Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу – кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.
«Что, – думаю, – такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, – дождём и не пахнет…»
Повернул я голову, посмотрел – ничего не видно. На локте привстал – тоже не видно. Прислушался – как будто тихо.
Лёг я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.
«Фу, – думаю, – что такое?»
Надоело мне, встал я, бросил газету, подошёл к окну – и глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне – во сне снится, что ли? Вижу – за окном, на узеньком железном карнизе, стоит – кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали.
Ростом она будет поменьше самого маленького Мальчика с пальчика. Ножки у неё босые, платье всё изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щётке.
Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что это какой-то зверёк. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.
А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.
Я у неё через стекло спрашиваю:
– Девочка! Тебе что надо?
А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!
Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил её в комнату.
Я говорю:
– Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.
А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:
– Я в дверь не умею ходить.
– Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?
– Да, – говорит, – не умею.
«Вот так, – думаю, – чудо-юдо ко мне привалило!»
Удивился я, взял её на руки, вижу – она вся дрожит. Вижу – боится чего-то. Оглядывается, на окно посматривает. Лицо у неё всё заплаканное, зубки стучат, а в глазах ещё слёзы поблёскивают.
Я у неё спрашиваю:
– Ты кто такая?
– Я, – говорит, – Фенька.
– Какая такая Фенька?
– Такая вот… Фенька.
– А где ты живёшь?
– Не знаю.
– А где твои папа с мамой?
– Не знаю.
– Ну, – я говорю, – а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?
– Нет, – говорит, – не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.
– Какие собаки?
А она мне опять:
– Не знаю.
Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:
– Не знаю, не знаю!.. А чего же ты тогда знаешь?
Она говорит:
– Я есть хочу.
– Ах вот как! Это ты знаешь?
Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я её на диван, посиди, говорю, а сам пошёл на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем её кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипячёного молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.
Прихожу в комнату, смотрю – где же Фенька? Вижу – на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:
– Феня! Феня!
Никто не отвечает.
Я опять:
– Феня! А Феня?
И вдруг слышу откуда-то:
– Я тут!
Нагнулся – она под диваном сидит.
Рассердился я.
– Это, – говорю, – что за фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?
– А я, – говорит, – не умею.
– Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?
– Нет, – говорит, – это умею.
– Ну так садись, – говорю.
Посадил её за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил – чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.
– Ешь, – говорю.
Только вижу – не ест. Вижу – сидит, ковыряется, носом сопит.
– Что? – говорю. – В чём дело?
Молчит, не отвечает.
Я говорю:
– Ты же есть просила. Вот – ешь, пожалуйста.
А она покраснела вся и вдруг говорит:
– Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?
– Как повкуснее? Ах ты, – я говорю, – неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?
– Ах нет, – говорит, – что вы, что вы… Это тоже невкусно.
– Так чего же тебе? Мороженого?
– Нет, и мороженое невкусное.
– И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи, пожалуйста, хочется?
Она помолчала, носиком посопела и говорит:
– Нет ли у вас немножко гвоздиков?
– Каких гвоздиков?
– Ну, – говорит, – обыкновенных гвоздиков. Железненьких.
У меня даже руки от страха затряслись.
Я говорю:
– Так ты что же это, значит, гвозди ешь?
– Да, – говорит, – я гвоздики очень люблю.
– Ну, а ещё что ты любишь?
– А ещё, – говорит, – я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…
Я думаю:
«Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается? Ладно, – думаю. – Давай проверим».
Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.
– На, – говорю, – ешь, пожалуйста!
Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она – раз-раз, хруп-хруп – весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:
– Ещё!..
Я говорю:
– Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, – бумаги, пожалуйста, могу дать.
– Давай, – говорит.
Дал ей бумагу – она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок – она и спички в два счёта скушала. Керосину на блюдечко налил – она и керосин вылакала.
Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, – думаю. – Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счёта. Нет, – думаю, – надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»
А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.
И тут мне её, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек, – съёжилась, нахохлилась, куда ж её, думаю, такую маленькую, на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком – до свиданьица, иди откуда пришла!..»
Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку – ещё подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл её вместо одеяла салфеткой.
– Спи, – говорю. – Спокойной ночи!
Она сразу и захрапела.
А я посидел немножко, почитал и тоже спать лёг.
Утром, как только проснулся, пошёл посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю – на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки… Вижу – лежит моя Фенечка под стулом, подушка у неё под ногами, голова на полу, а салфетки – так той и вовсе не видно.
Я разбудил её, говорю:
– Где салфетка?
Она говорит:
– Какая салфетка?
Я говорю:
– Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.
Она говорит:
– Не знаю.
– Как это не знаешь?
– Честное слово, не знаю.
Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем – нету салфетки.
Вдруг Фенька мне говорит:
– Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.
– Что, – я говорю, – ты вспомнила?
– Я вспомнила, где салфетка.
– Ну, где?
– Я её нечаянно скушала.
Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.
– Обжора ты этакая, – говорю, – утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрёшь.
Она говорит:
– Я не нарочно.
– Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?
Она говорит:
– Я ночью проснулась, мне есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.
Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушёл на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке – нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху всё это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю – моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу – нет, лицо вытирает.
Я у неё спрашиваю:
– Ты где воду брала?
Она говорит:
– Какую воду?
Я говорю:
– Такую воду. Одним словом, где ты мылась?
Она говорит:
– Я ещё не мылась.
– Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?
– А я, – говорит, – всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.
Я только рукой махнул.
– Ну, – говорю, – ладно, садись, ешь скорей – и до свиданьица!
Она говорит:
– Как это «до свиданьица»?
– Да так, – говорю. – Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.
И вдруг вижу – моя Феня как задрожит, как затрясётся. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазёнок слёзы так и текут.
– Не гоните меня, – говорит, – пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего – ни одного гвоздика, ни одной пуговки – без спросу не съем.
Ну, одним словом, мне её опять жалко стало.
Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: «Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, – думаю, – погостит у меня немножко. А там видно будет».
– Ладно, – говорю, – так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня…
Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.
Потом я ушёл на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.
На работе я всё время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли чего-нибудь?
Прихожу домой – Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.
– Ой, – говорит, – наконец-то! Как я рада!
– А что? – говорю. – Скучно было?
– Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!
Взял её на руки. Говорю:
– Есть, наверно, хочешь?
– Нет, – говорит. – Ни капельки. У меня ещё три гвоздя от завтрака осталось.
«Ну, – думаю, – если три гвоздя осталось, значит, всё в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела».
Я похвалил её за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.
Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу – чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.
– А ну, – говорю, – Фенька! Иди сюда!
Она прибегает.
– Да? – говорит.
Я говорю:
– Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?
– А что?
– Да ничего. Знаешь или не знаешь?
Она говорит:
– Если вы ругаться не будете, тогда скажу.
– Ну?
– Не будете ругаться?
– Ну, не буду.
– Я их выпила.
– Как выпила?!! Ты же мне, – я говорю, – обещала…
Она говорит:
– Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, – говорит, – опять сами виноваты. Зачем вы мне таких солёных гвоздей купили? От них пить хочется.
Ну вот – поговорите вы с ней! Опять я виноват. Я думаю: что же мне делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь. Думаю: надо ей какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями занимается. А когда я её работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять.
