Âñåì îòëè÷íî çíàêîìû òàêèå ïðîèçâåäåíèÿ äëÿ äåòåé Àëåêñåÿ Íèêîëàåâè÷à Òîëñòîãî, êàê ñêàçêà «Çîëîòîé êëþ÷èê èëè ïðèêëþ÷åíèÿ Áóðàòèíî», àâòîáèîãðàôè÷åñêàÿ ïîâåñòü «Äåòñòâî Íèêèòû», «Ñîðî÷üè ñêàçêè». Íî åñòü ó Àëåêñåÿ Òîëñòîãî åù¸ îäíà èíòåðåñíàÿ äåòñêàÿ êíèæêà ïîä íàçâàíèåì «Êàê íè â ÷¸ì íå áûâàëî», ñ êîòîðîé ÿ è õî÷ó âàñ ïîçíàêîìèòü. Íàïèñàíî ýòî íåáîëüøîå ïðîèçâåäåíèå â 1925 ãîäó, è â í¸ì ÿñíî ïðî÷èòûâàþòñÿ äâå æèçíåííûå îñíîâû ñòàðàÿ, äîðåâîëþöèîííàÿ è íîâàÿ, ñîâåòñêàÿ.
Ãëàâíûå ãåðîè êíèãè ïåòåðáóðãñêèå ìàëü÷èêè Íèêèòà è Ìèòÿ. Íèêèòà ìàëü÷èøêà ëåò äåâÿòè, îí óæå óìååò ÷èòàòü è ïðî÷¸ë óéìó ïðèêëþ÷åí÷åñêèõ êíèã ïðî èíäåéöåâ, ïèðàòîâ è ïóòåøåñòâåííèêîâ. Ìèòÿ ñîâñåì ìàëûø, åìó ãîäà ÷åòûðå, è îí âî âñ¸ì ñëóøàåòñÿ ñòàðøåãî áðàòà. Æèâóò îíè î÷åíü äðóæíî è âåñåëî, íèêîãäà íå ññîðÿòñÿ, âìåñòå èãðàþò. À âñ¸ ïîòîìó, ÷òî Íèêèòà ïðèçíà¸ò, ÷òî ìëàäøèé áðàòèøêà ÷åëîâåê èíòåðåñíûé è îðèãèíàëüíûé, íè÷óòü íå õóæå åãî ñàìîãî, òîëüêî ïîìëàäøå. Ìíîãèì íûíåøíèì äåòÿì íåïëîõî áû áðàòü ñ íèõ ïðèìåð â ýòîì ïëàíå.
Ðîäèòåëè ìàëü÷èøåê ÿâíî ïðèíàäëåæàò ê èíòåëëèãåíöèè ñòàðîé ôîðìàöèè. Îíè îáðàçîâàííû, õîäÿò íà ñëóæáó, â äîìå ó íèõ åñòü êóõàðêà, äà è âîîáùå âñ¸ çàâåäåíî íà ñòàðûé ëàä. À âîò âî âíåøíåì ìèðå ÷èòàòåëü óæå âèäèò ðîñòêè íîâîãî, íàïðèìåð, òàì ïðèñóòñòâóþò ñëàâíûå ðåáÿòà ïèîíåðû, êîòîðûå ãîòîâû áåñêîðûñòíî ïðèéòè íà ïîìîùü òåì, êòî ïîïàë â ñëîæíóþ ñèòóàöèþ, à èìåííî íàøèì ãåðîÿì.
Íî âñ¸ ïî ïîðÿäêó. Êàê ïèøåò àâòîð: «Â ñâîáîäíîå îò ñëóæáû âðåìÿ ðîäèòåëè çàíèìàëèñü âîñïèòàíèåì». Íî èõ âîñïèòàòåëüíûå áåñåäû êàçàëèñü ìàëü÷èøêàì ñòðàøíî íóäíûìè è áåñïîëåçíûìè. È ïîòîìó ðåáÿòà ðåøèëè ñàìè ñåáÿ âîñïèòûâàòü. À êàê ýòî ìîæíî ñäåëàòü? Äà ïðîñòî îòïðàâèòüñÿ â íàñòîÿùåå ïóòåøåñòâèå è âñòðåòèòüñÿ òàì ëèöîì ê ëèöó ñ òðóäíîñòÿìè, îïàñíîñòÿìè è óäèâèòåëüíûìè ïðèêëþ÷åíèÿìè, — ÷òîáû çàêàëèòü ñâîé õàðàêòåð.
