Рассказ братья карамазовы аудио

Достоевский и современность

Либеральная эпоха в России в творческом плане оказалась на удивление бессильной и бесплодной. Задавшись целью вытравить из России воспетый Александром Пушкиным сказочный «русский дух», идеологи либерализма занялись сугубо разрушительной деятельностью. Цель в этой области ими была обозначена грубо и жёстко: подвергнуть остракизму всё то, чем гордятся россияне, в первую очередь русский народ, и заставить их стыдиться своего прошлого, своих традиций, собственной самобытности. Вслед за историей страны, особенно советского периода, вульгарному осмеянию и саркастическому очернению подверглась русская литературная классика XIX века: Пушкин, Достоевский, Толстой.

Всем трём русским классикам досталось от «креативных» либеральных потрошителей по полной. У Пушкина издёвке подверглась «Пиковая дама», может быть, именно потому, что вскрывала гибельность игрового азарта и власти денег над душами людей. У Толстого своеобразного прочтения удостоилась «Анна Каренина» с грубым выпячиванием адюльтера и полным вымарыванием высоконравственной линии Константина Левина. У Достоевского под либеральный прицел попал «Идиот» с превращением благонравного князя Мышкина в сатанинского «князя Тьмышкина». При этом «креативщики» вовсе не озабочивались созданием собственных шедевров, а просто хамски глумились над русскими классиками.

Вовсе не ради юбилея Фёдора Михайловича Достоевского (1821–1881), а по принципу справедливости, отдав дань Льву Толстому, я решил проанализировать главное произведение писателя, опубликованное им накануне смерти. Подобно тому, как роман «Воскресение», написанный Львом Толстым за 10  лет до его смерти, подвёл итог эпическому рассмотрению русского духа, Фёдор Достоевский сделал, по сути, то же самое «Братьями Карамазовыми» » (1879-1880).

Роман «Братья Карамазовы» по манере письма, форме отображения действительности и расставленным смысловым акцентам является сложным литературным произведением, в котором, тем не менее, нет ничего случайного, необдуманного или преходящего. При всей его неровности, кажущейся незавершённости и перегруженности бытовизмом он наполнен подтекстными символами и аллюзиями, которые делают произведение Достоевского глубокомысленным философским трактатом и даже практическим руководством к действию. Однако философичность и практицизм романа выражены не напрямую, а заложены в систему образов, раскрытие которой требует, на мой взгляд, вдумчивой расшифровки.

Начну решение головоломки с образа автора. Запев и концовка романа ведутся как бы от имени словоохотливого уездного летописца, имеющего явное сходство с Ракитиным, «всё и про всех знавшим» в уезде. В центральных же главах – «Алёша», «Митя»,  «Мальчики», «Иван» — в дело вступает некий скрытый за кадром духовед, повествующий безлично, анонимно. Эта игра в прятки, думается, понадобилась Достоевскому не столько для придания дополнительной занятности повествованию, сколько свидетельствует о неизжитом смолоду страхе перед властными «цензорами».

Необычайно сложен в романе образ времени. Время у Достоевского развёрнуто во всю его протяжённость: прошлое, настоящее, будущее. Прошлое в романе символизируют глава семейства Карамазовых Фёдор Павлович, опекун Мити Пётр Александрович Миусов, штабс-капитан в отставке Снегирёв и старец Зосима. Судя по косвенным намёкам («либерал 40-50-х годов», «тринадцать лет назад»), это поколение конца 40-х и середины 60-х годов XIX века. В России это было предреформенное и начало пореформенного времени, характеризовавшегося великими ожиданиями и полным разочарованием российского «прогрессивного» общества.

Братья Карамазовы – Дмитрий, Иван и Алексей, а также их незаконнорожденный сородич Смердяков олицетворяют собой образы настоящего. При этом каждый из них символизирует не только специфические черты мятущегося времени, но и его динамику («старший», «средний», «младший»). «Мальчики» создают образ будущего, идеологом которого выступает Алексей. Подобная постановка временной проблематики позволяет Достоевскому одновременно быть судьёй неприглядного прошлого, адвокатом смутного настоящего и провозвестником обнадёживающего, но очень хрупкого будущего.

