Рассказ о переполненном призраками доме и мужчине с нулевым экстрасенсорным восприятием

Философия Джордано Бруно кратко

Джордано Бруно – натурфилософ, мистик и поэт, родился в итал. городе Нола в 1548г. (отсюда его прозвище – Ноланец). Бруно высказывал идеи о материальном единстве и бесконечности Вселенной во времени и пространстве. Назначение философии он видел в познании природы, божественной в своей сущности. В этом и многом другом взгляды Бруно противоречили официальному учению католической церкви. Свободомыслие Бруно чаще сталкивалось с неприязнью, чем с пониманием. В 1593г. инквизиция обвинила его в ереси. Отказавшись отречься от своих идей, Бруно был сожжен в 1600г. на Площади Цветов в Риме.

Натурфилософия Джордано Бруно

Джордано Бруно развивал идеи пантеизма, отождествляя Бога и природу. В этом учении Бог не трансцендентен миру (т.е. не находится за его пределами), как в христианской философии, а наоборот, пронизывает всю природу, находится везде и во всем. Сама природа полагается божественной и одухотворенной. «Природа есть Бог в вещах».

Бог как единство содержит в себе все вещи и пребывает во Вселенной в целом и во всех ее частях.

В учении Джордано Бруно первоисточником всего существующего в мире является материя, которая «все производит из собственного лона». Материя не противопоставляется формам (в аристотелевском понимании), а как бы содержит их в себе. Она есть «божественное бытие в вещах», т.е. активное, творческое, порождающее начало природы.

С другой стороны, материальная природа и все в ней является живым и одушевленным. Духовным началом всего существующего у Бруно выступает Мировая душа, которая практически подменяет понятие Бога. Она предстает как всеобщий разум, объединяющий все многообразие вещей в единое гармоничное целое. Мировая душа является внутренней движущей силой природы и каждой вещи в отдельности. Таким образом, принцип самодвижения содержится в самой природе. Важно понимать, что материя и душа согласно учению Бруно не существуют отдельно друг от друга. Они (и все противоположности вообще) совпадают в одной единой бесконечной субстанции.

Эта субстанция есть высшее единство, причина и основание всего существующего, которое воплощено в бесконечном многообразии конечных вещей Вселенной.

В конечном итоге, природа у Джордано Бруно – это единая, бесконечная, неподвижная (т.е. не имеет вне себя ничего, к чему она могла бы переместиться) Вселенная, которая является единственным, несотворенным, самостоятельным бытием, сверх которого ничего не существует. Творческая мощь и причина движения принадлежат самой природе.

Космология Джордано Бруно

С натурфилософией Бруно тесно связаны его космологические взгляды, согласно которым Вселенная бесконечна в пространстве и вечна во времени (т.е. никем не сотворена и никогда не погибнет). «Вселенная есть целиком центр. Центр Вселенной повсюду и во всем». Бруно утверждал, что помимо нашей планетной системы, в центре которой находится Солнце, во Вселенной существуют бесчисленные обитаемые миры. Внутренним источником движения всех небесных тел Вселенной Бруно называет Мировую душу, а не божественную волю.

«Бесконечные миры …все движутся вследствие внутреннего начала, которое есть их собственная душа, …и вследствие этого напрасно разыскивать их внешний двигатель». Бесконечное многообразие вещей, наполняющих миры, находится в непрерывном движении и изменении (источник которых в них самих), но сама Вселенная всегда неподвижна, неизменна и едина. Бруно так же считал, что земной и небесный миры оба образованы пятью стихиями (эфир, огонь, вода, земля, воздух) и состоят из атомов, а значит, являются физически однородными. Это мнение преодолевало важнейший принцип средневекового мировоззрения, который строго противопоставлял небесный и земной миры. Теория Бруно подрывала основы аристотелевской физики и космологии и открывала путь науке Нового времени.

Джордано Бруно о познании

Познание Бога через познание природы и осуществление жизни в соответствии с этим знанием было для Бруно высшим нравственным назначением человека. Стремление к такому идеалу подлинной мудрости, охватывающее полностью все человеческое существо, он назвал «героическим энтузиазмом». Бруно считал, что путь к истине лежит через познание единства природы, ее законов, гармонии и красоты, а не через отвлеченные рассуждения схоластов. Идея бесконечности Вселенной привела Бруно к идее бесконечности человеческого познания, из чего следовало отрицание какой-либо окончательной, абсолютной истины.

Учение Бруно стало одной из вершин философской мысли Возрождения. Понимание природы как единственного, самостоятельного, материально единого и бесконечного бытия, нравственная сущность познания, безграничность познавательных возможностей человека и относительность любой истины – идеи Бруно, преодолевшие рамки схоластического мировоззрения и оказавшие огромное влияние на становление науки и последующую философскую мысль. Личность Джордано Бруно стала воплощением идеалов эпохи Возрождения, а его жизнь – примером «героического энтузиазма».

5. Дж. Бруно. Философия

Джордано Бруно — Философия

БРУНО Джордано (Филиппо)

(1548 — 17. II 1600)

Итальянский философ, борец против схоластической
философии и теологии, страстный пропагандист материалистического
мировоззрения и учения Н. Коперника.
Р. в Ноле (близ Неаполя) в семье разорившегося мелкого дворянина. В 15
лет принял монашество, в монастыре занимался самообразованием, проникся
атеистическими взглядами. В 1572 получил сан священника, затем стал
доктором философии. В 1575 был обвинен в ереси, порвал с монашеством и
бежал в Рим. После трех лет скитаний по Италии переехал в Швейцарию. В
Женеве был заключен в тюрьму за смелую критику кальвинистов. С 1579 жил
во Франции, читал лекции по астрономии вначале в Тулузском, затем в
Парижском ун-тах. В 1583 переехал в Англию, где активно критиковал
схоластов и теологов, выступал против космологии Аристотеля — Птолемея. В
Лондоне издал на итальянском языке ряд трудов по философии, а также
книгу «О бесконечности, Вселенной и мирах» (1584, рус. пер. 1936). В
1585 переселился в Германию, где, странствуя по разным городам,
пропагандировал свое мировоззрение.

В 1592 переехал в Венецию по
приглашению венецианского патриция Мочениго. Преданный им, попал в руки
инквизиции, был обвинен в ереси. Находясь 8 лет в тюрьме, мужественно
отстаивал свои убеждения и отказался отречься от них. Приговоренный
инквизицией к смертной казни, был публично сожжен на Площади Цветов в
Риме.

В своих произведениях развивал гелиоцентрическую
теорию строения мира Коперника, освобождая ее от недостатков и
ограниченности. Подобно своему предшественнику Николаю Кузанскому
считал, что Солнце не является неподвижным центром мира, поскольку
Вселенная бесконечна и за такой центр можно принять любую звезду. Учил,
что во Вселенной бесчисленное множество звезд, подобных нашему Солнцу, в
ней господствуют одни и те же законы, а следовательно, между Землей и
небом нет противоположности. Важнейшим философским выводом из учения
Бруно было утверждение о множественности обитаемых миров, подрывавшее
основы библейского мировоззрения.

Жизнь Бруно — образец бесстрашного служения научной
истине. Он был ярким представителем эпохи Возрождения, которая, по
выражению Ф. Энгельса, «породила титанов по силе мысли, страсти и
характеру, по многосторонности и учености» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч., 2-е изд., т. 20, с. 346).

Джордано Бруно — философ, отправленный на костёр

Мы знаем Джордано Бруно как учёного и священника. Известно также и то, что он был передан в руки священной инквизиции. В те времена очень настороженно относились к любому открытию, все это считалось чем-то колдовским, магическим, «от лукавого». Это сейчас мы восхищаемся трудами первооткрывателей, а в то время люди были очень суеверными и набожными. Высказать какую-то нестандартную идею было очень смелым поступком. Джордано Бруно был смелым.

Он появился на свет в местечке недалеко от Неаполя, в 1548 году. При рождении родители нарекли мальчика Филиппе, это уже позже он стал Джордано. В родном Нола он учился в монастырской школе, а после того как закончил её, принял постриг. Чем старше становился юноша, тем сильнее его привлекала наука. Примерно в 1576 году инквизиция обвинила его в лжепророчестве, он вынужденно покинул Италию и начал заниматься наукой за её пределами. Бруно много путешествовал, искал единомышленников и все больше углублял свои познания в астрономических науках.

От рождения, стоит заметить, Бруно обладал навыком скоростного запоминания. Благодаря этой способности он приобрёл большую популярность. Во время своих путешествий исследователь постоянно находился в высшем свете. Сам король Франции наградил его своей аудиенцией. В Лондоне он писал и издавал свои труды. Был момент, когда он пытался стать преподавателем математики, но его опередил Галилей. Поэтому он обосновался в Италии, в городе, укрытом от глаз инквизиции, но из-за многочисленных жалоб со стороны церкви его всё-таки нашли и арестовывали. В феврале 1600 года великая инквизиция публично предала огню Джордано Бруно.

Что особенного в биографии Бруно? Обычный ребёнок, вырос в семье военного, окончил семинарию, в дальнейшем стал священником, но увлёкся астрономией. Это для нашего времени нормально, но в те времена было нонсенсом. Тогда огромное значение придавалось церкви и религии. Бог был на первом месте, любое действие имело божественное начало. Джордано Бруно сделал очень серьёзный шаг, отказавшись от духовного сана. Он осознавал недостатки системы, понимал, что любой священнослужитель думал больше о своём богатстве, чем о духовном просвещении народа. Такое положение дел очень не нравилось Бруно, и он открыто высказывался на этот счёт.

Священнослужители пытались уличить его в занятиях алхимией. В те времена многие её последователи пытались отыскать философский камень, благодаря которому можно было создавать золото. Никаких доказательств, прямых и косвенных, никто не мог предоставить. Все опирались только на слухи и домыслы.

Учёный все дальше уходил в свои опыты и науку, при этом не переставая обвинять в подхалимстве и казнокрадстве церковь и её служителей.

Джордано Бруно можно с уверенностью назвать последователем учений Коперника, он поддерживал его идею о том, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца. Но все его высказывания оставались бездоказательными. Интересно, что наравне с изучением точных наук он ни в коем случае не опровергал Божественного начала во всём. Он верил в бессмертие души, возможность перемещения из одного тела в другое. И его умозаключения в этой сфере тоже не нравились церкви.

Джордано Бруно до последнего был верен своим убеждениям. Уже на костре, на месте своей казни, он произнёс свои последние и главные слова: «Сжечь — не значит опровергнуть!». Принял он свою смерть с гордо поднятой головой, твёрдо веря в свои знания.

И даже сейчас священнослужители наотрез отказываются снять с него все обвинения. Церковь считает, что Джордано Бруно получил по заслугам. Так сказать, принял наказание за свои слова.

Выставка «Великие учителя человечества» в ЭТНОМИРе

Экcпозиция расположена в выставочных залах апарт-отеля «Гималайский дом», а также на втором этаже Культурного центра Индии. Она включает в себя свыше 100 экспонатов, это величайшее собрание бюстов мудрецов всех времён и народов, которые оставили миру самое ценное наследие — знания, указали и на собственном примере продемонстрировали пути духовного развития. Изучая труды, научные открытия, философские трактаты этих учителей, мы приходим к пониманию, что в основе базовой системы ценностей лежит единый фундамент: единство религий, единство народов и единство человека и природы.

Около каждого бюста на выставке расположена информационная табличка с коротким рассказом об основных заслугах Учителя перед человечеством, с указанием знаковых дат и перечнем его трудов. Экспозиция всегда открыта для самостоятельного изучения.

Концепция «Героического энтузиазма» в философии джордано Бруно Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Электронный философский журнал Vox / Голос: http://vox-journal.org

Выпуск 12 (июнь 2012)

Концепция «героического энтузиазма» в философии

Джордано Бруно

Хаустов Д. С.

ВВЕДЕНИЕ: ПОДСТУПЫ К ПОСТУПКУ

Философия Джордано Бруно пестрит множественностью. Крайне разнообразен круг его научных (как и околонаучных, так и вовсе не научных) интересов. Он занимался космологией, логикой и даже магией. Диалог «О героическом энтузиазме», рассмотренный под разными углами, обнаруживает этическое, эстетическое, гносеологическое, онтологическое содержания. Художественные стили, привлекаемые Бруно для выражения философских идей, колеблются от диалогической прозы до сонетов, включая и трактовку мифологических сюжетов, и комментарий к пластическим формам искусства. Наконец, и биография мыслителя распадается на множество разнообразных фактов, событий, топосов. Родившийся в Ноле, вечный скиталец Бруно жил в Италии, Франции, Швейцарии, Англии, Германии — и снова в Италии, где и нашел свою трагическую, вместе с те —

, чем я его выслушиваю!»1 Замкнуть круг — такую задачу преследуем и мы, вновь поднимая вопрос о героическом энтузиазме. Где точка, неуловимый центр, схождение бесконечных множественностей, рассеянных по страницам философского наследия, как и по страницам биографии Бруно? Кто это — героический энтузиаст, в образе которого угадывается сам Ноланец? Как преодолеть все противоречия, первое из которых заключено уже в самом названии диалога?2

Мы займемся рассмотрением противоречий, вооружившись надеждой на единство. Ведь именно Единое — в центре умозрения Бруно: «Сняв, таким образом, и аристотелевский дуализм материи и формы, и неоплатоническое противопоставление материи и мировой души, Бруно пришел к идее Единого…»3 Та пропасть, которая пролегает между Единым и многим, Единым и иным — вот область наших разысканий.

1 Горфункелъ А.Х. Джордано Бруно. М., 2010. С. 59.

2 Герой в известном смысле подчиняется судьбе, энтузиаст в свою очередь сам ее созидает.

3 Горфункелъ А.Х. Джордано Бруно. С. 70.

В пути помогут различные средства: образ эпохи, вступающий в игру подобий, фигура автора, выпрямляющаяся во весь рост гордой индивидуальности, артефакты, разбросанные по страницам текста — символы, фигуры, мифы. И, конечно же, извечный парадокс: как можно узнать, уже не зная — и как можно знать, не отваживаясь ежесекундно на героический поступок4 познания? 1. ОБРАЗ ЭПОХИ

«Две стихии пронизывают собою всю эстетику Ренессанса и все его искусство. Мыслители и художники Ренессанса чувствовали в себе безграничную силу и никогда до того не бывшую возможность для человека проникать в глубины и внутренних переживаний, и художественной образности, и всемогущей красоты природы. До художников Высокого Ренессанса никто и никогда не смел быть настолько глубоким философом, чтобы прозревать глубины тончайшего творчества человека, природы и общества. Однако даже самые крупные, самые великие деятели Ренессанса всегда чувствовали какую-то ограниченность человеческого существа, какую-то его, и притом весьма частую, беспомощность в преобразовании природы, в художественном

творчестве и в религиозных постижениях» .

МАГИСТРАЛЬНЫЕ ЛИНИИ

Итак, мы стоим перед раздвоенностью. Будто из одной точки сразу в две стороны запущены равные стрелы, а схождение их траекторий, этих едва уловимых пунктирных линий, — это и есть наша точка, наш центр, держащийся в натяжении противоположного. Возрождение предстает единством двуозначенности. Магистральные линии смыкаются в неуловимом центре. Эти линии суть: антропоцентризм6 и натурфилософия7.

Под стать тому, рецепция философской насыщенности, з

4 Здесь и далее, кроме отдельно оговоренных мест, курсив мой.

5 ЛосевА.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978. С. 612.

6 Его обратимый двойник — гуманизм. Процитируем Антисери и Реале: «Термин Нишапйа8 для упомянутых латинских авторов [Цицерона и Гелия] означал примерно то, что эллины выражали термином ра1<1е1а [лm5sía], т.е. воспитание и образование человека». (Антисери Д., Реале Дж. Западная философия от истоков до наших дней. От Возрождения до Канта. СПб., 2002. С. 3.) Так, гуманизм — комплекс гуманитарных, обращенных к человеку дисциплин. Именно человек являет собой центр гуманизма, следовательно, гуманизм изначально антропоцентричен. Антропоцентризм, таким образом, охватывает собой гуманизм, превосходит его, образуя тем самым магистральную линию.

