Çàíÿòíî, ÷òî Ìèõàèë Çîùåíêî åù¸ â ïåðâîé ïîëîâèíå 20-õ ãîäîâ (òåïåðü óæå ïðîøëîãî âåêà) â ñâî¸ì òâîð÷åñòâå ôàêòè÷åñêè ïðåäñêàçàë ïîÿâëåíèå â ÑÑÑÐ ÷åðåç òðèäöàòü ëåò õîðîøî âñåì èçâåñòíîé ãîñóäàðñòâåííîé íàãðàäû.
Âåðíåå, âîçðîæäåíèå å¸.
Êóðü¸çíî òî, ÷òî äàííîå ïðåäñêàçàíèå ñîäåðæàëîñü â ïðîèçâåäåíèÿõ ñàòèðè÷åñêîãî æàíðà. Êðîìå òîãî, ïðåäìåòîì òâîð÷åñêîãî ïðåäâèäåíèÿ þìîðèñòà ÿâèëàñü àòðèáóòèêà àâòîðèòåòíîãî ãîñóäàðñòâà ñ ñåðü¸çíûìè ìèðîâûìè çàïðîñàìè. Ïðè ýòîì, îáðàòèì âíèìàíèå, å¸ ñàìó Çîùåíêî â ñâîèõ êîìè÷åñêèõ ðàññêàçàõ âîâñå íå âûñìåèâàë.
Íå ïîäâåðãàþòñÿ íàñìåøêàì òàëàíòëèâîãî ïèñàòåëÿ è èõ ãëàâíûå ãåðîè, ïîñêîëüêó îíè ÿâëÿþòñÿ òàêîâûìè â ïðÿìîì ñìûñëå ýòîãî ñëîâà; èñêëþ÷åíèåì çäåñü âûñòóïàåò ëèøü ñëåäóþùèé ôåëüåòîí «Ìåäàëü», âïåðâûå îïóáëèêîâàííûé â íîÿáðå 1923 ãîäà â ïåòðîãðàäñêîì æóðíàëå «Êðàñíûé âîðîí».
Òîíåò ÷åëîâåê â Ôîíòàíêå. Ó ïåðèë ìîñòà òîëïÿòñÿ âçâîëíîâàííûå çåâàêè, çîâóò ñïàñàòåëÿ. Âûçûâàåòñÿ ïîìî÷ü ïàðåíü â êàðòóçå, êîòîðûé, òåì íå ìåíåå, íå ñïåøèò ñðàçó áðîñàòüñÿ â âîäó: âíà÷àëå îí íåòîðîïëèâî âûÿñíÿåò ó çåâàê — êòî èìåííî òàì òîíåò, è êàêèì îáðàçîì òîíóùèé îêàçàëñÿ â ðåêå; çàòåì èíòåðåñóåòñÿ — íàãðàæäàþò ëè ñåé÷àñ ìåäàëÿìè çà ñïàñåíèå óòîïàþùèõ. Ïðè ýòîì ïàðåíü ÿâíî òðóñèò.
Äëÿ îöåíêè â ïîëíîé ìåðå óíèêàëüíîñòè çîùåíêîâñêèõ ÿçûêîâûõ îáîðîòîâ ñëåäóåò çäåñü ïðèâåñòè ôðàãìåíò ôåëüåòîíà:
«…Îí ñáðîñèë êàðòóç íàçåìü è, ëþáóÿñü ñîáîé, ïîëåç ÷åðåç ïåðèëà. Ëåç îí ìåäëåííî, ïîñìàòðèâàÿ íà òîëïó. Ïîòîì ñåë íà ïåðèëà è ñïðîñèë:
À ÷åãî, ãðàæäàíå, ìåäàëè-òî íûí÷å äàþò çà ñïàñåíèå ýòèõ ñàìûõ óòîïàþùèõ, àé íåò?
Ìåäàëè-òî? ñêàçàë êòî-òî. À íåèçâåñòíî.
Íåèçâåñòíî, ñêàçàëè â òîëïå. Ðàíüøå-òî äàâàëè.
Ïàðåíü ãîðüêî óñìåõíóëñÿ.
Ðàíüøå! Ñàì çíàþ ß, ìîæåò, ýòèõ ÷åðòåé óòîïàþùèõ ñåìü øòóê ïåðåëîâèë Ðàíüøå
Êàêîé-òî êðàñíîàðìååö îò÷àÿííî âçìàõíóë ðóêàìè, ñêèíóë ñ ñåáÿ øèíåëü è áðîñèëñÿ â âîäó.
×åðåç íåñêîëüêî ñåêóíä îí âûòàùèë óòîïàþùåãî çà âîðîòíèê.
Ïàðåíü ñèäåë íà ïåðèëàõ è îðàë:
Òàê! Çàãðåáàé ëåâîé ðóêîé
Ëåâîé
À ïðàâîé çà âîðîòíèê äåðæè
×è÷àñ ëîäêà ïîäîéäåò
Òàê! Íå âûïóùàé
Ýõ, äóðà!.. Íå ìîãóò ëîâèòü, à òîæå áðîñàþòñÿ. Òóäà æå!
Ê ìåñòó ïðîèñøåñòâèÿ ïîäîøëà ëîäêà.
Êîí÷åíî, ñêàçàë ïàðåíü. Åãî ñ÷àñòüå. Îí âûòàùèë. À åñëè á íå îí ÿ áû âûòàùèë. Áåç ìåäàëè Íåõàé óæ »
Âûäåëèì çäåñü îòðûâîê äèàëîãà:
» À ÷åãî, ãðàæäàíå, ìåäàëè-òî íûí÷å äàþò çà ñïàñåíèå ýòèõ ñàìûõ óòîïàþùèõ, àé íåò?
Ìåäàëè-òî? ñêàçàë êòî-òî. À íåèçâåñòíî.
Íåèçâåñòíî, ñêàçàëè â òîëïå. Ðàíüøå-òî äàâàëè «.
Î÷åâèäíî, ðå÷ü òóò èä¸ò î äîðåâîëþöèîííîé ìåäàëè «Çà ñïàñåíèå óòîïàâøèõ», íàãðàæäåíèå êîòîðîé ïðîèçâîäèëîñü â Ðîññèéñêîé èìïåðèè â 1827-1828 ã.ã. (å¸ óäîñòîèëîñü îêîëî 15 ïîääàííûõ). Ñ àïðåëÿ 1828 ãîäà âìåñòî íå¸ âðó÷àëè ìåäàëü «Çà ñïàñåíèå ïîãèáàâøèõ». Íàðÿäó ñ äðóãèìè ãîñóäàðñòâåííûìè íàãðàäàìè öàðñêîé Ðîññèè å¸ óïðàçäíèëè â 1917 ãîäó Äåêðåòàìè Ñîâåòñêîé âëàñòè. Èç ôåëüåòîíà âèäíî, ÷òî íà ìîìåíò åãî ïóáëèêàöèè íîâàÿ íàãðàäíàÿ ñèñòåìà ñîâåòñêîé ñòðàíû íå ïðåäóñìàòðèâàëà çíàêîâ îòëè÷èÿ äëÿ «âîäíûõ» ñïàñàòåëåé èç ÷èñëà ðÿäîâûõ ãðàæäàí.
