Рассказ о жизни и творчестве лев николаевич толстой

Лев Николаевич Толстой — великий мировой писатель всех времен. Из-под пера писателя вышли произведения, ставшими шедеврами мировой литературы.

Что же руководило Львом Николаевичем в процессе написания своих произведений? Возможно, описание жизни и смерти Льва Толстого многое прояснит в этом вопросе. Какие жизненные обстоятельства направляли творческие порывы писателя? Давайте углубимся в рассказ о жизни и смерти Льва Николаевича Толстого.

Толстой: ранние годы

В сентябре 9 числа 1828 года в Ясной Поляне Тульской губернии родился в семье Толстых четвертый ребенок. Это был будущий великий писатель Лев Толстой. Даты рождения и смерти — 1828-1910. Семья писателя по меркам XIX века была небольшой:

• Отец — граф Толстой Николай принадлежал к старинному роду Толстых.
• Мать — принцесса Волконская, из рода Рюриковичей. Ранняя смерть матери Льва Николаевича повергла в отчаяние.
• Брат Николай, годы жизни 1823-1860.
• Брат Сергей, годы жизни 1826-1904.
• Брат Дмитрий, годы жизни 1827-1856.
• Сестра Мария, годы жизни 1830-1912.

Из-за ранней смерти родителей и опекунов маленькому Льву пришлось пережить тяжелые времена, а после ему довелось переживать всю череду смертей в его семье. Всех братьев и сестер отдали под опеку родного отца. Спустя семь лет умер и отец, когда Льву было девять лет. Следующим опекуном детей Толстых была назначена Ергольская Т. А., которая была родной тетей для детей Толстых. После смерти опекуна Льву и его братьям с сестрой пришлось переехать в Казань, где они попали под опеку следующей тетушки — Юшковой П. Н. В будущем, в своем автобиографическом произведении «Детство», он вспоминает время, проведенное с тетей, самым веселым и беспечным. Он описывает свою тетю как ласковую и милую родственницу. Именно влияние тетушки на будущего писателя было огромное, что впоследствии помогло Льву начать свое творчество, которое не отпускало Льва Толстого до смерти.

Образование

Лев Толстой получил прекрасное домашнее образование от французских и немецких преподавателей. Далее, будучи уже в Казани, в свои в 16 лет поступил в Казанский университет на факультет философии, но особого интереса у Льва учеба не вызвала. Будучи уже студентом, будущий писатель перевелся на юридический факультет. Но спустя два года учебы Лев, кроме низких оценок и умения покутить, не получил ничего от обучения юриспруденции. После неудачных попыток образумиться Лев Николаевич окончил свое обучение в 1847 году.

Юношество

После отчисления из университета Толстой принял решение — вернуться в Ясную Поляну и заняться своим имением. Будни в деревне проходили однообразно — общение с крестьянами и сельское хозяйство. Все это сильно наскучило Льву, и он все чаще стал стремиться в Москву и Тулу. Осенью 1847 года Толстой окончательно переехал в Москву и поселился в доме на Арбате. Вначале готовился к кандидатским экзаменам для продолжения своего обучения, затем его увлекла музыка с кутежами и играми в карты.

Из-за своей слабости к азартным играм Толстой наделал много долгов, расплачиваться с которыми пришлось его родственникам еще долгое время. Затем, переменив решение, уехал в Санкт-Петербург. В свои двадцать лет молодой Лев искал себе занятие повсюду. Было желание поступить на военную службу юнкером или на государственную службу и стать чиновником.

В юношеские годы Толстого кидало из стороны в сторону, желания сменялись действиями и стремлениями. Но одно оставалось неизменным: Лев любил вести дневник своей жизни, где он мастерски пересказывал моменты бытия и мысли по поводу всего, что его интересует. Историки считают, что именно привычка вести дневник в скором времени подтолкнула писателя начать творческую карьеру. И с 1850 года Лев Толстой начал писать автобиографию, все мы знаем ее как произведение «Детство». Через год, окончив повесть, отправил ее в журнал «Современник», где ее в 1852 году опубликовали.

Кавказ

Из-за своих огромных долговых обязательств Лев принял решение — вернуться в Ясную Поляну, где в дальнейшем решил в 1851 году с братом Николаем отправляться служить на Кавказ. Привилегия службы Толстому давала отсрочку в выплате к тому моменту уже не маленьких долгов. За два года своей службы в звании юнкера на Кавказе Лев находился на грани жизни и смерти, практически ежедневно были стычки с горцами.

Крым

В 1853 году, во время Крымской войны, Лев отправился служить в Дунайский полк. Участвовал во многих сражениях в статусе командующего батареей, в свои мирные минуты начинал писать свой сборник севастопольских рассказов. Первый рассказ «Рубка леса» после опубликования в журнале «Современник» имел успех не меньший, чем произведение «Детство», даже Александр II высказал свои положительные отзывы по поводу произведений Толстого.

В 1855 году Толстой ушел в отставку в звании поручика. Предпосылок для построения блестящей военной карьеры было более чем достаточно. Но неосторожный юмор в рассказах в сторону именитых генералов заставил оставить службу. В этом же году вышла книга «Севастопольские рассказы», написание которых проходило в разгар военных действий практически в режиме нон-стоп.

А также во время службы были написаны следующие произведения: «Казаки», «Хаджи-Мурат», «Разжалованный», «Рубка леса», «Набег». Все творчество во время службы было тесно связано с военными действиями.

Санкт-Петербург

После службы Толстой вернулся в Санкт-Петербург, где хотел продолжить свое литературное творчество, которое приносило немалые плоды и признание писателя. Льва Толстого считали представителем нового литературного движения, способного произвести фурор в литературных кругах того времени. Многие светские салоны и литературные кружки с распростертыми объятиями встретили поручика Толстого. Именно на почве творчества Толстой сошелся с Тургеневым, с которым впоследствии снимали одну квартиру. Именно Тургенев ввел Толстого в кружок «Современника».

