñ. Õðóùåâî Åëåöêîãî óåçäà Îðëîâñêîé ãóáåðíèè, íûíå Ëèïåöêîé îáëàñòè. Ó÷èëñÿ â Åëåöêîé ãèìíàçèè, â Òþìåíñêîì ðåàëüíîì ó÷èëèùå, çàòåì â Ðèæñêîì ïîëèòåõíè÷åñêîì èíñòèòóòå.
«Åù¸ â 1884 ãîäó, îñòàâëåííûé íà âòîðîé ãîä â ïåðâîì êëàññå, Ìèøà, íà÷èòàâøèñü Ìàéí-Ðèäà, ïîäãîâîðèë òð¸õ äðóçåé è ïîïûòàëñÿ óáåæàòü îò êàç¸ííîé ñêóêè è áåññìûñëåííîé æèçíè â ñòðàíó ñâîåé äåòñêîé ìå÷òû, ñòðàíó áåç èìåíè è òåððèòîðèè, óñëîâíî íàçûâàåìóþ èì òî Àìåðèêîé, òî Àçèåé. Îäíàêî áåãëåöîâ èçëîâèëè è òîðæåñòâåííî âîäâîðèëè â ñòåíû ãèìíàçèè. Ãåðîè÷åñêàÿ è âîçâûøåííàÿ ýêçîòèêà ìàéí-ðèäîâñêèõ ðîìàíîâ îêàçàëàñü ñòîëü æå íåâîïëîòèìîé, êàê è ìå÷òû î ãîëóáûõ áîáðàõ è áåëîì ïåðåïåëå. «Ïîåõàëè â Àçèþ — ïîïàëè â ãèìíàçèþ», — ÿçâèëè îñòðÿêè-îáûâàòåëè.

Íî, âèäíî, ñëèøêîì ñèëüíà áûëà âåðà â ðåàëüíîñòü ìå÷òû, óáåæä¸ííîñòü â íåâå÷íîñòè Êà-ùååâà ìèðà, åñëè Ìèøà Ïðèøâèí è ïîñëå ïåðåæèòîãî ïîçîðà, ïåðâîãî ãîðåñòíîãî êðóøåíèÿ èëëþçèé ïðîäîëæàåò ñâîè ïîèñêè íåáûâàëîãî». Ïîñëå îêîí÷àíèÿ â 1902 ãîäó Ëåéïöèãñêîãî óíèâåðñèòåòà Ïðèøâèí íåñêîëüêî ëåò ðàáîòàë àãðîíîìîì, îäíîâðåìåííî ñîòðóäíè÷àÿ â àãðîíîìè÷åñêèõ æóðíàëàõ. Åìó ïðèíàäëåæàò ðàáîòû ïî ñåëüñêîìó õîçÿéñòâó. Ëèòåðàòóðíàÿ äåÿòåëüíîñòü íà÷àëàñü ñ ïóáëèêàöèè â æóðíàëå «Ðîäíèê» (1906) ðàññêàçà «Ñàøîê». Ïåðâûå êíèãè «Â êðàþ íåïóãàííûõ ïòèö» (1907) è «Çà âîëøåáíûì êîëîáêîì» (1908) — ýòî ïîýòè÷åñêèé ðàññêàç î ïóòåøåñòâèÿõ íà Ñåâåð, ñîâåðø¸ííûõ ïî ñîâåòàì ýòíîãðàôîâ. Äàëüíåéøèå ïóòåøåñòâèÿ ðîæäàþò íîâûå ïðîèçâåäåíèÿ, ñðåäè íèõ íàèáîëåå çàìåòíûìè ñòàëè «Ó ñòåí ãðàäà íåâèäèìîãî», «Àäàì è Åâà», «×¸ðíûé àðàá», «Îçåðî Êðóòîÿðîå».  1919-1920 ãã. Ïðèøâèí ïðåïîäàâàë â Åëåöêîé ãèìíàçèè, ðàáîòàë èíñòðóêòîðîì îòäåëà íàðîäíîãî îáðàçîâàíèÿ. Òâîð÷åñòâî ïèñàòåëÿ ïîëó÷èëî âûñîêóþ îöåíêó Ì. Ãîðüêîãî, À. Áëîêà.
Ïðèøâèí — àâòîð êíèã «Áåðåíäååâà ÷àùà» (1935), «Íåîäåòàÿ âåñíà» (1939), «Êàâêàçñêèå ðàññêàçû» (1939), ïîýì â ïðîçå «Ëåñíàÿ êàïåëü» è «Ôàöåëèÿ» (1940). Âåðøèíîé òâîð÷åñòâà Ïðèøâèíà ñòàëà ëèðèêî-ôèëîñîôñêàÿ ïîýìà «Æåíü-øåíü» (1934) âîñïåâøàÿ ãèìí òðóäó, ïðåîáðàçóþùåìó ïðèðîäó è äóøó ÷åëîâåêà, íàïèñàííàÿ ïî âïå÷àòëåíèÿì ïîåçäêè íà Äàëüíèé Âîñòîê.
Ïîõîðîíåí íà Ââåäåíñêîì êëàäáèùå ã. Ìîñêâû.
«×óâñòâî ðîäèíû â ìî¸ì îïûòå åñòü îñíîâà òâîð÷åñòâà», «Âåëè÷àéøåå ñ÷àñòüå íå ñ÷èòàòü ñåáÿ îñîáåííûì, à áûòü, êàê âñå ëþäè», «Æèçíü — ýòî áîðüáà çà áåññìåðòèå», «Ïðàâäû íàäî äåðæàòüñÿ, — èñòèíó íàäî èñêàòü».
 (Ïèñàòåëè Îðëîâñêîãî êðàÿ. — Ñ.338-342; Îðëîâñêèé êðàé â õóäîæåñòâåííîé  ëèòåðàòóðå… — Ñ. 136; Ìîòÿøîâ È.Ï. Ìèõàèë Ïðèøâèí. — Ì.: Ñîâ. ïèñàòåëü. — 1965. — Ñ. 16).

(Áåëüñêèé Àëåêñàíäð. Îðëîâñêèé ýíöèêëîïåäè÷åñêèé ñëîâàðü, 2009. — Ñ.464).

Ìèõàèë Ìèõàéëîâè÷ Ïðèøâèí
Äàòà ðîæäåíèÿ 23 ÿíâàðÿ (4 ôåâðàëÿ) 1873
Ìåñòî ðîæäåíèÿ ñåëî Õðóù¸âî-˸âøèíî, Åëåöêèé óåçä, Îðëîâñêàÿ ãóáåðíèÿ, Ðîññèéñêàÿ èìïåðèÿ
Äàòà ñìåðòè 16 ÿíâàðÿ 1954(80 ëåò)
Ìåñòî ñìåðòè
Ìîñêâà, ÑÑÑÐ
Ãðàæäàíñòâî (ïîääàíñòâî)Ðîññèéñêàÿ èìïåðèÿ
ÑÑÑÐ
Ðîä äåÿòåëüíîñòè
ïðîçàèê, ïóáëèöèñò, äåòñêèé ïèñàòåëü, ïóòåøåñòâåííèê, æóðíàëèñò, ôîòîãðàô, êðàåâåä, ïåäàãîã, áèáëèîòåêàðü, àãðîíîì
Ãîäû òâîð÷åñòâà 1905—1954
Íàïðàâëåíèå â õóäîæåñòâåííîì òâîð÷åñòâå ïîýòè÷åñêàÿ ãåîãðàôèÿ, â äíåâíèêàõ — îñìûñëåíèå ïðîèñõîäÿùåãî â ñòðàíå â ïåðâîé ïîëîâèíå XX âåêà.
Æàíð ðàññêàç, ïîýìà, ðîìàí, äíåâíèê
ßçûê ïðîèçâåäåíèé ðóññêèé
Íàãðàäû
Îðäåí Òðóäîâîãî Êðàñíîãî Çíàìåíè — 5.2.1943 Îðäåí «Çíàê Ïî÷¸òà»  — 1939

Ìèõàèë Ìèõàéëîâè÷ Ïðèøâèí (23 ÿíâàðÿ (4 ôåâðàëÿ) 1873 ãîä, Õðóù¸âî-˸âøèíî, Ñîëîâü¸âñêàÿ âîëîñòü, Åëåöêèé óåçä, Îðëîâñêàÿ ãóáåðíèÿ, Ðîññèéñêàÿ èìïåðèÿ — 16 ÿíâàðÿ 1954 ãîäà, Ìîñêâà, ÑÑÑÐ) — ðóññêèé ïèñàòåëü, ïðîçàèê è ïóáëèöèñò.  ñâî¸ì òâîð÷åñòâå èññëåäîâàë âàæíåéøèå âîïðîñû ÷åëîâå÷åñêîãî áûòèÿ, ðàçìûøëÿÿ î ñìûñëå æèçíè, ðåëèãèè, âçàèìîîòíîøåíèÿõ ìóæ÷èíû è æåíùèíû, î ñâÿçè ÷åëîâåêà ñ ïðèðîäîé. Ñâî¸ ìåñòî â ëèòåðàòóðå Ïðèøâèí îïðåäåëèë òàê: «Ðîçàíî⠗ ïîñëåñëîâèå ðóññêîé ëèòåðàòóðû, ÿ — áåñïëàòíîå ïðèëîæåíèå. È âñ¸…».