* * *
 ôåâðàëå 1925 ãîäà â æóðíàëå «Ñìåõà÷» âûõîäèò ðàññêàç Çîùåíêî «Âÿòêà» (â ôîðìå þìîðèñòè÷åñêîãî î÷åðêà).  í¸ì, âíà÷àëå, â íåïîäðàæàåìîé àâòîðñêîé ìàíåðå ñîîáùàåòñÿ êàê î ñàìî ñîáîé ðàçóìåþùåìñÿ ôàêòå — î ñâîáîäíî áåãàþùèõ âîëêàõ ïî óëèöàì ïðîâèíöèàëüíîãî ãîðîäà Âÿòêè. Ïî ñëîâàì àâòîðà, ýòî ñòàëî õàðàêòåðíûì âÿòñêèì ÿâëåíèåì â ñâÿçè ñ ÷åì ñëîæèëàñü ìåñòíàÿ ïîãîâîðêà: âîëêîâ áîÿòüñÿ — ïî öåíòðàëüíîé óëèöå íå õîäèòü.
Äàëåå ïîâåñòâóåòñÿ î äâóõ êðóïíûõ ìàò¸ðûõ âîëêàõ, çàáåæàâøèõ íà öåíòðàëüíóþ óëèöó ãîðîäà. Ðàñòåðÿâøèåñÿ ìèëèöèîíåðû íå ñòðåëÿþò, à ñâèñòÿò.
Âíîâü îáðàòèìñÿ ê àâòîðñêîìó òåêñòó:
«…Íà ñâèñòêè ìèëèöèîíåðîâ èç îäíîãî äîìà âûáåæàë äâîðíèê, êîòîðûé áðîñèëñÿ íà âîëêà è çàäóøèë åãî. Âòîðîé âîëê óáåæàë â ëåñ.
Íó äà. Âûáåæàë äâîðíèê.
×òî, ñïðàøèâàåò, âîëêè, ÷òî ëè? ×è÷àñ ìû èõ ïîäîìíåì.
È ïîäìÿë. Äîëãî ëè óìåþ÷è?!»
Àâòîð âîñõèù¸í êàê îòâàæíûì äâîðíèêîì, òàê è Âÿòêîé.
Íî íà ýòîì îí íå îñòàíîâèëñÿ.
Î÷åðê çàâåðø¸í âåëèêîëåïíûì ïðåäëîæåíèåì, äî êîòîðîãî ìîã äîäóìàòüñÿ òîëüêî Çîùåíêî, ìàñòåð îòîáðàæåíèÿ àáñóðäíîñòè ïðîèñõîäÿùèõ ñîáûòèé:
«Ïî ñëóõàì, ãåðîé äâîðíèê ïðåäñòàâëåí ê ìåäàëè çà ñïàñåíèå óòîïàþùèõ».
Àáñóðä ïðîäîëæàåòñÿ…
* * *
 1946 ãîäó Çîùåíêî ñàì îêàæåòñÿ òðàãè÷åñêèì ïåðñîíàæåì òåàòðà àáñóðäà â äåðæàâå, ðàäè êîòîðîé íå ðàç áåññòðàøíî ø¸ë ïîä ïóëè.
 ýòîé ðîëè îí îñòàíåòñÿ âïëîòü äî ñâîåé êîí÷èíû â 1958-ì.
* * *
Íåçàìûñëîâàò, íà ïåðâûé âçãëÿä, ñþæåò ðàññêàçà Çîùåíêî «Àííà íà øåå», îïóáëèêîâàííîãî â æóðíàëå «Êðîêîäèë» â ìàðòå 1934 ãîäà. Àâòîð ñ ò¸ïëîé èðîíèåé ïðîåöèðóåò ñòàâøèå õðåñòîìàòèéíûìè îáðàç è ìîòèâû ÷åõîâñêîãî îäíîèìåííîãî ïðîèçâåäåíèÿ íà ñîâðåìåííóþ åìó äåéñòâèòåëüíîñòü.
Ìèëèöèîíåð Ñèäîðåíêî Ìèõàèë, ðèñêóÿ æèçíüþ, ñïàñàåò Àííó Òåïëÿêîâó, ïûòàâøóþñÿ óòîïèòüñÿ â Íåâå èç-çà íåñ÷àñòíîé ëþáâè.  íàãðàäó äîáëåñòíûé áëþñòèòåëü ïîðÿäêà ïîëó÷àåò ëèøü … óïîìÿíóòóþ Àííó, íà êîòîðîé æåíèòñÿ, ðàçûñêàâ «ìîëîäóþ óòîïëåííèöó» ÷åðåç àäðåñíûé ñòîë. Ìèëèöèîíåð ïðîäîëæàåò å¸ ëþáèòü áåç ïàìÿòè, íåñìîòðÿ íà òî, ÷òî òà, êàê ïîòîì âûÿñíèëîñü, îêàçàëàñü âåñüìà èñòåðè÷íîé îñîáîé, ïîñòîÿííî óñòðàèâàþùåé åìó ñåìåéíûå ñêàíäàëû ïî íåçíà÷èòåëüíîìó ïîâîäó.
Ëþáîïûòíû è èçÿùíû â ðàññêàçå ðàññóæäåíèÿ àâòîðà, â íèõ ïðîñêàëüçûâàåò ãðóñòíàÿ óñìåøêà (è íå îäíà):
«Ýòà èñòîðèéêà ðèñóåò, ÷òî ëè, íåêîòîðûé íàø íåäîñìîòð íà îäíîì ïîçàáûòîì ó÷àñòêå æèçíè. Êîðî÷å ãîâîðÿ: ïî-ìîåìó, ñëåäóåò äàâàòü ìåäàëè èëè êàêèå-íèáóäü òàì çíàêè îòëè÷èÿ çà ñïàñåíèå óòîïàþùèõ. Èíà÷å ïîëó÷àåòñÿ êàê-òî íå òîãî. Ïîñóäèòå ñàìè».
