Рассказ костя плюс ника

Советская классика, познавательная литература и другие книги для семейных вечеров.

Каждые выходные сотрудники московских библиотек рассказывают о книгах, которые лучше всего читать детям и вместе с детьми. Среди этих произведений как новинки, так и проверенная временем классика. Светлана Дедловская из библиотеки № 70 имени М.А. Шолохова советует прививать ребятам любовь к чтению с помощью стихов Корнея Чуковского, а также предлагает обсудить с подростками серьезные вопросы.

«Айболит» Корнея Чуковского

Первая книжка, которую я хотела бы рекомендовать, — «Айболит» Корнея Чуковского. Это классика, проверенная временем, стихи, которые помогают деткам тренировать память, учат доброму отношению к животным. Идеальное произведение для того, чтобы ребята полюбили чтение. Кроме того, «Айболит» — одна из самых популярных детских книг в нашей библиотеке. Приятно слышать от родителей, что когда-то в детстве они тоже сильно ее любили.

Этот персонаж впервые появился в сказках Чуковского в 1924 году. Изначально считалось, что он был создан после прочтения книжки английского писателя Хью Лофтинга о докторе Дулиттле, умеющем разговаривать с животными. Потом сам Корней Иванович сказал, что прототип Айболита — его знакомый, врач-терапевт Цемах Шабад, который участвовал в борьбе с эпидемией холеры в Астрахани.

«Лев в библиотеке» Мишель Кнудсен

«Лев в библиотеке» современной американской писательницы Мишель Кнудсен — прекрасная книга о том, как однажды в библиотеку пришел самый настоящий царь зверей. Он неожиданно выяснил, что здесь нельзя бегать, кричать, рычать и вообще вести себя как вздумается. Зато запретов на посещение львами читальни не оказалось. Так лев стал постоянным посетителем библиотеки и помощником сотрудников.

Однажды ему все же пришлось нарушить правила. При каких обстоятельствах это произошло, узнаете сами, когда прочтете эту добрую книжку вместе с ребенком. Уверена, она всем очень понравится. Тем более в ней яркие красивые иллюстрации и крупный шрифт — в самый раз для детей.

«Витя Малеев в школе и дома» Николая Носова

Мы в библиотеке столкнулись с любопытной ситуацией: все знают детского писателя Николая Носова как автора сказок про Незнайку, но, к сожалению, не все знают прекрасную книгу «Витя Малеев в школе и дома». Она о том, как два четвероклассника, Витя Малеев и Костя Шишкин, борются со своими недостатками, попутно помогают друг другу, дрессируют собаку и занимаются общественно полезными делами. За нее автор в 1952 году получил Сталинскую премию третьей степени.

Думаю, сегодняшним младшеклассникам будет интересно узнать, как и чем жили их ровесники в далекие 1950-е. Более того, сегодняшние дети даже могут сравнить себя с этими героями и понять, что нет ничего невозможного: если сегодня ты и получил двойку, то завтра у тебя будет шанс это исправить.

Во время чтения и вы, и ребята получите массу удовольствия — там много смешных моментов.

«Почта: от наскального рисунка до электронного письма» Михаила Пегова

Еще я хочу посоветовать познавательную книжку современного российского писателя Михаила Пегова. Она небольшая (больше напоминает журнал) и рассказывает о том, как зародилась и развивалась почта. Все описано простым понятным языком.

Сегодня мы не можем представить себе мир без планшетов и мобильных телефонов, электронных сообщений. Дети постоянно видят это вокруг себя. Поэтому им очень интересно узнать, как же было раньше: о бумажных письмах, марках, которые клеили на конверт, и многом другом. Даже не все взрослые знают, что сургуч, которым запечатывали послания, был не только красным, его цвет мог говорить о том, что внутри. Например, белый сургуч сообщал, что вас приглашают на свадьбу, коричневый — на торжественный обед или ужин, а черный извещал о печальном событии. Так что интересно будет не только детям.

Еще вы узнаете, как выглядели первое письмо и первые почтальоны, как доставляли почту и многое другое.

