Рассказ о самом понятии «куртуазности», про куртуазность как основу рыцарской культуры, о куртуазной любви, куртуазной литературе и о рыцарских боях за девушек.
Эпоха средневековья ознаменовалась сильнейшими изменениями в общественных отношениях, приходом на смену рабовладельческому строю феодализма, главенством Церкви и другими событиями, поэтому этот период часто называют одним из самых мрачных в истории.
Однако, именно в это время (XII—XIII вв.) окончательно сформировалась рыцарская культура. А основой рыцарского поведения стала куртуазность, своеобразный кодекс хорошего тона.
В своей работе я постараюсь дать определение куртуазности и выявить основные черты куртуазной любви.
Рассмотрим понятие «куртуазность» более подробно.
1. Понятие куртуазности
Куртуазность (от courtois — учтивый, рыцарский) — это средневековая концепция любви, согласно которой отношения между влюбленным и его Дамой подобны отношениям между вассалом и его господином. Впоследствии куртуазностью стали руководствоваться не только во взаимоотношениях с женщинами из благородного общества, но и в отношениях с мужчинами.
В более общем смысле, куртуазность – это правила хорошего тона, хорошие манеры. Можно сказать, что куртуазность – это некое подобие, а точнее зачатки современной этики и морали.
2. Куртуазность как основа рыцарской культуры
Благодаря крестовым походам, в VIII веке начинает возникать новое сословие — рыцарство. К XII веку рыцарская культура переживает свой расцвет. В этот период выработанные веками собственные традиции и этические нормы, особое мировоззрение формулируются в особом кодексе рыцаря.
Если в раннем средневековье рыцарские ценности имели в основном военно-героический характер, то к XII столетию им на смену приходят рыцарские идеалы, не связанные с честью господина или страны, а связанные с образом Прекрасной Дамы (возлюбленной рыцаря).
В основе кодекса рыцарского благородства лежит куртуазность. Это значит, что настоящий рыцарь должен быть не только храбрым, но и вежливым, учтивым, воспитанным, грамотным. Должен уметь слагать стихи в честь дамы и проявлять галантность. Тонко чувствовать и трепетать при виде своей возлюбленной.
2.1 Куртуазная любовь
С тех самых пор я ваш навеки стал,
И ваша воля — для меня закон.
Чтоб вам почет повсюду воздавали,
Лишь вы одна — похвал моих предмет.
Гильом де Кабестань
Такой кодекс рыцарского благородства ознаменовал зарождение новой формы отношений между женщиной и мужчиной. Ее называют «куртуазная любовь». Современники ее называли «fine amour», т. е. «утонченная любовь».
Как правило, это любовь неженатого мужчины (юноши) к замужней женщине (или женщине высшего сословия, возможно, жене сеньора). Пылкий юноша томится в любви и делает вид, что во всем подчиняется избраннице, отдавая свою свободу ей ради достижения своей цели. Однако, дама принадлежит уже своему мужу и, если она будет замечена в нарушении правил поведения, то ее вместе с сообщником могут подвергнуть суровому наказанию.
Причем зачастую настоящих чувств ни у рыцаря, ни у дамы и в помине не было, и отношения напоминали опасную игру, в которой главное не результат (достижение благосклонности Дамы), а переживание и ожидание. То есть игра ради игры.
Рыцарь совершает свои подвиги во имя дамы сердца, чтобы прославить ее имя через свое и добиться ее расположения. Обязательным условием такой любви является непреодолимая преграда. Именно поэтому в качестве своей избранницы рыцари выбирали замужних дам или дам, стоящих выше на сословной лестнице.
Стремление к Даме бесконечно: целью куртуазной любви является не обладание объектом поклонения, а трудное, но радостное духовное совершенствование мужчины.
2.2 Рыцарские турниры
В средние века излюбленными развлечениями были поединки. Это были роскошные зрелища, на которые собирались толпы народа, в том числе и знатные дамы. Как правило, это были поединки конных рыцарей в доспехах, суть которых заключалась в том, чтобы выбить противника из седла затупленным копьем.
Победа в таком турнире сулила рыцарю расположение его дамы. Подаренная улыбка, ленточка по окончании турнира было безмерным счастьем для влюбленного.
2.3 Куртуазная литература
Рыцарские нравы и куртуазная любовь нашли отражение в средневековой литературе и музыке. И, наряду с церковно-христианскими строгими произведениями и патриотическим эпосом о древних героях, стали появляться романы о рыцарской любви с обязательным культом дамы (например, «Тристан и Изольда» Готфрида Страсбургского).
Героические патриотические произведения, где герой отстаивал честь рода, господина или страны уступили место романтическим. В центре куртуазного романа стоит героическая личность — мудрый, утонченный и галантный рыцарь, совершающий в далеких полусказочных странах небывалые подвиги во славу своей дамы. Рыцарская литература не отражала действительность, а воплощала лишь идеальные представления о рыцаре. Рыцарь сражался с драконами, колдунами, великанами и феями и другими мифическими существами.
Создателями же куртуазной поэзии считаются трубадуры (поэты и певцы), в Германии — миннезингеры. Первым трубадуром считается Гильем Аквитанский.
Стихи трубадуров посвящались рыцарским доблестям, но главная тема — куртуазная любовь, от которой герой страдает, но не откладывает попыток добиться своей избранницы.
Многие стихи трубадуры перекладывали на музыку (баллады) и зачастую исполняли сами.
Наиболее известными произведения куртуазной литературы были «Артурианский цикл», «Роман о Розе» Гильома де Лориса и другие.
В Италии в 13–14 вв. идеи куртуазной любви получили свое наивысшее воплощение в сонетах Франческо Петрарки к Лауре.
Таким образом, центральное место в творчестве трубадуров занимала та «утонченная любовь» с куртуазными ценностями: героическая личность, куртуазное поведение и радость от куртуазного служения.
В 14 в. куртуазная поэзия уступает место литературе, становясь все больше объектом насмешек и пародий.
Заключение
Таким образом, понятие куртуазности тесно связано с идеалами средневекового рыцарства. Идеалы благородства и верности, самоотверженности и бескорыстия, обходительности с женщинами оказали огромное влияние на людей той эпохи и не утратили своего значения и в наши дни.