После войны вкус к жизни у Толстого возвратился вдвойне и требовал все больших впечатлений. Он не причислял себя ни к какому течению в философии, он считал себя анархистом. Так Лев и увлекся светской жизнью, с ее праздностью и кутежами. Вдоволь пресытившись весельем и поругавшись со своим другом Тургеневым, Толстой направился за границу в поисках вдохновения и лучшей жизни.

В годы, проведенные в Санкт-Петербурге, были написаны такие произведения, как «Метель», «Два гусара» и «Юность».

Европа

В 1857 году молодой Лев Толстой отправился за границу. В своем путешествии он провел полгода своего времени. Цель была проста – научиться опыту Запада, сравнить знания и расспросить о том, что больше всего волнует. Лев посетил следующие страны:

• Италию, где пытался понять смысл искусства.
• Францию, хотел понять ее культуру.
• Швейцарию.
• Германию, которая дала возможность перенять систему обучения детей.

Вдоволь попутешествовав, Лев понял, что Европа не отличается демократией, именно в ней подчеркивается четкое различие аристократов и бедных людей.

После возвращения из Европы Толстой, уже признанный в литературных кругах, поддержал отмену крепостного права и написал следующие рассказы: «Поликушка», «Утро помещика» и другие.

Ясная Поляна

В 1857 году, возвратившись из Европы вначале в Москву, а затем в Ясную Поляну, Лев отошел от творчества и занялся своим хозяйством. Толстой создал свою школу, которая по его собственной методике обучала детей крестьян. Выпустил по своей методике следующие учебники: «Арифметика», «Азбука», «Книга для чтения». А также вплотную занимался вопросом издания журнала «Ясная Поляна».

Лев так увлекся своим сельским хозяйством, что стал его впоследствии увеличивать. Большая любовь была к лошадям, в имении была большая конюшня с разномастными лошадьми.

Жена и дети

В 1863 году Лев Толстой женился на Берс Софье Андреевне. На момент свадьбы Софье было 18 лет, а Льву 34 года. Они прожили вместе 48 лет, Софья была до самого последнего дня со своим мужем, несмотря на недопонимание и скандалы во время семейной жизни. У Толстых родилось 13 детей, пятеро детей погибли в раннем возрасте:

1. Сын Сергей, годы жизни 1863-1947, единственный из всех детей Льва Толстого не эмигрировавший во время Октябрьской революции.
2. Дочь Татьяна, годы жизни 1864-1950, была хранительницей музея Ясная Поляна до того, как не эмигрировала со своей дочерью в 1925 году.
3. Сын Илья, годы жизни 1866-1933, пошел по пути отца и стал писателем, эмигрировал в 1916 году в США.
4. Сын Лев, годы жизни 1869-1945, также пошел по пути отца и стал писателем, а также скульптором. В 1918 году эмигрировал во Францию, затем в Швецию.
5. Дочь Мария, годы жизни 1871-1906, была замужем за Оболенским Н.Л., губернатором Курска.
6. Сын Петр, годы жизни 1872-1873.
7. Сын Николай, годы жизни 1874-1875.
8. Дочь Варвара, годы жизни 1875-1875.
9. Сын Андрей, годы жизни 1877-1916, чиновник при тульском губернаторе.
10. Сын Михаил, годы жизни 1879-1944, в 1920 году эмигрировал в Турцию.
11. Сын Алексей, годы жизни 1881-1886.
12. Дочь Александра, годы жизни 1884-1979, эмигрировала в 1929 году.
13. Сын Иван, годы жизни 1888-1895.

    

Рождение сына Сергея в 1863 году совпало с началом написания «Войны и мира». Даже во время беременности Софья Андреевна занималась домашними делами сама и помогала своему супругу в его творческой работе, переписывая черновики в чистовики. В первые десять лет семейной жизни в Ясной поляне было написано великое произведение «Анна Каренина».

Москва

В восьмидесятых годах Лев Толстой принимает решение ради детей переехать в Москву всей семьей. Толстой считал, что именно переезд даст лучшее образование его детям. Приехав в Москву, увидел голодную жизнь людей, именно это зрелище и способствовало открытию бесплатных столов для нуждающихся людей. Толстой открыл более двухсот бесплатных мест, где кормили бедных людей. В эти же годы Толстой публикует ряд статей, осуждающих политику, способствующую увеличению бедного населения в стране.

В этот период были написаны следующие произведения: «Смерть Ивана Ильича», «Власть тьмы», «Плоды просвещения», «Воскресенье». Многие историки сравнивают произведение «Смерть Ивана Ильича» Толстого Льва Николаевича частично с жизнью писателя, философия произведения схожа с жизнью писателя, если провести параллели.

Переломный момент в жизни и творчестве

За критику церкви и политики того времени Толстого отлучают от церкви. Уже к этому моменты Лев Толстой был довольно популярным и богатым человеком. И тут началось переломное время в жизни и творчестве писателя. После отлучения от церкви писателя как подкосило, ведь именно вера в Бога, по его мнению, и давала возможность творить. Так Лев Толстой, несмотря на глобальные изменения, увлекся религией.

Аскетизм

По мнению историков, изменения у Льва Толстого началось с принятием вегетарианства. Именно состояние духовного опустошения и привело к заполнению пустоты новыми идеями. К вегетарианству он пришел после того, как увидел смерть свиньи.

Но вегетарианство не было основополагающим в изменениях жизни Льва Толстого. Писатель стал стремиться к простой жизни, без мирских радостей. Он старался упростить свой быт максимально, вплоть до того, что избавился от всего лишнего, и оставил все самое необходимое для жизни. Впоследствии Толстой не только отказался от комфортной жизни, но и прав на свои произведения, считая, что его мысли — для всех, и они бесплатны.

Смерть

Ни для кого не секрет, что Лев Николаевич Толстой был лидером своего времени, он проповедовал идею непротивления злу. У Толстого было много учеников, в том числе его младшая дочь Александра. Жена Льва Николаевича Софья Андреевна часто выражала свое недовольство его учением и учениками, они часто ссорились на этой почве.

