Рассказ из истории государства российского карамзина

Русская литература XVIII века

Биография

Карамзин, Николай Михайлович — знаменитый русский литератор, журналист и историк. Родился 1 декабря 1766 г. в Симбирской губернии; вырос в деревне отца, симбирского помещика. Первой духовной пищей 8 — 9-летнего мальчика были старинные романы, развившие в нем природную чувствительность. Уже тогда, подобно герою одной из своих повестей, «он любил грустить, не зная о чем», и «мог часа по два играть воображением и строить замки на воздухе». На 14-м году Карамзин был привезен в Москву и отдан в пансион московского профессора Шадена; он посещал также и университет, в котором можно было научиться тогда «если не наукам, то русской грамоте». Шадену он обязан был практическим знакомством с немецким и французским языками. После окончания занятий у Шадена, Карамзин несколько времени колебался в выборе деятельности. В 1783 г. он пробует поступить на военную службу, куда записан был еще малолетним, но тогда же выходит в отставку и в 1784 г. увлекается светскими успехами в обществе города Симбирска. В конце того же года Карамзин возвращается в Москву и через посредство земляка, И. П. Тургенева, сближается с кружком Новикова. Здесь началось, по словам Дмитриева, «образование Карамзина, не только авторское, но и нравственное». Влияние кружка продолжалось 4 года (1785 — 88). Серьезной работы над собой, которой требовало масонство, и которой так поглощен был ближайший друг Карамзина, Петров, в Карамзине, однако, не заметно. С мая 1789 до сентября 1790 г. он объехал Германию, Швейцарию, Францию и Англию, останавливаясь преимущественно в больших городах, как Берлин, Лейпциг, Женева, Париж, Лондон. Вернувшись в Москву, Карамзин стал издавать «Московский Журнал» (см. ниже), где появились «Письма русского путешественника». «Московский Журнал» прекратился в 1792 г., может быть — не без связи с заключением в крепость Новикова и гонением на масонов. Хотя Карамзин, начиная «Московский Журнал», формально исключил из его программы статьи «теологические и мистические», но после ареста Новикова (и раньше окончательного приговора) он напечатал довольно смелую оду: «К милости» («Доколе гражданин покойно, без страха может засыпать, и всем твоим подвластным вольно по мыслям жизнь располагать;…доколе всем даешь свободу и света не темнишь в умах; доколе доверенность к народу видна во всех твоих делах: дотоле будешь свято чтима… спокойствия твоей державы ничто не может возмутить») и едва не попал под следствие по подозрению, что за границу его отправили масоны. Большую часть 1793 — 1795 годов Карамзин провел в деревне и приготовил здесь два сборника под названием «Аглая», изданные осенью 1793 и 1794 годов. В 1795 г. Карамзин ограничивался составлением «смеси» в «Московских Ведомостях». «Потеряв охоту ходить под черными облаками», он пустился в свет и вел довольно рассеянную жизнь. В 1796 г. он издал сборник стихотворений русских поэтов, под названием «Аониды». Через год появилась вторая книжка «Аонид»; затем Карамзин задумал издать нечто в роде хрестоматии по иностранной литературе («Пантеон иностранной словесности»). К концу 1798 г. Карамзин едва провел свой «Пантеон» через цензуру, запрещавшую печатать Демосфена, Цицерона, Саллюстия и т. п. , потому что они были республиканцами. Даже простая перепечатка старых произведений Карамзина встречала затруднения со стороны цензуры. Тридцатилетний Карамзин извиняется перед читателями за пылкость чувств «молодого, неопытного русского путешественника» и пишет одному из приятелей: «всему есть время, и сцены переменяются. Когда цветы на лугах пафосских теряют для нас свежесть, мы перестаем летать зефиром и заключаемся в кабинете для философских мечтаний… Таким образом, скоро бедная муза моя или пойдет совсем в отставку, или… будет перекладывать в стихи Кантову метафизику с Платоновой республикой». Метафизика, однако, была так же чужда умственному складу Карамзина, как и мистицизм. От посланий к Аглае и Хлое он перешел не к философии, а к историческим занятиям. В «Московском Журнале» Карамзин завоевал сочувствие публики в качестве литератора; теперь в «Вестнике Европы» (1802 — 03) он является в роли публициста. Преимущественно публицистический характер носит и составленное Карамзиным в первые месяцы царствования императора Александра I «Историческое похвальное слово императрице Екатерине II». Во время издания журнала Карамзин все более входит во вкус исторических статей. Он получает, при посредстве товарища министра народного просвещения М. Н. Муравьева, титул историографа и 2000 рублей ежегодной пенсии, с тем, чтобы написать полную историю России (31 октября 1803 г.). С 1804 г., прекратив издание «Вестника Европы», Карамзин погрузился исключительно в составление истории. В 1816 г. он издал первые 8 томов «Истории Государства Российского» (в 1818 — 19 годах вышло второе издание их), в 1821 г. — 9 том, в 1824 г. — 10-й и 11-й. В 1826 г. Карамзин умер, не успев дописать 12-го тома, который был издан Д. Н. Блудовым по бумагам, оставшимся после покойного. В течение всех этих 22 лет составление истории было главным занятием Карамзина; защищать и продолжать дело, начатое им в литературе, он предоставил своим литературным друзьям. До издания первых 8 томов Карамзин жил в Москве, откуда выезжал только в Тверь к великой княгине Екатерине Павловне (через нее он передал государю в 1810 г. свою записку «О древней и новой России») и в Нижний, на время занятия Москвы французами. Лето он обыкновенно проводил в Остафьеве, имении князя Андрея Ивановича Вяземского, на дочери которого, Екатерине Андреевне, Карамзин женился в 1804 г. (первая жена Карамзина, Елизавета Ивановна Протасова, умерла в 1802 г.). Последние 10 лет жизни Карамзин провел в Петербурге и сблизился с царской семьей, хотя император Александр I, не любивший критики своих действий, относился к Карамзину сдержанно со времени подачи «Записки», в которой историограф оказался plus royaliste que le roi. В Царском Селе, где Карамзин проводил лето по желанию императриц (Марии Феодоровны и Елизаветы Алексеевны), он не раз вел с императором Александром откровенные политические беседы, с жаром восставал против намерений государя относительно Польши, «не безмолвствовал о налогах в мирное время, о нелепой губернской системе финансов, о грозных военных поселениях, о странном выборе некоторых важнейших сановников, о министерстве просвещения или затмения, о необходимости уменьшить войско, воюющее только Россию, о мнимом исправлении дорог, столь тягостном для народа, наконец, о необходимости иметь твердые законы, гражданские и государственные». По последнему вопросу государь отвечал, как мог бы он отвечать Сперанскому, что «даст коренные законы России», но на самом деле это мнение Карамзина, как и другие советы противника «либералов» и «сервилистов», Сперанского и Аракчеева, «осталось бесплодно для любезного отечества». Кончина императора Александра потрясла здоровье Карамзина; полубольной, он ежедневно бывал во дворце для беседы с императрицей Марией Феодоровной, от воспоминаний о покойном государе переходя к рассуждениям о задачах будущего царствования. В первые месяцы 1826 г. Карамзин пережил воспаление легких и решился, по совету докторов, ехать весной в Южную Францию и Италию, для чего император Николай дал ему денежные средства и предоставил в его распоряжение фрегат. Но Карамзин был уже слишком слаб для путешествия и 22 мая 1826 г. скончался.

Карамзин как историк. Приступая к составлению русской истории без надлежащей исторической подготовки, Карамзин не имел в виду быть исследователем. Он хотел приложить свой литературный талант к готовому материалу: «выбрать, одушевить, раскрасить» и сделать, таким образом, из русской истории «нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и иностранцев». Предварительная критическая работа над источниками для Карамзина — только «тяжкая дань, приносимая достоверности»: с другой стороны, и общие выводы из исторического рассказа кажутся ему «метафизикой», которая не годится «для изображения действия и характера»; «знание» и «ученость», «Остроумие» и «Глубокомыслие» «в историке не заменяют таланта изображать действия». Перед художественной задачей истории отступает на второй план даже моральная, какую поставил себе покровитель Карамзина, Муравьев; критической историей Карамзин не интересуется, философскую сознательно отстраняет. Но уже предшествовавшее поколение, под влиянием Шлецера, выработало идею критической истории; среди современников Карамзина требования критики были общепризнанными, а следующее поколение выступило с требованием философской истории. С своими взглядами на задачи историка Карамзин остался вне господствующих течений русской историографии и не участвовал в ее последовательном развитии. Страх перед «метафизикой» отдал Карамзина в жертву рутинному представлению о ходе русской истории, сложившемуся в официальной русской историографии, начиная с XVI в. По этому представлению, развитие русской истории находится в зависимости от развития монархической власти. Монархическая власть возвеличила Россию в киевский период; раздел власти между князьями был политической ошибкой, результатом которой явился удельный период русской истории; эта политическая ошибка была исправлена государственной мудростью московских князей — собирателей Руси; вместе с тем исправлены были и ее последствия — раздробление Руси и татарское иго. Не внеся ничего нового в общее понимание русской истории, Карамзин и в разработке подробностей находился в сильной зависимости от своих предшественников. В рассказе о первых веках русской истории Карамзин руководился, главным образом, «Нестором» Шлецера, не вполне, однако, усвоив его критические приемы. Для позднейшего времени главным пособием для Карамзина служила история Щербатова, доведенная почти до того времени, на котором остановилась «История Государства Российского». Щербатов не только помог Карамзину ориентироваться в источниках русской истории, но существенно повлиял и на самое изложение. Конечно, слог «Истории» Карамзина носит на себе печать литературной его манеры, со всеми ее условностями; но в выборе материала, в его расположении, в истолковании фактов Карамзин руководится «Историей» Щербатова, отступая от нее, не к пользе истины, в картинных описаниях «действий» и сентиментально-психологической обрисовке «характеров». Особенности литературной формы «Истории Государства Российского» доставили ей широкое распространение среди читателей и поклонников Карамзина, как литератора. В 25 дней разошлись все 3000 экземпляров первого издания «Истории Государства Российского». Но именно те особенности, которые делали «Историю» превосходной для своего времени популярной книгой, уже тогда лишали ее текст серьезного научного значения. Гораздо важнее для науки того времени были обширные «Примечания» к тексту. Небогатые критическими указаниями, «примечания» эти содержали множество выписок из рукописей, большей частью впервые опубликованных Карамзиным. Некоторые из этих рукописей теперь уже не существуют. В основу своей истории Карамзин положил те материалы Московского архива министерства (тогда коллегии) иностранных дел, которыми уже пользовался Щербатов (особенно духовные и договорные грамоты князей и акты дипломатических сношений с конца XV в.); но он мог воспользоваться ими полнее, благодаря усердной помощи директоров архива, Н. Н. Бантыш-Каменского и А. Ф. Малиновского. Много ценных рукописей дало Синодальное хранилище (тоже известное Щербатову), библиотеки монастырей (Троицкой лавры, Волоколамского монастыря и другие), которыми стали в это время интересоваться, а также частные собрания рукописей Мусина-Пушкина и Румянцева. Особенно много документов Карамзин получил от канцлера Румянцева, собиравшего, через своих многочисленных агентов, исторические материалы в России и за границей, а также от А. И. Тургенева, составившего коллекцию документов папского архива. Обширные выдержки из всего этого материала, к которому надо присоединить найденную самим Карамзиным южную летопись, историограф напечатал в своих «Примечаниях»; но, ограничиваясь ролью художественного рассказчика и оставляя почти вовсе в стороне вопросы внутренней истории, он оставил собранный материал в совершенно неразработанном виде. Все указанные особенности «Истории» Карамзина определили отношение к ней современников. «Историей» восхищались литературные друзья Карамзина и обширная публика читателей-неспециалистов; интеллигентные кружки находили ее отсталой по общим взглядам и тенденциозной; специалисты-исследователи относились к ней недоверчиво, и самое предприятие — писать историю при тогдашнем состоянии науки — считали чересчур рискованным. Уже при жизни Карамзина появились критические разборы его истории, а вскоре после его смерти сделаны были попытки определить его общее значение в историографии. Лелевель указывал на невольное искажение им истины, «через сообщение предшедшему времени — характера настоящего» и вследствие патриотичеких, религиозных и политических увлечений. Арцыбашев показал, в какой мере вредят «истории» литературные приемы Карамзина; Погодин подвел итог всем недостаткам «Истории», а Полевой усмотрел общую причину этих недостатков в том, что «Карамзин есть писатель не нашего времени» и что все его точки зрения, как в литературе, так и в философии, политике и истории, устарели с появлением в России новых влияний европейского романтизма. В 1830-х годах «История» Карамзина делается знаменем официально «русского» направления, и при содействии того же Погодина производится ее научная реабилитация. Осторожные возражения Соловьева (в 1850-х годах) заглушаются юбилейным панегириком Погодина (1866).

