Рассказ о путешествии склонение

Как и когда зарождаются идеи литературных произведений? Как эти идеи трансформируются в текст романа? Творческий процесс сугубо индивидуален, и иногда встреченная в путешествии картина может послужить писателю источником вдохновения.

В ноябре 1947 года Кавабата Ясунари поехал в Канадзаву для участия в открытии памятника писателю Токуда Сюсэй. Во время пребывания в Канадзаве ему довелось увидеть старинную шестистворчатую ширму. Кавабата коллекционировал предметы искусства, среди которых встречались такие шедевры, как полотно Урагами Гёкудо «Снег сквозь ледяные облака» (Тоун синсэцу дзу), а также картина «Десять приключений и десять наслаждений» (Дзюбэн дзюгидзу) – продукт совместного творчества Икэ-но Тайга и Ёса Бусон. После того, как Кавабата приобрёл эти картины, они получили статус национального достояния, и это ещё одно свидетельство его великолепного вкуса. Сейчас принадлежавшие писателю предметы искусства хранятся в коллекции Фонда Кавабаты Ясунари. Картины были для Кавабаты не просто хобби. Увиденная в Канадзаве ширма вдохновила его на создание нового произведения.

Кавабата Ясунари осматривает предмет из коллекции в своём доме в Дзуси, префектура Канагава (апрель 1972 года, © Aflo)

Чувственный мир романов Кавабаты

Во время поездки в Канадзаву Кавабата находился на пороге нового этапа своего литературного творчества. Начало этого этапа ознаменовалось публикацией романа «Снежная страна», впоследствии ставшего всемирно известным.

Кавабата родился в 1899 году в городе Ибараки префектуры Осака. Его литературный дебют состоялся в 1926 году. Новелла «Танцовщица из Идзу» рассказывала о встрече студента с труппой бродячих артистов. В 1929-30 годах Кавабата написал роман «Весёлые девушки из Асакуса», который публиковался отдельными выпусками. В 1931 году появился роман «Видения в хрустальном шаре», написанный в новомодном стиле «поток сознания». В 1933 году вышел рассказ «Птицы и звери» о мужчине-мизантропе, любителе птиц и животных. После публикации этого рассказа Кавабата приступает к созданию «Снежной страны».

Главный герой романа «Снежная страна» по имени Симамура отправляется в путешествие. Поезд проезжает через тоннель и Симамура попадает в «снежную страну» — городок на горячих источниках. Здесь он встречается с гейшей Комако, которая очаровывает его своей преданностью, но он остаётся к ней холоден. Для описания этих ни к чему не приводящих отношений Кавабата умело применяет словесные ассоциации, метафорические намёки и свободное повествование. Итасака Гэн, на протяжении многих лет исследовавший японскую литературу и культуру в Гарварде, отмечал инновационный стиль Кавабаты. Например, он использует кинематографические приёмы, намеренно фокусируясь на ресницах и губах Комако для невербального выражения чувственной атмосферы и расстояния, отделяющего Симамуру от Комако. Кавабата отлично владеет литературными приёмами для создания мира красоты и чувств, и в этом романе его мастерство достигает апогея.

«Снежная страна» публиковалась с 1935 года в нескольких журналах в виде коротких рассказов с продолжением. Даже после выхода книжной версии Кавабата писал продолжение романа и переписывал уже изданный текст. В 1947 году в октябрьском номере журнала «Сёсэцу синтё» вышла концовка продолжения «Снежной страны», а в 1948 году появилась обновлённая книжная версия. Впоследствии Кавабата вновь переписал роман перед включением его в полное собрание сочинений. В 1972 году, после смерти Кавабаты, была обнаружена рукопись «Снежной страны» в сокращённом варианте. Кавабата посвятил этому произведению всю свою жизнь, вложил в него свою душу.

