В статье анализируются особенности реализации мотива жалости в «Повести о нашествии Тохтамыша на Москву», дошедшей до нас в краткой (Симеоновская летопись, Рогожский летописец) и пространной версиях (Новгородская IV, Софийская и Новгородская Карамзинская летописи). Минимализм в использовании изобразительно-выразительных средств компенсируется в рассказе о событиях 1382 г. по версии Симеоновской летописи за счет разных видов повторов, определяющих и главную мысль, и пафос произведения. На основе их анализа выявляются ведущие мотивы разграбления и сожжения, актуализирующие главную авторскую идею: нашествие Тохтамыша воспринимается и изображается как грабеж и страшное разорение, нанесшее колоссальный ущерб Москве и близлежащим городам. И если автор пространной повести основное внимание уделяет героизму защитников города, сожалеет о принявших жестокую смерть от врага мирянах и духовных лицах, то автор краткой повести сосредоточен на описании разрушительных действий ордынцев. Сожаления по поводу материального ущерба проявляются в краткой версии чаще, нежели жалость к погибшим. Объяснения этой особенности кроются в предшествующих летописных рассказах. К моменту написания краткой повести о нашествии Тохтамыша на Москву в Симеоновской летописи сложился композиционный и стилистический шаблон для описания набегов ордынцев, важнейшую роль в котором играли именно мотивы разграбления и сожжения. Повторяемость одних и тех же событий на протяжении долгого периода и лаконизм как отличительное свойство летописи приводят к тому, что в краткой повести при воспроизведении общей схемы повествования на первый план выходит мотив сожаления о нанесенном материальном ущербе, а не жалость к погибшим.
23 августа 1382 г., всего два года спустя после Куликовской битвы, передо- вые полки хана Тохтамыша подошли к Москве. В отсутствие князя Дми- трия Ивановича оборону города возглавил князь Остей, который вместе с москвичами и жителями окрестных мест успешно отражал трехдневный штурм ордынцев. Не сумев сломить оборону защитников, татары льсти- выми обещаниями убедили москвичей открыть ворота и 26 августа 1382 г. ворвались в город. 24 тысячи человек погибло, Москва была разгромлена и сожжена [7]. Этим событиям лета 1382 (6890) г. и посвящена «Повесть о наше- ствии Тохтамыша на Москву». Она дошла до нас в составе летописных сво- дов в двух основных редакциях. Краткий рассказ содержится в Рогожском летописце и Симеоновской летописи, пространные варианты — в Новго- родской IV, Софийской и Новгородской Карамзинской летописях. Первые исследователи этой повести С.К. Шамбинаго, М.Н. Тихоми- ров, Б.Д. Греков и А.Ю. Якубовский, Л.В. Черепнин, В.А. Плугин, согласно констатировав наличие разных версий этого произведения, высказывали противоречивые мнения о том, какой вариант является первоначальной редакцией [24; 22, с. 157–161; 15, с. 324; 23, с. 633, 637; 19, с. 85]. На основе краткого текстологического анализа Д.С. Лихачев, а вслед за ним Я.С. Лурье полагали, что древнейший вариант читается в Рогожском летописце и Си- меоновской летописи [17; 5, c. 266–269; 18]. М.А. Салмина, проведя подроб- ный «текстологический анализ различных версий Повести о Тохтамыше» «в тесной связи с историей заключающих ее в себе летописных сводов» [11, с. 136], пришла к выводу, что «краткий рассказ свода 1408 г. не является со- кращением пространной Повести о нашествии Тохтамыша. Он первичен по Русская литература / О.А. Туфанова 137 отношению к ней и послужил основой для ее написания» [11, с. 148]. Иную точку зрения высказал Л.А. Дмитриев. Поскольку подробности нашествия, содержащиеся в пространной редакции, стилистически представляющей собой «единый цельный текст» [16, с. 200], «носят характер не поздних домыслов, а свидетельств современников и даже очевидца событий» [16, с. 199], исследователь предположил, что пространная повесть «была созда- на независимо от летописей и уже позже вошла в летописные своды: в со- кращенном виде в свод 1408 г. и в полном — в свод 1448 г.» [16, с. 200]. Несмотря на разные, порой диаметрально противоположные пред- положения о взаимоотношениях краткой и пространной редакций па- мятника, ученые едины в оценке патриотического поведения москвичей и жителей окрестных мест, самоотверженно защищавших город. По мне- нию Л.А. Дмитриева, пространная повесть — это «один из интереснейших памятников древнерусской литературы, в котором, как ни в каком другом произведении этого времени, нашла подробное отражение роль народа в происходящих событиях» [16, с. 202]. Автор краткой повести, правда не столь явно, как создатель пространной версии, подчеркивает, что «без- божным» полкам татарским противостояли обычные мирные жители. Он пишет, что князь Остей затворился в Москве со множеством народа: «…а въ городѣ Москвѣ тогда затворился князь Остѣи, внукъ Олгердовъ, съ множествомъ народа, съ тѣми елико осталося гражанъ, и елико бѣжiанъ съ волостеи збѣжалося, и елико отъ инѣхъ збѣжалося, а въ то время при- ключишася и елико игумени, и прозвитери, и чернци, и нищiи и убозiи, и всякъ възрастъ мужеи и жены, и дѣти, и младенци» [20, с. 132]. В этом перечне не упомянуты ни воеводы, ни ратные. Рассказывая о гибели за- щитников города, автор использует «сложные конструкции повторов» [13, с. 65], завершая их «формульной конструкцией судьбы побежденных в воинских повестях» [13, с. 65]. Город защищали духовные лица и «простъ- цы», с которыми три дня не могли справиться опытные воины. Данный факт не мог не впечатлить современников событий тех дней, и это нашло отражение в единственном фрагменте в краткой повести, эмоциональ- но описывающем душевное состояние москвичей после захвата города: «И бяше въ градѣ видѣти плачъ и рыданiе и вопль многъ, слезы, крикъ, стонанiе, оханiе, сѣтованiе, печаль горкая, скорбь, бѣда, нужа, горесть смертная, страхъ, трепетъ, ужасъ, дряхлованiе, ищезновенiе, роптанiе, Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 138 безчестiе, поруганiе, поносъ, смѣханiе врагомъ и укоръ, студъ, срамота, поношенiе, уничиженiе» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 145]1. Анализируя стилистику «Повести о нашествии Тохтамыша», Н.В. Трофимова справедливо отмечала, что летописцы и краткой, и про- странной повести «воспользовались приемами эмоционально-риториче- ского стиля», напоминающего «стиль плетения словес» (курсив в тексте) [13, с. 63], и прежде всего разными видами повторов. Повторы определяют и основной пафос, и главную мысль во всех версиях повести. И потому трудно оставить без внимания замечание М.А. Салминой о том, что «автор повести не столько описывает действия горожан, сколько рассказывает об ущербе, нанесенном завоевателями го- роду» [11, с. 149]. Ранее в этом же ключе высказывался М.Н. Тихомиров [22, с. 160–161]. Однако эти реплики остались незамеченными в большинстве исследований, в которых в первую очередь говорилось о героизме защит- ников города на материале пространной повести. Более того, изучению в основном подвергалась пространная повесть как наиболее интересная в художественно-историческом аспекте. Главное внимание было сосредото- чено: 1) на оценке личности и деяний великого князя Дмитрия Ивановича [10; 7; 4; 2; 8], 2) на оценке поведения защитников города [16; 22, с. 157–161], 3) роли библейских цитат в повести [14; 3], 4) специфике плачей [12], 5) своеобразии стилистики повести [13], 6) небесном знамении, предше- ствовавшем нашествию [1]. В результате, несмотря на довольно хорошую изученность памятни- ка, один из главных вопросов о том, какие мотивы и авторские идеи акту- ализируют повторы именно в краткой повести, оказался вне поля зрения исследователей. А между тем именно в этом и кроется загадка самой ранней из дошедших до нас версий «Повести о нашествии Тохтамыша». Как это ни странно, если вспомнить о 24 тысячах погибших, в краткой версии главным является не мотив героизма защитников (об этом вообще речь не идет), не жалости к принявшим жестокую смерть от рук врага ду- ховным лицам и простым мирянам, а мотив разграбления и/или сожжения. 1 В Рогожском летописце и Симеоновской летописи тексты краткой «Повести о наше- ствии Тохтамыша» полностью совпадают. См. подробнее: [25, с. 312]. Идентичен этот текст и рассказу «об этом событии в своде 1408 г. (Троицкая летопись)…» [11, с. 136–137]. Подробнее о тождестве статей за 1177–1390 гг. в Симеоновской и Троицкой летописях см.: [26, с. 553]. Русская литература / О.А. Туфанова 139 Уже в самом начале краткой повести, описывая события, предше- ствовавшие приходу полчищ Тохтамыша на русские земли, автор пишет, что хан «повелѣ христiанскiа гости Русскыя грабити, а съсуды ихъ и съ товаромъ отнимати и провадити къ себѣ на перевозъ» [20, с. 132; анало- гично — 21, стб. 143]. Ворвавшись в Москву, ордынцы «церкви сборныя разграбиша, и иконы чюдныя и честныя одраша украшеныя златомъ и сре- бромъ, и жемчюгомъ, и бисеромъ, и каменiемъ драгымъ, и пелены золо- томъ шитыя и саженыя одраша, кузнь с ыконъ одраша, а иконы попраша, и съсуды церковныя священныя поимаша, и ризы поповскыя пограбиша» [20, с. 132; аналогично — 21, стб. 144]. Книги, и хранившиеся в Москве, и принесенные на сохранение из окрестных мест, «все безъ вести сътвориша» [20, с. 132; аналогично — 21, стб. 144–145]. Наконец, завершая рассказ о па- дении Москвы, автор снова упоминает о том, что «татарове» «товаръ же и имѣнiа вся пограбиша» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 145] и вернувшийся в Москву князь Дмитрий Иванович увидел, что все «церкви разорены» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 146]. Эта же участь постигла и другие волости, которые татарская рать «повоеваша, и городы поимаша… а монастыри по- грабиша» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 145]. Таким образом, глагольные повторы с лексемой разорения и грабежа формируют один из ведущих мо- тивов краткой повести, пронизывающий повествование от начала до конца. И поскольку «повторяющиеся текстообразующие средства в каждом отрез- ке текста актуализируют ту или иную характеристику данного отрывка» [6, с. 51], выявленные повторы, несмотря на расположение в разных сегментах повести, можно рассматривать как прием, который позволяет определить один из ведущих мотивов в повествовании и одну из главных авторских мыслей: нашествие Тохтамыша воспринимается и изображается в краткой повести как грабеж и страшное разорение, нанесшее колоссальный ущерб и Москве, и близлежащим городам и селам. С мотивом разграбления тесно связан мотив сожжения, который также обнаруживается в тексте благодаря глагольным повторам с соответ- ствующей лексемой. Как правило, в тексте повести упоминания о сожжении всегда стоят после рассказа о разграблении. Так, пришедший на русские зем- ли Тохтамыш, перейдя Оку, первым делом сжег Серпухов: «…и преже всѣхъ взя Серпоховъ и огнемъ градъ пожже…» [20, с. 132]. По дороге к Москве он «волости и села жгучи и воюючи» [20, с. 132]. Разграбив Москву, «по семъ Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 140 огнемъ пожгоша» ее [20, с. 133]. На возвратном пути в Орду «села пожго- ша», Рязанскую землю «огнемъ пожже» [20, с. 133]. Второй ряд глагольных повторов акцентирует тот же самый аспект: ордынцы, возглавляемые Тох- тамышем, не только убивали, уводили людей в плен, но и повсюду, где бы ни проходили, уничтожали объекты материальной культуры. Упоминания о «посечении» людей встречаются в тех же контекстах, что и глагольные повторы с лексемами «разорение» и «сожжение», более того, они никогда не ставятся на первое место. Краткая повесть, за исключением одного фрагмента, лишена эмо- циональных авторских восклицаний, эпитетов. Минимализм в использо- вании изобразительно-выразительных средств компенсируется в тексте за счет разных видов повторов. И тем значительнее становится единственный фрагмент, в котором говорится о чувствах князя Дмитрия Ивановича, вер- нувшегося в разоренную и сожженную Москву: «…и ведѣша градъ взятъ и огнемъ пожженъ, и церкви разорены, а людеи мертвыхъ множество безчис- леное лежащихъ, и о семъ зѣло съжалишася, яко расплакатися има…» [20, с. 133]. Завершает этот пассаж примечательный факт: «…и повелѣша тѣлеса ихъ мертвыхъ трупiа хоронити, и даваста отъ 40 мертвецъ по полтинѣ, а отъ 80 по рублю, и съчтоша того всего дано бысть полтораста рублевъ» [20, с. 133]. О чем сожалеет князь? О разграблении и сожжении города, о гибе- ли людей. Что фиксирует автор краткой повести, что для него важно? Не только и не столько гибель людей, сколько гибель материальных объектов. Да, он эмоционально описывает чувства москвичей, но всего в одном фраг- менте повести, в отличие от аналогичных рассказов о других нашествиях ордынцев. Да, автор говорит о чувствах князя, но тоже один раз, и тут же переходит к рассказу о выплатах за погребение умерших, т. е. снова пишет о материальном. При этом в тексте краткой повести почти отсутствует рас- сказ о действиях защитников города, однако постоянно фиксируются раз- рушительные деяния ордынцев. Перед нами какой-то удивительный для древнерусской литературы случай проявления жалости: сожаление о мате- риальном ущербе проявляется чаще, нежели жалость к погибшим. Невозможно объяснить эту особенность строгостью изложения, ко- торой отличается, как справедливо было замечено М.