Карамзин как литератор. «Петр Россам дал тела, Екатерина — душу». Так, известным стихом, определялось взаимное отношение двух творцов новой русской цивилизации. Приблизительно в таком же отношении находятся и создатели новой русской литературы: Ломоносов и Карамзин. Ломоносов приготовил тот материал, из которого образуется литература; Карамзин вдохнул в него живую душу и сделал печатное слово выразителем духовной жизни и отчасти руководителем русского общества. Белинский говорит, что Карамзин создал русскую публику, которой до него не было, создал читателей — а так как без читателей литература немыслима, то смело можно сказать, что литература, в современном значении этого слова, началась у нас с эпохи Карамзина и началась именно благодаря его знаниям, энергии, тонкому вкусу и незаурядному таланту. Карамзин не был поэтом: он лишен творческой фантазии, вкус его односторонен; идеи, которые он проводил не отличаются глубиной и оригинальностью; великим своим значением он более всего обязан своей деятельной любви к литературе и так называемым гуманным наукам. Подготовка Карамзина была широка, но неправильна и лишена солидных основ; по словам Грота, он «более читал, чем учился». Серьезное его развитие начинается под влиянием Дружеского общества. Глубокое религиозное чувство, унаследованное им от матери, филантропические стремления, мечтательная гуманность, платоническая любовь к свободе, равенству и братству с одной стороны и беззаветно-смиренное подчинение властям предержащим — с другой, патриотизм и преклонение перед европейской культурой, высокое уважение к просвещению во всех его видах, но при этом нерасположение к галломании и реакция против скептически-холодного отношения к жизни и против насмешливого неверия, стремление к изучению памятников родной старины — все это или заимствовано Карамзиным от Новикова и его товарищей, или укреплено их воздействием. Пример Новикова показал Карамзину, что и вне государственной службы можно приносить пользу своему отечеству, и начертал для него программу его собственной жизни. Под влиянием А. Петрова и, вероятно, немецкого поэта Ленца, сложились литературные вкусы Карамзина, представлявшие крупный шаг вперед сравнительно со взглядами его старших современников. Исходя из воззрения Руссо на прелести «природного состояния» и на права сердца, Карамзин, вслед за Гердером, от поэзии прежде всего требует искренности, оригинальности и живости. Гомер, Оссиан, Шекспир являются в его глазах величайшими поэтами; так называемая ново-классическая поэзия кажется ему холодной и не трогает его души; Вольтер в его глазах — только «знаменитый софист»; простодушные народные песни возбуждают его симпатию. В «Детском чтении» Карамзин следует принципам той гуманной педагогики, которую ввел в обиход «Эмиль» Руссо, и которая вполне совпадала со взглядами основателей Дружеского общества. В это время постепенно вырабатывается и литературный язык Карамзина, более всего способствовавший великой реформе. В предисловии к переводу Шекспировского «Юлия Цезаря» он еще пишет: «Дух его парил, яко орел, и не мог парения своего измерять», «великие духи» (вместо гении) и т. п. Но Петров смеялся над «долгосложно-протяжнопарящими» славянскими словами, и «Детское чтение» самой целью своей заставляло Карамзина писать языком легким и разговорным и всячески избегать «славянщины» и латинско-немецкой конструкции. Тогда же, или вскоре после отъезда за границу, Карамзин начинает испытывать свои силы в стихотворстве; ему нелегко давалась рифма, и в стихах его совсем не было так называемого парения, но и здесь слог его ясен и прост; он умел находить новые для русской литературы темы и заимствовать у немцев оригинальные и красивые размеры. Его «древняя гишпанская историческая песня»: «Граф Гваринос», написанная в 1789 г., — первообраз баллад Жуковского; его «Осень» в свое время поражала необыкновенной простотой и изяществом. Путешествие Карамзина за границу и явившиеся его результатом «Письма русского путешественника» — факт огромной важности в истории русского просвещения. О «Письмах» Буслаев говорит: «многочисленные читатели их нечувствительно воспитывались в идеях европейской цивилизации, как бы созревали вместе с созреванием молодого русского путешественника, учась чувствовать его благородными чувствами, мечтать его прекрасными мечтами». По исчислению Галахова, в письмах из Германии и Швейцарии известия научно-литературного характера занимают четвертую часть, а если из парижских писем исключить науку, искусство и театр, останется значительно менее половины. Карамзин говорит, что письма писаны «как случалось, дорогой, на лоскутках карандашом»; а между тем оказалось, что в них немало литературных заимствований — стало быть, они написаны хотя отчасти «в тишине кабинета». Во всяком случае значительную часть материала Карамзин действительно набирал дорогой и записывал «на лоскутках». Другое противоречие существеннее: каким образом пылкий друг свободы, ученик Руссо, готовый упасть на колени перед Фиеско, может так презрительно отзываться о парижских событиях того времени и не хочет в них видеть ничего, кроме бунта, устроенного партией «хищных волков»? Конечно, воспитанник Дружеского общества не мог относиться с симпатией к открытому восстанию, но, боязливая осторожность также играла здесь немалую роль: известно, как резко изменила Екатерина свое отношение к французской публицистике и к деятельности «Генеральных штатов» после 14 июля. Самая тщательность обработки периодов в апрельском письме 1790 г. свидетельствует, по-видимому, о том, что тирады в восхваление старого порядка во Франции писаны на показ. — Карамзин усердно работал за границей (между прочим, выучился по-английски); его любовь к литературе укрепилась, и немедленно по возвращении на родину он делается журналистом. Его «Московский Журнал» — первый русский литературный журнал, действительно доставлявший удовольствие своим читателям. Здесь были образцы и литературной, и театральной критики, для того времени превосходные, красиво, общепонятно и в высшей степени деликатно изложенные. Вообще Карамзин сумел приспособить нашу словесность к потребностям лучших, т. е. более образованных русских людей, и притом обоего пола: до тех пор дамы не читали русских журналов. В «Московском Журнале» (как и позднее в «Вестнике Европы») Карамзин не имел сотрудников в современном значении этого слова: приятели присылали ему свои стихотворения, иногда очень ценные (в 1791 г. здесь появилось «Видение Мурзы» Державина, в 1792 г. «Модная жена» Дмитриева, знаменитая песня «Стонет сизый голубочек» его же, пьесы Хераскова, Нелединского-Мелецкого и других), но все отделы журнала он должен был наполнять сам; это оказалось возможным только потому, что он из-за границы привез целый портфель, наполненный переводами и подражаниями. В «Московском Журнале» появляются две повести Карамзина: «Бедная Лиза» и «Наталья, боярская дочь», служащие наиболее ярким выражением его сентиментализма. Особенно большой успех имела первая: стихотворцы славили автора или сочиняли элегии к праху бедной Лизы. Явились, конечно, и эпиграммы. Сентиментализм Карамзина исходил из его природных наклонностей и условий его развития, а также из его симпатии к литературной школе, возникшей в то время на Западе. В «Бедной Лизе» автор откровенно заявляет, что он «любит те предметы, которые трогают сердце и заставляют проливать слезы тяжкой скорби». В повести, кроме местности, нет ничего русского; но неясное стремление публики иметь поэзию, сближенную с жизнью, пока удовлетворялось и этим немногим. В «Бедной Лизе» нет и характеров, но много чувства, а главное — она всем тоном рассказа трогала душу и приводила читателей в то настроение, в каком им представлялся автор. Теперь «Бедная Лиза» кажется холодной и фальшивой, но по идее это первое звено той цепи, которая, через романс Пушкина: «Под вечер осенью ненастной», тянется до «Униженных и оскорбленных» Достоевского. Именно с «Бедной Лизы» русская литература принимает то филантропическое направление, о котором говорит Киреевский. Подражатели довели слезливый тон Карамзина до крайности, которой он вовсе не сочувствовал: уже в 1797 г. (в предисловии ко 2-й книге «Аонид») он советует «не говорить беспрестанно о слезах… сей способ трогать очень не надежен». «Наталья, боярская дочь» важна как первый опыт сентиментальной идеализации нашего прошлого, а в истории развития Карамзина — как первый и робкий шаг будущего автора «Истории Государства Российского». «Московский Журнал» имел успех, по тому времени весьма значительный (уже в первый год у него было 300 «субскрибентов»; впоследствии понадобилось второе его издание), но особенно широкой известности достиг Карамзин в 1794 г., когда он собрал из него все статьи свои и перепечатал в особом сборнике: «Мои безделки» (2-е изд., 1797; 3-е — 1801). С этих пор значение его, как литературного реформатора, вполне ясно: немногочисленные любители словесности признают его лучшим прозаиком, большая публика только его и читает с удовольствием. В России в то время всем мыслящим людям жилось так плохо, что, по выражению Карамзина, «великодушное остервенение против злоупотреблений власти заглушало голос личной осторожности» («Записка о древней и новой России»). При Павле I Карамзин готов был покинуть литературу и искал душевного отдыха в изучении итальянского языка и в чтении памятников старины. С начала царствования Александра I-го Карамзин, оставаясь по-прежнему литератором, занял беспримерно высокое положение: он стал не только «певцом Александра» в том смысле, как Державин был «певцом Екатерины», но явился влиятельным публицистом, к голосу которого прислушивалось и правительство, и общество. Его «Вестник Европы» — такое же прекрасное для своего времени литературно-художественное издание, как «Московский Журнал», но вместе с тем и орган умеренно-либеральных взглядов. По-прежнему, однако, Карамзину приходится работать почти исключительно в одиночку; чтобы его имя не пестрило в глазах читателей, он принужден изобретать массу псевдонимов. «Вестник Европы» заслужил свое название рядом статей о европейской умственной и политической жизни и массой удачно выбранных переводов (Карамзин выписывал для редакции 12 лучших иностранных журналов). Из художественных произведений Карамзина в «Вестнике Европы» важнее других повесть-автобиография «Рыцарь нашего времени», в которой заметно отражается влияние Жан-Поля Рихтера, и знаменитая историческая повесть «Марфа Посадница». В руководящих статьях журнала Карамзин высказывает «приятные виды, надежды и желания нынешнего времени», разделявшиеся лучшей частью тогдашнего общества. Оказалось, что революция, грозившая поглотить цивилизацию и свободу, принесла им огромную пользу: теперь «государи, вместо того, чтобы осуждать рассудок на безмолвие, склоняют его на свою сторону»; они «чувствуют важность союза» с лучшими умами, уважают общественное мнение и стараются приобрести любовь народную уничтожением злоупотреблений. По отношению к России Карамзин желает образования для всех сословий, и прежде всего грамотности для народа («учреждение сельских школ несравненно полезнее всех лицеев, будучи истинным народным учреждением, истинным основанием государственного просвещения»); он мечтает о проникновении науки в высшее общество. Вообще для Карамзина «просвещение есть палладиум благонравия», под которым он разумеет проявление в частной и общественной жизни всех лучших сторон человеческой природы и укрощение эгоистических инстинктов. Карамзин пользуется и формой повести для проведения своих идей в общество: в «Моей Исповеди» он обличает нелепое светское воспитание, которое дают аристократии, и несправедливые милости, ей оказываемые. Слабую сторону публицистической деятельности Карамзина составляет его отношение к крепостному праву; он, как говорит Н. И. Тургенев, скользит по этому вопросу (в «Письме сельского жителя» он прямо высказывается против предоставления крестьянам возможности самостоятельно вести свое хозяйство при тогдашних условиях). Отдел критики в «Вестнике Европы» почти не существует; Карамзин теперь далеко не такого высокого мнения о ней, как прежде, он считает ее роскошью для нашей, еще бедной, литературы. Вообще «Вестник Европы» не во всем совпадает с «Русским путешественником». Карамзин далеко не так, как прежде, благоговеет перед Западом и находит, что и человеку, и народу нехорошо вечно оставаться в положении ученика; он придает большое значение национальному самосознанию и отвергает мысль, что «все народное ничто перед человеческим». В это время Шишков начинает против Карамзина и его сторонников литературную войну, которая осмыслила и окончательно закрепила реформу Карамзина в нашем языке и отчасти в самом направлении русской словесности. Карамзин в юности признал своим учителем в литературном слоге Петрова, врага славянщины; в 1801 г. он высказывает убеждение, что только с его времени в русском слоге замечается «приятность, называемая французами elegance». Еще позднее (1803) он так говорит о литературном слоге: «русский кандидат авторства, недовольный книгами, должен закрыть их и слушать вокруг себя разговоры, чтобы совершенно узнать язык. Тут новая беда: в лучших домах говорят у нас более по-французски… Что же остается делать автору? Выдумывать, сочинять выражения, угадывать лучший выбор слов». Шишков восстал против всех нововведений (причем, примеры берет и у неумелых и крайних подражателей Карамзина), резко отделяя литературный язык, с его сильным славянским элементом и тремя стилями, от разговорного. Карамзин не принял вызова, но за него вступили в борьбу Макаров, Каченовский и Дашков, которые и теснили Шишкова, несмотря на поддержку российской академии и на основание в помощь его делу «Беседы любителей российской словесности». Спор можно считать оконченным после основания Арзамаса и вступления Карамзина в академию в 1818 г. В своей вступительной речи он высказал светлую мысль, что «слова не изобретаются академиями; они рождаются вместе с мыслями». По выражению Пушкина, «Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова». Этот живой элемент заключается в краткости периодов, в разговорной конструкции и в большом количестве новых слов (таковы, например, моральный, эстетический, эпоха, сцена, гармония, катастрофа, будущность, влиять на кого или на что, сосредоточить, трогательный, занимательный, промышленность). Работая над историей, Карамзин сознал хорошие стороны языка памятников и сумел ввести в обиход много красивых и сильных выражений. При собирании материала для «Истории» Карамзин оказал огромную услугу изучению древней русской литературы; по словам Срезневского, «о многих из древних памятников Карамзиным сказано первое слово и ни об одном не сказано слова не кстати и без критики». «Слово о Полку Игореве», «Поучение Мономаха» и множество других литературных произведений древней Руси стали известны большой публике только благодаря «Истории Государства Российского». В 1811 г. Карамзин был отвлечен от своего главного труда составлением знаменитой записки «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (издано вместе с запиской о Польше, в Берлине, в 1861 г.; в 1870 г. — в «Русском Архиве»), которую панегиристы Карамзина считают великим гражданским подвигом, а другие «крайним проявлением его фатализма», сильно склоняющегося к обскурантизму. Барон Корф («Жизнь Сперанского», 1861) говорит, что эта записка не есть изложение индивидуальных мыслей Карамзина, но «искусная компиляция того, что он слышал вокруг себя». Нельзя не заметить явного противоречия между многими положениями записки и теми гуманными и либеральными мыслями, которые высказывал Карамзин, например, в «Историческом похвальном слове Екатерине» (1802) и других публицистических и литературных своих произведениях. Записка, как и поданное Карамзиным в 1819 г. Александру I «Мнение русского гражданина» о Польше (напечатано в 1862 г. в книге «Неизданные сочинения»; ср. «Русский Архив» 1869), свидетельствуют о некотором гражданском мужестве автора, так как по своему резко-откровенному тону должны были возбудить неудовольствие государя; но смелость Карамзина не могла быть ему поставлена в серьезную вину, так как возражения его основывались на его уважении к абсолютной власти. Мнения о результатах деятельности Карамзина сильно расходились при жизни его (его сторонники еще в 1798 — 1800 гг. считали его великим писателем и помещали в сборники рядом с Ломоносовым и Державиным, а враги даже в 1810 г. уверяли, что он разливает в своих сочинениях «вольнодумческий и якобинский яд» и явно проповедует безбожие и безначалие); не могут они быть приведены к единству и в настоящее время. Пушкин признавал его великим писателем, благородным патриотом, прекрасной душой, брал его себе в пример твердости по отношению к критике, возмущался нападками на его историю и холодностью статей по поводу его смерти. Гоголь говорит о нем в 1846 г.: «Карамзин представляет явление необыкновенное. Вот о ком из наших писателей можно сказать, что он весь исполнил долг, ничего не зарыл в землю и на данные ему пять талантов истинно принес другие пять». Белинский держится как раз противоположного мнения и доказывает, что Карамзин сделал меньше, чем мог. Впрочем, огромное и благодетельное влияние Карамзина на развитие русского языка и литературной формы единодушно признается всеми.

Литература: I. Сочинения и письма Карамзина. Более полными и исправными изданиями Карамзина считаются: «Сочинения» (издание 4-е, 1834 — 35 и 5-е, 1848) и «Переводы» (издание 3-е, 1835). «Бедная Лиза» перепечатывалась много раз. Многочисленны переиздания избранных мест из «Писем русского путешественника». Лучшие издания «Истории Государства Российского» — 2-е, Сленина (Санкт-Петербург, 1818 — 29; «Ключ» к нему П. Строева, Москва, 1836) и 5-е, Эйнерлинга (с «Ключом» Строева, Санкт-Петербург, 1842 — 43). Отдельные тома издания в «Дешевой Библиотеке» Суворина (без примечаний). «Письма Карамзина к А.Ф. Малиновскому» (издание «Общества Любителей Российской Словесности» под редакцией М. Н. Лонгинова, 1860). Важнейший из сборников писем Карамзина — к И. И. Дмитриеву, изданный Гротом и Пекарским к юбилею Карамзина в 1866 г.; по тому же поводу вышла и книга М. П. Погодина: « Н. М. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников» (Москва, 1866). Письма к Н. И. Кривцову («Отчет Императорской публичной библиотеки за 1892 г.», приложение); к князю П. А. Вяземскому, 1810 — 1826 годов («Старина и Новизна», книга I, 1897; ср. «Вестник Европы», 1897, V); к А. И. Тургеневу, 1806 — 1826 годов («Русская Старина», 1899, I — IV); переписка с императором Николаем Павловичем («Русский Архив», 1906, I). Из бумаг Н. М. Карамзина («Старина и Новизна», книга II, 1898); «Записка о древней и новой России» (издание под редакцией В. В. Сиповского, Санкт-Пе

Карамзин Николай Михайлович — русский писатель, историк, журналист. Родился 1 декабря (12 декабря) 1766 года в Симбирской губернии. В детстве любил много читать. Читал в основном старинные романы. Рос и воспитывался Карамзин в имении своего отца, там же получал домашнее образование.

В 1778 г. поступил в пансион профессора Шадена в Москве. Там продолжил свое образование, изучил немецкий и французский языки.

Отец очень хотел, чтобы его сын получил военное образование. После окончания занятий у профессора, в 1783 г. Карамзин поступает на военную службу, но военная деятельность у Николая Михайловича не заладилась и в том же году уходит в отставку. За недолгое время службы Карамзин увлекается литературой.

В 1784 г., после смерти отца, возвращается в Симбирск и в конце этого же года переезжает вновь в Москву. В Москве он на четыре года становится членом «Дружеского ученого общества».
С 1789 по 1790 гг. Карамзин путешествует. Он побывал во Франции, Германии, Англии, Швейцарии. Результатом его поездки стало произведение «Письма русского путешественника». После публикации данной работы Карамзин стал очень известным литературным деятелем.

В 1792 г. пишет повесть «Бедная Лиза», которая приумножила его литературную славу.
1793-1795 года он проводит в деревне, где занимается написанием двух сборников «Аглая».
В 1795 Карамзин часто появлялся на светских мероприятиях, вел разгульную жизнь.
К концу 1798 года автор сталкивается с трудностями. Его произведения с трудом проходят цензуру.

С 1802 по 1803 гг. работал в журнале «Вестники Европы» в роли публициста. Этот опыт положил начало его интереса к написанию исторических статей.

31 октября 1803 г. Карамзин получает титул историографа и задание написать полную историю России. Эта работа полностью поглотила его. Карамзин написал 11 томов, 12 том не успел закончить по причине смерти. Составлением истории Николай Михайлович занимался 22 года.
За свою жизнь Карамзин был женат дважды. Первая жена умерла в 1802 г., а в 1804 г. он женился вновь.

Последнее десятилетие своей жизни великий писатель провел в Петербурге. Там он сблизился с царской семьей. Часто беседовал с Александром I на различные темы. Смерть императора очень сильно подкосило здоровье Карамзина.

Зимой 1926 он переболел воспалением легких. Чтобы поправить свое здоровье он решает отправиться в Италию и Южную Францию. Но путешествие пришлось отменить из-за слабости Автора.

Произведения

Наталья, боярская дочь

Бедная Лиза

Н
иколай Михайлович Карамзин — великий русский писатель, крупнейший литератор эпохи сентиментализма. Писал художественную прозу, лирику, пьесы, статьи. Реформатор русского литературного языка. Создатель «Истории государства Российского» — одного из первых фундаментальных трудов по истории России.

«Любил грустить, не зная о чем…»

Карамзин родился 1 (12) декабря 1766 года в селе Михайловка Бузулукского уезда Симбирской губернии. Вырос в деревне отца, потомственного дворянина. Интересно, что род Карамзиных имеет тюркские корни и происходит от татарского Кара-мурзы (аристократического сословия).

О детстве писателя известно немного. В 12 лет его отправляют в Москву в пансион профессора Московского университета Иоганна Шадена, где молодой человек получает первое образование, изучает немецкий и французский языки. Еще через три года он начинает посещать лекции знаменитого профессора эстетики, просветителя Ивана Шварца в Московском университете.

В 1783 году по настоянию отца Карамзин поступает на службу в Преображенский гвардейский полк, но вскоре выходит в отставку и уезжает в родной Симбирск. В Симбирске происходит важное для молодого Карамзина событие — он вступает в масонскую ложу «Золотого венца». Это решение сыграет свою роль чуть позже, когда Карамзин вернется в Москву и сойдется со старым знакомым их дома — масоном Иваном Тургеневым , а также писателями и литераторами Николаем Новиковым, Алексеем Кутузовым, Александром Петровым. Тогда же начинаются первые попытки Карамзина в литературе — он участвует в издании первого русского журнала для детей — «Детское чтение для сердца и разума». Четыре года, проведенных им в обществе московских масонов, оказали серьезное влияние на его творческое развитие. В это время Карамзин много читает популярных тогда Руссо, Стерна, Гердера, Шекспира , пробует переводить.

«В кружке Новикова началось образование Карамзина, не только авторское, но и нравственное».

Литератор И.И. Дмитриев

Человек пера и мысли

В 1789 году следует разрыв с масонами, и Карамзин отправляется путешествовать по Европе. Он объехал Германию, Швейцарию, Францию и Англию, останавливаясь преимущественно в больших городах, центрах европейского просвещения. Карамзин посещает Иммануила Канта в Кёнигсберге, становится свидетелем Великой французской революции в Париже.

Именно по результатам этой поездки он пишет знаменитые «Письма русского путешественника». Эти очерки в жанре документальной прозы быстро обрели популярность у читателя и сделали Карамзина известным и модным литератором. Тогда же, в Москве, из-под пера литератора появляется на свет повесть «Бедная Лиза» — признанный образец русской сентиментальной литературы. Многие специалисты по литературоведению считают, что именно с этих первых книг начинается современная русская литература.

«В начальный период его литературной деятельности Карамзину был свойствен широкий и политически довольно неопределенный «культурный оптимизм», вера в спасительное влияние успехов культуры на человека и общество. Карамзин уповал на прогресс наук, мирное улучшение нравов. Он верил в безболезненное осуществление идеалов братства и гуманности, пронизывавших литературу XVIII века в целом».

Ю.М. Лотман

В противовес классицизму с его культом разума, по следам французских литераторов Карамзин утверждает в русской литературе культ чувств, чувствительности, сострадания. Новые «сентиментальные» герои важны прежде всего способностью любить, отдаваться чувствам. «Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!»
(«Бедная Лиза»).

«Бедная Лиза» лишена морали, дидактизма, назидательности, автор не поучает, а пытается вызвать у читателя сопереживание героям, что отличает повесть от прежних традиций классицизма.

«Бедная Лиза» потому и была принята русской публикой с таким восторгом, что в этом произведении Карамзин первый у нас высказал то «новое слово», которое немцам сказал Гёте в своем «Вертере».