«Íåò, íàø õðàáðåö íå íóæäàåòñÿ, êîíå÷íî, â ðàçíûõ òàì ïîõâàëàõ è íàãðàäàõ è â ðàçíûõ ïî÷åòíûõ îòçûâàõ è â ÷àñàõ ñ íàäïèñüþ: Çà õðàáðîñòü. Èëè òàì â êàêîì-íèáóäü ñåðåáðÿíîì ïîðòñèãàðå. Íàñòîÿùàÿ õðàáðîñòü è ìóæåñòâî, áåçóñëîâíî, âûøå âñåõ ýòèõ êîðûñòíûõ ñîîáðàæåíèé. Íî íàì ñäàåòñÿ, ÷òî çà ïðîÿâëåííóþ õðàáðîñòü è ìóæåñòâî âñå æå íàäî ÷åãî-íèáóäü äàâàòü.
 äîâîåííîå âðåìÿ äàâàëè ÷óòü íå çà êàæäûé øàã ðàçíûå òàì çíàìåíèòóþ Àííó íà øåþ èëè òàì Âëàäèìèðà ñ áàíòîì. È äàâàëè òàì âñÿêèå ìåäàëè ñ ðàçíûìè ñëîâàìè: Ìåðñè, áëàãîäàðþ, âîò âû êàêîé. È òàê äàëåå.  òîì, êîíå÷íî, áûëî ìíîãî âçäîðó, íî âîò íàì ñäàåòñÿ, ÷òî çà ñïàñåíèå ïëàâàþùèõ è óòîïàþùèõ íåïðåìåííî íàäî ÷òî-íèáóäü äàâàòü. Ýòî, åñëè ðàçîáðàòüñÿ â ýòîì ïñèõîëîãè÷åñêè, î÷åíü íóæíî… Â îáùåì, ïî-ìîåìó, íàäî äàâàòü».
«Íåò, ïî-ìîåìó, åñëè åùå è íå äàþò, òî íàäî äàâàòü êàêèå-íèáóäü, õîòÿ áû ïóñòåíüêèå, æåòîíû çà ñïàñåíèå ïëàâàþùèõ è óòîïàþùèõ. À òî ÷òî-òî ïîëó÷àåòñÿ íå òîãî. Íå ïî çàñëóãàì».
* * *
Ìåäàëü «Çà ñïàñåíèå óòîïàþùèõ» áûëà ó÷ðåæäåíà â ÑÑÑÐ â ôåâðàëå 1957 ãîäà.
Êàêèå ÷óâñòâà èñïûòàë òîãäà îïàëüíûé Çîùåíêî — íàâñåãäà îñòàíåòñÿ çàãàäêîé.Ñêîðåå âñåãî îí ïðîñòî â î÷åðåäíîé ðàç ãîðüêî óñìåõíóëñÿ.
Ïî ïðîøåñòâèè ïî÷òè ïîëóòîðà ëåò åãî íå ñòàëî.
Ñòîéêèé îëîâÿííûé ñîëäàòèê áåñòðåïåòíî èñòàÿë â îãíå…
* * *
Ïîñëå ðàñïàäà ÑÑÑÐ âîçðîæä¸ííûé çíàê îòëè÷èÿ ïðîñóùåñòâîâàë â îáíîâë¸ííîé Ðîññèè îêîëî äâóõ ëåò (åãî óäîñòîèëîñü íåñêîëüêî ãðàæäàí), ïîâòîðèâ òåì ñàìûì ñóäüáó öàðñêîé ìåäàëè «Çà ñïàñåíèå óòîïàâøèõ». Êàê è ïîñëåäíÿÿ, îíà «ïðåîáðàçîâàëàñü» â ìåäàëü «Çà ñïàñåíèå ïîãèáàâøèõ» (â 1994 ãîäó).
 èþíå 2012 ã. Ì×Ñ Ðîññèè äëÿ íàãðàæäåíèÿ îòëè÷èâøåãîñÿ ëè÷íîãî ñîñòàâà è ãðàæäàí ó÷ðåäèëî ñîáñòâåííóþ âåäîìñòâåííóþ ìåäàëü «Çà ñïàñåíèå ïîãèáàþùèõ íà âîäàõ».
Через тридцать лет — рассказ Зощенко для детей — Тридцать лет спустя
Мои родители очень горячо меня любили, когда я был маленький. И они дарили мне много подарков.
Но когда я чем-нибудь заболевал, родители буквально тогда засыпали меня подарками.
А я почему-то очень часто хворал. Главным образом свинкой или ангиной.
А моя сестренка Леля почти никогда не хворала. И она завидовала, что я так часто болею.
Она говорила:
Вот погоди, Минька, я тоже как-нибудь захвораю, так наши родители тоже, небось, начнут мне накупать всего.
Но, как назло, Леля не хворала. И только раз, подставив стул к камину, она упала и разбила себе лоб. Она охала и стонала, но вместо ожидаемых подарков она от нашей мамы получила несколько шлепков, потому что она подставила стул к камину и хотела достать мамины часики, а это было запрещено.
И вот однажды наши родители ушли в театр, и мы с Лелей остались в комнате. Мы с ней стали играть на маленьком настольном бильярде.
Во время игры Леля, охнув, сказала:
Минька, я сейчас нечаянно проглотила бильярдный шарик. Я держала его во рту, и он у меня через горло провалился вовнутрь.
А у нас для бильярда были хотя и маленькие, но удивительно тяжелые металлические шарики. И я испугался, что Леля проглотила такой тяжелый шарик. И заплакал, потому что подумал, что у нее в животе будет взрыв. Но Леля сказала:
От этого взрыва не бывает. Но болезнь может продолжаться целую вечность. Это не то, что твои свинка и ангина, которые проходят в три дня.
Леля легла на диван и стала охать.
Вскоре пришли наши родители, и я им рассказал, что случилось.
Мои родители испугались до того, что побледнели. Они бросились к дивану, на котором лежала Лелька, и стали ее целовать и плакать.
И сквозь слезы мама спросила Лельку, что она чувствует в животе. И Леля сказала:
Я чувствую, что шарик катается там у меня внутри. И мне от этого щекотно и хочется какао и апельсинов.
Папа надел пальто и сказал:
Со всей осторожностью разденьте Лелю и положите ее в постель. А я тем временем сбегаю за врачом.
Мама стала раздевать Лелю, но когда она сняла платье и передник, из кармана передника вдруг выпал бильярдный шарик и покатился под кровать.
Папа, который еще не ушел, чрезвычайно нахмурился. Он подошел к бильярдному столику и пересчитал оставшиеся шары. И их оказалось пятнадцать, а шестнадцатый шарик лежал под кроватью.
Папа сказал:
Леля нас обманула. В ее животе нет ни одного шарика: они все здесь.
Мама сказала:
Это ненормальная или даже сумасшедшая девочка. Иначе я не могу ничем объяснить ее нелепый поступок!
Папа никогда нас не бил, но тут он дернул Лелю за косичку и сказал:
Объясни, что это значит?
