Любой человек вне зависимости от своей профессии, будь он пожарник, врач или кто-либо другой, не всегда задумывается над тем, что его обычная работа может оставить в чьей-то жизни большой след и добрую память.
Я с малых лет увлекаюсь фотографией и сразу после армии, недолго думая, взял в руки фотоаппарат. В итоге более 35 лет плодотворной деятельности, куча снимков и тысячи людских образов. За долгие годы фотография стала для меня работой, когда как для многих людей сделанный мной небольшой снимок, становился чем-то знаменательным и порой светлой памятью об ушедшем в мир иной близком человеке.
Осенью 2006 года после возвращения из Германии, я поехал в Беной навестить своего родственника, а он охотник с большим стажем. В то лето в их село стала наведываться одна волчица и нападать на домашний скот. Мой родственник со своим другом вынужден был отыскать волчицу и застрелить ее. Но когда они обнаружили маленьких волчат, то не смогли их оставить на верную гибель и забрали с собой домой. Узнав про это, я не смог удержаться от возможности увидеть волчат. И мы с родственником и моим сыном пошли к соседу Амхаду Байсултанову, у которого дома находились волчата.
Амхад оказался мужчиной большого роста и такой же большой, доброй души. Удивительно было даже слышать такой приятный, мягкий голос у человека с таким ростом. Амхад с большим удовольствием показал волчат и рассказал почему они вынуждены были пойти на убийство волчицы. Услышав голоса не знакомых людей, вышла из дома пожилая мама Амхада Саи, по морщинистому лицу которой можно было сказать, что на своем жизненном пути она повидала немало трудностей и горя.
Я всегда стараюсь запечатлеть на фотографии красивого ребенка или же образ пожилого человека. Не удержался и на этот раз. Уж больно запоминающимися были испытанные временем черты лица бабушки Саи. Я заботливо усадил ее на кресло и начал свою работу, а Саи как профессиональная фотомодель послушно позировала мне, выполняя мои просьбы куда смотреть и как держать костыль. В этот момент, выполняя свою работу, я даже и не предполагал, что этот обычный фотоснимок принесет столько светлых и ярких эмоций для этой семьи.
Приехав из Беноя в Грозный, фотоснимок бабушки Саи я отдал главному редактору литературно-художественного женского журнала «Нана» Луле Жумалаевой (Дала геч дойла цунна), которой он очень понравился, и фотография пожилой жительницы Беноя появилась на внешней обложке журнала. А уже дальше совершенно неожиданно для меня эта фотография начала свой большой путь. В скором времени я увидел свой снимок на большом баннере в Гудермесе по случаю Дня Матери. Честно говоря, я был очень недоволен тем, что мой труд использовали без моего ведома и думал как мне поступать дальше. Разумеется, портрет на баннере увидели и многочисленные родственники бабушки, которые стали фотографироваться на фоне ее фотоснимка и звонить об этом Амхаду, который не ожидал такой известности своей престарелой матери.
Для Амхада и его родственников, живущих обычной жизнью сельских тружеников, публикация Саи в журнале, а затем и на баннерах в разных частях города, оказалось большим радостным событием. Мой родственник позвонил мне и сказал, что Амхад очень благодарил меня за фото его матери и очень хочет увидеть меня и лично поблагодарить, когда я приеду снова в гости.
Я не особо придал значения тому, что сказал мне родственник, так как и не предполагал, что обычное фото может доставить столько радости для целой семьи.
Я очередной раз съездил в Беной к родственникам. Амхад как и обещал, пришел меня увидеть.
— Мы простые и малоизвестные люди в республике – сказал мне Амхад, – а ты прославил нашу маму на всю республику. Ты не можешь себе представить сколько радости ты принес моей матери, мне и многим нашим родственникам, некоторые из которых даже не верят до сих пор, что все это сделано бесплатно, без единой копейки. Спасибо тебе большое за это. Ты очень нужный человек для нашего народа – благодарил меня Амхад.