А. Салминой, крат- кая повесть свода 1408 г. от пространной, это все-таки «не хроникальная запись о событии 1382 г.», а «в какой-то мере литературно обработанное Русская литература / О.А. Туфанова 141 произведение в “духе” киприановской традиции, с “плетением словес”» [11, с. 145]. Хорошо известно, что древнерусские книжники, включая тот или иной текст в состав памятников ансамблевого характера, адаптировали его под общую стилистику в соответствии с конкретными целями и задачами и в то же время, соблюдая «литературный этикет», руководствовались лич- ными художественными вкусами. Вероятно, и краткая повесть о нашествии Тохтамыша в составе Симеоновской летописи отчасти создавалась по аналогии с другими рас- сказами2. Этот текст не единственный случай в Симеоновской летописи, когда автор сосредоточивает внимание на описании ущерба от пожаров и нашествий. Так, он пишет, что 27 апреля 1185 (6693) г. во Владимире был пожар: «…погорѣ бо мало не весь городъ, и церкви числомъ 32, и събор- ная церковь святая Богородица Златоверхая, юже бѣ създалъ благовѣр- ныи князь Андрѣи, и та загорѣся сверху, и что бяше въ неи днѣи узорочiи паникадила сребрена, и съсуды златыхъ и сребреныхъ, и портъ золотомъ кованыхъ и каменiемъ драгымъ и жумчугомъ великимъ, имъ же нѣсть числа, <…> вымыкаша изъ церкве на дворъ всякая узорочья и покладоша среди двора церковнаго, ис терема куны и книги, и укси паволоки церков- ныя, иже вѣшаху на праздникъ, и до съсудъ, имъ же нѣсть числа, все то огнь взя безъ учета…» [20, с. 27–28]. Описывая ущерб от пожара, летопи- сец прибегает к похожему художественному приему, подробно, в деталях, перечисляя предметы сгоревшего церковного имущества и одновременно указывая на их материальную ценность. В аналогичной манере летописец рассказывает о пожаре в Ростове 15 мая 1212 (6720) г., так же фиксирует количество сгоревших церквей, особо выделяет один храм, упоминает, что именно погибло в огне: «…загорѣя градъ Ростовъ и погорѣ мало не весь, и церквеи изгорѣ 15 <…> есть церкви во имя святого Iоанна Предтечи на дворѣ въ епископьи у светои Богородици, и згорѣ церковь та вся отъ верха и до земли, и иконы, что не успѣли вымыкати, и гробив въ земли дну…» [20, с. 46–47]. Вещный мир постоянно находится в центре внимания летописца. Его описание появляется на страницах Симеоновской летописи не только в связи с трагическими или драматическими событиями. Рассказы о радост- 2 Данное утверждение справедливо исключительно по отношению к Симеоновской летописи. В Рогожском летописце не наблюдаются описываемые далее явления. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 142 ных и светлых днях также сопровождаются подробными перечнями. На- пример, повествуя о постриге сына великого князя Всеволода 26 октября 1196 (6704) г., летописец фиксирует, с каким подарками уехали домой гости: «…и тако разъѣхашася кождо въ свояси, одарены дары безцѣнными, комо- ни и сосуды златыми и сребреными, сребромъ и златомъ, и порты, а мужѣ ихъ комонми, скорою и паволоками…» [20, с. 36]. Он не только перечисляет «бесценные» дары, но и, как бы между прочим, подчеркивает их дорого- визну. Если склонность к описанию материальных ценностей в мирные дни проявляется в разных фрагментах Симеоновской летописи только время от времени, то при описании татаро-монгольского нашествия автор посто- янно, почти в одних и тех же выражениях, описывает разрушительные по- следствия движения ордынцев по Руси. Сообщая о приходе войск Батыя в пределы Рязанского княжества, он пишет: «…безбожнiи Татарове съ царемъ ихъ Батыемъ и пришедше сташа первое станомъ по Онузѣ и взяша ю и по- жгоша» [20, с. 54]; «Татарове же взяша градъ ихъ Рязань <…> и пожгоша весь… <…> Много же святыхъ церквеи огневи предаша, и манастыри и села пожгоша, а имѣнiе ихъ поимаша» [20, с. 55]. Та же участь постигла и Суз- даль: «Татарове же <…> взяша градъ Суздаль и церковь святую Богородицу розграбиша, а прочее все огнемъ пожгоша, церкви же и манастыря розгра- биша и пожгоша…» [20, с. 56]. И т. д. В сходных выражениях с краткой повестью о нашествии Тохтамыша летописец описывает разграбление Церкви святой Богородицы во Влади- мире: «Татарове же силою отвориша двери церковныя <…> святую Богоро- дицю розграбиша, чюдную ону икону одраша, украшеную златомъ и сре- бромъ и каменiемъ драгымъ, и монастыри всѣ и иконы ограбиша, и съсуды священныя и книгы одраша, и порты блаженыхъ дивныхъ первыхъ князем великихъ, еже бяху узорочья повѣшали а на память собѣ въ церквахъ свя- тыхъ, тоже все положиша въ полонъ» [20, с. 56]. И, что удивительно, после этого сразу же приводит те же самые слова пророка из Псалтыри (Пс. 78: 2): «…прiидоша языци въ достоанiе Твое, оскверниша церковь Твою и положи- ша Iерусалима, яко овощъное хранилище…» [20, с. 56; ср.: 20, с. 132]. Рассказывая о разорении Мурома и окрестностей 1281 (6789) г., ле- тописец прибегает к той же самой схеме: пришли татары — ограбили, уби- ли, увели в полон людей — далее следует детальное описание разграбления Русская литература / О.А. Туфанова 143 церкви, перечисление похищенной церковной утвари — наконец, заверша- ется фрагмент укороченной цитатой из того же самого псалма: «Татарове же разсыпашася по земли, Муромъ пустъ сътвориша, около Володимеря, около Юрьева, около Суздаля, около Переяславля все пусто сътвориша и пограби- ша люди <…> имѣнiе то все пограбиша и поведоша въ полонъ. <…> Татарове же попустошиша и городы, и волости, и села, и погосты, и манастыри, и церкви пограбиша, иконы и кресты честныа, и сосуды священныа служеб- ныа, и пелены, и книги, и всяко узорочiе пограбиша, и у всѣхъ церкви двери высѣкоша <…>; якоже рече пророкъ: Боже, прiидоша языци въ достоанiе Твое, осквернища церкви святыа Твоя» [20, с. 78]. Эта же схема повторяется в повествовании о Дюденевой рати [20, с. 82] с той лишь разницей, что в нем отсутствует последний элемент — цитата из псалма. Наконец, еще одна примечательная особенность Симеоновской лето- писи: если в одной летописной статье уже было рассказано о сходной участи городов, претерпевших от татар, то, воссоздав один раз схему, автор повтор- но не воспроизводил ее в этой же или следующей за ней статье, а отсылал к изложенному выше. Так, после подробного, выписанного по схеме рассказа о взятии Мурома и окрестностей автор лаконично отметил: «Того же лѣта (6790. — О.Т.) бысть другая рать на князя Дмитреа Александровичя <…>, и сътвори зло въ земли Суздалскои такоже, преже сказахомъ» [20, с. 79]. Аналогично оформлена запись о взятии Москвы после подробного пове- ствования (по той же схеме) о взятии Суздаля и Владимира Дюденевой ра- тью: «…и тако въѣхаша въ Москву, и сътвориша такоже, якоже и Суждалю и Володимерю, и прочимъ городомъ…» [20, с. 82]. Очевидно, что к моменту написания/включения краткой повести о нашествии Тохтамыша на Москву в летописи уже сложился определенный композиционный и стилистический шаблон для описания набегов ордын- цев3, не последнюю роль в котором играли мотивы разграбления и сожже- ния, позволявшие автору показать и подчеркнуть, какой материальный ущерб наносили татарские рати русским землям. Не случайно в целом ряде летописных статей в определенном контексте повторяется лексема «пусто», 3 Нечто подобное, по мнению В.Н. Рудакова, наблюдается в рассказах о нашествии Батыя в Лаврентьевской летописи: «…текст повести содержит значительное количество за- имствований из предшествующего летописного массива, дополняющих или раскрывающих смысл оригинальных частей рассказа о нашествии» [9, с. 149]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 144 не случайны и перечни того, что было похищено или уничтожено завоевате- лями. И если в первых рассказах о нашествии ордынцев летописец подробно повествовал о бедах, страданиях людей, убиваемых, уводимых в полон, то к моменту описания событий 1382 г. у него накопилась некоторая усталость в изображении ужасных страданий. Любой приход татар на Русь сопрово- ждался одними и теми же событиями: убийствами, грабежами, сожжения- ми городов и сел, осквернением храмов и монастырей. Повторяемость од- них и тех же событий на протяжении довольно долгого периода и лаконизм как отличительное свойство летописи как жанровой формы приводят к тому, что в краткой повести о нашествии Тохтамыша при воспроизведении общей схемы повествования о подобных событиях, вероятно, неожиданно для самого автора, на первый план (за счет использования определенных повторов) выходит мотив сожаления о нанесенном материальном ущербе. Тем не менее автора краткой повести нельзя упрекнуть в бесчувственности, риторический пассаж в стиле «плетения словес», описывающий чувства мо- сковских жителей, свидетельствует об обратном — о жалости к погибшим. Являясь кульминационной эмоциональной точкой повести, он не стано- вится ведущим. Но, наряду с мотивом сожаления о материальном ущербе, максимально ярко высвечивает главную авторскую мысль: любые войны, нашествия несут смерть и разорение, оставляя по себе «плачь и рыданiе и вопль многъ» [20, с. 133].
1 Александров С.С. Мотив небесного заступничества в древнерусских воинских повестях XV века // Известия Саратовского университета. Новая серия. Филология. Журналистика. 2018. Т. 18, вып. 2. С. 165–169. DOI: 10.18500/1817-7115-2018-18-2-165-169
2 Быков А., Кузьмина О. Сожженная Москва // История (еженедельное приложение к газете «Первое сентября», г. Москва). 2000. № 35. URL: http://yakov.works/history/14/3/1382kuzm.htm (дата обращения: 12.02.2021).
3 Денисова И.В. Библейские цитаты в рязанском летописном тексте // Вестник Ря-занского государственного университета. 2020. № 1 (66). С. 88–94.
4 Денисова И.В. Летописный миф об Олеге Рязанском («Повесть о нашествии Тохтамыша») // Вестник Рязанского государственного университета. 2012. № 4 (37). С. 84–91.
5 Истоки русской беллетристики. Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе / отв. ред. Я.С. Лурье. Л.: Наука, 1970. 597 с.
6 Казаева Л.И. Виды и функции повторов в текстах поэтического и художественного жанра // Вестник Югорского государственного университета. 2006. Вып. 5. С. 50–53.
7 Кузьмин А.Г. Нашествие Тохтамыша в 1382 году и его последствия // Образовательный портал Слово. URL: https://www.portal-slovo.ru/history/35303.php ELEMENT_ID=35303&PAGEN_1=3 (дата обращения: 12.02.2020).
8 Первушин М.В. Сравнительная героика: праведный Авраам и благоверный князь Дмитрий Донской // Вестник славянских культур. 2013. № 4 (30). С. 58–69.
9 Рудаков В.Н. Восприятие монголо-татар в летописных повестях о нашествии Батыя // Герменевтика древнерусской литературы. М.: Наследие, 2000. Сб. 10 / отв. ред. М.Ю. Люстров. С. 135–175.
10 Рудаков В.Н. Неожиданные штрихи к портрету Дмитрия Донского (бегство великого князя из Москвы в оценке древнерусского книжника) // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2000. № 1 (1). С. 15–27.
11 Салмина М.А. Повесть о нашествии Тохтамыша // Труды Отдела древнерусской литературы Л.: Наука, 1979. Т. 34: Куликовская битва и подъем национального самосознания. С. 134–151.
12 Трофимова Н.В. Особенности формы и стилистики плачей в летописных воинских повестях // Вестник славянских культур. 2014. № 1 (31). С. 141–149.
13 Трофимова Н.В. Своеобразие стилистики «Повести о нашествии Тохтамыша» // Русская речь. 2003. № 4. С. 63–68.
14 Трофимова Н.В. Функционирование библейских цитат в воинских повестях, вошедших в летописи XIV–XV вв. // Вестник славянских культур. 2018. Т. 48. С. 137–150.
15 Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. 478 с.
16 Дмитриев Л.А. Литература конца XIV — первой половины XV в. // История русской литературы XI–XVII веков / Д.С. Лихачев, Л.А. Дмитриев, Я.С. Лурье и др.; под ред. Д.С. Лихачева. 2-е изд., дораб. М.: Просвещение, 1985. С. 177–217.
17 Лихачев Д.С. Изучение текста во взаимодействии с другими произведениями // Лихачев Д.С. Текстология. На материале русской литературы X–XVII вв. М.; Л.: Наука, 1962. С. 258–272.
18 Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV–XV вв. Л.: Наука, 1976. 283 с.
19 Плугин В.А. Нерешенные вопросы русского летописания XIV–XV веков (К выходу в свет книги Я.С. Лурье «Общерусские летописи XIV–XV вв.) // История СССР. 1978. № 4. С. 73–93.
В русской истории год 1223 — год скорби. Именно тогда Русь преклонила колено перед пришедшей с востока Ордой. Но что мешало русским князьям объедениться и дать отпор врагу?
Слабая информированность
Карамзин писал в «Истории государства Российского»: «После несчастной Калкской битвы россияне лет шесть не слыхали о татарах, думая, что сей страшный народ, подобно древним обрам, как бы исчез в свете». Русский историк конца 19 – начала 20 вв. Дмитрий Иловайский более подробно характеризовал это настроение:
«Те же беспечность и самонадеянность, которые предшествовали Калкскому поражению, и последовали за ним. Бедствие это не нарушило обычного течения русской жизни и междукняжеских отношений с их мелкими распрями и спорами о волостях. Татары скрылись в степях, и русские думали, что случайно нагрянувшая гроза пронеслась мимо».