Куртуазность, по мнению некоторых авторов, как бы стала новой своеобразной религией средневекового Запада, со своими ритуалами, системой ценностей, со своим божеством — Прекрасной Дамой. Это некий свод правил поведения рыцарей.
Куртуазная личность — это «человек чести». Рыцарь, обладающий всеми мыслимыми добродетелями, такими, как: великодушие, вежливость, отвага, привлекательность и красноречие, утонченность и изысканность, проницательность и скромность.
Идеи куртуазной любви нашли свое отражение в литературе в виде стихов и баллад трубадуров и рыцарских романов.
И, несмотря на то, что со временем куртуазность стала объектом насмешек и пародий, она продолжает занимать молодые умы и в наше время. Ибо соблюдение этикета, галантное и учтивое отношение к женщинам, пожилым людям – это признак если и не рыцарской личности в современном мире, то, по крайней мере, показатель культурного развития и воспитания.
| Популярное на | NewWoman.ru: |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
2008-2020 | 2007 | 2006 | 2005 | 2004 | 2003 | 2002 | 2001 | 2000 | 1999 | 1998 |
|
|
Права рыцаря
Рыцарь — долгое время рыцарство было личным (не передающимся по наследству) теоретически не обладал никаким правом, ни одной особой привилегией, возносившей его над другими представителями воинского класса. Однако это равенство было лишь видимостью.
Фактически рыцарь почти всегда занимал пост военачальника (невысокого ранга) с двумя или тремя слугами, двумя или тремя оруженосцами.
Исключительной привилегией рыцарей иметь герб (знак позволявший узнать командира среди сражающихся, лица которых были закрыты).
Это ограничение на право обладать гербом появилось, когда хартии стали скрепляться печатью.
Лишь рыцари могли украшать печать своим геральдическим знаком (blason).
Оруженосцы использовали простую печатку (signet), но после посвящения и становления рыцарем, акты ему надлежало скреплять гербовой печатью.
Но данная привилегия рыцарей, исчезнувшая, когда этот социальный институт объединился со знатью, и ставшая собственностью последней, произошла не от рыцарского звания, а первоначально принадлежала командиру небольшого отряда, ведшего в рукопашный бой тяжеловооруженных воинов.
Кроме того, некоторые из прав, которые, как можно было бы полагать, являлись собственностью рыцарства, на самом деле были ему дарованы.
Рыцаря XII века отличало от современников только нравственное право.
Обязанности рыцаря
В день своего посвящения, обратившись к Богу, рыцарь поклялся уважать рыцарский кодекс(свод религиозных и светских неписаных правил).
Никогда рыцарский кодекс не был сформулирован, поэтому любой человек, изучавший рыцарство, формулирует его заповеди по своему усмотрению.
Согласно Большой хронике Бельгии (XV век) во время коронования Вильгельма графа Голландского, ставшего Римским королем (главой Священной Римской империи) в Ахене в 1247 году, этот кодекс включал в себя четыре положения:
- ежедневная месса;
- возможная жертва своей жизнью во имя веры;
- защита Церкви;
- защита вдов, сирот и немощных.
В период упадка института рыцарства в 1330 году епископ Камбре определил рыцарские обязанности восемью заповедями:
- ежедневная месса, которую следовало выслушивать натощак;
- возможная жертва своей жизнью во имя веры;
- покровительство вдовам и сиротам;
- неучастие в любой несправедливой войне;
- отказ помогать в несправедливых делах и, наоборот, защита невинно угнетаемых;
- неизменное смирение;
- охрана имущества своих подданных;
- верность своему монарху (рыцарь был связан узами, сохранившимися от феодальной системы, с сюзереном).
Леон Готье в своем ‘Рыцарств’ считал, что рыцарских заповедей было десять.
- Верь всему, чему учит Церковь, и соблюдай все ее заповеди.
- Защищай Церковь.
- Выказывай уважение всем немощным и стань их защитником.
- Возлюби страну, где родился. (Эта заповедь является «изобретением» Леона Готье. Средневековье не знало патриотизма в современном понимании. Рыцарь XII в., если не владел землей, был верен своему военачальнику или понятие ‘родина’ воплощалось для него в личности короля).
- Не отступи перед неприятелем.
- Сражайся с неверными без роздыху и пощады. (Несущественная заповедь: война против сарацин не являлась главной целью рыцарства.)
- В точности исполняй свои феодальные обязательства, если они не противоречат закону Божьему. (Рыцарь Средневековья не был человеком, непременно связанным своими феодальными обязанностями. Эта заповедь, таким образом, обращена не к рыцарю, а к воину, соблюдения данной заповеди, находится за границами самого рассматриваемого вопроса: в обществе, живущем единой христианской верой, феодальное право, противоречащее ей, было немыслимо).
- Не солги и будь верным данному слову.
- Будь щедрым и оказывай всем милости. (Материальной благотворительности, это первая заповедь, внушаемая Церковью).
- Везде и всегда будь поборником Права и Добра и борись с несправедливостью и злом.
Гюстав Коэн в своей ‘Истории рыцарства в средневековой Франции‘ постарался изложить рыцарский кодекс в общих чертах и свел его к основным принципам:
- повиновение Церкви и забота о ней; уважение ко всем и верность своим предводителям;
- щедрость по отношению к беднякам;
- смелость и сострадание в бою;
- помощь и содействие слабым.
Список заповедей рыцарства и принципы, которые вдохнули жизнь в древний рыцарский орден, нам представляются просто состоящими из трех видов:
- Религиозные обязательства.
- Мирские обязательства.
- Личные обязательства.
Религиозные обязательства
Нет нужды долго распространяться о религиозных обязательствах рыцаря.
Он должен подчиняться всему, чему учит и что предписывает Церков.
Будучи человеком военным, рыцарь должен, в частности, обеспечивать каждый раз, когда это потребуется, защиту ее служителей и имущества.
Человеку физически сильному, ему также следовало оказывать немощным и беднякам ту нравственную и материальную помощь, которую требует Церковь.
Мирские обязательства
Мирские обязательства рыцаря проистекали из занимаемого им в средневековом мире положения.
Воину, не имевшему фьефа, следовало сохранять верность своему военачальнику.
Вассалу надлежало старательно выполнять свои феодальные обязанности.
Если же рыцарь являлся сюзереном, то должен был осуществлять свои права по отношению к вассалам со всей справедливостью и добротой. Человеку, принявшему рыцарское посвящение, следовало выполнять все свои сословные обязанности.