Он вручил мне пакет с вялеными домашними колбасами и мясом медведя, которое он долго держал специально для меня в морозильнике холодильника.
Я был рад такому необычному презенту и даже немного смущен от слов Амхада.
С тех пор прошло несколько лет. За это время Саи слегла в постель и после двух лет продолжительной болезни тихо ушла в мир иной. С болью в сердце провожал Амхад в последний путь самого близкого и дорогого человека.
Прошли годы. Амхад много раз приглашал меня к себе и обещал свозить по интересным местам в горах. И такая возможность мне представилась этим летом. Амхад приехал на своей новенькой «Ниве», подаренной ему его племянниками, которые посчитали, что их дядя по горным дорогам должен ездить только на надежной машине. Такие крутые и опасные горные дороги моя машина не преодолела бы.
Интересно было наблюдать за Амхадом. С его ростом ему не совсем удобно было садиться в машину. Сиденье водителя было отодвинуто назад и пассажиру с таким упитанным телосложением как я не было места. Руль в руках Амхада казалась рулью игрушечной машинки и легко помещалась у него в одной руке, поэтому он редко когда брался за нее обеими руками. Ну а его большие сильные руки можно было бы с легкостью использовать вместо весел для лодки. Казалось, что у такого сильного в прямом смысле этого слова человека, ничего не сможет пробить слезу, будто его сердце спрятано под тяжелым панцирем большого тела. Но была одна тема для разговора, одно имя при упоминании которого этот большой человек не скрывал свою большую слабость. Не важно сколько нам лет, какого мы роста и телосложения, сколько в нас силы и на что мы способны, но лишь пока жива мать, мы можем ощущать себя детьми. По-настоящему детство заканчивается не тогда, когда мы взрослеем, а когда умирают наши мамы. Вот и Амхад не сдерживал своих слез и рассказывал, что ни разу никогда не уезжал далеко от матери, ни разу не расстроил её ни словом, ни поступком, но одна слабость до сих пор коробит его сердце.
— Охота всегда была частью моей жизни. Я очень сильно люблю горы и имел привычку долгое время проводить далеко от дома, в горах на охоте. На тот момент я не знал, как сильно она переживает за меня. И узнав об этом, я искренне просил у нее прощения. Нана простила меня, а вот сам не могу простить себя – сказал Амхад, а по его лицу скатились капли слез.
Он снова начал благодарить меня за тот фотоснимок, на что я пообещал, что обязательно в скором времени напечатаю большой портрет его матери и подарю ему.
Амхад посмотрел на меня и сказал:
— Я не нажил больших богатств, но ни в деньгах и ни в чем не нуждаюсь. Но от такого подарка отказаться не могу и буду считать себя самым богатым на земле человеком, потому что портрет мамы будет моей самой большой ценностью.
Мы молча ехали. Меня переполняло какое-то особенное чувство тепла и необъяснимой боли. Среди этих вековых чеченских исполин, рядом со мной плакал зрелый человек, вспоминая свою мать, ушедшую в праведный мир. Как же велика ты сила любви к матери. Именно любовь к матери и к Родине является самой чистой, искренней, жертвенной и всепоглощающей. Спустя годы, когда моя мать слегла в постель, я смог ощутить это болезненное чувство утраты, внутренней опустошенности и безграничной боли. Слава Аллаху, что я смог посвятить все свое время уходу за больной мамой и сделал все что мог, чтобы она в полной мере ощутила мою заботу и любовь, однако как мизерно это все было по сравнению с тем, чем одарила она меня на протяжении всей жизни…Пусть Аллах обрадует ее Раем. Имя мамы всегда в моих молитвах, а ее светлый образ я ношу в своей памяти будто талисман…
Я поздравляю всех с Днем Матери. Пожалуй, это единственный праздник, к которому имеют отношение все люди на земле, ведь каждого из нас привела в этот мир женщина-мать, чье имя свято и чисто на века!