Именно прошлое в замысле автора предопределило название романа. Карамазов-отец, карамазовщина – такова линия осуждения автором разрушенного, разломанного либеральными реформами прошлого России. Макс Фасмер слово «карамазый» толкует как «смуглый» (с лица), производя его от тюркского «kara» («чёрный»). Глагол «мазать» в сочетании со словом «чёрный» придаёт фамилии главных героев уничижительный оттенок: измазанные, неопрятные люди. В то же время существительное «карамаз» напрашивается на ассоциацию со словом «богомаз». Однако, если последнее было народным прозвищем иконописцев, рисующих божьи лики, то «карамаз» ассоциируется уже с человеком, чернящим бога и других людей, скептически к ним относящимся.

Достоевский не скупится на уничижительные эпитеты в адрес выведенного в главные герои реформируемого прошлого России Фёдора Павловича Карамазова, мазохистски присвоив ему своё имя и тем самым как бы бичуя самого себя за собственные прегрешения.  Ничтожный мозгляк. Вертеп грязного разврата. Тип человека дрянного и развратного, но умеющего обделывать имущественные делишки. Умный и хитрый сумасброд. Общий смысл этих хлёстких характеристик должен рождать неизбежную ассоциацию, — каков герой, таково и время, развратное по своим нравам и меркантильное по способам человеческого существования.

Антиподность общественных нравов эпохи перемен выражена у Достоевского образами жён главы семейства. Первая из них, взятая «увозом» (бегство из родительского дома), олицетворяет порочное дитя порочного времени. Она происходила из богатого и знатного рода, что и привлекло в ней расчётливого Карамазова. По характеру была ветреной бунтаркой («из бойких умниц»). В семейной жизни её отличали беспорядочность и вечные сцены. Сбежала с семинаристом-учителем, когда Мите было 3 года. В Петербурге «пустилась в эмансипацию». Скончалась скоропостижно.

Шестнадцатилетняя вторая жена была полной противоположностью первой, хотя и здесь не обошлось без «увоза». Происходила она из сироток и «состояла» при благодетельнице-генеральше. В замужестве проявила феноменальное смирение. В то же время была склонна к истерическим припадкам. Умерла, когда Алёше исполнилось 4 года. Образ этой жены рождает ассоциацию забитости, униженности и хрупкости существования благонравной русской женщины.

Помимо двух жён, у похотливого Фёдора Павловича была ещё и третья роковая половая связь с уличной юродивой Лизаветой по прозвищу Смердящая. Она родила сына, который под фамилией Смердяков вошёл в семью Карамазовых на правах лакея.  В этом образе Достоевский собрал всё самое низменное и убогое, что периодически всплывало на Руси.

Изображением столь бурной брачно-половой жизни Фёдора Карамазова, Достоевский, думается, преследовал, по меньшей мере, три цели. С одной стороны, оно должно было образно подчёркнуть сущностный авантюризм, извращённый патологизм и безграничную развратность главы семейства. С другой стороны, это должно было объяснить разнородное, но в целом негативное женское влияние на братьев Карамазовых. Однако, безусловно, было ещё и нечто третье, более важное, а именно – безопасный способ выражения крайнего неодобрения автором «женской стороны» личной жизни Александра II. Указание на связь своего «героя» с юродивой должно было выразить высшую степень общественного негодования порочащей царя-либерала тайной связью с фрейлиной Екатериной Долгорукой, которую российский самодержец поселил во дворце над своими покоями и поднимался к ней на лифте.

Не менее сложной у Достоевского выступает антитеза образов отца и отцеубийства. Отцеубийство составляет главную интригу романа, его больной нерв и его удручающую парадоксальность. Всё предшествующее в романе ведёт к отцеубийству и всё последующее из него вытекает. Отец не только нравственно уродлив, но и провоцирует нарастающее негодование детей. Однако он остаётся отцом(!), священной фигурой в патриархальной и патерналистской Руси. Оттого и мечутся братья, одновременно негодуя и изо всех сил подавляя своё негодование. К отцеубийству они, по сути, причастны все. Дмитрий оставляет письменное свидетельство своего желания убить отца. Иван всем строем своих мыслей подталкивает Смердякова к отцеубийству. Даже Алёша, предвидящий трагический исход, своим бездействием разделяет с братьями общую вину.

«Кашу» отцеубийства Достоевский, думается, заварил осознанно, с высоким и дальним прицелом. Он начал писать свой роман-завещание в 1878 году, знаменовавшем начало глубокого политического кризиса в России, вызванного разрушением её традиционных основ и грозившего российской монархии великими бедами. 1 марта 1881 года Александр II был убит народовольцами. Достоевский немного не дожил до этого, но предчувствовал беду и хотел предупредить царя о гибельности либерального курса. Одновременно автор как бы обвинял Александра II, преступившего заветы государственника-отца, в моральном отцеубийстве. Писатель также счёл своим долгом предостеречь потенциальных цареубийц о гибельных последствиях их преступного замысла для страны и для них самих.

Помимо отцовства и отцеубийства, Достоевского, по-видимому, весьма озабочивала проблема братства. Причём он полагал её настолько важной, что вынес «братьев» в заголовок книги. Братья в ней являются главными действующими лицами. Все остальные персонажи выглядят лишь приложениями и объектами их деятельности. Суть интриги романа автор загнал в столкновение характеров, образов мысли и мотивов поступков братьев Карамазовых – потенциальных отцеубийц. Кроме того, образом Алексея автор дал пример подлинного братолюбия.

Все братья Карамазовы у Достоевского – цельные натуры. Их проблемы вытекают не столько из навязанных им обстоятельств, сколько из поступков, обусловленных собственными характерами. Их пороки и недостатки, по сути, являются продолжением и сублимацией их же достоинств. Каждый из братьев представляет собой незаурядную личность. Кровное родство у них имеет весьма опосредованное значение: дом отца служит лишь местом встреч и мимолётных контактов. Их взаимное притяжение объясняется вовсе не родством, а провоцирующей интерес сущностной непохожестью. Подчёркивая этот факт, автор сводит Ивана и Алексея для сокровенной беседы не дома, а в одной из комнат трактира.

Характеристику каждому из братьев Достоевский даёт не по старшинству, а вразброс, по прихоти личной симпатии. Первенство в описании им отдаётся младшему брату — Алексею. Это «божий человек»: послушник монастыря, любимец старца Зосимы. От матери он унаследовал исступлённую стыдливость и врождённую целомудренность. Он нестандартен и парадоксален, воплощает в себе концентрированный позитивизм неиспорченной русской натуры: способный ученик, не пожелавший окончить курс гимназии; беззаботный человек, не ценящий денег; человеколюбец, жаждущий подвига и вполне способный примкнуть к социалистам. Но главная парадоксальность образа Алёши состоит в том, что его честность и правдивость несут не благо окружающим, а раскол и тем самым служат катализатором вражды.

Следующим у Достоевского идёт Дмитрий. В характере он многое унаследовал от ветреной матери: легкомыслен, буен, кутила, вечно без денег. В поступках безрассуден, подвержен безудержным страстям. Типичный русский бунтарь с задатками Разина и Пугачёва, глушащий своё бунтарство в вине и разгульной жизни. Именно в силу этого конфликтные отношения с отцом приобрели у него характер непримиримой вражды. Соперничество же с отцом в любовной сфере вылилось у Дмитрия в дикую ревность, провоцирующую мысль об убийстве, которая превратилась у него в идефикс.

Полную противоположность Алексею и Дмитрию являл их брат Иван. Как и отец, он типичный «мозгляк»: безбожник и циник, отвергающий веру в Бога, но, вслед за Вольтером, считающий божественную идею «необходимой». Будучи по университетскому образованию естественником, дерзко ввязался в церковный спор. В опубликованной статье о церковном суде не удержался от фарса и насмешек. Проявив уживчивость с отцом, относился к нему с плохо нескрываемым презрением. По своим убеждениям скорее либерал, чем социалист. И вообще больше наблюдатель, чем деятель.

Самой же парадоксальной фигурой в романе является Смердяков. Приблудное дитя главы семейства де факто тоже был «братом», но об этом никто из окружающих не смел даже заикнуться. По официальному статусу определён в семье в качестве лакея. По Далю это комнатный слуга, прислужник, просто «человек» (безликое существо). Вскормленный слугой Григорием, он полностью разделял безбожные взгляды Ивана. В отличие от Дмитрия бесстрастен и скрытно высокомерен и, будучи лишён дара любви, являет собой полную противоположность Алёше. В образе Смердякова Достоевский, опережая события, вывел типаж монстра, пришельца, презирающего род людской. И именно этого изгоя Достоевский наделил собственным заболеванием – падучей, подавая этот факт, по-видимому, как смягчающее вину обстоятельство. Самоубийство Смердякова таит в себе намёк на самоубийственную политику властей и обречённость на погибель либерального строя.

Женское общество, в котором вращались братья Карамазовы, весьма немногочисленно. Столпами его Достоевский делает благородную девицу-институтку Катерину Ивановну и «шельму» Грушеньку. Катерина Ивановна — дочь полкового командира Дмитрия. Красавица с явным налётом благородного происхождения. Изысканные манеры. Гуманные убеждения. Но это всё внешность. Внутренность же её полностью противоположна внешнему облику. По душе она надменно горда, злобно ревнива, беспощадно мстительна и нервно истерична. Типичная представительница дворянской знати, клонящейся к сословному закату и духовному вырождению.

Разночинка Грушенька является социальным и моральным антиподом «благородной» Катерины Ивановны. Сиротка-дочь диакона, по воле судьбы ставшая «фавориткой» купца Самсонова. За четыре года она, в духе времени, из робкой и застенчивой девочки превратилась в «раскрасавицу» Аграфену Александровну, женщину-«зверь» и царицу наглости. И всё это благодаря жестокой выучке у покойного Кузьмы Самсонова, старого сластолюбца и большого дельца. Неоднократно подчёркнутая автором «русскость» Грушеньки создаёт собирательный образ той части русского общества, которая, будучи воплощением его здоровой духовной сущности, была разломана и развращена сотнями «самсоновых», вошедших в силу в либеральной России и ведущих её к духовной и физической погибели.

На фоне этих героинь Достоевский эпизодами иронично вводит в роман некую госпожу Хохлакову, идеалом которой является феминизм. Мечтая о высокой политической роли женщины в самом ближайшем будущем, Хохлакова позиционирует себя как «современную» женщину-мать. Сарказм автора здесь проявляется в том, что эта эмансипированная «госпожа», является матерью девочки-калеки и, не имея за душой ни гроша, строит фантастические планы обогащения. Это уродливый продукт и химерное достижение либеральной эпохи: манилов в юбке, обременённый заботой о сирых и убогих и мечтающий о сказочном богатстве.

Все три женщины, словно тайфуном, втянуты в вихреобразную круговерть семейных злоключений Карамазовых, но не облагораживают братьев, а всё запутывают и усложняют и, в конечном счёте, губят это семейство. Его главу убила роковая страсть к Грушеньке. Невиновный в убийстве отца Дмитрий из-за ревности и мстительности Катерины Ивановны присуждается к 20 годам каторги. Иван сходит с ума и только таким способом удостаивается жертвенной любви благородной девицы. Развратная Грушенька вознаграждает невинного страдальца Дмитрия своей беззаветной и преданной любовью. Получается как-то грустно и иронично: сначала женское окружение Карамазовых делает всё, чтобы погубить семейство, а погубив, приносит себя в жертву несчастным.

Вволю поглумившись над либеральным судом, превращённым из органа утверждения справедливости в балаганное шоу, и попеняв Америке как «другой каторге» для Дмитрия в случае его удачного бегства, Достоевский завершает свой роман профетическим монологом Алексея Карамазова на могиле умершего в нищете и страдании мальчика Илюши Снегирёва. «Будем прежде всего добры, — с душевным подъёмом говорит Алёша окружившим его мальчикам, — потом честны, а потом – не будем никогда забывать друг о друге». Последнее автор, по-видимому, адресовал не только конкретным мальчикам, но и всем людям, человечеству как таковому. Не забывать друг о друге – это значит быть сострадательными и человечными. Таков завет писателя и человека Фёдора Достоевского.

Современен ли нам этим романом Фёдор Достоевский и, если да, то в чём именно? На вопрос актуальности отвечаю безусловно утвердительно. В плане же «контента» перечислю только главные аналогии.

Во-первых, удивительное совпадение эпох. Ничему не научившись в собственной истории, мы снова умудрились вляпаться в безответственный либерализм с вытекающими из него параличом власти, хозяйственной неразберихой и жутким падением нравов.

Во-вторых, мы и сегодня наблюдаем в российском обществе торжество карамазовщины с её безалаберностью, цинизмом, алчностью и удручающим паразитизмом.

В-третьих, вирусная заражённость нашего общества идеями предательства и отцеубийства. Попранные честь и честность, преданность и верность, любовь и сострадание у нас уже полностью подменены их антагонистическими антиподами, которые потенциально чреваты отце- и богоубийством.

Уже этих трёх моментов вполне достаточно для того, чтобы сделать вывод не только о современности Достоевского, но и об актуальности его призыва быть добрыми, честными и человечными. Я бы к этому добавил – являться ещё и реалистами, блюсти как зеницу ока народный здравый смысл, являющийся нашим национальным достоянием. Удастся нам всё это – честь нам и хвала, презрим завет классика, — и самоубийственного отцеубийства нам не миновать.

Александр Афанасьев 

 Иллюстрация: Коллаж из кадров фильма «Ð‘Ñ€Ð°Ñ‚ÑŒÑ Карамазовы» (1968)