Рассказ на дзене старый дом

Дом был старый, деревянный. Крыша покосилась. Печка развалилась. Труба набок съехала. Окна не открываются, двери не закрываются. Щели в полах.

Когда-то в доме жили люди. Давно. Тогда он был новенький и красивый. А потом люди уехали. И дом расстроился. Стал скучать и стареть.

И сад вокруг дома тоже скучал — скучал и даже одичал от одиночества. Яблоки стали кислыми, вишни мелкими. Вместо цветов — высокая трава, крапива да лопухи выросли.

Вот так и жил старый, заброшенный дом в старом, заброшенном саду. Весной, когда стаивали огромные сугробы, выползало из-под снега кривое крылечко, дом и сад просыпались после долгого зимнего сна. Просыпались, потягивались, поскрипывая старыми досками и ветками. И дом говорил:

— А не думаешь ли ты, сад, что в этом году к нам могут вернуться люди?

— Думаю,— неуверенно отвечал сад.

— Мы должны приготовиться к встрече,— говорил дом.

— Конечно,— соглашался сад.

Им помогали ветер, дождь и солнце. Ветер влетал в дом через трубу. Проветривал комнаты, чердак и даже подвал. Потом через вечно открытую дверь вылетал в старый сад. Выметал прошлогоднюю листву, сухие ветки, помогал, очень осторожно, развертываться нежным лепесткам диких яблонь и вишен.

После ветра за дело брался дождь. Дождь тщательно отмывал весь дом: от съехавшей набок трубы до самого крылечка.

Конечно, особенно дождь старался, когда мыл окна. Ведь стекла все-таки. Пусть и разбитые. Еще дождь своими сильными струями расчесывал уже густую листву сирени, разглаживал листья тополей. И землю в саду поил дождь. Жаль, конечно, что не розы на ней вырастут, а лопухи да крапива, но пусть и они лучше зелеными и крепкими будут, чем чахлыми.

За ветром и дождем приходила очередь солнца. Солнце хорошенько просушивало дом. Гладило золотыми лучами стекла в паутине трещин — чтоб блестели ярче. Золотило старые наличники на окнах. Потом лучи солнца скользили по саду. Заглядывали в каждый крохотный цветок дикой сирени, чтобы те светились маленькими искорками.

Затем снова прилетал ветер. Он где-то раздобыл семена кое-каких цветов, но ветер не был настоящим садовником и разбросал семена как умел. А потому одуванчики выросли не только в густой траве, но и на крыльце.

А одна ромашка ухитрилась поселиться даже на крыше в какой-то щелочке.

Так ветер, дождь и солнце помогали готовиться заброшенному дому и старому саду к встрече людей.

Дом и сад ждали. Но люди не приходили. Вернее, приходили, но, посмотрев на дом и сад, уходили.

— Это старый дом,— говорили люди,— у него разбиты окна, и крыша съехала совсем набок, и крыльцо развалилось. Разве это дом?

— Да, конечно,— соглашались другие люди,— и сад тоже совсем заброшен. Яблоки мелкие, вишни кислые. А крапивы сколько-о-о! А трава-то как разрослась… Разве это сад?

— Нет,— решали люди,— лучше мы построим новый, красивый дом и вырастим новый, замечательный сад.

И люди уходили. Дом и сад очень огорчались и начинали ждать снова. Ждали, ждали, ждали…

И дождались.

На покрытом пылью долгих дорог велосипеде к дому подъехал человек. За спиной рюкзак. На багажнике — огромный чемодан с разноцветными наклейками. Через плечо — яркая дорожная сумка. На другом плече — фотоаппарат. На голове — широкополая шляпа. Конечно же, это бывалый путешественник. А путешественники, как известно, любят всякие странности.

Дом с ромашкой на покосившейся крыше, с одуванчиками на кривом крыльце, сад, в котором ветви диких яблонь переплетаются с ветками дикой сирени, как в сказочном лесу, а по земле стелются темно-зеленые лопухи, похожие на огромные зонтики,— разве это не странность? Почти волшебная странность.

— Ах,— сказал путешественник,— какое чудо! Заколдованная избушка в заколдованном лесу.

«Вовсе мы не заколдованные,— подумали дом и сад,— мы заброшенные». —

— Ах!— снова сказал путешественник.— Какая прелесть! И он защелкал фотоаппаратом.

«Мы — прелесть… Мы — чудо…» — почти задохнулись от радости, смущения, неожиданности дом и сад.

— Пожалуй, я поживу здесь,— решил путешественник. И путешественник вместе со своим усталым велосипедом, тяжелым рюкзаком, чемоданом с наклейками, дорожной сумкой и, конечно же, с фотоаппаратом поселился в заброшенном доме и одичавшем саду.

Что же из этого получилось? То, чего не могло не получиться. Яблоки стали крупными-крупными, вишни сладкими-сладкими. Среди лопухов расцвели ярко-красные маки величиной с огромные воздушные шары.

Трещины на стеклах сложились в веселые рисунки. Крылечко перестало просто скрипеть, оно стало чирикать очень музыкально. А дверь, которая уже много лет не могла шевельнуться, с удовольствием и легкостью открывалась и закрывалась.

Почему же так вышло? Смешной вопрос… Ясно, почему…

А потом? Потом путешественнику пришло время отправляться в путь. Ведь он путешественник.

И что же получилось? То, что и должно было получиться: жили-были заброшенный дом и заброшенный старый сад…

И потом пришла зима. Повалил снег. Снег. Снег. Сугробы в одичавшем саду. Сугробы на развалившемся крылечке. Сугробы на покосившейся крыше. Тяжелый зимний сон.

…А потом пришла весна. Прилетел теплый весенний ветер. Застучал теплый весенний дождь. Теплое весеннее солнце расправило длинные хрупкие лучи.

И старый дом сказал:

— А не думаешь ли ты, сад, что и в этом году к нам могут вернуться люди?

— Думаю,— ответил сад.

Ангелина Грохольская: Писатели и поэты прославили практически каждый уголок России. Сегодня мы расскажем о городах, в которых концентрация писательского труда оказалась наиболее высокой. И сейчас с нами на связи Николай Жаринов – главный редактор интернет-альманаха об искусстве.

Николай, здравствуйте!

Николай Жаринов: День добрый!

Ангелина Грохольская: Если бы вы составляли авторский литературный маршрут, то с чьим именем он был бы связан?

Николай Жаринов: Основ для любой экскурсионной деятельности в России очень много, в плане литературы у нас здесь тоже богатейший просто источник. Здесь можно вспомнить и Крым Антона Павловича Чехова, и места Достоевского, и места Толстого, и огромное количество усадеб в ближайшем Подмосковье, которые также связаны с именами наших гениев. Но, наверно, среди писателей, которые вызывают, пожалуй, наибольший сейчас интерес у читательской публики помимо Толстого – это, естественно, Достоевский, естественно, Михаил Афанасьевич Булгаков.

Ангелина Грохольская: Я предлагаю тогда на Достоевском остановиться в первую очередь, потому что в ноябре в этом году ему исполнилось бы 200 лет – юбилей великого писателя. У нас с именем Достоевского, у большинства, наверно, наших зрителей и у меня тоже в первую очередь ассоциируется Санкт-Петербург. Но давайте вы сейчас из Санкт-Петербурга выедем условно и проедемся по большой стране вместе с вами и с Достоевским. Куда отправимся?

Николай Жаринов: Естественно, если мы выбираем ещё такие судьбоносные точки, у Достоевского на карте России – это конечно же, Омск, где он сидел в остроге, конечно же, ещё Семипалатинск, Старая Русса, отчасти Москва.

Ангелина Грохольская: Омск, давайте начнём с него. Действительно печальный период в биографии Достоевского. Почему его надо посетить? Что там происходило? Насколько это важный действительно город для писателя был?

Николай Жаринов: Это город, где произошло полное вообще переосмысление всех его жизненных позиций. Официальное обвинение гласило, что его приговаривают за недонесение о том, что в кругу петрашевцев читалось запрещённое письмо Белинского Гоголю. Его приговорили вначале к расстрелу, а затем расстрелу заменили каторгой, что, в общем, показывает отличную гуманность нашей системы. Понятное дело, что для Достоевского, который на тот момент – молодой и подающий надежды писатель, у которого вот в тот момент, когда он сидит в заключении в Петропавловской крепости, выходит его сборник «Белый ночи», ему нет ещё и 30, а тут вдруг жизнь его обрывается, и он оказывается буквально на задворках империи в совершенно жутких условиях, потому что представить себе, как жили каторжники в XIX веке, сегодня достаточно тяжело.

Ангелина Грохольская: А вот, кстати, можно это представить? Можно это увидеть? Есть ли какие-то экспозиции музея, отражающие все эти нюансы жизни Достоевского в тот период?

Николай Жаринов: Есть Музей Достоевского в Омске, но это не реально существующие знания, там достаточно бедно представлена экспозиция, потому что, понятное дело, здания омского острога никогда не были достопримечательностью архитектуры, никто не стремился их сохранять. К огромному сожалению, в Омске с этим, конечно есть большие проблемы.

Ангелина Грохольская: А с чем это связано? Это неинтересно власти?

Николай Жаринов: Во-первых, думаю, что да. То есть да, там есть Музей Достоевского, да, стоит памятник Фёдору Михайловичу Достоевскому, но в основном Омск – это промышленный город, и поэтому всё там вращается вокруг промышленного производства. И, общем-то, про какой-то внутренний тризм там говорить вообще не приходится, то есть, что сказать, когда вы идёте по главной улице города – по улице Ленина, там есть детская комната игровая и на детской комнате огромная просто надпись: «Задыхаетесь от выбросов, звоните». И в целом прямо туристических мест, которые есть в Омске, – это по-хорошему одна улица.

Ангелина Грохольская: Это, конечно, очень печально и печально, что наш с вами разговор именно с этого сейчас заходит. Что в других городах? Давайте дальше отправимся, может быть, там лучше.

Николай Жаринов: Когда мы говорим с вами про Старую Руссу, то здесь нужно понимать, что от времён Достоевского там тоже не осталось практически ничего, практически ничего не осталось из-за Великой Отечественной войны, потому что город был практически полностью уничтожен, и чудом только сохранился дом, где Достоевский жил. Но он находился совершенно в отвратном состоянии – это тоже понятное дело. Его удалось силами энтузиастов восстановить и в итоге сейчас это действительно хороший музей, действительно хорошая экспозиция, которая представляет и жизнь писателя, и самые интересные моменты в его творчестве, потому что Старая Русса – это практически всё позднее творчество Достоевского, это работа и над «Бесами», это работа и над его речью на могиле Пушкина, и работа над «Подростком», и, конечно же, над «Братьями Карамазовыми», причём в «Братьях Карамазовых» Старая Русса стала ещё и прототипом Скотопригоньевска.

Ангелина Грохольская: Пойдём далее по литературным дорожкам, а сейчас прервёмся ненадолго.

В эфире программа «Большая страна. Открытие», и сегодня мы говорим о литературных путешествиях. Поездки Бориса Пастернака в основном были связаны с заграницей – Германия Франция, бывал питатель в Грузии, где написал несколько циклов стихов, и много творил в Москве. Но мало кто знает, что в 1916 году он приехал в Пермский край и пробыл там полгода, этот факт мог бы остаться незамеченным, даже биографами писателя, если бы не роман «Доктор Живаго» – слишком много роднит его с Пермью. В городе есть место, которое знают поклонники Пастернака со всего мира: на улице Ленина, 16, прежде улица Покровская, находился дом в котором по преданию жила главная героиня романа Лара. Дом снесли, но не так давно на этом месте был найден клад. Подробнее Ольга Петрова расскажет.

СЮЖЕТ

Ангелина Грохольская: Главный редактор интернет-альманаха об искусстве Николай Жаринов сегодня с нами на связи.

Итак, Николай, вот сейчас мы в Пермском крае побывали, Пермь связана с «Доктором Живаго», с Пастернаком. Вы, кстати, были в Перми?

Николай Жаринов: Был, но очень-очень давно, ещё в начале нулевых годов.

Ангелина Грохольская: Значит стоит ещё раз посетить, сейчас очень много изменилось в этом городе, его 300 лет скоро, поэтому… там набережная появилась и, самое главное, клад нашли в доме Лары. Давайте продолжим. Вы сказали, что если бы составляли какой-то свой литературный маршрут авторский, то это было бы связано с именем Достоевского, и о Достоевского мы уже поговорили, и с именем Михаила Булгакова. Давайте про Булгакова сейчас поговорим, потому что у многих Булгаков – это Москва.

Николай Жаринов: Если говорить точнее, вот два основных города в его жизни, которые описаны подробнее всего, – это Киев и это Москва. Смоленская область, где он был врачом, но не думаю, что с учётом того, какие описания есть у Булгакова в его «Записках юного врача», этим можно гордиться.

Ангелина Грохольская: Тогда про Москву.

Николай Жаринов: Москва, как вы понимаете сами, здесь тоже есть очень и очень много сложностей. Сложности состояли в том, что долгое время про Булгакова вообще в принципе никто не говорил, Интерес к Булгакову у нас появился только в конце 60-х годов, потому что в 67-м году была издана его «Мастер и Маргарита», а до этого момента Булгаков был писателем практически забытым, поздние произведения его не публиковались потом была война, всем стало совсем не до Булгакова. Прямо расцвет его популярности пришёлся на конец 90-х-начало нулевых годов. Но тут даже в Москве есть всё равно очень и очень много проблем. Проблемы эти связаны с тем, что город постоянно менялся, то есть, например, переулков, где предположительно могли встретиться Мастер и Маргарита, больше просто нет, больше их нет, потому что там проложили Новый Арбат, весь этот район был полностью снесён и прочувствовать его атмосферу просто не выйдет. Несмотря на то, что Булгаков очень популярен, несмотря на то, что дом его, квартира в доме Пигита сейчас является Музеем Булгакова, очень многие другие места, которые связаны с его именем, они практически сейчас ин коем образом не поддерживаются. Я не знаю, каким чудом удивительным просто сохранился дом, где находился подвал Мастера, дом в Мансуровском переулке – деревянная застройка начала XIX века, потрясающее вообще для Москвы явление, потому что из деревянного здания осталось не так много всего. Но как об этом заботится государство? Да практически никак, потому что доме просто висит табличка, причём их висит две. Одна красивая металлическая табличка с хорошей гравировкой, на которой написано, что это дом, в котором часто бывал у друзей Булгаков. А прямо рядом с этой табличкой висит совершенно убогая из оргалита синяя такая, но с QR-кодом, где полностью дублируется вся та же самая информация, что вот на этой красивой табличке. В здании нет ничего, свет там никогда не горит, вид у него такой уже достаточно поношенный и самое главное, что, в общем, даже не озаботились о том, чтобы как-то уже хотя бы оформить фасад, если уж внутри вы ничего не сделали, хотя бы фасад какой-нибудь покрасивее сделайте. Нет, на это тоже все спокойно совершенно плевали, поставили какие-то совершенно убогие железные ворота, которые ни коем образом эпоху не отражают и, скорее всего, если имеют какое-то отношении, то только к 90-х, и всё это выглядит достаточно печально.

Ангелина Грохольская: Я просто сейчас сижу и вспоминаю дачу Чехова в Крыму – такой уютный уголочек с гротом, с комнатами, с мебелью, которая восстановлена, очень много того, что действительно было при Чехове, и как это всё с любовью сделано. Ведь значит можно всё-таки, если очень захотеть, если быть в этом заинтересованным?

Николай Жаринов: Можно. Можно взять ещё, например, Ясную Поляну, в Ясной Поляне всё тоже сделано великолепно, в Мелехово – вообще отлично. И с очень многими усадьбами, в том числе находящимися рядом с Москвой. Взять художников, например, тех же самых: великолепное совершенно имение «Поленово», просто потрясающее по видам, по сохранности дома, по атмосфере, по картинной галерее, которая находится внутри. Но тут нужно понимать, что непосредственным содержанием музея «Поленово» занимаются родственники самого художника, у которых даже при советской власти всё это не отобрали и которые имеют право проживания на территории усадьбы, поэтому это охраняется. Понятно, что Чехов тоже в Советском Союзе был одним из культовых писателей и поэтому всё его достояние поддерживалось.

Ангелина Грохольская: Ещё тогда, да? Ещё с тех времён.

Николай Жаринов: Так же, как и Толстого. А Булгаков – нет, Булгаков – это абсолютный антисоветчик, поэтому на него всем было всё равно, а в новой России для сохранения культурного наследия долгое время места как-то не находилось, может, сейчас как-то эта ситуация изменится к лучшему, на что остаётся только надеяться.

Ангелина Грохольская: Не только экономика, страна на культуре тоже держится.

Николай Жаринов: Да, культура – это главная экономика, духовная.

Ангелина Грохольская: Николай, спасибо вам огромное за сегодняшний маршрут, за сегодняшние истории!