Муса Садулаев
49-летний петербуржец Евгений Туганков, осужденный по «дворцовому делу» за удар омоновца на митинге в поддержку Алексея Навального, освободился из колонии поселения, куда его отправили летом этого года. Туганков объявлял в колонии голодовку, где не было лекарств и умывальников для заключенных. Приговоренные к самому «легкому» виду лишения свободы фактически находятся в тюремных условиях, написал он российским властям: камеры и секции переполнены, заключенным не хватает места для хранения и приема пищи, нет душевых, и периодически приходится мыться в холодной воде. В интервью корреспонденту Север.Реалии Туганков рассказал, как администрация колонии отреагировала на протест и что, по его мнению, необходимо сделать, чтобы сломать систему.
Евгения Туганкова осудили ровно через два месяца после акции протеста 31 января. Он ударил сотрудника ОМОН по фамилии Кривов на Пионерской площади. По словам Туганкова, он увидел, как люди «в черном» и «без опознавательных знаков» начали арестовывать человека. «Я посчитал это несправедливым и посчитал нужным таким образом вмешаться», – говорил он судье. Прокуратура требовала для него 2,5 года колонии-поселения, адвокат просил суд не назначать наказание, связанное с лишением свободы. В итоге Евгения Туганкова приговорили к году колонии-поселения. Наказание он отбывал в ФКУ КП-8 УФСИН по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.
– Что вы ощутили, когда вышли на свободу?
– Интересный момент: когда освобождаешься, словно никакой тюрьмы и не было. Вся тюрьма как будто чик (показывает пальцами руки ножницы) – и всё ушло. Где-то ты там был, тебя пять минут не было, и ты снова здесь, на воле. Сколько бы ты там ни сидел: месяц, год, пять лет – наше подсознание плохое не берет.
– Во время следствия вы находились в СИЗО «Кресты» в Петербурге. Какие отношения у вас были с администрацией изолятора и с другими арестантами?
– Я был в СИЗО в Горелово три недели – взяли мазок на ковид. Там плохая еда, отстойное содержание, врачей нет. Стало человеку плохо, звонили, долбили в двери ночью четыре часа – тишина. На «Крестах» было нормально. Я сразу заехал, меня вызвал оперативник. Я сказал: «Вы меня не прессуете, по хатам не катаете, а я не вызываю журналистов, не пишу юристам». Они ответили: «Без проблем». Так что в «Крестах» с операми нашел общий язык. Меня там посадили в очень интересную хату, где сидел Дмитрий Гаркуша, обвиняемый по делу Сабадаша (экс-сенатор от НАО и бизнесмен Александр Сабадаш, осужденный в 2017 году по делу о выводе денег из банка «Таврический». В 2020 году ему предъявили новые обвинения. Дмитрий Гаркуша, бывший акционер «Таврического», проходил обвиняемым по тому же делу, что и Сабадаш. В 2017 году был осужден. В 2020 СК предъявило Гаркуше новые обвинения. – СР). У них в камере было радио, они слышали про митинги. Мы много с ним болтали. Он очень тихий интеллигентный дядька, сразу спросил о деле, я ответил, что за митинг. Мы начали с ним вступать в идеологический спор. Я ему говорил: «Дима, послушай, ты сидишь, тебе дали 7,5 лет ни за что. Ты отсидел их. Потом ты вышел, прогулял полгода, и тебя по этому же делу опять закрыли. Ты опять сидишь. И ты мне говоришь: почему мне не нравится эта власть?»
– Почему в колонии-поселения вы объявили голодовку?
Я терпел, терпел, но меня достали
– Я приехал в колонию-поселение. Всё там мило: воздух над головой свежий. «Кресты», конечно, вроде поменялись: камеры большие, питание получше, но все равно это душное очень заведение в моральном плане. Постоянно одни и те же люди – четыре человека, иногда ни радио, ни телевизора нет. Я думал, спокойно досижу в колонии-поселении: спорт, книжки и пойду спокойно домой. Я прекрасно понимал, что никакого УДО и освобожусь со звонком (после окончания срока заключения. – СР). Но начались моменты… Я терпел, терпел, но меня достали.
