Александр НЕСТРУГИН
СВЯТЭ ЛИТЫЧКО…
Рассказ
Так называемая «обычная жизнь» далеко не всегда богаче художественного воображения и созданного на его основе мира, который существует только в слове. Но память почему-то упрямо тянется не к придуманному, а к настоящему – даже тогда, когда это настоящее давно уже стало минувшим. И снова и снова крутится старое кино: тихое, солнечное июньское утро, заросший муравой наш деревенский двор, грозно привскинувшая крылья белая квочка-ворчунья с вязнущими в густой траве цыплятами-желтышами. Высокое небо – рядом со мной; и в нём, едва не задевая «взбитые», как крылья у квочки, белые облака, парит коричневый коршун.
Я, цыплячий пастух, взобравшись на растущую у самого крыльца старую яблоню, слежу за ним сквозь густую листву, но медленно плывущие нездешние облака сбивают, тянут мой взгляд к подёрнутому густым молозивом зноя горизонту.
Из летней кухни выходит бабушка. Она отстряпалась, идёт кормить цыплят. Идёт медленно, будто высматривая что-то в зелёной пене спорыша – больная поясница не даёт распрямиться. В правой руке у неё маленькая кастрюлька с цыплячьей сечкой. Кастрюлька без ручек, зажата неловко, через край, дно почти задевает спорыш. Руки у бабушки тяжёлые, тёмные, густо схваченные синей лозой вен. Лицо морщинистое, на скулах и возле рта морщины глубокие, строгие, а около глаз – тонкие, текучие и какие-то молодые. Тонкие морщинки нужны бабушке только для улыбки, и когда она улыбается, мне всегда хочется притронуться к ним – они такие тёплые! Но улыбается бабушка теперь редко.
Сделав несколько шагов, бабушка останавливается и, с трудом подняв голову, долго смотрит ввысь, где недвижная синяя вода несёт куда-то празднично-пухлую, высоко поднявшуюся на веселых дрожжах июня опару облаков. Бабушка, у которой, несмотря на гнущие её к земле хвори-немощи, домашняя работа с утра до вечера из рук не выпадает, всё стоит, всё смотрит и смотрит, но куда? Глаза её полузакрыты, губы шевелятся почти беззвучно, но я различаю, угадываю так похожие на начало её вечерней молитвы тихие слова: «Святэ лито, святэ литычко…». И слова эти тревожат моё дыхание, дрожат во мне, как слеза на бабушкиной реснице…
…Хвороба, схватившая меня за горло в конце мая, наконец, отступила. Маленько оклемавшись, я заметил: июнь – зелёный, густолистый, наливной – уже кончается. Сердце сжалось: я, как всегда, так ждал в этом году лета, торопил дни, строил – «тьфу, тьфу, тьфу!» – осторожные планы, на что-то надеялся. Неужели всё насмарку? Нет, не бывать этому. Начинаю складывать снасти…
«Снасти» сложились только к обеду. Ох, и много же всего набралось! Только удочек разных, для всех видов ловли, полдюжины; а ещё привады-прикормки в хрустящих магазинных пакетах, насадки всякие, палатка, одежда, сапоги, постель, сумка-«холодильник» со съестными припасами, пятилитровая баклажка с водой, внушительных размеров «сазанячий» подсачек, стульчик рыбацкий, креслице раскладное «отдыхательное». Салон «Шевроле-Нивы» – едва ли не под завязку набит. Перебрал всё мысленно, пересмотрел-перещупал. Вроде всё на месте, ничего не забыл. Усмехнулся: в молодости ездил на рыбалку с ночёвкой на мотоцикле, и всей справы было – удочка, рюкзак, телогрейка да плащ-палатка. Но где она теперь, та молодость…
Скорость – что крылья: на недавно отремонтированном, густо чернеющем свежими гудронными пятнами асфальте просторно и пусто; разбегайся – и лети! В Глубоком свернул на грунтовку, к огородам, едва ли не на брюхе переполз изрезанный колеями переезд через ерик и – вот она, пойма!
Стёкла опущены, торкаются в щёки радостно вихрастые ветерки, баюкает сердце неторопкой своей речью затравевшая – ни смолы, ни пыли – сонная дорога. До родника луг скошен, только в округлых низинах-сагах высокой тёмно-зелёной водой стоит осока. Около монастырского развилка синим лобастым жуком ползает колёсный трактор. Угол возле зашедшего далеко в луг дубняка уже скошен.
Когда подъехал ближе, такое зрелище открылось, что я даже остановился. Вроде не диво – коршуны, но столько сразу, в одном месте! Десятка два, на взгляд, пластают воздух над кошениной, едва не касаясь друг друга широкими крыльями. Вот один резко вниз пошёл и, задев вскользь, будто взмутив свежескошенную траву, стал набирать высоту. В когтистой лапе – тёмный комок. Похоже, что тарахтящий неподалёку механический косарь этих крутоклювых хищников вовсе не пугает. Даже радует: вон какой изобильный обеденный стол для них накрыл.
Прежде, когда луга косили вручную, гнезда перепёлок и луговых мелких птах старались не зорить, обкашивать, но не всегда это получалось: поди разгляди крошечный птичий домик в травяной гущине. А птенцы, даже подросшие, в пере, молчат до последнего. Инстинкт так им велит: затаись, не шевелись. Ну, а о теперешнем и говорить нечего: навесная роторная косилка режет не глядя, подчистую. Могуч и славен он, столь велеречиво воспетый нами железный богатырь-прогресс; но как жалко, что нет у него ни глаз, ни сердца…
Как это в сказках говорят – долго ли, коротко ли… Травяным тоннелем (в низине цветущий осот – в человеческий рост) выскользнула машина к береговым дубам и вязам, запнулась чуток, ища знакомый просвет меж клонящихся к земле ветвей, – и вот он, донской обрыв. Укромный, по ночам не раз снившийся. Почти первозданный – варварское племя «отдыхающих», оставляющее после себя чёрные лишаи кострищ да россыпи стеклянно-полиэтиленового мусора, сюда ещё не добралось.
Теперь проблема, которой прежде не было: куда машину определить. Наши многоумные парламентарии никак не хотят даром свой хлебушек с маслом есть, и потому трудятся неустанно. А как же, нужно ведь потом отчитаться будет: сколько «внёс», сколько «прошло». То вознамерились было – конечно же, в целях благих – рыбалку платной сделать, едва ли не всю, повсеместно. Но рыболовов в России – не армия даже, а фронт, от моря до моря. Зашевелились, зашумели, чуть ли не окопы начали на берегах рыть. Президент услышал, своих коллег-парламентариев одёрнул: не время, дескать.
Ну, так они другим взяли – охранными зонами водоёмов, куда транспорту теперь дорога заказана. И ведь идея-то правильная: порасплодившийся автомобильный люд, к которому и сам я принадлежу, совсем распоясался: на пляжах-отмелях, на отлогих берегах едва ли не в воду на машинах въезжают. Нужно таких наглецов приструнить? Нужно! Вот и приструнили. Да так, что теперь едва ли не за каждым кустом тебя протокол ухмыляющийся поджидает: ага, дескать, попался! Штраф плати! И заплатишь, никуда не денешься.
Дороги у нас все вдоль рек-озер идут, в лучшем случае – в нескольких десятках метров от берега, потому как дальше – то лес-бурелом, то ещё какие-то неудобья. Издревле так ведётся. А нынче ухмыляющаяся буковка пальчиком грозит: а низ-з-зя! На большой реке должен я отмерить от уреза воды 200 метров, а на десяток меньше окажется – уже нарушитель. «Dura lex, sed lex». Закон суров, но это закон. Утверждение сие не нами придумано, и с ним не поспоришь, если закон – справедлив до последней запятой, да к тому же и применяется осмысленно, без перехлёстов. А тут… Даже если рулетку из рук не выпускать, вряд ли это поможет, коль вдоль берега – лес; а если не лес, так овраг или гора.