Год смерти Льва Толстого совпадет с началом его паломничества. В 1910 году, стремясь сгладить ситуацию в семье, Лев Николаевич со своей дочерью Александрой, а также со своим лечащим врачом Маковицким Д. П. втайне от всех отправились в паломничество. Кто бы мог подумать, что дата паломничества совпадет с датой смерти Льва Толстого

Дорогу писатель не осилил и почувствовал себя нехорошо, это заставило сойти его с поезда на станции Астапово. После того как паломничество было прервано, Лев Николаевич принял приглашение остановиться в гостях у начальника железнодорожной станции. Смерть Льва Толстого застала на станции Астапово спустя семь дней. Он умер вдалеке от дома и его семьи. Причина смерти Льва Толстого — воспаление легких. Писатель был похоронен в Ясной Поляне. Хоть и скончался он вне дома, но выходит, что Лев Толстой и рождение, и смерть принял в одном месте – в Ясной Поляне, где он упокоился. Это была большая утрата для всего мира.

Весь мир скорбел из-за смерти Льва Толстого. Ведь это был не просто человек, а целая эпоха в классике литературы. На похоронах было много друзей и популярных людей того времени. Дата смерти Льва Николаевича Толстого — 20 ноября 1910 года.

Дохни́ на меня, хоть винца понюхаю… Ф.Толстой во время епитимьи

*

— Говорят, что ты, Алексей Петрович,
иногда-таки хитришь? — спросил Александр I
талантливейшего русского военачальника, соратника Суворова и Кутузова, героя
войны 1812 года генерала Ермолова.

— Вашего веку человек, государь, — ответил
генерал.

*

Однажды
Фёдор Иваныч так всех достал своими шулерскими выходками, что его отправили с
глаз долой — с посольством в Японию. На шлюпе под командованием капитана
Крузенштерна. Но, по вине крайне безнравственного поведения Толстого на
корабле, начальник экспедиции камергер Резанов, известный нам по рок-опере
«Юнона и Авось», высадил проштрафившегося и провинившегося пассажира в районе
Камчатки (1804). Откуда тот по гряде Алеутских островов, далее через канадское
побережье (о-ва Ка́дьяк, Ситха), — с его же не совсем правдоподобных рассказов,
— перебрался на Аляску. За что и был прозван Американцем.

Толстой
пробыл некоторое время в русской Америке. Объездил от скуки Алеутские острова.
Посетил дикие племена Тлинкитов — Колошей (от слова «колюжка» — кость-украшение
в нижней губе), с которыми ходил на охоту. И возвратился через Петропавловский
порт сухим путём в Россию. Татуированный с головы до ног. Воплощая
свойственную, общую толстовскому роду «дикость», по словам двоюродного
племянника Американца — Льва Николаевича, — после смерти дяди ещё долгое время
поддерживавшего отношения с его вдовой и дочерью.

Вообще родовое
древо графов Толстых напоминает знаменитый дуб из «Войны и мира». И чем удалённее
простирались ветви от ствола, тем беднее становились семьи, мельче их поместья.

Семья
нашего героя владела имением в Кологривском уезде Костромской губернии. Отец,
Иван Андреевич, вышел в отставку генерал-майором, зажил помещиком. Избирался
предводителем кологривского дворянства. Женился он на девице из рода Майковых,
у них родились семеро детей: три мальчика и четыре девочки. Сын Фёдор появился
на свет 17 февраля 1782 года.

«Дома
он одевался по-алеутски, и стены его были увешаны оружием и орудиями дикарей,
обитающих по соседству с нашими Американскими колониями… Толстой рассказывал,
что Колоши предлагали ему быть их царём», — писал критик и сослуживец Американца
Фаддей Булгарин.

Остался
бы и царём, добавлю я, с него станется — не он первый. Тому имеются достоверные
сведения (естествоиспытатель Тилезиус). К примеру, на кокосовых островах Южного
полушария вполне себе прилично, — по туземным понятиям, — жили не тужили беглые
англичане и французы. Да не позволил тяжёлый нрав — граф Толстой был человеком
неуёмным и непоседливым, если не сказать преступным. Да и выбросили его с судна
не в тёплых Южных широтах.

К тому
же и царём предложили стать лишь по странному стечению обстоятельств. Почему-то
раздумав зажарить и попросту слопать «благовоспитанную особу» — благородного пленника.

В
небольшом городке Северо-западного побережья, куда по крайне голодной нужде
забрёл Федор Иванович, владельцу местной газетёнки пришла в голову идея
устроить денежный конкурс на самый короткий рассказ. В котором обязательно
должны были присутствовать все признаки литературного произведения: вступление,
развитие событий, кульминация, эпилог и назидательный смысл между строк, не
иначе!

Первое
место занял следующий рассказ Фёдора Толстого, ставший популярным анекдотом: «“Закурим!”
— сказал Джон, садясь на бочку с порохом. Покойнику было 40 лет».

Но… Шутки
в сторону — дело-то серьёзное: высадиться на неизвестном острове. С минимумом
провианта, «на шаг от пропасти» под наблюдением спрятавшихся за ближайшими кустами
дикарей. В придачу с корабельным проказником-орангутангом. Насчёт которого ещё
долгие годы хвостом увивались за хозяином сомнительные истории нешуточного
свойства… Правда, не те, что Вы подумали, уважаемые и просвещённые читатели. Американец
«всего лишь» съел своего человекообразного друга. Хотя и это выдумка, со слов
старого знакомца Толстого — князя П. Вяземского.

Впоследствии
дочь Фёдора Ивановича (единственная из 12-ти рождённых детей достигшая зрелого
возраста), Прасковья Перфильева, влиятельная московская барыня, в память
орангутангу своего отца также постоянно держала при себе небольшую обезьянку. Вот
тебе, студент-психолог, и тема будущей диссертации: «Благообразность
человеческого поведения под влиянием дружбы с приматами на отчаянном примере гвардии
поручика Преображенского полка Фёдра Толстого-Американца».