По УИКу (Уголовно-исполнительному кодексу РФ. – СР) в колонии-поселении у нас гражданская одежда, но почему-то, например, в шортах на проверку выходить нельзя, в локалке (огражденные прогулочные территории. – СР) майку снимать нельзя. Откуда локалка на поселении? Лето, жара 30 градусов, и ты не можешь выйти без майки. Я спрашиваю: шорты – это гражданская одежда? Отвечают: гражданская. Почему я не могу выходить в шортах, почему майку не могу снять в локалке, когда солнце 30 градусов? Мне неделями не отдавали письма и газеты. Девочка, младший оперативный сотрудник, все время смеялась на то, что мне люди пишут. Её как-то это веселило. Я спрашивал: «Вас что веселит-то? Вы людей не знаете, а оскорбляете их». Не отдавали неделю, две, я спрашивал: «Вы что там читаете? Вы что цензурируете в «Новой газете»? Правительство РФ разрешило эту газету, а вы хотите найти какие-то ошибки, и значит, правительство РФ ошиблось? Хотите что-то найти, что нельзя мне читать?» Они говорят: «У нас одна девочка, у неё времени нет». Лекарств нет. В колонии-поселении нет медсанчасти, парацетамола нет, анальгина нет.
– Если кому-то из заключенных станет плохо?
Систему можно и нужно ломать, если знать, как и чего она боится
– В лучшем случае, если осужденные надавят на дежурную смену, то она вызовет врачей. Летом во время ковида лекарств не было. Я уже звонил в «ОВД-Инфо» (признан СМИ-иноагентом. – СР). Они дали объявление о сборе лекарств. Люди прислали нам лекарства, хотя бы парацетамол, ибупрофен. Их выдали. Колония-поселение – самый легкий вид наказания. А я попал в такую тюрьму, где общий режим, или особый, или строгий. В любых зонах – особого, общего и строгого режима – три проверки в день. На колонии-поселении – пять! С чего это? Просто захотелось, чтобы пять раз проверяли?! В этой колонии ничего не соответствует ничему: от количества унитазов, шкафчиков, тумбочек, душевых до помещений, где люди живут. Медицины нет, ШИЗО… На колонии-поселении ШИЗО не может быть вообще. Максимум, что может быть, – тебя отстраняют от работы, и ты месяц живешь на бараке с четырехчасовой прогулкой в день. В колонии-поселении люди (осужденные) простые, 90% – обычные мужики, которые к преступному миру отношения не имеют вообще. Они с воли заехали процентов 30–40, а их в тюрьму отправили, хотя им присудили колонию-поселение. Последней каплей стало то, что в общей столовой нет умывальников. Я хожу есть, иду по улице в столовую, открываю двери, но не могу помыть руки. Это все накопилось, достало. Утром в один день я написал заявление на хозяина (начальника колонии-поселения. – СР), на врача о том, что объявляю голодовку. И сразу из Москвы звонят Потапенко (главе ФСИН по Санкт-Петербургу и Ленобласти Игорю Потапенко. – СР). Везде в стране пандемия, а у нас не то что даже каких-то антисептиков, умывальников нет. Представляете уровень этого заведения? Через четыре часа появилось два умывальника. Систему можно и нужно ломать, если знать, как и чего она боится.
– Как администрация отреагировала на вашу спонтанную акцию протеста в колонии?
Им часто надо выбирать между человечностью, порядочностью, нравственностью и тем, что им диктует система
– В силу обстоятельств у меня много друзей сотрудников, в том числе связанных с ФСИН. И как у Задорнова: все по отдельности – классные люди, с ними можно дружить, пить водку, отдыхать, но как только он приходит и надевает форму – всё. Он человек системы. И им часто надо выбирать между человечностью, порядочностью, нравственностью и тем, что им диктует система. Понимаете, это выбор не очень простой на самом деле. Представьте, вы подполковник или майор, прослужили всю жизнь, вам до пенсии год-два и здесь надо принять решение, они понимают, что оно может быть незаконным, но если не сделают этого, то им придется уволиться. Они живут, лавируя постоянно между этим. Они не какие-то вурдалаки-упыри. Они нормальные мужики, но не в этой системе, которая говорит, что нужно ломать человека, что зэк – не человек. Много и тех, кто реально ненавидит арестантов и зэков, но много нормальных. Администрация в моей колонии-поселения была нормальная. Меня вызвали и спросили: «Женя, ну что ты к нам прийти не мог? Ну, поставили мы бы эти умывальники». УФСИН дала на сайте, что голодовки не было, но она была. Утром я отдал заявление, а в 15 часов меня вызвали к хозяину и сказали: вот умывальники, идите смотрите. Естественно, я прекратил голодовку. Потом проблем не было: администрация сказала, если что-то надо, мы все решим. В принципе, если это не влияет на какие-то отношения с управой (вышестоящей администрацией. – СР), то ничего не стоит пойти тебе навстречу. Они говорят: есть проблемы – приходи, будем обсуждать, решать. Я использовал это, чтобы помочь кому-то, потому что у меня в принципе все было нормально.
– Как отреагировали другие осужденные на ваше уголовное дело?
– Реакция у всех была разная. Первый вопрос был, много ли мне заплатили, может, нас куда-то можно устроить, чтобы денег получить. Я так смеялся. Все время этот вопрос слышал.
– Почему вы пошли на митинг 31 января?
Если кто-то думает, что что-то изменилось, то они ошибаются. Это просто Советский Союз эпохи интернета
– Я вообще очень люблю митинги, демонстрации. Мне нравится, когда люди отстаивают свои права, пытаются что-то донести до власти. Потому что обратная связь должна быть, без этого власть начинает умирать и тащит нас за собой: экономику, культуру, да вообще все. Российский народ аполитичен, инертен и местами очень равнодушен. Лично для меня все началось с Беларуси. Я очень удивился, что в Беларуси начался протест, потому что это такая терпеливая и спокойная нация. Я видел, как людей бьют, убивают. И 23 января у меня было просто желание выйти. Организация протеста была никакая. Я хотел просто выйти и сказать власти, что она не права. Такая обстановка была, что надо было что-то делать. Я живу в этой стране всю жизнь, почти 50 лет. Я застал Советский Союз и сегодняшнюю власть. Если кто-то думает, что что-то изменилось, то они ошибаются. Это просто Советский Союз эпохи интернета. Вот и все. Людей так же убивают. Ты не можешь ничего говорить, выходить на митинги за свои права. Никому ничего не надо тут. И власть у нас неподсудна и делает, что хочет. Если бы не интернет, то просто как раньше: всех к стенке, в лес и все.
– В суде вы говорили, что сожалеете о случившемся во время митинга. Это действительно так?
– Я сожалею о том, как я это сделал: я ударил его в спину, потому что в спину бить не по-мужски. Я за это попросил прощения. Я бы с удовольствием сделал это лицом к лицу.
– То есть бить сотрудников правоохранительных органов можно?
– Знаете, здесь палка о двух концах, как говорится. В ПВР (правилах внутреннего распорядка. – СР), например, написано, что ты обязан выполнять законные требования сотрудника. Но часто сотрудники ведут себя незаконно. Я выполнял свое законное конституционное право на митинг. Я не считаю, что власть должна давать мне разрешение на митинг. Она живет за наш счет, и мы не должны спрашивать у нее разрешения. Мы хотим собраться по такому-то вопросу и обсудить. Давайте как-то решим, чтобы не мешать другим людям, машинам. Я не должен спрашивать, можно или нет. Государство как структура существует за наш счет. У нас в Конституции прописана свобода митингов собраний.