7 В которую изначально вписан возрастающий интерес к естествознанию.

— — , а

являемость — столь часта, что восхищение Ренессансом давно поросло антикварной коростой. Действительно, «эпоха титанов» чарует и ласкает по сей день: торжество человека, его творческих сил, высота духовного полета и глубина всепроникающего взгляда, выраженные в выдающихся единичностях, будь то Петрарка, Леонардо, будь то наш герой, горделивы, победоносны, непререкаемы. Но не более: согбенное в своем низком поклоне, восхищение ничего не видит и никуда не идет. Оно бессильно теоретически.

Иное дело — умаление. Как ни странно, тенденция принизить, обесцветить и развенчать заслуги рассматриваемой эпохи столь же сильны, сколь и обратные возлияния. Разберем это на нескольких примерах. Вот что пишет Бертран Рассел: «Вплоть до XVII столетия в области философии не было создано ничего значительного»8. Однако, далее: «В то же время освобождение от духовных оков привело к изумительному раскрытию человеческого гения в области искусства и литературы»9. Итак, по мысли Рассела, в отличие от художественных устремлений, Ренессанс никак не проявляет себя философски. И, возможно, в таком обороте имелась бы крупица истины, если бы сама демаркация — философия/литература — относительно данной эпохи была бы возможной. На деле мы имеем обратное. Антропоцентризм, выражаемый и поддерживаемый комплексом гуманитарных дисциплин (разумеется, крайне различных), уже в самом этом комплексе устанавливает крайнюю множественность взгляда. Смотреть на человека — в зависимости от того, откуда смотреть, изучать — в зависимости от того, изучать в каком модусе мышления — значит получать разного человека. Светская интеллигенция, возникшая на закате Средних веков10, никак не ограничивала себя в широте взгляда. Исторический человек — не то же самое, что человек пластический, художественный, ибо как одно, так и другое являет собой некую часть, фасад или стену без намека на объем. И в то же время что исторический, что пластический человек означают (или означивают) человека одного, единого, цельного, коль скоро с разных сторон и под разными углами описывают нечто общее.

Литература, изобразительное искусство не дают нам всего человека. Без философии, или метафизики, гуманизм не складывается. Послушаем Хайдеггера:

8 Рассел Б. История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от Античности до наших дней: В трех книгах. М., 2009. С. 597.

9 Там же. С. 598.

10 Соколов В.В. Историческое введение в философию. М., 2004. С. 554.

«Всякий гуманизм или основан на определенной метафизике, или сам себя делает основой для таковой. Всякое определение человеческого существа, заранее предполагающее, будь то сознательно или бессознательно, истолкование сущего в обход вопроса об истине бытия, метафизично»11. Если мы говорим, что гуманизм не имеет заслуг в области философии, мы говорим, что гуманизм не имеет заслуг в области гуманизма.

В формулировке Рассела примечательно вот что: его недооценка философского наследия в эпоху Ренессанса явным образом связана с превознесением оного в Новое время. Последнее выступает здесь чем-то настолько «новым», что предыдущие наработки в свете такой революционности стремительно меркнут. Философия Нового времени сама собой отрицает философию Возрождения как философию. На это указывает Рассел, пускай косвенно. Представив линейную шкалу времени, обозначим такую позицию как «завязку вперед».

Далее, вот что пишет о Ренессансе Гегель: «Это пробуждение самостности духа вызвало возрождение античных искусств и наук…»12, и далее: «Теперь стали обращаться к произведениям античных народов, сделавшимся предметом изучения как БШ&а Ьиташога, в которых человек получил признание в своих интересах и деяниях». Вот иное направление — в древность, к глубинам античной мысли. Это «завязка назад». Мыслители эпохи заново открывали для себя классические тексты, некоторые -впервые, иные — в новых переводах и интерпретациях. Ренессансный гуманизм коренится в античном наследии: «В гуманизме не отличается открытие древнего мира и открытие человека, потому что это все одно; обнаружить древний мир как таковой -значит соразмерить себя с ним, отделить и установить отношение с ним. Определить время, память и направление человеческого созидания, земные дела и ответственность»13.

А что до Средних веков? Грубой ошибкой было бы считать, что разрыв с ними был для Возрождения радикальным. Не одной только Античностью питалось ренессансное мышление: «Ренессанс обычно характеризуется как возрождение античных наук и искусств14. Это правильно. Однако сводить Ренессанс только на одну античность — это

11 Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления. СПб., 2007. С. 272.

12 Гегель Г.В. Ф. Лекции по истории философии. Книга третья. СПб., 2006. С. 233.

13 Антисери Д., Реале Дж. Западная философия от истоков до наших дней. От Возрождения до Канта. С. 8.

14 Здесь и далее в цитатах — курсив автора.

значило бы не уловить в Ренессансе самого главного»15. Пусть мышление стремилось назад, пусть — в обход, к самым истокам, но фактически миновать, обесценить и выкинуть средневековое наследие было делом невозможным. История не знает радикальных разрывов. Так, именно благодаря средневековой учености был возможен рост гуманитарного знания. Именно благодаря преобладанию и гнету ненавистной схоластики стало возможным взглянуть на вечные проблемы с другой стороны. Единственно в борьбе с догматизмом родилось свободомыслие.

Генетическая связь с прошлым, эта струной натянутая пуповина, крепящая стык Ренессанса со Средневековьем, устремляется все дальше и дальше — назад, в славную Грецию. По струне пиками вибраций возвращается Платон, Аристотель (тот самый, не догматизированный), Плотин и прочие властители дум. Струна не бренчит, она воет, и этот аккомпанемент сопровождает хоралы ренессансных гениев. Как видим, воспевая себя, они поют и прошлое, и будущее. В этой песне не смолкает бархатный тенор сладкой Античности, устрашающий бас Средневековья, и здесь же отчетливо слышен отчасти таинственный, отчасти явный баритон будущих нововременных свершений. Уже угадывается ария радикального сомнения: Декарт, вооруженный линейкой и ego cogito, ждет на горизонте. Но насколько радикально это сомнение, насколько радикален этот разрыв? Декарт смотрит вдаль, обозревая пространства протяженности и выявляя таинства мыслимости, но ширина его обзора объяснима: он, пользуясь старой формулировкой, стоит на плечах у гигантов. Без этих гигантов, вне их — обзора нет. Само радикальное сомнение возможно только тогда, когда наличествует уже сам опыт сомнения. Очевидно, кто-то уже посомневался за Декарта: это были мыслители Возрождения, недоверчивые к казенным формулам догматики. Сам проект mathesis universalis возможен только тогда, когда кто-то уже спустился с неведомых небес на вполне конкретную Землю: это были мыслители Возрождения, упоенные величием Бога, явленного в гармонии природы. Обе завязки — «назад» и «вперед» — сплетены в узел. Магистральные линии смыкаются: центр — Ренессанс.

Эта принципиальная разорванность, двойственность эпохи отдельно проступает в каждой из линий. Начнем с антропоцентризма. Воспользуемся формулировкой Бычкова относительно ренессансной эстетики16: «Если для античной эстетики в целом был характерен космоантропный принцип, а для средневековой — теоантропный, то с

15 ЛосевА.Ф. Эстетика Возрождения. С. 49.

16 Что не будет упущением. Как уже говорилось, гуманистические дисциплины как комплекс множественных взглядов на человека следует рассматривать совместно и равноправно, и верное для одной части сработает на пользу целому.

эпохи Возрождения (ХУ-ХУ1 вв.) в имплицитной эстетике начинают преобладать

тенденции чистого антропоцентризма» . С этим сложно не согласиться. Греки говорили о человеке как о микрокосме, тем самым намекая, что в нем заключен некий принцип понимания мира — макрокосма. Писание рисует человека, созданного по образу и подобию Бога. Оба взгляда на человека — как на подобие космоса и как на подобие Бога — замыкаются на самом человеке. Последний выступает подобием, смыкающим предшествующую разорванность Бога и мира18. Человек соединяет, сплетает, он, если вспомнить термин Мерло-Понти, есть шарнир, на котором держатся все аналогии, уходящие в дальние дали небес, как земных, так и божественных.

Несложно отсюда вывести и вторую линию — натурфилософию. Ее историческая дуальность очевидна: через греческое натурфилософское наследие она перекидывает мост напрямик в Новое время, где вопрос познания природы становится ключевым. Горфункель пишет: «Под натурфилософией мыслители XVI в. (сами именовавшие себя «натуральными философами») понимали не только предмет своего исследования, философию природы, но и естественный, «натуральный» подход к познанию законов19 мироустройства, противостоящий как книжному знанию схоластики, так и теологическим построениям. Натурфилософия, явившись высшим результатом философской эволюции эпохи Возрождения, исчерпывает специфическое содержание философской мысли этой эпохи и уступает место философии нового времени.»20 Исследование природы, необычайно заострившееся в эпоху Ренессанса, также имеет два смысловых вектора: с одной стороны, его устремленность целит в самого Бога, ведь природа — это книга, содержащая божественные письмена21; с другой — в человека, который, по аналогии с греческой формулой, мыслится как микрокосм, или малое подобие. Так выстраивается ключевая схема: природа — человек — Бог. Человек здесь находится на своем месте — в центре, ибо длани его раскинуты в противоположные стороны: физическая часть его коренится в природе, и вместе с ней он текуч, изменчив и смертен; духовная же часть держится за Творца, и подобно последнему человек бессмертен, истинен и благ. Это — суть антропоцентризма, буквальная его

17 Бычков В.В. Эстетика. М., 2008. С. 37.

18 Имеется в виду тварный мир.

19 Конечно, о «законах» в строгом смысле говорить не приходится. Скорее, речь здесь идет о «принципах».

20 Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980. С. 12.

21 К примеру, вспомним учение Бонавентуры о вещах как знаках Бога. См.: Жильсон Э. Философия в средние века. М., 2010. С. 334.

схематизация. Через двойную аналогию, направленную в противоположные стороны,

мы замыкаем все, что есть, на человеке. Его фигура включает в себя весь Мир.

Подобие само по себе — краеугольный термин, как видно из вышеозначенного.

Заслуга в детальном анализе этого понятия в свете философии Возрождения

принадлежит Мишелю Фуко. Обратимся к тексту «Слов и вещей»: «Вплоть до конца

XVI столетия категория сходства играла конструктивную роль в знании в рамках

западной культуры. Именно она в значительной степени определяла толкование и

интерпретацию текстов; организовывала игру символов, делая возможным познание

вещей, видимых и невидимых, управляла искусством их представления» . Фуко выделяет следующие фигуры сходства: пригнанность (convenientia)23, соперничество

• 24 25 26

(aemulatio) , аналогия и симпатия . Рассмотрим эти фигуры относительно человека.

По мысли Фуко, «мир — это всеобщая пригнанность вещей»27, то есть пространственное сходство, исходя из которого каждое связано с каждым. Выделив человека как центр, через пригнанность мы открываем бесконечное разнообразие вещей в обоих направлениях — к природе и к Богу: «…в воде и на поверхности земли столько же существ, сколько и на небе, и одни соответствуют другим. Наконец, во всем творении столько существ, сколько их можно найти содержащимися высшим образом в боге, «Сеятеле Существования, Мощи, Познания и Любви»28. В пространственной пригнанности все творение, проходя через человека, связывается в единое целое, и связь эта распространяется вплоть до Творца.

Далее, соперничество предстает в образе зеркала и «является чем-то вроде естественного удвоения вещей»29. Вещи соперничают, противостоят друг другу в смысле некой «переклички»30, сообщения, исходящего из их (вещей) противоположности. Это сложное сходство, основанное на соединении разомкнутого. Именно из этой фигуры можно понять противопоставление — и вместе с тем сближение, подобие — микрокосма и макрокосма. Человек смотрит в небо, человек

22 Фуко М. Слова и вещи. М., 1977. С.54.

23 Там же. С. 55.

24 Там же. С. 56.

25 Там же. С. 58.

26 Там же. С. 60.

27 Там же. С. 55.

28 Там же. С. 56.

29 Там же. С. 57.

30 Там же. С. 56.

противопоставлен небу, но человек и подобен небу. Человек и небо отражают друг друга. Пространство здесь преодолевается.

Аналогия совмещает в себе черты пригнанности и соперничества: «Подобно соперничеству, аналогия обеспечивает удивительное столкновение сходств в пространстве; однако она говорит, подобно пригнанности, о взаимной пригонке вещей, их связях и соединениях»31. Так, аналогия становится поистине всемогущей: ей подвластны любые отождествления, что делает ее незаменимым инструментом исследователя. Действительно, значение аналогии в инструментарии философа трудно переоценить. Объединяя уже рассмотренные фигуры, аналогия находит свой центр там же: «Посредством аналогии могут сближаться любые фигуры мира. Тем не менее в этом изборожденном во всех направлениях пространстве существует особая точка. Она насыщена аналогиями (причем каждая из них может найти здесь одну из своих точек опоры), и, проходя через нее, отношения обращаются, не изменяясь. Эта точка -человек; он находится в пропорциональном соотношении с небом, как и с животными и растениями, как и с землей, металлами, сталактитами или бурями»32. Пропуская через себя весь мир, человек отражает, обращает структуру подобия. В нем происходит преломление света, и от него лучи распространяются во все условные концы безусловно бесконечного Мира. Сквозь него Творец сообщается с тварью, сквозь него природа в мельчайших своих проявлениях уподобляется Творцу. Человек — корень аналогии, а вместе с тем пригнанности и соперничества.

Наконец, симпатия — самая странная, неопределенная фигура: «Здесь никакой путь не предопределен заранее, никакое расстояние не предположено, никакая последовательность не предписана. Симпатия свободно действует в глубинах мира»33. Но симпатия не являлась бы фигурой, если бы ее неопределенность была абсолютна. Несмотря на крайнюю сложность, эту фигуру можно описать так: симпатия — это само действие отождествления, сама сила Тожества. Именно через силу, через способность выводит Фуко эту последнюю фигуру: «.симпатия обладает опасной способностью уподоблять, отождествлять вещи, смешивать их индивидуальности, делая их, таким образом, чуждыми тем вещам, какими они были»34. Симпатия как бы сжимает, сворачивает — если вспомнить Николая Кузанского — весь Мир в единое целое, точку, неразличимое, неразложимое и недифференцируемое Нечто, или Оно Само, или,

31 Там же. С. 58.

32 Там же. С. 59.

33 Там же. С. 60.

34 Там же. С. 61.

попросту, Все — одинаково максимальное и минимальное в своей бесконечности и абсолютной простоте.35

Но мир множествен, вещи в нем различимы. Это — действие равновесия, порожденное парной для симпатии фигурой — антипатией: «Антипатия сохраняет вещи в их изоляции друг от друга и препятствует их уподоблению; она замыкает каждый вид в его стойком отличии и в его стремлении к самосохранению.»36 Фигура симпатии/антипатии, необходима берущаяся в этой эмпедокловой двойственности, натягивает векторы сближения и отдаления до предела. Так Мир сохраняется, не распадаясь на части и не сливаясь воедино. Так как эта фигура надстраивается над предыдущими, поглощая их, а сама категория подобия исчерпывается всеми приведенными фигурами, центр остается неизменным — это человек, ими микрокосм.

Описание центра, точки схождения подобий можно найти в том же месте. О микрокосме Фуко пишет следующее: «Фактически в эпистемологической конфигурации этой эпохи оно [понятие микрокосма] выполняет одну, или, скорее, две совершенно определенные функции. В качестве категории мышления оно применяет ко всем сферам природы игру повторяемых сходств; гарантирует исследованию, что каждая вещь найдет при более широком охвате свое зеркало и свое макрокосмическое подтверждение; с другой стороны, оно утверждает, что видимый порядок самых высоких сфер отразится в более мрачных глубинах земли»37. Микрокосм сплетает подобия, охватывая таким образом все, что есть. В ренессансном антропоцентризме Творец и творение, Бог и природа обретают истинное сходство.