Отчаяние
своё он в полной мере проявил в войне со шведами при взятии Барклаем-де-Толли
Вестерботнии (1808). И далее при выступлении армии обратно в Петербург. Успев
два раза посостязаться на дуэли — для себя успешно, в отличие от соперников. И
всё то ли из-за ревности к чухонке. То ли (что более правдиво) ввиду нелицеприятного
поведения за бостонным столом, банкуя в гальбе-цвельфе. За что по праву был арестован
и разжалован в солдаты.

Но
Американец не был бы Американцем, ежели в 1812-м не возвернул назад чины и
ордена. Вплоть до Георгия IV
степени! С безумной храбростью воюя ратником в московском ополчении. Лицом к
лицу встретив француза под Бородином уже в звании полковника.

Куда не достанет меч законов, туда достанет
бич сатиры

Ссора Фёдора
Иваныча с Пушкиным произошла, по одному мнению, из-за нечестной игры шулера-Американца.
После Отечественной войны вышедшего в отставку «героем и интересным человеком» и
занявшего видное место в московском светском обществе, — рассказывал мемуарист
С. Л. Толстой (сын Льва Николаевича).

Дамы,
шурша нарядами, неустанно бегали за ним. Однако поведение его не изменилось к
лучшему: он развёл ещё более широкую карточную игру. И опять у него были дуэли —
много!

По
другому мнению (Лернер) ссоре послужило обидевшее Пушкина письмо Толстого к его
товарищу А. Шаховскому.

Пушкин
был злопамятен на «царапины, нанесённые ему с умыслом» (Вяземский). И, почитая
мщение одной из первых христианских добродетелей, «закидал издали Толстого
журнальной грязью», — по словам самого Александра Сергеевича. Взбешённого
неимоверно, до «уголовного обвинения», выходящего за пределы поэзии: злым, тяжеловесным
толстовским пасквилем на «Чушкина»-Пушкина. Что вполне соответствовало
характеру своевольного Американца. Не чтившего и не признававшего авторитетов.

Есть ещё
соображение, почему Пушкин затеял тяжбу. Дескать, Американец
распустил слух, будто в ходе обыска у поэта, по приказу императора Александра I, осерчавшего
на гения, герой Отечественной войны Милорадович, серб по происхождению, высек А.С.!
Что было совершенно несправедливо — великодушный Милорадович не только не высек
поэта, но и склонен был простить ему написание оды «Вольность».

Однако
внутреннее положение государства требовало принятия мер — и Пушкин
отправился в Кишинёв, где и заболел гнилой горячкой. Правда, «великим шарлатаном»
Пушкин всё-таки Американца нарёк — в «арзрумских тетрадях» (1830). Сравнивая с Толстым
«проконсула Кавказа», как на древнеримский лад, — с лёгкой руки великого князя
Константина Павловича, — величали современники генерала А. П. Ермолова. Находившегося
в Грузии. В опале.

Ранее
же, не зная источника клеветы про Милорадовича, Пушкин был совершенно потрясён,
считая себя бесповоротно опозоренным, а жизнь свою — уничтоженной. Не видя, на
что решиться: покончить ли с собой или убить самого императора как косвенного
виновника сплетни (о, как это по-пушкински!) — он бросился к Чаадаеву. Здесь
нашёл успокоение: Чаадаев доказал ему, что человек, которому предстоит незаурядное,
великое поприще, должен презирать клевету и быть выше своих нечестивых гонителей.

Ссора
эта длилась несколько лет (с 1820), что А.С. изобразил впоследствии в повести «Выстрел».

Пушкин
неистовствовал, то бичуя «картёжного вора» эпиграммами. То исключая-вымарывая
стихи про Толстого из сочинений («Кавказский пленник», «К Чаадаеву»), высокомерно
не желая «повторять пощёчины». То намереваясь выставить Толстого «во всём
блеске» в 4-й главе Онегина. В конце концов, по возвращении из ссылки в столицу
(1826), поручил своему другу «Фальстафу» Соболевскому вызвать обидчика на дуэль.
(К счастью, Толстой в то время не был в Москве.) И… вскоре помирился с
Американцем.

«Почему
Толстой пошёл на примирение? Не потому, конечно, что боялся быть убитым или
раненым. Может быть потому, что дуэль с Пушкиным угрожала ему разрывом с
людьми, дружбою которых он особенно дорожил, — с Вяземским и Жуковским» (С. Л.
Толстой, 1926).

В 1829
году Фёдор Иванович даже сватал Пушкина к Гончаровой. Правда, в тот раз
неудачно, но это уже другая история, хотя…

Вот бы
Дантесу, господа, хоть каплю, толику того благородства, что проявил Американец!
Толстой не был жесток по натуре, — продолжает биограф: — его жестокость
проявлялась лишь под влиянием страсти или гнева. И у него бывали порывы
великодушия.

Посему переставший
исправлять «ошибки фортуны» — сиречь жульничать — Зарецкий, «некогда буян», прототипом
которому был Фёдор Иванович, появился не в 4-й, а в 6-й главе «Онегина». Когда великий
игрок-бретёр с величайшим поэтом-бретёром были уже дружны. Оба вспыльчивы, бешеного
темперамента. Но умевшие сохранить хладнокровие в решающую смертельную минуту.
Два насмешника, острых на язык. Оба — Пушкин и Толстой — потомки славных, но
обедневших семейств.

Упитые вином, мы жаждем одного тебя

«Ведь
это какая отчаянная башка, надо знать! Картёжник, дуэлист, соблазнитель; но
гусар душа, уже истинно душа!» — изображал Л. Н. Толстой графа Турбина в «Двух
гусарах», подразумевая Американца.

