В. М. Шукшин – создатель множества замечательных произведений, которые остаются популярны и по сей день. Сегодня же Многомудрый Литрекон решил поделиться со своими читателями разбором одного из рассказов под названием «Боря». Анализ по плану поможет быстро сориентироваться в произведении и понять его.
История создания
Особо подробных сведений относительно истории создания рассказа «Боря» не сохранилось, так как исследованием рабочих записей Шукшина ученые и литераторы занимаются до сих пор. Впрочем, существует мнение, что в работе много автобиографического. Василий Макарович часто находил вдохновение в реальной жизни, и вполне мог написать о том, что видел собственными глазами.
Достоверно известно лишь то, что впервые рассказ был опубликован в 1973 году в 11 выпуске литературного журнала «Сибирские огни». История написания рассказа «Боря» связана биографией писателя. 1973 год стал для него очень плодотворным и успешным. Шукшин к тому моменту стал признанным режиссером, провал себя в актёрской деятельности. Его деревенские рассказы, такие искренние и понятные людям, уже заслужили одобрение публики. Несмотря на большую занятость, Шукшин успевал работать по ночам. Сохранились воспоминания друзей, из которых следует, что автор писал свои рассказы от руки в обычной школьной тетради.
Жанр, направление
Произведение «Боря» с уверенностью можно отнести к жанру рассказа. Об этом говорят малая форма, ограниченное количество персонажей и сюжет, выстроенный, главным образом, вокруг двух эпизодов (Боря попадает в больницу; следом за ним появляется «Пацан»), которые получают свое развитие. Также в центре внимания находится один герой, вокруг которого и разворачиваются различные ситуации.
Шукшин является ярким представителем «деревенской прозы», активно формировавшейся в 1960-80-е годы. Его герои – простые люди в типичных ситуациях, простодушные и зачастую непонятые толпой. В изображении писатель придерживается реалистических приемов. Об этом можно судить благодаря наличию достаточно жизненных характеров, психологизма, детального описания повседневности и сведения художественного языка до состояния живой речи (весь текст построен на диалогах и внутреннем монологе повествователя).
Смысл названия
Рассказ назван по имени основного персонажа — Бори – именно за ним ведет наблюдение повествователь. Используя этот прием, писатель акцентирует внимание на личности и дает понять читателю, о ком будет идти речь далее.
Также дана неформальная, уменьшительно-ласкательная форма (Боря – Борис), что дает дополнительную характеристику и приближает его к аудитории.
Суть: о чем?
В произведении рассказывается о молодом человеке – Борисе – умственное развитие которого остановилось на уровне двухлетнего ребенка. Ему 27, он достаточно красив, добр и в целом безобиден для окружающих. В палату заведения для душевнобольных он попадает из-за драки с родителями: обидевшись на отказ купить цветы, он таким способом выплескивает на них свою злость.
Несмотря на этот инцидент, он до самого конца ожидает появления матери, которая сможет забрать его домой. Каждый день он зовет ее, желая увидеть снова.
Вскоре в больнице оказывается другой пациент, которого рассказчик довольно грубо называет «гориллой» за схожий с животным внешний вид и интеллект. Этот человек находит особое удовольствие в унижении окружающих. Так, однажды он обманом заставляет Борю съесть сигарету. Об этом узнают остальные обитатели лечебницы. «Пацана» выписывают за нарушение режима. От наказания он не уходит – наиболее смелые и крепкие ребята решают преподать ему урок.
После этого в заведении вновь воцаряется покой.
Главные герои и их характеристика
Главные герои рассказа Шукшина «Боря» нашли свое место в таблице:
| Рассказчик | обитатель больницы, наблюдатель. Много рассуждает о людях, философствует. Сочувствует Борису, старается понять мотивы его поступков. Совершенно иначе относится он к «горилле», осуждая его за узколобость и хамство. |
| Боря | персонаж, на котором сосредоточено повествование. Парень 27 лет, имеет некоторые особенности здоровья. Не представляет никакой опасности для окружающих (за исключением эпизода с родителями), многие относятся к нему положительно. |
| «Горилла» | наглый, глухой к страданиям других, бесчувственный. Насмехается над Борей, хвастается тем, что избивал членов собственной семьи – словом, не считает издевательства чем-то плохим. Рассказчик очень негативно отзывается о нем и даже ни разу не называет его по имени. |
Темы
Автор рассматривает в тексте сразу несколько важных тем: это и соответствие внешнего облика и внутренних качеств личности (образ «пацана»), и взаимоотношения с близкими, и восприятие обществом людей с особенностями ментального развития. Все эти темы раскрываются через персонажей и ситуации, в которых они оказываются.
- Основная тема рассказа — жизнь людей с особенностями развития. Они несчастны из-за своего искалеченного внутреннего мира, который совсем не понятен окружающим. Они не могут думать и анализировать свои поступки, но они чувствуют то же самое, что и мы все. Поэтому людям, которые гордятся своей «полноценностью», нужно стремиться к тому, чтобы установить контакт с теми, кто огорожен от мира своими недугами.
- Отношения в семье тоже играют важную роль в повествовании. Родителям сложно принять «неполноценность» своего ребенка, и они не могут научиться выстаивать с ним коммуникацию. Их терпению приходит конец, и они изолируют Борю. Давать моральную оценку этому поступку сложно, ведь родители Бориса столкнулись с такими проблемами, которых мы не можем понять в полной мере.
- Место умственно отсталых людей в обществе — это тоже важная тема для размышления. Для создания специальной среды для их обитания нужна очень сильная экономика, а если в стране и так неблагополучно, то эти люди страдают прежде всего: их просто некуда деть. А там, где они оказываются, никому нет дела до их состояния.
Проблемы
Основная проблема в рассказе «Боря» — жестокость. Есть два примера человеческой агрессии: в лице самого Бори и «гориллы». Тем не менее, проявляют они ее совершенно по-разному, и ставить их действия на один уровень нельзя. Главный герой совершает дурные поступки неосознанно: он не способен понять, какие негативные последствия могут быть у его действий. Он раскаивается в содеянном и дает обещание не повторять своих ошибок.
«Боря зажмуривает глаза и энергично трясет головой:
– Босе не бу, не бу, не бу!.. – больше не будет»
«Пацан» же действует осмысленно. Он прекрасно понимает границы добра и зла, и совершает что-то плохое сугубо из личного удовольствия.
«Как-то горилла зашел в нашу палату, хохочет.
– Этот, дурак ваш… дал ему сигарету: ешь, говорю, сладкая. Всю съел!»
Помимо этого, Шукшин поднимает проблему трудностей в жизни «особенных» людей. Пусть большинство ведет себя доброжелательно и участливо, всегда найдется тот, для кого глумление и высмеивание не будет казаться чем-то аморальным и неправильным.
Основная идея
Главная мысль рассказа «Боря», которую хотел донести до аудитории Василий Макарович, тесно связана с поднимаемыми в тексте проблемами. Показывая две противоположности, он намеренно сравнивает их друг с другом. «Горилла» не понимает ценность личности, причиняя вред другим. Боря же остается гуманным, несмотря на свою «неполноценность». Таким и должен быть человек. Значит, людей нужно оценивать в первую очередь не по уровню интеллекта и развития, а по наличию или отсутствию моральных устоев. Настоящим человеком можно назвать только того, кто добр по отношению к окружающим. И Боря именно таков, а значит, заслуживает уважения, как и все остальные.
Смысл рассказа «Боря» состоит в том, что люди должны бояться и изолировать не безобидного и обиженного судьбой Борю, а таких людей, как «горилла», которые сознательно совершают злые поступки и даже гордятся этим.
Чему учит?
Итак, поразмышляем, над чем заставляет задуматься рассказ «Боря»? Описывая историю Бориса, автор будто говорит своим читателям: неважно, насколько кто-то отличается от окружающих, внутри него все равно может скрываться глубоко чувствующая личность. Он утверждает, что нужно быть более терпеливыми и понимающими по отношению друг к другу. Что, несмотря на негативные ситуации, которые происходят вокруг, стоит быть доброжелательным к тем, кто находится рядом.
Вместе с тем, всегда следует думать о последствиях собственных поступков, чтобы не причинять боль другим. И, может быть, тогда мир станет немного лучше и комфортнее для всех.
Художественные особенности
По большей части рассказ состоит из речи: мысленных монологов наблюдателя и диалогов обитателей больницы. Через них и происходит знакомство с героями, их внутренним миром. Стараясь передать стиль общения, автор употребляет специфические слова («пидет» – придет, пивет – привет, «атобус – автобус, «што» — что). Преимущественно они встречаются в речи самого Бори.
Присутствуют эпитеты, позволяющие воссоздать портреты героев: «здоровенный», «полный», «крупный» и др. Можно отыскать риторические вопросы, невольно заставляющие поразмышлять вместе с повествователем («Что же жизнь – комедия или трагедия?», «… неужели он злиться умеет?», «Тогда почему же он – недоумок?» и пр.).
Все эти приемы позволяют глубже погрузиться в атмосферу рассказа.
Критика
Неизвестно, как современники и читатели отнеслись к рассказу в то время, когда оно было опубликовано. Однако, «Боря», как и другие произведения Шукшина, до сих пор является актуальным.
Вот, что говорили о творчестве Шукшина знаменитые люди:
…Очень уважаю всё, что сделал Шукшин. Знал его близко, встречался с ним часто, беседовал, спорил, и мне особенно обидно сегодня, что так и не удалось сняться ни в одном из его фильмов. Зато на всю жизнь останусь их самым постоянным зрителем. (В. Высоцкий)
…из чего прорезался «Алёша Бесконвойный», первый русский рассказ о свободе личности, как получился «Танцующий Шива», олицетворённая нервная система нашей беспутной жизни, или «Беседы при ясной луне» — её странно-одушевлённая подоплёка… И ведь что любопытно: этого нельзя выдумать, нельзя пересказать с чьих-то слов, а можно только схватить в эфире и преобразовать в художественную прозу, пропустив через «чёрный ящик» своей души. Словом, не объяснить, «из какого сора» явился шукшинский мир, эта скрупулёзная анатомия русской жизни 1960-х и начала 1970-х годов, по которой грядущие поколения будут о нас судить. (В. Пьецух)
Автор: Инна Колокольникова
Как явствует из комментариев, в активе В. Шукшина — 125 опубликованных рассказов, большинство из которых поражают своей жизненной неповторимостью, своеобразием жизненного материала. Критика пыталась определить индивидуальное качество этих рассказов через понятия “шукшинский герой” и “шукшинская жизнь”.
По мнению критиков, шукшинский герой “в кирзовых сапогах” (С. Залыгин) “пылит по проселочным дорогам” (Л. Аннинский). Алтайских шоферов, механиков, трактористов писатель хорошо знал и нередко встречал на Чуйском тракте, ведущем от города Бийска до монгольской границы, проходящем мимо деревни Сростки, расположенной в предгорной алтайской степи, на берегу реки Катуни. Сейчас о родной деревне писателя Сростки говорят как о музее Шукшина под открытым небом.
Герои Шукшина из той “шукшинской жизни”, которую прожил сам писатель. Закончив в 1943 г. семь классов сельской школы в родной деревне, Шукшин поступает в Бийский автомобильный техникум и учится в нем около года. Перед этим он безуспешно хотел стать бухгалтером под руководством крестного. Автомобильного механика из него так и не вышло. В 1946-1948 гг. он был разнорабочим, учеником маляра, грузчиком (литейный завод в Калуге), работал на железной дороге, был слесарем на тракторном заводе во Владимире. В 1948-1952 гг. служил радистом на флоте, но этот период его жизни в литературе почти не отразился, в 1953-1954 гг., поначалу не имея среднего образования, работал в Сростках директором вечерней школы сельской и рабочей молодежи и готовился к экзаменам за десятилетку экстерном, осенью 1953 г. экзамены все сдал, его приняли в партию, избрали секретарем райкома комсомола. В 1954 г. в возрасте двадцати пяти лет, когда многие уже получили высшее образование, становится студентом 1-го курса ВГИКа, где вместе с А. Тарковским учится в мастерской М. Ромма. Летние каникулы проводил дома, в Сростках, работал в колхозе, ездил по Алтаю, рыбачил, встречался с людьми. Как М. Шолохов на Дону, так и В.. Шукшин на Алтае нашел своих героев.
Однако важен не только герой, но и ракурс его изображения. В простом, обыкновенном герое “в кирзовых сапогах”, о котором писали многие, Шукшина интересует то, мимо чего проходили все, — душа. «Меня больше интересует “история души”, и ради ее выявления сознательно и много опускаю из внешней жизни того человека, чья душа меня волнует», — говорил Шукшин. Ho и не всякая “душа” близка писателю. “…Так называемый простой, средний, нормальный, положительный человек меня не устраивает. Тошно. Скучно… — писал Шукшин. — Мне интереснее всего исследовать характер человека-недогматика, человека, не посаженного на науку поведения. Такой человек импульсивен, поддается порывам, а следовательно, крайне естествен. Ho у него всегда разумная душа”.
Человек-недогматик в обыденной жизни часто смотрится как человек странный, не от мира сего. Шукшин написал достаточно много рассказов об этих людях (“Мастер”, “Выбираю деревню на жительство”, “Микроскоп”, “Штрихи к портрету”, “Алеша Бесконвойный” и др.); более того, именно об этих людях его кинофильм “Странные люди” (1969), в который вошли его новеллы: “Чудик” (в сценарии — “Братка”), “Мильпардон, мадам” (в кино — “Роковой выстрел”), “Думы”. Определение этому герою критики взяли из прозы самого Шукшина — чудик.
Рассказ В. Шукшина “Чудик” (1967) — о тридцатидевятилетнем сельском механике Василии Егоровиче Князеве. Отталкиваясь от названия, автор сразу же начинает повествование о самом герое: “Жена называла его — Чудик. Иногда ласково. Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось”.
Шукшин, как правило, избегает длинных вступлений и вводов в действие. В данном случае Шукшин следует советам Чехова. Далее, как и Чехов, он стремится не описывать душевное состояние героя, а сделать так, чтобы оно было понятно из его действий. Шукшин — сторонник объективной манеры письма.
Заявленный в первых строках рассказа тезис о том, что с Чудиком постоянно что-то случалось, реализуется в тексте в двух житейских ситуациях: в городском магазине и на Урале у брата, куда он все же приехал. Увидев в магазине кем-то оброненную пятидесятирублевую бумажку, Князев не кинулся проверять свои карманы, что сделало бы большинство людей, а лихорадочно, чтобы никто не опередил, соображает, как бы поостроумнее сказать людям в очереди про эту бумажку: “ — Хорошо живете, граждане! — сказал он громко и весело. — У нас, например, такими бумажками не швыряются!” Позднее он убедился, что это были его деньги, но зайти за ними в магазин постыдился. Пришлось возвращаться домой (а ехал он к брату, которого не видел 12 лет) — снимать деньги с книжки и вторично отправляться в путь.
Биографы утверждают, что подобный случай произошел с самим Шукшиным весной 1967 г. в Бийске, когда он по командировке “Правды” ехал в Сростки, чтобы написать статью о молодежи. Возникает вопрос: нет ли в самом В. Шукшине “примет” подобного героя?
Другой эпизод, где реализует себя Чудик, — сцены пребывания в семье брата Дмитрия. Неожиданна для него неприязнь снохи, которая, как утверждает брат, холуйствует перед людьми ответственными и презирает деревенских. Чудик хотел мира со снохой и, чтобы ее порадовать, разрисовывает детскую коляску, за что изгоняется из дома. “Опять ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось: ну, теперь все, зачем жить?”
Чудик едет домой, и, только выйдя из автобуса и побежав по теплой мокрой земле (“шел рясный парной дождик” — маленький, как у Чехова, пейзаж, как бы между прочим!), он обрел душевное спокойствие.
Две ситуации, описанные в этом рассказе, — типично шукшинские: человек чем-то или кем-то выведен из равновесия либо чем-то поражен или обижен, и он хочет как-то разрешить эту боль, вернувшись к нормальной логике жизни.
Впечатлительный, ранимый, чувствующий красоту мира и в то же время несуразный Чудик сопоставляется в повести с мещанским миром снохи, буфетчицы управления, в прошлом женщины деревенской, стремящейся стереть в своей памяти все деревенское, перевоплотиться в настоящую горожанку. Ho это не противопоставление города и деревни, которое находили критики в рассказах писателя 60-х гг. (“Игнаха приехал”, “Змеиный яд”, “Два письма”, “Капроновая елочка” и др.). Объективно говоря, этого противопоставления как такового в его рассказах не существовало вообще. Шукшин исследовал серьезную проблему маргинального (промежуточного) человека, ушедшего из деревни и до конца не акклиматизировавшегося в городе (“Выбираю деревню на жительство”) или прижившегося ценой утраты чего-то важного в себе, как в случае со снохой Чудика и другими героями.
Эта проблема была глубоко личной и для самого писателя: «Так у меня вышло к сорока годам, что я — ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже — не между двух стульев, а скорее так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато… Ho в этом моем положении есть свои “плюсы”… От сравнений, от всяческих “оттуда — сюда” и “оттуда — туда” невольно приходят мысли не только о “деревне” и “городе” — о России».
В несуразном, странном человеке, по мнению Шукшина, наиболее полно выражается правда его времени.
Дисгармоничность героя рассказа “Миль пардон, мадам” (1967) заявлена уже в парадоксальном сочетании его имени и фамилии — Бронислав Пупков.
К такому имю надо фамилию подходящую. А я — Бронислав Пупков. Как в армии перекличка, так — смех. А вон у нас — Ванька Пупков, — хоть бы што”.
В этом рассказе есть краткий портрет героя и краткое авторское описание его судьбы, но 9/10 текста отведено диалогу.
Охотник, умный и удачливый, редкий стрелок, Бронька Пупков на охоте по дурости лишился двух пальцев. Ему бы снайпером на войне быть, а пришлось всю войну прослужить санитаром. Он не смог на войне реализовать свой дар, так нелепо утраченный в мирное время. И душа его затосковала. Работая егерем после войны, как правило, в последний день, когда справляли отвальную, он рассказывает городским охотникам, которых сопровождал и которым показывал лучшие места в округе, свою драматическую историю мнимого покушения на Гитлера и при этом плачет. “…Я стрел ил… Я промахнулся…”
Так причудливо деформируется несостоявшаяся мечта охотника применить свой талант на войне. Он ненавидел фашистов, но эта ненависть не могла проявиться в воинском подвиге — и душа его тоскует. Вот как комментирует киноновеллу “Роковой выстрел” из кинофильма “Странные люди”, поставленную по рассказу “Миль пардон, мадам”, сам писатель: “Я хотел сказать в этом фильме, что душа человеческая мечется и тоскует, если она не возликовала никогда, не вскрикнула в восторге, толкнув на подвиг, если не жила она никогда полной жизнью, не любила, не горела”.
Исследователь творчества В. Шукшина критик В. Коробов конкретизирует слова писателя, объясняя смысл выдуманной Бронь-кой Пупковым истории о поединке с Гитлером: “Эта странная выдуманная история — принародное покаяние героя, выплеснувшаяся наружу сердечная мука, маета, исповедь, казнь самого себя. Только таким образом он получает некоторое недолгое душевное облегчение… Война, правда войны, всенародная трагедия — вопиет в Броньке Пупкове”.
Как справедливо отмечает С.М. Козлова, в рассказах В. Шукшина о странных людях «по существу одна сюжетная ситуация: герой с маниакальной методичностью и страстью ищет “духовника” для исповеди, покаяния, “для разговора” (“Раскас”, “Чудик”, “Миль пардон, мадам”, “Срезал”, “Митька Ермаков”, “Залетный”, “Верую!”, “Беседы при ясной луне”, “Выбираю деревню на жительство”, “Штрихи к портрету”)».
Глеб Капустин из рассказа “Срезал” — также странный человек, которого практически невозможно поставить в один ряд с Чудиком и Бронькой Пупковым, ибо его странность — на ином полюсе жизни. Вот почему, когда многие исследователи пытаются доказать, что Шукшин разрабатывает разные варианты одного характера, что в его художественном мире наблюдается не многообразие типов, а разнообразие вариантов одного характера, корень которого — чудачество, “выкобенивание” (по Аннинскому), “обиженная душа”, — это не совсем верно.
Обиженным, и не раз, в своей жизни бывает каждый, и строить основательную типологию по этому признаку рискованно. Слишком разные эти “чудики” — крепкий мужик бригадир Шурыгин (“Крепкий мужик”), старуха Малышева (“Бессовестные”), Семка Рысь (“Мастер”), Глеб Капустин из рассказа “Срезал”.
“Тут, я думаю, разработка темы такой… социальной демагогии… Человек при дележе социальных богатств решил, что он обойден, и вот принялся мстить, положим, ученым. Это же месть в чистом виде, ничуть не приукрашенная… А в общем-то злая месть за то, что он на пиршестве, так сказать, обойден чарой полной… Может быть, мы немножко виноваты, что слишком много к нему обращались как к господину, хозяину положения, хозяину страны, труженику, мы его вскормили немножко до размеров, так сказать, алчности уже. Он уже такой стал — все ему надо. А чтобы самому давать — он почему-то забыл об этом. Я думаю, что вот деревенский житель, тоже нынешний, и такой”.
Ho в тексте рассказа писатель Глеба Капустина не осудил окончательно, пытаясь его понять, в этом направлении и пошла творческая мысль исследователей в 80-90-х гг.
Бесспорно, Глеб Капустин — это новый характер новой деревенской жизни, открытый писателем. Характер довольно сложный, не исчерпывающийся понятием “социальная демагогия”. He только словесную абракадабру, не различая смысла слов “филология” и “философия”, несет Глеб Капустин. Есть у него и серьезные, даже авторские, мысли (к такому приему иногда прибегает Шукшин — доверяет свои мысли разным героям):
«…Мы тут тоже немножко… “микитим”. И газеты тоже читаем, и книги, случается, почитываем. И телевизор даже смотрим. И, можете себе представить, не приходим в бурный восторг… можно сотни раз писать во всех статьях слово “народ”, но знаний от этого не прибавится. Так что когда уж выезжаете в этот самый народ, то будьте немного собранней. Подготовленней, что ли. А то легко можно в дураках очутиться».