Ìèõàèë Ìèõàéëîâè÷ Ïðèøâèí ðîäèëñÿ 4 ôåâðàëÿ (23 ÿíâàðÿ) 1873 ãîäà â ñåëå Õðóù¸âî-˸âøèíî, êîòîðîå â ñâî¸ âðåìÿ áûëî êóïëåíî åãî äåäîì, åëåöêèì êóïöîì ïåðâîé ãèëüäèè Äìèòðèåì Èâàíîâè÷åì Ïðèøâèíûì.  ñåìüå áûëî ïÿòåðî äåòåé: Àëåêñàíäð, Íèêîëàé, Ñåðãåé, Ëèäèÿ è Ìèõàèë.
Ìàòü — Ìàðèÿ Èâàíîâíà (1842—1914, óðîæä¸ííàÿ Èãíàòîâà). Îòåö áóäóùåãî ïèñàòåëÿ Ìèõàèë Äìèòðèåâè÷ Ïðèøâèí ïîñëå ñåìåéíîãî ðàçäåëà ïîëó÷èë âî âëàäåíèå èìåíèå Êîíñòàíäûëîâî è äåíåæíûå ñðåäñòâà; ðàçâîäèë îðëîâñêèõ ðûñàêîâ, âûèãðûâàë ïðèçû íà áåãàõ, çàíèìàëñÿ ñàäîâîäñòâîì è öâåòàìè, áûë ñòðàñòíûì îõîòíèêîì.
Îòåö, ïðîèãðàâøèñü â êàðòû, â ïîãàøåíèå äîëãà ïðîäàë êîííûé çàâîä è çàëîæèë èìåíèå. Îí óìåð, ðàçáèòûé ïàðàëè÷îì, êîãäà áóäóùåìó ïèñàòåëþ áûëî ñåìü ëåò.  ðîìàíå «Êàùååâà öåïü» Ïðèøâèí ðàññêàçûâàåò, êàê çäîðîâîé ðóêîé îòåö íàðèñîâàë åìó «ãîëóáûõ áîáðîâ» — ñèìâîë ìå÷òû, êîòîðîé îí íå ñìîã äîñòè÷ü.
Ìàòåðè áóäóùåãî ïèñàòåëÿ, Ìàðèè Èâàíîâíå, ïðîèñõîäèâøåé èç ñòàðîîáðÿä÷åñêîãî ðîäà Èãíàòîâûõ è îñòàâøåéñÿ ïîñëå ñìåðòè ìóæà ñ ïÿòüþ äåòüìè íà ðóêàõ è ñ èìåíèåì, çàëîæåííûì ïî äâîéíîé çàêëàäíîé, óäàëîñü âûïðàâèòü ïîëîæåíèå è äàòü äåòÿì äîñòîéíîå îáðàçîâàíèå.
 1882 ãîäó Ìèõàèëà îòäàëè ó÷èòüñÿ â íà÷àëüíóþ äåðåâåíñêóþ øêîëó, â 1883 ãîäó îí áûë ïðèíÿò â ïåðâûé êëàññ Åëåöêîé êëàññè÷åñêîé ãèìíàçèè, ãäå çà 6 ëåò ó÷¸áû äîø¸ë òîëüêî äî ÷åòâ¸ðòîãî êëàññà. Âñòóïèâ â êîíôëèêò ñ ó÷èòåëåì ãåîãðàôèè          
(Â.Â.Ðîçàíîâûì), áûë îò÷èñëåí èç ãèìíàçèè «çà äåðçîñòü ó÷èòåëþ» ñ «âîë÷üèì áèëåòîì». Áðàòüÿ Ìèõàèëà ó÷èëèñü óñïåøíî è ïîëó÷èëè îáðàçîâàíèå: ñòàðøèé, Íèêîëàé, ñòàë àêöèçíûì ÷èíîâíèêîì, Àëåêñàíäð è Ñåðãåé — âðà÷àìè.  äàëüíåéøåì Ì. Ïðèøâèí, ïðîæèâàÿ â Òþìåíè ó ñâîåãî äÿäè — êóïöà È.È.Èãíàòîâà, âëàäåëüöà Æàáûíñêîãî ñóäîñòðîèòåëüíîãî çàâîäà, âïîëíå ïîêàçàë óìåíèå ó÷èòüñÿ.
 1893 ãîäó ïîñëå îêîí÷àíèÿ Òþìåíñêîãî Àëåêñàíäðîâñêîãî ðåàëüíîãî ó÷èëèùà, íå ïîääàâøèñü óãîâîðàì áåçäåòíîãî äÿäè óíàñëåäîâàòü åãî äåëî, Ïðèøâèí óåõàë â Åëàáóãó è ñäàë òàì ýêñòåðíîì ýêçàìåíû çà ïîëíûé êóðñ êëàññè÷åñêîé ãèìíàçèè. Îñåíüþ òîãî æå ãîäà ïîñòóïèë íà õèìèêî-àãðîíîìè÷åñêîå îòäåëåíèå õèìè÷åñêîãî ôàêóëüòåòà Ðèæñêîãî ïîëèòåõíèêóìà. 13 ñåíòÿáðÿ 1893 ãîäà âñòóïèë â ðóññêóþ ñòóäåí÷åñêóþ êîðïîðàöèþ Fraternitas Arctica è äî ñâîåãî îò÷èñëåíèÿ áûë å¸ êîììèëüòîíîì (òàê íàçûâàëè àêòèâíûõ ïîëíîïðàâíûõ ÷ëåíîâ êîðïîðàöèè â îòëè÷èå îò ôóêñî⠗ íîâè÷êîâ, íåïîëíîïðàâíûõ ÷ëåíîâ). Ëåòîì 1896 ãîäà, íóæäàÿñü â äåíüãàõ, ðåøèë ïîäðàáîòàòü íà ëåòíèõ êàíèêóëàõ è âûåõàë âìåñòå ñî ñòóäåíòàìè-õèìèêàìè íà Êàâêàç äëÿ áîðüáû ñ âðåäèòåëåì âèíîãðàäíèêî⠗ ôèëëîêñåðîé, çàíåñ¸ííîé â Ðîññèþ èç Åâðîïû. Íà öåëûé ìåñÿö áóäóùèé ïèñàòåëü ïîïàë â ñðåäó áóðíûõ äèñêóññèé ìåæäó íàðîäíèêàìè è ìàðêñèñòàìè. Âåðíóâøèñü â Ðèãó, Ïðèøâèí íà÷àë ó÷àñòâîâàòü â äåÿòåëüíîñòè îäíîãî èç ìàðêñèñòñêèõ ñòóäåí÷åñêèõ êðóæêîâ, îðãàíèçîâàííûõ Â. Ä. Óëüðèõîì (îòöîì Â.Â.Óëüðèõà). Çà ñâÿçü ñ ñîöèàë-äåìîêðàòè÷åñêîé îðãàíèçàöèåé, óâëå÷åíèå ìàðêñèçìîì, ïåðåâîä êíèãè À.Áåáåëÿ «Æåíùèíà è ñîöèàëèçì» â 1897 ãîäó Ïðèøâèí áûë àðåñòîâàí è ïîìåù¸í â Ëèôëÿíäñêóþ ãóáåðíñêóþ òþðüìó, ãäå îí ïðîáûë ïîëãîäà. Çàòåì îêîëî ïîëóãîäà ïðîñèäåë â îäèíî÷íîé êàìåðå Ìèòàâñêîé òþðüìû. Ñëåäñòâèå ïî åãî äåëó â¸ë òîâàðèù ïðîêóðîðà Ì.È.Òðóñåâè÷. Ïî ñóäó Ïðèøâèíà ïðèãîâîðèëè ê ãîäó òþðåìíîãî çàêëþ÷åíèÿ ñ ïîñëåäóþùåé âûñûëêîé íà ðîäèíó. Ïðåäâàðèòåëüíîå ëèøåíèå ñâîáîäû áûëî çà÷òåíî, è Ïðèøâèí âåðíóëñÿ â Õðóù¸âî ïîä ãëàñíûé íàäçîð ïîëèöèè ñ çàïðåòîì ïðîæèâàòü â êðóïíûõ ãîðîäàõ èìïåðèè.  èþëå 1898 ãîäà ïîäàë ïðîøåíèå íà èìÿ äèðåêòîðà Ðèæñêîãî ïîëèòåõíè÷åñêîãî èíñòèòóòà.  ÿíâàðå 1899 ãîäà ïîëó÷èë êàòåãîðè÷åñêèé îòêàç, ïîäòâåðæä¸ííûé äåïàðòàìåíòîì ïîëèöèè.  1900 ãîäó, óñòóïèâ íàñòîÿíèÿì ìàòåðè, óåõàë ó÷èòüñÿ â Ãåðìàíèþ. Ïîñëå íåñêîëüêèõ ìåñÿöåâ çàíÿòèé â Ëåéïöèãñêîé òîðãîâîé øêîëå Ïðèøâèí ïåðåø¸ë â óíèâåðñèòåò, êóäà åãî çà÷èñëèëè ñ 18 àïðåëÿ 1901 ãîäà.  òå÷åíèå ëåòíåãî ñåìåñòðà ñëóøàë ëåêöèè Ãåêêåëÿ â Éåíñêîì óíèâåðñèòåòå. Óâëå÷¸ííî ÷èòàë êíèãè ïî ôèëîñîôèè: «Ïðîëåãîìåíû» Êàíòà, «Ýòþäû» Ñïèíîçû, «Ïî òó ñòîðîíó äîáðà è çëà» è îñîáåííî «Òàê ãîâîðèë Çàðàòóñòðà» Ôðèäðèõà Íèöøå. Ñ óâëå÷åíèåì çàíèìàëñÿ â ëàáîðàòîðèè ôèçèêîõèìèêà è ôèëîñîôà Â.Ä.Îñòâàëüäà, áóäóùåãî Íîáåëåâñêîãî ëàóðåàòà.  1902 ãîäó Ïðèøâèí ïîçíàêîìèëñÿ ñî ñòóäåíòêîé èñòîðè÷åñêîãî ôàêóëüòåòà Ñîðáîííû Âàðâàðîé Èçìàëêîâîé. Òð¸õíåäåëüíûé ðîìàí çàêîí÷èëñÿ ðàçðûâîì è ðàññòàâàíèåì ìîëîäûõ ëþäåé.  ñâîèõ äíåâíèêàõ Ïðèøâèí íåîäíîêðàòíî âîçâðàùàåòñÿ ê ýòîìó íåóäàâøåìóñÿ ðîìàíó, ñ÷èòàÿ, ÷òî ýòà ëþáîâü ê Èçìàëêîâîé, çàêîí÷èâøàÿñÿ áûñòðûì ðàçðûâîì, ñòàëà èñòî÷íèêîì åãî òàëàíòà ïèñàòåëÿ.