В изначальной схеме «природа-человек-Бог» мы рассмотрели первое (как натурфилософию) и второе (как антропоцентризм). Бог, как видно, остается терминологически нефиксированным. Однако эту трудность легко преодолеть, воззвав все к тому же подобию: сплетая в центральной точке все грани Мира, взаимно отражая природу и Бога, человек тем самым отождествляет первое со вторым. Из такого синтеза рождается пантеизм38. Обратимся к Горфункелю: «Философская мысль Возрождения создает новую, пантеистическую в своей главенствующей тенденции картину мира, тяготея к отрицанию божественного творения, к отождествлению бога и природы, к

35 Николай Кузанский. Об ученом незнании. М., 2011. С. 15.

36 Фуко М. Слова и вещи. С.61.

37 Там же. С. 67.

38 Не имея возможности обсуждать здесь этот сложнейший термин, поясним только, что речь идет об отождествлении Бога и природы.

обожествлению природы и человека»39. Отныне игра тождества охватывает все члены уравнения.

ВОЗРОЖДЕНИЕ КАК РОЖДЕНИЕ АВТОРА

Теперь, вслед за выяснением центральной для мышления Ренессанса роли человека, нам необходимо рассмотреть другую, смежную категорию — автора.

В работе «Смерть автора» Ролан Барт пишет: «Фигура автора принадлежит новому времени; по-видимому, она формировалась нашим обществом по мере того, как с окончанием средних веков это общество стало открывать для себя (благодаря английскому эмпиризму, французскому рационализму и принципу личной веры, утвержденному Реформацией) достоинство индивида, или, выражаясь более высоким слогом, «человеческой личности»40. Хронология здесь не совсем верна. Как мы увидели, «достоинство индивида и человеческой личности» было характерно — и в высшей степени — для Ренессанса. Но само это «достоинство» — не более чем изящное слово, не могущее быть теоретическим индикатором, тем более условием того или иного построения.тега»42. Алетейя — несокрытое, являющее, показывающее себя присутствию. 43 Отсюда не какая-то внеположная инстанция (речь об авторе) показывает то, что есть. То, что есть, собственно и есть уже только потому, что оно само себя показывает, являет,

39 Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. С. 10.

40 Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994. С.

385.

41 Если автор — это тот, кто гарантирует истинность в пространстве им творимого и выражаемого.

42 Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991. С. 17.

43 Хотя и средневековое геуе1айо тоже можно трактовать как несокрытость — потому и «Откровение». Разница между античным и средневековым видением этого понятия в том, что в первом случае требуется выступление в несокрытость, то есть определенное усилие, тогда как во втором несокрытость изначальна, она уже есть помимо всякого присутствия и тем самым не требует встречного движения, требуя движение понимания.

демонстрирует. То, что есть, сказывается о себе самом. Поэтому в Античном мире авторская инстанция (в указанном смысле) появиться не могла: автору нечего выражать, ибо все выражает само себя; он не творит, ибо все уже есть — идет ли речь об истине как предданном мифе (Гомер), об истине как предданной идее (Платон) etc.

Истина в Средние века — это истина Писания. Здесь невозможность автора самоочевидна: автор один, и это — Бог. Пишущий, комментирующий, компилирующий ничего не создает, ведь все, что есть, уже создано — и не им.

Таким образом, ни в Античность, ни в Средние века гипотетическому автору невозможно было сомкнуть текст в некой точке «Я»: «Я, Платон, говорю.» или «Я, Боэций, утверждаю.» Впервые слово «Я», действительно артикулированное автором, прозвучало именно в эпоху Возрождения, точнее говоря, на самой заре этой эпохи. Как наиболее яркие примеры центрирующего авторского «Я» мы рассмотрим Данте и Петрарку.

Уже в «Новой жизни» голос автора гремит во всю мощь. На первой же странице Данте пишет: «Под этим заглавием я нахожу записанные слова, которые я намереваюсь передать в этой книжице, если и не все, то, по крайней мере, смысл их»44. Автор выходит из тени; он называет себя и делает это уверенно. Как строится данное произведение? Главы представляют собой небольшие выписки из личной истории, фрагменты воспоминаний, как правило сопровождаемые сонетами. Вслед за сонетом идет пояснение, к примеру: «Этот сонет делится на две части: в первой я приветствую и прошу ответа; во второй — указываю, на что надлежит ответить»45. Это — комментарий, но комментарий на самого себя, иначе говоря — самокомментарий. Этим автор утверждает: я — и никто другой — создатель предлагаемого текста; следовательно, я — и никто другой — знает, что именно означает этот текст; и именно я предоставлю свое понимание своего же текста, которое читатель обязан принять как единственно верное. Подобное выглядело бы смешным в Античность и смертельно опасным в Средние века. У Данте, эти Средние века венчающего, оно являет силу и мощь поистине нового

рождения — авторской инстанции .

44 Данте А. Новая жизнь. Божественная комедия. М., 1967. С. 19.

45 Там же. С. 22.

46 Говоря об «инстанции автора» мы, разумеется, не имеем в виду юридический аспект вопроса. Оный, по мысли Фуко, окончательно оформляется лишь к концу XVIII — началу XIX века. См.: Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996. С. 23. Здесь же имеется в виду другая, сугубо понятийная трактовка вопроса, тем же Фуко и в том же месте обозначенная как «функция-автор». То есть тот надтекстовой принцип, который — исходя из абсолютной творческой потенции — формирует,

Итак, автор — тот, кто впервые замыкает произведение на самом себе. Он же -хозяин своего произведения, его единственный и непререкаемый принцип центрации, упорядоченности, гарант истинности, а вместе с тем и ответчик.

Далее — и в еще большей степени — автор выпрямляется в произведениях Петрарки. Последний не просто властвует над своим текстом, постоянно устанавливая себя самого как его творца и единовластного господина, он распространяет принцип авторства на всю свою творческую биографию. И прежде всего это касается многочисленных и дошедших до нас писем Петрарки, которые и ткут в наших умах образ поэта и мыслителя. Ткут? Вернее сказать, ткет — он сам, посредством своих писем, автором которых является и об авторе которых, то есть о себе самом, в них говорит. Слава Петрарки-автора — это слава, созданная, буквально написанная им самим. Так, говорить и о себе, и о собственной славе становится вдруг делом вполне обыкновенным: «…не все сходно чувствуют, не все одинаково меня любят, да и как

мне всем понравится, когда я всегда старался нравиться немногим?» Данте говорил о себе, но самого себя превращал в художественную фигуру. Петрарка говорит о себе напрямую, без околичностей. «Первая забота пишущего — смотреть, кому пишешь; тогда сразу понятно и что, и как писать»48 — Петрарка знал, кому пишет — а писал он не иначе как потомкам, оттого и писал соответственно, и необходимо вслед за Бибихиным признать за поэтом «соединение мысли, писательства и жизни в цельном образе»49.

Автор окончательно рождается тогда, когда начинает созидать себя как автора: «Новизна Петрарки в том, что трудом всей жизни он, художник, создал свой собственный образ, в котором была человеческая полнота.»50 Этот образ, как видно, также создается в пространстве текста. Инструментами здесь выступают и, собственно, повествование, и самокомментарий, и последующая редактура, подчиняющая отсвет его, образа, воле самого автора. Пишущий начинает созидать не только текст, но и себя, этот текст пишущего.

Рождение автора — это сокрушительный удар по преклонению перед авторитетом, бичующим средневековую ученость. Рожденный заявляет естественные права не только на свой текст, то есть на сказанное им, но и на самого себя, освобождаясь в этом

конструирует и центрирует текст, выступая по отношению к нему как бы всемогущим Творцом.

47 Петрарка Ф. Эстетические фрагменты. М., 1982. С. 50.

48 Там же. С. 52.

49 Там же. С. 50.

50 Там же. С. 8.

акте от власти всякой догматики. Отныне никакие репрессии и никакая реакция не смогут сломить, умалить этого усилия, дающегося пусть ценой страданий, пусть ценой самой смерти. Автор побеждает авторитет внеположный, устанавливая себя самого как авторитет. В этом смысле неверны слова Рассела, который писал, что ренессансные мыслители всего лишь «заменили авторитет Церкви авторитетом Античности»51. При всем благоговении перед греками, своеволие и свободомыслие авторов, подобных Петрарке, не знало и не хотело знать внеположной инстанции: «Полемизируя против культа авторитета в схоластической философии, Петрарка подчеркивает, что он выступает «не против Аристотеля. а против глупых аристотеликов». «Самого же

Аристотеля я полагаю величайшим из людей, но — человеком» . Человеком — таким же, как и сам автор, а значит — равнозначным. Личность, вставшая с колен и выпрямившаяся в полный рост, не подкреплена ничем, кроме самой себя: «В данной истории существенно то, что это — совершенно личные переживания человека, который ищет свой путь и находит его, не задумываясь о путях, сколь бы различными они ни были, которыми шли его современники»53 — пишет о Петрарке Жильсон.

Итак, автор как основа существования и принцип организации текста, в том числе и текста собственного существования, возникает именно в эпоху Ренессанса. По отношению к выведенному ранее антропоцентризму авторская инстанция являет собой второй узловой уровень: если в предыдущем сходились все вещи Мира, то в этом сходятся все вещи Текста; если предыдущий — Человек — замыкал на себе сам Мир, то этот — Автор — замыкает на себе сам Текст. Так появляется новая схема: Мир54-Человек/Автор-Текст, сообщающийся по тому же принципу, что и предыдущая (природа-человек-Бог). Магистральные линии сходятся вновь, формируя парадоксальный образ эпохи.

Именно в этом пространстве разворачивалось событие жизни и творчества Джордано Бруно.

2. ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭНТУЗИАЗМ

«Думая о Боге, надо по возможности в простейшем понятии охватывать противоположности, опережая их в предшествующем им единстве; скажем, различие и нераздельность в божественном нужно мыслить не как два противоречащих

51 Рассел Б. История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от Античности до наших дней: В трех книгах. С. 597.

52 Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. С. 25.

53 Жильсон Э. Философия в средние века. С. 546.

54 В который, как мы отмечали, изначально включен и Творец.

качества, а в предшествующем им простейшем принципе, где различие есть не что иное что, как нераздельность»55.

ФОРМА И СТРУКТУРА

В ситуации всеобщего подобия, в перекличке тождественного все говорит со всем. Каждое сказывается о чем-то ином — и уже поэтому говорит о самом себе; иное возвещает каждое, разумея собственное существо. Диалогическая форма здесь не случайна. Художественно отражая перекличку вещей в игре подобия, диалог также борется с призраками схоластических идолов: «Отказавшись от непререкаемого догматизма схоластического мышления зрелого Средневековья, гуманисты с упоением погружаются в стихию многоуровневого диалога, обсуждения и рассмотрения всех и всяческих точек зрения.»56 Многоуровневость диалога ясна: перекликаются вещи, сообразно им перекликаются художественные образы, многоголосью вторят выведенные в произведениях персонажи. Мир сплетается с текстом, одно понимается через другое.

Диалог побеждает всякий авторитет, держащийся на слепой вере, и в этом -отличительная особенность этого жанра в литературе Ренессанса. Античный диалог, а именно диалог платонический, всегда имеет узел, точку концентрации истины. Это -Сократ. Лишь ему дозволено быть глашатаем несокрытости, явленности, лишь ему открывается то, что есть. Возрождение порывает с подобным центризмом. По примеру множественности в игре подобия, точки зрения, углы и перспективы в диалоге Ренессанса принципиально различны, множественны. Все говорит, все имеет право голоса, ничто не более чем нечто иное.

Бруно продолжает эту традицию. Здесь нет правых и виноватых, глупцов и мудрецов. Говорит каждый, и каждый — в меру того, что он говорит — вносит свой вклад в общее дело, сплетая ткань художественного размышления.

Именно художественного: философия здесь напрочь порывает с фиксированной терминологией, с правилами и порядками схоластических построений. Автор вооружается образами, символами и фигурами. На службу мышлению он ставит поэзию. Отсюда рождается структура: диалог, в центре которого — стихи, чаще всего сочиненные самим Ноланцем; далее следует комментарий к стихам, часто с помощью удвоения — перехода на другой, символический уровень, где на передний план выступают практически осязаемые изображения — в литературный текст вписывается

55 Николай Кузанский. Об ученом незнании. С. 39.

56 Бычков В.В. Эстетика. С. 38.

живопись. Так, трактовка поэзии отсылает к художественным образам, те возвращают трактовку обратно — в ведомство поэзии. Перекликаются не только участники диалога. Перекликаются художественные формы, о которых в диалоге идет речь.

«О героическом энтузиазме» — торжество комментария, который здесь поистине всесилен. Комментируются изображения. Комментируются символы и образы. Комментируются сонеты, сочиненные Ноланцем. Комментируются стихи поэта Луиджи Тансилло, выведенного в качестве действующего лица. Комментируется

«Песнь Песней» Соломона57. И в завершении — комментируется сам комментарий: Бруно заканчивает произведение развернутым размышлением, где вновь, уже на новом уровне, надстроенном над проведенной ранее работой мысли, разбирает по пунктам все вышесказанное. Этот комментарий на комментарий замыкает текст на самом себе, завершая монолитную цельность: точки соединены, линии сплетены. Мысль рукоплещет собственной динамике.

Импульс, исходящий из творчества Петрарки, здесь находит свое высшее развитие. Автор не стесняется говорить от своего имени. Более того, он изначально центрирует текст на самом себе, объявляя об этом в том же пространстве текста: «Впрочем, пусть всякий желающий думает так, как ему заблагорассудится, ибо в конце концов, вольно или невольно, но по справедливости, поэму мою всякий должен будет понимать и определять так, как ее понимаю и определяю я, а не наоборот: не я должен понимать и определять, как это делает он.»58 Автор не просто обозначает собственные права, не просто устанавливает свои порядки, он напрямую вступает в диалог с читателем, из глубины текста указывая на него пальцем. Так он (автор) фиксирует самого себя: читатель видит его и в то же время осознает, что сам им видим. Текст имеет глаза, и они не знают сна — пока текст читаем, читающий находится под неустанным присмотром автора. Вот она, вершина индивидуации: «.эти песни имеют свое наименование, свой порядок и модус, которые никто не может лучше изъяснить и растолковать, чем я сам, если только я не отсутствую»59. И это — не пустые слова и не ирония. Это — установка, если не условие, предпосылаемое тем, чей плотью ткется ткань этого текста, чьей кровью выводятся символы и знаки. Здесь и теперь, на этих самых страницах, разворачивается событие мысли не кого-нибудь, а именно Джордано Бруно, Ноланца, изгоя и странника, мученика и героя. Он смотрит из-за строк. Он

57Бруно Дж. О героическом энтузиазме. М., 1953. С. 21.

58 Там же. С. 22.

59 Там же.

пишет сам, пишет себя и пишет о себе — не просто так участники бесед всякий раз вспоминают некоего Ноланца, который — вот и очередной оборот — из предмета обсуждения становится их, участников, создателем, и тут же — наоборот, из создателя, автора — собственным героем, неуловимым, но всегда присутствующим где-то рядом.

Бруно играет с читателем, как и Мир, сообщаясь, играет сам с собой, как и Текст играет с миром. И если так, мы включимся в эту игру, коль скоро и правила уже установлены. Если Автор жонглирует символами, мы пустимся вслед за ними. Если Автор рисует миф, то и мы нырнем в топос этого изображения.

СИМВОЛЫ И ФИГУРЫ

Энтузиаст неистов и неутомим. Ему не сомкнуть глаз: что -то невыразимое, бьющееся внутри влечет его в неведомый путь. Что это за маяк? Как может действовать он, сметая всякое сопротивление, оставаясь незримым, призрачным, невыразимым?

Еще греки отметили любопытный парадокс познания: чтобы что-то узнавать, надо уже как-то это знать, иначе мысль попросту не сдвинется с места. Энтузиаст же не знает покоя — движение есть его стихия. Значит, в нем самом уже кипит работа некоего двигателя, остающегося одновременно и тайным, и явным.