В этих словах звучит скрытая обида на то, что городские позволяют себе высокомерное поведение в отношении деревенских, хотя герои рассказа Константин Иванович Журавлев и его жена, кандидаты наук, которых Глеб Капустин “срезал”, люди скромные и никакого высокомерия не проявляли. Ho Глеб этого уже не видит, для него все горожане на одно лицо — недруги. Возможно, ранее в деревне Новой, предполагает В. Коробов, такие визитеры бывали.
Мотив обиды деревенского, ощутившего неуважение со стороны горожанина, звучит и в более раннем рассказе “Критики” (1964), но и там город и деревня не противопоставляются, а идет разговор о праве человека на самовыражение; более того, это право отстаивается, что называется, с бою.
Чувство обиды земляков испытывал на себе и не раз сам Шукшин. Односельчане писателя, недовольные тем, что он исказил их жизнь и “опозорил” на всю страну в кинофильме “Живет такой парень”, что Алеша Бесконвойный из одноименного рассказа вовсе не Алеша, а Шурка Гилев, при встречах норовили его спросить: “Ну, расскажи, Василий, и как это ты из лаптя в сапог превратился?”
Е.В. Черносвитов считает, что малая родина мстит бросившим ее: “Чуть ли не кровная месть. Род мстит за себя… В таком контексте Глеб Капустин — это родовой прокурор… он и судия, и палач, и жертва… Ну, а когда мизансценой его действия является современная деревня, он принимает облик все того же чудика, идиота, да не совсем…”
По своему строению “Срезал” — типичный шукшинский рассказ. Начинается он без всяких вступлений, с главного события: “К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Константин Иванович…” Далее автор дает оценочный портрет Глеба Капустина (“мужик… начитанный и ехидный”) и рассказывает о его страсти срезать, ставить в тупик приезжих знатных гостей: одна страница описания, авторского текста плюс пять страниц диалога. Герои выявляют себя в разговоре — “интеллектуальном” поединке, сцене спора. Действующих лиц практически двое, Глеб и Константин Иванович, остальные — статисты или почти статисты. Финал рассказа традиционно открытый: окончательный приговор герою не вынесен, а неоднозначная оценка вложена в уста мужиков и в скудный авторский комментарий: удивление и восхищение мужиков (“ — Чего тут. Дошлый, собака!”), но без любви (“Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще”), с жалостью и сочувствием к кандидату.
На вопрос о том, кто прав, кто виноват, ответа нет, его должен дать сам читатель — такова логика открытого финала.
Рассказы Шукшина драматургичны, в большинстве из них преобладают диалог, сценические эпизоды над описательными, несценическими, это бесспорный результат воздействия на прозу сценического мышления Шукшина-режиссера, которое влияет даже на сюжет. Сюжет в рассказах Шукшина — это хронологически сменяющие друг друга сценические эпизоды. Сам писатель боялся законченных сюжетов, которые, по его мнению, всегда несут какой-то вывод, мораль, а морализаторства он не терпел: “Сюжет не хорош и опасен тем, что он ограничивает широту осмысления жизни… Несюжетное повествование более гибко, более смело, в нем нет заданности, готовой предопределенности”.
“Для меня самое главное — показать человеческий характер”, — не раз говорил Шукшин. Образу чудика, странного человека, отводится значительное место в рассказах Шукшина, более того, он стоит в центре его прозы, но мир героев писателя не исчерпывается этим характером. Шукшинская типология характеров многообразна: достаточно посмотреть на его “коллекцию” отрицательных персонажей, чтобы в этом убедиться (“Крепкий мужик”, “Вечно недовольный Яковлев”, “Беспалый”). Герой писателя чаще всего раскрывается в речи, в диалоге, а смысл языкового мастерства В. Шукшина состоит в умении найти самое точное, единственное слово для самовыражения героя. “Ухо поразительно чуткое” — так охарактеризовал это умение А.Т. Твардовский.
Ho у шукшинских героев есть черта, которая их делает частью индивидуального художественного мира писателя, — отсутствие духовной инертности, неравнодушие. Эти простые люди озабочены не благами материальными, а своим внутренним миром, они думают, ищут, пытаются понять смысл своего существования, свои чувства, отстоять себя. По словам В. Распутина, до Шукшина “никто еще в нашей литературе не заявлял с таким нетерпением права на себя, никому не удавалось заставить слушать себя по столь внутреннему делу. По делу мающейся души… Душа — это и есть, надо полагать, сущность личности, продолжающаяся в ней жизнь бессменного, исторического человека, не сломленного временными невзгодами”.
Чудик — рассказ Василия Макаровича Шукшина, созданный в 1967 году.
Его герой — чудаковатый киномеханик, «профессионально близкий» самому Шукшину — актёру и кинорежиссёру.
Чудик (по паспорту Василий Егорович Князев) — обычный советский «сельский интеллигент», киномеханик. Его прозвище вполне соответствует его характеру: он непутёвый, чудаковатый и постоянно попадает в какие-нибудь странные и комические ситуации. Таким вот похождениям и посвящён рассказ.
Всё начинается с того, что он решил отправиться на Урал — повидать брата. «Чудеса» начинаются ещё до отлёта. Он заходит в магазин, чтобы купить племянникам гостинцы, и случайно замечает на полу пятидесятирублёвую купюру.
Как «честный советский человек», он поднял её и оставил на кассе, надеясь, что хозяин вернётся за ней. А вскоре заметил, что это именно у него из кармана выпали эти деньги. Но возвращаться за ними он не стал — подумал, что о нём будут плохо говорить как о человеке, который захотел украсть чужие деньги.
Чудик, наконец, полетел на Урал. Летел он в самолёте, который сел не на взлётно-посадочную полосу, а на картофельное поле. Из-за этого у соседа Чудика выпала вставная челюсть. Чудик её поднял, но сосед набросился на него с руганью, поскольку ему не понравилось, что кто-то прикоснулся к его челюсти.
Затем Князев решил отправить телеграмму домой. В несерьёзном стиле он сообщал жене, что долетел благополучно. Однако телеграфистка оказалась строгой женщиной и потребовала изменить текст телеграммы. Василий приезжает к брату. Вместе они выпивают, вспоминают молодые годы и беседуют на разные темы.
Однако снохе Чудик определённо не нравится, да так, что в конце концов оба мужчины вынуждены были переместиться из дома на улицу. Там они продолжили разговор. Наутро Василий проснулся и увидел, что он в доме совершенно один. Видимо, он подумал, что на него обиделась сноха, поэтому, чтобы сделать ей что-то приятное, он раскрасил яркими красками коляску.
Сделав дело, он отправился по магазинам. А когда пришёл обратно, то услышал, что брат ругается с женой по поводу коляски. Тут-то Василий окончательно понял, что ему здесь не рады. Он собрался и отправился домой, как того хотела сноха. Почему Князев — Чудик? Чудаковатый сельский киномеханик — фигура колоритная. Его беда в том, что его представления об окружающем мире не соответствуют тому, каков этот мир на самом деле.
Анализ рассказа
С другой стороны, он очень добрый, общительный и простодушный. Добрый не просто в высшей степени, а прямо-таки до глупости. Шукшинский герой, на первый взгляд, родствен другим известным героям русской литературы:
- Князю Мышкину;
- Гоголевскому Башмачкину;
- Чеховскому Епиходову.
В своём рассказе Шукшин сталкивает «естественного человека» Князева и окружающий мир, «испорченный» цивилизацией. Обе стороны никак не могут понять друг друга, поскольку руководствуются разными правилами. Однако автор отнюдь не идеализирует Князева, в отличие от Достоевского, которому был определённо симпатичен Идиот. Чудик — человек со своими достоинствами и недостатками.
Тем не менее, это персонаж достаточно незаурядный, хотя его незаурядность проявляется лишь в те моменты, когда он падает в некие чрезвычайные ситуации, в обычное время Князев — самый обычный, средненький человек, ничем не выделяющийся из толпы. Чудик совсем не накликает на себя неприятности, они — лишь цепь случайных совпадений. Но и окружающий мир страдает теми же недостатками, что и герой: в финале рассказа, в тот момент, когда герою требовалось просто понимание (в эпизоде с раскрашиванием коляски), общество предпочло резко отвернуться от него, не оценив его добрых намерений.
На этой странице сайта находится литературное произведение Странные люди
автора, которого зовут Шукшин Василий Макарович
. На сайте сайт вы можете или скачать бесплатно книгу Странные люди в форматах RTF, TXT, FB2 и EPUB, или прочитать онлайн электронную книгу Шукшин Василий Макарович — Странные люди без регистрации и без СМС.
Размер архива с книгой Странные люди = 33 KB
Шукшин Василий
Странные люди
Василий Шукшин
Странные люди
Чудик
Рано утром Чудик шагал по селу с чемоданом.
— К брательнику, поближе к Москве! — отвечал он на вопрос, куда это он собрался.
— Далеко, Чудик?
— К брательнику, отдохнуть. Надо прошвырнуться.
При этом круглое мясистое лицо его, круглые глаза выражали в высшей степени плевое отношение к дальним дорогам — они его не пугали.
Но до брата было еще далеко.
Пока что он благополучно доехал до районного города, где предстояло ему взять билет и сесть в поезд.
Времени оставалось много. Чудик решил пока накупить подарков племяшам конфет, пряников…
Зашел в продовольственный магазин, пристроился в очередь. Впереди него стоял мужчина в шляпе, а впереди шляпы — полная женщина с крашеными губами. Женщина негромко, быстро, горячо говорила шляпе:
— Представляете, насколько надо быть грубым, бестактным человеком! У него склероз, хорошо, у него уже семь лет склероз, однако никто не предлагал ему уходить на пенсию.
А этот без году неделя руководит коллективом — и уже: «Может, вам, Александр Семеныч, лучше на пенсию?» Нах-хал!
Шляпа поддакивала:
— Да, да… Они такие теперь. Подумаешь — склероз! А Сумбатыч?.. Тоже последнее время текст не держал. А эта, как ее?..
Чудик уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался.
Подошла его очередь. Он купил конфет, пряников, три плитки шоколада и отошел в сторонку, чтобы уложить все в чемодан. Раскрыл чемодан на полу, стал укладывать… Что-то глянул по полу-то, а у прилавка, где очередь, лежит в ногах у людей пятидесятирублевая бумажка. Этакая зеленая дурочка, лежит себе, никто ее не видит… Чудик даже задрожал от радости, глаза разгорелись. Второпях, чтобы его не опередил кто-нибудь, стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать в очереди про бумажку.
— Хорошо живете, граждане! — сказал громко и весело.
На него оглянулись.
— У нас, например, такими бумажками не швыряются.
Тут все немного поволновались. Это ведь не тройка, не пятерка — пятьдесят рублей, полмесяца работать надо. А хозяина бумажки — нет.
«Наверно, тот, в шляпе», — сказал сам себе Чудик.
Решили положить бумажку на видное место, на прилавке.
— Сейчас прибежит кто-нибудь, — сказала продавщица.
Чудик вышел из магазина в приятнейшем расположении духа. Все думал, как это у него легко, весело получилось:
«У нас, например, такими бумажками не швыряются!»
Вдруг его точно жаром всего обдало: он вспомнил, что точно такую бумажку и еще двадцатипятирублевую ему дали в сберкассе дома. Двадцатипятирублевую он сейчас разменял, пятидесятирублевая должна быть в кармане… Сунулся в карман — нету. Туда-сюда — нету.
— Моя была бумажка-то! — громко сказал Чудик. — Мать твою так-то!.. Моя бумажка-то! Зараза ты, зараза…
Под сердцем даже как-то зазвенело от горя. Первый порыв был пойти и сказать:
— Граждане, моя бумажка-то. Я их две получил в сберкассе: одну двадцатипятирублевую, другую полусотенную. Одну, двадцатипятирублевую, сейчас разменял, а другой — нету.
Но только он представил, как он огорошит всех этим своим заявлением, как подумают многие: «Конечно, раз хозяина не нашлось, он и решил прикарманить». Нет, не пересилить себя — не протянуть руку за этой проклятой бумажкой. Могут еще и не отдать…
— Да почему же я такой есть-то? — горько рассуждал Чудик. — Что теперь делать?..
Надо было возвращаться домой.
Подошел к магазину, хотел хоть издали посмотреть на бумажку, постоял у входа… и не вошел. Совсем больно станет. Сердце может не выдержать.
…Ехал в автобусе и негромко ругался — набирался духу: предстояло объяснение с женой.
— Это… я деньги потерял. — При этом курносый нос его побелел. Пятьдесят рублей.
У жены отвалилась челюсть. Она заморгала; на лице появилось просительное выражение: может, он шутит? Да нет, эта лысая скважина (Чудик был не по-деревенски лыс) не посмела бы так шутить. Она глупо спросила:
— Где?
Тут он невольно хмыкнул.
— Когда теряют, то, как правило…
— Ну, не-ет!! — взревела жена. — Ухмыляться ты теперь до-олго не будешь! И побежала за ухватом. — Месяцев девять, скважина!
Чудик схватил с кровати подушку — отражать удары.
Они закружились по комнате…
— Нна! Чудик!..
— Подушку-то мараешь! Самой стирать…
— Выстираю! Выстираю, лысан! А два ребра мои будут! Мои! Мои! Мои!..
— По рукам, дура!..
— Отт-теньки-коротеньки!.. От-теньки-лысанчики!..
— По рукам, чучело! Я же к брату не попаду и на бюллетень сяду! Тебе же хуже!..
— Садись!
— Тебе же хуже!
— Пускай!
— Ой!..
— Ну, будет!
— Не-ет, дай я натешусь. Дай мне душеньку отвести, скважина ты лысая…
— Ну, будет тебе!..
Жена бросила ухват, села на табурет и заплакала.
— Берегла, берегла… по копеечке откладывала… Скважина ты, скважина!.. Подавиться бы тебе этими деньгами.
— Спасибо на добром слове, — «ядовито» прошептал Чудик.
— Где был-то — может, вспомнишь? Может, заходил куда?
— Никуда не заходил…
— Может, пиво в чайной пил с алкоголиками?.. Вспомни. Может, выронил на пол?.. Бежи, они пока ишо отдадут…
— Да не заходил я в чайную!
— Да где же ты их потерять-то мог?
Чудик мрачно смотрел в пол.
— Ну выпьешь ты теперь читушечку после бани, выпьешь… Вон — сырую водичку из колодца!
— Нужна она мне, твоя читушечка. Без нее обойдусь…
— Ты у меня худой будешь!
— К брату-то я поеду?
Сняли с книжки еще пятьдесят рублей.
Чудик, убитый своим ничтожеством, которое ему разъяснила жена, ехал в поезде. Но постепенно горечь проходила.
Мелькали за окном леса, перелески, деревеньки… Входили и выходили разные люди, рассказывались разные истории…
Чудик тоже одну рассказал какому-то интеллигентному товарищу, когда стояли в тамбуре, курили.
— У нас в соседней деревне один дурак тоже… Схватил головешку — и за матерью. Пьяный. Она бежит от него и кричит: «Руки, кричит, руки-то не обожги, сынок!» О нем же и заботится. А он прет, пьяная харя. На мать. Представляете, каким надо быть грубым, бестактным…
— Сами придумали? — строго спросил интеллигентный товарищ, глядя на Чудика поверх очков.
— Зачем? — не понял тот. — У нас, за рекой, деревня Раменское…
Интеллигентный товарищ отвернулся к окну и больше не говорил.
После поезда Чудику надо было еще лететь местным самолетом. Он когда-то летал разок. Давно. Садился в самолет не без робости.
— В нем ничего не испортится? — спросил стюардессу.
— Что в нем испортится?
— Мало ли… Тут, наверно, тьпц пять разных болтиков. Сорвется у одного резьба — и с приветом. Сколько обычно собирают от человека? Килограмма два-три?..
— Не болтайте. Взлетели.
Рядом с Чудиком сидел толстый гражданин с газетой. Чудик попытался говорить с ним.
— А завтрак зажилили, — сказал он.
— Мм?
— В самолетах же кормят.
Толстый промолчал на это.
Чудик стал смотреть вниз.
Горы облаков внизу.
— Вот интересно, — снова заговорил Чудик, — под нами километров пять, так? А я — хоть бы хны. Не удивляюсь. И счас в уме отмерял от своего дома пять километров, поставил на попа — это ж до пасеки будет!
Самолет тряхнуло.
— Вот человек!.. Придумал же, — еще сказал он соседу. Тот посмотрел на него, опять ничего не сказал, зашуршал газетой.
— Пристегнитесь ремнями! — сказала миловидная молодая женщина. — Идем на посадку.
Чудик послушно застегнул ремень. А сосед — ноль внимания. Чудик осторожно тронул его:
— Велят ремень застегнуть.
— Ничего, — сказал сосед. Отложил газету, откинулся на спинку сиденья и сказал, словно вспоминая что-то: — Дети — цветы жизни, их надо сажать головками вниз.
— Как это? — не понял Чудик.
Читатель громко рассмеялся и больше не стал говорить.
Быстро стали снижаться.
Вот уже земля — рукой подать, стремительно летит назад. А толчка все нет. Как потом объяснили знающие люди, летчик «промазал».
Наконец — толчок, и всех начинает так швырять, что послышался зубовный стук и скрежет. Этот читатель с газетой сорвался с места, боднул Чудика большой головой, потом приложился к иллюминатору, потом очутился на полу. За все это время он не издал ни одного звука. И все вокруг тоже молчали — это поразило Чудика. Он тоже молчал.
Стали.
Первые, кто опомнился, глянули в иллюминаторы и обнаружили, что самолет на картофельном поле. Из пилотской кабины вышел мрачноватый летчик и пошел к выходу. Кто-то осторожно спросил его:
— Мы, кажется, в картошку сели?
— Что вы, сами не видите, — ответил летчик.
Страх схлынул, и наиболее веселые уже пробовали робко острить.
Лысый читатель искал свою искусственную челюсть. Чудик отстегнул ремень и тоже стал искать.
— Эта?! — радостно воскликнул он. И подал.
У читателя даже нос побагровел.
— Почему обязательно надо руками хватать? — закричал он шепеляво.
Чудик растерялся.
— А чем же?..
— Где я ее кипятить буду?! Где?!
Чудик этого тоже не знал.
— Поедемте со мной? — предложил он. — У меня тут брат живет. Вы опасаетесь, что я туда микробов занес? У меня их нету.
Читатель удивленно посмотрел на Чудика и перестал кричать.
…В аэропорту Чудик написал телеграмму жене:
«Приземлились. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша, меня не забудь. Васятка».
Телеграфистка, строгая, сухая женщина, прочитав телеграмму, предложила:
— Составьте иначе. Вы — взрослый человек, не в детсаде.
— Почему? — спросил Чудик. — Я ей всегда так пишу в письмах. Это же моя жена!.. Вы, наверно, подумали…
— В письмах можете писать что угодно, а телеграмма — это вид связи. Это открытый текст.
Чудик переписал:
«Приземлились. Все порядке. Васятка».
Телеграфистка сама исправила два слова: «Приземлились» и «Васятка». Стало: «Прилетели, Василий».
— «Приземлились»… Вы что, космонавт, что ли?
— Ну ладно, — сказал Чудик. — Пусть так будет.
…Знал Чудик, есть у него брат Дмитрий, трое племянников… О том, что должна быть еще сноха, — как-то не думалось; Он никогда не видел ее. А именно она-то, сноха, все испортила, весь отпуск. Она почему-то сразу невзлюбила Чудика.
Выпили вечером с братом, и Чудик запел дрожащим голосом:
Тополя-а-а, тополя-а-а…
Софья Ивановна, сноха, выглянула из другой комнаты, спросила зло:
— А можно не орать? Вы же не на вокзале, верно? — И хлопнула дверью.
Брату Дмитрию стало неловко.
— Это… там ребятишки спят. Вообще-то она хорошая.
Еще выпили. Стали вспоминать молодость, мать, отца…
— А помнишь? — радостно спрашивал брат Дмитрий. — Хотя кого ты там помнишь! Грудной был. Меня оставят с тобой, а я тебя зацеловывал. Один раз ты посинел даже. Попадало мне за это. Потом уж не стали оставлять. И все равно: только отвернутся — я около тебя: опять целую. Черт знает, что за привычка была. У самого-то еще сопли по колена, а уж… это… с поцелуями…
— А помнишь?! — тоже вспоминал Чудик. — Как ты меня…
— Вы прекратите орать? — опять спросила Софья Ивановна, совсем зло, нервно. — Кому нужно слушать эти ваши разные сопли да поцелуи? Туда же разговаривать.
— Пойдем на улицу, — сказал Чудик.
Вышли на улицу, сели на крылечке.
— А помнишь?.. — продолжал Чудик.
Но тут с братом Дмитрием что-то случилось: он заплакал и стал колотить кулаком по колену.
— Вот она, моя жизнь! Видел? Сколько злости в человеке! Сколько злости!
Чудик стал успокаивать брата:
— Брось, не расстраивайся. Не надо. Никакие они не злые, они — психи. У меня такая же.
— Ну чего вот невзлюбила?!! За што? Ведь она невзлюбила тебя… А за што?
Тут только понял Чудик, что — да, невзлюбила его сноха. А за что, действительно?
— А вот за то, што ты — никакой не ответственный, не руководитель. Знаю я ее, дуру. Помешалась на своих ответственных. А сама-то кто! Буфетчица в управлении, шишка на ровном месте. Насмотрится там и начинает… Она и меня-то тоже ненавидит — что я не ответственный, из деревни.
— В каком управлении-то?
— В этом… горно… Не выговорить сейчас. А зачем выходить было? Што она, не знала, што ли?
Тут и Чудика задело за живое.
— А в чем дело вообще-то? — громко спросил он, не брата, кого-то еще. — Да если хотите знать, почти все знаменитые люди вышли из деревни. Как в черной рамке, так, смотришь, — выходец из деревни. Надо газеты читать!.. Што ни фигура, понимаешь, — так выходец, рано пошел работать.
— А сколько я ей доказывал: в деревне-то люди лучше, не заносистые.