«Костя плюс Ника» Тамары Крюковой

«Костя плюс Ника» — идеальная книга для подросткового возраста. Там есть и первая влюбленность, и первые трудности, и первая настоящая дружба. В героях читатели узнают себя: им кажется, что их никто не понимает. А про себя читать всегда интересно. Все насущные вопросы Тамара Крюкова поднимает очень спокойно, не назидательно. А как мастерски она передает весь накал эмоций, когда в конце главный герой думает, что его любимая погибла, а потом находит ее.

Многие родители приходят к нам в библиотеку и спрашивают, что можно дать почитать старшеклассникам. И когда мы говорим про эту книгу, то оказывается, многие ее знают, зачитывались когда-то.

Тамара Крюкова пишет для детей всех возрастов. В 2007 году она представляла нашу страну на международном фестивале «БиблиОбраз».

«Чудо» Р. Дж. Паласио

Под псевдонимом Р. Дж. Паласио скрывается американская писательница Ракель Харамилло. В 2012 году она написала роман «Чудо». Представьте себе обычного мальчика по имени Август, который, как и все подростки, любит компьютерные игры, хочет проводить время с друзьями. Но до пятого класса в обычную школу он не ходил, учился на дому.

И вот — долгожданный первый урок вместе со сверстниками. Казалось бы, что здесь необычного? Но дело в том, что у Августа очень редкое генетическое заболевание, из-за которого он обладает весьма специфической внешностью. Поэтому мальчик боится: сможет ли он подружиться с одноклассниками, не восстанут ли они против него? Сам он очень умный и добрый. Книга отлично рассказывает о внутреннем мире подростка, не похожего на остальных. В то же время автор подводит к тому, что каждый имеет право быть другим и, возможно, если приглядеться, то этот другой станет тебе лучшим другом. Очень хорошо рассматривается тема настоящей дружбы между детьми.

Эту книгу полезно почитать и взрослым, чтобы они вспомнили о том, что дети в этом возрасте требуют большого внимания, такта в отношении к ним, к их чувствам, эмоциям. Сами ребята прочитывают ее очень быстро, несмотря на объем в более чем 400 страниц.

Источник

Кадр из мультфильма «Доктор Айболит и его звери». Режиссер Д. Черкасский. 1984 год

• Главная
  
• Общество
  

Фото: m.facebook.com/nikushaturbina

Ника Турбина осталась в памяти, как последний советский вундеркинд. Первая подборка стихотворений 8-летней Ники вышла в 1983 году в «Комсомольской правде». А потом пришли мировая слава и крушение всех надежд. Признание и забвение. Небо и дно. Десятки любовников. Вино и наркотики.  Озарения и отчаяние никогда не повзрослевшей девочки, трагически погибшей в мае 2002-го.

27 лет земной жизни Ники Турбиной – одна сплошная тайна, раскрыть которую сумел днепровский поэт и переводчик Александр Ратнер.

Его книга-расследование ««Тайны жизни Ники Турбиной», вышедшая в 2018 году, вдохновила российского режиссера Василису Кузьмину снять фильм «Ника». Роль мамы досталась дочери Никиты Михалкова Анне Михалковой, юную Нику играет 11-летняя Виталия Корниенко, а взрослую – Лиза Янковская, внучка знаменитого актера театра и кино.

Фильм уже снят и должен выйти на экраны к 47-летию Ники, которое поэтесса отметила бы 17 декабря.

О том, какой была забытая сегодня украинка, о ее творчестве и семье, о скандалах и мифах вокруг этого имени, журналисту «КП в Украине» рассказал писатель, автор книги «Тайны жизни Ники Турбиной» Александр Ратнер.

В гениальность 8-летней девочки поверили все

— Александр Григорьевич, чем вас заинтересовала Ника Турбина? Понравились ее стихи, начиная с первой детской публикации?

 — История первой публикации Ники известна всем. Бабушка Ники – Людмила Карпова работала администратором в гостинице «Ялта», где останавливались многие известные писатели. Там она показала стихи внучки Юлиану Семенову, благодаря которому в «Комсомолке» опубликовали 10 стихотворений юной крымчанки. И она действительно проснулась знаменитой. Ведь тираж газеты – 13 миллионов! Это был взрыв бомбы. Нику заваливали сотнями писем. Писали отовсюду: из Еревана и Витебска, из Иркутской области и Москвы, из Харькова и Душанбе.