Ñíà÷àëà ÿ ïîäóìàëà, ÷òî ïóòåøåñòâîâàòü ðåáÿòà ñîáèðàþòñÿ â âîîáðàæåíèè, â ïðèäóìàííîì ìèðå, êàê ãåðîè «Êîíäóèòà è Øâàìáðàíèè» Ëüâà Êàññèëÿ. Âåäü íåäàðîì æå Íèêèòà è Ìèòÿ, íå óìîëêàÿ, îáñóæäàþò ñâîè áóäóùèå ïîäâèãè îñâîåíèå íîâûõ çåìåëü, êîðàáëåêðóøåíèÿ, âñòðå÷è ñ êðàñíîêîæèìè èíäåéöàìè, äèêèìè çâåðÿìè è ïðî÷èìè ïåðñîíàæàìè ïðèêëþ÷åí÷åñêîé ëèòåðàòóðû. Íî, ê ìîåìó óäèâëåíèþ, âñ¸ ýòî, äåéñòâèòåëüíî, ñëó÷èëîñü ñ áðàòüÿìè, ñòîèëî èì òîëüêî âûéòè çà ïîðîã ñâîåé êâàðòèðû â áîëüøîé, ìàëîçíàêîìûé ìèð. Ïðè÷¸ì, áåç ðàçðåøåíèÿ ìàìû è ïàïû!
Êàê èçâåñòíî, äåòè âî âñå âðåìåíà áûëè ñêëîííû ê ñîâåðøåíèþ ÷åãî-íèáóäü íåîáû÷íîãî, ýêñòðàîðäèíàðíîãî, ãåðîè÷åñêîãî. À ó âçðîñëûõ âñå ýòè ìå÷òû è ôàíòàçèè, òåì áîëåå ïðåòâîðåíèå èõ â æèçíü, ìîãëè âûçûâàòü ëèøü ðàçäðàæåíèå è æåëàíèå çàïðåòèòü, îãðàäèòü, íå ïóñêàòü! À ïîòîìó ãëàâíàÿ çàäà÷à ðåáÿò íå ñêàçàòü íè ñëîâà ðîäèòåëÿì, íî ïðè ýòîì óñèëåííî è îñíîâàòåëüíî ãîòîâèòüñÿ ê áóäóùåìó ïîõîäó. È âîò þíûå ïóòåøåñòâåííèêè óæå â íàñòîÿùåé ëîäêå, íà íàñòîÿùåé ðåêå ïîä íàçâàíèåì Æäàíîâêà, â¸ñëà íà âîäå, ñàìîäåëüíûé ïàðóñ íà ìà÷òå. È ãëàâíîå óâëåêàòåëüíàÿ èãðà â ðàçãàðå, ïðèêëþ÷åíèÿ ðàçâîðà÷èâàþòñÿ, áóäòî â êèíî: ñðàæåíèå ñî çëûìè àáîðèãåíàìè ñìåíÿåòñÿ áèòâîé ñ äèêèìè çâåðÿìè, è äàëåå ïî ïëàíó. Íèêèòà ñûïëåò ìîðñêèìè òåðìèíàìè, ïî÷åðïíóòûìè èç êíèã, áóêâàëüíî óïèâàåòñÿ èìè: «Âûáèðàé ôàëû, ïîäûìàé ìàðñåëÿ, ëîæèñü íà ïðàâûé ãàëñ, êðåïè øêîòû!». Ìèòÿ âïîëíå åãî ïîíèìàåò è âûïîëíÿåò ïðèêàçû êîìàíäèðà.
Þíûå ÷èòàòåëè áóäóò çàõâà÷åíû ðàçâèòèåì äåéñòâèÿ è, êîíå÷íî æå, îöåíÿò ÷óäåñíûé þìîð, ñ êîòîðûì àâòîð îïèñûâàåò íåáûâàëûå ïðèêëþ÷åíèÿ ìàëåíüêèõ ãåðîåâ êíèãè. Ñìåøíî ðàññêàçàíî äàæå î ñëó÷àå ðåàëüíîé îïàñíîñòè íà ðåêå, íî ïðè ýòîì àâòîð ïîä÷¸ðêèâàåò, ÷òî èç ëþáîãî òðóäíîãî ïîëîæåíèÿ ìîæíî íàéòè âûõîä, åñëè áûòü õðàáðûì, ðåøèòåëüíûì, õëàäíîêðîâíûì è óìåòü áûñòðî ïðèíèìàòü ðåøåíèÿ. Äëÿ Íèêèòû çíàêîìñòâî ñ çàìå÷àòåëüíûìè êíèæíûìè ãåðîÿìè íå ïðîøëî äàðîì: îí âî âñ¸ì ñòàðàåòñÿ ïîõîäèòü íà íèõ è äåéñòâóåò ìóæåñòâåííî. Ìàëåíüêèé Ìèòÿ òîæå íå íûòèê è íå õëþïèê, îí ìîëîäåö, âî âñ¸ì ïîääåðæèâàåò áðàòà.
