В истории с разгромом Красной армией Курляндского котла вермахта, яркой страницей стали сражения знаменитой Панфиловской дивизии. Ее боевой путь в Великой Отечественной войне начался гораздо раньше.
Только две дивизии за всю историю существования вооруженных сил Советского Союза были названы в честь своих командиров. Первой после Гражданской войны стала Чапаевская дивизия, а во время Великой Отечественной войны имя командира получила 8-я Гвардейская стрелковая дивизия – Панфиловская.
Ее история берет свое начало летом 1941 г., когда в Алма-Ате была сформирована 316-я стрелковая дивизия. На 40 процентов она состояла из казахов, на 30 процентов из русских, а еще на 30 процентов из других народов Советского Союза. Дивизию возглавил генерал-майор Иван Васильевич Панфилов. Он пользовался огромным уважением и любовью среди солдат, которые называли его «наш аксакал», «наш отец», а себя – панфиловцами.
Генерал-майор Иван Васильевич начал боевую карьеру в Первую Мировую войну. В чине унтер-офицера его направили в действующую армию на Юго-Западный фронт, где он дослужился до звания фельдфебеля (старший сержант в современных войсках).
После Февральской революции 1917 г. Панфилов был избран членом полкового комитета, а в октябре 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию. Тогда он был зачислен в 1-й Саратовский пехотный полк, который вошел в состав 25-й Чапаевской стрелковой дивизии. Здесь Панфилов командовал взводом и ротой легендарной дивизии. С 1918 по 1920 гг. солдаты под его командованием сражались против соединений чехословацкого корпуса, Белой гвардии генералов Деникина, Колчака, Дутова и белополяков. В сентябре 1920 г. Панфилов участвовал в борьбе с бандитизмом на Украине.
После окончания в 1923 г. Киевской высшей школы командиров Красной Армии Панфилов был направлен на Туркестанский фронт, где стал активным участником борьбы с басмачеством. До 1937 г. он занимал различные офицерские должности в Красной армии в Средней Азии и дослужился до командования 9-м Краснознаменным горнострелковым полком. В 1937 г. был назначен на должность начальника отдела штаба Среднеазиатского военного округа, а через год — на должность военного комиссара Киргизской ССР. В январе 1939 года Панфилов получил звание комбрига, а в 1940 года — генерал-майора. В 1941 г. при формировании 316-ой дивизии именно он был избран ее командиром.
В конце июля более 40 эшелонов с бойцами дивизии чередой двинулись на запад, в распоряжение 52-й армии Северо-Западного фронта. Солдаты дивизии не сразу были выдвинуты на передовую и были оставлены в резерве, поскольку считались пока неподготовленными. Почти месяц по 12-14 часов в сутки проходило интенсивное обучение и «сколачивание» частей 316-й стрелковой дивизии. В 20-60 километрах к северо-востоку от Новгорода (ныне — Великий Новгород) новобранцы осваивали оружие, приемы рытья окопов, землянок, ходов сообщения. Их учили способам борьбы с танками и самолетами противника, а также умению атаковать врага при поддержке огня артиллерии.
Для истории Панфиловской дивизии важнейшей была Московская битва 1941 г. Именно битва за Москву осенью — зимой 1941 года, похоронившая успехи чудовищного «блицкрига» нацистской армии, является самым крупным сражением не только Великой Отечественной, Второй мировой, но и всех войн, прогремевших на земле.
Именно Московскую битву можно считать переломной в Великой Отечественной войне, в этом неслыханно жестоком военном столкновении ХХ века. В масштабах грандиозного сражения за столицу нашей Родины с обеих сторон было втянуто более 7 миллионов человек. Для сравнения можно отметить, что здесь сражалось солдат и офицеров на 3,4 миллиона больше, чем в Сталинградской битве, на 3 миллиона больше, чем на Курской дуге, и на 3,5 миллиона больше, чем в Берлинской операции. В нем было намного больше танковых и моторизованных дивизий, чем в 1940 г. действовало против трех государств – Франции, Бельгии и Голландии, вместе взятых. 30 сентября 1941 года на Москву двинулась танковая группа Гудериана.
2 октября 1941 г. перешли в наступление главные силы немецкой группы армий «Центр». На фронте в 600 километров во всю силу развернулся «Тайфун». К 7-9 октября гитлеровцы прорвали оборону также в районах Вязьмы и Брянска, окружив значительную часть войск, прикрывающих Москву. Создалось катастрофическое положение. Стратегических резервов на западном направлении не оказалось — они были задействованы для ликвидации последствий окружения советских войск под Киевом. Для спасения столицы стягивали силы отовсюду.
14 октября в район Можайска прибыли для участия в боях первые эшелоны 316-ой стрелковой дивизии. По приказу командующего фронтом Г. К. Жукова панфиловцы влились в состав 16-й армии К. К. Рокоссовского. Им выделили полосу обороны на Волоколамском направлении. Не успев обустроить оборонительные рубежи, бойцы уже 16 октября вступили в бой с немецкими танками и моторизованными частями. Хорошая обученность солдат позволяла им вести поразительно упорную оборону. Но слабым местом дивизии был широкий фронт расположения. Противнику удалось вклиниться лишь на одном участке, на рубежах под Волоколамском.
На западных рубежах Москвы произошел знаменитый бой панфиловцев с врагом. Из его истории позже на страницах газеты «Красная звезда» журналист Александр Кривицкий в литературной форме сложил свой рассказ о подвиге «28 героев-панфиловцев». В этом рассказе впервые прозвучал из уст их политрука Александра Клочкова и его знаменитый призыв «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!». В рассказе генерал Панфилов накануне сражения приказал перенести оборонительный взвод на высотку, где можно эффективно обороняться. Здесь взвод перекрыл самое выгодное для наступления направление. По этому пути немцы и двинулись. Но их встретили огнем противотанковых ружей, бутылками с зажигательной смесью, гранатами. В неравной борьбе панфиловцы почти все погибли, но, уничтожив 18 немецких машин, занимаемых позиций не оставили. В результате боя гитлеровцы были задержаны более чем на 6 часов и не сумели прорвать оборону дивизии. Считалось, что у Дубосеково полегли именно 28 защитников. Но на самом деле семеро остались в живых и погибли позже, однако история их боя сохранилась именно в изначальной форме.
Панфиловская дивизия смогла не только отстоять свои позиции, но и героическими контратаками полностью разгромить четыре немецкие дивизии. Панфиловцы в этот период уничтожили порядка 9 тыс. солдат и офицеров противника, а также подбили около 80 танков.
Взявшись за историю Панфиловской дивизии в подробностях, мы обнаруживаем, что широко известны только собственно бои под Волоколамском. А ведь Панфиловская дивизия прошла через несколько знаковых сражений Великой Отечественной, и один из самых острых эпизодов в её истории произошёл уже весной 1945 года.
В Прибалтике остался крупный плацдарм вермахта — Курляндия. В этом районе прижатые к морю немецкие части оборонялись до самого конца войны и сдались только после 9 мая 1945 года. Снабжение шло морем. Здесь произошёл один из самых драматичных эпизодов в истории дивизии.
Последний военный март — это случай единственного за всю войну окружения Панфиловской дивизии целиком.
Очередное локальное наступление в попытке взломать оборону группы армий «Курляндия» постепенно вязло в болотах. Командование фронтом решилось на рискованный шаг: панфиловцам велели наступать, не оглядываясь на соседей. Прорыв был достигнут, но очень узкий. В ночь на 18 марта немцы в районе Каупини отсекли основные силы дивизии в глубине своей обороны. Однако на дворе стоял 1945 год, и коллапс окружённых в котле не состоялся. Основные силы армии сосредоточились на спасении гвардейской дивизии. Один из полков остался вне котла, и именно он при помощи соседей сделал первый шаг к пробиванию кольца. Однако обстановка была просто-таки критической: хотя сплошного фронта окружения не было, все тропинки, по которым шло снабжение, оставались под огневым контролем вермахта.
Благо, наступление панфиловцев до окружения было настолько успешным, что окруженцы могли довольно активно отстреливаться при помощи трофейного оружия и боеприпасов. Однако вызволить окружённых не получалось, и обстановка накалялась. 25 марта немцы предприняли попытку раздавить котёл. По причине крайней степени истощения обеих сторон эти атаки провалились. Длившаяся неделю эпопея борьбы в окружении завершилась. На этом война Панфиловской дивизии, по сути, закончилась. После 9 мая группа армий «Курляндия» начала складывать оружие.
Доброе утро!
В Кронштадте первоклассник закидал снежками Вечный огонь, и – о чудо! – полиция ограничилась «установлением личности» и «профилактической беседой» с ним и его матерью, «реабилитацию нацизма» вменять не стали. В новостях так:
- Смертность в России за последний год стала рекордной со времен войны.
- «Ростех» разрабатывает программу для предсказания массовых беспорядков.
- Сегодня Евросоюз вводит новый пакет санкций в отношении Беларуси.
- Лукашенко назвал Крым российским – впервые после аннексии.
Хроники пандемии
По данным оперативного штаба на утро вторника, суточный прирост новых случаев COVID-19 в России упал до 32 648. Официальное число инфицированных в стране с начала пандемии – 9 миллионов 637 тысяч; официальное число жертв достигло к утру вторника 275 193 человек (+1229 за сутки). Эти данные слабо соотносятся с реальностью: по оценкам «Ведомостей», с которыми согласны и независимые демографы, смертность в России за последний год – с декабря 2020-го по ноябрь 2021-го – превысила 2,4 млн человек. Это рекордные показатели со времен Второй мировой войны.
На фоне известий о появлении штамма «омикрон» Росздравнадзор сократил срок действия ПЦР-теста до 48 часов, а власти Петербурга объявили, что в новогоднюю ночь общественный транспорт работать не будет, чтобы никто никуда не ездил.
В Евросоюзе штамм «омикрон» выявлен у 44 человек в 11 странах. Здесь американские ученые подробно объясняют, чего ждать от «омикрона», и призывают не рассчитывать на оптимистический сценарий.
Прогнозно-аналитическая модель «Массовые беспорядки»
- Басманный суд Москвы отказался удовлетворить жалобу Алексея Навального на возбуждение в отношении него уголовного дела о мошенничестве. Навальный участвовал по видеосвязи.
- Адвокат рассказал, что сотрудники Центра «Э» угрожали бывшему координатору штаба Навального в Уфе Лилии Чанышевой. Это произошло после ее задержания в Уфе. Сейчас Чанышеву, в отношении которой возбуждено уголовное дело о создании «экстремистской организации», перевели в СИЗО в Москве.
- Главу омского «Яблока» уличили в сотрудничестве с Центром «Э»: она сдала эшникам личную переписку с бывшим однопартийцем Романом Саитовым, которого ранее задержали по обвинению в демонстрации нацистской символики.
- «Ростех» разрабатывает систему для предсказания и предотвращения митингов и массовых беспорядков на основе искусственного интеллекта.
Неприятности в раю
- Депутат от КПРФ Валерий Рашкин подал иск к Госдуме в связи с тем, что его не пустили на заседание парламента, когда там рассматривался вопрос о лишении его депутатской неприкосновенности в связи с убийством лося.
- Бывший схиигумен Сергий, вступивший в открытый конфликт с РПЦ и властями на фоне пандемии, получил 3,5 года колонии: его признали виновным сразу по трем статьям – «Склонение к совершению самоубийства или содействие совершению самоубийства», «Нарушение права на свободу совести и вероисповеданий» и «Самоуправство».
- В Дагестане суд второй раз приговорил бывшего полицейского к двум годам ограничения свободы за убийство бывшей жены (ранее Верховный суд Дагестана отменил такой же приговор за чрезмерную мягкость).
- Выступая на инвестиционном форуме «Россия зовет!», Путин обнадежил бизнес, объяснив, что само наличие у него конституционного права баллотироваться в президенты в 2024 году «уже стабилизирует» ситуацию в России.
Лукашенко хочет в Крым
- Александр Лукашенко впервые после аннексии 2014 года назвал Крым российским и рассказал о планах встретиться с Путиным в Севастополе. Глава МИД Украины Дмитрий Кулеба отказался «оценивать каждое проявление потока сознания, которое осуществляет Лукашенко» – Киев намерен смотреть на его действия. По мнению бывшего украинского дипломата, политолога Валерия Чалого, слова Лукашенко – знак того, что «российская экспансия в Беларуси идет полным ходом».
- Сегодня Евросоюз вводит новые санкции в отношении Беларуси. В списке 17 официальных лиц (в основном сотрудники Погранкомитета и начальники региональных погранотрядов) и 11 организаций, в том числе «Белавиа», турагентства и гостиницы, занимавшиеся доставкой мигрантов с Ближнего Востока.
- В Минске на 10 суток арестован фрилансер белорусской службы Радио Свобода Андрей Кузнечик. Его задержали во время велосипедной прогулки и арестовали за «мелкое хулиганство». Дома провели обыск, забрали всю технику и деньги.
- В Чехии задержан глава Белорусской федерации футбола Владимир Базанов (пока не совсем ясно, на каком основании), команду «МАЗ-СПОРТавто» не допустили к ралли «Дакар» в связи с санкциями.
- О сложностях, которые испытывают при легализации бежавшие в Украину белорусы, рассказывается здесь.
Вокруг света
- Сегодня президент Украины будет выступать с посланием к Верховной Раде – на фоне протестных маршей, разговоров о госперевороте и личного конфликта Зеленского с журналистом Юрием Бутусовым.
- Власти Нидерландов намерены обратиться в Международную организацию гражданской авиации (ИКАО) и попросить ее ответить на вопрос, нарушила ли Россия международную Чикагскую конвенцию 1944 года, не обеспечив безопасность пассажиров сбитого под Донецком «Боинга». Если ИКАО согласится, что самолет был сбит из ракетной установки «Бук» российской армии, это послужит основанием для подачи иска в Международный суд ООН.
- Рассказ о жизни младшего брата Нурсултана Назарбаева Болата: пока его брат был президентом, он превратился из сантехника в успешного инвестора.
- В Узбекистане учителей согнали на субботник под наблюдением вертолета.
- Венгрия готова провести референдум по вопросам ЛГБТ в 2022 году – это ответ на прозвучавшую из Брюсселя критику закона о запрете «пропаганды ЛГБТ», принятого в июне.
- Военные власти Мьянмы предъявили новые обвинения Аун Сан Су Чжи – на этот раз в коррупции в связи с арендой вертолета.
- Барбадос официально вышел из-под власти британской монархии и стал парламентской республикой. На торжественной церемонии по этому случаю присутствовали принц Чарльз и Рианна.
Шесть ссылок
- Лингвистическое. Краткий пересказ ежегодной лекции о берестяных грамотах, найденных российскими учеными. Или отрывок из книги Марии Бурас «Лингвисты, пришедшие с холода» (изд-во АСТ) – о становлении структурной лингвистики в СССР.
- Вокруг искусства. Статья Бориса Гройса об отношениях между утопией и архивом, а также об изменениях, которые претерпела художественная деятельность с появлением интернета. Или беседа с искусствоведом Надеждой Подземской о составленном ею двухтомнике «Василий Кандинский. О духовном в искусстве» и о значении Кандинского для российской арт-современности.
- Разговоры о сексуальности. Краткое введение в язык древнегреческой гомосексуальности. Или рассказ о том, как читали и воспринимали «120 дней Содома» маркиза де Сада на протяжении XX века.
Искренне Ваши,
Семь Сорок
На следующий день после ликвидации «Мемориала»*, ранее признанного властями иностранным агентом, Верховный суд реабилитировал Романа Малиновского, агента двойного — царской охранки и революционеров, а то и тройного, если иметь в виду использование Ленина и ленинцев разведотделами германского и австрийского генштабов. Малиновского расстреляли 5 ноября 1918 года после краткого судебного процесса прямо в Кремле.
Логику разнонаправленных будто бы решений одного учреждения так сразу не понять, хотя она, безусловно, присутствует, вполне железная. И два этих события, свершившись почти одновременно, зафиксировали — хоть задача суда и не в том — время. Специфику момента. Сейчас не о формальной стороне дела, не о правовой, не о политической, а о человеческой.
В конце концов, сам Малиновский, когда вернулся в Россию на смерть — хотя мог остаться за границей (быть может, его ввели в заблуждение насчет гарантий неприкосновенности) — и предстал перед ревтрибуналом, говорил, что хочет не оправдаться, а чтобы на его дело взглянули с психологической стороны. И начинал рассказ о себе с детских травм, со своего сиротства. Его защитник Матвей Оцеп говорил о службе революционеров (отнюдь не одного Малиновского — массово!) в охранке как «особом народном явлении» и о главном мотиве провокаторства — страхе, еще тогда обозначив это дело как «задачу будущего объективного историка и психолога».
Так что о сугубо человеческом. «Мемориал», как бы кто к нему ни относился, — твердыня, это признано: четкие базовые принципы и следование им. Малиновский, лидер большевистской фракции в Думе и агент охранки, глашатай Ленина, объявленный иудой, — человек, не стойкий ни в чем, распадающийся на множество личностей: «Я сам себе противоречу, раздваиваюсь и согласен, чтобы меня расстреляли!» (цитирую по Виктору Сержу).
О Малиновском написано много; недавно в России издана книга немецкого историка Евы И. Фляйшхауэр «Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)» (2017, пер. 2020). В ней, конечно, не только о Малиновском, его истерических рыданиях, «духовной проказе, духовном сифилисе» — о всей большевистской секте Ленина, это дает картину провокаторства и двойных-тройных игр с участием иностранных разведок во всей полноте. Убедительно показано, что работа Малиновского на охранку не составляла для Ленина тайны с самого начала — и он взял его под личную защиту, он его и продвигал. Не хочу сказать, что Малиновского не следовало реабилитировать — конечно, следовало (расстреляли его, судя по всему, лишь за то, что он слишком много знал о связях Ленина с правительствами Германии и Австрии); я разговаривал с юристом, подавшим это заявление, и до судебного заседания, и после его выигрыша и вполне поддерживаю его усилия; речь не об этом.
Верховный суд не размечает нам столбовую дорогу, он следует за нами и указывает, кто мы и где мы.
«Мемориал» по праву олицетворяет собой национальную память о прошлом веке, личную память и личный счет миллионов.
Вынесенное решение, да еще и сопровожденное вот такой, попавшей в анналы речью прокурора Жафярова, — предательство этой памяти, самих себя. Упертый «Мемориал» сегодня выглядит абсолютно чужеродным, инопланетным, а мечущийся, всех на своем пути предававший Малиновский — вполне понятным, объяснимым, своим. И решение о его реабилитации на фоне того, что состоялось накануне, кажется утверждением предательства нормой.
Сам факт этих двух решений выглядит как контрольное взвешивание нас, тут и сейчас живущих: где сегодня люди с твердым гражданским и нравственным стержнем? Чтобы да — это да, нет — это нет? Разумеется, уникумы есть, но погоду сегодня заказывают не они, а люди, не умеющие определяться ни в чем, формулировать позицию и ее держаться, отвечать за нее, отказывать, принимающие и то и это: пусть цветут все цветы, все, что есть, — хорошо.
Гвозди из нынешних людей не делать, так может, и к лучшему — куда нам столько гвоздей?
Это, конечно, не только о России. Даже не столько. Но штука в том, что Запад в новых реалиях обжился, там системы сдержек-противовесов, а в России еще полно цельных личностей, непоколебимых в своих убеждениях и иллюзиях, и эти люди, конечно, выигрывают и удерживают власть, используя ни в чем не твердых. И у используемых нет никакого шанса на перемены — если только их не начнут использовать откуда-то взявшиеся другие цельные личности.
Агент Малиновский производил впечатление искреннего человека, и, похоже, он не знал, где он более настоящий, в какой своей ипостаси. Люди, врущие нам, тоже утверждают, что они искренне верят в то, что говорят и делают. А потом они переходят на противоположные позиции и снова искренне врут — наверное, у каждого перед глазами полно примеров, есть и общие для страны. И ничего. Может, это уже психиатрия? Можно ли на основании того, что мы знаем о Малиновском, предполагать диагноз, диссоциативное расстройство идентичности?
Психологи и психиатры, к кому я обратился с этим вопросом, ответили отрицательно (с определенными оговорками). Другой вопрос: а нет ли диагноза в современном состоянии умов, ни в чем не твердых, в состоянии общества, где есть лишь нескончаемый поток информации и мнений и бесконечно расщепляющиеся личности? Всегда так было? Каковы пределы нормы? Ответы: «К психиатрии как таковой, к отношениям между психическим здоровьем и нездоровьем это не относится. Это все норма, а вопросы этики, морали и нравственности в сферу психиатрии не входят. При этом разные непростые, противоречивые времена, когда революции, войны и т.п. обнаруживают в человеческой природе, в проявлениях людей много интересного, о чем вы и говорите. Других людей у меня для вас нет… Но это и есть норма. Знаете же про эксперимент С. Милгрэма?» И еще: «Читали Лидию Осипову, «Дневник коллаборантки»? Удивитесь. Это была массовая тема».
Да, это было всегда. Все же мимикрия — условие выживания, а не постоянно разинутая пасть. И только мыши могут бегать в клетке медведя свободно, ничего нового. Хотя есть разница между психологической задавленностью, боязнью открытости, держанием носа по ветру и — доносительством, провокаторством, ощущением себя над всеми.
Понятно, что это сильно зависит от гнета извне. И разные были периоды в клетке — при Брежневе все же этого страха и перевернутого поведения было меньше. Уж не говорю о Горбачеве. И твердость позиции, убежденность, стойкость, следование идеалам еще совсем недавно все же были одобряемы, сейчас пейзаж заполнен какими-то топями с невысокими деревцами и болотными цветами всевозможного окраса, и теперь это норма.
Понятно одно: двойная, тройная жизнь чревата большими психологическими проблемами и бедами. Бремя раздвоенности обязательно даст уродливые плоды.
Серж (Кибальчич) писал, что, например, в 1912 году в революционных организациях Москвы, которые отнюдь не были массовыми, насчитывалось 55 агентов-провокаторов, из них 17 эсеров, 20 социал-демократов (большевиков и меньшевиков), 3 анархиста, 11 студентов, несколько либералов. И, подчеркивая массовость явления, приводил свой разговор с Горьким: тот требовал сохранять жизнь провокаторам, они представлялись ему обладателями уникального социального и психологического опыта. «Эти люди — что-то вроде чудовищ, которых надо оставить для изучения».
Похоже, самое время изучать. В последнем слове перед трибуналом в Кремле 103 года назад Малиновский сказал: «Я прекрасно понимаю, что прощение неприемлемо для меня; может быть, лет через сто и будет возможно, но не теперь».
* Признан Минюстом РФ иноагентом, ликвидирован.
В Пансионе воспитанниц состоялся круглый стол «Что такое здорово жить?»
Пансион воспитанниц уделяет большое внимание физическому развитию и здоровью обучающихся. Правила здорового образа жизни прививаются воспитанницам с раннего возраста: занятие спортом, правильное питание, безопасное поведение. В рамках соглашения о сотрудничестве с музеем гигиены Городского центра медицинской профилактики и реализации образовательного проекта «Гармония здоровья» в Пансионе воспитанниц СК России состоялся круглый стол на тему «Что такое здорово жить?».
Встреча состоялась в формате онлайн-конференции между сотрудниками и обучающимися филиала ФГКОУ «Санкт-Петербургский кадетский корпус Следственного комитета Российской Федерации» (Пансион воспитанниц Следственного комитета Российской Федерации) и работниками музея гигиены Городского центра медицинской профилактики.
В ходе встречи врач по гигиеническому воспитанию Комитета по здравоохранению Городского центра медицинской профилактики Елена Живчикова рассказала участникам конференции о ценности здоровья, о способах его сохранения, о необходимости уважительного отношения к своему организму. Врач также рассказала о том, какой урон организму наносят вредные привычки. Также она отметила, что «человек здоров только тогда, когда у него физическое и психическое здоровье в норме», чему может способствовать правильное питание, умеренное распределение физических нагрузок.
Воспитанницы Пансиона с большим интересом прослушали лекцию и задали интересующие их вопросы. Подобные встречи помогут сформировать у воспитанниц правильное восприятие культуры здорового образа жизни.
Воспитанницы Пансиона Следственного комитета Российской Федерации подготовили видеопоздравление к 23 февраля — Дню защитника Отечества, в котором исполнили композицию «О героях былых времен»
Пансион воспитанниц СК России совместно с Севастопольским филиалом Кадетского корпуса Санкт-Петербурга провёл научно-практическую конференцию на тему: «Интернациональный долг за пределами Отечества»
В мероприятии приняли участие ветераны Афганской войны, ветераны командования Южного федерального округа, сотрудники управления кадров СК России, работники музея «Они защищали Отечество» Владимирского муниципального округа Санкт-Петербурга, военные следователи, сотрудники и воспитанники общеобразовательных учреждений Следственного комитета — Пансиона воспитанниц, Волгоградского кадетского корпуса имени Ф.Ф. Слипченко и Севастопольского филиала Кадетского корпуса Санкт-Петербурга.
Конференцию открыла руководитель отдела (организации работы по подготовке кадров) управления кадров СК России Наталия Собченко, которая отразила геополитические основания ведения Афганской войны, а также подчеркнула мужество и героизм советских военнослужащих. Отдельно она рассказала о сотрудниках СК России – ветеранах Афганской войны. Особое место в своем рассказе Наталия Собченко посвятила Герою Советского Союза, участнику Афганской войны, командиру десантно-штурмовой роты десантно-штурмового батальона 70-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады, дислоцированной в городе Кандагаре, Игорю Запорожану, который в настоящее время является директором Московского кадетского корпуса им. Александра Невского.
В рамках конференции ребятам было порекомендовано посмотреть спектакль Театра содружества актеров Таганки «Афган» о героической и полной трагизма странице нашей истории. Далее выступил инспектор командования Южным федеральным округом генерал-майор в отставке Владимир Россомахин, который подчеркнул особое значение воинского долга. Руководитель музея «Они защищали Отечество», член Союза писателей России и автор книг о мужестве солдат, выполнявших интернациональный долг, Сергей Галицкий представил интересный рассказ о геополитической обстановке на границах СССР по состоянию на 1979 год.
Вторая часть конференции началась со слов руководителя отдела дополнительного образования Пансиона воспитанниц Натальи Романовой, отметившей, что долг офицера не только защищать свою Родину, но также в любых ситуациях сохранять человеческое достоинство. В подтверждение этой мысли воспитанница 9-го класса Пансиона Екатерина Шелестова прочитала рассказ полковника милиции Валерия Шахова «Коробка сигарет».
Своими воспоминаниями поделился и потомственный военный, ветеран Афганской войны, заместитель руководителя отделения воспитательной работы кадетского корпуса Дмитрий Кедрин, который ответил на вопросы участников.
В завершение конференции Наталья Романова поблагодарила всех за участие и пожелала мирного неба над головой.
Пансионом воспитанниц Следственного комитета Российской Федерации подписано соглашение о сотрудничестве с музеем гигиены Городского центра медицинской профилактики
В рамках реализации программы развития на 2020-2025 год Пансионом воспитанниц Следственного комитета Российской Федерации в торжественной обстановке подписано соглашение о сотрудничестве с музеем гигиены Городского центра медицинской профилактики.
Директор музея гигиены Городского центра медицинской профилактики Ченцов Дмитрий и директор Пансиона воспитанниц Следственного комитета Российской Федерации Гаранина Елена обсудили план проведения совместной работы, направленной на пропаганду и формирование приверженности молодого поколения к здоровому образу жизни. В рамках данного соглашения предусмотрена реализация мероприятий по гигиеническому воспитанию обучающихся Пансиона.
В рамках настоящего соглашения, воспитанницы получили возможность изучать имеющуюся в единственном Музее подобного вида экспозиционную и информационную базу, направленную на профилактику социально-значимых заболеваний и информирование о поведенческих факторах риска.
Помимо этого, у обучающихся Пансиона имеется возможность подробно узнать о профилактике инфекционных заболеваний, рациональном питании, здоровом образе жизни, предупреждении стрессов и многом другом, а также принимать участие в совместных акциях, круглых столах и других мероприятиях, проводимых Музеем гигиены.
Среди холодных волн, вдали от суши, мы каждый вечер ждали, когда приползет туман. Он приползал, и мы — Макдан и я — смазывали латунные подшипники и включали фонарь на верху каменной башни. Макдан и я, две птицы в сумрачном небе…
Красный луч… белый… снова красный искал в тумане одинокие суда. А не увидят луча, так ведь у нас есть еще Голос — могучий низкий голос нашего Ревуна; он рвался, громогласный, сквозь лохмотья тумана, и перепуганные чайки разлетались, будто подброшенные игральные карты, а волны дыбились, шипя пеной.
— Здесь одиноко, но, я надеюсь, ты уже свыкся? — спросил Макдан.
— Да,- ответил я.- Слава богу, ты мастер рассказывать.
— А завтра твой черед ехать на Большую землю.- Он улыбался.- Будешь танцевать с девушками, пить джин.
— Скажи, Макдан, о чем ты думаешь, когда остаешься здесь один?
— О тайнах моря.- Макдан раскурил трубку.
Четверть восьмого. Холодный ноябрьский вечер, отопление включено, фонарь разбрасывает свой луч во все стороны, в длинной башенной глотке ревет Ревун. На берегу на сто миль ни одного селения, только дорога с редкими автомобилями, одиноко идущая к морю через пустынный край, потом две мили холодной воды до нашего утеса и в кои-то веки далекое судно.
— Тайны моря.- задумчиво сказал Макдан.- Знаешь ли ты, что океан — огромная снежинка, величайшая снежинка на свете? Вечно в движении, тысячи красок и форм, и никогда не повторяется. Удивительно! Однажды ночью, много лет назад, я сидел здесь один, и тут из глубин поднялись рыбы, все рыбы моря. Что-то привело их в наш залив, здесь они стали, дрожа и переливаясь, и смотрели, смотрели на фонарь, красный — белый, красный — белый свет над ними, и я видел странные глаза. Мне стало холодно. До самой полуночи в море будто плавал павлиний хвост. И вдруг — без звука — исчезли, все эти миллионы рыб сгинули. Не знаю, может быть, они плыли сюда издалека на паломничество? Удивительно! А только подумай сам, как им представлялась наша башня: высится над водой на семьдесят футов, сверкает божественным огнем, вещает голосом исполина. Они больше не возвращались, но разве не может быть, что им почудилось, будто они предстали перед каким-нибудь рыбьим божеством?
У меня по спине пробежал холодок. Я смотрел на длинный серый газон моря, простирающийся в ничто и в никуда.
— Да-да, в море чего только нет…-Макдан взволнованно пыхтел трубкой, часто моргая. Весь этот день его что-то тревожило, он не говорил — что именно.- Хотя у нас есть всевозможные механизмы и так называемые субмарины, но пройдет еще десять тысяч веков, прежде чем мы ступим на землю подводного царства, придем в затонувший мир и узнаем ‘настоящий страх. Подумать только: там, внизу, все еще 300000 год до нашей эры! Мы тут трубим во все трубы, отхватываем друг у друга земли, отхватываем друг другу головы, а они живут в холодной пучине, двенадцать миль под водой, во времена столь же древние, как хвост какой-нибудь кометы.
— Верно, там древний мир.
— Пошли. Мне нужно тебе кое-что сказать, сейчас самое время.
Мы отсчитали ногами восемьдесят ступенек, разговаривая, не спеша. Наверху Макдан выключил внутреннее освещение, чтобы не было отражения в толстых стеклах. Огромный глаз маяка мягко вращался, жужжа, на смазанной оси. И неустанно каждые пятнадцать секунд гудел Ревун.
— Правда, совсем как зверь.- Макдан кивнул своим мыслям.- Большой одинокий зверь воет в ночи. Сидит на рубеже десятка миллиардов лет и ревет в Пучину: «Я здесь. я здесь, я здесь…» И Пучина отвечает-да-да, отвечает! Ты здесь уже три месяца, Джонни, пора тебя подготовить. Понимаешь,- он всмотрелся в мрак и туман,- в это время года к маяку приходит гость.
— Стаи рыб, о которых ты говорил?
— Нет, не рыбы, нечто другое. Я потому тебе не рассказывал, что боялся — сочтешь меня помешанным. Но дальше ждать нельзя: если я верно пометил календарь в прошлом году, то сегодня ночью оно появится. Никаких подробностей — увидишь сам. Вот, сиди тут. Хочешь, уложи утром барахлишко, садись на катер, отправляйся на Большую землю, забирай свою машину возле пристани на мысу, кати в какой-нибудь городок и жги свет по ночам — я ни о чем тебя не спрошу и корить не буду. Это повторялось уже три года, и впервые я не один — будет кому подтвердить. А теперь жди и смотри.
Прошло полчаса, мы изредка роняли шепотом несколько слов. Потом устали ждать, и Макдан начал делиться со мной своими соображениями. У него была целая теория насчет Ревуна.
— Однажды, много лет назад, на холодный сумрачный берег пришел человек, остановился, внимая гулу океана, и сказал: «Нам нужен голос, который кричал бы над морем и предупреждал суда; я сделаю такой голос. Я сделаю голос, подобный всем векам и туманам, которые когда-либо были; он будет как пустая постель с тобой рядом ночь напролет, как безлюдный дом, когда отворяешь дверь, как голые осенние деревья. Голос, подобный птицам, что улетают, крича, на юг, подобный ноябрьскому ветру и прибою у мрачных, угрюмых берегов. Я сделаю голос такой одинокий, что его нельзя не услышать, и всякий, кто его услышит, будет рыдать в душе, и очаги покажутся еще жарче, и люди в далеких городах скажут: «Хорошо, что мы дома». Я сотворю голос и механизм, и нарекут его Ревуном, и всякий, кто его услышит, постигнет тоску вечности и краткость жизни».
Ревун заревел.
— Я придумал эту историю,- тихо сказал Макдан,- чтобы объяснить, почему оно каждый год плывет к маяку. Мне кажется, оно идет на зов маяка…
— Но… — заговорил я.
— Шшш! — перебил меня Макдан.- Смотри!
Он кивнул туда, где простерлось море.
Что-то плыло к маяку.
Ночь, как я уже говорил, выдалась холодная, в высокой башне было холодно, свет вспыхивал и гас, и Ревун все кричал, кричал сквозь клубящийся туман. Видно было плохо и только на небольшое расстояние, но так или иначе вот море, море, скользящее по ночной земле, плоское, тихое, цвета серого ила, вот мы, двое, одни в высокой башне, а там, вдали, сперва морщинки, затем волна, бугор, большой пузырь, немного пены.
И вдруг над холодной гладью — голова, большая темная голова с огромными глазами и шея. А затем нет, не тело, а опять шея, и еще и еще! На сорок футов поднялась над водой голова на красивой тонкой темной шее. И лишь после этого из пучины вынырнуло тело, словно островок из черного коралла, мидий и раков. Дернулся гибкий хвост. Длина туловища от головы до кончика хвоста была, как мне кажется, футов девяносто — сто.
Не знаю, что я сказал, но я сказал что-то.
— Спокойно, парень, спокойно,- прошептал Макдан.
— Это невозможно! — воскликнул я.
— Ошибаешься, Джонни, это мы невозможны. Оно все такое же, каким было десять миллионов лет назад. Оно не изменялось. Это мы и весь здешний край изменились, стали невозможными. Мы!
Медленно, величественно плыло оно в ледяной воде, там, вдали. Рваный туман летел над водой, стирая на миг его очертания. Глаз чудовища ловил, удерживал и отражал наш могучий луч, красный — белый, красный — белый. Казалось, высоко поднятый круглый диск передавал послание древним шифром. Чудовище было таким же безмолвным, как туман, сквозь который оно плыло.
— Это какой-то динозавр! — Я присел и схватился за перила.
— Да, из их породы.
— Но ведь они вымерли!
— Нет, просто ушли в пучину. Глубоко-глубоко, в глубь глубин, в Бездну. А что, Джонни, правда, выразительное слово, сколько в нем заключено: Бездна. В нем весь холод, весь мрак и вся глубь на свете.
— Что же мы будем делать?
— Делать? У нас работа, уходить нельзя. К тому же здесь безопаснее, чем в лодке. Пока еще доберешься до берега, а этот зверь длиной с миноносец и плывет почти так же быстро,
— Но почему, почему он приходит именно сюда?
В следующий миг я получил ответ.
Ревун заревел.
И чудовище ответило.
В этом крике были миллионы лет воды и тумана. В нем было столько боли и одиночества, что я содрогнулся. Чудовище кричало башне. Ревун ревел. Чудовище закричало опять. Ревун ревел. Чудовище распахнуло огромную зубастую пасть, и из нее вырвался звук, в точности повторяющий голос Ревуна. Одинокий,. могучий, далекий-далекий. Голос безысходности, непроглядной тьмы, холодной ночи, отверженности. Вот какой это был звук.
— Ну,- зашептал Макдан,- теперь понял, почему оно приходит сюда?
Я кивнул.
— Целый год, Джонни, целый год несчастное чудовище лежит в пучине, за тысячи миль от берега, на глубине двадцати миль, и ждет. Ему, быть может, миллион лет, этому одинокому зверю. Только представь себе: ждать миллион лет. Ты смог бы?
Может, оно последнее из всего рода. Мне так почему-то кажется. И вот пять лет назад сюда пришли люди и построили этот маяк. Поставили своего Ревуна, и он ревет, ревет над Пучиной, куда, представь себе, ты ушел, чтобы спать и грезить о мире, где были тысячи тебе подобных; теперь же ты одинок, совсем одинок в мире, который не для тебя, в котором нужно прятаться. А голос Ревуна то зовет, то смолкнет, то зовет, то смолкнет, и ты просыпаешься на илистом дне Пучины, и глаза открываются, будто линзы огромного фотоаппарата, и ты поднимаешься медленно-медленно, потому что на твоих плечах груз океана, огромная тяжесть. Но зов Ревуна, слабый и такой знакомый, летит за тысячу миль, пронизывает толщу воды, и топка в твоем брюхе развивает пары, и ты плывешь вверх, плывешь медленно-медленно. Пожираешь косяки трески и мерлана, полчища медуз и идешь выше, выше всю осень, месяц за месяцем, сентябрь, когда начинаются туманы, октябрь, когда туманы еще гуще, и Ревун все зовет, и в конце ноября, после того как ты изо дня в день приноравливался к давлению, поднимаясь в час на несколько футов, ты у поверхности, и ты жив. Поневоле всплываешь медленно: если подняться сразу, тебя разорвет. Поэтому уходит три месяца на то, чтобы всплыть, и еще столько же дней пути в холодной воде отделяет тебя от маяка. И вот, наконец, ты здесь — вон там, в ночи, Джонни,- самое огромное чудовище, какое знала Земля. А вот и маяк, что зовет тебя, такая же длинная шея торчит из воды и как будто такое же тело, но главное — точно такой же голос, как у тебя. Понимаешь, Джонни, теперь понимаешь?
Ревун взревел.
Чудовище отозвалось.
Я видел все, я понимал все: миллионы лет одинокого ожидания — когда же, когда вернется тот, кто никак не хочет вернуться? Миллионы лет одиночества на дне моря, безумное число веков в Пучине, небо очистилось от летающих ящеров, на материке высохли болота, лемуры и саблезубые тигры отжили свой век и завязли в асфальтовых лужах, и на пригорках белыми муравьями засуетились люди.
Рев Ревуна.
— В прошлом году,- говорил Макдан,- эта тварь всю ночь проплавала в море, круг за кругом, круг за кругом. Близко не подходила — недоумевала, должно быть. Может, боялась. И сердилась: шутка ли, столько проплыть! А наутро туман вдруг развеялся, вышло яркое солнце, и небо было синее, как на картине. И чудовище ушло прочь от тепла и молчания, уплыло и не вернулось. Мне кажется, оно весь этот год все думало, ломало себе голову…
Чудовище было всего лишь в ста ярдах от нас, оно кричало, и Ревун кричал. Когда луч касался глаз зверя, получалось огонь — лед, огонь — лед.
— Вот она, жизнь,- сказал Макдан.- Вечно все то же: один ждет другого, а его нет и нет. Всегда кто-нибудь любит сильнее, чем любят его. И наступает час, когда тебе хочется уничтожить то, что ты любишь, чтобы оно тебя больше не мучило.
Чудовище понеслось на маяк.
Ревун ревел.
— Посмотрим, что сейчас будет,- сказал Макдан, И он выключил Ревун.
Наступила тишина, такая глубокая, что мы слышали в стеклянной клетке, как бьются наши сердца, слышали медленное скользкое вращение фонаря.
Чудовище остановилось, оцепенело. Его глазищи-прожекторы мигали. Пасть раскрылась и издала ворчание, будто вулкан. Оно повернуло голову в одну, другую сторону, словно искало звук, канувший в туман. Оно взглянуло на маяк. Снова заворчало. Вдруг зрачки его запылали. Оно вздыбилось, колотя воду, и ринулось на башню с выражением ярости и муки в огромных глазах.
— Макдан! — вскричал я.- Включи Ревун!
Макдан взялся за рубильник. В тот самый миг, когда он его включил, чудовище снова поднялось на дыбы. Мелькнули могучие лапищи и блестящая паутина рыбьей кожи между пальцевидными отростками, царапающими башню. Громадный глаз в правой части искаженной страданием морды сверкал передо мной, словно котел, в который можно упасть, захлебнувшись криком. Башня содрогнулась. Ревун ревел; чудовище ревело.
Оно обхватило башню и скрипнуло зубами по стеклу; на нас посыпались осколки.
Макдан поймал мою руку.
— Вниз! Живей!
Башня качнулась и подалась. Ревун и чудовище ревели. Мы кубарем покатились вниз по лестнице.
— Живей!
Мы успели — нырнули в подвальчик под лестницей в тот самый миг, когда башня над нами стала разваливаться.
Тысячи ударов от падающих камней, Ревун захлебнулся.
Чудовище рухнуло на башню. Башня рассыпалась. Мы стояли молча, Макдан и я, слушая, как взрывается наш мир.
Все. Лишь мрак и плеск валов о груду битого камня.
И еще…
— Слушай,- тихо произнес Макдан.- Слушай.
Прошла секунда, и я услышал. Сперва гул вбираемого воздуха, затем жалоба, растерянность, одиночество огромного зверя, который, наполняя воздух тошнотворным запахом своего тела, бессильно лежал над нами, отделенный от нас только слоем кирпича. Чудовище кричало, задыхаясь. Башня исчезла.
Свет исчез. Голос, звавший его через миллионы лет, исчез.
И чудовище, разинув пасть, ревело, ревело могучим голосом Ревуна. И суда, что в ту ночь шли мимо, хотя не видели света, не видели ничего, зато слышали голос и думали: «Ага, вот он, одинокий голос Ревуна в Лоунсам-бэй! Все в порядке. Мы прошли мыс».
Так продолжалось до утра.
Жаркое желтое солнце уже склонялось к западу, когда спасательная команда разгребла груду камней над подвалом.
— Она рухнула, и все тут,- мрачно сказал Макдан.- Ее потрепало волнами, она и рассыпалась.
Он ущипнул меня за руку.
Никаких следов. Тихое море, синее небо. Только резкий запах водорослей от зеленой жижи на развалинах башни и береговых скалах. Жужжали мухи. Плескался пустынный океан.
На следующий год поставили новый маяк, но я к тому времени устроился на работу в городке, женился и у меня был уютный, теплый домик, окна которого золотятся в осенние вечера, когда дверь заперта, а из трубы струится дымок. А Макдан стал смотрителем нового маяка, сооруженного по его указаниям из железобетона.
— На всякий случай,- объяснял он.
Новый маяк был готов в ноябре. Однажды поздно вечером я приехал один на берег, остановил машину и смотрел на серые волны, слушал голос нового Ревуна: раз… два… три… четыре раза в минуту, далеко в море, один-одинешенек.
Чудовище?
Оно больше не возвращалось.
— Ушло,- сказал Макдан.- Ушло в Пучину. Узнало, что в этом мире нельзя слишком крепко любить. Ушло вглубь, в Бездну, чтобы ждать еще миллион лет. Бедняга! Все ждать, и ждать, и ждать… Ждать.
Я сидел в машине и слушал. Я не видел ни башни, ни луча над Лоунсам-бэй. Только слушал Ревуна, Ревуна, Ревуна. Казалось, это ревет чудовище.
Мне хотелось сказать что-нибудь, но что?