Âåñíîé 1902 ãîäà Ïðèøâèí ïîëó÷èë äèïëîì èíæåíåðà-çåìëåóñòðîèòåëÿ è âåðíóëñÿ íà ðîäèíó. Óñòðîèëñÿ ïîìîùíèêîì Â.È.Ôèëèïüåâà, ó÷¸íîãî-ëåñîâîäà, ñîñòàâëÿâøåãî ëåñíóþ ýíöèêëîïåäèþ.  òîì æå ãîäó ðàáîòàë àãðîíîìîì íà õóòîðå ãðàôà Áîáðèíñêîãî, õóòîðå Áàëàõîíñêîì â Áîãîðîäèöêîì óåçäå Òóëüñêîé ãóáåðíèè.  1904 ãîäó ðàáîòàë â âåãåòàöèîííîé ëàáîðàòîðèè Ä. Í. Ïðÿíèøíèêîâà â Ïåòðîâñêîé (íûíå — Òèìèðÿçåâñêîé) àêàäåìèè. Ñ 1905 ãîäà ðàáîòàë àãðîíîìîì íà îïûòíîé ñåëüñêîõîçÿéñòâåííîé ñòàíöèè «Çàïîëüå» (ïîñ¸ëîê Âîëîäàðñêîå) è «×åðåïåíåöêèé ìîíàñòûðü», ñîòðóäíè÷àë â æóðíàëå «Îïûòíàÿ àãðîíîìèÿ», íàïèñàë íåñêîëüêî êíèã è ñòàòåé ïî àãðîíîìèè: áðîøþðó «Êàê óäîáðÿòü ïîëÿ è ëóãà», «Î ðàçâåäåíèè ðàêîâ», ìîíîãðàôèþ «Êàðòîôåëü â îãîðîäíîé è ïîëåâîé êóëüòóðå» îáú¸ìîì 300 ñòðàíèö, âûøåäøóþ â Ñàíêò-Ïåòåðáóðãå â 1908 ãîäó.
Ïîñëå óâîëüíåíèÿ â 1905 ãîäó ñ îïûòíîé ñòàíöèè íà÷àë ðàáîòàòü êîððåñïîíäåíòîì â ëèáåðàëüíûõ ãàçåòàõ «Ðóññêèå âåäîìîñòè», «Ðå÷ü», «Óòðî Ðîññèè» è äðóãèõ.  äåòñêîì æóðíàëå «Ðîäíè÷îê» â 11-ì è 12-ì íîìåðàõ çà 1906 ãîä áûë íàïå÷àòàí ïåðâûé ðàññêàç 33-ëåòíåãî Ïðèøâèíà ïîä íàçâàíèåì «Ñàøîê», â êîòîðîì âîçíèêàþò òåìû, êîòîðûì îí áóäåò ïðèâåðæåí âñþ æèçíü: åäèíñòâî íåïîâòîðèìî ïðåêðàñíîé ïðèðîäû è ÷åëîâåêà.  1907 ãîäó Ïðèøâèí ñòàë êîððåñïîíäåíòîì ãàçåòû «Ðóññêèå âåäîìîñòè», îäíèì èç ðåäàêòîðîâ êîòîðîé áûë åãî äâîþðîäíûé áðàò È.Í.Èãíàòîâ. Îñòàâèâ ïðîôåññèþ àãðîíîìà, ñòàë êîððåñïîíäåíòîì ðàçëè÷íûõ ãàçåò. Óâëå÷åíèå ýòíîãðàôèåé è ôîëüêëîðîì ïðèâåëî ê ðåøåíèþ ïóòåøåñòâîâàòü ïî åâðîïåéñêîìó Ñåâåðó.  1906 ãîäó íåñêîëüêî ìåñÿöåâ Ïðèøâèí ïðîâ¸ë â Âûãîâñêîì êðàå (îêðåñòíîñòè Âûãîçåðà â Îëîíåöêîé ãóáåðíèè). Òðèäöàòü âîñåìü íàðîäíûõ ñêàçîê, çàïèñàííûõ èì òîãäà, âîøëè â ñáîðíèê ýòíîãðàôà Í.Å.Îí÷óêîâà «Ñåâåðíûå ñêàçêè». Íà îñíîâå âïå÷àòëåíèé îò ïóòåøåñòâèÿ â Îëîíåöêóþ ãóáåðíèþ Ïðèøâèí ñîçäàë â 1907 ãîäó êíèãó «Â êðàþ íåïóãàíûõ ïòèö: Î÷åðêè Âûãîâñêîãî êðàÿ», çà êîòîðóþ áûë íàãðàæä¸í ñåðåáðÿíîé ìåäàëüþ Ðóññêîãî ãåîãðàôè÷åñêîãî îáùåñòâà.  ìàå 1907 ãîäà Ïðèøâèí ïî Ñóõîíå è Ñåâåðíîé Äâèíå îòïðàâèëñÿ â Àðõàíãåëüñê. Çàòåì îí îáúåõàë áåðåã Áåëîãî ìîðÿ äî Êàíäàëàêøè, ïåðåñ¸ê Êîëüñêèé ïîëóîñòðîâ, ïîáûâàë íà Ñîëîâåöêèõ îñòðîâàõ è â èþëå ìîðåì âåðíóëñÿ â Àðõàíãåëüñê. Ïîñëå ýòîãî ïèñàòåëü íà ðûáàöêîì ñóäíå îòïðàâèëñÿ â ïóòåøåñòâèå ïî Ñåâåðíîìó Ëåäîâèòîìó îêåàíó è, ïîáûâàâ çà Êàíèíûì Íîñîì, ïðèáûë íà Ìóðìàí, ãäå îñòàíîâèëñÿ â îäíîì èç ðûáàöêèõ ñòàíîâèù. Çàòåì íà ïàðîõîäå îòïðàâèëñÿ â Íîðâåãèþ è, îáîãíóâ Ñêàíäèíàâñêèé ïîëóîñòðîâ, âåðíóëñÿ â Ñàíêò-Ïåòåðáóðã.  ïóòåøåñòâèè ïî Ðóññêîìó Ñåâåðó Ïðèøâèí çíàêîìèëñÿ ñ áûòîì è ðå÷üþ ñåâåðÿí, çàïèñûâàë ñêàçû, ïåðåäàâàÿ èõ â ñâîåîáðàçíîé ôîðìå ïóòåâûõ î÷åðêîâ («Çà âîëøåáíûì êîëîáêîì», 1908). Ñòàâ èçâåñòíûì â ëèòåðàòóðíûõ êðóãàõ, ñáëèçèëñÿ ñ Ðåìèçîâûì è Ìåðåæêîâñêèì, à òàêæå ñ Ìàêñèìîì Ãîðüêèì è À.Í.Òîëñòûì.  1908 ãîäó ïîñëå ïóòåøåñòâèÿ â Çàâîëæüå áûëà íàïèñàíà êíèãà «Ó ñòåí ãðàäà íåâèäèìîãî».
 îêòÿáðå 1909 ãîäà Ïðèøâèí ñòàë äåéñòâèòåëüíûì ÷ëåíîì Ñàíêò-Ïåòåðáóðãñêîãî ðåëèãèîçíî-ôèëîñîôñêîãî îáùåñòâà. Î÷åðêè «Àäàì è Åâà» è «×¸ðíûé àðàá» áûëè íàïèñàíû ïîñëå ïîåçäêè ïî Êðûìó è Êàçàõñòàíó. Ìàêñèì Ãîðüêèé ñîäåéñòâîâàë ïîÿâëåíèþ ïåðâîãî ñîáðàíèÿ ñî÷èíåíèé Ïðèøâèíà â 1912—1914 ãîäàõ.
 ãîäû Ïåðâîé ìèðîâîé âîéíû Ïðèøâèí áûë âîåííûì êîððåñïîíäåíòîì, ïå÷àòàë ñâîè î÷åðêè â ðàçëè÷íûõ ãàçåòàõ. Äâàæäû ïîáûâàë íà ôðîíòå: ñ 24 ñåíòÿáðÿ ïî 18 îêòÿáðÿ 1914 ãîäà è ñ 15 ôåâðàëÿ ïî 15 ìàðòà 1915 ãîäà.  1915 ãîäó íàâåùàë Ãîðüêîãî â Íåéâàëå Âûáîðãñêîãî ðàéîíà). Ñ îñåíè 1917 ãîäà äî âåñíû 1918 ãîäà Ïðèøâèí áûë ÷ëåíîì ðåäàêöèè ãàçåòû ïàðòèè ýñåðîâ «Âîëÿ íàðîäà», ïóáëèêîâàë â íåé àíòèáîëüøåâèñòñêèå ñòàòüè. 1919 ãîä áûë òðóäåí äëÿ Ïðèøâèíà è â ëè÷íîì ïëàíå. Ê 1919 ãîäó óìåðëè ïî÷òè âñå åãî ðîäíûå: áðàòüÿ Àëåêñàíäð (1911), Ñåðãåé (1917), Íèêîëàé (1919), ìàòü Ìàðèÿ Èâàíîâíà (1914), ñåñòðà Ëèäèÿ (1919).
 1922 ãîäó Ïðèøâèí íàïèñàë ÷àñòè÷íî àâòîáèîãðàôè÷åñêóþ ïîâåñòü «Ìèðñêàÿ ÷àøà» (ïåðâîíà÷àëüíîå íàçâàíèå — «Ðàá îáåçüÿíèé»), íî ðåäàêòîð æóðíàëà «Êðàñíàÿ íîâü» À. Âîðîíñêèé îòêàçàëñÿ å¸ ïå÷àòàòü, îòêðîâåííî ñêàçàâ àâòîðó î íåâîçìîæíîñòè ïðîâåñòè òàêîå ñî÷èíåíèå ÷åðåç öåíçóðó. Ïðèøâèí ïîñëàë ïîâåñòü íà ðåöåíçèþ Ë. Òðîöêîìó, â ñîïðîâîäèòåëüíîì ïèñüìå âûðàçèâ íàäåæäó íà òî, ÷òî «ñîâåòñêàÿ âëàñòü äîëæíà èìåòü ìóæåñòâî äàòü ñóùåñòâîâàíèå öåëîìóäðåííî-ýñòåòè÷åñêîé ïîâåñòè, õîòÿ áû îíà è êîëîëà ãëàçà». Îäíàêî Òðîöêèé îòâåòèë òàê: «Ïðèçíàþ çà âåùüþ êðóïíûå õóäîæåñòâåííûå äîñòîèíñòâà, íî ñ ïîëèòè÷åñêîé òî÷êè çðåíèÿ îíà ñïëîøü êîíòððåâîëþöèîííà».  èòîãå ïîâåñòü áûëà íàïå÷àòàíà ëèøü ïî÷òè ÷åðåç 60 ëåò.
 1923 ãîäó â ìîñêîâñêîì èçäàòåëüñòâå «Êðóã» âûøåë ïåðâûé ñáîðíèê äîðåâîëþöèîííûõ î÷åðêîâ ïèñàòåëÿ ïîä îáùèì íàçâàíèåì «×¸ðíûé àðàá».