От самих стихов я не был в восторге. Меня они не притянули. Просто удивило, что 8-летний ребенок на такое способен. Бабушка и мама утверждали, что придумывать стихи Ника начала в 4 года, хотя вообще научилась писать в 9 лет.

Потом был ошеломительный триумф Ники Турбиной. Она получила первую премию — «Большого Золотого льва Венеции», прославилась на весь мир.  Тогда в гениальность 8-летней девочки поверили все.  Увы, эта слава пришла ненадолго. Потом СМИ описывали скандалы, связанные с повзрослевшей девочкой-вундеркиндом, а в мае 2002-го ее не стало.

Уже после смерти Ники в СМИ прочел большое интервью, которое заканчивалось словами: «родные юной поэтессы хотят издать сборник ее стихов, но не имеют средств». Я приехал в Ялту, где познакомился с мамой Майей Никаноркиной и бабушкой Людмилой Карповой. Бабушка рассказала, что написала пьесу «Ника», которую я издал тысячным тиражом за свои средства. Собственно, кроме 33 стихотворений, в этой пьесе почти ничего не было.

— Вам не удалось пообщаться с самой Никой Турбиной, но вы много лет общались с ее ближайшими родственниками, друзьями и приятелями. Вы дотошно разбирались в жизненных обстоятельствах Ники.  Почему решили писать о ней книгу?

— С Никой действительно мы разминулись на полтора месяца. А с мамой общались на протяжении семи лет, с бабушкой – двенадцать лет. Это были встречи, беседы, телефонные звонки. Всю информацию я записывал, считал, что она важна и должна сохраниться.

Но все время чувствовал какую-то недосказанность, неискренность.

В 2009 году, когда Нике исполнилось бы 35, в Ялте мы с бабушкой открывали мемориальную доску на фасаде школы, где девочка училась с шестого по восьмой классы. На этой встрече журналистка Татьяна Барская рассказала, что у отца Ники была другая фамилия. На поиски отца я потратил шесть лет. Не было ни одной его фотографии. Выяснилось, что это театральный режиссер и певец Георгий Торбин — красивый и одаренный человек, с которым Майя Никаноркина прожила недолго и развелась. Но фамилию дочери подправила, изменив одну букву: была ТОрбина, а стала ТУрбина. Для красоты, для правильной легенды.

Это заставило задуматься, и я стал искать отца — Георгия Алексеевича. Потратил время зря — Георгий Торбин умер в 59 лет. А девочке внушали, опять же для красивой легенды, что ее настоящий отец – Андрей Вознесенский, который был любовником ее матери Майи. Постепенно у меня накопилось много противоречивой информации, в которой решил разобраться и в 2013 году приступил к написанию биографии Ники.

Бренд гениального ребенка создавали мама и бабушка

— Вы не только поэт, но и ученый-металлург, привыкший досконально разбираться и детально анализировать информацию. К каким выводам вы пришли? Действительно ли стихи писали сама Ника?  Насколько они гениальны?

— Сомнения в подлинности стихов девочки-вундеркинда возникли сразу. Уж слишком они были взрослыми для такого юного автора. К примеру, в стихотворении, посвященном Евтушенко, такие строки: «Вы поводырь, а я слепой старик/ Вы проводник. Я еду без билета/ И втоптан в землю прах друзей моих». Мог ли ребенок так сказать: прах друзей моих?

Как писались стихи? В доме дедушки, известного поэта-шестидесятника Анатолия Игнатьевича Никаноркина, часто собирались знаменитые московские поэты. Говорили, выпивали. Сам воздух наполнялся стихами. В такой атмосфере даже стул, если мог бы писать, писал бы стихи.  Ника плохо спала и могла до полуночи слышать эти стихи-разговоры.

Вообще у Ники была больная психика. По ночам она выкрикивала отдельные слова и фразы. Мама кое-что записывала и дописывала до стихотворения. А утром, когда девочка просыпалась, ей говорили: «Никуша, ты ночью продиктовала стихотворение. Послушай!».  Девочке это очень нравилось. А потом ее заставляли выучить и прочесть.

Так создавался бренд «Ника Турбина».

 — С какой целью это делали?

— Для мамы и бабушки во главе были деньги. Они сразу увидели свою выгоду. В Крыму девочку возили по пансионатам и Домам отдыха, где она читала стихи. А читала Ника прекрасно. У нее вообще был дар актрисы. За выступление брали 150 рублей, а в восьмидесятые годы — это зарплата хорошего инженера в придачу еще с премией.