Филолог, литературовед В.В. Сиповский

Николай Карамзин на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде. Скульпторы Михаил Микешин, Иван Шредер. Архитектор Виктор Гартман. 1862

Джованни Баттиста Дамон-Ортолани. Портрет Н.М. Карамзина. 1805. ГМИИ им. А.С. Пушкина

Памятник Николаю Карамзину в Ульяновске. Скульптор Самуил Гальберг. 1845

Тогда же начинается и реформа литературного языка — Карамзин отказывается от старославянизмов, населявших письменный язык, ломоносовской высокопарности, от использования церковнославянской лексики и грамматики. Это сделало «Бедную Лизу» легкой и приятной повестью для чтения. Именно сентиментализм Карамзина стал фундаментом развития дальнейшей русской литературы: от него отталкивался романтизм Жуковского и раннего Пушкина .

«Карамзин сделал литературу гуманною».

А.И. Герцен

Одна из важнейших заслуг Карамзина — обогащение литературного языка новыми словами: «благотворительность», «влюбленность», «вольнодумство», «достопримечательность», «ответственность», «подозрительность», «утонченность», «первоклассный», «человечный», «тротуар», «кучер», «впечатление» и «влияние», «трогательный» и «занимательный». Именно он ввел в обиход слова «промышленность», «сосредоточить», «моральный», «эстетический», «эпоха», «сцена», «гармония», «катастрофа», «будущность» и другие.

«Писатель-профессионал, один из первых в России имевший смелость сделать литературный труд источником существования, выше всего ставивший независимость собственного мнения».

Ю.М. Лотман

В 1791 году начинается деятельность Карамзина-журналиста. Это становится важной вехой в истории русской литературы — Карамзин основывает первый русский литературный журнал, отца-основателя нынешних «толстых» журналов — «Московский журнал». На его страницах выходит ряд сборников и альманахов: «Аглая», «Аониды», «Пантеон иностранной словесности», «Мои безделки». Эти публикации сделали сентиментализм основным литературным течением в России конца XIX века, а Карамзина — его признанным лидером.

Но скоро следует глубокое разочарование Карамзина в прежних ценностях. Уже через год после ареста Новикова закрывается журнал, после смелой карамзинской оды «К Милости» милости «сильных мира» лишается сам Карамзин, едва не попав под следствие.

«Доколе гражданин покойно, без страха может засыпать, и всем твоим подвластным вольно по мыслям жизнь располагать; …доколе всем даешь свободу и света не темнишь в умах; доколь доверенность к народу видна во всех твоих делах: дотоле будешь свято чтима… спокойствия твоей державы ничто не может возмутить».

Н.М. Карамзин. «К Милости»

Большую часть 1793–1795 годов Карамзин проводит в деревне и выпускает сборники: «Аглая», «Аониды» (1796). Он задумывает издать нечто в роде хрестоматии по иностранной литературе «Пантеон иностранной словесности», но с большим трудом пробивается через цензурные запреты, не допускавшие печатать даже Демосфена и Цицерона…

Разочарование во Французской революции Карамзин выплескивает в стихах:

Но время, опыт разрушают
Воздушный замок юных лет…
…И вижу ясно, что с Платоном
Республик нам не учредить…

В эти годы Карамзин все больше переходит от лирики и прозы к публицистике и развитию философских идей. Даже «Историческое похвальное слово императрице Екатерине II», составленное Карамзиным при восшествии на престол императора Александра I — преимущественно публицистика. В 1801-1802 годах Карамзин работает в журнале «Вестник Европы», где пишет в основном статьи. На практике его увлечение просвещением и философией выражается в написание трудов на исторические темы, все более создавая знаменитому литератору авторитет историка.

Первый и последний историограф

Указом от 31 октября 1803 года император Александр I дарует Николаю Карамзину звание историографа. Интересно, что титул историографа в России после смерти Карамзина не возобновлялся.

С этого момента Карамзин прекращает всякую литературную работу и в течение 22 лет занимается исключительно составлением исторического труда, знакомого нам как «История государства Российского» .

Алексей Венецианов. Портрет Н.М. Карамзина. 1828. ГМИИ им. А.С. Пушкина

Карамзин ставит себе задачу составить историю для широкой образованной публики, не быть исследователем, а «выбрать, одушевить, раскрасить»
все «привлекательное, сильное, достойное»
из русской истории. Важный момент — труд должен быть рассчитан и на иностранного читателя, чтобы открыть Россию Европе.

В работе Карамзин пользовался материалами Московской коллегии иностранных дел (особенно духовными и договорными грамотами князей, и актами дипломатических сношений), Синодальным хранилищем, библиотеками Волоколамского монастыря и Троицко-Сергиевой лавры , частными собраниями рукописей Мусина-Пушкина, Румянцева и А.И. Тургенева, составившего коллекцию документов папского архива, а также многими другими источниками. Важной частью работы стало изучение древних летописей. В частности, Карамзин обнаружил ранее неизвестную науке летопись, названную Ипатьевской.

В годы работы над «Историей…» Карамзин в основном жил в Москве, откуда выезжал только в Тверь и в Нижний Новгород, на время занятия Москвы французами в 1812 году. Лето он обыкновенно проводил в Остафьеве , имении князя Андрея Ивановича Вяземского. В 1804 году Карамзин женился на дочери князя, Екатерине Андреевне, родившей писателю девятерых детей. Она стала второй женой писателя. Впервые писатель женился в 35 лет, в 1801 году на Елизавете Ивановне Протасовой, умершей через год после свадьбы от послеродовой горячки. От первого брака у Карамзина осталась дочь Софья, будущая знакомая Пушкина и Лермонтова .

Главным общественным событием жизни писателя в эти годы стала «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», написанная в 1811 году. В «Записке…» отражались взгляды консервативных слоев общества, недовольных либеральными реформами императора. «Записка…» была передана императору. В ней, некогда либерал и «западник», как сказали бы сейчас, Карамзин предстает в роли консерватора и пытается доказать, что никаких фундаментальных преобразований проводить в стране не нужно.

И вот в феврале 1818 года Карамзин выпускает в продажу первые восемь томов своей «Истории государства Российского». Тираж в 3000 экземпляров (огромный для того времени) распродается в течение месяца.

А.С. Пушкин

«История государства Российского» стало первым трудом, ориентированным на самого широкого читателя, благодаря высоким литературным достоинствам и научной скрупулезности автора. Исследователи сходятся во мнении, что этот труд одним из первых способствовал становлению национального самосознания в России. Книга была переведена на несколько европейских языков.

Несмотря на огромную многолетнюю работу, Карамзин не успел дописать «Историю…» до своего времени — начала XIX века. После первого издания были выпущены еще три тома «Истории…». Последним оказался 12-й том, описывающий события Смутного времени в главе «Междоцарствие 1611–1612». Книга вышла уже после смерти Карамзина.

Карамзин был целиком человеком своей эпохи. Утверждение в нем монархических взглядов к концу жизни сблизило писателя с семьей Александра I, последние годы он провел рядом с ними, проживая в Царском Селе . Смерть Александра I в ноябре 1825 и последующие события восстания на Сенатской площади стали настоящим ударом для писателя. Николай Карамзин скончался 22 мая (3 июня) 1826 года в Санкт-Петербурге, похоронен он на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры .

Николай Михайлович Карамзин рожденный в Симбирской губернии 1 декабря 1766 года и умерший в 1826 году, вошел в русскую литературу как глубоко чувствующий художник-сентименталист, мастер публицистического слова и первый русский историограф.

Его отец был среднепоместным дворянином потомком татарского мурзы Кара-Мурза. Семья симбирского помещика, проживающая в селе Михайловка, имела родовое поместье Знаменское, где и прошли детские и юные годы мальчика.

Получив начальное домашнее образование и зачитывающийся беллетристикой и историей, молодой Карамзин был отдан в частый Московский пансион им. Шадена. Помимо учебы в юные годы он активно изучал иностранные языки и посещал университетские лекции.

В 1781 году Карамзин был зачислен на трехлетнюю службу в Петергубргский Преображенский полк, считавшийся одним из лучших в то время и покинул его поручиком. За время службы увидело свет первое произведение писателя — переведенная повесть «Деревянная нога». Здесь же он познакомился с молодым поэтом Дмитриевым, душевная переписка и большая дружба с которым продолжилась уже во время совместной работы в «Московском журнале».

Продолжая активно искать своё место в жизни, обрастая новыми знаниями и знакомствами, Карамзин вскоре отбывает в Москву, где заводит знакомство с Н. Новиковым, издателем журнала «Детское чтение для сердца и разума» и членом масонского кружка Золотой венец». Общение с Новиковым, а также И. П. Тургеневым оказало значительное влияние на взгляды и направление дальнейшего развития индивидуальности и творчества Карамзина. В масонском кружке завязывается также общение с Плещеевым, А. М. Кутузовым и И. С. Гамалеей.

В 1787 годы вышел в редакцию перевод произведения Шекспира — «Юлий Цезарь», и в 1788 — перевод труда «Эмилия Галотти» Лессинга. Ещё спустя год увидело свет первое собственное издание Карамзина — повесть «Евгений и Юлия».

В это же время у писателя появляется возможность посетить Европу благодаря полученному наследственному имению. Заложив его, Карамзин решает на эти деньги отправиться на полтора года в путешествие, которое впоследствии позволит получить мощный толчок к своему наиболее полному самоопределению.

За время своей поездки Карамзин побывал в Швейцарии, Англии, Франции и Германии. В поездках он был терпеливым слушателем, бдительным наблюдателем и тонко чувствующим человеком. Он собрал огромное количество заметок и очерков о нравах и характерах людей, подметил множество характерных сценок из уличной жизни и быта людей разных сословий. Все это стало богатейшим материалом для его будущего творчества, в том числе и для «Писем русского путешественника», большей частью напечатанных в «Московском журнале».

В это время поэт уже обеспечивает себе жизнь трудом литератора. В течении последующих лет были изданы альманахи «Аониды», «Аглая» и сборник «Мои безделки». Известная исторически правдивая повесть «Марфа-посадница» была выпущена в 1802 году. Карамзин приобрел известность и уважение как литератор и историограф не только в Москве и Петербурге, но и по всей стране.

Вскоре Карамзин начинает издавать уникальный в то время общественно-политический журнал «Вестник Европы», в котором он печатает свои исторические повести и труды, являющиеся подготовкой к более масштабной работе.

«История государства Российского» — художественно оформленный, титанический труд Карамзина-историка, вышел в 1817 году. Двадцать три года кропотливой работы позволили создать огромный беспристрастный и глубокий в своей правдивости труд, который открыл людям их истинное прошлое.

Смерть застала писателя во время работы над одним из томов «Истории государства Российского», повествующим о «смутном времени».

Интересно что в Симбирске есть в 1848 году открылась первая научная библиотека названная впоследствии «Карамзинской».

Положив начало течению сентиментализм в русской литературе, он оживил и углубил традиционную литературу классицизма. Благодаря его новаторским взглядам, глубоким мыслям и тонким чувствам, Карамзину удалось создать образ настоящего живого и глубоко чувствующего персонажа. Наиболее яркими примерами в этом плане являются его повесть «Бедна Лиза» впервые нашедшая своих читателей в «Московском журнале».

Карамзин Николай Михайлович является знаменитым русским историком, а также литератором. При этом он занимался издательством, реформаторством русского языка и был ярчайшим представителем эпохи сентиментализма.

Так как литератор родился в дворянской семье, он получил отличное начальное домашнее образование. Позже он поступил в дворянский пансион, где и продолжил собственное обучение. Также в период с 1781 по 1782 год Николай Михайлович посещал важные университетские лекции.

В 1781 году Карамзин отправился на службу в петербургский гвардейский полк, где и началось его творчество. После смерти собственного отца литератор положил конец военной службе.

С 1785 года Карамзин вплотную начинает развивать свои творческие способности. Он переезжает в Москву, где вступает в «Дружеское ученое сообщество». После этого знаменательного события Карамзин участвует в выпуске журнала, а также сотрудничает с различными издательствами.

На протяжение нескольких лет литератор путешествовал по странам Европы, где знакомился с различными выдающимися людьми. Именно это и послужило дальнейшему развитию его творчества. Было написано такое произведение, как «Письма русского путешественника».

Подробнее

Будущий историк по имени Николай Михайлович Карамзин был рожден в городе Симбирске, 12 декабря 1766 в семье потомственных дворян. Свои самые первые начальные основы образования, Николай получил дома. После получения начального образования, отец отдал в дворянский пансеон, который находился в Симбмрске. А в 1778 году, он перевез сына в московский пансион. Помимо основного образования, юный Карамзин так же очень сильно увлекался иностранными языками и параллельно посещал лекции.

После окончания своего образования, в 1781 году, Николай по совету своего отца пошел на военную службу, в элитный на то время, Преображенский полк. Дебют Карамзина, как писателя состоялся в 1783, с произведением под названием «Деревянная нога». В 1784 Карамзин решил закончить свою карьеру военного и поэтому вышел в отставку, со званием поручика.

В 1785 после окончание своей военной карьеры, Карамзин принимает волевое решение переехать из Симбмрска, в котором он родился и прожил почти всю жизнь, в Москву. Именно там литератор познакомился с Новиковым и Плещеевыми. Так же, находясь в Москве он увлекся масонством и по этой причине он вступил в масонский кружок, там он заводит общение с Гамалеей и Кутузовым. Помимо своего увлечения он так же занимается изданием своего первого детского журнала.

Помимо написания собственных трудов, Карамзин так же занимается переводами различных произведений. Так в 1787 году он переводит трагедию Шекспира — «Юлий Цезарь». Уже через год он переводит «Эмилия Галотти» написанное Лессингом. Первое же произведение целиком и полностью написанное Карамзином вышло в 1789 году и назвалось оно «Евгений и Юля», публиковалось оно в журнале под названием «Детское чтение»

В 1789-1790 Карамзин решает разнообразить свою жизнь и поэтому отправляется в путешествие по всей Европе. Писатель посетил такие основные страны, как Германия, Англия, Франция, Швейцария. Во время своего путешествия Карамзин познокомился со многими известными историческими личностями того времени, например Гердер и Бонне. Ему даже удалось поприсутствовать на выступлениях самого Робеспьера. Во время путешествия он непросто любовался красотами Европы, но и все это тщательно описывал, после чего назвал этот труд «Письма русского путешественника».

Подробная биография

Николай Михайлович Карамзин – величайший русский писатель и историк, основатель сентиментализма.

Николай Михайлович Карамзин появился на свет 12 декабря 1766 года в Симбирской губернии. Его отец был потомственным дворянином и обладал собственным имением. Как и большинство представителей высшего общества, Николай получил домашнее образование. В подростковом возрасте он покидает родной дом и поступает в Московский университет Иоганна Шадена. Он делает успехи в изучении иностранных языков. Параллельно с основной программой, парень посещает лекции известных просветителей и философов. Там же и начинается его литературная деятельность.

В 1783 Карамзин становится солдатом Преображенского полка, где служит вплоть до смерти своего отца. После извещения о его кончине, будущий писатель отправляется на свою родину, где и остаётся жить. Там он знакомится с поэтом Иваном Тургеневым, состоящим в масонской ложе. Именно Иван Сергеевич предлагает Николаю присоединиться к этой организации. После вступления в ряды масонов, юный поэт увлекается литературой Руссо и Шекспира. Его мировоззрение постепенно начинает меняться. В итоге, увлечённый европейской культурой, он разрывает все связи с ложей и отправляется в путешествие. Посещая ведущие страны того периода, Карамзин становится свидетелем революции во Франции и приобретает новых знакомых, самым известных из которых был популярный философ того времени Иммануил Кант.

Вышеуказанные события очень сильно вдохновили Николая. Находясь под впечатлением, он создаёт документальную прозу “Письма русского путешественника”, где в полной мере изложены его чувства и отношение ко всему происходящему на Западе. Читателям понравился сентиментальный стиль. Заметив это, Николай начинает работу над эталонным произведением этого жанра, известного под названием “Бедная Лиза”. В нём раскрываются мысли и переживания разных героев. Данное произведение было положительно воспринято в обществе, оно фактически сместило классицизм на нижний план.

В 1791 году Карамзин занимается журналистикой, работая в газете “Московский журнал”. В нём он издаёт свои собственные альманахи и иные произведения. Кроме этого, поэт работает над обзорами театральных постановок. Вплоть до 1802 года Николай занимается публицистикой. За этот период Николай сближается с царским двором, активно общается с императором Александром 1-ым, их часто замечали за прогулками в садах и парках, публицист заслуживает доверие правителя, фактически становится его приближённым. Через год он меняет свой вектор на исторические записки. Идея создания книги, повествующей об истории России охватила писателя. Получив титул историографа, он пишет своё самое ценное творение “История государства Российского”. Было выпущено 12 томов, последний из которых был закончен к 1826 году в Царском Селе. Здесь же Николай Михайлович и провёл свои последние годы жизни, умерев 22 мая 1826 из-за простудного заболевания.

Кадр из фильма «Бедная Лиза» (2000)

В окрестностях Москвы, недалеко от Симонова монастыря жила некогда юная девушка Лиза со своей старушкой матерью. После смерти Лизиного отца, довольно зажиточного поселянина, жена и дочь обеднели. Вдова день ото дня становилась слабее и не могла работать. Одна Лиза, не щадя своей нежной молодости и редкой красоты, трудилась день и ночь — ткала холсты, вязала чулки, весной собирала цветы, а летом ягоды и продавала их в Москве.

Однажды весной, спустя два года после смерти отца, Лиза пришла в Москву с ландышами. Молодой, хорошо одетый человек встретился ей на улице. Узнав, что она продаёт цветы, он предложил ей рубль вместо пяти копеек, сказав, что «прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубля». Но Лиза отказалась от предложенной суммы. Он не стал настаивать, однако сказал, что впредь всегда будет покупать у неё цветы и хотел бы, чтобы она рвала их только для него.

Придя домой, Лиза все рассказала матушке, а на другой день нарвала самых лучших ландышей и снова пришла в город, но молодого человека на этот раз не встретила. Бросив цветы в реку, она с грустью в душе вернулась домой. На следующий день вечером незнакомец сам пришёл к ее дому. Едва завидев его, Лиза кинулась к матушке и с волнением сообщила, кто к ним идёт. Старушка встретила гостя, и он показался ей очень любезным и приятным человеком. Эраст — так звали молодого человека — подтвердил, что собирается и в будущем покупать цветы у Лизы, и ей не обязательно ходить в город: он сам может заезжать к ним.

Эраст был довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым от природы сердцем, но слабый и ветреный. Он вёл рассеянную жизнь, думал только о своём удовольствии, искал его в светских забавах, а не находя, скучал и жаловался на судьбу. Непорочная красота Лизы при первой встрече потрясла его: ему казалось, что в ней он нашёл именно то, что давно искал.

Так было положено начало их долгим свиданиям. Каждый вечер они виделись или на берегу реки, или в берёзовой роще, или под тенью столетних дубов. Они обнимались, но объятия их были чисты и невинны.

Так прошло несколько недель. Казалось, ничто не могло помешать их счастью. Но однажды вечером Лиза пришла на свидание печальная. Оказалось, что за неё сватается жених, сын богатого крестьянина, и матушка хочет, чтобы она за него вышла. Эраст, утешая Лизу, говорил, что по смерти матери он возьмёт её к себе и будет жить с ней неразлучно. Но Лиза напомнила юноше, что он никогда не сможет быть ее мужем: она крестьянка, а он дворянского рода. Ты обижаешь меня, говорил Эраст, для твоего друга важнее всего твоя душа, чувствительная, невинная душа, ты будешь всегда ближайшая к моему сердцу. Лиза бросилась в его объятия — и в сей час надлежало погибнуть непорочности.

Заблуждение прошло в одну минуту, уступив место удивлению и страху. Лиза плакала, прощаясь с Эрастом.

Свидания их продолжались, но как все переменилось! Лиза не была уже для Эраста ангелом непорочности; платоническая любовь уступила место чувствам, которыми он не мог «гордиться» и которые были для него не новы. Лиза заметила в нем перемену, и это ее печалило.

Однажды во время свидания Эраст сообщил Лизе, что его призывают на службу в армию; им придётся ненадолго расстаться, однако он обещает ее любить и надеется по возвращении никогда с нею не расставаться. Нетрудно вообразить себе, как тяжело переживала Лиза разлуку с любимым. Однако надежда не покидала ее, и каждое утро она просыпалась с мыслью об Эрасте и об их счастье по его возвращении.

Так прошло около двух месяцев. Однажды Лиза пошла в Москву и на одной из больших улиц увидела Эраста, проезжающего мимо в великолепной карете, которая остановилась около огромного дома. Эраст вышел и хотел уже идти на крыльцо, как вдруг почувствовал себя в Лизиных объятиях. Он побледнел, потом, не говоря ни слова, провёл ее в кабинет и запер дверь. Обстоятельства переменились, объявил он девушке, он помолвлен.

Прежде чем Лиза могла опомниться, он вывел ее из кабинета и сказал слуге, чтобы тот проводил ее со двора.

Очутившись на улице, Лиза пошла куда глаза глядят, не в силах поверить услышанному. Она вышла из города и долго брела, пока вдруг не очутилась на берегу глубокого пруда, под сенью древних дубов, которые за несколько недель перед этим были безмолвными свидетелями ее восторгов. Это воспоминание потрясло Лизу, но через несколько минут она погрузилась в глубокую задумчивость. Увидев соседскую девочку, идущую по дороге, она кликнула ее, вынула из кармана все деньги и отдала той, попросив передать матушке, поцеловать ее и попросить простить бедную дочь. Тут она бросилась в воду, и спасти ее уже не смогли.

Лизина мать, узнав о страшной смерти дочери, не выдержала удара и скончалась на месте. Эраст был до конца жизни несчастлив. Он не обманул Лизу, когда сказал ей, что едет в армию, но, вместо того чтобы сражаться с неприятелем, играл в карты и проиграл все состояние. Жениться ему пришлось на пожилой богатой вдове, которая была в него давно влюблена. Узнав о Лизиной судьбе, он не мог утешиться и почитал себя убийцей. Теперь, может быть, они уже примирились.

Пересказала

История русского народа — часть мира, поэтому важность ее изучения понятна каждому. Человек, знающий историю своего народа, может адекватно ориентироваться в современном пространстве и грамотно реагировать на возникающие трудности. Историки России помогают изучать науку, рассказывающую о событиях прошлых веков. Остановимся подробнее на тех, кто сыграл значительную роль в научных исследованиях в этой области.

Первые летописи

Пока не было письменности, исторические знания передавались из уст в уста. И такие легенды ходили у разных народов.

Когда появилась письменность, события стали записывать в анналы. Специалисты считают, что первые источники относятся к X-XI векам. Старые отрывки из Священных Писаний не сохранились.

Самая ранняя сохранившаяся летопись принадлежит перу монаха Киево-Печорского монастыря Никона. Наиболее полное произведение, созданное Нестором, — «Повесть временных лет» (1113 г).

Конечно, эти труды пока нельзя считать научными, но благодаря им были заложены первые камни в основы исторической науки государства Российского.

Позже появился «Хронограф», составленный монахом Филотео в конце 15 — начале 16 века. Документ представляет собой обзор мировой истории и подчеркивает роль Москвы в частности и России в целом.

Конечно, история — это не просто представление событий; перед наукой стоит задача понимания и объяснения поворотных моментов в истории.

Появление истории как науки: Василий Татищев

Становление исторической науки в России началось в 18 веке. В это время русский народ пытался осознать себя и свое место в мире.

Василий Татищев считается первым историком России. Он выдающийся мыслитель и политик тех лет. Годы его жизни — 1686-1750 гг. Татищев был очень одаренным человеком и сумел сделать успешную карьеру при Петре I. После участия в Северной войне Татищев занялся государственными делами. В то же время он собирал исторические хроники и приводил их в порядок. После его смерти был издан 5-томный труд, над которым Татищев работал всю жизнь: «История России».

В своем произведении Татищев установил причинно-следственные связи произошедших событий, основываясь на летописи. Мыслителя по праву считают родоначальником русской истории.

Михаил Щербатов

Русский историк Михаил Щербатов тоже жил в XVIII веке, он был членом Российской академии.

Щербатов родился в богатой дворянской семье. Этот человек обладал энциклопедическими знаниями. Он создал «Русскую историю с древних времен».

Ученые более позднего периода критикуют исследования Щербатова, обвиняя его в некоторой спешке в написании и пробелах в знаниях. Фактически, Щербатов начал изучать историю еще тогда, когда он начал работать над своим сочинением.

Рассказ Щербатова не был востребован современниками. Екатерина II считала его совершенно бездарным.

Николай Карамзин

Среди историков России Карамзин занимает видное место. Интерес писателя к науке возник в 1790-х годах, Александр I назначил его историком.

При жизни Карамзин работал над созданием «Истории государства Российского». Эта книга познакомила с рассказом широкий круг читателей. Поскольку Карамзин был больше писателем, чем историком, он работал над красотой выражения в своих произведениях.

Основная идея «Истории Карамзина» — зависимость от самодержавия. Историк пришел к выводу, что только при сильной власти монарха страна процветает, а с ее ослаблением приходит в упадок.

Константин Аксаков

Среди выдающихся историков России и известных славянофилов Константин Аксаков, родившийся в 1817 году, занимает почетное место. Его произведения продвигали идею о противоположных путях исторического развития России и Запада.

Он был автором диссертации о значении личности Ломоносова в истории русской культуры. Он изучал быт древних славян.

Аксаков положительно относился к возвращению к традиционным русским корням. Все его действия требовали именно этого: возвращения к истокам. Сам Аксаков отпустил бороду, надел кофточку и пробормотал. Он критиковал западную моду.

Аксаков не оставил ни одной научной работы, но его многочисленные статьи стали весомым вкладом в историю России. Он также известен как автор филологических произведений. Он проповедовал свободу слова. Он считал, что правитель должен прислушиваться к мнению народа, но не был обязан его принимать. С другой стороны, людям не нужно вмешиваться в дела правительства, им нужно сосредоточиться на своих моральных идеалах и духовном развитии.

Николай Костомаров

Еще одна фигура среди историков России, работавших в 19 веке. Был другом Тараса Шевченко, был знаком с Николаем Чернышевским. Работал профессором Киевского университета. Опубликовал «История России в биографиях ее деятелей» в нескольких томах.

Значение творчества Костомарова в отечественной историографии огромно. Он продвигал идею популярной истории. Костомаров изучал духовное развитие россиян, эту идею поддержали ученые более позднего времени.

Вокруг Костомарова сформировался круг общественных деятелей, романтизировавших идею национальности. Согласно сообщению, все члены кружка были арестованы и наказаны.

Сергей Соловьев

Один из самых известных русских историков 19 века. Профессор, а затем ректор Московского университета. 30 лет работал над «Историей России». Этот выдающийся труд стал гордостью не только самого ученого, но и исторической науки России.

Весь собранный материал был изучен Соловьевым с достаточной полнотой, необходимой для научной работы. В своем произведении он обратил внимание читателя на внутреннее содержание исторического вектора. Своеобразие русской истории, по мнению ученого, заключалось в некотором отставании в развитии — от Запада.

Сам Соловьев исповедовал свое горячее славянофильство, которое несколько охладилось, когда он изучал историческое развитие страны. Историк выступал за разумную отмену крепостного права и реформу буржуазного строя.

В своей научной работе Соловьев поддержал реформы Петра I, тем самым отойдя от идей славянофилов. С годами взгляды Соловьева сместились с либеральных на консервативные. В конце жизни историк поддерживал просвещенную монархию.

Василий Ключевский

Продолжая список русских историков, следует сказать о Василии Ключевском (1841-1911), который работал профессором Московского университета. Его считали талантливым учителем. Его лекции посещали многие студенты.

Ключевский интересовался азами народной жизни, изучал фольклор, писал пословицы и поговорки. Историк является автором курса лекций, получившего мировое признание.

Ключевский изучал сущность сложных отношений крестьян и помещиков и уделял этой идее большое внимание. Идеи Ключевского сопровождались критикой, однако историк не вступал в полемику на эти темы. Он сказал, что выражает свое субъективное мнение по многим вопросам.

На страницах Курса Ключевский дал много ярких черт историческим личностям и ключевым моментам русской истории.

Сергей Платонов

Говоря о великих историках России, стоит вспомнить Сергея Платонова (1860-1933), академика, преподавателя вуза.

Платонов развил идеи Сергея Соловьева о противостоянии кланового и государственного начала в развитии России. Он видел причину современных бед в приходе к власти дворянства.

Сергей Платонов прославился своими опубликованными лекциями и учебником истории. Он оценил Октябрьскую революцию с отрицательной точки зрения.

За сокрытие важных исторических документов от Сталина Платонов был арестован вместе с друзьями, придерживавшимися антимарксистских взглядов.

Наше время

Если говорить о современных историках России, то можно назвать следующие цифры:

• Николай Дружинин — выдающийся советский историк, изучавший декабристское движение, пореформенное село, историю крестьянских хозяйств.
• Серафим Юшков — профессор МГУ и Ленинградского государственного университета, историк государства и права, участвовал в дискуссиях о Киевской Руси и изучал ее систему.
• Степан Веселовский — ученик Ключевского, вернувшийся из ссылки в 1933 году, работал профессором и преподавателем в МГУ, занимался антропонимией.
• Борис Рыбаков — историк и археолог ХХ века, он изучал культуру и быт славян, занимался раскопками.
• Михаил Тихомиров — академик Московского университета, изучал историю России, изучал множество социальных и экономических тем.
• Виктор Данилов — участвовал в Отечественной войне, изучал историю русского крестьянства, получил Соловьевскую золотую медаль за выдающийся вклад в изучение истории.
• Лев Черепнин — советский историк, академик МГУ, изучал русское средневековье, создал свою школу и внес важный вклад в историю России.
• Артемий Арциховский — профессор исторического факультета МГУ, автор трудов по истории Древней Руси, основатель Новгородской экспедиции археологов.
• Руслан Скрынников — профессор Петербургского университета, специалист по истории XVI-XVII веков, изучавший опричнину и политику Ивана Грозного.

Итак, мы рассмотрели самых известных историков России, посвятивших науке значительную часть своей жизни.

Споры о путях развития русского литературного языка активно велись в конце XVIII – начале XIX столетия. Многие литераторы понимали, что ломоносовская «теория трех стилей» изжила себя. Она стала тесной и для литературы, и для языка. Талантливейшие представители русской словесности той эпохи — Н. И. Новиков, П. А. Крылов, Д. И. Фонвизин и др. — преодолевали ее рамки, нарушая старые правила и продолжая развивать и совершенствовать литературный язык.

Творчество Николая Михайловича Карамзина (1766–1826) многие исследователи считают «водоразделом» между старорусским языком и русским литературным языком современного типа. Наглядное свидетельство: текст повести «Бедная Лиза» относительно легко воспринимается и почти полностью понятен даже нынешним школьникам. Талантливейшими продолжателями дела Карамзина стали П. А. Вяземский, В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, А. С. Пушкин (в раннем периоде творчества). Менее известны П. И. Макаров, Д. В. Дашков, И. И. Мартынов, П. И. Шаликов, А. Е. Измайлов и др.

Н. М. Карамзин был главой и ярчайшим представителем сентиментализма в русской литературе. Данное направление отличалось невиданным прежде интересом к человеческим чувствам, подробным изображением переживаний людей. Для этого требовались новые языковые средства.

Карамзин стремился создать русский литературный язык по подобию западноевропейских, в первую очередь французского. В каком плане? Французский литературный язык был сформирован на основе разговорной речи образованной части общества. Подобным образом, считал писатель, следует создавать и русский литературный язык. Попутно следовало отказаться от устаревшего церковнославянского наследия.

Однако тут имелась сложность: к тому времени в России еще не было подходящего образца грамотной разговорной речи. Дворяне того времени часто говорили не по-русски, а по-французски. А русская разговорная речь образованных людей ориентировалась на книжные тексты, и потому изобиловала церковнославянизмами и устаревшими конструкциями.

Пытаясь найти выход из этой ситуации, Н. М. Карамзин предлагал для начала совершенствовать разговорную речь путем создания образцовых письменных текстов. Новая литература должна была влиять на живой разговорный язык, служить для него ориентиром. Карамзин считал, что литераторам необходимо создавать новые выражения, придавать старым словам новые значения, заимствовать и калькировать иноязычные слова — но всё это делать умеренно, ненавязчиво, гармонично, повинуясь дарованному от природы эстетическому вкусу.

Кроме того, в выборе языковых средств предлагалось ориентироваться на вкус светской дамы. Женщин Карамзин и его последователи считали носительницами «естественного» русского разговорного языка, не отягощенного избытком славянизмов (это могло быть вызвано тогдашними традициями обучения женщин: их образование обычно не было основательным, поэтому в их речи редко встречались книжные слова и обороты). Кроме того, считалось, что многие женщины от природы обладают изящным вкусом и тонким чутьем.

В реальности многие светские дамы чаще говорили по-французски, нежели по-русски, и образцом для русского литературного языка их речь быть не могла. И тогда ориентиром сентименталисты избрали образ идеальной речи и идеального вкуса светской дамы, как они сами себе его представляли.

Языковые преобразования Н. М. Карамзина коснулись синтаксиса и словарного состава русского языка.

Синтаксис

Карамзин стремился приблизить синтаксис письменной речи к разговорному синтаксису. Для этого он отказался от громоздких периодов и многочленных сложноподчиненных предложений. В его текстах часто употребляются простые и неполные предложения, а сложносочиненные встречаются чаще сложноподчиненных.

Писатель считал необходимым изменить порядок слов в предложении в литературных текстах, ориентируясь на естественную живую русскую речь. Эту работу до него начали Н. И. Новиков, Д. И. Фонвизин, М. Д. Чулков, Ф. Эмин и другие писатели; Карамзин продолжил их преобразования. Он стремился закрепить в литературной норме:

• позицию подлежащего перед сказуемым и дополнением;
• прилагательное перед определяемым существительным, наречие перед глаголом: раннее утро, долго идти;
• размещение главных и зависимых членов сложного предложения рядом друг с другом;
• обстоятельства места и времени в положении перед глаголом, остальные типы обстоятельств — после него: Сократ уже в последний раз, на праге смерти беседовал о вечности;
• приложения и несогласованные определения после определяемых слов: житель лесов, пение птиц.

Эти нормы не были строго обязательными. Писатели могли отступать от них, если того требовали их художественные задачи.

В сентименталистских текстах мы обнаруживаем частое употребление обращений, восклицаний, прерывистых фраз. Это было связано с необходимостью отражать в художественных текстах эмоциональный настрой автора и персонажей: Ах, Лиза, Лиза! Что с тобою сделалось?

В произведениях Карамзина четко выражена авторская позиция. Для этого писатель часто использовал особую синтаксическую конструкцию. Он создавал фрагмент текста, в котором давал какие-либо объективные сведения. За этим фрагментом следовало короткое простое предложение, заключающее в себе авторскую сентенцию, субъективное суждение писателя по поводу изложенной информации.

В заключение скажем, что добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели… История злопамятней народа!

«История государства Российского», т. 9 (об Иване Грозном)

Все перечисленное приблизило литературный синтаксис к естественному и сделало слог Карамзина легким, изящным и хорошо воспринимаемым.

Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всегда трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли. Ленивая рука наемника худо обрабатывала поле, и хлеб перестал хорошо родиться. Они принуждены были отдать свою землю внаем, и за весьма небольшие деньги. К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слезы о смерти мужа своего — ибо и крестьянки любить умеют! — день ото дня становилась слабее и совсем не могла работать.

«Бедная Лиза» (1792)

Лексика

Иноязычные заимствования и кальки

Имя Н. М. Карамзина у многих ассоциируется с проникновением в русский язык многочисленных заимствований из французского, с созданием большого количества ка́лек с иностранных слов. Действительно, писатель считал, что включение заимствований в словарный состав языка — это нормальный и естественный процесс, ведь все цивилизованные народы движутся единым путем прогресса и культурного развития. Однако в зрелый период творчества он выступал против слепого и чрезмерного перенимания иноязычных слов и был противником галломании (неумеренной моды на все французское, в том числе на язык). Наплыв французских и немецких заимствований в русский язык наблюдался еще до Карамзина; писатель же стремился выбрать из этой лексической массы только лучшее, то, что было действительно необходимо и способствовало обогащению русского словарного состава. Интересно, что языковое чутье в данном случае почти не подводило писателя: большая часть заимствований, встречающихся в его текстах, прошла проверку временем и закрепилась в русском языке: актер, грот, бассейн, визит, бильярд, фейерверк, альбом, концерт, дуэт, пантомима, ария, архитектура, галерея, фасад, адвокат, биржа, директор, капитал, конференция, провинция, гипотеза, глобус, процент, кризис, эстетика и многие другие. Карамзин мог со временем отказаться от некоторых прямых заимствований: например, он употреблял в своих текстах слова вояж и визитация, но затем стал заменять их соответственно на путешествие и осмотр.

Многие кальки с иноязычных слов, приписываемые главе русского сентиментализма, встречались в литературных текстах и до него: вкус ‘эстетическое чувство’, трогательный, блистательный, промышленность, общественность и др. Возможно, они стали ассоциироваться с Карамзиным потому, что он, как самый известный русский писатель конца XVIII – начала XIX в., способствовал их популяризации и закреплению в русском языке.

Славянизмы

Под славянизмами мы в данном случае будем иметь в виду широкую группу слов — не только церковнославянизмы, но и устаревшие исконно русские (древнерусские) слова и выражения. Карамзин понимал, что язык исторически развивается, и теоретически полагал, что этому пласту лексики не место в литературной речи: данные слова устарели и мало кому понятны, среди них много «тяжеловесных», не отвечающих требованиям хорошего вкуса. На практике же выяснилось, что такой радикальный отказ нецелесообразен и даже вряд ли возможен. Действительно, от устаревших и малопонятных слов вроде бы логично избавиться. Но отказ вообще от всех славянизмов грозил не улучшить язык, а сильно обеднить его: многие из этих слов уже органично вписались в словарный состав. Они могли украсить собой художественный текст, помочь точному выражению мыслей и созданию определенного эмоционального настроя или исторического колорита. Карамзин это признал. В своих произведениях он использовал славянизмы в следующих целях:

• для создания торжественного настроя;
• как одно из средств условной поэтической речи;
• для создания исторического колорита.

Разговорная лексика

Карамзин считал, что в правильном, красивом разговорном языке и в литературной речи должны быть слова, которые приятны светским людям и не могут оскорбить вкус дам. Писатель стремился резко ограничить употребление лексики, характерной для речи простого народа. Многое оттуда ему казалось неблагозвучным, низким, грубым и не представляющим ценности. Например, он считал «отвратительным» слово парень, поскольку при его прочтении или произнесении представлял себе неотесанного крестьянского детину с неприличными манерами. А вот слово пичужечка ему нравилось, потому что вызывало ассоциации с красотами природы и благообразными крестьянами, любующимися птичкой на дереве. Вкус — вещь во многом субъективная…

Украшения слога

Стремясь сделать речь красивой, сентименталисты часто обращались к разнообразным средствам художественной выразительности: эпитетам, метафорам, перифразам и т. д. Не всегда им удавалось соблюсти в этом меру, поэтому некоторые тексты излишне многословны, насыщены «красивостями» в ущерб стилю и ясности смысла. Здесь видна ориентация на светское «щегольское» наречие, язык светских салонов, также стремившийся к красоте, а в результате становившийся подчас неестественно манерным и жеманным. О подобном светском языке позже писал Н. В. Гоголь в «Мертвых душах»:

Еще нужно сказать, что дамы города N отличались, подобно многим дамам петербургским, необыкновенною осторожностью и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они: «я высморкалась», «я вспотела», «я плюнула», а говорили: «я облегчила себе нос», «я обошлась посредством платка». Ни в коем случае нельзя было сказать: «этот стакан или эта тарелка воняет». И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо этого: «этот стакан нехорошо ведет себя» или что-то вроде этого. Чтоб еще более облагородить русский язык, половина почти слов была выброшена вовсе из разговора, и потому весьма часто было нужно прибегать к французскому языку…

В салонном языке даже нейтральные слова, не содержащие в себе никакого грубого смысла, часто заменялись перифразами. Считалось, что это красиво и нравится дамам. Например, вместо солнце говорили дневное светило, вместо глаза́ — зеркало души, вместо сабля — губительная сталь и т. п.

Это явление отразилось в творчестве сентименталистов с их ориентацией на вкус светской дамы. Карамзину — человеку с большим литературным талантом и языковым чутьем — нередко удавалось использовать средства выразительности в меру и гармонично. Например, его документальная проза написана прекрасным, живым и понятным языком. Но в художественных произведениях автор излишне увлекался многословными метафорами и перифразами, так что иногда даже вынужден был разъяснять их прямо в тексте, чтобы читатели поняли, о чем речь:

Дунул северный ветер на нежную грудь нежной родительницы, и гений жизни ее погасил свой факел! Да, любезный читатель, она простудилась…

«Рыцарь нашего времени» (1802–1803)

Подведем итоги

Творчество Николая Михайловича Карамзина стало огромным шагом вперед в развитии русского литературного языка. На этом поприще Карамзин стал ярчайшим предшественником А. С. Пушкина. Писатель приблизил литературный синтаксис к живой речи; обогатил словарный состав новыми иноязычными и русскими словами и избавил его от явных архаизмов. Он также изменил сам подход к языку, обратив внимание современников на его историческую изменчивость и постоянное развитие (многие оппоненты сентименталистов считали, что язык должен сохраняться неизменным).

Главным недостатком реформы Карамзина было то, что он избрал слишком узкую базу для создания литературного языка. Ориентируясь на разговорную речь светского общества, писатель незаслуженно игнорировал речь простого народа. Между тем она содержала огромный потенциал для развития и улучшения литературного языка.

Языковые преобразования Карамзина и его последователей вызвали бурную полемику в образованных кругах. Защитники «нового» и «старого» слога активно отстаивали в статьях и выступлениях свои подчас диаметрально противоположные взгляды на литературную норму. Эти обсуждения и споры известны в истории русской культуры как полемика карамзинистов и шишковистов. Она заслуживает отдельного рассказа.

.

Литература:

Ковалевская Е. Г. История русского литературного языка. — М., 1992.

Камчатнов А. М. История русского литературного языка: XI– первая половина XIX в. — М., 2015.

Лаптева О. А. Теория современного русского литературного языка. — М., 2003.

.

Иллюстрация: А. Г. Венецианов «Портрет Н. М. Карамзина» (1828, фрагмент).

12 декабря 2021 года исполняется 255 лет со дня рождения российского историка, крупнейшего литератора эпохи сентиментализма, публициста Николая Карамзина, напоминает пресс-служба Президентской библиотеки. Электронная коллекция на портале Президентской библиотеки «Н.М. Карамзин (1766–1826)», куда вошли исследования, очерки и архивные документы, его собственные труды по истории Российского государства, а также отдельные письма и заметки, недавно пополнилась новыми изданиями и видеолекциями.

Материалы коллекции дают возможность узнать, каким видели и воспринимали Карамзина его современники.

В уникальных рукописных «Записках Николая Петровича Валуева…» ХIХ века говорится, что Карамзин входил в «Дружеское Общество», и благодаря этому «научился сосредоточивать свои мысли на предметах серьёзных» и «развил в себе изящный литературный вкус и критический взгляд». А после путешествия за границу, как отмечает граф Валуев, Карамзин «решил посвятить все свои знания и таланты, всё своё время и силы на литературу; он явился первым русским литератором, так как до него литературой занимались на досуге…».

Историк, писатель и публицист Михаил Погодин в издании «Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников. Ч. 1» (1866) приводит рассказ о знакомстве Карамзина с Гавриилом Державиным. В 1790 году 24-летний Карамзин был «введён» «в дом славнаго Державина и умными, любопытными рассказами обратил на себя его внимание. Державин одобрил его намерение издавать журнал…». Позднее «первый русский стихотворец» посвятил Карамзину строки: «Пой, Карамзин! И в прозе // Глас слышен соловьин».

Казанский купец и литератор Каменев так описал Карамзина: «Он росту более нежели средняго, черноглаз, нос довольно велик, румянец неровный и бакенбарт густой. Говорит скоро, с жаром, и перебирает всех строго». Карамзин, по его словам, любил белые стихи, а рифмованные называл «побеждённою трудностию» и считал, что русский язык не создан для поэзии, особенно с рифмами. Несмотря на доброту и кротость характера Карамзина, у него много неприятелей и завистников, пытавшихся ему вредить, например, «некто сочинил на него следующую глупую эпиграмму: «Был я в Женеве, был я в Париже. // Спесью стал выше, разумом ниже»».

Большинство же современников питали к Карамзину совершенно другие чувства. Поэт, прозаик и публицист Фёдор Глинка вспоминал, что «это уважение, эта любовь к Карамзину доходила до того, что во многих кадетских кружках любимым разговором и лучшим желанием было: как бы пойти пешком в Москву поклониться Карамзину!»

Литературный критик Пётр Макаров в своём журнале «Московский Меркурий» в 1803 году писал: «В двадцать третьем веке друг словесности, любопытный знать того, кто за 400 лет прежде очистил, украсил наш язык и оставил после себя имя, любезное отечественным благодарным музам, друг словесности, читая сочинения Карамзина, всегда скажет: «Он имел душу; он имел сердце!»».

Карамзин и как историк заслужил самые восторженные отзывы современников. В очерке «Первый русский историк Н.М. Карамзин (1766–1826)» (1916) приводится мнение Александра Тургенева, который восхищался «Историей государства Российского»: «Какая критика, какое исследование, какой исторический ум и какой простой, но сильный и часто красноречивый слог!».

Пушкин в 1825–1826 годах писал, что появление этой книги произвело сильное впечатление; все, даже светские женщины, бросились её читать, ни о чём ином не говорили; что «древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом», а «„История государства Российскаго“ есть не только создание великаго писателя, но и подвиг честнаго человека».

Из входящих в сборник «Неизданные сочинения и переписка Николая Михайловича Карамзина» (1862) писем августейших особ можно узнать об их отношении к «Истории государства Российского». Великая княгиня Екатерина в 1818 году писала ему, что читает и наслаждается, поскольку «книга голову наполняет хорошими вещами». Императрица Елизавета Алексеевна, супруга Александра I, говорила, что желает видеть продолжение этого важного труда «для славы Отечества и вашей». Сам Император Александр I в 1822 году называл чтение «Истории…» «приятным и поучительным», а спустя четыре года Николай I в письме Карамзину приводит слова своего старшего брата: «Русской народ достоин знать свою историю» И добавляет уже от себя: «История, вами написанная, достойна русскаго народа».

За прошедшие столетия появились многочисленные исследования, посвящённые жизни, литературному, публицистическому и научному творчеству Николая Карамзина, его образ стал гораздо полнее и ярче, но не изменилось представление современников о нём как о человеке, чистом сердцем и беззаветно любившем свою родину и всё человечество.

«Жить есть не писать историю, не писать трагедию или комедию, а как можно лучше мыслить, чувствовать и действовать, любить добро, возвышаться душою к его источнику; всё другое есть шелуха…», – говорил сам Карамзин.

     Ãðàôà À. Ê. Òîëñòîãî
     ÈÑÒÎÐÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÃÎ ÎÒ ÃÎÑÒÎÌÛÑËÀ ÄÎ ÒÈÌÀØÅÂÀ
     Âñÿ çåìëÿ íàøà âåëèêà è îáèëüíà, à íàðÿäà â íåé íåò.
     (Íåñòîð, Ëåòîïèñü, ñòð.

     Ñëîâî «íàðÿäà» â ýïèãðàôå îçíà÷àåò, ÷òî «Âñÿ çåìëÿ íàøà âåëèêà è îáèëüíà, à ïîðÿäêà â íåé íåò». Òî åñòü äåëà ðåëèãèîçíîãî òîëêà, à ïîä ñëîâîì ðÿä ïîíèìàåòñÿ âåðà è öåëü ïðèçâàíèÿ ñîñòîÿëà ÿâíî íå â ïîäìåòàíèè óëèö âàðÿãàìè èëè øèòüÿ íàðÿäîâ äëÿ ïðèçûâàþùèõ. ×òî çíà÷èò, «çåìëÿ íàøà âåëèêà è îáèëüíà», îáðàòèìñÿ ê ýòîé ôîðìóëå â êîíöå ñòàòüè. Öåëü íàïèñàíèÿ áóäåò çàêëþ÷àòüñÿ â òîì, ÷òîáû ïîïûòàòüñÿ ïîíÿòü ñòèõîòâîðåíèå À. Ê. Òîëñòîãî íà ïðåäìåò, çà÷åì ïðèõîäèëè âàðÿãè è êòî îíè? Âíèêíóòü â àâòîðñêèå ñòðîêè «ïî çàìûøëåíèþ» Àâòîðà, íå ïåðåâîä÷èêîâ. Ïî âíóòðåííåìó óáåæäåíèþ Òîëñòîãî è âñåãî ëèøü. À âïðî÷åì, ÷åì îíî îòëè÷àåòñÿ îò óáåæäåíèÿ Êàðàìçèíà èëè Åëàãèíà, ñî÷èíÿâøèõ èñòîðèþ ïî ðîäîñëîâíèêó Åêàòåðèíû? Âî âðåìåíà Ëîìîíîñîâà â àêàäåìèè íàóê èç 34 ÷ëåíîâ àêàäåìèè òîëüêî òðîå áûëî ðóññêîãîâîðÿùèõ. Âîçãëàâëÿëè íàóêó è ñëàãàëè àçû íà ïðîòÿæåíèè äëèòåëüíîãî âðåìåíè Ìèëëåð, Øë¸òöåð è Áàéåð (ñ äèññåðòàöèÿìè ïî âîïðîñàì Áèáëèè), íå çíàþùèå ðóññêîãî ÿçûêà.

    Îòêðûâøèé Ðþðèêà äåðïòñêèé ïðîôåññîð Ôðèäðèõ Êàðë Ãåðìàí Êðóçå, èçâåñòåí òåì, ÷òî èçäàë â 1817 ãîäó Àòëàñ ïî Åâðîïåéñêîé èñòîðèè (â ïåðåâîäå íà ðóññêèé ïåðåèçäàí â Ïåòåðáóðãå 1843 ãîäó) è ââ¸ë â íàó÷íûé îáîðîò òåðìèí ìîíãîëî-òàòàðñêîå èãî. Ìû åãî èçó÷àåì ðåâíîñòíî è ñ ñàìîîòäà÷åé, íàãðîìîæäàÿ òåì ñàìûì ìàññó âîïðîñîâ, íà êîòîðûå íåò îòâåòîâ.  îòëè÷èå îò íàñ, ãðàô Òîëñòîé áûë ñîâðåìåííèêîì íîâîââåäåíèé, è åìó áûëî ÷òî ñêàçàòü íà ýòó òåìó. Ê èñòîðèè Êàðàìçèíà ïåðâûå å¸ ÷èòàòåëè îòíåñëèñü ñêåïòè÷åñêè. Àëåêñàíäðà Èøèìîâà íàïèñàëà êíèãó «Èñòîðèÿ Ðîññèè äëÿ äåòåé», íà òèòóëüíîì ëèñòå êîòîðîé À. Ñ. Ïóøêèí îñòàâèë àâòîãðàô â ïîñëåäíèé äåíü ñâîåé æèçíè: «Âîò êàê íàäîáíî ïèñàòü!». Àëåêñåé Òîëñòîé íàïèñàë ñâî¸ âèäåíèå ñîáûòèé ñ âñòàâêàìè íà íåìåöêîì ÿçûêå, êîãäà îáùàþòñÿ áðàòüÿ Ðþðèêîâè÷è ìåæäó ñîáîé. 

     Ñîâðåìåííûé ó÷¸íûé ìèð, íà÷èíàÿ ñ àêàäåìèêà Øàõìàòîâà, çàäà¸òñÿ âîïðîñîì, ñ êàêîé öåëüþ áûë èñïðàâëåí ëèñò ¹8 ëåòîïèñè è âñòàâëåí ôðàãìåíò, ïðåðûâàþùèé ëîãèêó ïîâåñòâîâàíèÿ ìîíàõîì? Âñòàâêà æå ñèÿ êàê ðàç î Ðþðèêå, î òîì ÷òî ïðèøëè âàðÿãè-ðóñü. Ñåé÷àñ-òî ÿ ïîíèìàþ, ÷òî íåìöû ïèñàëè èñòîðèþ ïîä ñåáÿ è îò÷åãî â íåé ðÿä íåñòûêîâîê. Ïðîñòî èíòåðåñíî çíàòü, ÷òî äóìàëè â âûñøåì Ðîññèéñêîì îáùåñòâå 150 ëåò íàçàä è ñðàâíèòü ïðåäñòàâëåíèå Òîëñòîãî ñ íàøèì ïðåäñòàâëåíèåì î âàðÿãàõ è ðóñè ñåãîäíÿ. Ãîðäî èìåíóþùèå ñåáÿ ðóññêèìè îñòàëèñü áåç ãðàôû â ïàñïîðòå è ýòî äàæå íå âûçâàëî âîïðîñîâ, ïî÷åìó? Ïîòîìó ÷òî ìû âñ¸ çíàåì? Êàê ðàç íàîáîðîò. Çíàëè òå, ïðîèçâåäåíèÿ êîòîðûõ íå ðàçðåøàëè ïóáëèêîâàòü. Òåì áîëåå èíòåðåñíî, ÷òî æå â íèõ òàêîãî? Ïåðåä íàìè ïðîèçâåäåíèå, íàïèñàííîå íå íåìöåì, à íåïîñðåäñòâåííî îò êîðíåé ýòèõ ìåñò ÷åëîâåêîì, çíàþùèì è ëþáÿùèì èñòîðèþ. Ñêàçêà À. Ê. Òîëñòîãî «Êîëîáîê» ïîòðÿñàåò îáðàçàìè è ãëóáèíîé ìûñëè. ß äîâåðÿþ ýòîìó ïèñàòåëþ, åãî ðîìàíû è ñòèõè íå âïàäàþò â êðàéíîñòè, êàê áû ýòî âûðàçèòüñÿ òî÷íåå, ñòðîêè ïîä÷èíåíû çíàíèÿì áûëåé (íå âûäóìîê). Åñëè ñîáðàòü âñå ñêàçêè ìèðà (Ïóøêèíà, Ãðèìì, Êðûëîâà, Ëàôîíòåíà), òî îíè ïîñëóæàò õîðîøèì ïüåäåñòàëîì äëÿ Êîëîáêà. Ñóáúåêòèâíîå ìíåíèå è ëè÷íîå îòíîøåíèå ê Àëåêñåþ Êîíñòàíòèíîâè÷ó, êàê ïèñàòåëþ è íåðàâíîäóøíîìó ÷åëîâåêó ê èñòîðèè çåìëè. Íó, à óçíàåì, êòî âàðÿãè è çà÷åì ïðèõîäèëè — ïîéì¸ì, ÷òî åñòü ðóñü è êòî òàêèå ðóññêèå? ãäå îíè ñåé÷àñ… ×òîáû ïîíÿòü ñ êåì âîåâàëè, íàäî çíàòü ìåíòàëèòåò è æèçíåííûé óêëàä íàñåëåíöåâ ìåñò, èõ ôèëîñîôèþ áûòèÿ, ðåëèãèþ. Åñëè ïîëó÷èòñÿ êîðîòêî (ïîêà íå çíàþ), êîñí¸ìñÿ ýòèìîëîãèè ïðîçâèùà Ðîãâîëîä. Ïîêà íå çíàþ, âî âñÿêîì ñëó÷àå, â ñëåäóþùåé ñòàòüå îáÿçàòåëüíî. ß óæå âûñêàçàë ñâîè ñîîáðàæåíèÿ î ïîëî÷àíàõ ñ êðèâè÷àìè Ïîëîöêà, ñáëèæàÿ èõ ñ èñ÷åçíóâøèìè êî÷åâíèêàìè — ïîëîâöàìè è ðÿäîì êíÿæåñòâ (Òóðîâñêîå, íàïðèìåð), ïîëàãàþ, ïðîäîëæèòü òåìó âçàèìîîòíîøåíèé ïîëîâöåâ ñ ïðèçâàííîé ðóñüþ áóäåò íà ïîëüçó âñåì ñëàâÿíàì. Äîïîëíèòü òåìó ðÿäîì èñòîðè÷åñêèõ ôàêòîâ è ïðèìåðîâ èç òîïîíèìèêè, óõîäÿ â ÿçû÷åñêèå êîðíè ñ èõ Áîãàìè. Âåäü çíà÷åíèÿ ïðîçâèù ïîëîâöû, êðèâè÷è, âàðÿãè, ðóñü ó íàñ â ñîçíàíèè íàïðî÷ü îòñóòñòâóþò, íå ãîâîðÿ óæå î êàêîì-òî Ðîãâîëîäå èëè Ñòðèáîãå ñî Ñâàðîãîì, õîòÿ òîïîíèìèêà ìåñòíîñòè ïðîñòî óñûïàíà ñ òåõ âðåì¸í áîæåñòâåííûìè èìåíàìè.

    Ðîäîâîå ïîìåñòüå Àëåêñåÿ Êîíñòàíòèíîâè÷à ðàñïîëîæåíî íà ðåêå Ðîæîê (ïðèòîê Ñóäîñòè) â ñåëå Êðàñíûé Ðîã Áðÿíñêîé îáëàñòè. Èçâåñòíî ñ 1-é ïîëîâèíû XVII â. ïîä íàçâàíèåì Âûøíèé Ðîã. Èç äîñòîïðèìå÷àòåëüíîñòåé äîì-ìóçåé Òîëñòûõ, äåðåâÿííàÿ Óñïåíñêàÿ öåðêîâü (1777) ñ ñåìåéíûì ñêëåïîì Òîëñòûõ è ìîãèëîé À. Ê. Òîëñòîãî. Ñ óñàäüáîé È.Òóðãåíåâà èëè Ô.Òþò÷åâà (ïî÷òè ñîñåäè) íå ñðàâíèòü, òóò âñ¸ ñêðîìíî è çàïóùåíî, ðàçìàõîì âîîáðàæåíèå íå ïîðàæàåò. Íå ïðåìèíó ñîîáùèòü, ÷òî ýòî ðÿäîì ñî Ñòàðîäóáîì è Êëèíöàìè, îò òðàññû Áðÿíñê-Ãîìåëü îòñòîèò âñåãî â äâóõ âåðñòàõ. Ïîñåùàë äâà ðàçà, îñòàëèñü ñìåøàííûå ÷óâñòâà îò ñîñòîÿíèÿ óñàäüáû è âîñõèùåíèå îò óñåðäèÿ è ñòàðàòåëüíîñòè ðàáîòíèö êîìïëåêñà ïî ïîääåðæàíèþ ìóçåÿ.  ëèòåðàòóðíî-ìåìîðèàëüíîì ìóçåå À. Ê. Òîëñòîãî ñ 1967 ãîäà åæåãîäíî â ïåðâóþ ñóááîòó ñåíòÿáðÿ â Êðàñíîì Ðîãå ïðîâîäèòñÿ ïðàçäíèê ïîýçèè «Ñåðåáðÿíàÿ ëèðà». Äëÿ ÷åãî àêöåíòèðóþ âíèìàíèå íà Êðàñíîì Ðîãå (Âûøíèé Ðîã èçíà÷àëüíî) è Ðîæêå, òàê ýòî äëÿ òîãî, ÷òîáû çàïîìíèòü òîïîíèìèêó. Èñòîðèÿ ïðèçâàíèÿ âàðÿãîâ âïîñëåäñòâèè êîñí¸òñÿ ñóäüáû êíÿçÿ Ðîãâîëîäà Ïîëîöêîãî è åãî ñåìüè. Ïîïûòàåìñÿ óñòàíîâèòü ñâÿçü ñî ñëîâîì «ðîã» è ÷òî îçíà÷àåò ïðîçâèùå Ðîãâîëîä (íèêòî íå çíàåò), ïî÷åìó Ðîãíåäà — Ðîãíåäà, è íå â ÷åñòü ëè ññûëüíîé — Ðîãíåäèíî, ðàéöåíòð Áðÿíñêîé îáëàñòè — áûâøåå èìåíèå íåâäàëåêå? Ïðåäàíèå îòíîñèò îñíîâàíèå ñåëà Ðîãíåäèíî ê 985 ãîäó è ñâÿçûâàåò åãî ñ èìåíåì Ðîãíåäû Ðîãâîëîäîâíû.  ñåòè óêàçûâàþò ñòàòóñ æåíû âåëèêîãî êíÿçÿ êèåâñêîãî Âëàäèìèðà Ñâÿòîñëàâè÷à, à ïî ñóòè, èçíàñèëîâàííàÿ äåâóøêà è ñîñëàííàÿ ñ ñûíîì Èçåé èç Ïîëîöêà.  èçíàñèëîâàíèè ÿçû÷íèöû íà ãëàçàõ ðîäèòåëåé ïî ñîâåòó äÿäè Äîáðûíè, åñòü íå÷òî ðèòóàëüíîå ñ ïîñëåäóþùèì óáèéñòâîì ÷ëåíîâ ñåìüè è ðàçîðåíèåì Ïîëîöêà. Èçÿñëàâ — ïåðåÿâøèé (ïåðåíÿâøèé) ñëàâó. Òóò æå íàøëèñü èñòîðèêè, ñî÷èíèâøèå âåðñèþ, ÷òî Èçÿ — ñûí ßðîïîëêà, ðîäíîãî ñûíà Ñâÿòîñëàâà, ÷üåé íåâåñòîé áûëà Ðîãíåäà. Òåïåðü ýòî íè ê ÷åìó, íî ïàðàëëåëüíî ïåðåäà¸òñÿ èñòîðèÿ, êàê ïàïó-îò÷èìà çàðåçàòü ñûí ïûòàëñÿ, äåñêàòü, ïîòîìó è ñîñëàíû â ãëóáèíêó. Ðÿäîì åñòü Èçÿñëàâëü (â ÷åñòü ñûíà?). Òîïîíèìèêè ñî ñëîâîì ðîã â ýòèõ êðàÿõ ïðåäîñòàòî÷íî — Ðîãà÷¸â íà Äíåïðå (Áåëàðóñü), Ðîæíû — ñåëî íà Óêðàèíå, Ðîæíû — ñåëî Êëèíöîâñêîãî ðàéîíà íà Áðÿíùèíå. Ðÿä ñëîâ è ïîíÿòèé ïîâñåìåñòíî — ðîãîâèöà (ãëàçà), ðîãîæêà (ãðóáàÿ òêàíü), «óï¸ðñÿ ðîãîì», «íå ëåçü íà ðîæîí», ìóçûêàëüíûé èíñòðóìåíò, ñîñóä äëÿ âèíà.  Åêàòåðèíåíñêîì ïàðêå (Öàðñêîå Ñåëî) ñïåöèàëüíûé îñòðîâ íà ïðóäó äëÿ äóõîâîãî îðêåñòðà, ñîñòîÿùåãî òîëüêî èç ðîãîâ.

     Ñáëèæàÿ òîïîíèìèêó ìåñòíîñòè ñ èñòîðè÷åñêèìè ñîáûòèÿìè è ïåðåä òåì, êàê ïåðåéòè ê ýòèìîëîãèè îòäåëüíûõ ñëîâ, õî÷ó óÿñíèòü âîò ÷òî. Ìåíÿ èíòåðåñóåò, êàêîé ñìûñë èçíà÷àëüíî âêëàäûâàë â ñòðîêè Àâòîð (Òîëñòîé) è ñðàâíèòü ñ òåì, ÷òî ìû ÷èòàåì ïîñëå ïåðåâîäà? Äåëî â òîì, ÷òî åãî íåìåöêèé òåêñò (âêëþ÷¸ííûé ìåñòàìè â ïîýìó) òàê è îñòàëñÿ íå òðîíóòûì, à ðóññêèé òåêñò — ñðèôìîâàëè óæå ïîçæå ñ àíãëèéñêîãî. Ýòî ñòèõîòâîðåíèå â Ðîññèè íå èçäàâàëîñü ïðè æèçíè Àâòîðà. Êòî îíè òàêèå, âàðÿãè-ðóñü, äëÿ ÷åãî ïðèõîäèëè è ïî÷åìó îáùàëèñü íà íåìåöêîì ÿçûêå? Ïåðåâîä÷èê óêàçûâàåò äàæå íà äèàëåêò Ëèõòåíøòåéíà îòäåëüíûõ ñëîâ. Êíÿæåñòâî íàõîäèòñÿ â îòðîãàõ Àëüï. Êðàñèâîå ñëîâî, îòðîãàõ. Stein — êàìåíü, êîñòî÷êà, ôèøêà, ôèãóðà («øòåéí àóô» — âñòàòü). Liechte — ëþáîâü (íà âñåõ ÿçûêàõ è íàðå÷èÿõ), ñî÷åòàíèå «st» óêàçûâàåò íà ñâÿòîñòü. Ëþáîâü ê ãîðàì? Âðÿä ëè. Íàçâàíèå èçâåñòíî ñ ïåðâîãî âåêà äî í.ý., òî åñòü äî Ðîæäåñòâà. Âòîðîñòåïåííûé ñìûñë, íå èíà÷å, âåäü ÐÎà = ÃÎÐ íàîáîðîò.  Êîñâåííîå çíà÷åíèå ðåàëüíîãî íåêîãäà ñìûñëà, êàê è ÁÐÅà = ÃÅÐÁ. ßçû÷íèêè ëþáèëè ïåðåâîðà÷èâàòü èìåíà, ïðÿòàëèñü îò ò¸ìíûõ ñèë, äóìàþ, åù¸ òå, êòî ïèñàë ñïðàâà íàëåâî ìîãëè ïóòàòü íåîñîçíàííî èëè ñïåöèàëüíî. Ñðàâíèòå ÊÎÐÀÍ = ÍÀÐÎÊ (è ðÿä èóäåéñêèõ òåðìèíîâ), âåäü ýòî íàêàç (íàðîê) îò ñòàðøåãî ìëàäøåìó, ïîëó÷èâøèé çíà÷åíèå âåòõîñòè. Íàïðàøèâàåòñÿ, îò êîñòè/ãîñòè/õîñòè — âåòõîñòè? Íà Áðÿíùèíå è ÷àñòè Óêðàèíû è Áåëàðóñè (áûâøàÿ îäíà òåððèòîðèÿ) ãîð íåò, íî åñòü Õîëìû (Ãîìåëü, Õîëì) è Ðîãà (Êðèâîé, Êðàñíûé). Ñî ñõîæåé òîïîíèìèêîé â Øâåöèè (Ñòîêãîëüì/Ãîìåëü/Õîëì) è ïî âñåìó ìèðó. Î ÷¸ì ýòî? Î íåêîãäà îäíîé ðåëèãèè. È êàê òóò íå âñïîìíèòü, «Ðîãà è Êîïûòà»? Ê ÷åìó âñ¸ ïðèøëî â îäíî èçâåñòíîå âðåìÿ… Ïåðåâîä ñëîâà  ðîã — bocina (áî-ñèíà, èñï.) roh, buccina, rog, à ðîã/bocina — Cornu (êîðíó, ëàò.), Horn (ñëîâåí, ñëîâàö), Õîðí (ñåðá); buccina = buc (êàæäûé) + cina (îáåä, âÿ÷ýðó, âå÷åðÿ). Íàïîìíèëè îäíî çíàêîìîå ñëîâî (ïè-ðîã) ïî àíàëîãèè ñ êîíñòðóêöèåé ñëîâà êóðãàí = êóð + õàí. Óæ ÷åãî-÷åãî, à êóðãàíîâ â êðàå — îäèí íà îäíîì ñ îäíîèìåííûìè íàçâàíèÿìè ñåëåíèé (Êóðãàíüå 1, Êóðãàíüå 2 è ïðîñòî ðàéîí ãîðîäà Êëèíöû — Êóðãàíüå). Horn è ãîðí ñëîâà èçâåñòíûå, ïîòîìêè Áîãà, åñëè ìîæíî òàê ñêàçàòü, à Cornu — êîðíè (Õîðñà) è Êàðíà — åñòü íåñêîëüêî ñåëåíèé.

    Âîçâðàùàþñü ê âàðÿãàì. Íå çðÿ æå Òîëñòîé âûäåëèë èõ èìåííî òàêèì îáðàçîì? Ðàçãîâîðàìè è îáùåíèåì ìåæ ñîáîé íà íåìåöêîì. Äèàëîãè Ðþðèêà ñ áðàòüÿìè Òîëñòîé ñî÷èíèë íà íåìåöêîì ÿçûêå. Èç ëîãèêè ñîáûòèé (âûñêàæó ñâî¸ âèäåíèå øêîëüíèêà), ïðèõîäèëè âàðÿãè íà âðåìÿ, à îñòàëèñü íàâñåãäà? Êàê ñîîáùàåò ëåòîïèñü, ïðèçûâàëè èõ âîëîäåòü/âëàäåòü, íî íè ñëîâà î ïðàâå íà ñîáñòâåííîñòü, òåì áîëåå íà çåìëþ. ß óòðèðóþ èç ñîîáðàæåíèé ñîâðåìåííîãî ïðàâà, ñåãîäíÿ åñòü äîâåðåííîñòè íà ïîëüçîâàíèå, âëàäåíèå è íà ðàñïîðÿæåíèå — ñ ïðàâîì îò÷óæäåíèÿ èìóùåñòâà.  ïðèçâàíèè æå, ïðèõîäèòå è âëàäåéòå íàìè, ýòîìó òåðìèíó íåò äîëæíîãî îáúÿñíåíèÿ, êàê è ñëîâó — ðÿä/âåðà. Âîçìîæíî, ðà/ðÿ çâóêè ïëàâàþò (â Ðîññèè ïèøåòñÿ Áðÿíñê — Áðàíñê â Áåëàðóñè), ñëîâî ðàä ñáëèæàåòñÿ íå òîëüêî ñ ìåñòíîé òîïîíèìèêîé (Ðàäîãîùü), íî è ðàäèìè÷è, Áîã Ðàäèì/Ðàäîì. Ìàññà ïðîèçâîäíûõ: ïà-ðàä, ïðàçäíèê, ðàäèî, ðàäîñòü, Ðàäèîí, Ðàäèê — èìåíà… Ñåëåíèå Ðîæíû íà Áðÿíùèíå íàçûâàåì «ðàæíû» â ðàçãîâîðíîé ðå÷è — «êàêîâà ðàæíà» íàäî?! Òàê è âàðÿãè (àðèè), òî åñòü ïåðåõîä ðàä/ðàã/ðàæ/ðÿæ âïîëíå âîçìîæåí. Íî íå áóäåì çàáåãàòü âïåð¸ä, çàïîìíèâ, ÷òî èçìåíåíèå çâóêîâ à è Ä íàáëþäàåòñÿ ÷àñòî, à ðà/ðÿ — ïîâñåìåñòíîå ÿâëåíèå. Ïîðÿäîê è ïðàâäà ñëîâà íå ïðîñòî ñèíîíèìû, à áëèçíåöû (ñ ÒÎÐãîâûìè ðÿäàìè, ïå÷àòíûìè èçÄÀÍÈßìè è ïàðÿùèìè ìîñòàìè â Çàðÿäüå). Ïðàâäà, ñëîâî «çà-ðÿäüå» ìíå íàïîìèíàåò ïî ñìûñëó áåñïðåäåë (çà ðÿäîì âîí, èç ðÿäà âûõîäÿùèì).  ñâîèõ 83 êóïëåòàõ ãðàô ÷åðåç îäèí êîíñòàòèðóåò, ÷òîáû íå äåëàëè çà òûñÿ÷ó ëåò (ñ 862 ïî 1877), à ðÿäà òàê è íåò. Ãîðþ æåëàíèåì äîïèñàòü êóïëåò 84-é, ðóêè òàê è ÷åøóòñÿ, õîòÿ áû ïðîçîé.

    Ïðîèçâåäåíèå ñàìèì àâòîðîì íàçûâàëîñü ïî-ðàçíîìó, ÿ ïðåäñòàâèë êàê ÷àñòî âñòðå÷àþùååñÿ íàçâàíèå. Ãîñòîìûñë — ëåãåíäàðíûé ðóññêèé êíÿçü, ïî ïðåäàíèþ VI âåêà îñíîâàâøèé Âåëèêèé Íîâãîðîä è ïðàâèâøèé â í¸ì äî «ïðèçâàíèÿ âàðÿãîâ». Òèìàøåâ À.Ê. — íà÷àëüíèê øòàáà êîðïóñà æàíäàðìîâ è òðåòüåãî îòäåëåíèÿ ñîáñòâåííîé åãî âåëè÷åñòâà êàíöåëÿðèè, à ñ 1868-1877 ãã — ìèíèñòð âíóòðåííèõ äåë. Ïîâåñòâîâàíèå çàêëàäûâàåòñÿ îò ëèöà ñòàðøåãî äåòÿì.  ïåðâîì êóïëåòå ïåðåâîäà ñ àíãëèéñêîãî óçíà¸ì ðîäíûå ëåòîïèñíûå ñòðîêè:

Ïîñëóøàéòå, ðåáÿòà,
×òî âàì ðàññêàæåò äåä.
Çåìëÿ íàøà áîãàòà,
Ïîðÿäêà â íåé ëèøü íåò.

À ýòó ïðàâäó, äåòêè,
Çà òûñÿ÷ó óæ ëåò
Ñìåêíóëè íàøè ïðåäêè:
Ïîðÿäêà-äå, âèøü, íåò.

È ñòàëè âñå ïîä ñòÿãîì,
È ìîëâÿò: «Êàê íàì áûòü?
Äàâàé ïîøëåì ê âàðÿãàì:
Ïóñêàé ïðèäóò êíÿæèòü.

Âåäü íåìöû òîðîâàòû,
Èì âåäîì ìðàê è ñâåò,
Çåìëÿ æ ó íàñ áîãàòà,
Ïîðÿäêà â íåé ëèøü íåò».

    «Âåäü íåìöû òîðîâàòû» — ïîñûë ê Áîãó Òîðó. Óäàðåíèå êíÿ-æÈòü (îò êîðíÿ æèòü, âàæíûé ìîìåíò è îïÿòü ïîñûë â ìèôîëîãèþ), à äâà ñëîâà, ïðàâäà è ïîðÿäîê — ñòîÿò â îäíîì êóïëåòå íå çðÿ. Íàãëÿäíîå ïðåäñòàâëåíèå: ðà/ðÿ, à ìû óæå çíàåì, ÷òî ñèëà â ïðàâäå. Ïðàâèëüíàÿ (ïðÿìàÿ) ïðàâäà áîðåòñÿ ñ êðèâûì çëîì. Òåêñò ÈÑÒÎÐÈÈ (èç òîðû ÿ) ïðèîáðåòàåò ðåëèãèîçíóþ íàïðàâëåííîñòü. Íó è òàê äàëåå, âñåãî 83 êóïëåòà, ÿ èõ ïðîíóìåðîâàë è, ïðåäâàðÿÿ ãëàâíîå õóäîæåñòâî ãðàôà À.Ê. Òîëñòîãî â ïîëíîì îáú¸ìå, ïðåäëàãàþ âíèìàòåëüíî ðàññìîòðåòü âñåãî øåñòü ñ 9-ãî ïî 15-é, ãäå åñòü ïî òåêñòó âñòàâêè íà íåìåöêîì ÿçûêå. Äåëî â òîì, ÷òî ñèÿ èñòîðèÿ ïåðåâåäåíà ñ àíãëèéñêîãî ÿçûêà, êàê óæå çàîñòðèë âíèìàíèå, çàïîäîçðèâ íåëàäíîå ñ ïåðåâîä÷èêîì, óæ áîëüíî íåâåðíî ïåðåâåäåíî, äà òàê ñòàðàòåëüíî, ÷òî èñêàæàåòñÿ ñìûñë ïðèçâàíèÿ. ×èòàÿ ïîäîáíîå èçâðàùåíèå (çàðàíåå íàñòðîþñü íà ëèðè÷åñêèé ëàä), ÷òî òû ïîíèìàåøü â ðåçóëüòàòå? Îáìàíûâàëè, äóðÿò è áóäóò äóòü. Âîò ÷òî. Ðÿäîâàÿ áàíäèòñêàÿ ñòðåëêà, êîòîðóþ ñëîâåíå çàáèëè íåâåñòü êîìó… Çàêàç÷èêè ïî äåëó — ñëîâåíå ñ íåêèìè ïëåìåíàìè ïî ñïèñêó (ïëåìåíàìè ëè?), è èñïîëíèòåëè — íà¸ìíèêè èç-çà ìîðÿ, â äðóãîì ëèöå (âÒÎÐàÿ ñòîðîíà äîãîâîðà), ïðèøëè ïîãðàáèòü áåñïëàòíî, òî åñòü äàðîì. Äåíåã èì íå çàïëàòèëè íè â ýòîò ðàç, íè êîãäà Äîáðûíÿ (ñ ïëåìÿííèêîì) ïðèâ¸ë èõ â Ïîëîöê è Êèåâ, ãäå çàîäíî -è- ïðîøëî Êðåùåíèå â âîäå. Êîìó-òî õàðþ íà÷èñòèëè, êîìó-òî ñèëóøêó ìîëîäåöêóþ äà óäàëü ïîêàçàëè, íî äåëî ñäåëàëè è ñïðàâèëèñü (îò ñëîâà ñïðàâà — ðàáîòà è íå òîëüêî). À è äåéñòâèòåëüíî, ñ êåì âîåâàë Ðþðèê? Åñëè ïîéì¸ì (çà÷åì è ïî÷åìó), îòâåòèòü áóäåò íå ñëîæíî, êòî âàðÿãè, à çàòåì è ðóñü. È âîò îíè ïðèøëè ïî çîâó ïîñëîâ è óâèäåëè, ïðîòèâ êîãî è ñ êåì èì ïðèä¸òñÿ âîåâàòü, îöåíèâ ñîþçíèêîâ… Ïîÿñíþ, ÷òî ýòî 862 ãîä, è ìåðÿ íå ïðèíèìàåò ó÷àñòèå â ïðèçâàíèè (êàê â 859) ñ äðóãèìè (ïëåìåíàìè ïî Íåñòîðó è ïðàâêàìè ñîâåòñêèõ àêàäåìèêîâ), à íàîáîðîò — ìåðÿíå áóäóò ó÷àñòâîâàòü â èçãíàíèè âàðÿãîâ. Ñâî¸ ïðî÷òåíèå ëåòîïèñè ñìîòðèòå â ñòàòüå: Ïîâåñòü âðÅìåííûõ ëåò ÷èòàåì ñàìè (ññûëêà). Øåñòü ïåðåâîäîâ ñòðîê ñòèõîòâîðåíèÿ Òîëñòîãî îò èçäàòåëÿ ñìîòðèòå íèæå, îíè îòìå÷åíû öèôðàìè â ñêîáêàõ, à ïîòîì ïðîäîëæèì ðàçìûøëåíèÿ ïî ïîâîäó….

8
È âîò ïðèøëè òðè áðàòà,
Âàðÿãè ñðåäíèõ ëåò,
Ãëÿäÿò — çåìëÿ áîãàòà,
Ïîðÿäêà æ âîâñå íåò.

9
«Hó,— äóìàþò,— êîìàíäà!
Çäåñü íîãó ñëîìèò ÷åðò,
Es ist ja eine Schande,
Wir m;ssen wieder fort».[1]

10
Íî áðàòåö ñòàðøèé Ðþðèê
«Ïîñòîé,— ñêàçàë äðóãèì,—
Fortgeh’n w;r’ ungeb;hrlich,
Vielleicht ist’s nicht so schlimm.[2]

11
Õîòü âøèâàÿ êîìàíäà,
Ïî÷òè îäíà ëèøü øâàëü;
Wir bringen’s schon zustande,
Versuchen wir einmal».[3]

12
È ñòàë êíÿæèòü îí ñèëüíî,
Êíÿæèë ñåìíàäöàòü ëåò,
Çåìëÿ áûëà îáèëüíà,
Ïîðÿäêà æ íåò êàê íåò!

13
Çà íèì êíÿæèë êíÿçü Èãîðü,
À ïðàâèë èì Îëåã,
Das war ein gro;er Krieger[4]
È óìíûé ÷åëîâåê.

14
Ïîòîì êíÿæèëà Îëüãà,
À ïîñëå Ñâÿòîñëàâ;
So ging die Reihenfolge[5]
ßçû÷åñêèõ äåðæàâ.

15
Êîãäà æ âñòóïèë Âëàäèìèð
Íà ñâîé îòöîâñêèé òðîí,
Da endigte f;r immer
Die alte Religion.[6]

1. Âåäü ýòî ïîçîð — ìû äîëæíû óáðàòüñÿ ïðî÷ü (íåì.).
2. Óéòè áûëî áû íåïðèëè÷íî, ìîæåò áûòü, ýòî íå òàê óæ ïëîõî (íåì.).
3. Ìû ñïðàâèìñÿ, äàâàéòå ïîïðîáóåì (íåì.).
4. Ýòî áûë âåëèêèé âîèí (íåì.).
5. Òàêîâà áûëà ïîñëåäîâàòåëüíîñòü (íåì.).
6. Òîãäà ïðèøåë êîíåö ñòàðîé ðåëèãèè (íåì.).

Ïåðåâîæó ïî ñòðîêàì íà òð¸õ ÿçûêàõ (ðóññê, áåëîð, óêð)

1. Îáèäíî
    Ìû äîëæíû èäòè ñíîâà
    Ïðûêðà
    Ìû ïàâ³ííû ³ñö³ çíî¢
    Ñîðîìíî
    Òðåáà éòè çíîâó

     ÷¸ì ðàçíèöà: âìåñòî «óáðàòüñÿ ïðî÷ü» — «èäòè ñíîâà» — ýòî ðàçíûå ïîíÿòèÿ, âñïîìèíàÿ âòîðîå ïðèçâàíèå âàðÿãîâ. È íå òîëüêî ýòî. Êëþ÷åâîå ñëîâî — ñíîâà, ÷òî áû ïîëîæèòü êîíåö ñòàðîìó (ñì. ïóíêò 6 ïåðåâîäà), òîãäà íà÷èíàåò ïîÿâëÿòüñÿ ëîãèêà. Schande — ñòûä, ïîçîð, áåñ÷åñòüå, íî îáèäíî ïîäõîäèò ïî ñìûñëó ëó÷øå (âîåâàëè çà îáèäó-÷åñòü).Ñìûñë ïåðâîé ñòðîêè íå â òîì, ÷òî âàðÿãàì ñòàëî ñòûäíî çà êîìàíäó ñîþçíèêîâ, à íàîáîðîò — ìû îáÿçàíû âñòóïèòüñÿ çà îáèäó. Ïðûêðà — Ýòî ðàçäðàæàåò (Öå äðàòóº); ïðû êðà = íà êðàþ. ×èòàòåëÿ ñ ïåðâîé ñòðîêè óâîäÿò â íåâåðíîì íàïðàâëåíèè, à äàëüøå îí óæå ïîä÷èí¸í çàäàííîìó, íî íà÷èíàåòñÿ ðóññêîå àâîñü, à ìîæåò, äà äàâàé ïîñìîòðèì… Óéòè íåïðèëè÷íî. Íà÷èíàþòñÿ óãîâîðû ñàìèõ ñåáÿ

2. Áûëî áû íåïðàâèëüíî óåçæàòü
    Ìîæåò âñå íå òàê óæ è ïëîõî

    Áûëî á íåïðûñòîéíà ñûõîäç³öü
    Ìàã÷ûìà, ãýòà íå òàê óæî ³ äðýííà

    Áóëî á íåïðàâèëüíî éòè
    Ìîæëèâî, öå íå òàê âæå é ïîãàíî

    ïîÿñíåíèÿ:
Fortgeh’n w;r’ unge-b;hrlich íåïðàâîì³ðíî, íåàïðà¢äàíûì
Vielleicht ist’s nicht so schlimm

Fort geh’n — Éäè ãåòü, ²äç³ ïðý÷, Óõîäèòå
w;r’ ungeb;hrlich — áûëî áû íåóìåñòíî (íåäàðý÷íà, íåäîðå÷íî)
ungeb;hrlich — íåïðèëè÷íûé, íÿïðàâ³ëüíû, íåíàëåæíèì
unge-b;hrlich: íåïðàâîì³ðíî, íåàïðà¢äàíûì íåïðèëè÷íûé;
unge — ìîëîäîé, ìàëàäûÿ, ìîëîäèé, mlad
b;hrlich — äîëæíûì îáðàçîì, íàëåæíûì ÷ûíàì (÷èíîì)

Âàðÿãè íå ïóãàþòñÿ, îíè ïîÿñíÿþò ñóòü âîïðîñà äîëæíûì îáðàçîì (unge — ìîëîäîé), äåñêàòü, íåïðèëè÷íî óéòè ïðî÷ü, íå èñïîëíèâ. Ìû ñïðàâèìñÿ.

3. Ìû ñïðàâèìñÿ
   Äàâàé ïîïðîáóåì
   Ìû ñïðàâ³ìñÿ
   Äàâàéöå ïàñïðàáóåì
   Ìè âïîðàºìîñÿ ç öèì
   Äàâàé ñïðîáóºìî

4. Ýòî áûë âåëèêèé âîèí
   Ãýòà áû¢ âÿë³ê³ âî³í
   Öå áóâ âåëèêèé âî¿í
   Krieg er = âîéíà + îí

5. Òàê ïîøåë çàêàç
    Òàê ïàéøî¢ ïàðàäàê
    Òàê ï³øîâ ïîðÿäîê

Çàêàç (èëè ïðèçâàíèå) — îò íàêàç — çàâåò (âî âðåìåíè)
die Reihenfolge — Ïîñëåäîâàòåëüíîñòü,  õðàíàëàã³÷íû ïàðàäàê, õðîíîëîã³÷íèé ïîðÿäîê
folge — ñëåäñòâèå (ðÿä, ðåçóëüòàò), ñëåäñòâà, íàñë³äîê

6. Ýòî çàêîí÷èëîñü íàâñåãäà
    Ñòàðàÿ ðåëèãèÿ
    Ãýòà ñêîí÷ûëàñÿ íàçà¢æäû
    Ñòàðàÿ ðýë³ã³ÿ
    Öå çàê³í÷èëîñÿ íàçàâæäè
    Ñòàðà ðåë³ã³ÿ

…end — êîíåö, êàíåö, ê³íåöü.

    Íå âíèêàÿ â ïåðåâîäû, îòìå÷ó íåëåñòíóþ îöåíêó ñëîâîì «êîìàíäà-øâàëü», êîãî áû? Øâàëüþ íàçâàíû, ïîõîæå ÷òî ñàìè ïðèçûâàþùèå. «Hó,— äóìàþò,— êîìàíäà!//Çäåñü íîãó ñëîìèò ÷åðò…//Õîòü âøèâàÿ êîìàíäà//Ïî÷òè îäíà ëèøü øâàëü…». Ìû ñïðàâèìñÿ, äàâàéòå ïîïðîáóåì è â ðèôìó øâàëü — einmal (îäíàæäû, ðàç, óæ) ñëåäóåò ïîÿñíåíèå ïî ñóùåñòâó ðåëèãèîçíîé âåòõîñòè. Ïðèãëàø¸ííûé íàâåñòè ïîðÿäîê òóò æå èìåíóåòñÿ — áðàòåö (Íî áðàòåö ñòàðøèé Ðþðèê), ìîëîäîé. Íå â çíà÷åíèè âîçðàñòà, íî êóäà îí ïîïàë? ×òîáû íà÷àòü ÇÀÊÀÇ (ïîðÿäîê-ïàðàäàê), èëè ïðîäîëæèòü — ñëåäñòâèå ÷åãî? Òàêîâà áûëà ïîñëåäîâàòåëüíîñòü (íåì.) — íàì ïåðåâåëè îò èçäàòåëÿ. Íå ìîæåò áûòü è äâóõ ìíåíèé, ïðîäîëæèòü íà÷àòîå äåëî ðåëèãèîçíîãî òîëêà.

    Åñëè óæ Âëàäèìèð ïðèø¸ë â êðàé ÿçû÷íèêîâ (ïîäûñêàòü èì ïîäõîäÿùóþ, è ïî äóøå ÷òîá âåðó), òî â êàêîé êðàé ïðèø¸ë Ðþðèê 100 ëåò íàçàä? Äåðåâíÿ äåðåâíåé è íè êàêîé êóëüòóðû. Òóò ÿçû÷íèêè íà êàïèùå, ðÿäîì óæå õðèñòèàíå, íî ñ èäîëàìè, à òóò èóäåè. À â ïàíòåîíå Áîãîâ èõ ñåìü, è êòî èç íèõ ãëàâíûé — Ïåðóí èëè Âåëåñ ðàçîáðàòü òðóäíî, äà åù¸ è Ìàêîøü. Öåëü ïðèçâàíèÿ ñäåëàòü âñ¸ ïî íîâîìó ñèëîé. Íî âîéíà øëà íå îäíó ñîòíþ ëåò (÷èòàÿ Ñëîâî î ïîëêó), äà è ïðè Èâàíå Ãðîçíîì åù¸ ñîõàìè ìåðÿëèñü, ïûòàÿñü êàê-òî äàíü ñäåëàòü ñïðàâåäëèâîé. Îäíàêî ÃÎÐîä ïîáåäèë äåðåâíþ (ãîðîä = äîðîã). Îñîáåííî Íîâûé è Âåëèêèé â ñðàâíåíèè ñî Ñòàðãîðîäîì? À òóò è Ñòàðàÿ Ðóññà Èëüìåíÿ, è Õàçàðñêèé êàãàíàò Ëåâîáåðåæüÿ, è ïîëîâåöêîå ïîëå Çàïàäíîé Äâèíû ñ êðèâè÷àìè. Ñòàðàÿ Ðóññà íà þæíîì áåðåãó îçåðà îäíèì ñâîèì íàçâàíèåì ìîæåò îáúÿñíèòü ñóòü ïðîèñõîäÿùåãî. Èìÿ ÑÒÀÐÀß åé ïðèøëîñü íîñèòü ñ ïîÿâëåíèåì ÍÎÂÎÃÎ, à äî òîãî âðåìåíè — ïðîñòî Ðóñà (æåíñêîãî ðîäà). À ñëîâî äîðîã/ãîðîä ïðèîáðåòàåò ìíîæåñòâî çíà÷åíèé âïëîòü äî ñëîâà äîðîãà — ïóòü (÷òî çíà÷èò ×ÅÑÒÜ). Ïóòü «èç âàðÿã — â ãðåêè» (÷åðåç îáèäó), çàìåòüòå, íå íàçûâàþò äîðîãîé, ýòî ÷èñòî òåîëîãè÷åñêèé âûìûñåë (è øèêàðíàÿ èñòîðèêàì íàõîäêà!). Ñîãëàñíî ëåòîïèñÿì, â 862 ãîäó âàðÿã Ðþðèê ñ áðàòüÿìè Ñèíåóñîì è Òðóâîðîì ïî ïðèãëàøåíèþ èëüìåíñêèõ ñëîâåí è êðèâè÷åé, à òàêæå ïëåì¸í ÷óäü è âåñü, áûëè ïðèçâàíû êíÿæèòü â òð¸õ ãîðîäîâûõ îáëàñòÿõ: Ñèíåóñ — â Áåëîîçåðå, Òðóâîð — â Èçáîðñêå, Ðþðèê, ïî îäíèì äàííûì, â Ëàäîãå, ïî äðóãèì — â Íîâãîðîäå. Ïóòàíèöà áóäåò ïðîäîëæàòüñÿ è äàëåå: Íîâãîðîä ïîäõîäèò ïî îïðåäåëåíèþ (íî åãî íå áûëî òîãäà), à Ñòàðàÿ Ëàäîãà õîòü è ñóùåñòâîâàëà, íî èìÿ íå óñòðàèâàåò — íå îòðàæàåò ñóòü ñîáûòèé. Ñðóáèë Íîâóþ Ëàäîãó, ïîòîì ïîäíÿëñÿ âûøå ïî Âîëõîâó äî Èëüìåíÿ è ñðóáèë Íîâóþ êðåïîñòü — áóäóùèé Íîâãîðîä. Äàòà ðîæäåíèÿ ïðèíÿòà ïî ïåðâîìó óïîìèíàíèþ â ëåòîïèñè — Íîâãîðîäñêàÿ çåìëÿ — 859 ãîä. Çåìëÿ áîëåå îáøèðíîå è ¸ìêîå ïîíÿòèå, íåæåëè óñëîâíàÿ òî÷êà íà êàðòå âîçëå èñòîêà Âîëõîâà.

     Íàñ÷¸ò ïëåì¸í. Êòî òàêèå «êðèâè÷è» ñì. ñòàòüþ î Ïîëîöêå è ïîëîâöàõ íèæå (Ïîëîâåö. Çíà÷åíèå è ïðîèñõîæäåíèå ëîâåö…), åñëè êîðîòêî — íå «ïðÿìè÷è». Èõ ãîðîäà Èçáîðñê, Ïîëîöê, Ñìîëåíñê, Óñâÿòû è äð. Óøêóéíèêè — èõ èìåíîâàëè â ñðåäíèå âåêà, îäíèì ñëîâîì èìïåðèÿ, èìåþùàÿ ôëîò. Ñòèõîòâîðåíèå òîãî æå àâòîðà À. Ê. Òîëñòîãî «Óøêóéíèêè» ñî ñëîâàìè «Ïîéäó ê áàòþøêå íà óäàëü ãîðüêî ïëàêàòüñÿ», êàê ðàç î òîì. Îò ñëîâà óøêóéíèê ýòèìîëîãèþ ôàìèëèè Ïóøêèí âûâåñòè ãîðàçäî ïðîùå è ïîíÿòíåå, ÷åì îò ïóøêè, âåäü Èëüìåíü òðàêòóåòñÿ óøêîì. Ó íèõ áûë ôëîò, õîäèëè íà Öàðü-ãðàä, âîåâàëè Ïîâîëæüå, ìîãèëà ïåðâîãî êíÿçÿ Çåìëè — Îëåãà ó ñåëà Ñòàðàÿ Ëàäîãà â ðÿäó êóðãàíîâ âäîëü áåðåãà Âîëõîâà. Ïàìÿòíèê Ðþðèêó è Îëåãó â öåíòðå, ó õðàìà ñâ.Ãåîðãèÿ. Âî âåñü àëòàðü — âñàäíèê ïîðàæàþùèé çìèÿ, íî áåç êîïèÿ. ×óäåñíàÿ ôðåñêà 12 âåêà. À ÷òî ïîòîì? À ïîòîì îïÿòü Ðîññèÿ Ìîëîäàÿ è ñòðîèòåëüñòâî ôëîòà Ïåòðîì â ýòèõ æå ìåñòàõ ñ Íîâîé ñòîëèöåé, íî óæå ïðîòåñòàíòàìè. Ñàíêò-Ïåòåðáóðã èìåíîâàëñÿ Íèåí âíà÷àëå. À ìåæäó òåìè óøêóéíèêàìè è ýòèì ïîòîì ïðîøëî 800 ëåò — Ìîñêîâèÿ íå èìåëà ôëîòà, Ìîñêâà íàçâàíà «Ïîðôèðîíîñíîé âäîâîé» Ïóøêèíûì.
 
    È ïåðåä ìëàäøåþ ñòîëèöåé
    ïîìåðêëà ñòàðàÿ Ìîñêâà,
    êàê ïåðåä íîâîþ öàðèöåé
    ïîðôèðîíîñíàÿ âäîâà»

    Ñìîòðè: Ïðîôóðñåòêà î çíà÷åíèè ñëîâà… È ýòî âñ¸ èñòîðèÿ îäíîé ñòðàíû? Äà îíà âåëèêîëåïíà! ×óäü ãîëóáîãëàçàÿ — â ã. ×óäîâî, ñëîâî âåëèêèé ïåðåâîäèòñÿ — ÷óäåñåí, çíà÷èò è â Íîâãîðîäå Âåëèêîì ÷óäü? À åù¸ â Áåëàðóñè åñòü ìåñòà ñ òîïîíèìèêîé Ìàíãîëèÿ (ìàãîë = âåëèêèé). Ê ÷óäè îòíîñÿò è íåìöåâ, è èíûõ íîðìàíí (ñð. Õåðìàíèÿ). Îñè è âåñè äî ñèõ ïîð ó íåìöåâ. ×óäü çàñòûëà â òîïîíèìèêå îç¸ð (×óäñêîå), ðåê (Âåëèêàÿ), ãîðîäîâ (×óäîâî), â ÿçûêå (Âåëèêèé), îáëàñòè Âåëèêîðîññèÿ, ×óäå Ãåîðãèÿ î çìèè è âñåõ-âñåõ-âñåõ çåìíûõ è íåáåñíûõ ÷óäåñàõ. È äàæå â Ìîíãîëèè è Âåëèêîé Ñêèôèè. Îò ýòîé ñòàòüè ïåðåéäó â äðóãóþ, ïðîäîëæó ïåðåâîäû, òàì âñòðåòèì åù¸ ãîðó âåëèêîëåïèÿ âïëîòü äî çíà÷åíèÿ ìîñòîâ. Âåñü. «Íåò, âåñü — ÿ íå óìðó — äóøà â çàâåòíîé ëèðå» (Ïóøêèí äà¸ò èì îáåùàíèå, øó÷ó), ñëîâî ñòîëü ìíîãîçíà÷íî, ÷òî Ïîýò ñàì ñòàë «íàøå Âñ¸». Âåñü — ñîâðåìåííîå ïîëüñêîå è äðåâíåðóññêîå ñëîâî äëÿ îáîçíà÷åíèÿ äåðåâíè, ïðèáàëòèéñêî-ôèíñêîå ïëåìÿ, îò êîòîðîãî ïðîèñõîäÿò âåïñû è êàðåëû — çàíèìàëî òåððèòîðèþ ìåæäó îç¸ðàìè Íåâî, Îíåãî è Áåëûì. Îçåðî Íåâî — ñîâðåìåííàÿ Ëàäîãà, èç íåãî âûòåêàåò ðåêà Íåâà, íà áåðåãó êîòîðîé è ïèøó ïî-ðóññêè (ðîññèÿíèí áåç ðîäó-ïëåìåíè).

     Ýïèòåòû, òèïà: «Õîòü âøèâàÿ êîìàíäà», êîìàíäà ãðÿçíàÿ è ñëàáàÿ, íà êîòîðóþ ìû íå îáðàùàåì âíèìàíèÿ, — îòíîøåíèå ê îáùåñòâó ÷åðåç ñëîâî âøèâàÿ — ãðÿçíàÿ òî åñòü, íå ìûòàÿ. Íî íè÷åãî, äåñêàòü, íàøå äåëî ïðàâîå, ñïðàâèìñÿ, ïîìîåì. Ïóøêèí òîæå ïèñàë, ÷òî â Ïåòåðáóðãå âñÿêèé ñáðîä, íî ýòî óæå ÷åðåç òûñÿ÷ó ëåò è â èíîì ñìûñëå. Áîëåå æå öåííûìè îêàçàëèñü ñòðîêè íà íåìåöêîì ÿçûêå. Àâòîð õîòåë ðàññêàçàòü, êàê ñ Íîâûì Çàâåòîì ïðèøëè âàðÿãè ê ñâîèì æå, åäèíîìûøëåííèêàì ïî âåðå â ïîñëåäîâàòåëüíîñòè è âðåìåíè. Åñëè ýòî íå òàê, òîãäà ïîëó÷àåòñÿ, ÷òî áàíäèòû çàõâàòèëè âëàñòü è ñòàëè äèíàñòè÷åñêèìè Âåëèêî Êèåâñêèìè êíÿçüÿìè, à ðîëü ïðèçûâàâøèõ íà òîì è êîí÷èëàñü. Íî çà÷åì áàíäèòàì áûëî êðåñòèòü «øâàëü» â âîäå, à èñòîðèêàì ïðèñâàèâàòü èõ èìÿ Íîâîìó ãîñóäàðñòâó: Íîâãîðîäñêî-Êèåâñêàÿ Ðóñü? À ÷òîáû íàì âñþ æèçíü ñ ýòèì æèòü… è ãîðäèòüñÿ…

      Ðåëèãèÿ íå ñïóñòèëàñü ñ íåáåñ, â ýòè ìåñòà â 31 ãîäó ïî íàøåìó âðåìåíè ïðèõîäèë àï.Àíäðåé, îñòàâèë ïîñîõ íà Âîëõîâå (ó ×óäîâî), ïîñìîòðåë êàê íàðîä â áàíå ïàðèòñÿ è óäèâèëñÿ âûñîêîé êóëüòóðå áûòà íàðîäà òîãî âðåìåíè. Çàìåòèë, ÷òî ñåêóò ñåáÿ ðîçãàìè â ïàðó äî èññòóïëåíèÿ è âûáåãàþò ãîëûøîì íà ðåêó… Íó êàê íà êàðòèíêå, òîëüêî ïî ñâîåé âîëå è âñå âìåñòå. Íà ðàäîñòü ñòàðèêàì.

     Îò ïåðâûõ ñòðîê ñòèõîòâîðåíèÿ (ïîñûë «äåòÿì»), ÷åðåç îáÿçàííîñòü ïðèéòè íà ïîìîùü ñ óêàçàíèåì íà «þíîøó» è äî «îòöîâñêîãî» òðîíà, òàêîâà ëîãè÷åñêàÿ öåïü ïîâåñòâîâàíèÿ. «Îòöîâñêèé òðîí», íà êîòîðûé âñòóïèë Âëàäèìèð, çàìåùàÿ ïî ñìûñëó îòöà ñûíîì, ñëåäóåò ïîíèìàòü — â Íîâîì ñâåòå, à íå ôàìèëüíîå ñåìåéíîå íàñëåäñòâî â âèäå ñòîëîâîãî ñåðåáðà, êàê ïðåäëîæåíî ïåðåâîä÷èêîì. Ïðÿìîé ïåðåâîä: ÏÎØ¨Ë ÇÀÊÀÇ, à çàêàç, ðåáÿòà, — die Order — ïðèêàç, çàêàç, íàðÿä, èíñòðóêöèÿ, êîìàíäà, ïîðó÷åíèå. Âîò îòêóäà ñëîâî êîìàíäà, êîòîðîå ïî òåêñòó ïåðåâîä÷èêîâ åñòü äâàæäû â
íà÷àëå ñòèõà (äî òîãî êàê Âëàäèìèð ñåë íà òðîí). Ïðÿìîé ïóòü èç âàðÿã â ãðåêè îòêðûò, àëàÿ ëåíòî÷êà ïåðåðåçàíà! Òî åñòü îðäåð ðóñè-âàðÿãîâ âñêîðå ñõëåñòí¸òñÿ ñ îðäîé, à îðäåíà è ìåäàëè ïîòîìêàì íàäî áóäåò ðàçâåñèòü ïî ðàçíûå ñòîðîíû ãðóäè (íî ãîëîâà â êóñòàõ)… «Êîãäà æ âñòóïèë Âëàäèìèð//Íà ñâîé îòöîâñêèé òðîí//Da endigte f;r immer//Die alte Religion. Êîíåö ñòàðîé ðåëèãèè íà íåìåöêîì ÿçûêå. Ðàçäåëåíèÿ öåðêâè íà ïðàâîñëàâèå è êàòîëèêîâ åù¸ íå ïðîèçîøëî (ðàñêîë â 1054), Ìîíîìàõ åù¸ íå âîþåò ñ ïîëîâöàìè, îí ðîäèòñÿ ñèìâîëè÷íî â ãîä Ðàñêîëà è ïîâåä¸ò íà Ñàëüíèöó (Øåëîíü è Ðóñà?) â 1111 ãîäó óãîñòèòüñÿ ðûáîé (êàê çàâåùàë è êîðìèë äâóìÿ ðûáêàìè Õðèñòîñ âñåõ êòî áûë ðÿäîì). Íàøà èñòîðèÿ äî 9 âåêà îêóòàíà ïîëíûì ìðàêîì, íî òàê å¸ ïðåäñòàâëÿë ñåáå À. Ê. Òîëñòîé. Religion — ðåëèãèÿ (êóëüò, ñâÿòûíÿ, ðåëèãèîçíîå ó÷åíèå, ìîíàøåñòâî — ÷åðíåöòâî), à Re — îáðàòíîå ýð/õåð (ðåâåðñ, îáðàùåíèå). Ýòî óæå ÿ ôàíòàçèðóþ ñ ïåðåâîäàìè óêàçàííûõ ñëîâ. Îíî æå èìÿ ñóùåñòâèòåëüíîå — áåçë³÷ — many (óêð) — áàãàòî, ìíîæåñòâî (÷èñëîâîå çíà÷åíèå), âåëèêà ê³ëüê³ñòü; many (ðóññê) — ìíîãèå, ìíîãî÷èñëåííûå, ðàçëè÷íûå, â òîì ÷èñëå — most; many (áåëîð) — øìàò (àíàëîãè÷íî êóñîê — ñûðó, êîðåíü — ìàò) è ò.ä. «Da endigte f;r immer» — Ýòî çàêîí÷èëîñü íàâñåãäà — ñìûñë òàêîé, íî ïðîäîëæåíèå ñòèõîòâîðåíèÿ íå ðàç íàïîìèíàåò, ÷òî ðÿäà òàêè íåò… Âåëèêèé íå îòòîãî ÷òî áîëüøîé, à ÷òî âîñïèòûâàëñÿ ýòíîñ (ñâîè), íå êðîâíûå. Õîòü ïîêàòè øàðîì! — íå î ïðàâîñëàâèè ðå÷ü (íàì¸ê íà êàòîëèêîâ), âåäü ðàñêîë öåðêâè ïðîèçîø¸ë ÷åðåç 40 ëåò (1054) ïîñëå çàãàäî÷íîé ñìåðòè Âëàäèìèðà â ðàñöâåòå åãî òâîð÷åñêèõ ñèë (1015).

    Ïîæàëóé, ïðîäîëæó äðóãîé ñòàòü¸é, îñòàíîâëþñü íà òîì, ÷òî îïÿòü ïîäñóíóëè ëèïó. Ïðè÷¸ì, õîðîøî îáåññìûñëåííóþ. Åñëè ëåíèâî ïîëüçîâàòüñÿ óñëóãàìè ïðåäëîæåííûõ ïåðåâîäîâ, òî âûõîäèò âîò ÷òî: «Òîãäà ïðèøåë êîíåö ñòàðîé ðåëèãèè», íåâåðîÿòíî è âîïðåêè ñìûñëó, íî êàêîé? Âîåâàòü â ñîþçå ñî øâàëüþ, «Âåäü ýòî ïîçîð — ìû äîëæíû óáðàòüñÿ ïðî÷ü». Íî ïîìîãëî ðóññêîå àâîñü. Òàêîâà áûëà ïîñëåäîâàòåëüíîñòü… è íè ñëîâà çà ÎÐÄÅÐ è ñìåíó ÇÀÂÅÒÎÂ, õîòÿ, áîëåå âñåãî, âàæåí ñìûñë ñëîâà çàêàç = îðäåí.  ýòîì ñëó÷àå âàðÿãè-ðóñü ñàìè åñòü îðäåí (èëè ÷àñòü åãî), îò÷åãî è øïðåõàëè íà ñâî¸ì. Âîò íà ýòîì íàäî îñòàíîâèòüñÿ, è ñìèðåííî îäóìàòüñÿ, íå ìóäðñòâóÿ ëóêàâî…

    Ñîñòàâèë îò áûëèíîê
    Ðàññêàç íåìóäðûé ñåé
    Õóäûé ñìèðåííûé èíîê,
    Ðàá Áîæèé Àëåêñåé.

    <1868>

    Ñðàçó ïîñëå íàïèñàíèÿ «Èñòîðèÿ» ñòàëà ðàñïðîñòðàíÿòüñÿ â ñïèñêàõ è ïðèîáðåëà áîëüøóþ ïîïóëÿðíîñòü. Ðåäàêòîð æóðíàëà «Ðóññêàÿ ñòàðèíà» Ì. È. Ñåìåâñêèé õîòåë îïóáëèêîâàòü å¸ òîò÷àñ æå ïîñëå ñìåðòè Òîëñòîãî (1875), íî íàòîëêíóëñÿ íà öåíçóðíûå ïðåïÿòñòâèÿ. Åìó óäàëîñü ýòî ñäåëàòü ëèøü â 1883 ãîäó (äîëæíî áûòü ñ ýòèìè ïåðåâîäàìè ïîðàáîòàë õîðîøèé öåíçîð, íî âðÿä ëè ïå÷àòàòü ïðîèçâåäåíèå â òàêîì êà÷åñòâå ñîãëàñèëñÿ áû Àâòîð ïðè æèçíè). Åñëè ðàíüøå ñòèõîòâîðåíèå áûëî íåâîçìîæíî íàéòè â áèáëèîòåêå èëè ñåòè, òî çà êðàéíèå ïÿòü ëåò âåðñèé ðàñïëîäèëîñü ìíîæåñòâî…

    Ãðàô Àëåêñåé Êîíñòàíòèíîâè÷ Òîëñòîé ( 24 àâãóñòà [5 ñåíòÿáðÿ] 1817, Ñàíêò-Ïåòåðáóð㠗 28 ñåíòÿáðÿ [10 îêòÿáðÿ] 1875, ñåëî Êðàñíûé Ðîã, Ìãëèíñêèé óåçä …
   
Ñïàñèáî
14.12.2021, Ñàíêò-Ïåòåðáóðã.

Ñì. ñòàòüè

Ïîâåñòü âðÅìåííûõ ëåò ÷èòàåì ñàìè
http://proza.ru/2018/08/14/938
Ïîëîâåö. Çíà÷åíèå è ïðîèñõîæäåíèå ëîâåö…
http://proza.ru/2021/11/29/1507
Ïîéäó ê áàòþøêå íà óäàëü ãîðüêî ïëàêàòüñÿ…
http://proza.ru/2021/07/28/673
Ïðîôóðñåòêà î çíà÷åíèè ñëîâà…
http://proza.ru/2021/12/12/1559
Ñìóòíûé Êîëîáîê. Ñêàçêà
http://proza.ru/2020/03/04/1649

ÈÑÒÎÐÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÃÎ ÎÒ ÃÎÑÒÎÌÛÑËÀ ÄÎ ÒÈÌÀØÅÂÀ
http://www.agitclub.ru/museum/satira/trut/story02.htm

* ôîòî — èëëþñòðàöèÿ ê Èñòîðèè. Òîëñòîé.