Леля захныкала и не нашлась, что ответить. Папа сказал:
Она хотела над нами пошутить. Но с нами шутки плохи! Целый год она от меня ничего не получит. И целый год она будет ходить в старых башмаках и в старом синеньком платье, которое она так не любит!
И наши родители, хлопнув дверью, ушли из комнаты. И я, глядя на Лелю, не мог удержаться от смеха. Я ей сказал:
Леля, лучше бы ты подождала, когда захвораешь свинкой, чем идти на такое вранье для получения подарков от наших родителей.
И вот, представьте себе, дети, прошло тридцать лет!
Тридцать лет прошло с тех пор, как произошел этот маленький несчастный случай с бильярдным шариком.
И за все эти годы я ни разу не вспомнил об этом случае.
И только недавно, когда я стал писать эти рассказы, я припомнил все, что было. И стал об этом думать. И мне показалось, что Леля обманула родителей совсем не для того, чтобы получать подарки, которые она и без того имела. Она обманула их, видимо, для чего-то другого.
И когда мне пришла в голову эта мысль, я сел в поезд и поехал в Симферополь, где жила Леля.
А Леля была уже, представьте себе, взрослая и даже уже немножко старая женщина. И у ней было трое детей и муж санитарный доктор.
И вот я приехал в Симферополь и спросил Лелю:
Леля, помнишь ли ты этот случай с бильярдным шариком? Зачем ты это сделала?
И Леля, у которой было трое детей, покраснела и сказала:
Когда ты был маленький, ты был славненький, как кукла. И тебя все любили. А я уже тогда выросла и была нескладная девочка. И вот почему я тогда соврала, что проглотила бильярдный шарик, я хотела, чтобы и меня так же, как тебя, все любили и жалели, хотя бы как больную.
И я ей сказал:
Леля, я для этого приехал в Симферополь.
И я поцеловал ее и крепко обнял. И дал ей тысячу рублей.
И она заплакала от счастья, потому что она поняла мои чувства и оценила мою любовь.
И тогда я подарил ее детям каждому по сто рублей на игрушки. И мужу ее санитарному врачу отдал свой портсигар, на котором золотыми буквами было написано: Будь счастлив.
Потом я дал на кино и конфеты еще по тридцать рублей ее детям и сказал им:
Глупые, маленькие сычи! Я дал вам это для того, чтобы вы лучше запомнили переживаемый момент, и для того, чтобы вы знали, как вам надо в дальнейшем поступать.
На другой день я уехал из Симферополя и дорогой думал о том, что надо любить и жалеть людей, хотя бы тех, которые хорошие. И надо дарить им иногда какие-нибудь подарки. И тогда у тех, кто дарит, и у тех, кто получает, становится прекрасно на душе.
А которые ничего не дарят людям, а вместо этого преподносят им неприятные сюрпризы, у тех бывает мрачно и противно на душе. Такие люди чахнут, сохнут и хворают нервной экземой. Память у них ослабевает и ум затемняется. И они умирают раньше времени.
А добрые, наоборот, живут крайне долго и отличаются хорошим здоровьем.
Вы читали текст рассказа для детей — Тридцать лет спустя — Михаила М Зощенко — Через тридцать лет, из цикла рассказов: Лёля и Минька.
Мои родители очень горячо меня любили, когда я был маленький. И они дарили мне много подарков.
Но когда я чем-нибудь заболевал, родители буквально тогда засыпали меня подарками.
А я почему-то очень часто хворал. Главным образом свинкой или ангиной.
А моя сестрёнка Леля почти никогда не хворала. И она завидовала, что я так часто болею.
Она говорила:
— Вот погоди, Минька, я тоже как-нибудь захвораю, так наши родители тоже небось начнут мне накупать всего.
Но, как назло, Леля не хворала. И только раз, поставив стул к камину, она упала и разбила себе лоб. Она охала и стонала, но вместо ожидаемых подарков она от нашей мамы получила несколько шлепков, потому что она подставила стул к камину и хотела достать мамины часики, а это было запрещено.
И вот однажды наши родители ушли в театр, и мы с Лелей остались в комнате. И мы с ней стали играть на маленьком настольном бильярде.
И во время игры Леля, охнув, сказала:
— Минька, я сейчас нечаянно проглотила бильярдный шарик. Я держала его во рту, и он у меня через горло провалился вовнутрь.
А у нас для бильярда были хотя и маленькие, но удивительно тяжёлые металлические шарики. И я испугался, что Леля проглотила такой тяжёлый шарик. И заплакал, потому что подумал, что у неё в животе будет взрыв.
Но Леля сказала:
— От этого взрыва не бывает. Но болезнь может продолжаться целую вечность. Это не то что твои свинка и ангина, которые проходят в три дня.
Леля легла на диван и стала охать.
Вскоре пришли наши родители, и я им рассказал, что случилось.
И мои родители испугались до того, что побледнели. Они бросились к дивану, на котором лежала Лелька, и стали её целовать и плакать.
И сквозь слёзы мама спросила Лельку, что она чувствует в животе. И Леля сказала:
— Я чувствую, что шарик катается там у меня внутри. И мне от этого щёкотно и хочется какао и апельсинов.
Папа надел пальто и сказал:
— Со всей осторожностью разденьте Лелю и положите её в постель. А я тем временем сбегаю за врачом.
Мама стала раздевать Лелю, но когда она сняла платье и передник, из кармана передника вдруг выпал биллиардный шарик и покатился под кровать.
Папа, который ещё не ушёл, чрезвычайно нахмурился. Он подошёл к бильярдному столику и пересчитал оставшиеся шары. И их оказалось пятнадцать, а шестнадцатый шарик лежал под кроватью.
Папа сказал:
— Леля нас обманула. В её животе нет ни одного шарика: они все здесь.
Мама сказала:
— Это ненормальная и даже сумасшедшая девочка. Иначе я не могу ничем объяснить её поступок.
Папа никогда нас не бил, но тут он дёрнул Лелю за косичку и сказал:
— Объясни, что это значит?
Леля захныкала и не нашлась, что ответить.
Папа сказал:
— Она хотела над нами пошутить. Но с нами шутки плохи! Целый год она от меня ничего не получит. И целый год она будет ходить в старых башмаках и в старом синеньком платье, которое она так не любит!
И наши родители, хлопнув дверью, ушли из комнаты.
И я, глядя на Лелю, не мог удержаться от смеха. Я ей сказал:
— Леля, лучше бы ты подождала, когда захвораешь свинкой, чем идти на такое вранье для получения подарков от наших родителей.
И вот, представьте себе, прошло тридцать лет!
Тридцать лет прошло с тех пор, как произошёл этот маленький несчастный случай с бильярдным шариком.
И за все эти годы я ни разу не вспомнил об этом случае.