Вообще
же, был Фёдор Иваныч «добрым приятелем своих друзей» (Жуковский). И приятели
охотно давали ему поручения, причём важные: денежные, земельные, юридические,
заёмные. Которые он исполнял толково, исправно и добросовестно. При этом все
его возмутительные проделки скрашивались необыкновенной привлекательностью. Каким-то
наивным и непосредственным эгоизмом и его гипнотической способностью заставлять
людей любоваться им и даже любить его.

Сам же
Толстой-Американец очень дорожил дружбой — «Надёжный друг, помещик мирный, и даже
честный человек» (Пушкин). Что видно из его не очень многочисленных, разборчивых
и без помарок, правда, «фантастической орфографии» (на предмет нелепостей и
ошибок) писем. Заполненных «ходячими сплетнями», тоской по бурной молодости и,
бывало, нецензурщинкой…

«Я живу
в совершенной скуке, грусти и пьянстве… Одна дочь Сарра как будто золотит моё
несносное существование; третий месяц или три месяца жена не оставляет
болезненное ложе своё, родив мне третьего мёртвого сына. Следовательно, надежда
жить в наследнике похоронена с последним новорожденным. Скорбь тебе
неизвестная, но верь, любезный друг, что весьма чувствительная» (из письма к В.
Ф. Гагарину).

Перелом
в жизни — в сторону остепенения — произошёл к сорока годам. Вместе с отвыканием
от вина, «пьяноления», как он выражался. К сожалению, отказом-отвыканием временным
— не помогла тому и епитимья.

Не прекратил
также вести крупную карточную игру. Однако перестал играть недобросовестно. Покуда
если бы продолжил шильничать-передёргивать в Английском клубе, членом которого состоял,
Толстого оттуда исключили бы, выперли с позором.

Одновременно
к концу жизни стал он ханжески богомольным, по словам дочери Л. Н. Толстого М.
Каменской.

Сам Лев
Николаевич утверждал, что Американец был богомолен и суеверен потому только,
что его мучили угрызения совести: Федя каялся, молился и клал земные поклоны,
стараясь искупить преступления своей молодости и свои жестокие поступки.
Впрочем, он был, как говорится, «добрый малый, для друга готов был на всё,
охотно помогал приятелям, но не советовал играть с ним в карты, говоря
откровенно, что в игре, как в сраженьи, он не знает ни друга, ни брата…» (Булгарин).

И под итогом нуль пиши…

Вот
некоторые о нём отклики:

Обжор, властитель, друг и бог!
Вяземский

*

…разгадывал характер и игру человека, по
лицу узнавал, к каким мастям или картям он прикупает, а сам был тут для всех
загадкой, владея физиономией по произволу. Такими стратагемами он разил своих
картёжных совместников. Булгарин

*

Человек без всяких правил и не чтущий ни бога,
ни власти, от него поставленной. Сей развращённый молодой человек производит
всякий день ссоры, оскорбляет всех, беспрестанно сквернословит и ругает меня
беспощадно. Н. П. Резанов

*

Природа на голове его круто завила густые
чёрные волосы; глаза его, вероятно от жары и пыли покрасневшие, показались
налитыми кровью; почти же меланхолический взгляд его и самый тихий говор его
настращённым моим товарищам казался смутным. Вигель

*

Толстой молчит! — неужто пьян? Неужто вновь закуролесил? Денис Давыдов

*

Командуя баталионом, Толстой отличною своею
храбростью поощрял своих подчинённых, когда же при атаке неприятеля на наш
редут ранен Ладожского полка шеф полковник Савоини, то вступя в командование
полка, бросался неоднократно с оным в штыки и тем содействовал в истреблении
неприятельских колонн, причём ранен пулею в ногу.
Раевский — Кутузову

*

Он был не
глуп; и мой Евгений, не уважая сердца в нём, любил и дух его суждений, и
здравый толк о том о сём… Пушкин

*

Он буйствовал, дрался, обыгрывал, уродовал людей,
разорял семейства лет 20 сряду… А. И. Герцен

*

Помню его прекрасное лицо: бронзовое,
бритое, с густыми бакенбардами до углов рта и такие же белые и курчавые волосы.
Лев
Толстой

*

Человек как человек, пожилой, курчавый, с
проседью, лицо красное, большие умные глаза, разговаривает, шутит. М. Ф.
Каменская

*

Как сильный человек, Фёдор Иванович
действовал обаятельно на некоторых своих современников, например, на Булгарина. С. Л.
Толстой

*

На днях познакомился я с Толстым,
Американцем. Очень занимательный человек. Смотрит добряком, и всякий, кто не
слыхал про него, ошибётся. Боратынский

*

Умён он был как демон и удивительно
красноречив. Он любил софизмы и парадоксы, с ним трудно было спорить. Ф.
Булгарин

*

Представитель школы безнравственности, развратитель
многих московских юношей того времени. Граббе

*

Немногие умные и даровитые люди провели так
бурно, бесполезно, порой преступно свою жизнь, как провёл её Американец
Толстой. А. Стахович

*

Мне лично были известны только хорошие
качества. Всё остальное было ведомо только по преданию, и у меня всегда к нему
лежало сердце… Жуковский

*

Видел я свата нашего Толстого; дочь у него
также почти сумасшедшая, живёт в мечтательном мире, окружённая видениями,
переводит с греческого Анакреона и лечится омеопатически. Пушкин
— о дочери Толстого Сарре, кот. вскоре умерла.

*

Его жизнь может служить живой иллюстрацией
того зла, которое причинял самодержавно-крепостной строй не только угнетаемым,
но и угнетателям… С. Л. Толстой

*

— Граф,
вы передёргиваете, — сказал ему кто-то, играя с ним в карты, — я с вами больше
не играю.

— Да, я
передёргиваю, — резко ответил Фёдор Иванович, — но не люблю, когда мне это
говорят. Продолжайте играть, а то я размозжу вам голову этим шандалом!

И его
партнёр продолжал играть и… проигрывать. Ведь «только дураки играют на
счастье», — закончу я этот небольшой очерк словами Американца. Выходки и либертинская
бравада которого, конечно же, внесли определённый вклад в становление круга настоящих
свободолюбцев — потенциальных «декабристов».

Похоже,
что в роду с сильной кровью поток может следовать своим нормальным руслом на
протяжении нескольких поколений. А потом вдруг выйти из берегов или
низвергнуться водопадом — кто ж знал, что сын Ивана и Анны из костромской глуши
окажется самым необузданным человеком Российской Империи!

Необыкновенные
приключения Фёдора Толстого привлекали всеобщий интерес до конца его феноменальной
жизни, но… С течением времени воспоминания Американца понемногу начинали
путаться, пополняя череду невероятностей.

Когда в
1842 году газеты были полны сообщениями о трениях между британцами и французами
в Южном Пасифике, старый граф не без гордости заметил, что у него есть
основания предполагать, что нынешняя королева Таити Помаре — его дочь. В
действительности же экспедиция Крузенштерна никогда не проходила мимо Таити.

Фёдор
Иваныч, рассказывая о сибирских похождениях молодости, частенько вспоминал встреченного
им в пути старика, давно уже сосланного «на Севера». Утешавшего горе своё
сивухой и балалайкой. Дребезжащим, но выразительным голосом поющего куплеты,
обливаясь пьяными гремучими слезами. Вкладывая в это русское «Авось» всю силу народного
раздолья, воли, долготерпенья и собственно толстовских дикости и абсурда:

Не тужи, не плачь, детинка,

В нос попала кофеинка,

Авось проглочу!!!

1782—1846

                Àâòîð ñòàòüè Â.Á.Ðåìèçîâ

Ëåâ Òîëñòîé ïîçíàêîìèëñÿ ñ Ëåñêîâûì 20 àïðåëÿ 1887 ã. â Ìîñêâå â ñâî¸ì õàìîâíè÷åñêîì äîìå. Òðåìÿ ìåñÿöàìè ðàíåå Ë.Ò. ïîñëå ïðî÷òåíèÿ ëåãåíäû Ëåñêîâà “Ñêàçàíèå î Ô¸äîðå-õðèñòèàíèíå è î äðóãå åãî Àáðàìå-æèäîâèíå” ïèñàë Â.Ã.×åðòêîâó: “Ñåé÷àñ ïîëó÷èë ïîñûëêó – ðóêîïèñè è ñòàòüþ Ëåñêîâà. Ñòàòüÿ Ëåñêîâà, êðîìå ÿçûêà, â êîòîðîì ÷óâñòâóåòñÿ èñêóññòâåííîñòü, ïðåâîñõîäíà. È ïî ìíå, íè÷åãî â íåé èçìåíÿòü íå íàäî, à âñå ñðåäñòâà óïîòðåáèòü, ÷òîáû å¸ íàïå÷àòàòü ó íàñ êàê åñòü. Ýòî ïðåâîñõîäíàÿ âåùü…”. Î ñàìîì Ëåñêîâå ïîñëå âñòðå÷è ê òîìó æå ×åðòêîâó Ë.Ò. ñîîáùàë: “Áûë Ëåñêîâ. Êàêîé è óìíûé è îðèãèíàëüíûé ÷åëîâåê!..”.

Âòîðàÿ âñòðå÷à ïèñàòåëåé ñîñòîÿëàñü â ßñíîé Ïîëÿíå 24-26 ÿíâàðÿ 1890 ã. Èìåííî â ýòîò ïðèåçä Ë.Ò. ÷èòàë âñëóõ Ëåñêîâó è ×åðòêîâó êîìåäèþ “Ïëîäû ïðîñâåùåíèÿ”, à Ëåñêî⠓Ìåëî÷è àðõèåðåéñêîé æèçíè”. Áîëüøå ïèñàòåëè íå âèäåëèñü è ñîñòîÿëè ëèøü â ïåðåïèñêå. Ñîõðàíèëîñü 51 ïèñüìî Ëåñêîâà ê Ë.Ò. è 10 ïèñåì Ë.Ò. ê Ëåñêîâó.