Сила притяжения — это любовь60. И энтузиазм, толкающий искателя вперед, в этой силе сродни любви. Но всякая ли любовь может называться энтузиазмом? Плотское влечение, воспеваемое петраркистами, физическая страсть к конкретному эмпирическому объекту тянет духовидца вниз, в лоно косной материи. Движения души постепенно смиряют свой бег. Им на смену приходит шабаш желаний, демонический хоровод, рассеивающий всякое единство, разбивающий цельность, организованную вокруг духа, на мириады осколков. Их природа — грубая плоть, где все течет и изменяется, где все есть иное и ничто не остается прежним. Голос смолкает, ибо уже некому говорить.

Энтузиаст устремлен в обратном направлении, он отвергает страсти тела. 61 Из тех осколков, которые уже пребывают в нем, тех, что играют сомнением и смутой, он стремится собрать иной конструкт, центрирующий работу мысли и влечение души. Любовь энтузиаста имеет платонический, иначе говоря — идеальный характер. Не материя влечет его. За ней, за ее хаотической пляской жаждет видеть он самое истину.

Цель, одновременно далекая и близкая, представляется ему в виде горы. Она стоит перед ним во всем величии, попирая небо, и свет струится по ее очертаниям:

60 Аналогична ей выведенная ранее симпатия.

61 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 28.

Я увидал, едва глаза возвел,

Что свет планеты, всюду путеводной,

Уже на плечи горные сошел.62

Любовь, кипящая внутри, не знает ошибки: гора манит сердце, в самое себя. Сердце имеет вид Парнаса63, и этот вид воспламеняет любовное влечение:

тт ~ 64

«На этой горе вспыхивает страсть, от этих красот зарождается энтузиазм.» Энтузиаст в смятении: демон раздвоения преследует его по пятам. Гора отражается в сердце, сердце всматривается в гору. Да и сами они расколоты: как Парнас имеет две вершины, так и сердце ведомо двумя страстями, вызывающими как любовь, так и

ненависть. В этой невыносимой разорванности от энтузиаста ускользает все, казавшееся столь близким. Путь к вершине прегражден: И вот, внизу крутого косогора, Проворная и вьющаяся рысь, Вся в ярких пятнах пестрого узора. Она, кружа, мне преграждала высь, И я не раз на крутизне опасной Возвратным следом помышлял спастись. 66

Рысь, эта страшная сердечная смута, отстраняет его от цели. Но она не властна над силой любви: сердцу уж не успокоиться, ведь оно уже знает то, что пытается узнать.

В смятении он ищет опору. Ее находит он внутри себя, точно некоего кормчего, ведущего судно сквозь непроходимый туман: «Капитан этот есть человеческая воля, которая находится в недрах души, управляя при помощи маленького руля разума страстями некоторых внутренних сил, против воли природных порывов буйства»67.

Внутренние силы расколоты: одна воля все норовит свернуть назад, навек забыв о желанной цели; другая же ведет, как рулевой, вперед, к вершинам неизведанного, сквозь дебри затуманенной глуши.

лекий маяк горных пиков — и одновременно с тем зеркальные просторы внутренних вершин, что выводят карту

62 Данте А. Новая жизнь. Божественная комедия. С. 77.

63 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 33.

64 Там же.

65 Там же.

66 Данте А. Новая жизнь. Божественная комедия. С. 78.

67 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 34.

странствий, дублируя внешнюю топографию. Ведомый волей-капитаном, энтузиаст удерживает внутренний взгляд, который только и способен вывести ищущего из перипетий внешней множественности.

Как сообщаются эти миры — внешний и внутренний? Что позволяет сердцу считывать пространства, лежащие вне его? Требуется сила, могущая сплетать, сплавлять столь разные измерения. Подобной силой обладает лишь один элемент -огонь. Подобно тому, как сплавляются вещества и металлы, он способен до неразличимости сливать любящего и объект любви — посредством самой любви как интенсивного акта. И акт любви — это огонь, который удерживает противоположное;

акт, где субъектно-объектные связи нарушаются, сливая крайности в сплошную

амальгаму.

Совершая свой акт, огонь привносит цель — истинный Рай69 — в самое сердце энтузиаста, вместе с тем позволяя последнему двигаться вовне. Движение и разворачивается лишь в пространстве этого единого акта, то есть в самом огне, ведь только он «способен превратить все остальные простые и составные элементы в себя самого»70. Движение энтузиаста — это движение огня. Его стихия — слияние. Так, слившись с Раем, неся отныне Рай в самом себе, энтузиаст обретает судьбу.

Но как понять эту судьбу? Есть два пути. С одной стороны, судьба означает злой рок, что ломит волю, кнут внешних обстоятельств, в зависимость к которым попадает субъект. Его движения бессмысленны, ибо уже не он — тот, кто двигается, но он тот, кто движим. Здесь нет любви, страстей и воли. Сила рока размывает внутренние силы до неразличимости. С другой стороны, судьба — это гармония, всеобщая и вселенская. Все движется именно так, как движется, и иначе двигаться не может. В таком случае, согласие с судьбой — удел того, кто жаждет высшей цели. 71 Как видно, и судьба раздваивается, в зависимости от того, в какой перспективе на нее посмотреть. Так, обе характеристики подразумеваются в общем ее значении: «Судьба есть не что иное, как фатальное расположение и порядок событий, коим любовь подчинена в своей

68 Единство, по Гераклиту, возникает из огня и вновь исходит в огонь попеременно. [Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 2009. С. 341.]

69 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 34.

70 Там же.

71 «Целью же разумных существ является повиновение разуму и закону древнейшего Града и устройства» — пишет Марк Аврелий. [Эпиктет. В чем наше благо? Афоризмы / Эпиктет. Наедине с собой // Марк Аврелий. М., 2011. С. 171.] Иначе говоря, повиновение судьбе и вселенской гармонии.

участи»72. Но в своей участи любовь подчинена слиянию любящего и объекта любви. И в этом смысле судьба определяет порядок, тот путь, которым ищущий достигает искомого, навек сливаясь с ним в единое целое. Судьба — движение огня, сам акт слияния в любви. Судьба обретается в событии.

Истинно любящий отбрасывает рок, обретая гармонию. Таким образом, противоположное смыкается в единстве. Вслед за субъектом и объектом, которым предстоит слиться вместе, вслед за двойственностью судьбы, которая должна быть преодолена в гармонии, на сцену выходит тень любви — ревность, тем самым образуя новую пару противоположностей. Ревность рыщет рысью, свирепая во гневе, она преследует любовь по пятам. Ослепленная, норовит погасить всякий огонь, свести всякий акт к Ничто. Будучи тенью, она не может существовать без изначального света, но вместе с тем всякий свет ей ненавистен. Она возникает из самого стремления любящего к любимому73, но своим присутствием норовит погубить любое стремление как таковое. Ревность — это угроза любви: «.своим родством, дружбой и значением ревность потрясает и отравляет все то, что есть красивого и хорошего в любви»74. И более того: «.Ревность иной раз есть не только смерть и разрушение любящего, но часто убивает самую любовь.»75 Отсюда ясно, что главная задача энтузиаста, стремящегося к слитию со своим объектом, заключается в умалении ревности до полного ее исчезновения. Если правильно, что ревность коренится в низменных страстях, только еще большее стремление, еще более сильный акт, мощный пожар могут победить эту чуму. Вот что пишет Ноланец: Взор — госпожи моей стрела и лук -Рази быстрей, ранения удвой, Раз так прельщен я пыткою моею!76

Любовь, принимающая решающий бой со своей тенью — ревностью, это настоящая пытка. Единственный способ победить — довести акт до конца, дойти до крайней интенсивности, удвоить ранения. Раны любви, разрываемые стремлением, способны одолеть ревность. Победа над тенью любви — в самой любви.

Именно в акте любви энтузиаст встречает пары противоположностей, и именно в акте любви он стремиться преодолеть их. Коль скоро акт любви — это огонь, то

72 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 35.

73 Там же.

74 Там же. С. 36.

75 Там же. С. 37.

76 Там же. С. 36.

сплавлять, сливать, сплетать — вот движение этого акта. Преграды на пути устраняются самим движением: «.всякое противоречие разрешается дружбой противоположностей, либо в итоге победы одной из них, либо в итоге гармонии и взаимных уступок, либо же в итоге какого-нибудь иного превращения; всякий спор сводится к согласию, всякое многообразие — к единству.»77 Единство — вот итог описанного акта.

Итак, это схема движения героического энтузиазма. Любящий78 находится в изначальной раздвоенности. Он открывает в своем сердце цель — Рай, которая аналогична цели внешней, Парнасу, вершине, близкой и далекой одновременно. Так цель раздваивается сама в себе, из изначальной двойственности порождая множественность. Это деление исходит из самого акта любви и формирует пары противоположностей: к внешнему и внутреннему, к известной и в то же время неизвестной цели добавляются субъект и объект, судьба и рок, любовь и ревность. Исходя из акта, в круговращении огня, который и есть любовь, эти противоположности должны замкнуться на самих себе, синтезируясь в окончательное единство — акт разделяющий и акт соединяющий, который в себе — един, ибо все есть одно.

Круговое движение души энтузиаста в нем самом совершает усилие любви, понимания и слияния. Исходя из множества в себе, в себе же он приходит к единству. Огонь его стремления сплавляет все барьеры, и от самого себя сквозь пепел трансформаций энтузиаст приходит к себе самому. Круг замкнулся.

Но голая схема — ничто без плоти конкретной ситуации. Мы следуем за Ноланцем, который надстраивает новый уровень трактовки. Из поля символов/фигур мы попадаем в миф.

АКТЕОН И ДИАНА

Шагом бесцельным бредя по ему незнакомой дубраве,

Влекомый неизведанным порывом, он движется в пространстве леса. Царство природы переливается красками, соцветиями и мелодиями. Это место манит, но оно незнакомо. Оно таинственно, но в то же время известно.

Перед нами — Актеон, охотник, потомок Кадма. Понятно, почему и незнакомый лес представляется ему близким — по роду деятельности Актеон буквально слит с

77 Там же. С. 202.

78 Здесь «любящий» и «энтузиаст» — синонимы.

79 Овидий. Метаморфозы. СПб., 2007. С. 59.

природой, его движения очерчены ее пунктиром, разметка естественный условий определяет круг его действий, направление стремлений. Актеон знает природу, последняя знает Актеона. Но вместе с тем поступь его неуверенна.

Средь чащи леса юный Актеон

Своих борзых и гончих псов спускает,

И их по следу зверя посылает,

И мчится сам по смутным тропам он.

Вот две трактовки мифа, и отличия сразу бросаются в глаза. Что делает охотник? Бесцельно слоняется в дубраве, повинуясь вольной поступи своих ног, или, напротив, имеет четкую цель, сознательно выходя на охоту? «В легенде Актеон показан бредущим наугад, отнюдь не рассчитывая обнаружить Диану. Или же бредущим наугад с осознанным намерением застать ее врасплох. И в том, и в другом случае бредет именно Актеон, это он продвигается в пространстве, он приходит на место, где Диана уже начала купаться, когда внезапно появляется зритель. Итак, Актеон исследует пространство, в котором Диана успела разместиться в том или ином положении»81. Следуя древнему парадоксу, он знает и одновременно не знает, чего ищет.

Охотник исследует. Раскинутые вширь пространства природы — естественные условия его исследовательской работы. Разум его рыскает по чащам: «Актеон означает интеллект, намеревающийся охотиться за божественной мудростью, за восприятием божественной красоты»82. Божество — его цель, но может ли он быть уверен, что здесь и сейчас встретит это божество? Возможно, здесь работает сила притяжения, одновременно скрытая и явная для субъекта? «Актеон и в самом деле бредил, потому что знал, что бредит»8. Но как возможно и знать, и бредить? Парадокс вновь упирается в самого себя.

По мысли Клоссовски, Диана сама жаждет быть увиденной, открыться взгляду

юного охотника. Вот она — алетейя, несокрытая истина, которая выступает навстречу выступающему присутствию, открывается ему, позволяет видеть себя тому, кто также видим ею. Игра истины и искателя истины — это встречное движение, обусловленное жаждой обоих. Коль скоро истина есть, она должна быть видима, открыта. Коль скоро

80 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 66.

81 Клоссовски П. Диана и Бафомет. СПб. 2011. С. 46.

82 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 66.

83 Клоссовски П. Диана и Бафомет. С. 29.

84 Там же. С. 34.

истина есть, ее должны видеть и открывать. Этой игрой обусловлена мифологическая картина: все не случайно — Актеон ищет, чтобы видеть, ибо то, что должно быть увидено, двигает его поиск в направлении себя. Уже здесь, в самом начале пути, пока еще не случилась встреча, не произошло событие, нельзя разделить ищущего и искомое. Они слиты еще до самого акта слития; «.любовь движет и толкает интеллект на то, чтобы он ей предшествовал в качестве светильника»85 — любовь может что-то указывать интеллекту, только предшествуя ему, но указывает она именно предшествовать. Парадокс кружится вокруг своей оси.

Но посмотрим, что произойдет дальше. Охотник боязливо раздвигает кущи — его взгляд упирается в лик божества:

Но хоть и тесно кругом ее нимф толпа обступила, Боком, однако ж, она обратилась, назад отвернула Лик; хотела сперва схватить свои быстрые стрелы, Но почерпнула воды, что была под рукой, и мужское Ею лицо обдала и, кропя ему влагой возмездья Кудри, добавила так, предрекая грядущее горе: «Ныне рассказывай, как ты меня без покрова увидел, Ежели сможешь о том рассказать!»86

Ирония богини беспощадна: превращение уже состоялось. Юный охотник, орошенный влагой, становится оленем. Суть метаморфозы в том, что Актеон становится тем, на кого сам привык охотиться — зверем, то есть обращается в нечто противоположное. Ищущий вдруг превращается в искомое.

Природа Дианы — в самой природе. Будучи богиней-охотницей, она символизирует естественный мир, населенный растениями и животными, и в каждом из них, даже самом малом и невзрачном, присутствует что-то божественное. Диана не стала убивать Актеона, так и не вынула из колчана стрелу. Вместо этого она превратила охотника в животное — часть природы, которая, в свою очередь, часть богини. Мы двигаемся по цепочке тождеств: Диана превращает Актеона в саму себя. «Не смотри на Артемиду лицом к лицу: под ее взглядом ты исчезнешь»87. Ты исчезнешь именно как ты сам.

85 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 67.

86 Овидий. Метаморфозы. С. 59.

87 Клоссовски П. Диана и Бафомет. С. 40.

— . Смятение, в

котором оказывается его тело, обращаясь в нечто иное, означает также и внутреннее смятение. Стая бешеных мыслей, страстей и волнений, накинувшихся на Актеона в момент встречи с божественным, предстает в образе псов:

О разум мой! Смотри, как схож я с ним:

Мои же мысли, на меня бросаясь,

Несут мне смерть, рвя в клочья и вгрызаясь.

Собаки Актеона, в обычной жизни служившие ему верой и правдой, набрасываются на хозяина. Перед ними не прежний охотник, но олень — жертва, которую необходимо загнать и растерзать.

Стая другая собралась и в тело зубы вонзает.

Нет уже места для ран. Несчастный стонет, и если

Не человеческий крик издает — то все ж не олений,

Жалобным воплем своим наполняя знакомые горы.89

Растерзанный Актеон — это почти что растерзанный Дионис. То состояние смятения, внезапной слепоты от губительного света божественного лика, сравнимо с дионисийским исступлением, экстатическим опьянением. Именно эк-стаз характеризует состояние Актеона: он буквально выступает из самого себя, выступает наружу, вовне, в природу, частью которой — в образе оленя — и становится. Мы помним, что Актеон — внук Кадма, а значит и родственник Диониса: «Актеон приходится внуком Кадму. В действительности у Кадма было три дочери: Автоноя — та-что-себе-на-уме, — мать нашего героя; Семела, мать Диониса; наконец, Агава, жрица вышеназванного бога и мать Пенфея»90. Удивительная аналогия: Агава, находясь в дионисийском экстазе, убивает собственного сына, Пенфея, будучи уверенной, что это — лев. Когда дурман рассасывается, очам открывается страшная правда, и героине остается лишь вскричать:

Нет! Голову Пенфея я держу. 91

И здесь — превращение в животного, и здесь кто-то должен быть растерзан. История Агавы, как и история Актеона, сводится к некоему событию, а именно к событию эк-стаза, выхода из самого себя. Бог такого эк-стаза, Дионис — родственник

88 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 66.

89 Овидий. Метаморфозы. С. 60.

90 Клоссовски П. Диана и Бафомет. С. 27.

91 Еврипид. Медея. Ипполит. Вакханки: Трагедии. СПб., 2004. С. 207.

трагических героев, и сам познал на собственном примере, что это значит — быть растерзанным. Его разорвали титаны, которые скрывают в себе значительный символ: «Поскольку титаны представляют собой нечто движущее, они являются также движимыми. Их борьба полна беспокойством становления, и это беспокойство есть страдание»92. Движение, становление, страдание (или пассивность) — здесь мы узнаем материю, текучую, изменчивую и восприимчивую по отношению к деятельному началу. Материя разрывает Диониса, а вслед за ним и по аналогии — его родственников; материя им враждебна. Разрывая их, она разрывает с ними всякую связь. Этим актом осуществляется истинный эк-стаз: выход из себя как из своей материальной основы, разрыв с материей, разрыв с плотью. Испытать эк-стаз — значит покинуть свою эмпирическую оболочку.

Мы знаем, что разорванный бог Дионис должен возродиться. Возродиться должен и Пенфей, и наш Актеон. Порвав связь со своей телесностью, возродиться прежним он не может. Его ждет другой путь.

Точки расставлены, и в них прорисовывается возможный ответ. Мы видели, как оживленный Ноланцем охотник узрел истинный свет божества, что повергло его в смятение, в экстатическое состояние. Он рвет связь с материей, становясь частью божественного через посредство природы. Разливаясь в ней, он соединяется с божеством.

Но мы упустим нечто очень важное, если не дойдем до самого конца. Смятение Актеона сродни слепоте: так ярок свет божественного, что глаза уже не могут видеть окружающего мира. И физическая смерть героя также может трактоваться как слепота:

Тут только воля рока,

Который истерзал жестоко

тт » 93

Нас несмертельной смертью — слепотою.

Эта «несмертельная смерть»

. Слепой, отстраняясь от созерцания внешнего (разрыв с материальным), обращает глаза в противоположную сторону — на самого себя. Ослепительный свет божественной истины порождает самосозерцание — и в нем воскресает растерзанный охотник. Свет истины горит внутри, и он рождает жизнь.

Не случайно Ноланец в конце диалога выводит фигуры девяти слепцов, которым суждено прозреть в свете истины. Путь через слепоту — через разрушение — это путь

92 Юнгер Ф.Г. Греческие мифы. СПб., 2006. С. 109.

93 Бруно Дж. О героическом энтузиазме. С. 193.

охотника, или героического энтузиаста, через который необходимо пройти, ведь узревший истину не может более видеть ничего другого. Обращаясь взглядом на самого себя, энтузиаст воскрешает в новом облике: теперь он слит с истиной в единстве целого. «Внутри души и вне ее мы имеем, следовательно, одно и то же развитие одного

и того же начала».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ЗАМКНУТЫЙ КРУГ

Противоречия героического энтузиазма разрешаются в круговом движении, в смыкании начала и конца в одной точке. Узрев импульс любви в самом себе, энтузиаст приходит обратно — к себе же, полностью обращаясь во внутреннее созерцание. Этот процесс подразумевает длительный путь по цепочке подобий. Схождение в точке единства предполагает прохождение вереницы множеств, целостность собирается не иначе, как через преодоление инаковости. Так мы возвращаемся к исходной схеме: природа-человек-Бог, где природа представляет инаковость, или множество форм выражения Единого, которое есть, соответственно, Бог; эта параллель разворачивается и сворачивается, неизбежно проходя через срединную точку — человека.

Этот путь в игре подобий предполагает несколько уровней. Это и представленная выше, изначальная схема, и надстроенный над ней уровень художественного текста, зеркально отражающий то, что есть, через акт художественного творения, путь мысли самого художника, где Текст сплетается с Миром — как и Бог с природой — через самого Человека, то есть Автора. Та же множественность включает и различные философские дисциплины, смешанные с художественными жанрами: этика до неразличимости сходится с эстетикой, онтология с гносеологией, все это — в пространстве диалогичной прозы, поэзии, мифологии. Героический энтузиазм отыскивает многое, он разделяет и дробит, чтобы прийти к Единому.

В Ноланце, строящему свою художественную философию подобным образом, можно (и, наверное, нужно) видеть предшествие философии Спинозы.95 Вглядываясь в этот героический сплав действительной биографии, художественного творчества и философского мышления, можно, вслед за Гегелем, сказать: «.Бруно рассматривает мышление как некое субъективное искусство, субъективную деятельность души, изображающую, согласно своему представлению внутри себя, как бы посредством внутренних письмен, то, что природа вне ее изображает как бы посредством внешних

94 Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга третья. С. 254.

95 Горфункель А.Х. Джордано Бруно. С. 153.

письмен»96 — подчеркивая присущий Ноланцу причудливый сплав индивидуализма и объективизма в едином творческом акте. Но философия Бруно, включаясь в игру подобий, всегда будет ускользать от четких определений.

Мы сделали попытку, заострив множественность интерпретаций. Но то, что скрывается за интерпретациями, остается неуловимым, сверкая в тумане двумя вершинами, одинаково близкими и бесконечно удаленными.

96 Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга третья. С. 253.

Философия Джордано Бруно: основные идеи, учение кратко

Наиболее своеобразным мыслителем эпохи Возрождения стал Джордано Бруно (1548-1600), творчество которого вобрало в себя стремления его непосредственных предшественников и дало толчок последующим философским исканиям вплоть до Шеллинга.

Во многом соглашаясь с Николаем Кузанским и широко используя представления Фичино, “Герметического корпуса”, Прокла, Плотина, Аристотеля, Платона и досократиков, Бруно создал классический вариант ренессансного пантеизма. Его идея состоит в том, что мышление и бытие, форма и материя, причина и начало вселенной есть в себе единое целое, так что природа есть не творение, а живой, деятельный и разумный образ Бога, наличествующего во всем. Эта идея определяет как содержание, так и основной тон произведений Бруно – героический энтузиазм, т.е. самоотверженный восторг благородной души, чувствующей, что в ней живет дух и сознающей единство своей сущности со всем сущим. Захваченность этим сознанием мешает Бруно достичь научного спокойствия. Поэтому в его работах имеется много запутанного, темного и аллегорического, хотя главная мысль этого мученика философии, сожженного за истину на костре инквизиции, весьма последовательна и ясна.

Подобно Кузанскому, Бруно начинает с того, что признает непознаваемость первоначала или первопричины как таковой. Знать бесконечную субстанцию, единое начало и причину всего мы можем лишь по ее следам – многообразным следствиям ее деятельности, которые вместе образуют бесконечный универсум или природу. Natura est Deus in rebus (лат.) -природа есть Бог в вещах, утверждает он. Познавая ее, мы познаем Бога, насколько это вообще возможно. Поэтому философия должна перестать быть метафизикой и стать натурфилософией.

Если в Боге как первопричине и первоначале всего причина и начало совпадают, то в природе они различны. Причиной природы является мировой ум – универсальный интеллект, действительность или форма вселенной, действующий в ней подобно художнику, воплощающему свой замысел. Началом же природы выступает универсальная возможность или материя, которая формируется умом, принимая самые разнообразные внешние формы. При этом мировой ум не существует без материи, равно как и материя мира – без деятельного ума, ибо невозможно, чтобы было то, чему не достает возможности быть, и, наоборот, без того, что действует и творит, нет того, что обладает способностью страдать и быть созданным.

Поскольку возможность как таковая – ничто без действительности, разум есть собственная способность и внутренняя жизнь материи. Согласно Бруно, единство мира заключается в том, что мировой ум формирует первую материю не извне, а изнутри, так что эта материя сама по себе одушевлена и живет вечной разумной жизнью. Это и есть первая материя, тождественная первой форме (т.е. уму) и отличная от всего материального.

Таким образом, Бруно выступает противником средневекового представления о потустороннем творце мира. Для него универсальный интеллект есть интеллект самого универсума – единая внутренняя форма всех внешних форм материи, некое “логическое намерение”, умное начало, действующее в природных вещах. В силу этого принципа все в мире предопределено, изначально завершено, закончено. Поэтому, становясь иной, т.е. изменяясь, вселенная всякий раз сохраняется, возвращается в себя. Мыслитель сравнивает бесконечную жизнь вселенной с жизнью дерева: из семени ум как внутренний художник выгоняет корни и ствол, из ствола – ветви, из них – почки, из почек – листья, цветы и плоды, а затем, органически замыкая круг жизни, он возвращает их соки ветвям, стволу и корням.

Благодаря разуму природа не только всегда как следует производит свои виды, но и представляет собой внутреннее связное целое, все изменения которого являются модификациями одной и той же материи. Материальное единство мира, стало быть, заключается в разуме; без ума материя не была бы единой. “Разве вы не видите, — пишет Бруно в своем основном философском произведении “О причине, начале и едином”, — что то, что было семенем, становится стеблем, затем – колосом; из того, что было колосом, возникает хлеб, из хлеба – питательный сок, из сока – кровь, из крови – сперма, из спермы – зародыш, из зародыша – человек; из того, что было человеком – труп, из трупа – земля, из нее – камень или другая вещь, и так можно прийти ко всем природным формам”.

По мысли Бруно, именно абсолютное тождество бытия и мышления, материи и формы, начала и причины в Боге делает мир внутренне единым – универсумом или вселенной. Не было бы этого всеобщего единства, не было бы и мира как единого целого, как вселенной. В отличие от отдельных вещей, каждая из которых никогда в действительности не есть все, чем она может быть, вселенная изначально, раз и навсегда действительно есть все многообразие своих возможностей, ибо она заключает в себе всю материю вместе с вечной, неизменной формой всех ее меняющихся форм.

Поскольку универсум одушевлен единой идеей жизни (всеобщим, содержащим в себе и порождающим из себя все особенное и единичное), он есть великий образ и великое подобие Бога – творящая природа. Но поскольку мир внешне многообразно различен, разделен на особенные части и единичные вещи, вселенная уже не есть в действительности все то, чем она может быть. В своей внешности универсум есть лишь тень идеи, великого образа Бога, малое подобие себя самого – нечто сотворенное творящей природой.

Таким образом, согласно Бруно, универсум противоречив: он един и различен, велик и мал, бесконечен и конечен, всюду и нигде; он есть творец и творение, одно во всем и все в одном. Поэтому тот, кто хочет вникнуть во вселенную и исследовать все тайны природы, должен овладеть искусством мыслить противоречие.

Прежде всего он должен исследовать противоположные, т.е. самые крайние концы вещей, их максимум и минимум, ибо именно в противоположностях конечные вещи обнаруживают свою бесконечную природу — постигаются разумом человека и становятся понятны ему.

“Я хочу, — пишет Бруно там же, — чтобы вы отметили, что природа нисходит к произведению вещей, а разум восходит к их познанию по одной и той же лестнице и что тот и другая продвигаются от единства к единству, проходя через множественность средств”. В силу этого раскрытие первоначального единства мышления и бытия, формы и материи, максимума и минимума, бесконечного и конечного в вещах есть только начало познания вселенной. Из этого исходного пункта нужно затем суметь вывести одну противоположность за другой и, уяснив таким способом необходимость всех опосредующих противоположности определений, прийти, наконец, к пониманию их высшего единства. Подводя итог, Бруно формулирует задачу своего “нового луллиева искуства”: “Кто хочет познать наибольшие тайны природы, пусть рассматривает и наблюдает минимумы и максимумы противоречий и противоположностей. Глубокая магия заключается в умении вывести противоположность, предварительно найдя точку объединения… Высшее благо, высший предмет устремления, высшее совершенство, высшее блаженство состоит в единстве, охватывающем сложность всего”.

Если в Италии мыслители Возрождения обычно следовали принципу тех или иных греческих учений, то за ее пределами был возобновлен римский, скептически-цицероновский способ философствования. Он не обладал теоретической ценностью, но был тем более важен для развития общей духовной культуры, что человек выступал в нем доверяющим исключительно себе самому, т.е. уважающим собственный опыт и опирающимся прежде всего на свой здравый смысл, который не признает никаких церковных и философских авторитетов. В Голландии таким способом философствовал Эразм Роттердамский (1469-1536) известный и сегодня своей “Похвалой глупости”, в Англии — автор знаменитой “Утопии” Томас Мор (1478-1535), а во Франции — Мишель Монтень (1533-1592), чьи поучительные “Опыты” всегда будут находить благодарных читателей.

Популярное рассудочное философствование стало также важнейшим элементом Реформации – широкого западноевропейского движения за нравственное и религиозное обновление, в результате которого возник протестантизм. Инициаторы Реформации Мартин Лютер (1483-1546), Ульрих Цвингли (1484-1531) и Жан Кальвин (1509-1564) напрочь отбросили схоластику и, устранив из сферы культа всех посредников между человеком и Богом, обратили сердца верующих прямо к Евангелию как к источнику непосредственого духовного опыта, ведущего к спасению души. Протестантизм отверг безбрачие, нищету и слепое послушание, признававшиеся католической церковью за высшие христианские добродетели, и утвердил на их месте брак, нажитое честным трудом богатство и свободу совести.

Тем самым была дана санкция прогрессу промышленности и эмпирических наук, а также формированию гражданского общества и государства, признающего и охраняющего права человека на жизнь, собственность и свободу. Благодаря этому сначала в протестантских, а затем и в католических странах Европы сложилась весьма отличная от средневековой духовная атмосфера нового времени, благодаря которой сформировалась современная западноевропейская цивилизация.

Философские взгляды Джордано Бруно — презентация онлайн

Лекция
Философские взгляды Джордано Бруно
Разработчик:
Селезнев В.М. – к. филос. наук
доцент каф. философии

3. ЦЕЛЬ

• Дать целостный обзор философской системы Д.Бруно.
• Обозначить актуальные проблемы познания, науки, философии.
КОМПЕТЕНЦИИ
Способность и готовность к пониманию и анализу мировоззренческих,
социально и личностно значимых философских проблем
Способность к критическому восприятию информации, ее анализу и
синтезу

4. СОДЕРЖАНИЕ ЛЕКЦИИ

1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
Биография
Произведения
Философия
Космология
Судьба
Заключение
Список литературы

5. Джордано Бруно (1548-1600)

Великий итальянский
ученый, философ, поэт,
пламенный сторонник и
пропагандист учения
Коперника.

6. Творческая биография

Бруно родился в семье военного в 1548 году в
городе Ноле, что в неаполитанском королевстве. О
его детстве мало что известно . С 14 лет обучался
в доминиканском монастыре и стал монахом, сменив
подлинное имя Филиппо на Джордано. В 1756 был
обвинен в ереси, порвал с монашеством и бежал
сначала в Рим, а затем за пределы Италии; переезжал
из города в город, занимался чтением лекций и
сочинением многочисленных трудов С 1579 жил во
Франции, читал лекции по астрономии. В 1583
переехал в Англию, в 1585 переселился в Германию,
пропагандируя свое мировоззрение.

7. Философские взгляды

Бруно занимался философией. Большое влияние на него
имели учение Коперника, идеи Платона. Среди других
влияний можно упомянуть Фому Аквинского, Дунса Скота
и Николая Кузанского. В философии Бруно идеи
неоплатонизма (в особенности представления о едином
начале и мировой душе как движущем принципе
Вселенной) перекрещивались с сильным влиянием
воззрений античных материалистов и пифагорейцев. У
Николая Кузанского Бруно почерпнул идею
«отрицательной теологии», исходящей из невозможности
положительного определения Бога. Это дало ему
возможность противопоставить схоластическому
аристотелизму свою пантеистическую натурфилософию.

8. Философские взгляды

Бруно считал, что целью философии является
познание не сверхприродного Бога, а природы,
являющейся «богом в вещах».
Бог — высшая субстанция, «монада монад»,
как целое она проявляется во всём
единичном — «всё во всём».
Монада — основная единица бытия,
в которой сливаются телесное
и духовное, объект и субъект.

9. Космология Бруно

1. Развивал гелиоцентрическую теорию Коперника.
2. Высказывал идеи о бесконечности природы и бесконечном
множестве миров Вселенной.
3. Утверждал физическую однородность мира (учение о пяти
элементах, из которых состоят все тела, — земля, вода,
огонь, воздух и эфир).
4. Учил о внутреннем родстве и совпадении противоположностей.
5. Выступал против антропоцентризма, говоря об обитаемости
других миров.

10. Космология Бруно

Солнце
вращается вокруг
своей оси.
Земля имеет
лишь приблизительно
шарообразную форму:
у полюсов она
сплющена
Неподвижные звезды
суть также
солнца
Кометы представляют
лишь особый род планет

11. Космология Бруно

Земля
«Земля изменит со временем
центр тяжести и положение
свое к полюсу».
Неподвижные
звезды
Вокруг этих звезд вращаются, описывая
правильные круги или эллипсы, бесчисленные планеты, для нас, конечно, невидимые вследствие большого расстояния.
Миры и даже системы их постоянно изменяются и,
как таковые, они имеют начало и конец; вечной
пребудет лишь лежащая в основе их творческая
энергия, вечной останется только присущая каждому
атому внутренняя сила, сочетание же их постоянно
изменяется.

12. Космология Бруно

Бруно утверждал, что не только Земля, но и никакое
другое тело не может быть центром мира, так как
Вселенная бесконечна и «центров» в ней бесконечное
число. Он утверждал, что изменчивость тел и поверхности
нашей Земли, считая, что в течение огромных промежутков времени «моря превращаются в континенты, а континенты — в моря».
Учение Бруно опровергало священное писание, опирающееся на примитивные представления о существовании плоской неподвижной Земли. Смелые идеи и
выступления Бруно вызывали ненависть к ученому со
стороны церкви. И когда в тоске по родине Бруно
вернулся в Италию, он был выдан своим учеником
инквизиции. Его объявили в богоотступничестве.

13. Судьба Бруно

После семилетнего
заточения в тюрьме его
сожгли на костре в Риме на
площади Цветов. Теперь
здесь стоит памятник с
надписью «Джордано Бруно.
От столетия, которое он
предвидел, на том месте,
где был зажжен костер»

14. Заключение

Философия Бруно явилась переходным звеном от
средневековых философских систем к философским
концепциям Нового времени. Больше, чем любой
другой итальянский философ того времени,
Бруно заслуживает названия предшественника,
если не основателя современной науки и
философии. Его идеи и произведения
свидетельствуют скорее о смелости и богатом
воображении, чем о точности
и осторожности в выводах, однако совпадение
его представлений с позднейшими научными и
философскими теориями поразительно.

15. Литература

1. Бруно Д. О героическом энтузиазме. М., 1953.
2. Бруно Д. Светильник тридцати статуй //
Философские науки. 1976. № 3.
3. Бруно Д. Диалог. М., 1949.
4. Бруно Д. О природе и начале единого. М., 1934.
5. Иррлиц Г. Этика Джордано Бруно. М., 1985.
6. Баландин Р.К. Странствующий рыцарь истины:
Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно. М.,
1988.
7. Кузнецов Б.Г. Джордано Бруно и генезис
классической науки. М., 1979.

Джордано Бруно: философ астрономии

Быть последовательным всегда было сложно. Попав в водоворот современного ускоренного мира, это кажется почти невозможным. Однако есть важные исторические примеры последовательности, которые позволили консолидировать новые научные парадигмы.

В Валгалле героев науки особое место отведено Джордано Бруно (9 февраля 1548 — 17 февраля 1600). Это человек, которого мы могли бы назвать «мучеником», поскольку он заплатил своей жизнью за смелость, с которой он интерпретировал реальность, выступая против насильственной и, в конечном итоге, жестокой ортодоксии.Среди его самых известных высказываний следующие о возможности миров за пределами Солнечной системы , в работе « De L’Infinito Universo E Mondi» 1584:

“ И это пространство — то, что мы называем бесконечным, потому что нет причин, возможностей, возможностей, смысла или природы, которые должны его ограничивать. Есть бесконечные миры, похожие на этот и не отличающиеся от него по своему типу, потому что нет причины или дефекта естественной способности (я имею в виду как пассивную, так и активную силу), благодаря которым, как они существуют в этом окружающем пространстве, нам, они не должны на равных существовать в другом пространстве, которое по своей природе не отличается от этого. «[1], Джордано Бруно (Пятый диалог).

“ Следовательно, существует бесчисленное множество солнц; есть бесконечные земли, которые одинаково вращаются вокруг этих солнц, точно так же, как мы видим, как эти семь (планет) вращаются вокруг этого солнца, которое находится близко к нам »[2]. Джордано Бруно (Третий диалог).

С момента открытия первых планет за пределами Солнечной системы, вращающихся вокруг звезд , подобных нашему Солнцу (Mayor and Queloz, 1995), произошел настоящий взрыв открытий, которые полностью изменили существующую парадигму антропоцентрических воспоминаний .Здесь мы представили общий обзор и в некоторых случаях рассмотрели более подробную информацию. Экология экзопланет разнообразилась, и было обнаружено множество разнообразных нишевых сред: от гигантских газообразных планет до других, размером с нашу Луну, на орбитах, очень близких к звездам или вращающихся вокруг двойных звезд. Поиск большего количества и открытие их характеристик, включая свойства их атмосферы и то, как они развиваются, продолжаются и в настоящее время. Во всех этих открытиях до сих пор звучит голос Джордано Бруно.

Кем был Джордано Бруно?

Джордано Бруно жил во второй половине 16 века, с 1548 по 1600 . Таким образом, он родился через пять лет после публикации « De Revolutionibus » , работы, в которой Николай Коперник изложил свою гелиоцентрическую теорию и в которой впервые за почти 2000 лет Земля сместилась со своего центрального положения. Нам известен один случай, который запомнился Бруно в раннем возрасте: экскурсия на Везувий, внушительный вулкан, возвышающийся над Неаполитанским заливом.Увидев, как горизонт меняется по мере того, как он поднимается, он понял, что наши чувства могут обмануть нас, , возможно, побудив его позже принять неоплатонические позиции в качестве философской основы для интерпретации реальности. В любом случае, его договоры и проблемы, за которые он взялся, привели к тому, что его назвали философом астрономии.

Принадлежавший к религиозному ордену доминиканцев, его интеллектуальными моделями были Раймунд Луллий (Рамон Луллий) и Фома Аквинский , которые жили в том же монастыре, где Бруно провел свои послушные годы.Бруно, вероятно, никогда не чувствовал себя комфортно в монастыре с его рутиной и дисциплиной, и даже возможно, что он был близок к протестантизму или обратился в него в какой-то момент своей жизни.

В отличие от Коперника, который отложил публикацию своей теории почти на 40 лет, возможно, опасаясь реакции интеллектуалов или инквизиции, воображение Джордано Бруно привело его туда, куда поляк даже не мечтал мечтать. Никогда не расслабляясь, он стал паломником, который путешествовал по многочисленным европейским странам, распространяя свои идеи.

Он покинул Неаполь , где родился, ради Рима , хотя и пробыл там недолго. В протестантских странах он осознавал, что может быть неудобной фигурой, признавая, что нетерпимость была знаком времени (Женева, где доминировал Кальвин, через которую он прошел, была ярким примером). Эта нетерпимость присутствовала даже в странах, где религиозная реформа в определенной степени облегчила спекуляции и где образование было распространено на более широкие слои населения, помимо элит.Пройдя через Франция , Бруно взял гелиоцентризма Коперника в Англию и принял участие в знаменитом словесном столкновении в Оксфордском университете в 1584, годах, где он не добился никаких обращений на свои богословские или интеллектуальные позиции.

Джордано Бруно вернулся в Италию после того, как потерпел неудачу в поисках постоянного положения в германских государствах и защиты одного из их князей. То, что планировалось как временное пребывание для печати его работ, закончилось девятью годами тюрьмы, судом и колом.

Всегда инославный, он в конечном итоге вступил в конфликт с Синьорией Венеции , на что его осудил ревностный последователь Джованни Мочениго . Несмотря на его интерпретацию христианских писаний, обвинение почти не включало богословие. Среди многочисленных обвинений — его теория безграничной вселенной и бесконечности миров.

Бруно, как и должен был поступить Галилео Галилей, отрекся перед лицом судебного процесса.Однако затем он еще раз отстоял свои первоначальные позиции, даже столкнувшись с возможностью пыток. Как и в случае с Галилеем в 1616 году, за судом и в качестве исследователя его верований стоял Роберто Белармино . Этот кардинал-иезуит будет нести ответственность за осуждение теории движения Земли вокруг Солнца и запрет Галилею публиковать ее, за исключением математической гипотезы.

Он был переведен в Рим, осужден и передан гражданским властям (другими словами, его опека была передана в связи с процессом его казни). Он был сожжен на костре 17 февраля последнего года 16 века.

Окончательное подтверждение: Галилей и Джеймс Брэдли

Хотя он, строго говоря, не был ученым, его видение действительно вдохновляло, и его слава снискала общеевропейское признание. Несмотря на публичную казнь Джордано Бруно, Галилео , который никогда не был героем и в начале своей карьеры сомневался, стоит ли разоблачать себя публично (это то, что он написал Кеплеру в одном из немногих писем, которые он ему послал), закончил тем, что продвигал гелиоцентрическую теорию после невероятных открытий с использованием телескопа в астрономических целях, впервые начиная с 1609 года.К счастью для него, хотя он был осужден за свои интеллектуальные позиции и за теологическое переосмысление, основанное на науке, в судебном процессе, полном мошенничества, он избежал максимального наказания и был заключен под домашний арест в 1633 году. В любом случае ящик Пандоры уже был открыто: началась научная революция.

Движение Земли продемонстрировал бы Джеймс Брэдли в 1729 через явление, известное как аберрация света из-за комбинации скорости Земли с конечной скоростью света.

В любом случае, Джордано Бруно не был первым, кто размышлял об этой возможности. Со времен года Анаксимандр Милетский , эрудит-досократик, живший примерно между 610 и 547 годами до нашей эры, было много интеллектуалов, которые знали, как избежать принятых условностей, явного антропоморфизма в интерпретации космоса и т. Д. наша позиция в нем.

Как бы то ни было, Джордано Бруно остался в коллективной памяти как интеллектуал, который был способен защищать свои убеждения, даже заплатив за них максимальную цену.Даже если нам не нужно заходить так далеко, он по-прежнему является примером последовательности. И, как и во многих других областях, он является наглядным доказательством того, что современных открытия являются прямыми преемниками гуманистической науки, характерной для 15-го и 16-го веков, чье отношение к реальности должно служить образцом.

Давид Баррадо Наваскес

CAB, INTA-CSIC
Европейский центр космической астрономии (ESAC, Мадрид)

Банкноты

На оригинальном итальянском языке: « Cotal spacio lo diciamo infinito, perché non è raggione, удобство, возможность, senso o natura che debba finirlo: in esso sono infiniti mondi simili a questo, e non diff in geno da questo; perché non è raggione né difetto di facultà naturale, dico tanto Potenza passiva quanto attiva, per la quale, прийти в questo spacio circa noi ne sono, medesimamente non ne sieno in tutto l’altro spacio che di natura non è Difesto ed altro ».
На оригинальном итальянском языке: «Sono dunque soli innumerabili, sono terre infinite, che similmente circuitiscono queisoli; Come veggiamo questi sette circuitire questo sole a noi vicino. ”
Джордано Бруно, « Dialoghi italiani I, Dialoghi metafisici Nuovamente ristampati con le note di Giovanni Gentile », Terza edizione a cura di Giovanni Aquilecchia, Sansoni — Firenze, Seconda ristampa 31 октября 1985 г., Электронное издание, 31 октября 1985 г., электронное издание.
http://www.liberliber.it/mediateca/libri/b/bruno/de_l_infinito_universo_e_mondi/pdf/de_l_i_p.pdf
31 октября 2006 г. Версия на испанском языке была опубликована в 1972 году Агиларом: Джордано Бруно, «Sobre el infinito universo y los mundos», перевод с итальянского, введение и примечания Анхеля Дж. Каппеллетти.

Философия Джордано Бруно | Хайброу

Филиппо Бруно, доминиканский монах XVI века, известный как Джордано Бруно, был сожжен на костре мучеником.Объявленный еретиком и осужденным итальянской инквизицией, труды и философия Бруно, безусловно, способствовали его смерти, хотя никто не может быть уверен, кто из них действительно виновен. Он известен тем, что отстаивал гелиоцентрическую точку зрения, выдвинутую Коперником, хотя он имел несколько неверных положений теории и, очевидно, не был так искусен в астрономии, как в других предметах.

Бруно много писал о христианской морали и этике, особенно недолюблив принцип, согласно которому люди могут быть спасены только верой.Он считал, что церковь, как и отдельный человек, не доказывает, что свята верой и авторитетом, и его очень интересовали новые и второстепенные идеи. Он отрицал божественность Христа и подвергал сомнению установленные доктрины, такие как непорочное зачатие Девы Марии. Оппозиционная фигура, некоторые описывали его как причудливого или сумасшедшего, и, конечно же, многие его идеи были радикальными. Продвинувшись дальше со своей космологической теорией, чем большинство других, он предположил, что не существует фиксированного «центра» Вселенной, потому что Вселенная бесконечна, и что существует неограниченное количество звезд, планет и разумных существ.

Бруно возмутил почти всех своих покровителей по всей Европе и провел свою жизнь, путешествуя по Италии, Англии, Франции и Германии, спасаясь от преследований, оставляя за собой след влиятельной теологии. Он оставил монашескую жизнь через одиннадцать лет и был отлучен от церкви, когда бежал из страны в страну. После ареста и восьмилетнего заключения в Италии Джордано Бруно был сожжен на костре. На протяжении веков его радикальные теории продолжали влиять на науку, физику, математику и герменевтические исследования христианских писаний.

Расширьте свою вселенную знаний всего за 5 минут в день с помощью небольших курсов по электронной почте.

Go Highbrow

Поделиться с друзьями:

Запретный мир | The New Yorker

В 1600 году римская Кампо-деи-Фьори, ныне красивая площадь с множеством кафе, была одним из городских мест казни, и в Пепельную среду того же года Джордано Бруно, философ и бывший священник, обвиненный в ереси в ереси. Инквизиция была доставлена туда и сожжена.Мероприятие было тщательно спланировано. Пепельная среда — основной день христианского покаяния. Что касается года, папа Климент VIII выбрал его, потому что 1600 год был юбилейным для Церкви — праздником, который будет усилен казнью важного еретика. Бруно поехал на Кампо на муле, традиционном транспортном средстве для людей, идущих на смерть. (Это также было практическим средством. После многих лет в тюрьмах инквизиции многие из осужденных не могли ходить.) Когда он прибыл и поднялся на костер, ему поднесли распятие.По словам свидетеля, он сердито отвернулся. Он не мог говорить; ему заткнули рот кожаной уздечкой. (Или, как говорят некоторые, ему в язык проткнули железный штырь.) Его привязали к столбу, и костер был зажжен. Когда он сгорел, его останки были сброшены в Тибр. Как пишет Ингрид Роуленд в книге «Джордано Бруно: философ / еретик» (Farrar, Straus & Giroux; § 27), Церковь таким образом сделала Бруно мучеником. Но «мученик за что?» она спрашивает. Это вопрос, на который с трудом пытается ответить ее книга, первая полномасштабная биография Бруно на английском языке.

Джордано Бруно бежал от инквизиции, чтобы писать и говорить по всей Северной Европе. Иллюстрация Лоренцо Маттотти

Бруно родился в Ноле, небольшом городке к востоку от Неаполя, в 1548 году. Его отец был наемником на службе у испанской короны, которая правил Неаполем с начала века. По словам Роуленда, он был одиноким мальчиком-книжником. В возрасте четырнадцати лет его отправили учиться в Неаполь — шаг, который, по-видимому, оставил неизгладимый след в его сознании. В то время, пишет Роуленд, Неаполь был пятым по величине городом в мире, в котором проживали массы «рыбаков, швеей, продавцов, носильщиков, прачок, плотников, колбасников, кузнецов, колесных мастеров и продавцов воды, которые ходили босиком в условиях умеренной погоды». климат и жили в основном на хлебе и инжир.«Выше этого простого народа были вельможи, правившие городом; ниже них были нищие и проститутки, заполонившие переулки. Никто не знает, где Бруно жил в первые годы своей жизни в Неаполе, но Роуленд представляет его в переполненном студенческом общежитии «одиноким подростком, внезапно погрузившимся в городской хаос». По ее словам, этот опыт научил его навыкам выживания, которые понадобятся ему в жизни. Возможно, это также было источником того, что позже станет его определяющим образом вселенной: полнота, бесконечность.

В семнадцать лет он поступил в доминиканский монастырь Сан-Доменико-Маджоре в Неаполе, ученое учреждение, укомплектованное сыновьями знати. Это не означало, что они вели себя лучше, чем другие священники или дворяне того времени. Во времена Бруно монахи Сан-Доменико были замешаны в делах о нападениях, кражах и подлогах, не говоря уже о хронической проблеме прелюбодеяния. Но этот богатый монастырь был полезен Бруно. Там, пишет Роуленд, он научился перемещаться среди правящего класса.Он также приобрел интеллектуальную строгость. Сан-Доменико был консервативным институтом. Он учил схоластической философии — миру Аристотеля, возрожденному и католицизированному св. Фомой Аквинским и другими учеными Средневековья — как будто никаких других философий не существовало. Они действительно существовали. Начиная с раннего Возрождения, эта картина мира — ограниченная, аккуратная и успокаивающая — была поставлена под сомнение возрождением идей Платона, у которого был совсем другой взгляд на вещи: мечтательный, поэтический. По словам Роуленда, после схоластического обучения Бруно в Сан-Доменико он столкнулся с неоплатонизмом, и это изменило его мышление.Она дает этому много места. Как историк эпохи Возрождения — см. «Культура высокого Возрождения» (1998) и «От небес до Аркадии» (2005), сборник эссе для журнала The New York Review of Books — она много лет занимается неоплатонизмом. , и ей нравится идея философии как восторга. Вероятно, поэтому она решила написать книгу о Бруно. Она видит в неоплатонизме свой маяк, но рада за него, что до того, как он высунул голову среди звезд, его ноги были поставлены на землю Аристотелем и Аквинским.

Эта дихотомия стала основой ее портрета Бруно. По ее словам, у него было три личности. Один был схоластическим — строгим, системообразующим. Второй — «поэтическое возвышение платоника». Он добавил третий, свой собственный: «тёмный ум, родившийся в маленьком доме его родителей. . . и заточены на шпильках на улицах Неаполя ». Со временем тьма овладела его мыслями. В одной из своих книг он описал себя как «раздраженного, упрямого и странного, довольного ничем, упрямого, как восьмидесятилетний старик, и пугливого, как собаку, которую тысячу раз бичевали».«Его прозвище, по его словам, было« рассерженный ».

Он стал священником в возрасте двадцати четырех лет и три года спустя получил степень доктора богословия. Он был, по-видимому, блестящим учеником, а иногда и раздражительным. Переехав в свою келью в монастыре, он избавился от священного искусства — изображений Мадонны, святой Екатерины Сиенской, благочестивого епископа, — которые украшали его стены. В другой раз, в беседе со священником постарше, он защищал логику (а не суть) аргумента священника четвертого века Ария о том, что Христос не был полностью божественным, — так называемую арианскую ересь.В конце концов, в туалете, которым он пользовался, была найдена копия запрещенных «Комментариев» Эразма с примечаниями Бруно на полях. Даже в разгар Контрреформации, которой это было, подобные правонарушения, распространявшиеся в монастыре на десять лет, кажутся пустяковыми. Они похожи на записи ФБР. Дело какого-то бедного профессора, осмелившегося преподавать Горького в пятидесятые годы. Тем не менее Бруно, которому было около двадцати семи лет, сообщили, что его расследует инквизиция.Кто-то пытался от него избавиться? (Почему обыск уборной — неприятная задача в шестнадцатом веке?) Неужели он пытался уйти от священства? (Зачем комментировать Эразм? Почему просто не прочитать его?) Какова бы ни была реальная история, Бруно, услышав о происходящем, сбросил одежду своего священника и направился на север, в конце концов пересек границу со Швейцарией. Для церковных властей это было как исповедь; лишили сана и заочно отлучили от церкви. Для Бруно, по-видимому, это было освобождением, и он стал человеком, которого мы знаем или думаем, что знаем: вольнодумцем, еретиком, человеком, который будет сожжен.

Пятнадцать лет он путешествовал — в Женеву, Тулузу, Лион, Париж, Лондон, Оксфорд, Виттенберг, Прагу, Хельмштедт, Франкфурт, Цюрих, Падую, Венецию — ни разу не оставаясь более двух или трех лет ни в одном городе. Куда бы он ни пошел, он искал работу преподавателя философии, и кое-где ему это удавалось. В Париже он прочитал цикл из тридцати лекций по логике и метафизике. В других местах ему повезло меньше. В Оксфорде, когда он проводил пробную презентацию, публика смеялась над его акцентом и его неаполитанской манерой говорить руками.(Он с тех пор ненавидел англичан. Они «смотрят вниз своим носом», — сказал он, — «смеются над вами … пердят на вас своими губами».) Иногда он наносил ущерб своему собственному делу. Во время своего пребывания в Женеве он опубликовал лист, в котором перечислял двадцать ошибок, допущенных высокопоставленным профессором за одну лекцию. Ему предъявили иск за клевету, и ему пришлось срочно покинуть город.

Примерно к двадцати восьми годам он не только преподавал, но и издавал. За свою жизнь он написал около тридцати произведений — трактатов, брошюр, диалогов, стихов и даже пьес.Некоторые из этих произведений были на латыни, языке, на котором он учился; соответственно, они были строгими, систематическими, схоластическими. Остальные были на просторечии итальянского, и они часто были кипучими, конкретными и драматичными — неоплатоническими, по определению Роуленда. Так или иначе, они выдвинули концепцию Вселенной, которую, по его словам, он начал развивать вскоре после своего отъезда из Италии.

В этой системе было три основных идеи. Одним из них был гелиоцентризм, представление о том, что Солнце, а не Земля, является центром Вселенной.Этот пересмотр стандартного птолемеевского космоса, конечно, не был для него оригиналом. Его сделал польский астроном Николай Коперник в 1543 году, за пять лет до рождения Бруно. Но в то время как изменение положения Земли и Солнца Коперником было радикальным предложением — по сути, ересью (Церковь нуждалась в Земле, арене спасения, чтобы быть центром вселенной), — в остальном его космос был совершенно ортодоксальным: конечная структура, состоящая из неподвижных сфер, вращающихся по концентрическим окружностям, как у Птолемея.Бруно, с другой стороны, предложил бесконечный космос, состоящий из бесчисленных гелиоцентрических миров. Эта его вторая и самая важная идея тоже не нова. Его выдвинул Николай Кузанский, немецкий кардинал, в пятнадцатом веке. Но и здесь Бруно пошел дальше, заявив, что Вселенная — это огромная, вращающаяся, непознаваемая вещь, и что все теории о ней, включая его собственную, были не описаниями, а просто подходами — «моделями», как мы бы их сегодня назвали. .

Наконец, Бруно разработал атомную теорию, согласно которой все существующее состоит из идентичных частиц — «семян», по его терминологии.У других людей, особенно у Лукреция, была эта идея, но, опять же, Бруно развил ее. Мало того, что все части космоса состояли из одних и тех же элементов, но и Бог, которого Церковь строго отделяла от материального мира, обитал в этих элементах. Это его любовь, наполняющая каждое «семя», объединила мир.

Во всех этих идеях, кажется, была одна забота: необъятность — вещи неизмеримо большие и неизмеримо крошечные, и все это объединялось в своего рода хоровое ликование.Я думаю, что этот мысленный образ больше, чем любая ссора с церковью, лежал в основе философии Бруно. В итальянском диалоге, который он написал, когда ему за тридцать, он рисует причудливый портрет своего родного города Нола. Там, говорит он, судьба распорядилась

, что Васта, жена Альбензио Саволино, когда она намеревается завить волосы на висках, должна сжечь пятьдесят семь волос за то, что она позволила щипцам для завивки слишком нагреться, но она победила ». t обжечь ее кожу головы и, следовательно, не будет ругаться, когда почувствует зловоние, но должна терпеливо его переносить.Что из навоза ее быка родятся пятьдесят два навозных жуков, из которых четырнадцать будут растоптаны и убиты ногой Альбенцио, двадцать шесть умрут вверх ногами, двадцать два будут жить в норе, восемьдесят сделают пилигримов. Прогуливаясь по двору, сорок два удалятся, чтобы жить под камнем у двери, шестнадцать будут катать свой ком навоза, куда им заблагорассудится, а остальные будут сновать наугад. . . . Сука Антонио Саволино родит пять щенков, трое из которых доживут до своего естественного срока жизни, а двое будут выброшены, и из этих трех первый будет напоминать свою мать, второй будет дворнягой, а третий будет частично напоминать отца и отчасти напоминают собаку Полидоро.. . . Паулино, когда он наклоняется, чтобы взять сломанную иглу, порвет красный шнурок на своих трусах, и если он будет богохульствовать по этой причине, я хочу, чтобы он понес наказание так: сегодня вечером его суп будет слишком соленым, а вкус дым, он упадет и разбьет фляжку с вином.

Бруно, Джордано (1548–1600) — Философская энциклопедия Рутледжа

DOI

10.4324 / 9780415249126-C007-1

DOI: 10.4324/9780415249126-C007-1
Версия: v1, опубликовано в Интернете: 1998
Получено 30 апреля 2021 г., с https://www.rep.routledge.com/articles/biographic/bruno-giordano-1548-1600/v- 1

Краткое содержание статьи

Джордано Бруно был итальянским философом природы и сторонником систем искусственной памяти, который отказался от доминиканского ордена и после бурной карьеры во многих частях Европы был сожжен как еретик в 1600 году. за гелиоцентрическую гипотезу Коперника и его ярко выраженный антиаристотелизм Бруно часто приветствовали как сторонника научного мировоззрения против предполагаемого средневекового мракобесия.Фактически, его лучше интерпретировать с точки зрения неоплатонизма и, в меньшей степени, герметизма (также называемого герметизмом). Некоторые из более поздних работ Бруно были посвящены магии; и магия может сыграть некоторую роль в его многочисленных книгах по искусству памяти. Его самые известные работы — это итальянские диалоги, которые он написал, находясь в Англии. В них Бруно описывает вселенную как живое и бесконечно протяженное единство, содержащее бесчисленные миры, каждый из которых подобен огромному животному со своей собственной жизнью. Его поддержка Коперника в La Cena de le ceneri (Ужин пепельной среды) была связана с его верой в то, что живая Земля должна двигаться, и он специально отверг любое обращение к простой математике для доказательства космологических гипотез.Его мнение о том, что физический мир представляет собой союз двух субстанций, Материи и Формы, привело к тому, что кажущиеся индивиды были просто совокупностью случайностей. Он отождествлял Форму с Мировой Душой, но, хотя он видел вселенную пронизанной божественностью, он также верил в трансцендентного Бога, недоступного человеческому разуму. Несмотря на некоторые очевидные параллели как со Спинозой, так и с Лейбницем, Бруно, похоже, не имел большого прямого влияния на мыслителей семнадцатого века.

Цитирование этой статьи:
Ashworth, E.Дж. Бруно, Джордано (1548–1600), 1998, DOI: 10.4324 / 9780415249126-C007-1. Энциклопедия философии Рутледжа, Тейлор и Фрэнсис, https://www.rep.routledge.com/articles/biographic/bruno-giordano-1548-1600/v-1.
Авторские права © 1998-2021 Routledge.

Джордано Бруно — Энциклопедия Нового Света

Джордано Бруно (1548 — 17 февраля 1600) был итальянским философом, священником, космологом и оккультистом. Он известен своей системой мнемоники, основанной на организованном знании, своими идеями о внесолнечных планетах и внеземной жизни, а также своей поддержкой гелиоцентрической модели Солнечной системы Николая Коперника.Подобно другим ранним мыслителям, ищущим более разумное представление о Вселенной, Бруно принял модель мира, включающую некоторые аспекты, которые были включены в современную научную модель, и другие, такие как его анимистическая космология и пренебрежение к математике, которые несовместимы с современная научная модель.

Из-за своих крайне неортодоксальных и решительных взглядов Бруно оставил доминиканское духовенство и Италию в поисках стабильной академической позиции в других европейских странах.Однако, за исключением семи продуктивных лет во Франции, ему не удалось найти академическое учреждение, которое разрешило бы ему преподавать его идеи. Вернувшись в Италию, он продолжал продвигать неортодоксальные взгляды перед лицом тогда еще сильной римской инквизиции, которая заключила его в тюрьму на шесть лет, признала его виновным в ереси и сожгла на костре, повесив вверх ногами, с кляпом во рту и обнаженным в феврале. 17, 1600.

Римская инквизиция убила Бруно главным образом потому, что его идеи были сочтены слишком потенциально разрушительными для общественного строя, а также потому, что он был слишком успешен в их распространении.Такие безжалостные действия были явно неэффективными в сдерживании нарастающей волны нового мировоззрения, время которого, по-видимому, пришло.

Ранние годы

Родился в Ноле (в Кампании, в то время входившей в состав Неаполитанского королевства) в 1548 году; Первоначально его звали Филиппо Бруно. Его отцом был солдат Джованни Бруно. В возрасте 11 лет он отправился в Неаполь, чтобы изучать Тривиум. В 15 лет Бруно вступил в Доминиканский Орден, взяв имя Джордано. Он продолжил учебу, завершив послушание и став священником в 1572 году.

Он интересовался философией и был знатоком искусства памяти; он написал книги по мнемонической технике, которая, по мнению Фрэнсис Йейтс, могла быть замаскированным герметическим трактатом. Письма, приписываемые Гермесу Трисмегисту, во времена Бруно были недавно обнаружены заново, и в то время считалось, что они относятся к самым ранним дням Древнего Египта. В настоящее время считается, что они датируются в основном примерно 300– гг. г. н. Э. И связаны с неоплатонизмом. Бруно придерживался своего рода пантеистического гилозоизма, а не ортодоксальной христианской тринитарной веры.

Ксилография — иллюстрация одного из мнемонических приемов Джордано Бруно: в перемычках — четыре классических элемента: земля, воздух, огонь, вода.

Бруно также находился под сильным влиянием идей Коперника и вновь открытых идей Платона, а также учений приписывается Гермесу Трисмегисту. ^[1] Другие влияния включали Фому Аквинского, Аверроэса, Джона Дунса Скота, Марсилио Фичино и Николая Кузанского.

В 1576 году он покинул Неаполь, чтобы избежать внимания инквизиции.Он покинул Рим по той же причине и отказался от доминиканского ордена. Он поехал в Женеву и ненадолго присоединился к кальвинистам, прежде чем был отлучен от церкви якобы за свою приверженность коперниканству и уехал во Францию.

В 1579 году он прибыл в Тулузу, где ненадолго проработал преподавателем. В это время он начал получать известность благодаря своей потрясающей памяти. Подвиги памяти Бруно, по-видимому, основывались, по крайней мере частично, на сложной системе мнемоники, но многим из его современников было легче приписать их магическим силам.

В течение семи лет он пользовался защитой влиятельных французских покровителей, включая Генриха III. В течение этого периода он опубликовал 20 книг, в том числе несколько по тренировке памяти: Cena de le Ceneri («Вечер пепельной среды», 1584 г.) и De l’Infinito, Universo e Mondi («О бесконечной Вселенной и Миры », 1584 г.). В Cena de le Ceneri он защищал теории Коперника, хотя и довольно слабо. В De l’Infinito, Universo e Mondi он утверждал, что звезды, которые мы видим ночью, были точно такими же, как наше солнце, что Вселенная бесконечна, с «множеством миров» и что все они населены разумными существами.Эти два произведения вместе известны как его «Итальянские диалоги». В 1582 году Бруно написал пьесу, резюмирующую некоторые из своих космологических позиций, под названием Il Candelaio («Факелоносец»).

Годы путешествий

В 1583 году он отправился в Англию с рекомендательными письмами от Генриха III из Франции. Там он стремился учиться в Оксфорде, но, судя по всему, обиделся, и ему отказали в должности там (и в других местах в Англии).

В 1585 году вернулся в Париж.Однако его 120 тезисов против естествознания Аристотеля и его брошюра против католического математика Фабрицио Морденте вскоре поставили его в дурную пользу. В 1586 году после ожесточенной ссоры из-за «научного инструмента» он уехал из Франции в Германию.

В Германии ему не удалось получить место преподавателя в Марбурге, но ему было разрешено преподавать в Виттенберге, где он читал лекции по Аристотелю в течение двух лет. Однако с изменением интеллектуального климата там его больше не приветствовали, и он отправился в 1588 году в Прагу, где получил от Рудольфа II триста талеров, но не получил должности учителя.Некоторое время он служил профессором в Хельмштедте, но снова был вынужден бежать, когда лютеране отлучили его от церкви, продолжая путь, по которому Бруно заручился благосклонностью светских властей, прежде чем впал в скандал с церковью любого оттенка.

1591 год нашел его во Франкфурте. Очевидно, во время Франкфуртской книжной ярмарки он услышал о вакантной кафедре математики в Падуанском университете, а также получил приглашение в Венецию от Зуане Мочениго, который хотел обучаться искусству памяти.Очевидно полагая, что инквизиция могла потерять часть своего импульса, он вернулся в Италию.

Сначала он отправился в Падую, где кратко преподавал, но кафедра, которую он искал, досталась Галилео Галилею, поэтому он поступил в Венецианский университет. В течение двух месяцев он был наставником Мочениго, который, вероятно, был агентом венецианской инквизиции. Когда Бруно попытался покинуть Венецию, Мочениго сообщил о нем инквизиции, которая подготовила против него в общей сложности 130 обвинений.Бруно был арестован 22 мая 1592 года и предстал перед судом перед судом в Риме в 1593 году.

Суд и смерть

Памятник Бруно на месте его казни, Кампо деи Фьори в Риме

В Риме он был заключен в тюрьму на шесть лет, прежде чем его судили, наконец, в Башне Ноны. Он тщетно пытался добиться личной аудиенции у Папы Климента VIII, надеясь примириться с Церковью через частичное отречение. Суд над ним, когда он, наконец, произошел, наблюдал за инквизитором, кардиналом Робертом Беллармин, который потребовал полного отречения, на что Бруно отказался.Следовательно, он был объявлен еретиком и передан светским властям 8 января 1600 года. На суде он сказал: «Возможно, вы, мои судьи, выносите этот приговор против меня с большим страхом, чем я его принимаю». Примерно через месяц его привезли на Кампо-де-Фьори, центральную римскую рыночную площадь, с языком в кляпе, подвесили вверх ногами, обнаженного и сожгли на костре 17 февраля 1600 года.

С 1889 года. , на месте казни Бруно был установлен памятник масонскими кругами Италии.

Все его работы были помещены в Index Librorum Prohibitorum в 1603 году. Через четыреста лет после его казни официальное выражение «глубокой скорби» и признание ошибки в приговоре Бруно к смерти было сделано во время папства Иоанна Павла II. . Группа профессоров католического богословского факультета в Неаполе под руководством Нолана Доменико Соррентино предприняла попытки получить полную реабилитацию от католических властей.

Космология времен Бруно

Во второй половине шестнадцатого века теории Коперника начали распространяться по Европе.Хотя Бруно не полностью разделял предпочтение Коперника математики над предположениями, он отстаивал точку зрения Коперника о том, что Земля не является центром Вселенной, и экстраполировал некоторые следствия, которые были радикальным отклонением от космологии того времени.

Согласно Бруно, теории Коперника противоречили представлению о небесной сфере, неизменной, нетленной и превосходящей подлунную сферу или земную область. Бруно вышел за рамки гелиоцентрической модели и представил вселенную, которая, как и вселенная Плотина в третьем веке г.E. , или как у Блеза Паскаля почти через столетие после Бруно, имел свой центр повсюду, а его окружность — нигде.

Немногие астрономы поколения Бруно приняли даже гелиоцентрическую модель Коперника. Среди тех, кто это сделал, были немцы Майкл Мэстлин (1550-1631), Кристоф Ротманн и англичанин Томас Диггес, автор книги A Perfit Description of the Caelestial Orbes . Галилей (1564–1642) и Иоганн Кеплер (1571–1630) в то время были еще молоды. Сам Бруно не был астрономом, но был одним из первых, кто принял коперниканство как мировоззрение, отвергнув геоцентризм.В работах, опубликованных между 1584 и 1591 годами, Бруно с энтузиазмом поддерживал коперниканизм.

Согласно Аристотелю и Платону, Вселенная была конечной сферой. Его конечным пределом был primum mobile , суточное вращение которого было передано ему трансцендентным Богом, а не частью вселенной, неподвижным первичным двигателем и первопричиной. Неподвижные звезды были частью этой небесной сферы, все на одинаковом фиксированном расстоянии от неподвижной Земли в центре сферы.Птолемей насчитал их 1022, сгруппированных в 48 созвездий. Каждая из планет была прикреплена к прозрачной сфере.

Коперник сохранил идею планет, прикрепленных к твердым сферам, но считал видимое движение звезд действительным движением Земли; он также сохранил представление о неподвижном центре, но это было Солнце, а не Земля. Он не высказал мнения о том, находятся ли звезды на одинаковом расстоянии на фиксированной сфере или разбросаны по бесконечной вселенной.

Космология Бруно

Бруно считал, как сейчас общепринято, что Земля вращается и что кажущееся суточное вращение небес является иллюзией, вызванной вращением Земли вокруг своей оси. Он также не видел причин полагать, что звездная область конечна или что все звезды находятся на одинаковом расстоянии от единого центра Вселенной. Кроме того, Бруно также считал, что Солнце находится в центре Вселенной. В этом отношении его взгляды были аналогичны взглядам Томаса Диггеса в его Совершенное описание небесных сфер (1576 г.).

Однако Диггес считал бесконечную область за звездами домом Бога, ангелов и святых. Он сохранил птолемеевское представление о планетных сферах, считал Землю единственно возможным царством жизни и смерти и уникальным местом несовершенства и изменений по сравнению с совершенными и неизменными небесами.

В 1584 году Бруно опубликовал два важных философских диалога, в которых выступал против планетарных сфер. Бесконечная вселенная Бруно была заполнена веществом — «чистым воздухом», эфир или spiritus , — которое не оказывало сопротивления небесным телам, которые, по мнению Бруно, не были неподвижными, а двигались под своим собственным движением.Наиболее драматично то, что он полностью отказался от идеи иерархической вселенной. Земля была еще одним небесным телом, как и Солнце. Бог не имел особого отношения к одной части бесконечной вселенной больше, чем к любой другой. Бог, согласно Бруно, присутствовал на Земле так же, как и на Небесах, имманентный Бог, а не отдаленное небесное божество.

Бруно также утверждал, что Вселенная однородна, состоит из четырех элементов (воды, земли, огня и воздуха), а не из отдельных квинтэссенций.По сути, везде действуют одни и те же физические законы. И пространство, и время были задуманы как бесконечные.

Согласно этой модели Солнце было просто еще одной звездой, а все звезды — солнцами, каждая со своими планетами. Бруно видел солнечную систему, состоящую из солнца / звезды с планетами как фундаментальную единицу Вселенной. Согласно Бруно, бесконечный Бог обязательно создал бесконечную вселенную, которая состоит из бесконечного числа солнечных систем, разделенных обширными областями, заполненными эфиром , потому что пустое пространство не может существовать (Бруно не пришел к концепции галактики) .Кометы были частью synodus ex mundis звезд, а не — как утверждали в то время другие авторы — эфемерными творениями, божественными инструментами или небесными посланниками. Каждая комета была миром, постоянным небесным телом, состоящим из четырех элементов.

Космология Бруно отмечена бесконечностью, однородностью и изотропией с равномерно распределенными планетными системами. Материя следует активному анимистическому принципу: она разумна и имеет прерывную структуру, состоящую из дискретных атомов.Космос и его компоненты действовали независимо от характеристик живых существ. Этот анимизм (и соответствующее презрение к математике как средству понимания) является наиболее драматическим аспектом, в котором космология Бруно отличается от того, что сегодня считается здравым смыслом картины Вселенной.

Заметки

↑ Стефан А. Хеллер, «По следам крылатого бога: Гермес и герметизм на протяжении веков», Гнозис: журнал западных внутренних традиций 40 (лето 1996 г.).Доступно онлайн. Проверено 21 августа 2007 г.

Ссылки

Bruno, G. 1584. La Cena de le ceneri, ed. Г. Аквилеккья, Turn: Giulio Einaudi, 1955; пер. S.L. Джаки, Ужин Пепельной среды. La Cena de le Ceneri, Гаага и Париж: Мутон, 1975; пер. Э. Госселин и Л. Лернер, Ужин пепельной среды: La cena de le ceneri. Репринтное издание, 1995. Торонто: Университет Торонто Press. ISBN 0802074693
Гатти, Хилари.2002. Джордано Бруно и наука эпохи Возрождения . Итака, Нью-Йорк: Издательство Корнельского университета. ISBN 0801487854
Singer, D. W. 1950. Джордано Бруно: его жизнь и мысли с аннотированным переводом его работы «О бесконечной вселенной и мирах». Нью-Йорк: Генри Шуман.
Йейтс, Фрэнсис А. Джордано Бруно и герметическая традиция. Чикаго: Издательство Чикагского университета. Новое издание, 1991 г. ISBN 0226950077

Внешние ссылки

Все ссылки получены 22 июня 2017 г.

General Philosophy Sources

Credits

New World Encyclopedia писатели и редакторы переписали и завершили статью Wikipedia
в соответствии со стандартами New World Encyclopedia . Эта статья соответствует условиям лицензии Creative Commons CC-by-sa 3.0 (CC-by-sa), которая может использоваться и распространяться с указанием авторства. Кредит предоставляется в соответствии с условиями этой лицензии, которая может ссылаться как на участников New World Encyclopedia, и на самоотверженных добровольцев Фонда Викимедиа.Чтобы процитировать эту статью, щелкните здесь, чтобы просмотреть список допустимых форматов цитирования. История более ранних вкладов википедистов доступна исследователям здесь:

История этой статьи с момента ее импорта в энциклопедию Нового Света :

Примечание. могут применяться ограничения на использование отдельных изображений, на которые распространяется отдельная лицензия.

Перейти к основному содержанию
Поиск

Поиск

Где угодно

Быстрый поиск где угодно

Поиск Поиск

Расширенный поиск

Войти | регистр

Пропустить главную навигацию Закрыть меню ящика Открыть меню ящика Домой

Агенты

Полный пакет Chicago

Полный охват и содержание

Даты отправки и претензии

Часто задаваемые вопросы агента

Партнеры по издательству

Новости прессы

Издательство Чикагского университета
Распределительный центр в Чикаго
Чикагский университет

Положения и условия
Заявление о публикационной этике
Уведомление о конфиденциальности
Доступность Chicago Journals
Доступность вузов

Следуйте за нами на facebook
Следуйте за нами в Twitter

Свяжитесь с нами
Медиа и рекламные запросы
Открытый доступ в Чикаго

Следуйте за нами на facebook
Следуйте за нами в Twitter

Джордано Бруно: Философ / Еретик — CSMonitor.com

В 15-16 веках в Европе произошла беспрецедентная в истории человечества информационная революция.

Изобретение компаса, печатного станка и телескопа, перевод Библии на народный язык, повторное открытие классической греческой философии и открытия Нового Света, пороха и того, что Земля не была центром Вселенной — все это вызвало радикальные сдвиги в мышлении, которое веками доминировало в ментальном пейзаже.

Иногда смены воспринимались как положительные. Чаще им оказывалось ожесточенное сопротивление со стороны церкви и государственных властей. Более того, великие мыслители, писатели, пионеры и ученые того времени — Леонардо да Винчи, Эразм, Галилей, Лютер и Тихо Браге и многие другие — часто упорно продолжали свою работу перед лицом беспрецедентных преследований.

Джордано Бруно: Философ / Еретик — портрет Ингрид Роуленд менее известного, но не менее смелого итальянца, чьи религиозные, философские и научные поиски помогли вступить в современную эру науки и математики.

Облик духовенства
Филиппо Бруно родился в Ноле, на юге Италии, в 1548 году. Он был не по годам развитым единственным ребенком наемного солдата. В 17 лет его отправили в монастырь Сан-Доменико-Маджоре в Неаполе для подготовки к священству. Там, в строгой академической атмосфере Неаполя эпохи Возрождения, он изучал и учился подражать или спорить с трудами Аристотеля и Платона, а также Фомы Аквинского, Марсилио Фичино и Джайлза из Витербо.

Он принял обет монаха ордена в 1566 году и принял имя Джордано.Хотя следующие 10 лет своей жизни он потратит на учебу, в том числе на разработку собственного метода запоминания, в конечном итоге реакционные репрессии инквизиции заставят его стать странствующим ученым и учителем.

Его путешествия привели его из Швейцарии в Париж, Англию, Германию, Прагу и обратно в Италию. Но куда бы он ни пошел, вспыльчивый характер и пылкая интеллектуальная гордость приводили его к конфликту с местными академиками, которых он яростно оскорблял и изображал в карикатурном виде.

Богатый мыслитель, писатель
Тем не менее, на протяжении всей своей жизни он писал и публиковал обильно: стихи, пьесы, книги по искусству памяти, философские трактаты и эссе, разъясняющие его развивающиеся теории бесконечности. Его попытки найти адекватные средства для измерения и вычисления как бесконечного, так и бесконечно малого привели непосредственно к его формулировке атомной теории.

Неудивительно, что его теории были слишком обширными и угрожали догматическим религиозным авторитетам его времени.Таким образом, после почти десятилетнего заключения, сначала в Венеции, а затем в Риме, он был осужден инквизицией как еретик в 1600 году и постиг судьбу еретика: сожжен на костре.

Тем не менее, «Джордано Бруно: Философ / Еретик» г-жи Роуленд — это не столько биография этого человека, сколько в значительной степени некритическое исследование его обширных литературных и философских произведений, с несколькими фактами его жизни, предложенными в качестве исходного материала или простой основы для обсуждения его сочинений.

Первые главы свидетельствуют о рисках высказываться или мыслить изначально в обществе, управляемом репрессивным режимом.

Из-за отсутствия фактической информации автор часто заменяет фактические доказательства предположениями и умозаключениями, такими как «[он] должен был прочитать», или «должен был знать», или «должен был встретиться».

Далее, Роуленд предполагает наличие у специалиста знаний в области политики, религии и философии эпохи Возрождения, что может оставить недостаток несуществующих Клиффских заметок о философах и значительных фигурах Контрреформации в Риме и Неаполе.

И как много писал Бруно, так и Роуленд обильно цитирует — страница за страницей, напечатанными 8 пунктами, большая часть которых непонятно непонятна.Лишь изредка она пытается передать цвет, энергию и шум жизни в городе эпохи Возрождения.

Часто запутавшаяся в паутине своей учености и софистики Бруно, она, кажется, неспособна отличить полеты проницательного гения Бруно, которые, как и в работах многих авторов эпохи Возрождения, лежат щека за щекой с идеями, которые мы теперь считаем загадочными или безнадежными.

Источник