Íî êîãäà ïîëîæåíèå íàøèõ ãåðîåâ ñòàíîâèòñÿ ñîâåðøåííî îò÷àÿííûì èì íà ïîìîùü ïðèõîäÿò ïèîíåðû. Àâòîð ñ áîëüøîé ñèìïàòèåé îïèñûâàåò ïàëàòî÷íûé ëàãåðü þíûõ ïèîíåðîâ 20-õ ãîäîâ, àáñîëþòíî íåïîõîæèé íà íûíåøíèå ëàãåðÿ îòäûõà äëÿ äåòåé. Ðîìàíòèêà ïîõîäíîé æèçíè, êðàñèâàÿ àòðèáóòèêà, ñàìîäèñöèïëèíà è ñàìîîðãàíèçàöèÿ ÿâíî èìïîíèðóþò ïèñàòåëþ. À æåëàíèå è óìåíèå ïèîíåðîâ ïðèéòè íà ïîìîùü òåì, êòî òåðïèò áåäñòâèå, öåíèòñÿ, êîíå÷íî, ïî âûñøåìó êëàññó. Ïðè÷¸ì, â ëàãåðå ðåáÿòà òîæå âîñïèòûâàþò ñåáÿ ñàìè: ðàáîòàþò, çàíèìàþòñÿ ñïîðòîì, âàðÿò îáåä, ïåêóò êàðòîøêó íà êîñòðå. Ïðèñóòñòâèÿ âçðîñëûõ àáñîëþòíî íå çàìåòíî. Âñåì ðàñïîðÿæàåòñÿ êîìàíäèð þíûé áàðàáàíùèê.
Êîãäà æå íàøè ãåðîè âîçâðàùàþòñÿ äîìîé, êàê íè â ÷¸ì íå áûâàëî, è ðàññêàçûâàþò ðîäèòåëÿì î ñâîèõ óäèâèòåëüíûõ ïîõîæäåíèÿõ âñ¸, áåç óòàéêè, ìàìà ñ ïàïîé èì íå âåðÿò. Õîòÿ, ìàìà âñ¸-òàêè ïî÷óâñòâîâàëà, ÷òî å¸ äåòè ñòàëè íåìíîæêî äðóãèìè áîëåå íåçàâèñèìûìè è ñàìîñòîÿòåëüíûìè, ÷òî îíè êàê áóäòî âäðóã ïîâçðîñëåëè è ãîòîâû äåéñòâîâàòü íå ïî óêàçêå ðîäèòåëåé. Íî âåäü òàê ïðîèñõîäèò âñåãäà è ñî âñåìè, åñëè ëþäè ïðåîäîëåâàþò êàêèå-òî òðóäíîñòè. Âàæíî òîëüêî, ÷òîáû ýòà íåçàâèñèìîñòü è ñàìîñòîÿòåëüíîñòü âåëà ðåáÿò ïî âåðíîìó ïóòè ïî äîðîãå äîáðà, ìóæåñòâà, ðåøèòåëüíîñòè è èíèöèàòèâíîñòè. À ýòîãî íå äîñòèãíåøü íóäíûìè âîñïèòàòåëüíûìè ïðîïîâåäÿìè. Âîñïèòàíèå ïðîèñõîäèò â äåéñòâèè, â ïîñòóïêàõ è â óìåíèè îñóùåñòâèòü ñîáñòâåííóþ ìå÷òó!
: Девушка решила обвенчаться с офицером против воли родителей. Офицер опоздал, и девушку случайно обвенчали с незнакомцем. Когда офицер погиб на войне, девушка влюбилась, и любимый оказался её мужем.
Деление пересказа на главы — условное.
Любовь Марьи Гавриловны
В конце 1811 года в богатом поместье жила Марья Гавриловна.
Марья, воспитанная на французских романах, была влюблена во Владимира Николаевича, приехавшего на время отпуска в соседнюю деревню.
Родителей Марьи не устраивал такой жених, и они запретили дочери думать о нём. Влюблённые скрывали свои встречи и переписку. Владимиру пришла в голову мысль обвенчаться тайком от родителей Марьи.
Неудавшееся венчание
Пришла зима, теперь влюблённые могли только переписываться. В каждом письме Владимир умолял Марью бежать с ним, а через некоторое время броситься к ногам родителей, которые, конечно же, их простят.
Наконец Марья согласилась, и влюблённые составили план. Перед побегом Марья должна была, отказавшись от ужина, рано пойти спать, а ночью выйти из дома через заднюю дверь. За садом её будут ждать сани, присланные Владимиром, которые отвезут девушку в соседнее село, где в церкви уже будут ждать жених и священник.
Накануне Марья не спала всю ночь: паковала вещи и писала длинное прощальное письмо родителям. Прилегла девушка только под утро. Ей снились ужасные сны: то отец бросал её в тёмное подземелье, то виделся Владимир, окровавленный и умирающий.
Весь следующий день Марья мучилась настоящей головной болью, от ужина отказалась и чуть не расплакалась, прощаясь с родителями перед сном.
Всё было готово. Через полчаса Маша должна была навсегда оставить родительский дом, свою комнату, тихую девическую жизнь…
Ночью началась сильная метель. Марья с горничной с трудом добрались до саней и поехали в церковь.
Владимир весь тот день провёл в разъездах: уговорил священника, нашёл трёх свидетелей. Вечером он отправил надёжного лакея за невестой, а чуть позже и сам отправился в церковь. Поехал Владимир один и быстро заблудился в метели. Он долго блуждал по полям и рощам и к полуночи выехал к деревне, которая оказалась совсем не той, где ждала его Марья.
Взяв проводника, Владимир добрался до церкви ранним утром. Церковь оказалась запертой, его саней во дворе не было, а священник сообщил страшную новость.