Но это были в большинстве своем мамины стихи. Не зря же когда в Доме-музее Пастернака Евгений Евтушенко, прочтя стихи Ники, спросил маму: «Это ты писала?». С Майей Евгений Александрович был хорошо знаком и даже какое-то время был с ней в близких отношениях. Он знал, что Майя пишет не очень хорошие стихи, и газеты и журналы их не печатали. А как детские стихи они воспринимались «на ура». Об этих стихах прекрасно сказал поэт Валентин Берестов: «Это не очень хорошие стихи немолодой женщины».

— Мировой славе Ника Турбина во многом обязана Евгению Евтушенко. Что их связывало?

— На мой взгляд, они были друг другу полезны. Евтушенко редактировал первую книгу Ники «Черновик», которая вышла в «Молодой гвардии» тиражом в 30 тысяч экземпляров. Он способствовал переводу стихов Турбиной на итальянский и подготовил почву для поездки на фестиваль в Венеции, ставший для Ники триумфальным.

То есть все восхождение к мировой славе крымской поэтессы связано с Евгением Александровичем. Тогда на поэтическом фестивале «Поэты и Земля» Ника получила первую премию — «Большого Золотого льва Венеции».  Но победа Ники стала и победой Евтушенко. Ведь к тому времени популярность знаменитого поэта несколько угасла. А тут такой успех его гениальной протеже!

Звезды и смерть Ники Турбиной

— Но именно после Венецианского биеннале жизнь поэтессы пошла под откос. Ее слава очень быстро улетучилась, и журналисты вспоминали Нику только в связи со скандальными историями, не имеющими отношения к творчеству.  Что помешало Нике Турбиной состояться как поэту или актрисе?

 — В Венецию Ника поехала вместе с Евтушенко и бабушкой. Она выступала в огромных залах, давала интервью на телевидении. Имела оглушительный успех. Но при этом оставалась одинокой. Вместо того чтобы по ночам смотреть за внучкой, бабушка играла в казино. В одиночку Ника не могла осознать и «переварить», обрушившуюся на нее славу. А для мамы и бабушки — главное были деньги. По словам Евгения Александровича, Ника в Италии заработала 2-3 тысячи долларов. Для 10-летней девочки огромная сумма. Но мама считала, что этого мало, и продолжала тянуть из Евтушенко деньги.

 — Потому знаменитый поэт «отказался» от девочки-вундеркинда?

— Евгению Александровичу не нравилось, что мама и бабушка выманивают у него деньги. Он понимал, что и Ника — яблоко от яблони недалеко падает – тоже не так уж бескорыстна и будет его доставать в Москве. Потому он и пытался дистанцироваться от этой семьи. А семья действительно сволочная. Такой показательный эпизод. Нику и маму разочаровало то, что фигурка венецианского льва оказалась не золотой, а гипсовой. Они даже специально подпилили хвост у льва, чтобы проверить это. Потом Ника колола этим львом орехи.

— И все-таки, что помешало Нике Турбиной состояться как поэту или актрисе? Ведь у нее был  именно актерский талант.

— У Ники действительно был большой актерский дар, который она не смогла реализовать. Сначала Армен Джигарханян устроил ее во ВГИК, но там она проучилась только семестр, потом дочь Александра Галича Алена «поступила» Нику в Московский институт культуры. Но и там Турбина после первого курса, не сдав сессию, рванула к любимому парню в Ялту.

Ничего удивительного. Ника нигде и никогда не училась. У нее не было усидчивости, она не могла работать с учебниками. Даже в школе оценки ей ставили за талант, за публикации, но не за знания. И в вузе это сказалось.

А талант актрисы у Ники был, о чем вспоминала Алена Галич: когда Ника играла сценку по Чехову, весь курс ходил смотреть на нее. Еще девочкой она замечательно сыграла главную роль в фильме Аян Шахмалиевой «Это было у моря». По сути, она сыграла саму себя.

Кто знает, если бы Ника Турбина окончила институт, она и смогла бы стать актрисой. Но случилось то, что случилось.

— И вместо всего этого были алкоголь, наркотики, многочисленные любовники

 — Да всего этого в жизни девочки было предостаточно. Уже в 13 лет она стала неуправляема — выпивала, курила, уже имела отношения с мальчиками, сидела на седативных препаратах. А в 16 уехала в Швейцарию, где в течение года жила с психиатром и основателем клиники для душевнобольных Джованни Мастропаоло, которому на тот момент было 74 года. Предполагалось, что стихи Ники помогут пациентам его клиники. Но в действительности Ника никого там не лечила, а была на содержании профессора и пила.

После возвращения на Родину она продолжала спиваться. Даже побывала на панели. Самостоятельно избавиться от алкогольной зависимости она уже не могла.

—  Гибель Ники Турбиной – самоубийство или несчастный случай?

— Это несчастный случай. Подобный произошел с ней за пять лет до этого. Желая напугать своего парня, Ника вышла на балкон пятого этажа, перелезла через перила и повисла на руках. Но не удержалась и полетела вниз. Тогда, в мае 1997-го, ветви деревьев притормозили ее падение, и все обошлось двумя месяцами в больнице. Ну а в мае 2002-го все закончилось трагически.

Тогда с компанией отмечали 9 мая. Празднование продолжилось 10, 11 мая… Когда друзья ушли за очередной дозой спиртного, Ника спала. Проснулась и решила покурить, сидя на подоконнике. А когда слезала, не удержалась и соскользнула, успев ухватиться руками за подоконник. Но ладони разжались… Удар о землю был такой силы, что джинсы треснули по швам. Ника умерла в больнице от потери крови.

— Жизнь-судьба Ники Турбиной — материал для целого сериала, но сняли только двухчасовой фильм. Тем не менее кинематографисты проявили к полузабытой поэтессе интерес. С чем он связан?

— Интерес связан с тем, что это была грандиозная афера, грандиозная мистификация. Об это надо рассказать. Примечательно, что в фильме вообще не будет бабушки Людмилы Карповой. Сюжетная линия строится на отношениях мамы и дочери плюс самый любимый мужчина – Константин Постников (в фильме он обозначен как Иван).

В любом случае Ника Турбина вошла в историю русской литературы. Как бренд. Я знаю многих известных людей, хорошо знакомых с Никой и этой семьей – Елена Камбурова, Ольга Самолевская, Светлана Соложенкина, которые утверждали: Ника не написала ни строчки!

В то же время есть немало людей, для которых стихи Ники Турбиной и сегодня остаются гениальными. Им не хочется расставаться с мифом.

Для меня история Ники очень поучительна. Ведь я открыл не только ее истинную жизнь, но и жизнь всей этой семьи, которая сложилась трагически для всех – для мамы, бабушки, дедушки, для самой Ники. Книгу писал не потому, что Ника плохая или бездарная. Писал из жалости к ребенку, которому мама и бабушка обломали крылья, сделали курицей, несущей золотые яйца.

Самое главное, чтобы родители талантливых детей поняли, что нельзя этих детей с колыбели поднимать на небывалую высоту. Иначе ребенок уже с 4-5 лет почувствует себя бог знает кем. Его судьба уже будет надломлена. А что будет завтра? То же, что и с Никой Турбиной?

За окном смеркалось. Снежное небо, подсвеченное деликатным бульварным светом, сквозь незанавешенные окна вваливалось своей жемчужной пронзительной серостью в полутёмную аудиторию. Свет никто не зажигал, похоже, все наслаждались этой предновогодней феерией с парящими снежинками.

– Как же Москве идёт зима!… Ну что, давайте начинать? – Аллочка задумчиво улыбнулась, бросила на нос очки и, нагнувшись над своим еженедельником, пробежалась по списку фамилий. – Вижу, что все есть. Нет только… та-а-ак, вот, да – нет Лозинской. Как всегда. Вы передайте ей, что будет отчисление. Литературный институт непросто закончить даже тем, кто исправно ходит.

– Она знает, – буркнул Марков, двинув стулом.

– Ну и хорошо. Всё, начинаем.

Аллочка скинула очки с носа, и они, нежно щёлкнув дужками, упали на блокнот. Она порывисто встала и, обойдя стол, села на его край перед студентами.

– Сегодня будет немного странная тема. Сначала обсудим, а потом уже начнём писать. Хорошо?

– Ага…

– Тема «последний русский». Всё, что угодно, пожалуйста! Даже публицистика разрешается, всякая синтетика, небрежность… Сегодня меня интересует образ. Один-единственный. Раскрыть не сможете, но приоткрыть надо. Подумайте.

– Упс! – Сумароков хихикнул, – а почему не «последний еврей»?

– Потому что я так сказала, Пётр. Сложные ассоциации. Давайте, Вы первый.

– Блин. Так. Гардемарины. Поцелуй. Этот, как его… Боярский! Ну, хватит ржать, мешаете! У меня поток ассоциаций! – Сумароков обернулся на смеющихся девчонок.

– Сложные ассоциации, Петя! Что это из Вас полезло?

– Алла Леонидовна, а можно я?

– О! Класс! Рада! Давайте, Вика. Пётр сегодня не в струе.

Вика молчала на всех творческих семинарах по прозе, отписываясь многосложными конструкциями с унылыми виньетками тонкого, почти отсутствующего смысла. «Тяжело и грустно» – так рецензировала уже много раз её тексты Аллочка, а Вика жалостно бубнила о поэзии, на которую её не приняли. Она всё глубже и глубже задвигалась в тень на семинарах, одиноко и глубоко страдала, и один раз даже некрасиво разрыдалась, клянясь, что либо переведётся, либо вообще уйдёт.

– Наконец-то пробрало! – Аллочка развернулась всем корпусом к Вике, которая, засунув нос в огромный шарф, нервно моргнула.

– Это будет неореализм, Алла Леонидовна. Я пока просто накидаю. Основную линию.

– Лепите! Смелей!

– Ну вот. Короче. Его звали Федя. Он жил в Париже. На модной улице, вдали от цветных кварталов и дешёвых супермаркетов. Забросила судьба и амбиции. До этого недолго завоёвывал Москву. Родился в Вологде. Он классно стриг. Правда, классно…

Началось всё со школы. То, сё, друг попросил машинкой пройтись, стрижку подровнять сзади. Он прошёлся, и по косой рубанул ещё чёлку ножницами. Друг преобразился, похвалился пацанам, мол, дружбан, бесплатно, модно стрижёт. Федя вдруг заинтересовался, загрузился ютьюбом, ночами учиться стал. Бабушку подстриг. Потом отца. Друга отца. Соседку. Соседа с первого этажа. А потом уже на молодёжь перешёл. Стриг легко, быстро. На десятый раз понял, что имеет своё мнение, и стал пристальнее вглядываться в лицо клиента. Фигуру. Стиль. Характер. То-сё. За два месяца приобрёл в городе славу клёвого стилиста-самоучки. А через три месяца сдал худо-бедно ЕГЭ и опрометью рванул в Москву, в колледж парикмахерских искусств. Учился и параллельно работал, оплачивая комнатёнку на Варшавке.

Открыл инстаграм. Завлёк нескольких рэперов для отзывов и рекламы. Накрутил подписчиков. Снял студию параллельно с учёбой, работой в сети парикмахерских и походами по мастер-классам. Потом протиснулся-протолкался — чудом попал на съёмку актрисы из какого-то сериала, заядлой инстаграмщицы. Она под фотографией внесла его хэштегом и отметила сердечком. Так он за год влез в обойму модных стилистов, которые, путаясь в зонтиках, проводах и осветительных приборах, табуном носились с одного лофта на другой за инста- и кино-героями в нелёгком забеге под названием фото-сессия…

– Стоп! Вика! Это всё ты будешь писать. Сейчас пока нужен просто эскиз. Небрежный, но смысловой. У тебя есть в голове законченная канва повествования? Или это просто предисловие без развития сюжета?

– Поняла. Не пойдёт. Замолчала. – Вика повыше, до глаз натянула шарф, и по-коровьи уставилась на Аллочку.

– Держите удар, Виктория! И теперь уже кратенько. – Алла включила свет и подошла к ней.

Добрые и безвольные глаза Вики начали наполняться слезами. Алла неожиданно перешла на «ты».

– Ты – молодец, говоришь, как пишешь. Летим в Париж за твоим цирюльником. Дальше! В чём соль?

– Соль в том, что он стал модным парикмахером в вип-клубе для русских. В Париже. Сидя на горе бабла.

– Ага… – Аллочка в упор смотрела на Вику невидящим взглядом. – И-и-и?!… – наконец протянула она, и как дирижёр подняла руку для финального вступления партии гобоя.

– Он – последний русский. Это у меня родилась такая сложная ассоциация. Французский особо не учил, так как со своим вологодским оканьем, нерасторопной основательностью, непринуждённой провинциальной открытостью, необыкновенной вологодской самобытностью и абсолютной, сумасшедшей креативностью-независимостью, как настоящий Левша, был востребован, как последний истинный русский, – куда-то напряжённо вглядываясь, мимо Аллы и сквозь стены аудитории, отбарабанила Вика.

Сумароков хмыкнул. Повисла тишина. За окном порхал снежок, мягко укладываясь горочкой на откос и раму окна.

– Умница! – Аллочка похлопала по руке Вику и пошла к своему столу.

– А чё?! История. Там драматургию бы ещё! – Сумароков заинтересованно посмотрел на Вику.

– Так. Ладно. Вика. Один уточняющий вопрос. Неореализм – это куча мала терминов, течений, направлений и прочей ерунды. Вы, как студенты литинститута, должны всё это знать. Давайте так. Неореалисты разрушали, чтобы создавать. Или просто на разрухе создавали, как итальянские неореалисты после войны. Это один из ключевых и элементарных признаков. Допустим, – я сейчас обращаюсь ко всем, – допустим, мы взрываем мозг читателю. Образуется воронка. Что мы должны создать на месте этой воронки?

– Ну да. Заключительной фразой будет, что он ввёл новую моду на последних русских, став первым. Это, конечно, не взрыв мозга…, но это чёрная воронка гибельной необратимости, у которой, между тем, на дне – светлое будущее…, – Вика, неожиданно прочувствовав и высоко оценив пророческий смысл своего рассказа, с вызовом посмотрела на Аллочку.

– Не взрыв. Но и не постмодерн, слава Богу!… Класс! – Алла удовлетворённо кивнула.

– Апокалиптичненько… Но согласен! Сейчас таких русских попрёт – мама, не горюй! Мы, между прочим, уже очухались после всего этого дерьмища (сорри!). Это им только так кажется, в их негритянском Париже, что нас – качественных русских – не осталось в цивилизованном мире. А между тем мы все не на ракетах, а на русской провинции стоим! Весь мир! – откашлявшись, раздражённо засипел Марков. – И вообще, Алла Леонидовна, а в каком ключе вы сами мыслите? Что вы подразумеваете под этим словосочетанием?

– Не, Ром. Это я вас должна спросить. Я тут ни при чём. А вы подключайтесь. Писать-то всем придётся.

– Ну, я напишу, что последний русский будет последним человеком вообще.

– А, ты хочешь сказать, что русские – это последние, кто вымрут? Живучие самые? Есть, например, нация поживучее, – вкрадчиво, улыбаясь всеми зубами, заметил Гоша Соломонин.

– Началось! – закатила глаза Вера, сидящая рядом с Гошей.

– Да я говорю, Гош. Просто говорю, а не хочу сказать, – не поворачивая головы, невозмутимо проговорил Рома.

– Блин, почему: где русские – там сразу евреи?! Надоело уже! – Вера отвернулась к окну, всем своим видом показывая, что ей неинтересно всё происходящее.

– Может, вообще запретим слово «русские»?! – восторженно заржал Гоша.

– А может, евреев запретим?! – по-прежнему не оглядываясь, боднув подбородком воздух, огрызнулся Марков, стукнув каблуком мартинсов по ножке стула. – Алла Леонидовна, почему такая провокативная тема?!

– Жизненная тема, Ромыч. Где русские, там и евреи. У каждого русского должен быть свой любимый еврей. Ещё Розанов сказал, – меланхолично потягиваясь, встрял Водер.

– Вот блин! – Вера, шаркнув, развернулась боком, нервно положила ногу на ногу, и достала вейп, словно прямо в аудитории намеревалась закурить, – а я наполовину бурятка, но я почему-то о бурятах молчу!…

– А ты не молчи! Встряхнём за шкирку великорусский шовинизм! – простонал Гоша Соломонин, продолжая захлёбываться в смехе.

– В принципе, как говорил небезызвестный всем, здесь присутствующим, Освальд Шпенглер… – вкусно чмокнув губами и слегка закатив глаза, начал Водер.

– Ну, началось! – прохрипел сидящий рядом с Верой Гоша. – Водер! Ты давай, это, ещё Хантингтона сюда притащи, и этого, как его, Тойнби…

– Почему же так издевательски? Тойнби, между прочим, очень правильно понимал Россию и её потенциал.

– «Понимал потенциал»… – снова закатила глаза Вера

– Вера, а ты читала «Византизм и славянство»? – каким-то уже нервно-дребезжащим голосом спросил Водер.

– Это Тойнби?

– Нет. Константин Николаевич Леонтьев. Ты прочти, Вера.

– Да ладно вам выпендриваться. Все всё читали, не о том же речь! Мы ж не на философском! – примирительно заметил Вольдемар, дососавший кофе из бумажного стакана, и решивший, наконец, высказаться. – Чё вы все зациклились? Фантастов нет, что ли, среди нас? Или фэнтезистов? Ромка, ты ж силён в этом! Бытописателей, сатириков, на худой конец, нет, что ли?! Вообще, последний русский – это, возможно, последний в очереди. Или последний в списке. Или опоздавший. Это анекдот. Зарисовка быта 80-х. Это образ далёкой галактики. Это про роботов. Это… море тем и персонажей. Но, в конце концов, если всех так тянет на патриотику, то это сказка о трёх братьях. Старший – Восток, средний – Запад, младший – Россия, дурак, последний, а всех перехитрил. Ну, квасцом таким попахивает, но что же делать, коли так и есть, и коли вы хотите про геополитику?! Больной, блин, вопрос! – Вольдемар деланно развёл руками в сторону преподавательницы.

– Вот я, кстати, тоже так думаю. Вовик!…В том же направлении, по крайней мере, – Петя Сумароков горячо потряс над партой сомкнутыми руками в виде рукопожатия.

– Ребят, кстати, а вы что так на слово «русский» реагируете?! Вы, вообще-то, в России живёте! – расширив глаза и прижав ручки к груди, шёпотом-криком пролепетала Сашенька, самая нежная и поэтичная натура на потоке.

– Нет, мы на слово «последний» реагируем, Шура! Успокойся! – издевательским тоном парировал Рома Марков.

– Можно я выскажусь?… – Сашенька порывисто встала, – Я согласна с Викой. Миром начинают править по-хорошему и по-настоящему особенные люди. Настоящие. Самобытные. Свободные, умеющие уходить в отрыв, умеющие создавать мир с нуля. Как боги. Единственные, чудом выжившие ангелы великих империй прошлого своей страны. Вичка права! – последние и первые! Это русские, ясно вам? Последние русские. Я это напишу, например, – Сашенька также порывисто села и нагнулась над планшетом, последние слова говоря экрану.

– Ишь ты, «ангелы империй»! Проханов прям какой-то! – присвистнул Водер.

– Всё! Стоп! Сидите, пишите. Умоляю – сложные ассоциации. Образ один. Систему не выстраивайте, нет времени. Дискуссию завершаем. И, кстати, кто не в струе, не в духе и не в ладах с темой – вспоминаем и записываем диалоги семинара, спасаемся стенограммой. Наталия, просыпайся, тебя касается…, – Алла Леонидовна руками изобразила крест как рефери: «Брейк!», и отошла к окну.

В снежных штрихах московского зимнего вечера, черпая снег ногами, неспешно шли люди. Сосредоточенные и уставшие. На голове Герцена лежала огромная шапка снега. Деревья, провода, ограда, особняки напротив в туманном янтарном мареве фонарей и метели стояли такие белоснежные, прекрасные, тихие, уютные… В потемневшем стекле, наслаиваясь на пушкинский ампир Тверского бульвара, отражались студенты, пишущие о последнем русском.

«Как там она сказала: «…чёрная воронка гибельной необратимости, а на дне её светлое будущее…»? Ох, Господи!… «Ангелы»!» – горько усмехнулась Аллочка, слегка покачав головой. – Но про «последние и первые» хорошо! Невероятный оборот, не ожидала. Не хотят верить в конец, русские… Устала как-то… Хорошо, что скоро Новый год. Господи, как хорошо!..»