Номер «Касуми-но ма» в рёкане «Такахан» (Юдзава, префектура Ниигата), где Кавабата писал «Снежную страну» (© Jiji)

«Снежная страна» создавалась на протяжении многих лет, однако 1947 год, когда вышла концовка романа, следует считать одним из значимых этапов литературного творчества Кавабаты. Через год после выхода книжной версии Кавабата занялся подготовкой полного собрания сочинений. Поэтому во время поездки в Канадзаву, где ему представилась возможность полюбоваться старинной ширмой, Кавабата находился на пороге следующего этапа литературного творчества.

Осень как источник вдохновения

Какую ширму увидел Кавабата? В письме к писателю Сига Наоми Кавабата упоминает о шестистворчатой ширме кисти Огаты Корин, которую он встретил в антикварном магазине Канадзавы. На золотом фоне ширмы были изображены хризантемы, нанесённые с помощью белого пигмента из размолотых морских раковин.

После встречи с ширмой Кавабата приступил к написанию следующего значимого произведения – «Стон горы». Подобно «Снежной стране», роман публиковался по частям в журналах с 1949 по 1954 год. Действие книги происходит в период послевоенной разрухи, главный герой романа – 62-летний бизнесмен Огата Синго. Роман поднимает проблему старения человека и вопросы семьи. Стон издаёт гора, расположенная за домом Огаты в Камакуре. Главный герой испытывает страх, считая этот звук предсказанием собственной смерти. Беспокойство о своём здоровье, разлад в супружеской жизни сына и дочери вызывают у Огаты душевную боль. В череде тоскливых дней Огате начинает казаться, что жена его сына Кикуко похожа на покойную сестру его жены, в которую он был влюблён в юности. Покойная возлюбленная ассоциируется у Огаты с яркой осенней листвой, а Кикуко – с хризантемами, название которых (кику) присутствует в её имени. Осенние ноты подчёркивают красоту обеих женщин.

Рукопись эссе Кавабаты «Моя родина» (Ватаси но фурусато), обнаруженная в 2017 году в городе Ибараки (префектура Осака), где он жил с 3 до 18 лет. На странице видны внесённые Кавабатой многочисленные исправления (© Jiji)

Возможно, образ Кикуко в романе «Стон горы» появился благодаря встрече с ширмой в Канадзаве, а образ покойной снохи – на основе традиционного сочетания хризантем и красных листьев клёна. В фамилии Кикуко (Огата) зашифрована связь с ширмой художника Огата Корин. Так встреча со старинным шедевром вдохновила Кавабату на создание нового романа.

В 1957 году, после завершения журнальной публикации «Стона горы», Кавабата посетил Вестминстерское аббатство в Лондоне. Впоследствии в «Десяти заметках» (Дзиман дзюва, 1962) писатель упоминает, что слушая хор в аббатстве, он вспомнил о картинах художника Огата Кэндзан, младшего брата Огаты Корин. Это свидетельствует об увлечении Кавабаты творчеством художников школы Римпа – от Таварая Сотацу и Хонъами Коэцу до Огаты Корин и Огаты Кэндзан. Кавабата пишет, что мысли об этих картинах во время пребывания на чужбине вызывали у него чувство тоски по родине. В «Заметках» Кавабата перечисляет «Птицы и цветы: 12 месяцев» (Тэйка эй дзюникагэцу вака катёдзу) Фудзивары-но Тэйка, «Восемь мостов» (Яцухасидзу) со сценой из «Исэ-моногатари», «Корзину с цветами» (Ханакагодзу) с осенними цветами и стихами вака средневекового поэта и учёного Сандзёниси Санэтака, а также ширму «Птицы и цветы: 4 сезона» (Сики катёдзу бёбу) с изображением белой цапли и растений. Ширма принадлежала Кавабате, а изображённые на ней алые клены и белые хризантемы послужили ассоциативной основой для образа женщин в «Стоне горы». Роман пронизан симфонией творчества художников школы Римпа.

