В России помимо всем известных стольных городов: Москвы, Киева и Санкт-Петербурга, была ещё одна, сибирская столица — Тобольск. В настоящее время этот город пребывает в незаслуженном забвении, но по-прежнему, как и положено столице, имеет каменный кремль, Красную площадь и старинную тюрьму, в которой томились многие верные сыны Отечества.
В эти достопримечательные места мы и решили съездить 1-3 июля. Надо сразу пояснить, что в 16-18 веках Тобольск считался столицей вообще всей Сибири, благо народ ещё не знал её истинных размеров. В 19 веке Тобольск главенствовал только в Западной Сибири, постепенно уступая позиции Тюмени и Омску. Сейчас вся Тюменская область входит в состав Уральского федерального округа. Но это не Урал с его горными хребтами и многочисленными озёрами. Это именно необъятная и малолюдная, подавляющая своими неизмеримыми просторами Сибирь, пусть даже и Западная.
От Магнитогорска через Верхнеуральск и Уйское добрались до трассы М5. По ней двинулись на Челябинск. При проезде через сей славный город необходимо быть готовым к двум особенностям движения в нём:
Наличие широких проспектов при полном отсутствии разметки на них. Поэтому, водители сами определяют количество и ширину полос на проезжей части. Надо быть готовым к тому, что на тебя одновременно с двух сторон начинают наваливаться соседние автомобили. Или движущийся на встречу водитель решит, что его полоса имеет ширину до левого бордюра.
Хаотичная планировка с извилистыми улицами. Несмотря на то, что указатели в городе в принципе есть, плутать по нему можно очень и очень долго.
Сказав немало «тёплых» и «душевных» слов в адрес Челябинска, его жителей и их матерей выбрались на дорогу, ведущую в Курган. В Миасском свернули на Шадринск. Дорога почти на всём протяжении удовлетворительного качества. Только около Русской Течи участки грунтовки, но на 40 км/ч вполне проходимые. В Шадринске при проезде по мосту через реку Исеть хорошо видны две старинные церкви на берегу. По недостатку времени здесь не стали останавливаться. Далее через Исетское поехали на Тюмень. По дороге из Челябинска в Тюмень попадаются прикольные названия: за Миасским – не простая, а «Крутая речка», после Шадринска – деревня с мрачным названием «Черное Макарово», перед Тюменью – река «Цинга».
Тюмень, в отличие от проклятого Челябинска, проезжается просто. Въезжаешь со стороны Кургана на кольцо и поворачиваешь на право. Едешь по окраине города до следующего кольца. С него сворачиваешь в центр и по улице Мельникайте пересекаешь весь город насквозь.
После Тюмени начинаются равнинные места, сюда по обилию осоки и комаров сильно заболоченные. Среди продаваемых местными жителями по обочинам дороги ягод, помимо красных (земляники-клубники), стали попадаться и тёмные (ежевика-черника-голубика).
Наконец после 14 часов непрерывного полёта, преодолев 1030 км, добрались до главной цели путешествия – Тобольска. По трассе из Тюмени попадаешь сначала в новую часть Тобольска, затем поворачиваешь обратно на юг и подъезжаешь к кремлю и гостиницам. И Тобольск, и Тюмень имеют следующую специфику дорожного движения:
Тюменская область – край непуганых пешеходов. Если есть знак «Пешеходный переход», то народ прётся на проезжую часть не глядя по сторонам, уверенный, что водители его пропустят.
В городах много улиц с односторонним движением и приходится делать замысловатые зигзаги и круги, чтобы добраться до нужного места.
Тобольск расположен на двух уровнях. На юге – Нижний город с преимущественно деревянными домиками и полдесятком больших, но запущенных церквей. На севере – Верхний город, современные многоэтажные здания. Между этими частями ступенька высотой метров 50, на краю которой стоит белокаменный кремль. Непосредственно у кремля находится гостиница «Сибирь», а метрах в четырёхстах — «Тобол». Сначала двинулись в «Тобол». Одноместный номер стоит 390 руб., стоянка — 65 руб., но администратор нас сразу предупредила, что номера давно без ремонта. В итоге устроились в «Сибирь». Вполне приличная гостиница, интенсивно ремонтируется. Внизу ресторация «У Никольского взвоза», по вечерам работает летнее кафе. В гостинице «Сибирь» оригинальные тарифы. Большой двухкомнатный одноместный номер без душа (с умывальником) – 600 руб., маленький однокомнатный одноместный номер с душевой кабиной – 1200 руб. Стоянка – 100 руб. На площади Ремезова перед гостиницей «Сибирь» расположен художественный салон «Минсалим» в котором продают тобольские сувениры. Рядом с гостиницей «Тобол» — большая церковь Петра и Павла (2-я пол. 18в.)
На второй день пошли гулять по Тобольску. Его главной достопримечательностью, безусловно, является кремль – резиденция сибирских епископов и губернаторов. Со стороны Верхнего города кремль начинается Гостиным двором (1703-05), обособленной прямоугольный крепостью с башнями по углам. Он был возведен в начале 18-го века по проекту выдающегося сибирского архитектора и топографа Семена Ремезова. Рядом здание Епархиальная гостиница или Красный дом (сейчас он, правда, белый). Здание гостиницы было спешно возведено в начале 20-го века накануне приезда в Тобольск Григория Распутина. Таким образом, местное духовенство избавило себя от необходимости селить персонаж с сомнительной репутацией в митрополичьих покоях. Самым красивым зданием кремля, безусловно, является Софийско-Успенский собор (1681-86), с золоченным центральным куполом и синими, покрытыми звездами маленькими главами. К сожалению, во время нашего посещения Тобольска сам собор и его колокольня (1799) ремонтировались и были опутаны строительными лесами. Действовал только небольшой Покровский собор (1746).
Экспозиция музея-заповедника размещена в бывшем архиерейском доме (1773-75). Здесь представлена история завоевания Сибири Ермаком, с пушками, кольчугами и мечами. Выставлены национальные одежды и предметы быта коренных народностей севера: хантов, мансей, ненцев, наверное, их только здесь и можно увидеть. Большой раздел посвящён местному животному миру, от волков и медведей, до мамонтов и саблезубых тигров. В общем, каждый из нас нашёл здесь для себя что-то интересное: кто-то — старинные монеты, кто-то — татарские украшения, а лично я — бубен шамана.
Рядом с архиерейским домом без малого 300 лет томился в ссылке угличский колокол. В 1593 году в Угличе зарезали малолетнего наследника московского престола царевича Димитрия. Возвестил об этом грязном злодеянии один из колоколов, чем вызвал смуту в народе. После подавления волнений, колокол по приказу Бориса Годунова был снят с колокольни, бит плетьми, лишен языка и отправлен в Тобольск, где находился до 1892 года, после чего ему разрешили вернуться на родину, в Углич. В 1860 году специально для него возле архиерейского дома построили отдельную тюремную камеру-колоколенку. Сейчас муляж знаменитого арестанта выставлен в музее.
Часть территории кремля отдана под духовную семинарию. День был выходной, и семинаристы благоустраивали газоны. Окружен кремль каменными стенами и башнями, часть из которых старинные (конец 17 века), часть — явный новодел. В 19 веке некоторые башни и участки крепостных стен разобрали, правда, тут же стали их восстанавливать. Особенно рьяно за фортификационные работы взялись в 60-е годы 20 века, во времена «холодной войны» и Карибского кризиса.
С юга кремль ограничен крутым обрывом, который прорезают овраги-взвозы. С запада от кремля находится взвоз, имеющий многочисленные названия: Софийский, Прямской, Базарный или Торговый. С востока имеется такой же овраг-взвоз по имени Никольский. Эти овраги вырезали на обрыве Троицкий мыс, на котором стоит кремль. Вид с этого мыса на Нижний город открывается замечательный: кругом деревянные домишки среди деревьев, громады барочных церквей, старые каменные здания в стиле классицизма или барокко, а вдали широкая лента Иртыша. Внизу, прямо под обрывом, здание римско-католического костела Святой Троицы. Впечатление, что он построен только вчера, настолько превосходно его состояние. В действительности костел возведен во второй половине XIX века для сосланных в Тобольск участников польского восстания 1863 года. Справа, в сторону Иртыша виднеется церковь Захария и Елизаветы (1776), далее Крестовоздвиженская церковь (1776) с погнутым крестом на колокольне. Слева – церковь Михаила Архангела (1745-54), за ней Рождественская церковь (1740-е).
Крестовоздвиженская церковь, единственная в Тобольске, которая сохранила кресты при советской власти. В хрущевские времена их всё-таки попытались убрать. На крест колокольни накинули канат. Далее есть две версии. По одной, канат привязали к вертолету и попытались оторвать крест. Вертолёт не осилил нагрузки и чуть не упал, но господь не допустил жертв. По другой версии, которой я больше верю, всё было наоборот. Крест срывали трактором, и лопнувший канат смертельно травмировал рабочего, накинувшего канат на крест.
Прямской взвоз перегораживает бывшее хранилище государственной пушной казны – рентерея (1713-16). Она представляет собой несколько сводчатых залов над арочным проездом, в которых сейчас размещают художественные выставки. Рентерею построили пленённые в Полтавской баталии шведы и её также называют «шведская палата». В Тобольск было сослано 9 тысяч пленников и сделали они много полезных для города дел. В частности прорыли новое русло Тобола, передвинув место его впадения в Иртыш на 3 версты на юг.
Если по Прямскому взвозу только пешеходное движение, то по Никольскому проходит автомобильная дорога с уклоном-подъёмом 12 градусов, связывающая Верхний и Нижний город. За Никольским взвозом, находится сад Ермака на мысе Чукман. На вершине мыса мраморный памятник (1838) этому полумифическому покорителю Сибири. У подножия мыса в 1582 году произошло решающее сражение отряда Ермака с войском зловредного хана Кучума. Наши как всегда победили и народы Западной Сибири (желание которых никто и не спрашивал) были освобождены от гнёта сибирского ханства.
С запада от кремля простирается Красная площадь, которая впрочем, своими размерами и солидностью явно не дотягивает до своей знаменитой московской тёзки. На площади расположен Тобольский тюремный замок, построенный в середине XIX века и использовавшийся как пересыльно — каторжная тюрьма. Через него прошли М.Петрашевский, Ф.Достоевский, Н.Чернышевский, В.Короленко и многие другие известные люди. Непосредственно на площадь выходит похожее на дворец здание тюремного штаба. Заплатив 10 рублей за входной билет можно пройтись по третьему блоку, с его одиночными и многоместными, туберкулезными и другими камерами. Зрелище промозгло-мрачное. Хотя погода была солнечная и тёплая, но мы по неволи зябко передергивали плечами. Кроме того, можно посетить прогулочные дворики-колодцы, подойти к алтарной апсиде тюремной церкви Александра Невского, выступающей из стены первого блока. Около церкви место массовых расстрелов и захоронений 1937 года.
Во второй половине дня поехали в Тюмень. Недалеко от Тобольска у поста ДПС (около моста через Иртыш) идёт ответвление на Абалак. В этой деревне находится Абалакский Знаменский мужской монастырь, возникший в 1783 году. В нём хранится икона Знамения Пресвятой Богородицы, написанная в 17-м веке. Эта икона, изображающая Богоматерь в окружении святых Николая Чудотворца и Марии Египетской, считается покровительницей Сибири. Сам монастырь стоит на высоком утесе над Иртышом. Сейчас в нём восстановлена и действует Знаменская церковь. Рядом двухэтажная церковь Марии Египетской с колокольней и полуразрушенная Никольская церковь. В хорошем состоянии архиерейский дом.
После посещения монастыря вернулись на трассу Тобольск-Тюмень. Вечером остановились за 25 км до Тюмени в мотеле «Тёплый стан». Номер «люкс» стоит 640 руб., стоянка — 50 руб. Мотель явно не «фонтан», но усталому путнику для ночлега сгодится.
Утро третьего дня посвятили знакомству с Тюменью. Не так давно этот город называли столицей деревень, но теперь он явно преобразился и похорошел, превратившись в миниатюрную Москву. Во всём чувствуется, что находишься в столице богатого нефтяного региона. Большое количество современных зданий авангардистской архитектуры, со сплошь остеклёнными фасадами. Старинные дома и церкви в безупречном состоянии.
Основное количество достопримечательностей и музеев города сосредоточено в начале улиц Республики и Ленина. Мы въехали в Тюмень по ул. Мельникайте, затем свернули на перпендикулярную ей ул. Республики. По мере движения по этой улице на северо-запад попадается всё больше и больше исторических зданий. Сначала деревянная усадьба Колокольникова (кон. 19 в.) в которой сейчас музей истории дома XIX-XX века. Далее, голубенькое здание Сельскохозяйственной академии, бывшее Александровское реальное училище. После моста через речку Тюменку расположена площадь, на которой здание бывшего частного коммерческого училища Колокольниковых (1910-14) в стиле неоклассицизма, сейчас архитектурно-строительная академия. Рядом Крестовоздвиженская церковь (1774) и Тюменское духовное училище.
Наконец, упираешься в главную, на мой взгляд, достопримечательность. На возвышенном правом берегу реки Туры стоит Тюменский Троицкий мужской монастырь, основанный в 1616 году. У самого входа в Троицкий собор (1709-15) находится могила митрополита Филофея (Лещинского), инициатора перестройки монастыря из деревянного в каменный. Святой отец завещал похоронить себя в столь странном месте намеренно, чтобы «мимоходящие попирали его прах ногами». Кроме собора в монастыре привлекают внимание церковь Петра и Павла (1726-55) и оборонительные зубчатые стены (1741).
Поскольку улицы в Тюмени, в основном, с односторонним движением обратно пришлось возвращаться по ул. Ленина. В самом её начале стоит краснокирпичный римско-католический костел Святого Праведного Иосифа, возведенный в 1903-1906 гг. польской общиной Тюмени, состоявшей из сосланных сюда повстанцев. Костёл совсем крошечный, значительно меньше своего Тобольского собрата. Дальше по улице находится Михайло-Архангельская церковь (1781-1824) в смешанном стиле сибирского барокко и классицизма. Рядом сохранился купеческий дом Н.Д. Машарова, в котором находится филиал областного краеведческого музея. Чуть дальше интенсивно восстанавливаемая Спасская церковь (1794).
Обратно решили проехать через город Далматово, где расположен Свято-Успенский Далматовский мужской монастырь. Он основан в 1644 году на высоком левом берегу реки Исети в месте впадения в неё реки Течи. Монастырь не раз сжигали дотла кочевники, пока в 1713-24 гг. не были возведены каменные стены с двумя высокими башнями. Неприступная крепость многое выдержала за свою долгую историю. В 1762 году в Зауралье произошло крестьянское восстание, вошедшее в историю России под названием «Дубинщина». Восставшие осадили Далматовский монастырь, напрочь отрезав его от внешнего мира. Лишь через полгода правительственные войска деблокировали крепость.
В середине феврале 1774 года к Далматовскому монастырю подошло трехтысячное войско пугачевцев. За стенами крепости укрылось всего четыре сотни защитников. Началась двадцатидневная осада монастыря. Бунтовщики пытались взять монастырь штурмом, однако получили ожесточенный отпор. Не раз пугачевцы под прикрытием артиллерийского и ружейного подобраться к стенам, спрятавшись за возами сена, но защитники монастыря поджигали сено горящей паклей и буквально засыпали противника пулями и камнями. К восставшим подходило подкрепление, и их число превысило пять тысяч. Ситуация складывалась критическая, но монастырь спасло стремительное наступление правительственных войск под командованием генерала Деколонга.
Так и стояла неприступная твердыня до 1917, на страх врагам, на радость добропорядочным жителям. Однако, как известно, нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. После революции на территории монастыря сначала разместили сельскохозяйственную коммуну, затем завод по изготовлению молочных бутылок. Это привело к его разграблению и почти полному разрушению. И сейчас потрескавшиеся крепостные стены со сломанными зубцами, обветшавшие башни, церкви со снесенными куполами являются зримыми памятником трагической истории России. Впрочем, монастырь снова действует, отремонтирована надвратная церковь и часть крепостной стены, но работ по восстановлению здесь ещё на многие десятилетия.
Подводя итоги поездки, прихожу к следующему выводу.Количество достопримечательностей на душу населения в России везде примерно одинаковое. Однако, плотность и тех, и других (и душ, и достопримечательностей) за Уральским хребтом начинает стремительно падать, а на Сибирских и Дальневосточных просторах приближается к вакуумному состоянию. Поэтому для жителей Урала, а тем более Центральной России, города Тюмень, Тобольск, максимум Омск – это предельная граница разумных автопутешествий. Дальше расстояния гигантские и просторы необъятные. Запросто преодолеть их способен только самолёт. Нет, ну при наличии большого желания можно, конечно, сгонять из Москвы во Владик на машине, преодолев туда-обратно без малого 20 тыс. км. Можно конечно, всё можно, если не задаваться вопросом: а зачем?
| | LanaВсем привет, расскажу про мою короткую поездку в Тобольск в начале мая. Из Екатеринбурга можно сесть на ночной поезд и уже утром окажешься в Тобольске, что я и сделала. От железнодорожного вокзала до центра Тобольска (исторического центра) ходит прямая маршрутка за 23 рубля. Ехать примерно час; так что закладывайте это время на дорогу.
В историческом центре сразу бросается в глаза величественный белый Кремль. Прямо открыточный вид: голубое глубокое небо и белые стены Кремля. Но сперва я зашла в кафе-галерею У Никольского взвоза — одно из рейтинговых общепитов города; там подают блюда из местной рыбы (так гласит рекламка в меню) плюсом хороший рейтинг на Яндексе. У меня было всего два блюда: котлета из трех видов рыб и пельмени — чек составил чуть больше пятиста рублей. Затем пошла в Краеведческий музей — это место к посещению обязательно. Кто не музейщик, думаю этого музея будет достаточно. Самый крутой и запоминающийся экспонат — мамонт в натуральную величину. Так же стоит обратить внимание на костюмы, предметы быта коренного народа и животный мир Тюменской области.
Следующее знаковое и туристическое место — Тобольский тюремный замок. Если вы поклонник истории каторги и ссылки, вам сюда. Экспозиция делится на два периода: история царской тюрьмы и советский период. В Тюремном замке можно посмотреть и зайти в любые камеры, много что потрогать. Поразил карцер, тюремный туалет, одиночные камеры. На стенах много информационных плакатов. Узнала про кандалы, труд и обязанности заключенных. Тюрьма была действующая до 1997 года; после заключенных расселили кого куда, даже в Заполярье. Остальное время можно гулять по территории Кремля, спуститься в нижний посад — нижняя часть города. Очень колоритная улица Хохрякова, посмотреть торговые сувенирные ряды.
Из сувениров: купила только рыбу: муксун, язь, стерлядь. Вот, как-то так. Желаю всем приятных путешествий. Тобольск очень красив и шикарен.
14 |
Комментарии:
| | 5 июня 2021 в 16:10ОЛЬГАКак-то недавно листала один журнал и набрела как раз на этот город, который вы описали. Тогда с интересом о нем почитала и теперь с удовольствием прочла ваш отзыв.
8 |
| | 5 июня 2021 в 16:47LenaМне казалось, что Тобольск это где-то на краю света. А оказывается, только ночь на поезде от Екатеринбурга. Буду иметь ввиду, так как город, насколько мне кажется, с глубокой и интересной историей.
7 |
| | 5 июня 2021 в 17:37TaiellorЕсли бы я сейчас оказалась в Тобольске, то пошла бы в Тобольский кремль (в него даже медведев ходил), по местам съемок фильма Балабанова «Война» и к родным местам Дмитрия Ивановича Менделеева.
9 |
| | 5 июня 2021 в 21:24Наталья ЮрьевнаВряд ли мне когда то придется побывать в Тобольске. Поэтому спасибо Вам большое за отзыв, увидела белый Кремль Вашими глазами. Обожаю такие старинные Храмы. Мне Белый Кремль чем то напомнил Псковский Кремль и купола Изборских Храмов, что в Псковской области. Красива и строга архитектура зданий того времени. Похожие Храмы есть и в Новгородской области. Мне посчастливилось побывать в Георгиевском соборе Юрьева монастыря да и в Соборах Великого Новгорода. Их постройки чем то похожи на Тобольский Кремль. Эпоха!
7 |
| | 5 июня 2021 в 23:29ВиталийКакие далекие и прекрасные от меня города. Но ладно теперь к отзыву. Я понял что в Тобольске можно славно поесть местную рыбу. Уезжая можно тоже купить совсем неплохую рыбу. Будет о чем вспомнить. Посетить белый Кремль, сделать шикарное фото и сразу в краеведческий музей на просмотр мамонта. Ну и конечно после этого посетить Тобольский тюремный замок. Если наверное сорвать какой-нибудь агитплакат, то можно наверное увидеть стены в надписях аж еще с царского периода. Но время бежит и нам следует на торговые ряды и домой. Неплохо.
6 |
| | 6 июня 2021 в 08:13ЛюдмилаКак мало мы интересуемся своими городами, все стараемся хоть через забор, но посмотреть в чужой двор. Все кажется там лучше. А у нас столько удивительных мест: замечательные горы, прозрачные озера, водопады, скалы, необыкновенные города и много еще сакральных мест, где не были еще туристы. И так можно бесконечно перечислять все интересные места, куда можно поехать и отдохнуть.
5 |
| | 6 июня 2021 в 10:48Сергей ТорОт меня до Тобольска порядка 2000 км. Если ехать туда чтобы посмотреть тюрьму и поесть рыбы, то выйдет слишком дорого. За такие деньги я могу скачать фильм об этом славном городе, накупить дорогой рыбы и икры и дома, в тепле пуститься в это удивительное путешествие. На самом деле наша страна настолько большая, что внутренний туризм не всегда будет оправдан. Поэтому получается посмотреть те города и места, которые расположены недалеко от твоего места жительства или ты там оказался случайно.
4 |
| | 6 июня 2021 в 10:49German Бывал я в Тобольске, правда более 20 лет назад. Почему-то очень хорошо запомнился железно-дорожный вокзал, и белый Кремль. Наверно потому, что в те годы, конец 90-ых, провинциальные города, как Тобольск, не особенно были избалованы вниманием власти и каким-то дополнительным бюджетным финансированием.
4 |
| | 6 июня 2021 в 13:25МарияНадо же, а я представляла себе Тобольск как унылый серый полуразвалившийся городишко — начиталась книжек. А тут такая красота! Удивили, не скрою. Очень кремль понравился — ясный, светлый, лаконичный.
7 |
| | 6 июня 2021 в 16:23АндрейДва мне по географии, полагал, что Тобольск — столица собственного региона, как это было в царское время. О том. что это — Тюменская область, умудрился пропустить. Вот так бывает. Похоже на Суздаль или Владимир, которые раньше были важными городами, а потом уступили место более молодым.
7 |
| | 6 июня 2021 в 17:01РомПрекрасный старинный город. Не нужно обращать внимания на его название, ведь некоторые утверждают, что Тобольск назван так из-за боли, вызываемой местными голодными медведями, нападающими по ночам на прохожих, ради сытной поживы. Действительно там очень вкусная вяленная рыба к пиву, хотя я все равно побаиваюсь ее кушать.Краеведческие музеи где всегда стоят палеонтологические экспонаты, мне тоже нравятся, потому-что тоже когда-то сам собирал кости мамонтов, бизонов и гигантских оленей, чьи останки часто вымывает из берегов.
7 |
| | 6 июня 2021 в 19:07ВладиславИ правда белый, нет просто белейший Кремль великолепен. Мамонта, костюмы и предметы быта тех времен я бы посмотрел, Вокруг Кремля обошел бы и полюбовался им со всех сторон.Обязательно посетил бы кафе. Меню очень интересное. Наверное вкусно. И, конечно, прогулялся бы по городу. А вот тюремные камеры и туалеты не пошел бы осматривать, потому что не интересно и тоскливо. А вот в самом городе, наверняка, можно увидеть много интересного и купить сувениров на память. Особенно интересны будут сувениры с изображением Кремля.
5 |
| | 7 июня 2021 в 08:50Ната-3Не имела понятия о том, что Тобольск, оказывается, вполне себе туристический город, которому есть что показать приезжим. В моем сознании Тобольск остановился где-то там, где его уроженец Д.И. Менделеев, а также печальное место несчастных декабристов. И недалеко от Екатеринбурга — всего ночь на поезде. Правда, от меня все равно очень хлопотно и далеко добираться. Так что спасибо автору за рассказ и показ основных туристических достопримечательностей славного русского города.
4 |
| | 7 июня 2021 в 15:34ОльгаПо-моему, зимой показывали сериал о Тобольске, но я его смотрела краем глаза. С исторической точки зрения город интересный и я думаю, если найти хорошего экскурсовода, то думаю, можно узнать много любопытного об этом городе.
4 |
| | 7 июня 2021 в 16:28ГалинаНе довелось побывать в Тобольске. Впечатлил Кремль. Словно светящийся изнутри.
4 |
| | 8 июня 2021 в 03:12ЛёлишнаКакой красивый кремль… Но у нас в городе тоже есть очень красивый храм: Собор Благовещения Пресвятой Богородицы, построенный уже в этом веке. В 1857 году на этом месте поставили Свято-Никольскую церковь. Каменный храм был взорван в тридцатые годы прошлого века, а остов деревянного алтаря при СССР использовался в качестве различных учреждений, пока его не снесли в 1980 году. А интересно, почему же все-таки закрыли тюрьму, причем не так уж давно, некого стало сажать? Вот мамонт меня не особо вдохновил.
4 |
| | 8 июня 2021 в 20:25ОксанаОднажды, посмотрев на канале о путешествиях по России фильм о Тобольске, прониклась идеей поехать туда. Очень интересна история этого города. Ведь именно он был когда-то столицей Сибири. Именно поэтому там и существует великолепный белокаменный Кремль. Хочется увидеть его собственными глазами! И еще подняться по деревянной лестнице, которая ведет в Кремль. В фильме рассказывали, что если по ней подняться, то исполнится самое заветное желание (эта лестница типа золотой рыбки). А потом побродить по исторической части города. Жаль, что пока так и не получилось туда доехать!