— А Степана-то Воробьева помнишь? Ты ж знал его…
— Знал, как же.
— Уж там куда деревня! А — пожалуйста: Герой Советского Союза. Девять танков уничтожил. На таран шел. Матери его теперь пожизненно пенсию будут шестьдесят рублей платить. А разузнали только недавно, считали — без вести…
— А Максимов Илья!.. Мы ж вместе уходили. Пожалуйста, — кавалер Славы трех степеней. Но про Степана ей не говори… Не надо.
— Ладно. А этот-то!..
Долго еще шумели возбужденные братья. Чудик даже ходил около крыльца и размахивал руками.
— Деревня, видите ли!.. Да там один воздух чего стоит! Утром окно откроешь — как, скажи, обмоет тебя всего. Хоть пей его — до того свежий да запашистый, травами разными пахнет, цветами разными…
Потом они устали.
— Крышу-то перекрыл? — спросил старший брат негромко.
— Перекрыл. — Чудик тоже тихо вздохнул. — Веранду подстроил — любо глядеть. Выйдешь вечером на веранду… начинаешь фантазировать: вот бы мать с отцом были бы живые, ты бы с ребятишками приехал — сидели бы все на веранде, чай бы с малиной попивали. Малины нынче уродилось пропасть. Ты, Дмитрий, не ругайся с ней, а то она хуже невзлюбит… А я как-нибудь поласковей буду, она, глядишь, отойдет.
— А ведь сама из деревни! — как-то тихо и грустно изумился Дмитрий. — А вот… Детей замучила, дура: одного на пианинах замучила, другую в фигурное катание записала. Сердце кровью обливается, а — не скажи, сразу ругань.
— Мых!.. — чего-то опять возбудился Чудик. — Никак не понимаю эти газеты: вот, мол, она такая работает в магазине — грубая. Эх, вы!.. А она домой придет — такая же. Вот где горе-то! И я не понимаю! — Чудик тоже стукнул кулаком по колену. — Не понимаю: зачем они стали злые?
Когда утром Чудик проснулся, никого в квартире не было: брат Дмитрий ушел на работу, сноха тоже, дети — постарше играли во дворе, маленького отнесли в ясли.
Чудик прибрал постель, умылся и стал думать, что бы такое приятное сделать снохе.
Тут на глаза ему попалась детская коляска. «Эге! — воскликнул Чудик. Разрисую-ка я ее!» Он дома так разрисовал печь, что все удивились. Нашел ребячьи краски, кисточку и принялся за дело. Через час все было кончено коляску не узнать. По верху колясочки Чудик пустил журавликов — стайку уголком понизу, — цветочки разные, травку-муравку, пару петушков, цыпляток… Осмотрел коляску со всех сторон — загляденье. Не колясочка, а игрушка. Представил, как будет приятно изумлена сноха, усмехнулся.
— А ты говоришь — деревня. Чудачка. — Он хотел мира со снохой. Ребенок-то как в корзиночке будет.
Весь день Чудик ходил по городу, глазел на храмы, подолгу торчал у витрин. Купил катер племяннику; хорошенький такой катерок, белый, с лампочкой. «И его тоже разрисую», — подумал.
Походил еще, поглядел, попил воды из автоматов… И присел отдохнуть на скамейку в парке. Только присел, слышит:
— Молодой человек… простите, пожалуйста. — Подошла красивая молодая женщина с портфелем. — Разрешите я займу минутку вашего времени?
— Зачем? — спросил Чудик.
Женщина присела на скамейку:
— Мы в этом городе находимся в киноэкспедиции…
— Кино фотографируете?
— Да. И нам для эпизода нужен человек. Вот такого… вашего типа.
— А какой у меня тип?
— Ну… простой… Понимаете, нам нужен простой сельский парень, который в первый раз приезжает в город.
— Так, понимаю.
— Вы где работаете?
— Я приезжий… к брату приехал…
— А когда уезжаете?
— Не знаю пока. Я отдохнуть приехал.
— Мм… А у себя… в селе, да?.. В селе живете?
— Да.
— У себя в селе где работаете?
— Трактористом.
— Нам нужно, чтобы вы по крайней мере недели две здесь побыли. Есть такая возможность?
— Есть.
— Я хочу показать вас режиссеру… для… как вам попроще: чтобы убедиться, в том ли мы направлении ищем. Вы не возражаете? Это рядом, в гостинице.
— Пошли.
По дороге Чудик узнал, какие знаменитые артисты будут играть, сколько им платят…
— А этот тип — зачем приезжает в город?
— Ну, знаете, искать свою судьбу. Это, знаете, из тех, которые за длинным рублем гоняются.
— Интересно, — сказал Чудик. — Между прочим, мне бы сейчас длинный рубль не помешал: домишко к осени хочу перебрать. У вас всем хорошо платят?
Женщина засмеялась.
— Вы несколько рановато об этом.
Режиссер, худощавый мужчина лет за пятьдесят, с живыми, умными глазами, очень приветливо встретил Чудика. Пристально, быстро оглядел его, усадил в кресло.
Женщина вышла.
— Как вас зовут?
— Вася, — Чудик встал.
— Сидите, сидите. Я тоже сяду. — Режиссер сел напротив. Весело смотрел на Чудика. — Тракторист?
— Да нет, просто в колхозе…
— Любите кино?
— Ничего. Редко, правда, бывать приходится…
— Что так?
— Да ведь… летом почесть все время в бригаде, а зимой на кубы уезжаем.
— Это что такое?
— На лесозаготовки.
— Так, так… Вот какое дело, Василий: есть у нас в фильме эпизод: в город из деревни приезжает парень. Приезжает в поисках лучшей судьбы. Находит знакомых. А знакомство такое… шапочное: городская семья выезжала летом отдохнуть в деревню, жила в его доме. Это понятно?
— Понятно.
— Отлично. Дальше: городская семья недовольна приездом парня — лишняя волокита, неудобства… и так далее. Парень неглупый, догадывается об этом, вообще начинает понимать, что городская судьба — дело нелегкое. Это его, так сказать, первые шаги. Ясно?
Было бы отлично, чтобы книга Странные люди
автора Шукшин Василий Макарович
понравилась бы вам!
Если так будет, тогда вы могли бы порекомендовать эту книгу Странные люди
своим друзьям, проставив гиперссылку на страницу с данным произведением: Шукшин Василий Макарович — Странные люди.
Ключевые слова страницы: Странные люди; Шукшин Василий Макарович, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн
Шукшин Василий
Странные люди
Василий Шукшин
Странные люди
Рано утром Чудик шагал по селу с чемоданом.
К брательнику, поближе к Москве! — отвечал он на вопрос, куда это он собрался.
Далеко, Чудик?
К брательнику, отдохнуть. Надо прошвырнуться.
При этом круглое мясистое лицо его, круглые глаза выражали в высшей степени плевое отношение к дальним дорогам — они его не пугали.
Но до брата было еще далеко.
Пока что он благополучно доехал до районного города, где предстояло ему взять билет и сесть в поезд.
Времени оставалось много. Чудик решил пока накупить подарков племяшам конфет, пряников…
Зашел в продовольственный магазин, пристроился в очередь. Впереди него стоял мужчина в шляпе, а впереди шляпы — полная женщина с крашеными губами. Женщина негромко, быстро, горячо говорила шляпе:
Представляете, насколько надо быть грубым, бестактным человеком! У него склероз, хорошо, у него уже семь лет склероз, однако никто не предлагал ему уходить на пенсию.
А этот без году неделя руководит коллективом — и уже: «Может, вам, Александр Семеныч, лучше на пенсию?» Нах-хал!
Шляпа поддакивала:
Да, да… Они такие теперь. Подумаешь — склероз! А Сумбатыч?.. Тоже последнее время текст не держал. А эта, как ее?..
Чудик уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался.
Подошла его очередь. Он купил конфет, пряников, три плитки шоколада и отошел в сторонку, чтобы уложить все в чемодан. Раскрыл чемодан на полу, стал укладывать… Что-то глянул по полу-то, а у прилавка, где очередь, лежит в ногах у людей пятидесятирублевая бумажка. Этакая зеленая дурочка, лежит себе, никто ее не видит… Чудик даже задрожал от радости, глаза разгорелись. Второпях, чтобы его не опередил кто-нибудь, стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать в очереди про бумажку.
Хорошо живете, граждане! — сказал громко и весело.
На него оглянулись.
У нас, например, такими бумажками не швыряются.
Тут все немного поволновались. Это ведь не тройка, не пятерка — пятьдесят рублей, полмесяца работать надо. А хозяина бумажки — нет.
«Наверно, тот, в шляпе», — сказал сам себе Чудик.
Решили положить бумажку на видное место, на прилавке.
Сейчас прибежит кто-нибудь, — сказала продавщица.
Чудик вышел из магазина в приятнейшем расположении духа. Все думал, как это у него легко, весело получилось:
«У нас, например, такими бумажками не швыряются!»
Вдруг его точно жаром всего обдало: он вспомнил, что точно такую бумажку и еще двадцатипятирублевую ему дали в сберкассе дома. Двадцатипятирублевую он сейчас разменял, пятидесятирублевая должна быть в кармане… Сунулся в карман — нету. Туда-сюда — нету.
Моя была бумажка-то! — громко сказал Чудик. — Мать твою так-то!.. Моя бумажка-то! Зараза ты, зараза…
Под сердцем даже как-то зазвенело от горя. Первый порыв был пойти и сказать:
Граждане, моя бумажка-то. Я их две получил в сберкассе: одну двадцатипятирублевую, другую полусотенную. Одну, двадцатипятирублевую, сейчас разменял, а другой — нету.
Но только он представил, как он огорошит всех этим своим заявлением, как подумают многие: «Конечно, раз хозяина не нашлось, он и решил прикарманить». Нет, не пересилить себя — не протянуть руку за этой проклятой бумажкой. Могут еще и не отдать…
Да почему же я такой есть-то? — горько рассуждал Чудик. — Что теперь делать?..
Надо было возвращаться домой.
Подошел к магазину, хотел хоть издали посмотреть на бумажку, постоял у входа… и не вошел. Совсем больно станет. Сердце может не выдержать.
Ехал в автобусе и негромко ругался — набирался духу: предстояло объяснение с женой.
Это… я деньги потерял. — При этом курносый нос его побелел. Пятьдесят рублей.
У жены отвалилась челюсть. Она заморгала; на лице появилось просительное выражение: может, он шутит? Да нет, эта лысая скважина (Чудик был не по-деревенски лыс) не посмела бы так шутить. Она глупо спросила:
Тут он невольно хмыкнул.
Когда теряют, то, как правило…
Ну, не-ет!! — взревела жена. — Ухмыляться ты теперь до-олго не будешь! И побежала за ухватом. — Месяцев девять, скважина!
Чудик схватил с кровати подушку — отражать удары.
Они закружились по комнате…
Нна! Чудик!..
Подушку-то мараешь! Самой стирать…
Выстираю! Выстираю, лысан! А два ребра мои будут! Мои! Мои! Мои!..
По рукам, дура!..
Отт-теньки-коротеньки!.. От-теньки-лысанчики!..
По рукам, чучело! Я же к брату не попаду и на бюллетень сяду! Тебе же хуже!..
Тебе же хуже!
Ну, будет!
Не-ет, дай я натешусь. Дай мне душеньку отвести, скважина ты лысая…
Ну, будет тебе!..
Жена бросила ухват, села на табурет и заплакала.
Берегла, берегла… по копеечке откладывала… Скважина ты, скважина!.. Подавиться бы тебе этими деньгами.
Спасибо на добром слове, — «ядовито» прошептал Чудик.
Где был-то — может, вспомнишь? Может, заходил куда?
Никуда не заходил…
Может, пиво в чайной пил с алкоголиками?.. Вспомни. Может, выронил на пол?.. Бежи, они пока ишо отдадут…
Да не заходил я в чайную!
Да где же ты их потерять-то мог?
Чудик мрачно смотрел в пол.
Ну выпьешь ты теперь читушечку после бани, выпьешь… Вон — сырую водичку из колодца!
Нужна она мне, твоя читушечка. Без нее обойдусь…
Ты у меня худой будешь!
К брату-то я поеду?
Сняли с книжки еще пятьдесят рублей.
Чудик, убитый своим ничтожеством, которое ему разъяснила жена, ехал в поезде. Но постепенно горечь проходила.
Мелькали за окном леса, перелески, деревеньки… Входили и выходили разные люди, рассказывались разные истории…
Чудик тоже одну рассказал какому-то интеллигентному товарищу, когда стояли в тамбуре, курили.
У нас в соседней деревне один дурак тоже… Схватил головешку — и за матерью. Пьяный. Она бежит от него и кричит: «Руки, кричит, руки-то не обожги, сынок!» О нем же и заботится. А он прет, пьяная харя. На мать. Представляете, каким надо быть грубым, бестактным…
Сами придумали? — строго спросил интеллигентный товарищ, глядя на Чудика поверх очков.
Зачем? — не понял тот. — У нас, за рекой, деревня Раменское…
Интеллигентный товарищ отвернулся к окну и больше не говорил.
После поезда Чудику надо было еще лететь местным самолетом. Он когда-то летал разок. Давно. Садился в самолет не без робости.
В нем ничего не испортится? — спросил стюардессу.
Что в нем испортится?
Мало ли… Тут, наверно, тьпц пять разных болтиков. Сорвется у одного резьба — и с приветом. Сколько обычно собирают от человека? Килограмма два-три?..
Василий Шукшин, рассказ «Верую!» – краткое содержание
На Максима Ярикова по воскресеньям накатывается страшная тоска – не хочется жить. Неласковая, грубая жена Люда не понимает и не жалеет его. Однажды в таком состоянии Максим идёт развеяться к соседу, Илье Лапшину, у которого гостит родственник – поп.
Поп, крупный мужчина с огромными руками, потчует Максима спиртом и сам тоже пьёт его большими стопками. За выпивкой он читает сокрушённому Ярикову мудрое поучение о том, что без зла в мире человек не сознавал бы и добра, что без мук не было бы и блаженства. Жизнь, по мнению попа, нужно принимать во всех её проявлениях («Живи, сын мой, плач и приплясывай».) Внешне шутовская речь попа заключает в себе глубокий смысл. Наливая себе и Максиму всё новые стопки, поп под конец предлагает ему помолиться. Оба они встают. Поп начинает плясать вприсядку, распевая частушки с припевом «Верую, верую!» За ним пускается в пляс и Максим. Сценой этого «радения», где соединяются радость с болью, любовь с яростью, отчаяние с вдохновением, – и завершается рассказ Шукшина.
Василий Шукшин
Василий Шукшин, рассказ «Волки» – краткое содержание
Иван Дегтярёв и его нудный и хитрый тесть Наум Кречетов едут из деревни в лес за дровами. По дороге, на горе, они внезапно встречают пять голодных волков. Волки бросаются догонять их. Наум разворачивает коня и с криками «Грабю-ут!» пускается наутёк. Лошадь Ивана чуть мешкает и отстаёт. Волки быстро приближаются к Дегтярёву и его коню. Ивану грозит верная гибель.
Оба топора лежат в санях у тестя. С их помощью можно отбиться от волков, но Наум, не заботясь о зяте, спешит спасать лишь собственную жизнь. Откликнувшись, наконец, на громкие крики Ивана, Кречетов бросает один топор на обочину дороги. Иван выпрыгивает из саней и хватает его. Волки в это время догоняют и раздирают его лошадь, однако человека с топором, насытившись, не трогают.
Уйдя от них пешком, Иван встречает за поворотом тестя, который бросил его на растерзание волкам. В сердцах он хочет отлупить этого предателя, чтобы здесь же, в лесу, сбить с себя ярость и потом никому не рассказывать про случившееся. Однако тесть, нахлёстывая коня, уезжает в деревню. Вернувшись домой, Иван выпивает стакан водки и идёт к Науму разбираться. Тесть, теща и жена уже ждут его с милиционером, который для ивановой же пользы сажает его на ночь в сельскую кутузку, чтобы отпустить наутро, когда он успокоится.
Василий Шукшин, рассказ «Крепкий мужик» – кратко
В колхозе «Гигант» строят новый склад, перевозя туда бочкотару и цемент из старого – церкви семнадцатого века, давно закрытой большевицкими борцами за атеизм. Ретивый колхозный бригадир Коля Шурыгин, крепкий, здоровый любитель выпить, решает сломать освободившуюся церковь, чтобы пустить её кирпичи на свинарник. Шурыгин считает, что так он отличится перед начальством и оставит по себе на селе долгую память.
Когда «крепкий мужик» подгоняет к церкви три трактора, вся деревня сбегается с возмущёнными возгласами. Однако крики земляков лишь возбуждают Шурыгина не уступать. Храм рушится под рык тракторных моторов.
Вечером соседские бабы клянут «дьявола» Шурыгина. Продавщица в сельпо грозит «дать ему гирькой по кумполу». Колю ругает мать. Жена, не приготовив ужина, уходит из дома к соседкам. Недалёкий бригадир уже и сам убеждается: сделанную предками на совесть церковную кладку не разбить для свинарника. Её кирпичам суждено зарастать крапивой. Недовольный Шурыгин, выпив вечером бутылку водки, садится на мотоцикл и, распевая частушку, едет среди ночи в соседнюю деревню – продолжать пьянку с председателем колхоза.
Василий Шукшин, рассказ «Мастер» – краткое содержание
Сёмка Рысь, непревзойдённый сельский мастер-столяр, восхищён красотой старинной церкви в соседней деревне Талица. Эта церковь давно закрыта и разорена коммунистами, но Сёмка мечтает возродить её. Готовый работать собственными руками мастер обращается с планом восстановления храма к священнику в соседний райцентр, а потом и к митрополиту. Но в советских условиях те не могут ему помочь. Враждебные религии коммунисты соглашаются восстанавливать церкви лишь изредка – и исключительно для пропаганды своего псевдолиберализма.
Митрополит советует Сёмке попытать счастья и обратиться с просьбой в облисполком. Мастеру отвечают там, что талицкий храм «как памятник архитектуры ценности не представляет». Расстроенный Сёмка больше ни с кем и никогда не заговаривает про любимую церковь, а проезжая мимо, старается не смотреть в её сторону.
Василий Шукшин, рассказ «Микроскоп» – краткое содержание
Малообразованный столяр Андрей Ерин, имея внутри сильную тягу к науке, мечтает купить себе микроскоп. У Андрея нет свободных денег для этого, но он решается обмануть жену и говорит ей, что случайно потерял снятые с книжки 120 рублей. Геройски выдержав сильный скандал с супругой и даже её побои сковородником, Ерин через несколько дней покупает микроскоп и приносит его домой. Жену он уверяет, что был премирован этим прибором за успехи на работе.
Василий Шукшин «Микроскоп». Видео
Забывший обо всём на свете Андрей проводит у микроскопа всё свободное время, стараясь разглядеть микробов в капельках воды. Его обуревает мечта найти путь к истреблению вредных микроорганизмов, чтобы человек не «протягивал ноги» в 60-70 лет, а жил до 150. Андрей пробует проткнуть микробов иголкой, изничтожить их электротоком. Но оригинальным опытам кладёт внезапный конец визит к нему домой сослуживца, Сергея Куликова, который проговаривается жене Ерина, что никаких премий за трудовые успехи им не давали. Жена догадывается, куда делись 120 «потерянных» рублей, и отвозит микроскоп в комиссионку.
Василий Шукшин, рассказ «Миль пардон, мадам» – краткое содержание
Фантазёр Бронька Пупков, любитель то и дело повторять присказку «Миль пардон, мадам!», больше всего на свете любит рассказывать выдуманную байку о том, как он во время войны проник в бункер самого Адольфа Гитлера, стрелял в него, но, к несчастью, промахнулся. Этой историей Бронька удивляет приезжающих отдохнуть в его деревню горожан, у которых специально вызывается быть провожатым при лесных прогулках.
Свой вымысел Бронька повествует с необыкновенным артистизмом. Во время рассказа он преображается. Глаза его горят, голос срывается. Когда речь доходит до трагического промаха, лицо Броньки покрывается слезами.
Эпизод из фильма по рассказам Василия Шукшина «Странные люди» (1969). Рассказ Броньки Пупкова о покушении на Гитлера. В роли Броньки — народный артист СССР Евгений Лебедев
Односельчане покатываются над ним со смеху. За враньё Броньку несколько раз совестили в сельсовете. Но вдохновенный подъём, искренне переживаемый им во время рассказа о «покушении», так ярок, что он не может удержаться от повторения всё той же выдуманной истории новым слушателям.
Василий Шукшин, рассказ «Письмо» – краткое содержание
Старухе Кандауровой (Кузьмовне) снится «страшный» сон: будто она усердно молится пустому углу без иконы. Проснувшись, она идёт к местной снотолковательнице, бабке Ильичихе. Узнав, что Кузьмовна держит свою икону не на стене, а в шкафу, чтобы её не увидел приезжающий к ней с дочерью партийный зять, Ильичиха делает ей строгий выговор. Слегка поругавшись с Ильичихой, Кандаурова возвращается домой в думах о дочери и её нелюдимом, молчаливом муже.
Вечером она садится писать им письмо. Во время этого занятия в вечерней тишине под звуки далёкой гармошки Кузьмовна вспоминает, как в далёкой молодости Васька Кандауров предложил ей у соседского закоулочка выйти за него замуж. Вся нелёгкая, но и такая неповторимая жизнь проходит у Кузьмовны перед глазами. «Ещё бы разок всё с самого начала», – думает она, слегка всплакнув.
Василий Шукшин, рассказ «Сапожки» – краткое содержание
Шофёр Сергей Духанин во время поездки в город за запчастями замечает в магазине красивые женские сапожки. Они стоят дорого – 65 рублей, но в Сергее внезапно пробуждается желание сделать подарок супруге Клавдии. Он точно не знает, какой у неё размер обуви, но тяга проявить к родному человеку нежность и доброту перехлёстывает всё. Духанин покупает сапожки.