В «Десяти заметках» Кавабата упоминает высказанную специалистом по истории искусств Кобаяси Тайтиро гипотезу, что птицы и цветы на «Корзине с цветами» и ширме «Птицы и цветы: 4 сезона» – это персонажи «Повести о Гэндзи». Это тоже говорит об интересе Кавабаты к взаимосвязи литературы и искусства, прослеживающемся в его произведениях.

Среди поздних произведений Кавабаты следует отметить рассказ «Озеро» (1954) о преследующем женщин сталкере среднего возраста, и рассказ «Спящая красавица» (1960-61) о тайном месте, где старики ложатся рядом с погружённой в медикаментозный сон красавицей. Эти работы, затрагивающие глубинные аспекты сексуальности человека, обогатили литературный мир Кавабаты. А в 1968 году Кавабата первым из японских писателей удостоился Нобелевской премии по литературе.

Фотография к заголовку: Кавабата Ясунари в 1957 году (© Jiji)

Издательство «Альпина нон-фикшн» представляет книгу Андрея Десницкого «Библия. Что было «на самом деле»? Танах/Ветхий Завет».

Существовали ли цари Саул, Давид и Соломон, кто был автором Пятикнижия и какие события, описанные в Ветхом Завете, происходили на самом деле? Разбирая самые сложные загадки библеистики, российский ученый Андрей Десницкий задается вопросом: правомерно ли рассматривать Священное Писание как исторический источник? Можем ли мы реконструировать библейское прошлое при помощи научного метода и насколько любые наши реконструкции определяются субъективными ожиданиями? Автор соотносит проблемы археологических данных и письменных источников, прослеживает связь мифа и истории, происхождение Древнего Израиля и становление его государственности. Это увлекательно изложенный квалифицированный научный труд, позволяющий читателю по-новому взглянуть на сюжеты одной из самых важных книг в истории человечества.

Предлагаем прочитать фрагмент из первой главы книги, которая носит название «Вера, наука и «на самом деле»».

Наивные представления заключаются в том, что археолог может с применением соответствующих методик точно установить, как оно происходило на самом деле. Но он скорее подсказывает нам, как это могло происходить, и вариантов обычно больше одного, хотя и не бесконечно много. И выбор варианта часто бывает связан с конфликтом интересов самых разных групп, ведь к прошлому обращаются и в религии, и в политике, и в науке, и во многих других областях жизни. Например, когда и как в Ханаане появились израильтяне? И как вообще называть эту территорию — Палестина или земля Израиля? Каждое из двух названий сегодня якобы «подтверждает» права одного из двух народов на эту страну, а Ханаан… это ведь исключительно библейское слово, оно сразу переводит разговор в плоскость религии!

И ветхозаветная археология крайне редко может опереться на информацию из других источников, вроде того самого Моавитского камня. Потому большие проблемы возникают с датировкой, с отождествлением библейских топонимов (географических названий) и этнонимов (названий народов и племен). Как соотносятся между собой письменный текст и материальные свидетельства — это вечная проблема для всех историков. Но в случае с Библией эта задача иногда понимается так: подтвердить или опровергнуть библейский текст.

Археология библейских стран во многом выросла именно из этого желания. Ее начало часто связывают с именем Уильяма Олбрайта (1891–1971), который был не только археологом, но и крупным специалистом по западно-семитским языкам и текстам. Его рабочая гипотеза выглядела примерно следующим образом: все случилось именно так, как описано в Библии, и археология может это подтвердить.

Самый интересный пример принадлежит не самому Олбрайту, а его ученикам. Они взяли за основу сообщение 3 Цар. 9:15: «Вот какие общественные работы предпринял царь Соломон: построил Храм Господень, свой дворец, Милло, городскую стену в Иерусалиме, укрепления в Хацоре, Мегиддо, Гезере». Что такое Милло, точно не известно. Игорь Романович Тантлевский[1] связывает его с дворцом Давида и обнаруженными при раскопках так называемыми «ступенчатыми строениями из камней» (Stepped Stone Structure) и расположенными рядом «строениями из больших камней» (Large Stone Structure). В любом случае текст говорит о строительстве в столице. И вот рядом с царской столицей упомянуты три города: Хацор, Гезер (в Синодальном переводе — Гацор и Газер) и Мегиддо.