2 |
| | 16 июня 2021 в 17:52КатеринаПрекрасные покупки вы сделали в Тобольске! Я тоже считаю, что вывозить надо не брелоки, а роскошную рыбу, наше достояние, которую довозят до крупных городов в удручающем виде. Жить в Тобольске, конечно, непросто. В этот ссыльный город могли смело отправиться за мужьями только жены-декабристы. Есть у меня прекрасный фотоальбом о Тобольске, с фотографиями потрясающего Кремля и памятником женам-декабристам. Пока не добралась туда — знакомый отговорил ехать летом из-за мошкары.
1 |
| | 17 июня 2021 в 09:43ЛарисаВсегда с удовольствием читаю отзывы о посещении других городов и их достопримечательностях! Красивый город Тобольск, интересные фотографии, богатая история. Один вид мамонта в натуральную величину чего стоит, впечатляет красотой тобольский белый Кремль. Ехать специально я бы туда не стала, очень далеко, а полюбоваться фотографиями всегда приятно. Фото местной достопримечательности в виде рыбки не хватило, я так поняла, что Тобольск славится своим рыболовным промыслом.
0 |
| | 4 июля 2021 в 18:37РебеккаИнформативный и интересный рассказа о поездке в Тобольск. Особенно фотографии очень яркие и красивые. Тобольский тюремный замок точно не мое место, не для меня такие места. Хоть и понимаю, что это история, но очень плохо мне от одной мысли про пытки и ссылки. А вот краеведческий музей обязательно бы посетила. Останки мамонта впечатлили, далеко не везде можно такое увидеть. Всегда любила посещать и изучать историю наших предков. При этом в каждой области России были свои обычаи и традиции.
0 |
| | 5 августа 2021 в 20:08ПавелТюменская область, моя родина. Я там родился и вырос, а вот в Тобольске не разу так и не побывал, но его историю хорошо знаю. Он основан на месте столицы Сибирского ханства под названием Искер. Правда, она располагалась немного в стороне. Когда её брала дружина Ермака в тереме отстреливалась из лука жена Кучума до последнего, а потом бросилась вниз головой со стены и разбилась насмерть, но так и не сдалась. Казаки похоронили её с воинскими почестями. Тобольская тюрьма – это вообще отдельная тема. За всю историю её существования не было совершено ни одного побега. Впечатляет и кремль.
0 |
Сто лет назад в эти дни в России
много пили, митинговали, носили красные банты – всячески праздновали революцию. Эйфория охватила, казалось, все слои населения Центральной России. Тобольская губерния – отнюдь не окраина империи, но здесь царили другие настроения и для большинства случившееся было неожиданностью. Здесь жили медленно, основательно, «с устоями». О том, каковы были политические настроения сибиряков в годы, перед «великим
переломом», «Комсомольской правде» – Тюмень
» рассказал кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института проблем освоения Севера СО РАН Алексей Конев
.
Земля и люди
– В начале
XX
века Тобольская губерния находилась на этапе более активного социально-экономического развития по сравнению с предшествовавшим столетием?
– Да, это так. Правда, темпы и глубина этих изменений в разных частях региона заметно отличались. Губерния была одной из самых больших в Российской империи по площади, занимая огромную территорию от курганского лесостепья до холодных тундр Ямала
, имела пестрый этнический и конфессиональный состав населения.
Важнейшими транспортными артериями, связывающими юг и север, оставались реки – Тобол
, Иртыш
, Обь
. Не случайно судоходство здесь получило бурное развитие. Тобольская губерния была местом дислокации крупных пароходных компаний и судостроительных заводов. Тобольский Север был крупным поставщиком беличьего меха и рыбы ценных пород на российский и международный рынки.
Общий вылов рыбы к 1914 году достиг рекордных 2 млн пудов (более 32 млн тонн). Активно развивались рыбоконсервное производство и заготовка леса, маслодельная, мукомольная, кожевенная, винокуренная, пивоваренная отрасли. Замечу, что крупных предприятий было немного, основная часть промышленности была по-прежнему представлена небольшими кустарными и полукустарными заведениями.
– Какова была численность населения губернии?
– Не очень большая, в сравнении даже с соседними. К началу Первой мировой войны насчитывалось чуть более 2 млн 103 тыс. человек, из них около 93% проживали в сельской местности.
Подавляющую часть немногочисленных жителей двух самых северных уездов составляли «ясачные инородцы»: самоеды (ненцы), остяки и вогулы (ханты и манси), которые вели кочевой и полукочевой образ жизни, в целом мало изменившийся с XVIII – XIX вв. Основные занятия северян – добыча пушнины, выпас оленей, рыбная ловля, сбор дикоросов.
Сельскохозяйственный юг был заселен в основном русским старожильческим населением, в пяти уездах проживали компактные группы сибирских татар и так называемых «бухарцев
». Это население испытало более существенное влияние развивающегося капитализма. Заметно ускоряется рост Тюмени, Кургана
и Ишима
, меньшими темпами росли Тобольск
и Ялуторовск
. Всего в городах губернии к 1917 г. проживало чуть более 130 тыс. человек (в 1897 г. – 87,5 тыс. чел.).
Приросту населения юга губернии способствовало активное переселение крестьян из Европейской России в годы столыпинской аграрной реформы, часть из которых оседала в городах. И все же процессы урбанизации в нашем крае заметно отставали не только от центральных районов страны, но и от ближайшей Томской губернии, к тому же за годы мировой войны число горожан сократилось на 10 тыс. человек.
– Рост числа переселенцев, вероятно, вызывал некоторые проблемы в отношениях с «местными»?
– Да, крестьяне-старожилы и инородцы в районах размещения переселенцев были недовольны этим, им приходилось делиться своей землей: правительство формировало колонизационный земельный фонд и вводило здесь новые нормы наделов. Из-за этого возникало много конфликтов.
Да и переселенцы выражали недовольство из-за того, что им давали «неудобь», например в лесных и заболоченных районах. Кроме того, оставался нерешенным вопрос о праве собственности на землю, это снижало заинтересованность в более интенсивной разработке пашни.
И тем не менее массовое переселение вызвало увеличение посевных площадей (по сравнению с 1907 г. на 30 %) и, как следствие, заметный рост сбора зерна. Переселенцы принесли с собой новые сорта сельскохозяйственных культур и методы обработки земли.
Губерния превратилась в важный хлебопроизводящий регион. Сибирские крестьяне в основной своей массе были значительно лучше, чем крестьяне большинства районов европейской части страны, обеспечены не только земельными угодьями, но и лошадьми, имели больше крупного и мелкого рогатого скота.
В общем, жили зажиточно, что неоднократно отмечалось современниками.
Городская цивилизация
– Какими были сибирские города той эпохи?
– Они производили противоречивое впечатление, даже крупные и губернские некоторыми своими районами и укладом повседневной жизни части горожан напоминали скорее богатые сёла, а маленькие северные, как Березово и Сургут
, по сути от сёл и не отличались. Улицы редко мостились булыжником, не говоря об асфальте, который к тому времени появился только в Петербурге
и Москве
как эксперимент.
Деревянные мостовые были характерной принадлежностью большинства западносибирских городов, дренаж осуществлялся по сточным канавкам, проложенным между проезжей и пешеходной частью улицы. Санитарное состояние городских поселений вызывало много вопросов и было объектом жесткой критики.
Вместе с тем в Тобольске, Тюмени, Кургане, Ишиме происходили заметные изменения, влиявшие на их облик и уровень благоустройства. Во-первых, оживилось каменное домостроительство. Возведенные в конце XIX – начале XX веков каменные постройки, как общественные, так и частные, до сих пор определяют неповторимый шарм исторических кварталов наших городов.
В Тобольске между 1904 и 1914 годами появилось более ста сорока каменных зданий. По этому показателю он мало уступал Омску
, который к тому времени сильно превзошел Тобольск по размерам. Настоящим украшением стали новое здание Мариинской женской гимназии, мужского духовного епархиального училища.
Появился в губернской столице водопровод, с ежесуточной подачей воды в 110 тыс. вёдер, новые большие общественные бани. С генератора водонапорной станции в 1908 году было подано первое электричество, чуть позднее была введена электростанция мощностью в 40 киловатт.
В Тюмени электростанции действовали при судостроительном и лесопильном заводах. К 1912 году практически во всех городах губернии осуществлялось освещение главных улиц керосиновыми фонарями. А вот электрические, и то всего 6 штук, имелись только в Тобольске. Новым массовым развлечением горожан стал синематограф.
К 1910 году в Тобольске было 4 «электротеатра», в Тюмени – 3. В некоторых крупных сибирских городах появился и такой примечательный признак наступающей модернизации, как загородные дачи, которые служили исключительно для летнего отдыха, а не затем, чтобы работать на земле.
Счёт и грамота
– До Октябрьской революции подавляющая часть населения в России, в Сибири в том числе, была абсолютно неграмотная. Возможно, потому люди не интересовались политикой «в столицах?»
– Это некорректное утверждение. Вопрос в том, каковы были тенденции в развитии системы просвещения, о каком уровне грамотности идет речь и среди каких слоев населения. Кстати, к 1917 году регион был неплохо насыщен учебными заведениями.
Так, в Тобольске были представлены все уровни учебных заведений, кроме университета. Образование можно было получить как светское, так и духовное, как классическое, так и прикладное (реальное).
В городах губернии действовали светские (уездные, реальные, коммерческие) и духовные училища, прогимназии
, сельскохозяйственные школы. В сельской местности работали церковно-приходские и передвижные одноклассные школы. У мусульман дети обучались грамоте в мектебе
. Перед Первой мировой в стране планировалось введение всеобщего начального обучения, массово открываются учительские институты. В 1916 году такой институт был организован и в Тобольске.
Отмечу,что более 90% городских и около 30% сельских детей школьного возраста в губернии получали в это время начальное образование. Большие проблемы были с привлечением к обучению детей народов Севера. Жители тайги и тундры, как, впрочем, и существенная часть русских крестьян, не видели необходимости в этом и опасались, что учеба оторвет их детей от привычного образа жизни, не будет способствовать получению необходимых жизненных навыков.
Многие крестьяне своих детей учили счету и грамоте на дому и полагали, что этого будет достаточно. У большинства же городских жителей сформировалось представление о важности получения детьми как минимум начального образования в школах.
– Сибирь до сих пор отождествляется со словом «ссылка». Сотни тысяч осужденных были отправлены за Урал, отбывать наказание за различные преступления. В Тобольской губернии ссыльные в начале
XX века составляли 3% от общего числа населения. Как реагировали сибиряки на присутствие такого числа ссыльных?
Большим числом «кандальников» были недовольны в равной мере и жители, и местные власти. Среди ссыльнопоселенцев было немало «политических», часть из которых занималась активной пропагандистской работой в среде учащихся, интеллигенции, мелких служащих, рабочих и крестьян.
В период всплеска протестной активности в годы революции 1905–1907 гг. в губернии сформировались ячейки основных политических партий, но не все смогли в дальнейшем себя достаточно активно проявить, действовать легально.
Группы РСДРП были разгромлены полицией, самая крупная подпольная организация социал-демократов в Тюмени в 1914 году распалась. Эсеры также к этому времени свернули подпольную деятельность и сосредоточились на работе в легальной печати и потребкооперативах.
Отделение партии кадетов возникло на основе Тобольского союза гражданской свободы. При поддержке либералов в третью Государственную думу прошел губернский агроном, известный общественный деятель Н. Л. Скалозубов.
Местное отделение партии октябристов, поддерживаемое гильдейским купечеством, интеллигенцией и некоторыми чиновниками, после поражения на выборах в третью Думу практически сворачивает свою деятельность. Не имели успеха в это время на выборах от Тобольской губернии и представители монархической партии «Союз русского народа».
– Получается, что большинству населения региона общеполитические проблемы были малоинтересны?
– Для жителей губернии были характерны, как выражались социал-демократы, мелкобуржуазные взгляды. Это объяснялось незначительной прослойкой крупной и средней буржуазии, преобладанием крестьян и мещан. Осознанной потребности в радикальных реформах основная часть местных жителей, полагаю, не испытывала.
Скорее, они были озабочены своими текущим проблемами. Бич сибирской жизни – произвол чиновников. Так, многие были недовольны судебной системой, с которой сталкивались в разборе имущественных споров, семейных ссор, уголовных преступлений. Но в целом свои проблемы, как правило, люди редко переводили в политическую плоскость.
Крайнее раздражение действующей властью и недоверие к ней сформируется в условиях затянувшейся войны, под давлением экономических трудностей и нараставшего политического кризиса, под влиянием пропаганды со стороны «политических» и умонастроений демобилизованных с фронта солдат.
*Редакция «Комсомольской правды» – Тюмень» благодарит Алексея Конева за предоставленные фотоматериалы.
Документ из ИПС «Кодекс»
Тобольская губерния накануне 1917 года
Война, разразившаяся в Европе в 1914 г., не случайно была названа ее современниками Великой. Она породила глобальные изменения в мировой системе и кардинально повлияла на судьбы России — оказала решающее воздействие на механизмы и формы общественного воспроизводства, на массовое сознание и ценностные ориентиры, определила характер и направленность революционного процесса. Однако на регионы Российской империи (с их спецификой довоенного развития) мировая война оказала различное влияние. В этом отношении судьба Тобольской губернии показательна: отдаленная от линии фронта, промышленно менее развитая, политически инертная, она оказалась вне эпицентра основных событий эпохи, но все же испытала на себе их негативные последствия.
Губерния в годы войны продолжала оставаться территорией с крайне низкой плотностью населения — 1,62 чел. на 1 кв. версту, а основная часть жителей сосредоточивалась вдоль железной дороги – в Курганском, Ялуторовском и Ишимском уездах. Плотность населения оказывала решающ ее воздействие на общественное развитие. Так, малонаселенный север губернии еще находился преимущественно во власти патриархальных общественных отношений, натурального и полунатурального хозяйства, а плотно населенный юг был более развит в экономическом отношении и испытывал влияние капитализма. Однако на юге губернии по-прежнему сохранялись возможности для преимущ ественно экстенсивного развития сельского хозяйства, а избытка населения практически не было.
В период войны не произошло изменений в характере экономического развития губернии. Она оставалась крестьянской как по составу, так и по роду занятий большинства населения. Об этом свидетельствуют незначительные изменения в соотношении городского и сельского населения. На 1 января 1914 г. городское население составляло 6,8% населения губернии, к 1917 г. – 8%. *1
Не последняя роль в процессе роста доли городского населения принадлежала беженцам и ратникам ополчения.
Несмотря на призыв в войска 243,3 тыс. чел., из которых 223,7 тыс. чел. *2
были сельскими жителями, население края в годы войны продолжало увеличиваться. Если в 1914 г. на территории губернии проживало 2103, 2 тыс. чел. *3
, то, по нашим подсчетам, к 1917 г. население губернии, включая призванных в войска, без учета военных потерь составляло 2160,8 тыс. человек. Ежегодный прирост населения в 1914-1916 гг., хотя и был почти в два раза меньше довоенного, составлял около 1%, то есть сохранялся в целом положительным. Этому в немалой степени способствовало тыловое положение и то, что до войны губерния была краем интенсивного освоения и переселений.
Вместе с тем, заметные изменения претерпели демографические параметры населения. К 1917 г. в губернии довольно острой проблемой стало сокращение мужского населения, что негативно отразилось на соотношении полов. Если в городах из-за присутствия запасных и ратников ополчения численно преобладали мужчины, то в 1916 и 1917 гг. в обследованных сельскохозяйственными переписями сельских районах лидировали женщ ины (на каждых сто мужчин — 120 и 128 женщин, соответственно *4
). “Средняя” крестьянская семья, насчитывавшая в 1914 г. нескольким более 6 душ, к 1917 г. сократилась до 5 человек. *5
Наметилась также тенденция снижения рождаемости и роста смертности населения. Это не могло не отразиться на количестве и качестве рабочей силы, а как следствие и на темпах развития экономики края. В то же время негативные тенденции проявились здесь в меньшей степени по сравнению с европейской Россией.
В губернии в целом сохранилась положительная динамика аграрного развития. Несмотря на заметное снижение темпов роста посевных площадей (в 1911-1913 гг. посевные площади увеличились на 8%, а к 1917 г. — лишь на 5,2 процента) *6
, произошло увеличение валовых сборов зерновых культур, прежде всего пшеницы, овса и ржи (среднегодовые показатели за 1914-1917 гг. были выше таковых в 1910-1913 гг. на 58 %). Объяснение этому мы находим в ценовой политике государства в годы войны, в стремлении крестьянства Тобольской губернии максимально использовать конъюнктуру рынка. Свое благотворное воздействие оказали отмена накануне войны “челябинского тарифного перелома”, благоприятные погодные условия (за исключением 1915 г.) и частичная компенсация убыли мужчин за счет применения труда военнопленных. В результате Тобольская губерния, как и другие районы Западной Сибири, в годы войны не только обеспечивала себя хлебом, но и имела значительные его излишки. Избыток хлеба от урожаев 1916 и 1917 гг. составлял 30,2 млн. пуд., в то время как соседние уральские губернии испытывали его дефицит в 17 млн. пуд. *7
Основными районами товарного земледелия были Курганский, Тюкалинский, Ишимский
уезды. Хотя рост площади посевов отставал от роста числа крестьянских хозяйств (5% против 10%), тенденция к тотальному разорению крестьян в губернии была выражена слабо.
Изменения, произошедшие в годы войны в животноводческой отрасли, отражены статистикой животноводства гораздо слабее, нежели статистикой земледелия. Абсолютные данные губернской статистики и переписей 1916 и 1917 годов практически несопоставимы между собой и не позволяют выявить динамику, а потому сравнения возможны лишь со значительной долей условности. Анализ имеющихся источников позволяет утверждать, что выводы некоторых исследователей, как о значительном сокращении поголовья скота, так и о резком его увеличении к 1917 г. представляются сомнительными.
В период войны изменилась структура стада, произошло перераспределение процентного соотношения разных групп скота. В связи с реквизициями крупного рогатого скота и лошадей крестьянство губернии сделало ставку на мелкий скот и молодняк. Доля и того и другого в 1916 г. повысилась. При уменьшении за 1913-1916 гг. доли лошадей в стаде на 9,3%, доля овец, коз, свиней увеличилась на 8,4 %. Незначительное уменьшение доли крупного рогатого скота (0,1%) свидетельствовало о сохранении крестьянским хозяйством молочно-мясного направления.
Мировая война не изменила ориентации промышленного производства Тобольской губернии на переработку продукции сельского хозяйства, а также господство мелких форм промышленности. Эти обстоятельства, а также конъюнктура времени (военные заказы) определили преимущественное развитие кожевенного, овчинно-шубного, мясоконсервного, мукомольного производств и маслоделия, то есть отраслей, сохранявших развитие губернии как сельскохозяйственного сырьевого придатка. Потребности войны вызвали расширение старых и открытие новых предприятий в губернии, большинство из которых представляли собой небольшие предприятия, а также мастерские с малым количеством рабочих и низкой механизацией труда.
Численное преобладание мелкой, кустарной и ремесленной промышленности, незначительный рост городского населения указывали на то, что экономика губернии только вступила на путь модернизации. В отличие от других районов Сибири, в годы войны в Тобольской губернии не проявилась деятельность крупных монополистических объединений. Не возникло новых промышленных центров, а основное производство сосредоточилось в уже сложившихся — в Тюменском и Курганском уездах. Кроме того, война привела к падению значения ряда промыслов и занятий населения, которые играли важную роль в экономике края в довоенное время (рыбный, пушной, ковровый, лесной промыслы).
Будучи аграрным краем, Тобольская губерния, тем не менее, столкнулась в 1914-1917 гг. с ростом цен на продовольствие. Причиной, на наш взгляд, стала дезорганизация экономических связей на микро- и макроуровнях в результате войны, а также неэффективная, плохо продуманная и организованная политика центра. Рост дороговизны явился также показателем незрелости капиталистического развития страны.
Поначалу подорожание основных продуктов было вызвано нарушением нормального обмена между городом и деревней, деятельностью скупщиков-посредников в условиях повышения спроса на продовольствие со стороны армии (особенно на Урале, в Петрограде и других промышленных центрах). Значительнее всего подорожали привозные товары – сахар, табак, мыло (почти вдвое), соль (в три раза). *8
Несмотря на имевшийся в регионе избыток продовольственных запасов, рост цен на них был ощутим. По данным городских управ, в январе-марте 1915 г. цены возросли в среднем по губернии на 22%, к октябрюноябрю – еще на 40%. *9
Это становится особенно удивительным, если учесть, что население городов было сравнительно невелико, а сами города были окружены густой сетью деревень. Установление городскими думами фиксированной цены продуктов мало способствовало устранению проблемы дороговизны: таксируемые предметы – мясо, хлеб, масло — вывозились в Ирбит, Камышлов, Екатеринбург, где цены были более высокими. Нередки были случаи сокрытия товаров. Достоянием гласности стало сокрытие товаров иностранными фирмами в Кургане, купцами в с. Обдорском, реквизиция крупного запаса пшеницы у купца Текутьева. *10
В Ялуторовском уезде в 1915 г. образовалось неофициальное акционерное общество для перевозки масла гужом в Москву, которое составляло серьезную конкуренцию правительственным агентам по заготовке масла для армии. *11
Создание в 1915 г. по инициативе власти продовольственных комиссий в городах поначалу внушало определенный оптимизм и рождало надежды на перемены в решении продовольственного вопроса. Однако вскоре обнаружилось отсутствие у них какой-либо реальной власти и возможности повлиять на ситуацию. С этим были связаны волнения в Тюмени в январе 1916 г. при выборах новой продовольственной комиссии. Несмотря на прилагаемые властями усилия, губернию один за другим потрясали сахарный, хлебный, мясной кризисы.
Продовольственный кризис стал фактором не только экономической, но и социальной дезинтеграции общества. В условиях всеобщ его роста цен одиозной становилась фигура торговца. Складыванию негативного восприятия в немалой степени способствовала и пресса. Так, газета “Ермак” называла “людей наживы” “голодными шакалами” и “внутренними врагами”, *12
а некий “Обыватель” в “Сибирской торговой газете” высказывал мнение, что цены вздувают сами торговцы, оправдывая это сомнительными “мировыми ценами”. *13
С осени 1915 г. отмечается рост стихийного недовольства малоимущего населения перебоями в снабжении и дороговизной основных продуктов питания и предметов первой необходимости. В сельской местности протест против скупки и дороговизны продуктов и товаров чаще выражался в поджогах — специфически крестьянской форме борьбы. Самым массовым здесь стало выступление в мае 1916 г. доведенных до отчаяния крестьян с. Викуловского Тарского уезда, которые сожгли 17 домов местных лавочников и купцов. *14
Прочие формы протеста против дороговизны в Тобольской губернии сочетались с требованиями повышения заработной платы и носили стачечный характер.
Свою роль в подорожании основных продуктов сыграло и установление предельных цен на закупаемые для армии хлеб и фураж, а также запрет на вывоз ряда продуктов из губернии. Организация заготовок для армии не отличалась системностью и последовательностью, а нерасторопность и неопытность в этом деле государственных чиновников регулярно приводила к срыву сроков поставок и к необходимости применения экстренных мер – реквизиций, которые наносили ощ утимый удар по крестьянскому хозяйству. Государство не только обнаружило свою слабость и неспособность организовать эффективное снабжение армии продовольствием, но своими неудачными мероприятиями в области продовольственного дела разрушило продовольственный рынок в стране. Несмотря на то, что в Тобольской губернии ни город, ни деревня не испытали того голода, признаки которого отчетливо проявились в конце 1916 г. в европейской России, вопрос о дороговизне в губернии был гораздо актуальнее других политических проблем. Провал в организации продовольственного дела в годы войны стал одним из главных факторов недовольства существующим правительством и политическим строем империи не только в центре, но и в такой далекой аграрной провинции, как Тобольская губерния.
Вопреки утверждениям многих сибиреведов предшествующего периода, мы далеки от вывода, что в Сибири складывались в этот период предпосылки к революции. На наш взгляд, важным вопросом, требующим специального рассмотрения и осмысления, является проблема происшедших под влиянием войны изменений в настроениях населения. Анализ источников позволяет выделить основные этапы этих перемен: патриотический подъем в начальный период войны, смена его “патриотической тревогой” к середине 1915 г. и нарастание кризиса власти к концу 1916 г.
Объявление войны и мобилизации поначалу вызвало шок, который в сельской местности губернии вылился в 16 волнений мобилизованных, крупнейшим из которых было произошедшее в г. Ишиме. *15
Выступления не были направлены против войны, а сопровождались разгромом винных лавок и требованием кормовых денег, *16
в основе чего лежали естественные человеческие чувства — верность существовавшим традициям и тревога за судьбы близких. Царский манифест и начало пропагандистской кампании о поводе и целях войны пробудили “народный энтузиазм”, а шок сменился бурным выражением верноподданнических чувств Царствующ ему дому. Свою преданность русскому государству и народу провозгласили иудеи, мусульмане, католики. Наблюдалась не просто лояльность к режиму, но всплеск проправительственных настроений, что выразилось как в участии практически всех слоев населения в сборе пожертвований на различные нужды, так и в создании общественных организаций и комитетов в помощь фронту. Важной особенностью этого периода стал интерес к печатному слову.
Диссонансом с общими настроениями прозвучали призывы коммуны толстовцев (“Опомнитесь, людибратья” и “Милые братья и сестры”) к прекращению мировой бойни, но они не получили широкого отклика. Кроме того, менее успешное вопреки ожиданиям положение на фронте породило первые сомнения в степени боеспособности российской армии, которые все же не стали преобладающими до конца 1914 года.
Население по-разному относилось к войне. Часть крестьянства, купечества и промышленников, для которых были выгодны поставки для армии, а также военные заказы, что к тому же давало возможность им избежать отправки на фронт, поддерживала продолжение войны. Однако имелись и другие настроения, на которые повлияли как неудачное ведение военной кампании 1915 г., рост цен и продовольственные проблемы, наплыв беженцев и военнопленных, так и разложение верховной власти, ее нежелание считаться с мнением общества и пойти на определенные реформы.
Тяжелое и неравномерно распределенное бремя войны вызывало у крестьянства рост стихийного пацифизма и чувство неприятия социальной действительности. Это нашло выражение не только в
распространении негативных слухов о событиях на фронте, но и в росте числа антивоенных и антимонархических высказываний. Все чаще, особенно в 1916 г., стал звучать мотив желательности расправы с самим царем, как с главным “источником бед” и мучений народа. На настроение деревни влияли и многочисленные реквизиции и взыскания недоимок. Отказ крестьян, а особенно семей призванных, выплачивать недоимки, а также текущ ие сборы, становится широко распространенным явлением. *17
В 1916 г. рост недоимок составил 33,5% в сравнении с 1914 г., а казенные и земские сборы – 84% от намеченного уровня. *18
Другим проявлением особенных настроений крестьянства стали порубки казенного леса, так как по окончании войны все надеялись на издание манифеста о “сложении” штрафов и взысканий за порубки. Показательна и судьба “сухого закона”, имевшего идеологическую подоплеку и введенного в начале войны. Несмотря на запреты и преследования, подпольное самогоноварение приняло в деревне гигантские масштабы. Крестьяне варили самогон даже вблизи губернского центра. *19
Отличительной особенностью общественной жизни Тобольской губернии в годы войны оставалась ее глубокая провинциальность, слабая политическая организованность в сравнении даже с соседними территориями — Уралом и Томской губернией. Разгром в предвоенный период социал-демократической организации в губернии, сокращение притока политических ссыльных, усиление полицейского надзора в период войны, — все это не способствовало широкому распространению идей социал-демократов. Исключение составил подпольный марксистский кружок учащейся молодежи в Тобольске в 1914-1915 годах. Эсеры отдали предпочтение практической работе в кооперации.
Пока не подтверждается документально факт антиправительственной и антивоенной агитации революционных партий в губернии, а стачки и забастовки были связаны скорее с общим ухудшением условий жизни рабочих. Рабочие выступления носили сезонный характер и в подавляющем большинстве своем были направлены на улучшение условий труда. Тюмень и Курган в период войны оказались на третьем и четвертом месте по количеству стачек в Сибири.
Масштабность задач, поставленных войною перед городским управлением, и ограниченность средств для их реализации, неспособность самодержавия вести победоносную войну благоприятствовали смене “патриотических” настроений в городской среде более умеренным. В результате усилились активные требования реформ в городском самоуправлении, хотя они не были чрезмерно радикальными и не выходили за рамки оппозиции режиму. Просторы края, слабые связи из-за отсутствия развитых путей сообщения, мешали не только исчерпанию экстенсивного развития в области экономики, но и появлению кардинально новых идей в области мысли. Лишь узкий круг либералов в Тюмени и Кургане, сопричастных веяниям времени и подверженных влияниям из центра, оказался способным поднять вопрос о формировании правительства народного доверия. Если правительство в годы войны, как и прежде, наиболее приемлемым для Сибири считало централизованное правление, то местная либеральная общественность начинает активно высказываться за введение земства на территории Тобольской губернии и обеспечение более эффективного городского управления. Если в европейской России в этот период разворачивается движение против сословных земств, за демократизацию земских органов, *20
то общественность губернии сочла бы за демократизацию само лишь учреждение земства. Однако разработка правительством основных положений о введении земства в Тобольской и Томской губерниях постоянно откладывалась.
Вопрос об изменении городового положения был тем более актуален, что имперские структуры в критической ситуации не имели возможности наладить эффективное управление страной и львиная доля расходов по содержанию пленных, размещению и обеспечению беженцев легла на города. На обремененность городского бюджета непосильными расходами, связанными с военным временем, ссылались управления почти всех городов губернии. *21
Города быстро исчерпали имевшиеся возможности повышения городских доходов, а установить новые им не позволяло городовое положение. Так вопрос экономический перерастал в вопрос о реформе. В конце 1916 г. Тюменская городская дума заявила: “Лозунг “Все для войны, а потом внутреннее устройство страны”, принятый Государственной думой
– лозунг неправильный, нужны внутренние реформы”. *22
Однако в силу слабого развития “элемента общественности” и узости круга своих сторонников либеральное движение в губернии не смогло выйти за рамки подражательности.
Особенно обострилась ситуация в губернии во второй половине 1916 года. В силу очевидной бесперспективности и растущ ей непопулярности войны особенное внимание общества привлекло уклонение состоятельных граждан от воинского долга, а также подкуп и казнокрадство в 35-м стрелковом полку в Тюмени. *23
Участились случаи бегства сибиряков с фронта. Отсутствие реформ и ухудшение
экономического положения в стране, разрыв хозяйственных связей делали практически невозможной поддержку правительства. В связи с реквизицией на тыловые работы проявляло недовольство инородческое население губернии. Несмотря на разницу социального происхождения и имущественного положения, для значительной части населения губернии к концу 1916 г. стал характерен взгляд на правительство как на противоположный, противоборствующий лагерь. Истоки этого были не только в тяжести войны, но и в неспособности правительства признать свою несостоятельность и пойти хотя бы на некоторую либерализацию режима. Тем самым самодержавие лишило себя поддержки и доверия широких слоев населения.
Экономическое благополучие не спасло Тобольскую губернию от политических потрясений. Февральская революция была с ликованием встречена в губернии, население которой в надежде на перемены в общественной жизни выразило свою поддержку новому правительству. Однако более стабильное развитие экономики не создавало благоприятной почвы для левого радикализма и распространения идей большевизма. Таким образом, специфика развития Тобольской губернии в военное время наложила свой отпечаток на характер политического процесса в регионе.
| law.admtyumen.ru/nic?print&nd=466200137 |
Динамика численности населения и основные демографические процессы в
Тобольской губернии в 1861-1913 гг.
Панишев Евгений Александрович,
аспирант ТГПИ им. Д.И. Менделеева
Научный руководитель – доктор исторических наук, профессор
Прибыльский Юрий Пантелеймонович.
В
1861 г.
население Тобольской губернии состояло из 1087614 чел. В губернии находилось
девять окружных городов, два заштатных и один, не имеющий уезда. Население
городов составляло 77456 чел. или 1/14 от общего населения губернии . В 1869 г. Омск и Петропавловск
были выведены из состава Тобольской губернии и присоединены к Акмолинской
области. Березовский округ был разделен на собственно Березовский и Сургутский
округа . В 1868 г.
Сургуту был возвращен статус города . Статус Тюкалинска изменился лишь в 1876 г., когда город из
заштатного стал именоваться окружным. Таким образом, с 1876 г. в составе Тобольской
губернии находилось 10 городов с округами: Тобольск, Березов, Ишим, Курган,
Сургут, Тара, Туринск, Тюкалинск, Тюмень и Ялуторовск.
Тобольская губерния занимала 7,1 % площади всей
Российской империи. Северные округа (Березовский и Сургутский) занимали 68%
площади Тобольской губернии, южные (Курганский, Ишимский, Тюкалинский и
Ялуторовский) –12 %. Оставшуюся часть занимали средние округа – Тобольский,
Тюменский, Тарский и Туринский .
В национальном составе Тобольской губернии были
национальности: русские, являющиеся доминирующим этносом, сибирские татары и
бухарцы. Коренное инородческое население составляли три этноса: остяки (ханты),
вогулы (манси), самоеды (ненцы). Селькупов официальная статистика не выделяла в
отдельную этническую общность, причисляя их к остяко-самоедам. Среди десперстно
расселенных народов на территории Тобольской губернии проживали евреи, немцы и
цыгане. Довольно значительный процент населения составляли поляки.
В пореформенный период численность населения
Тобольской губернии быстро росла. Рост населения складывался естественным и
механическим (искусственным) приростом.
Факторами естественного прироста населения являлись
рождаемость, брачность и смертность, которые обуславливали постоянную смену
поколений.
При характеристике брачности имели место такие
характеристики, как возраст вступления в брак, сезонность браков, уровень
разводов. В традиционной культуре русских нормы поведения запрещали добрачные
сексуальные контакты, предписывали вступать в брак только по благословению
родителей, сохранять семью при любых условиях, вступать в повторный брак в
случае вдовства .
Указами Святейшего Синода были определены степени
родства для вступления в брак, браки между близкими родственниками, двоюродными
братьями и сестрами запрещались.
Специальное разрешение от епископа (архиепископа)
требовалось, если: 1) два родных брата женились на двоюродных сестрах, 2) два
брата — на тетке и внучке ее родной сестры, 3) дед и внук — на двоюродных
сестрах, 4) отец и сын — на троюродных сестрах .
Важным показателем являлся возраст вступления в брак.
Согласно Гл. 2 «Прав семейных» Собрания законов Российской империи был
установлен минимальный брачный возраст для мужчин – 18, женщин – 16 лет. .
По материалам метрических книг церквей Тобольской губернии фиксируется средний
возраст вступления в первый брак для мужчин – 22-23 года, женщин – 21-22,
причем возраст вступления в брак для города в среднем на 3 года больше, чем в
деревне . В сельской местности часты были случаи, когда девушка выходила
замуж в 15 лет, а юноши женились в 17. По законодательству это допускалось, с
разрешения местных церковных властей, если до совершеннолетия было менее
полугода.
После введения в 1874 г. всеобщей воинской
повинности брачный возраст мужчин увеличился, так как свадьбу откладывали до
возвращения со службы. Средний возраст вступления в брак для мужчин стал
приближаться к 24 годам.
По данным Тобольской духовной консистории в 1874-1913
гг. возраст вступления в первый брак колебался от самого минимального: для
мужчин 17-18 лет и женщин – 15, до максимального: для мужчин – 46-64 года,
женщин – 39-49 лет .
Возраст вступления в первый брак имел различия для
разных национальностей. Для мусульманского населения (сибирских татар и
бухарцев) был ниже, чем у русских и составлял: для мужчин – 20-22, женщин –
18-22 года . Более высокий, чем у православных возрастной ценз
прослеживается и у еврейского населения. По еврейским традициям глава семьи
должен быть человеком состоятельным, иметь средства для существования семьи. У
евреев, в отличие от русских, не было тенденции скорей женить старшего сына
.
Самым распространенным брачным возрастом у остяков и
вогулов был возраст 17-20 лет . Браки у самоедов заключались в основном в
возрасте 16-20 лет. Однако, широко практиковались и ранние браки: родители
сговаривались о свадьбе детей, когда тем было по 3-6 лет, а в 12 лет ненецкая
девочка становилась матерью . Е.В. Кузнецов писал, что «самоеды женятся
рано, случается жених бывает 13-14 лет…» . Исследователь Б.М. Житков
описывал встреченную им на Ямале супружескую пару, в которой мужу было 10, а
жене – 11 лет .
Повторные браки, заключенные между вдовцами и
девицами, занимают второе место по численности. При этом возраст вступающих в
брак девушек оставался 21-22 года, для мужчин увеличивался до 40-50 лет.
Инициатива заключения подобных браков принадлежала мужчине-вдовцу,
стремившемуся продлить семейную жизнь найти мать для осиротевших детей. Как
правило, это были люди хорошо обеспеченные, состоятельные.
Наименьшее количество среди зарегистрированных браков
– это браки между холостыми мужчинами и вдовами. Вдове было намного сложнее
вступить во второй брак, чем мужчине-вдовцу. Причиной этому было формируемое
общественным мнением негативное отношение к вдове. Овдовевшая женщина, особенно
в молодом возрасте, часто получала репутацию блудницы, падшей женщины.
Нормы брачного поведения коренного малочисленного
населения Сибири предписывали иное отношение к вдове. Этнографами зафиксировано
бытование на севере древнего обычая левирата, при котором вдова вместе с детьми
переходила к младшему брату умершего мужа .
Важным моментом при характеристике брачного поведения
является сезонность браков. В традиционной календарной обрядности свадьбы
русских происходили поздней осенью-зимой, то есть во время, когда все
сельскохозяйственные работы выполнены. Кроме того, имеется прямая зависимость
заключения браков по месяцам от религиозного фактора. Осенний экстремум
брачности православным приходился на октябрь-ноябрь и продолжался с праздника
Покрова (14 октября) до начала Рождественского поста (28 ноября). Большая часть
зимних браков приходилась на время от Рождества до масленицы (до начала
Великого поста, то есть конец февраля — начало марта) .
Для мусульманского населения сезонность браков имела
отличия от браков православных. Большинство браков мусульман выпадало на март и
декабрь .
Обращает на себя внимание чрезвычайная малочисленность
разводов, особенно у русского населения. Причина в негативном отношении к ним
православной церкви. Любой бракоразводный процесс тщательно рассматривался
церковными властями. Для развода был нужен веский подов: супружеская неверность
(прелюбодеяние), долгая отлучка (более 5 лет) без объяснения причин, лишение
одного из супругов всех прав состояния.
Во второй половине-конце
XIX
в. в Тобольскую духовную консисторию ежегодно
подавалось 10-15 прошений о разводах, в начале ХХ в. их количество возросло в
несколько раз, что явилось символом демографического. За период 1903-1913 гг. в
Тобольскую духовную консисторию было подано 649 прошений. Наибольшее их
количество поступило от крестьян – 507 (78,1%) и мещан – 48 (7,3%), далее
следовали прошения от дворян и чиновников – 32 (4,9%), военных – 31 (4,7%),
разночинцев – 8 (1,2%) и ссыльных – 6 (0,9 %). Наименьшее количество прошений
поступило от купечества – 4 (0,6%) и духовенства – 3 (0,4 %) .
Другими показателями при исследовании демографических
процессов являются рождаемость и смертность. Наиболее высокие показатели
рождаемости в данный период прослеживаются у русского и татарского населения,
более низкие – у евреев, польских ссыльных и представителей коренного населения
Сибири. У русских традиционно была закреплена ориентация на большие семьи. По
данным метрических книг встречались семьи имеющие по 15-17 детей. За свою жизнь
русская женщина в среднем рожала 7-8 раз, при чем 1/3 детей умирала в возрасте
от 1 до 5 лет.
Число детей в семьях коренного населения Сибири было
невелико. Нужно отметить у аборигенов более высокую детскую смертность, чем у
других этносов. В значительной степени этому способствовала обстановка, в
которой происходили роды. Этнограф А.И. Якобий отмечал, что женщины у самоедов
во время перекочевок рожали прямо на нарте . Женщине приходилось
рассчитывать только на свои силы, так как никакого медицинского обслуживания в
тундре не существовало.
Как и брачность рождаемость имеет свою сезонность.
Наибольшее количество рождений приходилось на весенне-летнее время, наименьшее
– на осень и зиму, что было связано с сезонностью браков и запретами на
сексуальные отношения во время постов.
Важным критерием является доля рождений внебрачных
детей. Увеличение количества незаконнорожденных является не только показателем
ломки традиционных норм поведения, когда рождение детей приветствовалось только
в браке, но и показателем социального кризиса в обществе.
Следует отметить большее количество рождений детей вне
брака в городах, чем в сельской местности. К примеру, в 1881 г. в городах Тобольской
губернии родилось 273 незаконнорожденных ребенка (10,7% от общего количества
новорожденных), в округах – 3676 (5,37%) .
Другим показателем является смертность населения.
Смертность тесно связана с рядом социальных причин – санитарно-гигиеническим
состоянием населенных пунктов, уровнем медицинского обслуживания, условиями
труда и т.д. В зависимости от этих факторов можно исследовать такие показатели
как уровень младенческой и детской смертности, продолжительность жизни.
На протяжении всего периода исследования сохранялся
высокий уровень младенческой и детской смертности, что было вызвано недостатком
медицинской помощи и плохими санитарно-гигиеническими условиями быта. В 1860-х
гг. дети, умершие от рождения до 5 лет составляли 58,4 % умерших, в 1880-х –
59,7 %, в 1890-х – 58,5% .
На рубеже
XIX
—
XX
вв. шла тенденция снижения смертности, по причине
улучшения медицинского обслуживания, усиления санитарного контроля,
благоустройства городов. Не смотря на общее снижение, уровень младенческой и
детской смертности оставался очень высоким. К примеру, по материалам
метрических книг Тобольска дети, умершие от рождения до года составляли 50,6%
умерших, в возрасте от года до 5 лет – 16% .
Существенным показателем при характеристике
демографических процессов имеет размер семьи. Отчетливо выявляется тенденция в
изменении размера семьи в разных типах поселений. По материалам переписи 1897 г. в крупных городах
Тобольской губернии (свыше 20 тыс. чел.) преобладали семьи из 4-5 чел., в
средних (5-10 тыс.) – 5-6, в малых городах (1-5 тыс.) и сельской местности –
свыше 6 чел.
Следует уделить внимание и такому показателю как
половозрастная структура населения. Она зависит прежде всего от особенностей
воспроизводства населения и характера миграционных процессов, существенное
влияние на нее оказывали неурожаи, эпидемии и т.п.
Возрастная структура в свою очередь влияет на
показатели рождаемости, смертности и брачности населения. Специфическая
особенность возрастной структуры населения Тобольской губернии во второй
половине
XIX
в. рождаемость в сельской
местности была выше, поэтому удельный вес детей был больше, чем в городах. На
рубеже
XIX
-ХХ вв. постоянный отток молодых людей в города вел к
тому, что доля людей пожилого возраста в сельской местности росла.
С показателем возрастной структуры связан и половой
состав населения. Показатель рождаемости фиксирует то, что на каждые 100
девочек рождалось 104-107 мальчиков. Однако, более высокая смертность среди
мальчиков приводила к тому, что к возрасту 15-20 лет численное соотношение
полов выравнивалось. В среднем возрасте женщины по численности начинали
преобладать над мужчинами.
Существенно отличался половой состав населения в
городах и округах губернии. Быстро растущие города притягивали большое
количество мужчин-мигрантов. Кроме мужчин, приходящих на заработки в городах
сосредотачивались солдаты и ссыльные. Например, в Тобольске находились
резервный пехотный батальон, арестантская рота гражданского ведомства и
каторжные тюрьмы с большим количеством заключенных. Сильная половая
диспропорция с существенным преобладанием мужчин была и в Омске.
Переселение крестьян на рубеже
XIX
—
XX
вв. внесло
значительное изменение в соотношении полов. Это привело к тому, что к 1913 г. на 1000 мужчин стало
приходиться 887 женщин .
Таким образом, на протяжении периода исследования
диспропорции в половом составе населения Тобольской губернии сглаживаются. В 1881 г. женщины составляли
56,26%, в 1897 г.
– 51,7%, в 1913 г.
– 50,33%.
Итогом демографических процессов Тобольской губернии
во второй половине
XIX
— начале ХХ вв. являлся
прирост населения. Если в 1861
г. абсолютная численность населения губернии была
1087614 чел., то в 1868 г.
– 1152442 чел. Видно, что увеличение составило 5,96 %, то есть в среднем в год
– 0,85%. После выхода Петропавловска, Омска и Омского округа из состава
Тобольской губернии численность населения сократилась на 74832 чел. и составила
1077610 чел.
В последующие годы темпы роста численности населения
были стабильными. С 1869 по 1881 гг. население Тобольской губернии возросло с
1077610 до 1206430 чел., то есть за 12 лет прирост составил 10,67%, в среднем
за год – 0,88%. С 1881 по 1897 гг. темпы роста населения немного снизились (прирост
– 8,42 %, в среднем в год – 0,57%). За 16 лет население Тобольской губернии
увеличилось на 226613 чел. и достигло 1433043.
На рубеже
XIX
-ХХ
вв. темпы роста населения губернии сохранялись, так с 1897 по 1913 гг.
население губернии увеличилось на 674183 и составило 2107226 чел. Среднегодовой
прирост населения сохранялся на уровне 5%.
На наш взгляд, высокий уровень прироста населения в
Сибири являлся прямым следствием переселенческого движения. Высокий
естественный прирост населения Сибири можно объяснить изменениями в возрастной
структуре населения, так как среди переселенцев в основном преобладали люди
молодого возраста, удельный вес стариков был меньше .
Однако, темпы роста населения в рассматриваемый период
в Тобольской губернии были самыми низкими в регионе. На среднесибирском уровне
они находились только в Тюкалинском и Тарских округах. Число водворенных в
Тобольскую губернию переселенцев было намного меньше, чем в Томской и
Енисейской губерниях, — губерния была не только колонизируемым, но и транзитным
районом на пути следования переселенцев в глубь Сибири и на Дальний Восток. Прирост
населения Тобольской губернии составлял всего 2 %. Для сравнения, тот же
показатель для Томской губернии составлял 2,4 %, в целом в России — 1,5 %.
Российская империя по темпам прироста населения опережала все страны Европы
(тот же показатель для Англии – 1,2%, Германии – 0,9%, Франции – 0,2%) .
Литература
1. Ильин В. Статистические сведения по Тобольской
губернии за 1861 год // Тобольские губернские ведомости, 1861, № 39. С.262.
2. Географо-статистический словарь Российской империи
/ Сост. П. Семенов, В. Зверинский. СПб., 1885. С. 154.
3. Исаева Т.А. Тобольской губернии Сургутский уезд //
Родина, Спец. Вып, 2002. С. 87.
4. Турчанинов Н.В. Азиатская Россия. Т.1. СПб., 1914.
С.67
5. Пушкарева Н.Л., Казьмина О.Е. Российская система
законов о браке в
XIX
в. и традиционные установки //
Этнографическое обозрение, 2003, № 4. С. 67.
6. Тобольские епархиальные ведомости, 1886, № 27.
С.124.
7.Полное собрание законов Российской империи. СПб.,
1887, т.
IX
, гл.
II
, Ст.6.
8. ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. 417. Оп.1. Д. 179. Л. 140, 142; Д. 180. Л. 37-38, 39, 213, 216
(об.); Д. 191. Л.
21; Д. 192.Л.82, 86,88; Д. 198.
Л. 2,40.
9. Там же. Ф. 156. Оп. 33. Д.3. Л. 15; Д. 4. Л. 47; Д. 51. Л. 17; Д. 52. Л. 56.
10. Там же. Ф. 686. Оп. 1. Д. 433. Л. 126.
11. Кушниров М. «Каин и Артем» (еврейский вопрос на
русском экране) // Родина, 2004, № 7. С.103.
12. Соколова З.П. Брачный возраст у хантов и манси
XVIII
—
XIX
вв. //
Советская этнография, 1982, № 2. С. 71.
13. Головнев А.В. Кочевники тундры: ненцы и их
фольклор. Екатеринбург, 2004. С. 47.
14. Кузнецов Е.В. О верованиях и обрядах самоедов //
Тобольские губернские ведомости, 1868, № 4. С. 20.
15. Житков Б.М. Полуостров Ямал. СПб., 1913. С. 218.
16. Хомич Л.В. Ненцы. СПб., 1995. С. 186.
17. Зверев В.А. Годовой цикл рождаемости у русских
крестьян Зауралья: влияние природы, экономики и культуры (вторая половина
XIX
-начало ХХ в.) // Этнокультурная история Урала
XVI
—
XX
вв.:
Материалы международ. научн. Конф., Екатеринбург, 1999. С. 23.
18. ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. 686. Оп. 1. Д. 433. Л. 15.
19. Там же. Ф. 156. Оп. 18. Д.1. Л.15; Д. 37. Л. 40; Д. 43. Л.10; Д. 63. Л.5; Д.83. Л. 1.
20. Якобий А.И. Угасание инородческих племен. СПб.,
1893. С. 28.
21. Обзор Тобольской губернии за 1881 год. Тобольск,
1882. С.10.
22. Анучин Е. Средняя продолжительность жизни и
долговечность в Тобольске // Памятная книжка для Тобольской губернии на 1864
год. Тобольск, 1864. С.326; ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. 417. Оп. 1. Д. 181. Л. 27(об.)-28.
23. ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. 417. Оп. 1. Д. 192; Ф.
73. Оп.1. Д.51.
24. Обзор Тобольской губернии за 1913 год. Тобольск,
1915. С. 10.
25. Вибе П.П. Геодемографические последствия
крестьянской колонизации в Тобольской губернии во второй половине
XIX
– начале ХХ вв. // Известия Омского государственного
историко-краеведческого музея. Омск, 1996, № 4. С. 167.
26. Сибирская хроника. // Восточное обозрение, 1896, №
45. С. 1.
Административно-территориальное деление Российской империи на протяжении всего ХУШ века претерпело ряд изменений. Они касались непосредственно как всей Сибири, так и сибирского Зауралья.
В декабре 1708 года была образована Сибирская губерния с центром в Тобольске, которая включала в себя города и уезды от Перми и на восток, до Якутска. В марте 1711 года первым сибирским губернатором был утверждён князь Матвей Петрович Гагарин. При нём было начато каменное строительство в Тобольске, основаны новые крепости по рекам Ишим и Омь (Омская), проводились первые археологические раскопки. В 1719 году он был отстранён от должности, обвинён в расхищении казны. Следственная комиссии подтвердила обвинения, и в марте 1721 года Гагарин был повешен в присутствии Петра 1 и в назидание другим висел почти год. С его именем Сибирь и стала восприниматься как край лихоимства.
В мае 1719 года, с отстранением М.П.Гагарина, в составе Сибирской губернии были образованы три провинции, в том числе и Тобольская. Провинции Вятская и Соликамская в 1727 году были переданы в Казанскую губернию. В 1764 году Сибирская губерния была разделена на Иркутскую и Тобольскую губернии.. В 80- е годы губерния входила в наместничество, с 1804 года вошла в состав генерал-губернаторства.
Вторым губернатором, после М.П.Гагарина, в 1719 – 1724 годах был Алексей Михайлович Черкасский. Он не отличался особой энергией, при нём ничто в Сибири не менялось. В феврале 1724 года Петр 1 вынужден был подписать Указ «О пресечении злоупотреблений в Сибири»
, в котором отмечалось, что, несмотря на преподанный казнью Гагарина урок, «здесь в Сибири не унимаются бездельники, а именно: от земских комиссаров лишние сборы собираются, а народу обиды чинятся, и судебные комиссары, которые по слободам, делают великие пакости и неправды, и хотя челобитные и доношения на них от бедных людей есть, но никакого розыску и решения не чинится, а на кого бью челом, те по воле ходят, и знатно, что потачка таким ворам от надворных судей. Тако-ж о учиненных обидах от солдат и от прочих, рассмотрения и резолюции не чинят и таких бездельников не арестуют, от чего пакости больше делаются…».
Злоупотребления продолжались и при губернаторстве Михаила Владимировича Долгоруком (1724-1730).. Так в сознании русского общества складывался негативный образ края. В 1730 году губернатором был назначен Алексей Львович Плещеев, в 1736 году его сменил Пётр Иванович Бутурлин. Не оставили заметных следов своей деятельности губернаторы Иван Афанасьевич Шипов (1741-1742), Алексей Михайлович Сухарев (1742-1752), Василий Алексеевич Мятлев (1752-1757).
Значительный след в Истории Сибири оставил тобольский губернатор Фёдор Иванович Соймонов. Он был назначен в 1757 году. Но его интересы были связаны в основном с Забайкальем, с укреплением русской границы в Южной Сибири. Сменивший его в 1763 году Денис Иванович Чичерин принял меры к заселению почтового тракта от Тобольска к Иркутску. При нём в Тобольске была открыта геодезическая школа, построили госпиталь, он выписал доктора с помощниками и распорядился ставить горожанам прививки против оспы. Губернаторствовал он до 1780 года. В 1882 году в России была проведена очередная административная реформа, были учреждены наместничества. Наместником Пермским и Тобольским был назначен Е.П.Кашкин. Губернатором Тобольской губернии в 1787 году был назначен Александр Васильевич Алябьев, правивший краем до 1796 года. Он открывает первую в Сибири частную типографию, Главное народное училище, покровительствует развитию литературы и просвещению. При нём в Тобольске возобновились театральные представления. А.В.Алябьев оказался великодушен к сосланному в Сибирь А.Н.Радищеву и разрешил тому задержаться в Тобольске.
С 1719 года, когда проводилась первая в России перепись населения («ревизия»), по 1795 год (год пятой переписи), население Сибири увеличилось с 241 до 595 тысяч человек. Этот регион становится неотъемлемой частью России, активно участвующий во всех сферах её жизни, в том числе и в культурной.
Иоанн Максимович, митрополит Тобольский и Сибирский.
В круг чтения сибиряков входила и духовная литература, сочинения отцов церкви и её иерархов. Во главе Тобольской епархии нередко стояли иерархи, которые не только покровительствовали развитию культуры и литературы, но и сами известны были как духовные писатели. Митрополит Филофей Лещинский не только благословил создание в 1703 году в Тобольске театра, но и сам писал для него пьесы духовного содержания.
В июне 1711 года в митрополита Тобольского и Сибирского был произведён архиепископ Черниговский Иоанн Максимович, в августе он прибыл в Тобольск. Иоанн уже был широко известен в церковных кругах, в том числе и как духовный писатель. После его смерти рукописная Сибирская летопись отметила, что он «был тих, смирен, благорассуден, о бедных сострадателен и милостлив»
. И тут же было отмечено: «Едино у него увеселение было – писать душеполезные сочинения».
Основные сочинения Иоанном были написаны до приезда в Тобольск. Он окончил Киевскую духовную академию. Став Черниговским архиепископом, Иоанн начал писать и переводить назидательные сочинения. В 1705 году он составил краткие жизнеописания разных святых и издал эти описания книгой «Алфавит собранный, рифмами сложенный…»
. Наставления, советы и поучения начальникам и вообще всем имеющим власть составили содержание его книги «Феатрон, или позор нравоучительный…»,
вышедшей в 1708 году. Духовные наставления, толкование молитв и псалмов, вопросы христианской нравственности он освещал в книгах, которые выходили регулярно в черниговской типографии, им же основанной. Среди них большой интерес представляет «Синаксарь о победе под Полтавой»
. В основе этой книги проповеди архиепископа Тверского Феофилакта и Феофана Прокоповича по поводу полтавской победы Петра 1. Книга пользовалась большой известностью. Изданный в 1710 году том переводов с латинского «Богомысление на пользу правоверным»
быстро разошелся, на следующий год он вышел вторым, а потом и третьим изданием. Известно, что четыре книги он преподнёс Петру 1, и тот не только благосклонно их принял, но и отблагодарил. Перед отъездом в Сибирь Иоанн завершил работу над книгой «Илиотропион, сообразование человеческой воли с божественною наказующей»
. Рукопись он оставил в Чернигове, и она вышла там в 1714 году, когда он служил уже в Тобольск. После его смерти в епархиальной канцелярии нашли рукопись его неизданной и написанной уже в Тобольске книги «Путник
».
Библиографы указывают на 10 книг, написанных и изданных Иоанном в период с 1705 по 1711 годы. Правда, А.Сулоцкий скептически оценивает единоличное его авторство «большею частию массивных сочинений
», ибо параллельно он занимался делами епархии, вёл службы. Об объеме этих книг говорит хотя бы то, что в «Алфавите …» было 1О322 стиха, а книге «Богородице Дево»
(1707) – 24260 стихов. Это был силлабический стих. Правда, о его стихотворчестве довольно иронично отзывался поэт Антиох Кантемир, но это свидетельствует об известности его сочинений. Другие его книги соединяют стихи и прозу, некоторые же написаны прозой. Многие из них были в приходах Тобольской епархии. Сулоцкий свидетельствует, что они встречались ему в домах тобольских старожилов. Некоторые из них и сегодня хранятся в фондах Тюменского историко-краеведческого музея им. И.Я.Словцова.
Умер Иоанн Максимович 10 июня 1715 года, во время молитвы, стоя на коленях. Его подвижническая деятельность оставила о себе глубокую память у сибиряков. В 1915 году Русская православная церковь причислила Иоанна Максимовича к лику святых и канонизировала е
«Памятные записки» Н.Б. Долгоруковой.
Вслед за А.Д.Меншиковым, сподвижником Петра 1, на Север Тобольской губернии была сослана и опальная княжеская семья Долгоруковых, в их числе и юная княгиня Наталья Борисовна. В конце жизни, после освобождения из ссылки, уже в монастыре, куда она ушла добровольно, Н.Долгорукова написала свои «Памятные записки». Они признано считаются одним из памятников мемуарной прозы ХУШ века. В них отражены и детали её жизни в Берёзово, где семья отбывала ссылку.
Родилась она в 1714 году, была младшей дочерью фельдмаршала графа Б.П.Шереметева. В 16 лет Наталья стала невестой молодого князя Ивана Долгорукова. Она гордилась своим женихом, его положением в обществе. Долгоруковы были очень приближены ко двору, их дочь Екатерина стала невестой Петра П. Обручились Наталья Шереметева и Иван Долгоруков в декабре 1729 года. А в январе 1730 года император Пётр II, царствовавший всего несколько месяцев, неожиданно заболел оспой и скоропостижно умер. Сенат не признал подделанное Долгоруковым-старшим завещание Петра II, в соответствии с которым тот передавал корону своей невесте. Наталья Шереметева и Иван Долгоруков свадьбу сыграли в апреле 1730 года, а через несколько дней по указу Анны Иоанновны вся семья Долгоруковых была сослана сначала в их пензенские вотчины, а на середине дороги их развернули и отправили в Берёзов.
В Тобольске их заставили под конвоем пешком идти к пристани. «Процессия изрядна была: за нами толпа солдат идёт с ружьями, как за разбойниками Я уже шла, вниз глаза опустив, не оглядываясь, смотрельщиков премножество на той улице, где нас ведут».
Через месяц плавания по Иртышу и Оби, в конце сентября 1730 года их доставили в Берёзов. Здесь вскоре, после потрясений и трудной дороги, умирают старшие Долгоруковы – Алексей Григорьевич и Прасковья Юрьевна. Рассказ о пребывании в Берёзове Наталья Борисовна ведёт скупо. Городок ей совсем не понравился, она характеризует его как «маленькое пустое место»: «Избы кедровые, окончины ледяные вместо стекла; зима 10 месяцев или 8; морозы несносные, ничего не родится, ни хлеба, никакого фрукту – ни же капусты. Леса непроходимые да болота, хлеб привозят водой за тысячу вёрст. До такого местечка доехали, что ни пить, ни есть, ни носить нечего. Ничего не продают, ни же калача».
В Берёзове её муж князь Иван вёл себя не лучшим образом – много пил, болтал лишнее. Но в «Памятных записках» нет ни слова упрёка мужу. Она называет его «
товарищем
», «сострадальцем
»: «Я всё в нём имела: и милостливого мужа, и отца, и учителя, и старателя о счастье моём… Во всех злополучиях я была своему мужу товарищ
».
У них родилось здесь трое детей. Но в 1738 году по навету князь Иван, его братья и несколько человек из приставленных к ним были арестованы и увезены. В 1739 году братья Долгоруковы были преданы изуверской казни – колесованию. В 1740 году Наталье Долгоруковой с детьми разрешено было вернуться в Москву. Вошедшая вскоре на престол императрица Елизавета Петровна простила всех Долгоруковых. Наталья Борисовна вырастила сыновей, потом уехала в Киев и там приняла монашество.
Её «Памятные записки» рисуют образ мужественной женщины, преданной мужу и семье, стойкой в несчастьях и умеющей прощать. Умерла она в 1771 году. Она стала героиней одной из дум К.Рылеева, в которой он вкладывает в её уста следующие слова:
Была гонима всюду я
Жезлом судьбины самовластной;
Увы! Вся молодость моя
Промчалась осенью ненастной.
В борьбе с враждующей судьбой
Я отцветала в заточенье,
Мне друг, прекрасный и младой,
Был дан, как призрак, на мгновенье.
Забыла я родной свой град,
Богатство, почести и знатность,
Чтоб с ним делить в Сибири хлад
И испытать судьбы превратность.
История жизни Н.Б.Долгоруковой была примером для жён декабристов, которые добровольно отправились в Сибирь за своими сосланными мужьями.
Развитие образования.
Ещё в 1698 году митрополит Игнатий получил указ об открытии при архиерейском доме школы. Однако школа была открыта не сразу. В 1703 году в Тобольск из Киева приезжают 5 ученых монахов в качестве школьных учителей. С собой они привезли книги по русской грамматике, псалтыри, часословы и прочую учебную литературу, всего 206 книг. В это же время открывается школа и на воеводском дворе. В ней обучалось 96 учеников. Тогда же в Тобольске действовала школа шведа Антона Деловала для детей военнопленных, которых в ходе русско-шведской войны отправляли в Тобольск. В 1716 году открывается цифирная школа, в которой в 1722 году было уже 224 ученика и которая по численности была второй в России. В 1732 году она была переведена в разряд гарнизонных школ. В 1772 году в ней числилось 173 ученика, а в 1797 – 200. В 1789 году в Тобольске планировалось строительство нового здания вместо сгоревшего в 1788 году.
В 1748 году архиерейская школа была преобразована в семинарию. Обучение в ней длилось восемь лет. В первые классы набиралось до 100 учеников, а в старших — оставалось не более десяти. В зависимости от успехов и старания семинаристы могли задержаться в ней и дольше. В 1765 году в ней учились 200, а в 1791 – 280 семинаристов. Митрополит Павел в 1759 году стал открывать при монастырях и церквях латинские школы. Но найти учителей, знающих латынь, было трудно, а потому многие из латинских школ были заменены славяно-русскими, а после 1764 они были переведены на казённое содержание.
В 1782 году указом Екатерины II образована «Комиссия по учреждению народных училищ». 3 февраля 1789 года в Тобольске торжественно был зачитан указ императрицы об открытии в городе Главного народного училища. С горожан было собрано 3118 рублей, были приобретены необходимые для обучения книги, прибыли учителя. 11 марта 1789 года состоялось торжественное открытие училища. В него поступили: 49 учеников – в первый класс, 31 – во второй и 8 – в третий классы. Это были дети чиновников, купцов, солдат, священников. К концу 1789 года число учеников достигло 165 человек и был открыт четвёртый класс для тех, кто выдержал испытания по программе трёх.
Параллельно с открытием Главного народного училища в Тобольске, в уездных городах Сибири стали открываться малые народные училища. В Тюмени такое училище было открыто в 1789 году. Примечательно, что в Тюмени в числе учащихся малого народного училища было 28 девочек, что говорит о большой тяге населения к образованию.
В Тобольской губернии было широко распространено обучение в частных школах. Обучать детей брались отставные и ссыльные. На частных квартирах обычно обучалось несколько человек. Администрация пыталась принять меры против частных школ, потому что снижалось число учеников в школах казённых. В 1796 году частные школы в городах, где были открыты народные училища, запрещались. Но число учеников Тобольского Главного народного училища сокращалось, в 1795 году обучалось 88 человек, в 1796 – 76, а в 1797 – всего 53 ученика. Тем не менее, по уровню образования основного населения Тобольская губерния, как и вся Сибирь, не отставала от европейской России.
Черепановская летопись.
В конце ХУШ века начинается процесс становления сибирского самосознания. В основе его – тщательное сбережение памяти об истории заселения края, становлении первых городов и поселений. Свидетельством этого стала рукопись, получившая название Черепановской летописи. Автор её – Черепанов Илья Леонидович. Он родился в 1724 году и происходил из «ученого ямщицкого семейства». В Тобольске его хорошо знали и как художника и зодчего.
Интерес И.Л Черепанова к истории проявился в том, что он тщательно собирал все известные и доступные ему источники. Из источников он выписывал характерные сведения, систематизировал их погодно, придавая вид летописи. Его рукопись, обнаруженная уже после смерти автора, носит компилятивный характер. Основной корпус её составлен на основе ряда источников, которые Черепанов и не скрывает, в том числе на доступных ему летописи С.У.Ремезова и Сибирского летописного свода, дополняя их сведениями из вышедшей в 1750 году работы Г.Ф.Миллера «Описание Сибирского царства…». В Черепановской летописи немало деталей, сведения о которых автор получил из рассказов очевидцев. Так, свидетельствуя о первых сценических представлениях в Тобольске, он отмечает, что во время одного из представлений, в 1705 году «мая 8 числа, в день Иоанна Богослова, в Тобольску, во время играния комедии, возста с течею буря жестокая и сломила над алтарём Соборной церкви крест, а также и с Сергиевской церкви верх весь с маковицею и крестом… В тот же час на звозе базарном сажени с три горы сползло с места глади».
Умер И.Л.Черепанов в 1795 году. Подлинник его рукописи хранится в Российском государственном архиве древних актов, а копия — в Тобольском историко-архитектурном музее-заповеднике. Имея несомненно культурологический интерес, она свидетельствует об уровне образованности населения края.
М.И. Галанин.
На территории Тюменского края широкое распространение получило старообрядчество. Тому способствовали, во-первых, значительное переселенческое движение уже со второй половины ХVII века. Во-вторых, слабый корпус официальных священников, многие из которых были даже неграмотны. Сибирско-уральское старообрядчество имело резкий беспоповщинский характер. Оно выдвинуло и ряд духовных писателей, сочинения которых распространялись в рукописях и очень почитались. Одним из них был М.И.Галанин.
Мирон Иванович Галанин родился в 1726 году. С детства принял веру отцов, а в 40-е годы записался в двойной раскольнический оклад. Среди единоверцев получил известность в 1777 году своим страстным выступлением на Невъянском соборе старообрядцев против «исправленных священников». Он заявил: «священство правленое наши ирюмцы отвергают и имеют в нём сумнение».
Ирюмчами называли себя старообрядцы деревень, расположенных в бассейне реки Ирюм. Из 18 сёл только два были православными. Здесь и оформилась зауральская крестьянская организация часовенного согласия. В их среде Галанин нашёл признание, его называли Святым Миронушком.
Известен М.Галанин и как старообрядский писатель. Рукопись «О древних отцах
» была создана им в 70-е года ХУШ века, в период споров среди беглопоповцев о священниках. Он один из авторов сочинения «Послание о вере
». В нём идёт речь об обрядово-догматической стороне богослужения. Основной его труд – «История про древнее благочестие
». Это большое историческое повествование о борьбе урало-сибирских крестьян с официальной церковью. Полный текст этого труда не найден, но в разных местах среди сибирских старообрядческих посланий были обнаружены выдержки из него. Содержатся они и в труде «Родословие часовенного согласия
», созданного на Урале отцом Нифонтом в конце Х1Х века. В начале 70-х годов ХХ века в фондах Тобольского филиала архива Тюменской области Н.Н.Покровским была найдена рукопись «Жития сибирских отцов
», в которой исследователь предположил заимствования из недошедшего до нас повествования М.Галанина.
М.Галанин был одним из руководителей массовых антицерковных выступлений в сибирском Зауралье. По этой причине имя его встречается в бумагах Тобольского архиерейского дома, а в конце ХУШ века даже в делах Святейшего Синода. В 50-е годы ХУШ века он был заключён в Мельковский (Заречный) острог. После этого много лет находился в духовной ссылке в Тобольске, был заточён в Знаменский монастырь.
«Много горя
, — описывал М.Галанин свои злоключения, — когда я находился в городе Тобольске: кругом люди веры с нами одной, как лютые восставали звери на нас в Знаменском монастыре при Пятницкой церкви, томили в оковах нас со иноком Иоакимом дважд, всё было увещевание, дабы нам принять новые обряды никониянские. И ещё были разные пытки, которые устроены при монастырских келиях. В етом же монастыре Знаменском находился первый наш подвижник и страдалец за веру Аввакум…».
Умер М.И.Галанин в деревне Кирсаново, которая расположена на территории современного Исетского района, 9 июня 1812 года. Имя его и сегодня окружено уважением и почётом, а в Исетском районе проводятся Галанинские чтения, научно-практические конференции по истории и культуре старообрядческого населения.
Сибирское царство было упразднено, а Тобольская провинция в течение 1780-1782 годов преобразована в Тобольское наместничество в составе двух областей (Тобольской и Томской), вошедшее в состав Пермского и Тобольского генерал-губернаторства .
Создание губернии
Взошедший на престол император Павел I пересмотрел многие реформы своей матери, в том числе отказался от института генерал-губернаторств. В связи с этим 12 декабря 1796 года как самостоятельная административная единица России была образована Тобольская губерния Именным указом, данным Сенату «О новом разделении Государства на Губернии» (12 декабря 1796 год № 17634).
Последующие преобразования
В свою очередь, сменивший Павла новый император Александр I пересмотрел многие реформы своего отца, в связи с чем в 1802 году Тобольская губерния наряду с Иркутской вошла в состав Сибирского генерал-губернаторства . В 1822 году Сибирское генерал-губернаторство было разделено на Западно-Сибирское и Восточно-Сибирское . Тобольская губерния вошла в состав Западно-Сибирского генерал-губернаторства, просуществовавшего до 1882 года .
Дальнейшие преобразования
В 1917 году после прихода к власти большевиков была первая попытка организовать Калачинский уезд из части Тюкалинского для удобного управления отдалёнными юго-восточными территориями губернии. Первым членом продовольственного комитета Калачинского уезда стал Яков Мартынович Калнин, латышский поэт и учитель. В течение 1917-1919 годов в перипетиях Гражданской войны, уезд не раз ликвидировался и вновь создавался разными властями, передавался из Тобольской губернии в Акмолинскую (Омскую) область .
1-10 февраля 1918 года состоялась Первая чрезвычайная сессия Тобольского губернского земского собрания, которая решала ряд неотложных вопросов, среди которых:
- О выделение Калачинского уезда из состава Тюкалинского уезда (вопрос решён положительно);
- Об отделении Тарского и Тюкалинского уездов из состава Тобольской губернии к Акмолинской области (окончательное решение отложено до следующей сессии с обязательством губернской земской управы представить обстоятельный доклад по данному вопросу);
- О переводе губернской земской управы из Тобольска в иной город губернии (принципиально признан необходимым перевод в Тюмень);
В сентябре 1918 года Омск возбудил вопрос об отходе Тюкалинского уезда и новоявленного, непризнаваемого Тобольском, Калачинского уезда.
13 марта в Тюмени 150 мобилизованных взбунтовались, вооружились захваченными в складе винтовками и начали безобразничать в городе. Приказываю бунт подавить самыми жестокими мерами и всех захваченных с оружием бунтовщиков расстрелять на месте без всякого суда. Об исполнении и о числе расстрелянных мне срочно донести. № 0809/ОП.
Командующий Сибирской армией генерал-лейтенант Гайда .
Наштарм сибирской генштаба генерал-майор Богословский .
Тобольская губерния официально переименована в Тюменскую специальным постановлением СНК РСФСР от 2 марта 1920 года .
Символика
Герб Тобольской губернии утверждён 5 июля 1878 года :
«В золотом щите червленная атаманская булава, на которой чёрный щит Ермака, круглый, украшенный драгоценными камнями, между двумя косвенно накрест положенными червленными знаменами с черными древками и остриями от копья. Щит увенчан Императорскою короною и окружен золотыми дубовыми листьями, соединенными Андреевскою лентою».
Население
В 1846 году в губернии проживало 831151 жителей обоего пола. Губерния занимала по населённости 35 место в Российской империи.
| Округ | русские | татары | украинцы | ханты | коми | ненцы | манси | латыши | киргизы |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Губерния в целом | 88,6 % | 4,0 % | 2,6 % | 1,3 % | … | … | … | … | … |
| Берёзовский | 17,5 % | … | … | 51,8 % | 9,4 % | 20,7 % | … | … | … |
| Ишимский | 93,8 % | … | 3,3 % | … | … | … | … | … | … |
| Курганский | 98,8 % | … | … | … | … | … | … | … | … |
| Сургутский | 27,8 % | … | … | 71,7 % | … | … | … | … | … |
| Тарский | 85,7 % | 9,0 % | 2,9 % | … | … | … | … | … | … |
| Тобольский | 77,0 % | 17,6 % | … | 1,8 % | … | … | … | … | … |
| Туринский | 93,2 % | … | … | … | … | … | 5,1 % | … | … |
| Тюкалинский | 81,9 % | … | 9,5 % | … | … | … | … | 1,4 % | 2,5 % |
| Тюменский | 87,3 % | 10,1 % | … | … | … | … | … | … | … |
| Ялуторовский | 94,8 % | 2,9 % | … | … | 1,3 % | … | … | … | … |
В религиозном составе преобладали православные — 89,0 %. 5,1 % были старообрядцами и «уклоняющимися от православия», 4,5 % — мусульманами . Грамотных было 11,3 % (мужчин — 17,7 %, женщин — 5,0 %) .
Административное деление
| № | Уезд | Уездный город | Площадь, вёрст ² | Население (), чел. |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Берёзовский | Берёзов (1301 чел.) | 604442,2 | 29190 |
| 2 | Ишимский | Ишим (14226 чел.) | 37604,6 | 367066 |
| 3 | Курганский | Курган (39854 чел.) | 20281,6 | 359223 |
| 4 | Сургутский | Сургут (1602 чел.) | 220452,4 | 11561 |
| 5 | Тарский | Тара (11229 чел.) | 71542,1 | 268410 |
| 6 | Тобольский | Тобольск (23357 чел.) | 108296,0 | 147719 |
| 7 | Туринский | Туринск (2821 чел.) | 67008,6 | 96942 |
| 8 | Тюкалинский | Тюкалинск (2702 чел.) | 55049,3 | 344601 |
| 9 | Тюменский | Тюмень (56668 чел.) | 15608,0 | 171032 |
| 10 | Ялуторовский | Ялуторовск (3835 чел.) | 18944,9 | 216792 |
Руководство губернии
Первые руководители
Губернаторы (1796-1917)
| Ф. И. О. | Титул, чин, звание | Время замещения должности |
|---|---|---|
| Толстой Александр Григорьевич | 1796-28.07.1797 | |
| Кошелев Дмитрий Родионович | статский советник | 28.07.1797-20.03.1802 |
| Гермес Богдан Андреевич | действительный статский советник | 1802-1806 |
| Корнилов Алексей Михайлович | действительный статский советник | 1806-12.1807 |
| Шишков Михаил Антонович | действительный статский советник | 1808-02.04.1810 |
| Брин Франц Абрамович | действительный статский советник | 26.07.1810-28.07.1821 |
| Осипов Александр Степанович | действительный статский советник | 08.1821-12.12.1823 |
| Тургенев Александр Михайлович | статский советник | 12.12.1823-03.1825 |
| Бантыш-Каменский Дмитрий Николаевич | действительный статский советник | 03.1825-30.07.1828 |
| Нагибин Василий Афанасьевич | статский советник, и. д. | 30.07.1828-19.02.1831 |
| Сомов Пётр Дмитриевич | статский советник | 19.02.1831-17.10.1831 |
| Вакансия | 17.10.1831-30.10.1832 | |
| Муравьёв Александр Николаевич | статский советник, председатель губернского правления, исполнявший обязанности губернатора | 30.10.1832-21.12.1833 |
| Вакансия | 21.12.1833-05.05.1835 | |
| Копылов Василий Иванович | статский советник | 05.05.1835-23.06.1835 |
| Ковалёв Иван Гаврилович | действительный статский советник | 23.06.1835-25.06.1836 |
| Повало-Швейковский Христофор Христофорович | статский советник, и. д. | 06.07.1836-17.02.1839 |
| Талызин Иван Дмитриевич | действительный статский советник | 17.02.1839-18.06.1840 |
| Ладыженский Михаил Васильевич | действительный статский советник | 18.06.1840-03.03.1844 |
| Энгельке Кирилл Кириллович | действительный статский советник | 04.04.1845-04.03.1852 |
| Прокофьев Тихон Федотович | действительный статский советник | 04.03.1852-16.03.1854 |
| Арцимович Виктор Антонович | камер-юнкер (действительный статский советник) | 16.03.1854-27.07.1858 |
| действительный статский советник | 20.03.1859-23.11.1862 | |
| Деспот-Зенович Александр Иванович | действительный статский советник | 23.11.1862-28.07.1867 |
| Чебыкин Порфирий Васильевич | генерал-майор | 28.07.1867-10.07.1868 |
| Соллогуб Андрей Степанович | генерал-майор | 10.07.1868-24.08.1874 |
| Пелино Юрий Петрович | 29.11.1874-01.01.1878 | |
| Лысогорский Владимир Андреевич | действительный статский советник (тайный советник) | 07.06.1878-17.02.1886 |
| Тройницкий Владимир Александрович | действительный статский советник | 06.03.1886-10.12.1892 |
| Богданович Николай Модестович | статский советник, и. д. | 10.12.1892-08.03.1896 |
| Князев Леонид Михайлович | действительный статский советник | 12.04.1896-29.01.1901 |
| Лаппо-Старженецкий Александр Павлович | действительный статский советник | 29.01.1901-28.12.1905 |
| Гондатти Николай Львович | действительный статский советник | 13.01.1906-19.09.1908 |
| Гагман Дмитрий Фёдорович | статский советник | 19.09.1908-08.02.1912 |
| Станкевич Андрей Афанасьевич | действительный статский советник | 08.02.1912-11.11.1915 |
| Ордовский-Танаевский Николай Александрович | действительный статский советник | 13.11.1915-1917 |
Революционные руководители (1917-1919)
- Пигнатти, Василий Николаевич (1917-1918) председатель Комитета Общественного спокойствия, губернский комиссар, (1918-1919) управляющий Тобольской губернии
- Хохряков, Павел Данилович (1918), председатель губернского Совета
Вторые руководители
Вице-губернаторы (1796-1823)
| Ф. И. О. | Титул, чин, звание | Время замещения должности |
|---|---|---|
| Кошелев Дмитрий Родионович | статский советник | 1796-28.07.1797 |
| Картвелин Николай Михайлович | статский советник | 28.07.1797-18.07.1799 |
| Один Николай Михайлович | статский советник | 18.07.1799-1802 |
| Штейнгель Иван Фердинандович | статский советник | 1802-1808 |
| Минин Гавриил Васильевич | коллежский советник | 1808-1810 |
| Расказов Николай Евдокимович | коллежский советник | 1810-1813 |
| Непряхин Фёдор Петрович | коллежский советник (статский советник) | 1813-1823 |
Председатели губернского правления (1824-1895)
| Ф. И. О. | Титул, чин, звание | Время замещения должности |
|---|---|---|
| Жуковский Николай Васильевич | коллежский советник | 01.02.1824-19.01.1829 |
| Серебренников Григорий Степанович | коллежский советник | 19.01.1829-06.02.1830 |
| Кирилов Пётр Иванович | коллежский советник | 06.02.1830-06.09.1831 |
| Копылов Василий Иванович | статский советник | 26.09.1831-24.10.1831 |
| Муравьёв Александр Николаевич | статский советник | 25.06.1832-21.12.1833 |
| Дейнеко Иван Игнатьевич | коллежский советник | 24.10.1835-12.03.1840 |
| Соколов | надворный советник | 12.03.1840-11.08.1842 |
| Дубецкий Иосиф Петрович | коллежский советник | 11.08.1842-28.02.1844 |
| Владимиров Александр Николаевич | коллежский советник | 28.02.1844-20.05.1852 |
| Виноградский Александр Васильевич | статский советник | 20.05.1852-11.08.1855 |
| Милордов Николай Петрович | действительный статский советник | 11.08.1855-23.12.1858 |
| Соколов Михаил Григорьевич | коллежский советник | 23.12.1858-08.04.1863 |
| Курбановский Михаил Николаевич | статский советник | 08.04.1863-10.03.1872 |
| Залесский Пётр Матвеевич | коллежский советник (действительный статский советник) | 10.03.1872-27.02.1881 |
| Дмитриев-Мамонов Александр Ипполитович | надворный советник | 27.02.1881-08.08.1885 |
| Северцов Дмитрий Алексеевич | 19.12.1885-13.07.1891 | |
| барон, коллежский советник | 27.07.1891-01.11.1895 |
Вице-губернаторы (1895-1917)
| Ф. И. О. | Титул, чин, звание | Время замещения должности |
|---|---|---|
| Фредерикс Константин Платонович | барон, статский советник | 01.11.1895-25.04.1896 |
| Протасьев Николай Васильевич | действительный статский советник | 25.04.1896-23.03.1902 |
| Тройницкий Александр Николаевич | коллежский советник | 30.05.1902-05.04.1908 |
| Гаврилов Николай Иванович | статский советник (действительный статский советник) | 05.04.1908-1917 |
Помощники Тобольского губернского комиссара
Напишите отзыв о статье «Тобольская губерния»
Примечания
Литература
- / Под ред. В. П. Петровой. — Тюмень, 2003. — С. 13, 24-57. — 304 с. — 1,000 экз.
— ISBN 5-87591-025-9 .
- Атлас географических карт, статистических таблиц, видов и типов Тобольской губернии. Издание Тобольского губернского книжного склада. Типография епархиального братства. Тобольск. 1917.
- — М.: Объединённая редакция МВД России, 2003. — Часть 2. — С. 76-78.
- — М.: Объединённая редакция МВД России, 2003. — Часть 3. — С. 78.
- Кауфман А. А. , Латкин Н. В. , Рихтер Д. И. .
// Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб.
, 1890-1907.
- Описание Тобольской губернии. — Петроград: Издание Переселенческого Управления, 1916. — С. 78.
- Тобольская епархия: Часть первая. Описание местности, занимаемой Тобольской епархией, в географическом и историко-этнографическом отношении. — Омск: Типография А. К. Демидова, 1892.
- Отдел первый
. Географические и топографические сведения о Тобольской губернии . — 99 с.
- Отдел второй
. Историко-этнографические сведения о Тобольской губернии;
Отдел третий
. Об Акмолинской и Семипалатинской областях, входящих в состав Тобольской епархии . — 79 с.
- Отдел первый
- . — Тобольск: Тобольский губернский статистический комитет, 1912.
- Сибирские и тобольские губернаторы: Исторические портреты,документы / отв. за вып. И. Ф. Кнапик. — Тюмень: Тюменский издательский дом, 2000. — 576 с. — ISBN 5-928800-08-8 .
Ссылки
| Генерал-губернаторства | ||
|---|---|---|
| Губернии | ||
| Области | ||
| Градоначальства | ||
| Области Степного края | ||
| Области Туркестанского края | ||
| Губернии Остзейского края | ||
| Губернии Финляндии | ||
| Губернии царства Польского | ||
| Губернии Галиции и Буковины , оккупированных в 1914-1915 годах | ||
| Административные единицы Кавказского наместничества | ||
| Особые округа | ||
| Особые образования | ||
| Зависимые гос. образования | ||
| Депутаты Государственной думы Российской империи от Тобольской губерни | ||
|---|---|---|
| I созыв |
| |
| II созыв | ||
| III созыв | ||
| IV созыв | ||
Отрывок, характеризующий Тобольская губерния
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.
– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
Тобольский тюремный замок, также известный как Тобольский централ и спецтюрьма СТ-2, находится по соседству с главной достопримечательностью города — Тобольским кремлем. Сегодня кажется удивительным тот факт, что пенитенциарное учреждение решили разместить прямо в центре Тобольска. Тем не менее, тюрьма, заслужившая славу одной из самых строгих в стране, закрылась лишь в 1989 году.
Тюремный замок представляет собой комплекс из пяти зданий: административного корпуса (штаба), смотрового корпуса (в нем располагались тюремная больница, аптека, склады и карцеры) и трех корпусов, в которых содержали заключенных: № 1 — для особо опасных преступников, № 2 — для женщин и политзаключенных (в советское время для несовершеннолетних), № 3 — для тех, кто следовал по этапу на восток. В настоящее время в зданиях размещаются исторические экспозиции Музея Сибирской каторги и ссылки, выставка Музея уникальных книг и редких изданий, а также декорации к фильму «Тобол», выпущенному на экраны в 2019 году.
Панорама Тюремного замка:
История Тюремного замка в Тобольске
История Тюремного замка началась в середине XIX века. В 1838-м был утвержден план комплекса, по проекту архитектора Вейгеля, а строительство началось спустя три года. Новая тюрьма стала важным звеном в системе этапирования заключенных, которую правительство формировало с 1819-го. К открытию Тобольского централа на Сибирском тракте уже действовала 61 этапная тюрьма.
Известно, что в те столетия для создания тюрем часто использовали остроги. Крепостные сооружения полностью соответствовали задаче — имели высокие и толстые стены, внутренние дворы с жилыми и хозяйственными постройками. Из-за подобной практики уже в XVIII веке слово «острог» поменяло значение и стало обозначать тюрьму. Поэтому Тюремный замок часто называют Тобольским острогом.
Узилище решено было разместить у Тобольского кремля. В 1782 году, когда производилась реконструкция архитектурного комплекса, были снесены крепостные стены и некоторые постройки, в результате чего появилась свободная площадка, которую отвели под строительство. Работы длились до 1855-го.
После открытия Тюремного замка Тобольск быстро прославился как страшное место ссылки и считался второй по значимости сибирской тюрьмой, уступая лишь Тюменскому острогу. В крепости содержали срочных и бессрочных преступников, ссыльных и пересыльных, мужчин, женщин и детей, осужденных по самым разным статьям, в том числе признанных невменяемыми. Арестантов распределяли по возрасту, полу и тяжести преступлений. Условия были крайне строгими, за малейшую провинность заключенных наказывали и отправляли в карцеры. За всю историю темницы не случилось ни одного побега. Прославилось учреждение и знаменитыми узниками — в разные годы в Тобольском централе побывали писатели Ф. М. Достоевский, Н. Чернышевский, В. Короленко.
Тюремный замок не утратил актуальности и при советской власти. В годы репрессий сюда активно ссылали людей, осужденных по политическим статьям. Сегодня во внутреннем дворе можно увидеть памятный камень. Табличка на нем гласит, что в 1937—1938 гг. в замке расстреляли 2500 человек.
После закрытия Тюремный замок реконструировали и открыли для посетителей в качестве музея. Желающие посмотреть на знаменитую темницу, услышать рассказ о знаменитых арестантах и бунтах, узнать интересные исторические факты, могут заказать экскурсии и даже поселиться на территории замка в хостеле «Узник».
Музеи
В остроге работают два музея. Один посвящен истории тюрьмы и знакомит с особенностями пенитенциарной системы в дореволюционной России и в советские годы, другой функционирует как библиотека редких изданий.
Музей Сибирской каторги и ссылки
Основная экспозиция музея размещается в корпусе № 1. Посетители выставки смогут спуститься в подземные коридоры, связывающие корпуса, заглянуть в прогулочный дворик, увидеть восковые фигуры, изображающие конвоиров и осужденных, тюремную форму, кандалы, которые надевали на заключенных в качестве наказания. Ножные оковы весили почти 8 кг и существенно влияли на походку арестантов, так что впоследствии каторжников можно было по ней распознать. Наручные кандалы тоже сковывали движения и не позволяли развести руки более чем на 30 см.
Кроме того, в экспозиции представлены несколько карцеров, камеры общего и строгого режима, лазарет, комната свиданий, кабинет дежурного и молельные комнаты. Учитывая, что в Тобольском централе содержали заключенных с разным вероисповеданием, в замке построили молельни основных религий: православную церковь, католический костел, синагогу, лютеранскую кирху и мечеть.
Как и другие архитектурные памятники, чья судьба связана с гибелью людей, Тюремный замок окутан легендами о тайных коридорах и призраках. Многие верят, что под корпусами тюрьмы проложены секретные ходы и комнаты. Подвалы крепости гости музея и так называют самым жутким местом комплекса, а подобные истории только подпитывают воображение.
Музей уникальных книг и редких изданий
В смотровом (больничном) корпусе находится научная библиотека Тобольского кремля. Интерес в этом музее представляют не только редкие книги и документы, но и исторический интерьер, восстановленный по фотографиям Губернской библиотеки конца XIX-начала XX вв, а также экспозиция «Кабинет А. С. Суханова», рассказывающая о жизни и творчестве русского писателя и журналиста, уроженца Тобольска.
Часы работы и цены в 2022 году
Посетить Тобольский тюремный замок можно со вторника по воскресенье, с 10:00 до 18:00. Понедельник — выходной день.
Стоимость билетов и экскурсий:
- Входной билет в Музей Сибирской каторги и ссылки — 200 рублей, экскурсии — от 400, интерактивные мероприятия — от 2000;
- Билет в Музей уникальных книг и редких изданий — 100 рублей, экскурсия — 300, мероприятия — от 100 рублей/чел;
- Выставка «Тобол: стоп-кадр» в корпусе № 3 — 50 рублей билет и 200 рублей экскурсия.
Обратите внимание, что двум экспозициям присвоены возрастные ограничения: Музей Сибирской каторги и ссылки доступен с 16-ти лет, Научная библиотека — с 6-ти лет. При покупке экскурсии необходимо дополнительно приобрести входной билет. Подробности узнавайте по телефонам: +7 (3456) 22-61-51, 22-27-76 или на официальном сайте Тобольского музея-заповедника.
Как добраться до Тюремного замка
Тюремный замок находится на Красной площади у Тобольского кремля. Добраться поможет общественный транспорт и такси. У музея-заповедника останавливаются автобусы № 2, 5, 6п, 6р, 8а, 9, 10а, 16, 19, 19э, 20 (ост. «Кремль»). От нее до замка около 230 метров.
От ж/д вокзала Тобольска до кремля прямым маршрутом следуют автобусы № 5 и № 20, а от Тобольского автовокзала — только № 5. Остальные рейсы предполагают пересадки.
Заказывать такси в Тобольске удобно через специальные приложения: Maxim или Яндекс Go.
Тюремный замок в Тобольске: видео
Olga
май 2019
Вид с крепостных стен на город просто великолепный!
Смотреть отзывы на
Полезные ссылки:
✔️ Кэшбэк 4% при бронировании на booking.com. Более 2500 отзывов.
✔️ Русские гиды и экскурсии по всему миру. Трансферы, услуги фотографов и многое другое.
✔️ Дешевые авиабилеты? Конечно Aviasales.
ТОБОЛЬСК
В сибиряке Тобольск, хоть бывал он в нем, хоть не бывал, живет так же, как в россиянине Москва, как в славянине Киев. Древлестольный былинный Киев, первопрестольная красная Москва и восточный стольник, под управой которого находился огромный полунощный край, младовеликий Тобольск. Удалью русского человека добытый и поставленный, удальством живший, леворукий у Москвы, но ох длинна была эта рука и много она пригребала Москве! У Киева Владимирская горка, у Москвы под кремль Красный холм, у Тобольска — тридцатисаженный Троицкий мыс при слиянии Иртыша и Тобола, с которого открываются для прозора по-сибирски удесятеренно размашистые картины, и открываются они туда, куда и приставлен был смотреть Тобольск, — на восток.
Тобольск появился на свет в ту пору, когда с присоединением Казани и Астрахани Русь только-только переходила в Россию. Но волжские земли до самого устья всегда были как бы свои, самой природой предназначенные под одну руку, еще не прибранные «украйны», прибор которых оставался делом времени и силы. Но дальше природа рубеж Уралом поставила слишком заметный. Это обстоятельство тоже играло, надо полагать, не последнюю роль в замешке Ивана Грозного, остановившегося за Волгой. Он еще именует себя, не привыкнув к титулу царя, одновременно и великим князем всея Руси. А уж недалеко оставалось до империи. И появление Тобольска, а вместе с ним скорый прибор многих языков и стран на востоке, для перечисления которых при поименовании самодержства государя у писцов не хватило бы чернил, явилось для защиты крепкими воротами, а для завоеваний — широкими и прицельными. Роль Тобольска, как сама собой разумеющаяся, в приращении территориального российского могущества историками обычно не взвешивается, а она потянет зело много. Еще до побед Петра Великого отец его Алексей Михайлович, благодаря одним только сибирским приобретениям, мог бы именоваться императором. И в царствование Петра азиатская Россия не передоляла ли европейскую, из Москвы и Петербурга за Урал от великости поприщ можно было смотреть только с закрытыми глазами; чудь, и переписанная поименно воеводами, все одно оставалась чудью. И только Тобольск со своего Троицкого холма должен был все видеть и знать, разведывать и догадываться, строить и прибирать, требовать и обещать, повелевать и ответствовать, озабочиваться продовольствием и провиантом, людьми служилыми, надельными и мастеровыми, мягкой рухлядью и рудами, вести учет и догляд, казнь и милость, вести дипломатию с местными князьями на всем протяжении огромного края и с иностранными владыками за его пределами.
Он был столицей Сибири, отцом сибирских городов. Лишь Москва и Тобольск могли принимать послов и отправлять посольства. Все, что утверждалось в Сибири, — летописи, училища, книги, театр, науки и ремесла, православие, ссылка, лихоимство, фискальство и т. д., — все это и многое другое начиналось с Тобольска и только после распространялось вглубь. Во всем он был первым. В 1593 году он принял первого ссыльного — угличский колокол, возвестивший убиение царевича Дмитрия, а спустя триста с лишним лет, после Февральской революции в 1917 году, — последнего русского императора с семьей. К этому времени, к моменту высылки Николая II, Тобольск давно захирел, потерял всякую самостоятельность и своей громкой бедностью как нельзя более подходил для утратившей власть династии. В этом был какой-то рок, судьба, какая-то холодно и тяжело взыскующая справедливость. Но она же, судьба, от последнего, от греха и ославы гибели царской семьи, Тобольск отвела.
По Тобольску, по его истории, нравам, мешанине населявшего его люда, удачному для нашего случая разделению на верхний и нижний города, по взлетам и падениям можно почти безошибочно составлять портрет русского характера в Сибири, который постепенно переходил своими отличиями в сибирский, но не успел и снова соединился в одно с русским, теряя затем и эти черты. Новейшая история Тобольска лишь подтвердит лицо теперешнего сибиряка. Понятно, что характер больше всего вызревает в глубинах страны, там же, где вызревают хлеба и ремесла, но как результаты трудов везли в прежние времена на ярмарку, так и его черты заметней проявлялись в городах, где жизнь шла побойчей и пооткровенней.
Начинать рассказ о Тобольске следует, пожалуй, с факта, что, будучи в Сибири долгое время во всем первым, сам Тобольск не был здесь первым русским городом. Хоть чуть, но опоздал. И тут хочешь не хочешь, а надо возвращаться к Ермаку.
Ни одна, похоже, историческая личность не оставила нам столько загадок, сколько Ермак. И в этом оказался он казаком, заметавшим за собой следы. Споры вокруг его имени, мотивов и подробностей похода начались в 18-м столетии, продолжались в 19-м, не кончились и сейчас. И чем больше разгадывают истину, тем больше запутывают. Меняется дата начала его похода и дата гибели, не однажды переиначивались и обстоятельства самой гибели; Строгановым то отказывают в пособничестве Ермаку, то признают; разные историки, пользуясь разными источниками (а разнобой в сибирских летописях — как гвалт ударившихся в воспоминания, друг друга перебивающих и обрывающих пьяных казаков) и разными предположениями, то одной битве придают значение, то другой, путаются в потерях, именах татарских и русских, погибшие встают из могил и участвуют в сражениях, именитые пропадают неведомо куда. И так без конца и без края.
Вот и сам Ермак — не было в святцах такого имени, стало быть, кличка. Но откуда она взялась — от созвучия ли с именем или действительно от артельного котла, называвшегося ермаком, когда будто в молодости кашеварил в волжской ватаге будущий завоеватель Сибири, или откуда-то еще. Кажется, никто не оспаривает, что в поход он шел Ермаком. Но в татарском языке есть это слово, означающее прорыв, проран. И если согласиться с историком прошлого века Павлом Небольсиным, что Ермак и прежде своего звездного прорыва бывал на Чусовой и знал пути в Зауралье, не мог ли он в таком случае сталкиваться с татарами в коротких набегах раньше и получить свою кличку от них за военную удаль. Этой догадкой больше того, что запутано, все равно не запутать, а ежели правда лишний раз и охнет от досады, нам не услышать.
Обо всем спорим. С детства знали по Карамзину, что столица Кучума, занятая Ермаком, называлась Искером или Сибирью. Позже Искер как-то само собой стал заглыхать перед более привычной Сибирью, появились и предположения, что название это было совсем в другой стороне. Хорошо: Сибирь. Город, давший имя всему зауральскому материку, а этимологически означавший центр, сборный пункт. Только установились, историки переправляют: не Сибирь, а Кашлык — так писалось в летописях. И будто был этот город до того мал, что триста или четыреста оставшихся в живых Ермаковых казаков перезимовать в нем не поместились и ушли в устье Тобола в улус Карачи, где и провели все три зимовки. Если так, то кого осаждал с ранней весны несколько месяцев татарский мурза Карача, когда среди осажденных в Кашлыке называются и Ермак и его атаман Мещеряк (Кольцо к тому времени погиб)? Не собираясь вступать в дискуссию с историками, у которых там, где не хватает документов, должно бы быть чутье, способное проникать за века, нельзя все же не заметить, до чего они вошли во вкус раскольничьего толкования Ермаковой истории, предлагая раз за разом все новые и новые версии, строящиеся как не на иртышском ли песке. Как бы ни противоречили одна другой летописи, но нигде в них, и это вынуждены признать историки, нет упоминания о карачинской зимовке. Откуда же она взялась? Вероятно, из желания связать концы с концами в своей схеме, мало считаясь с тем, что стало фактом.
Точно так же почему-то главная битва у Чувашского мыса, к которой Кучум успел приготовиться, сделав засеки и вал, собрав многочисленную рать (накануне чуть было не дрогнули казаки при виде Кучумова войска), обратилась нынче в незначительный эпизод, в приключение, в исторический дым без огня. Казаки при начале боя дали залп, остяцкие князьки показали тыл, Кучум, следивший за боем с горы, после ранения царевича Маметкула не мешкая обратился в бегство, открыв путь к своей столице. У казаков потерь якобы почти не было. «Бысть сеча зла, за руце емлющи, сечахуся» — преувеличение. И опять вперекор со свидетельствами Ермаковых казаков из синодика. Мол, составлялся синодик спустя сорок лет после события, и казаки мало что помнили. Не помнили, где им выпал главный жребий в сибирской судьбе — здесь или в Абалаке? Да об таком истлевающие кости и те не забудут и не перепутают. Тем более что писался когда в Тобольске синодик, Чувашев мыс был тут, под носом у них, в полутора верстах от Тобольска.
Но уже пошло подхватываться из книги в книгу: не Ермак сбил с сибирского куреня Кучума, а Кучум отдал его чуть ли не добровольно. Бои происходили позже. Казакам, оставившим воспоминания, ни в чем доверять нельзя. Вот что значит привнести в историю увлекательную новизну.
Без малого 150 лет назад П. Небольсин с мудрой иронией заметил:
«Слепое счастье! Надобно же было простому казаку, волжскому казаку, забрать в голову счастливую мысль идти в Сибирь; надобно же было счастью помочь ему счастливо добраться до Сибири, счастливо побеждать татар, счастливо не умереть с голоду, счастливо не замерзнуть от морозов, счастливо обладать Сибирью, счастливо три года держаться в ней, счастливо не упустить ее из рук, счастливо указать путь другим, счастливо заставить все потомство чтить его память…
Нет, тут уж из рук вон много счастья!
Невольно вспомнишь слова другого русака-счастливца: «Все счастье да счастье — надо же, помилуй бог, ведь и ума сколько-нибудь!».
Как бы то ни было, какими бы жертвами ни досталась победа у Чувашского мыса, но она открыла дорогу в Искер — Сибирь-Кашлык. Чувашское столкновение произошло, по прежним сведениям, 23 октября 1581 года, по нынешним поправкам — 26 октября 1582 года. Не вступая в спор о годе, что у Р. Скрынникова, на которого мы ссылаемся, является наиболее доказательным, прицепимся тем не менее к числу, поскольку оно исправлено на том основании, что Ермак вступил в Кучумов город 26 октября, стало быть, и бился он тем же днем и трое суток терять ему было негде. Негде? Но вспомним принятое «стояние на костях», когда хоронили павших, сбирались с силами и принимали меры против неожиданного нападения. Ермак был в чужой стране, сведения мог получать только от «языков» и, прежде чем двигаться к Сибири, до которой еще и грести оставалось верст с пятнадцать вверх по течению, должен был внимательно оглядеться и приготовиться к следующему, чрезвычайно важному шагу, не сделать ошибки и не поддаться опьянению от победы.
Ермак должен был оглядеться, и другой мыс, называвшийся у татар Алафеевской горой и названный впоследствии русскими Троицким, при слиянии Иртыша и Тобола, он не мог не заметить, тот был рядом. На нем к тому же было поселение и жила одна из Кучумовых жен. Проезжая и проплывая в три своих сибирских года многажды мимо и будучи «вельми разумен», не мог он не оглядываться на него: сразу две реки под прозором и до третьей, до Оби, недалече, вот бы где поставить острог. Можно предполагать, что Ермак отыскал место Тобольску еще до его зарождения и поименования, место само просилось под выбор и застройку.
И когда спустя два или три лета после смерти Ермака письменный голова Данила Чулков в 1587 году спускался по воде из Тюмени, посаженной за год до того и ставшей таким образом первым русским городом в Сибири, он знал, куда правил. Ладьи его приткнулись к крутому берегу под Алафеевской горой, и казаки без разведки принялись за разгрузку. Среди тех, числом в пятьсот (это число так часто повторяется при отрядном счете, что поневоле, подобно татарскому слову «Тюмень» — тысяча, принимается за обозначение множественности), так вот среди тех, кто прибыл с Данилой Чулковым и расчал Тобольск, были и ветераны, Ермаковы сотоварищи. С этого времени сибирская история худо-бедно пошла в ногу с событиями; она вспоминает, что, разгрузив свои струги, казаки принялись и их разбирать и потянули борта и днища в гору, чтобы пустить на острожное строительство.
Но попервости именно и худо, и бедно. Сибирский историк П. Словцов, не давая пояснений, почему-то относит первую закладку Тобольска к 1586 году, а следующим летом он переменил якобы место и встал там, где находится и поныне. Словцов изыскатель до исторической правды был строгий и дотошный, выговаривавший самим отцам сибирской истории Миллеру и Фишеру за пропуски и неточности, а уж слогатаев-летописцев иркутских и прочих готовый и по смерти пороть за то, что вели они не летописи, а станционные записки о приезде и выезде чиновников да амбарные книги о прибытии караванов. И основания, пусть и глухие, начинать хронологию Тобольска с перемещения у него, вероятно, имелись. Но были основания и не настаивать. Так или иначе, но Тобольск ведет свою родословную от года 1587-го, с которого, когда бы не пожары, не однажды истреблявшие главный сибирский град дотла, нам не представляло бы теперешних трудностей искать концы и начала.
За лето дружина Данилы Чулкова поставила острог, укрепила его, а в нем вознесла небольшую церквушку в честь живоначальной Троицы, от которой название, погребя под собой старые поименования, перешло на весь мыс и холм. Нет, не могли, возводя крепостцу, не чувствовать казаки победоносного и благословляющего соседства Чувашского мыса: «понеже ту бысть победе и одолеши на окоянных… вместо царствующего града Сибири (Искера) старейшина бысть сей град Тобольск…» Много позднее, когда будет отстроен белокаменный кремль, в Сибири И. Завалишин скажет, что нет города более картинного, чем Тобольск. И это правда до сей поры. В Сибири, по крайней мере, нет и быть не может, пока, вопреки чертежникам, не вернется архитектура.
Но Тобольск был «картинен» с самого начала, еще до Софийского собора, до Рентереи и всего кремлевского ансамбля. Лишь не до такой вдохновенной высоты, не до духовного совершенства, не до полной слиянности рукотворного с нерукотворным, не до грудного распора при взгляде снизу от Иртыша — эх, живая былина да и только! — но красотой и вдохновенностью природной, которую умело подхватил, не споря с творцом, человек. Еще и в деревянном завершении дело его рук должно было напоминать корону, пусть скромную, без позолоты и блеска, не столь величественную, как впоследствии, но достаточно красноречиво являющую власть. Разбогател, прославился коронованный град — сменил и корону. Жаль только, что нельзя было, сняв старую, поместить ее в хранилище, где бы могли мы любоваться ее рисунком и посадкой. Памятники тех времен (ровно тех в Сибири быть не может, то, что сохранилось, например, Братская острожная башня, на полвека моложе) дадут представление о крепостных сооружениях, подобные которым могли быть в Тобольске, но не о Тобольске. Все в нем, даже самое обыкновенное, должно было стоять и смотреться по-иному, внушительней и ярче, потому что стояло высоко, державно и царило далеко, как ныне царят, захватив власть, телевизионные вышки. Совсем недавно, к слову сказать, тоболяки всем миром с великим трудом оттеснили ее, новую владычицу наших умов и душ, из кремля, где телевышка выбрала себе место, пугая население, что ниоткуда больше она показывать картинку не станет. Только из кремля, чтоб сверху вниз смотреть на Софийский собор и его колокольню. А подвинули — ничего, показывает и от кладбища, иной раз выдерживает даже и Троицкий мыс в кадре, где чудом, сказкой и музыкой парит восстановленный Софийский двор.
Тобольск Данилы Чулкова простоял недолго: наскоро и тесно срубленный, он сыграл свою роль, заключавшуюся в том, чтобы твердою ногою стать при сибирской степи, и, как только это произошло, должен был уступить свое место более просторному и, надо полагать, более «картинному» острогу. Но на исходе первого же, судя по всему, лета, еще до конца не отстроенному, ему представился случай отомстить за смерть Ермака, его ближайшего сподвижника атамана Ивана Кольцо и многих казаков, погибших не в честном бою, а в результате обмана и вероломства. При всех разнотолках, до сих пор сопровождающих поход Ермака, есть события, в которых появляется согласие, говорящее о бессомненной подлинности. Ивана Кольцо, того самого, кто повез от Ермака царю известие о взятии Сибири, по возвращении из Москвы мурза Карача вместе с отрядом в сорок человек погубил совсем уж из рук вон подло: уговорил пойти с ним вместе против якобы притеснявшей его казахской орды, сыграв на чувствах искавших с ним мира русских, и при первом же удобном случае уничтожил всех до единого. И Ермак погиб, поверив ловко пущенным слухам о бухарских купцах, которых он решил перехватить, чтобы не дать им добраться до Кучума. Какими бы ни были последние минуты и обстоятельства смерти Ермака, не вызывает сомнений, что его обманули, заманили подальше от своих, шли за ним огромной силой и среди ночи напали. В этом все легенды послушно становятся былью.
И вот пришел черед без длинных и хитроумных замыслов, благодаря удаче, на коварство ответить коварством и одним махом освободиться от самых опасных врагов. Кучум к той поре в междоусобной борьбе окончательно потерял царство и кочевал со своей по-азиатски густой, гуще войска, родней по дальним стойбищам, изредка объезжая данников и делая привычные для него тайные и опасные вылазки. По Оби, Иртышу и Тоболу наступило двоевластие, как бы даже не трехвластие. В Тюмени стоял воевода В. Сукин, в Искере — Сеид-хан, по степям рыскал Карача. Поэтому когда Карача вместе с Сеид-ханом в сопровождении 500 воинов (опять пятьсот!) появились вблизи Тобольска на Княжьем лугу и принялись забавляться соколиной охотой, письменный голова Данила Чулков имел все основания усомниться, что тут и место для соколиной охоты. «О спорт! — ты мир!» — четыреста лет назад этого завета еще не знали и под видом спорта вполне могли явиться с войной. Бог в таких случаях благоразумно отступает, а дьявол надоумил Чулкова перехитрить татар. Внешне отношения были сносные, до этого дня письменный голова старался обходиться без стычек. Он снарядил на Княжий луг послов с приглашением прибыть высоких гостей на мирные переговоры. Те, как казалось им, обезопасив себя стражей в сто отборных воинов, согласились. Остальные встали под стены. Гостям предложено было считаться с обычаями хозяев и за стол идти без оружия. То ли невеликость народа внутри острога, то ли простодушные лица и ласковые речи, то ли самонадеянность, что нет такого молодца, чтобы превзойти восточного хитреца, усыпило бдительность татарских военачальников, но и сами они сняли оружие и сопровождавшим их ордынцам повелели снять. Должно быть, запоздало екнуло у Карачи сердце, когда увидел он за столом своего старого недруга, атамана Мещеряка из отряда Ермака, с которым не могло быть у него мира. Но и к Мещеряку, в свою очередь, должно было явиться предчувствие, начавшее отсчитывать последние часы. Старые герои — ветераны одновременно с той и другой стороны — сходили со сцены, и без того заглянув без Ермака в чужое действие, в роль вступали новые действующие лица.
Кульминация этой захватывающей истории просматривается слишком русской, не потерявшей своего обычая и сегодня. Наливалась чара — и хану. Тот пить не может, у него на шее ислам, запрещающий пить, заставляющий отводить чару. Наливается Караче, но и тот отводит. Слова, которые воспоследовали за сим, нам знакомы: «А, так вы брезгуете — стало быть, на уме у вас измена! (Сейчас бы сказали: «Ты меня, значит, не уважаешь!») А ну, вяжи их, ребята!» Ребята набросились и связали, а потом разделались со стражей. Но за крепостными воротами оставалось еще четыреста ордынцев. В схватке с ними, как вспоминали впоследствии очевидцы, и сложил свою голову последний товарищ Ермака, храбрый атаман Мещеряк. А Карачу с Сеид-ханом отправили в Москву и там, как водилось тогда, как было со многими плененными сыновьями, племянниками и женами Кучума, наградили поместьями и службой.
Каждому свое: победителям — смерть, побежденным — почести.
Как ни дурно поступил Чулков, обратившись к обману, но добыл он им мир, Искер татары снова оставили, теперь уже навсегда, двоевластие прекратилось, закаменная страна окончательно отошла к русским. В пору, когда в России все ближе придвигалось Смутное время, в Сибири смуты все больше затухали, дальше на восток столь организованной силы, как у Кучума и его наследников, больше не существовало.
Вот когда впервые должна была по-настоящему оценить Россия не одну лишь экономическую, но и политическую выгоду приобретения Сибири — в Смутное время. Сибирь постепенно, но незаменно входила новой мощью в весь государственный организм. Польское войско надвигалось на Москву, а сибирские казаки вышли к Енисею. Собирая ополчение, князь Пожарский пишет о своих намерениях сибирским воеводам, а осуществив их, великие намерения свои, и освободив Москву, к ним же обращается с торжественным посланием, там, за Уралом, видя для отечества бесшаткую опору.
«Сибирским воеводам» — это в Тобольск, который очень скоро, уже через семь лет после своего первого колышка, выходит из подчинения Тюмени и становится главным городом Сибири. В 1596 году ему вручается печать всего сибирского царства, которое прирастает с небывалой быстротой. Управляется оно воеводой и его товарищем, один ведет военную власть, другой гражданскую, в действительности же им приходится колотиться за все вместе, с прибавлением царства прибавляются и воеводские обязанности. Оборона выстроенных острогов и строительство новых, разведание старых путей и новых землиц, снабжение, вооружение, ясак и десятинная пашня, призыв и расселение крестьян, набор, в том числе и среди татар, в казаки, спрос на христианских девиц в женки служилым, то высочайшее требование вылавливать и возвращать в российские отчины беглецов, то закон по прошествии шести лет от побега не взыскивать с них; торговля и пошлина, отношения с инородцами внутри царства и отношения с соседями за царством, поощрения и наказания, храмы и питейные дома, фискальство и свары — чем только не приходилось заниматься первым сибирским воеводам, о чем только не болела у них голова, которая по суровости тех времен ни у кого не сидела прочно на шее. Надобно же и нам вслед за П. Небольсиным помянуть их добрым словом. Небольсин писал:
«Припоминая себе житье-бытье наших первых воевод в Сибири, мы очень жалеем, что не можем представить читателям описания великолепных дворцов, торжественных въездов, вкусных пиров, романтических происшествий, роскошной природы, которыми бы наслаждались русские головы в нашей Сибири по примеру испанских генералов в Сибири американской. И летописцы наши скупы были на эти описания, да и сама Сибирь мало представляла лакомых сторон в этом отношении… Житье-бытье наших воевод было плохое, удел их был — и вечный труд, и вечная забота, и вечные лишения».
История к сибирской администрации не всегда была справедлива. Послушать ее — вор на воре, плут на плуте сидел и самодуром погонял. Хватало с избытком и этого, на то она и Сибирь, чтобы, как богатую и простоватую тетку во все времена, пока не поумнеет, обирать ее под видом благодетельства, но — не всем же без разбора подряд.
И в те времена существовали понятия о чести и долге. И если полностью нравственность о всех праведных струнах еще не отрыта была из сибирских снегов и не явлена в полный вид из полунощных сумерек, то главными своими выступами, явившимися вместе с рождением первого человека, она должна была требовательно взыскивать и помимо писаных законов и, бессомненно, взыскивала. Это — если смотреть на нравы как на местное достояние, слепленное из местных материалов, а ведь по большей части они прибывали тогда из Москвы и показывали, чем руководилась в морали первопрестольная.
Глухо и невнятно, но и в истории можно разобрать имена воевод и губернаторов, чьей деятельности изначально обязана Сибирь организацией жизни и власти. Боярин Сулешев, князья Черкасские — это из воевод, большая часть из которых осталась в безвестности лишь потому, что слава любит питаться преступлениями, а не благодеяниями. Из губернаторов — Соймонов, Сперанский, Муравьев-Амурский, Деспот-Зенович, Чичерин, прибавим к ним и казненного за лихоимство князя Гагарина, имевшего перед Сибирью и Тобольском немалые заслуги, перечеркнутые потом, к несчастью, позорной смертью. Если же попытаться сравнить прежних владетельных «племянников», прибывавших для управления «теткиной экономией», с нынешними, придется с огорчением признать, что в старые безнравственные времена они лихоимствовали для себя и увезти с собой много не могли, тем более что существовало правило при выезде из Сибири досматривать воеводские обозы; нынешние же для себя, за малыми исключениями, не берут, но для других ничего не пожалеют, и чем больше отдадут на разграбление и поругание, тем выше в своем дальнейшем продвижении вознесутся. Тайная взятка превратилась в Сибири в открытое и разгульное разбазаривание природных богатств, которое вороватым воеводам и не снилось. Что для нравственности предпочтительней, судите сами.
Но до этого еще далеко, вернемся к только что явившемуся на свет божий Тобольску. Явился он в казацком зипуне, а оказалось — стольной крови, что называется, из грязи да в великие князи. Званию этому приходилось соответствовать не одной лишь царской печатью, следовало иметь и подобающий сану вид. Взобравшись на Троицкую гору, письменный голова Чулков не мог выбрать места, более подходящего для сибирской столицы. Но, сев на нем, Тобольск долго ерзал, вертелся на той горе, никак не получалось у него устроиться на ней раз и навсегда удобно и величественно и за первое столетие еще до камня только в дереве перестраивался шесть раз. Трижды этому способствовали пожары. Рубленый Чулковым острог продержался всего семь лет и показался воеводам Щербатову и Волконскому ненадежным, они сняли его и перестроили на свой лад. Воеводы тогда менялись через каждые два-три года, и при отъезде их Тобольск опять пошел под новый топор, а в 1606 году перекочевал на «другой бугор», на западную оконечность мыса. В последний раз рублен он был в 1679 году и простоял… год: жестокий огонь слизнул его вместе с храмами и 500 обывательскими домами. Только после этого кремль принялся возводиться в том виде, который частью сохранился до сегодня. Сибирский митрополит Павел обратился к царствовавшему тогда Федору Алексеевичу с поклоном о позволении каменного строительства и получил разрешение. Строили тогда не только прочней и красивей, но и быстрей. В 1686-м отстроен соборный Софийский храм, в 1690-м — Богородская церковь, в 1691-м — Знаменский монастырь, в том же году Троицкая церковь, вскоре Софийский двор обнесли оградой в две сажени высотой с шестью башнями и святыми воротами, поставили двухэтажный (не сохранившийся) архиерейский дом. И это при том, что по царскому повелению мастеровых следовало искать на месте, а пашенных крестьян привлекать «без отягощения их и без помехи в десятинной пашне». Правда, по настоянию Павла нескольких опытных мастеров-уставщиков из Москвы прислали, но на том кадровая подмога и кончилась, все остальное приходилось изыскивать в собственных вотчинах — находить, учить, добывать материалы и подспорье, потакать каждому, кто обнаруживал чутье к точности и красоте.
Началось с духа и воспоследовало уже при Петре Алексеевиче сооружениями власти и торга. Еще до князя Гагарина выстроены были в кремле Приказная палата и Гостиный двор, последний — в виде крепости с башнями по углам. Но это уже произведения и эпоха в кремлевском зодчестве сына боярского из местных Семена Ремезова, больше известного своими сибирскими «чертежными книгами», по которым мы судим о сибирской старине. О Ремезове, историке, писателе, архитекторе, художнике и географе, надо рассказывать отдельно, но при одном лишь воспоминании об этом имени невольно вырывается вздох, относящийся к отношению потомков к нашим великим предкам — первопроходцам, расчинателям городов, искусств и ремесел. Ремезов умер в нищете, могила его потеряна; Тобольск, имеющий мало что одну из главных улиц с именем Розы Люксембург, да еще и переулок, до недавнего времени не мог отыскать для Ремезова угла. Ни в Иркутске, ни в Тобольске, ни во многих других городах не отыщете вы упоминания об их основателях, забыты просветители, реформаторы и благодетели. Вся Европа — что Европа! — весь мир знает Страленберга, пленного шведского капитана, отбывавшего ссылку в Тобольске, составившего карту Сибири и по возвращении на родину написавшего о России книгу. А теперь представьте: что если бы Ремезов, оказавшись по счастью или несчастью в Швеции, привез оттуда карту этой страны, как расчертил он до последней землицы всю Сибирь, — кто-нибудь теперь поставил бы ему это в заслугу?! Коли и перед собственным отечеством заслуги занесены толстым слоем забытья и бескультурья! Мы за то, чтобы Тобольск помнил и даже в материальных росчерках памяти помечал имена и капитана Страленберга, и серба Юрия Крижанича, трудившегося в этом городе над своей славянской унией, и немца Миллера, первого автора сибирской истории, и других знаменитых иноземцев, если сыщутся они, но прежде всего ни буквы не потерял из имен и деяний своих великих земляков, будь то доморощенный поэт или зодчий, доморощенный декабрист или ямщик, составлявший летопись. К сожалению, собственное происхождение у нас все еще служит препятствием для гордости, а не наоборот.
Но мы отвлеклись. Тобольск — не Москва, не Киев, не Новгород, но столько в нем достопамятного, яркого, так много в его истории скрыто имен и событий, что, потянув за одну нить, как по одной улице пройдешь, оставив в стороне соседние, к которым волей-неволей приходится возвращаться, чтобы составить хоть в урывках общую картину. И кремль строился не сразу вместе с верхним городом, и город нижний, и столичность, породистость появились не одним махом, и громкость, слава, именитость прирастали не одним десятилетием и столетием, да и затухать впоследствии стали не общим своротом. Поэтому, как бы ни пытались, не удастся нам следовать тобольской хронологии. Граф Сперанский, отправляя историку П. Словцову, жившему в Тобольске, в подарок часы и Библию, надписал: «Вот тебе время и вечность». Отличить время Тобольска от его вечности не так уж и просто, для этого пришлось бы выбирать точку с места его окончательной судьбы, а язык не поворачивается, несмотря на незавидность и убогость теперешнего положения Тобольска, произнести приговор, что вся вечность его осталась в прошлом.
Из вечности, в которой можно не сомневаться, чуть упомянуто у нас об угличском колоколе, первом и необыкновенном изгнаннике, указавшем дорогу не самому лучшему назначению Сибири, — великой ссылке и каторге, продолжавшихся более трех столетий, а потом и еще… Сотни, тысячи и до миллионов прошло печальным и набитым путем отвержения в темные глубины Зауралья, навсегда ославив Сибирь в безрадостный и подневольный край, не способный дать ни приюта, ни утешения. Долгое время все они следовали через Тобольск или оставались в Тобольске. Если есть у него бескорыстная память, не зависящая от принятой буквы признания или непризнания, многих и многих российских великомучеников должен он поминать в своем молчаливом синодике.
И Киприан, первый архиепископ тобольский и сибирский, первый просветитель и памятователь, еще не возглавил у нас епархию, хотя и открыта она в 1620 году под его начальственность. После Смуты церковная и державная власть, как никогда ни до, ни после не бывало, сошлись в одном доме Романовых, которые хорошо понимали значение Сибири для России. Не случайно патриарх Филарет, отец первого царя новой династии, посылает в Тобольск близко-доверенное лицо, вручив ему от себя жезл и от царя золоченый именной крест с надписью: «Царствующий град Сибирь», а потом постоянно не оставляет вниманием. Через сто пятьдесят с лишним лет Екатерина II поднесет восточному «царствующему граду» и вовсе отменный знак державного благоволения — свой императорский трон, очевидно, после смены мебели. Но до этого еще надо дожить.
Самый первый дар сделал Борис Годунов. Об именном кресте на грудь Киприану и императорском троне теперь мало кто помнит, а об угличском колоколе, возвестившем убийство царевича Дмитрия и отосланном в наказание с оторванным «ухом» в Тобольск, должно быть, знают все, в ком окончательно не отмерло отеческое сознание. Доставлен он был на указанное Годуновым место назначения в 1593 году, а угличские граждане, возмутившиеся от его звона, во множестве, кто с отрезанным языком, кто с рваными ноздрями, повлечены в только что поставленный вслед за Тобольском Пелым. Воевода Лобанов-Ростовский, принявший движимого угличского ссыльного, надо думать, немало озадачился, что с ним делать, а потом решил, что и с отсеченным «ухом» может тот справлять службу, и приказал поднять его на выстроенную вновь церковь Спаса. И триста лет этот угличский бунтарь приставлен был издавать самый что ни на есть низменный звон, то объявляя начало торга, то отбивая часы на Софийской колокольне, что сравнимо с тем, как если бы с князя сорвать соболью шубу, натянуть на него овчину и заставить сторожить купеческие лавки. В юбилейный год прошлого века колокол испрошен был обратно на родину — и тоболяки вернули, но, до того как вернуть, отлили точную его копию и выстроили в кремле часовню, в которой он находится и поныне.
Угличскому колоколу рвали «ухо», угличским гражданам, заселенцам Пелыма, языки, а Федору Ивановичу Соймонову, сподвижнику Петра по морской службе и будущему тобольскому губернатору, рвали ноздри. А мы еще спрашиваем нравственность с Сибири, куда вместе с казаками и в путь за казаками кинулась самая разбитная вольноохочая публика, не признававшая ни бога и ни дьявола, а потом и без охочести вслед за знатными фамилиями, уничтожавшими одна другую в крутых поворотах власти, погнали со всей России отпетые головушки.
Сибирской нравственностью обеспокоился, утверждая правую веру, тобольский архиепископ Киприан, носивший фамилию Староруссенский — родиной его была Старая Русса на Новгородчине, облюбованная потом для трудов Ф. М. Достоевским. На службу в Сибирь, в том числе и пастырскую, определялись порой личности настолько яркие и биографические, что, не заглянув в предварительную жизнь, ограничившись лишь коротким сибирским периодом, значило бы сказать о них слишком мало или не сказать ничего. Попробуйте, назвав в роли сибирского губернатора Соймонова, не приостановиться со вздохом и удивлением над его судьбой, если ни один из российских историков не миновал ее — так она крута и удивительна (и уважительна), имея к тому же, что случалось редко, счастливое окончание. Одной из таких выдающихся фигур был и архиепископ Киприан. Лежал на нем перед Россией грех: в Смуту новгородские власти, выбирая из двух зол меньшее, чтобы не присягать Владиславу, решились призвать на престол шведского королевича Филиппа и отправили с этой миссией за новым варягом архимандрита Киприана. Шведы от престола не отказывались, но требовали отторжения от России Великого Новгорода. Едва ли у тайного посланника были полномочия решать судьбу этого вольного во все времена города, но и самой мысли отторжения его от России он воспротивился. Его пытали, требуя каких-то секретов, морили голодом, держали раздетым на морозе, но добиться ничего не могли. С воцарением Романовых Киприана отпустили восвояси, он явился к царю и пал на колени, испрашивая прощения не себе, а Новгороду, был вместе со своим городом прощен, замечен и приближен.
И вот не прошло и семи лет, из огня да в полымя, из Швеции в Сибирь. После Новгорода, где закон издавна имел силу, Киприан встретил в Тобольске, как показалось ему, крайнее развращение нравов. Казаки пьянствовали, картежничали (игра в кости занесена была ссыльными литовцами), не соблюдали постов, держали женок в каждом месте приклонения службы, покупали их и продавали, как с огородов разносол. Не успел Киприан оглядеться и ужаснуться — взыск от Филарета: «ведомо учинилось нам…» Ведомо учинилось святейшему, что в женки берут девиц не только без креста в душе, но и на шее, не считаясь с первой христианской нормой. Приходилось, поелику возможно, со всей строгостью выправлять принятые в нравах заведения.
Киприан вошел в сибирскую страницу, кроме этого, как расчинатель ее порусской письменной истории. Почти сорок лет минуло от Ермака, доживали по сибирским острогам последние его сотоварищи, а никому и в голову не приходило записать их воспоминания и составить список участников похода. Это было сделано стараниями Киприана в 1622 году, так появился синодик по погибшим казакам, и с той поры ежегодно Ермаку и его соратникам, каждому отдельно, «кликом» воздавалась слава и память. Сто лет назад кяхтинский купец Немчинов отписал Софийскому собору в Тобольске несколько тысяч, с процентов которых панихида по Ермаку справлялась бы на все времена дважды в году, не подозревая, что «все времена» будут иметь близкий конец.
Киприан остался в памяти как натакатель синодика, и полностью забыты его усилия по добродетельному выправлению сибиряков. А это было трудней, чем опросить казаков. Это было трудней, чем взять Сибирь, эта Сибирь, если верить старым и новым писателям, от французского аббата Шаппа в 18-м веке до Анатолия Рыбакова в веке 20-м, так никогда и не была взята. Остается добавить со своей стороны, что если это так, то она, Сибирь, давно распростерла свою могучую длань на всю страну, поскольку нравы ныне в Москве ничуть не лучше, а по нашим наблюдениям хуже, чем в малопросвещенных по части новейших развлечений Красноярске или Якутске, перед коими, перед развлечениями этими, грехи тобольских казаков представляются хоть и грубой, в духе того времени, но невинной забавой. Как не вспомнить в этой связи, что еще в нашем веке в Сибирь отправлялись не только сыновья Арбата в тридцатых, но и дочери Арбата вплоть до восьмидесятых — в последний раз, чтобы не портить целомудренный дух гостей Олимпиады. И не возмутительно ли после этого читать, какая распущенность встречала благонравных детей Арбата в низовьях Ангары среди потомков Ермака и Кучума! Уроженец тех мест, я свидетельствую, что какие угодно грехи можно приписывать моим землякам, хоть и невежество, доходившее до утверждений, что восстание Пугачева не обошлось без большевиков, но только не то, что со смаком рисует в них Анатолий Рыбаков. Из лести ли притравленному читателю рисует, которому желается чего-нибудь этакого, или из мести к местам невольничьих поселений, которые виноваты в этом столько же, сколько кобыла, попукивающая от непосильной натяги, виновата в наваленном на нее негуманном грузе.
Кстати привести тут замечание Словцова: «…издавна клевещут на него (сибиряка. — В. Р.) в России различным образом, и даже возводят на него чернокнижное искусство вызывать нечистых духов, подобно как и ныне поверхностные наблюдатели, за исключением благоразумного лейтенанта Врангеля и его спутников, называют рассудительного, хозяйственного, добронравного сибиряка невежею, ленивцем, развратником. Оставляя без примечания все три присвоения, как приличные для сволочи русских поселенцев, мы не могли бы без негодования слышать те же нарекания, если бы кто вздумал относить их к коренному классу сибиряков».
Но не станем преувеличивать и добродетельность Сибири, пусть каждой стороне и каждому времени достанутся собственные грехи. «Сам дурак!» — не логика, а ругань. Бессомненно, архиепископу Киприану было чем возмущаться и что выправлять в местном жителе. Неизвестно, добился ли он за три своих сибирских года каких-нибудь заметных результатов, должно быть, разнобогие семьи поуменьшились, а все остальное ушло с глаз в темноту. Но он оставил после себя сильную, хорошо подготовленную и убежденную кафедру, призывающую многоликое сибирское население в лоно одной веры и морали. По крайней мере, через сто лет пришлось Синоду сочинять воззвание к православным, прежде всего к тобольским женщинам, которые не решались заводить семьи с пленными шведами. Считалось, что не решались, а после воззвания выяснилось, что не хотели, так воспитаны. Что это — издержки воспитания? Или опять невежество? Попробуем сравнить с сегодняшней просвещенной страстью совлечься с любой масти иноземцем, чтобы убежать из отчих пределов, и пораскинем, что лучше.
И все же многие картины быта и справления власти покажутся сейчас и дикими, и странными, и непонятными.
Участник сибирской академической экспедиции 1733-1743 гг. натуралист И.-О. Гмелин в своей книге, так и не переведенной в России с немецкого (выдержки из нее взяты из «Истории русской этнографии» А. Н. Пыпина), описывает обычай, о котором прежде не приходилось слышать. Будто всех скончавшихся или не собственной смертью, или без причастия свозили в Тобольске за город в сарай и хоронили скопом раз в году, в четверг перед Троицей. Гмелин показал себя не только серьезным ученым, но и серьезным наблюдателем нравов, это не аббат Шапп, наблюдавший в 1761 году в Тобольске затмение Венеры и в своих позднейших впечатлениях все на российской земле перепутавший и осмеявший. Гмелину приходится верить. Он же в Тобольске и Иркутске становится свидетелем беспробудного пьянства, но это-то нам не в диковинку. «Право, кажется, что такие праздники посвящены больше дьяволу, чем богу, и это зрелище вовсе не служит хорошим примером для многочисленных язычников этого края, так как они видят, что высшее благо сибиряков состоит в пьянстве».
При тобольском губернаторе Гагарине обнаружен был в Соликамске (Сибирская губерния в то время заходила за западные отроги Урала) виновник нарочитого пожара, некий Егор Лаптев. Дабы проучить поджигателя раз и навсегда, его закопали живым в землю.
В архивных рапортах о наказаниях едва ли не самая убедительная мера — бить «морскими кошками». Били и девиц, и женок, и служилых, и посадских. Разъяснений, что это такое — «морские кошки» и почему они так действовали на чувствительность тоболяков, документы не дают. Наставляли, правда, из разнообразия еще и батожьем, и плетьми, и палками. Императрица Елизавета отменила смертную казнь, а Екатерина Великая повелела о каждом случае телесных наказаний доносить в губернскую канцелярию — да кто в Сибири стал бы брать на себя такие пустяки?!
За бороду и русское (требовалось немецкое) платье в Тобольске наказывали и аховыми штрафами и битьем спустя десятилетия после Петра.
По распоряжению полицмейстера губернской канцелярии в 1750 году трупы двух умерших по дороге в Сибирь раскольниц, коих следовало по тогдашним правилам предать земле без христианского обряда, проволокли на веревках по всему Тобольску и скинули за городом в ров. Надо ли удивляться после этого поступающим отовсюду в Сибири на протяжении ста с лишним лет сведениям о массовых самосожжениях староверов. «В 1679 году собралось обоего пола с детьми до 2700 душ из разных мест Сибири на Березовке при Тоболе и сделали из себя всесожжение». В 1687 году в Каменке под Тюменью в храме сожгли себя около 400 душ, в 1722 году близ слободы Каркиной на Ишиме — неизвестное, но огромное число душ, в 1724 году за Пышмою — 145 душ… И так далее. И так до конца 18-го, а кое-где и с заходом в 19-е столетие.
Раскол — трагедия народа, о нем особый разговор. Что же касается тобольских нравов, от которых сегодня содрогаешься, то добро бы они водились в таком виде только в Сибири. Нет, и вся Россия избытовствовала ими, оттуда они и приносились в Сибирь.
Монтескье писал, что, для того чтобы привести русского в чувство, его нужно отодрать. Оставим эти слова на совести французского философа, тем более что в России он не бывал и судил о ней понаслышке, на его родине и в его время тоже при желании можно отыскать сколько угодно примеров варварства. Только надо ли считаться, не лучше ли внимательней присмотреться к обидному замечанию великого француза и поискать в нем здравый смысл? На протяжении почти всей истории, за малыми и недолгими исключениями, образование в России было делом третьестепенным, законы тяжелы и несправедливы, нравы искажались необходимостью скрытого противодействия законам, имперский панцирь отягощал народ, который постоянно жил на пределе физических и моральных сил; друг друга не продолжающие, а исключающие, переворачивающие державные правления подрывали веру в благословенность государственного организма и заставляли строить крепость в себе. Отданная ближнему последняя рубашка, вероятно, способствовала нравственности, но, когда примечал россиянин, что ближних становится все больше и больше и порывы его принимаются как обязанность, между тем как рубашка у него все так же одна, он снимал ее без вдохновения и с прищуром слушал вывернутые наизнанку заповеди. У образованных людей рождалось убеждение, что Россия принесена самой ее судьбой в жертву, а чему в жертву — они не умели внятно доказать. Благословляющий Россию «в рабском виде царь небесный» долго оставался и символом ее, и утешением, и надеждой, пока просветители не отняли у нее и этот образ. И невесть сколько стоит Россия нараскоряку меж своим и чужим, то на одну ногу делая упор, то на другую, шарахаясь из крайности в крайность, словно не подозревая, что можно и на обе ноги стать, коли их отросло две, но не забывая при том, что правая, несущая — под свой груз, иначе теряется весь замысел о народе и национальности.
* * *
Но пора подняться и на поверхность сегодняшнего Тобольска. Только что справил он четыре столетия от своего основания. Справил торжественно, с соблюдением полного юбилейного церемониала, с приглашением гостей, сыновей и дочерей своих, коими можно гордиться, с воздаянием памяти прошлому и аллилуйей настоящему. Город разросся, прибавил в промышленности, в числе жителей, перешедшем за сто тысяч, и в цифре жилплощади. В юбилей все идет в строку, хотя в век демографического взрыва трудно избежать заслуги в приселении, это все равно что взрослому дяде хвалиться килограммами своего веса.
Еще в прошлый юбилей сто лет назад Тобольску пришлось с излишней старательностью начищать свой служебный мундир отставного героя. В 1839 году губернаторство у Тобольска отняли, переведя его в Омск, трактовый путь прошел южнее — и осталась сибирская столица на выселках. Но Сибирь сто лет назад сделала все, чтобы Тобольск не заметил своей обделенности. Депутации процветающих тогда городов из Кяхты, Иркутска, Красноярска, Омска и Томска прибыли и с богатыми дарами и с искренним поклонением первосоздателю Сибири. Печать всего огромного края воздала должное своему старому славному граду, в его честь устраивались собрания, чтения, денежные сборы, выпускались книги, назывались улицы. Сибирь сто лет назад была цельнее, теснее и родственней — и намного, чем теперь, когда, благодаря скоростям, сократились расстояния. Еще одно тому свидетельство — открытие Томского университета, на которое, как на общий праздник и общую победу, с великодушием отозвалось все Зауралье.
Нынешнего юбилея Тобольска Сибирь, можно сказать, даже и не заметила. Как перед тем не заметила круглых дат Тюмени, Иркутска, Томска. Не до того: нефть, уголь, ГЭС, лес, металл… Сибирью распоряжается не местная администрация, а ведомства из Москвы, у которых история, культура, патриотическое сознание в планах не значатся. 400-летие Тобольска не вышло за событие местного значения, а в местном значении (это участь не одного Тобольска) — до чего же не вовремя все эти Чулковы, Поярковы, Сукины и прочие дети боярские и письменные головы затевали строительство своих острогов, без них дел невпроворот, нет, надо отвлекаться на пустяки, на дату, организовывать, проводить, пробивать…
Повсюду это от Урала до океана: Сибири не до Сибири… Не до старого Тобольска, не до остатков Кузнецкой крепости, сдавленной промышленным Новокузнецком так, что из камня сочатся слезы, не до Енисейска, не до Кяхты, не до Селенгинска, не до реликтовых рощ, не до археологических погребений, не до заповедности и единственности. И уж на свой манер слышат полновластные хозяева нашего края звучание Сибири — себе бери, себе бери, се-бери… вывози, выноси, не зевай, пока не поспели другие.
У Тобольска, по-прежнему расположенного двумя частями — верхним городом и нижним, сразу за гордостью от восстановленного своего белокаменного кремля, на те же тридцать саженей, на которые возвышается Троицкий холм, должно опадать сердце при взгляде на нижний город. Там с нарушением старой и простой дренажной системы, происшедшим от небывалого уровня нынешней технической грамотности, поднялись грунтовые воды, все лето улицы стоят в болоте, затянутом зеленой ряской, деревянные дома подгнивают и утыкаются в грязь, не избежал этой участи и дом П. П. Ершова, автора «Конька-Горбунка», витающие над посадом запахи заставляют задуматься над происхождением замысловатого слова «благовоние».
Я был в Тобольске в мае, на июнь назначались торжества. Потом их пришлось перенести. Тура, Тобол, Иртыш, Обь — все в ту весну 1987 года переплескивало воду через берега, все топило свои города и селения. Наш автобус двигался из Тюмени по Тобольскому тракту как по ленточной насыпи, с обеих сторон далеко вокруг стояло половодье, которое все прибывало и прибывало. В Тобольске отсыпка у Иртыша шла круглые сутки, 20 мая уровень воды превысил восемь с половиной метров. Молодой председатель горисполкома Аркадий Григорьевич Елфимов, за полгода до того пришедший на этот пост из строителей, спал урывками, мобилизовал у предприятий на отсыпку весь годный для этого транспорт, сновал между телефоном, берегом и карьерами беспрерывно, делая все возможное, чтобы отстоять нижний город, но не раз, должно быть, являлась ему тайная, вперекор делу, мысль: а пусть бы к черту-дьяволу снесло все это раз и навсегда, тогда бы, глядишь, на стихийное бедствие раскошелились. Запущенность дошла до такого состояния (никто не считает эту отметку), что легче и дешевле, вероятно, строить заново, чем латать и перелатывать.
Но не пустили воду, спасли еще от одного наводнения нижний город, и пришлось городскому голове с той же поспешностью, с какой ограждались от Иртыша, ограждаться от старых построек новыми потемкинскихми заборами, чтобы не смущать юбилейный взор непотребством. Все, буквально все нуждается в ремонте и восстановлении, а денег хватило только на заборы, и до нового юбилея теперь далековато.
Тобольск возрос в последнее время с открытием тюменской нефти, с проведением железной дороги и строительством под боком нефтехимического комбината. Комбинат в верхней части города поставил для себя новые кварталы, похожие, разумеется, на все соцгородки в стране, провел от них, от своих кварталов, многокилометровую магистраль к цехам, назвал ее именем Д. И. Менделеева, уроженца Тобольска, поставил ему свой памятник, как бы отняв великого ученого у старого города, и стоит теперь независимо и гордо: вот я каков, молодец! У меня сила, власть, молодость, деньги, со мной не поспоришь! Но и комбинат начинает жаловаться, что прижимает его министерство, не выполняет своих обещаний. Кто сам небрежен, небрежения и заслуживает. Великие прибыли качая из тюменской земли, в которую входит и Тобольск, крохотной доли нефтяные и газовые магнаты не выделят на поддержание тощего культурно-исторического живота этой земли.
И в колониях принято выделять… Чем Сибирь хуже колоний?!
Тут кстати опять вспомнить старого сибиряка. Разбогатев на мягкой рухляди и золоте, торговлей и рудниками до того, что тесной для жизни становилась родная сторонушка, перебравшись домом в Москву или Петербург, он умел не потерять чувства долга и вины перед местом своего рождения и обогащения. И платил всякий раз, когда требовалась поддержка в культурном и духовном строительстве, в попечительстве наукам и ремеслам, дабы не осталась Сибирь навсегда «полунощной страной», дабы не только отряжала она лучшие свои умы и сердца в российское духовно-энергетическое общество, но просвещалась изнутри. Не всяк толстосум был таковым на ум, а и немало их было, кто способствовал картинным галереям, библиотекам и училищам, давал деньги для научных и технических обществ.
А теперь попробуем сравнить их с нынешними выходцами из Сибири, с теми же всесильными министрами, которые воспитанием или возвышением обязаны нашему краю. И что же — чем благодетельствуется от них Сибирь? Не до благодетельства. Не до жиру — быть бы живу. Словно мстят они ей за свое происхождение, соревнуясь друг с другом, кто больше возьмет и меньше даст, чья промышленность быстрей превратит ее в отработанные отвалы. А если и вынуждены по малости что-то давать на так называемые социальные нужды, — не во благо Сибири, а только в ведомственное благо, чтобы было где переночевать и чем развлечься, перед тем как снова рубать уголек и качать нефть. Если бы можно было в шахтах и на буровых, на лесосеках и комбинатах обойтись хотя бы вполовину роботами, которые на ночь бесхлопотно отставляются к стенке и не подвержены профессиональным заболеваниям, чтоб не строить ни квартир, ни профилакториев, — без раздумий пошли бы на выгодную реконструкцию сибиряка. Он и сейчас обходится столь малым, давая многое, что недалеко ему и до робота.
Нет, виноваты, виноваты господа Сибиряковы, Лушниковы, Демидовы и Трапезниковы, плохо они просвещали Сибирь, недостаточно патриотствовали, мало успели — вот и результат, что товарищам Щадову, Щербине, Бусыгину и другим нет дела до Сибири как места обитания и обетования, а дело — до угля, нефти и леса. Конечно, товарищи министры и надминистры могут возразить на это, что у господ Сибиряковых был собственный карман, а у них — государственный, в котором не должно быть ни родительства, ни приятельства. Но тут уж вместе с патриотическим чувством сдает и политическая логика. А что — Сибирь уже и не государство? Почему, влезая в ее закрома, вы действуете от имени государства, а как доходит до платежей — от своего собственного? Где и кто он, справедливый посредник между брать и возмещать, в каком государстве его искать?
И верно, не успели, не преуспели господа Сибиряковы в просвещении сибиряка.
Рискуя увести читателя и совсем далеко от Тобольска, я тем не менее хочу вспомнить Сундсваль, промышленный город на севере Швеции. Не ради сравнения с сибирскими промышленными городами, это вещи разного порядка, которые для сравнения не годятся. Искать сходство между Сундсвалем и, предположим, Братском на том основании, что тот и другой рабочие города, все равно что искать его между куском антрацита и самородком золота — ничего, кроме каменного происхождения, общего, все будет одно отличие.
В Сундсвале три целлюлозных комбината, деревообрабатывающий завод, механический завод, поставлявший, кстати, оборудование для Братского лесопромышленного комплекса, алюминиевый и химический заводы. А население — сто тысяч. Ни комбинатов, ни заводов не видно, они кормят город, но не властвуют в нем, как у нас, не выставляют с гордостью свои корпуса и трубы. B прошлом Сундсваль успешно торговал и любил украшать себя архитектурой, сегодняшняя современность в городской застройке на удивление уважительна и церемонна к старине, как и вообще в этой стране отношение к старикам возведено в ранг государственной добродетели. Им дается столько льгот и они настолько окружены в обществе атмосферой благоприятствования, что молодые всерьез мечтают стать пенсионерами. Нечто подобное, мне показалось, происходит и в городской архитектуре: до тех пор, пока новое здание не перестанет быть новым, как бы ни было оно исполнено и какие бы чувства оно ни вызывало, оно проходит что-то вроде испытательного срока, кончающегося, быть может, лишь с первым ремонтом.
Мы путешествовали по Швеции вместе с моим давним знакомым, журналистом и переводчиком Малькольмом Дикселиусом, который несколько лет проработал в Москве и не однажды бывал в Сибири. Сундсваль — его родной город, здесь живут родители Малькольма. Поэтому, обсуждая еще в Стокгольме маршрут, первую линию мы провели по восточному побережью к Сундсвалю. А по приезде, зная мои пристрастия, он повел меня сразу в старые торговые ряды, которые переоборудуются в культурный центр. И мы провели там часа три, разговаривая с реставраторами, художниками; кто-то встречался из городских властей, кто-то из жителей, интересующихся работами, к тому времени сюда успела переехать детская библиотека, шли последние приготовления для экспозиции по истории города — я спрашивал, мне подробно разъясняли, и все больше я убеждался в том, что судьба складов занимает весь город.
И вокруг мы обошли — ничего особенного в прежнем своем служебном виде они из себя не представляли. Склады как склады близ причала, с той, разумеется, поправкой, что это не наши склады — абы не мочило да пудовый замок на ворота. Строились они — чтоб не портить городу вида ни с моря, ни с суши, и все же строились не под музей. И когда остались они без дела и пришли в ветхость, ждала их та же участь, что и повсюду. Вернее, должна была ждать. Но для шведов старина имеет совсем другой смысл, чем для нас, они не приводят в качестве доводов ни воспитательное, ни историческое значение, чтобы кого-то ими убедить; старина для них — родительский мир, ничто из которого без последней нужды приговору не подлежит. Сундсвальцы больше всего гордятся не целлюлозными комбинатами, не химическим заводом, а находящейся у них на острове Альнен в храме реликвией 12-го века — деревянной чашей для крещения, купелью. Сгори комбинат — это будет беда для части горожан, которая потеряет работу, но пострадай святыня с острова Альнен — это будет трагедия для всех. После того как купель свозили на выставку в Париж и на ней появились трещины, они появились, без иронии сказано было мне, в сердце каждого сундсвальца.
Решая судьбу торговых складов, город не поскупился и принял самый дорогой проект реставрации, по которому склады соединяются стеклянной галереей и станут единым обновленным зданием. Кроме детской библиотеки и экспозиции по истории города, уже упоминавшихся, в нем разместятся картинная галерея, экспозиция охраны природы, читальный зал, некоторые культурные учреждения. Теперь уже, конечно, все это разместилось, соединилось в единый центр и работает, а затраты в сто миллионов крон остались позади. Надо сказать, что часть их приняло на себя государство, часть — город и часть составилась из пожертвований.
После складов мы с Малькольмом Дикселиусом отправились обедать, рассуждая заодно за столом о роли культуры в судьбах людей и народов. Пусть не тревожится читатель, до меню дело не дойдет, а об обеде я упоминаю потому лишь, что после него наши планы пришлось срочно изменить. Для Дикселиуса не имело большого значения то, о чем он спросил меня, и я благодарен толчку, который заставил его поинтересоваться:
— Вы что-нибудь о капитане Страленберге знаете?
— Не о моем ли «земляке», который отбывал после Полтавы плен в Сибири, в Тобольске?
Малькольм засмеялся:
— Но он и мой земляк. Благодаря Страленбергу и его товарищам по несчастью мы с вами ближе, чем предполагали. А знаете ли вы, что карта Сибири этого капитана находится здесь, в нашем городе?
От неожиданности в таких случаях, как «ой», только и вырывается:
— Не может быть!
Малькольм оставил меня и пошел к телефону. Через две минуты объявил:
— Нас ждут. Не берусь судить о Сибири, а карта Сибири в целости и сохранности.
— А его книга?
— С книгой, наверное, проще, она выходила не в одном экземпляре. А карта вычерчена рукой Страленберга, это большая ценность. Но Страленберг попал в мировые энциклопедии, кажется, не из-за карты и не из-за книги, а потому, что открыл где-то у вас древнюю наскальную живопись.
— «Томские писаницы» на реке Томь неподалеку от нынешнего Кемерова.
— Сохранились они?
— Да. Но в какой сохранности, не знаю, я их не видел. Слышал, что там собираются устраивать заповедник.
Мы проехали за город, оставили справа один из целлюлозных комбинатов, смотревшихся архитектурно не хуже, чем в Иркутске новый музыкальный театр, повернули влево, потом еще повернули и оказались на возвышении перед старинным замком. Не меньшей неожиданностью, чем известие о карте Страленберга в Сундсвале, было место ее нахождения — в архиве Мерло, принадлежащем целлюлозной акционерной компании SCA. Этакая редкость у целлюлозников! — я все меньше понимал эту страну.
Навстречу нам вышел симпатичный невысокий человек средних лет, оказавшийся архивариусом. Архивариусом? Ну да, если есть архив, должен быть и архивариус. Ян Острем, так звали его, провел нас в зал заседаний, где висела на стене карта, снял ее и осторожно расстелил на огромном столе. Мы вместе склонились над нею, отыскивая Тобольск, Иркутск, реку Томь, Байкал и Лену. С тем же чувством, с каким вглядывались бы мы в живые лица наших прямых предков почти за два столетия до нас, рассматривал я полузнакомые наивные очертания. С нее, с этой карты, Сибирь все еще представлялась загадочной и сказочной страной, великой и необмерной. Так хотелось когда-нибудь побывать в ней!
— Помнят в Сибири капитана Страленберга? — должно быть, архивариусу пришлось задать свой вопрос не однажды, я не слышал.
— Помнят. Но его больше знают у нас по имени Табберт, ведь Страленбергом он стал позже, уже по возвращении на родину.
— Да, он взял имя своего родного города. Хотите осмотреть архив?
Я хотел. Но двигался от экспоната к экспонату, от библии Карла XII к древним рукописям, от святыни к святыне с какой-то подавленностью и стыдом: вот вам и технократы! И уже не удивился, когда рассказали мне, как несколько лет назад алюминиевый завод в Сундсвале решил расширить свое производство, но город потребовал от него гарантий, что расширение не повлечет за собой дополнительных загрязнений. Гарантий таких компания дать не могла и отказалась от реконструкции. Наверное, и у нее есть свой архив с культурными ценностями.
Как не согласиться с великими: насколько поднять, настолько и уронить может любую страну ее отношение к культуре.
И вот я стою на Чукманском мысу, куда вынесли ноги в первые же тобольские часы сами собой, не зная, что это и есть самое удачное место для обзора и что отсюда открывается «лучший вид» на Западную Сибирь. «Лучший вид» я ставлю в кавычки лишь потому, что замечено это было давно и как бы утверждено в путеводителях и справочниках в ранге достопримечательности. Видно действительно так далеко и широко, так вольно, красиво и охватно, будто просторная излучина Иртыша подставлена для полета. Ибо что это и есть, когда с радостью и удивлением переносишься без помех все дальше и дальше, как не полет? И извивающийся размашистой и разливистой дугой Иртыш, берущийся от Подчувашей и западающий за Троицкий мыс, — тоже как полет в глубокой зелени неба, полет беспрерывный, могучий и властноспокойный, ибо за что же, как не за небо, и принять эту бескрайность?!
И еще не однажды всходил я и на Чукманский мыс, и на Панин бугор, чтобы полюбоваться и на Западную Сибирь, и на нижний город, и вправо на кремль, и влево на Вершину, уцелевшую чуть ли не в средневековом строе деревянную улицу в овраге вдоль сбегающей в город речки Курдюмки. И она, Вершина, тоже как запань в небе среди облаков, разрисованная облачными же оттаями под пакибытие. Только здесь дано было родиться вопросу, который любят задавать тоболяки: чего у нас больше — воды, зелени, дерева? И ответу: неба.
Не мог, одержав рядом победу над Кучумом в Подчувашах, не подняться Ермак на Чукманский мыс. Не мог, ибо как же и удержаться, чтобы не взглянуть с высоты, что за страна открылась ему, куда она ведет, какой пробуется на глаз. Здесь и поставлен Ермаку еще полтораста лет назад строгий беззатейливый мраморный обелиск с короткой адресной надписью на постаменте: «Покорителю Сибири Ермаку», огражденный тяжелой цепью. За ним в глубь бугра тоже в прошлом веке разбит парк в честь покорителя Сибири, изрядно сейчас запущенный, колонизированный покорителями зелья.
А справа, справа через Никольский взвоз — кремль с Софией, пятиглавие которой вместе с колокольней — как сосцы, сбирающие корм небесный. Весь Софийский двор с восстановленной стеной и башнями, с архиерейским домом и гостиным двором, с храмами и звонницей, откуда на него ни взгляни, сбоку ли, снизу — чудное видение, да и только, счастливый вздох и благодарствие людское за солнце и землю. Людское — и все-таки надо делать усилие, чтобы поверить, что строилось и восстанавливалось все это людскими руками, а не спущено с неба. Принято говорить: застывшая легенда, застывший камень, застывшее прошлое… Но как это застывшее сияет, дышит, живет, как много и чудно глаголет! Дерзко, вольно, красиво, на вечные времена, а не на постояльство, на царствие земное, а не на вахтовый способ жизни распиналась Сибирь… Отсюда обозначалась ее судьба, и тобольским кремлем повелевалось сибирской судьбе быть высокой и славоносной.
Внизу — кружево и разброс старого города. Многажды горевшего, много плававшего, потемневшего, с обрывами и заставками, с узлами и дырами… Позадь него половодье Иртыша, перед ним у холма речка Курдюмка, и среди улиц тут и там проблески воды — будто на плаву он весь из края в край, как загруженный на плоты скарб, ожидающий отплытия. Среди темной старообывательской деревянной застройки богатые купеческие особняки, гимназии, присутствия в камне, верховодье устоявших храмов. И если всмотреться — да нет, не на плаву, на земле стоит, снуют вон машины, ходят люди, но был он оставлен и заселен заново лишь недавно, не успели еще справиться с разором, отвести воду, восстановить житность. И топоры стучат над новыми заборами — обживаются люди, вспоминают, где что было, поправляют картину. Самый ведь «картинный» в Сибири город!..
Половина Тобольска тут, половина истории, половина жизни.
По Никольскому взвозу можно спуститься в нижний посад и неторопливо пройтись по старине. Тут все старина; новоделы — как заплатки на общем полотне, да их и немного. И по-прежнему слобода с ее особым духом, покроем и законами. Жили тут когда-то отдельными общинами татары, поляки, немцы, литовцы, шведы, здесь заводились ремесла, сюда же спустилась из кремля торговля. Не мною подсмотрено, что нельзя, кажется, было отыскать худшего для заселения места — болото, иртышские затопления, грязь, но в этом и характер россиянина: чего нельзя, то и можно. Как было из красоты, из соперничества, из противоречия и поклонения не приникнуть к Троицкому мысу! Страдать от упрямства, от огня, от мокроты, но врастать все сильней и сильней, любить нижний город за мученичество, вольнородность и демократичность. Как снизу при взгляде на кремль красота собирается в одно целое, в верховное организованное начало, так сверху при взгляде на посад она тепло растекается по улицам и дворам, чтоб было опять откуда ей взяться для нового поклона. Если верхний город — крона дерева, нижний — ее корни. Это как две стороны одной медали. Без любого из них другого не станет. И ржавчина на одном съест и другой.
Сибирь, в сравнении с коренной Россией, не столь богата вышедшими из нее великими именами. Принято по старинке говорить «вышедшими». Вышел — чтобы уйти в столицы и там прославиться на своем поприще. Что делать! — Сибири приходится гордиться ссыльными раскольниками, анархистами, декабристами, поляками, а уж потом собственными величинами. Вот и в Тобольске остались могилы декабристов А. М. Муравьева и Ф. Б. Вольфа, переехавших сюда в 1845 году из-под Иркутска, В. К. Кюхельбекера (пушкинского друга Кюхли), А. П. Барятинского, С. М. Семенова, Ф. М. Башмакова, С. Г. Краснокутского. Здесь сохранился дом М. А. Фонвизина. Один лишь сибиряк не по ссылке, а по рождению был среди декабристов. Это тоболяк Г. С. Батеньков. Отсюда же вышел художник В. Перов. А вот поэт П. П. Ершов, автор «Конька-Горбунка», и историк П. А. Словцов, выйдя, тут и остались, еще раньше к ним надо прибавить велеталанного С. У. Ремезова. Представим только: что бы Тобольск был без этих своих сыновей, не покинувших его ни в славе, ни в юдоли? Сколько бы потеряла Сибирь, если бы ушли из нее Г. Н. Потанин, тоже уроженец Тобольска, и Н. М. Ядринцев, а в наше время — археолог А. П. Окладников и другие!
Сразу перед кремлем стоит в нижнем городе длинное приземистое двухэтажное здание, которому по славе нет, пожалуй, равного в Сибири. Сейчас здесь поликлиника, а строилось оно в 18-м столетии купцами Корнильевыми, затем продано было после пожара в кремлевском наместническом дворце под резиденцию наместника, каковым тогда являлся А. В. Алябьев, отец композитора. В нем, этом доме, будущий великий композитор и родился. В начале 19-го века оно было перестроено под губернскую гимназию, в ней учился Батеньков, директорствовал И. П. Менделеев, отец великого химика. Когда Иван Павлович Менделеев служил директором, у него учился Ершов, впоследствии и сам ставший инспектором гимназии, а у него, в свою очередь, проходил курс первоначальных наук четырнадцатый ребенок в семье Менделеевых, открывший затем Периодическую систему элементов. Все в Тобольске, небольшом городе, было тесно сплетено между известными фамилиями. Мать Д. И. Менделеева вышла из рода Корнильевых, тех самых, которые выстроили дом, ставший гимназией, и начинали в нем издательскую деятельность, выпускали первый в Сибири литературный журнал под названием «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». Правда, П. А. Словцов оставил о нем нелестный отзыв: «В 1790 и 1791 гг. издавалось периодическое сочинение «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». Не Ипокрена ли превращалась в Иртыш? Вместо того чтобы заняться сообщением современных в Сибири происшествий, изложением местных исторических отрывков или описанием торговли, хлебопашества и вообще хозяйственного быта, издатели пустились обезьянничать в словесности и поэзии пошлой».
С самых начал строго в Тобольске спрашивали с искусства. В музее местного театра есть выписка из летописи: «Мая, 8 числа, 1705 г. в день Иоанна Богослова, в Тобольску, во время игрища комедии, возста тучею буря жестокая и сломила под алтарем соборной церкви верх весь с маковицей и крест. Прознаменуя всемогущий господь бог гнев свой на творящих игрища комедианские: в тот же час на взвозе базарном сажени с три горы спозло с места глади».
Спустя два с лишним века «игрища комедианские» не прекратились. Это уже афиша: «Воскресенье, 7 февраля 1926 г. Состоится первая постановка сенсационного боевика сезона. Исключительный сюжет. Ввиду того, что в пьесе выведены некоторые тобольские обыватели, а также исторические события времени пребывания здесь бывшего царя и его семьи, эта постановка представляет для Тобольска исключительный интерес. «Конец Романовых». Драма в пяти действиях. Сочинение М. Волохова и П. Арского». После сего уже не с одной церкви повалились под бурею жестокой кресты и маковицы, они вполовину и сегодня стоят обезглавленные.
Что до исключительных сюжетов — к ним опять, как в 20-е годы, потянулись поклонники сенсаций.
Уж коли оказались мы возле театра, надо и о нем упомянуть. Яркая, веселая красота всегда вызывает или любование, или раздражение. В Тобольске, и прежде всего в нижнем городе, немало праздничных зданий в стиле барокко и сибирского барокко, даже, как называют специалисты, местного барокко с неожиданной игрой и театральностью форм. Уже если жилые дома и храмы выписывались театрально, то театр в Тобольске должен был стать совсем особенным, не походить на своего собрата нигде в мире. О нем писали, еще когда он строился, что бедному и провинциальному городу (так оно и было в конце прошлого столетия) заводить такой терем не с руки. Он и есть терем. Деревянный. И не один, а несколько, набегающих друг на друга, подхватывающихся, соединенных в общий теремной городок, с шатрами, как коронами, над главным зданием и над приделами, увенчанный башенками и шпилями, разукрашенный резьбой, держащий при входе узорные колонны. Не сразу и найдешь, что можно поставить в Сибири рядом с такой нарядностью, форсистостью и фантазией. Разве что томскую деревянную узорность, но там она богаче — под стать своему городу, там она рисовалась в пору расцвета, когда Томск спорил за столичность в Сибири с Иркутском. Тобольск в то время отодвинут был далеко. Но он не был бы Тобольском, если бы и при бедности не напомнил о себе широким и красивым жестом. И сколько бы ни говорили о тобольском театре, что он перегружен деталями, ярмарочен, бросок, что нет в его формах ничего ценного, — да ведь и строился не в 16-м веке и строился не под университет. А что вспомнил и повторил глубокую старину, украсился под сказочную старину, показал русский дух по-билибински ярко, щедро, легко и замысловато — за то спасибо театру. При одном взгляде на него вольно распрямляется душа и всплывает улыбка. Театр начинается с театра, со стен его, принимающих зрителя.
Это был один из последних заметных штрихов в архитектурном лице города. Позже театра появился, кажется, лишь особняк купцов Корниловых возле Базарной площади — и тоже не без претенциозности, которую в живых столицах сочли бы устаревшей. Затем началось старение уже не моральное, а физическое, угасание и проживание нажитого. Вот и театр давно нуждается в ремонте и не может его дождаться. Архитектура, как и повсюду, стала вычерчиваться квадратными метрами, Ремезовы и Черепановы (Черепановы — тобольские зодчие, строители и летописцы из ямщиков) исчезли, столоначальники пошли не только без царя, но и без России в голове, нужда в мастерах отпала, стиль жизни потребовал замены искусства ремеслом, духовности — агитационностью; постоянно говоря о прекрасном будущем, ни камня не положили в это будущее, не поспевая за настоящим; из богатства и бедности, из величия и скудости, смешав их, добыли хлебово, поддерживающее лишь желудок…
Заканчивая воссоздание в прежнем облике кремля, Тобольск, похоже, растерялся: что же дальше? Работы непочатый край, в нижнем городе сплошь одна работа, а реставрационные мастерские слабы, мастеров мало, зарплата — как из милости. В чужие двери стучаться — всюду то же самое, в свои — в своих дверях заняты прокормно-обогревными делами, там не до истории, не до старины. Жизнь давно уже приняла конвейерный характер со все убыстряющейся скоростью, и что не успели набросить на конвейер сегодня, завтра негде взять. Мчится эта слепая прожорливая линия мимо старого Тобольска, мчится невесть куда, издавая требовательные понукания, и устроена она так хитро, что только на нее и наворачивай, а снять ничего не смей. Сочувствие к погибающему историческому городу меж пробежками проявить еще можно, а на помощь ни времени не остается, ни денег, ни сил. Потом, потом… Это стало походить на рок.
Я слышал о тобольской «Доброй воле» раньше; в отличие от множества неформальных объединений, заполнивших в последние годы общественную жизнь, она появилась еще до перестройки. Появилась и, несмотря на подозрительность к ней, патриотические движения всегда подозрительны (у нас привычней принимают групповое насилие, чем групповое посилье, пособь, которую тут же продолжат в пособничество и к чему только не подвяжут), несмотря на недоверие и окрики, не исчезла. В таких случаях должен быть руководитель, лидер; интеллигенция наша горазда вести разговоры, но не двигаться, — лидером оказалась инженер Людмила Николаевна Захарова, больше десяти лет назад приехавшая на стройку комбината из Омска. То, что из Омска, придало ей решительности и инициативы, в Омске со своей стариной обошлись как с пережитком проклятого прошлого и уничтожили, а в Тобольске Людмила Николаевна нашла город как из другого мира, уже и не подозреваемого ею, что он существует, влюбилась в него, почувствовала, как удобен он для души, как покровителей отеческой вере, как много говорит он улицами и стенами. Со временем она осмотрелась внимательней и увидела, что не только сносы и грабительство, но и равнодушие, небрежение, мимоходство, привычка к духовно-прожиточному минимуму губят город ничуть не меньше, а только медленней. Надо было что-то предпринимать. Захарова пошла в газету и дала на пробу объявление к тобольским гражданам тогда-то и там-то собраться на первый субботник по восстановлению старины. И — собрались. Обратись с подобным призывом власть — вероятней всего поостереглись бы, привыкнув не доверять ей в том, что выходит за текущий день, а тут призыв почти от себя, от неопытного и искреннего сердца. Выяснилось, что и у них сердца болели тем же. Пришли школьники, студенты (в Тобольске пединститут, и носит он, как ни странно, имя не Клары Цеткин, а Д. И. Менделеева), рабочие пришли и косторезы, бабушки вместе с внуками, сотрудники краеведческого музея и Дома пионеров. Сначала были «прихожанами» церкви Михаила Архангела, ломами и кайлами вырубая из нее закаменевшую за десятилетия грязь, чтобы после реставрации устроить выставочный зал, потом пошли выручать дом Ершова для музея его имени, потом дом Фонвизина для музея политической ссылки, провели переучет деревянных памятников, взялись на пустыре, заваленном строительным мусором, разбивать сквер. А после работы — самовар, сейчас «Доброй воле», когда доказала она истинность своего названия, отдали во временное пользование и для ремонта квадратную башню в кремле, за самоваром чтения и беседы о прошлом города, песни и встречи с гостями Тобольска.
Конечно, в сравнении с тем, что требуется сегодня Тобольску, а требуются ассигнования, а не подачки, значительное увеличение мощностей реставрационных мастерских, повышение квалификации реставраторов, которое зависит и от зарплаты, а также повышение духовной квалификации городских и областных руководителей по отношению к историческому городу, — по сравнению со всем этим «ручной», скажем, вклад «Доброй воли» рядом с механизированным производством не столь и велик, как хотелось бы, но и при малости его пользу он приносит огромную. И польза его прежде всего в том, что: вот как надо. Не ждать, явится ли добрый дядя, который соблаговолит заметить рядом с нефтью древний город, приклонивший в прошлом к России эту землю, а все больше и больше готовить постепенно такую обстановку и воспитывать примером такой народ, чтобы он не мог из него не явиться.
Другого пути у нас, похоже, нет.
Лишь возле Базарной площади нижний Тобольск покажется благополучным. Сюда еще в прошлом веке спустились торговля и административный центр, сейчас здесь асфальт, широкая планировка улиц, богатые особняки, в Гостином дворе шумит универмаг, Захарьевская церковь, образец местного барокко, обнесена реставрационными лесами. Неподалеку губернаторский дом, в котором после революции содержалась царская семья, рядом плацпарадная площадь. Напротив — уже упоминавшийся дворец купцов Корниловых, построенный незадолго до революции. В губернаторском доме сегодня райком партии и райисполком, в доме купцов Корниловых — банк, а Благовещенскую церковь, в которой молился император, чтоб о лишнем не напоминала, уже в 50-х годах снесли. «Умом Россию не понять…» Чтобы еще раз убедиться в этом, достаточно пройтись не спеша по улице Мира, где присутствуют и отсутствуют поименованные и другие здания и где свои архитектурные стили в классицизме, барокко, эклектике и примитиве они распространили на современное общество.
А от Базарной площади по Софийскому взвозу, который в разные времена назывался и Прямским, и Торговым, и Базарным, через 198 деревянных ступеней можно подняться, оглядываясь на нижний город, к арке Дмитриевских ворот, над которой проходит Рентерея, или Шведская палата в ансамбле кремля. Шведская — потому что по чертежам Семена Ремезова строили ее пленные шведы. За воротами сразу словно в другой мир переносишься, где Сибирью и не пахнет, а встретить его можно где-нибудь в средневековой Европе. Глубокий, как ущелье, каменный коридор с отвесными стенами намерен, кажется, вести лишь в подземелье. О подземных ходах, прорытых от наместнического дворца и обжитых затем разбойниками, и поныне продолжают гулять легенды, но тоннельный ход от Софийского взвоза выводит на простор и свет Троицкого холма к западной стене кремля возле Софии. Первое, что видишь, — на уцелевшей стене мозаичный портрет Семена Ремезова, выполненный в наше время, когда стала возвращаться память.
Собственно, то, что заключено в стены и зовется сейчас кремлем, есть лишь половина кремля — Софийский двор с пристроем к нему двора Гостиного. Вторая половина, центр административный, располагался в Малом городе на западной оконечности Троицкой горы. Их и соединяла торжественным переходом Рентерея, предназначавшаяся под хранилище казны. В этом качестве Рентерея, судя по всему, прослужила весьма недолго. А. Н. Радищев, на полгода задержавшийся в Тобольске по пути в Илимскую ссылку, застал уже в Рентерее архивохранилище, где и увлекся чтением сибирской истории, составив потом «Описание тобольского наместничества» и «Описание китайского торга».
Рентерея протягивалась над взвозом уже при губернаторе Гагарине. До того в должности главного строителя каменного кремля Ремезов поставил Гостиный двор и в Малом городе Приказную палату. Гостиный двор сейчас реставрируется, а Приказная палата еще в 18-м столетии вошла частью в дворец наместника, в котором хозяйничает ныне рыбопромышленный техникум. Только для бухарских и китайских купцов делалось прежде исключение, только они из уважения к богатству и торговле могли квартировать в кремле. В наше время — рыбопромышленный техникум, питомцы которого, не наученные уважению к родным святыням, пристрастились сбивать, по их мнению, излишества на памятниках декабристам и тоболякам, перед именами которых полагается благоговеть. «О времена! о нравы!» — можно бы привычно воскликнуть по этому поводу, однако оно, восклицание это, во-первых, не слышимо теми, кому предназначается, а во-вторых, лучше оставить его до выхода из кремля в верхний город, где с северной стороны вплотную к нему приткнут стадион. Но и тут от классического римского выражения удержал меня мой спутник, родом из города Горького, объяснивший, что стадион под святыми стенами — это еще полбеды, а вот если бы тутошнее наместничество вбухалось со своими функциональными этажами на заповедную территорию кремля, как случилось в Горьком, тогда была бы полная беда. А стадион… какую ж надо голову иметь, чтобы разобраться, где ему быть?
Наибольшего могущества достиг Тобольск в 18-м веке, и началось оно с разделением российских территорий на губернии. Тобольская, или Сибирская, губерния одна тянула не меньше, чем все остальные, и простиралась от Великого Новгорода до Великого океана, включая в себя вятские, пермские и оренбургские земли, как бы принявшись, дойдя до океана и развернувшись, распространять свою власть за Урал. Это «как бы» имело потом, насколько можно догадываться, серьезные последствия.
Первым сибирским губернатором назначен был князь М. П. Гагарин, в молодости стольник Петра, затем нерчинский воевода, судья Сибирского приказа, комендант Москвы. В то время строился Петербург и строился он, как БАМ в наши дни, всей страной, каменное строительство повсюду было запрещено — Петербургу не хватало мастеров. И только Гагарину, благодаря своей близости к императору, удалось добиться для Тобольска исключения. При нем сооружение кремля завершилось. Оно не окончательно было завершено, но пришло к тому результату, который воспринимается нами как законченный ансамбль. При Гагарине расширяется торговля, развиваются ремесла, отовсюду идут сведения о сыскании руд, серебра и золота, на Крайнем Севере по Холодному океану открываются новые острова, джунгарские подданные просятся под руку Сибири. Ничего не стоит Гагарину руками пленных шведов взять и отвести русло Тобола на две версты в сторону — чтобы не подмывал кремлевскую гору. В Тобольске чеканится собственная, сибирская монета. Сибирь все меньше походит на малосведомую страну, какой она считалась еще накануне нового века.
Неожиданная расправа Петра и позорная смерть князя Гагарина до сих пор таят в себе загадку. Можно лишь предполагать, что вызвало тяжелый гнев государя. «За лихоимство» — это, вероятно, далеко не все. Да, любил Матвей Петрович роскошь и блеск, он и на службу в Тобольск плыл от Верхотурья на судне, обшитом красным сукном. Слухи живучей свидетельств, а они до сих пор нашептывают, что при выездах князя лошади стучали по мостовой серебряными подковами, ободья колес были также обиты серебром. Но любил и сам щедро одаривать. То выдаст пособие шведам в несколько тысяч, то отправит от себя в Киево-Печерскую лавру золотые сосуды, то поднесет тобольскому кафедральному собору бесценную митру, которая «украшена золотым крестом с алмазными искрами и убрана 40 финифтяными золотыми чеканными штуками, 778 драгоценными камнями, в том числе 8 изумрудами, 532 алмазными искрами, 31 большим яхонтом и 3131 жемчужиной». За лихоимство Петр взыскивал строго, да и на расправу был скор, но не до того же, чтобы повешенного перед юстиц-коллегией прославленного сибирского губернатора приказал он не снимать с виселицы, пока не сгниет веревка. И сгнила, доносит опять молва, — подняли и вздернули на цепь. Это было что-то сверх кары, для этого требовалась вина сверх любостяжания. Не имея доказательств, историки намекают, что при следствии «развязались в Сибири языки у злословия, у злобы, неблагодарности… иный утверждал, что Гагарин злоумышлял отделиться от России…» (П. А. Словцов).
Не здесь ли и надо искать разгадку Петровой расправы? Едва ли Гагарин «злоумышлял», но мог, мог вельможный губернатор гаркнуть при подвернувшемся фискале водившимся у него зычным голосом: «Мы сами государство!» Мог и повторить, недовольный поступившим повелением. И этого оказалось достаточно, чтобы получить приговор по подменной вине, а подлинные обвинения скрыть. Случайно ли, что вскоре после отозвания Гагарина в Петербург Сибирь разделяется на провинции, а при Елизавете при губернаторах заводятся тайные комиссии. Без Сибири Россия уже и не помышляла жизни, Сибирь приучила правительства к легким доходам, ее щедрость как не способствовала ли общему нашему безрадетельству.
Кроме лихоимства, попробуем вспомнить в сибирских губернаторах что-нибудь поприятней и попоучительней. Вспомним Федора Ивановича Соймонова, заступившего на губернаторство через сорок лет после Гагарина. Тоже любимец Петра, спасший ему в молодости жизнь, при Бироне Соймонова по подложному обвинению судили, рвали ему ноздри и отправили в Сибирь на вечную каторгу. Слишком давно на Руси завелось, что возвышенный при одном правителе становился преступником при другом. Помилованного при новой смене власти Соймонова с трудом разыскали близ Охотска, вернули ему поместья и награды и направили губернатором в Тобольск.
Не станем перечислять плоды его деятельности в Сибири, поверим историкам, что они были по тем временам значительные и касались просвещения, продовольствования народа, устройства путей сообщения, облегчения участи раскольников и прочего. Но вот что оставлено Соймоновым в письменных трудах: «История Петра Великого», «Краткое изъяснение астрономии», «Известие о торгах сибирских», «Сибирь, золотое дно», «Описание Каспийского моря», «Описание штурманского искусства» и т. д.
Другой губернатор сибирский, Д. Н. Бантыш-Каменский, был автором «Словаря достопамятных людей земли русской» в пяти томах.
А. М. Деспот-Зенович первым своим делом считал покровительство печати и культуре.
А Алябьев, отец композитора! А Сперанский! А Муравьев-Амурский!
Да, были люди в ваше время…
С Борисом Эрнстовым, научным сотрудником Тобольского краеведческого музея и знатоком тобольской старины, мы отправились взглянуть на Искер. Давно нет уже этого города, татарской столицы Сибири на берегу Иртыша, ставки Кучума, откуда управлял он своими владениями и куда свозил богатую дань. Города нет, но хотелось посмотреть хоть на место, где он стоял, представить, как стоял, с какой стороны входил в него Ермак, что перед собой видел. И хотя знал я, что Иртыш (землерой с тюркского) подмывает и Кучумов холм, что, вероятней всего, мало что от него осталось, но и это «мало» не терпелось увидеть.
По Иркутскому тракту мы проехали мимо Ивановского монастыря, поставленного первой постройкой в середине 17-го века, миновали вдоль полей еще несколько верст и перед лесной полосой остановились. Иртыш остался справа, за полями. Дороги туда нет, нет нигде и упоминания об Искере. Только чудаки да историки помнят еще о нем, редко кто спросит теперь о Сузге, красавице жене Кучума, которой Ершов посвятил поэму. История, кормясь, тоже пашет свою пашню, и целый пласт ее перевернут за четыреста лет, полностью погребя под собой Кучумово царство, и уж немного, судя по всему, остается, чтобы и новому пласту лечь наверх и закрыть навсегда даже и для памяти былое тобольское могущество.
Мы пошли по лесной меже, нахватали с берез клещей, которых потом выдирали из себя дня три. От реки Сибирки, подходившей к Искеру, теперь только урман и остался, в котором было русло. Он повернул круто влево, а мы направились через незасеянное поле напрямик к Иртышу. И когда вышли — будто вознесло нас, и далеко-далеко, верст на тридцать, открылось его подолье в зелени и старицах, островах и низких берегах. Перед такой картиной с особенной печалью чувствуешь свою немоту, это восхищение не имеет языка. Видно, и в нас, как в Сибирке, пересыхают чувствительные струи, и лишь по обессиленным смутным толчкам догадываемся мы, где, перед чем бы они брызнули и наполнили нас радужной страстью. Не то же ли самое происходит и перед делом рук человеческих, перед вершинными творениями предков наших, перед коими мы останавливаемся, догадываясь, что достойны они восхищения, — и оскудело восхищение. Можно расчистить русло Сибирки, но где взяться влаге, если завалены и опустынены истоки? Часто, слишком часто любование наше имеет механическую силу, словно даешь себе команду, что тут принято любоваться, и принимаешься качать насосик.
По высокому берегу Иртыша и подошли мы к крутому оврагу, за которым воздымался Кучумов холм. Историк Миллер два с половиной века назад застал здесь пятьдесят сажен в ширине холма, тобольский краевед и художник М. С. Знаменский сто лет назад намерил лишь пятнадцать сажен. Ныне ушло под воду и начало их замеров. Знаменский пил из Сибирки студеную воду, стоял над знаменитым Кучумовым колодцем, отрытым на случай осады. Сегодня все кануло в преисподнюю. От холма осталась уже и не часть его, а понижение к Сибирке с северной стороны. Как время сносит события, так ветер и вода — место этих событий на земле, и чем громче и ярче прозвучали они в истории, тем безжалостней результат.
С основанием Тобольска и восселением русских Искер обречен был на гибель, Иртыш лишь исполнил приговор. Какая судьба ждет теперь Тобольск, неужели явятся люди, которые поставят новый град и отдадут Тобольск Иртышу или какой-нибудь иной силе? Суждено ли им быть? Или они уже пришли, молодые и энергичные, без груза памяти на этой земле, и встали под боком Тобольска, тесня и тесня его к обрыву? Пятнадцать верст считалось от Искера до Тобольска. Эти — рядом. Не значит ли это, что настолько же скоростней будет их безжалостный надвиг?
Или они все же мирно уживутся?
Или — как вышло с домом М. С. Знаменского, того самого, который за сто лет до нас искал Искер. Дом снесли, на его место поставили новый и прибили к нему, полностью новому, прежнюю мемориальную доску: «В этом доме жил известный художник-демократ М. С. Знаменский». Тоже выход для исторического города.
Что ждет тебя, Тобольск, громкая, славная старая столица Сибири?! Достанет ли у нас сил, мужества, убедительности, памяти и доброй воли, чтобы тебя отстоять?
1988