Рассказ чехова глупый француз слушать

***

Антон Павлович Чехов. Глупый француз

Клоун из цирка братьев Гинц, Генри Пуркуа, зашел в московский трактир
Тестова позавтракать.
— Дайте мне консоме! — приказал он половому.
— Прикажете с пашотом или без пашота?
— Нет, с пашотом слишком сытно… Две-три гренки, пожалуй, дайте…
В ожидании, пока подадут консоме, Пуркуа занялся наблюдением. Первое,
что бросилось ему в глаза, был какой-то полный, благообразный господин,
сидевший за соседним столом и приготовлявшийся есть блины.
«Как, однако, много подают в русских ресторанах! — подумал француз,
глядя, как сосед поливает свои блины горячим маслом. — Пять блинов! Разве
один человек может съесть так много теста?»
Сосед между тем помазал блины икрой, разрезал все их на половинки и
проглотил скорее, чем в пять минут…
— Челаэк!—обернулся он к половому. — Подай еще порцию! Да что у вас
за порции такие? Подай сразу штук десять или пятнадцать! Дай балыка…
семги, что ли!
«Странно… — подумал Пуркуа, рассматривая соседа.
— Съел пять кусков теста и еще просит! Впрочем, такие феномены не
составляют редкости… У меня у самого в Бретани был дядя Франсуа, который
на пари съедал две тарелки супу и пять бараньих котлет… Говорят, что есть
также болезни, когда много едят…»
Половой поставил перед соседом гору блинов и две тарелки с балыком и
семгой. Благообразный господин выпил рюмку водки, закусил семгой и принялся
за блины. К великому удивлению Пуркуа, ел он их спеша, едва разжевывая, как
голодный…
«Очевидно, болен… — подумал француз. — И неужели он, чудак,
воображает, что съест всю эту гору? Не съест и трех кусков, как желудок его
будет уже полон, а ведь придется платить за всю гору!»
— Дай еще икры! — крикнул сосед, утирая салфеткой масленые губы. —
Не забудь зеленого луку!
«Но… однако, уж половины горы нет! — ужаснулся клоун. — Боже мой,
он и всю семгу съел? Это даже неестественно… Неужели человеческий желудок
так растяжим? Не может быть! Как бы ни был растяжим желудок, но он не может
растянуться за пределы живота… Будь этот господин у нас во Франции, его
показывали бы за деньги… Боже, уже нет горы!»
— Подашь бутылку Нюи… — сказал сосед, принимая от полового икру и
лук.— Только погрей сначала… Что еще? Пожалуй, дай еще порцию блинов…
Поскорей только…
— Слушаю… А на после блинов что прикажете?
— Что-нибудь полегче… Закажи порцию селянки из осетрины по-русски
и… и… Я подумаю, ступай!
«Может быть, это мне снится? — изумился клоун, откидываясь на спинку
стула.— Этот человек хочет умереть. Нельзя безнаказанно съесть такую массу.
Да, да, он хочет умереть! Это видно по его грустному лицу. И неужели
прислуге не кажется подозрительным, что он так много ест? Не может быть!»
Пуркуа подозвал к себе полового, который служил у соседнего стола, и
спросил шепотом:
— Послушайте, зачем вы так много ему подаете?
— То есть, э… э… они требуют-с! Как же не подавать-с? — удивился
половой.
— Странно, но ведь он таким образом может до вечера сидеть здесь и
требовать! Если у вас у самих не хватает смелости отказывать ему, то
доложите метрдотелю, пригласите полицию!
Половой ухмыльнулся, пожал плечами и отошел.
«Дикари! — возмутился про себя француз.— Они еще рады, что за столом
сидит сумасшедший, самоубийца, который может съесть на лишний рубль! Ничего,
что умрет человек, была бы только выручка!»
— Порядки, нечего сказать! — проворчал сосед, обращаясь к французу.
— Меня ужасно раздражают эти длинные антракты! От порции до порции изволь
ждать полчаса! Этак и аппетит пропадет к черту и опоздаешь… Сейчас три
часа, а мне к пяти надо быть на юбилейном обеде.
— Pardon, monsieur, — побледнел Пуркуа, — ведь вы уж обедаете!
— Не-ет… Какой же это обед? Это завтрак… блины…
Тут соседу принесли селянку. Он налил себе полную тарелку, поперчил
кайенским перцем и стал хлебать…
«Бедняга… — продолжал ужасаться француз. — Или он болен и не
замечает своего опасного состояния, или же он делает все это нарочно… с
целью самоубийства… Боже мой, знай я, что наткнусь здесь на такую картину,
то ни за что бы не пришел сюда! Мои нервы не выносят таких сцен!»
И француз с сожалением стал рассматривать лицо соседа, каждую минуту
ожидая, что вот-вот начнутся с ним судороги, какие всегда бывали у дяди
Франсуа после опасного пари…
«По-видимому, человек интеллигентный, молодой… полный сил… — думал
он, глядя на соседа. — Быть может, приносит пользу своему отечеству… и
весьма возможно, что имеет молодую жену, детей… Судя по одежде, он должен
быть богат, доволен… но что же заставляет его решаться на такой шаг?.. И
неужели он не мог избрать другого способа, чтобы умереть? Черт знает, как
дешево ценится жизнь! И как низок, бесчеловечен я, сидя здесь и не идя к
нему на помощь! Быть может, его еще можно спасти!»
Пуркуа решительно встал из-за стола и подошел к соседу.
— Послушайте, monsieur, — обратился он к нему тихим, вкрадчивым
голосом. — Я не имею чести быть знаком с вами, но тем не менее, верьте, я
друг ваш… Не могу ли я вам помочь чем-нибудь? Вспомните, вы еще молоды…
у вас жена, дети…
— Я вас не понимаю! — замотал головой сосед, тараща на француза
глаза.
— Ах, зачем скрытничать, monsieur? Ведь я отлично вижу! Вы так много
едите, что… трудно не подозревать…
— Я много ем?! — удивился сосед. — Я?! Полноте… Как же мне не
есть, если я с самого утра ничего не ел?
— Но вы ужасно много едите!
— Да ведь не вам платить! Что вы беспокоитесь? И вовсе я не много ем!
Поглядите, ем, как все!
Пуркуа поглядел вокруг себя и ужаснулся. Половые, толкаясь и налетая
друг на друга, носили целые горы блинов… За столами сидели люди и поедали
горы блинов, семгу, икру… с таким же аппетитом и бесстрашием, как и
благообразный господин.
«О, страна чудес! — думал Пуркуа, выходя из ресторана. — Не только
климат, но даже желудки делают у них чудеса! О, страна, чудная страна!»

***

А.П.Чехов. Мститель

Федор Федорович Сигаев вскоре после того, как застал свою жену на месте
преступления, стоял в оружейном магазине Шмукс и Ко и выбирал себе
подходящий револьвер. Лицо его выражало гнев, скорбь и бесповоротную
решимость.
«Я знаю, что мне делать…- думал он.- Семейные основы поруганы, честь
затоптана в грязь, порок торжествует, а потому я, как гражданин и честный
человек, должен явиться мстителем. Сначала убью ее и любовника, а потом
себя…»
Он еще не выбрал револьвера и никого еще не убил, но его воображение
уже рисовало три окровавленных трупа, разможженные черепа, текущий мозг,
сумятицу, толпу зевак, вскрытие… С злорадством оскорбленного человека он
воображал себе ужас родни и публики, агонию изменницы и мысленно уже читал
передовые статьи, трактующие о разложении семейных основ.
Приказчик магазина — подвижная, французистая фигурка с брюшком и в
белом жилете — раскладывал перед ним револьверы и, почтительно улыбаясь,
шаркая ножками, говорил:
— Я советовал бы вам, мсье, взять вот этот прекрасный револьвер.
Система Смит и Вессон. Последнее слово огнестрельный науки. Тройного
действия, с экстрактором, бьет на шестьсот шагов, центрального боя. Обращаю,
мсье, ваше внимание на чистоту отделки. Самая модная система, мсье…
Ежедневно продаем по десятку для разбойников, волков и любовников. Очень
верный и сильный бой, бьет на большой дистанции и убивает навылет жену и
любовника. Что касается самоубийц, то, мсье, я не знаю лучшей системы…
Приказчик поднимал и опускал курки, дышал на стволы, прицеливался и
делал вид, что задыхается от восторга. Глядя на его восхищенное лицо, можно
было подумать, что сам он охотно пустил бы себе пулю в лоб, если бы только
обладал револьвером такой прекрасной системы, как Смит и Вессон.
— А какая цена?- спросил Сигаев.
— Сорок пять рублей, мсье.
— Гм!.. Для меня это дорого!
— В таком случае, мсье, я предложу вам другой системы, подешевле. Вот,
не угодно ли посмотреть? Выбор у нас громадный, на разные цены… Например,
этот револьвер системы Лефоше стоит только восемнадцать рублей, но…
(приказчик презрительно поморщился)… но, мсье, эта система уже устарела.
Ее покупают теперь только умственные пролетарии и психопатки. Застрелиться
или убить жену из Лефоше считается теперь знаком дурного тона. Хороший тон
признает только Смита и Вессон.
— Мне нет надобности ни стреляться, ни убивать,угрюмо солгал Сигаев.- Я
покупаю это просто для дачи… пугать воров…
— Нам нет дела, для чего вы покупаете,- улыбнулся приказчик, скромно
опуская глаза.- Если бы в каждом случае мы доискивались причин, то нам,
мсье, пришлось бы закрыть магазин. Для пуганья воров Лефоше не годится,
мсье, потому что он издает негромкий, глухой звук, а я предложил бы вам
обыкновенный капсюльный пистолет Мортимера, так называемый дуэльный…
«А не вызвать ли мне его на дуэль?- мелькнуло в голове Сигаева.Впрочем,
много чести… Таких скотов убивают, как собак…»
Приказчик, грациозно поворачиваясь и семеня ножками, не переставая
улыбаться и болтать, положил перед ним целую кучу револьверов. Аппетитнее и
внушительнее всех выглядел Смит и Вессон. Сигаев взял в руки один револьвер
этой системы, тупо уставился на него и погрузился в раздумье. Воображение
его рисовало, как он размозжает черепа, как кровь рекою течет по ковру и
паркету, как дрыгает ногой умирающая изменница… Но для его негодующей души
было мало этого. Кровавые картины, вопль и ужас его не удовлетворяли…
Нужно было придумать что-нибудь более ужасное.
«Вот что, я убью его и себя,- придумал он,- а ее оставлю жить. Пусть
она чахнет от угрызений совести и презрения окружающих. Это для такой
нервной натуры, как она, гораздо мучительнее смерти…»
И он представил себе свои похороны: он, оскорбленный, лежит в гробу, с
кроткой улыбкой на устах, а она, бледная, замученная угрызениями совести,
идет за гробом, как Ниобея, и не знает, куда деваться от уничтожающих,
презрительных взглядов, какие бросает на нее возмущенная толпа…
— Я вижу, мсье, что вам нравится Смит и Вессон,перебил приказчик его
мечтания.- Если он кажется вам дорог, то извольте, я уступлю пять рублей…
Впрочем, у нас еще есть другие системы, подешевле.
Французистая фигурка грациозно повернулась и достала с полок еще дюжину
футляров с револьверами.
— Вот, мсье, цена тридцать рублей. Это недорого, тем более что курс
страшно понизился, а таможенные пошлины, мсье, повышаются каждый час. Мсье,
клянусь богом, я консерватор, но и я уже начинаю роптать! Помилуйте, курс и
таможенный тариф сделали то, что теперь оружие могут приобретать только
богачи! Беднякам осталось только тульское оружие и фосфорные спички, а
тульское оружие — это несчастье! Стреляешь из тульского револьвера в жену, а
попадаешь себе в лопатку…
Сигаеву вдруг стало обидно и жаль, что он будет мертв и не увидит
мучений изменницы. Месть тогда лишь сладка, когда имеешь возможность видеть
и осязать ее плоды, а что толку, если он будет лежать в гробу и ничего не
сознавать.
«Не сделать ли мне так,- раздумывал он.- Убью его, потом побуду на
похоронах, погляжу, а после похорон себя убью… Впрочем, меня до похорон
арестуют и отнимут оружие… Итак: убью его, она останется в живых, я… я
до поры до времени не убью себя, а пойду под арест. Убить себя я всегда
успею. Арест тем хорош, что на предварительном дознании я буду иметь
возможность раскрыть перед властью и обществом всю низость ее поведения.
Если я убью себя, то она, пожалуй, со свойственной ей лживостью и наглостью,
во всем обвинит меня, и общество оправдает ее поступок и, пожалуй, посмеется
надо мной; если же я останусь жив, то…!
Через минуту он думал:
«Да, если я убью себя, то, пожалуй, меня же обвинят и заподозрят в
мелком чувстве… И к тому же за что себя убивать? Это раз. Во-вторых,
застрелиться — значит струсить. Итак: убью его, ее оставлю жить, сам иду под
суд. Меня будут судить, а она будет фигурировать в качестве свидетельницы…
Воображаю ее смущение, ее позор, когда ее будет допрашивать мой защитник!
Симпатии суда, публики и прессы будут, конечно, на моей стороне…»
Он размышлял, а приказчик раскладывал перед ним товар и считал своим
долгом занимать покупателя.
— Вот английские системы, недавно только получены,- болтал он.- Но
предупреждаю, мсье, все эти системы бледнеют перед Смит и Вессон. На днях —
вы, вероятно, уже читали — один офицер приобрел у нас револьвер системы Смит
и Вессон. Он выстрелил в любовника, и — что же вы думаете?пуля прошла
навылет, пробила затем бронзовую лампу, потом рояль, а от рояля рикошетом
убила болонку и контузила жену. Эффект блистательный и делает честь нашей
фирме. Офицер теперь арестован… Его, конечно, обвинят и сошлют в каторжные
работы! Во-первых, у нас еще слишком устарелое законодательство; во-вторых,
мсье, суд всегда бывает на стороне любовника. Почему? Очень просто, мсье! И
судья, и присяжные, и прокурор, и защитник сами живут с чужими женами, и для
них будет покойнее, если в России одним мужем будет меньше. Обществу было бы
приятно, если бы правительство сослало всех мужей на Сахалин. О мсье, вы не
знаете, какое негодование возбуждает во мне современная порча нервов! Любить
чужих жен теперь так же принято, как курить чужие папиросы и читать чужие
книги. С каждым годом у нас торговля становится все хуже и хуже,- это не
значит, что любовников становится все меньше, а значит, что мужья мирятся со
своим положением и боятся суда и каторги.
Приказчик оглянулся и прошептал:
— А кто виноват, мсье? Правительство!
«Идти на Сахалин из-за какой-нибудь свиньи тоже не разумно,- раздумывал
Сигаев.- Если я пойду на каторгу, то это даст только возможность жене выйти
замуж вторично и надуть второго мужа. Она будет торжествовать… Итак: ее я
оставлю в живых, себя не убиваю, его… тоже не убиваю. Надо придумать
что-нибудь более разумное и чувствительное. Буду казнить их презрением и
подниму скандальный бракоразводный процесс…»
— Вот, мсье, еще новая система,- сказал приказчик, доставая с полки
новую дюжину.- Обращаю ваше внимание на оригинальный механизм замка…
Сигаеву, после его решения, револьвер был уже не нужен, а приказчик
между тем, вдохновляясь все более и более, не переставал раскладывать перед
ним свой товар. Оскорбленному мужу стало совестно, что из-за него приказчик
даром трудился, даром восхищался, улыбался, терял время…
— Хорошо, в таком случае…- забормотал он,- я зайду после или… или
пришлю кого-нибудь.
Он не видел выражения лица у приказчика, но, чтобы хоть немного
сгладить неловкость, почувствовал необходимость купить что-нибудь. Но что же
купить? Он оглядел стены магазина, выбирая что-нибудь подешевле, и остановил
свой взгляд на зеленой сетке, висевшей около двери.
— Это… это что такое?- спросил он.
— Это сетка для ловли перепелов.
— А что стоит?
— Восемь рублей, мсье.
— Заверните мне…
Оскорбленный муж заплатил восемь рублей, взял сетку и, чувствуя себя
еще более оскорбленным, вышел из магазина.

***

Антон Чехов. Мой юбилей

—————————————————————————-
А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах.
Сочинения. Том 1. М., «Наука», 1983
OCR 1996-2000 Алексей Комаров http://ilibrary.ru/author/chekhov/index.html
—————————————————————————-

Юноши и девы!

Три года тому назад я почувствовал присутствие того священного пламени,
за которое был прикован к скале Прометей… И вот три года я щедрою рукою
рассылаю во все концы моего обширного отечества свои произведения, прошедшие
сквозь чистилище упомянутого пламени. Писал я прозой, писал стихами, писал
на всякие меры, манеры и размеры, задаром и за деньги, писал во все журналы,
но… увы!!!… мои завистники находили нужным не печатать моих
произведений, а если и печатать, то непременно в «почтовых ящиках». Полсотни
почтовых марок посеял я на «Ниве», сотню утопил в «Неве», с десяток пропалил
на «Огоньке», пять сотен просадил на «Стрекозе». Короче: всех ответов из
всех редакций получил я от начала моей литературной деятельности до сего дня
ровно две тысячи! Вчера я получил последний из них, подобный по содержанию
всем остальным. Ни в одном ответе не было даже и намека на «да». Юноши и
девы! Материальная сторона каждой моей посылки в редакцию обходилась мне, по
меньшей мере, в гривенник; следовательно, на литературное препровождение
времени просадил я 200 руб. А ведь за 200 руб. можно купить лошадь! Доходов
в год я имею 800 франков, только… Поймите!!! И я должен был голодать за
то, что воспевал природу, любовь, женские глазки, за то, что пускал ядовитые
стрелы в корыстолюбие надменного Альбиона; за то, что делился своим пламенем
с… гг., писавшими мне ответы… Две тысячи ответов — двести с лишним
рублей, и ни одного «да»! Тьфу! и вместе с тем поучительная материя. Юноши и
девы! Праздную сегодня свой юбилей получения двухтысячного ответа, поднимаю
бокал за окончание моей литературной деятельности и почиваю на лаврах. Или
укажите мне па другого, получившего в три года столько же «нет», или
становите меня на незыблемый пьедестал!

Прозаический поэт

О произведении: Даты написания:
1880 г.

—————————————————————————-
Права на это собрание электронных текстов и сами электронные тексты
принадлежат Алексею Комарову, 1996-2000 год. Разрешено свободное
распространение текстов при условии сохранения целостности текста (включая
данную информацию). Разрешено свободное использование для некоммерческих
целей при условии ссылки на источник — Интернет-библиотеку Алексея Комарова.

***

А.П.Чехов. Месть

Лев Саввич Турманов, дюжинный обыватель, имеющий капиталец, молодую
жену и солидную плешь, как-то играл на именинах у приятеля в винт. После
одного хорошего минуса, когда его в пот ударило, он вдруг вспомнил, что
давно не пил водки. Поднявшись, он на цыпочках, солидно покачиваясь,
пробрался между столов, прошел через гостиную, где танцевала молодежь (тут
он снисходительно улыбнулся и отечески похлопал по плечу молодого жидкого
аптекаря), затем юркнул в маленькую дверь, которая вела в буфетную. Тут, на
круглом столике, стояли бутылки, графины с водкой… Около них, среди другой
закуски, зеленея луком и петрушкой, лежала на тарелке наполовину уже
съеденная селедка. Лев Саввич налил себе рюмку, пошевелил в воздухе
пальцами, как бы собираясь говорить речь, выпил и сделал страдальческое
лицо, потом ткнул вилкой в селедку и… Но тут за стеной послышались голоса.
— Пожалуй, пожалуй…- бойко говорил женский голос.- Только когда это
будет?
«Моя жена,- узнал Лев Саввич.- С кем это она?»
— Когда хочешь, мой друг…- отвечал за стеной густой сочный бас.-
Сегодня не совсем удобно, завтра я целешенький день занят…
«Это Дегтярев!- узнал Турманов в басе одного из своих приятелей.- И ты,
Брут, туда же! Неужели и его уж подцепила? Экая ненасытная, неугомонная
баба! Дня не может продышать без романа!»
— Да, завтра я занят,- продолжал бас.- Если хочешь, напиши мне завтра
что-нибудь… Буду рад и счастлив… Только нам следовало бы упорядочить
нашу корреспонденцию. Нужно придумать какой-нибудь фокус. Почтой посылать не
совсем удобно. Если я тебе напишу, то твой индюк может перехватить письмо у
почтальона; если ты мне напишешь, то моя половина получит без меня и
наверное распечатает.
— Как же быть?
— Нужно фокус какой-нибудь придумать. Через прислугу посылать тоже
нельзя, потому что твой Собакевич наверное держит в ежовых горничную и
лакея… Что, он в карты играет?
— Да. Вечно, дуралей, проигрывает!
— Значит, в любви ему везет!- засмеялся Дегтярев.Вот, мамочка, какой
фортель я придумал… Завтра, ровно в шесть часов вечера, я, возвращаясь из
конторы, буду проходить через городской сад, где мне нужно повидаться со
смотрителем. Так вот ты, душа моя, постарайся непременно к шести часам, не
позже, положить записочку в ту мраморную вазу, которая, знаешь, стоит налево
от виноградной беседки…
— Знаю, знаю…
— Это выйдет и поэтично, и таинственно, и ново… Не узнает ни твой
пузан, ни моя благоверная. Поняла?
Лев Саввич выпил еще одну рюмку и отправился к игорному столу.
Открытие, которое он только что сделал, не поразило его, не удивило и нимало
не возмутило. Время, когда он возмущался, устраивал сцены, бранился и даже
дрался, давно уже прошло; он махнул рукой и теперь смотрел на романы своей
ветреной супруги сквозь пальцы. Но ему все-таки было неприятно. Такие
выражения, как индюк, Собакевич, пузан и пр., покоробили его самолюбие.
«Какая же, однако, каналья этот Дегтярев!- думал он, записывая минусы.-
Когда встречается на улице, таким милым другом прикидывается, скалит зубы и
по животу гладит, а теперь, поди-ка, какие пули отливает! В лицо другом
величает, а за глаза я у него и индюк и пузан…»
Чем больше он погружался в свои противные минусы, тем тяжелее
становилось чувство обиды…
«Молокосос…- думал он, сердито ломая мелок.Мальчишка… Не хочется
только связываться, а то я показал бы тебе Собакевича!»
За ужином он не мог равнодушно видеть физиономию Дегтярева, а тот, как
нарочно, неотвязчиво приставал к нему с вопросами: выиграл ли он? отчего он
так грустен? и проч. И даже имел нахальство, на правах доброго знакомого,
громко пожурить его супругу за то, что та плохо заботится о здоровье мужа. А
супруга как ни в чем не бывало глядела на мужа маслеными глазками, весело
смеялась, невинно болтала, так что сам черт не заподозрил бы ее в
неверности.
Возвратясь домой, Лев Саввич чувствовал себя злым и неудовлетворенным,
точно он вместо телятины съел за ужином старую калошу. Быть может, он
пересилил бы себя и забылся, но болтовня супруги и ее улыбки каждую секунду
напоминали ему про индюка, гуся, пузана…
«По щекам бы его, подлеца, отхлопать…- думал он.Оборвать бы его
публично».
И он думал, что хорошо бы теперь побить Дегтярева, подстрелить его на
дуэли как воробья… спихнуть с должности или положить в мраморную вазу
что-нибудь неприличное, вонючее — дохлую крысу, например… Недурно бы
женино письмо заранее выкрасть из вазы, а вместо него положить какие-нибудь
скабрезные стишки с подписью «твоя Акулька» или что-нибудь в этом роде.
Долго Турманов ходил по спальной и услаждал себя подобными мечтами.
Вдруг он остановился и хлопнул себя по лбу.
— Нашел, браво!- воскликнул он и даже просиял от удовольствия.- Это
выйдет отлично! О-отлично!
Когда уснула его супруга, он сел за стол и после долгого раздумья,
коверкая свой почерк и изобретая грамматические ошибки, написал следующее:
«Купцу Дулинову. Милостивый Государь! Если к шести часам находица в
городском саду налево от виноградной беседки, не будит положено вами двести
рублей, то вы будете убиты и ваша галантерейная лавка взлетит на воздух».
Написав такое письмо, Лев Саввич подскочил от восторга.
— Каково придумано, а?- бормотал он, потирая руки.Шикарно! Лучшей мести
сам сатана не придумает! Естественно, купчина струсит и сейчас же донесет
полиции, а полиция засядет к шести часам в кусты — и цап-царап его,
голубчика, когда он за письмом полезет!.. То-то струсит! Пока дело
выяснится, так успеет, каналья, и натерпеться и насидеться… Браво!
Лев Саввич прилепил марку к письму и сам снес его в почтовый ящик.
Уснул он с блаженнейшей улыбкой и спал так сладко, как давно уже не спал.
Проснувшись утром и вспомнивши свою выдумку, он весело замурлыкал и даже
потрогал неверную жену за подбородочек. Отправляясь на службу и потом сидя в
канцелярии, он все время улыбался и воображал себе ужас Дегтярева, когда тот
попадет в западню…
В шестом часу он не выдержал и побежал в городской сад, чтобы воочию
полюбоваться отчаянным положением врага.
«Ага!»- подумал он, встретив городового.
Дойдя до виноградной беседки, он сел под куст и, устремив жадные взоры
на вазу, принялся ждать. Нетерпение его не имело пределов.
Ровно в шесть часов показался Дегтярев. Молодой человек был,
по-видимому, в отличнейшем расположении духа. Цилиндр его ухарски сидел на
затылке, и из-за распахнувшегося пальто вместе с жилеткой, казалось,
выглядывала сама душа. Он насвистывал и курил сигару…
«Вот сейчас узнаешь индюка да Собакевича!- злорадствовал Турманов.-
Погоди!»
Дегтярев подошел к вазе и лениво сунул в нее руку… Лев Саввич
приподнялся и впился в него глазами… Молодой человек вытащил из вазы
небольшой пакет, оглядел его со всех сторон и пожал плечами, потом
нерешительно распечатал, опять пожал плечами и изобразил на лице своем
крайнее недоумение: в пакете были две радужные бумажки!
Долго осматривал Дегтярев эти бумажки. В конце концов, не переставая
пожимать плечами, он сунул их в карман и произнес: «Merci».
Несчастный Лев Саввич слышал это «merci». Целый вечер потом стоял он
против лавки Дулинова, грозился на вывеску кулаком и бормотал в негодовании:
— Трррус! Купчишка! Презренный Кит Китыч! Трррус! Заяц толстопузый!…

***

Антон Павлович Чехов. Марья Ивановна

В роскошно убранной гостиной, на кушетке, обитой темно-фиолетовым
бархатом, сидела молодая женщина лет двадцати трех. Звали ее Марьей
Ивановной Однощекиной.
— Какое шаблонное, стереотипное начало! — воскликнет читатель. — Вечно
эти господа начинают роскошно убранными гостиными! Читать не хочется!
Извиняюсь перед читателем и иду далее. Перед дамой стоял молодой
человек лет двадцати шести, с бледным, несколько грустным лицом.
— Ну, вот, вот… Так я и знал, — рассердится читатель. — Молодой
человек и непременно двадцати шести лет! Ну, а дальше что? Известно что…
Он попросит поэзии, любви, а она ответит прозаической просьбой купить
браслет. Или же наоборот, она захочет поэзии, а он… И читать не стану!
Но я все-таки продолжаю. Молодой человек не отрывал глаз от молодой
женщины и шептал:
— Я люблю тебя, чудная, даже и теперь, когда от тебя веет холодом
могилы!
Тут уж читатель выйдет из терпения и начнет браниться:
— Черт их подери! Угощают публику разной чепухой, роскошно убранными
гостиными да какими-то Марьями Ивановнами с могильным холодом!
Кто знает, может быть, вы и правы в своем гневе, читатель. А может
быть, вы и неправы. Наш век тем и хорош, что никак не разберешь, кто прав,
кто виноват. Даже присяжные, судящие какого-нибудь человечка за кражу, не
знают, кто виноват: человечек ли, деньги ли, что плохо лежали, сами ли они,
присяжные виноваты, что родились на свет. Ничего не разберешь на этой земле!
Во всяком случае, если вы правы, то и я не виноват. Вы находите, что
этот мой рассказ не интересен, не нужен. Допустим, что вы правы и что я
виноват… Но тогда допустите хоть смягчающие вину обстоятельства.
В самом деле, могу ли я писать интересное и только нужное, если мне
скучно и если вот уже две недели у меня перемежающаяся лихорадка?
— Не пишите, если у вас лихорадка.
Так-то так… Но, чтобы долго не разговаривать, представьте себе, что у
меня лихорадка и дурное настроение; в это же самое время у другого
литератора тоже лихорадка, у третьего беспокойная жена и болят зубы,
четвертый страдает меланхолией. Мы все четверо не пишем. Чем же прикажете
наполнить номера газет и журналов? Не теми ли произведениями, которые вы,
читатели, шлете ежедневно пудами в редакции наших газет и журналов? Из ваших
тяжелых пудов едва ли можно выбрать маленький золотничок, да и то с великой
натяжкой, с великим усилием.
Мы все, профессиональные литераторы, не дилетанты, а настоящие
литературные поденщики, сколько нас есть, такие же люди-человеки, как и вы,
как и ваш брат, как и ваша свояченица, у нас такие же нервы, такие же
внутренности, нас мучает то же самое, что и вас, скорбей у нас несравненно
больше, чем радостей, и если бы мы захотели, то каждый день могли бы иметь
повод к тому, чтобы не работать. Каждый день, уверяю вас! Но если бы мы
послушались вашего «не пишите», если бы мы все поддались усталости, скуке
или лихорадке, то тогда хоть закрывай всю текущую литературу.
А ее нельзя закрывать ни на один день, читатель. Хотя она и кажется вам
маленькой и серенькой, неинтересной, хотя она и не возбуждает в вас ни
смеха, ни гнева, ни радости, но все же она есть и делает свое дело. Без нее
нельзя… Если мы уйдем и оставим наше поле хоть на минуту, то нас тотчас же
заменят шуты в дурацких колпаках с лошадиными бубенчиками, нас заменят
плохие профессора, плохие адвокаты да юнкера, описывающие свои нелепые
любовные похождения по команде: левой! правой!
Я должен писать, несмотря ни на скуку, ни на перемежающуюся лихорадку.
Должен, как могу и как умею, не переставая. Нас мало, нас можно пересчитать
по пальцам. А где мало служащих, там нельзя проситься в отпуск, даже на
короткое время. Нельзя и не принято.
— Но все-таки могли бы сюжет избрать посерьезнее! Ну что толку в этой
Марье Ивановне, право? Мало ли кругом таких явлений, мало ли кругом
вопросов, которые…
Вы правы, много и явлений и вопросов, но укажите, что собственно вам
нужно. Если вы так возмущены, то укажите, заставьте меня окончательно
поверить, что вы правы, что вы в самом деле очень серьезный человек и что
ваша жизнь очень серьезна. Укажите же, будьте определенны, иначе я могу
подумать, что вопросов и явлений, о которых вы говорите, нет вовсе, что вы
просто милый малый, которому иногда нравится от нечего делать потолковать о
серьезном.
Но пора, однако, кончить рассказ.
Долго стоял молодой человек перед прекрасной женщиной. Наконец он снял
сюртук, стащил с себя сапоги и прошептал:
— Прощай, до завтра!
Затем он растянулся на диване и укрылся плюшевым одеялом.
— При даме?! — изумится читатель. — Да это чушь, чепуха! Это
возмутительно! Городовой! Цензура!
Да постойте, не спешите, серьезный, строгий, глубокомысленный читатель.
Дама в роскошно убранной гостиной была написана масляными красками на холсте
и висела над диваном. Теперь можете возмущаться сколько вам угодно.
И как это терпит бумага! Если печатают такой вздор, как «Марья
Ивановна», то, очевидно, потому, что нет более ценного материала. Это
очевидно. Садитесь же поскорее, излагайте ваши глубокие, великолепные мысли,
напишите целые три пуда и пошлите в какую-нибудь редакцию. Садитесь поскорей
и пишите! Пишите и посылайте поскорей!
И вам возвратят назад.

***

Антон Павлович Чехов. Хамелеон

Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелов в новой
шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху
наполненным конфискованным крыжовником. Кругом тишина… На площади ни
души… Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет божий уныло, как
голодные пасти; около них нет даже нищих.
— Так ты кусаться, окаянный? — слышит вдруг Очумелов. — Ребята, не
пущай ее! Нынче не велено кусаться! Держи! А… а!
Слышен собачий визг. Очумелов глядит в сторону и видит: из дровяного
склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За
ней гонится человек в ситцевой накрахмаленной рубахе и расстегнутой жилетке.
Он бежит за ней и, подавшись туловищем вперед, падает на землю и хватает
собаку за задние лапы. Слышен вторично собачий визг и крик: «Не пущай!» Из
лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного склада, словно
из земли выросши, собирается толпа.
— Никак беспорядок, ваше благородие!.. — говорит городовой.
Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около самых ворот
склада, видит он, стоит вышеписанный человек в расстегнутой жилетке и,
подняв вверх правую руку, показывает толпе окровавленный палец. На
полупьяном лице его как бы написано: «Ужо я сорву с тебя, шельма!», да и
самый палец имеет вид знамения победы. В этом человеке Очумелов узнает
золотых дел мастера Хрюкина. В центре толпы, растопырив передние ноги и
дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала — белый борзой щенок
с острой мордой и желтым пятном на спине. В слезящихся глазах его выражение
тоски и ужаса.
— По какому это случаю тут? — спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу.
— Почему тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал!
— Иду я, ваше благородие, никого не трогаю… — начинает Хрюкин, кашляя
в кулак. — Насчет дров с Митрий Митричем, — и вдруг эта подлая ни с того ни
с сего за палец… Вы меня извините, я человек, который работающий… Работа
у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем, может, неделю не
пошевельну… Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари
терпеть… Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете…
— Гм!.. Хорошо… — говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. —
Хорошо… Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак
распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих
подчиняться постановлениям! Как оштрафую его, мерзавца, так он узнает у
меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу кузькину
мать!.. Елдырин, — обращается надзиратель к городовому, — узнай, чья это
собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Не медля! Она
наверное бешеная… Чья это собака, спрашиваю?
— Это, кажись, генерала Жигалова! — говорит кто-то из толпы.
— Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто… Ужас,
как жарко! Должно полагать, перед дождем… Одного только я не понимаю: как
она могла тебя укусить? — обращается Очумелов к Хрюкину. — Нешто она
достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно
быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб
сорвать. Ты ведь… известный народ! Знаю вас, чертей!
— Он, ваше благородие, цигаркой ей в харю для смеха, а она — не будь
дура, и тяпни… Вздорный человек, ваше благородие!
— Врешь, кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их благородие
умный господин и понимают, ежели кто врет, а кто по совести, как перед
богом… А ежели я вру, так пущай мировой рассудит. У него в законе
сказано… Нынче все равны… У меня у самого брат в жандармах… ежели
хотите знать…
— Не рассуждать!
— Нет, это не генеральская… — глубокомысленно замечает городовой. — У
генерала таких нет. У него все больше лягавые…
— Ты это верно знаешь?
— Верно, ваше благородие…
— Я и сам знаю. У генерала собаки дорогие, породистые, а эта — черт
знает что! Ни шерсти, ни вида… подлость одна только… И этакую собаку
держать?! Где же у вас ум? Попадись этакая собака в Петербурге или Москве,
то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально — не
дыши! Ты, Хрюкин, пострадал и дела этого так не оставляй… Нужно проучить!
Пора…
— А может быть, и генеральская… — думает вслух городовой. — На морде
у ней не написано… Намедни во дворе у него такую видели.
— Вестимо, генеральская! — говорит голос из толпы.
— Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто… Что-то ветром
подуло… Знобит… Ты отведешь ее к генералу и спросишь там. Скажешь, что я
нашел и прислал… И скажи, чтобы ее не выпускали на улицу… Она, может
быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то
долго ли испортить. Собака- нежная тварь… А ты, болван, опусти руку!
Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
— Повар генеральский идет, его спросим… Эй, Прохор! Поди-ка, милый,
сюда! Погляди на собаку… Ваша?
— Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!
— И спрашивать тут долго нечего, — говорит Очумелов. — Она бродячая!
Нечего тут долго разговаривать… Ежели сказал, что бродячая, стало быть, и
бродячая… Истребить, вот и все.
— Это не наша, — продолжал Прохор. — Это генералова брата, что
намеднись приехал. Наш не охотник до борзых. Брат ихний охоч…
— Да разве братец ихний приехали? Владимир Иваныч? — спрашивает
Очумелов, и все лицо его заливается улыбкой умиления. — Ишь ты, господа! А я
и не знал! Погостить приехали?
— В гости…
— Ишь ты, господи… Соскучились по братце… А я ведь и не знал! Так
это ихняя собачка? Очень рад… Возьми ее… Собачонка ничего себе…
Шустрая такая… Цап этого за палец! Ха-ха-ха… Ну, чего дрожишь? Ррр…
Рр… Сердится, шельма… цуцык этакий…
Прохор зовет собаку и идет с ней от дровяного склада… Толпа хохочет
над Хрюкиным.
— Я еще доберусь до тебя! — грозит ему Очумелов и, запахиваясь в
шинель, продолжает свой путь по базарной площади.

***

Источник : https://ilibrary.ru/author/chekhov/l.all/index.html

***

День рождения Антона Павловича… и его рассказы

Антон Павлович Чехов. Рассказы. 002

Антон Павлович Чехов. Рассказы.003

Антон Павлович Чехов. Рассказы. 004

Антон Павлович Чехов. Рассказы.005

Антон Павлович Чехов. Рассказы. 006

Антон Павлович Чехов. Рассказы. 007

Поцелуй. Антон Павлович Чехов.

***

Шахматы в…

Обучение

О книге

Разные разности

Из НОВОСТЕЙ

Новости

Из свежих новостей — АРХИВ…

11 мая 2010

Аудиокниги

Новость 2

Семашхо

***

Источник

Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)

Библиографическая запись:
Тематика и проблематика художественного произведения. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//137/tematika-i-problematika-khudozhestvennogo-proizvedeniia/ (дата обращения: 5.01.2022)

Тема — это то, о чем идет речь в произведении, основная проблема, поставленная и рассматриваемая автором в произведении, которая объединяет содержание в единое целое; это те типические явления и события реальной жизни, которые отражены в произведении. Созвучна ли тема основным вопросам своего времени? Связано ли с темой название? Каждое явление жизни — это отдельная тема; совокупность тем — тематика произведения.

В учебной, справочной и даже научной литературе термин «тема» толкуется по-разному. «Одни понимают под темой жизненный материал, взятый для изображения. Другие — основную общественную проблему, поставленную в произведении», — пишет Г.Л. Абрамович, склоняясь ко второму толкованию, но не исключая и первого. В понятии темы в этом случае объединяются два совершенно разных значения. Более четко эти значения разграничены в Литературном энциклопедическом словаре**, что исключает, по крайней мере, смешение понятий. Иногда тема отождествляется даже с идеей произведения, причем начало подобной терминологической неоднозначности положил, очевидно, М. Горький: «Тема — это идея, которая зародилась в опыте автора, подсказывается ему жизнью, но гнездится во вместилище его впечатлений еще неоформленно».

Нам необходимо четко разграничить и сами термины «тема», «проблема», «идея», и — главное — стоящие за ними структурные уровни художественного содержания, избегая дублирования терминов. Такое разграничение было в свое время проведено Г.Н. Поспеловым и в настоящее время разделяется многими литературоведами. В соответствии с этой традицией под темой мы будем понимать объект художественного отражения, те жизненные характеры и ситуации (взаимоотношения характеров, а также взаимодействия человека с обществом в целом, с природой, бытом и т.п.), которые как бы переходят из реальной действительности в художественное произведение и образуютобъективную сторону его содержания. Тематика в таком понимании выступает как связующее звено между первичной реальностью и реальностью художественной, она как бы принадлежит сразу обоим мирам: реальному и художественному. При этом следует, разумеется, учитывать то обстоятельство, что действительные характеры и взаимоотношения характеров не копируются писателем «один к одному», а уже на этом этапе творчески преломляются: писатель выбирает из действительности наиболее, с его точки зрения, характерное, усиливает эту характерность и одновременно воплощает ее в единичном художественном образе. Так создаетсялитературный персонаж — вымышленная писателем личность со своим характером, то есть совокупностью индивидуальных устойчивых черт личности — социальных и психологических.

Проблема — это та сторона жизни, которая особенно интересует писателя. Одна и та же проблема может послужить основой для постановки разных проблем (тема крепостного права — проблема внутренней несвободы крепостного, проблема взаимного развращения, уродования и крепостных, и крепостников, проблема социальной несправедливости…). Проблематика — перечень проблем, затронутых в произведении . (Они могут носить дополнительный характер и подчиняться главной проблеме.)

Под проблематикой художественного произведения в литературоведении принято понимать область осмысления, понимания писателем отраженной реальности. Это сфера, в которой проявляется авторская концепция мира и человека, где запечатлеваются размышления и переживания писателя, где тема рассматривается под определенным углом зрения. На уровне проблематики читателю как бы предлагается диалог, подвергается обсуждению та или иная система ценностей, ставятся вопросы, приводятся художественные «аргументы» за и против той или иной жизненной мироориентации. Проблематику можно назвать центральной частью художественного содержания, потому что в ней, как правило, и заключено то, ради чего мы обращаемся к произведению — неповторимый авторский взгляд на мир. Естественно, что проблематика требует повышенной активности и от читателя: если тему он принимает как данность, то по поводу проблематики у него могут и должны возникать собственные соображения, согласие или несогласие, размышления и переживания, направляемые размышлениями и переживаниями автора, но не целиком им тождественные. Выше, в первом разделе, мы обсуждали плодотворную идею М.М. Бахтина о специфическом познании художественного содержания как диалоге между автором и читателем; в наибольшей мере эта идея относится как раз к проблематике произведения .

В отличие от тематики проблематика является субъективной стороной художественного содержания, поэтому в ней максимально проявляется авторская индивидуальность, самобытный авторский взгляд на мир или, как писал Л.Н. Толстой, «самобытное нравственное отношение автора к предмету»*. Число тем, которые предоставляет писателю объективная действительность, поневоле ограничено, поэтому не редкость, когда произведения совершенно разных авторов написаны на одну и ту же или сходную тему. Но нет двух крупных писателей, произведения которых совпадали бы по своей проблематике . Своеобразие проблематики — своего рода визитная карточка автора. Так, практически не было поэта, который в своем творчестве обошел бы тему поэзии, но как по-разному звучит у разных поэтов проблематика , связанная с этой темой! Пушкин рассматривал поэзию как «служенье муз», поэта — как боговдохновенного пророка, подчеркивал величие поэта и его роль в деле национальной культуры. Лермонтов акцентировал гордое одиночество поэта в толпе, его непонятость и трагическую судьбу. Некрасов ставил вопрос о гражданственности поэтического творчества и общественной полезности деятельности поэта в «годину горя», резко выступая против теорий «чистого искусства». Для Блока поэзия была прежде всего истолковательницей и выразительницей мистических тайн бытия. Маяковский первым стал рассматривать поэзию как своего рода «производство», ставя вопрос «о месте поэта в рабочем строю». Как видим, при единстве темы проблематика у каждого из поэтов оказывается весьма индивидуальной и субъективной.

Центральная проблема произведения часто оказывается его организующим началом, пронизывающим все элементы художественной целостности. Во многих случаях произведения словесного искусства становятся многопроблемными, и эти проблемы далеко не всегда разрешаются в пределах произведения. А.П. Чехов справедливо писал, отдавая приоритет проблематике даже перед идеей: «Вы смешиваете два разных явления: решение вопроса и правильную постановку вопроса. Только второе обязательно для художника. В «Евгении Онегине» или «Анне Карениной» не решен ни один вопрос, но они вас вполне удовлетворяют, потому что все вопросы поставлены в них правильно» (Письмо А.С. Суворину от 27 октября 1888 г.)*. Проблематика произведения дает читателю возможность размышлять и переживать, а это, в сущности, главное, ради чего мы обращаемся к художественной литературе.

Типы проблематики

Вопросы типологии художественной проблематики стали разрабатываться литературоведами довольно давно. Разграничение некоторых типов проблематики и их подробное описание мы можем найти в работах Гегеля, Шиллера, Белинского, Чернышевского и других эстетиков и литературоведов XVIII-XIX вв. Однако системной научной разработке эта проблема подверглась только в XX в. Одной из первых плодотворных попыток разграничить типы художественной проблематики была попытка М.М. Бахтина, который выделил романную и нероманную концепции действительности. В типологии М.М. Бахтина они различались прежде всего по тому, как подходит автор к пониманию и изображению человека*. Однако и та и другая группа оказывались внутренне неоднородными, что делало необходимым дальнейшую разработку типологии художественного содержания в направлении большей дифференциации типов. Дальше всех здесь пошел, вероятно, Г.Н. Поспелов, который выделил уже четыре типа проблематики : «мифологическую», «национально-историческую», «нравоописательную» (иначе — «этологическую») и романную (в терминологии Г.Н. Поспелова — «романическую»)**. Эта типология, правда, не свободна от существенных недостатков (неточности терминологии, излишняя социологизация, произвольное и неправомерное связывание типов проблематики с литературными жанрами), однако на нее уже вполне можно опереться, чтобы идти дальше.

Мифологическая проблематика

Мифологическая проблематика — это «фантастико-генетическое осмысление» «тех или иных явлений природы или культуры»*; объяснение, которое дает автор произведения возникновению тех или иных явлений. Так, например, автор «Метаморфоз» Овидий дает, опираясь на фольклорную легенду, объяснение, откуда и каким образом появился на земле цветок нарцисс — в него, оказывается, был превращен юноша по имени Нарцисс, не любивший никого, кроме самого себя.

Мифологическая проблематика была очень развита на ранних стадиях литературы, а также в долитературном творчестве — фольклоре. Конечно, многие современные писатели просто используют мифологические модели для воплощения совсем иной (чаще всего философской) проблематики (например, рассказ Л. Андреева «Иуда Искариот», роман Булгакова «Мастер и Маргарита», пьесы Ж. Ануя), но и собственно мифотворчество актуально для литературы XX в. Прежде всего оно проявляется в таких важных для современного художественного мышления течениях, как научно-фантастическая литература и в особенности литература «фэнтези». Как пример научно-фантастического мифотворчества можно привести романы А. Кларка «Космическая одиссея 2001» и К. Саймака «Заповедник гоблинов». В первом из них дается фантастическое объяснение возникновению разумной жизни на Земле: зародиться ей помогли высокоразвитые космические пришельцы; во втором фантастически осмысляются поверья о гоблинах, троллях, феях и т.п.: оказывается, «нечистая сила» — это наиболее древние обитатели Земли, населявшие ее еще миллиарды лет назад и теперь постепенно вымирающие. Примером мифологической проблематики в литературе «фэнтези» с успехом может служить трилогия Дж.Р.Р. Толкиена «Властелин колец».

Национальная проблематика

Следующий тип, выделенный Г.Н. Поспеловым, — проблемаитка национально-историческая. Создатели произведений , в которых воплощался этот тип проблематики , «интересовались в основном историческим становлением и судьбой целых народностей», «национальной судьбой».

Если учесть, что важнейшей проблемой в произведениях данного типа является проблема сущности национального характера — более глубинная, нежели проблема внешнего исторического бытия нации, народа, — то круг произведений, входящих в данный тип, придется существенно расширить. Наряду с национальными поэмами, отражающими складывание национальной государственности («Илиада» Гомера, «Слово о полку Игореве», «Витязь в тигровой шкуре» Ш. Руставели), с произведениями в новой литературе, вызванными к жизни моментами межгосударственных и внутринациональных конфликтов («Клеветникам России» Пушкина, «Хождение по мукам» А.Н. Толстого, «Василий Теркин» Твардовского и др.). существуют и произведения, в которых проблемы национального характера, национальной самобытности (национального менталитета, как сказали бы сейчас) ставятся и решаются на совершенно «мирном», даже бытовом материале. К таким произведениям можно отнести стихотворение Тютчева «Умом Россию не понять…», цикл М.Е. Салтыкова-Щедрина «За рубежом», рассказы Лескова «Левша» и «Железная воля», рассказы Чехова «Глупый француз», «Дочь Альбиона», «Перекати-поле»; «Русские сказки» Горького, «Балладу о русской игрушке» и «Балладу о печерском Муромце» Е. Евтушенко и т.п. В этой связи представляется также уместным несколько изменить сам термин, предложенный Г.Н. Поспеловым, и говорить не о «национально-исторической», а просто о национальной проблематике .

Социокультурная проблематика

Следующим типом проблематики , выделение которого имеет принципиальное для всей системы значение, является в типология Г.Н. Поспелова нравоописательная, или этологическая проблематика . «»Этологическая» литература заключает в себе «…» осмысление гражданско-нравственного уклада социальной жизни, состояния общества в отдельных его слоев». Само выделение данного типа, безусловно, обоснованно и очень полезно для практики анализа.

Итак, специфический аспект действительности, осмысляемый в системе социокультурной проблематики , — устойчивые общественные отношения, условия и образ жизни той или иной части общества, сложившиеся в сфере массового, обыденного сознания мнения, привычки, организация быта и т.п. Основной признак социокультурной проблематики — акцент на устойчивые, сложившиеся, повторяющиеся черты бытия и сознания людей; здесь важна не динамика, а статика жизни. Второй существенный признак произведений с этой проблематикой — то, что в них осмысляются, как правило, такие свойства и качества, которые характерны для очень широкой группы людей, иначе говоря, осмысляется состояние среды, множества, а не индивидуальная неповторимость отдельной личности. Это не значит, впрочем, что здесь не могут появляться герои в той или иной мере исключительные, но исключительность их носит, так сказать, количественный характер: качества, присущие в принципе всем представителям данной среды, в характере героя возводятся в некую степень, гиперболизируются (таков, например, характер гоголевского Плюшкина, приобретающий временами гротескные очертания). Однако при этом герою никогда не свойственны такие качества, которых нет в массе, в людях той социальной среды, которую он представляет.

Социокультурный тип объединяет весьма широкую группу произведений , конкретная направленность проблематики в них может быть различной. Писатели могут акцентировать в своих произведениях политический момент («История одного города» Щедрина, сатирические стихотворения Катулла, высмеивающие тогдашних правителей Рима, ода «Вольность» Радищева и др.); моральное состояние общества (средневековый «Роман о Розе», повесть Чулкова «Пригожая повариха», цикл очерков Щедрина «Помпадуры и помпадурши»); собственно социальные отношения различных слоев общества («Волк и ягненок» Крылова, «Ревизор» Гоголя, «Мещанское счастье» Помяловского); черты повседневного быта и культуры («Мертвые души» Гоголя, «Мелочи архиерейской жизни» Лескова, романы Золя).

Романная проблематика

Наконец, четвертый тип проблематики , который Г.Н Поспелов называет «романической» и которую чаще называют романной, — это идейные интересы писателей к «»личностному» началу и в себе самих, и в окружающем их обществе». В том, что важнейшая проблема романного мышления есть проблема личности, сходятся практически все исследователи этого типа проблематики . Еще одной важнейшей чертой романной проблематики , отличающей ее прежде всего от проблематики социокультурной, является акцент не на статике, а на динамике, на различного рода изменениях — либо во внешнем положении человека, либо в его эмоциональном мире, либо в его «философии», точке зрения на действительность.

Два названных аспекта — интерес к личностному началу и акцент на динамике — наиболее общие, интегрирующие признаки романной проблематики . Однако широта этих признаков такова, что они позволяют объединить в один тип весьма несхожие между собой произведения — такие, например, как «Эфиопику» Гелиодора и «Преступление и наказание» Достоевского, «Тристан и Изольда» и «Мать» Горького и т.п. Тип романной проблематики оказывается, таким образом, гораздо более широким и расплывчатым в своем конкретном наполнении, чем любой другой из рассмотренных выше. А это и теоретически вызывает сомнения, и практически пользоваться такой типологией не очень удобно. Поэтому в сфере романной проблематики целесообразно и необходимо выделять самостоятельные типы (или подтипы, дело не в термине). Основанием для такого деления будет служить различие в специфике осмысления изображенной действительности, особый проблемный подход к ней.

Действительно, если взять общий для всего романного содержания проблемный интерес — интерес к личности, к личностному началу, — то легко можно заметить, что личность сама по себе, так сказать, многоаспектна и писатели могут подходить к ее осмыслению с нескольких принципиально различных сторон. Их произведения тогда будут, естественно, сильно разниться по своей проблематике . Отсюда необходимость и возможность дальнейшего типологического членения романной проблематики .

В истории литературы мы встречаемся по меньшей мере с двумя проблемными типами романного содержания. Исторически первым таким типом можно считать проблематику , в которой писатели делали основной акцент на динамике внешних изменений в судьбе и положении личности. Идейный интерес писателей сосредоточивался на том, какие превратности выпадают на долю человека, как благоприятные и неблагоприятные случайности стремительно меняют его положение и как сам человек «держится» в этом потоке несущих его событий. Произведения с такого рода проблематикой часто называют авантюрными романами; сохраняя термин, мы будем называть этот подтип романной проблематики «авантюрным».

Истоки такого типа романов мы находим еще в фольклоре на самых ранних стадиях развития искусства слова: так, «Одиссея» Гомера, представляющая собой литературную обработку фольклорных источников, может быть отнесена по своей проблематике именно к этому типу. В так называемой «мифологии» разных народов также встречаются, хотя и не часто, сюжеты, воплощающие этот тип проблематики ; наиболее известными примерами будут здесь, пожалуй, библейская легенда об Иосифе, проданном в рабство своими братьями, миф об Эдипе и его позднейшие интерпретации в древнегреческой трагедии, многие сюжеты «Тысячи и одной ночи» (в частности, знаменитые путешествия Синбада); наконец, многие русские «волшебные сказки», в которых герой «без роду без племени» отправляется искать счастья, попадает в различные переделки и в конце концов обычно получает в награду царскую дочь и становится царем. Во всех этих сюжетах, несомненно, присутствует важнейший признак романной проблематики — специфический интерес к личностному началу, поскольку героЙ здесь «освобожден» от фиксированного социального положения, от профессиональных, корпоративных и иных связей и выступает «сам по себе». К нему вполне применима характеристика, которую В.В. Кожинов дает Тилю Уленшпигелю — герою романа гораздо более позднего и , естественно, более развитого: «Это обыкновенный смертный, опирающийся только на самого себя, на возможности единичного человеческого тела и духа»* и , добавим, опирающийся еще на случай, на счастливый поворот объективной и не зависящей от человека судьбы. Спецификой романной проблематики ранних стадий было именно пристальное внимание к судьбе личности, к ее «доле», «року».

Философская проблематика

Романной проблематикой завершается типология Г.Н. Поспелова. Однако думается, что четыре выделенных им типа проблематики не могут исчерпать всего проблемного многообразия литературы. По крайней мере еще один тип необходимо вводить в классификацию. Я имею в виду произведения с так называемой философской проблематикой . Идейный интерес писателей в этом случае направлен на осмысление наиболее общих, универсальных закономерностей бытия общества и природы, как в онтологическом, так и в гносеологическом аспектах. Истоки этого типа опять-таки лежат довольно глубоко: мы находим их в притчах Ветхого и Нового завета, в «Сократических диалогах» Платона, в «Диалогах в царстве мертвых» Лукиана. Впоследствии этот тип, впрочем, нечасто появляется в литературе, но зато в XIX и особенноXX в. заметно активизируется. Здесь можно назвать такие произведения как «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» и «Пир во время чумы» Пушкина, «Изречение Мельхиседека» Батюшкова, «Природа — сфинкс…» Тютчева, некоторые «Стихотворения в прозе» Тургенева и О. Уайльда, «Слепых» Метерлинка, такие пьесы Шоу, как «Горько, но правда», «Простак с Нежданных островов», Брехта «Добрый человек из Сезуана» и многие другие произведения, написанные в основном в жанрах притчи, иносказания, «параболы», в том числе и значительную часть так называемой «научной фантастики», в частности, повести Р. Шекли или братьев Стругацких.

До сих пор проблематика этого рода не выделялась в самостоятельный тип, а причислялась к одному из уже существующих. Так, Г.Н. Поспелов относит подобные произведения к этологической группе, а М.М. Бахтин — к романной. Оба решения, по-видимому, неудачны, потому что существенно нарушают единство этологического или романного типов. В самом деле, философская коллизия (если автора интересует ее разрешение, а не изображение философских систем как таковых) вряд ли может рассматриваться как одна из разновидностей социокультурной проблематики . Здесь принципиально иная направленность писательских интересов: не уклад жизни той или иной социальной группы, а истина «в конечной инстанции». Поэтому можно смело говорить о принципиальных, типологических отличиях философской проблематики от социокультурной.

Что же касается романа, особенно в его идейно-нравственной разновидности, то здесь, по-видимому, точек соприкосновения больше — тот же поиск истины, «правда», концепции жизни выступают на первый план. Но есть и существенные отличия, касающиеся опять же наиболее принципиальных признаков романной проблематики . Первое состоит в том, что если идейно-нравственную проблематику интересует, может быть, не столько сама истина, сколько процесс личностного поиска истины, то философская проблематика берет те или иные точки зрения на мир практически безразлично к их носителям. Если для идейно-нравственной проблематики характерно личностное переживание человеком своей жизненной позиции, то философская проблематика «озабочена» прежде всего логической и фактической доказательностью своих итоговых выводов. Таким образом, основная проблема романного мышления — проблема личности — практически не ставится в философском типе проблематики ; если идейно-нравственная проблематика демонстрирует непосредственнейшую, теснейшую связь человека и «идеи», то философская связывает их лишь в конечном итоге, а иногда такая связь осуществляется и вовсе за пределами произведения — на уровне взаимосвязей «автор-произведение» и «произведение-читатель».

Из сказанного легко можно сделать вывод и о втором принципиальном отличии романной и философской проблематики : последнюю почти не интересует динамика, акцент делается на статике. Для идейно-нравственной проблематики важен процесс формирования и изменения идейно-нравственных основ человеческой личности, характера; философская проблематика занята установлением, «констатированием» существующих устойчивых закономерностей.

***********************

Проблематика многих конкретных произведений часто выступает в своем типологически чистом виде. Так, если мы говорим, что в мифе о Прометее проявляется мифологическая проблематика , в «Полтаве» Пушкина — национальная, в «Герое нашего времени» — идейно-нравственная, в «Истории одного города» Щедрина — социокультурная и т.д., то имеется в виду, что другие типы проблематики не играют в содержании этих произведений существенной роли. И таких произведений , в которых в относительной чистоте воплощается какой-то один тип проблематики , в литературе довольно много. Но часто встречаются и такие произведения, в которых сочетаются два, реже три или четыре проблемных типа. Так, идейно-нравственная и социокультурная проблематика сочетаются в романах Диккенса, Бальзака, в «Евгении Онегине» Пушкина, в драмах Островского, в «Господах Головлевых» Щедрина, в рассказах Чехова. Любопытное и не частое сочетание национальной и идейно-нравственной проблематики мы встречаем в поэме Пушкина «Медный всадник», в трилогии Симонова «Живые и мертвые». Национальная и авантюрная проблематика часто соединяются в романах В. Скотта. Наконец, существуют и произведения , в которых встречается сочетание трех или четырех типов проблематики : таковы эпопеи Л.Н. Толстого «Война и мир», Шолохова «Тихий Дон», А.Н. Толстого «Хождение по мукам», P.M. дю Гара «Семья Тибо», в которых объединяются социокультурная, национальная и идейно-нравственная проблематика ; роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», в котором к этим типам добавляется еще проблематика философская, и некоторые другие произведения.

Наличие в содержании произведения разных типов проблематики — один из моментов художественного своеобразия этого произведения . Однако при анализе следует иметь в виду, что не всегда разные типы проблематики существуют в произведении «на равных правах». Так, например, в повести Гоголя «Тарас Бульба» наряду с ведущим национальным типом существуют также романные аспекты проблематики , связанные с любовью Андрия к полячке. Они в определенной мере создают содержательное своеобразие повести и влияют на закономерности стилеобразования в ней. Но в общем художественном строении произведения эти аспекты занимают, бесспорно, подчиненное положение. С помощью романного конфликта подчеркивается острота конфликта национального, усиливается драматизм этой стороны содержания. Аналогичную вспомогательную роль играет социокультурный фон в идейно-нравственных романах Достоевского, романные аспекты в социокультурной по ведущему типу поэме Гоголя «Мертвые души» и т.п. Все это показывает, что анализ проблемного состава произведения , взаимодействия типов проблематики в системе одного художественного целого должен быть достаточно тонким и диалектичным.

**********************

Идея — что хотел сказать автор; решение писателем главной проблемы или указание пути, которым она может решаться. (Идейный смысл — решение всех проблем — главной и дополнительных — или указание на возможный путь решения.)

Пафос — эмоционально-оценочное отношение писателя к рассказываемому, отличающееся большой силой чувств (м.б. утверждающий, отрицающий, оправдывающий, возвышающий).

Художественное произведение представляет собой систему, центром которой является идейно-тематическое содержание. Тема текста(от древнегреческого thema — «то, что дано, положено в основу») — это понятие, указывающее, какой стороне жизни автор уделяет внимание в своём произведении, то есть предмет изображения. Чтобы сформулировать тему, надо ответить на вопрос: «О чём это произведение?». Очень часто тема произведения отражена в его заглавии. Например: «Сказка о том, как один мужик двух генералов прокормил» М.Е. Салтыкова-Щедрина, «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского, «Судьба человека» М.А. Шолохова.Иногда в одном и том же произведении автор отображает несколько взаимосвязанных между собой явлений, раскрывает несколько тем, тогда речь идёт о тематике произведения. Например, в романе М.А. Булгакова мы можем найти тему творчества, тему любви, тему милосердия, тему возмездия и т.д.; в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» — тему преступления, тему социального неравенства, тему «униженных и оскорблённых», тему юридического и нравственного законов, тему сострадания, тему детства и др.; в пьесеА.С. Грибоедова «Горе от ума» — тему ума, тему счастья, тему общественно-политической жизни России начала XIX в. и т.д.Источником тематического разнообразия литературы является жизненный и читательский опыт автора. Известно, что А.Н. Островский вырос в купеческой среде, где имел возможность досконально изучить нравы и обычаи этого сословия; именно это обстоятельство определило тематику его пьес. А. И . Куприн освоил множество профессий, что позволило ему включить в творчество самые разные темы, осветить многие стороны жизни людей самых разных социальных групп: военных, рабочих, певцов, цирковых артистов, музыкантов и т.д. Литература — такой же богатый источник тем, как и реальная жизнь: речь идёт о «вечных темах» — природы, любви, дружбы, войны и мира, творчества и т.д. Кроме того, в истории литературы известны случаи, когда тема была подарена одним автором другому (например, Пушкин подарил Гоголю темы и сюжеты «Ревизора» и «Мёртвых душ»).В отличие от темы, проблема представляет собой не номинацию какого-либо явления жизни, а формулировку противоречия, связанного с этим жизненным явлением. Иначе говоря, проблема — это вопрос, на который автор пытается ответить в своём произведении, аспект, в котором рассматривается тема. Например, в пьесе «Горе от ума» поставлена проблема ума и счастья: что такое ум? как взаимосвязаны ум и способность человека стать счастливым? Произведения , посвящённые одной и той же теме, могут иметь разную проблематику .

Так, стихотворения М.Ю. Лермонтова и Н.А. Некрасова под общим названием — «Родина» — посвящены одной и той же теме, но в них представлены разные проблемы: лирический герой Лермонтова размышляет над вопросом, что для него вмещает понятие «родина»,какую родину он любит; некрасовский же герой отвечает на вопрос, за что он ненавидит свою малую родину. Справедливо и обратное утверждение: произведения, в которых поставлена одна и та же проблема, могут иметь разнотематическую направленность. Например, проблема нравственного выбора (как сделать правильный выбор? что предпочесть: личное благополучие или благо других людей? чем может обернуться малодушие, сделка с совестью? и т.п.) может быть представлена на разном жизненном материале: в произведениях, посвящённых военным событиям или частной жизни представителей разных эпох и сословий и т.д. («Капитанская дочка» А.С. Пушкина, «Война и мир» Л.Н. Толстого, «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского, «Живи и помни» В.Г. Распутина, «Сотников» В. Быкова и др.).

Даже в относительно небольшом литературном произведении в рамках одной темы автором может быть поставлена не одна проблема, а совокупность, комплекс проблем, поэтому принято говорить о проблематике произведения . Чем крупнее произведение и разнообразней его тематика , тем шире круг поставленных автором проблем. Например, проблемы истинного и ложного патриотизма и героизма, нравственного выбора, истинной и ложной красоты, роли личности в истории, проблема семьи, долга и чести — вот далеко не полный спектр проблематики эпопеи Л.Н. Толстого «Война и мир».В литературоведении выделяют историческую, национальную, социальную, философскую, нравственную, психологическую проблематику ; возможны и промежуточные типы: социально-нравственная, социально-философская, нравственно-психологическая и т.п.

В русской классической литературе XIX—XX вв. наиболее актуальными были проблемы: человек и нравственный закон, человек и среда, человек и общество, личность и судьба, личность и честь, герой времени, духовно-нравственные искания, смысложизненный поиск и др.Идея (от греческого слова «idea» — то, что видно) — главная мысль литературного произведения, авторская тенденция в раскрытии темы, ответ на поставленные в тексте вопросы — иначе говоря, то, ради чего произведение написано.М.Е. Салтыков-Щедрин назвал идею душой произведения. Идея всегда субъективна (т.к. несёт отпечаток личности автора, его эстетических и этических взглядов, симпатий и антипатий) и образна (т.е.выражается не рациональным путём, а через образы, пронизывает всё произведение). Идея не представлена в художественном тексте эксплицитно, то есть явно; чтобы её увидеть, понять, необходимо детально и глубоко проанализировать текст.

Если произведение литературы создано великим мастером, то оно будет отличаться богатством идейного содержания. При этом, по мнению критика Н.А. Добролюбова, «художественное произведение может быть выражением известной идеи не потому, что автор задался этой идеей, а потому, что автора его поразили такие факты действительности, из которых эта идея вытекает сама собой». Следует помнить, что не всегда идея, побудившая автора взяться за перо, полностью, без изменений реализуется в произведении художника. Как правило, существуют «ножницы» между замыслом и его воплощением. Автору, создавшему вымышленную реальность — художественный мир своего произведения , впоследствии приходится считаться с законами, по которым существует этот мир. Так, А.С. Пушкин был вынужден «выдать замуж» за генерала Татьяну Ларину, хотя и не подозревал, что его героиня способна сделать такой шаг. И .С. Тургенев не испытывал симпатий к нигилизму, более того — пытался показать его несостоятельность, но создал притягательный образ героя-нигилиста Базарова, возвышающийся над милыми сердцу писателя аристократами. Все эти примеры свидетельствуют, что истинный художник всегда следует художественной правде — правде искусства, логике характера, даже если это не вполне соответствует его мировоззрению.

12.03.2016, 80618 просмотров.

Источник