И только недавно, когда я стал писать эти рассказы, я припомнил всё, что было. И стал об этом думать. И мне показалось, что Леля обманула родителей совсем не для того, чтобы получить подарки, которые она и без того имела. Она обманула их, видимо, для чего-то другого.
И когда мне пришла в голову эта мысль, я сел в поезд и поехал в Симферополь, где жила Леля. А Леля была уже, представьте себе, взрослая и даже уже немножко старая женщина. И у ней было трое детей и муж — санитарный доктор.
И вот я приехал в Симферополь и спросил Лелю:
— Леля, помнишь ли ты этот случай с бильярдным шариком? Зачем ты это сделала?
И Леля, у которой было трое детей, покраснела и сказала:
— Когда ты был маленький, ты был славненький, как кукла. И тебя все любили. А я уже тогда выросла и была нескладная девочка. И вот почему я тогда соврала, что проглотила бильярдный шарик,— я хотела, чтобы и меня так же, как тебя, все любили и жалели, хотя бы как больную.
И я ей сказал:
— Леля, я для этого приехал в Симферополь.
И я поцеловал её и крепко обнял. И дал ей тысячу рублей.
И она заплакала от счастья, потому что она поняла мои чувства и оценила мою любовь.
И тогда я подарил её детям каждому по сто рублей на игрушки. И мужу её — санитарному врачу — отдал свой портсигар, на котором золотыми буквами было написано: «Будь счастлив».
Потом я дал на кино и конфеты ещё по тридцать рублей её детям и сказал им:
— Глупенькие маленькие сычи! Я дал вам это для того, чтобы вы лучше запомнили переживаемый момент, и для того, чтобы вы знали, как вам надо в дальнейшем поступать.
На другой день я уехал из Симферополя и дорогой думал о том, что надо любить и жалеть людей, хотя бы тех, которые хорошие. И надо дарить им иногда какие-нибудь подарки. И тогда у тех, кто дарит, и у тех, кто получает, становится прекрасно на душе.
А которые ничего не дарят людям, а вместо этого преподносят им неприятные сюрпризы,— у тех бывает мрачно и противно на душе. Такие люди чахнут, сохнут и хворают нервной экземой. Память у них ослабевает, и ум затемняется. И они умирают раньше времени.
А добрые, наоборот, живут крайне долго и отличаются хорошим здоровьем.
День был свежий — свежестью травы, что тянулась вверх, облаков, что плыли в небесах, бабочек, что опускались на траву. День был соткан из тишины, но она вовсе не была немой, ее создавали пчелы и цветы, суша и океан, все, что двигалось, порхало, трепетало, вздымалось и падало, подчиняясь своему течению времени, своему неповторимому ритму. Край был недвижим, и все двигалось. Море было неспокойно, и море молчало. Парадокс, сплошной парадокс, безмолвие срасталось с безмолвием, звук со звуком. Цветы качались, и пчелы маленькими каскадами золотого дождя падали на клевер. Волны холмов и волны океана, два рода движения, были разделены железной дорогой, пустынной, сложенной из ржавчины и стальной сердцевины, дорогой, по которой, сразу видно, много лет не ходили поезда. На тридцать миль к северу она тянулась, петляя, потом терялась в мглистых далях; на тридцать миль к югу пронизывала острова летучих теней, которые на глазах смещались и меняли свои очертания на склонах далеких гор.
Неожиданно рельсы задрожали.
Сидя на путях, одинокий дрозд ощутил, как рождается мерное слабое биение, словно где-то, за много миль, забилось чье-то сердце.
Черный дрозд взмыл над морем.
Рельсы продолжали тихо дрожать, и наконец из-за поворота показалась, вдоль по берегу пошла небольшая дрезина, в великом безмолвии зафыркал и зарокотал двухцилиндровый мотор.
На этой маленькой четырехколесной дрезине, на обращенной в две стороны двойной скамейке, защищенные от солнца небольшим тентом, сидели мужчина, его жена и семилетний сынишка. Дрезина проходила один пустынный участок за другим, ветер бил в глаза и развевал волосы, но все трое не оборачивались и смотрели только вперед. Иногда, на выходе из поворота, глядели нетерпеливо, иногда печально, и все время настороженно — что дальше?
На ровной прямой мотор вдруг закашлялся и смолк. В сокрушительной теперь тишине казалось — это покой, излучаемый морем, землей и небом, затормозил и пресек вращение колес.
— Бензин кончился.
Мужчина, вздохнув, достал из узкого багажника запасную канистру и начал переливать горючее в бак.
Его жена и сын тихо глядели на море, слушали приглушенный гром, шепот, слушали, как раздвигается могучий занавес из песка, гальки, зеленых водорослей, пены.
— Море красивое, правда? — сказала женщина.
— Мне нравится, — сказал мальчик.
— Может быть, заодно сделаем привал и поедим?
Мужчина навел бинокль на зеленый полуостров вдали.
— Давайте. Рельсы сильно изъело ржавчиной. Впереди путь разрушен. Придется ждать, пока я исправлю.
— Сколько лопнуло рельсов, столько привалов! — сказал мальчик.
Женщина попыталась улыбнуться, потом перевела свои серьезные, пытливые глаза на мужчину.
— Сколько мы проехали сегодня?
— Неполных девяносто миль. — Мужчина все еще напряженно глядел в бинокль. — Больше, по-моему, и не стоит проходить в день. Когда гонишь, не успеваешь ничего увидеть. Послезавтра будем в Монтерее, на следующий день, если хочешь, в Пало Альто.
Женщина развязала ярко-желтые ленты широкополой соломенной шляпы, сняла ее с золотистых волос и, покрытая легкой испариной, отошла от машины. Они столько ехали без остановки на трясучей дрезине, что все тело пропиталось ее ровным ходом. Теперь, когда машина остановилась, было какое-то странное чувство, словно с них сейчас снимут оковы.
— Давайте есть!
Мальчик бегом отнес корзинку с припасами на берег. Мать и сын уже сидели перед расстеленной скатертью, когда мужчина спустился к ним; на нем был строгий костюм с жилетом, галстук и шляпа, как будто он ожидал кого-то встретить в пути. Раздавая сэндвичи и извлекая маринованные овощи из прохладных зеленых баночек, он понемногу отпускал галстук и расстегивал жилет, все время озираясь, словно готовый в любую секунду опять застегнуться на все пуговицы.
— Мы одни, папа? — спросил мальчик, не переставая жевать.
— Да.
— И больше никого, нигде?
— Больше никого.
— А прежде на свете были люди?
— Зачем ты все время спрашиваешь? Это было не так уж давно. Всего несколько месяцев. Ты и сам помнишь.
— Плохо помню. А когда нарочно стараюсь припомнить, и вовсе забываю. — Мальчик просеял между пальцами горсть песка. — Людей было столько, сколько песка тут на пляже? А что с ними случилось?
— Не знаю, — ответил мужчина, и это была правда.
В одно прекрасное утро они проснулись и мир был пуст. Висела бельевая веревка соседей, и ветер трепал ослепительно белые рубашки, как всегда поутру блестели машины перед коттеджами, но не слышно ничьего «до свидания», не гудели уличным движением мощные артерии города, телефоны не вздрагивали от собственного звонка, не кричали дети в чаще подсолнечника.
Лишь накануне вечером он сидел с женой на террасе, когда принесли вечернюю газету, и даже не развертывая ее, не глядя на заголовки, сказал:
— Интересно, когда мы ему осточертеем и он всех нас выметет вон?
— Да, до чего дошло, — подхватила она. — И не остановишь. Как же мы глупы, правда?
— А замечательно было бы… — Он раскурил свою трубку. — Проснуться завтра, и во всем мире ни души, начинай все сначала!
Он сидел и курил, в руке сложенная газета, голова откинута на спинку кресла.
— Если бы можно было сейчас нажать такую кнопку, ты бы нажал?
— Наверно, да, — ответил он. — Без насилия. Просто все исчезнет с лица земли. Оставить землю и море, и все что растет — цветы, траву, плодовые деревья. И животные тоже пусть остаются. Все оставить, кроме человека, который охотится, когда не голоден, ест, когда сыт, жесток, хотя его никто не задевает.
— Но мы-то должны остаться. — Она тихо улыбнулась.
— Хорошо было бы. — Он задумался. — Впереди — сколько угодно времени. Самые длинные каникулы в истории. И мы с корзиной припасов, и самый долгий пикник. Только ты, я и Джим. Никаких сезонных билетов.
Не нужно тянуться за Джонсами. Даже автомашины не надо. Придумать какой-нибудь другой способ путешествовать, старинный способ. Взять корзину с сэндвичами, три бутылки шипучки, дальше, как понадобится, пополнять запасы в безлюдных магазинах в безлюдных городах, и впереди нескончаемое лето…
Долго они сидели молча на террасе, их разделяла свернутая газета.
Наконец она сказала:
— А нам не будет одиноко?
Вот каким было утро нового мира. Они проснулись и услышали мягкие звуки земли, которая теперь была просто-напросто лугом, города тонули в море травы-муравы, ноготков, маргариток, вьюнков. Сперва они приняли это удивительно спокойно, должно быть потому, что уже столько лет не любили город и позади было столько мнимых друзей, и была замкнутая жизнь в уединении, в механизированном улье.
Муж встал с кровати, выглянул в окно и спокойно, словно речь шла о погоде, заметил:
— Все исчезли.
Он понял это по звукам, которых город больше не издавал.
Они завтракали не торопясь, потому что мальчик еще спал, потом муж выпрямился и сказал:
— Теперь мне надо придумать, что делать.
— Что делать? Как… разве ты не пойдешь на работу?
— Ты все еще не веришь, да? — Он засмеялся. — Не веришь, что я не буду каждый день выскакивать из дому в десять минут девятого, что Джиму больше никогда не надо ходить в школу. Всё, занятия кончились, для всех нас кончились! Больше никаких карандашей, никаких книг и кислых взглядов босса! Нас отпустили, милая, и мы никогда не вернемся к этой дурацкой, проклятой, нудной рутине. Пошли!
И он повел ее по пустым и безмолвным улицам города.
— Они не умерли, — сказал он. — Просто… ушли.
— А другие города?
Он зашел в телефонную будку, набрал номер Чикаго, потом Нью-Йорка, потом Сан- Франциско. Молчание. Молчание. Молчание.
Все, — сказал он, вешая трубку.
— Я чувствую себя виноватой, — сказала она. — Их нет, а мы остались. И… я радуюсь. Почему? Ведь я должна горевать.
— Должна? Никакой трагедии нет. Их не пытали, не жгли, не мучали. Они исчезли и не почувствовали этого, не узнали. И теперь мы ни перед кем не обязаны. У нас одна обязанность — быть счастливыми. Тридцать лет счастья впереди, разве плохо?
— Но… но тогда нам нужно заводить еще детей?
— Чтобы снова населить мир? — Он медленно, спокойно покачал головой. — Нет. Пусть Джим будет последним. Когда он состарится и умрет, пусть мир принадлежит лошадям и коровам, бурундукам и паукам Они без нас не пропадут. А потом когда- нибудь другой род, умеющий сочетать естественное счастье с естественным любопытством, построит города, совсем не такие, как наши, и будет жить дальше. А сейчас уложим корзину, разбудим Джима и начнем наши тридцатилетние каникулы. Ну, кто первым добежит до дома?
Он взял с маленькой дрезины кувалду, и пока он полчаса один исправлял ржавые рельсы, женщина и мальчик побежали вдоль берега. Они вернулись с горстью влажных ракушек и чудесными розовыми камешками, сели, и мать стала учить сына, и он писал карандашом в блокноте домашнее задание, а в полдень к ним спустился с насыпи отец, без пиджака, без галстука, и они пили апельсиновую шипучку, глядя, как в бутылках, теснясь, рвутся вверх пузырьки. Стояла тишина. Они слушали, как солнце настраивает старые железные рельсы. Соленый ветер разносил запах горячего дегтя от шпал, и мужчина легонько постукивал пальцем по своему карманному атласу.
— Через месяц, в мае, доберемся до Сакраменто, оттуда двинемся в Сиэтл. Пробудем там до первого июля, июль хороший месяц в Вашингтоне, потом, как станет холоднее, обратно, в Йеллоустон, несколько миль в день, здесь поохотимся, там порыбачим…
Мальчику стало скучно, он отошел к самой воде и бросал палки в море, потом сам же бегал за ними, изображая ученую собаку.
Отец продолжал:
— Зимуем в Таксоне, в самом конце зимы едем во Флориду, весной — вдоль побережья, в июне попадем, скажем, в Нью-Йорк. Через два года лето проводим в Чикаго. Через три года — как ты насчет того, чтобы провести зиму в Мехико-Сити? Куда рельсы приведут, куда угодно, и если нападем на совсем неизвестную старую ветку — превосходно, поедем по ней до конца, посмотрим, куда она ведет. Когда- нибудь, честное слово, пойдем на лодке вниз по Миссисипи, я об этом давно мечтал. На всю жизнь хватит, не маршрут — находка…
Он смолк. Он хотел уже захлопнуть атлас неловкими руками, но что-то светлое мелькнуло в воздухе и упало на бумагу. Скатилось на песок, и получился мокрый комочек.