Тот же Иловайский находит подтверждение тому, «до какой степени русские политики того времени мало знали о великих переворотах, совершавшихся в глубине Азиатского материка, и как мало опасались за будущее Русской земли», в словах северорусских летописей о князе Васильке Константиновиче. Этот князь был отправлен своим дядей – великим князем суздальским Юрием Всеволодовичем – на подмогу южнорусским князьям, собравшимся против монголов. Это была единственная помощь, оказанная Северною Русью Южной в том предприятии. Но Василёк со своей дружиной опоздал к сбору войска и вернулся на север, как радостно повествует летописец, хранимый Богом.
«Простодушный книжник, – заключал по данному поводу Иловайский, – конечно, не предчувствовал, какая гроза собиралась над самой Суздальской Русью, и какая мученическая кончина от рук тех же варваров ожидала Василька!»
Такой взгляд на отношение Руси к монголам в промежуток между битвой на Калке и нашествием Батыя в 1237 году стал преобладающим в историографии. Но насколько он верен? Действительно ли русские люди совсем не ощущали нависшей над ними из Великой Степи угрозы порабощения, игнорировали признаки приближающейся опасности?
Злорадство над половцами
Лаврентьевская летопись даёт дополнительные доводы в эту пользу. Она так начинает свой рассказ о битве на Калке: «В тот же год пришли народы, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда появились, и каков их язык, и какого они племени, и какой они веры. И называют их татары, а иные говорят – таурмены, а другие – печенеги… Мы слышали, что татары многие народы пленили: ясов, обезов, касогов, и избили множество безбожных половцев, а других прогнали. И так погибли половцы, убиваемые гневом Бога и пречистой Матери Его. Ведь эти окаянные половцы сотворили много зла Русской земле. Поэтому всемилостивый Бог хотел погубить и наказать безбожных сынов Измаила, куманов, чтобы отомстить за христианскую кровь, что и случилось с ними, беззаконными».
Таким образом, несмотря на гибель многих русских князей и воинов от рук монголо-татар в битве на Калке («одних киевлян в этой битве погибло десять тысяч»), летописец, в конечном счёте, радуется приходу татар, так как они уничтожили давних извечных врагов Руси – половцев. Вряд ли это надуманные слова, вставленные в летопись позднейшим переписчиком. Скорее всего, они – отражение непосредственного впечатления.
Божьим промыслом половцы были истреблены руками татар, которые невесть откуда пришли и, совершив своё дело, также невесть куда исчезли. А то, что разорили при этом часть Руси – в конце концов, князья сами виноваты, что решили выступить на помощь безбожным половцам. Лучше бы остались на месте и не мешали одним варварам истреблять других варваров – такой мотив явно проглядывает из строк летописи. Не исключено, что из этих же настроений родилась и легенда о том, как русские князья умертвили монгольских послов, когда в этом не было никакой необходимости – надо же было объяснить, чем князья настолько прогневали Бога, что поголовно погибли в битве с монголами.
Тверская летопись, описав битву на Калке и последующее разорение Южной Руси, заключает: «Татары же повернули назад от реки Днепра, и мы не знаем, откуда они пришли и куда исчезли. Один только Бог знает, откуда привёл их за наши грехи, и за похвальбу и высокомерие великого князя Мстислава Романовича».
Итак, нашествие монголов в 1223 году было воспринято на Руси как Божья кара и отмщение, прежде всего, половцам за Русь. Что это нашествие также больно задело и саму Русь, было приписано попытке князей вмешаться в этот промысел Божий. Русские не ждали, не гадали, что целью монголов может стать сама Русь. Они даже не представляли, что это за народ.
Фатализм
В Тверской летописи под 1236 годом, перед рассказом о нашествии Батыя на Волжскую Болгарию и Русь, есть сентенция о том, что не образумились русские люди после битвы на Калке: «Стало известно в восточных странах среди потомков Измаила…, что Бог смирил Русскую землю нашествием безбожных иноплеменников, таурмен. Распространились слухи о поражении русских князей при Калке, и стало известно о гибели 72 богатырей, и о междоусобных войнах в Русской земле, и о голоде, и о великом море, и об оскудении русских войск, и о ссорах между братьями – обо всех этих бедах Русской земли».
Эта сентенция явно вставлена не современником событий, а позднейшим переписчиком, уже знавшим их печальный итог. Как пишет Иловайский, «только впоследствии, когда татары наложили своё тяжёлое ярмо, наши старинные книжники более оценили несчастное Калкское побоище и начали украшать его некоторыми сказаниями, например, о гибели семидесяти русских богатырей».
Тем не менее, не следует думать, будто русским совсем ничего не было известно о передвижениях и приготовлениях в глубине Азии. Тот же Карамзин отмечает, что ещё в 1229 году «какие-то саксины…, от берегов Яика гонимые татарами или моголами, прибежали в [Волжскую] Болгарию с известием о нашествии сих грозных завоевателей». А русские купцы регулярно приезжали торговать в Булгар. Летописи полны известий о тревожных знамениях в те годы. Так, в 1230 году случилось сильное землетрясение на Русской равнине, в следующем году разыгрался голод и мор.
Словом, общее настроение на Руси было тревожное. Но никто не знал, что предпринять. Учитывая средневековый фатализм, все считали, что надвигающуюся кару Божью можно отодвинуть только молитвой. Никто из князей не думал вносить изменения в сложившийся политический порядок – поступаться своей независимостью ради отражения непонятной угрозы. Да и не было на Руси достаточно авторитетного лица, вокруг которого все могли бы сплотиться. Жизнь между битвой на Калке и Батыевым нашествием шла привычным ритмом.
Впрочем, монголы, несмотря на завоевание ими в 1236 году Волжской Болгарии, сумели достичь тактической внезапности при вторжении на Русь. Но это уже другая история.
Повесть о битве на Калке — памятник древнерусской литературы, сохранившийся в составе летописей[1], рассказ о первом столкновении русских с монголо-татарами в 1223 году[2].
ТекстологияПравить
Списки Повести по содержанию объединяются в две редакции: полную и краткую. Полная редакция имеется только в позднем Тверском сборнике, поэтому исследователи считали её поздней, возникшей на основе краткой редакции и дополненной впоследствии устными преданиями. Н. В. Водовозовым было проведено сличение всех известных списков, которое показало, что полная редакция включает в себя все сходные и все различные места списков краткой редакции. По мнению учёного, списки краткой редакции являются простым извлечением из текста полной редакции. Она предшествовала всем спискам краткой редакции, хотя и попала в летопись позднее их всех[1].
Три кратких версии Повести содержатся в Лаврентьевской, Новгородской первой и Ипатьевской летописях.
В Лаврентьевской летописи содержится краткая редакция Повести, включающая лишь деловой перечень событий. Предполагается, что рассказ о сражении на Калке в Лаврентьевской летописи восходит к Владимирской великокняжеской летописи 1228 года, в которую он был внесён из Летописца Переяславля Русского. В Лаврентьевской летописи рассказ переработан ростовским летописцем. Этот летописец значительно сократил повествование и добавил сведения о Васильке Константиновиче, счастливо избежавшем поражения на Калке. Начальная часть рассказа о битве на Калке в Лаврентьевской летописи находит точную аналогию в Новгородской первой летописи. Предполагается, что эта часть восходит к рязанскому летописанию.
В составе Новгородской первой летописи имеется более подробный вариант Повести. В его основе лежит южнорусский летописный рассказ. По мнению Д. Феннелла, это летопись великого князя Киевского Мстислава Романовича: для этого варианта рассказа характерно сочувственное отношение к великому князю Мстиславу Романовичу, который не обратился в бегство, но вместе со своим зятем Андреем и князем Александром Дубровицким устроил на высоком берегу Калки ограду из кольев и мужественно оборонялся, пока не был предательски выдан монголо-татарам. Кроме того, для текста характерно резко враждебное отношение к половцам и бродникам, что естественно для южнорусского летописца. Д. М. Буланин считал, что сам характер повествования свидетельствует против новгородского происхождения этой версии.
Л. В. Черепнин считал, что вариант Повести в составе Ипатьевской летописи первоначально существовал как самостоятельный текст[3]. По мнению Д. Феннелла, эта версия восходит к южнорусскому, возможно черниговскому, источнику, независимому от вариантов Лаврентьевской и Новгородской первой летописей. Дублирующиеся известия объясняются более поздними вставками западнорусского происхождения, сделанными с целью прославить потомков князя Романа Галицкого.
В позднейших летописных сводах Повесть представляет собой различные комбинации сведений, почерпнутых из трёх первоначальных версий. К особому источнику восходят некоторые «избыточные» известия, содержащиеся в своде 1448 года — протографе Софийской первой и Новгородской четвёртой летописи. А. В. Эммаусский возводит эти известия к киевской летописи — источнику Повести в составе Новгородской первой летописи. Д. Феннелл предполагал их смоленское происхождение.
СодержаниеПравить
Повесть обстоятельно излагает ход событий. Причиной поражения русских автор видит в отсутствии согласия и единства князей.
О появлении монголо-татар сообщается: «Явились народы, которых как следует никто не знает, кто они, откуда пришли, каков язык их, какого они племени, какой веры, и зовут их — татары, а иные говорят — таумены, а другие называют их печенегами». Автор Повести ссылается на философско-исторический труд «Откровение Мефодия Патарского» (создан в Византии в VII веке). На его основе дана религиозно-моралистическая трактовка события: приход «языка незнаемого» считается следствием попустительства Божия «грех ради наших», предзнаменованием конца мира[4].
Полная редакция Повести в идейном и художественном отношении представляет собой цельное единое литературное произведение, хотя и отличается по форме от обычных летописных повестей. Предполагается, что она вышла из дружинной среды и написана участником битвы. В идейном отношении близка к «Слову о полку Игореве». В обоих произведениях основной мыслью является осуждение розни князей. Единственным выходом представляется объединение Руси вокруг киевского великого князя, олицетворявшего прошлое величие Русской земли и надежду на будущее[1].
Рассказ об Александре ПоповичеПравить
В своде 1448 года содержалась вставка, сообщающая о гибели на Калке 70 «храбров» во главе с Александром Поповичем, часто считающимся прообразом былинного Алёши Поповича. Подробный рассказ об Александре Поповиче читается в Тверском сборнике, в той части, которая представляет собой свод 1534 года. Вставка в Повесть была сделана не раньше XV века и сохранилась в позднейших летописных сводах.
Александр Попович был одним из «храбров» великого князя Владимирского Всеволода Большое Гнездо. После смерти последнего он служил его старшему сыну Константину и, по словам Повести, сыграл решающую роль в усобице сыновей Всеволода Константина и Юрия, обеспечив Константину победу в Липицкой битве. Когда через два года Константин умер, Александр Попович должен был служить Юрию. Но, опасаясь мести последнего за поражение в Липицкой битве, Александр обратился ко всем остальным русским «храбрам» с призывом не служить отдельным русским князьям, постоянно враждующим между собой, а перейти на службу к одному киевскому князю, как старшему, и служить, таким образом, всей Русской земле. Все русские «храбры» согласились и, оставив своих князей, переехали к киевскому князю Мстиславу Романовичу. Мстислав возгордился этим и похвалялся: «Дондеже есмь на Киеве, то по Яико, и по Понтийское море, и по реку Дунай сабле не махивати». Летописец объясняет поражение на Калке «гордостью» и «высокоумием» русских князей, в связи с чем приводит рассказ об Александре и его слуге Торопе. Как бы в наказание за гордыню Мстислава и княжеское несогласие в 1223 году на Руси появились татары, и все русские «храбры» вместе с Александром Поповичем были убиты в битве на Калке[1][2].
Сообщение о гибели в сражении на Калке Александра и 70 других «храбров» находит параллель в былине о том, как на Руси перевелись богатыри[2]. В. Ф. Миллер считал, что предание об Александре имеет историческую основу[5]. Д. С. Лихачёв, напротив, полагал, что полная редакция Повести в Тверской летописи представляет собой позднюю контаминацию местных ростовских народных преданий о богатыре Алёше Поповиче с текстом более ранней краткой редакции летописной Повести. Отголоски этих устных преданий не составляли единого целого, они вошли в письменность в разное время, а затем из различных источников были заимствованы в Тверской сборник[6]. По мнению Буланина, рассказ об Александре Поповиче имеет фольклорное происхождение и был вставлен в летопись из ростовского источника, поскольку упоминает местные ростовские урочища[2].
ПримечанияПравить
ИзданияПравить
- Полное собрание русских летописей. — СПб., 1863. — Т. 15. — Стб. 335—343 (репринт: М., 1965); СПб. 1908. — Т. 2. — 2-е изд. — Стб. 740—745 (репринт: М., 1962); Л., 1925. — Т. 5. — Вып. 1. — 2-е изд. — С. 202—207; Л., 1926. — Т. 1. — Вып. 1. — 2-е изд. — Стб. 445—447 (репринт: М., 1961); Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. — М.; Л., 1950. — С. 61—63;
- Памятники литературы Древней Руси. — XIII век. — М., 1981. — С. 132—135, 148—161;
- За землю Русскую! Памятники литературы Древней Руси XI—XV вв. — М., 1981. — С. 130—137.
ЛитератураПравить
- К[уник А. А.] О признании 1223 года временем битвы при Калке // Ученые записки имп. Академии Наук по первому и третьему отделениям. — 1854. — Т. 2. — С. 765—787;
- Сердобольская Л. А. К вопросу о хронологии похода русских князей против татар и битвы при реке Калке // Сборник трудов Пятигорского государственного педагогического института. — Ставрополь, 1947. — Вып. 1. — С. 135—143;
- Сердобольская Л. А. К вопросу о месторасположении острова Варяжского на Днепре (Историко-географические заметки). — Сборник трудов Пятигорского государственного педагогического института. — Пятигорск, 1949. — Вып. 4. — С. 213—217;
- Лихачев Д. С. Летописные известия об Александре Поповиче // Труды Отдела древнерусской литературы. — М,—Л. : Издательство АН СССР, 1949. — Т. 7. — С. 17—51;
- Кудряшов К. В. О местоположении реки Калки // ВИ. — 1954. — № 9. — С. 118—119;
- Водовозов Н. В. Повесть о битве на реке Калке // Ученые записки МГПИ им. В. П. Потемкина, 1957. — Т. 67. Кафедра русской литературы. — Вып. 6. — С. 3—19;
- Эммаусский А. В. Летописные известия о первом нашествии монголо-татар на Восточную Европу. — Ученые записки Кировского гос. пед. института. — Вып. 17, факультет ист.-филол. — Киров, 1958. — Т. 1. — С. 59—109;
- Свердлов М. Б. К вопросу о летописных источниках «Повести о битве на Калке» // Вестник ЛГУ. — 1963. — № 2. — Сер. ист. яз. и лит. — Вып. 1. — С. 139—144;
- Fennell J. The Tatar Invasion of 1223: Source Problems. — Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1980. Bd. 27. P. 18—31;
- Романов В. К. Статья 1224 г. о битве при Калке Ипатьевской летописи // в кн.: Летописи и хроники. 1980 г. — М., 1981. — С. 79—103.
ПИСЬМЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ О НАШЕСТВИИ ТАТАРО — МОНГОЛОВ
Ценнейшим, единственным в своем роде источником по истории татаро-монгольского нашествия на Русь в XIII в. являются русские летописи, содержащие систематическое изложение событий монгольского нашествия на Русь. Летописи дают возможность проследить основные этапы и выяснить направление ударов завоевателей, характеризуют страшные последствия татарского погрома для русских земель. Почти исключительно на основании русских летописей можно проследить процесс установления татарского ига над Русью, классовую борьбу и борьбу внутри класса феодалов в этот период, систему организации ордынской власти над русскими княжествами. Русские летописи как памятники общественно-политической мысли того времени показывают отношение к иноземному игу различных классов русского феодального общества и тлетворное влияние тяжкого и позорного ига на развитие национального самосознания Руси. Анализ летописных сводов различной политической ориентации (владимирских, новгородских, южнорусских, московских) дает возможность восстановить объективную картину монголо-татарского нашествия и установления ига, показать героическую борьбу русского народа против иноземных завоевателей в XIII в.
Использование русских летописей как основного источника исследования значительно облегчалось тем, что русская историческая наука накопила значительный материал по критическому анализу летописных сводов, политической направленности отдельных летописцев, выделению из состава более поздних сводов первоначальных текстов, оценке достоверности сообщаемых ими сведений.
Для исследования событий нашествия Батыя и процесса установления монголо-татарского ига наибольший интерес представляют Лаврентьевский, Академический (Суздальский), Тверской, Симеоновский, Воскресенский и Никоновский списки русской летописи, а также новгородские своды и южнорусский летописец (Ипатьевская летопись). Достоверность сведений различных списков русской летописи далеко не равноценна. Лаврентьевская летопись, переписанная в 1377 г. с «ветхого летописца» 1305 г., содержит описание монголо-татарского нашествия на Русь по ростовским сводам 1239 и 1263 гг. , т. е. сделанное вскоре после «Батыева погрома». С другой стороны, ростовское происхождение этой части Лаврентьевской летописи является причиной умалчивания о некоторых эпизодах похода Батыя (например, об обороне Козельска), смягчения в ряде случаев жестокостей татар, тенденциозного освещения русско-ордынских отношений в первые десятилетия после нашествия (ростовские князья известны своими тесными связями с ордынскими ханами и лояльной политикой по отношению к Орде). Это же замечание, хотя и в меньшей степени, относится к Академическому списку Суздальской летописи (XV в.), раздел которой с 1237 по 1418 гг. восходит к своду ростовского епископа Ефрема2, и к Ермолинской летописи (вторая половина XV в.), тоже широко отражавшей ростовское летописание.
Довольно подробно о событиях нашествия Батыя и периода установления монголо-татарского ига сообщает Тверская летопись, в которой, кроме тверского летописного материала, отразилось новгородское и псковское летописание, а также ростовские записи (по А. А. Шахматову). Большой раздел о нашествии Батыя содержится в Симеоновской летописи (список первой половины XVI в.). По наблюдениям А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова, Симеоновская летопись восстанавливает текст сгоревшей в 1812 г. древнейшей московской летописи 1490 г. (Троицкой летописи) и отличается большой достоверностью . Очень сложен вопрос о степени достоверности Никоновской (Патриаршей) летописи (XVI в.). Являясь обширной компиляцией различных источников, происхождение и состав которых не всегда удается выяснить, Никоновский летописный свод содержит много интересных подробностей нашествия Батыя и установления монголо-татарского ига. Записи Никоновской летописи далеко не всегда подтверждаются другими летописцами, что очень затрудняет ее использование как источника. Несколько особняком в списке летописных источников нашествия стоят южнорусские летописи. События нашествия Батыя на Северо-Восточную Русь в Ипатьевской летописи даются очень кратко и неточно, последовательность их нарушается, многие подробности похода, известные по северо-русским летописям, вообще отсутствуют. Однако данные Ипатьевской летописи ценны тем, что приводят эпизоды нашествия Батыя, упускаемые тенденциозными ростовскими летописцами. К числу таких эпизодов относятся, например, сведения о сдаче в плен руководивших обороной Владимира сыновей великого князя Юрия2 (о чем суздальские летописи сообщают очень неопределенно), об обороне Козельска, о татарской «льсти» и т. д.
Ценным дополнением к летописным известиям являются исторические повести, житийная литература и актовый материал (очень немногочисленный). Русские исторические повести времени монгольского нашествия («Повесть о нашествии Батыя на Русь», «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Повесть о Меркурии Смоленском» и др.) дополняют летописные известия о походе Батыя новыми материалами, приводят красочные эпизоды борьбы русского народа против завоевателей3. «Повесть о разорении Рязани Батыем», сохранившаяся в составе «Повести о приходе чудотворного Николина образа Зарайского из Корсуни-града в пределы Рязанские» , служит весьма ценным дополнением к летописным известиям о разгроме Батыем Рязанского княжества. Только в составе этой «Повести» содержится известное сказание о Евпатии Коловрате, воссоздающеегероический эпизод борьбы русского народа с завоевателями. По мнению Н. В. Водовозова, «Повесть» была написана в XIII в., по свежим следам событий, и имела несомненную историческую основу . Мнение Н. В. Водовозова представляется достаточно обоснованным. В заключительной части «Повести» указано, что ее автором был «Еустафей второй, Еустафеев сын Корсунска», который жил не позднее второй половины XIII в. Время написания «Повести» поддается еще большему уточнению: «Олег Красный, упомянутый автором «Повести» среди павших в битве в 1237 г. князей, попал в плен и вернулся в Рязань в 1252 г. Можно предположить, что «Повесть» была написана до 1252 г., сразу после нашествия Батыя, так как о возвращении в Рязань князя Олега автор, конечно, знал бы. О том, что «Повесть» была написана по свежим следам нашествия и ее автор был участником или, по крайней мере, современником событий, свидетельствует подробное описание похорон каждого убитого в битве князя, разрушений церквей в Рязани и т. д.
Интересные данные о периоде установления монгольского ига и взаимоотношениях русских феодалов с ордынскими ханами сообщают «жития святых», вопрос об использовании которых в качестве исторического источника давно поставлен в русской историографии 2. Хорошо известны исследователям и неоднократно привлекались к изучению истории Руси второй половины XIII в. «жития» Михаила Черниговского, Александра Невского, Федора Ярославского, «св. Петра, царевича Ордынского» и др.3. Ценность житийной литературы в качестве исторического источника заключается в том, что «жития» сообщают много интересных подробностей, бытовых деталей, конкретных эпизодов отношений русских феодалов с ордынскими ханами, упущенных официальными летописателями.
Немногочисленный актовый материал, который можно привлечь к изучению монголо-татарского нашествия на Русь, разбросан по ряду общих публикаций документов и тематических сборников и дает очень разрозненные и единичные сведения по рассматриваемому периоду4. Наибольшую ценность представляют духовные и договорные грамоты князей и ханские ярлыки русским митрополитам, содержащие данные об организации татарского владычества над Русью.
Значительное место в источниковедческой базе монголо-татарского нашествия на Русь занимают восточные источники: персидские, арабские, монгольские, китайские, армянские. Среди публикаций восточных источников особую ценность представляют сборники переводов персидских и арабских авторов по истории Золотой Орды В. Г. Тизенгаузена. Два тома этих материалов, содержащие выдержки из сочинений 41 арабского и персидского автора, являются исключительным по своей ценности сборником фактического материала для изучения нашествия монголов на Восточную Европу и истории Золотой Орды’. Из персидских авторов самые достоверные и подробные сведения о походе монголов на Восточную Европу приводит Рашид-ад-Дин. Рашид-ад-Дин (Фазль-Аллах Абу-ль-Хайр Хамадани, 1247-1318 гг.) был официальным историком ильханов династии Хулаги-дов и великим визирем монгольского правителя Газан-хана. Основной труд Рашид-ад-Дина-«Сборник летописей» («Джами ат-таварих») — был написан, по мнению Д’Оссона, на основании монгольских архивов в Персии (где хранились «исторические отрывки признанной подлинности, написанные на монгольском языке и алфавите»), сведений «ученых различных национальностей», устных рассказов представителей монгольской феодальной знати2 и отличался достоверностью и критическим отбором источников. И. П. Петрушевский называет Рашид-ад-Дина «точным историком» и, оценивая «Сборник летописей», пишет об «огромной ценности его как исторического источника» 3. Рашид-ад-Дин сообщает не только о подготовке монгольского наступления на Восточную Европу, но и довольно подробно описывает события похода Батыя на русские княжества, в некоторых случаях дополняя и уточняя свидетельства русских летописцев. Основной труд Рашид-ад-Дина, «Сборник летописей», неоднократно публиковался в отрывках (публикации И. Березина, В. Тизенгаузена), а в 1948-1952 гг. издан в научном переводе, снабженном многочисленными комментариями4. Менее достоверны сведения о монгольских завоеваниях другого персидского историка — Джувейни (1226-1283 гг.). Труд Джувейни, придворного историка династии Хулагидов («История завоевателей мира»), представляет собой откровенную апологию монгольских завоеваний. Д’Оссон называет Джувейни «панегиристом варваров» и ставит под сомнение ценность его труда как исторического источника’. Определенный интерес представляет та часть труда Джувейни, которая посвящена подготовке монгольского нашествия на Восточную Европу (1223-1236 гг.). В основном по этому же периоду сообщают сведения «Сокровенное сказание», единственный доступный монгольский источник XIII в., и китайская история Юань-чао-ми-ши, выдержки из которой были опубликованы в 1866 г. Палладием2. Фрагментарные записи о походе Батыя, отобранные из китайских источников, имеются в интересной публикации А. И. Иванова «Походы монголов на Россию по официальной китайской истории Юань-ши» 3. Довольно подробно писали о монгольских завоеваниях XIII в. армянские историки. Правда, нашествия на русские земли они касались только мимоходом, но записи об организации монгольского владычества над завоеванными странами, о политике привлечения на свою сторону местных феодалов, о размерах и организации сбора дани помогают выяснить, например, принципы организации татарского властвования и над Русью .
Другую группу источников представляют записки западноевропейских путешественников-миссионеров XIII в. и западноевропейские «хроники» (французские, венгерские, и т. д.). О состоянии Восточной Европы накануне нашествия Батыя, вооруженных силах монголов и их подготовке к вторжению, о завоевании Нижнего Поволжья и Волжской Булгарии интересные сведения сообщают записки венгерского миссионера XIII в. Юлиана5. Плано Карпини, Рубрук и Марко Поло в своих сочинениях писали о последствиях монгольских завоеваний, об организации их власти над покоренными странами, о внутренней жизни Золотой Орды и Центральной Монголии, о политике ордынских и великих монгольских ханов6. Кое-какие данные о монгольских завоеваниях приводят западноевропейские хроники, выдержки из которых были опубликованы в 1937 г. в сборнике документов по истории Татарии.
Наконец, работы советских археологов дают возможность привлечь к изучению монголо-татарского нашествия на Русь новый важный вид источников — археологические материалы. Только широкое привлечение археологических материалов поставило на фактическую основу изучение вопроса о последствиях нашествия для русских средневековых городов и сельских местностей. Почти исключительно на основании археологических данных разработан вопрос о последствиях нашествия для развития русского ремесла, торговых связей города с деревней, общего состояния русских городов.
Большой археологический материал, накопленный советскими учеными, частично опубликован в виде монографий и многочисленных статей в археологических журналах (КСИИМК, «Советская археология», «Материалы и исследования по археологии СССР», «Археология», КСИА УССР и др.), тематических сборниках, и т. д., частично содержится в архивах Института Археологии АН СССР (Москва), Ленинградского отделения Института Археологии, Института Археологии АН УССР (Киев) и краеведческих музеев. Привлечение архивных археологических материалов расширяет источниковедческую базу исследования, позволяет ввести в научный оборот материал, до сих пор мало известный широкому кругу историков русского феодализма.