Странное поведение влюблённых
Утром Марья, как ни в чём не бывало, вышла к завтраку, а вечером у неё началась сильная горячка. О её попытке сбежать из дому никто так и не догадался: письмо девушка сожгла, а священник, свидетели, горничная и лакей сохранили тайну. Выдала свой секрет сама Марья во время горячечного бреда, но родители списали всё на болезнь.
Из бреда Марьи родители поняли только, что она влюблена во Владимира. Они подумали, что горячка с их единственной дочкой приключилась из-за сильной любви, и решили дать разрешение на этот брак.
К Владимиру отправили гонца с радостной новостью, но в ответ получили «полусумасшедшее письмо». В нём Владимир заявлял, что ноги его не будет в их доме, и просил забыть о нём. Затем он отправился воевать с Наполеоном.
Новая любовь Марьи Гавриловны
Марья выздоровела, но о Владимире больше не упоминала. Узнав, что он был тяжело ранен под Бородином, девушка упала в обморок. Владимир умер от ран, и Марья долго берегла всё, что напоминало о нём.
Тем временем отец Марьи умер, оставив дочь главной наследницей. Вместе с матерью девушка покинула дом, «место печальных воспоминаний», и переехала жить в другое своё поместье. Вокруг милой и богатой девушки кружились женихи, мать надеялась, что она выберет кого-то себе по сердцу, но Марья отказывалась. Соседи считали, что она хранила верность умершему Владимиру.
Война кончилась, из-за границы возвращались увешанные наградами офицеры. В находившееся по соседству с деревней Марьи поместье приехал раненый Бурмин.
Познакомившись с ним, Марья начала выделять его среди остальных женихов. Девушка знала, что нравится Бурмину, но не понимала, почему он до сих пор не признался ей в любви.
Марья подумала, что Бурмин не решается объясниться с ней из-за робости, и решила подтолкнуть его, проявив к нему повышенное внимание и даже нежность.
Она приуготовляла развязку самую неожиданную и с нетерпением ожидала минуты романтического объяснения. Тайна, какого роду ни была бы, всегда тягостна женскому сердцу.
Из-за «военных действий» Марьи Бурмин впал в задумчивость. Его взгляд так часто останавливался на девушке, а его чёрные глаза горели таким огнём, что Марья поняла: развязка близка, её матушка радовалась столь достойному жениху, а соседи ждали свадьбы.
Тайна неудачного венчания раскрыта
Объяснение произошло в саду, у пруда под ивой. Бурмин сказал, что страстно любит Марью, но между ними стоит непреодолимое препятствие: он женат, но не знает, ни кто его жена, ни где она находится.
Около четырёх лет назад Бурмин спешил в свой полк. В дороге его застала метель, он заблудился и приехал в незнакомую деревню. Двери местной церкви были открыты, возле неё ходили люди. В темноте Бурмина приняли за опоздавшего жениха.
Подчиняясь непонятному и непростительному капризу, Бурмин вошёл в церковь, где его обвенчали с незнакомой девушкой. Из-за долгого ожидания девушка была в полуобмороке, поэтому всё внимание присутствующих сосредоточилось на ней, а на Бурмина почти не обращали внимания.
После церемонии священник велел молодожёнам поцеловаться. Девушка повернулась к Бурмину, вскрикнула: «Ай, не он! Не он!», и потеряла сознание. Бурмин вышел из церкви и уехал. Он придал так мало значения своей «преступной проказе», что по дороге преспокойно уснул. Слуга, который тогда был с ним, погиб во время войны, и Бурмин не смог отыскать деревню и церковь, в которой венчался, и ту, с которой поступил так жестоко.
Тут Марья схватила его за руку и спросила, не узнаёт ли он её. «Бурмин побледнел… и бросился к её ногам…».
Виктор Драгунский. Главные реки
Хотя мне уже идет девятый год, я только вчера догадался, что уроки все-таки надо учить. Любишь не любишь, хочешь не хочешь, лень тебе или не лень, а учить уроки надо. Это закон. А то можно в такую историю вляпаться, что своих не узнаешь. Я, например, вчера не успел уроки сделать. У нас было задано выучить кусочек из одного стихотворения Некрасова и главные реки Америки. А я, вместо того чтобы учиться, запускал во дворе змея в космос. Ну, он в космос все-таки не залетел, потому что у него был чересчур легкий хвост, и он из-за этого крутился, как волчок. Это раз.
А во-вторых, у меня было мало ниток, и я весь дом обыскал и собрал все нитки, какие только были; у мамы со швейной машины снял, и то оказалось мало. Змей долетел до чердака и там завис, а до космоса еще было далеко.
И я так завозился с этим змеем и космосом, что совершенно позабыл обо всем на свете. Мне было так интересно играть, что я и думать перестал про какие-то там уроки. Совершенно вылетело из головы. А оказалось, никак нельзя было забывать про свои дела, потому что получился позор.