Приехав вечером домой, он показывает подарок жене и дочерям. Пока они с ахами и охами рассматривают его, у Сергея трясутся руки: цена покупки по его зарплате очень велика. Клавдия начинает примерять сапожки – и они оказываются малы ей. Несмотря на такую незадачу, вечер в семье проходит по-особому: поступок Сергея создаёт особую атмосферу теплоты.
Василий Шукшин, рассказ «Сильные идут дальше» – краткое содержание
Живущий в селе у Байкала холостяк Митька Ермаков – типичный для рассказов Шукшина деревенский хохмач и мечтатель – целиком погряз в собственных фантазиях. Он хочет найти средство стать уважаемым, знаменитым и любимым женщинами человеком – например, открыть лекарство от рака.
В один бурный осенний день Митька видит, как толпа городских «очкариков» любуется с берега на бушующий Байкал. Величественный вид шторма наводит горожан на философские размышления, вроде того, что в «житейской буре сильные идут дальше», те, кто дальше отгребётся от берега, выживают дольше других.
Митька слушает интеллигентское «пустословие» с лёгким презрением. Однако среди горожан он замечает красивую женщину и решает показать ей, как воочию выглядят те самые «сильные». Сбросив одежду прямо на осеннем холоде, Митька бросается в ледяную байкальскую воду и красиво плывёт среди высоких волн. Но одна из них накрывает его с головой. При попытке выплыть Митька позорно теряет в воде трусы и начинает тонуть.
Двое «очкариков» прыгают в воду и спасают его. Митьку едва откачивают на берегу искусственным дыханием. Придя в себя и поняв, что лежит без трусов на глазах той самой женщины, он мгновенно вскакивает и убегает. Горожане смеются, а неисправимый Митька начинает теперь мечтать об изобретении машинки для печатания денег и продолжает откалывать всё новые хохмы.
Владимир Высоцкий. Памяти Василия Шукшина
Василий Шукшин, рассказ «Срезал» – кратко
Из деревни Новой вышли два лётчика, один полковник, корреспондент, врач… В Новой гордятся именитыми земляками, но испытывают и некоторую ревность к их заслугам. Во время приездов знатных людей на родину односельчане частенько стараются сбить с них спесь, дать понять, что те, кто остался в деревне, тоже не лыком шиты!
Особым талантом ловко «поддевать» и «срезать» в застольных разговорах видных городских земляков обладает сельчанин Глеб Капустин – любитель читать газеты и смотреть телевизор. Василий Шукшин описывает «учёную» беседу Капустина с приехавшим к матери кандидатом наук Константином Ивановичем. Глеб с успехом противопоставляет городской образованности деревенскую смекалку. Начав разговор с «первичности духа и материи», он потом переводит его на «проблему шаманизма в отдельных районах Сибири» и на способ установить контакт с разумными существами, которые, возможно, есть на Луне. Умелыми вопросами Капустин ставит приезжего кандидата в полный тупик – к большому удовольствию собравшихся послушать «диспут» мужиков. По деревне потом долго ходят рассказы о том, как «дошлый» Глеб «срезал» знатного горожанина. Диалог Капустина и Константина Ивановича в рассказе Шукшина отличается незабываемым остроумием.
Василий Шукшин, рассказ «Хозяин бани и огорода» – краткое содержание
Зарисовка Шукшиным деревенских нравов. Разговор двух мужчин на деревенской завалинке. Один пришёл помыться к другому в баню, потому что ремонтирует свою. Хозяин бани начинает представлять, как жена и соседи будут хоронить его, когда он умрёт. Беседа постепенно переходит на характеры и жизнь односельчан, потом на деньги – и кончается скандалом. Хозяин бани заявляет, что сын собеседника ворует морковку на его огороде. Второй мужчина в ответ обзывает его «куркулём» и отказывается мыться в его бане.
Василий Шукшин «Чередниченко и цирк» – кратко
40-летний советский служащий Чередниченко имеет хорошую зарплату, дом из лиственницы и заочно заканчивает сельхозинститут, что сулит дальнейший карьерный рост. Чередниченко ощущает себя хозяином жизни во всём, кроме одного: у него до сих пор нет жены.
Прибыв отдыхать на южный курорт, он замечает там в цирке смелую акробатку Еву. Чередниченко принимает для храбрости стакан вина и идёт делать ей предложение. Он подробно описывает Еве своё твёрдое материальное положение, заманчивые служебные перспективы, советует акробатке бросить растленную артистическую богему и начать вместе с ним «жизнь морально и физически здоровую». Ева, сначала недоумевая, но потом заулыбавшись, обещает дать ему назавтра ответ в записке, переданной цирковому служителю.
Чередниченко ощущает гордость от того, как лихо он управляется с дамами. Но по возвращении домой его начинают обуревать сомнения. Достойная ли партия Ева? Ведь не исключено, что раньше она прошла со знакомыми циркачами все глубины падения женской нравственности, а он, не разузнав ничего об этом, полетел свататься! Со смешанными чувствами Чередниченко идёт назавтра за запиской Евы – и неожиданно читает там совет «в сорок лет быть умнее». Слегка уязвлённый насмешкой циркачки, но и облегчённый от вчерашних тяжких колебаний, Чередниченко выпивает в ларьке стакан винца и садится насвистывать на скамейке вальс «Амурские волны».
Василий Шукшин, рассказ «Чудик» – кратко
Странноватого, легкомысленного деревенского киномеханика Василия за особый дар постоянно влипать в неприятные истории односельчане и жена зовут Чудиком. Решив съездить из Сибири к брату на Урал, Василий вначале теряет в магазине крупную сумму (50 рублей), потом едва не гибнет в самолётной аварии и пытается послать из аэропорта супруге игривую, любовную телеграмму. Жена брата Чудика, городская буфетчица, не рада приезду деревенского родственника. Чтобы задобрить её, Василий разрисовывает журавликами и петушками детскую коляску в квартире брата. Но брезгливая сноха не понимает «народного творчества» и выгоняет Чудика из дому. Не слишком расстроившись, тот возвращается назад за многие сотни километров и босиком с весёлой песней бежит от автобуса домой.
Василий Шукшин
Василий Шукшин, рассказ «Шире шаг, маэстро» – краткое содержание
Молодой врач Николай Солодовников, недавно распределённый из института в сельскую глубинку, полон юных надежд на будущую творческую работу, быстрый карьерный рост, важные научные открытия. Настроение Солодовникова приподнимает и наступившая весна. Он с лёгкой иронией взирает на то, как его начальник, добродушная главврач Анна Афанасьевна, больше занята не медицинской деятельностью, а добыванием для больницы лекарств, листового железа и батарей отопления. Исполнившись широких планов, Солодовников уверен: его работа в деревне – лишь первая ступень куда более блестящей профессиональной биографии. Всей душой устремляясь к ней, он мысленно подбадривает сам себя: «Шире шаг, маэстро!»
Однако сельская жизнь берёт своё, возвращает от возвышенных мечтаний к повседневной прозе. Шукшин описывает в своём рассказе один рабочий день врача Солодовникова. В этот день ему приходится съездить на лошади в соседнюю деревню за листовым железом, слегка поругаться с одним мужиком из-за охапки сена, поговорить с директором совхоза о трудностях поступления в мединститут, сделать выговор вымогающему на опохмелку кладовщику и сильно уставшим вернуться в больницу. Шукшин показывает, что из этих кажущихся мелкими забот и складывается то трудовое существование, которое придаёт жизни не менее яркий смысл, чем учёные степени, кафедры, профессуры и научный почёт.
Проблематика
В рассказе Шукшиным поднимается излюбленная проблема — отношение между городскими и сельскими жителями. Чудик подмечает, что «в деревне люди лучше, незаносистее». Он приводит в пример своих односельчан, ставших Героем Советского Союза и кавалером Славы трёх степеней. Чудик ценит свою деревенскую жизнь, даже воздух, не собирается менять её на городскую.
Другая важная проблема рассказа – семейные отношения, которые могут строиться на любви и доверии или на взаимном недовольстве (семья брата). Во многих рассказах о чудиках поднимается проблема взаимоотношений чудака с детским взглядом на жизнь, живущего сердцем, и людей, которыми движет разумный прагматизм.
Журнальный мир
Василия Макаровича Шукшина называли «последним гением русской литературы», глубоко уважали за талант и восхищались его творчеством. Выходец из семьи «середняков» — кто бы мог подумать, что он станет тем, кому не будет суждено перенять судьбу своих предков? Ибо, будучи человеком, наделенным даром писательства, с чуткой организацией души, которая могла уловить тонкости многочисленных людских характеров, он опишет их, поведает о них этому миру, а позднее снимет фильмы и сыграет героев, в которых читатель, зритель узнает себя, своего соседа, знакомого.
Василий Шукшин писал о хорошо известном ему: о советской деревне, о простых тружениках со своеобразными характерами о людях наблюдательных и острых на язык. Его герои зачастую чудаки, но чудаки с нравственным осмыслением действительности, с чувством причастности к происходящему. В рассказах Василия Макаровича на первый план выходят глубокие нравственные проблемы, духовные ценности.
О Викторе Астафьеве, Викторе Лихоносове, Василии Шукшине и других отечественных прозаиках 60-х годов, творчество которых вызывало бурные обсуждения в литературном сообществе, скажет в своих статьях Юрий Селезнёв. Особенное внимание он обратит на авторов, писавших «деревенскую прозу», которую время от времени называли то «вологодской», то «лирической»: «…по природе своей всякая истинная культура остается и останется „земляной“ и в этом смысле — „деревенской“. Иной она быть не может, пока сам человек останется человеком» [1, с. 237]. Селезнёв называет произведения «деревенщиков» «лучшей частью современной литературы». Рассуждая об их творчестве, Юрий Иванович обращается к нравственной стороне искусства, к русской классике: Толстому, Достоевскому.
Главный герой произведений представителей рассматриваемого направления — это носитель русского характера, а у Василия Шукшина он, герой-чудак, и вовсе сердцевина русской национальной ментальности. Именно они, чудаки или «чудики», стоят за фундаментальными основами русского бытия. Вспомним одноименный рассказ «Чудик», герой которого — чудаковатый деревенский мужик: добродушный, открытый и простой, — то ли от «ума великого», то ли от неудачно сложившихся обстоятельств, то ли из-за своей деревенской простоты попадающий в анекдотические ситуации. Василий Макарович о своем герое сразу же говорит: «Жена называла его — Чудик. Иногда ласково. Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось». Это настраивает читателя на диалог, на некую причастность к событиям, произошедшим в жизни тридцатидевятилетнего сельского киномеханика Василия Егоровича Князева. Однако при всей комичности бытийных ситуаций, в которые попадает главный герой, читатель не может поддаться усмешке, высмеиванию, осуждению «чудика». Ранимый, чувствительный, впечатлительный, при всей своей несуразности и нелепости он, «чудик», является героем положительным, чутким к доброте, способным тонко ощущать и воспринимать окружающий его мир.
Главный герой, деревенский мужик, который «побаивался хулиганов и продавцов», противопоставляется жителям городским. Автор сравнивает искреннюю радость Князева, нашедшего выпавшую при посадке самолета челюсть своего соседа, и негодование, злость мужчины, которому была оказана помощь. Шукшин описывает и неприязнь к Василию Егоровичу снохи, пытающейся стереть из воспоминаний свое когда-то деревенское прошлое и стремящейся стать настоящей горожанкой. Эти герои в рассказе противопоставляются Князеву, человеку, как считается, странному. Но в чем же заключается его «чудаковатость»? В переживаниях о потерянной банкноте? В помощи ближнему? В стремлении к красоте? А может быть, главный герой рассказа вовсе и не чудик? Может, окружающие его люди не в состоянии почувствовать его душевную теплоту?
Думается, что сельский киномеханик — это человек, способный к единению с землей. Оттого-то и кажется он всем окружающим чудным, потому что они эту связь потеряли: «Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле — в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко: — Тополя-а а, тополя-а…».
Противопоставление деревни и города характерно для рассказов Василия Шукшина. Здесь писатель обличает всю ту злобность, желчность, что появилась в некогда деревенских мужиках и их женах, ныне ставших «интеллигентными» и чванными. В простоте, порой неловкой прямоте русского мужика проявляется сопричастность его души с окружающим миром.
Язык рассказов Шукшина всегда прост, изобилует просторечиями, междометиями. Автор создает у читателей ощущение «живого» диалога, показывает контраст, существенную разницу общения между жителями города и деревни.
Рассуждая о творческом наследии представителей «деревенской прозы» в целом, Юрий Селезнёв пишет: «Если современная литература продолжает видеть в народе идеал красоты, правды, добра, то, стало быть, тем самым утверждает обоснованность его исторического движения в будущее» [1, с. 236]. Этот «идеал красоты, правды, добра» Василий Шукшин видел в деревенском мужике, герое своих рассказов, который не совершает героических поступков, не блещет умом и не философствует о смысле бытия, но живет так же, как и все божьи создания, только не теряет связь с землей, с корнями, тесно связан с природой, ощущает себя неотъемлемой частью этого мира, сеет добро, заботится о ближнем.
Возвращаясь к анализируемому нами рассказу, хочется вспомнить путь взросления человека. День ото дня ребенок открывает для себя что-то новое, светлое. Он как чистое существо, пытаясь познать окружающую среду, делает первые шаги, учится разграничивать «плохое» и «хорошее». Дитя, соприкасаясь с негодованием, злостью и грубостью, не таит в себе обиды, ему интересно, и он пробует действовать, искренне восхищается и радуется или горько расстраивается. Полутонов нет. Таким же чистым и светлым изображён герой рассказа «Чудик», который как дитя посредством чувственного осознания мира хочет прикоснуться ко всему новому, ранее неизведанному: «Он только ощутил вдруг глупейшее желание — упасть в них, в облака, как в вату».
Библиографический список:
1. Селезнёв Ю.И. Мысль чувствующая и живая: Лит.-критич. ст. — М.: Современник, 1982. — 336 с.
Герои рассказа
Главный герой рассказа зовётся Чудик. Так называла его жена, часто в негативном контексте. Слово «чудик» стало определением типичного шукшинского героя. Особенность этих героев в том, что они просты, бесхитростны, не приспособлены к жизни и неудобны для близких. С ними всё время что-нибудь случается, и это мешает жить другим. Они вредят нечаянно, желая другим добра. Чудики инфантильны, живут сердцем.
Таков Чудик. Его портрет подчёркивает простоту и беззлобность, он похож на младенческий: круглое мясистое лицо, круглые иссиня-белые глаза. Автор сразу сообщает, что Чудик не умеет шутить, делает вид, что не боится дальней дороги, уважает городских людей. Все эти черты характера тоже детские, хотя герою 39 лет.
Подростковое желание произвести впечатление заставляет Чудика «весело и остроумно» сообщить очереди, что у прилавка лежит 50-рублёвая бумажка (половина месячной зарплаты). Чудику кажется, что у него получилось. Но читатель ведь уже знает, что Чудик не умеет острить. Даже обнаружив, что это он потерял деньги, Чудик не решается их забрать. Как подросток, он не уверен в себе и боится, что его осудят и бумажку не отдадут.
Чудик боится даже своей жены, как ребёнок боится ругани матери. И действительно, жена пару раз стукнула его шумовкой по голове.
Люди подмечают простоту Чудика и учат его жить, делают ему замечания, хотя он старается всем угождать.
Когда он подбирает в самолёте вставную челюсть пассажира, тот ругает Чудика, что подобрал он её грязными руками. Строгая телеграфистка отказывается отправлять телеграмму жене в стихах, напоминая ему, что он – «взрослый человек. Не в детсаде». Сноха Софья Ивановна тоже делает замечание, когда Чудик громко поёт (с её точки зрения – орёт): «Вы ж не на вокзале». Лучшее дело Чудика – украшение детской коляски. Чудик – мастер своего дела, он уже расписывал печку, «что все дивились».
Шукшин подводит читателя к мысли, что чудной и ненормальный вовсе не Чудик, а окружающие, которые отвергают проявление чувств и сами чувства, называя их поцелуями и соплями.
В Чудике нет злости, поэтому он так тяжело переносит злость в других: «Когда его ненавидели, ему было очень больно». Сталкиваясь с ненавистью, Чудик теряет смысл жизни, не борется, а уходит.
Брат Чудика Дмитрий и его сноха Софья Ивановна – выходцы из деревни, но живут в городе. Дмитрий тоскует по родине, расспрашивает брата о доме и мечтает приехать с семьёй в гости. Софья Ивановна стремится порвать все старые связи и мечтает о карьере, как она её понимает. Своего мужа и его брата Софья считает неудачниками, потому что они из деревни. Её карьера состоит в том, что она работает буфетчицей в каком-то управлении. Детей она тоже готовит к городской успешной жизни, по словам отца, мучит их на «пианинах» и на фигурном катании. По замыслу Шукшина, её делает злой разрыв с родной деревней, с природой. Хотя трудно не разозлиться, если коляску (дорогую вещь) разукрасили детскими красками, которые смываются водой при первом дожде. Так что Шукшин не принимает чью-либо сторону в конфликте.
Чудик. Анализ рассказа Шукшина
3.5
(17)
Рассказ «Чудик» о талантливом человеке, подобные люди украшают жизнь, с их появлением изгоняется пошлость, равнодушие, их судьбы тесно связаны с народной судьбой.
Через всё творчество Шукшина проходит мысль Ф. М. Достоевского: любой человек — неразгаданная тайна, и «маленький человек» может иметь большое сердце.
Душа человека постоянно нуждается в добрых отношениях с людьми. Эти общечеловеческие ценности и несут в себе «чудики» Шукшина наивные люди, сталкивающиеся с непониманием окружающих и страдающие от этого.
Из-за несовпадения их собственного и общепринятого взглядов на действительность возникают комические, а порой и трагикомические ситуации. Автор и читатели сочувствуют «чудикам» И смеются над ними по-доброму.
КОМПОЗИЦИЯ И СЮЖЕТ
⦁ Чудик собирается на Урал, к брату, с которым не виделся около 12 лет. Взрослый, но по-детски наивный человек по простоте своей попадает в различные неприятные ситуации.
⦁ Проявление чудаковатости главного героя: потерял деньги (половина месячной зарплаты), но не решается их забрать; пытается отправить жене телеграмму в стихах, но его стыдит телеграфистка; разрисовал детскую коляску племянника красками, за что сноха хочет его выгнать.
ОБРАЗ ВАСИЛИЯ ЕГОРОВИЧА КНЯЗЕВА (ЧУДИКА)
⦁ Сельский киномеханик. ⦁ Имя и профессия героя становятся известными в последнем абзаце рассказа. ⦁ Боится жену, старается всем угождать. ⦁ В нём нет злости, поэтому он тяжело переносит злость в других. ⦁ Сталкиваясь с ненавистью, теряет смысл жизни, не борется, а уходит. ⦁ Ощущает себя не от мира сего: «Почему же я такой есть-то?» ⦁ Ценит деревенскую жизнь, не собирается менять её на городскую.
⦁ Счастлив, что вернулся домой, где чувствует себя не «чудиком», а полезным и нужным человеком.
ИДЕЙНО-ТЕМАТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
Темы: отношение между городскими и сельскими жителями, семейные отношения. Идея: при всей своей простоте «чудики» душевнее, чище и скромнее своих обидчиков.
«Чудик» был написан в 1967 году. Шукшиным и появился в 1967 году в девятом номере журнала «Новый мир». Главный герой рассказа — тридцатидевятилетний сельский механик Василий Егорович Князев. Начинается рассказ просто. Жена называла его чудик. Иногда ласково.
Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-то случалось. Перед нами характерное, чисто шукшинское начало: динамическое, уверенное, какое-то убыстренное, взрывное. Оно несколькими выпуклыми штрихами передает главное в образе и характере героя — непохожесть на обычных людей.
Завязкой сюжета является следующий эпизод. Чудик, собираясь навестить своего брата на Урале, выронил деньги в магазине. Однако сразу не догадался, что эта пятидесятирублевая бумажка его, легко и весело пошутил: «Хорошо живете, граждане! У нас, например, такими бумажками не швыряются». После этого он так и не смог пересилить себя, чтобы забрать проклятую бумажку.
Пришлось возвращаться домой, снимать деньги с книжки и вторично отправляться в путь.
Этот эпизод имеет реальную жизненную основу. Весной 1967 года Шукшин был в командировке в Бийске, зашел в магазин, нашел пятидесятирублевую бумажку и отдал ее как кем-то потерянную, а потом хватился, но вернуться за ней в магазин постыдился.
Здесь проявляется еще одно свойство таланта Шукшина: все то, что его как-то коснулось или обратило на себя внимание, он не просто фиксировал и навсегда запоминал, а как бы записывал в памяти. И если это требовалось для творчества, то спустя многие годы он мог полностью, в тех же красках и звуках, воспроизвести всю картину.
Однако в художественных произведениях он всегда добавлял какие-то интонации и оттенки; сгущая и концентрируя события, додумывая и иногда поворачивая все по-другому, нежели это было на самом деле.
Следующий эпизод рассказа — пребывание Чудика в семье брата. Сноха, буфетчица управления, презирает деревенских, стремится стереть в своей памяти все деревенское и стать горожанкой. Она враждебно, не по-родственному относится к Чудику; герой никак не может понять, в чем он виноват.
Желая сделать ей приятное, Чудик разрисовал коляску маленького племянника так; что ее трудно было узнать. За это его изгоняют из дома. Опять ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно.
Казалось: ну, теперь все, зачем жить? Эта сцена является кульминацией. Шукшин умеет при помощи реплики, детали, жеста передать характер главного героя. Очень выразительна речь Чудика: в ней слиты воедино искренняя непосредственность, простодушие, наивность, неиспорченность, простота.
Здесь Шукшин следует главному принципу, утвержденному когда-то Чеховым: «первая и главная прелесть рассказа — это простота и искренность».
Развязка — возвращение героя домой. Домой Чудик приехал, когда шел рясной парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле — в одной руке чемодан, в другой ботинки … С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было солнышко. И дождик редел, падал крупными каплями в лужи; в них надувались и лопались пузыри».
Здесь следует отметить, что в рассказах Шукшина редко встречаются пейзажные зарисовки. Но в этой финальной сцене рассказа пейзаж показан не случайно: природа помогает главному герою вновь обрести потерянное душевное спокойствие.