В целом в распоряжении исследователя монголо-татарского нашествия на Русь имеется довольно много разнородного материала (как письменного, так и археологического).
АВТО: КАРГАЛОВ В.В.
ИСТОЧНИК: http://txt.rushkolnik.ru/docs/index-227603.html?page=53
Тайны древних русов. Термина «татаро-монголы» нет в русских летописях, нет его ни у В. Н. Татищева, ни у Н. М. Карамзина и других историков, отцов-основателей русской исторической школы. «Монголы» — это русы скифосибирского мира, самый могущественный и великий народ Северной Евразии от Урала до Тихого океана. «Монголы» были индоевропейцами-ариями, а не монголоидами. Миф о «монголо-татарском иге» придумали в Ватикане, чтобы исказить подлинную историю Руси и русов (русского народа).
Проблема «татаро-монголов»
Термин «монголо-татары» искусственный, выдуманный, его нет в русских источниках, нет у первых русских историков. Сам термин «монголо-татары» не является самоназванием или этнонимом народов Монголии (халха, ойраты). Это искусственный термин, который впервые ввёл П. Наумов в 1823 г. в статье «Об отношении российских князей к монгольским и татарским ханам от 1224 по 1480 гг.».
Некоторые исследователи выводят термин «монголы» из китайских иероглифов «мэн-гу» — получать древнее». Очевидно, что это несуразность, бессмыслица. В реальности «монголы», в первоначальном варианте, без носового «н», «моголы» (в Индии их так и называли), происходит от корнеслова «мог, мож» — «моуж, муж, могучий, могущий, могущественный» (тот, кто «может», «могущий», отсюда «могучий»), и окончание множественного числа «-олы» (к примеру, «вогулы»). Именно от «могучих, могущественных» и появились «монголы» как «великие». Народ, создавший самую великую империю Евразии.
Единственным народом, который мог построить такую мировую державу, были русы скифосибирского мира. Самый могущественный этнос огромной лесостепной зоны Евразии от южнорусских степей, Урала до Тихого океана. Только их можно назвать «великими», «могущественными», «моголами-монголами». Другие этносы и племена не могли претендовать на такое звание. Подробнее о русах Евразии можно узнать в следующих работах: Ю. Д. Петухов, «Русы Евразии»; Н. И. Васильева, Ю. Д. Петухов, «Русская Скифия».
Также известно, что до начала XII в. н. э. монголы и татары враждовали. И это неудивительно. Моголы-монголы – это индоевропейцы (арии), а татары – тюрки. Из «Сокровенного сказания» известно, что моголы (сибирские русы) ненавидели татар (степных тюрок). На какой-то период Темучин (Чингисхан) «примучил» татар, включил их в свой суперсоюз племен. А затем за непокорность и возможность предательства приказал всех вырубить: всех мужчин выше оси телеги, женщин и детей раздали по родам, для ассимиляции. Слово «татарин» в ту эпоху было оскорблением для моголов. Поэтому термин «монголо-татары» чисто кабинетный.
Уже значительно позже этнонимом «татары» стали называть волжских булгар, затем и другие обломки Золотой Орды – астраханские, крымские татары и т. д. Хотя этноним «булгар» происходит от «волгарь». То есть «волжские булгары-волгари» — это явная тавтология. «Волгари» относятся к группе промежуточных родов, с большой исходной индоевропейской составляющей. Разделение бореалов на индоевропейцев и прототюрков произошло на Южном Урале в 3 – начале 2 тыс. до н. э. Часть промежуточных родов, в преобладанием индоевропейской части, осела на Волге, став «волгарями»-булгарами. Исходные тюрки, включая и татар, которым досталось от Темучина, проживали восточнее и южнее. При этом сибирские русы, дойдя Булгарии, не стали вырезать всех «волгарей», хотя те и оказали сильное сопротивление. Булгары в массе своей, после ликвидации враждебной знати (исламизированной), были приняты в роды-орды «монголов». Они имели те же исходные духовные и материальные традиции, тот же язык (диалект общего языка русов, как ныне малорусский-украинский – наречие общерусского языка), что и сибирские русы-монголы. Поэтому роды булгар легко интегрировались в общеимперскую североевразийскую традицию и в дальнейшем казанские «татары» стали активнейшими строителями общей русской державы-империи, частью русского суперэтноса.
Тайны древних русов. Термина «татаро-монголы» нет в русских летописях, нет его ни у В. Н. Татищева, ни у Н. М. Карамзина и других историков, отцов-основателей русской исторической школы. «Монголы» — это русы скифосибирского мира, самый могущественный и великий народ Северной Евразии от Урала до Тихого океана. «Монголы» были индоевропейцами-ариями, а не монголоидами. Миф о «монголо-татарском иге» придумали в Ватикане, чтобы исказить подлинную историю Руси и русов (русского народа).
Проблема «татаро-монголов»
Термин «монголо-татары» искусственный, выдуманный, его нет в русских источниках, нет у первых русских историков. Сам термин «монголо-татары» не является самоназванием или этнонимом народов Монголии (халха, ойраты). Это искусственный термин, который впервые ввёл П. Наумов в 1823 г. в статье «Об отношении российских князей к монгольским и татарским ханам от 1224 по 1480 гг.».
Некоторые исследователи выводят термин «монголы» из китайских иероглифов «мэн-гу» — получать древнее». Очевидно, что это несуразность, бессмыслица. В реальности «монголы», в первоначальном варианте, без носового «н», «моголы» (в Индии их так и называли), происходит от корнеслова «мог, мож» — «моуж, муж, могучий, могущий, могущественный» (тот, кто «может», «могущий», отсюда «могучий»), и окончание множественного числа «-олы» (к примеру, «вогулы»). Именно от «могучих, могущественных» и появились «монголы» как «великие». Народ, создавший самую великую империю Евразии.
Единственным народом, который мог построить такую мировую державу, были русы скифосибирского мира. Самый могущественный этнос огромной лесостепной зоны Евразии от южнорусских степей, Урала до Тихого океана. Только их можно назвать «великими», «могущественными», «моголами-монголами». Другие этносы и племена не могли претендовать на такое звание. Подробнее о русах Евразии можно узнать в следующих работах: Ю. Д. Петухов, «Русы Евразии»; Н. И. Васильева, Ю. Д. Петухов, «Русская Скифия».
Также известно, что до начала XII в. н. э. монголы и татары враждовали. И это неудивительно. Моголы-монголы – это индоевропейцы (арии), а татары – тюрки. Из «Сокровенного сказания» известно, что моголы (сибирские русы) ненавидели татар (степных тюрок). На какой-то период Темучин (Чингисхан) «примучил» татар, включил их в свой суперсоюз племен. А затем за непокорность и возможность предательства приказал всех вырубить: всех мужчин выше оси телеги, женщин и детей раздали по родам, для ассимиляции. Слово «татарин» в ту эпоху было оскорблением для моголов. Поэтому термин «монголо-татары» чисто кабинетный.
Уже значительно позже этнонимом «татары» стали называть волжских булгар, затем и другие обломки Золотой Орды – астраханские, крымские татары и т. д. Хотя этноним «булгар» происходит от «волгарь». То есть «волжские булгары-волгари» — это явная тавтология. «Волгари» относятся к группе промежуточных родов, с большой исходной индоевропейской составляющей. Разделение бореалов на индоевропейцев и прототюрков произошло на Южном Урале в 3 – начале 2 тыс. до н. э. Часть промежуточных родов, в преобладанием индоевропейской части, осела на Волге, став «волгарями»-булгарами. Исходные тюрки, включая и татар, которым досталось от Темучина, проживали восточнее и южнее. При этом сибирские русы, дойдя Булгарии, не стали вырезать всех «волгарей», хотя те и оказали сильное сопротивление. Булгары в массе своей, после ликвидации враждебной знати (исламизированной), были приняты в роды-орды «монголов». Они имели те же исходные духовные и материальные традиции, тот же язык (диалект общего языка русов, как ныне малорусский-украинский – наречие общерусского языка), что и сибирские русы-монголы. Поэтому роды булгар легко интегрировались в общеимперскую североевразийскую традицию и в дальнейшем казанские «татары» стали активнейшими строителями общей русской державы-империи, частью русского суперэтноса.
Таким образом, Большая, «Монгольская» Орда – это скифо-сибирско-волжские роды русов-язычников (включая половцев и алан). Орда – это прямой наследник Великой Скифии и Сарматии, древней северной традиции и цивилизации индоевропейцев-ариев. Русы на пике своего могущества контролировали Северную Евразию, оказывали развитие на южные цивилизации Азии – персидскую, индийскую, китайскую и японскую (интересно, что там, в частности в Индии, как в «заповеднике», сохранились многие традиции русов Евразии, которые наши враги смогли стереть на севере). Никаких иных «монголов-монголоидов», имевших развитую многотысячелетнюю духовную и материальную культуру, производство, необходимое для снаряжения мощных армий, воинский культ, способных на великие походы и завоевания в Северной Евразии просто не было.
Миф о татаро-монгольском иге
Правда в том, что никаких «монголов-монголоидов» из Монголии на Руси XIII – XV вв. не было. Нынешние монголы – это монголоиды. А археологи не нашли в Рязанской, Владимиро-Суздальской или Киевской Руси черепов монголоидов. Нет никаких признаков монголоидности и среди русских. Хотя при масштабном вторжении десятков тысяч воинов, длительном «иге» такие признаки должны быть. Если бы по Руси прошли те неисчислимые тумены-тьмы и монголы угнали в свои станы многие тысяч русских женщин, а затем ещё и длительно господствовали на русских землях, то антропологический монголоидный материал остался непременно. Потому что монголоидность доминантна, подавляюща. Достаточно было тысячам монголов изнасиловать тысячи русских женщин и русские могильники на многие поколения заполнялись бы монголоидами.
Так, польские историки-русофобы, а за ними и украинские, уже давно придумали теорию о русских-«азиатах». Мол, славянства в московитах не осталось, русские – это смесь монголов и финно-угров. А настоящие потомки киевских русов – это украинцы. Однако генетика показывает, что русы-русские не имеют признаков монголоидности, русские — европеоиды. В русских могильниках времен «Орды» лежат только русы-европеоиды. Монголоидность на Руси появилась только XVI – XVII вв. вместо со служилыми татарами, которые массами поступали на службу к русским царям и сами, будучи изначально европеоидами, приобрели монголоидные черты на восточных рубежах Руси, беря в жены туземок.
Таким образом, все эти сказки и байки про узкоглазых наездников, железных лучников, покоривших значительную часть Евразии, — это миф. Его придумали на Западе, чтобы исказить подлинную историю Руси, Европы и человечества. Русскую историю кардинально обрезали, чуть ли не до Крещения, и переписали в интересах Рима и его наследников. Русов превратили в «дикое» племя, которое не знало письменности и едва выползло из болот в середине 1 тыс. н. э. Дикарей-варваров, которым государственность, цивилизацию, культуру и письменность привили германцы-викинги и греческие миссионеры.
Странствующие монахи, миссионеры (католическая разведка) писали в «центр управления» (Ватикан) донесения. В них писали всё, что знали или придумали, путали, вносили народные слухи. На основе этих донесений уже писали «историю великих монголов». Эти «истории» пришли с Запада на Восток, в Россию уже как непреложная истина. При Романовых немцы-историки написали «историю России» в политических интересах Европы. Так родился великий миф о великих «монголах из Монголии». Писались романы, картины, стали снимать фильмы, как монгольские тумены из Монголии пришли на Русь и в Европу. Ныне дошло до того, что в фильмах «монголы» показаны как настоящие «китайцы» — российский фэнтезийный боевик «Легенда о Коловрате» (2017 г.). Хотя даже в Европе на гравюрах «монголов» изображают как русских казаков, бояр и стрельцов.
Отсутствие потенциала для создания «монгольской» империи
Монголия до настоящего времени не имеет духовного, производственного и людского потенциала, чтобы создать мировую империю. Нет и великой воинской культуры, как у русов-русских, либо японцев и германцев. В XII в. монгольская степь не могла выставить многочисленные, хорошо вооруженные, дисциплинированные и высоким боевым духов армии завоевателей, идущих «к последнему морю». Монголия просто не могла завоевать такие развитые и сильные державы – Китай, Среднюю Азию (Хорезм), Русь, пол Европы, Персию и т. д.
Это полный бред. В тогдашней Монголии просто не было развитой производственной, материальной культуры, чтобы вооружить многие тысячи воинов. Не было развитого производства, ремесел, дикие степняки и охотники не могли в течение одного поколения стать кузнецами-металлургами, строителями, инженерами, великими воинами. Железную дисциплину и воинский дух не привить диким таборам, что-то миллионы негров с АК не завоевывают планету. Организация армии «монголов» типично индоевропейская, русская – десятичная. Тьма – 10 тыс. воинов, тысяча, сотня и десяток. Уровень духовно-материальной культуры монголоидных родов Монголии XII – XIII в. примерно соответствовал культуре индейских племен Великих озёр XVII столетия. Они только начали осваивать скотоводство, были охотниками. На таком уровне развития нельзя завоевать полмира, построить могущественную империю.
Войны русов с русами
Поэтому про «монголов из Монголии» надо забыть. Их не было. Но ведь войны, штурмы город и крепостей были, десятина была. Кто воевал? Авторы новой хронологии Фоменко и Носовский ответили на этот вопрос нетрадиционно: они считают, что это были внутренние войны между русскими и тарами Руси, с одной стороны, и русскими, казаками и тарами Орды, с другой стороны. Большая Русь была расколота на два фронта, на две Руси – сибирско-языческую и европейско-христианскую (де-факто господствовало двоеверие, древняя русская вера ещё не ушла, и становилась частью русского христианства), две враждебные династии – западную и восточную. Восточная Русская Орда и была той «монгольской ордой», которая била русские рати, штурмовала города, налагала десятину. Она и вошла в историю как «татарское иго», «злая татарщина». Летописи не знали монголов и монголоидов, но про татар и «поганых»-язычников русские летописцы знали и писали.
Летописи сообщили про приход «языца незнаемого», «поганьского». Кем был этот «язык»-народ? Откуда пришла на Русь Орда? Огромные территории от Северного Причерноморья через Волгу и Южный Урал до Алтая, Саян и самой Монголии, те территории, которые населили мифическими «монголами», назвали «Тартарией», фактически принадлежали скифосибирскому миру, Великой Скифии-Сарматии. Задолго до ухода последней волны индоевропейцев-ариев во 2 тыс. до н. э., которые ушли из Северного Причерноморья и Южного Урала в Персию-Иран и Индию, индоевропейцы-европеоиды освоила лесостепную зону от Карпат и Дуная до Саян. Они вели полукочевой образ жизни, занимались скотоводством и земледелием. Использовали лошадь, прирученную в южнорусских степях. Имели развитое производство, ремесла, культ воина. Оставили после себя множество курганов с повозками, богатой утварью, оружием. Они были хозяевами огромного пространства от Крыма (тавроскифы-русы) до Тихого океана. Они господствовали и в Монголии, принесли туда металлургию, земледелие, цивилизацию в целом. Местные монголоиды, которые находились ещё в каменном веке, не могли конкурировать с европеоидами. Но сохранили память о них, как о великанах, светлоглазых и русых богатырях. Отсюда и русобородый, светлоглазый Чингисхан. Военная элита, знать Забайкалья, Хакасии, Монголии была индоевропейской. Только эти роды скифосибирцев и были единственной реальной военной силой, которая создала мировую империю. Исход русов на Восток и Запад привёл к ослаблению их этноядра, позднее они растворились в монголоидных массах Востока, но сохранились в легендах и светловолосых и сероглазых гигантах (признак монголоидности – малый рост).
Вот часть этих русов-язычников (скифив-скитов-склотов) и пришла на Северо-Восточную и Южную Русь. Антропологически, генетически, в своей духовной и материальной культуре (преимущественно, скифский «звериный» стиль) поздние скифы-русы были такими же русами, как русские Рязани, Москвы, Новгорода или Киева. Внешне они отличались только стилем одежды – скифосибирский звериный стиль, наречием русского языка и верой – были «погаными» для летописцев-христиан. Также скифосибирцы были носителями концентрированно выраженного воинского культа – казачества. В целом Орда и была казачеством, которое пыталось установить свои порядки на всех русских землях.
Пресловутое «монгольское иго» ничего не привнесло на Русь. Нет ни слов, ни обычаев, ни монголоидности. Само слово «орда» есть искаженное русское слово «рада, род». Князья сибирских русов называли себя ханами. Но и в Киевской Руси князей, к примеру, Владимира или Ярослава Мудрого, именовали каганами-коганами. Слово «коган-кохан» (сокращение «хаан-хан») не монгольского происхождения. Это русское слово, означающее «избранный», «любимый» (сохранилось в Малороссии как «коханый» — «любимый»). Не удивительно, что русы-скифы легко находили общий язык с русскими князьями (к примеру, с Александром Невским), боярами, церковью, роднились, братались, выдавали замуж на обе стороны дочерей. Русы-скифы не были чужаками.
Таким образом, на Русь пришли не монголоиды и не татары (булгары), а единственно реальная сила – русы-скифы. Поэтому трёхвековое господство-«иго» не оставило никаких антропологических изменений в население Руси. Сами ордынцы были русами-европеоидами, восточным ядром суперэтноса русов. Поэтому они естественно стали частью русского народа. Население Орды (ордынцы, половцы, аланы и пр.) просто в один момент стало русским.
Образ Золотой Орды как совершенно чуждого Руси иноземного враждебного государства, в котором безраздельно господствуют «монголы» ложен, создан врагами русской цивилизации и народа. Никаких монголов-монголоидов в Орде не было. Были волжские булгары («татары»), были русы-скифы. Огромную империю «от моря до моря» создали русы-язычники скифосибирского мира. Погибла великая держава из-за исламизации и арабизации. Как только в Орде взял вверх ислам, началась духовно-религиозная конфронтация между частями империи, деление на «своих» и «чужих». По мере вырождения Ордынской империи «центр управления» северной цивилизацией постепенно перешёл в Москву. При Иване Грозном Русь восстановила единство евразийской империи.
Наследие
Перед Вами одна из многочисленных картин на тему битвы русских полков с татаро-монгольскими. Отгадайте кто здесь где. Удивительно, но внешне обе сражающиеся стороны выглядят совершенно одинаково… так как мы традиционно представляем себе русских витязей и богатырей. Как такое возможно? А было ли вообще на Руси татаро-монгольское нашествие, или же эта «историческая конструкция» была только придумана историками много позднее для удобного объяснения совершенно других событий и процессов?
Картины битв русских полков с татаро-монгольскими
Еще несколько лет назад такой вопрос вызвал бы дикое недоумение, однако, сегодня, когда все больше исследователей начинают ставить татаро-монгольскую гипотезу под сомнение, нам эмоционально проще сделать над собой усилие и проанализировать чистые факты, не обременяя их устоявшимися трактовками, в которых череда «авторитетов» бесконечно ссылается друг на друга, будто бы это само по себе что-то доказывает. Ведь если кто-то очень долго считал какую-то ложь правдой — она от этого не становится правдивей.
1. Генетика
Начнем с последних открытий в области днк-генеалогии. Сама по себе она ничего не трактует и не интерпретирует, а просто показывает географическое распространение различных гаплогрупп (то есть общих днк-маркеров, которые передаются по мужской Y хромосоме от отца к сыну непрерывно вплоть до самого далекого общего предка). Так вот, согласно этим исследованиям среди наших соотечественников (в данном случае речь идет о Центральной части России, где были расположены основные древнерусские города) представлены носители славянских, балтийских, кельто-германских, скандинавских, кавказских, семитских и некоторых других гаплогрупп (в порядке убывания). А вот традиционно азиатские гаплогруппы на территории европейской части России представлены в процентном отношении стремящемся к НУЛЮ. Иными словами — никаких следов! Что было бы совершенно невероятно в случае 300-летнего господства степных кочевников на наших территориях. На этом в общем-то вопрос о татаро-монгольском иге можно и закрыть, но есть и другие аргументы.
Карта гаплогрупп Европы
2. Язык
В русском языке нет абсолютно никаких заимствований из монгольского. При том что взаимопроникновение слов наблюдается даже у всех просто соседствующих народов, не говоря уж о случаях, когда территорию кто-то завоевывает на несколько столетий.
3. Официальные документы
В архивах НЕ существует документов написанных на монгольском, которые как-то подтверждали бы характер взаимоотношений наших народов в те самые времена. Сохранилось всего пара ярлыков на княжение, причем найдены они были лишь в XIX веке в западных архивах и есть большие сомнения в их подлинности. Язык этих грамот, впрочем, также не вполне понятен… В общем, ни о каком массовом распространении монгольского либо татарского языков в делопроизводстве на Руси и речи нет — ни указов, ни грамот — ничего. Куда шире был распространен тот же арабский, что объясняется вопросами торговли. Например, всем известный Афанасий Никитин в своем «Хождении за 3 моря» постоянно переходит с русского на арабский и обратно в порядке вещей.
Шлем русского воина с арабской вязью.
4. Внешний облик татаро-монголов
Любопытно обратить внимание и на портреты Батыя, Тамерлана и других ханов. Думаете они монголоиды? Турецкие, арабские и многие другие источники так не считают — открыто изображая и описывая их европеоидами. Современник монгольских войн, персидский историк Рашид-ад-Дин пишет, что в роду Чингисхана дети «рождались большей частью с серыми глазами и белокурые». Облик Батыя хронисты описывают в похожих выражениях: светловолос, светлобород, светлоглаз.
Бюсты Батыя и Тамерлана в турецком городе Кайсери
Интересно, что когда в СССР была вскрыта могила Тамерлана и ученые осуществили реконструкцию его облика по черепу — он получился «слишком европейским», поэтому ему намеренно придали азиатские черты, чтобы результат соответствовал устоявшейся в общественном воображении картинке.
Реконструкция облика Тамерлана (СССР)
5. Снабжение, инфраструктура и контроль
Допустим, великая Золотая Орда все же существовала. Только представьте — она возникла совершенно «ниоткуда», не имея к этому никаких предпосылок ни в плане инфраструктуры, ни в плане даже письменности. И разом завоевала полмира от азиатских степей до Европы, а потом еще и несколько столетий сохраняла этот статус-кво. Вариации вопроса «как» бесконечны и ответов на них нет:
— как они смогли обеспечить свое многотычясное войско (по некоторым оценкам до 500 тысяч человек) таким объемом мечей, щитов, стрел и прочего оружия, не имея прочной кузнечной и горно-добывающей базы? Или они это все покупали у русских, а потом с ними же шли сражаться? Ну, допустим, покупали в Индии или Китае, только вот на что? Что они могли предложить взамен кроме лошадей?
— как они снабжали свою армию продуктами, не занимаясь земледелием, не имея постоянных пахотных земель, не имея дорог для прохода телег с провиантом? Такое огромное конное войско просто вытаптывает траву на пути своего следования, так что не может в принципе держаться на подножном корму…
— Сегодня некоторые историки говорят — в Орде было вовсе не 500 тысяч, а всего 30 тыс. человек. Хорошо (что не отменяет предыдущих вопросов). Но в таком случае как же они обеспечивали контроль над завоеванными территориями? Надо думать, что ситуация была напряженной по всей «линии фронта», ведь завоевателей нигде не встречают с радостью. Но ведь речь идет о тысячах километров — практически о целом континенте. Любая армия рассеялась бы и просто растворилась на этих площадях и не смогла бы одновременно присутствовать везде, подавляя бунты и восстания.
Интересно, что в XVI веке казакам потребовалось около 50 лет на «покорение Сибири» — чтобы с боями пройти несколько тысяч километров до Байкала, оставляя за собой цепочку укрепленных острогов. При этом, в отличие от татаро-монголов, у них за спиной уже было сильное централизованное государство, снабжавшее их всеми необходимыми ресурсами, и сопротивление они встречали довольно слабое. Татаро-монголы же за пару веков до этого, якобы, прошли тот же путь в обратном направлении всего за пару десятков лет, покоряя гораздо более развитые в экономическом плане страны.
Хан Хубилай принимает дары от европейских послов (миниатюра из книги Марко Поло)
6. Численность населения
Современная численность населения Монголии — около 1 млн человек. Согласно общемировой тенденции население обычно растет, значит, в прошлом, оно было куда меньше этой цифры. При этом известно, что на Руси уже в то время проживало никак не менее 1 млн, причем славяне считались искусными воинами, которых, к примеру, охотно брали на службу в Византии. Получается нестыковка и в плане противоборствующих сил.
7. Расцвет культуры, побратимство, избирательный подход и отсутствие материальных следов
А вот еще ряд любопытных вопросов из серии «почему»:
— почему захватчики нигде не насаждали свою культуру (кстати, никто толком не знает какой она была) и были предельно лояльны к любым местным религиям, исповедуемым населением?
— почему при иге на Руси прямо-таки расцвели зодчество, иконопись, и многие другие сферы искусства? Неужели обстановка благоприятствовала и ничего поважнее на повестке не было?
— почему эти, так называемые татаро-монголы, не жгли все города подряд на своем пути, а захватывали только какие-то определенные, а другие оставляли нетронутыми за спиной у своего войска идущего с карательным походом?
— почему русские князья постоянно роднились с татаро-монголами, и наоборот, словно и не было никакого противостояния, завоевания, позорной дани? С европейской знатью татаро-монголы, кстати, не роднились.
Миниатюра «Венчание Чингизхана на царство». («Книга чудес» Марко Поло, Национальная библиотека Франции.)
-почему татаро-монголы так заботились об административном порядке именно на Руси? Вторжение Батыя происходит в разгар междоусобных войн и он, словно бы, целенаправленно приходит на Русь, чтобы упорядочить механизм престолонаследия и пресечь сепаратистские настроения. Например, во время западных походов на Европу ничего подобного не происходит — Орда сжигает и грабит города, но никаких ярлыков на княжение не вводит и вертикаль власти не выстраивает.
— и, наконец, почему в собственно монгольских источниках нет никаких свидетельств про великие завоевательные походы? Равно как и нет никаких вещественных следов этой империи в принципе — так, до сих пор не найден археологами знаменитый центр Орды город Каракорум.
8. Состав войска
А вот еще любопытные факты в общую мозаику от наших европейских друзей — венгерский король так описывает состав Орды: «Когда государство Венгрии от вторжения монгол, как от чумы, в большей части, было обращено в пустыню, и как овчарня было окружено различными племенами неверных, именно: русскими, бродниками с востока, болгарами и другими еретиками с юга…»
Интересно… Русские и бродники (они же казаки) так охотно записывались в армию своего завоевателя и продолжали его походы? А где же были в это время сами монголы?
9. Казаки
В некотором роде предшественниками казаков можно считать вышеупомянутых бродников, проживавших в том же самом географическом ареале. Свидетельства о них как о военных отрядах известны уже с XII–XIII веков. Имеются и прямые указания на то, что они встречались иностранным путешественникам в ставке Батыя. Однако, нет совершенно никаких свидетельств того, что когда-либо бродники-казаки вступали в стычки с татаро-монголами. Как же те могли попадать в центральную Русь или Европу минуя казачьи заставы?
10. Следы Тартарии на картах
Удивительно, что в большинстве европейских языков татары известны с буквой Р как Tartars (вспомните хотя бы мясо по-татарски — Tartar meat — и одноименный соус тартар), и только у нас лишняя буква куда-то отпала. А теперь сопоставьте это с сотнями карт, которые просто кричат о Тартарии, причем ее территории вовсе не совпадают с предполагаемым полем действий Орды. Основные города этой державы, согласно картам, были расположены на Дальнем Востоке, а к примеру Северный Ледовитый океан именуется Тартарским морем. Входили в Тартарию, судя по картам, и европейская Россия (под названием Московская Тартария), и обширные территории Средней Азии, Индии и Китая (Независимая и Китайская Тартарии). Кстати, в Индии, которая как раз соответствует по расположению Независимой Тартарии в указанное время правили некие Великие Моголы странно созвучные монголам…
11. Понятие Орды
Слова «армия» и «войско» укрепились в русском языке уже при Петре, а до этого любую армию в общем-то и называли ордой — «шведская орда», «немецкая орда», «орда залесская»… Впоследствии это понятие осталось у казаков. А что если слово «орда» воспринимать буквально, в его исконном значении — просто как армию? Получится, что вся история некого ига — это лишь раздутые до неузнаваемости действия единой русской/тартарской армии по защите границ и подавлению мятежей.
Тогда все становится на места — и подати на содержание армии с городов (дань), и национальный состав «монгольского» войска, и обычный ход жизни простого народа, и терпимость «захватчиков» к местной культуре и религии, и вопросы снабжения войска оружием и продовольствием, и забота об установлении сильной централизованной власти, и браки с русскими князьями, и равнодушие к европейской знати, и отсутствие следов монгольской культуры и цивилизации на наших землях…
Вывод
Сегодня, когда накопилось такое множество фактов и доводов против существования татаро-монгольского ига как такового, ничем иным кроме мифа, исторической ошибки или намеренного подлога его считать, пожалуй, уже невозможно. Устойчивость же этого мифа объясняется только его широкой растиражированностью и неготовностью многих людей воспринять информацию о том, что не все «общеизвестные истины» так уж незыблемы. Апологеты татаро-монгольского ига обычно противопоставляют вышеперечисленным доводам только эмоционально-раздраженные восклицания из серии «этого не может быть, потому что это невозможно», после чего от дискуссии, базирующейся на логике и фактах, уклоняются. Что ж, каждый волен сам выбирать во что ему верить. Мы лишь собрали в этой статье ряд фактов, вопросов и гипотез, заслуживающих внимания, не претендуя на истину в последней инстанции.
Предлагаем читателям взвесить эти факты самостоятельно — быть может, и Вы по-другому посмотрите на нашу историю — непрерывную, величественную, вольную и славную.
Ссылка: https://snegir.org/post/fakty-protiv-mifa-o-tataro-mongolskom-ige/
О Татаро-Монголах (.,в кратце!)
Самого термина “татаро-монголы” в русских летописях нет. Нет его также ни у В.Н.Татищева и у Н.М.Карамзина. Сам же термин “татаро-монголы” ни как не может являтся ни самоназванием и даже допустимым этнонимом самих монголов а именно ( халхов и айратов) Ибо это есть искусственный термин введенный П.Наумовым в 1823м году (от РХ)
“Каких пакостей наколобродит в Российских древностях такая допущенная к ним скотина!”- М.В. Ломоносов о диссертациях Миллера, Шлейцера, Байера, по которым кстати и в наши дни продолжают учить во всех школах, колледжах, лицеях и ВУЗах в том числе.
Академик РАН К.Г. Скрябин в своих трудах пишет: “Мы не обнаружили в геноме русских заметных превнесений, что лишний раз доказывает опровержения теории о монголо-татарском иге. А тех же отличий для сравнения русских и украинцев нет никаких. А с теми же поляками у нас отличия совсем мизерные.
Вывод: Ни когда ни какие монголы не смоглибы приодалеть того расстояния, что отделяет допустим Монголию от Рязани (.,а это примерно от 5 до 6ти тыс.км.) Никогда! Не помогли бы им ни сменные выносливые лошади, ни обеспеченные прокормом на протяжении всего пути. Даже если бы этих монголов везли на телегах, они не смогли бы добраться до Руси. Что лишний раз доказал проведенный опыт конным отрядом солдат молодой советской армии в 20е годы ХХ века (.,весь материал в сети в открытых источниках)
Поэтому можно смело сказать о том что все бесчисленные романы и прочая лабудень на тему ускоглазых наездниках жгущих православные храмы, есть гнусная ложь. Как на государственном так и религиозном эшелоне высшей власти.
Теперь зададимся след.вопросом: Сколько было монголов на территории той же Монголии XIII века!? И могла ли безжизненная степь породить ВДРУГ десятки миллионов войнов, завоевав пол Мира: Китай, Ср.Азию, Кавказ и саму Русь…
При всем уважении к нынешним монголам это абсолютное заблуждение доведенное до абсолютного абсурда. Взяв при этом от куда-то в абсолютно пустой степи: мечи, ножи, щиты, копья, шлемы вместе с кольчугами для сотен тысяч вооруж.воинов!? Да и сам дикарь-степняк живущий фактически на территории безжизненной степи, в течении одного поколения ни как не может стать сразу: .,и металлургом, и кузнецом, и хорошим солдатом.
Вывод: Обман на государственном уровне.
29 Апреля 2020г.
Длившееся более двух веков татаро-монгольское иго было тяжелейшим бедствием для русского народа. «Это иго,— писал Маркс,— не только давило, оно оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой» 3.
Русскому народу, принявшему на себя бремя татаро-монгольского владычества, выпало на долю спасти европейскую культуру от разгрома и истощения. «России определено было высокое предназначение…— писал Пушкин.— Её необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией!..» .
Нашествие татар на Русскую землю нашло отражение в ряде произведений повествовательного, проповеднического и житийного характера. Умы старых русских книжников, подавленных тяжестью и неожиданностью грозной катастрофы, обрушившейся на Русскую землю, искали прежде всего религиозного объяснения событий. Порабощение Руси татарами они объясняли наказанием божиим за грехи: бог посылает победу татарам не потому, что он им покровительствует, а потому, что нас наставляет этим на путь покаяния. Усилившаяся в пору всеобщей моральной депрессии роль церкви очень содействовала укреплению такого воззрения на причины народного бедствия, и это бедствие осмыслялось церковью в её интересах; призыв к покаянию и молитве тем самым был призывом к послушанию церкви и признанию спасительности её руководства.
Первое столкновение русских с татарами произошло в 1223 г. на юге, на реке Калке, когда русские, соединившиеся с половцами, были разбиты татарским войском. В связи с этим поражением в промежуток между 1223 и 1237 г. возникла в пределах Киева повесть, перенесённая затем на север. В летописных сводах она встречается в разнообразных редакциях, которые в основном подразделяются на краткую и полную. Судя по этой повести, татары при появлении их на Руси произвели ошеломляющее впечатление. Нашествие их оказалось неожиданным, и о них говорили как о неведомом народе. В редакции повести, вошедшей в Лаврентьевскую летопись, рассказывается: «Явились народы, которых как следует никто не знает, кто они, откуда пришли, каков язык их, какого они племени, какой веры, и зовут их — татары, а иные говорят — тау-мены, а другие называют их печенегами, а говорят также, что это те самые народы, о которых свидетельствует Мефодий Патарский (автор апокрифического «Откровения».— Н. Г.), что они пришли из пустыни Етриевской, находящейся между востоком и севером, куда их загнал Гедеон и откуда они должны выйти при конце мира». Таким образом, появление татар в Русской земле рассматривалось как предвестие конца мира. «Бог же один знает, кто они и откуда пришли,— продолжает автор,— премудрые мужи знают это хорошо, мы же не знаем, но написали о них здесь ради памяти о приключившихся от них бедах русских князей».
Вслед за тем рассказывается о том зле, какое татары причинили Русской земле и иным землям, и о гибели целого ряда князей, которые перечисляются здесь по именам.
Для нас особенно любопытны позднейшие варианты повести о битве на Калке с упоминанием о гибели в числе князей Александра Поповича с семьюдесятью храбрыми или Александра Поповича, слуги его Торопца, Добрыни Рязанича — Златого Пояса и семидесяти великих и храбрых богатырей. Это упоминание об Александре Поповиче стоит в непосредственной связи с былиной о гибели русских богатырей, в том числе Александра Поповича и Добрыни ‘. Повесть о битве на Калке, возникнув, несомненно, в дружинной среде, в летописных сводах подвергалась редакционной обработке составителей сводов, принадлежавших в большинстве к духовной среде, и после этого отразила в себе те покаянно-благочестивые мотивы, которые характеризуют, между прочим, и проповедь того времени. Ещё сильнее эти мотивы вперемежку с цитатами из «священного писания» звучат в описании разорения татарами северной Руси, главным образом Суздальской земли и города Владимира, читаемом в Лаврентьевской летописи под 1237 г. Пользуясь цитатой из Псалтири, автор восклицает: «Боже! придоша языци на достоянье твое, оскверниша церковь святую твою, положиша Иерусалима яко овощное хранилище, положиша трупья раб твоих браш-но птицам небесным, плоть преподобных твоих зверем земным; прольяша кровь их акы воду».
В связи с опустошением Батыем в том же, 1237 г. Рязанской земли создана была (быть может, вскоре после этого события) повесть о разорении Рязани Батыем, которой предшествует рассказ о перенесении попом Евстафием иконы Николы из Корсуня в Рязань. Она известна в текстах только начиная с XVI в. и читается в поздних летописных сводах и в некоторых сборниках.
Наличие лишь поздних списков повести не даёт нам возможности восстановить её первоначальный текст.
По тексту волоколамского списка XVI в., изданному Д. С. Лихачёвым 2, содержание повести таково.
В лето 6745 (т. е. в 1237 г. н. э.), в двенадцатое по перенесении чудотворного николина образа из Корсуня, пришёл безбожный царь Батый на Русскую землю со многими войсками татарскими и стал на реке Воронеже, близ Рязанской земли. И отправил он в Рязань к великому князю Юрию Ингоревичу Рязанскому бездельных своих послов, прося десятины в князьях, в людях и в конях и во всём. Услышав это, великий князь Юрий Ингоревич посылает в город Владимир к великому князю Георгию Всеволодовичу, прося помощи на безбожного царя Батыя, чтобы он или сам пришёл, или послал своё войско. Но Георгий Всеволодович и сам Не пришёл, и войска своего не послал, желая самостоятельно сразиться с Батыем. Услышал великий князь Юрий Ингоревич Рязанский, что нет ему помощи от князя Георгия Всеволодовича Владимирского, и послал за братьями своими Давидом и Глебом и зэ другими князьями. Начали они совещаться, как утолить дарами безбожного Батыя. И послал князь Юрий Ингоревич сына своего князя Фёдора Юрьевича Рязанского к безбожному царю Батыю со многими дарами и великими молениями, чтобы не воевал он Рязанской земли.
Безбожный же царь Батый, коварный и немилосердный, приняв дары, лживо обещал не воевать Рязанской земли, но за это стал просить у рязанских князей дочерей или сестёр себе на ложе. И некий из рязанских вельмож, побуждаемый завистью, сказал безбожному царю Батыю, что у князя Фёдора Юрьевича есть княгиня царского рода, очень красивая. Царь Батый, лукавый и немилостивый в своём неверии, обуреваемый похотью, сказал князю Фёдору Юрьевичу: «Дай мне, князь, познать жены твоей красоту». Князь Фёдор Юрьевич Рязанский посмеялся и сказал Батыю: «Не прилично нам, христианам, тебе — нечестивому царю — водить жён своих на блуд. Если нас одолеешь, то и жёнами нашими будешь владеть». Безбожный же царь Батый, сильно рассвирепев, велел убить князя Фёдора Юрьевича и бросить его тело зверям и птицам на растерзание. И иных князей нарочитых и воинов убил он. Только один из воинов скрылся и, увидев тело господина своего, никем не охраняемое, горько заплакал, тайно схоронил его и поспешил к княгине Евпраксии, чтобы известить её о смерти мужа. Княгиня Евпраксия «стояше в превысоком храме (тереме) своем и держа любезное чадо свое — князя Ивана Федоровича, и услыша таковыя смертоносныя глаголы, и горести исполнися, абие (тотчас) ринуся из превысокого храма своего с сыном своим со князем Иваном на среду земли и заразися до смерти» (т. е. разбилась насмерть). Когда князь Юрий Ингоревич услышал о смерти сына и иных князей и нарочитых людей, он начал сильно плакать с великою княгинею и с прочими княгинями и с братиею. И плакала долгое время вся Рязань.
Едва отойдя от великого плача и рыдания, помолившись богу, князь Юрий Ингоревич стал собирать своё войско для битвы с Батыем. Он обращается с такими словами к своей дружине: «О господия и милая братия моя, аще от руки господня благая прияхом, то злая ли не потерпим? Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти. Се бо я, брат ваш, наперед вас изопью чашу смертную за святыя божия церкви, и за веру христь-янскую, и за отчину отца нашего великаго князя Ингоря Святославича».
Помолившись богу, поклонившись гробу отца, простившись с матерью и приняв благословение от епископа и всего священного собора, Юрий Ингоревич отправляется против Батыя. Встретил он его близ Рязанской земли и напал на него, и начали рязанцы биться крепко и мужественно. И была сеча злая и ужасная, и пали многие полки батыевы. Силы Батыя были так велики, что русские бились «один с тысящей, а два — с тмою» (с десятью тысячами — одна из типичных формул воинских повестей).
И увидел великий князь убиение брата своего Давида Инго-ревича и иных князей и сродников своих и вскричал: «О братие моя милая! Князь Давид, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сея чаши не пьем!»
Пересели рязанцы с одних коней на других и начали биться прилежно. Бились они столь крепко и мужественно, что все татарские полки дивились крепости и мужеству рязанского господства. И едва одолели их сильные полки татарские. Здесь был убит князь Юрий Ингоревич, и князь Давид Ингоревич, и Глеб Ингоревич, и Всеволод Пронский, и многие князья местные, и воеводы крепкие, и многие «удалцы и резвецы резанския», «вси равно умроша и едину чашу смертную пиша». Ни один из них не вернулся обратно, все вкупе легли мёртвые.
Затем автор продолжает рассказ о дальнейших столкновениях русских войск с Батыем. Перечисление этих столкновений заканчивается сообщением о взятии города Рязани. Батый ворвался в город, в соборную церковь, зарубил княгиню Агриппину, мать князя, со снохами и прочими княгинями, а епископа и «священнический чин» предал огню, самую церковь сжёг, многих людей мечами посек, а других в реке потопил, весь город разгромил, «все узорочие нарочитое, богатство резанское и сродник их, киевское и черниговское, поимаша, а храмы божия разориша, и во святых олтарех много крови пролияше. И не оста во граде ни един живых: вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Несть бо ту ни стонюща, ни плачюща — и ни отцу и матери о чадех, или чадом о отци и о матери, ни брату о брате, ни ближнему роду, но все вкупе мертви лежаша».
Вслед за этим идёт самый красочный эпизод повести, в котором выступает как эпический богатырь Евпатий Коловрат, мститель за обиды и поругание, нанесённые Батыем Рязанской земле. Когда Батый разорял её, Евпатий был в Чернигове с князем Инг-варем Ингоревичем. Услышав о приходе Батыя, Евпатий вышел из Чернигова с малой дружиной и вскоре прибыл в Рязань. Он увидел землю Рязанскую опустошённую, города разорённые, церкви сожжённые, людей убитых. И вскричал Евпатий в горести души своей, и распалился в сердце своём. Собрал он малую дружину. 1700 человек, которые уцелели от татарского разгрома, и погнался вслед за безбожным Батыем и, едва нагнав его в земле Суздальской, напал на его стан и начал бить его без милости. Татары стали «яко пияны». (Это обычная формула воинских повестей: когда враг оказывается смятенным от неожиданного нападения, он шатается как пьяный). Евпатий и его дружина так усердно били татар, что мечи их притупились, и тогда, взяв татарские мечи, они секли ими врагов. (Опять типичная формула воинских повестей: когда собственные мечи притупляются, берутся вражеские мечи, которыми воины рубят вражеские силы.) Татары думали, что мёртвые восстали. Евпатий обнаруживает такую храбрость, что даже сам царь татарский убоялся его. Когда поймали из полка Евпатия пять человек, которые изнемогли от великих ран, и привели их к Батыю, между ними и Батыем завязался такой диалог: «Коея веры есте вы и коея земля, и что мне много зла творите?» — спрашивает Батый пленных. Они отвечают: «Веры християнскыя есмя, а храбры есми великаго князя Юрья Ингоревича Резанскаго. от полку Еупатиева Коловрата. Посланы от князя Ингваря Ингоревича Резанского тебя, силна царя, почтити и честно проводити и честь тебе воздати, да не подиви, царю: не успевати наливати чаш на великую силу — рать татарьскую».
Перед нами яркий образчик песенной, ритмически организованной формы речи, иронически окрашенной, как в устной поэзии.
Царь подивился мудрому ответу воинов и велел шурину своему Хостоврулу вступить в единоборство с Евпатием. Евпатий наехал на своего противника и рассёк его пополам, а других богатырей батыевых побил: иных пополам рассёк, а иных «до седла краяше».
Татары пришли в окончательное смятение и решили одолеть Евпатия при помощи стенобитных орудий, «пороков». Насилу они Убили его и принесли его тело к Батыю. Вызванные Батыем на совет вельможи дивились «храбрости и крепости и мужеству ре-занскому господству» и сказали Батыю: «Мы со многими царями, во многих землях, на многих бранях воевали, а таких удальцов и резвецов не видали, и отцы наши не возвестили нам о них. Это люди крылатые, им неведома смерть,— так крепко и мужественно они борются: один с тысячью, а два с тьмою». Батый, смотря на тело Евпатия, сказал: «О, Коловрате Еупатие, гораздо еси меня подщивал малою своею дружиною, да многих богатырей сильной орды побил еси, и многие полкы падоша. Аще бы у меня такий служил, держал бых его против сердца своего». Враг оказывает уважение своему недавнему противнику и преклоняется перед его храбростью и мужеством. В порыве великодушия Батый отдаёт тело Евпатия уцелевшей, окончательно изнемогшей его дружине и отпускает её, не причинив ей никакого вреда. Противник, на которого было потрачено так много сил, который стоил стольких жизней татарскому войску, вызывает в профессионале-воине чувство изумления, восторга и преклонения перед его воинской доблестью
В заключительном эпизоде повести рассказывается о том, что князь Ингварь Ингоревич, у которого был Евпатий в Чернигове, последним приходит в Рязанскую землю и видит её обездоленную, слышит, что братья его убиты нечестивым царём Батыем. Тут он увидел свою мать, и снох, и сродников, и множество людей, лежащих мёртвыми, землю опустошённую, город разорённый, церкви сожжённые; всё «узорочье» в казне черниговской и рязанской оказалось расхищенным. Видя великую конечную погибель, князь Ингварь жалобно вскричал, «яко труба рати глас подавающе, яко сладкий арган вещающи». И от великого кричания и вопля страшного лежал он на земле, как мёртвый, и едва привели его в чувство. От себя автор при этом вставляет лирические размышления: «Кто бо не восплачется толикия погибели или кто не возрыдает о селице (о таком) народе людий православных, или кто не пожалит толико побитых великих государей, или кто не постонет тако-ваго пленения!»
Князь Ингварь Ингоревич призывает оставшихся в живых попов из окружающих городов и сёл и погребает своих родственников и прочих мертвецов с великим плачем и с пением псалмов.
В повести перечисляются убитые князья — защитники Рязан-ской земли: великий князь Юрий Ингоревич Рязанский, братья его Давид Ингоревич и Всеволод Ингоревич «и многия князи мес-ныя и бояре, и воеводы, и все воинство, и удалцы и резвецы, узо-рочие резанское. Лежаша на земли пусте, на траве ковыле, снегом и ледом померзоша, никим брегома. От зверей телеса их снедаема и от множества птиц растерзаема. Вси бо лежаша, купно умроша, едину чашу пиша смертную». Ингварь Ингоревич произносит длинное причитание. Заканчивается повесть сообщением о том, что Ингварь Ингоревич отправляется на реку Воронеж, где был убит Фёдор Юрьевич, берёт его тело и приносит к храму Николы Кор-сунского. Туда же приносят и тела княгини Евпраксии и её сына Ивана Постника. Всех их там хоронят. Отсюда Никола стал называться Заразским, так как построение храма связано с тем, что княгиня Евпраксия, бросившись из терема со своим сыном, «зара-зися до смерти». Далее следует похвала рязанским князьям. Сам Ингварь Ингоревич возвращается в Рязань, где садится на столе отца своего великого князя Ингоря Святославича, обновляет Рязанскую землю, строит церкви и монастыри, утешает пришельцев, собирает людей. «И бысть радость християном, их же избави бог рукою своею крепкою от безбожнаго, зловернаго царя Батыя».
Такова эта незаурядная воинская повесть, представляющая собой живой отклик на события татарского нашествия. В основе её, несомненно, лежат эпические сказания, устные поэтические произведения, связанные с самим событием. Эпизод смерти Фёдора и его жены Евпраксии, нашедший отражение в былине о Даниле Ловчанине, а также рассказ о Евпатии Коловрате, очевидно, восходят к особым народным историческим песням. С поэтикой устного народного творчества связана и фразеология повести в тех случаях, когда изображается доблесть рязанцев: «дружина ласкова», «резвецы», «удальцы», «узорочье и воспитание резанское», «господство резанское», «воеводы крепкие».
В повести не всегда точно переданы исторические факты: в ней, например, идёт речь о таких князьях, якобы павших при защите Рязанской земли, из которых один (Всеволод Пронский) умер задолго до нашествия Батыя, а другой (Олег Красный) умер много лет спустя после рязанского разорения. Родственные отношения князей, как они указаны в повести, также не всегда соответствуют действительности; не все имена, упоминаемые в повести, могут быть подтверждены летописными данными. Взаимоотношения рязанских князей, далеко не всегда дружественные, идеализированы и показаны как неизменно братские. Всё это следует объяснить не столько отдалённостью даты написания повести от рассказанных в ней событий, сколько, видимо, тем, что в основу её легло устное эпическое произведение, часто жертвующее фактичностью в пользу большей идейной и эмоциональной выразительности.
Повесть о разорении Рязани Батыем по своей тематике и по стилю является ярким образчиком воинских повестей. В ряду последних она по своим художественным качествам занимает одно из первых мест. Характерной особенностью её является напряжённый и в то же время сдержанный лиризм и драматизм. Впечатление волнующего драматизма, производимое повестью, достигается в ней не многословной риторической фразеологией, как в позднейших сходных памятниках, а как бы преднамеренно предельно сжатой передачей трагических событий. Таков, например, рассказ о смерти князя Фёдора Юрьевича и о смерти его жены, а также рассказ о подвигах и гибели Евпатия Коловрата. Повествование, в основе своей восходящее к лиро-эпическому сказанию, как будто сознательно чуждается напыщенной и витиеватой шумихи, заслоняющей собой непосредственное и искреннее выражение чувства. С той же экономной сжатостью, сдержанностью и словесной безыскусственностью передаётся скорбь окружающих по поводу смерти близких. Образцом здесь могут служить хотя бы следующие строки: «И услыша великий князь Юрьи Ингоревич убиение возлюблена-го сына своего благовернаго князя Федора и инех князей, нарочитых людей много побито от безбожнаго царя, и нача плакатися и с великою княгинею, и со прочими княгинеми, и с братиею. И плакашеся весь град на мног час». Только однажды в дошедшие до нас тексты повести в этом случае вторгается риторика: князь Ингварь Ингоревич, придя в разорённую Рязанскую землю и увидев множество трупов, жалостно вскричал, «яко труба рати глас по-давающе, яко сладкий арган вещающи», но эта трафаретная формула плача является в повести позднейшим придатком, вошедшим в неё не ранее конца XIV — начала XV в., скорее всего из «Слова о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго». Результатом позднейших наслоений является в известной мере, видимо, и церковно-религиозная окраска повести, проявляющаяся в благочестивых речах князей, в авторских оговорках, вроде: «И сия вся наведе бог грех ради наших», в таких, наконец, эпитетах, употребляемых при наименовании князей, как «благоверный», «благочестивый». То же нужно сказать и о некоторых особенностях её стиля, заимствованных из повестей о Мамаевом побоище и из повести Нестора Искандера о взятии Царь-града ‘. Первоначальная же основа повести отличается всеми характерными чертами раннего воинского стиля как в своей фразеологии, так и в образных средствах. Повесть насквозь проникнута героическим пафосом воинской доблести; князья и дружина изображены в ней в ореоле беззаветного мужества, побуждающего их безбоязненно идти навстречу смерти. Образ «смертной чаши» как лейтмотив проходит через всю повесть. Рядом с «благоверными» и «благочестивыми» князьями неоднократно с лирическим воодушевлением упоминается «дружина ласкова», «узорочие и воспитание резанское», «господство резанское», «удалцы и резвецы резанские». Во всём тоне повести сильно дают себя знать идеальные представления о рыцарственных взаимоотношениях князя и дружины. Князья неизменно пекутся о своей дружине и оплакивают погибших в бою дружинников, дружина же хочет «пити смертную чашу с своими государьми равно». Воодушевляемые преданностью своим князьям, «удалцы и резвецы резанские» бьются «крепко и нещадно, яко и земли постонати», «един с тысящей, два с тмою», а когда они не в силах одолеть врага, все до одного умирают, испив единую смертную чашу.
В повести отсутствует тот покаянный тон, какой мы отмечали в предшествующих памятниках, написанных на тему о татарском нашествии. Не к пассивному подчинению страшному бедствию, а к активной борьбе с ним призывает повесть всем своим содержанием. И конец её — бодрый и уверенный. Рязанская земля оправляется от батыева нашествия и отстраивается, рязанцы радуются освобождению от «безбожнаго, зловернаго царя Батыя».
Явственные признаки ритмического склада повести частично отмечались уже выше. Они могут быть прослежены ещё и на других образцах. Когда татары овладели Рязанью, они великую княгиню Агрипену, матерь великаго князя, з снохами и с прочими княгинеми мечи исекоша, а епископа и священническый чин огню предаша, во святей церкве пожегоша, а иней многи от оружия падоша, а во граде многих людей, и жены, и дети мечи исекоша, и иных в реце потопиша, и ерей, черноризца до останка исекоша, и весь град пожгоша, и все узорочие нарочитое, богатство резанское , , и сродник их, киевское и черниговское, поимаша, а храмы божия разориша, и во святых олтарех много крови пролияша.
О князьях и воинах, погибших при защите Рязани, сказано: от зверей телеса их снедаема и от множества птиц растерзаема.
Все отмеченные особенности повести о разорении Рязани Батыем заставляют очень высоко расценивать её как памятник нашей ранней повествовательной литературы воинского жанра, отводя ей едва ли не второе место после «Слова о полку Игореве».