14 àïðåëÿ 1888 ã. Ë.Ò. â ïèñüìå ê Ï.È.Áèðþêîâó ïèøåò: “Ëåñêîâà ëåãåíäó ïðî÷¸ë â òîò æå äåíü, êàê îíà âûøëà. Ýòà åù¸ ëó÷øå òîé. Îáå ïðåêðàñíû (ëåãåíäû Ëåñêîâà “Ïðåêðàñíàÿ Àçà” — Ì.: Ïîñðåäíèê, 1888 è “Ñîâåñòíûé Äàíèëà” – Ì.: Ïîñðåäíèê, 1887. – Â.Ð.). Íî òà ñëèøêîì êóäðÿâà, à ýòà ïðîñòà è ïðåëåñòíà. Ïîìîãè åìó Áîã”.  äåêàáðå ìåñÿöå ýòîãî æå ãîäà Ë.Ò. çàïèñûâàåò â ñâî¸ì Äíåâíèêå: “×èòàþ Ëåñêîâà “Êîëûâàíñêèé ìóæ”, õîðîøî”. ×åðåç ãîä, çíàêîìÿñü, âèäèìî, ñ ðàññêàçîì Ëåñêîâà “Ôèãóðà”, Ë.Ò. çàìå÷àåò: “Ôàëüøèâî. Äóðíî”. À åù¸ ãîäîì ïîçæå Ë.Ò. â ïèñüìå ê Ëåñêîâó îò 3 äåêàáðÿ äà¸ò îöåíêó ðàññêàçó ïèñàòåëÿ-ñîâðåìåííèêà “×àñ âîëè áîæèåé”, ñþæåò êîòîðîãî “Ìóäðàÿ äåâèöà” áûë ïîäñêàçàí àâòîðó ñàìèì Ë.Ò.: “Ïîëó÷èë âàøå è ïîñëåäíåå ïèñüìî, äîðîãîé Íèêîëàé Ñåì¸íîâè÷, è êíèæêó “Îáîçðåíèå” ñ âàøåé ïîâåñòüþ. ß íà÷àë ÷èòàòü, è ìíå î÷åíü ïîíðàâèëñÿ òîí è íåîáûêíîâåííîå ìàñòåðñòâî ÿçûêà, íî… ïîòîì âûñòóïèë âàø îñîáåííûé íåäîñòàòîê, îò êîòîðîãî òàê ëåãêî, êàçàëîñü áû, èñïðàâèòüñÿ è êîòîðûé åñòü ñàìî ïî ñåáå êà÷åñòâî, à íå íåäîñòàòîê – exuberanse (èçëèøåñòâî) îáðàçîâ, êðàñîê, õàðàêòåðíûõ âûðàæåíèé, êîòîðàÿ âàñ îïüÿíÿåò è óâëåêàåò. Ìíîãî ëèøíåãî, íåñîðàçìåðíîãî, íî verve (âîñòîðã) è òîí óäèâèòåëüíû. Ñêàçêà âñ¸-òàêè î÷åíü õîðîøà, íî äîñàäíî, ÷òî îíà. Åñëè áû íå èçëèøåê òàëàíòà, áûëà áû ëó÷øå”. Ïîäîáíûå çàìå÷àíèå Ë.Ò. âûñêàçûâàåò è â äàëüíåéøåì ê ðÿäó äðóãèõ ïðîèçâåäåíèé Ëåñêîâà è ìàíåðå åãî ïîâåñòâîâàíèÿ â öåëîì. ×òî êàñàåòñÿ ñàìîãî ñþæåòà “Ìóäðîé äåâèöû”, òî Ë.Ò. 12 èþíÿ 1899 ã. çàïèñàë â äíåâíèêå: “Ëåñêîâ âîñïîëüçîâàëñÿ ìîåé òåìîé, è äóðíî. ×óäåñíàÿ ìûñëü ìîÿ áûëà – òðè âîïðîñà: êàêîå âðåìÿ âàæíåå âñåãî? Êàêîé ÷åëîâåê? È êàêîå äåëî?”.  1903 ã., âîçâðàòèâøèñü ê óêàçàííîìó ñþæåòó, Ë.Ò. íàïèñàë ðàññêàç “Òðè âîïðîñà”.

 ÿíâàðå 1891 ã. Ë.Ò. ÷èòàåò ðàññêàçû Ëåñêîâà è â ñâÿçè ñ íèìè ñîîáùàåò ×åðòêîâó: “Ïîñûëàþ âàñ ðàññêàç Ëåñêîâà ⠓Ïåòåðáóðãñêîé ãàçåòå” (“Ïîä ðîæäåñòâî îáèäåëè”. – Â.Ð.). Êàêàÿ ïðåëåñòü! Ýòî ëó÷øå âñåõ åãî ðàññêàçîâ. È êàê õîðîøî áû áûëî, åñëè áû ìîäíî áûëî íàïå÷àòàòü. “Äóðà÷îê” ìíå íå íðàâèòñÿ. … ⠓Äóðà÷êå íåò èñêðåííîñòè, à ⠓Ïîä ðîæäåñòâî îáèäåëè” åñòü…”.

 ïåðåïèñêå ïèñàòåëåé 1893-94 ãã. áûëà çàòðîíóòà ïðîáëåìà ñîîòíîøåíèÿ ïðàâäû è âûìûñëà, õóäîæåñòâà è ôèëîñîôñêîé òåíäåíöèîçíîñòè, ê êîòîðîé Ëåñêîâà ïîñòîÿííî ñêëîíÿë Ë.Ò. “×òî ïîëåçíî ïèñàòü?” — ñïðàøèâàë Òîëñòîãî Ëåñêîâ. – Âû ðàç ïèñàëè ìíå, ÷òî Âàì îïðîòèâåëè âûìûñëû, à ÿ Âàì îòâå÷àë òîãäà, ÷òî ÿ íå ÷óâñòâóþ â ñåáå ñèë è ïîäãîòîâêè, ÷òîáû ïðèíÿòü íîâîå íàïðàâëåíèå â äåÿòåëüíîñòè (ðå÷ü èä¸ò î íðàâñòâåííî-ðåëèãèîçíîé ïîçèöèè ïèñàòåëÿ; â ýòîì æå ïèñüìå Ëåñêîâ, ãîâîðÿ î ñâîèõ ñèìïàòèÿõ ê õðèñòèàíñòâó òîëñòîâñêîãî íàïðàâëåíèÿ, çàùèùàåò òî, ê ÷åìó ñêëîííà åãî ñîáñòâåííàÿ äóøà – “ïîìîãàòü î÷èùåíèþ õðàìà èçãíàíèåì èç íåãî òîðãóþùèõ â í¸ì”. – Â.Ð.) […] Ñëîâîì ÿ õî÷ó îñòàâàòüñÿ âûìåòàëüùèêîì ñîðà, à íå òîëêîâàòåëåì Òàëìóäà, è ÿ õî÷ó èìåòü íà ýòî ïîìèìî ñîáñòâåííîãî âûáîðà åù¸ óòâåðæäåíèå îò ÷åëîâåêà, êîòîðûé ìåíÿ ðàçóìíåå”. Íà ýòè ïîëíûå êîëåáàíèé ðàçäóìüÿ Ë.Ò. îòâåòèë Ëåñêîâó â ïèñüìå îò 14 ìàÿ 1994 ã.: “…âûìûñëû âûìûñëàì ðîçíü. Ïðîòèâíû ìîãóò áûòü âûìûñëû, çà êîòîðûìè íè÷åãî íå âûñòóïàåò. Ó âàñ æå ýòîãî íå áûëî íèêîãäà è ïðåæäå, à òåïåðü åù¸ ìåíüøå, ÷åì êîãäà-íèáóäü. È ïîòîìó â îòâåò íà âàø âîïðîñ ãîâîðþ, ÷òî æåëàþ òîëüêî ïðîäîëæåíèÿ âàøåé äåÿòåëüíîñòè, õîòÿ ýòî æåëàíèå íå èñêëþ÷àåò è äðóãîãî æåëàíèÿ, ñâîéñòâåííîãî íàì âñåì äëÿ ñåáÿ, à ïîòîìó è äëÿ ëþäåé, êîòîðûõ ìû ëþáèì, ÷òîáû îíè, à ïîòîìó è äåëî èõ … ñòàíîâèëîñü áû âñ¸ âàæíåå è âàæíåå, è íóæíåå è íóæíåå ëþäÿì, è ïðèÿòíåå Áîãó…”. À ïîëóãîäîì ðàíüøå Ë.Ò. íàïîìèíàë Ëåñêîâó, ÷òî â èñêóññòâå “õîðîøà ñòàðèíà, íî åù¸ ëó÷øå ñâîáîäà”.