Смысл этого рассказа в том, что такие люди, как Чудик, украшают жизнь, ибо с их появлением изгоняется пошлость, равнодушие. И еще Шукшин выделяет в характере таких героев следующее: есть люди в городе ли или на селе, которые окружающим кажутся странными. Их зовут чудиками.
От обычных людей их отличает разве только то, что талантливы они и красивы. Красивы они тем, что их судьбы слиты с народной судьбой, отдельно они не живут. Их любят особой любовью за эту их отзывчивость и в радости, и в беде.
При всей простоте и непритязательности их жизни на поверку они оказываются душевнее, чище и скромнее, чем те, кто любит посмеяться над их странностями и чудачествами.
В этом странном, несуразном чудаке и фантазере, по мнению Шукшина, выражается правда его времени. Эта правда заключена в недоуменных словах героя рассказа: «Не понимаю, почему они стали такие злые?
Правда времени живет у Шукшина не только в речах, сомнениях главных героев, нередко даже и не в них, а в каком-то психологическом поле рассказа, которое хорошо ощущается при внимательном чтении, но трудно поддается логическим отчетливым определениям.
3.5 / 5. 17
.
Сюжет и композиция
Сюжет рассказа – путешествие Чудика к брату, с которым не виделся 12 лет, в город на Урале. Путешествие сопряжено со многими опасностями, герой переживает приключения: он теряет деньги и вынужден вернуться обратно за новыми, самолёт садится на картофельное поле с риском для жизни пассажиров. Судьба будто противится Чудику, и не случайно. Всё путешествие Чудик ощущает себя ничтожеством, несколько раз вслух задаёт себе вопрос: «Почему же я такой есть-то?» Это вопрос о смысле жизни: почему герой отличается от других и как ему жить в мире с другими людьми?
Рассказ состоит из трёх частей. В первой герою приходит в голову мысль проведать брата. Вторая часть – собственно путешествие (автобус – поезд – самолёт – дом брата).
Третья часть – решение вернуться домой и само возвращение. Герой испытывает огромное счастье от того, что приезжает в привычную среду, где он чувствует себя не чудиком, а полезным и нужным человеком, умеющим трудиться: он перекрыл в доме крышу и построил веранду, работает в деревне киномехаником.
Имя главного героя и его профессия возникают в последнем абзаце рассказа, после описания особенно «деревенского» и «детского» поступка: Чудик вернулся домой и побежал босиком, сняв ботинки под дождём.
Сюжет рассказа, если опустить бытовые подробности, соответствует фольклорному сюжету сказки «Что муж ни сделает – то и хорошо». Мужик меняет имущество с убытком для себя, оставаясь ни с чем, но жена рада, что он пришёл домой живым и здоровым. Читатель покидает героя как раз в тот момент, когда он подходит к дому. Можно предполагать, что жена встретит его, как жена из сказки, но финал рассказа открытый. А вот жена брата Дмитрия не похожа на сказочную.
Вариант 2
В 1967 году Шукшин написал рассказ «Чудик». По названию можно понять, о каком человеке пойдет речь. Главный герой – Василий Князев работает киномехаником в селе. За его странности жена прозвала его Чудиком. Василий постоянно попадает в переделки, немного смешные и безвыходные ситуации. Абсолютно безобидный и добрый человек, старается быть незаметным, услужливым, очень боится обидеть кого-то. Здесь можно провести параллель шукшинского героя с гоголевским Акакием Акакиевичем. Там тоже описан беззлобный человек, которого все обижали, а он просто хотел, что бы его оставили в покое. Наивному Чудику присуща особенность: постоянно он влипает в неприятности. Даже его чистосердечные попытки оказать помощь превращаются в какую-то трагикомедию.
В самом начале рассказа описывается случай в магазине. Во время поездки к брату на Урал Чудик покупает гостинцы для племянников и теряет деньги. Но сразу он не понял, что сам выронил их, а подумал, их потерял другой покупатель и вернул деньги на кассу. Вскоре, уже выйдя из магазина, он понимает, что это именно он и есть тот, кто потерял купюру. Но вернуться назад и попросить свои деньги, объяснив ситуацию, не может. Ему стыдно! Он боится, что люди ему не поверят и подумают, будто он собирается зажулить чужие деньги! Хотя эта потеря для него — настоящее горе, ведь в то время это пятьдесят рублей были немалые деньги. Кстати, подобный эпизод имел место в реальной жизни самого Шукшина.
Далее описаны приключения в самолёте, который приземляется на картофельном поле. Чудик пытается поговорить с лысым соседом ремни, но тот не изъявил желания, уткнувшись в газету. Во время посадки мужчина падает и у него вылетает вставная челюсть. Василий по доброте душевной решил помочь. Но найдя утерянную челюсть, получает скандал вместо признательности. Соседу, видите ли, не понравилось, что к его «сокровищу» прикасались руками. Приехав, наконец, к брату Дмитрию, Василий с первых минут чувствует неприязнь невестки, ее враждебное отношение. Бедолага не в состоянии понять, в чем его вина. Чудик разрисовывает детскую коляску для одного из малышей брата, желая задобрить сноху. Но опять сделал только хуже. За это его практически выгоняют из дома. Снова ему сделали больно. В который раз уже ему стало больно и страшно…
В произведении упоминается, что Василий уже в достаточно зрелом возрасте. Ему 39 лет. Тем не менее он остается наивным и доверчивым, как дитя. Чудик трогательный и простой персонаж, его постоянно хочется пожалеть. Но с другой стороны, чистоту и любовь в этот мир приносят именно такие нелепые добряки. В. М. Шукшин говорил: «Чудики не странные и не чудаки. От обычных людей их отличает разве только то, что талантливы они и красивы. …Они украшают жизнь».
Василий Макарович Шукшин появился на свет в крестьянской семье. Работал в родном колхозе, потом освоил профессию слесаря. В армейские годы увлёкся творчеством. Позднее, вернувшись в село, закончил экстерном школу, начал работать учителем. Позже уехал в Москву и поступил на режиссерский факультет. Одновременно с учебой писал для журналов небольшие рассказы. Его работы в кино и литературные произведения одинаково талантливы.
Другие сочинения: ← Анализ повести Живи и помни Распутина↑ ДругиеАнализ произведения Кролики и удавы Искандера →
- Краткие содержания
- Шукшин
- Мастер
Жил в деревне Чебровка прекрасный столяр, Семка Рысь. Он любил крепко выпить, но руки у него были золотыми. Люди очень уважали его труд и с удовольствием покупали то, что он делал. Однажды Семка делал для одного писателя, увлекающегося стариной, кабинет в стиле избы 16 века. Пока он занимался этим трудом, писатель многое рассказывал и показывал Семке из старинного, и настолько заинтересовал его, что Семка сам начал читать книги о старине, о том, как раньше строились дома и храмы.
Недалеко от Чебровки, в трех милях, стояла небольшая деревня, Талица, в этой небольшой деревушке Семка заметил закрытую, давно не использующуюся церквушку. Ее архитектура настолько поразила Семку, что тот захотел рассмотреть ее поближе. Присмотревшись внимательнее, столяр увидел, что церковь сделана таким образом, что во время восхода солнца она должна была сиять отшлифованным камнем. Пробравшись через заросший бурьяном подвал внутрь, Семка увидел, что нижние камни стен были темными, а кверху становились светлее, вплоть до полностью белых. Углы и границы были стерты таким образом, что небольшое помещение выглядело стройно и величественно. Мастерство архитектора поражало и Семке захотелось возродить это прекрасное древнее творение.
Сначала Семка поговорил с местным священником. Тот ответил, что решать это должно государство и посоветовал идти к митрополиту. Этот в свою очередь направил его в облисполком, посоветовав написать прошение. Семка попал к председателю облисполкома, тот отправил его к человеку с фамилией Завадский. Завадский, как человек, отвечающий за эти вопросы, сказал, что уже интересовался этой церковью, и что на самом деле она исторической ценности для народа не представляет, а посему и разрешения на ее восстановление не выдадут.
Расстроенный Семка вернулся к местному священнику, отдал ему сдачу с денег, что тот дал ему на дорогу до митрополита, купил себе вина и больше старался не думать о чудесной церкви и даже не смотреть в ее сторону.
Автор хочет показать недостатки государственного управления своего времени, а также недалекость людей, занимающих высокие должности, которые считали, что если где-то, во Владимире подобные строения уже есть, то в другом месте они не нужны.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Шукшин. Все произведения
- Алёша Бесконвойный
- Боря
- В профиль и анфас
- Ванька Тепляшин
- Верую
- Волки!
- Выбираю деревню на жительство
- Гринька Малюгин
- Даёшь сердце
- До третьих петухов
- Дядя Ермолай
- Жатва
- Жена мужа в Париж провожала
- Живёт такой парень
- Забуксовал
- Земляки
- Калина красная
- Космос, нервная система и шмат сала
- Крепкий мужик
- Критики
- Любавины
- Мастер
- Материнское сердце
- Микроскоп
- Миль пардон, мадам!
- Обида
- Одни
- Осенью
- Охота жить
- Постскриптум
- Правда
- Сапожки
- Светлые души
- Сельские жители
- Слово о малой Родине
- Солнце, старик и девушка
- Срезал
- Стенька Разин
- Стёпка
- Странные люди
- Чередниченко и цирк
- Чудик
- Экзамен
- Энергичные люди
- Я пришел дать вам волю
Мастер — Шукшин Василий Макарович — Страница 1
Жил-был в селе Чебровка Семка Рысь, забулдыга, но непревзойденный столяр. Длинный, худой, носатый — совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце… И тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она — в руках… Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они ровные от плеча до кисти, толстые, словно литые. Красивые руки. Топорик в них — игрушечный. Кажется, не знать таким рукам усталости, и Семка так, для куража, орет:
— Что мы тебе, машины? Тогда иди заведи меня — я заглох. Но подходи осторожней — лягаюсь!
Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «лошадиные силы» на что угодно: поорать, позубоскалить, нашкодить где-нибудь, — милое дело. Временами он крепко пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать.
— Зачем же, Семка? — спрашивали.
— Затем, что так — хоть какой-то смысл есть, Я вот нарежусь, так? И неделю хожу — вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас… Тьфу! И потом: я же не валяюсь каждый день под бочкой.
Пьяным он безобразен не бывал, не оскорблял жену — просто не замечал ее.
— Погоди, Семка, на запой наладишься, — стращали его. — Они все так, запойники-то: месяц не пьют, два, три, а потом все до нитки с себя спускают. Дождешься.
— Ну так, ладно, — рассуждал Семка, — я пью, вы — нет. Что вы такого особенного сделали, что вам честь и хвала? Работаю я наравне с вами, дети у меня обуты-одеты, я не ворую, как некоторые…
— У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как сыр в масле катался, если бы не пил-то.
— А я не хочу как сыр в масле. Склизко.
Он, правда, из дома ничего не пропивал, всю зарплату отдавал семье. Пил на то, что зарабатывал слева. Он мог такой шкаф «изладить», что у людей глаза разбегались. Приезжали издалека, просили сделать, платили большие деньги. Его даже писатель один, который отдыхал летом в Чебровке, возил с собой в областной центр, и он ему там оборудовал кабинет… Кабинет они оба додумались «подогнать» под деревенскую избу (писатель был из деревни, тосковал по родному).
— Во, дурные деньги-то! — изумлялись односельчане, когда Семка рассказывал, какую они избу уделали в современном городском доме. — Шешнадцатый век!
— На паркет настелили плах, обстругали их, и все — даже не покрасили. Стол — тоже из досок сколотили, вдоль стен — лавки, в углу — лежак. На лежаке никаких матрасов, никаких одеял… Лежит кошма и тулуп, и все. Потолок паяльной лампой закоптили — вроде по-черному топится. Стены горбылем обшили… Шешнадцатый век, — задумчиво говорил Семка. — Он мне рисунки показывал, я все по рисункам делал.
Когда Семка жил у писателя в городе, он не пил, читал разные книги про старину, рассматривал старые иконы, прялки… Этого добра у писателя было навалом.
В то же лето, как побывал Семка в городе, он стал приглядываться к церковке, которая стояла в деревне Талице, что в трех верстах от Чебровки. Церковка была эакрыта давно. Каменная, небольшая, она открывалась взору вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышении, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь — внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей.
В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. Она тоже давно была закрыта и дала в стене трещину. Казалось бы — две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, — какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно… Чебровскую видно было за пять километров кругом — на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу.
Как-то в выходной день Семка пошел опять к талицкой церкви. Сел на косогор, стал внимательно смотреть на нее. Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица — столько лет стоит! — молчит. Много-много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега… Но вот — стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители ее, давно стала прахом та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь — там заметят. Этого заботило что-то другое — красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа. Милый, дорогой человек!.. Не знаешь, что и сказать тебе — туда, в твою черную жуткую тьму небытия, — не услышишь. Да и что тут скажешь? Ну — хорошо, красиво, волнует, радует… Разве в этом дело? Он и сам радовался, и волновался, и понимал, что — красиво. Что?.. Ничего. Умеешь радоваться — радуйся, умеешь радовать — радуй… Не умеешь — воюй, командуй или что-нибудь такое делай — можно разрушить вот эту сказку: подложить пару килограммов динамита — дроболызнет, и все дела. Каждому свое.
Смотрел, смотрел Семка и заметил: четыре камня вверху, под карнизом, не такие, как все, — блестят. Подошел поближе, всмотрелся — да, тот мастер хотел, видно, отшлифовать всю стену. А стена — восточная, и если бы он довел работу до конца, то при восходе солнца (оно встает из-за косогора) церковка в ясные дни загоралась бы с верхней маковки и постепенно занималась бы светлым огнем вся, во всю стену — от креста до фундамента. И он начал эту работу, но почему-то бросил, — может, тот, кто заказывал и давал деньги, сказал: «Ладно, и так сойдет».
Разбор рассказа В. М. Шукшина Мастер
Василий Макарович Шукшин
Василий Шукшин родился 25 июля 1929 года в Сибири, в селе Сростки. Семья потеряла кормильца, и уже с шести лет мальчику пришлось работать в колхозе. Уже в школьные годы он начинал писать, тогда сверстники звали его «Гоголь». Когда же он учился в автомобильном техникуме и работал слесарем, под его кроватью в общежитии лежал мешок с рукописями, а во время флотской службы матросы звали его поэтом. К концу войны он пишет небольшие юмористические рассказы, анекдоты из деревенской жизни, которые, правда в печать не принимали. Позже он подает документы в Институт кинематографии, где и учится потом в классе известного кинорежиссера Михаила Ромма. Работа над заданиями в институте, необходимость ставить жанровые сценки, этюды не прошли даром для становления Шукшина- писателя. Все это помогло ему стать мастером динамичных, ярких, психологически точных коротких рассказов, большую часть которых занимает выразительный, живой диалог героев.
Василий Шукшин – явление уникальное. Актер, снявшийся в 24 кинокартинах, знаменитый режиссер, постановщик, сценарист, писатель.
Василий Макарович Шукшин – может быть, самый русский из всех современных наших авторов. Книги его, по собственным словам писателя, стали «историей души» русского человека. Шукшин раскрывает и исследует в своих героях присущие русскому народу качества: честность, доброта, совестливость. Самобытность писателя заключается в его особой манере мышления и восприятия мира.
Основной жанр, в котором работал Шукшин, — короткий рассказ, представляющий собой или небольшую психологическую точную сценку, построенную на выразительном диалоге, или несколько эпизодов из жизни героя. Но, собранные вместе, его рассказы соединяются в умный и правдивый, порой смешной, но чаще глубоко драматичный роман о русском мужике, о России, русском национальном характере.
Вступая в постоянную перекличку, рассказы Шукшина раскрываются по- настоящему лишь в сопряжении и сопоставлении друг с другом. Рассмотрим рассказ «Мастер».
Герой рассказа Семка Рысь представлен нам в первых же строках двумя определениями: «непревзойденный столяр» и «забулдыга».
Все полученные за счет своего мастерства «левые» деньги Семка пропивает, и, возможно, в этом причина того, что «непревзойденного столяра» в деревне называют уменьшительным словом Семка, не оказывая мастеру должного уважения. Семка непонятен людям: ведь он не пользуется своим мастерством для того, чтобы обогатиться, достигнуть прочного положения в жизни.
«- У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как сыр в масле катался, кабы не пил-то.
— А я не хочу как сыр в масле. Склизко.»
В чем же причина семкиного пьянства? Сам он объясняет это тем, что, выпив, он лучше думает про людей: «Я вот нарежусь, так? И неделю хожу – вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас…Тьфу!» Душа героя ищет добра и красоты, но неумело.
Но вот внимание его привлекает давно заброшенная талицкая церковка. Шукшин употребляет здесь слова «стал приглядываться». Не вдруг, не сразу, а постепенно, ведя от интереса и удивления к нежному, просветленному чувству, завораживает талицкая церковь душу героя той подлинной красотой, бесполезной и неброской, над которой не властно время.
Приглядимся и мы к фотографии знаменитой церкви Покрова на Нерли под Владимиром. Позже в рассказе говорится, что талицкая похожа на нее. Это удивительное здание: легкое, женственное, изящное, какое-то просветленное, овеянное лирической задумчивостью… Очарование его – в благородной простоте и безупречности пропорций, в мягкости линий и целомудренной сдержанности формы: ничего лишнего, броского, никаких дополнительных украшений. Отраженное в воде, окруженное зеленью, оно ясно вырисовывается на фоне неба, то сливаясь с ним, то облаком спускаясь на землю.
Именно такая неброская, одухотворенная красота и поразила Семку Рыся в талицкой церкви: «Каменная, небольшая, она открывалась взору – вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышение, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь – внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей.
В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. Казалось бы, — две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, — какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно… Чебровскую видно за пять километров – на то и рассчитывали строители. Талицкую как- будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу.»
Поэтому кажется она Семке особенно человечной, задушевной.
О чем же думал Семка, глядя на церковь?
«Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица – столько лет стоит! – молчит. Кому на радость? Давно уже истлели в земле строители ее, давно распалась в прах та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе – на людную городскую площадь – там заметят. Этого заботило что-то другое, красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа.»
Это удивление, переживаемое героем, сродни тому ощущению праздника – раскрепощения и всплеска души, — необходимость которого так остро осознавалась Шукшиным. Обнаруженный Семкой прикладок разрушает жесткость прямых углов, зрительно расширяет пространство церкви, выводит его «за рамки» обычной конструкции. Так же и герои Шукшина всегда ищут возможности вырваться душой за жесткие рамки прямоугольников, в которые заталкивает их жизнь.
Чем же вызвано желание Семки отреставрировать церковь? Почему его так поразил блестящий отшлифованный камень на восточной стене? Семке показалось, что он проник в замысел мастера, оставшийся неосуществленным. На минуту он как бы слился душой с неизвестным зодчим и захотел доделать задуманное им. К тому же он представил себе, как еще красивее и необычнее станет преображенная его руками церковь с отшлифованной восточной стеной. Эти два момента и подчеркивает Шукшин, когда пишет о Семке: «обеспокоенный красотой и тайной».
Семка обращается за помощью – сперва к церкви, затем в облисполком, — но всюду получает отказ. У служителей культа – потому что нельзя открыть в Талице новый приход, а в исполкоме – потому что, как оказалось, здание не представляет «исторической ценности», являясь поздней копией храма Покрова на Нерли.
Получается, что и митрополит, и просвещенный чиновник сходятся в одном: они смотрят на талицкую церковь с утилитарной точки зрения, взвешивая ее культовую или историческую ценность. И никого не волнует духовность и красота.
Игорь Александрович говорит Семке, что обманулся так же, как и он. Но разве Семка обманулся? Он иначе смотрит на церковь, поэтому и продолжает упорствовать: «Надо же! Ну, допустим – копия. Ну, и что? Красоты- то от этого не убавилось».
Семка пытается обратиться еще и к писателю, которому когда-то отделывал кабинет под избу XVI века, но тот оказался скрытым где-то за кулисами домашнего скандала.
Для Шукшина принципиально важно, что герой идет именно к этим людям – священнику, писателю, представителю власти – и не получает от них поддержки. Ведь все они – своего рода пастыри народа. И эти пастыри оказываются не в силах спасти разрушающиеся духовные ценности, доверенные им. Ведь в небрежении находится храм, а храм – это душа народа, опора его нравственности.
Почему рассказ называется «Мастер»? Кто этот мастер, кого имеет ввиду Шукшин: Семку или неизвестного древнерусского зодчего? Такое название, во-первых, говорит о единстве, слиянии душ Семки и безымянного создателя церкви, общности их идеалов, нравственных и эстетических, которой не мешает разделенность во времени; во-вторых, подчеркивает обобщающий смысл слова «мастер» как созидательного начала в человеке.
Почему же Семка перестал ходить к талицкой церкви? Шукшин говорит об этом так: «Обидно было и досадно. Как если бы случилось так: по деревни вели невиданной красоты девку… Все на нее показывали пальцами и кричали несуразное. А он, Семка, вступился за нее, и обиженная красавица посмотрела на него с благодарностью. Но тут некие мудрые люди отвели его в сторону и разобъяснили, что девка та – такая-то растакая, что жалеть ее нельзя, что… И Семка сник головой. Все вроде понял, а в глаза поруганной красавице взглянуть нет сил – совестно. И Семка, все эти последние дни сильно разгребавший против течения, махнул рукой…»
И течение обыденной жизни, против которого устал загребать Семка, неизбежно выносит его… «к ларьку»: «он взял на поповские деньги «полкилограмма» водки, тут же осаденил…»
Семка опять пьет, чтобы уйти от злобы: злобы на людей и самого себя, бессильного и даже совестящегося отстоять «поруганную красавицу».
Но уже по тому, как зло реагирует Семка на все, что произошло, как обходит он стороной талицкую церковь, чтобы не бередить раны, можно понять, что чувство красоты по-прежнему живет в нем, только теперь он пытается спрятать его от людей.
Искусство должно учить добру. Шукшин в способности чистого человеческого сердца к добру видел самое дорогое богатство. “Если мы чем- нибудь сильны и по-настоящему умны, так это в добром поступке”, — говорил он.
С этим жил, в это верил Василий Макарович Шукшин.
Использованная литература:
1. М. Г. Дорофеева, Л. И. Коновалова, С. В. Федоров, И. Л. Шолпо
«Изучение творчества В. М. Шукшина в школе»
2. Литература в школе 5’99
Анализ рассказа «Мастер»
Хочешь быть мастером, макай свое перо в правду.
Ничем другим больше не удивишь.
(В.М. Шукшин)
Цели урока:
1) дать представление о личности В.М. Шукшина и значении его произведений;
2) формировать интерес к чтению книг и литературному анализу;
3) сформировать представление о культуре эпохи изучаемого произведения.
ЗАДАНИЕ. Рассмотрите фотографию Шукшина. Ответьте на вопросы.
— Как вы думаете, какой характер скрывается за этой внешностью?
— Каких рассказов вы ждёте от него?
Прочитайте цитаты:
1) Валентин Григорьевич Распутин сказал так: если бы на каком-то всемирном сходе от каждого народа надо было бы избрать по одному человеку, который наиболее полно бы представлял этот народ, то от русского народа таким человеком должен был быть Василий Макарович Шукшин. (Алексей Варламов, доктор филологических наук, автор книги «Шукшин» из серии «Жизнь замечательных людей»).
2) Если же кто сказал слова добрые и правдивые и его не услышали — значит, он и не сказал их. (Василий Макарович Шукшин)
Поразмышляйте над вопросами:
— Почему В.М. Шукшин способен полно представить русский народ? Что мы знаем о Шукшине?
— Как мы прочли слова Шукшина? «Услышали» его слова по-настоящему сегодня? Благодаря чему? Какими увидели его героев?
Цель нашего урока — найти ответы на эти вопросы.
Вам уже приходилось слышать имя Василия Макаровича Шукшина, смотреть фильмы, в которых он принимал участие как актёр и режиссёр. Сегодня состоится знакомство с Шукшиным-писателем, мастером короткого рассказа.
Прочитайте биографию Шукшина. Письменно (в формате Word) ответьте на вопросы.
Как пригодился Шукшину его профессиональный опыт?
Как связаны в судьбе Шукшина его профессии – актер, режиссер и писатель?
Насколько оправдались при знакомстве с жизнью и творчеством писателя ваши ожидания, вызванные портретом?
Шукшину привелось узнать разную жизнь – и города, и деревни, пришлось перепробовать немало специальностей. О чём же писал Шукшин? Писал о том, что очень хорошо знал, что пережил сам. Рассказы его, собранные вместе, соединяются в умный и правдивый, порою смешной, но чаще глубоко драматичный рассказ о русском мужике, о народе, о России.
Прочтите рассказы Шукшина «Чудик», «Мастер», «Крепкий мужик».
Письменно (в формате Word) ответьте по ним на вопросы.
Анализ рассказа «Чудик»
1. Каким мы видим главного героя рассказа?
2. Приведите примеры происшествий и оплошностей, происходящих в его жизни.
3. Как реагируют на его «выходки» окружающие? Как он сам воспринимает их?
4. Как профессия отражает внутреннее стремление вырваться из реальности?
5. Что означает «чудик»? Какие однокоренные слова можно привести?
6. Почему имя главного героя мы узнаем только в конце рассказа?
7. Прототипом «Чудика» можно назвать каких героев русской литературы?
Анализ рассказа «Мастер»
1. Еще один герой Шукшина, герой рассказа «Мастер» – Сёмка Рысь — непревзойденный столяр, мастер своего дела. Казалось бы, все должны его уважать, но в деревне называют его уменьшительным именем Сёмка. Почему?
2. Почему Семка пьёт?
3. Чем привлекла внимание героя талицкая церковь?
4. Чем вызвано решение Сёмки отреставрировать талицкую церковь?
5. Почему никто не согласился помочь Сёмке? К кому он обращается за помощью?
6. Что общего во взгляде на проблему церковников и просвещенного чиновника?
7. Почему рассказ называется «Мастер»? Кто этот мастер?
8. Почему же Сёмка перестал ходить к талицкой церкви?
9. Против какого течения «загребал» Сёмка? Почему его снова «выносит» к ларьку?
10. Сёмка Рысь – «забулдыга, но непревзойдённый столяр». «Сёмка не злой человек, но ему, как говорят, остолбенело всё на свете», и он транжирит свои свои «лошадиные силы» на что угодно: поорать, позубоскалить, нашкодить где — нибудь, — милое дело. Временами он крепко пьёт. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать». Неприглядный портрет, но прочитав рассказ, мы все свои симпатии отдаём этому человеку. Чем же взял нас за живоё Сёмка Рысь, какими качествами он привязал нас к себе?
Мастер, стр. 1
Жил-был в селе Чебровка Семка Рысь, забулдыга, но непревзойденный столяр. Длинный, худой, носатый — совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце… И тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она — в руках… Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они ровные от плеча до кисти, толстые, словно литые. Красивые руки. Топорик в них — игрушечный. Кажется, не знать таким рукам усталости, и Семка так, для куража, орет:
— Что мы тебе, машины? Тогда иди заведи меня — я заглох. Но подходи осторожней — лягаюсь!
Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «лошадиные силы» на что угодно: поорать, позубоскалить, нашкодить где-нибудь, — милое дело. Временами он крепко пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать.
— Зачем же, Семка? — спрашивали.
— Затем, что так — хоть какой-то смысл есть, Я вот нарежусь, так? И неделю хожу — вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас… Тьфу! И потом: я же не валяюсь каждый день под бочкой.
Пьяным он безобразен не бывал, не оскорблял жену — просто не замечал ее.
— Погоди, Семка, на запой наладишься, — стращали его. — Они все так, запойники-то: месяц не пьют, два, три, а потом все до нитки с себя спускают. Дождешься.
— Ну так, ладно, — рассуждал Семка, — я пью, вы — нет. Что вы такого особенного сделали, что вам честь и хвала? Работаю я наравне с вами, дети у меня обуты-одеты, я не ворую, как некоторые…
— У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как сыр в масле катался, если бы не пил-то.
— А я не хочу как сыр в масле. Склизко.
Он, правда, из дома ничего не пропивал, всю зарплату отдавал семье. Пил на то, что зарабатывал слева. Он мог такой шкаф «изладить», что у людей глаза разбегались. Приезжали издалека, просили сделать, платили большие деньги. Его даже писатель один, который отдыхал летом в Чебровке, возил с собой в областной центр, и он ему там оборудовал кабинет… Кабинет они оба додумались «подогнать» под деревенскую избу (писатель был из деревни, тосковал по родному).
— Во, дурные деньги-то! — изумлялись односельчане, когда Семка рассказывал, какую они избу уделали в современном городском доме. — Шешнадцатый век!
— На паркет настелили плах, обстругали их, и все — даже не покрасили. Стол — тоже из досок сколотили, вдоль стен — лавки, в углу — лежак. На лежаке никаких матрасов, никаких одеял… Лежит кошма и тулуп, и все. Потолок паяльной лампой закоптили — вроде по-черному топится. Стены горбылем обшили… Шешнадцатый век, — задумчиво говорил Семка. — Он мне рисунки показывал, я все по рисункам делал.
Когда Семка жил у писателя в городе, он не пил, читал разные книги про старину, рассматривал старые иконы, прялки… Этого добра у писателя было навалом.
В то же лето, как побывал Семка в городе, он стал приглядываться к церковке, которая стояла в деревне Талице, что в трех верстах от Чебровки. Церковка была эакрыта давно. Каменная, небольшая, она открывалась взору вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышении, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь — внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей.
В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. Она тоже давно была закрыта и дала в стене трещину. Казалось бы — две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, — какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно… Чебровскую видно было за пять километров кругом — на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу.
Как-то в выходной день Семка пошел опять к талицкой церкви. Сел на косогор, стал внимательно смотреть на нее. Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица — столько лет стоит! — молчит. Много-много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега… Но вот — стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители ее, давно стала прахом та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь — там заметят. Этого заботило что-то другое — красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа. Милый, дорогой человек!.. Не знаешь, что и сказать тебе — туда, в твою черную жуткую тьму небытия, — не услышишь. Да и что тут скажешь? Ну — хорошо, красиво, волнует, радует… Разве в этом дело? Он и сам радовался, и волновался, и понимал, что — красиво. Что?.. Ничего. Умеешь радоваться — радуйся, умеешь радовать — радуй… Не умеешь — воюй, командуй или что-нибудь такое делай — можно разрушить вот эту сказку: подложить пару килограммов динамита — дроболызнет, и все дела. Каждому свое.
Смотрел, смотрел Семка и заметил: четыре камня вверху, под карнизом, не такие, как все, — блестят. Подошел поближе, всмотрелся — да, тот мастер хотел, видно, отшлифовать всю стену. А стена — восточная, и если бы он довел работу до конца, то при восходе солнца (оно встает из-за косогора) церковка в ясные дни загоралась бы с верхней маковки и постепенно занималась бы светлым огнем вся, во всю стену — от креста до фундамента. И он начал эту работу, но почему-то бросил, — может, тот, кто заказывал и давал деньги, сказал: «Ладно, и так сойдет».
Мастер
Жил-был в селе Чебровка Семка Рысь, забулдыга, но непревзойденный столяр. Длинный, худой, носатый — совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце. . . И тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она — в руках. . . Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они ровные от плеча до кисти, толстые, словно литые. Красивые руки. Топорик в них — игрушечный. Кажется, не знать таким рукам усталости, и Семка так, для куража, орет: — Что мы тебе, машины? Тогда иди заведи меня — я заглох. Но подходи осторожней — лягаюсь! Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «лошадиные силы» на что угодно: поорать, позубоскалить, нашкодить где-нибудь, — милое дело. Временами он крепко пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать. — Зачем же, Семка? — спрашивали. — Затем, что так — хоть какой-то смысл есть, Я вот нарежусь, так? И неделю хожу — вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас. . . Тьфу! И потом: я же не валяюсь каждый день под бочкой. Пьяным он безобразен не бывал, не оскорблял жену — просто не замечал ее. — Погоди, Семка, на запой наладишься, — стращали его. — Они все так, запойники-то: месяц не пьют, два, три, а потом все до нитки с себя спускают. Дождешься. — Ну так, ладно, — рассуждал Семка, — я пью, вы — нет. Что вы такого особенного сделали, что вам честь и хвала? Работаю я наравне с вами, дети у меня обуты-одеты, я не ворую, как некоторые. . . — У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!. . Ты бы как сыр в масле катался, если бы не пил-то. — А я не хочу как сыр в масле. Склизко. Он, правда, из дома ничего не пропивал, всю зарплату отдавал семье. Пил на то, что зарабатывал слева. Он мог такой шкаф «изладить», что у людей глаза разбегались. Приезжали издалека, просили сделать, платили большие деньги. Его даже писатель один, который отдыхал летом в Чебровке, возил с собой в областной центр, и он ему там оборудовал кабинет. . . Кабинет они оба додумались «подогнать» под деревенскую избу (писатель был из деревни, тосковал по родному). — Во, дурные деньги-то! — изумлялись односельчане, когда Семка рассказывал, какую они избу уделали в современном городском доме. — Шешнадцатый век! — На паркет настелили плах, обстругали их, и все — даже не покрасили. Стол — тоже из досок сколотили, вдоль стен — лавки, в углу — лежак. На лежаке никаких матрасов, никаких одеял.
—> ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ
Рано утром Чудик шагал по селу с чемоданом.
К брательнику, поближе к Москве! — отвечал он на вопрос, куда это он собрался.
Далеко, Чудик?
К брательнику, отдохнуть. Надо прошвырнуться.
При этом круглое мясистое лицо его, круглые глаза выражали в высшей степени плевое отношение к дальним дорогам — они его не пугали.
Но до брата было еще далеко.
Пока что он благополучно доехал до районного города, где предстояло ему взять билет и сесть в поезд.
Времени оставалось много. Чудик решил пока накупить подарков племяшам конфет, пряников…
Зашел в продовольственный магазин, пристроился в очередь. Впереди него стоял мужчина в шляпе, а впереди шляпы — полная женщина с крашеными губами. Женщина негромко, быстро, горячо говорила шляпе:
Представляете, насколько надо быть грубым, бестактным человеком! У него склероз, хорошо, у него уже семь лет склероз, однако никто не предлагал ему уходить на пенсию.
А этот без году неделя руководит коллективом — и уже: «Может, вам, Александр Семеныч, лучше на пенсию?» Нах-хал!
Шляпа поддакивала:
Да, да… Они такие теперь. Подумаешь — склероз! А Сумбатыч?.. Тоже последнее время текст не держал. А эта, как ее?..
Чудик уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался.
Подошла его очередь. Он купил конфет, пряников, три плитки шоколада и отошел в сторонку, чтобы уложить все в чемодан. Раскрыл чемодан на полу, стал укладывать… Что-то глянул по полу-то, а у прилавка, где очередь, лежит в ногах у людей пятидесятирублевая бумажка. Этакая зеленая дурочка, лежит себе, никто ее не видит… Чудик даже задрожал от радости, глаза разгорелись. Второпях, чтобы его не опередил кто-нибудь, стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать в очереди про бумажку.
Хорошо живете, граждане! — сказал громко и весело.
На него оглянулись.
У нас, например, такими бумажками не швыряются.
Тут все немного поволновались. Это ведь не тройка, не пятерка — пятьдесят рублей, полмесяца работать надо. А хозяина бумажки — нет.
«Наверно, тот, в шляпе», — сказал сам себе Чудик.
Решили положить бумажку на видное место, на прилавке.
Сейчас прибежит кто-нибудь, — сказала продавщица.
Чудик вышел из магазина в приятнейшем расположении духа. Все думал, как это у него легко, весело получилось:
«У нас, например, такими бумажками не швыряются!»
Вдруг его точно жаром всего обдало: он вспомнил, что точно такую бумажку и еще двадцатипятирублевую ему дали в сберкассе дома. Двадцатипятирублевую он сейчас разменял, пятидесятирублевая должна быть в кармане… Сунулся в карман — нету. Туда-сюда — нету.
Моя была бумажка-то! — громко сказал Чудик. — Мать твою так-то!.. Моя бумажка-то! Зараза ты, зараза…
Под сердцем даже как-то зазвенело от горя. Первый порыв был пойти и сказать:
Граждане, моя бумажка-то. Я их две получил в сберкассе: одну двадцатипятирублевую, другую полусотенную. Одну, двадцатипятирублевую, сейчас разменял, а другой — нету.
Но только он представил, как он огорошит всех этим своим заявлением, как подумают многие: «Конечно, раз хозяина не нашлось, он и решил прикарманить». Нет, не пересилить себя — не протянуть руку за этой проклятой бумажкой. Могут еще и не отдать…
Да почему же я такой есть-то? — горько рассуждал Чудик. — Что теперь делать?..
Надо было возвращаться домой.
Подошел к магазину, хотел хоть издали посмотреть на бумажку, постоял у входа… и не вошел. Совсем больно станет. Сердце может не выдержать.
Ехал в автобусе и негромко ругался — набирался духу: предстояло объяснение с женой.
Это… я деньги потерял. — При этом курносый нос его побелел. Пятьдесят рублей.
У жены отвалилась челюсть. Она заморгала; на лице появилось просительное выражение: может, он шутит? Да нет, эта лысая скважина (Чудик был не по-деревенски лыс) не посмела бы так шутить. Она глупо спросила:
Тут он невольно хмыкнул.
Когда теряют, то, как правило…
Ну, не-ет!! — взревела жена. — Ухмыляться ты теперь до-олго не будешь! И побежала за ухватом. — Месяцев девять, скважина!
Чудик схватил с кровати подушку — отражать удары.
Они закружились по комнате…
Нна! Чудик!..
Подушку-то мараешь! Самой стирать…
Выстираю! Выстираю, лысан! А два ребра мои будут! Мои! Мои! Мои!..
По рукам, дура!..
Отт-теньки-коротеньки!.. От-теньки-лысанчики!..
По рукам, чучело! Я же к брату не попаду и на бюллетень сяду! Тебе же хуже!..
Тебе же хуже!
Ну, будет!
Не-ет, дай я натешусь. Дай мне душеньку отвести, скважина ты лысая…
Ну, будет тебе!..
Жена бросила ухват, села на табурет и заплакала.
Берегла, берегла… по копеечке откладывала… Скважина ты, скважина!.. Подавиться бы тебе этими деньгами.
Спасибо на добром слове, — «ядовито» прошептал Чудик.
Где был-то — может, вспомнишь? Может, заходил куда?
Никуда не заходил…
Может, пиво в чайной пил с алкоголиками?.. Вспомни. Может, выронил на пол?.. Бежи, они пока ишо отдадут…
Да не заходил я в чайную!
Да где же ты их потерять-то мог?
Чудик мрачно смотрел в пол.
Ну выпьешь ты теперь читушечку после бани, выпьешь… Вон — сырую водичку из колодца!
Нужна она мне, твоя читушечка. Без нее обойдусь…
Ты у меня худой будешь!
К брату-то я поеду?
Сняли с книжки еще пятьдесят рублей.
Чудик, убитый своим ничтожеством, которое ему разъяснила жена, ехал в поезде. Но постепенно горечь проходила.
Мелькали за окном леса, перелески, деревеньки… Входили и выходили разные люди, рассказывались разные истории…
Чудик тоже одну рассказал какому-то интеллигентному товарищу, когда стояли в тамбуре, курили.
У нас в соседней деревне один дурак тоже… Схватил головешку — и за матерью. Пьяный. Она бежит от него и кричит: «Руки, кричит, руки-то не обожги, сынок!» О нем же и заботится. А он прет, пьяная харя. На мать. Представляете, каким надо быть грубым, бестактным…
Сами придумали? — строго спросил интеллигентный товарищ, глядя на Чудика поверх очков.
Зачем? — не понял тот. — У нас, за рекой, деревня Раменское…
Интеллигентный товарищ отвернулся к окну и больше не говорил.
После поезда Чудику надо было еще лететь местным самолетом. Он когда-то летал разок. Давно. Садился в самолет не без робости.
В нем ничего не испортится? — спросил стюардессу.
Что в нем испортится?
Мало ли… Тут, наверно, тьпц пять разных болтиков. Сорвется у одного резьба — и с приветом. Сколько обычно собирают от человека? Килограмма два-три?..
Не болтайте. Взлетели.
Рядом с Чудиком сидел толстый гражданин с газетой. Чудик попытался говорить с ним.
А завтрак зажилили, — сказал он.
В самолетах же кормят.
Толстый промолчал на это.
Чудик стал смотреть вниз.
Горы облаков внизу.
Вот интересно, — снова заговорил Чудик, — под нами километров пять, так? А я — хоть бы хны. Не удивляюсь. И счас в уме отмерял от своего дома пять километров, поставил на попа — это ж до пасеки будет!
Самолет тряхнуло.
Вот человек!.. Придумал же, — еще сказал он соседу. Тот посмотрел на него, опять ничего не сказал, зашуршал газетой.
Пристегнитесь ремнями! — сказала миловидная молодая женщина. — Идем на посадку.
Чудик послушно застегнул ремень. А сосед — ноль внимания. Чудик осторожно тронул его:
Велят ремень застегнуть.
Ничего, — сказал сосед. Отложил газету, откинулся на спинку сиденья и сказал, словно вспоминая что-то: — Дети — цветы жизни, их надо сажать головками вниз.
Menschen und Leidenschaften
(с. 5).- Написано в 1830 г. Дата указана самим Лермонтовым на заглавном листе рукописи: «Menschen und Leidenschaften (ein Trauerspiel) 1830 года. М. Лермонтов»., .,
В пьесе широко использован автобиографический материал. Главный герой Юрий Волин — характер, близкий лермонтовскому; во многих случаях монологи Волина соотносятся с лирикой Лермонтова 1830 г.
Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.
Реальную основу имеет и предыстория событий, составляющих сюжет «Menschen und Leidenschaften*: семейная распря между старухой Громовой и Н. М. Волиным, о которой рассказывает горничная Дарья, повторяет действительные отношения, сложившиеся между бабушкой Лермонтова и его отцом. Прототипов имеют некоторые второстепенные персонажи пьесы: горничная Дарья — это ключница в Тарханах Дарья Григорьевна Соколова; Иван — Андрей Иванович Соколов, муж Дарьи Григорьевны, лакей, «дядька» Лермонтова.
В пьесе воспроизведены картины хорошо знакомой Лермонтову жизни помещичьей усадьбы. При этом внимание поэта сосредоточено не только на семейно-бытовой коллизии, но и па отношениях социальных; в поле его зрения — уродливые проявления крепостничества; жестокость, раболепие, лицемерие, ложь. Противостояние порочному обществу чистого душой, высокого романтического героя, бессильного против царящего в мире зла, составляет основной конфликт драмы.
С. 5. Посвящается.- После этого слова в рукописи стоит двоеточие, тире и густо зачеркнутое имя адресата, оставшееся неизвестным.
С. 7. …наконец его улакомили, и он, оставя сынка, да и отправился к себе в отчину.- Так же как герой драмы Н. М. Волин, Ю. П. Лермонтов, получив после смерти жены от Е. А. Арсеньевой, бабушки Лермонтова, вексель на 25 тысяч рублей, оставил ей сына и уехал в свое имение.
Хоть он и нарахтится в важные люди.- Нарахтиться-стремиться к чему-либо.
С. 9. …Если жизнь тебя обманет…- Стихотворение А. С, Пушкина (опубликовано в «Московском телеграфе», 1825, № 17),
Смертный, мне ты подражай… А за чашей отдыхай.- Источником этого четверостишия послужили стихи Пушкина «Гроб Анакреона» (1815), его поздняя редакция, опубликованная в сборнике стихотворений Пушкина 1826 г.:
Смертный, век твой привиденье! Счастье резвое лови! …Наслаждайся, наслаждайся! Чаще кубок наливай! Страстью пылкой утомляйся, А за чашей отдыхай!
С. 10. …сделался таким мрачным, — как доктор Фауст! — Доктор Фауст — герой одноименной трагедии (1808-1832) И. В. Гете, жизненный путь которого проходит в трудных поисках смысла жизни.
С. 12. Поверь мне, той страны нет краше и милее…- Неточная цитата из басни И. А. Крылова «Два голубя» (1808):
Но, верьте, той земли не сыщете вы краше, Где ваша милая, иль где живет ваш друг.
С. 14. …я была у Троицкой лавры…—Троице -Ссргнсиа лавра —монастырь, ОСНОВаННЫЙ В середине XIV и. (ныне г. Загорск, 71 км от Москвы). Лермонтов посетил лавру в середине августа 1830 г.
С. 21. Все колбасники, шмерцы!..- Пренебрежительные прозвища немцев.
С. 22. Неужто Кант был дурак?..- Кант Иммануил (1724- 1804) — немецкий философ; положил начало немецкой классической философии.
Тот, который знает, что он ничего не знает…- Здесь Н. М. Волин приводит суждение, приписывавшееся древнегреческому философу Сократу (он. 470-399 до н. э.), который считал, что невозможно обладать позитивным знанием.
С. 32. Если я умру, то брат Павел Иванович опекуном именью…- Известно, что бабушка Лермонтова Е. А. Арсеньева распорядилась в случае своей смерти передать до совершеннолетия внука опеку над имением своему младшему брату Афанасию Алексеевичу Столыпину (1788-1866); если умрет и он, то принять опеку должны были другие братья. Внук Арсеиьевой, М. Ю. Лермонтов, становился владельцем всего ее движимого и недвижимого имения только при том условии, что будет жить отдельно от отца,
С. 40, ..если когда-нибудь Купидон заглядывал в ваше сердце…- Купидон — в римской мифологии бог любви, С. 45. …недвижна, как жена Лотова…- Как гласит библейская легенда, в момент бегства из Содома жена Лота, несмотря на запрет ангелов, оглянулась на оставленный город и была превращена в соляной столп (Бытие, 19, 26).
С. 47. Прочь, прочь… сирена… прочь от меня…- Сирены в греческой мифологии — фантастические существа, полуженщины-полуптицы, своим волшебным пением увлекавшие мореходов и губившие их. В переносном смысле — соблазнительные красавицы, завораживающие своим голосом.
С. 57-59. Явления 8 и 9 с небольшими изменениями были введены в пьесу «Странный человек» (сцена XI).
С. 61. …мы с тобой не были созданы для людей.- Эти слова Юрия почти полиостью совпадают с заключительной строкой стихотворения «Эпитафия» (1830): «Он не был создан для людей».
Странный человек
(с. 63).- Драма написана в 1831 г. Первоначальный вариант закончен 17 июля, о чем свидетельствует помета Лермонтова на обложке тетради: «Странный человек. Романтическая драма. 1831 года кончена 17 июля. Москва». В августе — октябре в пьесу были введены еще две сцены и монолог Арбенина; необходимость этих дополнений стала очевидной после окончания пьесы и была зафиксирована в следующей записи: «Метог: прибавить к «Странному человеку» еще сцену, в которой читают историю его детства, которая нечаянно попалась Белинскому». Лермонтов вновь переписал текст; на обложке беловой рукописи сделал надпись: «Странный человек. Романтическая драма. Москва, 1831 года».
В пьесе «Странный человек» драматургический конфликт построен на столкновении независимого в мыслях и поступках героя с обществом. Идейно и тематически она во многом родственна написанной годом ранее лермонтовской трагедии «Menschen und Leidenschaften*; ряд реплик, монологов и даже явлений в «Странном человеке» заимствованы из «Menschen und Leidenschaften».
С. 63. Я решился изложить драматически происшествие истинное…- В драме «Странный человек» нашла свое отражение история отношений Лермонтова с Натальей Федоровной Ивановой (1813- 1875), адресатом лирического цикла 1830-1832 гг. (о ней см. в примечании к стихотворению «Н. Ф. И….вой» («Любил с начала жизни я…»; наст. изд. т. 1, с. 662). Первые встречи с Ивановой, ее приветливое внимание к поэту, доброжелательность и дружеское участие позволили Лермонтову надеяться на ее ответное чувство; между тем эти надежды были обмануты. Мотив измены и вероломства становится основным в произведениях, посвященных Ивановой. Героине «Странного человека» переданы имя и отчество Н. Ф. Ивановой, черты ее внешнего и внутреннего облика. В значительной мере автобиографичен и образ Владимира Арбенина; в текст «Странного человека» намеренно введены стихи Лермонтова, посвященные Н. Ф. Ивановой, — в драме они выполняют роль стихотворного обращения Арбенина к Загорскиной. Сюжетная линия, связанная с родителями Арбенина, достаточно далека от реальных фактов биографии Лермонтова; общим является лишь самый факт семейного разлада и вызванные им переживания героя.
Ощущение подлинности изображаемых событий подчеркивается драматургической конструкцией произведения, состоящего из датированных сцен, сообщающих пьесе характер дневника.
С. 64. The Lady of his love was wed with one…- Стихотворение Дж: Байрона «The Dream» («Сон», 1816), отрывок из которого Лермонтов взял в качестве эпиграфа к «Странному человеку», органически входит в художественную ткань пьесы и представляет собою как бы ее лирический подтекст. В его рабочей тетради, содержащей сцены из «Странного человека», есть «запись для памяти», зафиксировавшая намерение Лермонтова сделать прозаический перевод «Сна» для своей кузины Александры Михайловны Верещагиной (этот перевод либо не был сделан, либо не сохранился). «Сном» навеяно стихотворение Лермонтова «Видение», включенное в текст
«Странного человека» как «пьеса» Арбенина, о которой один из героев драмы, Заруцкой, говорит: «Арбенин описывает то, что с ним было, Просто, но есть что-то особенное в духе этой пьесы. Она, в некотором смысле, подражание «The Dream» Байронову».
Утром 26 августа.- Даты, указанные перед каждой сценой, были внесены в беловую рукопись вместе с разделением текста на» сцены. Возможно, ими отмечены памятные Лермонтову дни, относящиеся ко времени его увлечения Н. Ф. Ивановой.
; С. 67.; Входит Белинской…- Фамилия Белинской, вероятно, происходит от названия села Белынь Нпжпеломовского уезда Пензенской1 губернии. Того же происхождения, по-видимому, и фамилия критика В. Г. Белинского, не имеющего тем не менее никакого отношения к названному выше действующему лицу драмы Лермонтова. Не исключено, что под именем Белинского в «Странном человеке» выведен соученик Лермонтова по Московскому университету Дмитрий Павлович Тиличеев (1812 -после 1860). ««я; С. 69. Магомет сказал, что он опустил голову в воду и вынул, и в это время четырнадцатью годами состарился.- Этот эпизод не упоминается ни в Коране, ни в преданиях об основателе ислама. Лермонтов использовал легенду о Магомете, которая в XVIII в. была зафиксирована в английском сатирико-правоучительном журнале «The Spectator* («Зритель»), 1711, № 94, 18 июня.
С. 73. …господа кавалеры, не хотите ли играть в мушку…- Myшка — карточная игра.
С. 75. Я не сотворен для людей теперешнего века и нашей страны…- Ср. в поэме «Демон»:
Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них!
Со мною случится скоро горе, не or ума, но от глупости!..- Комедию А. С. Грибоедова «Горе от ума» Лермонтов мог знать не только по постановкам (в искаженном цензурой варианте) на петербургской и московской сценах (январь — ноябрь 1831 г.); ему, вероятно, были известны и многочисленные списки «Горя от ума», которые ходили по Москве.
Как прошлый раз в Собрании один кавалер уронил замаскированную даму…- Костюмированные балы устраивались в зале Московского благородного собрания (здание построено архитектором М. Ф, Казаковым в 1780-х годах. Ныне — Дом Союзом).
С. 76. А бывало, помню (ему еще было три года), бывало, барыня посадит его на колена к себе и начнет играть на фортепьянах. что-нибудь жалкое. Глядь: а у дитяти слезы по щекам так и катят-ся1., ^- В этом отрывке воспроизведен реальный факт биографии Лермонтова, зафиксированный в одной из его автобиографических заметок 1830 г.: «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперъ вспомнить, но уверен, что, если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать».
G.-80-*-86. Сцена IV.- В сцене IV изображен студенческий кружок, к которому принадлежал Лермонтов во время своего пребывания в Московском университете (с сентября 1830-го по июнь 1832 г.). В одно время с Лермонтовым в университете учились: В Г. Белинский, А. И. Герцен, И. А. Гончаров, Н. П. Огарев, Н. В. Станкевич. О связях Лермонтова с кружком Герцена и Огарева, который возник в 1831 г., сведений не сохранилось. Общество близких друзей поэта составляли А. Д. Закревский, А. А. Лопухин, В. А. и Н. С. Шеишины~-их иногда именовали «лермонтовской пятеркой». Есть основания предполагать, что персонаж «Странного человека», названный Заруцким, в какой-то мере списан с А. Д. Закревского, которому очень нравились лермонтовские стихи (стихи Арбенина в пьесе читает именно Заруцкой) и который был известен своим увлечением русской историей; в статье «Взгляд на русскую историю», напечатанной в 20-м номере «Телескопа» за 1833 г., Закревский специально останавливался на проблеме национальной самобытности России, подчер кивая особенное значение Отечественной войны 1812 г. «1812 год, — писал он, — есть начало самобытной, национальной жизни России». До публикации статьи эти идеи могли быть им высказаны на собраниях дружеского кружка (ср. заключительный монолог Заруцкого).
С. 80. Общипанных разбойников Шиллера-Упоминается московская постановка драмы Ф. Шиллера в переделке И. II. Сандунова, представлявшей собой вариант, приспособленный к требованиям цензуры и театральной администрации, занятой «бенефИСНЫМИ ОПвКу ляциями». Отрицательное отношение Лермонтова к принятой в театре традиции ставить пьесы классического репертуара в искажающем смысл «переложении» известно из его письма к тетушке Марии Акимовне Шан-Гирей (февраль 1830-го либо 1831 г.); в нем высказано сожаление, что знакомство театральной публики с творениями великого Шекспира происходит через перевод «перековерканной пьесы Дюсиса, который… переменил ход трагедии и выпустил множество характеристических сцен».
С. 80-81. Мочалов ленился ужасно; жаль, что этот прекрасный актер не всегда в духе. Случиться могло б, что я бы его видел вчера в первый и последний раз: таким образом он теряет репутацию.- В этих словах Челяева отразилось общее увлечение московской сту денческой молодежи вдохновенной романтической игрой II. С, М0Ч1 лова («прекрасный акте])»); здесь же отмечена характерная для Мочалова «неровность» игры известная особенность его актерской манеры, о которой с сожалением шкал В. Г. БвЛИНСКИЙ: «Со дни вступления на сцену, привыкши надеяться на вдохновение, всего ожидать от внезапных и волканических вспышек своего чувства, он всегда находился в зависимости от расположения своего духа: найдет на него одушевление — и он удивителен, бесподобен; нет одушевления — и он впадает не то чтобы в посредственность — это бы еще куда ни шло — нет, в пошлость и тривиальность… Вот в такие-то неудачные для него спектакли и видели его люди, имеющие о нем понятие как о дурном актере. Это особенно приезжие в Москву, и особенно петербургские жители».
С. 81. Моя душа, я помню, с детских лет…- Лермонтов передает Арбенину свое стихотворение «1831-го июня 11 дня» (1, 2, 5-я строфы; отдельные строки введенного в текст драмы стихотворения несколько изменены).
С. 82. К чему волшебною улыбкой…- Как самостоятельное стихотворение — неизвестно.
С. 83. Я видел юношу: он был верхом…- Начало стихотворения Лермонтова «Видение» (см. об этом т. 1, с. 668). В тексте драмы приведено с отдельными изменениями.
С. 88. …я видел ее в театре: слезы блистали в глазах ее, когда играли «Коварство и Любовь» Шиллера!.. Неужели она равнодушно стала бы слушать рассказ моих страданий? — Для Лермонтова и современной ему молодежи драматургия Шиллера знаменовала собою страстный протест против всякой несправедливости, социального неравенства, духовной ограниченности, лицемерия и ханжества. Игра Мочалова, исполнявшего роль Фердинанда в драме Шиллера «Коварство и Любовь», производила огромное впечатление на романтически настроенных молодых людей. Реакцию потрясенной спектаклем Наташи Загорскиной Арбенин расценивает как знак благородства и одухотворенности ее натуры.
С. 89. …терпенья уж нет. Долго мы переносили, однако пришел конец… хоть в воду!..- Картины, изобличающие крепостное право, написаны в значительной мере по собственным впечатлениям Лермонтова, хорошо знакомого с бытом сельских дворян, живущих по соседству с Тарханами (имение бабушки, расположенное в Пензенской губернии), где поэт провел детство.
С. 92. Скучно будет сегодня во Французском театре: играют скверно, тесно, душно. А нечего делать! весь beau monde! — Здесь отразились впечатления от действовавшего в 1829-1830 гг. в Москве частного французского театра, созданного по инициативе С. С. Апраксина, старшины Благородного собрания, Д. В. Голицына, московского генерал-губернатора, министра двора П. М. Волконского и др. Несмотря на то, что труппа была слабой, а помещение, снятое для театра, неудобным и для зрителей, и для актеров, посещение французских спектаклей входило в обязательную программу развлечений «большого света».
С. 112. Славная музыканьша будет на арфе играть… вы не слыхали еще? Она из Парижа…- «Славная музыканьша»»- С. Бертран, французская арфистка. В инваре марте 1831 г. в Москве проходили ее гастроли.
С. 114. Когда одни воспоминанья…- Отдельные строки перенесены в это стихотворение из «Романса к И…», первоначально введенного в драму. В результате дальнейшей переработки текста возникло стихотворение «Оправдание» (1841).
С. 117-118. В каком романе… у какой героини вы переняли такие мудрые увещевания… вы желали бы во мне найти Вертера!.. Прелестная мысль…- В романе И. В. Гете «Страдания молодого Вертера» (1774) герой, духовно близкий центральному персонажу лермонтовской пьесы, переживает любовную драму, подобную той, которая разыгрывается между Загорскиной, Арбениным и его счастливым соперником. Вертер находит возможным сохранить добрые отношения с возлюбленной и ее мужем. Арбенин с негодованием отвергает подобную систему отношений.
С. 123. Вы, конечно, не ученик Лафатера? — Лафатср Иоганн Каспар (1741-1801) — швейцарский пастор и писатель. В своем главном труде «Physiognomische Fragmente zur Beforderung der Menschenkenntniss und Menschenliebe» («Физиогномические фрагменты, способствующие познанию людей и любви к людям», 1775- 1778) развивал теорию соответствия духовного мира человека его внешности.
Обновлено: 2011-04-23
Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.
Спасибо за внимание.
.
Чудик — рассказ Василия Макаровича Шукшина, созданный в 1967 году.
Его герой — чудаковатый киномеханик, «профессионально близкий» самому Шукшину — актёру и кинорежиссёру.
Чудик (по паспорту Василий Егорович Князев) — обычный советский «сельский интеллигент», киномеханик. Его прозвище вполне соответствует его характеру: он непутёвый, чудаковатый и постоянно попадает в какие-нибудь странные и комические ситуации. Таким вот похождениям и посвящён рассказ.
Всё начинается с того, что он решил отправиться на Урал — повидать брата. «Чудеса» начинаются ещё до отлёта. Он заходит в магазин, чтобы купить племянникам гостинцы, и случайно замечает на полу пятидесятирублёвую купюру.
Как «честный советский человек», он поднял её и оставил на кассе, надеясь, что хозяин вернётся за ней. А вскоре заметил, что это именно у него из кармана выпали эти деньги. Но возвращаться за ними он не стал — подумал, что о нём будут плохо говорить как о человеке, который захотел украсть чужие деньги.
Чудик, наконец, полетел на Урал. Летел он в самолёте, который сел не на взлётно-посадочную полосу, а на картофельное поле. Из-за этого у соседа Чудика выпала вставная челюсть. Чудик её поднял, но сосед набросился на него с руганью, поскольку ему не понравилось, что кто-то прикоснулся к его челюсти.
Затем Князев решил отправить телеграмму домой. В несерьёзном стиле он сообщал жене, что долетел благополучно. Однако телеграфистка оказалась строгой женщиной и потребовала изменить текст телеграммы. Василий приезжает к брату. Вместе они выпивают, вспоминают молодые годы и беседуют на разные темы.
Однако снохе Чудик определённо не нравится, да так, что в конце концов оба мужчины вынуждены были переместиться из дома на улицу. Там они продолжили разговор. Наутро Василий проснулся и увидел, что он в доме совершенно один. Видимо, он подумал, что на него обиделась сноха, поэтому, чтобы сделать ей что-то приятное, он раскрасил яркими красками коляску.
Сделав дело, он отправился по магазинам. А когда пришёл обратно, то услышал, что брат ругается с женой по поводу коляски. Тут-то Василий окончательно понял, что ему здесь не рады. Он собрался и отправился домой, как того хотела сноха. Почему Князев — Чудик? Чудаковатый сельский киномеханик — фигура колоритная. Его беда в том, что его представления об окружающем мире не соответствуют тому, каков этот мир на самом деле.
Анализ рассказа
С другой стороны, он очень добрый, общительный и простодушный. Добрый не просто в высшей степени, а прямо-таки до глупости. Шукшинский герой, на первый взгляд, родствен другим известным героям русской литературы:
- Князю Мышкину;
- Гоголевскому Башмачкину;
- Чеховскому Епиходову.
В своём рассказе Шукшин сталкивает «естественного человека» Князева и окружающий мир, «испорченный» цивилизацией. Обе стороны никак не могут понять друг друга, поскольку руководствуются разными правилами. Однако автор отнюдь не идеализирует Князева, в отличие от Достоевского, которому был определённо симпатичен Идиот. Чудик — человек со своими достоинствами и недостатками.
Тем не менее, это персонаж достаточно незаурядный, хотя его незаурядность проявляется лишь в те моменты, когда он падает в некие чрезвычайные ситуации, в обычное время Князев — самый обычный, средненький человек, ничем не выделяющийся из толпы. Чудик совсем не накликает на себя неприятности, они — лишь цепь случайных совпадений. Но и окружающий мир страдает теми же недостатками, что и герой: в финале рассказа, в тот момент, когда герою требовалось просто понимание (в эпизоде с раскрашиванием коляски), общество предпочло резко отвернуться от него, не оценив его добрых намерений.
Как явствует из комментариев, в активе В. Шукшина — 125 опубликованных рассказов, большинство из которых поражают своей жизненной неповторимостью, своеобразием жизненного материала. Критика пыталась определить индивидуальное качество этих рассказов через понятия “шукшинский герой” и “шукшинская жизнь”.
По мнению критиков, шукшинский герой “в кирзовых сапогах” (С. Залыгин) “пылит по проселочным дорогам” (Л. Аннинский). Алтайских шоферов, механиков, трактористов писатель хорошо знал и нередко встречал на Чуйском тракте, ведущем от города Бийска до монгольской границы, проходящем мимо деревни Сростки, расположенной в предгорной алтайской степи, на берегу реки Катуни. Сейчас о родной деревне писателя Сростки говорят как о музее Шукшина под открытым небом.
Герои Шукшина из той “шукшинской жизни”, которую прожил сам писатель. Закончив в 1943 г. семь классов сельской школы в родной деревне, Шукшин поступает в Бийский автомобильный техникум и учится в нем около года. Перед этим он безуспешно хотел стать бухгалтером под руководством крестного. Автомобильного механика из него так и не вышло. В 1946-1948 гг. он был разнорабочим, учеником маляра, грузчиком (литейный завод в Калуге), работал на железной дороге, был слесарем на тракторном заводе во Владимире. В 1948-1952 гг. служил радистом на флоте, но этот период его жизни в литературе почти не отразился, в 1953-1954 гг., поначалу не имея среднего образования, работал в Сростках директором вечерней школы сельской и рабочей молодежи и готовился к экзаменам за десятилетку экстерном, осенью 1953 г. экзамены все сдал, его приняли в партию, избрали секретарем райкома комсомола. В 1954 г. в возрасте двадцати пяти лет, когда многие уже получили высшее образование, становится студентом 1-го курса ВГИКа, где вместе с А. Тарковским учится в мастерской М. Ромма. Летние каникулы проводил дома, в Сростках, работал в колхозе, ездил по Алтаю, рыбачил, встречался с людьми. Как М. Шолохов на Дону, так и В.. Шукшин на Алтае нашел своих героев.
Однако важен не только герой, но и ракурс его изображения. В простом, обыкновенном герое “в кирзовых сапогах”, о котором писали многие, Шукшина интересует то, мимо чего проходили все, — душа. «Меня больше интересует “история души”, и ради ее выявления сознательно и много опускаю из внешней жизни того человека, чья душа меня волнует», — говорил Шукшин. Ho и не всякая “душа” близка писателю. “…Так называемый простой, средний, нормальный, положительный человек меня не устраивает. Тошно. Скучно… — писал Шукшин. — Мне интереснее всего исследовать характер человека-недогматика, человека, не посаженного на науку поведения. Такой человек импульсивен, поддается порывам, а следовательно, крайне естествен. Ho у него всегда разумная душа”.
Человек-недогматик в обыденной жизни часто смотрится как человек странный, не от мира сего. Шукшин написал достаточно много рассказов об этих людях (“Мастер”, “Выбираю деревню на жительство”, “Микроскоп”, “Штрихи к портрету”, “Алеша Бесконвойный” и др.); более того, именно об этих людях его кинофильм “Странные люди” (1969), в который вошли его новеллы: “Чудик” (в сценарии — “Братка”), “Мильпардон, мадам” (в кино — “Роковой выстрел”), “Думы”. Определение этому герою критики взяли из прозы самого Шукшина — чудик.
Рассказ В. Шукшина “Чудик” (1967) — о тридцатидевятилетнем сельском механике Василии Егоровиче Князеве. Отталкиваясь от названия, автор сразу же начинает повествование о самом герое: “Жена называла его — Чудик. Иногда ласково. Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось”.
Шукшин, как правило, избегает длинных вступлений и вводов в действие. В данном случае Шукшин следует советам Чехова. Далее, как и Чехов, он стремится не описывать душевное состояние героя, а сделать так, чтобы оно было понятно из его действий. Шукшин — сторонник объективной манеры письма.
Заявленный в первых строках рассказа тезис о том, что с Чудиком постоянно что-то случалось, реализуется в тексте в двух житейских ситуациях: в городском магазине и на Урале у брата, куда он все же приехал. Увидев в магазине кем-то оброненную пятидесятирублевую бумажку, Князев не кинулся проверять свои карманы, что сделало бы большинство людей, а лихорадочно, чтобы никто не опередил, соображает, как бы поостроумнее сказать людям в очереди про эту бумажку: “ — Хорошо живете, граждане! — сказал он громко и весело. — У нас, например, такими бумажками не швыряются!” Позднее он убедился, что это были его деньги, но зайти за ними в магазин постыдился. Пришлось возвращаться домой (а ехал он к брату, которого не видел 12 лет) — снимать деньги с книжки и вторично отправляться в путь.
Биографы утверждают, что подобный случай произошел с самим Шукшиным весной 1967 г. в Бийске, когда он по командировке “Правды” ехал в Сростки, чтобы написать статью о молодежи. Возникает вопрос: нет ли в самом В. Шукшине “примет” подобного героя?
Другой эпизод, где реализует себя Чудик, — сцены пребывания в семье брата Дмитрия. Неожиданна для него неприязнь снохи, которая, как утверждает брат, холуйствует перед людьми ответственными и презирает деревенских. Чудик хотел мира со снохой и, чтобы ее порадовать, разрисовывает детскую коляску, за что изгоняется из дома. “Опять ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось: ну, теперь все, зачем жить?”
Чудик едет домой, и, только выйдя из автобуса и побежав по теплой мокрой земле (“шел рясный парной дождик” — маленький, как у Чехова, пейзаж, как бы между прочим!), он обрел душевное спокойствие.
Две ситуации, описанные в этом рассказе, — типично шукшинские: человек чем-то или кем-то выведен из равновесия либо чем-то поражен или обижен, и он хочет как-то разрешить эту боль, вернувшись к нормальной логике жизни.
Впечатлительный, ранимый, чувствующий красоту мира и в то же время несуразный Чудик сопоставляется в повести с мещанским миром снохи, буфетчицы управления, в прошлом женщины деревенской, стремящейся стереть в своей памяти все деревенское, перевоплотиться в настоящую горожанку. Ho это не противопоставление города и деревни, которое находили критики в рассказах писателя 60-х гг. (“Игнаха приехал”, “Змеиный яд”, “Два письма”, “Капроновая елочка” и др.). Объективно говоря, этого противопоставления как такового в его рассказах не существовало вообще. Шукшин исследовал серьезную проблему маргинального (промежуточного) человека, ушедшего из деревни и до конца не акклиматизировавшегося в городе (“Выбираю деревню на жительство”) или прижившегося ценой утраты чего-то важного в себе, как в случае со снохой Чудика и другими героями.
Эта проблема была глубоко личной и для самого писателя: «Так у меня вышло к сорока годам, что я — ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже — не между двух стульев, а скорее так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато… Ho в этом моем положении есть свои “плюсы”… От сравнений, от всяческих “оттуда — сюда” и “оттуда — туда” невольно приходят мысли не только о “деревне” и “городе” — о России».
В несуразном, странном человеке, по мнению Шукшина, наиболее полно выражается правда его времени.
Дисгармоничность героя рассказа “Миль пардон, мадам” (1967) заявлена уже в парадоксальном сочетании его имени и фамилии — Бронислав Пупков.
К такому имю надо фамилию подходящую. А я — Бронислав Пупков. Как в армии перекличка, так — смех. А вон у нас — Ванька Пупков, — хоть бы што”.
В этом рассказе есть краткий портрет героя и краткое авторское описание его судьбы, но 9/10 текста отведено диалогу.
Охотник, умный и удачливый, редкий стрелок, Бронька Пупков на охоте по дурости лишился двух пальцев. Ему бы снайпером на войне быть, а пришлось всю войну прослужить санитаром. Он не смог на войне реализовать свой дар, так нелепо утраченный в мирное время. И душа его затосковала. Работая егерем после войны, как правило, в последний день, когда справляли отвальную, он рассказывает городским охотникам, которых сопровождал и которым показывал лучшие места в округе, свою драматическую историю мнимого покушения на Гитлера и при этом плачет. “…Я стрел ил… Я промахнулся…”
Так причудливо деформируется несостоявшаяся мечта охотника применить свой талант на войне. Он ненавидел фашистов, но эта ненависть не могла проявиться в воинском подвиге — и душа его тоскует. Вот как комментирует киноновеллу “Роковой выстрел” из кинофильма “Странные люди”, поставленную по рассказу “Миль пардон, мадам”, сам писатель: “Я хотел сказать в этом фильме, что душа человеческая мечется и тоскует, если она не возликовала никогда, не вскрикнула в восторге, толкнув на подвиг, если не жила она никогда полной жизнью, не любила, не горела”.
Исследователь творчества В. Шукшина критик В. Коробов конкретизирует слова писателя, объясняя смысл выдуманной Бронь-кой Пупковым истории о поединке с Гитлером: “Эта странная выдуманная история — принародное покаяние героя, выплеснувшаяся наружу сердечная мука, маета, исповедь, казнь самого себя. Только таким образом он получает некоторое недолгое душевное облегчение… Война, правда войны, всенародная трагедия — вопиет в Броньке Пупкове”.
Как справедливо отмечает С.М. Козлова, в рассказах В. Шукшина о странных людях «по существу одна сюжетная ситуация: герой с маниакальной методичностью и страстью ищет “духовника” для исповеди, покаяния, “для разговора” (“Раскас”, “Чудик”, “Миль пардон, мадам”, “Срезал”, “Митька Ермаков”, “Залетный”, “Верую!”, “Беседы при ясной луне”, “Выбираю деревню на жительство”, “Штрихи к портрету”)».
Глеб Капустин из рассказа “Срезал” — также странный человек, которого практически невозможно поставить в один ряд с Чудиком и Бронькой Пупковым, ибо его странность — на ином полюсе жизни. Вот почему, когда многие исследователи пытаются доказать, что Шукшин разрабатывает разные варианты одного характера, что в его художественном мире наблюдается не многообразие типов, а разнообразие вариантов одного характера, корень которого — чудачество, “выкобенивание” (по Аннинскому), “обиженная душа”, — это не совсем верно.
Обиженным, и не раз, в своей жизни бывает каждый, и строить основательную типологию по этому признаку рискованно. Слишком разные эти “чудики” — крепкий мужик бригадир Шурыгин (“Крепкий мужик”), старуха Малышева (“Бессовестные”), Семка Рысь (“Мастер”), Глеб Капустин из рассказа “Срезал”.
“Тут, я думаю, разработка темы такой… социальной демагогии… Человек при дележе социальных богатств решил, что он обойден, и вот принялся мстить, положим, ученым. Это же месть в чистом виде, ничуть не приукрашенная… А в общем-то злая месть за то, что он на пиршестве, так сказать, обойден чарой полной… Может быть, мы немножко виноваты, что слишком много к нему обращались как к господину, хозяину положения, хозяину страны, труженику, мы его вскормили немножко до размеров, так сказать, алчности уже. Он уже такой стал — все ему надо. А чтобы самому давать — он почему-то забыл об этом. Я думаю, что вот деревенский житель, тоже нынешний, и такой”.
Ho в тексте рассказа писатель Глеба Капустина не осудил окончательно, пытаясь его понять, в этом направлении и пошла творческая мысль исследователей в 80-90-х гг.
Бесспорно, Глеб Капустин — это новый характер новой деревенской жизни, открытый писателем. Характер довольно сложный, не исчерпывающийся понятием “социальная демагогия”. He только словесную абракадабру, не различая смысла слов “филология” и “философия”, несет Глеб Капустин. Есть у него и серьезные, даже авторские, мысли (к такому приему иногда прибегает Шукшин — доверяет свои мысли разным героям):
«…Мы тут тоже немножко… “микитим”. И газеты тоже читаем, и книги, случается, почитываем. И телевизор даже смотрим. И, можете себе представить, не приходим в бурный восторг… можно сотни раз писать во всех статьях слово “народ”, но знаний от этого не прибавится. Так что когда уж выезжаете в этот самый народ, то будьте немного собранней. Подготовленней, что ли. А то легко можно в дураках очутиться».
В этих словах звучит скрытая обида на то, что городские позволяют себе высокомерное поведение в отношении деревенских, хотя герои рассказа Константин Иванович Журавлев и его жена, кандидаты наук, которых Глеб Капустин “срезал”, люди скромные и никакого высокомерия не проявляли. Ho Глеб этого уже не видит, для него все горожане на одно лицо — недруги. Возможно, ранее в деревне Новой, предполагает В. Коробов, такие визитеры бывали.
Мотив обиды деревенского, ощутившего неуважение со стороны горожанина, звучит и в более раннем рассказе “Критики” (1964), но и там город и деревня не противопоставляются, а идет разговор о праве человека на самовыражение; более того, это право отстаивается, что называется, с бою.
Чувство обиды земляков испытывал на себе и не раз сам Шукшин. Односельчане писателя, недовольные тем, что он исказил их жизнь и “опозорил” на всю страну в кинофильме “Живет такой парень”, что Алеша Бесконвойный из одноименного рассказа вовсе не Алеша, а Шурка Гилев, при встречах норовили его спросить: “Ну, расскажи, Василий, и как это ты из лаптя в сапог превратился?”
Е.В. Черносвитов считает, что малая родина мстит бросившим ее: “Чуть ли не кровная месть. Род мстит за себя… В таком контексте Глеб Капустин — это родовой прокурор… он и судия, и палач, и жертва… Ну, а когда мизансценой его действия является современная деревня, он принимает облик все того же чудика, идиота, да не совсем…”
По своему строению “Срезал” — типичный шукшинский рассказ. Начинается он без всяких вступлений, с главного события: “К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Константин Иванович…” Далее автор дает оценочный портрет Глеба Капустина (“мужик… начитанный и ехидный”) и рассказывает о его страсти срезать, ставить в тупик приезжих знатных гостей: одна страница описания, авторского текста плюс пять страниц диалога. Герои выявляют себя в разговоре — “интеллектуальном” поединке, сцене спора. Действующих лиц практически двое, Глеб и Константин Иванович, остальные — статисты или почти статисты. Финал рассказа традиционно открытый: окончательный приговор герою не вынесен, а неоднозначная оценка вложена в уста мужиков и в скудный авторский комментарий: удивление и восхищение мужиков (“ — Чего тут. Дошлый, собака!”), но без любви (“Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще”), с жалостью и сочувствием к кандидату.
На вопрос о том, кто прав, кто виноват, ответа нет, его должен дать сам читатель — такова логика открытого финала.
Рассказы Шукшина драматургичны, в большинстве из них преобладают диалог, сценические эпизоды над описательными, несценическими, это бесспорный результат воздействия на прозу сценического мышления Шукшина-режиссера, которое влияет даже на сюжет. Сюжет в рассказах Шукшина — это хронологически сменяющие друг друга сценические эпизоды. Сам писатель боялся законченных сюжетов, которые, по его мнению, всегда несут какой-то вывод, мораль, а морализаторства он не терпел: “Сюжет не хорош и опасен тем, что он ограничивает широту осмысления жизни… Несюжетное повествование более гибко, более смело, в нем нет заданности, готовой предопределенности”.
“Для меня самое главное — показать человеческий характер”, — не раз говорил Шукшин. Образу чудика, странного человека, отводится значительное место в рассказах Шукшина, более того, он стоит в центре его прозы, но мир героев писателя не исчерпывается этим характером. Шукшинская типология характеров многообразна: достаточно посмотреть на его “коллекцию” отрицательных персонажей, чтобы в этом убедиться (“Крепкий мужик”, “Вечно недовольный Яковлев”, “Беспалый”). Герой писателя чаще всего раскрывается в речи, в диалоге, а смысл языкового мастерства В. Шукшина состоит в умении найти самое точное, единственное слово для самовыражения героя. “Ухо поразительно чуткое” — так охарактеризовал это умение А.Т. Твардовский.
Ho у шукшинских героев есть черта, которая их делает частью индивидуального художественного мира писателя, — отсутствие духовной инертности, неравнодушие. Эти простые люди озабочены не благами материальными, а своим внутренним миром, они думают, ищут, пытаются понять смысл своего существования, свои чувства, отстоять себя. По словам В. Распутина, до Шукшина “никто еще в нашей литературе не заявлял с таким нетерпением права на себя, никому не удавалось заставить слушать себя по столь внутреннему делу. По делу мающейся души… Душа — это и есть, надо полагать, сущность личности, продолжающаяся в ней жизнь бессменного, исторического человека, не сломленного временными невзгодами”.
Шукшин Василий
Странные люди
Василий Шукшин
Странные люди
Рано утром Чудик шагал по селу с чемоданом.
К брательнику, поближе к Москве! — отвечал он на вопрос, куда это он собрался.
Далеко, Чудик?
К брательнику, отдохнуть. Надо прошвырнуться.
При этом круглое мясистое лицо его, круглые глаза выражали в высшей степени плевое отношение к дальним дорогам — они его не пугали.
Но до брата было еще далеко.
Пока что он благополучно доехал до районного города, где предстояло ему взять билет и сесть в поезд.
Времени оставалось много. Чудик решил пока накупить подарков племяшам конфет, пряников…
Зашел в продовольственный магазин, пристроился в очередь. Впереди него стоял мужчина в шляпе, а впереди шляпы — полная женщина с крашеными губами. Женщина негромко, быстро, горячо говорила шляпе:
Представляете, насколько надо быть грубым, бестактным человеком! У него склероз, хорошо, у него уже семь лет склероз, однако никто не предлагал ему уходить на пенсию.
А этот без году неделя руководит коллективом — и уже: «Может, вам, Александр Семеныч, лучше на пенсию?» Нах-хал!
Шляпа поддакивала:
Да, да… Они такие теперь. Подумаешь — склероз! А Сумбатыч?.. Тоже последнее время текст не держал. А эта, как ее?..
Чудик уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался.
Подошла его очередь. Он купил конфет, пряников, три плитки шоколада и отошел в сторонку, чтобы уложить все в чемодан. Раскрыл чемодан на полу, стал укладывать… Что-то глянул по полу-то, а у прилавка, где очередь, лежит в ногах у людей пятидесятирублевая бумажка. Этакая зеленая дурочка, лежит себе, никто ее не видит… Чудик даже задрожал от радости, глаза разгорелись. Второпях, чтобы его не опередил кто-нибудь, стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать в очереди про бумажку.
Хорошо живете, граждане! — сказал громко и весело.
На него оглянулись.
У нас, например, такими бумажками не швыряются.
Тут все немного поволновались. Это ведь не тройка, не пятерка — пятьдесят рублей, полмесяца работать надо. А хозяина бумажки — нет.
«Наверно, тот, в шляпе», — сказал сам себе Чудик.
Решили положить бумажку на видное место, на прилавке.
Сейчас прибежит кто-нибудь, — сказала продавщица.
Чудик вышел из магазина в приятнейшем расположении духа. Все думал, как это у него легко, весело получилось:
«У нас, например, такими бумажками не швыряются!»
Вдруг его точно жаром всего обдало: он вспомнил, что точно такую бумажку и еще двадцатипятирублевую ему дали в сберкассе дома. Двадцатипятирублевую он сейчас разменял, пятидесятирублевая должна быть в кармане… Сунулся в карман — нету. Туда-сюда — нету.
Моя была бумажка-то! — громко сказал Чудик. — Мать твою так-то!.. Моя бумажка-то! Зараза ты, зараза…
Под сердцем даже как-то зазвенело от горя. Первый порыв был пойти и сказать:
Граждане, моя бумажка-то. Я их две получил в сберкассе: одну двадцатипятирублевую, другую полусотенную. Одну, двадцатипятирублевую, сейчас разменял, а другой — нету.
Но только он представил, как он огорошит всех этим своим заявлением, как подумают многие: «Конечно, раз хозяина не нашлось, он и решил прикарманить». Нет, не пересилить себя — не протянуть руку за этой проклятой бумажкой. Могут еще и не отдать…
Да почему же я такой есть-то? — горько рассуждал Чудик. — Что теперь делать?..
Надо было возвращаться домой.
Подошел к магазину, хотел хоть издали посмотреть на бумажку, постоял у входа… и не вошел. Совсем больно станет. Сердце может не выдержать.
Ехал в автобусе и негромко ругался — набирался духу: предстояло объяснение с женой.
Это… я деньги потерял. — При этом курносый нос его побелел. Пятьдесят рублей.
У жены отвалилась челюсть. Она заморгала; на лице появилось просительное выражение: может, он шутит? Да нет, эта лысая скважина (Чудик был не по-деревенски лыс) не посмела бы так шутить. Она глупо спросила:
Тут он невольно хмыкнул.
Когда теряют, то, как правило…
Ну, не-ет!! — взревела жена. — Ухмыляться ты теперь до-олго не будешь! И побежала за ухватом. — Месяцев девять, скважина!
Чудик схватил с кровати подушку — отражать удары.
Они закружились по комнате…
Нна! Чудик!..
Подушку-то мараешь! Самой стирать…
Выстираю! Выстираю, лысан! А два ребра мои будут! Мои! Мои! Мои!..
По рукам, дура!..
Отт-теньки-коротеньки!.. От-теньки-лысанчики!..
По рукам, чучело! Я же к брату не попаду и на бюллетень сяду! Тебе же хуже!..
Тебе же хуже!
Ну, будет!
Не-ет, дай я натешусь. Дай мне душеньку отвести, скважина ты лысая…
Ну, будет тебе!..
Жена бросила ухват, села на табурет и заплакала.
Берегла, берегла… по копеечке откладывала… Скважина ты, скважина!.. Подавиться бы тебе этими деньгами.
Спасибо на добром слове, — «ядовито» прошептал Чудик.
Где был-то — может, вспомнишь? Может, заходил куда?
Никуда не заходил…
Может, пиво в чайной пил с алкоголиками?.. Вспомни. Может, выронил на пол?.. Бежи, они пока ишо отдадут…
Да не заходил я в чайную!
Да где же ты их потерять-то мог?
Чудик мрачно смотрел в пол.
Ну выпьешь ты теперь читушечку после бани, выпьешь… Вон — сырую водичку из колодца!
Нужна она мне, твоя читушечка. Без нее обойдусь…
Ты у меня худой будешь!
К брату-то я поеду?
Сняли с книжки еще пятьдесят рублей.
Чудик, убитый своим ничтожеством, которое ему разъяснила жена, ехал в поезде. Но постепенно горечь проходила.
Мелькали за окном леса, перелески, деревеньки… Входили и выходили разные люди, рассказывались разные истории…
Чудик тоже одну рассказал какому-то интеллигентному товарищу, когда стояли в тамбуре, курили.
У нас в соседней деревне один дурак тоже… Схватил головешку — и за матерью. Пьяный. Она бежит от него и кричит: «Руки, кричит, руки-то не обожги, сынок!» О нем же и заботится. А он прет, пьяная харя. На мать. Представляете, каким надо быть грубым, бестактным…
Сами придумали? — строго спросил интеллигентный товарищ, глядя на Чудика поверх очков.
Зачем? — не понял тот. — У нас, за рекой, деревня Раменское…
Интеллигентный товарищ отвернулся к окну и больше не говорил.
После поезда Чудику надо было еще лететь местным самолетом. Он когда-то летал разок. Давно. Садился в самолет не без робости.
В нем ничего не испортится? — спросил стюардессу.
Что в нем испортится?
Мало ли… Тут, наверно, тьпц пять разных болтиков. Сорвется у одного резьба — и с приветом. Сколько обычно собирают от человека? Килограмма два-три?..
Не болтайте. Взлетели.
Рядом с Чудиком сидел толстый гражданин с газетой. Чудик попытался говорить с ним.
А завтрак зажилили, — сказал он.
В самолетах же кормят.
Толстый промолчал на это.
Чудик стал смотреть вниз.
Горы облаков внизу.
Вот интересно, — снова заговорил Чудик, — под нами километров пять, так? А я — хоть бы хны. Не удивляюсь. И счас в уме отмерял от своего дома пять километров, поставил на попа — это ж до пасеки будет!
Самолет тряхнуло.
Вот человек!.. Придумал же, — еще сказал он соседу. Тот посмотрел на него, опять ничего не сказал, зашуршал газетой.
Пристегнитесь ремнями! — сказала миловидная молодая женщина. — Идем на посадку.
Чудик послушно застегнул ремень. А сосед — ноль внимания. Чудик осторожно тронул его:
Велят ремень застегнуть.
Ничего, — сказал сосед. Отложил газету, откинулся на спинку сиденья и сказал, словно вспоминая что-то: — Дети — цветы жизни, их надо сажать головками вниз.
Как это? — не понял Чудик.
Читатель громко рассмеялся и больше не стал говорить.
Быстро стали снижаться.
Вот уже земля — рукой подать, стремительно летит назад. А толчка все нет. Как потом объяснили знающие люди, летчик «промазал».
Наконец — толчок, и всех начинает так швырять, что послышался зубовный стук и скрежет. Этот читатель с газетой сорвался с места, боднул Чудика большой головой, потом приложился к иллюминатору, потом очутился на полу. За все это время он не издал ни одного звука. И все вокруг тоже молчали — это поразило Чудика. Он тоже молчал.
Первые, кто опомнился, глянули в иллюминаторы и обнаружили, что самолет на картофельном поле. Из пилотской кабины вышел мрачноватый летчик и пошел к выходу. Кто-то осторожно спросил его:
Мы, кажется, в картошку сели?
Что вы, сами не видите, — ответил летчик.
Страх схлынул, и наиболее веселые уже пробовали робко острить.
Лысый читатель искал свою искусственную челюсть. Чудик отстегнул ремень и тоже стал искать.
Эта?! — радостно воскликнул он. И подал.
У читателя даже нос побагровел.
Почему обязательно надо руками хватать? — закричал он шепеляво.