Жена глянула на влажное пятнышко и сразу перевела взгляд на его лицо. Серьезные глаза его подозрительно блестели. И по одной щеке тянулась влажная дорожка.
Она ахнула. Взяла его руку и крепко сжала.
Он стиснул ее руку и, закрыв глаза, через силу заговорил:
— Хорошо, правда, если бы мы вечером легли спать, а ночью все каким-то образом вернулось на свои места. Все нелепости, шум и гам, ненависть, все ужасы, все кошмары, злые люди и бестолковые дети, вся эта катавасия, мелочность, суета, все надежды, чаяния и любовь. Правда, было бы хорошо?
Она подумала, потом кивнула.
И тут оба вздрогнули.
Потому что между ними (когда он пришел?), держа в руке бутылку из-под шипучки, стоял их сын.
Лицо мальчика было бледно. Свободной рукой он коснулся щеки отца, там где оставила след слезинка.
— Ты… — сказал он и вздохнул. — Ты… Папа, тебе тоже не с кем играть.
Жена хотела что-то сказать.
Муж хотел взять руку мальчика.
Мальчик отскочил назад.
— Дураки! Дураки! Глупые дураки! Болваны вы, болваны!
Сорвался с места, сбежал к морю и, стоя у воды, залился слезами.
Мать хотела пойти за ним, но отец ее удержал.
— Не надо. Оставь его.
Тут же оба оцепенели. Потому что мальчик на берегу, не переставая плакать, что- то написал на клочке бумаги, сунул клочок в бутылку, закупорил ее железным колпачком, взял покрепче, размахнулся — и бутылка, описав крутую блестящую дугу, упала в море.
Что, думала она, что он написал на бумажке? Что там, в бутылке?
Бутылка плыла по волнам.
Мальчик перестал плакать.
Потом он отошел от воды и остановился около родителей, глядя на них, лицо ни просветлевшее, ни мрачное, ни живое, ни убитое, ни решительное, ни отрешенное, а какая-то причудливая смесь, словно он примирился со временем, стихиями и этими людьми. Они смотрели на него, смотрели дальше, на залив и затерявшуюся в волнах светлую искорку — бутылку, в которой лежал клочок бумаги с каракулями.
Он написал наше желание? — думала женщина.
Написал то, о чем мы сейчас говорили, нашу мечту?
Или написал что-то свое,пожелал для себя одного,чтобы проснуться завтра утром — и он один в безлюдном мире, больше никого, ни мужчины, ни женщины, ни отца, ни матери, никаких глупых взрослых с их глупыми желаниями, подошел к рельсам и сам, в одиночку, повел дрезину через одичавший материк, один отправился в нескончаемое путешествие, и где захотел — там и привал.
Это или не это? Наше или свое?..
Она долго глядела в его лишенные выражения глаза, но не прочла ответа, а спросить не решилась.
Тени чаек парили в воздухе, осеняя их лица мимолетной прохладой.
— Пора ехать,- сказал кто-то.
Они поставили корзину на платформу. Женщина покрепче привязала шляпу к волосам желтой лентой, ракушки сложили кучкой на доски, муж надел галстук, жилет, пиджак и шляпу, и все трое сели на скамейку,глядя в море,- там, далеко, у самого горизонта, поблескивала бутылка с запиской.
— Если попросить — исполнится? — спросил мальчик. — Если загадать — сбудется?
— Иногда сбывается… даже чересчур.
— Смотря чего ты просишь.
Мальчик кивнул, мысли его были далеко.
Они посмотрели назад, откуда приехали, потом вперед, куда предстояло ехать.
— До свиданья, берег, — сказал мальчик и помахал рукой.
Дрезина покатила по ржавым рельсам. Ее гул затих и пропал. Вместе с ней вдали, среди холмов, пропали женщина, мужчина, мальчик.
Когда они скрылись, рельсы минуты две тихонько дребезжали, потом смолкли. Упала ржавая чешуйка. Кивнул цветок.
Море сильно шумело.
Тема: «М. М. Зощенко «Ёлка».
Тип урока: Изучение нового материала.
Цель: познакомить с жизнью и творчеством М. М. Зощенко; обогащать словарный состав; учить анализировать поступки героев; развивать речь, мышление, память
Задачи:
Образовательные:
-
познакомить учащихся с новым произведением;
-
отрабатывать навык выразительного чтения
Развивающие:
-
корригировать и развивать устойчивое внимание и воображение учащихся;
-
пополнять активный и пассивный словарь учащихся;
-
развивать связную устную речь учащихся.
Воспитательные:
-
воспитывать уважение к другим, ответственное отношение к своим поступкам.
Планируемые результаты:
Предметные – умение работать с текстом ( определять главную мысль, последовательность событий, устанавливать их взаимосвязь, соотносить иллюстрацию с текстом, создавать текст на основе иллюстрации, отбирать опорные слова, позволяющие создать свой собственный текст.)
Метапредметные:
Регулятивные – формирование учебной задачи урока, исходя из анализа материала учебника в собственной деятельности. Планирование вместе с учителем деятельности по изучению темы урока, оценивание своей работы на уроке;
Познавательные – умение ориентироваться в учебной и художественной книге, самостоятельный и целенаправленный выбор книги;
Коммуникативные – ответы на вопросы на основе художественного текста учебника, осмысление правил взаимодействия в паре и группе ( распределение обязанностей, составление плана совместных действий, умение договариваться о совместных действиях);
Личностные – осмысление понятий «неправда», «враньё», «ложь», формирование системы нравственно – этических ценностей на основе совместного обсуждения проблем, с которыми ученики сталкиваются в жизненных ситуациях.
Оборудование – презентация, аудиозапись, учебник, карточки.
I. Организационный момент.
1. Эмоциональный настрой на урок
Повернитесь,
Улыбнитесь,
Поздоровайтесь,
Вернитесь.
II.Введение в тему( подготовка к восприятию произведения)учитель:
а) -Как вы думаете должны ли родители воспитывать своих детей?
-А в вашей семье родители занимаются воспитанием детей?
-Кто и где ещё занимаются воспитанием детей?
-Как вы думаете, какой вопрос будет сегодня у нас на уроке проблемой?
(Воспитание детей)
б) учитель:
— И разобраться в этом вопросе нам помогут произведения, которые мы прочли и с которым познакомимся сегодня.
-Мы очень много читали произведений, где затрагивается эта проблема. Вспомним произведения и авторов. Сейчас мы работаем над каким разделом? «Страна детства». Какие произведения прочли? Отражается ли проблема воспитания детей в них? А как назывался раздел, который был ранее? «Делу время-потехе час». Какие произведения прочитали в нём? Название, автор, проблема.
-А в каком произведение ещё раньше мы познакомились с мальчиком Минькой и девочкой Лёлей?