 1925 ãîäó âûøåë ïåðâûé ñáîðíèê ðàññêàçîâ äëÿ äåòåé ïîä íàçâàíèåì «Ìàòð¸øêà â êàðòîøêå». Ïåðâàÿ ïóáëèêàöèÿ â äåòñêîì æóðíàëå «Ìóðçèëêà» ñîñòîÿëàñü â 1926 ãîäó — â 8-ì íîìåðå áûë íàïå÷àòàí ðàññêàç «Ãàå÷êè».  êîíå÷íîì èòîãå Ïðèøâèí ñìèðèëñÿ ñ íîâîé âëàñòüþ: ïî åãî ìíåíèþ, êîëîññàëüíûå æåðòâû ÿâèëèñü ðåçóëüòàòîì ÷óäîâèùíîãî ðàçãóëà íèçøåãî ÷åëîâå÷åñêîãî çëà, ÷òî âûñâîáîäèëà ìèðîâàÿ âîéíà, íî íàñòóïàåò âðåìÿ ìîëîäûõ, äåÿòåëüíûõ ëþäåé, äåëî êîòîðûõ — ïðàâîå, õîòÿ îíî ïîáåäèò åù¸ î÷åíü íå ñêîðî. Ñòðàñòíîå óâëå÷åíèå îõîòîé è êðàåâåäåíèåì (æèë â Åëüöå, íà Ñìîëåíùèíå, â Ïîäìîñêîâüå) îòðàçèëîñü â íàïèñàííîé â 1920-å ñåðèè îõîòíè÷üèõ è äåòñêèõ ðàññêàçîâ, êîòîðûå âïîñëåäñòâèè âîøëè â êíèãó «Êàëåíäàðü ïðèðîäû» (1935), ïðîñëàâèâøóþ åãî êàê ïîâåñòâîâàòåëÿ î æèçíè ïðèðîäû, ïåâöà Ñðåäíåé ïîëîñû Ðîññèè.  ýòè æå ãîäû îí ïðîäîëæàë ðàáîòàòü íàä àâòîáèîãðàôè÷åñêèì ðîìàíîì «Êàùååâà öåïü», íà÷àòûì â 1923 ãîäó, íàä êîòîðûì òðóäèëñÿ äî ïîñëåäíèõ äíåé. Ïðèøâèí âñòóïèë â ëèòåðàòóðíóþ ãðóïïó «Ïåðåâàë», íå ïðèíèìàÿ íåïîñðåäñòâåííîãî ó÷àñòèÿ â åå äåÿòåëüíîñòè, è ïîêèíóë åå â 1930 ãîäó, êîãäà ãðóïïà ïîâåðãàëàñü íàïàäêàì ÐÀÏÏà. ÐÀÏÏ ïîäâåðãàë ñóðîâîé êðèòèêå è òâîð÷åñòâî ñàìîãî Ïðèøâèíà, âïëîòü äî òîãî, ÷òî Ïðèøâèí ïîäóìûâàë î òîì, ÷òîáû ïðåêðàòèòü çàíÿòèÿ ëèòåðàòóðîé è âåðíóòüñÿ ê ðàáîòå àãðîíîìà. Íàïàäêè íà ïèñàòåëÿ ïðåêðàòèëèñü òîëüêî ïîñëå ðîñïóñêà ÐÀÏÏ â 1932 ãîäó.  íà÷àëå 1930-õ ãîäîâ Ïðèøâèí ïîáûâàë íà Äàëüíåì Âîñòîêå, â ðåçóëüòàòå ïîÿâèëàñü êíèãà «Äîðîãèå çâåðè», ïîñëóæèâøàÿ îñíîâîé äëÿ ïîâåñòè «Æåíü-øåíü» («Êîðåíü æèçíè», 1933). Î ïóòåøåñòâèè ïî Êîñòðîìñêîé è ßðîñëàâñêîé çåìëå íàïèñàíî â ïîâåñòè «Íåîäåòàÿ âåñíà».  1933 ãîäó ïèñàòåëü ñíîâà ïîñåòèë Ñîëîâåöêèé ëàãåðü (î÷åðê «Ñîëîâêè») è Âûãîâñêèé êðàé, ãäå ñòðîèëè Áåëîìîðñêî-Áàëòèéñêèé êàíàë. Íà îñíîâå âïå÷àòëåíèé ýòîé ïîåçäêè èì áûë ñîçäàí ðîìàí-ñêàçêà «Îñóäàðåâà äîðîãà», êîòîðûé áûë îïóáëèêîâàí óæå ïîñëå ñìåðòè ïèñàòåëÿ, â 1957 ãîäó. Íà Ïåðâîì ñúåçäå Ñîþçà ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ (1934 ãîä) áûë èçáðàí ÷ëåíîì ïðàâëåíèÿ.  ìàå-èþíå 1935 ãîäà Ì.Ì.Ïðèøâèí ñîâåðøèë åù¸ îäíî ïóòåøåñòâèå íà Ðóññêèé Ñåâåð âìåñòå ñ ñûíîì Ïåòðîì. Ïîåçäîì ïèñàòåëü äîáðàëñÿ èç Ìîñêâû äî Âîëîãäû è ïëûë íà ïàðîõîäàõ ïî Âîëîãäå, Ñóõîíå è Ñåâåðíîé Äâèíå äî Âåðõíåé Òîéìû. Îò Âåðõíåé Òîéìû íà ëîøàäÿõ äîáðàëñÿ äî âåðõíåïèíåæñêèõ ñåëåíèé Êåðãà è Ñîãðà, çàòåì íà â¸ñåëüíîé ëîäêå äîñòèã óñòüÿ Èëåøè, íà ëîäêå-îñèíîâêå ââåðõ ïî Èëåøå è å¸ ïðèòîêó Êîäå. Èç âåðõîâüåâ Êîäû, ïåøêîì ïî äðåìó÷åìó ëåñó âìåñòå ñ ïðîâîäíèêàìè ïèñàòåëü ïîø¸ë èñêàòü è íàø¸ë «Áåðåíäååâó ÷àùó» — íåòðîíóòûé òîïîðîì ëåñ. Âåðíóâøèñü â Óñòü-Èëåøó, Ïðèøâèí ñïóñòèëñÿ ïî Ïèíåãå äî ñåëà Êàðïîãîðû, à çàòåì íà ïàðîõîäå äîáðàëñÿ äî Àðõàíãåëüñêà. Ïîñëå ýòîé ïîåçäêè íà ñâåò ïîÿâèëèñü êíèãà î÷åðêîâ «Áåðåíäååâà ÷àùà» («Ñåâåðíûé ëåñ») è ïîâåñòü-ñêàçêà «Êîðàáåëüíàÿ ÷àùà», íàä êîòîðîé Ì.Ïðèøâèí ðàáîòàë â ïîñëåäíèå ãîäû æèçíè. Ïèñàòåëü ïèñàë î ñêàçî÷íîì ëåñå: «Ëåñ òàì — ñîñíà çà òðèñòà ëåò, äåðåâî ê äåðåâó, òàì ñòÿãà íå âûðóáèøü! È òàêèå ðîâíûå äåðåâüÿ, è òàêèå ÷èñòûå! Îäíî äåðåâî ñðóáèòü íåëüçÿ, ïðèñëîíèòñÿ ê äðóãîìó, à íå óïàä¸ò».  1941 ãîäó Ïðèøâèí ýâàêóèðîâàëñÿ â äåðåâíþ Óñîëüå ßðîñëàâñêîé îáëàñòè, ãäå ïðîòåñòîâàë ïðîòèâ âûðóáêè ëåñà âîêðóã äåðåâíè òîðôîðàçðàáîò÷èêàìè.  1943 ãîäó ïèñàòåëü âåðíóëñÿ â Ìîñêâó è âûïóñòèë â èçäàòåëüñòâå «Ñîâåòñêèé ïèñàòåëü» ðàññêàçû «Ôàöåëèÿ» è «Ëåñíàÿ êàïåëü».  1945 ãîäó Ì.Ì.Ïðèøâèí íàïèñàë ñêàçêó-áûëü «Êëàäîâàÿ ñîëíöà».  1946 ãîäó ïèñàòåëü êóïèë äîì â äåðåâíå Äóíèíî Çâåíèãîðîäñêîãî ðàéîíà Ìîñêîâñêîé îáëàñòè, â êîòîðîì æèë â ëåòíèé ïåðèîä â 1946—1953 ãîäàõ. Ïî÷òè âñå ïðîèçâåäåíèÿ Ïðèøâèíà, îïóáëèêîâàííûå ïðè æèçíè, ïîñâÿùåíû îïèñàíèÿì ñîáñòâåííûõ âïå÷àòëåíèé îò âñòðå÷ ñ ïðèðîäîé, îïèñàíèÿ ýòè îòëè÷àþòñÿ íåîáû÷àéíîé êðàñîòîé ÿçûêà. Êîíñòàíòèí Ïàóñòîâñêèé íàçûâàë åãî «ïåâöîì ðóññêîé ïðèðîäû», Ìàêñèì Ãîðüêèé ãîâîðèë, ÷òî Ïðèøâèí îáëàäàë «ñîâåðøåííûì óìåíèåì ïðèäàâàòü ãèáêèì ñî÷åòàíèåì ïðîñòûõ ñëîâ ïî÷òè ôèçè÷åñêóþ îùóòèìîñòü âñåìó». Ñàì Ïðèøâèí ñâîåé ãëàâíîé êíèãîé ñ÷èòàë «Äíåâíèêè», êîòîðûå îí â¸ë â òå÷åíèå ïî÷òè ïîëóâåêà (1905—1954) è îáú¸ì êîòîðûõ â íåñêîëüêî ðàç áîëüøå ñàìîãî ïîëíîãî, 8-òîìíîãî ñîáðàíèÿ åãî ñî÷èíåíèé. Îïóáëèêîâàííûå ïîñëå îòìåíû öåíçóðû â 1980-õ ãîäàõ, îíè ïîçâîëèëè ïî-äðóãîìó âçãëÿíóòü íà Ì.Ì.Ïðèøâèíà è íà åãî òâîð÷åñòâî. Ïîñòîÿííàÿ äóõîâíàÿ ðàáîòà, ïóòü ïèñàòåëÿ ê âíóòðåííåé ñâîáîäå ïîäðîáíî è ÿðêî ïðîñëåæèâàåòñÿ â åãî áîãàòûõ íàáëþäåíèÿìè äíåâíèêàõ («Ãëàçà çåìëè», 1957; ïîëíîñòüþ îïóáëèêîâàííûå â 1990-õ ãîäàõ), ãäå, â ÷àñòíîñòè, äàíà êàðòèíà ïðîöåññà «ðàñêðåñòüÿíèâàíèÿ» Ðîññèè è íåãàòèâíûõ ÿâëåíèé ñîâåòñêîé äåéñòâèòåëüíîñòè; âûðàæåíî ãóìàíèñòè÷åñêîå ñòðåìëåíèå ïèñàòåëÿ óòâåðäèòü «ñâÿòîñòü æèçíè» êàê âûñøóþ öåííîñòü. Òåì íå ìåíåå è ïî 8-òîìíîìó èçäàíèþ (1982—1986 ãã.), ãäå äâà òîìà öåëèêîì ïîñâÿùåíû äíåâíèêàì ïèñàòåëÿ, ìîæíî ïîëó÷èòü äîñòàòî÷íîå âïå÷àòëåíèå î íàïðÿæ¸ííîé äóõîâíîé ðàáîòå ïèñàòåëÿ, åãî ÷åñòíûì ìíåíèÿì î ñîâðåìåííîé åìó æèçíè, ðàçìûøëåíèÿ î ñìåðòè, î òîì, ÷òî îñòàíåòñÿ ïîñëå íåãî íà çåìëå, î âå÷íîé æèçíè. Ïèñàòåëü è ôèëîëîã, áèîãðàô Ïðèøâèíà À.Í.Âàðëàìîâ íàçâàë åãî äíåâíèêîâûå çàïèñè «âåëèêèì Äíåâíèêîì» è íàïèñàë, ÷òî ýòî «êíèãà ñ ñàìûì øèðîêèì ñîäåðæàíèåì, ðàññ÷èòàííàÿ íà áóäóùåå ïðî÷òåíèå… Äíåâíèê ïðåäñòàâëÿë ñîáîé íåêóþ ïàðàëëåëüíóþ åãî ñîáñòâåííî õóäîæåñòâåííûì òåêñòàì ëèòåðàòóðó è íàõîäèëñÿ ñ ïîñëåäíåé â ïîñòîÿííîì äèàëîãå».

Õóäîæíèê ñâåòà

Óæå ïåðâóþ êíèãó — «Â êðàþ íåïóãàíûõ ïòèö» — Ïðèøâèí ïðîèëëþñòðèðîâàë ñâîèìè ôîòîãðàôèÿìè, ñäåëàííûìè â 1906 ãîäó âî âðåìÿ ïîõîäà ïî Ñåâåðó ñ ïîìîùüþ ïðèíàäëåæàùåãî ïîïóò÷èêó ãðîìîçäêîãî ôîòîàïïàðàòà.  1920-å ãîäû ïèñàòåëü íà÷àë ñåðü¸çíî èçó÷àòü òåõíèêó ôîòîãðàôèðîâàíèÿ, ñ÷èòàÿ, ÷òî èñïîëüçîâàíèå ôîòîãðàôèé â òåêñòå ïîìîæåò äîïîëíèòü àâòîðñêèé ñëîâåñíûé îáðàç àâòîðñêèì æå çðèòåëüíûì îáðàçîì: «Ê ìîåìó íåñîâåðøåííîìó ñëîâåñíîìó èñêóññòâó ÿ ïðèáàâëþ ôîòîãðàôè÷åñêîå èçîáðåòàòåëüñòâî».  åãî äíåâíèêå ïîÿâèëèñü çàïèñè î çàêàçå â 1929 ãîäó â Ãåðìàíèè êàðìàííîãî ôîòîàïïàðàòà Leica.  áèáëèîòåêå äóíèíñêîãî äîìà ñîõðàíèëèñü äâå êíèãè ñ ìíîãî÷èñëåííûìè ïîìåòêàìè ïèñàòåëÿ — «Ôîòîðåöåïòóðà è ôîòîñïðàâî÷íèê» (Åâäîêèìîâ Á. À. — Ëåíèíãðàä, 1928) è «Ôîòîãðàôè÷åñêàÿ ïðàêòèêà» (1931, íà íåìåöêîì ÿçûêå).Ïðèøâèí ïèñàë: «Ñâåòîïèñü, èëè êàê ïðèíÿòî íàçûâàòü, ôîòîãðàôèÿ, òåì îòëè÷àåòñÿ îò áîëüøèõ èñêóññòâ, ÷òî ïîñòîÿííî îáðûâàåò æåëàííîå, êàê íåâîçìîæíîå è îñòàâëÿåò ñêðîìíûé íàì¸ê íà ñëîæíûé, îñòàâøèéñÿ â äóøå õóäîæíèêà ïëàí, è åù¸, ñàìîå ãëàâíîå, íåêîòîðóþ íàäåæäó íà òî, ÷òî êîãäà-íèáóäü ñàìà æèçíü â ñâîèõ èçíà÷àëüíûõ èñòîêàõ ïðåêðàñíîãî áóäåò «ñôîòîãðàôèðîâàíà» è äîñòàíåòñÿ âñåì «ìîè âèäåíèÿ ðåàëüíîãî ìèðà»». Ïðèøâèí ïèñàë, ÷òî ñ òåõ ïîð, êàê çàâ¸ë ôîòîêàìåðó, îí ñòàë «ôîòîãðàôè÷åñêè äóìàòü», íàçûâàë ñåáÿ «õóäîæíèêîì ñâåòà» è äî òîãî óâëåêñÿ îõîòîé ñ êàìåðîé, ÷òî íå ìîã äîæäàòüñÿ êîãäà íàñòóïèò «îïÿòü ñâåòîçàðíîå óòðî». Ðàáîòàÿ íàä öèêëàìè «ôîòîçàïèñåé» «Ïàóòèíêè», «Êàïëè», «Ïî÷êè», «Âåñíà ñâåòà» îí äåëàë ñíèìêè êðóïíûìè ïëàíàìè ïðè ðàçíûõ îñâåù¸ííîñòè è ðàêóðñàõ, ñîïðîâîæäàÿ êàæäóþ ôîòîãðàôèþ êîììåíòàðèÿìè. Îöåíèâàÿ ïîëó÷èâøèåñÿ âèçóàëüíûå îáðàçû, Ïðèøâèí çàïèñàë â äíåâíèêå 26 ñåíòÿáðÿ 1930 ãîäà: «Êîíå÷íî, íàñòîÿùèé ôîòîãðàô ñíÿë áû ëó÷øå ìåíÿ, íî íàñòîÿùåìó ñïåöèàëèñòó è â ãîëîâó íèêîãäà íå ïðèäåò ñìîòðåòü íà òî, ÷òî ÿ ñíèìàþ: îí ýòî íèêîãäà íå óâèäèò». Ïèñàòåëü íå îãðàíè÷èâàëñÿ ñú¸ìêàìè íà ïðèðîäå.  1930 ãîäó îí ñäåëàë ñåðèþ ôîòîñíèìêîâ îá óíè÷òîæåíèè êîëîêîëîâ Òðîèöå-Ñåðãèåâîé ëàâðû.  ãîäû âîéíû Ïðèøâèí õîäèë ïî îêðåñòíûì äåðåâíÿì, ñíèìàë äåòåé è æåíùèí äëÿ ïîñûëêè ôîòîãðàôèé íà ôðîíò ìóæüÿì è îòöàì. Áîëåå ÷åòâåðòè âåêà Ïðèøâèí íå ðàññòàâàëñÿ ñ ôîòîàïïàðàòàìè.  àðõèâå ïèñàòåëÿ ñîõðàíèëîñü áîëåå äâóõ òûñÿ÷ íåãàòèâîâ.  åãî ìåìîðèàëüíîì êàáèíåòå â Äóíèíî — âñ¸ íåîáõîäèìîå äëÿ äîìàøíåé ôîòîëàáîðàòîðèè: íàáîð îáúåêòèâîâ, óâåëè÷èòåëü, êþâåòû äëÿ ïðîÿâèòåëÿ è çàêðåïèòåëÿ, ðàìêè äëÿ îáðåçêè ôîòîãðàôèé. Çíàíèå è îïûò ôîòîðàáîòû íàøëè ñâî¸ îòðàæåíèå â íåêîòîðûõ ñîêðîâåííûõ ìûñëÿõ ïèñàòåëÿ, êîòîðûé 22 èþëÿ 1929 ãîäà çàïèñàë â äíåâíèêå: «Íàøà ðåñïóáëèêà ïîõîæà íà ôîòîãðàôè÷åñêóþ ò¸ìíóþ êîìíàòó, â êîòîðóþ íå ïðîïóñêàþò íè îäíîãî ëó÷à ñî ñòîðîíû, à âíóòðè âñ¸ îñâåùåíî êðàñíûì ôîíàðèêîì». Ïðèøâèí íå íàäåÿëñÿ îáíàðîäîâàòü ïðè æèçíè áîëüøèíñòâî èç ñâîèõ ñíèìêîâ. Íåãàòèâû õðàíèëèñü â îòäåëüíûõ êîíâåðòèêàõ, ñêëååííûõ ïèñàòåëåì ñîáñòâåííîðó÷íî èç ïàïèðîñíîé áóìàãè, â êîðîáêàõ èç-ïîä êîíôåò è ñèãàðåò. Ïîñëå ñìåðòè ïèñàòåëÿ åãî âäîâà Âàëåðèÿ Äìèòðèåâíà ñîõðàíèëà íåãàòèâû âìåñòå ñ äíåâíèêàìè.
Ñêîí÷àëñÿ Ìèõàèë Ìèõàéëîâè÷ Ïðèøâèí â 2 ÷àñà íî÷è 16 ÿíâàðÿ 1954 ãîäà, â äåíü çíàêîìñòâà ñî ñâîåé ëþáèìîé. Ïîõîðîíåí íà Ââåäåíñêîì êëàäáèùå. Ñêóëüïòîð Ñ. Ò. Êîí¸íêîâ, äðóã Ïðèøâèíà, â êîðîòêèé ñðîê ñîçäàë íàäìîãèëüíûé ïàìÿòíèê, â êîòîðîì çàêëþ÷åíà èäåÿ áåññìåðòèÿ ïèñàòåëÿ. Ïòèöà Ñèðèí — ñèìâîë ñ÷àñòüÿ. «Êàæäàÿ ñòðî÷êà Ïðèøâèíà âå÷íî áóäåò äàðèòü ëþäÿì ñ÷àñòüå», — òàê äóìàë Êîí¸íêîâ, âûñåêàÿ èç êàìíÿ ïàìÿòíèê.

Ñåìüÿ
Æèë ôàêòè÷åñêèì áðàêîì ñî ñìîëåíñêîé êðåñòüÿíêîé Åôðîñèíüåé Ïàâëîâíîé (1883-1953, óðîæä¸ííîé Áàäûêèíîé, â ïåðâîì áðàêå — Ñìîãàë¸âîé). Ãðàæäàíñêèé áðàê îôîðìèëè, êîãäà ñûíîâüÿ ñäàëè âûïóñêíûå ýêçàìåíû â øêîëå.  äíåâíèêàõ Ïðèøâèí ÷àñòî íàçûâàë å¸ Ôðîñåé èëè Ïàâëîâíîé. Ïîìèìî å¸ ñûíà îò ïåðâîãî áðàêà ßêîâà (ïîãèá íà ôðîíòå â 1919 ãîäó â Ãðàæäàíñêóþ âîéíó), ó íèõ áûëî åù¸ òðîå ñûíîâåé: Ñåðãåé (óìåð ìëàäåíöåì â 1905 ãîäó), Ëåâ (1906-1957) — ïîïóëÿðíûé áåëëåòðèñò ñâîåãî âðåìåíè, ïèñàâøèé ïîä ïñåâäîíèìîì Àëïàòîâ, ó÷àñòíèê ëèòåðàòóðíîé ãðóïïû «Ïåðåâàë», ôîòîãðàô, ϸòð (1909-1987) — îõîòîâåä, äî 1949 ãîäà ðàáîòàë çîîòåõíèêîì â çâåðîñîâõîçå «Ïóøêèíñêèé», àâòîð ìåìóàðîâ (èçäàíû ê 100-ëåòèþ ñî äíÿ åãî ðîæäåíèÿ, â 2009 ãîäó).  1940 ãîäó 67-ëåòíèé Ì.Ì.Ïðèøâèí æåíèëñÿ íà 41-ëåòíåé Âàëåðèè Äìèòðèåâíå Ëèîðêî (Ëåáåäåâîé) (1899-1979).  1924 ãîäó, óñòóïèâ íàñòîé÷èâûì ïðîñüáàì ìàòåðè, Â.Ä.Ëèîðêî âûøëà çàìóæ çà Í. Í. Âîçíåñåíñêîãî, ïðîôåññîðà Ìåíäåëååâñêîãî èíñòèòóòà, íàìíîãî ñòàðøå íå¸. Ïîñëå ñìåðòè Âîçíåñåíñêîãî â 1929 ãîäó îáâåí÷àëàñü ñ À. Â. Ëåáåäåâûì, ñ êîòîðûì îêîí÷àòåëüíî ðàññòàëàñü âåñíîé 1938 ãîäà. Ïðîæèëà ñ ïèñàòåëåì ñ÷àñòëèâî äî åãî êîí÷èíû. Ïîñëå ñìåðòè Ïðèøâèíà ðàáîòàëà ñ åãî àðõèâàìè, íàïèñàëà î í¸ì íåñêîëüêî êíèã, ìíîãèå ãîäû âîçãëàâëÿëà ìóçåé Ïðèøâèíà.

Ìóçûêà â æèçíè Ïðèøâèíà

Ïèñàòåëü ñ äåòñòâà áûë î÷åíü ìóçûêàëåí è â þíîñòè èãðàë íà ìàíäîëèíå. «Ïî ìîåìó, — ïèñàë Ïðèøâèí, — ãåíèé ÷åëîâåêà íå îãîíü ïîõèòèë ñ íåáà, à ìóçûêó è íàïðàâèë å¸ âíà÷àëå ê îáëåã÷åíèþ òðóäà, à ïîòîì è ñàìûé òðóä, íà êîòîðûé ðàñïðîñòðàíÿåòñÿ ìóçûêàëüíûé ðèòì, ñäåëàë ÷åðåç ýòî íàñëàæäåíèåì».  íà÷àëå ÕÕ âåêà ñòóäåíò ôèëîñîôñêîãî ôàêóëüòåòà Ëåéïöèãñêîãî óíèâåðñèòåòà Ìèõàèë Ïðèøâèí ïåðåæèë ñèëüíåéøåå óâëå÷åíèå ìóçûêîé êîìïîçèòîðà Ðèõàðäà Âàãíåðà. Îïåðà «Òàíãåéçåð» íàñòîëüêî ïîòðÿñëà ìîëîäîãî Ïðèøâèíà òèòàíè÷åñêîé áîðüáîé ñòðàñòè è ñàìîîòðå÷åíèÿ, ÷òî çà äâà ãîäà îí ïðîñëóøàë å¸ 37 ðàç! Ñðåäè ìóçûêàíòîâ ó Ïðèøâèíà áûëî ìíîãî èñòèííûõ äðóçåé è ïî÷èòàòåëåé. Ô.È.Øàëÿïèí 12 àïðåëÿ 1912 ãîäà ïèñàë Ìàêñèìó Ãîðüêîìó: «Õîðîøî ïàõíåò ðóññêàÿ ïåñåíêà-òî, îé, êàê õîðîøî, äà è öâåò (åñëè ìîæíî òàê ñêàçàòü) ó íå¸ — ò¸ïëûé, ÿðêèé è íåóâÿäàåìûé. È Ïðèøâèí-òî!..Êàê ïèñàíî «Îçåðî êðóòîÿðîå», à? — çàõë¸áûâàëñÿ! ×óäåñíî!». Ñàì ïèñàòåëü íåñêîëüêî ðàç âñòðå÷àëñÿ ñ âåëèêèì ïåâöîì. Îñîáåííî åìó çàïîìíèëàñü âñòðå÷à ñ Øàëÿïèíûì â íî÷ü ïîä Íîâûé 1915 ãîä. «Ãîðüêèé ñïðîñèë ìåíÿ ïîñëå, êàêîå ìî¸ âïå÷àòëåíèå îò Øàëÿïèíà, — âñïîìèíàë Ïðèøâèí. — ß îòâåòèë, ÷òî áîãà âèäåë, íàøåãî êàêîãî-òî, ìîæåò áûòü, ïîëåâîãî èëè ëåñíîãî, íî ïîäëèííîãî ðóññêîãî áîãà». Ïðèøâèí ÷àñòî âñïîìèíàë Ô¸äîðà Øàëÿïèíà. 13 àïðåëÿ 1953 ãîäà îí çàïèñàë â äíåâíèêå: «Ïåðåäàâàëè Øàëÿïèíà ïî ñêâåðíûì ïëàñòèíêàì, íî ÿ âñ¸-òàêè î í¸ì òî ñàìîå, ÷òî äóìàþ âñåãäà. Îí ìíå ÿâëÿåòñÿ ÷óäîì, óòâåðæäàþùèì ìîþ ëþáîâü â ðîäèíå è âåðó â ñåáÿ».  1930-õ ãîäàõ, ïîñåëèâøèñü â Ìîñêâå, Ïðèøâèí âíîâü ïîëó÷àåò âîçìîæíîñòü ïðèîáùèòüñÿ ê êëàññè÷åñêîé ìóçûêå. Îí ñëóøàåò â êîíñåðâàòîðèè Áðàìñà, Âàãíåðà, Øîïåíà, Ëèñòà è îñîáåííî Áåòõîâåíà. Îí ïèøåò: «Íà÷èíàþ ÷àùå è ÷àùå óõîäèòü â ìóçûêó: âîò îáëàñòü, êóäà ìîæíî óõîäèòü, óåçæàòü, ïóòåøåñòâîâàòü òàì áåç îãðàíè÷åíèé îò ãðóáîãî âìåøàòåëüñòâà íîâîãî â ñòàðîå».  Äíåâíèêàõ çà 4 íîÿáðÿ 1943 ãîäà åñòü òàêàÿ çàïèñü: «Íà 8-é ñèìôîíèè Øîñòàêîâè÷à… Ñàì Øîñòàêîâè÷ ìàëåíüêèé ÷åëîâå÷åê, èçäàëè, áóäòî ãèìíàçèñò 6 êëàññà, êàïðèçíîå äèòÿ ñîâðåìåííîñòè, âìåñòèâøèé â ñåáÿ âåñü àä æèçíè ñ ìå÷òîé î âûõîäå â ðàé. Íî òî ëè áóäåò, êîãäà ëþäè ïðîáóäÿòñÿ! Ïóáëèêå, êàæåòñÿ, ñèìôîíèÿ íå î÷åíü ïîíðàâèëàñü, ìîæåò áûòü, åù¸ íå ðàçîáðàëàñü è áûëà â íåäîóìåíèè».  1949 ãîäó â êâàðòèðå Ïðèøâèíà â Ëàâðóøèíñêîì ïåðåóëêå ïîÿâèëñÿ âåëèêîëåïíûé ðîÿëü ôèðìû Èñáàõ, êîòîðûé îí ïðèîáð¸ë äëÿ æåíû Âàëåðèè Äìèòðèåâíû. Íà í¸ì ÷àñòî èãðàë çàìå÷àòåëüíûé äèðèæ¸ð Åâãåíèé Ìðàâèíñêèé, ñ êîòîðûì ó Ì.Ì.Ïðèøâèíà áûëà íàñòîÿùàÿ äðóæáà. Ïðèåçæàÿ â Ìîñêâó, Ìðàâèíñêèé îáÿçàòåëüíî çàõîäèë ê ïèñàòåëþ â ãîñòè. Ñàì æå Ïðèøâèí íå ïîñåùàë êîíöåðòû äðóãà, òîëüêî åñëè áûë áîëåí.  ñâî¸ ïîñëåäíåå ïîñåùåíèå íàêàíóíå ñìåðòè ïèñàòåëÿ Ìðàâèíñêèé íå èãðàë íà ðîÿëå, à âìåñòå ñî ñâîèì äðóãîì ñëóøàë åãî ãîëîñ, çàïèñàííûé íà ïëàñòèíêå.

Íàãðàäû
Ìàëàÿ ñåðåáðÿíàÿ ìåäàëü ÐÃÎ (1907)
îðäåí Òðóäîâîãî Êðàñíîãî Çíàìåíè (05.02.1943)
îðäåí «Çíàê Ïî÷¸òà» (31.01.1939)
Îöåíêè ñîâðåìåííèêîâ

Ïàìÿòü
 ÷åñòü ïèñàòåëÿ íàçâàíû:

àñòåðîèä (9539) Ïðèøâèí, îòêðûòûé àñòðîíîìîì Ëþäìèëîé Êàðà÷êèíîé â Êðûìñêîé Àñòðîôèçè÷åñêîé Îáñåðâàòîðèè 21 îêòÿáðÿ 1982 ãîäà;
ïèê Ïðèøâèíà (43°46,35; ñ. ø. 40°15; â. ä.HGßO) âûñîòîé 2782 ì â îòðîãàõ Ãëàâíîãî Êàâêàçñêîãî õðåáòà è áëèçëåæàùåå ãîðíîå îçåðî;
ìûñ Ïðèøâèíà íà âîñòî÷íîé îêîíå÷íîñòè îñòðîâà Èòóðóï â Êóðèëüñêîé ãðÿäå;
óëèöû Ïðèøâèíà â Ìîñêâå (1974), Äîíåöêå, Êèåâå, Ëèïåöêå, Åëüöå, Îðëå, Êðèâîì Ðîãå (1950-å ãîäû), Òþìåíè (2002), Óñòü-Êóòå, Ïåòðîçàâîäñêå, Ïåðåñëàâëå-Çàëåññêîì.
Øêîëå ÌÁÎÓ ÑØ ¹ 1 â ãîðîäå Åëüöå ïðèñâîåíî èìÿ Ì.Ì.Ïðèøâèíà (øêîëà íàõîäèòñÿ â çäàíèè ãèìíàçèè, â êîòîðîé áóäóùèé ïèñàòåëü ó÷èëñÿ).
 êîíöå 1970-õ ãîäîâ îäèí èç êîíòåéíåðîâîçîâ Äàëüíåâîñòî÷íîãî ìîðñêîãî ïàðîõîäñòâà íîñèë èìÿ Ì.Ì.Ïðèøâèíà.
4 ôåâðàëÿ 2015 ãîäà, â äåíü ðîæäåíèÿ ïèñàòåëÿ, â ïàðêå «Ñêèòñêèå ïðóäû» ãîðîäà Ñåðãèåâà Ïîñàäà áûë îòêðûò ïîñâÿù¸ííûé åìó ïàìÿòíèê.
2 ñåíòÿáðÿ 1981 ãîäà ðåøåíèåì Ñîâåòà ìèíèñòðîâ ÐÑÔÑÐ èìÿ Ì.Ì.Ïðèøâèíà áûëî ïðèñâîåíî Îðëîâñêîé îáëàñòíîé äåòñêîé áèáëèîòåêå.
Îáëàñòíàÿ ëèòåðàòóðíàÿ ïðåìèÿ èìåíè Ìèõàèëà Ïðèøâèíà. Ó÷ðåæäåíà â 2004 ãîäó ñ öåëüþ ïîîùðåíèÿ ëèòåðàòóðíîãî òâîð÷åñòâà ãðàæäàí Ïîäìîñêîâüÿ (ïîñòàíîâëåíèå îò 04.03.2004 ¹ 30-Ïà «Îá ó÷ðåæäåíèè îáëàñòíîé ëèòåðàòóðíîé ïðåìèè èìåíè         Ì.Ì.Ïðèøâèíà»).

(Ìàòåðèàë èç Âèêèïåäèè).

История бультерьера

1

Я увидел его впервые в сумерках.

Рано утром я получил телеграмму от своего школьного товарища Джека:

«Посылаю тебе замечательного щенка. Будь вежлив с ним. Невежливых он не любит».

У Джека такой характер, что он мог прислать мне адскую машину или бешеного хорька вместо щенка, поэтому я дожидался посылки с некоторым любопытством. Когда она прибыла, я увидел, что на ней написано: «Опасно». Изнутри при малейшем движении доносилось ворчливое повизгиванье. Заглянув в заделанное решеткой отверстие, я увидел не тигренка, а всего-навсего маленького белого бультерьера. Он старался укусить меня и все время сварливо рычал. Рычанье его было мне неприятно. Собаки умеют рычать на два лада: низким, грудным голосом — это вежливое предупреждение или исполненный достоинства ответ, и громким, высоким ворчаньем — это последнее слово перед нападением. Как любитель собак, я думал, что умею управлять ими. Поэтому, отпустив носильщика, я достал перочинный нож, молоток, топорик, ящик с инструментами, кочергу и сорвал решетку. Маленький бесенок грозно рычал при каждом ударе молотка и, как только я повернул ящик набок, устремился прямо к моим ногам. Если бы только его лапка не запуталась в проволочной сетке, мне пришлось бы плохо. Я вскочил на стол, где он не мог меня достать, и попытался урезонить его. Я всегда был сторонником разговоров с животными. Я утверждаю, что они улавливают общий смысл нашей речи и наших намерений, хотя бы даже и не понимая слов. Но этот щенок, по-видимому, считал меня лицемером и презрительно отнесся к моим заискиваниям. Сперва он уселся под столом, зорко глядя во все стороны, не появится ли пытающаяся спуститься нога. Я был вполне уверен, что мог бы привести его к повиновению взглядом, но мне никак не удавалось взглянуть ему в глаза, и поэтому я оставался на столе. Я человек хладнокровный. Ведь я представитель фирмы, торгующей железным товаром, а наш брат вообще славится присутствием духа, уступая разве только господам, торгующим готовым платьем.

Итак, я достал сигару и закурил, сидя по-турецки на столе, в то время как маленький деспот дожидался внизу моих ног. Затем я вынул из кармана телеграмму и перечел ее: «Замечательный щенок. Будь вежлив с ним. Невежливых он не любит». Думаю, что мое хладнокровие успешно заменило в этом случае вежливость, ибо полчаса спустя рычанье затихло. По прошествии часа он уже не бросался на газету, осторожно спущенную со стола для испытания его чувств. Возможно, что раздражение, вызванное клеткой, немного улеглось. А когда я зажег третью сигару, он проковылял к камину и улегся там, впрочем, не забывая меня — на это я не мог пожаловаться. Один его глаз все время следил за мной. Я же следил обоими глазами не за ним, а за его коротким хвостиком. Если бы этот хвост хоть единый раз дернулся в сторону, я почувствовал бы, что победил. Но хвостик оставался неподвижным. Я достал книжку и продолжал сидеть на столе до тех пор, пока не затекли ноги и начал гаснуть огонь в камине. К десяти часам стало прохладно, а в половине одиннадцатого огонь совсем потух. Подарок моего друга встал на ноги и, позевывая, потягиваясь, отправился ко мне под кровать, где лежал меховой половик. Легко переступив со стола на буфет и с буфета на камин, я также достиг постели и, без шума раздевшись, ухитрился улечься, не встревожив своего повелителя. Не успел я еще заснуть, когда услышал легкое царапанье и почувствовал, что кто-то ходит по кровати, затем по ногам. Снап [snap — «хвать», «щелк» (англ.)], по-видимому, нашел, что внизу слишком холодно.

Он свернулся у меня в ногах очень неудобным для меня образом. Но напрасно было бы пытаться устроиться поуютнее, потому что, едва я пробовал двинуться, он вцеплялся в мою ногу с такой яростью, что только толстое одеяло спасало меня от тяжкого увечья.

Прошел целый час, прежде чем мне удалось так расположить ноги, передвигая их каждый раз на волосок, что можно было наконец уснуть. В течение ночи я несколько раз был разбужен гневным рычаньем щенка — быть может, потому, что осмеливался шевелить ногой без его разрешения, но, кажется, также и за то, что позволял себе изредка храпеть.

Утром я хотел встать раньше Снапа. Видите ли, я назвал его Снапом… Полное его имя было Джинджерснап [gingersnap — хрустящий пряник с имбирем (англ.)]. Некоторым собакам с трудом приискиваешь кличку, другим же не приходится придумывать клички — они как-то являются сами собой.

Итак, я хотел встать в семь часов. Снап предпочел отложить вставанье до восьми, поэтому мы встали в восемь. Он разрешил мне затопить камин и позволил одеться, ни разу не загнав меня на стол. Выходя из комнаты и собираясь завтракать, я заметил:

— Снап, друг мой, некоторые люди стали бы воспитывать тебя побоями, но мне кажется, что мой план лучше. Теперешние доктора рекомендуют систему лечения, которая называется «оставлять без завтрака». Я испробую ее на тебе.

Было жестоко весь день не давать ему еды, но я выдержал характер. Он расцарапал всю дверь, и мне потом пришлось заново красить ее, но зато к вечеру он охотно согласился взять из моих рук немного пищи.

Не прошло и недели, как мы уже были друзьями. Теперь он спал у меня на кровати, не пытаясь искалечить меня при малейшем движении. Система лечения, которая называлась «оставлять без завтрака», сделала чудеса, и через три месяца нас нельзя было разлить водой.

Казалось, чувство страха было ему незнакомо. Когда он встречал маленькую собачку, он не обращал на нее никакого внимания, но стоило появиться здоровому псу, как он струной натягивал свой обрубленный хвост и принимался прохаживаться вокруг него, презрительно шаркая задними ногами и поглядывая на небо, на землю, вдаль — куда угодно, за исключением самого незнакомца, отмечая его присутствие только частым рычаньем на высоких нотах. Если незнакомец не спешил удалиться, начинался бой. После боя незнакомец в большинстве случаев удалялся с особой готовностью. Случалось и Снапу быть побитым, но никакой горький опыт не мог вселить в него и крупицы осторожности.

Однажды, катаясь в извозчичьей карете во время собачьей выставки, Снап увидел слоноподобного сенбернара на прогулке. Его размеры вызвали восторг щенка, он стремглав ринулся из окна кареты и сломал себе ногу.

У него не было чувства страха. Он не был похож ни на одну из известных мне собак. Например, если случалось мальчику швырнуть в него камнем, он тотчас же пускался бежать, но не от мальчика, а к нему. И если мальчик снова швырял камень, Снап немедленно разделывался с ним, чем приобрел всеобщее уважение. Только я и рассыльный нашей конторы умели видеть его хорошие стороны. Только нас двоих он считал достойными своей дружбы. К половине лета Карнеджи, Вандербильдт и Астор [три американских миллиардера], вместе взятые, не могли бы собрать достаточно денег, чтобы купить у меня моего маленького Снапа.

2

Хотя я не был коммивояжером, тем не менее моя фирма, в которой я служил, отправила меня осенью в путешествие, и Снап остался вдвоем с квартирной хозяйкой. Они не сошлись характерами. Он ее презирал, она его боялась, оба они ненавидели друг друга.

Я был занят сбытом проволоки в северных штатах. Получавшиеся на мое имя письма доставлялись мне раз в неделю. В этих письмах моя хозяйка постоянно жаловалась мне на Снапа.

Прибыв в Мендозу, в Северной Дакоте, я нашел хороший сбыт для проволоки. Разумеется, главные сделки я заключал с крупными торговцами, но я потолкался среди фермеров, чтобы получить от них практические указания, и таким образом познакомился с фермой братьев Пенруф.

Нельзя побывать в местности, где занимаются скотоводством, и не услышать о злодеяниях какого-нибудь лукавого и смертоносного волка. Прошло то время, когда волки попадались на отраву. Братья Пенруф, как и все разумные ковбои, отказались от отравы и капканов и принялись обучать разного рода собак охоте на волка, надеясь не только избавить окрестности от врагов, но и позабавиться.

Гончие собаки оказались слишком добродушными для решительной борьбы, датские доги — чересчур неуклюжими, а борзые не могли преследовать зверя, не видя его. Каждая порода имела какой-нибудь роковой недостаток. Ковбои надеялись добиться толку с помощью смешанной своры, и когда меня пригласили на охоту, я очень забавлялся разнообразием участвовавших в ней собак. Было там немало ублюдков, но встречались также и чистокровные собаки — между прочим, несколько русских волкодавов, стоивших, наверно, уйму денег.

Гилтон Пенруф, старший из братьев, необычайно гордился ими и ожидал от них великих подвигов.

— Борзые слишком тонкокожи для волчьей охоты, доги — медленно бегают, но, увидите, полетят клочья, когда вмешаются мои волкодавы.

Таким образом, борзые предназначались для гона, доги — для резерва, а волкодавы — для генерального сражения. Кроме того, припасено было две-три гончих, которые должны были своим тонким чутьем выслеживать зверя, если его потеряют из виду.

Славное было зрелище, когда мы двинулись в путь между холмами в ясный октябрьский день! Воздух был прозрачен и чист, и, несмотря на позднее время года, не было ни снега, ни мороза. Кони ковбоев слегка горячились и раза два показали мне, каким образом они избавляются от своих седоков.

Мы заметили на равнине два-три серых пятна, которые были, по словам Гилтона, волками или шакалами. Свора понеслась с громким лаем. Но поймать им никого не удалось, хотя они носились до самого вечера. Только одна из борзых догнала волка и, получив рану в плечо, отстала.

— Мне кажется, Гилт, что от твоих волкодавов мало будет толку, — сказал Гарвин, младший из братьев. — Я готов стоять за маленького черного дога против всех остальных, хотя он простой ублюдок.

— Ничего не пойму! — проворчал Гилтон. — Даже шакалам никогда не удавалось улизнуть от этих борзых, не то что волкам. Гончие — также превосходные — выследят хоть трехдневный след. А доги могут справиться даже с медведем.

— Не спорю, — сказал отец, — твои собаки могут гнать, могут выслеживать и могут справиться с медведем, но дело в том, что им неохота связываться с волком. Вся окаянная свора попросту трусит. Я много бы дал, чтобы вернуть уплаченные за них деньги.

Так они толковали, когда я распростился с ними и уехал дальше.

Борзые были сильны и быстроноги, но вид волка, очевидно, наводил ужас на всех собак. У них не хватало духа помериться с ним силами, и невольно воображение переносило меня к бесстрашному щенку, разделявшему мою постель в течение последнего года. Как мне хотелось, чтобы он был здесь! Неуклюжие гиганты получили бы руководителя, которого никогда не покидает смелость.

На следующей моей остановке, в Бароке, я получил с почты пакет, заключавший два послания от моей хозяйки: первое — с заявлением, что «эта подлая собака безобразничает в моей комнате», другое, еще более пылкое, — с требованием немедленного удаления Снапа.

«Почему бы не выписать его в Мендозу? — подумал я. — Всего двадцать часов пути. Пенруфы будут рады моему Снапу».

3

Следующая моя встреча с Джинджерснапом вовсе не настолько отличалась от первой, как можно было ожидать. Он бросился на меня, притворялся, что хочет укусить, непрерывно ворчал. Но ворчанье было грудное, басистое, а обрубок хвоста усиленно подергивался.

Пенруфы несколько раз затевали волчью охоту, с тех пор как я жил у них, и были вне себя от неизменных неудач. Собаки почти каждый раз поднимали волка, но никак не могли покончить с ним, охотники же ни разу не находились достаточно близко, чтобы узнать, почему они трусят.

Старый Пенруф был теперь вполне убежден, что «во всем негодном сброде нет ни одной собаки, способной потягаться хотя бы с кроликом».

На следующий день мы вышли на заре — те же добрые лошади, те же отличные ездоки, те же большие сизые, желтые и рябые собаки. Но, кроме того, с нами была маленькая белая собачка, все время льнувшая ко мне и знакомившая со своими зубами не только собак, но и лошадей, когда они осмеливались ко мне приблизиться. Кажется, Снап перессорился с каждым человеком, собакой и лошадью по соседству.

Мы остановились на вершине большого плоскоголового холма. Вдруг Гилтон, осматривавший окрестности в бинокль, воскликнул:

— Вижу его! Вот он идет к ручью, Скелл. Должно быть, это шакал.

Теперь надо было заставить и борзых увидеть добычу. Это нелегкое дело, так как они не могут смотреть в бинокль, а равнина покрыта кустарником выше собачьего роста.

Тогда Гилтон позвал: «Сюда, Дандер!» — и выставил ногу вперед. Одним проворным прыжком Дандер взлетел на седло и стал там, балансируя на лошади, между тем как Гилтон настойчиво показывал ему:

— Вон он, Дандер, смотри! Куси, куси его, там, там!

Дандер усиленно всмотрелся в точку, указываемую хозяином, затем, должно быть, увидел что-то, ибо с легким тявканьем соскочил на землю и бросился бежать. Другие собаки последовали за ним. Мы поспешили им вслед, однако значительно отставая, так как почва была изрыта оврагами, барсучьими норами, покрыта камнями, кустарником. Слишком быстрая скачка могла окончиться печально.