Я утром немножко заспался, и, когда вскочил, времени оставалось чуть-чуть… Но я читал, как ловко одеваются пожарные – у них нет ни одного лишнего движения, и мне до того это понравилось, что я пол-лета тренировался быстро одеваться. И сегодня я как вскочил и глянул на часы, то сразу понял, что одеваться надо, как на пожар. И я оделся за одну минуту сорок восемь секунд весь, как следует, только шнурки зашнуровал через две дырочки. В общем, в школу я поспел вовремя и в класс тоже успел примчаться за секунду до Раисы Ивановны. То есть она шла себе потихоньку по коридору, а я бежал из раздевалки (ребят уже не было никого). Когда я увидел Раису Ивановну издалека, я припустился во всю прыть и, не доходя до класса каких-нибудь пять шагов, обошел Раису Ивановну и вскочил в класс. В общем, я выиграл у нее секунды полторы, и, когда она вошла, книги мои были уже в парте, а сам я сидел с Мишкой как ни в чем не бывало. Раиса Ивановна вошла, мы встали и поздоровались с ней, и громче всех поздоровался я, чтобы она видела, какой я вежливый. Но она на это не обратила никакого внимания и еще на ходу сказала:
– Кораблев, к доске!
У меня сразу испортилось настроение, потому что я вспомнил, что забыл приготовить уроки. И мне ужасно не хотелось вылезать из-за своей родимой парты. Я прямо к ней как будто приклеился. Но Раиса Ивановна стала меня торопить;
– Кораблев! Что же ты? Я тебя зову или нет?
И я пошел к доске. Раиса Ивановна сказала:
– Стихи!
Чтобы я читал стихи, какие заданы. А я их не знал. Я даже плохо знал, какие заданы-то. Поэтому я моментально подумал, что Раиса Ивановна тоже, может быть, забыла, что задано, и не заметит, что я читаю. И я бодро завел:
Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь:
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью как-нибудь…
– Это Пушкин, – сказала Раиса Ивановна.
– Да, – сказал я, – это Пушкин. Александр Сергеевич.
– А я что задала? – сказала она.
– Да! – сказал я.
– Что «да»? Что я задала, я тебя спрашиваю? Кораблев!
– Что? – сказал я.
– Что «что»? Я тебя спрашиваю: что я задала?
Тут Мишка сделал наивное лицо и сказал:
– Да что он, не знает, что ли, что вы Некрасова задали? Это он не понял вопроса, Раиса Ивановна.
Вот что значит верный друг. Это Мишка таким хитрым способом ухитрился мне подсказать. А Раиса Ивановна уже рассердилась:
– Слонов! Не смей подсказывать!
– Да! – сказал я. – Ты чего, Мишка, лезешь? Без тебя, что ли, не знаю, что Раиса Ивановна задала Некрасова! Это я задумался, а ты тут лезешь, сбиваешь только.
Мишка стал красный и отвернулся от меня. А я опять остался один на один с Раисой Ивановной.
– Ну? – сказала она.
– Что? – сказал я.
– Перестань ежеминутно чтокать!
Я уже видел, что она сейчас рассердится как следует.
– Читай. Наизусть!
– Что? – сказал я.
– Стихи, конечно! – сказала она.
– Ага, понял. Стихи, значит, читать? – сказал я. – Это можно. – И громко начал: – Стихи Некрасова. Поэта. Великого поэта.
– Ну! – сказала Раиса Ивановна.
– Что? – сказал я.
– Читай сейчас же! – закричала бедная Раиса Ивановна. – Сейчас же читай, тебе говорят! Заглавие!
Пока она кричала, Мишка успел мне подсказать первое слово. Он шепнул, не разжимая рта, но я его прекрасно понял. Поэтому я смело выдвинул ногу вперед и продекламировал:
– Мужичонка!
Все замолчали, и Раиса Ивановна тоже. Она внимательно смотрела на меня, а я смотрел на Мишку еще внимательнее. Мишка показывал на свой большой палец и зачем-то щелкал его по ногтю.
И я как-то сразу вспомнил заглавие и сказал:
– С ноготком!
И повторил все вместе:
– Мужичонка с ноготком!
Все засмеялись. Раиса Ивановна сказала:
– Довольно, Кораблев!.. Не старайся, не выйдет. Уж если не знаешь, не срамись. – Потом она добавила: – Ну, а как насчет кругозора? Помнишь, мы вчера сговорились всем классом, что будем читать и сверх программы интересные книжки? Вчера вы решили выучить названия всех рек Америки. Ты выучил?
Конечно, я не выучил. Этот змей, будь он неладен, совсем мне всю жизнь испортил. И я хотел во всем признаться Раисе Ивановне, но вместо этого вдруг неожиданно даже для самого себя сказал:
– Конечно, выучил. А как же!
– Ну вот, исправь это ужасное впечатление, которое ты произвел чтением стихов Некрасова. Назови мне самую большую реку Америки, и я тебя отпущу.
Вот когда мне стало худо. Даже живот заболел, честное слово. В классе была удивительная тишина. Все смотрели на меня. А я смотрел в потолок. И думал, что сейчас уже наверняка я умру. До свидания, все! И в эту секунду я увидел, что в левом последнем ряду Петька Горбушкин показывает мне какую-то длинную газетную ленту, и на ней что-то намалевано чернилами, толсто намалевано, наверное, он пальцем писал. И я стал вглядываться в эти буквы и наконец прочел первую половину.
А тут Раиса Ивановна снова:
– Ну, Кораблев? Какая же главная река в Америке?
У меня сразу же появилась уверенность, и я сказал:
– Миси-писи.
Дальше я не буду рассказывать. Хватит. И хотя Раиса Ивановна смеялась до слез, но двойку она мне влепила будь здоров. И я теперь дал клятву, что буду учить уроки всегда. До глубокой старости.
22.07.2021
Толстой Алексей Николаевич
Как ни в чем не бывало
Алексей Николаевич ТОЛСТОЙ
Как ни в чем не бывало
Подготовка текста и комментарии В. П. Аникина
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
ДВА БРАТА
ОТЕЦ И МАТЬ
БРАТЬЯ ОТПРАВЛЯЮТСЯ НАВСТРЕЧУ ОПАСНОСТЯМ И ПРИКЛЮЧЕНИЯМ
ЦЫГАН
БИТВА С ДИКАРЯМИ
ПАРУС
ЦЫГАН ПОКАЗЫВАЕТ СВОЙ ГЛАВНЫЙ ФОКУС
НАПАДЕНИЕ ЗВЕРЕЙ
БАРАБАНЩИК
НИКИТА И МИТЯ СУШАТСЯ У КОСТРА
КАК НИ В ЧЕМ НЕ БЫВАЛО
________________________________________________________________
ДВА БРАТА
Жили два брата — Никита и Митя.
Никита был не совсем еще большой, но и не маленький. Он читал книги с приключениями.
Когда он читал эти книги с приключениями, то садился под стол, поджимал ноги по-турецки и затыкал уши указательными пальцами. Или он забирался в другие места, где обыкновенному человеку не понравилось бы читать книги с приключениями.
Он находил, что так ему удобнее.
Иногда он собирал спичечные коробки и делал из них автомобили и лодки. К несчастью, эти лодки скоро раскисали в воде, и это было главным недостатком лодок из спичечных коробок.
Иногда он бегал страшно быстро по коридору, вероятно, со скоростью сорока пяти километров в час. Бывало, кухарка несет блюдо с котлетами, вдруг мимо нее что-то пролетает, как ветер. Кухарка не успеет моргнуть, ай, ах! — и блюдо и котлеты летят на пол.
Никиту часто и громко ругали за беганье по коридору.
Но так как голова у него была полна прочитанными приключениями, то он не обижался на мелочи, говоря страшно быстро:
— Прости, прости, мамочка, я не буду.
И продолжал бегать со скоростью сорока пяти километров в час.
У Никиты были горохового цвета брови и ресницы, стриженая голова и уши такие тонкие, что после мытья их горячей водой они некоторое время висели, как тряпочки.
Второй брат, Митя, был еще малыш и карапуз.
Он жил тоже самостоятельной жизнью, что бы там про него ни говорили.
Когда он хотел пить, он говорил:
— Дигн, дигн.
Пауков, которые попадали в квартиру вместе с дровами, он называл:
— Носсе.
Это вовсе не значило, что он не умел говорить. Он разговаривал очень, очень хорошо. Но только деревянную лошадь называл «вевит», собаку «авава», а плюшевого медведя — «патапум».
Так Митя лучше понимал, и лошадь, собака, медведь, пауки лучше понимали.
Митя был очень работящий. Он всегда что-нибудь делал. Или молча и старательно размазывал себе по лицу черничный кисель, или вымазывался молочными пенками.
Или, взяв стул, он возил его по всем комнатам, отчего происходил страшный шум. Но Митя не обращал внимания на страдания взрослых.
Он любил подметать пол веником. Или на кухне брал котлетную колотушку и колотил ею в медный таз, что также производило большой шум.
Он очень любил рисовать, и у него был несомненный талант к живописи.
Он рисовал догадки и напрямки. Это были очень интересные вещи. Например:
Kaknvc01.gif
Это была догадка.
А это:
Kaknvc02.gif
напрямка.
Они рисовались в разных местах на листе бумаги. Но если быстро посмотреть на догадку, а потом быстро посмотреть на напрямку, то получится обыкновенный человек:
Kaknvc03.gif
Никита и Митя очень любили друг друга и часто возились, как щенята, на полу среди игрушек.
ОТЕЦ И МАТЬ
Отец Никиты и Мити каждый день уходил на службу. Мать тоже часто уходила по делам. Ростом отец и мать были с буфет, и оттого, что оба так высоко выросли, многое интересное шло у них мимо носа.
Сколько раз им предлагали — лечь на пол и смотреть под шкаф.
Дело в том, что под шкафом жили: козявка с пятнышками, две мокрицы и голодный паучок Носсе — скучноватое животное.
Временно под шкафом появлялись: черный таракан и веселый мышонок, который грыз сахар и катал шахмату.
Там же водились: обыкновенная пробка, дохлые мухи, пыль, похожая на вату, и оловянный солдат, которого никак нельзя было достать оттуда.
На предложение лечь на пол и глядеть на эти прекрасные вещи мать отвечала с досадой:
— Отстань, пожалуйста, со своим шкафом, у меня и без того руки отваливаются.
Митя, услышав эти слова, испугался и долго ходил за матерью, ждал когда у нее начнут отваливаться руки.
На отца Никита и Митя давно махнули рукой. Отец был добрый человек, но не умел играть ни во что. Разве — посадит Митю на колено:
— Ну, давай, малыш, поскачем. Хоп, хоп…
Мите было тряско на жесткой коленке. Того и гляди упадешь, и совсем не похоже на лошадь.
А если играть по-настоящему: Никита на щетке, Митька на венике, галопом по коридору, да кругом стола, да брыкать, заржать, завизжать «ииииигогогогогогого!»
Отец швырнет газету, зажмет уши, закрутит головой:
— Пощадите мои уши, я уйду из этого дома…
В свободное от службы время родители занимались воспитанием.
Во время обеда каждый раз говорилось одно и то же:
— Никита, изволь есть лапшу, иначе ты уйдешь в темную комнату!
— Митя, перестань стучать ложкой по тарелке!
— Дети, не чавкайте, вы не поросята!
— Дети, перестаньте надуваться водой, когда на столе молоко!
Никита делал старое лицо, потому что лапша не лезла в живот. Темной комнаты он не боялся, — ее в квартире даже и не было. Но попробуйте-ка не есть лапши, когда два человека, каждый ростом с буфет, глядят тебе в рот и повторяют:
— Ешь, ешь, ешь, ешь, ешь, ешь, ешь!
В это время Митька вдруг хватал ложкой по кувшину так, что отец и мать подскакивали.
Митю сейчас же шлепали по рукам. Он сопел, молчал. А Никита, будто бы доев лапшу, бежал с тарелкой на кухню со скоростью сорока пяти километров в час.
Однажды Никите здорово попало.
Он прочел похождения Макса и Морица. Он сразу понял, что это замечательная книга. Он рассказал Митьке об этой книге. Митя слушал, сопел и на все согласился. Рано утром Никита налил воды во все калоши. Он вымазался сажей и вымазал Митьку. Они на четвереньках побежали на кухню и страшно напугали кухарку.
Они протянули веревочки поперек коридора, чтобы все спотыкались. Они наложили в чайник, который уже стоял на самоваре, картофельной шелухи. В это утро они сделали много удивительных шалостей…
Да, да, Митька был наказан легче, Никита был наказан серьезнее, как зачинщик. Да, да, в это утро обоим попало. После того как им попало и мать и отец ушли на службу, Никита сказал Мите:
— На родителей-то много не рассчитывай, Митька: надо самому себя воспитывать.
БРАТЬЯ ОТПРАВЛЯЮТСЯ
НАВСТРЕЧУ ОПАСНОСТЯМ И ПРИКЛЮЧЕНИЯМ
— Скажи ты мне, малыш и карапуз…
Так однажды сказал Никита, бросив на пол книгу с приключениями. Он засунул руки в карманы. Он прищурился, что совершенно необходимо, когда человек решается на какой-либо отважный поступок…
Читать дальше
Алексей Николаевич ТОЛСТОЙ
Как ни в чем не бывало
Подготовка текста и комментарии В. П. Аникина
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
ДВА БРАТА
ОТЕЦ И МАТЬ
БРАТЬЯ ОТПРАВЛЯЮТСЯ НАВСТРЕЧУ ОПАСНОСТЯМ И ПРИКЛЮЧЕНИЯМ
ЦЫГАН
БИТВА С ДИКАРЯМИ
ПАРУС
ЦЫГАН ПОКАЗЫВАЕТ СВОЙ ГЛАВНЫЙ ФОКУС
НАПАДЕНИЕ ЗВЕРЕЙ
БАРАБАНЩИК
НИКИТА И МИТЯ СУШАТСЯ У КОСТРА
КАК НИ В ЧЕМ НЕ БЫВАЛО
________________________________________________________________
ДВА БРАТА
Жили два брата — Никита и Митя.
Никита был не совсем еще большой, но и не маленький. Он читал книги с приключениями.
Когда он читал эти книги с приключениями, то садился под стол, поджимал ноги по-турецки и затыкал уши указательными пальцами. Или он забирался в другие места, где обыкновенному человеку не понравилось бы читать книги с приключениями.
Он находил, что так ему удобнее.
Иногда он собирал спичечные коробки и делал из них автомобили и лодки. К несчастью, эти лодки скоро раскисали в воде, и это было главным недостатком лодок из спичечных коробок.
Иногда он бегал страшно быстро по коридору, вероятно, со скоростью сорока пяти километров в час. Бывало, кухарка несет блюдо с котлетами, вдруг мимо нее что-то пролетает, как ветер. Кухарка не успеет моргнуть, ай, ах! — и блюдо и котлеты летят на пол.
Никиту часто и громко ругали за беганье по коридору.
Но так как голова у него была полна прочитанными приключениями, то он не обижался на мелочи, говоря страшно быстро:
— Прости, прости, мамочка, я не буду.
И продолжал бегать со скоростью сорока пяти километров в час.
У Никиты были горохового цвета брови и ресницы, стриженая голова и уши такие тонкие, что после мытья их горячей водой они некоторое время висели, как тряпочки.
Второй брат, Митя, был еще малыш и карапуз.
Он жил тоже самостоятельной жизнью, что бы там про него ни говорили.
Когда он хотел пить, он говорил:
— Дигн, дигн.
Пауков, которые попадали в квартиру вместе с дровами, он называл:
— Носсе.
Это вовсе не значило, что он не умел говорить. Он разговаривал очень, очень хорошо. Но только деревянную лошадь называл «вевит», собаку «авава», а плюшевого медведя — «патапум».
Так Митя лучше понимал, и лошадь, собака, медведь, пауки лучше понимали.
Митя был очень работящий. Он всегда что-нибудь делал. Или молча и старательно размазывал себе по лицу черничный кисель, или вымазывался молочными пенками.
Или, взяв стул, он возил его по всем комнатам, отчего происходил страшный шум. Но Митя не обращал внимания на страдания взрослых.
Он любил подметать пол веником. Или на кухне брал котлетную колотушку и колотил ею в медный таз, что также производило большой шум.
Он очень любил рисовать, и у него был несомненный талант к живописи.
Он рисовал догадки и напрямки. Это были очень интересные вещи. Например:
Kaknvc01.gif
Это была догадка.
А это:
Kaknvc02.gif
напрямка.
Они рисовались в разных местах на листе бумаги. Но если быстро посмотреть на догадку, а потом быстро посмотреть на напрямку, то получится обыкновенный человек:
Kaknvc03.gif
Никита и Митя очень любили друг друга и часто возились, как щенята, на полу среди игрушек.
ОТЕЦ И МАТЬ
Отец Никиты и Мити каждый день уходил на службу. Мать тоже часто уходила по делам. Ростом отец и мать были с буфет, и оттого, что оба так высоко выросли, многое интересное шло у них мимо носа.
Сколько раз им предлагали — лечь на пол и смотреть под шкаф.
Дело в том, что под шкафом жили: козявка с пятнышками, две мокрицы и голодный паучок Носсе — скучноватое животное.
Временно под шкафом появлялись: черный таракан и веселый мышонок, который грыз сахар и катал шахмату.
Там же водились: обыкновенная пробка, дохлые мухи, пыль, похожая на вату, и оловянный солдат, которого никак нельзя было достать оттуда.
На предложение лечь на пол и глядеть на эти прекрасные вещи мать отвечала с досадой:
— Отстань, пожалуйста, со своим шкафом, у меня и без того руки отваливаются.
Митя, услышав эти слова, испугался и долго ходил за матерью, ждал когда у нее начнут отваливаться руки.
На отца Никита и Митя давно махнули рукой. Отец был добрый человек, но не умел играть ни во что. Разве — посадит Митю на колено:
— Ну, давай, малыш, поскачем. Хоп, хоп…
Мите было тряско на жесткой коленке. Того и гляди упадешь, и совсем не похоже на лошадь.
А если играть по-настоящему: Никита на щетке, Митька на венике, галопом по коридору, да кругом стола, да брыкать, заржать, завизжать «ииииигогогогогогого!»
Отец швырнет газету, зажмет уши, закрутит головой:
— Пощадите мои уши, я уйду из этого дома…
В свободное от службы время родители занимались воспитанием.
Во время обеда каждый раз говорилось одно и то же:
— Никита, изволь есть лапшу, иначе ты уйдешь в темную комнату!
— Митя, перестань стучать ложкой по тарелке!
— Дети, не чавкайте, вы не поросята!
— Дети, перестаньте надуваться водой, когда на столе молоко!
Никита делал старое лицо, потому что лапша не лезла в живот. Темной комнаты он не боялся, — ее в квартире даже и не было. Но попробуйте-ка не есть лапши, когда два человека, каждый ростом с буфет, глядят тебе в рот и повторяют:
— Ешь, ешь, ешь, ешь, ешь, ешь, ешь!
В это время Митька вдруг хватал ложкой по кувшину так, что отец и мать подскакивали.
Митю сейчас же шлепали по рукам. Он сопел, молчал. А Никита, будто бы доев лапшу, бежал с тарелкой на кухню со скоростью сорока пяти километров в час.
Однажды Никите здорово попало.
Он прочел похождения Макса и Морица. Он сразу понял, что это замечательная книга. Он рассказал Митьке об этой книге. Митя слушал, сопел и на все согласился. Рано утром Никита налил воды во все калоши. Он вымазался сажей и вымазал Митьку. Они на четвереньках побежали на кухню и страшно напугали кухарку.
Они протянули веревочки поперек коридора, чтобы все спотыкались. Они наложили в чайник, который уже стоял на самоваре, картофельной шелухи. В это утро они сделали много удивительных шалостей…
Да, да, Митька был наказан легче, Никита был наказан серьезнее, как зачинщик. Да, да, в это утро обоим попало. После того как им попало и мать и отец ушли на службу, Никита сказал Мите: