Рассказ боюсь тебя любить

Среди холодных волн, вдали от суши, мы каждый вечер ждали, когда приползет туман. Он приползал, и мы — Макдан и я — смазывали латунные подшипники и включали фонарь на верху каменной башни. Макдан и я, две птицы в сумрачном небе…

Красный луч… белый… снова красный искал в тумане одинокие суда. А не увидят луча, так ведь у нас есть еще Голос — могучий низкий голос нашего Ревуна; он рвался, громогласный, сквозь лохмотья тумана, и перепуганные чайки разлетались, будто подброшенные игральные карты, а волны дыбились, шипя пеной.

— Здесь одиноко, но, я надеюсь, ты уже свыкся? — спросил Макдан.

— Да,- ответил я.- Слава богу, ты мастер рассказывать.

— А завтра твой черед ехать на Большую землю.- Он улыбался.- Будешь танцевать с девушками, пить джин.

— Скажи, Макдан, о чем ты думаешь, когда остаешься здесь один?

— О тайнах моря.- Макдан раскурил трубку.

Четверть восьмого. Холодный ноябрьский вечер, отопление включено, фонарь разбрасывает свой луч во все стороны, в длинной башенной глотке ревет Ревун. На берегу на сто миль ни одного селения, только дорога с редкими автомобилями, одиноко идущая к морю через пустынный край, потом две мили холодной воды до нашего утеса и в кои-то веки далекое судно.

— Тайны моря.- задумчиво сказал Макдан.- Знаешь ли ты, что океан — огромная снежинка, величайшая снежинка на свете? Вечно в движении, тысячи красок и форм, и никогда не повторяется. Удивительно! Однажды ночью, много лет назад, я сидел здесь один, и тут из глубин поднялись рыбы, все рыбы моря. Что-то привело их в наш залив, здесь они стали, дрожа и переливаясь, и смотрели, смотрели на фонарь, красный — белый, красный — белый свет над ними, и я видел странные глаза. Мне стало холодно. До самой полуночи в море будто плавал павлиний хвост. И вдруг — без звука — исчезли, все эти миллионы рыб сгинули. Не знаю, может быть, они плыли сюда издалека на паломничество? Удивительно! А только подумай сам, как им представлялась наша башня: высится над водой на семьдесят футов, сверкает божественным огнем, вещает голосом исполина. Они больше не возвращались, но разве не может быть, что им почудилось, будто они предстали перед каким-нибудь рыбьим божеством?

У меня по спине пробежал холодок. Я смотрел на длинный серый газон моря, простирающийся в ничто и в никуда.

— Да-да, в море чего только нет…-Макдан взволнованно пыхтел трубкой, часто моргая. Весь этот день его что-то тревожило, он не говорил — что именно.- Хотя у нас есть всевозможные механизмы и так называемые субмарины, но пройдет еще десять тысяч веков, прежде чем мы ступим на землю подводного царства, придем в затонувший мир и узнаем ‘настоящий страх. Подумать только: там, внизу, все еще 300000 год до нашей эры! Мы тут трубим во все трубы, отхватываем друг у друга земли, отхватываем друг другу головы, а они живут в холодной пучине, двенадцать миль под водой, во времена столь же древние, как хвост какой-нибудь кометы.

— Верно, там древний мир.

— Пошли. Мне нужно тебе кое-что сказать, сейчас самое время.

Мы отсчитали ногами восемьдесят ступенек, разговаривая, не спеша. Наверху Макдан выключил внутреннее освещение, чтобы не было отражения в толстых стеклах. Огромный глаз маяка мягко вращался, жужжа, на смазанной оси. И неустанно каждые пятнадцать секунд гудел Ревун.

— Правда, совсем как зверь.- Макдан кивнул своим мыслям.- Большой одинокий зверь воет в ночи. Сидит на рубеже десятка миллиардов лет и ревет в Пучину: «Я здесь. я здесь, я здесь…» И Пучина отвечает-да-да, отвечает! Ты здесь уже три месяца, Джонни, пора тебя подготовить. Понимаешь,- он всмотрелся в мрак и туман,- в это время года к маяку приходит гость.

— Стаи рыб, о которых ты говорил?

— Нет, не рыбы, нечто другое. Я потому тебе не рассказывал, что боялся — сочтешь меня помешанным. Но дальше ждать нельзя: если я верно пометил календарь в прошлом году, то сегодня ночью оно появится. Никаких подробностей — увидишь сам. Вот, сиди тут. Хочешь, уложи утром барахлишко, садись на катер, отправляйся на Большую землю, забирай свою машину возле пристани на мысу, кати в какой-нибудь городок и жги свет по ночам — я ни о чем тебя не спрошу и корить не буду. Это повторялось уже три года, и впервые я не один — будет кому подтвердить. А теперь жди и смотри.

Прошло полчаса, мы изредка роняли шепотом несколько слов. Потом устали ждать, и Макдан начал делиться со мной своими соображениями. У него была целая теория насчет Ревуна.

— Однажды, много лет назад, на холодный сумрачный берег пришел человек, остановился, внимая гулу океана, и сказал: «Нам нужен голос, который кричал бы над морем и предупреждал суда; я сделаю такой голос. Я сделаю голос, подобный всем векам и туманам, которые когда-либо были; он будет как пустая постель с тобой рядом ночь напролет, как безлюдный дом, когда отворяешь дверь, как голые осенние деревья. Голос, подобный птицам, что улетают, крича, на юг, подобный ноябрьскому ветру и прибою у мрачных, угрюмых берегов. Я сделаю голос такой одинокий, что его нельзя не услышать, и всякий, кто его услышит, будет рыдать в душе, и очаги покажутся еще жарче, и люди в далеких городах скажут: «Хорошо, что мы дома». Я сотворю голос и механизм, и нарекут его Ревуном, и всякий, кто его услышит, постигнет тоску вечности и краткость жизни».

Ревун заревел.

— Я придумал эту историю,- тихо сказал Макдан,- чтобы объяснить, почему оно каждый год плывет к маяку. Мне кажется, оно идет на зов маяка…

— Но… — заговорил я.

— Шшш! — перебил меня Макдан.- Смотри!

Он кивнул туда, где простерлось море.

Что-то плыло к маяку.

Ночь, как я уже говорил, выдалась холодная, в высокой башне было холодно, свет вспыхивал и гас, и Ревун все кричал, кричал сквозь клубящийся туман. Видно было плохо и только на небольшое расстояние, но так или иначе вот море, море, скользящее по ночной земле, плоское, тихое, цвета серого ила, вот мы, двое, одни в высокой башне, а там, вдали, сперва морщинки, затем волна, бугор, большой пузырь, немного пены.

И вдруг над холодной гладью — голова, большая темная голова с огромными глазами и шея. А затем нет, не тело, а опять шея, и еще и еще! На сорок футов поднялась над водой голова на красивой тонкой темной шее. И лишь после этого из пучины вынырнуло тело, словно островок из черного коралла, мидий и раков. Дернулся гибкий хвост. Длина туловища от головы до кончика хвоста была, как мне кажется, футов девяносто — сто.

Не знаю, что я сказал, но я сказал что-то.

— Спокойно, парень, спокойно,- прошептал Макдан.

— Это невозможно! — воскликнул я.

— Ошибаешься, Джонни, это мы невозможны. Оно все такое же, каким было десять миллионов лет назад. Оно не изменялось. Это мы и весь здешний край изменились, стали невозможными. Мы!

Медленно, величественно плыло оно в ледяной воде, там, вдали. Рваный туман летел над водой, стирая на миг его очертания. Глаз чудовища ловил, удерживал и отражал наш могучий луч, красный — белый, красный — белый. Казалось, высоко поднятый круглый диск передавал послание древним шифром. Чудовище было таким же безмолвным, как туман, сквозь который оно плыло.

— Это какой-то динозавр! — Я присел и схватился за перила.

— Да, из их породы.

— Но ведь они вымерли!

— Нет, просто ушли в пучину. Глубоко-глубоко, в глубь глубин, в Бездну. А что, Джонни, правда, выразительное слово, сколько в нем заключено: Бездна. В нем весь холод, весь мрак и вся глубь на свете.

— Что же мы будем делать?

— Делать? У нас работа, уходить нельзя. К тому же здесь безопаснее, чем в лодке. Пока еще доберешься до берега, а этот зверь длиной с миноносец и плывет почти так же быстро,

— Но почему, почему он приходит именно сюда?

В следующий миг я получил ответ.

Ревун заревел.

И чудовище ответило.

В этом крике были миллионы лет воды и тумана. В нем было столько боли и одиночества, что я содрогнулся. Чудовище кричало башне. Ревун ревел. Чудовище закричало опять. Ревун ревел. Чудовище распахнуло огромную зубастую пасть, и из нее вырвался звук, в точности повторяющий голос Ревуна. Одинокий,. могучий, далекий-далекий. Голос безысходности, непроглядной тьмы, холодной ночи, отверженности. Вот какой это был звук.

— Ну,- зашептал Макдан,- теперь понял, почему оно приходит сюда?

Я кивнул.

— Целый год, Джонни, целый год несчастное чудовище лежит в пучине, за тысячи миль от берега, на глубине двадцати миль, и ждет. Ему, быть может, миллион лет, этому одинокому зверю. Только представь себе: ждать миллион лет. Ты смог бы?

Может, оно последнее из всего рода. Мне так почему-то кажется. И вот пять лет назад сюда пришли люди и построили этот маяк. Поставили своего Ревуна, и он ревет, ревет над Пучиной, куда, представь себе, ты ушел, чтобы спать и грезить о мире, где были тысячи тебе подобных; теперь же ты одинок, совсем одинок в мире, который не для тебя, в котором нужно прятаться. А голос Ревуна то зовет, то смолкнет, то зовет, то смолкнет, и ты просыпаешься на илистом дне Пучины, и глаза открываются, будто линзы огромного фотоаппарата, и ты поднимаешься медленно-медленно, потому что на твоих плечах груз океана, огромная тяжесть. Но зов Ревуна, слабый и такой знакомый, летит за тысячу миль, пронизывает толщу воды, и топка в твоем брюхе развивает пары, и ты плывешь вверх, плывешь медленно-медленно. Пожираешь косяки трески и мерлана, полчища медуз и идешь выше, выше всю осень, месяц за месяцем, сентябрь, когда начинаются туманы, октябрь, когда туманы еще гуще, и Ревун все зовет, и в конце ноября, после того как ты изо дня в день приноравливался к давлению, поднимаясь в час на несколько футов, ты у поверхности, и ты жив. Поневоле всплываешь медленно: если подняться сразу, тебя разорвет. Поэтому уходит три месяца на то, чтобы всплыть, и еще столько же дней пути в холодной воде отделяет тебя от маяка. И вот, наконец, ты здесь — вон там, в ночи, Джонни,- самое огромное чудовище, какое знала Земля. А вот и маяк, что зовет тебя, такая же длинная шея торчит из воды и как будто такое же тело, но главное — точно такой же голос, как у тебя. Понимаешь, Джонни, теперь понимаешь?

Ревун взревел.

Чудовище отозвалось.

Я видел все, я понимал все: миллионы лет одинокого ожидания — когда же, когда вернется тот, кто никак не хочет вернуться? Миллионы лет одиночества на дне моря, безумное число веков в Пучине, небо очистилось от летающих ящеров, на материке высохли болота, лемуры и саблезубые тигры отжили свой век и завязли в асфальтовых лужах, и на пригорках белыми муравьями засуетились люди.

Рев Ревуна.

— В прошлом году,- говорил Макдан,- эта тварь всю ночь проплавала в море, круг за кругом, круг за кругом. Близко не подходила — недоумевала, должно быть. Может, боялась. И сердилась: шутка ли, столько проплыть! А наутро туман вдруг развеялся, вышло яркое солнце, и небо было синее, как на картине. И чудовище ушло прочь от тепла и молчания, уплыло и не вернулось. Мне кажется, оно весь этот год все думало, ломало себе голову…

Чудовище было всего лишь в ста ярдах от нас, оно кричало, и Ревун кричал. Когда луч касался глаз зверя, получалось огонь — лед, огонь — лед.

— Вот она, жизнь,- сказал Макдан.- Вечно все то же: один ждет другого, а его нет и нет. Всегда кто-нибудь любит сильнее, чем любят его. И наступает час, когда тебе хочется уничтожить то, что ты любишь, чтобы оно тебя больше не мучило.

Чудовище понеслось на маяк.

Ревун ревел.

— Посмотрим, что сейчас будет,- сказал Макдан, И он выключил Ревун.

Наступила тишина, такая глубокая, что мы слышали в стеклянной клетке, как бьются наши сердца, слышали медленное скользкое вращение фонаря.

Чудовище остановилось, оцепенело. Его глазищи-прожекторы мигали. Пасть раскрылась и издала ворчание, будто вулкан. Оно повернуло голову в одну, другую сторону, словно искало звук, канувший в туман. Оно взглянуло на маяк. Снова заворчало. Вдруг зрачки его запылали. Оно вздыбилось, колотя воду, и ринулось на башню с выражением ярости и муки в огромных глазах.

— Макдан! — вскричал я.- Включи Ревун!

Макдан взялся за рубильник. В тот самый миг, когда он его включил, чудовище снова поднялось на дыбы. Мелькнули могучие лапищи и блестящая паутина рыбьей кожи между пальцевидными отростками, царапающими башню. Громадный глаз в правой части искаженной страданием морды сверкал передо мной, словно котел, в который можно упасть, захлебнувшись криком. Башня содрогнулась. Ревун ревел; чудовище ревело.

Оно обхватило башню и скрипнуло зубами по стеклу; на нас посыпались осколки.

Макдан поймал мою руку.

— Вниз! Живей!

Башня качнулась и подалась. Ревун и чудовище ревели. Мы кубарем покатились вниз по лестнице.

— Живей!

Мы успели — нырнули в подвальчик под лестницей в тот самый миг, когда башня над нами стала разваливаться.

Тысячи ударов от падающих камней, Ревун захлебнулся.

Чудовище рухнуло на башню. Башня рассыпалась. Мы стояли молча, Макдан и я, слушая, как взрывается наш мир.

Все. Лишь мрак и плеск валов о груду битого камня.

И еще…

— Слушай,- тихо произнес Макдан.- Слушай.

Прошла секунда, и я услышал. Сперва гул вбираемого воздуха, затем жалоба, растерянность, одиночество огромного зверя, который, наполняя воздух тошнотворным запахом своего тела, бессильно лежал над нами, отделенный от нас только слоем кирпича. Чудовище кричало, задыхаясь. Башня исчезла.

Свет исчез. Голос, звавший его через миллионы лет, исчез.

И чудовище, разинув пасть, ревело, ревело могучим голосом Ревуна. И суда, что в ту ночь шли мимо, хотя не видели света, не видели ничего, зато слышали голос и думали: «Ага, вот он, одинокий голос Ревуна в Лоунсам-бэй! Все в порядке. Мы прошли мыс».

Так продолжалось до утра.

Жаркое желтое солнце уже склонялось к западу, когда спасательная команда разгребла груду камней над подвалом.

— Она рухнула, и все тут,- мрачно сказал Макдан.- Ее потрепало волнами, она и рассыпалась.

Он ущипнул меня за руку.

Никаких следов. Тихое море, синее небо. Только резкий запах водорослей от зеленой жижи на развалинах башни и береговых скалах. Жужжали мухи. Плескался пустынный океан.

На следующий год поставили новый маяк, но я к тому времени устроился на работу в городке, женился и у меня был уютный, теплый домик, окна которого золотятся в осенние вечера, когда дверь заперта, а из трубы струится дымок. А Макдан стал смотрителем нового маяка, сооруженного по его указаниям из железобетона.

— На всякий случай,- объяснял он.

Новый маяк был готов в ноябре. Однажды поздно вечером я приехал один на берег, остановил машину и смотрел на серые волны, слушал голос нового Ревуна: раз… два… три… четыре раза в минуту, далеко в море, один-одинешенек.

Чудовище?

Оно больше не возвращалось.

— Ушло,- сказал Макдан.- Ушло в Пучину. Узнало, что в этом мире нельзя слишком крепко любить. Ушло вглубь, в Бездну, чтобы ждать еще миллион лет. Бедняга! Все ждать, и ждать, и ждать… Ждать.

Я сидел в машине и слушал. Я не видел ни башни, ни луча над Лоунсам-бэй. Только слушал Ревуна, Ревуна, Ревуна. Казалось, это ревет чудовище.

Мне хотелось сказать что-нибудь, но что?

– Поехали посидим где-то?
– Можно.
Они садятся в машину. Какое-то время едут молча. На виадуке он сворачивает на заправку. И она понимает – он передумал куда-то ехать, они будут пить кофе здесь.
Он выходит из машины и покупает кофе в заправочном кафе. Себе американо, ей капучино с корицей. На улице холодно и ветрено. Они садятся за столик летней террасы. Ветер задувает со всех сторон и треплет салфетки на столе, её волосы, закрытые зонтики, закручивает в спирали выброшенные обёртки и прочий лёгкий мусор у обочины.
– Разобралась в себе?
– Похоже на это.
– Уверена?
– Наверное да, если я перестала об этом задумываться.
– Ты с ним?
– Да.
– Ты счастлива?
– Наверное.
Долго, глаза в глаза безотрывно смотрят друг на друга. Он стремительно встаёт, выбрасывает бумажные кофейные стаканчики – свой и её.
– Поехали?
Она кивает, не спрашивая – куда. Она оставляет за ним право решать – отвезти её домой или выбрать другое направление. Как делала всегда, подчиняясь его выбору. Полагаясь на него. «Как решит, так и будет» – думает она.
С одной стороны, она прямо сейчас встала бы и ушла. С другой стороны, она хочет как можно дольше быть рядом с ним. Она чувствует в нём такие же противоречивые желания. И понимает его. Мучительно быть рядом. Мучительно вот так быстро расстаться.
Машина трогается. Какое-то время бесцельно наворачивают круги по их району. Он останавливается напротив цветочного базарчика. Но не выходит. Сидит в машине, закуривает. Она понимает его внутренний порыв: хочет купить цветы, потому что редко покупал их ей просто так, без повода. И сдерживает себя. «Я подарил бы, но ты теперь не моя, ты сама сделала этот выбор».
Он выбрасывает в окно окурок и заводит машину, но не трогается.
«Не решился» – с некоторым сожалением думает она. И сожалеет она не о не купленном букете, а о том, что могло быть и чего теперь уже нет между ними. О том, что он боится казаться слабым и уязвимым. Об этой дурацкой игре, причиняющей сейчас боль им обоим… А букетов в их жизни и так было много. Она помнит почти каждый из них. И этот не купленный сегодня, тоже считает подаренным ей.
Они едут дальше. Бесцельно петляют по улицам, удаляясь от дома. Она чувствует, как он борется с желанием поскорее расстаться с ней и, в то же время, как можно дольше быть рядом.
– Ты торопишься?
– Нет.
Мелькают улицы, люди, машины, сиротливо раскачиваются голые ветки апрельских деревьев. Город кажется ей ослепшим и глухим. А он никак не может справиться с чувством, что рядом сидит уже не его женщина – настолько же желанная, насколько и чужая. А она никак не может справиться с чувством, что рядом сидит уже не её мужчина – настолько же родной, насколько и незнакомый.
Они едут по городу, потом за город: потому что их маленький город заканчивается так же быстро, как отпущенное им время, а дорога бесконечна и длинна, как жизнь, конца которой никогда не видно заранее. И отпускать её ему теперь уже совсем не хочется. Они едут туда, где его оглушительное одиночество пыталось забыть её. Куда они приезжали с друзьями, когда ещё были вместе. Где на время примирившиеся, снова были одним целым, а сквозь её платье и волосы просачивалось ленивое солнце. Где позже он убивал себя, плакал от бессилия, больше всего ненавидел и больше всего любил её, умирал и, выжив, всегда уезжал с чувством, которое было сильнее его и всего остального в жизни – он любил её. Именно с этим чувством, освобожденный и пустой – обретая покой на какое-то время – каждый раз он уезжал отсюда.
– Я все еще люблю тебя. Я не могу не любить тебя. Я пытался забыть. Пытался ненавидеть и растравить в себе это чувство. Но я не могу. Ты сильнее всего этого. Я не могу тебя забыть. Не могу вычеркнуть. Не могу перечеркнуть свою жизнь с тобой. Нашу жизнь. Мы треть жизни были вместе. То, какой я – это ты. Ты научила меня быть собой.
– Я благодарна тебе за все. И за боль, и за радость.
Она чувствует облегчение. Необъяснимое спокойствие. Словно что-то большое и цельное на время снова вернулось к ним. То, что всегда было неделимым между ними. А потом вдруг оборвалось, обрезанной пуповиной, где каждый сам переживает свою боль разделённости.
– Я больше не молюсь. Он не помог, когда я просил вернуть тебя.
– Твоей самой большой ошибкой было разделить меня с сыном. Я никогда бы не ушла от него. В этом был и твой шанс. Ты знаешь, какой матерью я была.
– Он сам сделал выбор.
– Это неправда. Ты сыграл на его чувствах.
– Я думал, так будет лучше.
– Мне без него?! Ему без меня?! Только он и мог меня удержать. Тогда и потом. Навсегда. Я снова смирилась бы. И всё простила тебе. Ради него.
– Парадокс, я пытаюсь вспомнить что-то плохое, что было между нами, и не могу. Мне было хорошо и спокойно с тобой. Знаешь, нет ненависти, нет обиды. Я понял, глядя на тебя сейчас, что уже не хочу и не смогу жить с тобой. Не хочу, чтобы ты возвращалась. Не могу уже представить жизнь вместе. Но мне плохо без тебя. Мне все еще не хватает тебя, и я все еще люблю тебя.
Он не решается спуститься к реке. Он хотел бы утопить в ней сейчас нахлынувшее с новой мучительной силой прежнее чувство. Но он не решается спуститься к реке. И потому, что не хочет воспоминаний о боли, испытанной здесь в одиночестве. И для того, чтобы не касаться памятью того времени, когда они были тут вдвоём. Он хочет удержать то, что все ещё есть между ними. И не хочет топить это последнее, цепляясь за него. Чтобы удержать и удержаться.
Когда-то они хоронили надежду. Надеждой была мать их кумы. Она умерла первой, когда они решили больше не быть вместе.
– Если бы с нами всё было по-другому, если бы у тебя никого не было, у меня не было бы никого, и мы бы не знали нас прежних – просто не знали бы НАС! – но ты, зная, какой я мужчина, согласилась бы быть со мной?
– Ты имеешь в виду секс?
– Да.
Она улыбается, с вызовом глядя ему в глаза.
– Мужчина! Вечно носишься со своим членом!
Он поднимает брови и пожимает плечами:
– Ну, мне это важно знать!
– Да, я была бы с тобой. Потому что ты хороший мужчина.
– Она говорит, я лучший. Я лучший мужчина? Я лучше его?
– Ты очень хороший мужчина. И ты лучший мужчина. Но я не буду сравнивать. Он тоже очень хороший. Он тоже лучший. Никто из вас не лучше, никто из вас не хуже. Это другое. Вы просто разные. Ты это ты. Он это он.
Она оглядывается по сторонам. Выпитый в городе кофе даёт о себе знать. А он слишком хорошо знает её:
– Хочешь в туалет?
Она кивает.
– Тут никого нет. Не ходи далеко. Можешь присесть за машиной. Обещаю не смотреть. Ну если только чуть-чуть, – переходит он на игривый тон и отходит.
Она с усмешкой закатывает глаза. Открывает дверь машины, чтобы прикрыться и старается сделать всё быстро и тихо.
– Но ты ни с кем не будешь такой откровенной и открытой, как со мной, – слышится из-за машины его голос. – Ты даже сейчас можешь пи′сать рядом. Всё ещё можешь.
– Да, – отвечает она, застёгивая джинсы.
Она думает, что не станет его убеждать в обратном. Не нужно. Это незначительная мелочь, но это важно для него. Пусть верить в то, что это именно так.
– А ты? Как у тебя с нынешней? Тебе хорошо с ней? – переводит она разговор в другое русло. – Ты счастлив?
– Я встречаюсь с ней, но сплю с другими женщинами. Понимаешь? Делай выводы сама, насколько она мне нужна.
– Ну, мне сложно делать какие бы то ни было выводы по этому поводу! Когда-то, когда ты жил со мной и говорил, что любишь только меня, у тебя были другие женщины. Одно другому не мешало.
– Это другое. Ты была моя. Единственная. Понимаешь? А она не моя. Я просто с ней иногда сплю. Да, с ней хорошо. Она красивая. Она неглупая. Но… Не знаю. Я не уверен, что она та самая, моя. Мне не хочется что-то делать для неё, не хочется радовать. Для тебя хотелось.
– Почему же не делал?
– А разве не делал?
– Делал. Иногда. Когда очень хотел.
– Она другая. Всё время пытается меня построить. А мне это неинтересно. Устроила скандал за то, что я не встретил её в аэропорту.
– Почему же не встретил?
– Потому что она не ты. Тебя бы встретил. Как всегда встречал. Хоть иногда мне было это больно. Не больнее, чем, когда уезжала, но всё-таки. А её – не поехал. Проснулся, подумал, что хочу спать и не поехал. И на День рождения только букет цветов купил. Решил, что для неё этого будет достаточно. Для тебя бы искал хороший подарок. Мне нравилось дарить тебе подарки.
– Да, ты всегда умел делать отличные подарки. Это правда.
– А сейчас мне пофиг. Для неё пофиг.
– Снова наступаешь на те же грабли.
– Я уже не знаю, что правильно. Какое-то душевное отупение. Понимаешь?
– А она, наверное, хочет уже и детей тебе рожать?
– И не она одна. Знаешь, как я понимаю, что у меня ничего не может быть дальше с конкретной женщиной? Когда я провожаю её, она выходит из машины и не оборачивается, чтобы помахать мне на прощание. Ты меня этому научила. Я понял, что это очень важная часть отношений. В последние годы мне не хватало в окне твоего силуэта, провожающего меня.
– Ну, что, ты переступил порог, о котором говорят психологи: 11 женщин после развода, пока найдёшь ту, свою? – снова переводит она разговор.
– Давно и намного. Психологи врут.
– Ого! – она улыбается, понимая – он хочет её этим зацепить. Но камешек пролетает мимо цели. Её это не трогает. Она вдруг пытается представить его в постели с другими женщинами. Но у неё ничего не получается. Не получается у неё и представить себя в постели с ним. Теперь нет. Вспомнить да. Но и то нечётко. Она тут же глушит в себе этот образ и саму мысль – это слишком неправильно по отношению к себе. И по отношению к нему. И по отношению к мужчине, которого она любит теперь, и который теперь любит её. Это было бы предательством. Как странно, когда они были мужем и женой и он ей изменял, в своих видениях она часто видела его с другой. Она чувствовала его измены. Знала о них. И тогда возникала картинка. Чёткая и ясная. От которой невозможно было избавиться. Особенно сильной она бывала в минуты их близости: в темноте, она видела его раскачивающееся над другой женщиной тело. И тогда она беззвучно плакала. Так, чтобы он не заметил и не догадался. А мучительное видение всё висело и висело перед нею, раскачиваясь и уничтожая, раздавливая её изнутри.
– Доказал своё мужское?
– И не единожды.
– Ну, я это уже поняла. А чего расставался? Кто был причиной?
– Я. Ты разве ещё не поняла. Я не могу просто так. И любить никого не могу. Пока во мне есть это чувство к тебе, я не могу никого полюбить. Я даже стал бояться, — а что, если я никогда уже больше не смогу любить?!..
– И в чём именно твой страх?
– Боюсь в итоге остаться один. И, знаешь, что самое страшное? Что меня уже это не пугает. Я привыкаю. Вот чего я боюсь – привыкнуть жить без любви. Я расстаюсь с очередной женщиной и ловлю себя на том, что совершенно ничего не испытываю. Вот сидит напротив человек, хороший вроде человек, с которым мне неплохо, вроде. Она плачет и говорит, что любит меня. А я жду, когда же она наконец выйдет из машины и навсегда исчезнет из моей жизни. Меня это раздражает. Меня она раздражает. А она плачет. И не уходит. Приходится ей помогать.
– Как?!
– Открывать дверь машины и вытаскивать её оттуда. Я понимаю, что я становлюсь каким-то подонком по отношению к ней. Что она не виновата. Но ничего не могу поделать с собой. Я не люблю её и себя ломать больше не хочу.
– Мда… Тяжело быть причиной чьих-то страданий. Не важно – вольно или невольно.
– Вот это меня и пугает. Понимаешь?
– Понимаю.
– Я нравлюсь женщинам. Ни одного промаха. Не было такого, чтобы с кем-то не получилось. Просто к каждой нужен свой подход. А, по сути, всегда со всеми одно и то же. Но я не хочу. Просыпаюсь утром в очередной постели и думаю: «что я здесь делаю, зачем это мне?!» И ухожу. Совсем. Они потом звонят, пишут… Одна даже пригласила быть крёстным своей дочери.
– Согласился? – смеётся.
– Нет, конечно, хотя в этом отказывать нельзя. Ты же знаешь, как серьёзно я к таким вещам отношусь.
– Вот видишь, какой ты замечательный! – она не скрывает сарказма. – Женщины тебя и хотят, и любят, и если не могут заполучить в отцы своего ребёнка, то хотя бы в крёстные!.. А как же ты успел с ней? Когда? Раз она уже и ребёнка после вашего расставания успела родить? И замуж, наверное, же вышла? Или она уже была замужем, когда с тобой…а?
– Нет! – он говорит это как-то неуверенно. И тут появляется эта его «ясновзгядая улыбка» которую она так хорошо знает. Он так смотрел всегда, когда врал в глаза. Впрочем, сейчас она уже не уверена, что он врёт. Она почему-то ему верит. А привычки…они тоже меняются. Она уже не знает его так глубоко. А может, и раньше в этом ошибалась.
– Ага, прям вот, штамп в паспорте просишь показать сразу при знакомстве, или перед тем, как в постель её уложить?
– Я не встречаюсь с замужними. После всего того, через что сам.
– Теперь мне уже всё равно. Теперь это уже не мои проблемы… Так и что твоя нынешняя?
– Тащит меня знакомиться с отцом – он какой-то чин, – хочет перевести всё в официальный статус. А я не хочу. Она начинает меня шантажировать, что тогда не будет секса.
– Ого! Круто она тебя в оборот берёт. Такие манипуляции. Молодец баба! Прости, – не может сдержать усмешку она.
– Думаешь, я не понимаю? Но мне плевать. Я сказал ей: «Тебя не устраивает так, как есть? Я могу уйти. Подумай, кому от этого будет хуже?!»
– Ты стал циничным.
– Учителя хорошие попадались… – Он смотрит на неё и закуривает. – Извини. Я запутался. Я просто хочу начать жить. Ты была другой.
– Ты все время сравниваешь её со мной и цепляешься к тому, чего в ней нет, что было во мне. Всех их.
– Да. Наверное.
– Понимаю тебя… Может просто принять, что она это она, а я это я? Такой как я больше никогда не будет. Не потому, что я такая неповторимая и распрекрасная.
– А может именно поэтому. Только я слишком поздно понял.
– Знаешь, когда у меня с ним происходит что-то не так, я тоже за это цепляюсь и сравниваю. Сравниваю вас. И иногда сожалею о том, чего нет с ним, и к чему я привыкла с тобой. Но я поняла, что это нормально. Мы с тобой всю жизнь прожили. Прижились и проросли друг в друга. У нас столько общих привычек, взглядов, понятий. Я поняла, что буду вспоминать то хорошее, что стало привычным для нас с тобой. Наверное, не находя это в отношениях с другими, и ты и я будем сожалеть. Сожалеть, понимая, что это было только наше. Наша любовь, наша жизнь. И, знаешь, хорошо, что это не повторится! Будет что-то другое хорошее с этими новыми людьми. А наше уже не повторится. Я стараюсь отпускать. И перестала сравнивать. Иначе невыносимо… Просто отпусти. И не сравнивай. Это унижает твои отношения с ней и мои отношения с ним.
– Я понял, что для меня важно в отношениях. Совпадение по трём параметрам: взгляды на жизнь, отношение к деньгам и физиология – когда меня не раздражает запах этой женщины и устраивает секс с ней.
– Да, деньги для тебя всегда были важной составляющей. В этом мы отличались всегда.
Он делает вид, что не заметил её язвительности:
– У нас с тобой были общие взгляды и хорошее совпадение в постели… Тебе хорошо с ним?
– Хорошо.
– Как со мной?
– Он не ты. Я не сравниваю. Ты не лучше, и он не хуже. Вы просто разные. Это необъяснимо.
– Любишь его?
– Люблю.
– А меня?
– И тебя. Но это уже другое.
– Думаешь, сможешь жить с ним, любя меня? А он? Сможет он жить с тобой, зная, что ты меня любишь?
– Он знает об этом. И любит меня с моей любовью к тебе.
– Ты не ошиблась?
– Нет.
– Я рад за тебя, если это так. Не боишься будущего?
– Нет. Я давно стала жить сегодняшним днем. Моментом. Как будет, так и будет. Мы с тобой всю жизнь прожили. Но мир рухнул. Ад на земле. Но я выжила. И ты выжил. Всё остальное в сравнении с этим уже никогда не сможет меня убить.
– Но ты понимаешь, что может быть хуже? Понимаешь, что рано или поздно всё всё равно начнет повторяться? Мужчины полигамны. И ты снова столкнешься со всем тем, от чего бежала со мной.
– Понимаю, что это возможно. Но не боюсь. Между нами есть другие более важные вещи, которых не было с тобой. Я успокоилась, я перестала изводить и обвинять себя, я наконец начала дышать и жить. Я перестала ежедневно просыпаться и засыпать с мыслью о тебе, перестала постоянно по несколько раз за день смотреть есть ли ты в Вайбере.
– Ты тоже?!.. Я удалил все наши переписки, чтобы не заглядывать и не перечитывать их. Я удалил твои номера телефонов. Я заблокировал тебя. Мне очень тяжело.
Он прислоняется к машине, упираясь согнутой в колене ногой о бампер. И снова закуривает. Она тянется сигаретой, он подносит зажигалку. Она прикуривает и думает о том, какая это только и именно его поза. А ещё о том, что знает – она никогда не удалит его номер, его фото, сделанное ею тогда в Одессе – в те их выходные вдвоём. И никогда не изменит в телефоне имя, которым всегда его называла.
– Но иногда я всё еще наблюдаю за тобой в Фейсбуке, – продолжает он прерванный разговор.
– Зачем?
– Не знаю. Не могу отпустить. Хочу видеть тебя. Видеть твои глаза. Видеть твою улыбку. Смотрю и понимаю – ты снова куда-то едешь. И радуюсь, что уезжаешь ты уже не от меня. Радуюсь с каким-то мучительным облегчением, что уже не жду тебя. Радуюсь, что уже не я жду. И мучаюсь, что не от меня, не со мной… Смотрел фильм «8 таблеток». Короткий, сняла какая-то армянка. Смотрел и ловил себя на том, что это все про меня.
– Я не смотрела.
– Посмотри. Не знаю, так ли это у тебя. Наверное, есть разница. Ты нашла другую любовь. А я потерял. Потерял именно тогда, когда понял насколько сильно и как вообще я умею и способен любить.
– Если бы не потерял, так и не понял бы.
– Да. От этого ещё хуже. Я всё проебал сам.
– Мы оба. Пятьдесят на пятьдесят.
– Ты скучаешь по мне?
– Да.
– Я тебе снюсь?
– Постоянно.
– Как?
– По-разному.
– Но мы там вместе?
– Иногда да.
– Ты все время снишься мне. Думаешь мы смогли бы?
– Думаю, что об этом уже не нужно.
– А я теперь знаю, что не хотел бы с тобой жить! – он словно убеждает себя и пытается своей уверенностью убедить её. – Не хотел бы всё начинать заново. Не с тобой! Но… Жизнь такая, что я уже ничего не знаю. Что будет потом? Кто может знать? В одном ты была права тогда в парке: я не знаю, сколько лет и людей должно пройти между нами, чтобы мы когда-нибудь смогли начать всё с чистого листа. Может быть это будет. А может быть никогда. Сейчас я уже не хочу. Я хочу жить. Я хочу тебя забыть. Я хочу не любить тебя! Но я не могу. Не могу, понимаешь?! Я только вроде обретаю покой, но появляешься ты, и все вновь летит в эту воронку, и я уже опять не могу из нее выкарабкаться… Оставь меня в покое! Прошу. Не появляйся. Дай мне жить. Я не могу. Я оказался слишком слабым.
– Но я не влезаю в твою жизнь намеренно. Извини, что умер отец…
И она вспоминает о том, как стояла у гроба и смотрела на худое изменившееся лицо отца. Она не стеснялась своих слёз. Знакомые и соседи шушукались, видимо обсуждая, что на похороны пришли обе жены и дети от разных браков, сравнивали, кто из них с братом больше похож на отца. А в голове её крутились одна за другой мысли, обращённые к отцу: «Как жаль упущенного времени! Почему ты не захотел меня любить и не позволил любить себя? Разве перед любовью закрывают двери? Зачем ты лишил нас друг друга?» И ещё она ждала. Что он приедет. Или хотя бы позвонит, пришлёт сообщение. Ведь он же знает, как это для неё важно. Но он не приехал, не позвонил и даже не прислал сообщение. И тогда потом, после похорон, кормя в душе поднимающуюся волну ненависти к нему, она написала, что хочет расставить все точки над i в их отношениях. А он предложил встретиться. И вот теперь они стоят рядом у обрыва над рекой, говорят обо всём и ни о чём, молчат, вспоминают, прощают и не могут простить, любят и пытаются забыть, и курят, курят, курят.
– Я не приехала бы, если бы не отец. И не собиралась с тобой встречаться. Хотя ждала, что ты придёшь на похороны. Но ты не пришёл.
– Прости. Я хотел, но потом подумал, что не уважал этого человека при жизни, и было бы лицемерием пойти на его похороны.
– Ничего, это не первый раз, когда ты меня оставил один на один с моими проблемами.
– Зачем ты так!
– Извини. Я понимаю. Просто я надеялась, что ты… А ты… И тогда я подумала, что значит пришло время всё решить. Я не хочу, чтобы ты писал потом отказ на чужого ребёнка, если я решу ему родить. Это было бы высшей степенью цинизма по отношению к тебе.
– Да уж.
– И я не хочу в спешке отправлять тебе согласие на развод, когда забеременеет твоя женщина.
– Она не моя.
– Пока. Ну, или любая другая, которая будет.
– Я боюсь, что уже никогда не смогу любить. И так и останусь с любовью к тебе, которая меня убивает. А я хочу жить.
– Ты найдешь себя в любви к ребёнку, который появится. Я может быть ошиблась в сроках, но мне кажется у тебя всё-таки будет дочь. В тебе столько теперь этой нерастраченной открывшейся любви. Может быть я нужна была тебе именно для того чтобы понять, на какую любовь ты способен? Но не по отношению ко мне. А к этому пока не рожденному ребенку.
– Ты научила меня любить. Я просто опоздал. Прости.
– Все в жизнь трагедии от несовпадения по времени… Наш сын был рождён в большой любви и от большой любви. Я ни о чём не жалею.
– Я не могу себе представить никакой другой женщины, которую я хотел бы видеть матерью моего ребёнка. Понимаешь?! Для меня это только ты!
– Пока это так. Понимаю. Прости.
– За что прости?! Я сам всё проебал. Буквально. Думал, что всё хорошо. Что ты знаешь, что я тебя люблю. Только тебя. Остальное всё ерунда и не важно. Ты взрослая девочка и всё поймёшь. Оказалось, что не смог тебе дать это понять, не смог сделать тебя счастливой. Ты меня прости… Пусть он окажется тем, кто сумеет понять тебя. Я хочу, чтобы ты не ошиблась. И знай, всё что я говорил раньше – остаётся в силе. Несмотря ни на что. Если когда-нибудь тебе нужна будет моя помощь, я всегда приду. И если, не дай бог, он обидит тебя – так ему и скажи! – я буду сам разбираться. Я не твой отец. Я не закрою перед тобой двери. Что бы в жизни ни было, и как бы между нами в дальнейшем ни сложились отношения. Ты можешь рассчитывать на мою спину. Так же, как это было всегда. Прости, что раньше я не давал тебе это почувствовать. Но ведь так было!
– Иногда. Чаще я решала свои проблемы сама. Будучи с тобой. Мои проблемы были моими. Мы были вместе, но я была одна. Было и так. Но в самые критические моменты, ты всегда был рядом. Да. Это правда. Я знаю, что на тебя можно положиться. Спасибо. Спасибо ещё и за это теперь.
– Поехали?
Она кивает, не спрашивая – куда. Как делала всегда. Она знает – он принял её выбор.
Они садятся в машину. Он накидывает ремень. Заводит двигатель. Она накидывает ремень. Открывает окно. Он поворачивается к ней.
– Можно я обниму тебя?
Она молча поворачивается к нему. Ремни натягиваются, стягивая жилы и сковывая движения. Она обнимает его так крепко, как только может. Он обнимает её так сильно, как не обнимал никогда. Она чувствует его запах. Такой родной и знакомый. Она ощущает щекой, как пульсирует артерия на его шее. Она слышит, как стучит его сердце. Или это её? К горлу подкатывает душный комок. Она могла бы никогда его не знать и много лет назад пройти мимо по одной из улиц их маленького города. И тогда теперь было бы легче. Она могла бы его ненавидеть. И это было бы объяснимо. Она могла бы его забыть. Но память-суку не обманешь. И сейчас где-то внутри, в её груди растёт и разливается невыразимое чувство блаженного страдания. Большая невыносимая боль. Как будто освежёвывают душу. Может именно от этой боли и становится понятно, что душа есть. Душа есть любовь. И их снова начинает медленно затягивать в эту мучительную тёмную воронку… Но она не хочет больше страданий. Ни для себя. Ни тем более для него. Она отрывается от его запаха – такого родного и знакомого, от пульсирующей артерии на его шее, от его сердца, стучащего в унисон с её сердцем.
– Прости меня за всё.
Он отрывается от её запаха – такого родного и знакомого, отпускает её мокрую щёку от своей пульсирующей на шее артерии, и разделяет биение их сердец натянутыми ремнями безопасности.
– И ты меня прости.
Машина трогается. Пригород заканчивается так же быстро, как пробежавшее время. Вечерний город поглощает их машину в утробе своих улиц, вмешиваясь в их пространство своими огнями и звуками других человеческих жизней.
Он поднимает стёкла и в машине становится тихо.
– Если когда-нибудь ты поймёшь, что любишь только меня…

_________________________________________

Об авторе: ВИКА ЧЕМБАРЦЕВА

Поэт, прозаик, переводчик, культуртрегер. Родилась и живет в Кишиневе. Публикуется в журналах «Дружба народов», «Новая юность», «Октябрь», «45 параллель» и других российских и зарубежных литературных журналах и сборниках. Автор книги поэзии «Тебе» (2010) и коллективного сборника «Шелест олив» (2014). Лауреат 8-го Международного литературного Волошинского конкурса, V международного конкурса молодых российских поэтов зарубежья «Ветер странствий», Международной литературной премии «Серебряный стрелец 2010», Казахстанской литературной премии «Алтын Калам-2011» и др. Координатор фестиваля молодых писателей Молдавии и Приднестровья «Бессарабская осень» (организатор – фонд СЭИП, Кишинёв 2014) и кишинёвского поэтического фестиваля «Акценты» (фонд СЭИП, Кишинёв 2015). Член международного оргсовета литературного фестиваля «Литературный ковчег» (Ереван). Член Ассоциации русских писателей Молдовы и Союза писателей Москвы. Награждена медалью «Григор Нарекаци» Министерства культуры Армении «За значительный вклад в  деле развития культурного сотрудничества между Арменией и иностранными государствами» (2014). Составитель (совместно с Е.Шуваевой-Петросян, Г.Гиланцем и Д.Матевосяном), автор идеи проекта, переводчик, билингвы современной армянской/русской поэзии «Буквы на камнях» (М., «Художественная литература» 2013). Стихи и проза переводились на английский, итальянский, сербский, румынский, армянский и узбекский языки. Автор русского перевода поэтических книг итальянского поэта Клаудио Поццани «La marcia dell’ombra /Марш тени» (Ереван, «Зангак» 2013) и «Генуя хандрящая» (М., «Русский Гулливер» 2015). Живёт в Кишиневе, Молдова.

Рассказать ВКонтакте В каждых своих отношениях она отдавала всю себя. Она готова была на все, чтобы сделать их счастливыми. Она ставила их потребности превыше своих. Были трудные времена, но она всегда верила, что скоро все будет хорошо. Были резкие слова и душевные раны, но она все равно хотела быть выше и преодолевать все препятствия. Но все равно этого было не достаточно. Она отдавала свое сердце и душу умирающим отношениям, которые уже было невозможно воскресить, даже самыми большими и оптимистичными стараниями. Она поняла, что хотя она очень сильно любила, она не могла заставить так же сильно полюбить ее. Она поняла, что хотя она очень сильно хотела удержать людей, они все равно неизбежно менялись и уходили.

Я так боюсь тебя любить

Что не стоит писать в комментариях: Не нужно писать в комментарии типа: Такие комментарии будут расцениваться как флуд и будут удаляться. О чем нужно писать в комментариях: Представьте, что Вы пишите отзыв о статусе.

Это ведь намного лучше чем найти любимого человека и друзей, и всё равно провести всю жизнь в одиночестве, как делает очень много людей.

Мне от мысли становится больно… Я тебя не смогу променять, Даже если на жизнь-это больно! Ты сердце моё в заложники взял, А выкуп за него мне любовь загадал. Мне имя твое нежно губы щекочет, Но грусть без тебя в голове этой ночью… Ты стал для меня чем-то больше чем жизнь! И все что в тебе Дороже всего мне на этой земле! Как трудно считать минуты И в спину тебя провожать… И снова как в день нашей встречи Будут руки мои дрожать… Мы не должны терять друг друга!

Мы не должны терять друг друга! Ведь мы не сможем так, Любимый?

Любишь читать статусы про любовь? Тогда этот сайт создан специально для тебя. Приятного чтения статусов Друзья.

Я боюсь тебя полюбить, А вдруг ты тоже улетишь Мою душу растревожив, Сказку в быль ты превратишь Мне с тобою так приятно. Каждый вечер.

Я боюсь в тебя влюбиться, Я боюсь тебя полюбить, Что ночами мне будешь сниться, Что от чувств будет жутко знобить. Я боюсь потерять рассудок И уйти с головою в тебя, Что в итоге любовного блуда, Я совсем потеряю себя… Прохожий Афанасий , 19 мая Ты не бойся любовного блуда. И не прячь ты порывы души! Что за страхи такие? Если ночи с тобой хороши! От озноба тебя я укрою, Плед пушистый тебе я купля.

Нет…не боюсь я полюбить.

Я проснулась утром от жутко болящей головы. Около двери я увидела спящего Комачо. Я выпила таблетку, разбудила лохматика и погуляла с ним. Позавтракала лате с пирожным и покормила эту серую падлу, которая испортила мне новый спортивный костюм. Кстати я не видела Макса сегодня в сквере. А жаль, хотелось бы поболтать с ним.

Буду ноги мочить, как осока, Серой цаплей пройду камыши. Жаль: тебя не увижу до срока, Ты мне письма, любимый, пиши. Бересту с золотою каемкой.

Разожми ладонь и я полечу, разбиваясь О камни, может быть вылечус Пусть тебя потерять боюсь, мне больно, а я смеюсь. Как воздух мне нужен,так нужен и ты Прижми меня к сердцу и н Тебя боюсь потерять,ведь без тебя Я не Я. И счастье мне сейчас держаться за руку твою. Вылечусь от этих чувств. Постоянно так грустно, постоянно боюсь я Потерять тебя, не узнать тебя, плыть без тебя — Не добивай меня. Ты говоришь глупости у самой пропасти; Молю — отпусти, меня отпусти.

Разожми ладонь и я поле — Вылечусь Бывает что я тебя очень сильно ревную Но это все потому,что я боюсь тебя потерять Я жизни без тебя не представляю Ты для меня всё

а Боги, собравшись на тайное вече, смеялись над фразой»случайная встреча…»

У Вас нет прав для просмотра этого ресурса. Вы должны зайти как пользователь.

Я знаю: в чудо верить надо, но я боюсь тебя любить. Да, я боюсь тебя любить отрасставания до встречи. И понимаю: каждый вечер для нас последним.

Вы уже голосовали 66 Человека в этой жизни можно потерять только в том случае, если он умер В остальном — борись за него! Вы уже голосовали А когда я выйду замуж, ты мне будешь звонить? Вы уже голосовали Трудно постоянно любить то, что есть и всегда будет, зато осознание того, что ты можешь все потерять — оживляет притупившиеся чувства, и ты начинаешь замечать то, чего раньше просто не видел, ценить и беречь то, от чего так легко мог отказаться.

Вы уже голосовали Мужчины всегда возвращаются. Такая у них натура: Причем, вернуться они хотят тогда, когда тебе не интересны, когда в жизни полный порядок. Вы уже голосовали Он толкает меня в пропасть, смотрит и улыбается, а я лечу и не боюсь боли, а думаю, как бы разбиться красиво

Вот почему она боится влюбляться в тебя

Слушать онлайн наЯ боюсь тебя потерять! А нет ничего боле разрушительного для любовного союза, чем неуверенность одного партнера в чувствах другого или в своей собственной значимости для него. Нарушение равновесия в любви губительно, как только вы признаетесь партнеру в своих страхах как он тут же начинает отдалятся от вас. Чем больше ваши страхи и тревоги, тем дальше и дальше вы от своего партнера, тем больше дистанция между вами.

Страх потерять, боязнь быть оставленными, брошенным вызывает у нас чувство ревности, подозрительности, настороженности, мы становимся подвержены навязчивым идеям»мне кажется, у нее еще кто-то есть! Не лучше будет обстоять дело если не вы сами, а ваш партнер будет боятся вас потерять — стремясь закрепиться в вашем сердце и уверится в неизменности вашей любви к нему он будет буквально душить вас излияниями своих чувств в любое время дня и ночи, и требовать от вас ежеминутно того же самого.

Что нужно помнить, если начинает казаться, что вы обречены на одиночество.

Мне до завтра не дожить! Как в себе мне удержаться? Как мне день и ночь, прожить?

боюсь влюбиться…

А я начинаю сходить с ума. Мысли прыгают в больной голове. И с прямого пути снова уходя, Почему-то я думаю о тебе. Знаешь, это уже совсем не смешно, Это всё чаще пугает меня. У тебя-то подобное уж прошло, А вот я в этот раз серьёзно больна.

Я боюсь любить тебя. 1. Он (сидит за столом, перед ним лежит тетрадь). Она ходила по квартире голая. Всегда голая, но в носках. В обычных черных .

Я умею смотреть в глаза И писать для тебя стихи. Я умею жить, как слеза, Что смывает грехи с души. Я умею терпимой быть, Когда станет с тобой нелегко, Я умею мечтами жить, Когда ты от меня далеко. Я умею услышать стук, Сердца бешенный у тебя в груди. Я умею жить, словно звук — Прозвучал и исчез в ночи. Я умею тебя любить С каждым днем все сильней и сильней, Не умею, лишь, только жить Без тебя и любви твоей. Я люблю тебя, мой милый, Я люблю твои глаза, Ты у меня такой ревнивый, Но я, конечно, только за.

Я так люблю, когда ты злишься, Когда серьезно смортишь ты. Ты мне ужасно часто снишься Тогда сбываются мечты. Ты у меня такой хороший, Ты самый первый, мой родной.

Я так боюсь тебя любить…

Все указывает на то ,что Вы обладаете повышенной уязвимостью,низким самопринятием,легко можете быть ранены и долго страдать,чувствуя себя где-то глубоко внутри виноватой. Меры напрашиваются более радикальные,чем письменный совет. Необходим курс работы с психологом. Выберите понравившегося психолога и начните работать в паре.

Но я боюсь влюбиться в него, и не хочу подпускать близко к сердцу.Был опыт Пока себя не полюбишь, никто тебя не полюбит. А когда.

Я так боюсь тебя любить, Чтобы не быть вновь одному. Мне это вовсе ни к чему Но не любить — как — не любить?.. Я так боюсь тебя любить, Ведь ревность будет грызть меня И кровь, в мозгу моём звеня, Ошибки будет вновь творить. Я так боюсь тебя любить, Я так устал себя терзать И сердце резать и пронзать, И бить себя, чтобы остыть Я так боюсь тебя любить: Я так боюсь не взять ответ И видеть сзади силуэт, Ушедший, чтоб со мной не жить.

татусы про любовь

боюсь влюбиться, но по-моему, уже люблю автор: — ты полюби меня пьяную рейтинг: Зачем тебе говорить, как есть? Мне очень стыдно за эту слабость.

Красивые слова я тебя люблю девушке или парню. что никто более на земле не одарен таким даром любить до безумия, Ты мое счастье, которое появилось в моей жизни совсем недавно, и я так боюсь тебя потерять, что.

Нам очень приятно, что Вы зашли на ЛитСайт. Здесь мы опишем немного, для чего мы создали этот сайт и какие цели преследуем. В первую очередь наша цель — предоставить для авторов площадку для размещения своих произведений и для привлечения читателей. Дополнительная цель — при достижении определенного числа авторов и читателей вплотную заняться сотрудничеством издательствами для того, чтобы наши авторы могли бесплатно издать собственные книги и обрести новое призвание.

Для этого мы создали идею интернет-поиска. При этом, не авторы будут искать издательства, а наоборот.

А я боюсь тебя понять