Итак, все мы отстали; я же, человек, непривычный к седлу, отстал больше всех. Время от времени мелькали собаки, то скакавшие по равнине, то слетавшие в овраг, с тем чтобы немедленно появиться с другой стороны. Признанным вожаком был борзой Дандер, и, взобравшись на следующий гребень, мы увидели всю картину охоты: шакал, летящий вскачь, собаки, бегущие на четверть мили сзади, но, видимо, настигавшие его. Когда мы в следующий раз увидели их, шакал был бездыханен, и все собаки сидели вокруг него, исключая двух гончих и Джинджерснапа.

— Опоздали к пиру! — заметил Гилтон, взглянув на отставших гончих. Затем с гордостью потрепал Дандера: — Все-таки, как видите, не потребовалось вашего щенка!

— Скажи пожалуйста, какая смелость: десять больших собак напали на маленького шакала! — насмешливо заметил отец. — Погоди, дай нам встретить волка.

На следующий день мы снова отправились в путь.

Поднявшись на холм, мы увидели движущуюся серую точку. Движущаяся белая точка означает антилопу, красная — лисицу, а серая — волка или шакала. Волк это или шакал, определяют по хвосту. Висячий хвост принадлежит шакалу, поднятый кверху — ненавистному волку.

Как и вчера, Дандеру показали добычу, и он, как и вчера, повел за собой пеструю стаю — борзых, волкодавов, гончих, догов, бультерьера и всадников. На миг мы увидели погоню: без сомнения, это был волк, двигавшийся длинными прыжками впереди собак. Почему-то мне показалось, что передовые собаки не так быстро бегут, как тогда, когда они гнались за шакалом. Что было дальше, никто не видел. Собаки вернулись обратно одна за другой, а волк исчез.

Насмешки и попреки посыпались теперь на собак.

— Эх! Струсили, попросту струсили! — с отвращением проговорил отец. — Свободно могли нагнать его, но чуть только он повернул на них, они удрали. Тьфу!

— А где же он, несравненный, бесстрашный терьер? — спросил Гилтон презрительно.

— Не знаю, — сказал я. — Вероятнее всего, он и не видел волка. Но если когда-нибудь увидит — бьюсь об заклад, он изберет победу или смерть.

В эту ночь вблизи фермы волк зарезал нескольких коров, и мы еще раз снарядились на охоту.

Началось приблизительно так же, как накануне. Уже много позже полудня мы увидели серого молодца с поднятым хвостом не дальше как за полмили. Гилтон посадил Дандера на седло. Я последовал его примеру и подозвал Снапа. Его лапки были так коротки, что вспрыгнуть на спину лошади он не мог. Наконец он вскарабкался с помощью моей ноги. Я показывал ему волка и повторял «Куси, куси!» до тех пор, пока он в конце концов не приметил зверя и не бросился со всех ног вдогонку за уже бежавшими борзыми.

Погоня шла на этот раз не чащей кустарника, вдоль реки, а открытой равниной. Мы поднялись все вместе на плоскогорье и увидели погоню как раз в ту минуту, когда Дандер настиг волка и рявкнул у него за спиной. Серый повернулся к нему для боя, и перед нами предстало славное зрелище. Собаки подбегали по две и по три, окружая волка кольцом и лая на него, пока не налетел последним маленький белый песик. Этот не стал тратить времени на лай, а ринулся, прямо к горлу волка, промахнулся, однако успел вцепиться ему в нос. Тогда десять больших собак сомкнулись над волком, и две минуты спустя он был мертв. Мы мчались вскачь, чтобы не упустить развязки, и хоть издали, но явственно рассмотрели, что Снап оправдал мою рекомендацию.

Теперь настал мой черед похваляться. Снап показал им, как ловят волков, и наконец-то мендозская свора доконала волка без помощи людей.

Было два обстоятельства, несколько омрачивших торжество победы: во-первых, это был молодой волк, почти волчонок. Вот почему он сдуру бросился бежать по равнине. А во-вторых, Снап был ранен — у него была глубокая царапина на плече.

Когда мы с торжеством двинулись в обратный путь, я заметил, что он прихрамывает.

— Сюда! — крикнул я. — Сюда, Снап!

Он раза два попытался вскочить на седло, но не мог.

— Дайте мне его сюда, Гилтон, — попросил я.

— Благодарю покорно. Можете сами возиться со своей гремучей змеей, — ответил Гилтон, так как всем теперь было известно, что связываться со Снапом небезопасно.

— Сюда, Снап, бери! — сказал я, протягивая ему хлыст.

Он ухватился за него зубами, и таким образом я поднял его на седло и доставил домой. Я ухаживал за ним, как за ребенком. Он показал этим ковбоям, кого не хватает в их своре. У гончих прекрасные носы, у борзых быстрые ноги, волкодавы и доги — силачи, но все они ничего не стоят, потому что мужество есть только у бультерьера. В этот день ковбои разрешили волчий вопрос, что вы увидите сами, если побываете в Мендозе, ибо в каждой из местных свор теперь имеется свой бультерьер.

4

На следующий день была годовщина появления у меня Снапа. Погода стояла ясная, солнечная. Снега еще не было. Ковбои снова собрались на волчью охоту. К всеобщему разочарованию, рана Снапа не заживала. Он спал, по обыкновению, у меня в ногах, и на одеяле оставались следы крови. Он, конечно, не мог участвовать в травле. Решили отправиться без него. Его заманили в амбар и заперли там. Затем мы отправились в путь. Все отчего-то предчувствовали недоброе. Я знал, что без моей собаки мы потерпим неудачу, но не воображал, как она будет велика.

Мы забрались уже далеко, блуждая среди холмов, как вдруг, мелькая в кустарнике, примчался за нами вдогонку белый мячик. Минуту спустя к моей лошади подбежал Снап, ворча и помахивая обрубком хвоста. Я не мог отправить его обратно, так как он ни за что не послушался бы. Рана его имела скверный вид. Подозвав его, я протянул ему хлыст и поднял на седло, «Здесь, — подумал я, — ты просидишь до возвращения домой». Но не тут-то было. Крик Гилтона «ату, ату!» известил нас, что он увидел волка. Дандер и Райл, его соперник, оба бросились вперед, столкнулись и упали вместе, растянувшись на земле. Между тем Снап, зорко приглядываясь, высмотрел волка, и не успел я оглянуться, как он уже соскочил с седла, и понесся зигзагами, вверх, вниз, над кустарником, под кустарником, прямо на врага. В течение нескольких минут он вел за собой всю свору. Недолго, конечно. Большие борзые увидели движущуюся точку, и по равнине вытянулась длинная цепь собак. Травля обещала быть интересной, так как волк был совсем недалеко и собаки мчались во всю прыть.

— Они свернули в Медвежий овраг! — крикнул Гарвин. — За мной! Мы можем выйти им наперерез!

Итак, мы повернули обратно и быстро поскакали по северному склону холма, в то время как погоня, по-видимому, двигалась вдоль южного склона.

Мы поднялись на гребень и готовились уже спуститься, когда Гилтон крикнул:

— Он здесь! Мы наткнулись прямо на него.

Гилтон соскочил с лошади, бросил поводья и побежал вперед. Я сделал то же. Навстречу нам по открытой поляне, переваливаясь, бежал большой волк. Голова его была опущена, хвост вытянут по прямой линии, а в пятидесяти шагах за ним мчался Дандер, несясь, как ястреб над землей, вдвое быстрее, чем волк. Минуту спустя борзой пес настиг его и рявкнул, но попятился, как только волк повернулся к нему. Они находились теперь как раз под нами, не дальше как в пятидесяти футах. Гарвин достал револьвер, но Гилтон, к несчастью, остановил его:

— Нет, нет! Посмотрим, что будет.

Через мгновение примчалась вторая борзая, затем одна за другой и остальные собаки. Каждая неслась, горя яростью и жаждой крови, готовая тут же разорвать серого на части. Но каждая поочередно отступала в сторону и принималась лаять на безопасном расстоянии. Минуты две погодя подоспели и русские волкодавы — славные, красивые псы. Издали они, без сомнения, желали ринуться прямо на старого волка. Но бесстрашный его вид, мускулистая шея, смертоносные челюсти устрашили их задолго до встречи с ним, и они также примкнули к общему кругу, в то время как затравленный бандит поворачивался то в одну сторону, то в другую, готовый сразиться с каждой из них и со всеми вместе.

Вот появились и доги, грузные твари, каждая такого же веса, как волк. Их тяжелое дыхание переходило в угрожающий хрип, по мере того как они надвигались, готовые разорвать волка в клочья. Но как только они увидели его вблизи — угрюмого, бесстрашного, с мощными челюстями, с неутомимыми лапами, готового умереть, если надо, но уверенного в том, что умрет не он один, — эти большие доги, все трое, почувствовали, подобно остальным, внезапный прилив застенчивости: да, да, они бросятся на него немного погодя, не сейчас, а как только переведут дух. Волка они, конечно, не боятся. Голоса их звучали отвагой. Они хорошо знали, что несдобровать первому, кто сунется, но это все равно, только не сейчас. Они еще немного полают, чтобы подбодрить себя.

В то время как десять больших псов праздно метались вокруг безмолвного зверя, в дальнем кустарнике послышался шорох. Затем скачками пронесся белоснежный резиновый мячик, вскоре превратившийся в маленького бультерьера. Снап, медленно бегущий и самый маленький из своры, примчался, тяжело дыша — так тяжело, что, казалось, он задыхается, и подлетел прямо к кольцу вокруг хищника, с которым никто не дерзал сразиться. Заколебался ли он? Ни на мгновение. Сквозь кольцо лающих собак он бросился напролом к старому деспоту холмов, целясь прямо в глотку. И волк ударил его с размаху своими двадцатью клыками. Однако малыш бросился на него вторично, и что произошло тогда, трудно сказать. Собаки смешались. Мне почудилось, что я увидел, как маленький белый пес вцепился в нос волка, на которого сейчас напала вся свора. Мы не могли помочь собакам, но они и не нуждались в нас. У них был вожак несокрушимой смелости, и когда битва наконец закончилась, перед нами на земле лежали волк — могучий гигант — и вцепившаяся в его нос маленькая белая собачка.

Мы стояли вокруг, готовые вмешаться, но лишенные возможности это сделать. Наконец все было кончено: волк был мертв. Я окликнул Снапа, но он не двинулся. Я наклонился к нему.

— Снап, Снап, все кончено, ты убил его! — Но песик был неподвижен. Теперь только увидел я две глубокие раны на его теле. Я попытался приподнять его: — Пусти, старина: все кончено!

Он слабо заворчал и отпустил волка.

Грубые скотоводы стояли вокруг него на коленях, и старый Пенруф пробормотал дрогнувшим голосом:

— Лучше бы у меня пропало двадцать быков!

Я взял Снапа на руки, назвал его по имени и погладил по голове. Он слегка заворчал, как видно, на прощание, лизнул мне руку и умолк навсегда.

Печально возвращались мы домой. С нами была шкура чудовищного волка, но она не могла нас утешить. Мы похоронили неустрашимого Снапа на холме за фермой. Я слышал при этом, как стоящий рядом Пенруф пробормотал:

— Вот это действительно храбрец! Без храбрости в нашем деле недалеко уйдешь.