И вот на другой день утром я ей даю метёлку и говорю:
– Вот, Феня, я ухожу на работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри. Сумеешь?
Она даже засмеялась.
– Эва, – говорит, – невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.
Вечером я прихожу, смотрю: в комнате – пыль, грязь, на полу бумажки валяются.
– Эй, Фенька! – кричу.
Она из-под кровати вылезает.
– Да? – говорит. – В чём дело?
– Ты почему это пол не подмела?
– Как это почему?
– Вот именно: почему?
– А чем, – говорит, – его подметать?
– Метёлкой.
Она говорит:
– Нету метёлки.
– Как это нету?
– Очень просто: нету.
– Куда же она девалась?
Молчит. Носом сопит. Значит, дело неладно.
Я говорю:
– Съела?
– Да, – говорит. – Съела.
Я так на стул и упал. Я даже рассердиться позабыл.
Я говорю:
– Чудовище! Да как же это ты умудрилась метёлку слопать?
Она говорит:
– Я, честное слово, даже сама не знаю. Как-то незаметно, по одному прутику…
– Ну, что же, – я говорю, – мне теперь делать? Железную метёлку для тебя, что ли, заказывать?
– Нет, – говорит.
– Что «нет»?
– Нет, – говорит, – я и железную съем.
Тогда я подумал немного и говорю:
– Ладно. Я знаю, что я с тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?
– Нет, – говорит, – не съем. Он пыльный. Вымойте его – тогда съем.
– Ну нет, – говорю. – Спасибо.
Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.
И на другой день я посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего – не плакала, не пищала. Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.
Я взял ножницы и сделал три дырки. И с тех пор Фенька так там и живёт, у меня в чемодане.
Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь – с указательный. Но живётся ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в её домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький – вот такой – телевизорчик там стоит.
Так что вы её не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю.
Рассказ Леонида Пантелеева
Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу – кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.
«Что, – думаю, – такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, – дождём и не пахнет…»
Повернул я голову, посмотрел – ничего не видно. На локте привстал – тоже не видно. Прислушался – как будто тихо.
Лёг я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.
«Фу, – думаю, – что такое?»
Надоело мне, встал я, бросил газету, подошёл к окну – и глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне – во сне снится, что ли? Вижу – за окном, на узеньком железном карнизе, стоит – кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали.
Ростом она будет поменьше самого маленького Мальчика с пальчика. Ножки у неё босые, платье всё изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щётке.
Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что это какой-то зверёк. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.
А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.
Я у неё через стекло спрашиваю:
– Девочка! Тебе что надо?
А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!
Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил её в комнату.
Я говорю:
– Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.
А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:
– Я в дверь не умею ходить.
– Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?
– Да, – говорит, – не умею.
«Вот так, – думаю, – чудо-юдо ко мне привалило!»
Удивился я, взял её на руки, вижу – она вся дрожит. Вижу – боится чего-то. Оглядывается, на окно посматривает. Лицо у неё всё заплаканное, зубки стучат, а в глазах ещё слёзы поблёскивают.
Я у неё спрашиваю:
– Ты кто такая?
– Я, – говорит, – Фенька.
– Какая такая Фенька?
– Такая вот… Фенька.
– А где ты живёшь?
– Не знаю.
– А где твои папа с мамой?
– Не знаю.
– Ну, – я говорю, – а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?
– Нет, – говорит, – не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.
– Какие собаки?
А она мне опять:
– Не знаю.
Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:
– Не знаю, не знаю!.. А чего же ты тогда знаешь?
Она говорит:
– Я есть хочу.
– Ах вот как! Это ты знаешь?
Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я её на диван, посиди, говорю, а сам пошёл на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем её кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипячёного молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.
Прихожу в комнату, смотрю – где же Фенька? Вижу – на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:
– Феня! Феня!
Никто не отвечает.
Я опять:
– Феня! А Феня?
И вдруг слышу откуда-то:
– Я тут!
Нагнулся – она под диваном сидит.
Рассердился я.
– Это, – говорю, – что за фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?
– А я, – говорит, – не умею.
– Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?
– Нет, – говорит, – это умею.
– Ну так садись, – говорю.
Посадил её за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил – чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.
– Ешь, – говорю.
Только вижу – не ест. Вижу – сидит, ковыряется, носом сопит.
– Что? – говорю. – В чём дело?
Молчит, не отвечает.
Я говорю:
– Ты же есть просила. Вот – ешь, пожалуйста.
А она покраснела вся и вдруг говорит:
– Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?
– Как повкуснее? Ах ты, – я говорю, – неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?
– Ах нет, – говорит, – что вы, что вы… Это тоже невкусно.
– Так чего же тебе? Мороженого?
– Нет, и мороженое невкусное.
– И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи, пожалуйста, хочется?
Она помолчала, носиком посопела и говорит:
– Нет ли у вас немножко гвоздиков?
– Каких гвоздиков?
– Ну, – говорит, – обыкновенных гвоздиков. Железненьких.
У меня даже руки от страха затряслись.
Я говорю:
– Так ты что же это, значит, гвозди ешь?
– Да, – говорит, – я гвоздики очень люблю.
– Ну, а ещё что ты любишь?
– А ещё, – говорит, – я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…
Я думаю:
«Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается? Ладно, – думаю. – Давай проверим».
Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.
– На, – говорю, – ешь, пожалуйста!
Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она – раз-раз, хруп-хруп – весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:
– Ещё!..
Я говорю:
– Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, – бумаги, пожалуйста, могу дать.
– Давай, – говорит.
Дал ей бумагу – она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок – она и спички в два счёта скушала. Керосину на блюдечко налил – она и керосин вылакала.
Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, – думаю. – Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счёта. Нет, – думаю, – надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»
А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.
И тут мне её, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек, – съёжилась, нахохлилась, куда ж её, думаю, такую маленькую, на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком – до свиданьица, иди откуда пришла!..»
Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку – ещё подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл её вместо одеяла салфеткой.
– Спи, – говорю. – Спокойной ночи!
Она сразу и захрапела.
А я посидел немножко, почитал и тоже спать лёг.
Утром, как только проснулся, пошёл посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю – на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки… Вижу – лежит моя Фенечка под стулом, подушка у неё под ногами, голова на полу, а салфетки – так той и вовсе не видно.
Я разбудил её, говорю:
– Где салфетка?
Она говорит:
– Какая салфетка?
Я говорю:
– Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.
Она говорит:
– Не знаю.
– Как это не знаешь?
– Честное слово, не знаю.
Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем – нету салфетки.
Вдруг Фенька мне говорит:
– Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.
– Что, – я говорю, – ты вспомнила?
– Я вспомнила, где салфетка.
– Ну, где?
– Я её нечаянно скушала.
Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.
– Обжора ты этакая, – говорю, – утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрёшь.
Она говорит:
– Я не нарочно.
– Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?
Она говорит:
– Я ночью проснулась, мне есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.
Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушёл на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке – нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху всё это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю – моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу – нет, лицо вытирает.
Я у неё спрашиваю:
– Ты где воду брала?
Она говорит:
– Какую воду?
Я говорю:
– Такую воду. Одним словом, где ты мылась?