Вообще в такие места не заезжать? А их, мест с таким вот неудобным рельефом – даже у нас, в Срединной России, – большинство; что же говорить о Сибири, или, скажем, о Кавказе? А ведь можно оговорить все эти вещи в законе, дать мудрое «очеловеченное» толкование, сформировать не «дубинную» правоприменительную практику. Может, со временем так оно и будет, но пока «руление» целиком отдано на усмотрение лица рядового и подневольного – рыбинспектора. Хорошо, если человек понимающий попадётся. На первый раз, может, и простит. Но ведь и с него начальство «палочки» в отчёте требует. И он, болезный, со временем вместо того, чтобы бьющих рыбу электротоком гадов ловить, к охранным этим метрам цепляться станет. Дело-то верное, беспроигрышное, надо только, как говорится, «места знать».
…Солнышко уже не печёт, наискосок сквозь листву пробивается. Я сижу под шатровой кроной старого дуба на высоком берегу, в нескольких метрах от обрыва. Сижу, откинувшись в подаренном детьми «юбилейном» креслице, в заречье смотрю, на верхние и нижние излуки, по-иному, по-мудрёному – созерцаю. Внизу, около воды давно уже место оборудовано, снасти-припасы разложены. Но рыбачить рано: только закинь, мелочь в момент снаряжённые всякими вкусностями крючки заголит. Нужно ждать сумерек. Но это тот случай, когда ждать – не в тягость, потому что и само ожидание – часть неостановимого течения жизни. И в этом течении, вроде бы обыденном, столько приманчиво-влекущего, нового, прежде почему-то не увиденного.
Глядя на заречные вербы, я представляю, как утром они, широко разбредясь, вольно паслись на росном лугу; а теперь вот, теснимые солнцем, сбились, сгрудились у самой воды – как овцы на солнцепёке.
А белый береговой песок между ними и берегом невольно задевает смущенный мой взгляд – как когда-то на теле переодевающейся в вербовых сумерках после купания любимой женщины – незагоревшая полоска…
А лозняки, будто их тоже память палит, клонясь к самой воде, никак не могут до сомлевших своих губ воду донести: больно уж ладошки у них узкие…
Смеркается. Разъехались тормошившие заречные отмели смехом и брызгами купальщики. За вербовой грядой заречья худой сутуловатый дымок замаячил, видно, кто-то из «осёдлых» рыболовов ужин себе готовит. Звякает цепью приехавший на велосипеде местный рыбак, отвязывающий затёрханный, чумазый от смолы «човен»; и вот уже он, с напрягом отталкивая воду длинным веслом – веками отработанным движением, вдоль одного борта, с подворотом под корму, – правит через Дон к карчам. Там у него вентери стоят, по-местному – морды. Интересное название, правда? Морда-морда, покажи личико…
Где-то ниже по течению, за излукой, слышатся громкие хмельные голоса, крутой мужской матерок, смех и женские взвизги-возгласы. И жара их не пугает, этих поклонников Бахуса. И подосадуешь на них тяжко, и пожалеешь их тут же: ну что они смогут увидеть здесь, какую такую «природу» – затуманенными хмелем глазами? Что чистого, живящего душу почерпнуть смогут – зажатым в неверных пальцах липким стаканом? И несёт река – не только вниз, над водою звук широко стелется – если бы песню, если бы грусть да удаль, а то ведь одни сальные анекдоты «с картинками». На всю округу, да что там – на весь мир Божий. Разве ему, миру, не обидно? Сейчас о таких «весельчаках» как говорят? – без тормозов, без комплексов. Прежде говорили точнее: ни стыда ни совести.
А ведь слово наше, любое, – эхом ли дальним, тревогой ли ночной, болью нежданной – откликнется потом, отзовётся. Вернувшись, в глаза сблизка глянет – как ты их рукой ни закрывай.
С низовьев, из казачьих краёв медленно выламывается из-за леса неровно вырезанная красноватая медь луны с белёсыми вмятинками. Сумерки, уже собравшиеся отступить привычно в темноту, замирают у самой воды, светлея лицом. Неподвижные кончики моих удилищ, просквозив над впитанной руслом звёздной млечностью, уткнулись в заречную отмель. В сухих корнях, виснущих с обрыва, сдавленно, потаённо перекликаются шорохи. От этого зябко спине. Мучительно хочется обернуться, выдохнуть из груди пупырчатую зябкость, крикнуть что-то – ну хотя бессмысленное: «Эй!».
Сдерживая себя, поворачиваюсь медленно. И всё равно пугаюсь – откачнувшейся от моего рыболовного стульчика неряшливой тени. И тут же понимаю, что это моя тень: луна стоит с противоположной стороны, совсем близко, держась за чёрные сучья подмытого давним половодьем вяза. И я опять замираю, вслушиваясь и всматриваясь в ночь. Кто-то неведомый, спрятавшись за меловыми кручами правобережья, медленно тянет на себя звёздный полог. Трудно вместить это в себя сиротливому земному уму, непонятно, необъяснимо: на что тот полог накинут, что его держит?
Один за другим, огибая стороной обжитый мной мысок, сплывают вниз два бобра. Они меня не видят. И вот уже шлёпают где-то рядом, в глубоко прочерченных луной лозняках, будто бельё полощут. Возятся. Хрупают, будто сухарями. Хруп-хруп-хруп – и вершинка лозины качнулась, наклонилась. Хруп-хруп-хруп – и нет её уже, растворилась в лунном свете. И снова – хруп-хруп-хруп…
Качнулся ясно видный на звёздно-лунном речном олове кончик удилища, кивнул мне и раз, и другой: подсекай! Я, размечтавшийся о бобрах, с подсечкой припоздал, но всё равно на леске – парусящая на течении тяжесть. И вот уже трепыхается в подсачке первая добыча, широко раскрывая усатый рот. Сомёнок попался, упёртый, тугой при вываживании, но мелкий, в пару четвертей. Обычно сомята заглатывают насадку глубоко, а этому повезло, крючок в уголке рта. Подношу добычу к воде, разжимаю пальцы: плыви, головастик! И намотай на ус: нельзя тянуть в рот всё что попало. Вредно это для здоровья.
…Только хвостом махнул…
Утро. Дальние отсыревшие голоса. Близкие сазаньи оклики-всплески. Подрагивающее тонкое фидерное удилище – как взволнованный смычок, готовый взлететь, прижав к груди щемящую сердце речную музыку. И вдруг на удилище, на самую его середину, садится куцехвостый зимородок-слёток. В его «капюшоне» и спинной «накидке» совсем мало бирюзы, от шейных белых «фонариков» вдоль крыльев до хвоста – две ясно видные коричневатые полоски. Да и крылышки, и без того по извечной зимородковой моде короткие, будто обкорнаны нетерпеливой детской рукой, вырезающей картинку-ракраску.
Охотник он явно начинающий: сев на удилище, не замер, а крутит головой, перебирает лапками, на меня косится. Но не улетает. Я не шевелюсь, куртка-камуфляжка наверняка помогает мне не выделяться на фоне берега, но дело не только в этом. Просто молодой он, глупыш совсем. Потому и не боится. Ну, сколько между нами – метра два? А ему – хоть бы хны. Уж сколько мне на рыбалке зимородков приходилось видеть, а такое вот впервые. И я гляжу во все глаза, моргнуть боюсь.
Вдруг – порх-буль-порх – и крылатый рыболов, качнув удилище, уже держит в клюве крохотную серебряную ложечку. Хотя вряд ли собрался он чай пить. Косит на меня круглым глазом, будто подначивает: а ты так сможешь? Не смогу, куда мне… А сидит-то он теперь ещё ближе, метрах в полутора. Это, наверное, для того, чтобы я получше разглядел его фокус: пара неуловимых движений клювом – и серебро растворилось, исчезло – то ли в длинном клюве, то ли в воздухе. И снова – порх-буль-порх-порх-порх – и нет его, воздушно-подводного речного артиста. А как же – аплодисменты? Наверное, когда вернётся на поклоны…
Затихают разбудившие сонное сердце забияки-сазаны, всё реже, всё дальше от моего мыска ложатся их заполошные всплески, только в глазах, лишь на миг прикроешь веки, всё ещё рвут почти истаявшую утреннюю сумеречь взметнувшиеся над туманной водой звонкие литые брызги. Мелкая речная бель в ближней затиши, как в школьной тетради, старательно выводит робкие свои, почти безголосые, по- ученически неумелые вздроги-«нолики». На тонком, пригнутом к воде кончике запотевшего удилища налилась – вот-вот сорвётся – бесстрашная капля созревшего росного света…
День и ночь – сутки прочь. Неужели сутки? И правда ли, что всего лишь одни неполные сутки? Он так долго и коротко длился, этот праздник-калейдоскоп, в котором видения-картинки – и мысли, и слова – сходились в неповторимые мгновения, перетекали, дробились, торжествовали, восклицали и – рушились, растекались. Назад не прокрутишь. Новый день уже набрал силу, у него столько дел.
Русло несёт дальний моторный гул, скрытые излукой голоса, кряканье надуваемой ножным насосом-лягушкой резиновой лодки. Ветерок клонит заречные камыши, а облитая дробящимся отсветом волн серая цапля застыла недвижно – как отлитый рекой крохотный памятник исчезнувшим крылатым динозаврам. Скопа, выхватившая за меловой пересыпкой зазевавшегося серебристого жерешка, медленно, на широком махе, возвращается к дому. Гнездо скоп, уже много лет, – здесь, на любимом моём обрыве, в тёмных ветвях старого берегового дуба. И через несколько мгновений я, выронив из глаз этот широкий полёт, услышу рядом, почти у себя над головой шум крыльев и победный орлиный клёкот…
Я сижу всё в том же «подарочном» кресле у самого обрыва, в раскидистой дубовой тени, сморю на реку. Благодарю её. Прощаюсь. Все снасти собраны, все пожитки сложены. Осталось только это кресло. Да ещё – висящее на сучке синее походное полотенце и початая баклажка с водой – вымыть руки, умыться перед обратной дорогой.
Даже непроизнесённые, эти слова – «обратная дорога» – терпкой и тягучей слюной стынут во рту, ломают, клонят книзу уголки губ.
Хотя за ними – только этот сочащийся жёлтым солнечным мёдом медленный день, высоко взбитые редкие белые облака, медленно влекущая машину-лодку глубокая и широкая пойма. Знакомые села на высоких приречных супесях, заслонившие реку от кочевых песков рукотворные сосняки, поля зреющей пшеницы, зреющие бахчи. Дом, где меня ждут…
Впрочем, только ли это?
А родительские могилы на тихом кладбище недального степного городка – пыльного, знойного, зовущего, знобящего душу?
А заросший муравой двор – отцовский, родовой, до сих пор щекочущий мои босые ноги?
А – бабушка?
Жизнь уходит, и теперь уже едва ли не каждый день задевает сердце невесть откуда просочившаяся в грудь холодная слепая тьма, плётущая на ощупь свою липкую чёрную паутину. Сердцу нечем дышать, оно трепыхается, вырывается – и паучья эта тьма, отступив, вжимается в рёбра, ждёт своего часа. Она не спешит, она знает. А сердце… знает ли оно? – и что же, что оно знает? И почему, зачем – так трепыхается, так рвётся? И тянется, тянется по-детски из темноты – к простору, к свету…
К спасительному шелесту листвы, к лугам и крылатым обрывам, к дымчатой ласке излук. К пойме, доверчивой, распахнутой, как вбирающий каждую твою чёрточку взгляд шагнувшей навстречу любящей женщины…
К июню, к высокой его синеве, к невесомо плывущим ромашковым облакам, нагадавшим сегодня кому-то счастье.
К слезинке, благодарно дрогнувшей на пытающихся удержать её ресницах…
К шёпоту тихому, ставшему однажды и навсегда перехватывающим дыхание утренним бело-синим воздухом, оберегом твоим и молитвой: «Святэ лито, святэ литычко…».
К жизни вечной…
весь текст
31 048 зн., 0,78 а.л.
- Аннотация
- Статистика
История о парне, который очень хочет стать великим в чем-нибудь, но не может выбрать, в чем именно. Одним сентябрьским днем он влюбляется в шахматы и решает, что хочет стать великим шахматистом.
Усиленно добиваясь этой цели, он постепенно убивает в себе любовь к игре. Но правильный ли это подход? И что вообще значит «научиться играть в шахматы»?
Примечания автора:
Моя первая законченная история, буду безмерно благодарен любой критике).
https://vk.com/meg1488228 — группа ВК.
Начало и конец дня на графике считаются по московскому времени (UTC +03:00)
Сортировать по
Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарии.
Войдите, пожалуйста.
Очень хороший язык и сама идея произведения хороша! Читается с удовольствием и на одном дыхании. А ещё я заметил, что улыбка не сходит с лица, когда знакомишься с историей великого Степана, ахах) В общем, благодарю автора за рассказ!
раскрыть ветвь
2
автор
Еще раз спасибо за прочтение и похвалу! Ваш рассказ тоже обязательно прочту).
Очень рад, что вам понравилось, да и эмоции вызвало интересные. Прям очень приятно из-за того, что вы улабались во время рассказа).
раскрыть ветвь
1
Рассказ понравился. В комментариях наткнулся на претензии к мотивации и отсутствию преград в виде сомнений. Я с ними в корне не согласен, и чтобы позицию свою расписать, прибегну к спойлерам.
Спонтанность интереса логична и красной нитью идёт через всё произведение — для героя форма превалирует над содержанием.
Когда он встречает в парке двух стариков, его не увлекла их партия, после которой он бы сделал вывод, что эта игра ему интересна и её хочется познать глубже. Нет, ему просто понравилось, как это выглядит. Образ двух игроков в парке совпал с представлением о великих гроссмейстерах, ассоциативный ряд набросал ярких образов, и вот — навязчивая идея глубоко в подкорке сознания.
Можно ли от такого вдохновения побежать домой и во всю рубиться где-нибудь в онлайне? Нет. Но герой и не собирался. Его волнуют более важные вещи. Наш Стёпа никогда не видел, чтобы гроссмейстеры играли на компьютерах, значит, они так никогда не делают и это вообще не солидно выглядит.
Следовательно, надо найти доску, да не простую, а прям ну чтоб такую. На это он убивает десять часов, которые мог бы уже просто играть. Да что там часов, если бы не эта выдуманная необходимость в доске, он бы практиковался уже целый месяц.
Каким-то чудом герой всё-таки решается купить шахматы и мы приближаемся ко второму тезису про сомнения.
Чтобы были сомнения, нужны неудачи, критика, или недосягаемый предмет подражания. Герой очень умело огородился от всего этого, посвятив все свои тренировки исключительно теории (которую он, естественно, тоже кропотливо подбирал под себя). Вообще, забивать на практику — классическая ошибка тех, кто подсознательно хочет не углубляться, а идеально подражать. Этим же легко объясняется то, почему Стёпа не отправился за опытом к своему дедушке (если он, конечно, ещё жив) — высок риск наткнуться на что-то из трёх (или вообще заставит партейку сыграть).
Это недопустимо, поэтому он придумывает свою программу. Сама суть уже звучит интересно — за пол года овладеть мастерством игры без игры (Есть ли вообще в мире игра, которую можно до совершенства освоить так? Ну, может быть, крестики-нолики). Основой в такой программе просто не могли не оказаться шахматные задачки. В них идеально всё: оппонента нет, 100%-ная гарантия решаемости (что при неограниченном времени — 100% победа), и красивое название, где есть упоминание шахмат, а слово «задачки» подчёркивает высокую интеллектуальность процесса. Добавим к этому уравнению ведение журнала, что служит лишь потаканию своему эго (ведь ничего, кроме роста, он фиксировать в такой программе априори не может), и мы получим явление, которое обычно называют ёмким, но грубым словом, поэтому я сформулирую это как «самолюбование от свершения пустых, но пафосных действий». Такой процесс не может вызывать сомнения, только привыкание. А где привычка, там и стабильность.
Спустя пол года, когда герой решает, что натренировался достаточно, чтобы никогда в жизни не проигрывать, он отправляется на первый в своей жизни турнир. Результат закономерен и проявляется во всей красе — мальчик мыслит исключительно задачками и уверен в преимуществе от использования своей доски, что приводит к поражению при встречи с первым более-менее серьёзным соперником. Стёпа в тот день больно обжёгся. Но что ещё хуже, это его ничему не научило. Ведь вынести урок — значит признать, что эти пол года были потрачены если не в пустую, то как минимум малорезультативно. Потому Стёпе уже 33 года, а он до сих пор верит, что можно перекачаться на задачках, чтобы никогда не проигрывать. И, если копнуть глубже, он до сих пор верит, что ему интересны шахматы.
Из этих рассуждений я заключаю, что герой расписан честно и обвинений в неестественности не заслуживает, а преграда, стоящая перед ним, драматически огромна.