В трех городах были проведены раскопки и обнаружены очень похожие оборонительные сооружения, прежде всего городские ворота с тремя парами комнат по правую и левую стороны, построены они в этих городах практически одновременно. Подобные ворота также были обнаружены в Лахише и филистимском Ашдоде. Израильский археолог Йигаэль Ядин интерпретировал эту находку как доказательство строительной программы Соломона. Он мотивировал свой вывод так: «Наше решение приписать этот слой Соломону базировалось прежде всего на отрывке из Третьей книги Царств, стратиграфии и керамике. Но когда мы вдобавок нашли ворота с шестью комнатами и двумя башнями, соединенные с казематной стеной, по плану и размерам идентичные воротам в Мегиддо, мы поняли, что надежно идентифицировали город Соломона»[2].

В результате все находки в Мегиддо получили привязку к библейским нарративам: Давид разрушил хананейское поселение в Мегиддо, его сын Соломон построил там дворцы, а они были, в свою очередь, разрушены во время нашествия фараона Шешонка I. Далее, обнаруженные в Мегиддо конюшни более позднего времени принадлежат царю Ахаву, который выступил на войну с двумя сотнями колесниц.

Точно так же и другой знаменитый археолог, Уильям Дивер, датировал находки в Гезере временем расцвета Соломонова царства, то есть второй половиной X в.[3], и даже считал характерную для данных слоев керамику надежным признаком датировки других археологических памятников, но единственным доказательством выступал опять-таки библейский текст. Как отмечает Исраэль Финкельштейн[4], интерпретация начинает ходить по кругу: археологи, базируясь на библейском тексте, датируют свои находки и связывают с определенными событиями, описанными в этом тексте, а далее уже принятая ими датировка служит для подтверждения истинности библейских повествований. На самом деле, утверждает он, находки Ядина и Дивера не дают надежных сведений об абсолютных датировках, они лишь дают возможность судить, какие слои более ранние, а какие — более поздние.

Датировка — всегда спорный момент, но сегодня археологи склоняются к тому, что ворота в Мегиддо, самые большие из найденных, относятся к VIII в. до н. э., когда Соломона явно уже не могло быть в живых[5]. И в любом случае сходство строений не обязательно указывает, что они построены по одному плану и по единому замыслу: возможно, тогда просто было принято строить именно так. Но точно так же нельзя сказать, будто археология опровергла рассказ о строительной программе Соломона: отсутствие свидетельств — не свидетельство отсутствия.

Нашим проводником в путешествии на сказочную, мистическую сторону Вильнюса по-прежнему работает Станислав Горбунов, путешественник и гид. Беседу со Станиславом мы продолжаем в одном из вильнюсских двориков, который находится рядом с улицей Пилес или Замковой, как ее называли в старые времена. Легенда улицы Пилес жива и по сей день: согласно рассказу известной писательницы Макс Фрай, на этой улице можно встретить пингвина с единорогом. Станислав показывает на два совершенно, казалось бы, заурядных окна, в стене дома и начинает рассказ.

“Это уже даже не городская легенда, а скорее удостоверенный факт, что именно здесь погиб от шаровой молнии известный вильнюсский профессор Август Бекю. Профессор был очень интересной, необычной фигурой, французского происхождения, хотя родился в Гродно, приехал сюда и здесь, в Вильнюсе, преподавал, женился на Саломее Словацкой. Пасынком Августа Бекю стал известный польский поэт Юлиуш Словацкий, который был другом другого легендарного польского поэта — Адама Мицкевича. Как раз здесь все эти известные люди и собирались, сюда приходил Адам Мицкевич, здесь жил Юлиуш Словацкий и тот самый профессор Август Бекю”, – повествует Горбунов.