Она говорит:
– Я ещё не мылась.
– Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?
– А я, – говорит, – всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.
Я только рукой махнул.
– Ну, – говорю, – ладно, садись, ешь скорей – и до свиданьица!
Она говорит:
– Как это «до свиданьица»?
– Да так, – говорю. – Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.
И вдруг вижу – моя Феня как задрожит, как затрясётся. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазёнок слёзы так и текут.
– Не гоните меня, – говорит, – пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего – ни одного гвоздика, ни одной пуговки – без спросу не съем.
Ну, одним словом, мне её опять жалко стало.
Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: «Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, – думаю, – погостит у меня немножко. А там видно будет».
– Ладно, – говорю, – так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня…
Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.
Потом я ушёл на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.
На работе я всё время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли чего-нибудь?
Прихожу домой – Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.
– Ой, – говорит, – наконец-то! Как я рада!
– А что? – говорю. – Скучно было?
– Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!
Взял её на руки. Говорю:
– Есть, наверно, хочешь?
– Нет, – говорит. – Ни капельки. У меня ещё три гвоздя от завтрака осталось.
«Ну, – думаю, – если три гвоздя осталось, значит, всё в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела».
Я похвалил её за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.
Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу – чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.
– А ну, – говорю, – Фенька! Иди сюда!
Она прибегает.
– Да? – говорит.
Я говорю:
– Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?
– А что?
– Да ничего. Знаешь или не знаешь?
Она говорит:
– Если вы ругаться не будете, тогда скажу.
– Ну?
– Не будете ругаться?
– Ну, не буду.
– Я их выпила.
– Как выпила?!! Ты же мне, – я говорю, – обещала…
Она говорит:
– Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, – говорит, – опять сами виноваты. Зачем вы мне таких солёных гвоздей купили? От них пить хочется.
Ну вот – поговорите вы с ней! Опять я виноват. Я думаю: что же мне делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь. Думаю: надо ей какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями занимается. А когда я её работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять.
И вот на другой день утром я ей даю метёлку и говорю:
– Вот, Феня, я ухожу на работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри. Сумеешь?
Она даже засмеялась.
– Эва, – говорит, – невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.
Вечером я прихожу, смотрю: в комнате – пыль, грязь, на полу бумажки валяются.
– Эй, Фенька! – кричу.
Она из-под кровати вылезает.
– Да? – говорит. – В чём дело?
– Ты почему это пол не подмела?
– Как это почему?
– Вот именно: почему?
– А чем, – говорит, – его подметать?
– Метёлкой.
Она говорит:
– Нету метёлки.
– Как это нету?
– Очень просто: нету.
– Куда же она девалась?
Молчит. Носом сопит. Значит, дело неладно.
Я говорю:
– Съела?
– Да, – говорит. – Съела.
Я так на стул и упал. Я даже рассердиться позабыл.
Я говорю:
– Чудовище! Да как же это ты умудрилась метёлку слопать?
Она говорит:
– Я, честное слово, даже сама не знаю. Как-то незаметно, по одному прутику…
– Ну, что же, – я говорю, – мне теперь делать? Железную метёлку для тебя, что ли, заказывать?
– Нет, – говорит.
– Что «нет»?
– Нет, – говорит, – я и железную съем.
Тогда я подумал немного и говорю:
– Ладно. Я знаю, что я с тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?