Личные обязательства.
По отношению к самому себе у рыцаря имелось только одно, но, пожалуй, самое тяжелое, обязательство: всегда быть верным себе и добровольно данной им клятве.
‘Моя душа принадлежит Богу, жизнь — королю, а честь — мне’.
В этой краткой формуле находим три принципа основы рыцарства.
В день своего посвящения оруженосец публично клялся быть верным этим трем принципам рыцарского кодекса.
А именно при совершении самой церемонии, происходившей в мирное время и посреди торжественных и помпезных праздников согласно существовавшему ритуалу, будущий рыцарь клялся, положив руки на Евангелие, произнося условия этого торжественного обещания, сводившиеся, в конце концов, к одной фразе, которую находим в понтификалии епископаГильома Дюрана:
Esto miles pacificus, strenuus, fidelis et Deo devotus.
(Будь рыцарем миролюбивым, отважным, верным и преданным Богу).
Юноша, выходец из воинского сословия, пройдя суровое обучение, в ходе великолепной церемонии, где присутствовал его государь, или в простом убранстве домашнего торжества, становился рыцарем.
Сопоставляя рыцарский идеал с самыми банальными повседневными требованиями жизни, этот молодой рыцарь очень быстро постигал, какая глубокая пропасть разделяет мечту и реальность.
Ему предстояло встретить на своем пути неудачи, перенести личные поражения, испытать разочарования.
Могло статься, что однажды он окончательно утрачивал свои юношеские мечты.
Более подробную информацию о воспитании рыцарей вы можете получить, изучив следующую ссылку Кодекс чести рыцаря
Кодекс рыцарской чести предполагал в качестве непреложного правила поведения членов этого сословия их верность слову. Подобно тому, как члены варварского комитата служили своему вождю во многом в силу необходимости защищать интересы своей групповой идентичности, что чаще всего осознавалось как долг перед тем или иным конунгом, вождем и племенем, так и рыцарские сообщества, группировавшиеся в ордена, братства, линьяжи, осмысливали свой групповой интерес через призму долга верности слову. Эта ценностная установка рыцарского мира находила различного рода выражения в самых разных обычаях и ритуалах. Именно с ней был связан обычай рыцарского обета, находившего самые причудливые формы.
Фруассар рассказывает, что сам видел английских рыцарей, прикрывавших один глаз тряпицею во исполнение данного ими обета взирать на все лишь единственным оком, пока не совершат во Франции доблестных подвигов. Французский король Людовик Толстый клянется, что не возьмет в рот ни крошки съестного, пока не возьмет замка сеньора де Куси. Знаменитый коннетабль Франции Бертран дю Геклен клянется не брать в рот мяса и не снимать платья, пока не овладеет Монконтуром.
Несомненно, рыцарский обет своими истоками восходит к временам варварства. Вспомним рассказ Тацита о том, как хатты вдевали в ноздри кольца и не вынимали их, пока не убьют врага. Не сдержать данного слова или обета означало обнаружить свою слабость. Аскетическая составляющая также роднит рыцарский обет с варварским обычаем. Воздержание призвано было стимулировать скорейшее выполнение обещанного. При этом родство варварского и рыцарского обычаев прослеживается в их нередко магической подоплеке. Зачастую как знак обета используются оковы. Так, герцог Жан Бурбонский вместе с шестнадцатью другими рыцарями и оруженосцами дает обет в течение двух лет каждое воскресенье носить на левой ноге цепи, подобные тем, что надевают на пленников, пока не отыщут они шестнадцати рыцарей, которые пожелают сразиться с ними в пешем бою.
Эта магическая форма, роднившая рыцаря с варваром, в средневековую эпоху получила новое смысловое наполнение благодаря христианству.Й. Хейзинга проводит параллель между веригами, которые носили кающиеся грешники во время паломничества, а также кандалами, в которые заковывали себя благочестивые подвижники и аскеты, и emprises (путами) рыцарей. В идеале обет приносился во имя исполнения божьего дела. Христианская этика способствовала закреплению на ценностном уровне понятия верности как одного из важнейших структурообразующих идеалов социума. Вольфрам фон Эшенбах начинает свой знаменитый роман «Парцифаль» вступлением о верности и неверности. Тот, кто был неверен, не имел ничего святого, неминуемо попадет в ад. Рыцарственный дух, соединенный с отвагой и верностью, поможет заслужить спасение:
«Неверности прощенья нет,
Ее одежды — черный цвет,
И ей во мраке ада дом.
Кто пред людьми был чист во всем
И верность Богу сохранил,
Сиянье рая заслужил».
Верность слову, выраженная в клятве, стоит за таким ритуалом как оммаж. Оммаж являлся обрядом, скреплявшим личный договор между рыцарем и его сеньором. Рыцарь при этом объявлял себя «человеком» сеньора, его вассалом (отсюда и происхождение термина (hommagium от homo). Кладя соединенные руки в ладони сеньора и произнося формулу: «Сир, я становлюсь вашим человеком», рыцарь приносил присягу на верность на мощах святых. Предательство рыцарем своего господина было сродни предательству Иуды. Во имя исполнение этого долга чести рыцарь в идеале должен был пожертвовать всем, включая дружеские узы и даже жизнь.
В «Песне о Нибелунгах» воплощение рыцарской чести, маркграф Рюдегер Бехларенский вынужден выбирать между дружбой с Хагеном и вассальной верностью Этцелю и Кримхильде. После мучительной внутренней борьбы он решает погибнуть, защищая дело своих господ. При этом он уплачивает последний долг дружбе с бургундами — вручает Хагену свой щит. Величие этого жеста, отмечает А. Я Гуревич, по достоинству оценивается окружающими, глаза которых покраснели при виде передаваемого им щита.
Отстаивая честь своего сеньора, Хаген идет на убийство Зигфрида, не раскаивается в содеянном (несмотря на то, что врага своих господ — бургундских королей — он одолевает хитростью, а не в честном рыцарском бою, в котором Зигфрид был бы явным победителем), открыто признает, что он убийца Зигфрида. Более того, Хаген выполняет свой вассальный долг, даже узнав о пророчестве, гласящем, что никто из бургундов, стало быть, и он сам, не возвратится живым из державы гуннов. И доблестно сражается и умирает за честь своих королей.