P.S.
Понимаю, что после того, что я расписал, прозвучит неубедительно, но в ходе своих рассуждений я пытался не вдаваться особо в СПГС, потому не начал углубляться в стиле:
А точно его учил дедушка, или он просто так запомнил, потому что звучит солидней?
О, а вы заметили, что те два деда играли на потёртой доске? Это подчёркивает их интерес к процессу, чего к 33-ём главный герой так и не добился.
Хм, неужто он стал работать грузчиком мороженного, потому что это звучит романтично?
P.S.S.
Придирки тоже есть.
Над сноской (1) про шахматные задачи есть абзац с предложением «Наконец, когда «Kf3:Kh1″ стало для ___ почти родным…», не хватает слова. (или «для» лишнее).
Третий по счёту абзац под сноской (5) про гроссмейстера: «Несмотря на то_ что игра…» пропущена запятая.
На весь текст в 31 тыс. символов это всё.
раскрыть ветвь
3
автор
Прежде всего, спасибо вам огромное за такой огромный комментарий. Серьезно, это очень приятно, когда кто-то готов уделить твоему творению столько времени и сил (пусть даже, отвечая на другой комментарий 
). Вы меня дико замотивировали.
Дальше буду отвечать как бы по ходу комментария.
<Нет, ему просто понравилось, как это выглядит.> Вот именно! Ему было вообще все равно, что там конкретно на доске происходит, ему просто понравилось как круто выглядят деды, когда играют и как они круто передвигают фигуры. Он почти не смотрел за игрой, а быстро прошел мимо, запечатав в голове образ.
<Наш Стёпа никогда не видел, чтобы гроссмейстеры играли на компьютерах, значит, они так никогда не делают >. Да, у гг просто конченная логика, если честно. Он считает, что раз гроссмейстеры играют на крутых и дорогих досках, то и ему надо, чтобы научиться играть, как гроссмейстеры. Он даже не удосужился залезть в интернет и погуглить за интернет-турниры. На Хикару Накамуру позалипал бы какого-нибудь.
<Каким-то чудом герой всё-таки решается купить шахматы>. Ну, тут не совсем. Решился он еще тогда, в кресле, просто ему нужны были деньги на крутые шахматы. И он про*башил (извиняюсь) месяц, таская коробки с мороженным, вместо того, чтоб в интернете поиграть.
<Чтобы были сомнения, нужны неудачи, критика, или недосягаемый предмет подражания. Герой очень умело огородился от всего этого, посвятив все свои тренировки исключительно теории >. В точку. Он заперся в своем идеальном манямирке, где он очень крутой и идёт к своей цели — стать великим шахматистом. И никто ему не мешает и не помогает (а если вам никто не мешает на пути к цели, то это обычно значит, что вы чо-то не туда идете). Насчет идеально подрожать — да, засчет задач он хочет стать чуть ли не компьютером.
<За пол года овладеть мастерством игры без игры>. Да, это как учиться играть в баскетбол по видео с ютуба, при этом не выходя на улицу. И шахматные задачи правда идеально для этого подходят (на самом деле, весь рассказ написан под вдохновением от «Хода Королевы» (потом ещё и книгу прочел), и момент с задачами взят оттуда, когда Бэт назвала их бесполезной хренью).
<Добавим к этому уравнению ведение журнала>. Да, герой получает удовольствие не от самого решения задач, а от циферок. И чем больше циферки, тем прочнее его иллюзия по поводу собственной крутости.
<уверен в преимуществе от использования своей доски, что приводит к поражению при встречи с первым более-менее серьёзным соперником. > Абсолютное отсутствие практических знаний (на финальную партию ушло времени больше, чем на весь остальной рассказ, но думаю, вышло круто ).
<Стёпа в тот день больно обжёгся>. Да даже не просто обжегся, а как будто ему отрезали руку или ногу. Пилили ржавой пилой все то время, пока противник ставил мат. У него развился сильнейший комплекс (хотя сам себе он в этом не признается) и теперь он боится играть даже с ботами, чтобы снова не испытать то, что испытал. Он превратился в вечного ученика.
И урок он какой-никакой вынес, думаю, хотя и по-извращенски им принятый. Он понял, что невозможно все время выигрывать в реальных играх, при этом никогда не проигрывая в них. Он понял, что чтобы побеждать, нужно иногда и проигрывать. Но он не понял это по-нормальному. Он подумал об этом несколько секунд, а потом запер глубоко-глубоко в себе и уже никогда не достанет. Он будет вечно учиться, чтобы научиться хорошо играть (никогда это словосочетание не любил, ни в музыке, ни в шахматах. Слишком оно неконкретное, дурацкое и часто употребляемое), но всегда будет недостаточно хорош и в высшей степени хорош одновременно(по своему мнению), чтобы выйти из кокона.
Преграда перед героем — сам герой, его невероятное эго и комплексы. Она и правда драматически огромна.
На самом деле, я думаю, что он мог бы выезжать и во многом на теории, ведь благодаря феноменальной памяти он может кучу всего запоминать. Но даже тут логичнее было бы не задачи решать, а изучать партии гроссмейстеров прошлого. Но и без практики, как и в любом деле, никуда. Практика должна преобладать над теорией.
P. S.
<А точно его учил дедушка, или он просто так запомнил, потому что звучит солидней?>
Ну, дедушка тут две функции выполняет: 1) даёт герою хоть какой-то первый шаг, тк без этого он бы ныл, что ему слишком поздно учиться играть в шахматы и становиться великим (это освобождает кучу времени и мне, и читателю), 2) Освобождает меня от необходимости расписывать, как гг базовые правила изучает (что тоже экономит время).
Aтак, не знаю, что там у них было, но думаю, дед просто показал Степе, как фигуры ходят и пошел самогон пить.
<О, а вы заметили, что те два деда играли на потёртой доске? Это подчёркивает их интерес к процессу, чего к 33-ём главный герой так и не добился.> Точно, им, в общем то пофиг на чем играть, лишь бы играть. Такое же есть и на турнире, где играют на полу и нормально всем, кроме гг. Писал бы я это сейчас, дописал бы еще про дешевые картонные доски и пластиковые фигуры, чтобы сильнее подчеркнуть.
Мороженое как-то само по себе пришло, на автомате. Думаю, работать гркзчиком в большом магазине мороженого — ужасно, я бы его есть потом не смог.
P.S.S.
За придирки спасибо огромное, сейчас же исправлю.
P. S. S.
И еще раз спасибо вам за такой большой комментарий, серьезно, очень приятно.
Вообще, я бы зарубился с вами на каком нибудь чесс коме. Я конечно не Степа и задач ни разу не решал, да и играю не очень хорошо, но играю.
раскрыть ветвь
2
Очень интересный расказ! Заставляет задуматься над целями в жизни…
раскрыть ветвь
1
раскрыть ветвь
0
хороший рассказ 
тема сисег не раскрыта как-то мне показалось, что автор чем-то на своего ГГ похож, не?
раскрыть ветвь
1
автор
Спасибо большое за комментарий и похвалу). Похож, на самом деле, и одно время даже занимался очень сходным саморазрушением, только в области физики.
А тема сисек во втором рассказе раскрыта, вроде бы.
раскрыть ветвь
0
Очень интересный рассказ. Прочла не отрываясь.
Заставляет задуматься. Автору спасибо и +
раскрыть ветвь
2
раскрыть ветвь
1
Итак, мне очень понравился этот рассказ и хотелось бы выразить свое мнение касательно как сильных, так и с моей точки зрения слабых сторон произведения. Начну со второго.
Во-первых, сам главный герой. Его мотивация стать великим вполне ясна, но то, как он совершенно мнгновенно и спонтанно пришел к шахматам лично мне кажется странным. В герое видна эта импульсивность и амбициозность, но как по мне этот аспект стоило прописать несколько глубже. К примеру показать, как персонаж, загоревшись шахматами их бросал, но в итоге все равно понял, что это для него самый комфортный путь для успеха.
Во-вторых (это вытекает из первого), на пути героя по факту нет никаких преград. Я не про какие-то внешние факторы, а про скорее личностные. Да, он гений и так далее, но мне кажется, что нет человека, который рано или поздно не начал сомневаться в том что он делает (это конкретно про те полгода, когда он прорешивал задачки). Вот этот пункт как раз как по мне можно было бы совместить с тем, что я написала в конце первого.
Но лично для меня в рассказе больше хороших сторон.
Прекрасный слог. Рассказ очень легко и быстро читается (и не только потому, что он сам по себе короткий). У автора прекрасные описания, которые помогают читателю более четко и ясно представить картину перед собой.
Мне, как человеку с шахматами знакомому довольно поверхностоно, вовсе не было сложно восприятие повествования с профессиональными подробностями. Благодаря авторским сноскам и пояснениям, а так же в принципе подробному описанию происходящего в игре, понять все крайне просто.
И в принципе задумка очень интересная. Хоть это повседневность и здесь нет каких-то ярких событий, автор умело нас заинтересовывает.
Как и было сказано в начале, рассказ мне очень понравился. Желаю автору успехов и вдохновения на дальнейшие работы.
раскрыть ветвь
1
автор
Спасибо большое за отзыв). Очень приятно, что кто-то готов уделить столько своего времени, чтобы написать такой развернутый отзыв. Над недочетами буду работать в следующих произведениях.
раскрыть ветвь
0
Написать комментарий
16K
6
556
На расширенном заседании коллегии министерства обороны глава ведомства Сергей Шойгу представил доклад о текущем состоянии российских границ и военной активности вокруг Украины и ряда иных государств.
Так, по словам министра обороны РФ, НАТО продолжает активно втягивать в противостояние с Россией страны, «имеющие внеблоковый статус», отметив три таких государства: Украину, Молдавию и Грузию.
Говоря про Украину, Шойгу подчеркнул, что Соединенные Штаты продолжают снабжать это государство военной техникой, в том числе ударными беспилотниками, а на территории, граничащей с народными республиками, сейчас находится более 120 американских инструкторов из частных военных компаний.
Global Look Press / Nicolas Armer/dpa
Помимо прочего, по словам министра обороны, «для совершения провокаций в города Авдеевку и Красный Лиман доставлены резервуары с неустановленными химическими компонентами».
И это очень серьезное обвинение, поскольку в мире с 1997 года действует «Конвенция о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о его уничтожении», созданная и контролируемая в плане ее соблюдения на уровне ООН и Организации по запрещению химического оружия.
А вот «резервуары с неустановленными химическими компонентами» для проведения провокаций явно намекают на то, что кто-то решил, что может эту Конвенцию нарушить, обвинив в использовании химоружия, например, войска народных республик или Россию.
Потому что подобные провокации в истории противостояния на востоке Украины уже случались. И до сих пор, например, до конца непонятно, кто же сбил над территорией Украины малайзийский Boeing, а дело о расследовании данной трагедии до сих пор не завершено.
Понятно, что все эти химические элементы могут быть и производными для какого-то другого оружия. Например, взрывчатки. Но уж больно подозрительно выглядит ситуация, когда в докладе Шойгу через запятую упоминаются сначала ЧВК, а потом некая «химия».
Обеспокоенность Шойгу и рассказ им про американскую активность на Украине в целом понятны в контексте событий последних дней. А именно в силу того, что Россия направила Соединенным Штатам через МИД документ о гарантиях безопасности между нашей страной и НАТО.
Федеральное агентство новостей /
Но при этом со словами о том, что в случае дальнейшей эскалации напряженности и расширении Североатлантического альянса на восток Россия оставляет за собой право на «военно-технический ответ». Эти слова, произнесенные ранее несколькими сотрудниками МИД РФ, 20 декабря в Вене на переговорах по вопросам военной безопасности и контроля над вооружениями подтвердил глава российской делегации Константин Гаврилов.
«Нельзя постоянно наступать на больные точки России, нужно определяться… Разговор должен быть серьезный, и все в НАТО прекрасно понимают, несмотря на всю силу и мощь, что необходимо предпринимать конкретные политические действия, в противном случае альтернатива — это военно-технический и военный ответы России», — заявил российский чиновник.
twitter.com / Konstantin Gavrilov
В этой связи крайне любопытную реакцию демонстрирует американская сторона. Часть весьма «непростых» публицистов, в том числе и бывших сотрудников ЦРУ, пишет о том, что Соединенным Штатам нужно пересмотреть свои отношения с нашей страной и снизить градус напряженности, начав договариваться.
Но, с другой стороны, в том же The Washington Post, ссылаясь на некоего «анонимного, но информированного чиновника», пишут о том, что, хотя администрация Байдена и не горит желанием активно действовать на Украине, а тем более развязывать там военный конфликт, «в случае нападения России на Украину» рассматривает возможность военной помощи этой стране.
А теперь давайте просто вспомним, как обычно Вашингтон осуществляет «военную поддержку» и прочие внешние «миротворческие акции». Очень часто на территории того государства, куда Соединенные Штаты вводят войска, накануне «обнаруживается» химическое или биологическое оружие, запрещенное всеми и всяческими конвенциями, а также международными договорами.
Так было, например, в 2003 году со вторжением в Ирак. Тогдашний госсекретарь Колин Пауэлл принес в зал заседаний ООН «пробирку с неизвестным веществом», утверждая, что это биологическое оружие. И уже неважно, что потом через несколько лет оказалось, что в Ираке не было никакого биологического оружия. «Миротворческое вторжение» все равно состоялось.
wikipedia.org / United States Government
Сирию США также неоднократно обвиняли в использовании химического оружия. Но кто именно его применял и применял ли вообще — остается до конца неясным и по сей день.
И вот теперь мы видим, с одной стороны, сигналы о том, что в Белом доме практически уверены «в нападении России на Украину», а с другой — слышим слова Сергея Шойгу о неких «химических компонентах» и возможных провокациях.
Кстати, в ряде американских СМИ пишут и про еще одну «потенциальную угрозу» с нашей стороны в адрес Украины. Это внезапно вновь появившиеся «русские хакеры» (в последние несколько месяцев про них как-то было не особо слышно). Так, The New York Times предупреждает, что эти самые «хакеры Путина» могут оставить Украину без электричества под Новый год.
pexels.com / Tima Miroshnichenko
Ну и европейскую реакцию со счетов тоже списывать не стоит. А она крайне любопытна. На днях, например, прозвучало заявление нового министра обороны Германии Кристины Ламбрехт, которая на встрече с коллегами из Литвы предложила ввести персональные санкции для ближайшего окружения Владимира Путина и не пускать это самое окружение, например, в Париж. Это заявление, впрочем, в большей степени было расценено как курьезное.
А вот слова главы минобороны Швеции Петера Хультквиста куда более категоричны:
«Целью российских требований является создание сферы российских интересов, где российская сторона оказывала бы влияние на ближайшие к нам страны. Это сказалось бы и на нас, и потому это абсолютно для нас неприемлемо».
ФБА «Экономика сегодня» / Денис Машкин
Нюансов здесь два. Первый в том, что Швеция не входит в НАТО. Но, несмотря на это, Хультквист практически слово в слово повторяет недавнее заявление генсека Альянса Йенса Столтенберга о недопустимости того, чтобы «у России была сфера своих интересов».
В общем, в НАТО пока, по всей видимости, решили тоже не комментировать документ от МИД РФ о гарантиях безопасности и позволили это сделать некоему «неформальному союзнику» в лице Швеции, поскольку эта страна все равно связана с остальной Европой, да и с США, иными многочисленными договоренностями.
В самом Вашингтоне, кажется, тоже имеет место некое колебание, когда одновременно раздаются призывы к мирному сосуществованию и идет подготовка провокаций на востоке Украины.
Но, учитывая такое плотное и всестороннее обсуждение инициатив России, кажется, в США серьезно думают о том, чтобы как минимум приступить к обсуждению этого документа и пойти на определенные компромиссы. К каким решениям это приведет — покажет время. Но пока, учитывая слова российского министра обороны об американском военном присутствии у границ ЛНР и ДНР, приходится констатировать ухудшение ситуации и явный рост геополитической напряженности.
Я — ваша бета-редактор
Каждый автор, закончив свой труд, сталкивается с дилеммой: отослать книгу сразу в издательство или… дать сначала почитать кому-нибудь, чтобы убедиться, что книга готова…
Гении, конечно, отсылают свои «нетленные» произведения в издательство сразу. На то они и гении. Правда, потом часто наступает период удивления и возмущения: не поняли, не оценили… А писатели помудрее…
С чем меня едят?
С валерьянкой. Это очевидно. Я ведь — бета-редактор. А бета-редактора принято употреблять только с успокоительными приправами. Но если у вас уже вполне зрелая шкурка, и вы умеете признавать свои ошибки не только гениальными, то допинг при чтении правок вам не потребуется.
Вообще я не злая. И не добрая. Я — нормальная. Могу написать примечание в нейтральном тоне. Могу написать — «удали это немедленно!», могу написать — «это было круто!». Когда бета ничего не пишет, а вы ей заплатили — это странно. Поэтому я пишу всегда.
Мне вообще очень нравится работать с художественными текстами. Они требуют глубинной, очень личностной отдачи. Здесь работает вся гуманитарная часть меня.
_______________________
«Анна вышла в сад и увидела Педро, стоящего под дубом. Он был по-весеннему зелен и шумел кроной под порывами ветра»
_______________________
Главный поединок
Бета-редактор работает с разными авторами. Дело это нелегкое и часто превращается в настоящий поединок. С одной стороны — я со своими эстетическими принципами, с другой — автор. У автора есть полное право отстаивать свой художественный стиль, свой замысел или главную идею. А я отстаиваю правила русского языка.
Для бета-редактора самое трудное — не тогда, когда автор упирается, а когда он писать не умеет вовсе. Но почему же я с ним всё-таки работаю? А для этого есть разные причины.
Редактор не должен писать за автора. Но не всегда получается соблюдать это правило. И это не значит, что книга так плоха, что проще её переписать и не мучиться примечаниями, которые занимают места больше, чем сам текст. Не в этом дело.
Автор может быть хорошим специалистом в своей области. Кладезем информации. Он может предложить невероятную, интересную, свежую идею романа, но не умеет рассказать свою историю. И нужно помочь ему сделать это. Показать, как звучит его книга на самом деле. Как на самом деле пишет автор. Снять с его текста шкурку, скрывшую шедевр. Превратить эту шкурку в вдохновение для автора.
Но совсем ужасно, когда автор, писать не умеющий, сражается за каждую запятую. Даже вопреки законам русского языка. «Я — автор. Я так вижу». С такими не работаю. Таким про себя шепчу: «Протри глаза». И вежливо отказываю. Я — бета-редактор. Я всё вижу.
______________________________
я взглянула на сочувствующие взгляды (предложенный вариант: скользнула взглядом по лицам однокурсников)
* чувствуя на подбородке мокрую слюну (мое замечание: хотела бы посмотреть на сухую слюну :))
* внутри конверта оказался красивый изящный почерк (Почерк не может оказаться внутри. Это не листок).
* Но куда-то же надо было отдушину девать (отдушину находят. Тут речевая ошибка).
* Я усмехнулась и поднялась с кровати, не спеша подходя к шкафу. (Распространенная ошибка. Получается, что она одновременно подходила к шкафу и поднялась с кровати)
* Лешка пульнул в рот стопку блинов (достаточно представить себе эту картину, чтобы понять, что такого быть не может. Стопка блинов — это не драже, не сухарик)
* «Кирпичный дом был огорожен строительным забором, — постройка относилась к недострою». (три однокоренных слова в одном предложении)
______________________________
Ненавижу неряшливые тексты, написанные одной левой. Иногда открываешь, а там… Куча опечаток, точки стоят в километре от фразы (если они вообще есть), пробелов сразу по три, слова не дописаны, а некоторые вообще представляют собой кодированное послание автора редактору:
_______________________________
«…мерсзкая пацза послучалась в… и…».
_______________________________
Сижу и ставлю точки на место, удаляю пробелы, расшифровываю «код да винчи»… Бредовое занятие. И бросить не могу, потому что это мешает работать с текстом дальше. И злюсь, потому что автор меня то ли за своего личного раба принимает, то ли решил — раз платит за редактирование, то пусть у меня льются кровавые слёзы. Не автор — паразит на жизни беты, на здоровье и времени. Плевать автору, что я человек, у меня есть семья, реальная жизнь, человеческие потребности, наконец. И желание… бросить «шифр» в корзину и забыть автора, как страшный сон. Я не доктор Лэнгдон.
Невежливо такие тексты присылать бета-редактору. В издательстве с таким автором работать бы не стали.
Еще. Перед тем как послать свой текст, перечитайте его, что ли… В ворде есть такая опция — красненьким подчеркивает ошибки, поглядите на них, может, есть что исправить? Потому что если вам самим все равно, что с вашим текстом…
Главный редактор «Астрель СПб» Александр Прокопович
А бывает ли легкий автор?
Да! Бывает! Вдумчивый, талантливый, умный автор без мании величия. С такими людьми легко работать не только редактору. С такими людьми вообще легко. С такими я люблю общаться. Я рада обсуждать с такими людьми всё, что угодно, не только их тексты. Для меня это уже не просто авторы. Это — друзья. И работать с ними хочется. Нравится.
В тексте присутствуют ссылки (видео на YouTube) — для того, чтобы лучше представить, что звучит в той или иной момент. Я выбрала именно эту, старенькую и скромную постановку любимой оперы, потому что это первая (и долгое время остававшаяся единственной!) трактовка образа этого героя, с которой я безусловно согласна.
Оправдание Дона Жуана.Автобус с шипением захлопнул двери, недовольно зафырчал, извергая клубы синеватого тающего дыма и, тяжело покачиваясь на разбитой дороге, вскоре пропал из виду за поворотом. Антон задумчиво проводил его взглядом. Вступительная часть мероприятия, обозначенного Димкой как «Увеселительное путешествие двух молодых джентльменов в отдаленные поместья для отдыха на природе», благополучно завершилась. Теперь им предстоял «приятный и удивительный» путь через лес к некоему домику, который и был, собственно, конечной целью путешествия. Конечно же, захватывающего и незабываемого. У него все путешествия захватывающие. Или незабываемые. Такой уж вот человек Димка, подумал Антон, и всегда такой был, с детства – все-то ему интересно и удивительно… Он подхватил свои сумки и зашагал вслед за другом по неширокой, но хорошо утоптанной тропе вглубь леса.
После трех часов тряски в душном автобусе пешая прогулка по лесу действительно была и приятна, и удивительна, и Антону пока нравилось все – и свежий, пахнущий хвоей воздух, и высоченные, до самого неба вытянувшиеся стволы могучих сосен, и мягко пружинящая под ногами, нагретая жарким солнцем тропка. Но через некоторое время не слишком привыкший ходить пешком Антон начал немного уставать и чуточку завидовать неутомимому Димке. Тот бодро вышагивал впереди, и походка его была так же легка, как в начале пути. Антон вздохнул про себя и прибавил шагу, вдохновляясь мыслью о том, что все дороги имеют свойство заканчиваться, и эта определенно не будет исключением. А уж там и заветный домик… Димка рассказывал, что дом в припадке мизантропии был куплен хорошим его приятелем для единения с природой и отдыха от суеты дней. Понятное дело, что период отвращения к цивилизации длился недолго, и он, с печалью констатировав свою безнадежную испорченность благами и достижениями технического прогресса, вернулся к людям. А поразмыслив некоторое время, привел дом в относительно цивилизованное состояние, и теперь успешно сдает его тем, кто хочет отдохнуть от мирской суеты. Друзьям, понятное дело, бесплатно. Грех не воспользоваться, убедительно сказал Димка, и вопрос о том, где и как провести неожиданно возникшую неделю отпуска, был решен.
И вот теперь два «молодых джентльмена» бодро шагают по лесной тропинке, и это уже совсем другие люди – не какие-то там городские неженки, а отчаянные путешественники, которым и лес нипочем, и дорога – в радость!.. и… ох!
— Ох, — сказал Антон, споткнувшись о корень, — Долго еще?
— Да нет, не очень. Тебе там понравится, вот увидишь, — Димке надоело молчать, он сбавил ход и пошел рядом с Антоном, — молоко, хлеб и все такое можно будет покупать в деревне, тут недалеко, и река рядом, и лес… гамак во дворе повесим, будешь там валяться и грезить, ты же это любишь. А еще там можно топить печку… э-э-э… ты ведь умеешь ее топить, да?