Тем не менее, профессор Август Бекю вошел в историю городских легенд Вильнюса не только потому, что был прекрасным преподавателем, отчимом Юлиуша Словацкого. Ореол мистики окружает фигуру профессора из-за его гибели.

“В один прекрасный летний день Август Бекю лежал как раз на диванчике у этого окна и, по словам очевидцев, буквально из ниоткуда в окно влетела шаровая молния, взорвалась и убила профессора. В воспоминаниях очевидцев сохранилось, что был достаточно ясный и солнечный день, но… внезапная гроза, шаровая молния и человек умирает…”, – рассказывает Горбунов. По словам нашего рассказчика, смерть Бекю превратилась в часть истории города, которую рассказывают туристам во многом благодаря Адаму Мицкевичу, потому что именно он был членом филаретов — тайного общества, созданного студентами Вильнюсского университета. Общество было раскрыто, последовали аресты его членов, все из них в той или иной мере были наказаны, многим пришлось уехать в ссылку.

“Август Бекю после этого получил то ли повышение то ли премию, что дало всем повод думать, что он предатель. Адам Мицкевич после того, как узнал, как погиб Бекю, эту смерть интерпретировал по-своему и рассказал в своей легендарной поэме “Дзяды” о том, как его покарал Бог за предательство. Имена были изменены, но все знали, о ком идет речь”, – говорит Станислав Горбунов. Так или иначе, хотя причастность профессора к арестам филаретов не была доказана, репрессии царских властей его не коснулись, хотя многие профессоры и тем более студенты после этого дела пострадали, были заключены в тюрьмы, что и дает основания думать о его причастии к этому делу.

По словам Станислава, с двориком связана еще одна интересная история. Именно здесь находился ботанический сад, организованный французом Жилибером, который жил здесь долгое время, преподавал в университете Вильнюса, и в конечном счете уехал, так как на его жизнь было совершено покушение. Неизвестный, пока Жилибер бродил по своему ботаническому саду, подсыпал ему в чай какой-то порошок. Когда это случайно заметил один из студентов и сообщил профессору, тот решил проверить чай. В результате оказалось, что напиток действительно отравлен.

Легенды, в которые превратились вполне реальные события, участниками которых стали Август Бекю, Адам Мицкевич, Юлиуш Словацкий и Жилибер, дополняют современные сказки старого Вильнюса. Так по крайней мере в одной из их, на улице Пилес рядом с домом, в котором шаровая молния погубила Бекю, посетители в кафе увидели шествующих по городской мостовой пингвина с единорогом. Куда и по каким делам шли пингвин и единорог — автор умалчивает, как и город, который хранит свои тайны.

***

Очередная городская легенда, которая основывается на реальных событиях, — это легенда о пушках Наполеона. После того, как солдаты Великой Армии Наполеона Бонапарта заняли Вильнюс, гора Гедиминаса стала одним из первых мест, которое посетил император Франции. Именно здесь он совещался со своими приближенными, рассматривал лежащий внизу город. Через несколько дней после этого на горе появились пушки.

“Пушки затащили на гору для того, чтобы отмечать какие-то важные события, вроде взятия городов или победы французской армии. По рассказам горожан, пушки часто стреляли, орудия находились там все время, пока продолжался поход Наполеона на Москву. Во время поспешного наступления французы не успели их забрать, да и если честно, не до пушек им уже было, ноги бы унести. Когда русские войска взяли Вильнюс, то пушки убирать с горы не стали, а решили — раз стоят пушки, то пусть они себе стоят и пусть используются для тех же целей, для каких их использовали французы. Когда становилось известно о победах русской армии – они стреляли. Позже пушки исчезли, историки спорят куда они именно – стояли, а потом исчезли. Большинство историков сходится на том, что их забрали в Москву, где они потом куда-то и сгинули”, — заканчивает свой рассказ о вильнюсских городских легендах Станислав Горбунов.

* Материал представляет собой беллетризованные версии городских легенд и может частично не совпадать с реальными фактами.