-Я думаю, что вы помните также, что из мальчика Миньки впоследствии вышел замечательный писатель и как его фамилия вы догадались?
—А как называются такие произведения, когда автор рассказывает истории из своего детства .(автобиографическими)
-Сегодня к уроку Алина подготовила краткие биографические сведения об этом авторе.
(СЛАЙД 1)
Михаил Михайлович Зощенко. учитель:
в) Слово об авторе — рассказывает подготовленный ученик
Михаил Михайлович Зощенко родился 10 августа 1894 года в Санкт-Петербурге в семье художника и актрисы. После окончания гимназии Михаил Михайлович поступает в университет, но через год добровольцем уходит на фронт (идет первая Мировая война). Участвует в боях, в которых отличается храбростью. Трижды ранен, отравлен газами, после чего получает заболевание сердца и демобилизуется. Удостоен пяти орденов и заканчивает войну в звании штабс-капитана, был ранен и демобилизован.
Новая война — гражданская — позвала Михаила добровольцем в Красную Армию. Он провоевал всего год и снова демобилизовался. Кем только ему не пришлось работать после войны: сапожником, телефонистом, счетоводом, актёром…
Но всю жизнь он стремился к литературе. Вскоре Зощенко встречается с Чуковским, который ведет литературные занятия, и он высоко оценивает первые произведения писателя. Так началась активная литературная деятельность автора.
Зощенко был писателем — сатириком. Он высмеивал недостатки, или, как он сам говорил, «печальные черты человеческих характеров». В его произведениях многие узнавали себя. Не каждый человек может достойно пережить такую «встречу с самим собой» в рассказе, над которым смеются тысячи читателей. Автора обвинили в неуважении к народу, запретили печатать свои произведения.
Учитель:
Для писателя это было равносильно смерти. Михаил Михайлович Зощенко тяжело заболел.
Этот писатель прожил творческую жизнь и оставил в наследство замечательные рассказы.
Сегодня его книги печатаются большими тиражами. Читая его рассказы, написанные более семидесяти лет назад, мы видим, что многие его герои, к сожалению, дожили до наших дней… Он прожил последние годы в своём доме в курортной зоне Ленинградской области г. Сестрорецке, где и похоронен в 1958г.
На этом фото вы видите памятник писателю, который установлен на его могиле Сестрорецкого кладбища.(слайт2)
г) Словарно-лексическая работа (Слайд 3)
Прежде, чем мы прослушаем рассказ, поработаем над трудными словами, которые встретятся в рассказе и, значение которых может быть вам не поняты.
Золотушный ребенок-больной ребенок
Длинновязая-высокая
Пастилка-кондитерское изделие из фруктовой массы и сахара
Церемонится-проявлять излишнюю мягкость, стеснение
Встретились ли вам слова, значение которых вы не знали?
III. Первичное слушание рассказа (аудизапись)
Мы прослушаем произведение в исполнение Игоря Владимировича Ильинского-легенды русского театра и кино, народного артиста Советского Союза, мастера художественного слова.
(Слайд4 и запись)
Вопросы по первичному восприятию:
Беседа по содержанию.
Мы видим, что рассказ вам понравился. А что особенно?
-Как вы считаете правильно ли поступили дети?
-Были ли моменты, когда вам было не по себе?
Физминутка
IV.Вторичное восприятие текста
-
( самостоятельное чтение текста)-стр.59
-Откройте учебник и прочтите этот рассказ про себя.
— Отметьте те места в рассказе, которые для вас покажутся самыми важными и значимыми.
2.Беседа по содержанию: учитель
— От чьего лица идёт текст? – Где и когда происходят события?
– Чем наряжали елку в то время? — Как праздновали в семье этих героев праздник?
— Кто виноват в том, что праздник получился грустным?
Дети
( 1.Они испортили сладкие призы и подарки, приготовленные гостям.
2.Грубили взрослым 3.Выгнали гостей 4.Минька ударил мальчика
5 .Из – за них поссорились взрослые)
учитель:
— Чем закончился праздник? — Какое решение принял папа?- Правильно ли он поступил?
—Этот урок пошёл на пользу Миньке? Докажите.
(И за все эти тридцать пять лет я, дети, ни разу больше не съел чужого яблока и ни разу не ударил того, кто слабее меня. И теперь доктора говорят, что я поэтому такой сравнительно веселый и добродушный.)
-Были и у вас такие случаи в жизни, о которых стыдно вспоминать? Чему они вас научили?
3 Работа в группах: учитель
-А теперь дадим характеристику главным героям текста и их поступкам, найдём в рассказе опорные слова и словосочетания.
I группа – Мальчик Минька.
II.группа-девочка Лёля.
III.группа-папа.
— Мы знаем правила работы в группах. Не забывайте их соблюдать
1.Работать дружно, не спеша.
2.Уважай соседа.
3.Помогай ему.
4.Не кричи, не шуми.
5.Говори спокойно, внятно.
Проверка работы ( ответы докладчиков, оценка экспертов)
3.Выяснение главного смысла рассказа
-В каких словах отражён самый главный смысл этого рассказа?
-Как вы считаете, прав ли Михаил Михайлович в том, что об этом событии из своего детства он решил рассказать и другим детям? Почему так решили?
-А что сказал папа, когда произошли все эти неприятные события с его детьми? Найдите в тексте и прочтите.
V. Итог урока:
— Какая цель у нас была на уроке? ( познакомиться с произведение, автором и выделить главную мысль)
— Как называется произведение, с которым мы познакомились на уроке?
— Кто автор этого произведения?
— Что хотел сказать Зощенко нам своим рассказом?
-Какой вывод можно сделать?
Вывод: Родители должны заниматься воспитанием детей,
В семье должны жить все дружно и ладно.
Семья – это самое главное, что есть у нас. Берегите своих родных, никогда не поступайте так, чтобы вашим родителям было стыдно за
ваши поступки.
Работа с пословицами
-Можете ли вы вспомнить и назвать пословицы, смысл которых отражает нашу проблему урока? (дети приводят примеры)
(слайд5)
Посмотрите на слайд и прочтите замечательные слова М.Зощенко про свою жизнь.( вслух один уч-ся)
-Могут ли эти слова писателя стать девизом вашей жизни?
VI. Рефлексия
— А сейчас оцените свою работу на уроке. Если вы были активными, выберите синий цвет (встаньте), если вы были внимательными ( встаньте) – желтый цвет, если вы были артистичными (встаньте) – зеленый.
вы действительно активные, внимательные, артистичные. Молодцы, очень приятно было работать. Мы благодарим вас за работу на уроке.
VII. Домашнее задание:перечитать рассказ М. М. Зощенко «Ёлка» (с. 59–64, часть 2-я), подготовить чтение по ролям; подготовиться к обобщающему уроку по разделу «Страна детства».