И чего-то еще он рассказывал – весело, с чувством, заодно успевая и восхититься открывшимся видом на реку, и заметить живописную сосну с причудливо обнаженными корнями – надо будет вернуться и зарисовать, красота же! Услышал кукушку и немедленно озадачил ее подсчетом грядущих лет, тут же беспечно забыв об этом – Антон представил, как кукушка удивленно смотрит вслед легкомысленному вопрошателю, но, подчиняясь неумолимым законам своей природы, послушно накуковывает лет сто, после чего удаляется лечить натруженное горло… Рассказал об этом Димке, и Димка, изобразив скорбное раскаяние, пообещал больше не поступать так с кукушками…
…Через некоторое время Антон с удивлением обнаружил, что все его сумки странным образом потяжелели вдвое и все время так и норовят больно стукнуть по боку или предательски поддать под коленки. Да и дышать стало тяжелее; воздух как будто сгустился и стал плотным и душным, футболка противно липла к телу, и уже не хотелось ни говорить, ни смотреть по сторонам.
— Похоже, будет гроза, — посерьезневший Димка указал на восток, где небо, еще совсем недавно ясное и чистое, начинало мутиться темнеющей синевой. – Давай-ка поднажмем, уже близко совсем.
Антону тут же представилось, как он, под проливным дождем и завываниями ветра волочет уже совсем неподъемные сумки, то и дело оскальзываясь на размокшей тропе, ужаснулся видению и поднажал. И в самом деле, не прошло и десяти минут, как тропка, попетляв напоследок между соснами, вывела их из леса и устремилась прочь, вниз по холму, к реке. Дом, обнесенный высоким крепким забором, был тут как тут; с трех сторон его окружал светлый сосновый лес, а прямо перед воротами открывался замечательный вид на далекие просторы. Река, переливаясь на солнце, плавно изгибалась в зеленых лугах, а далеко-далеко, чуть ли ни у самого горизонта, тонкой свечкой белела колокольня сельской церкви. Хорошо, очень хорошо, подумал Антон и вошел во двор – из-за забора была видна только крыша, крытая уютной красной черепицей, да яблоня, склонившаяся под тяжестью плодов, даже на вид сладких и сочных. Сам домишко был небольшой, с крыльцом, густо оплетенным мохнатым плющом. Это было красиво и немного напоминало картинку из детской книжки со сказками.
Тем временем погожий летний вечер стремительно портился. Ветер стих совершенно, в жарком воздухе дрожало тусклое марево. Восточный край неба уже налился темнотой, солнечный свет стал резким, а река, еще недавно сияющая, теряла свой блеск и становилась похожа на тусклый свинец. Антону показалось, что он уже слышит гром – глухой недовольный рокот небесного чудовища, приближающегося неотвратимо и равнодушно. Небо на глазах теряло яркую лазоревую синь, чернильная тяжелая муть затопила уже полнеба, и все вокруг замерло и затаилось. Белая свеча колокольни виднелась теперь смутно, растаяв в тяжелой фиолетовой туче, словно мороженое в чашке кофе.
— Ужасная гроза будет, Антошка, — Димка с интересом посмотрел на небо, — вот здорово, да?
У Димки были свои представления о том, что такое «здорово», и Антон к этому уже давно привык.
Небо окончательно заволокло тучами, сразу стало темно и холодно. Налетел резкий порыв ветра, принеся запах речной воды и смолистых сосен, хлестнул леденящим дыханием. Димка поежился и пошел в дом. Первые, тяжелые капли дождя защелкали по листьям плюща, вьющегося по веранде, гулко застучали по крыше. Глухо гремел гром, тонкие изломанные стрелы молний метались в темно-сумрачной синеве туч.
Понадобилось совсем немного времени, чтобы обустроиться в доме. Пока Антон распаковывал вещи, Димка успел сделать многое: обследовать дом и расстроиться, обнаружив, что электричество не работает, немедленно утешиться, найдя внушительный запас толстых восковых свечей и дрова, аккуратно сложенные под навесом, изощриться над старой вешалкой, стоящей в сенях, изящно задрапировав ее потрепанным плащом-дождевиком, найденным там же. Антон зажег свечи, расставив их по комнате – стало светло и уютно. Совместными усилиями (с третьей попытки, и оба долго кашляли от хлынувшего дыма), была растоплена плита, на которую торжественно водрузили кофейник, и манящий аромат божественного напитка уже сулил усталым путешественникам райские блаженства. Бутерброды, поражая воображение своими размерами, восхищали обилием начинки и вполне могли украсить трапезу какого-нибудь проголодавшегося великана.
Еще одной приятной находкой стал внушительного вида переносной радиоприемник, с запасными аккумуляторами – аллилуйя, с чувством сказал Димка, не выносящий тишины в помещении, и тут же принялся крутить ручку настройки. Приемник хрипел и шуршал, иногда принимаясь выть дурным голосом, и Димка, морщась и вздрагивая от резких звуков, шепотом с ним ругался. Еще немного, и я выгоню их обоих на улицу, под дождь, подумал Антон, уже уставший от какофонии, но тут фортуна сжалилась над всеми, и звучный вкрадчивый баритон наполнил комнату… Ему отвечало легкое, трепетное сопрано, и нежно пели скрипки, и флейты вторили им, и сразу уютнее стало в доме, и… да, а что же это за музыка, знакомое же что-то…
— О, «Дон Жуан», — удовлетворенно кивнул Димка. – Моцарт! Отлично! Как раз то, что надо!
О том, «что надо» в ту или иную минуту, у Димки тоже были какие-то свои представления. Антон и к этому давно уже привык, но неизменно удивлялся таланту друга замечать «особые» моменты; вроде и ничего такого, и словами толком не объяснить, но и вправду – «то, что надо». Мистика какая-то, не иначе!
За окном полыхнуло, и тут же громыхнул гром – будто небеса раскололись. И обрушился неистовый дождь – стена воды встала от земли до неба.
Димка не утерпел, выскочил на крыльцо, и почти тут же вернулся обратно – мокрый, ошалевший, но абсолютно счастливый. Было понятно, что ему все это ужасно нравится: и безумный дождь, и гром, и быстролетные молнии, в резком и остановившемся свете которых видно каждую травинку, и уютный покой дома – с неровным, плывущим светом свечей, с запахами кофе и душистого воска в натопленной комнате. И Моцарт, светлый гений Моцарт, так кстати наполнивший маленький дом завораживающей хрустальной красотой своей музыки.
— Ты знаешь, Антон, а мне всегда было ужасно жаль Дона Жуана, — заявил Димка, устраиваясь за столом с очередной чашкой кофе, — ну в самом деле, не слишком ли суровая расплата за обаяние?
— Ничего себе обаяние, — Антон удивленно хмыкнул, — угробил несчастного командора при попытке соблазнения его дочери, соблазнил невесту на свадьбе, еще раньше тоже кого-то соблазнил… она еще за ним долго потом ходила. Это уже не обаяние, это…
— Вот, — значительно сказал Димка, — именно что «за ним потом ходила». Никак не могла забыть. Был бы он обычным человеком, стала бы она так страдать? А Донна Анна? Такая жажда мести может быть только у женщины, не смирившейся с тем, что ее бросили.
— Скажешь тоже. Он ее отца убил, чем тебе не повод для мести?
— Да ладно тебе. Убил… Это, между прочим, факт недоказанный. Дон Жуан, конечно, не был сторонником легких побед, ему было важно добиваться женщины, но убийство – это уже слишком. Наверняка был просто какой-нибудь дурацкий несчастный случай. В крайнем случае – убийство по неосторожности. Споткнулся старичок Командор, упал и убился. А Дон Жуан просто оказался не в том месте и не в то время. Не повезло, фатально не повезло!
— У тебя прямо какая-то драма получается, — усмехнулся Антон, — причем детективная. Знаешь, Дим, воображение – штука хорошая, но всему должен быть предел, и желательно – разумный.
— Э нет, мой дорогой друг, воображение мое – самая разумная… э-э-э…субстанция в мире! – гордо сказал Димка. — Все очень логично, надо только посмотреть на всю историю с другой стороны и немного шире. Ну, хотя бы глазами Моцарта, — он улыбнулся легко и чуть печально, – для Моцарта Дон Жуан – если и не положительный, то и не отрицательный герой, и понятно, что он своему герою очень сочувствовал… Ведь самые лучшие мелодии свои ему подарил…
Антону, которому история Дона Жуана всегда казалась вполне однозначной, никогда бы не пришло в голову взглянуть на нее с какой-то там другой стороны, и ему стало очень интересно, что скажет Димка – ну или Моцарт – в защиту Дона Жуана.
— Вот смотри, — продолжал тот, — живет, значит, такой интересный парень – Дон Жуан. Наверняка хорошо образованный – дворянин же, блестящий кавалер, мастерски владеет шпагой, широкий круг знакомых. Он смел, скептичен, обаятелен, насмешлив и независим, любит жизнь, и, что вероятнее всего, жизнь отвечает ему взаимностью. И все у него хорошо. Только есть у Дона Жуана одна беда – он мечтатель. Намечтал себе образ возлюбленной и вдруг обнаружил, что не все мечты сбываются. Ну нет, нет такой женщины, которую он хотел бы видеть рядом с собой каждый день – ну или так часто, насколько это возможно. Такой, что будет любить его всей душой, но не станет пенять его этой своей любовью. Которая, радуясь его возвращению, не примется тосковать и маяться дурью в его отсутствие, а займется каким-нибудь полезным делом – ну там, новый кулинарный рецепт освоит, или первую медицинскую помощь оказывать научится. При его modus vivendi – умение весьма полезное, не находишь?
Антон задумчиво кивнул, маленькими глотками отпивая горячий кофе. За стенами вовсю грохотала канонада небесной артиллерии, а из приемника лился бархатный, глубокий голос, мягко-обволакивающий и манящий.
— Серенада Дона Жуана, — пояснил Димка, — очень красивая, правда? – он помолчал, вслушиваясь в мелодию. А она, нежная и изящная, легко плыла по комнате, завораживая странным контрастом с бушующей грозой за окном.
— Ну и вот, — Димка уселся поудобнее, — Дон Жуан искренне мечтает встретить такую женщину, которая будет воплощением женственности, соединив в себе всё, что он любит и ценит в прекрасной половине человечества. И заметь, я говорю не столько про плотское и внешнее, сколько про душевное и внутренне. Этот идеалист никак не хочет признать, что такой женщины, скорее всего, не существует. Дон Жуан ищет свой идеал, и сам не замечает, как вроде бы возвышенное занятие превращается в… не знаю… какую-то повседневную рутину, что ли… ну а количество никак не перерастает в качество. Женщины сменяют одна другую, почти в каждой есть что-то от «той самой, единственной», но ни одна из них – не она. Он разочарован, он чувствует себя … как бы лучше сказать… актером одной роли, которую он обречен играть, похоже, снова и снова, потому что, видите ли, уже имидж такой сложился. Он понимает, что потерял свою свободу, которую так любил и так гордился. Ведь свобода – это… это если знаешь, что можешь выбирать, что делать – или не делать – в тот или иной момент. А у него этой свободы нет. Сомнительная его слава бежит впереди него и не дает возможности жить по-другому. А тут еще этот дурень Лепорелло, его слуга, дотошно ведет учет каждой девицы, не устоявшей перед сокрушительным обаянием нашего благородного Дона. И похоже, он страшно гордится своей сопричастностью к такой выдающейся личности и хвалится этим списком так, будто это не хозяйские, а его личные успехи. Уж сколько раз Дон Жуан проклял тот злосчастный день, когда ему пришло в голову завести этот список: начиналось-то все как шутка, почему-то тогда показавшаяся обоим довольно удачной. Вот и приходится сейчас «соответствовать», с небрежной усмешкой излагая экзальтированным дамам свою, так сказать, философию, придуманную примерно тогда же – он-де слишком хорош, чтобы принадлежать только одной женщине, лишая этой радости всех прочих…
Дождь с шипящим грохотом валился на крышу, барабанил по стеклам, шептал, задыхаясь, множеством голосов, и Антона не покидало ощущение нереальности происходящего – этот дом, буря, ворвавшийся невесть откуда Моцарт, Дон Жуан и его странная судьба… Антон с сожалением посмотрел на опустевший кофейник и приготовился слушать дальше. Ему нравилась эта история. Вдруг сильный порыв ветра ударил в окно так, что рама заходила ходуном. Антон встрепенулся:
— Дим, а ты дверь запер? Ветер-то какой..
— Да запер, запер, — досадливо отмахнулся Димка, — там эта, как ее… щеколда… так, о чем я…да…
Он помолчал, собираясь с мыслями. Неровный колышущийся свет горящих свечей оживил тени, таившиеся в углах, и они, причудливо изгибаясь, танцевали на стенах. Это было красиво, но и немного жутковато, и Антон старался не смотреть в их сторону.
— И в какой-то момент стало дону совсем невмоготу. Годы идут, а ничего не меняется в его жизни. И ему уже все равно, кто с ним в данный момент; он знает, что настанет утро, и он забудет лицо этой женщины, как забыл уже не одну сотню лиц, и это будет его местью за то, что она не оказалась «той самой». А женщины, которых он так легко и пренебрежительно оставляет, платят ему за холодность и равнодушие ненавистью. А он только горько усмехается, оставаясь наедине с собой; что ж, говорит он, ненависть и любовь – это всегда две стороны одной медали… Конечно, не все было так мрачно. Он по-прежнему полагается в жизни только на себя, и за это его любит судьба, позволяя ему, отчаянному, небрежно балансировать на острой грани дозволенного, неизменно удерживая от неосторожного шага вниз. Он знает толк в удовольствиях, а иногда ему удается даже по-настоящему увлечься – во всяком случае, некоторые женские имена и лица остаются в его памяти, и это ему приятно. Но тучи уже сгущаются над ним; слишком часто вслед ему несутся проклятия, слишком много ненависти вызывает одно даже упоминание его имени. А ненависть – страшная сила, и защитой от нее может стать только любовь – сильная и искренняя, и если ее нет, то…, — Димка печально улыбнулся, — в общем, ничего хорошего. И вот удача постепенно оставляет его, и все идет к тому, что трагический финал уже близок…
Он замолчал, прислушиваясь к музыке. Красивые голоса – мужские, женские, складывались в созвучия, и слышалась в них то страсть, то нежность, то отчаяние, и не важно, что пели они на чужом, непонятном языке. Антон вдруг с удивлением понял, что это никак не мешает ему воспринимать оперу. Наверное, язык музыки так понятен потому, что его слышит сердце, подумал он, и сам удивился такой неожиданной для себя мысли. А Димка, вздохнув, продолжил.
— Началось все с Донны Эльвиры. Той самой, что потом за ним ходила, неумолимая, как смена времен года. А ведь сначала она ему даже понравилась. Умна, красива, достаточно независима – ему даже показалось, что он нашел свой идеал. Ну нет, конечно, не совсем идеал, но что-то довольно к нему близкое. Но к несчастью, прекрасная во многих прочих отношениях донна вдруг решила, что должна его спасать. Непременно показать Дону Жуану всю глубину его падения, заставить раскаяться, показать пример праведной жизни и убедить начать жизнь заново. Ей совершенно неважно, чего хочет сам спасаемый, да и хочет ли он вообще быть спасенным. Дону Жуану нужен был добрый друг, а не учитель благочестия, и нет ничего удивительного в том, что в один прекрасный день он, устав слушать о Страшном Суде и о том, какой он грешник, попросту сбежал от благочестивой донны. Да и кто бы не сбежал на его месте…
Гроза все не утихала. Антон с беспокойством посмотрел на хлопающую от сильных порывов ветра створку окна. Надо было бы проверить, надежно ли она заперта, но вставать, нарушая хрупкое очарование момента, не хотелось, а хотелось слушать дальше – и оперу, и Димкину историю.
— Да, — продолжал Димка, — сбежать-то сбежал, но, видимо, вопреки обыкновению, не оставил в душе Эльвиры ненависти к себе. Во всяком случае, она искала его не для того, чтобы покарать, а опять же – для того, чтобы спасти. Вот ведь упорство! И ведь что-то удалось ей с ним сделать… Не знаю, можно ли это назвать пробуждением голоса совести, или просто жизнь его подошла к некоторой критической точке – у психологов она обычно зовется кризисом среднего возраста – но покой он потерял. И пустился во все тяжкие, словно пытаясь доказать – и в первую очередь себе – что его жизнь не так плоха, как его пыталась убедить Донна Эльвира. И вот тут и закончились его игры с судьбой – колесо Фортуны закрутилось в другую сторону.
(окончание в следующем посте)