– Нет, – говорит, – не съем. Он пыльный. Вымойте его – тогда съем.
– Ну нет, – говорю. – Спасибо.
Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.
И на другой день я посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего – не плакала, не пищала. Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.
Я взял ножницы и сделал три дырки. И с тех пор Фенька так там и живёт, у меня в чемодане.
Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь – с указательный. Но живётся ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в её домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький – вот такой – телевизорчик там стоит.
Так что вы её не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю.
1938–1967
Àëåêñåé Èâàíîâè÷ Ïàíòåëååâ (Ë.Ïàíòåëååâ) Ôåíüêà --------------------------------------------------------------------- Ïàíòåëååâ À.È. Ñîáðàíèå ñî÷èíåíèé â ÷åòûðåõ òîìàõ. Òîì 1. Ë.: Äåò. ëèò., 1983. OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 20 ôåâðàëÿ 2003 ãîäà --------------------------------------------------------------------- Äåëî áûëî âå÷åðîì. ß ëåæàë íà äèâàíå, êóðèë è ÷èòàë ãàçåòó.  êîìíàòå íèêîãî, êðîìå ìåíÿ, íå áûëî. È âäðóã ÿ ñëûøó - êòî-òî öàðàïàåòñÿ. Êòî-òî ÷óòü ñëûøíî, òèõîíå÷êî ñòó÷èò ïî îêîííîìó ñòåêëó: òèê-òèê, òóê-òóê. "×òî, - äóìàþ, - òàêîå? Ìóõà? Íåò, íå ìóõà. Òàðàêàí? Íåò, íå òàðàêàí. Ìîæåò áûòü, äîæäü êàïàåò? Äà íåò, êàêîé òàì äîæäü, - äîæäåì è íå ïàõíåò..." Ïîâåðíóë ÿ ãîëîâó, ïîñìîòðåë - íè÷åãî íå âèäíî. Íà ëîêòå ïðèâñòàë - òîæå íå âèäíî. Ïðèñëóøàëñÿ - êàê áóäòî òèõî. Ëåã ÿ. È âäðóã îïÿòü: òèê-òèê, òóê-òóê. "Ôó, - äóìàþ. - ×òî òàêîå?" Íàäîåëî ìíå, âñòàë ÿ, áðîñèë ãàçåòó, ïîäîøåë ê îêíó è - ãëàçà âûòàðàùèë. Äóìàþ: áàòþøêè, ÷òî ýòî ìíå - âî ñíå ñíèòñÿ, ÷òî ëè? Âèæó - çà îêíîì, íà óçåíüêîì æåëåçíîì êàðíèçå, ñòîèò - êòî âû äóìàåòå? Ñòîèò äåâî÷êà. Äà òàêàÿ äåâî÷êà, î êàêèõ âû è â ñêàçêàõ íå ÷èòûâàëè. Ðîñòîì îíà áóäåò ïîìåíüøå ñàìîãî ìàëåíüêîãî ìàëü÷èêà ñ ïàëü÷èêà. Íîæêè ó íåå áîñûå, ïëàòüå âñå èçîäðàíî; ñàìà îíà òîëñòåíüêàÿ, ïóçàòàÿ, íîñ ïóãîâêîé, ãóáû êàêèå-òî îòòîïûðåííûå, à âîëîñû íà ãîëîâå ðûæèå è òîð÷àò â ðàçíûå ñòîðîíû, êàê íà ñàïîæíîé ùåòêå. ß äàæå íå ñðàçó ïîâåðèë, ÷òî ýòî äåâî÷êà. ß ïîäóìàë ñíà÷àëà, ÷òî ÷òî êàêîé-òî çâåðåê. Ïîòîìó ÷òî ÿ íèêîãäà ðàíüøå òàêèõ ìàëåíüêèõ äåâî÷åê íå âèäåë. À äåâî÷êà ñòîèò, ñìîòðèò íà ìåíÿ è èçî âñåõ ñèë ñâîèì êóëà÷èøêîé ïî ñòåêëó áàðàáàíèò: òèê-òèê, òóê-òóê. ß ó íåå ÷åðåç ñòåêëî ñïðàøèâàþ: - Äåâî÷êà! Òåáå ÷òî íàäî? À îíà íå ñëûøèò ìåíÿ, íå îòâå÷àåò è òîëüêî ïàëüöåì ïîêàçûâàåò: äåñêàòü, îòêðîé, ïîæàëóéñòà, à íó îòêðîé ïîñêîðåé! Òîãäà ÿ îòîäâèíóë çàäâèæêó, îòêðûë îêíî è âïóñòèë åå â êîìíàòó. ß ãîâîðþ: - ×åãî æå òû, ãëóïûøêà, â îêíî ëåçåøü? Âåäü ó ìåíÿ æ äâåðü îòêðûòà. À îíà ìíå, ÿ ïîìíþ, òîíåíüêèì-òîíåíüêèì ãîëîñêîì îòâå÷àåò: - ß â äâåðü íå óìåþ õîäèòü. - Êàê íå óìååøü?!  îêíî óìååøü, à â äâåðü íå óìååøü? - Äà, - ãîâîðèò, - íå óìåþ. "Âîò òàê, - äóìàþ, - ÷óäî-þäî êî ìíå ïðèâàëèëî!" Óäèâèëñÿ ÿ, âçÿë åå íà ðóêè, âèæó - îíà âñÿ äðîæèò. Âèæó - áîèòñÿ ÷åãî-òî. Îãëÿäûâàåòñÿ, íà îêíî ïîñìàòðèâàåò. Ëèöî ó íåå âñå çàïëàêàííîå, çóáêè ñòó÷àò, à â ãëàçàõ åùå ñëåçû ïîáëåñêèâàþò. ß ó íåå ñïðàøèâàþ: - Òû êòî òàêàÿ? - ß, - ãîâîðèò, - Ôåíüêà. - Êàêàÿ òàêàÿ Ôåíüêà? - Òàêàÿ âîò... Ôåíüêà. - À ãäå òû æèâåøü? - Íå çíàþ. - À ãäå òâîè ïàïà ñ ìàìîé? - Íå çíàþ. - Íó, - ÿ ãîâîðþ, - à îòêóäà òû ïðèøëà? Ïî÷åìó òû äðîæèøü? Õîëîäíî? - Íåò, - ãîâîðèò, - íå õîëîäíî. Æàðêî. À ÿ äðîæó ïîòîìó, ÷òî çà ìíîé ñåé÷àñ ñîáàêè ïî óëèöå ãíàëèñü. - Êàêèå ñîáàêè? À îíà ìíå îïÿòü: - Íå çíàþ. Òóò óæ ÿ íå âûòåðïåë, ðàññåðäèëñÿ è ãîâîðþ: - Íå çíàþ, íå çíàþ!.. À ÷åãî æå òû òîãäà çíàåøü? Îíà ãîâîðèò: - ß åñòü õî÷ó. - Àõ âîò êàê! Ýòî òû çíàåøü? Íó, ÷òî æ ñ íåé ïîäåëàåøü. Ïîñàäèë ÿ åå íà äèâàí, "ïîñèäè", ãîâîðþ, à ñàì ïîøåë íà êóõíþ, ïîèñêàòü, íåò ëè ÷åãî-íèáóäü ñúåäîáíîãî. Äóìàþ: òîëüêî âîò âîïðîñ, ÷åì åå êîðìèòü, ýòàêîå ÷óäîâèùå? Íàëèë