– Вы не жалеете о том, что с вами случилось?
Они говорят, что они мужчины, что у них есть честь, они патриоты. Вы чьи патриоты? Путина и власти этой? России – нет
– Я бы жалел, если бы убежал. Сожаления о случившемся у меня не было ни разу. Я не ожидал, что за это может быть реальный срок, за то, что я пихнул сотрудника в спину и нанес «моральный вред» сотруднику. Мне дали год за то, что я нанес душевную травму сотруднику ОМОНа, потому что никакого физического вреда я ему нанести не мог. Ладно, если бы дали 15 суток, я бы согласился, но год… Это же не юридический момент, это политическая акция – чтобы другие не ходили. Сотрудник Росгвардии бьет женщину ногой, и ничего: ни уголовного дела, ни суда офицеров (речь идет о Маргарите Юдиной, которую росгвардеец с «запотевшим забралом» с размаху ударил ногой в живот. – СР). Они говорят, что они мужчины, что у них есть честь, они патриоты. Вы чьи патриоты, Путина и власти этой? России – нет.
– Вы говорите, что «нужно ломать систему». Что это значит в вашем понимании?
Менять систему проще всего изнутри
– Мы должны бороться, каждый как может. В первую очередь через изменения самих себя и своего мировоззрения. «Каждый день по капле выдавливать из себя раба» – это про нас. Мы также должны выходить на улицу, должны объявлять забастовки, должны требовать у власти исполнения закона и социальной справедливости. И для молодёжи я бы сказал так: идите во власть. Менять систему проще всего изнутри. Весь мой жизненный опыт говорит об этом. Но опять же: «Станьте сами теми изменениями, которые вы хотите видеть в мире». Это значит, будьте сами добры, справедливы, милосердны. Не осуждайте, не крадите, уважайте себя и других. Помогайте слабым и учитесь быть сильными. И если мы будем к этому стремиться, то Путины, Лукашенко и им подобные априори не смогут стоять во главе страны. Изменимся мы – изменится власть.
У Натальи активная университетская жизнь: пары, забеги в столовую, доклады, дипломы. Только в отличие от студентов, у нее все это повторяется каждый год почти 40 лет подряд. В такой круговерти она только задним числом поняла, что у нее уже случилась менопауза, и есть целых две причины, чтобы этому порадоваться. Публикуем рассказ от первого лица.
За плечами – годы рабочей суеты
Я всю жизнь отдала образованию, родному вузу. Окончила филфак, написала диплом, потом аспирантура, кандидатская, вторая кандидатская… Мне 55 лет, и я профессор.
Мне кажется, я и выгляжу на свой возраст, только характер и какая-то девчоночья наивность остались со студенческих лет. За плечами – годы рабочей суеты: научные проекты, дипломные работы, лекции, семинары, нагрузка, вечно кривое расписание, работа в приемной комиссии летом, кураторство.
Старший преподавательский состав зовет меня Наташей, помнят еще ту худую и высокую девчонку с вечно закрывающей глаза челкой, какой я была когда-то. Для сотен студентов – вот бы сосчитать, сколько же их было за 38 лет работы! – я навсегда Наталья Петровна.
Гоняю их закрывать хвосты, готовиться к пересдачам, писать в стенгазету и на наш сайт, устраивать поэтические вечера, интересоваться современной литературой и приходить на встречи с писателями. Для них я – надоедливая, идеалистичная, своя. Студенты знают, что я их люблю, что я на их стороне.
Проснулась – и сразу устала
То, что «все случилось», я поняла задним числом. Я много читала о том, как приходит менопауза, знала самые распространенные симптомы, пыталась представить себе, что значит «прилив». Я вообще с возрастом полюбила читать и говорить про здоровье.
Когда 8 лет назад у меня наступила менопауза, не было ни приливов, ни проблем с кожей или волосами, но я стала очень мало спать. При этом ночью я не могла ничего делать, мозг уставал, он нуждался в отдыхе и сне. Мне кажется, в какой-то момент голова просто отключалась от перегруза, потом я опять просыпалась, еще более измотанная, чем накануне.
Вся моя жизнь превратилась в бесконечный день сурка. Был период, когда я приходила с работы, – и просто падала на кровать, хотя всегда была очень активной и бодрой. Могла после 6 пар и вечерников повести студентов в театр, например. И вдруг стало сложно даже из постели выбраться. Проснулась – и сразу устала.
Коллеги ничего не говорили, но я ловила на себе их озадаченные и разочарованные взгляды. Толку от меня не было никакого. Однажды я обнаружила, что уже минут десять просто молча стою посреди аудитории – и даже не помню, какой сейчас предмет, что за группа. Это ужас, скандал! Счастье, что у меня очень хорошие студенты, отнеслись с пониманием, не пошли жаловаться в деканат. С тем моим состоянием – чудо, что я не потеряла работу.
Честно рассказала о своих страхах врачу
Только на приеме у гинеколога, когда я в плановом порядке пришла проверять свою миому матки и бодро отрапортовала, что менопауза пришла, выяснилось, что бессонница и усталость тоже могут быть ее симптомами. Только в моем случае они тяжело протекают, мешают нормально жить и работать. Врач посоветовала мне МГТ – менопаузальную гормональную терапию.
Я сначала сомневалась, сказала, что подумаю. Почему-то гормональная терапия ассоциировалась со специальным лечением различных заболеваний, но не со средством просто «для хорошего самочувствия». Совсем себя извела, представляя всё самое плохое. И вот в таком состоянии случайно обмолвилась в разговоре со студентками, что мне МГТ врач советует, и как я этого боюсь.
«А у меня мама тоже спасается гормональной терапией», «И у меня!», «У моей все норм», – посыпалось на меня со всех сторон. Вот так молодое поколение меня просветило, что сейчас совсем не те гормоны, бояться нечего.
Я снова пошла к врачу, честно рассказала ей о своих страхах, и она как специалист подтвердила слова моих студенток – такая терапия обретает всё большую популярность в нашей стране, слава богу, наука постепенно доходит и до нас. После этого я уже не сомневалась, взялась лечить свои бессонницу и усталость. Даже не знаю, кто больше радовался, когда я, наконец, смогла выспаться: я сама или мои коллеги и студенты, к которым снова вернулась их Наташа, Наталья Петровна.
У меня больше сотни внуков
Менопаузе я была даже рада – из-за своей миомы. Она доброкачественная, но вероятность, что переродится, сохранялась. С учетом возраста и состояния здоровья в целом врач сказала мне так: либо родить, либо дождаться менопаузы – до тех пор постоянный контроль.
В остальном у меня не было ощущения, что жизнь сильно изменилась. Все осталось по-прежнему: любимая работа, любимые студенты, наука.
У меня часто спрашивают, жалею ли я, что всё сложилось именно так, что, посвятив себя науке, времени на другие женские радости не осталось. Наверное, я ничего в своей жизни не стала бы менять. Я счастливый человек. У меня до сих пор есть мама, она мой самый лучший друг. У меня интересная работа, после меня останется несколько монографий и столько просветленных голов!
Еще у меня есть замечательный племянник, я его очень люблю: такой красавец и умница! Уверена, скоро подарит нам внуков — понянчусь еще.
И вообще, скольким студентам я стала университетской мамой! Они разъехались по всему миру, многие обзавелись своими семьями, детьми, присылают фотографии и даже привозят малышей. В какой-то степени я им тоже бабушка. Получается, у меня больше сотни внуков!
Проект Леди Mail.Ru совместно с компанией Abbott провел конкурс историй о менопаузе. Эссе о личном опыте принимались до 10 сентября 2021. Список победителей— по этой ссылке.
RUS2198824 (v1.0)
Читайте также: