Рассказ манюня наринэ абгарян слушать

— Лет 10 назад, когда появились книги про Манюню и мне нужно было в двух словах объяснить, что они такое, я придумал формулировку: это «Эмиль из Леннеберги» — важнейшая для меня книга Астрид Линдгрен — плюс Георгий Данелия. «Манюня» действительно наследует этим двум источникам? Или вы можете назвать еще что‑то?

— Мне очень приятно, что вы так здорово увидели то, что действительно вдохновило меня для написания «Манюни». Я очень люблю «Эмиля из Леннеберги» — более того, я до того сумасшедший поклонник этой книжки, что знала: если у меня родится мальчик, его будут звать Эмиль, если девочка, то Эмилия. В итоге я мама Эмиля.

И я действительно очень люблю Данелию — он такой глубокий, трагикомичный, совершенно не навязывающий своего мнения, но в то же время до того душекомфортный режиссер и писатель… В одном интервью Симона, героя моей новой книги, назвали врачевателем душ — и я думаю, что Данелия был таким врачевателем душ.

И есть еще одна книжка, которая вдохновила меня на написание «Манюни». Я тогда не знала, что у меня будет книжка, просто завела страничку в «Живом журнале» и вывешивала истории о моем детстве. Почему я стала это делать? Потому что я прочитала «Похороните меня за плинтусом» Павла Санаева, и мне книжка очень понравилась. Я не поняла критиков, которые считают эту книгу очень мрачной, мне кажется, что эта книжка про абсолютную любовь. И я решила, что мне тоже есть что рассказать: поэтому еще я должна сказать огромное спасибо Павлу Санаеву, что его книга послужила для меня толчком.

— А как вы думаете, почему людей сейчас так тянет к ностальгическим и, выражаясь вашими словами, душекомфортным историям вроде «Мимино» или «Манюни»?

— Мне кажется, спрос на такую литературу и такие фильмы будет только расти. Просто потому, что мы живем в достаточно сложное время: очень много проблем, связанных и с ковидом, и много с чем еще. Люди как‑то скукожились, ушли в себя, ковыряются в своих проблемах, каждый зациклен на себе — и безусловно, им нужно какое‑то место, куда они убегали бы от проблем. И мне кажется, если бы они убежали в фильм «Не горюй», им было бы там очень хорошо. Я недавно с огромным удовольствием посмотрела сериал «Большая секунда» — из той же серии, дающий надежду, заставляющий улыбаться.

Такая литература, такие фильмы, спектакли сейчас очень-очень нужны не для того, чтобы уводить человека от проблемы, это невозможно, а просто чтобы дать ему возможность передохнуть. Мне вот не хватает нового Данелии.

— С прозой, основанной на автобиографическом материале, есть такая штука: вы знаете, где проходит граница между правдой и выдумкой, где вы немного изгибаете правду ради хорошей истории, а читатели не знают. Вы сталкиваетесь с тем, что ваши читатели путают писательницу Наринэ Абгарян и девочку Наринэ, героиню книги?

— У меня однажды была встреча с учениками четвертого класса. Когда я зашла в комнату, одна девочка заплакала: она думала, что придет десятилетняя Наринэ, а пришла какая‑то взрослая тетечка.

Я бы нас назвала фантазерами в законе. Ты можешь что угодно делать, как угодно передвигать истории, персонажей, главное — написать книжку так, как ты ее чувствуешь. Поэтому верить даже в автобиографические произведения нельзя: авторский вымысел есть всегда. Я очень рада, что вы любите «Манюню», но воспринимайте ее все-таки больше как художественную историю.

— К слову, про автобиографическую часть — я, как человек с отвратительной памятью, должен спросить: как вы так хорошо помните детство? Я многое помню только в общих очертаниях, да и то есть ощущение, что я что‑то придумал.

— Во-первых, у меня тоже отвратительная память, просто повезло, что у меня большая семья — было много людей, которые помогали мне вспоминать.

А во-вторых, что такое счастливое детство? Это место, куда ты постоянно возвращаешься, это события, о которых ты с радостью вспоминаешь, которые дольше и лучше всего держатся в памяти, если оно счастливое, озорное, если ты какие‑то такие фортели выкидываешь, которые потом никогда в жизни выкидывать не будешь. Поэтому мне просто повезло с детством: до того оно было насыщено и приключениями, и фантастической едой, и любовью, и какими‑то испытаниями, что все это вспоминать для меня одно удовольствие. Вы не поверите, я, когда писала, иногда смеялась в голос — выглядело, наверное, совершенно по-идиотски, но это было так.

— Писатели, чьи книги становятся основой для экранизаций, делятся на две категории: одни хотят контролировать абсолютно все, что произойдет с их детищем, а другие, наоборот, говорят: «Я написал книгу, а дальше уже ваше дело». Вы где в этом спектре находитесь?

— Я считаю, что ответственность писателя заканчивается книжкой. Я в этом плане очень комфортный для режиссеров и продюсеров автор, потому что никогда не лезу с советами. Если меня о чем‑то попросят, могу помочь, но я считаю, что не должна заниматься тем, чего не умею.

Я люблю хорошее кино, но не знаю, как оно делается. Если я буду очень ревниво относиться к своей книжке, сценарий может оказаться совершенно неудобоваримым. Это даже немного эгоистичная позиция и очень спасающая тебя, потому что ты говоришь: «Вот моя книжка, а дальше пусть болит голова у продюсера, у режиссера, у оператора». (Смеется.) Для меня это оптимальный вариант.

— А когда вы раньше отдавали свой текст в руки других людей — скажем, для инсценировки, — вы волновались сильнее?

— Я к этому пришла буквально сразу после того, как у меня была попытка написать сценарий. Я ее провалила и поняла, что заглядывать дальше, чем мне, наверное, дано, не имеет смысла. Поэтому когда случилась та же инсценировка «Манюни» в РАМТе, я не принимала в этом никакого участия. Просто периодически режиссер спектакля Рузанна Мовсесян ставила меня перед фактом. Например, она мне могла позвонить в два часа ночи и сказать «Нарик, мне нужен в спектакле белый армянский медведь». Что может сделать человек в два часа ночи, когда ему предлагают нечто фантастическое? Либо согласиться, либо отказаться.

— То есть вам нужно было придумать, как ввести туда медведя?

— Она сама ввела, просто поставила меня перед фактом, чтобы, когда я увижу спектакль, я не упала в обморок. Он органично, кстати, вписался, такой «Мишка на севере», который с конфетной обертки к нам вышел и тоже живет в нашем детстве.

— Вы говорили, что Карина Каграманян, которая играет Наринэ в сериале, очень на вас похожа — чем именно?

— Мне кажется, что мы с ней даже энергетикой совпадаем. Она такая же, как я: худенькая, неуклюжая, нерешительная, но готовая в любой момент выкинуть какой‑нибудь номер. Я всегда была очень ответственным и совестливым ребенком, потому что я была старшая в семье и мне всегда говорили: «Ты пример». Но меня эта роль очень тяготила, и любая возможность выйти из нее для меня была счастьем.

Карина, мне кажется, один в один как я. Может, мы чуть-чуть отличаемся — она современный ребенок, у нее другие взгляды на жизнь, но в целом она очень похожа на меня.

— Вы в одном интервью говорили: «…мне не дает покоя моя трагикомичная армянская натура. Мы — народ, которому, простите, шило в одном месте покоя не дает. Если все хорошо, надо сделать так, чтобы немедленно стало плохо. И наоборот. На той опасной грани мы и умудряемся выживать». В чем, по-вашему, корни этой армянской трагикомичности?

— Может, в том, что история была очень разной, и когда в разных жизненных ситуациях ты пытаешься выжить и сохранить свою идентичность, то единственное условие для этого, кроме ослиного упрямства и желания выжить, — это чувство юмора и самоирония. А если ты не умеешь улыбаться и смеяться над собой, у тебя ничего не получится.

— Вы часто говорили, что «Манюня» вообще-то не детская книга. Но кажется, что это тот случай, когда книга ни у кого не спрашивает и сама решает, для кого она, — и поэтому «Манюня», как бы вы ее ни задумывали, стала в том числе и детской книгой. Как вы к этому относитесь?

— Когда «Манюня» вышла, я думала, что это книжка о жизни, которая не очень интересна нашим детям, выросшим в другое время и не знающим, что такое дефицит. Я была уверена, что книжка будет интересна старшему поколению, которые жили в советское время. Потом мне стали приходить сообщения от расстроенных мам: «Как вы могли в детской книжке употребить слово „жопа“?» — и тут автор немножко прифигел, потому что для меня было сюрпризом, что ее читают дети.

Если нравится, он читает, если не нравится, он эту книгу отложит. Конечно, я не думаю, что могу научить детей хорошему, учитывая шалости Манюни, я призываю их не повторять за нами, но просто представлять, какое было непростое детство у их родителей, и относиться с пониманием к их заморочкам.

— Вы недавно рассказывали, что работаете под джаз. Можете поделиться, под какой именно?

— В разное время я слушала совершенно разный джаз. Сначала классический — Элла Фицджеральд, Луи Армстронг, Гершвин. Потом ко мне пришел урбан-джаз и проекты типа The Karminsky Experience, потом я ушла в поле easy listening, мелодичную музыку на стыке джаза и поп-музыки. В разное время совершенно разный джаз, но вот эти мелизмы должны обязательно присутствовать. В моей подкорке звучит эта музыка.

— Хочу вспомнить еще одну вашу фразу: «Мы жили с надеждой на то, что когда‑нибудь не будет войн. Войны не прекращаются, количество беженцев увеличивается. И мы живем неправильно, это как‑то нужно менять. И, может, наши дети, у которых совершенно другой взгляд на мир, как‑то договорятся между собой и изменят этот мир к лучшему». Что такого в новых поколениях, что дает вам возможность верить в это?

— Во-первых, они выросли в относительно свободное время, у них было очень мало запретов, а был огромный мир, которого не было у нас. Интернет открыл много возможностей, можно читать все что угодно и видеть все то, что от нас прятали. Поэтому молодое поколение, скажем, рожденные после 1995 года, — это удивительные ребята. Я сужу по моему сыну, по его друзьям, мальчикам и девочкам, не имеет значения. Они, как ни странно, более рациональные, они спокойные, у них нет вот этого дикого ощущения стресса.

Такое впечатление, будто они воспринимают себя частью не просто социума, а людей, которые несут ответственность за будущее. Мне это в них очень импонирует. И мой сын, и его друзья принимали участие в выборах и дальше будут принимать, потому что именно в этом они видят залог изменения жизни к лучшему.

Что касается войны, то наивно полагать, что наши дети могут что‑то изменить. У нас были идеалы: свобода, равенство, братство — мы все это опошлили. Пришло общество абсолютного, дикого потребления, мы оторвались от реальности, и, к сожалению, люди, которые принимали решения, видимо, поняли, что нам не до них, и, конечно, наворотили. Но я надеюсь, что общество достаточно здоровое, его помотает — и оно придет наконец-то к какой‑то золотой середине. Очень хочется надеяться на это, очень хочется счастья своим детям, потому что они это заслужили.

Смотрите сериал «Манюня» (6+) в мультимедийном сервисе Okko (18+).

Ностальгический рассказ о двух советских семьях, в центре которого настоящая светлая дружба школьниц, в сериале ведётся от лица рассказчицы — взрослой Наринэ. Закадровый текст читают актрисы Чулпан Хаматова, Светлана Иванова, Елизавета Боярская, Елена Подкаминская и Марина Александрова, которые с трепетом и любовью относятся к литературному первоисточнику.

В преддверии премьеры в книжные магазины сетей «Читай-город», «Буквоед» и «Лабиринт» по всей России, маркетплейсы Ozon и Wildberries, а также гипермаркеты «Ашан» и «Окей» поступила в продажу специально переизданная книга «Манюня» от издательства АСТ, на обложке которой постер сериала.