åé íà áëþäå÷êî êèïÿ÷åíîãî ìîëîêà, õëåáà íàðåçàë ìàëåíüêèìè êóñî÷êàìè, êîòëåòó õîëîäíóþ ðàñêðîøèë. Ïðèõîæó â êîìíàòó, ñìîòðþ - ãäå æå Ôåíüêà? Âèæó - íà äèâàíå íèêîãî íåò. Óäèâèëñÿ ÿ, ñòàë êðè÷àòü: - Ôåíÿ! Ôåíÿ! Íèêòî íå îòâå÷àåò. ß îïÿòü: - Ôåíÿ! À Ôåíÿ? È âäðóã ñëûøó îòêóäà-òî: - ß òóò! Íàãíóëñÿ - îíà ïîä äèâàíîì ñèäèò. Ðàññåðäèëñÿ ÿ. - Ýòî, - ãîâîðþ, - ÷òî çà ôîêóñû òàêèå?! Òû ïî÷åìó ýòî íà äèâàíå íå ñèäèøü? - À ÿ, - ãîâîðèò, - íå óìåþ. - ×òî-î? Ïîä äèâàíîì óìååøü, à íà äèâàíå íå óìååøü? Àõ òû òàêàÿ-ñÿêàÿ! Òû, ìîæåò áûòü, è çà ñòîëîì çà îáåäåííûì íå óìååøü ñèäåòü? - Íåò, - ãîâîðèò, - ýòî óìåþ. - Íó, òàê ñàäèñü, - ãîâîðþ. Ïîñàäèë åå çà ñòîë. Ñòóë åé ïîñòàâèë. Íà ñòóë êíèã öåëóþ ãîðó íàâàëèë - ÷òîáû ïîâûøå áûëî. Âìåñòî ïåðåäíèêà íîñîâîé ïëàòîê ïîâÿçàë. - Åøü, - ãîâîðþ. Òîëüêî âèæó - íå åñò. Âèæó - ñèäèò, êîâûðÿåòñÿ, íîñîì ñîïèò. - ×òî? - ãîâîðþ. -  ÷åì äåëî? Ìîë÷èò, íå îòâå÷àåò. ß ãîâîðþ: - Òû æå åñòü ïðîñèëà. Âîò - åøü, ïîæàëóéñòà. À îíà ïîêðàñíåëà âñÿ è âäðóã ãîâîðèò: - Íåò ëè ó âàñ ÷åãî-íèáóäü ïîâêóñíåå? - Êàê ïîâêóñíåå? Àõ òû, - ÿ ãîâîðþ, - íåáëàãîäàðíàÿ! Òåáå, ÷òî æ, êîíôåò íàäî, ÷òî ëè? - Àõ íåò, - ãîâîðèò, - ÷òî âû, ÷òî âû... Ýòî òîæå íåâêóñíî. - Òàê ÷åãî æå òåáå? Ìîðîæåíîãî? - Íåò, è ìîðîæåíîå íåâêóñíîå. - È ìîðîæåíîå íåâêóñíîå? Âîò òåáå è íà! Òàê ÷åãî æå òåáå, ñêàæè ïîæàëóéñòà, õî÷åòñÿ? Îíà ïîìîë÷àëà, íîñèêîì ïîñîïåëà è ãîâîðèò: - Íåò ëè ó âàñ íåìíîæêî ãâîçäèêîâ? - Êàêèõ ãâîçäèêîâ? - Íó, - ãîâîðèò, - îáûêíîâåííûõ ãâîçäèêîâ. Æåëåçíåíüêèõ. Ó ìåíÿ äàæå ðóêè îò ñòðàõà çàòðÿñëèñü. ß ãîâîðþ: - Òàê òû ÷òî æå ýòî, çíà÷èò, ãâîçäè åøü? - Äà, - ãîâîðèò, - ÿ ãâîçäèêè î÷åíü ëþáëþ. - Íó, à åùå ÷òî òû ëþáèøü? - À åùå, - ãîâîðèò, - ÿ ëþáëþ êåðîñèí, ìûëî, áóìàãó, ïåñîê... òîëüêî íå ñàõàðíûé. Âàòó ëþáëþ, çóáíîé ïîðîøîê, ãóòàëèí, ñïè÷êè... ß äóìàþ: "Áàòþøêè! Íåóæåëè ýòî îíà ïðàâäó ãîâîðèò? Íåóæåëè îíà äåéñòâèòåëüíî ãâîçäÿìè ïèòàåòñÿ?" "Ëàäíî, - äóìàþ. - Äàâàé ïðîâåðèì". Âûòàùèë èç ñòåíû áîëüøîé ðæàâûé ãâîçäü, ïî÷èñòèë åãî íåìíîæêî. - Íà, - ãîâîðþ, - åøü, ïîæàëóéñòà! ß äóìàë, îíà íå áóäåò åñòü. Äóìàë, îíà ïðîñòî ôîêóñíè÷àåò, ïðèòâîðÿåòñÿ. Íî íå óñïåë ÿ îãëÿíóòüñÿ, îíà - ðàç-ðàç, õðóï-õðóï âåñü ãâîçäü ñæåâàëà. Îáëèçíóëàñü è ãîâîðèò: - Åùå!.. ß ãîâîðþ: - Íåò, ãîëóáóøêà, èçâèíÿþñü, ó ìåíÿ áîëüøå ãâîçäåé äëÿ òåáÿ íåò. Âîò, åñëè õî÷åøü, - áóìàãè, ïîæàëóéñòà, ìîãó äàòü. - Äàâàé, - ãîâîðèò. Äàë åé áóìàãó - îíà è áóìàãó ñúåëà. Ñïè÷åê äàë öåëûé êîðîáîê - îíà è ñïè÷êè â äâà ñ÷åòà ñêóøàëà. Êåðîñèíó íà áëþäå÷êî íàëèë - îíà è êåðîñèí âûëàêàëà. ß òîëüêî ñìîòðþ è ãîëîâîé êà÷àþ. "Âîò òàê äåâî÷êà, - äóìàþ. - Òàêàÿ äåâî÷êà, ïîæàëóé, è òåáÿ ñàìîãî ñúåñò â äâà ñ÷åòà. Íåò, - äóìàþ, - íàäî ãíàòü åå â øåþ, îáÿçàòåëüíî ãíàòü. Êóäà ìíå òàêîå ñòðàøèëèùå, ëþäîåäêó òàêóþ!!" À îíà êåðîñèí âûïèëà, áëþäå÷êî âûëèçàëà, ñèäèò, çåâàåò, íîñîì êëþåò: ñïàòü, çíà÷èò, õî÷åòñÿ. È òóò ìíå åå, âû çíàåòå, ÷òî-òî æàëêî ñòàëî. Ñèäèò îíà, êàê âîðîáóøåê - ñúåæèëàñü, íàõîõëèëàñü, - êóäà æ åå, äóìàþ, òàêóþ ìàëåíüêóþ íà íî÷ü ãëÿäÿ ãíàòü. Åå âåäü, òàêóþ ïè÷óæêó, è â ñàìîì äåëå ñîáàêè ìîãóò çàãðûçòü. ß äóìàþ: "Ëàäíî, òàê óæ è áûòü, - çàâòðà âûãîíþ. Ïóñêàé âûñïèòñÿ ó ìåíÿ, îòäîõíåò, à çàâòðà óòðå÷êîì - äî ñâèäàíüèöà, èäè îòêóäà ïðèøëà!.." Ïîäóìàë ÿ òàê è ñòàë åé ãîòîâèòü ïîñòåëü. Ïîëîæèë íà ñòóë ïîäóøêó, íà ïîäóøêó - åùå ïîäóøå÷êó, ìàëåíüêóþ, èç-ïîä áóëàâîê ó ìåíÿ òàêàÿ áûëà. Ïîòîì óëîæèë Ôåíüêó, óêðûë åå âìåñòî îäåÿëà ñàëôåòêîé. - Ñïè, - ãîâîðþ. - Ñïîêîéíîé íî÷è! Îíà ñðàçó è çàõðàïåëà. À ÿ ïîñèäåë íåìíîæêî, ïî÷èòàë è òîæå ñïàòü ëåã. Óòðîì, êàê òîëüêî ïðîñíóëñÿ, ïîøåë ïîñìîòðåòü, êàê òàì ìîÿ Ôåíüêà ïîæèâàåò. Ïðèõîæó, ñìîòðþ - íà ñòóëå íè÷åãî íåò. Íè Ôåíüêè íåò, íè ïîäóøêè íåò, íè ñàëôåòêè... Âèæó - ëåæèò ìîÿ Ôåíå÷êà ïîä ñòóëîì, ïîäóøêà ó íåå ïîä íîãàìè, ãîëîâà íà ïîëó, à ñàëôåòêè - òàê òîé è âîâñå íå âèäíî. ß ðàçáóäèë åå, ãîâîðþ: - Ãäå ñàëôåòêà? Îíà ãîâîðèò: - Êàêàÿ ñàëôåòêà? ß ãîâîðþ: - Òàêàÿ ñàëôåòêà. Êîòîðóþ ÿ òåáå äàâå÷à âìåñòî îäåÿëà óñòðîèë. Îíà ãîâîðèò: - Íå çíàþ. - Êàê ýòî íå çíàåøü? - ×åñòíîå ñëîâî, íå çíàþ. Ñòàëè èñêàòü. ß èùó, à Ôåíüêà ìíå ïîìîãàåò. Èùåì, èùåì - íåòó ñàëôåòêè. Âäðóã Ôåíüêà ìíå ãîâîðèò: - Ñëóøàéòå, íå èùèòå, ëàäíî. ß âñïîìíèëà. - ×òî, - ÿ ãîâîðþ, - òû âñïîìíèëà? - ß âñïîìíèëà, ãäå ñàëôåòêà. - Íó, ãäå? - ß åå íå÷àÿííî ñêóøàëà. Îõ, ðàññåðäèëñÿ ÿ, çàêðè÷àë, íîãàìè çàòîïàë. - Îáæîðà òû ýòàêàÿ, - ãîâîðþ, - óòðîáà òû íåíàñûòíàÿ! Âåäü ýòàê æå òû ìíå âåñü äîì ñîæðåøü. Îíà ãîâîðèò: - ß íå íàðî÷íî. - Êàê ýòî íå íàðî÷íî? Íå÷àÿííî ñàëôåòêó ñúåëà? Äà? Îíà ãîâîðèò: - ß íî÷üþ ïðîñíóëàñü, ìíå åñòü çàõîòåëîñü, à âû ìíå íè÷åãî íå îñòàâèëè. Âîò ñàìè è âèíîâàòû. Íó, ÿ ñ íåé, êîíå÷íî, ñïîðèòü íå ñòàë, ïëþíóë è óøåë íà êóõíþ çàâòðàê ãîòîâèòü. Ñåáå ñäåëàë ÿè÷íèöó, êîôå ñâàðèë, áóòåðáðîäîâ íàìàçàë. À Ôåíüêå - íàðåçàë ãàçåòíîé áóìàãè, íàêðîøèë òóàëåòíîãî ìûëà è ñâåðõó âñå ýòî êåðîñèí÷èêîì ïîëèë. Ïðèíîøó ýòîò âèíåãðåò â êîìíàòó, ñìîòðþ - ìîÿ Ôåíüêà ïîëîòåíöåì ëèöî âûòèðàåò. ß èñïóãàëñÿ, ìíå ïîêàçàëîñü, ÷òî îíà åñò ïîëîòåíöå. Ïîòîì âèæó - íåò, ëèöî âûòèðàåò. ß ó íåå ñïðàøèâàþ: - Òû ãäå âîäó áðàëà? Îíà ãîâîðèò: - Êàêóþ âîäó? ß ãîâîðþ: - Òàêóþ âîäó. Îäíèì ñëîâîì, - ãäå òû ìûëàñü? Îíà ãîâîðèò: - ß åùå íå ìûëàñü. - Êàê íå ìûëàñü? Òàê ÷åãî æ òû òîãäà âûòèðàåøüñÿ? - À ÿ, - ãîâîðèò, - âñåãäà òàê. ß ñíà÷àëà âûòðóñü, à ïîòîì âûìîþñü. ß òîëüêî ðóêîé ìàõíóë. - Íó, - ãîâîðþ, - ëàäíî, ñàäèñü, åøü ñêîðåé è - äî ñâèäàíüèöà!.. Îíà ãîâîðèò: - Êàê ýòî "äî ñâèäàíüèöà"? - Äà òàê, - ãîâîðþ. - Î÷åíü ïðîñòî. Äî ñâèäàíüèöà. Íàäîåëà òû ìíå, ãîëóáóøêà. Óõîäè ïîñêîðåå, îòêóäà ïðèøëà. È âäðóã âèæó - ìîÿ Ôåíÿ êàê çàäðîæèò, êàê çàòðÿñåòñÿ. Êèíóëàñü êî ìíå, çà íîãó ìåíÿ ñõâàòèëà, îáíèìàåò, öåëóåò, à ó ñàìîé èç ãëàçåíîê ñëåçû òàê è òåêóò. - Íå ãîíèòå ìåíÿ, - ãîâîðèò, - ïîæàëóéñòà! ß õîðîøàÿ áóäó. Ïîæàëóéñòà! Ïðîøó âàñ! Åñëè âû ìåíÿ êîðìèòü áóäåòå, ÿ íèêîãäà íè÷åãî - íè îäíîãî ãâîçäèêà, íè îäíîé ïóãîâêè áåç ñïðîñó íå ñúåì. Íó, îäíèì ñëîâîì, ìíå åå îïÿòü æàëêî ñòàëî. Äåòåé ó ìåíÿ òîãäà íå áûëî. Æèë ÿ îäèí. Âîò ÿ è ïîäóìàë: "×òî æ, íå îáúåñò âåäü ìåíÿ ýòà ïèãàëèöà. Ïóñêàé, - äóìàþ, - ïîãîñòèò ó ìåíÿ íåìíîæêî. À òàì âèäíî áóäåò". - Ëàäíî, - ãîâîðþ, - òàê óæ è áûòü.  ïîñëåäíèé ðàç òåáÿ ïðîùàþ. Íî òîëüêî ñìîòðè ó ìåíÿ... Îíà ñðàçó ïîâåñåëåëà, çàïðûãàëà, çàìóðëûêàëà. Ïîòîì ÿ óøåë íà ðàáîòó. À ïåðåä òåì êàê óéòè íà ðàáîòó, ÿ ñõîäèë íà ðûíîê è êóïèë ïîëêèëî ìàëåíüêèõ ñàïîæíûõ ãâîçäåé. Øòóê äåñÿòü ÿ îñòàâèë Ôåíüêå, à îñòàëüíûå ïîëîæèë â ÿùèê è ÿùèê çàêðûë íà êëþ÷. Íà ðàáîòå ÿ âñå âðåìÿ î Ôåíüêå äóìàë. Áåñïîêîèëñÿ. Êàê îíà òàì? ×òî äåëàåò? Íå íàòâîðèëà ëè ÷åãî-íèáóäü? Ïðèõîæó äîìîé - Ôåíüêà ñèäèò íà îêíå, ìóõ ëîâèò. Óâèäåëà ìåíÿ, îáðàäîâàëàñü, â ëàäîøêè çàõëîïàëà. - Îé, - ãîâîðèò, - íàêîíåö-òî! Êàê ÿ ðàäà! - À ÷òî? - ãîâîðþ. - Ñêó÷íî áûëî? - Îé, êàê ñêó÷íî! Ïðÿìî íå ìîãó, äî ÷åãî ñêó÷íî! Âçÿë åå íà ðóêè. Ãîâîðþ: - Åñòü, íàâåðíî, õî÷åøü? - Íåò, - ãîâîðèò. - Íè êàïåëüêè. Ó ìåíÿ åùå òðè ãâîçäÿ îò çàâòðàêà îñòàëîñü. "Íó, - äóìàþ, - åñëè òðè ãâîçäÿ îñòàëîñü, çíà÷èò, âñå â ïîðÿäî÷êå, çíà÷èò, îíà íè÷åãî ëèøíåãî íå ñúåëà". ß ïîõâàëèë åå çà õîðîøåå ïîâåäåíèå, íåìíîæêî ñ íåé ïîèãðàë, ïîòîì çàíÿëñÿ ñâîèìè äåëàìè. Ìíå íóæíî áûëî íàïèñàòü íåñêîëüêî ïèñåì. ß ñàæóñü çà ïèñüìåííûé ñòîë, îòêðûâàþ ÷åðíèëüíèöó, ãëÿæó - ÷åðíèëüíèöà ó ìåíÿ ïóñòàÿ. ×òî òàêîå? Âåäü ÿ òîëüêî òðåòüåãî äíÿ ÷åðíèëà òóäà íàëèâàë. - À íó, - ãîâîðþ, - Ôåíüêà! Èäè ñþäà! Îíà ïðèáåãàåò. - Äà? - ãîâîðèò. ß ãîâîðþ: - Òû íå çíàåøü, êóäà ó ìåíÿ ÷åðíèëà äåâàëèñü? - À ÷òî? - Äà íè÷åãî. Çíàåøü èëè íå çíàåøü? Îíà ãîâîðèò: - Åñëè âû ðóãàòüñÿ íå áóäåòå, òîãäà ñêàæó. - Íó? - Íå áóäåòå ðóãàòüñÿ? - Íó, íå áóäó. - ß èõ âûïèëà. - Êàê âûïèëà?!! Òû æå ìíå, - ÿ ãîâîðþ, - îáåùàëà... Îíà ãîâîðèò: - ß îáåùàëà âàì íå åñòü íè÷åãî. À íå ïèòü ÿ íå îáåùàëà. È âû, - ãîâîðèò, - îïÿòü ñàìè âèíîâàòû. Çà÷åì âû ìíå òàêèõ ñîëåíûõ ãâîçäåé êóïèëè?