Верность сеньора вассалу не менее значима, чем верность вассала сеньору. Сеньор, не заботящийся о жизни своего вассала, имел мало шансов приобрести других военных слуг. В критический момент сражения с гуннами бургундские короли, чьи воины истекают кровью, получают шанс спастись самим и спасти свои дружины ценой выдачи Хагена, их вассала — этого требует Кримхильда, жаждущая отомстить за Зигфрида. Могучий Гернот на это ей отвечает:
Да не попустит бог,
Чтоб нашего вассала мы отдали в залог.
Мы тысячею братьев пожертвуем скорее,
Чем предадим хоть одного из верных нам людей.
Верность распространяется и на отношение рыцаря с Богом. Причем верность понимается рыцарским сословием как взаимное обязательство. Господь мыслился не только Богом верных рыцарей, но и верным Богом. В рыцарском сознании он предстает как защитник и даритель благ тем рыцарям, которые праведно исполняют свой долг. Не случайно Христос в миниатюрах псалтырей XII века представлен с мечом и щитом, в кольчуге, со шлемом на голове, окруженный свитой рыцарей и министериалов. В образах феодального быта рисуется и день Страшного суда, когда Господь со своими лучшими рыцарями соберет свой двор, свою курию и будет судить правых и виноватых, верных и неверных.
×åñòü êàê êîìïëåêñíîå ýòè÷åñêîå è ñîöèàëüíîå ïîíÿòèå, ñâÿçàííîå ñ îöåíêîé òàêèõ êà÷åñòâ èíäèâèäà, êàê âåðíîñòü, ñïðàâåäëèâîñòü, ïðàâäèâîñòü, áëàãîðîäñòâî, äîñòîèíñòâî. Îáùàÿ õàðàêòåðèñòèêà Ðûöàðñêîãî Êîäåêñà ×åñòè, çíàêîìñòâî ñ ïðè÷èíàìè ñîçäàíèÿ.
Ñòóäåíòû, àñïèðàíòû, ìîëîäûå ó÷åíûå, èñïîëüçóþùèå áàçó çíàíèé â ñâîåé ó÷åáå è ðàáîòå, áóäóò âàì î÷åíü áëàãîäàðíû.
Ðàçìåùåíî íà http://www.allbest.ru/
×åñòü — êîìïëåêñíîå ýòè÷åñêîå è ñîöèàëüíîå ïîíÿòèå, ñâÿçàííîå ñ îöåíêîé òàêèõ êà÷åñòâ èíäèâèäà, êàê âåðíîñòü, ñïðàâåäëèâîñòü, ïðàâäèâîñòü, áëàãîðîäñòâî, äîñòîèíñòâî. ×åñòü- ýòî îòñòàèâàíèå ñâîèõ èíòåðåñîâ. ×åñòü ìîæåò âîñïðèíèìàòüñÿ êàê îòíîñèòåëüíîå ïîíÿòèå, âûçâàííîå ê æèçíè îïðåäåë¸ííûìè êóëüòóðíûìè èëè ñîöèàëüíûìè òðàäèöèÿìè, ìàòåðèàëüíûìè ïðè÷èíàìè èëè ïåðñîíàëüíûìè àìáèöèÿìè. Ñ äðóãîé ñòîðîíû, ÷åñòü òðàêòóåòñÿ êàê èçíà÷àëüíî ïðèñóùåå ÷åëîâåêó ÷óâñòâî, íåîòúåìëåìàÿ ÷àñòü åãî ëè÷íîñòè.
Ðûöàðü (îò íåì. Ritter, ïåðâîíà÷àëüíî — «âñàäíèê»;) — ñðåäíåâåêîâûé äâîðÿíñêèé ïî÷¸òíûé òèòóë â Åâðîïå.
Ðûöàðñòâî êàê âîåííîå è çåìëåâëàäåëü÷åñêîå ñîñëîâèå âîçíèêëî ó ôðàíêîâ â ñâÿçè ñ ïåðåõîäîì â VIII âåêå îò íàðîäíîãî ïåøåãî âîéñêà ê êîííîìó âîéñêó âàññàëîâ. Ïîäâåðãøèñü âîçäåéñòâèþ öåðêâè è ïîýçèè, îíî âûðàáîòàëî íðàâñòâåííûé è ýñòåòè÷åñêèé èäåàë âîèíà.
 12-14 ñò. ñëîæèëèñü ñâîåîáðàçíûå íîðìû ïîâåäåíèÿ — ïðàâèëà ÷åñòè — êîòîðûõ äîëæåí áûë ïðèäåðæèâàòüñÿ âîèí, íàçûâàþùèé ñåáÿ ðûöàðåì. Ýòîò ðûöàðñêèé êîäåêñ ÷åñòè ïðèçûâàë áûòü õðàáðûì âîèíîì, ïðåäàííî ñëóæèòü ñåíüîðó, çàùèùàòü ñëàáûõ è îáèæåííûõ, áîðîòüñÿ çà õðèñòèàíñêóþ âåðó. Ðûöàðü-ñåíüîð áûë îáÿçàí çàáîòèòüñÿ î ñâîåì âàññàëå è ùåäðî åãî îäàðÿòü. Íàñòîÿùèé ðûöàðü íå ìîã âåñòè ñåáÿ â áîþ ïîäëî. Åñëè îí óêëîíÿëñÿ îò ÷åñòíîãî ïîåäèíêà, òî íàâñåãäà êëåéìèë ñåáÿ. Ê ïîáåæäåííîìó ïðîòèâíèêó-ðûöàðþ ñëåäîâàëî îòíîñèòüñÿ ñ óâàæåíèåì. À âñòðåòèòüñÿ â áîþ ñ íåáëàãîðîäíûì âîèíîì ñ÷èòàëîñü íåäîñòîéíûì ðûöàðÿ. Ðûöàðü äîëæåí áûòü ùåäðûì. Êîíå÷íî, íå âñå è íå âñåãäà ïðèäåðæèâàëèñü ýòèõ íîðì ïîâåäåíèÿ.
Ðûöàðñêèé Êîäåêñ ×åñòè 1. Ðûöàðñêèé Êîäåêñ ×åñòè ÿâëÿåòñÿ îáÿçàòåëüíûì äëÿ âñåõ ëèö áëàãîðîäíîãî ïðîèñõîæäåíèÿ, èìåíóþùèõ ñåáÿ Ðûöàðÿìè. 2.  ñëó÷àå íàðóøåíèÿ Êîäåêñà Ðûöàðåì, åãî ñóäüáà áóäåò ââåðåíà Ñþçåðåíó, âàññàëîì êîòîðîãî îí ÿâëÿåòñÿ, ïðè óêëîíåíèè æå îò Âîëè Ñþçåðåíà, äàííîå ëèöî àâòîìàòè÷åñêè ëèøàåòñÿ áëàãîðîäíîãî Ðûöàðñêîãî òèòóëà, âñåõ çåìåëü è âñåõ ïðèâèëåãèé. 3. Êàæäûé ðûöàðü äîëæåí öåíîé ñâîåé æèçíè çàùèùàòü æèçíü ñâîåãî Ñþçåðåíà. 4. Êàæäûé ðûöàðü äîëæåí äåðæàòü äàííîå èì ñëîâî, èáî ëèøü òðóñîñòü ÿâëÿåòñÿ äëÿ Ðûöàðÿ ïîçîðîì áîëüøèì, ÷åì êëÿòâîïðåñòóïëåíèå. 5. Êàæäûé ðûöàðü äîëæåí èìåòü Ãðàìîòó, ïîäòâåðæäàþùóþ åãî áëàãîðîäíîå ïðîèñõîæäåíèå. 6. Êàæäûé ðûöàðü äîëæåí ïðèíèìàòü ó÷àñòèå â Òóðíèðàõ, ãäå ïîêàçûâàòü äîáëåñòü ðàòíóþ, õðàáðîñòü è îòâàãó âåëèêóþ. 7. Ðûöàðü íå ñìååò ïðè÷èíèòü âðåä ÷åëîâåêó áåçîðóæíîìó. 8. Ðûöàðü íå ñìååò ïðè÷èíèòü âðåä ÷åëîâåêó âîîðóæåííîìó íåðàâíûì îðóæèåì, èíà÷å êàê íà ïîëå áîÿ. 9. Ðûöàðü äîëæåí áûòü ìèëîñåðäûì è êðîòêèì ê ñëàáîìó, è íå îòêàçûâàòü òåì êòî ïðîñèò î ïîìîùè. 10. Ðûöàðü äîëæåí áûòü áåçæàëîñòåí ê ëèõîäåÿì, âðàãàì åãî è åãî ñþçåðåíà, è ê ëþäåé îáèä÷èêàì è çëà ïðè÷èíèòåëÿì. 11. Ðûöàðü äîëæåí áûòü ãàëàíòåí â îáðàùåíèè ñ áëàãîðîäíûìè äàìàìè. 12. Åñëè ìåæäó ðûöàðÿìè âîçíèê ñïîð, èëè îäèí èç íèõ ñëîâîì èëè ïîñòóïêàìè ñâîèìè îñêîðáèë äðóãîãî, òî ðûöàðü ìîæåò òðåáîâàòü ñàòèñôàêöèè â ÷åñòíîì ïîåäèíêå â ïðèñóòñòâèè ñåêóíäàíòîâ, èëè îòðå÷åíèÿ îò ñâîèõ ñëîâ è ðàñêàÿíèÿ â ñâîèõ ïîñòóïêàõ. 13. Íà Ðûöàðñêîì òóðíèðå çàïðåùåíî èñïîëüçîâàòü íå÷åñòíûå ïðèåìû. 14. Íåò äëÿ Ðûöàðÿ âåùè áîëåå îòâðàòèòåëüíîé, ÷åì ïðåäàòåëüñòâî. 15. Ðûöàðü íå ìîæåò óäàðèòü ïîâåðæåííîãî ïðîòèâíèêà (â ÷åñòíîì ïîåäèíêå) , à òàêæå ïðîòèâíèêà, ìîëÿùåãî î ïîùàäå. 16. Ðûöàðü äîëæåí áåñïîùàäíî êàðàòü ëþáîå îñêîðáëåíèå ÷åñòè ñâîåãî Ñþçåðåíà, ÷åñòè Äàìû (ëþáîé) , è ñîáñòâåííîé ÷åñòè. 17. Íåçíàíèå Êîäåêñà Ðûöàðñêîé ÷åñòè íå ÿâëÿåòñÿ ñìÿã÷àþùèì âèíó îáñòîÿòåëüñòâîì äëÿ ëþäåé âåðîëîìíûõ, îòñòóïèâøèõ îò åãî ïðàâèë.
Ðûöàðñêèå çàïîâåäè — áûòü âåðóþùèì õðèñòèàíèíîì, îõðàíÿòü öåðêîâü è Åâàíãåëèå, çàùèùàòü ñëàáûõ, ëþáèòü ðîäèíó, áûòü ìóæåñòâåííûì â áèòâå, ïîâèíîâàòüñÿ è áûòü âåðíûì ñåíüîðó, ãîâîðèòü ïðàâäó è äåðæàòü ñâî¸ ñëîâî, ñîáëþäàòü ÷èñòîòó íðàâîâ, áûòü ùåäðûì, áîðîòüñÿ ïðîòèâ çëà è çàùèùàòü äîáðî è ò. ï.
Ðûöàðåì äîëãîå âðåìÿ ìîã áûòü ñäåëàí êàæäûé. Ñíà÷àëà ðûöàðñòâî äàâàëîñü, ïî ãåðìàíñêîé òðàäèöèè, â 12, 15, 19 ëåò, íî â XIII âåêå çàìåòíî ñòðåìëåíèå îòîäâèíóòü åãî ê ñîâåðøåííîëåòèþ, òî åñòü ê 21-ìó ãîäó. Êàæäûé ðûöàðü ìîã ïîñâÿùàòü â ðûöàðè, íî ÷àùå âñåãî ýòî äåëàëè ðîäñòâåííèêè ïîñâÿùàåìîãî; ñåíüîðû, êîðîëè è èìïåðàòîðû ñòðåìèëèñü óòâåðäèòü ýòî ïðàâî èñêëþ÷èòåëüíî çà ñîáîé.
Èç-çà òîãî, ÷òî ðûöàðè ïîëó÷àþò áîëüøèå ïðèâèëåãèè, òî çà íàðóøåíèå ñâîåé êëÿòâû èëè ïðàâèë îïèñàííûõ â êîäåêñå, ðûöàðè íåñëè îãðîìíóþ îòâåòñòâåííîñòü. Êàæäûé ïðîñòóïîê ðûöàðÿ âëåê çà ñîáîé ñåðüåçíîå íàêàçàíèå, èíîãäà, äîõîäèëî äî ñìåðòíîé êàçíè.
Åñëè îáâèíåíèå ðûöàðÿ â èçìåíå èëè òÿæåëîì ãðåõå ïîäòâåðæäàëîñü, òî ýòîò âîèí äîëæåí áûë áûòü ðàçæàëîâàí è èçãíàí èç ñòðàíû, èëè êàçíåí.
Ðûöàðñêàÿ ëèòåðàòóðà
Ðûöàðñêàÿ ëèòåðàòóðà îòëè÷àëàñü ñâåòñêèì õàðàêòåðîì è áûëà ÷óæäà àñêåòè÷åñêîé ìîðàëè. Âðàæäåáíàÿ ïî èäåÿì íàðîäíîé êóëüòóðå, îíà âìåñòå ñ òåì èñïûòàëà åå èçâåñòíîå âëèÿíèå, â ÷àñòíîñòè çàèìñòâîâàëà íàðîäíûå ñþæåòû, ïåðåðàáàòûâàÿ èõ â ñâîåì äóõå.
Îñîáîå ìåñòî â ðûöàðñêîé ïîýçèè ïðèíàäëåæèò «ëý» — ñòèõîòâîðíûì ïîâåñòÿì íà ëþáîâíî-ïðèêëþ÷åí÷åñêèå ñþæåòû, çàèìñòâîâàííûå ãëàâíûì îáðàçîì èç êåëüòñêèõ ïðåäàíèé è ëåãåíä («ëý» çàðîäèëèñü â êåëüòñêîé Áðåòàíè). Ãëàâíîé èç íèõ áûëà èñòîðèÿ êîðîëÿ áðèòòîâ Àðòóðà, ïî ïðåäàíèþ æèâøåãî â V—VI ââ., è åãî ðûöàðåé, ñîáèðàâøèõñÿ çà êðóãëûì ñòîëîì. Ýòè ëåãåíäû ñòàëè èñòî÷íèêîì äëÿ îáøèðíûõ ñòèõîòâîðíûõ ðûöàðñêèõ ðîìàíîâ òàê íàçûâàåìîãî «áðåòîíñêîãî öèêëà». Áîëüøóþ ðîëü â ðàçâèòèè êóðòóàçíîãî ðîìàíà êàê îñîáîãî æàíðà ðûöàðñêîé ëèòåðàòóðû ñûãðàë ôðàíöóçñêèé ïîýò — Êðåòüåí äå Òðóà (âòîðàÿ ïîëîâèíà XII â.). Èç àðòóðîâñêèõ ïðåäàíèé â åãî ðîìàíû âîøåë ïîýòè÷åñêèé ìèð êåëüòñêîé ôàíòàñòèêè ñ ÷óäåñíûìè ñòðàíàìè, ãîâîðÿùèìè æèâîòíûìè, çàêîëäîâàííûìè ëþäüìè, òàèíñòâåííûìè ïðèêëþ÷åíèÿìè. Ïîèñêè ïðèêëþ÷åíèé («àâàíòþðû») — îñíîâíàÿ ÷åðòà ñþæåòîâ ðûöàðñêèõ ðîìàíîâ. Íî èõ íåïðåõîäÿùåå çíà÷åíèå çàêëþ÷àåòñÿ â òîì, ÷òî îíè îòêðûëè íîâûé ìèð èíäèâèäóàëüíûõ ÷åëîâå÷åñêèõ ÷óâñòâ è îòíîøåíèé.
Âìåñòå ñ òåì ðûöàðñêèå ðîìàíû îòðàæàëè è âëèÿíèå öåðêîâíîé èäåîëîãèè. Ýòî îñîáåííî çàìåòíî íà øèðîêîì èñïîëüçîâàíèè â öåëîì öèêëå ðîìàíîâ ëåãåíäû î ïîèñêàõ ðûöàðÿìè ñâÿòîé ÷àøè «Ãðààëÿ», ôèãóðèðîâàâøåé ÿêîáû ïðè ðàñïÿòèè Õðèñòà. Áîëüøóþ èçâåñòíîñòü ïîëó÷èë ðîìàí î Òðèñòàíå è Èçîëüäå, â êîòîðîì âîñïåâàåòñÿ âûñîêîå è ïðåêðàñíîå ÷óâñòâî ëþáâè, ïðåîáðàæàþùåå ãåðîåâ. Äåìîêðàòè÷åñêèìè òåíäåíöèÿìè îòëè÷àåòñÿ ïðîèçâåäåíèå Ãàðòìàíà ôîí äåð Àóý «Áåäíûé Ãåíðèõ» (êîíåö XII â.) — ïîýòè÷åñêèé ðàññêàç î òðîãàòåëüíîé ëþáâè äåâóøêè-êðåñòüÿíêè ê çàáîëåâøåìó ïðîêàçîé ðûöàðþ.  äðóãîì ïðîèçâåäåíèè íåìåöêîé ðûöàðñêîé ïîýçèè — ðîìàíå íà÷àëà XIII â. «Ïàðöèôàëü» Âîëüôðàìà ôîí Ýøåíáàõà — èçîáðàæàåòñÿ áîðüáà ïðîñòûõ ÷åëîâå÷åñêèõ ÷óâñòâ ñ ôåîäàëüíûìè ïðåäðàññóäêàìè; ñîñòðàäàíèå è äîáðîòà ñòàâÿòñÿ àâòîðîì âûøå ðûöàðñêîé äîáëåñòè è «êóðòóàçèè».
Ðûöàðñêàÿ ëèòåðàòóðà, íåñìîòðÿ íà åå êëàññîâûé õàðàêòåð, ñïîñîáñòâîâàëà îáìèðùåíèþ ñðåäíåâåêîâîé êóëüòóðû, âîçíèêíîâåíèþ èíòåðåñà ê ëè÷íîñòè ÷åëîâåêà è åãî ÷óâñòâàì.
ðûöàðñêèé êîäåêñ ÷åñòü
Ðàìåùåíî íà Allbest.ru
В европейской цивилизации и культуре есть одна удивительная особенность – признание факта поражения как достойного результата состязания, на войне ли, в искусстве или спорте. Более того, мы можем увидеть среди европейских народов своеобразный культ поражения. Ведь проиграть с честью заведомо более сильному врагу совсем не оскорбительно. Можно даже сказать, что в поражении проявляется куда больше достоинств человека, нежели в победе.
Победа всегда одинакова. Слава достается победителям, которых превозносят. Но не только победитель вправе гордиться собой. Потерпевший поражение порой показывает гораздо большую силу духа, способность противостоять ударам судьбы и готовность, поднявшись после почти смертельного удара, вновь вступить в бой. Да и сама готовность принести жертвы, а, возможно, и погибнуть, при этом прекрасно понимая, что победы не добиться – это пример демонстрации доблестей, достойных героев античности. Поражение же каждый раз показывает своих героев с иной стороны, демонстрирует разные сильные стороны тех, кто проиграл, но сохранил твердость духа.
Пожалуй, впервые эта идея была отражена в рыцарской поэме IX века «Песнь о Роланде». Мы найдем немало примеров того, как средневековые менестрели воспевали победы героев, но в истории Роланда предметом восхищения стало самое тяжелое поражение, которое постигло армию императора Карла Великого, правителя франков, отправившегося воевать в Испанию. Когда войско после долгих походов и тяжелых боев возвращалось на родину, командовать арьергардом был назначен бретонский маркграф Роланд – пример рыцарства и чести для всей Франкской империи.
В Ронсевальском ущелье небольшой отряд Роланда попал в засаду, устроенную маврами, басками и арагонцами. Роланд, получивший от своих воинов прозвище Неистовый, сражался как лев. Он сразил множество врагов и отказывался, несмотря на просьбы своего друга графа Оливье, протрубить в волшебный рог Олифант, который обладал способностью призвать в бой армию императора Карла. Ведь он не мог отвлечь уходящие войска франков и был обязан задержать врагов. Поэтому, когда подмога всё же пришла, на поле боя император нашел лишь мертвого Роланда, который с тех пор стал воплощением готовности рыцаря умереть за своего сеньора и свою честь.
«Песнь о Роланде» несла своим слушателям и читателям очень важную идею – бывают ситуации, когда поражение ценится ничуть не меньше, чем победа. Роланд ценой своей жизни и жизней своих воинов спас куда больше людей, которые могли попасть в засаду, устроенную в горах.
Зовет к себе Роланд Готье де л’Она:
«Возьмете вы французов десять сотен,
Займете все ущелья и высоты,
Чтоб император не понес урона».
Так оруженосцы и молодые рыцари, слушавшие «Песнь о Роланде» в сумрачных покоях фамильных замков, готовились к тому, чтобы в любой момент, если король прикажет, повторить подвиг маркграфа бретонского. И это не было пустыми словами. Французское рыцарство не раз демонстрировало готовность умереть, но не лишиться чести. В битве при Пуатье погибло почти всё французское рыцарство, включая высшую знать королевства. Об отношении людей Средневековья к смерти в бою много говорит поступок короля Богемии Иоанна Люксембургского в бою при Креси. Вот что рассказывает об этом хронист: «Когда Иоанн услышал команду к бою, он сказал: «Господа, вы теперь все мои друзья и братья по оружию, поэтому я прошу вас, потому что я слеп, взять меня с собою в бой». Рыцари согласились, и поскольку он не хотел затеряться в толчее, привязали его в седле боевого коня. Король поскакал в рядах французской конницы на англичан. Утром король был найден мертвым на земле».
Великий французский философ конца XVI века Мишель де Монтень писал в своей книге «Опыты» об уже куда более гуманных временах: «Посмотрите, как наша душа придает этой смешной забаве (игре или спортивным состязаниям – прим. авт.) значение и смысл, как напрягаются все наши нервы и как благодаря этому она дает возможность любому человеку познать себя самого и непосредственно судить о себе. Какие только страсти не возбуждаются при этой игре! Гнев, досада, ненависть, нетерпение и пламенное честолюбивое стремление к победе в состязании, в котором гораздо извинительнее было бы гордиться поражением». Вот пример того, как взгляды европейцев ничуть не переменились за прошедшие с момента создания «Песни о Роланде» шесть столетий.
Не стоит думать, что всё это было чуждо русским. Вспомним наш собственный эпос – былины. И увидим, что там герои-богатыри, подобно Роланду, порой терпят самые тяжелые поражения и гибнут от рук врагов. Михайло Поток был убит собственной женой, могущественной колдуньей, Дунай Иванович был побежден Добрыней и на долгие годы брошен им в киевскую темницу. Добрыня же не раз побеждал Алёшу Поповича и даже грозил убить его. Кстати, Алёша, согласно тексту одной из былин, погиб, убитый братьями Збродовичами. Сказители Древней Руси не видели ничего обидного для самых выдающихся витязей оказаться побежденными. На войне или в рыцарском поединке случается всякое, невозможно побеждать всех и всегда. До этого не дошел даже Илья Муромец, который не раз был схвачен врагами. Подобное отношение к поражению характерно для военной знати Европы, а русское боярство и княжеская дружина в этом отношении ничуть не отличались от франкских маркграфов, герцогов или епископов.
В Новое время ситуация ничуть не изменилась. Но теперь уже на битвы выходили не отдельные рыцари, а целые армии.
Конфликты XVIII века даже получили прозвище «войны в кружевах», потому что на сражения было принято украшаться так, будто идешь на бал или на прием к королю. Кружева, золотое шитье, роскошные плюмажи, блеск галунов и полированного серебра и золота сопровождали воинов этого времени, превращая кровопролитие в торжественный ритуал подтверждения делом своей верности присяге. Война приобрела настолько эстетские формы, что это нашло отражение на множестве батальных картин. Никогда еще ни раньше, ни после этой эпохи, смерть в бою не была настолько прекрасна.
В сражении при Фонтенуа между англичанами и французами в 1745 году в атаку пошли все резервы англичан – лучшие части их армии. Под развернутыми знаменами с музыкой маршировали три полка гвардии, за ними следовали армейские полки. Британцы медленно приближались к строю спокойно ожидающих их французов. Шеренги 1-го гвардейского пехотного полка подошли вплотную к линии французской гвардии. Ни один из противников не открывал огонь, не желая показать себя трусами, которые начали стрелять сразу, как увидели врага. По обычаю того времени, офицеры шли впереди строя, демонстрируя подчиненным, как надлежит умирать за своего короля.
Французы и англичане сняли шляпы и церемонно раскланялись, приветствуя друг друга, но приказа стрелять так и не прозвучало. Тогда капитан 1-го пехотного полка гвардии лорд Хей обратился к стоящему напротив него лейтенанту французской гвардии графу д’Отрошу: «Господа французские гвардейцы, стреляйте!». На это д’Отрош ответил еще большей любезностью, заявив: «Господа, мы никогда не стреляем первыми, стреляйте сами». Это соревнование в куртуазности бесконечно продолжаться не могло. Раздался приказ, англичане сделали залп. Граф д’Отрош упал на траву Фонтенуа, обливаясь кровью. Так честь офицеров и аристократов была в очередной раз поставлена выше, чем жизнь. Ведь возможность выжить – ничто в сравнении с тем, что ты обязан не опозорить поколения предков, которые создали твой род, сделали его знатным и могущественным.
Когда в те же времена полководцев награждали за проигранные сражения высокими орденами, это вовсе не означало поощрения неудачливых и некомпетентных. Это были награды за стойкость и храбрость, с которой вверенная генералу армия сражалась и с честью проиграла бой. Точно так же на Триумфальной арке, сооруженной в Париже в честь Наполеона I, значатся не только громкие победы при Аустерлице или Йене, но и поражения при Гейльсберге, Красном или Полоцке. Стоит отметить, что войнам того времени было совершенно не свойственно создание «образа врага». Противник представал в них не чудовищем, а воином, сражающимся, потому что ему так приказал суверен. Поэтому никто не сомневался в том, что враг тоже обладает честью. Плененного вражеского офицера могли просто отпустить на свободу под честное слово, что он больше не поднимет оружие (и обычно такие обещания соблюдались самым строжайшим образом), его не бросали в темницу, а принимали в своем имении, на обеде или балу.
Еще один выдающий пример поражения, как предмета для гордости, дала Крымская война. Тогда под Балаклавой британский барон Реглан приказал бригаде графа Кардигана атаковать русские позиции прямо по фронту. Что это было – ошибка или некомпетентность, историки спорят до сих пор. Но британские всадники выполнили приказ и поскакали прямо на пушки и плотный ружейный огонь русских. Из шестисот человек вернулась всего одна треть. Поэт Теннисон написал об этой атаке проникновенную поэму «Атака легкой бригады», мгновенно ставшей классикой английской литературы.
Долина в две мили – редут недалече…
Услышав: «По коням, вперед!»,
Долиною смерти, под шквалом картечи,
Отважные скачут шестьсот.
Рассказ о том, как офицеры и солдаты не могли ослушаться приказа и пошли на верную смерть, стал тем поражением, что вдохновлял англичан в тяжелейших сражениях Первой и Второй мировых войн. Эта история стала лучшим примером того, как, по словам В. Овчинникова (автора книги «Корни дуба», очень долго изучавшего английское общество), «…назначение джентльмена возглавить и повести за собой людей в час трудных испытаний». Эта готовность культивируется в британском обществе и поныне, придавая ему моральную силу. Крымская война стала для русских примером такого поражения, которым можно гордиться не меньше, чем победой. Российская империя в одиночку сражалась против Великобритании, Франции, Османской империи и, несмотря ни на что, выстояла, не сдалась, сумела довести дело до заключения мира, который всеми сторонами был признан, как почетный. А в 1812 году император Александр I демонстрировал готовность терпеть любые поражения, отступать хоть до Камчатки, но продолжать сражаться с Наполеоном I.
Столетием раньше долгая и тяжелая война за австрийское наследие 1740-1748 годов была выиграна Австрией не на полях сражений, а с помощью невообразимого упрямства и силы воли императрицы Марии-Терезии. В этой войне австрийцы продемонстрировали не столько способность побеждать, сколько готовность подниматься после самых тяжелых ударов и вновь идти в бой. Именно это умение не раз спасало Австрийскую империю от полной катастрофы. На протяжении XVII – XVIII – XIX веков не раз получалось так, что армия австрийского императора разбита, противники готовятся праздновать победу. И вдруг откуда ни возьмись появляются новые полки, которые упрямо идут в бой, защищая, казалось бы, безнадежное дело.
Увы, готовность принимать поражение, свойственная рыцарскому духу, совершенно исчезла в России при коммунистах. Основывая свою легитимность на выигранной ими Гражданской войне, большевики создали настоящий культ победы, в котором не было места сомнениям. Пропаганда объявляла проигранные сражения выигранными, потому что Красная армия под руководством коммунистов не может проиграть. В одной красноармейской песне звучали такие слова:
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости.
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
Это был рассказ о сражении при Замостье, где Первая конная армия Будённого потерпела тяжелейшее поражение от польских войск. Но в стихах поражение объявили славной победой, о которой должны помнить «польские паны». Эта же уверенность в победе над любым врагом, внушаемая обществу в конце 1930-х годов, стала причиной того, насколько тяжело переживали граждане СССР поражения, не раз случавшиеся в ходе большого наступления немцев в 1941-1942 годах. А Таллинская эвакуация флота, которая стала поражением, намного превосходящим Цусиму, либо замалчивалась, либо героизировалась и легендировалась, как тяжело доставшийся успех.
Советская идеология не могла признать поражения. Ведь, во-первых, во главе страны и армии стоит партия, направляемая «единственно верным учением Ленина» – она не может проигрывать или ошибаться. А во-вторых, если коммунисты терпят поражения, то как отвечать на возникающий вопрос: зачем была устроена революция, красный террор и Гражданская война? Именно это сохранившееся преклонение перед победой и страх перед поражением во многом до сих пор служит причиной терзающего современное русское общество посттравматического расстройства, связанного с утратой былого «величия» при СССР. Ведь если мы не смогли спасти великое государство, то значит мы сами плохи, думает типичный носитель такого образа мыслей.
Так что нам еще только предстоит научиться гордиться своими поражениями. И видеть в них знамение будущих побед. Стимул собраться с силами и победить.