Èìåííî ñâîáîäíûé è òâîð÷åñêèé õàðàêòåð íîñèëè îòíîøåíèÿ ìåæäó âåëèêèìè ïèñàòåëÿìè. Ëåñêîâ âñåãäà ïðèçíàâàë íåîñïîðèìîå ïåðâåíñòâî Òîëñòîãî êàê õóäîæíèêà è ìûñëèòåëÿ íàä ñîáîé, äëÿ íåãî àâòîð “Âîéíû è ìèðà” áûë ó÷èòåëåì â æèçíè è òâîð÷åñòâå. “Î Ëüâå Íèêîëàåâè÷å ìíå âñ¸ äîðîãî è âñ¸ íåñêàçàííî èíòåðåñíî, — ïèñàë îí â ïèñüìå ê ×åðòêîâó îò 4 íîÿáðÿ 1897 ã. – ß âñåãäà ñ íèì â ñîãëàñèè, è íà çåìëå íåò íèêîãî, êòî ìíå áûë áû äîðîæå åãî. Ìåíÿ íèêîãäà íå ñìóùàåò òî, ÷òî ÿ ñ íèì íå ìîãó ðàçäåëÿòü: ìíå äîðîãî åãî îáùåå, òàê ñêàçàòü ãîñïîäñòâóþùåå íàñòðîåíèå åãî äóøè è ñòðàøíîå ïðîíèêíîâåíèå åãî óìà…”.

Ëåñêîâ ïîñâÿòèë Ë.Ò. íåñêîëüêî ñïåöèàëüíûõ ñòàòåé, êàæäàÿ èç êîòîðûõ îòëè÷àåòñÿ ãëóáèíîé ïîñòèæåíèÿ íåïîâòîðèìîãî ìèðà àâòîðà “Âîéíû è ìèðà”, “Ñìåðòè Èâàíà Èëüè÷à”, íàðîäíûõ ðàññêàçîâ.  ãîäû õóëû íà Òîëñòîãî ñî ñòîðîíû îôèöèîçà Ëåñêîâ ñòàë íà ñòîðîíó âåëèêîãî ñîâðåìåííèêà. Ïðè âñåé ñëîæíîñòè è æåñòêîñòè ñâîåãî õàðàêòåðà, ïðè âñåé ìíèòåëüíîñòè îí â îáùåíèè ñ Ë.Ò. ðàñêðûëñÿ êàê ÷óòêèé, òðîãàòåëüíûé, ñïîñîáíûé ê ëþáâè è ñàìîêðèòèêå ÷åëîâåê . “Î Ëüâå Íèêîëàåâè÷å Òîëñòîì, — áûë óáåæä¸í Ëåñêîâ (ïî ñâèäåòåëüñòâó Ï.À.Ñåðãååíêî), — íàäî ãîâîðèòü ÿçûêîì èíûì, à íå òåì, êàêèì äî ñèõ ïîð ãîâîðÿò î í¸ì. Ìû íå õîòèì íàçâàòü åãî íàñòîÿùèì èìåíåì, à åãî ñìåëî ìîæíî íàçâàòü ìóäðåöîì, Êëàäè ðÿäîì ñ íèì Ýïèêòåòà, Ñîêðàòà… Ãîâîðÿò, ÿ åìó ïîäðàæàþ. Íèñêîëüêî. Êîãäà òîëñòîé ïèñàë “Àííó Êàðåíèíó”, ÿ óæå áûë áëèçîê òîìó, ÷òî òåïåðü ãîâîðþ… Íî òîëüêî ó íåãî ñâåò ÿð÷å. Ó íåãî îãðîìíûé ôàêåë, è ÿ ïîø¸ë çà íèì ñî ñâîåé ïëîøêî酔.

Êîãäà â ïðèñóòñòâèè Òîëñòîãî Ëåñêîâà íàçâàëè åãî ïîäðàæàòåëåì, Ëåâ Íèêîëàåâè÷ çàìåòèë: “Åãî ïðèâÿçàííîñòü êî ìíå áûëà òðîãàòåëüíà è âûðàæàëàñü îíà âî âñ¸ì, ÷òî äî ìåíÿ êàñàëîñü. Íî êîãäà ãîâîðÿò, ÷òî Ëåñêîâ ñëåïîé ìîé ïîñëåäîâàòåëü, òî ýòî íåâåðíî: îí ïîñëåäîâàòåëü, íî íå ñëåïîé… Ëåñêî⠖ ìîé ïîñëåäîâàòåëü, íî íå èç ïîäðàæàíèÿ”. Î áëèçîñòè ïèñàòåëåé ñâèäåòåëüñòâóåò è òîò ôàêò, ÷òî Ë.Ò. íå áåç ðàäîñòè, ÷èòàÿ ïðîèçâåäåíèÿ Ëåñêîâà, ðåäàêòèðîâàë èõ, à ðàññêàç “Ïîä ðîæäåñòâî îáèäåëè” â ñâî¸ì ïåðåëîæåíèè è ïîä äðóãèì íàçâàíèåì (“Âîðîâ ñûí”) âêëþ÷èë ⠓Êðóã ÷òåíèÿ”.