Íîâèíêè >> Ðóññêîé ôàíòàñòèêè (ïî ôàéëàì) | Ôîðóìîâ | Ôýíäîìà | Êíèã
Время чтения: 15 мин.
Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу — кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.
«Что, — думаю, — такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, — дождём и не пахнет…»
Повернул я голову, посмотрел — ничего не видно. На локте привстал — тоже не видно. Прислушался — как будто тихо.
Лёг я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.
«Фу, — думаю. — Что такое?»
Надоело мне, встал я, бросил газету, подошёл к окну и — глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне — во сне снится, что ли? Вижу — за окном, на узеньком железном карнизе, стоит — кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали.
Ростом она будет поменьше самого маленького мальчика с пальчика. Ножки у неё босые, платье всё изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щётке.
Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что что какой-то зверёк. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.
А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.
Я у неё через стекло спрашиваю:
— Девочка! Тебе что надо?
А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!
Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил её в комнату.
Я говорю:
— Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.
А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:
— Я в дверь не умею ходить.
— Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?
— Да, — говорит, — не умею.
«Вот так, — думаю, — чудо-юдо ко мне привалило!»
Удивился я, взял её на руки, вижу — она вся дрожит. Вижу — боится чего-то. Оглядывается, на окно посматривает. Лицо у неё всё заплаканное, зубки стучат, а в глазах ещё слёзы поблёскивают.
Я у неё спрашиваю:
— Ты кто такая?
— Я, — говорит, — Фенька.
— Какая такая Фенька?
— Такая вот… Фенька.
— А где ты живёшь?
— Не знаю.
— А где твои папа с мамой?
— Не знаю.
— Ну, — я говорю, — а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?
— Нет, — говорит, — не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.
— Какие собаки?
А она мне опять:
— Не знаю.
Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:
— Не знаю, не знаю!.. А чего же ты тогда знаешь?
Она говорит:
— Я есть хочу.
— Ах вот как! Это ты знаешь?
Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я её на диван, «посиди», говорю, а сам пошёл на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем её кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипячёного молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.
Прихожу в комнату, смотрю — где же Фенька? Вижу — на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:
— Феня! Феня!
Никто не отвечает.
Я опять:
— Феня! А Феня?
И вдруг слышу откуда-то:
— Я тут!
Нагнулся — она под диваном сидит.
Рассердился я.
— Это, — говорю, — что за фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?
— А я, — говорит, — не умею.
— Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?
— Нет, — говорит, — это умею.
— Ну, так садись, — говорю.
Посадил её за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил — чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.
— Ешь, — говорю.
Только вижу — не ест. Вижу — сидит, ковыряется, носом сопит.
— Что? — говорю. — В чём дело?
Молчит, не отвечает.
Я говорю:
— Ты же есть просила. Вот — ешь, пожалуйста.
А она покраснела вся и вдруг говорит:
— Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?
— Как повкуснее? Ах ты, — я говорю, — неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?
— Ах нет, — говорит, — что вы, что вы… Это тоже невкусно.
— Так чего же тебе? Мороженого?
— Нет, и мороженое невкусное.
— И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи пожалуйста, хочется?
Она помолчала, носиком посопела и говорит:
— Нет ли у вас немножко гвоздиков?
— Каких гвоздиков?
— Ну, — говорит, — обыкновенных гвоздиков. Железненьких.
У меня даже руки от страха затряслись.
Я говорю:
— Так ты что же это, значит, гвозди ешь?
— Да, — говорит, — я гвоздики очень люблю.
— Ну, а ещё что ты любишь?
— А ещё, — говорит, — я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…
Я думаю:
«Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается?»
«Ладно, — думаю. — Давай проверим».
Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.
— На, — говорю, — ешь, пожалуйста!
Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она — раз-раз, хруп-хруп весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:
— Ещё!..
Я говорю:
— Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, — бумаги, пожалуйста, могу дать.
— Давай, — говорит.
Дал ей бумагу — она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок — она и спички в два счёта скушала. Керосину на блюдечко налил — она и керосин вылакала.
Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, — думаю. — Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счёта. Нет, — думаю, — надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»
А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.
И тут мне её, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек — съёжилась, нахохлилась, — куда ж её, думаю, такую маленькую на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, — завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком — до свиданьица, иди откуда пришла!..»
Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку — ещё подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл её вместо одеяла салфеткой.
— Спи, — говорю. — Спокойной ночи!
Она сразу и захрапела.
А я посидел немножко, почитал и тоже спать лёг.
Утром, как только проснулся, пошёл посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю — на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки… Вижу — лежит моя Фенечка под стулом, подушка у неё под ногами, голова на полу, а салфетки — так той и вовсе не видно.
Я разбудил её, говорю:
— Где салфетка?
Она говорит:
— Какая салфетка?
Я говорю:
— Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.
Она говорит:
— Не знаю.
— Как это не знаешь?
— Честное слово, не знаю.
Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем — нету салфетки.
Вдруг Фенька мне говорит:
— Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.
— Что, — я говорю, — ты вспомнила?
— Я вспомнила, где салфетка.
— Ну, где?
— Я её нечаянно скушала.
Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.
— Обжора ты этакая, — говорю, — утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрёшь.
Она говорит:
— Я не нарочно.
— Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?
Она говорит:
— Я ночью проснулась, мне есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.
Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушёл на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке — нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху всё это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю — моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу — нет, лицо вытирает.
Я у неё спрашиваю:
— Ты где воду брала?
Она говорит:
— Какую воду?
Я говорю:
— Такую воду. Одним словом, — где ты мылась?
Она говорит:
— Я ещё не мылась.
— Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?
— А я, — говорит, — всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.
Я только рукой махнул.
— Ну, — говорю, — ладно, садись, ешь скорей и — до свиданьица!..
Она говорит:
— Как это «до свиданьица»?
— Да так, — говорю. — Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.
И вдруг вижу — моя Феня как задрожит, как затрясётся. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазёнок слёзы так и текут.
— Не гоните меня, — говорит, — пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего — ни одного гвоздика, ни одной пуговки без спросу не съем.
Ну, одним словом, мне её опять жалко стало.
Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: «Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, — думаю, — погостит у меня немножко. А там видно будет».
— Ладно, — говорю, — так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня…
Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.
Потом я ушёл на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.
На работе я всё время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли чего-нибудь?
Прихожу домой — Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.
— Ой, — говорит, — наконец-то! Как я рада!
— А что? — говорю. — Скучно было?
— Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!
Взял её на руки. Говорю:
— Есть, наверно, хочешь?
— Нет, — говорит. — Ни капельки. У меня ещё три гвоздя от завтрака осталось.
«Ну, — думаю, — если три гвоздя осталось, значит, всё в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела».
Я похвалил её за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.
Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу — чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.
— А ну, — говорю, — Фенька! Иди сюда!
Она прибегает.
— Да? — говорит.
Я говорю:
— Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?
— А что?
— Да ничего. Знаешь или не знаешь?
Она говорит:
— Если вы ругаться не будете, тогда скажу.
— Ну?
— Не будете ругаться?
— Ну, не буду.
— Я их выпила.
— Как выпила?!! Ты же мне, — я говорю, — обещала…
Она говорит:
— Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, — говорит, — опять сами виноваты. Зачем вы мне таких солёных гвоздей купили? От них пить хочется.
