Рассказ чистый понедельник бунин читать полностью

Описание

Над сборником «Тёмные аллеи» Иван Алексеевич Бунин трудится с 1937 по 1944 года. Все 38 новелл знаменитого цикла посвящены одному – любви, но в бесконечном множестве её проявлений. Автор был уверен, что, несмотря на сопутствующие этому великому чувству трагические обстоятельства, неожиданные встречи, неминуемые расставания, всякая любовь – уже великое счастье. И прекрасный, трогательный, счастливый и одновременно трагичный рассказ И.А. Бунина «Чистый понедельник», который входит в упомянутый сборник, яркое тому подтверждение.

Наш сайт предлагает новеллу «Чистый понедельник» читать онлайн. Бунин не отступает от избранной формулы сюжета. Как всегда, главные герои – он и она. С первого взгляда, между ними нет различий. Они знают друг друга давно. Они оба богаты, молоды, красивы и обаятельны. Им не нужно думать о будущем. Их любовная лодка не может разбиться о рифы сурового быта. Их жизнь обеспечена и насыщенна. Но не стоит обольщаться. Всегда есть и обратная сторона. Автор не дает прямого объяснения, не описывает её в мельчайших подробностях. Да это и невозможно, когда речь идет об истинном – о любви, о необъяснимых, загадочных и вместе с тем великих её гранях. Читатель видит лишь итог: главная героиня покидает своего возлюбленного накануне Великого Поста, в Чистый Понедельник решает посвятить себя и свою жизнь Богу. Главный герой не понял и не принял её выбора. Он не мог поступить иначе. Он – олицетворение материального мира, соблазнительного, обольстительного и манящего, но, несомненно, иллюзорного. Она – воплощение духовного начала, глубокого и таинственного. Его невозможно понять и логически объяснить. Его надо переживать, чувствовать и бесконечно идти к нему навстречу.

Скачать рассказ И.А. Бунина «Чистый понедельник» можно бесплатно на нашем сайте.

Полезные ссылки

Тест по рассказу

1. Вопрос 1 из 12

   В каком году был написан рассказ Бунина «Чистый понедельник»?</h3>

   • <label>1940;</label>
   • <label>1942;</label>
   • <label>1944;</label>
   • <label>1946.</label>

(новая вкладка)

Поделиться Автор: И. А. Бунин Жанр: Рассказ

Темнел московский серый зимний день, холодно зажигался газ в фонарях, тепло освещались витрины магазинов — и разгоралась вечерняя, освобождающаяся от дневных дел московская жизнь: гуще и бодрей неслись извозчичьи санки, тяжелей гремели переполненные, ныряющие трамваи, — в сумраке уже видно было, как с шипением сыпались с проводов зеленые звезды — оживленнее спешили по снежным тротуарам мутно чернеющие прохожие… Каждый вечер мчал меня в этот час на вытягивающемся рысаке мой кучер — от Красных ворот к храму Христа Спасителя: она жила против него; каждый вечер я возил ее обедать в «Прагу», в «Эрмитаж», в «Метрополь», после обеда в театры, на концерты, а там к «Яру», в «Стрельну»… Чем все это должно кончиться, я не знал и старался не думать, не додумывать: было бесполезно — так же, как говорить с ней об этом: она раз навсегда отвела разговоры о нашем будущем; она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения — совсем близки мы все еще не были; и все это без конца держало меня в неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании — и вместе с тем был я несказанно счастлив каждым часом, проведенным возле нее.

Она зачем-то училась на курсах, довольно редко посещала их, но посещала. Я как-то спросил: «Зачем?» Она пожала плечом: «А зачем все делается на свете? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках? Кроме того, меня интересует история…» Жила она одна, — вдовый отец ее, просвещенный человек знатного купеческого рода, жил на покое в Твери, что-то, как все такие купцы, собирал. В доме против храма Спасителя она снимала ради вида на Москву угловую квартиру на пятом этаже, всего две комнаты, но просторные и хорошо обставленные. В первой много места занимал широкий турецкий диван, стояло дорогое пианино, на котором она все разучивала медленное, сомнамбулически прекрасное начало «Лунной сонаты», — только одно начало, — на пианино и на подзеркальнике цвели в граненых вазах нарядные цветы, — по моему приказу ей доставляли каждую субботу свежие, — и когда я приезжал к ней в субботний вечер, она, лежа на диване, над которым зачем-то висел портрет босого Толстого, не спеша протягивала мне для поцелуя руку и рассеянно говорила: «Спасибо за цветы…» Я привозил ей коробки шоколаду, новые книги — Гофмансталя, Шницлера, Тетмайера, Пшибышевского, — и получал все то же «спасибо» и протянутую теплую руку, иногда приказание сесть возле дивана, не снимая пальто. «Непонятно почему, — говорила она в раздумье, гладя мой бобровый воротник, — но, кажется, ничего не может быть лучше запаха зимнего воздуха, с которым входишь со двора в комнату…» Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом, хотя все-таки цветы были у нее любимые и нелюбимые, все книги, какие я ей привозил, она всегда прочитывала, шоколаду съедала за день целую коробку, за обедами и ужинами ела не меньше меня, любила расстегаи с налимьей ухой, розовых рябчиков в крепко прожаренной сметане, иногда говорила: «Не понимаю, как это не надоест людям всю жизнь, каждый день обедать, ужинать», — но сама и обедала и ужинала с московским пониманием дела. Явной слабостью ее была только хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех…

Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами. Я, будучи родом из Пензенской губернии, был в ту пору красив почему-то южной, горячей красотой, был даже «неприлично красив», как сказал мне однажды один знаменитый актер, чудовищно толстый человек, великий обжора и умница. «Черт вас знает, кто вы, сицилианец какой-то», — сказал он сонно; и характер был у меня южный, живой, постоянно готовый к счастливой улыбке, к доброй шутке. А у нее красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застежками (а на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате); и насколько я был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она была чаще всего молчалива: все что-то думала, все как будто во что-то мысленно вникала; лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и вопросительно глядела перед собой: я это видел, заезжая иногда к ней и днем, потому что каждый месяц она дня три-четыре совсем не выходила и не выезжала из дому, лежала и читала, заставляя и меня сесть в кресло возле дивана и молча читать.

— Вы ужасно болтливы и непоседливы, — говорила она, — дайте мне дочитать главу…

— Если бы я не был болтлив и непоседлив, я никогда, может быть, не узнал бы вас, — отвечал я, напоминая ей этим наше знакомство: как-то в декабре, попав в Художественный кружок на лекцию Андрея Белого, который пел ее, бегая и танцуя на эстраде, я так вертелся и хохотал, что она, случайно оказавшаяся в кресле рядом со мной и сперва с некоторым недоумением смотревшая на меня, тоже наконец рассмеялась, и я тотчас весело обратился к ней.

— Все так, — говорила она, — но все-таки помолчите немного, почитайте что-нибудь, покурите…

— Не могу я молчать! Не представляете вы себе всю силу моей любви к вам! Не любите вы меня!

— Представляю. А что до моей любви, то вы хорошо знаете, что, кроме отца и вас, у меня никого нет на свете. Во всяком случае, вы у меня первый и последний. Вам этого мало? Но довольно об этом. Читать при вас нельзя, давайте чай пить…

И я вставал, кипятил воду в электрическом чайнике на столике за отвалом дивана, брал из ореховой горки, стоявшей в углу за столиком, чашки, блюдечки, говоря, что придет в голову:

— Вы дочитали «Огненного ангела»?

— Досмотрела. До того высокопарно, что совестно читать.

— А отчего вы вчера вдруг ушли с концерта Шаляпина?

— Не в меру разудал был. И потом желтоволосую Русь я вообще не люблю.

— Все-то вам не нравится!

— Да, многое…

«Странная любовь!» — думал я и, пока закипала вода, стоял, смотрел в окна. В комнате пахло цветами, и она соединялась для меня с их запахом; за одним окном низко лежала вдали огромная картина заречной снежно-сизой Москвы; в другое, левее, была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него… «Странный город! — говорил я себе, думая об Охотном ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. — Василий Блаженный — и Спас-на-Бору, итальянские соборы — и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах…»

Источник фотографии:pixabay.comЛицензия:Pixabay License

Рассказ Бунина «Чистый понедельник» был написан в 1944 году и вошел в сборник автора посвященный теме любви «Темные аллеи». Произведение относится к литературному направлению неореализм. Ведущим художественным приемом рассказа является антитеза – автор противопоставляет образы героя и героини, быт и духовность, город и монастырь и т. д., подводя читателя к центральной проблеме произведения – проблеме русского национального характера, раскрытого через образ главной героини.

Вы можете прочитать краткое содержание «Чистый понедельник» онлайн прямо на нашем сайте.

Главные герои

Герой-рассказчик – влюбленный молодой человек родом из Пензенской губернии. Был внешне «неприлично красив», с «южным», живым, располагающим характером. От его лица ведется повествование.

Героиня – возлюбленная рассказчика, девушка с яркой внешностью – смугло-янтарным лицом, черными густыми волосами и черным, как бархатный уголь, глазами. Одна снимает квартиру в Москве, в конце произведения уходит в монастырь.

Краткое содержание

Каждый зимний вечер повествователь ездил «от Красных ворот к храму Христа Спасителя», напротив которого жила его возлюбленная. Ежедневно он возил ее по ресторанам, в театры, на концерты.

Возлюбленная повествователя училась на исторических курсах, хотя и посещала их редко. Ее отец – вдовец, человек «знатного купеческого рода, жил на покое в Твери», а девушка сама снимала угловую квартиру на пятом этаже ради живописного вида на Москву. В ее квартире было две комнаты. В первой стоял турецкий диван (над ним висел портрет Толстого) и дорогое пианино, на котором героиня разучивала начало «Лунной сонаты».

Герой постоянно дарил возлюбленной цветы, книги, шоколад. Девушка принимала их небрежно и рассеянно, лежа на диване, но всегда благодарила. «Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом», хотя она обо всем имела свое мнение, любила вкусно поесть. «Явной слабостью ее была только хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех…».

Они представляли собой яркую пару. Юноша был внешне похож на итальянца, девушка обладала «какой-то индийской, персидской» красотой. Насколько герой «был склонен к болтливости, к простосердечной веселости», настолько героиня была молчалива, она много читала.

Они познакомились в декабре на лекции Андрея Белого, который пел свою лекцию, бегая по сцене. Рассказчик так «вертелся и хохотал», что девушка, по случайности севшая рядом с ним, сама развеселилась.

Иногда, не видя взаимности, юноша упрекал возлюбленную в равнодушии. Девушка отвечала, что кроме отца и его у нее никого нет: «вы у меня первый и последний». Она не противилась его ласкам, но в последний момент отстраняла, уходила в другую комнату и возвращалась уже одетой для вечерних прогулок. Как-то герой заговорил с ней о браке. Девушка ответила, что она не годится в жены. Герой понимал, что ему остается лишь надеяться, хотя имеющийся порядок вещей иногда был для него невыносимым.

Январь, февраль, начало и конец Масленицы были счастливым периодом для героя: он возил возлюбленную по ресторанам, театрам, восхищаясь своей спутницей. В Прощеное воскресенье по инициативе героини они отправляются в Новодевичий монастырь. Девушка рассказывает, что вчера утром была на Рогожском кладбище, где хоронили архиепископа, восторженно вспоминает происходившее. Юноша удивился, откуда она так много знает о церкви и церковных санах, на что героиня ответила, что по утрам, когда он «не таскает ее по ресторанам», она ходит в кремлевские соборы.

Гуляя, они зашли на кладбище Новодевичьего монастыря. В какой-то момент героиня замечает обожающий взгляд юноши и, обернувшись, с тихим недоумением говорит: «правда, как вы меня любите». Вечером «на блинах» в трактире у Егорова девушка «с тихим светом в глазах» рассказывает о монастырях и летописях, мимолетно упоминая, что, возможно, сама уйдет «в какой-нибудь самый глухой, вологодский, вятский» монастырь. Ее слова обеспокоили героя.

На следующий день героиня просит отвезти ее на «капустник» Художественного театра. Приехав к ней вечером, герой удивился тому, что в прихожей у девушки было необычно светло, «а пианино звучало началом «Лунной сонаты» — все повышаясь, звуча чем дальше, тем все томительнее, призывнее, в сомнамбулически-блаженной грусти». Когда он хлопнул дверью, пианино смолкло, и девушка вышла к нему в черном бархатном платье.

На «капустнике» героиня много курила, постоянно пила шампанское, затем танцевала польку с одним из актеров. Возвращались домой они в три часа ночи. К удивлению юноши, девушка сказала отпустить кучера, и они вдвоем поднялись к ней в квартиру. На рассвете, разбудив юношу, девушка сообщает, что вечером уезжает в Тверь и, плача, просит оставить ее одну.

Через две недели герой получил письмо: «В Москву не вернусь, пойду пока на послушание, потом, может быть, решусь на постриг… Пусть бог даст сил не отвечать мне — бесполезно длить и увеличивать нашу муку…». Юноша исполнил ее просьбу. Тяжело переживая случившееся, он пропадал по «по самым грязным кабакам», но потом «равнодушно, безнадежно» начал «понемногу оправляться».

Почти через два года с того чистого понедельника, «в четырнадцатом году, под Новый год» герой посещает Архангельский собор, где долго стоит, не молясь. Проезжая по их местам, юноша не мог сдержать слез. Остановившись у ворот Марфо-Мариинской обители, герой услышал пение девичьего хора. Сунув дворнику рубль, юноша заходит внутрь двора и становится свидетелем крестного хода: из церкви вышла княгиня, а за ней «белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь или сестер». Одна из идущих вдруг подняла голову и посмотрела темными глазами в темноту, словно почувствовав там присутствие героя. Он «повернулся и тихо вышел из ворот».

Заключение

Бунин, размышляя о своем рассказе, писал: «Благодарю Бога, что он дал мне возможность написать «Чистый понедельник»». И действительно, рассказ поражает глубиной тематики, заставляя задуматься о самых важных вопросах в нашей жизни: вопросах выбора между «мирским», человеческим счастьем и духовностью, стремлением к Богу, самопознанием. Главная героиня делает выбор в пользу последнего, объясняя свой выбор словами персонажа Толстого – Платона Каратаева: «Счастье [«мирское»] наше, дружок, как вода в бредне: тянешь — надулось, а вытащишь — ничего нету».

Представленный на сайте пересказ произведения «Чистого понедельника» будет полезен школьникам, студентам и всем, кто хочет ознакомиться с сюжетом рассказа.

Тест по рассказу

После прочтения краткого содержания рассказа Бунина предлагаем пройти тест:

1. Вопрос 1 из 12

   В каком году был написан рассказ Бунина «Чистый понедельник»?</h3>

   • <label>1940;</label>
   • <label>1942;</label>
   • <label>1944;</label>
   • <label>1946.</label>

(новая вкладка) Загрузка…

Бунин Иван Алексеевич

Чистый понедельник

Иван Бунин

Чистый понедельник

Темнел московский серый зимний день, холодно зажигался газ в фонарях, тепло освещались витрины магазинов — и разгоралась вечерняя, освобождающаяся от дневных дел московская жизнь: гуще и бодрей неслись извозчичьи санки, тяжелей гремели переполненные, ныряющие трамваи, — в сумраке уже видно было, как с шипением сыпались с проводов зеленые звезды — оживленнее спешили по снежным тротуарам мутно чернеющие прохожие… Каждый вечер мчал меня в этот час на вытягивающемся рысаке мой кучер — от Красных ворот к храму Христа Спасителя: она жила против него; каждый вечер я возил ее обедать в «Прагу», в «Эрмитаж», в «Метрополь», после обеда в театры, на концерты, а там к «Яру», в «Стрельну»… Чем все это должно кончиться, я не знал и старался не думать, не додумывать: было бесполезно — так же, как говорить с ней об этом: она раз навсегда отвела разговоры о нашем будущем; она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения — совсем близки мы все еще не были; и все это без конца держало меня в неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании — и вместе с тем был я несказанно счастлив каждым часом, проведенным возле нее.

Она зачем-то училась на курсах, довольно редко посещала их, но посещала. Я как-то спросил: «Зачем?» Она пожала плечом: «А зачем все делается на свете? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках? Кроме того, меня интересует история…» Жила она одна, — вдовый отец ее, просвещенный человек знатного купеческого рода, жил на покое в Твери, что-то, как все такие купцы, собирал. В доме против храма Спасителя она снимала ради вида на Москву угловую квартиру на пятом этаже, всего две комнаты, но просторные и хорошо обставленные. В первой много места занимал широкий турецкий диван, стояло дорогое пианино, на котором она все разучивала медленное, сомнамбулически прекрасное начало «Лунной сонаты», только одно начало, — на пианино и на подзеркальнике цвели в граненых вазах нарядные цветы, — по моему приказу ей доставляли каждую субботу свежие, — и когда я приезжал к ней в субботний вечер, она, лежа на диване, над которым зачем-то висел портрет босого Толстого, не спеша протягивала мне для поцелуя руку и рассеянно говорила: «Спасибо за цветы…» Я привозил ей коробки шоколаду, новые книги — Гофмансталя, Шницлера, Тетмайера, Пшибышевского, — и получал все то же «спасибо» и протянутую теплую руку, иногда приказание сесть возле дивана, не снимая пальто. «Непонятно почему, — говорила она в раздумье, гладя мой бобровый воротник, — но, кажется, ничего не может быть лучше запаха зимнего воздуха, с которым входишь со двора в комнату…» Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом, хотя все-таки цветы были у нее любимые и нелюбимые, все книги, какие я ей привозил, она всегда прочитывала, шоколаду съедала за день целую коробку, за обедами и ужинами ела не меньше меня, любила расстегаи с налимьей ухой, розовых рябчиков в крепко прожаренной сметане, иногда говорила: «Не понимаю, как это не надоест людям всю жизнь, каждый день обедать, ужинать», — но сама и обедала и ужинала с московским пониманием дела. Явной слабостью ее была только хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех…

Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами. Я, будучи родом из Пензенской губернии, был в ту пору красив почему-то южной, горячей красотой, был даже «неприлично красив», как сказал мне однажды один знаменитый актер, чудовищно толстый человек, великий обжора и умница. «Черт вас знает, кто вы, сицилианец какой-то», — сказал он сонно; и характер был у меня южный, живой, постоянно готовый к счастливой улыбке, к доброй шутке. А у нее красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застежками (а на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате); и насколько я был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она была чаще всего молчалива: все что-то думала, все как будто во что-то мысленно вникала; лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и вопросительно глядела перед собой: я это видел, заезжая иногда к ней и днем, потому что каждый месяц она дня три-четыре совсем не выходила и не выезжала из дому, лежала и читала, заставляя и меня сесть в кресло возле дивана и молча читать.

— Вы ужасно болтливы и непоседливы, — говорила она, — дайте мне дочитать главу…

— Если бы я не был болтлив и непоседлив, я никогда, может быть, не узнал бы вас, — отвечал я, напоминая ей этим наше знакомство: как-то в декабре, попав в Художественный кружок на лекцию Андрея Белого, который пел ее, бегая и танцуя на эстраде, я так вертелся и хохотал, что она, случайно оказавшаяся в кресле рядом со мной и сперва с некоторым недоумением смотревшая на меня, тоже наконец рассмеялась, и я тотчас весело обратился к ней.

— Все так, — говорила она, — но все-таки помолчите немного, почитайте что-нибудь, покурите…

— Не могу я молчать! Не представляете вы себе всю силу моей любви к вам! Не любите вы меня!

— Представляю. А что до моей любви, то вы хорошо знаете, что, кроме отца и вас, у меня никого нет на свете. Во всяком случае, вы у меня первый и последний. Вам этого мало? Но довольно об этом. Читать при вас нельзя, давайте чай пить…

И я вставал, кипятил воду в электрическом чайнике на столике за отвалом дивана, брал из ореховой горки, стоявшей в углу за столиком, чашки, блюдечки, говоря, что придет в голову:

— Вы дочитали «Огненного ангела»?

— Досмотрела. До того высокопарно, что совестно читать.

— А отчего вы вчера вдруг ушли с концерта Шаляпина?

— Не в меру разудал был. И потом желтоволосую Русь я вообще не люблю.

— Все-то вам не нравится!

— Да, многое…

«Странная любовь!» — думал я и, пока закипала вода, стоял, смотрел в окна. В комнате пахло цветами, и она соединялась для меня с их запахом; за одним окном низко лежала вдали огромная картина заречной снежно-сизой Москвы; в другое, левее, была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него… «Странный город! — говорил я себе, думая об Охотном ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. — Василий Блаженный — и Спас-на-Бору, итальянские соборы — и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах…»

Аннотация

Иван Бунин

Чистый понедельник

Темнел московский серый зимний день, холодно зажигался газ в фонарях, тепло освещались витрины магазинов — и разгоралась вечерняя, освобождающаяся от дневных дел московская жизнь: гуще и бодрей неслись извозчичьи санки, тяжелей гремели переполненные, ныряющие трамваи, — в сумраке уже видно было, как с шипением сыпались с проводов зеленые звезды — оживленнее спешили по снежным тротуарам мутно чернеющие прохожие… Каждый вечер мчал меня в этот час на вытягивающемся рысаке мой кучер — от Красных ворот к храму Христа Спасителя: она жила против него; каждый вечер я возил ее обедать в «Прагу», в «Эрмитаж», в «Метрополь», после обеда в театры, на концерты, а там к «Яру», в «Стрельну»… Чем все это должно кончиться, я не знал и старался не думать, не додумывать: было бесполезно — так же, как говорить с ней об этом: она раз навсегда отвела разговоры о нашем будущем; она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения — сов…

Используемые источники:

• https://obrazovaka.ru/biblioteka/bunin/chistyy-ponedelnik-chitat-online
• https://kupidonia.ru/library-book/chistyj-ponedelnik
• https://obrazovaka.ru/books/bunin/chistyy-ponedelnik
• https://www.rulit.me/books/chistyj-ponedelnik-read-124465-1.html
• https://readli.net/chistyiy-ponedelnik/