Ну вот — поговорите вы с ней! Опять я виноват.
Я думаю: что же мне делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь. Думаю: надо ей какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями занимается. А когда я её работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять.
И вот на другой день утром я ей даю метёлку и говорю:
— Вот, Феня, я ухожу на работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри. Сумеешь?
Она даже засмеялась.
— Эва, — говорит, — невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.
Вечером я прихожу, смотрю: в комнате — пыль, грязь, на полу бумажки валяются.
— Эй, Фенька! — кричу.
Она из-под кровати вылезает.
— Да! — говорит. — В чём дело?
— Ты почему это пол не подмела?
— Как это почему?
— Вот именно: почему?
— А чем, — говорит, — его подметать?
— Метёлкой.
Она говорит:
— Нету метёлки.
— Как это нету?
— Очень просто: нету.
— Куда же она девалась?
Молчит. Носом сопит. Значит, дело неладно.
Я говорю:
— Съела?
— Да, — говорит. — Съела.
Я так на стул и упал. Я даже рассердиться позабыл.
Я говорю:
— Чудовище! Да как же это ты умудрилась метёлку слопать?
Она говорит:
— Я, честное слово, даже сама не знаю. Как-то незаметно, по одному прутику…
— Ну, что же, — я говорю, — мне теперь делать? Железную метёлку для тебя, что ли, заказывать?
— Нет, — говорит.
— Что «нет»?
— Нет, — говорит, — я и железную съем.
Тогда я подумал немного и говорю:
— Ладно. Я знаю, что я с тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?
— Нет, — говорит, — не съем. Он пыльный. Вымойте его — тогда съем.
— Ну нет, — говорю. — Спасибо. Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.
И на другой день я посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего — не плакала, не пищала. Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.
Я взял ножницы и сделал три дырки. И с тех пор Фенька так там и живёт, у меня в чемодане.
Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь — с указательный. Но живётся ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в её домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький — вот такой — телевизорчик там стоит.
Так что вы её не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю.
Пантелеев Алексей Иванович (Пантелеев Л)
Фенька
Алексей Иванович Пантелеев
(Л.Пантелеев)
Фенька
Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу — кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.
«Что, — думаю, — такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, — дождем и не пахнет…»
Повернул я голову, посмотрел — ничего не видно. На локте привстал тоже не видно. Прислушался — как будто тихо.
Лег я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.
«Фу, — думаю. — Что такое?»
Надоело мне, встал я, бросил газету, подошел к окну и — глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне — во сне снится, что ли? Вижу — за окном, на узеньком железном карнизе, стоит — кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали.
Ростом она будет поменьше самого маленького мальчика с пальчика. Ножки у нее босые, платье все изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щетке.
Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что что какой-то зверек. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.
А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.
Я у нее через стекло спрашиваю:
— Девочка! Тебе что надо?
А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!
Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил ее в комнату.
Я говорю:
— Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.
А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:
— Я в дверь не умею ходить.
— Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?
— Да, — говорит, — не умею.
«Вот так, — думаю, — чудо-юдо ко мне привалило!»
Удивился я, взял ее на руки, вижу — она вся дрожит. Вижу — боится чего-то. Оглядывается, на окно посматривает. Лицо у нее все заплаканное, зубки стучат, а в глазах еще слезы поблескивают.
Я у нее спрашиваю:
— Ты кто такая?
— Я, — говорит, — Фенька.
— Какая такая Фенька?
— Такая вот… Фенька.
— А где ты живешь?
— Не знаю.
— А где твои папа с мамой?
— Не знаю.
— Ну, — я говорю, — а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?
— Нет, — говорит, — не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.
— Какие собаки?
А она мне опять:
— Не знаю.
Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:
— Не знаю, не знаю!.. А чего же ты тогда знаешь?
Она говорит:
— Я есть хочу.
— Ах вот как! Это ты знаешь?
Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я ее на диван, «посиди», говорю, а сам пошел на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем ее кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипяченого молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.
Прихожу в комнату, смотрю — где же Фенька? Вижу — на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:
— Феня! Феня!
Никто не отвечает.
Я опять:
— Феня! А Феня?
И вдруг слышу откуда-то:
— Я тут!
Нагнулся — она под диваном сидит.
Рассердился я.
— Это, — говорю, — что за фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?
— А я, — говорит, — не умею.
— Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?
— Нет, — говорит, — это умею.
— Ну, так садись, — говорю.
Посадил ее за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.
— Ешь, — говорю.
Только вижу — не ест. Вижу — сидит, ковыряется, носом сопит.
— Что? — говорю. — В чем дело?
Молчит, не отвечает.
Я говорю:
— Ты же есть просила. Вот — ешь, пожалуйста.
А она покраснела вся и вдруг говорит:
— Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?
— Как повкуснее? Ах ты, — я говорю, — неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?
— Ах нет, — говорит, — что вы, что вы… Это тоже невкусно.
— Так чего же тебе? Мороженого?
— Нет, и мороженое невкусное.
— И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи пожалуйста, хочется?
Она помолчала, носиком посопела и говорит:
— Нет ли у вас немножко гвоздиков?
— Каких гвоздиков?
— Ну, — говорит, — обыкновенных гвоздиков. Железненьких.
У меня даже руки от страха затряслись.
Я говорю:
— Так ты что же это, значит, гвозди ешь?
— Да, — говорит, — я гвоздики очень люблю.
— Ну, а еще что ты любишь?
— А еще, — говорит, — я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…
Я думаю:
«Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается?»
«Ладно, — думаю. — Давай проверим».
Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.
— На, — говорю, — ешь, пожалуйста!
Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она — раз-раз, хруп-хруп весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:
— Еще!..
Я говорю:
— Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, — бумаги, пожалуйста, могу дать.
— Давай, — говорит.
Дал ей бумагу — она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок — она и спички в два счета скушала. Керосину на блюдечко налил — она и керосин вылакала.
Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, — думаю. — Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счета. Нет, — думаю, — надо гнать ее в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»
А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюет: спать, значит, хочется.
И тут мне ее, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек съежилась, нахохлилась, — куда ж ее, думаю, такую маленькую на ночь глядя гнать. Ее ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, — завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнет, а завтра утречком — до свиданьица, иди откуда пришла!..»
Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку — еще подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл ее вместо одеяла салфеткой.
— Спи, — говорю. — Спокойной ночи!
Она сразу и захрапела.
А я посидел немножко, почитал и тоже спать лег.
Утром, как только проснулся, пошел посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю — на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки… Вижу — лежит моя Фенечка под стулом, подушка у нее под ногами, голова на полу, а салфетки — так той и вовсе не видно.
Я разбудил ее, говорю:
— Где салфетка?
Она говорит:
— Какая салфетка?
Я говорю:
— Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.
Она говорит:
— Не знаю.
— Как это не знаешь?
— Честное слово, не знаю.
Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем — нету салфетки.
Вдруг Фенька мне говорит:
— Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.
— Что, — я говорю, — ты вспомнила?
— Я вспомнила, где салфетка.
— Ну, где?
— Я ее нечаянно скушала.
Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.
— Обжора ты этакая, — говорю, — утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрешь.