Когда я был маленький, я думал: вот бы попасть в такую страну, чтобы ни птицы, ни звери меня не боялись. Бежит, например, заяц. Я ему кричу: «Зайка, зайка!» Он и остановится. А я его поглажу — ну, беги дальше!
А если волк… Ну, так я крикну: «Уходи, уходи прочь!» И он — во все лопатки. И чтоб к птице можно было подойти и разглядеть ее.
А то чижика какого-нибудь иначе как за двадцать шагов, да еще сквозь ветки, и не подсмотришь — не подпустит. Чего там чижика, когда кошку чужую на лестнице не погладишь: она сразу спину дугой, хвост трубой — прыск, прыск! — и на чердак… А по лесу идешь, так будто и никакие звери там и не живут, — все от тебя прячутся и притихнут. Один раз белку видел — и то только хвост. Может, и не белкин.
Я больших спрашивал, — есть ли такие места где-нибудь, чтоб звери к себе подпускали? А большие только смеялись и глупости говорили: «На вот, возьми соли, насыпь зайцу на хвост, тогда он тебя и подпустит».
И так было обидно! Я вырос, а обиды не забыл, но уж надежды подманить зайца у меня, конечно, не осталось. Я уже моряком стал, пароходным механиком. Попал как-то на китобойный корабль.
Киты, конечно, от нас удирали полным ходом. И было отчего: мы их из пушки били. Ядром. А впереди ядра приделана пика: называется гарпун. А от пики идет к пароходу веревка.
Но я смотреть на это не любил. Да и смотреть не на что было: сверху небо, внизу вода, а по воде лед. Мы все время плавали в холодных странах.
Раз поднялась буря. Нас куда-то понесло. Я все у машины сидел и не спрашивал, где это мы плывем.
Вдруг как-то слышу — наверху все кричат:
— Земля! Трава, зеленая трава!
Я не поверил и выскочил на палубу. Смотрю, верно: берег, на нем зеленая трава, горы, на небе солнышко. Всем стало очень весело. Даже петь начали.
Капитан остановил пароход, и все стали проситься на траву погулять.
Мы выехали на лодке на берег — и давай бегать по траве. Я ушел совсем далеко за холмы, а когда устал, лег посреди луга.
Вдруг смотрю — что такое? Беленькое что-то. Я привстал. Смотрю: зайчик. Весь белый, настоящий зайчик.
«Смешно! — подумал я. — Зеленая трава, а заяц белый. У нас зайцы серые летом бывают».
Я боялся шевелиться, чтобы не спугнуть зайца.
Гляжу: и другой выскочил. А вот их уже три. Фу ты! Уже десяток!
Я устал неподвижно сидеть и шевельнулся. Зайцы посмотрели на меня и поскакали, да не от меня, а ко мне!
Что за чудо: обступили — их уже с сотню было вокруг меня — и разглядывают: что я за диковинный зверь такой?
Я двигался как хотел. Даже папиросу закурил. Зайцы на задние лапки становились, чтоб меня лучше разглядеть.
Мне так весело и смешно стало, что я начал с зайцами говорить:
— Ах вы, шельмы! Да в самом ли это деле? Да неужто это бывает, чтобы зайцы не боялись? А вот я вас сейчас напугаю!
Зайцы только посматривают, ушками потряхивают.
— Да я вас из ружья сейчас!
Нарочно я: ружья-то у меня никакого не было.
Я как хлопну в ладоши, да как крикну: «Пиф! паф!»
Зайцы подскочили. Наверно, удивились. Вот чудак какой! Но никто не побежал, а просто травку стали щипать — тут же, рядом со мной.
Теперь вот, если б была соль, можно б каждому на хвост насыпать.
Тут я хватился: на пароход, пожалуй, пора.
— Ну, — говорю, — прощайте, храбрые зайчишки!
И зашагал.
Смотрел только, чтобы на зайцев не наступить.
А куда идти? Где пароход? В какой стороне? Совсем забыл!
Впереди были горы. Дай, думаю, залезу на гору: с высоты будет видно, где море. Оттуда сразу к морю и пойду. А на море — пароход.
Стал взбираться на гору. Вдруг смотрю: что такое — коровьи следы?
Да сколько! Да это целое стадо шло!
«Ага! — подумал я. — Коли тут стадо, — значит, есть и пастух. Значит, здесь люди живут. Вот я пастуха и расспрошу, почему у них зайцы такие храбрые».
А следы коровьи все уже да уже. Вот уж, видно, гуськом шли и дорожку протоптали, и дорожка ведет на кручу. Да так круто, что я уж стал на четвереньках царапаться. А сам думаю: мне здесь через силу, а как же коровам тут лазать? Удивительные какие коровы! Здесь только козам скакать.
И вот уж я долез до самого верха: вниз глянуть страшно. И вот передо мной камень; прямо не знаю, как влезть.
Я уцепился руками, поддал ногами и выскочил животом на камень.
Вот бы передохнуть!
Какое тут передохнуть! В десяти шагах от меня стоит большой, рогатый зверь, весь лохматый, шерсть до полу и на ногах острые копыта. И прямо на меня глядит.
Поглядел немного и пошел на меня.
Я подумал: «Назад надо!»
Да куда там назад: если мне с этого камня под кручу прыгать, так я покачусь вниз, как камешек, и останутся от… меня одни «дребезги». Туда вниз посмотреть — и то голова кружится.
А спереди — этот рогатый. Сейчас как боднет!..
У меня душа в пятки ушла. Закрыл я глаза со страху: будь что будет!
И вот с закрытыми глазами слышу: зверь ко мне подходит. Вот совсем подошел.
Слышу, как жарко дышит.
Я не выдержал, один глаз приоткрыл, а мы с ним — нос к носу!
Он воздух ноздрей потянул, фыркнул в бок. Повернулся и… потихоньку пошел назад.
Я дух перевел: не хочет, значит, меня бодать! Раздумал.
Я встал на ноги. И вот что я увидел: целое стадо таких зверей, штук двадцать, паслось тут на горе. Каждый из них, если б захотел, мог меня забодать и растоптать. Но, видно, никто из них не собирался на меня нападать.
Я вдруг вспомнил, что видел таких на картинке, даже вспомнил, как назывались. Называется этот зверь — овцебык.
Я огляделся — и там, за быками, увидел море. Подумал: «Ничего, пока они меня не трогают, я, может быть, угляжу спуск и пойду вокруг горы».
Спуска я никакого не нашел и тут услышал гудок нашего парохода. Это значит: хватились меня, зовут. А меня-то нет, и никто не знает, что я на этой горе. Людей тут нет. Пропаду!
Мне оставалось одно — идти прямо на быков. Эх, была не была! Распугаю.
А самому — во как страшно!
Я заорал не своим голосом. Завертел руками, как мельница, и ногами затопал.
Быки все на меня оглянулись, своих телят и маток затолкали в середину, сами вокруг стали и рога вперед выставили.
Я сразу присмирел и даже на землю сел. А быки постояли-постояли, — видят, что я ничего не делаю, и опять взялись траву щипать.
А пароход гудит, гудит!
Я чуть не заплакал. Я снял фуражку и стал быкам говорить — никого не было, так что не стыдно.
Я сказал:
— Вы знаете, честное слово, мне просто на пароход надо! Я никому ничего не сделаю. Только, пожалуйста, пожалуйста, не бодайте меня, не кусайте меня!.. Я только пройду, честное слово!
Быки посмотрели, как я говорю, и ничего.
Я пошел. Прямо на стадо. Все приговаривал сначала:
— Миленькие, я, честное слово, только так… Я на пароход.
Одного даже слегка погладил.
Потом пришлось протолкнуться между двумя. Тут уж я посмелей:
— Дорогу-то дайте же, в самом деле! А то стали — ни пройти ни проехать!
Дальше смотрю: один лег как раз у меня на пути.
Я уж крикнул:
— А ну, вставай!
Лежит, проклятый, и ухом не ведет.
— Да вставай ты!
Я вплотную подошел и ткнул ему под брюхо ногой.
Ух, шерсть какая на них большая: сапог так и ушел, как в сено!
А бык ничего: только мыкнул, не спеша встал на колени, как домашняя корова, поднялся и отошел нехотя вбок. Я его еще ладошкой подтолкнул.
Я прошел через стадо. Спустился с горы и побежал по долинке — скорей к морю! Пароход уже гудел тревожно.
Я бежал со всех ног. Все думал, какие это быки на вид только страшные, мохнатые. А если их выстричь, как овцу, окажется легкая зверюшка, вроде козы. Понятно, что они на такие кручи царапаются: копытца-то у них острые.
Вдруг смотрю: что такое? Две собаки.
Нет, какие там собаки, — волки! Чистейшие полярные волки. Этих-то я уж знаю. Не раз с парохода видел.
И бегут прямо на меня. Нюхают землю, меня не видят.
Ветер дул от них, и моего человеческого духа на них не несло. Они меня не чуяли и бежали, глядя в землю.
Я встал как вкопанный: авось не заметят, пробегут мимо.
А они все ближе да ближе.
И тут, понимаете, что случилось: мушка, паршивенькая маленькая мушка села мне на нос.
Я рукой боюсь шевельнуть: где тут до мухи, когда волки сейчас съедят? А она, дрянь, на свободе расхаживает да мне в нос.
И вот что тут случилось.
Защекотало, защекотало у меня в носу, я как чихну — ап-чхи! Во весь дух.
Волки стали. На миг глянули на меня… Да как бросятся наутек. Только я их и видел.
Я припустил вперед и скоро прибежал к морю. В лодке уж меня ждали, и пароход ругался — гудками, конечно.
На пароходе я спросил капитана:
— Какая это земля?..
— Восточный берег Гренландии, — ответил капитан.
— Ну, ладно, — сказал я. — Но что же это за страна такая? Ведь здесь все шиворот-навыворот: зайцы сами тебе чуть за пазуху не скачут, диких быков — хоть поленом гоняй, а волки от человеческого чиху, как от пушки, врассыпную!
И про себя подумал: «Совсем как мне маленькому хотелось, чтобы соль на хвост сыпать».
Капитан улыбнулся.
— А это, — сказал он, — это вот почему. Людей тут нет. И не было. Зайцы и овцебыки совсем с человеком не знакомы. И поэтому не боятся его.
— А волки почему же боятся? — спросил я.
— А волки пришли сюда недавно. По льду перешли из Америки. И они отлично помнят, что такое человек. И что за инструмент у него — ружье. Им и неохота связываться с человеком.
Вот что сказал мне капитан. И я думаю, что это правда.
Когда я был маленький, я думал: вот бы попасть в такую страну, чтобы ни птицы, ни звери меня не боялись. Бежит, например, заяц. Я ему кричу: «Зайка, зайка!» Он и остановится. А я его поглажу — ну, беги дальше!
А если волк… Ну, так я крикну: «Уходи, уходи прочь!» И он — во все лопатки. И чтоб к птице можно было подойти и разглядеть её.
А то чижика какого-нибудь иначе как за двадцать шагов, да ещё сквозь ветки, и не подсмотришь — не подпустит. Чего там чижика, когда кошку чужую на лестнице не погладишь: она сразу спину дугой, хвост трубой — прыск, прыск! — и на чердак… А по лесу идёшь, так будто и никакие звери там и не живут, — все от тебя прячутся и притихнут. Один раз белку видел — и то только хвост. Может, и не белкин.
Я больших спрашивал, — есть ли такие места где-нибудь, чтоб звери к себе подпускали? А большие только смеялись и глупости говорили: «На вот, возьми соли, насыпь зайцу на хвост, тогда он тебя и подпустит».
И так было обидно! Я вырос, а обиды не забыл, но уж надежды подманить зайца у меня, конечно, не осталось. Я уже моряком стал, пароходным механиком. Попал как-то на китобойный корабль.
Киты, конечно, от нас удирали полным ходом. И было отчего: мы их из пушки били. Ядром. А впереди ядра приделана пика: называется гарпун. А от пики идёт к пароходу верёвка.
Но я смотреть на это не любил. Да и смотреть не на что было: сверху небо, внизу вода, а по воде лёд. Мы всё время плавали в холодных странах.
Раз поднялась буря. Нас куда-то понесло. Я всё у машины сидел и не спрашивал, где это мы плывём.
Вдруг как-то слышу — наверху все кричат:
— Земля! Трава, зелёная трава!
Я не поверил и выскочил на палубу. Смотрю, верно: берег, на нём зелёная трава, горы, на небе солнышко. Всем стало очень весело. Даже петь начали.
Капитан остановил пароход, и все стали проситься на траву погулять.
Мы выехали на лодке на берег — и давай бегать по траве. Я ушёл совсем далеко за холмы, а когда устал, лёг посреди луга.
Вдруг смотрю — что такое? Беленькое что-то. Я привстал. Смотрю: зайчик. Весь белый, настоящий зайчик.
«Смешно! — подумал я. — Зелёная трава, а заяц белый. У нас зайцы серые летом бывают».
Я боялся шевелиться, чтобы не спугнуть зайца.
Гляжу: и другой выскочил. А вот их уже три. Фу ты! Уже десяток!
Я устал неподвижно сидеть и шевельнулся. Зайцы посмотрели на меня и поскакали, да не от меня, а ко мне!
Что за чудо: обступили — их уже с сотню было вокруг меня — и разглядывают: что я за диковинный зверь такой?
Я двигался как хотел. Даже папиросу закурил. Зайцы на задние лапки становились, чтоб меня лучше разглядеть.
Мне так весело и смешно стало, что я начал с зайцами говорить:
— Ах вы, шельмы! Да в самом ли это деле? Да неужто это бывает, чтобы зайцы не боялись? А вот я вас сейчас напугаю!
Зайцы только посматривают, ушками потряхивают.
— Да я вас из ружья сейчас!
Нарочно я: ружья-то у меня никакого не было.
Я как хлопну в ладоши, да как крикну: «Пиф! паф!»
Зайцы подскочили. Наверно, удивились. Вот чудак какой! Но никто не побежал, а просто травку стали щипать — тут же, рядом со мной.
Теперь вот, если б была соль, можно б каждому на хвост насыпать.
Тут я хватился: на пароход, пожалуй, пора.
— Ну, — говорю, — прощайте, храбрые зайчишки!
И зашагал.
Смотрел только, чтобы на зайцев не наступить.
А куда идти? Где пароход? В какой стороне? Совсем забыл!
Впереди были горы. Дай, думаю, залезу на гору: с высоты будет видно, где море. Оттуда сразу к морю и пойду. А на море — пароход.
Стал взбираться на гору. Вдруг смотрю: что такое — коровьи следы?
Да сколько! Да это целое стадо шло!
«Ага! — подумал я. — Коли тут стадо, — значит, есть и пастух. Значит, здесь люди живут. Вот я пастуха и расспрошу, почему у них зайцы такие храбрые».
А следы коровьи всё уже да уже. Вот уж, видно, гуськом шли и дорожку протоптали, и дорожка ведёт на кручу. Да так круто, что я уж стал на четвереньках царапаться. А сам думаю: мне здесь через силу, а как же коровам тут лазать? Удивительные какие коровы! Здесь только козам скакать.
И вот уж я долез до самого верха: вниз глянуть страшно. И вот передо мной камень; прямо не знаю, как влезть.
Я уцепился руками, поддал ногами и выскочил животом на камень.
Вот бы передохнуть!
Какое тут передохнуть! В десяти шагах от меня стоит большой, рогатый зверь, весь лохматый, шерсть до полу и на ногах острые копыта. И прямо на меня глядит.
Поглядел немного и пошёл на меня.
Я подумал: «Назад надо!»
Да куда там назад: если мне с этого камня под кручу прыгать, так я покачусь вниз, как камешек, и останутся от меня одни «дребезги». Туда вниз посмотреть — и то голова кружится.
А спереди — этот рогатый. Сейчас как боднёт!..
У меня душа в пятки ушла. Закрыл я глаза со страху: будь что будет!
И вот с закрытыми глазами слышу: зверь ко мне подходит. Вот совсем подошёл.
Слышу, как жарко дышит.
Я не выдержал, один глаз приоткрыл, а мы с ним — нос к носу!
Он воздух ноздрёй потянул, фыркнул в бок. Повернулся и… потихоньку пошёл назад.
Я дух перевёл: не хочет, значит, меня бодать! Раздумал.
Я встал на ноги. И вот что я увидел: целое стадо таких зверей, штук двадцать, паслось тут на горе. Каждый из них, если б захотел, мог меня забодать и растоптать. Но, видно, никто из них не собирался на меня нападать.
Я вдруг вспомнил, что видел таких на картинке, даже вспомнил, как назывались. Называется этот зверь — овцебык.
Я огляделся — и там, за быками, увидел море. Подумал: «Ничего, пока они меня не трогают, я, может быть, угляжу спуск и пойду вокруг горы».
Спуска я никакого не нашёл и тут услышал гудок нашего парохода. Это значит: хватились меня, зовут. А меня-то нет, и никто не знает, что я на этой горе. Людей тут нет. Пропаду!
Мне оставалось одно — идти прямо на быков. Эх, была не была! Распугаю.
А самому — во как страшно!
Я заорал не своим голосом. Завертел руками, как мельница, и ногами затопал.
Быки все на меня оглянулись, своих телят и маток затолкали в середину, сами вокруг стали и рога вперёд выставили.
Я сразу присмирел и даже на землю сел. А быки постояли-постояли, — видят, что я ничего не делаю, и опять взялись траву щипать.
А пароход гудит, гудит!
Я чуть не заплакал. Я снял фуражку и стал быкам говорить — никого не было, так что не стыдно.
Я сказал:
— Вы знаете, честное слово, мне просто на пароход надо! Я никому ничего не сделаю. Только, пожалуйста, пожалуйста, не бодайте меня, не кусайте меня!.. Я только пройду, честное слово!
Быки посмотрели, как я говорю, и ничего.
Я пошёл. Прямо на стадо. Всё приговаривал сначала:
— Миленькие, я, честное слово, только так… Я на пароход.
Одного даже слегка погладил.
Потом пришлось протолкнуться между двумя. Тут уж я посмелей:
— Дорогу-то дайте же, в самом деле! А то стали — ни пройти ни проехать!
Дальше смотрю: один лёг как раз у меня на пути.
Я уж крикнул:
— А ну, вставай!
Лежит, проклятый, и ухом не ведёт.
— Да вставай ты!
Я вплотную подошёл и ткнул ему под брюхо ногой.
Ух, шерсть какая на них большая: сапог так и ушёл, как в сено!
А бык ничего: только мыкнул, не спеша встал на колени, как домашняя корова, поднялся и отошёл нехотя вбок. Я его ещё ладошкой подтолкнул.
Я прошёл через стадо. Спустился с горы и побежал по долинке — скорей к морю! Пароход уже гудел тревожно.
Я бежал со всех ног. Всё думал, какие это быки на вид только страшные, мохнатые. А если их выстричь, как овцу, окажется лёгкая зверюшка, вроде козы. Понятно, что они на такие кручи царапаются: копытца-то у них острые.
Вдруг смотрю: что такое? Две собаки.
Нет, какие там собаки, — волки! Чистейшие полярные волки. Этих-то я уж знаю. Не раз с парохода видел.
И бегут прямо на меня. Нюхают землю, меня не видят.
Ветер дул от них, и моего человеческого духа на них не несло. Они меня не чуяли и бежали, глядя в землю.
Я встал как вкопанный: авось не заметят, пробегут мимо.
А они всё ближе да ближе.
И тут, понимаете, что случилось: мушка, паршивенькая маленькая мушка села мне на нос.
Я рукой боюсь шевельнуть: где тут до мухи, когда волки сейчас съедят? А она, дрянь, на свободе расхаживает да мне в нос.
И вот что тут случилось.
Защекотало, защекотало у меня в носу, я как чихну — ап-чхи! Во весь дух.
Волки стали. На миг глянули на меня… Да как бросятся наутёк. Только я их и видел.
Я припустил вперёд и скоро прибежал к морю. В лодке уж меня ждали, и пароход ругался — гудками, конечно.
На пароходе я спросил капитана:
— Какая это земля?..
— Восточный берег Гренландии, — ответил капитан.
— Ну, ладно, — сказал я. — Но что же это за страна такая? Ведь здесь всё шиворот-навыворот: зайцы сами тебе чуть за пазуху не скачут, диких быков — хоть поленом гоняй, а волки от человеческого чиху, как от пушки, врассыпную!
И про себя подумал: «Совсем как мне маленькому хотелось, чтобы соль на хвост сыпать».
Капитан улыбнулся.
— А это, — сказал он, — это вот почему. Людей тут нет. И не было. Зайцы и овцебыки совсем с человеком не знакомы. И поэтому не боятся его.
— А волки почему же боятся? — спросил я.
— А волки пришли сюда недавно. По льду перешли из Америки. И они отлично помнят, что такое человек. И что за инструмент у него — ружьё. Им и неохота связываться с человеком.
Вот что сказал мне капитан. И я думаю, что это правда.
Когда я был маленький, я думал: вот бы попасть в такую страну, чтобы ни птицы, ни звери меня не боялись. Бежит, например, заяц. Я ему кричу: «Зайка, зайка!» Он и остановится. А я его поглажу — ну, беги дальше!
А если волк… Ну, так я крикну: «Уходи, уходи прочь!» И он — во все лопатки. И чтоб к птице можно было подойти и разглядеть ее.
А то чижика какого-нибудь иначе как за двадцать шагов, да еще сквозь ветки, и не подсмотришь — не подпустит. Чего там чижика, когда кошку чужую на лестнице не погладишь: она сразу спину дугой, хвост трубой — прыск, прыск! — и на чердак… А по лесу идешь, так будто и никакие звери там и не живут, — все от тебя прячутся и притихнут. Один раз белку видел — и то только хвост. Может, и не белкин.
Я больших спрашивал, — есть ли такие места где-нибудь, чтоб звери к себе подпускали? А большие только смеялись и глупости говорили: «На вот, возьми соли, насыпь зайцу на хвост, тогда он тебя и подпустит».
И так было обидно! Я вырос, а обиды не забыл, но уж надежды подманить зайца у меня, конечно, не осталось. Я уже моряком стал, пароходным механиком. Попал как-то на китобойный корабль.
Киты, конечно, от нас удирали полным ходом. И было отчего: мы их из пушки били. Ядром. А впереди ядра приделана пика: называется гарпун. А от пики идет к пароходу веревка.
Но я смотреть на это не любил. Да и смотреть не на что было: сверху небо, внизу вода, а по воде лед. Мы все время плавали в холодных странах.
Раз поднялась буря. Нас куда-то понесло. Я все у машины сидел и не спрашивал, где это мы плывем.
Вдруг как-то слышу — наверху все кричат:
— Земля! Трава, зеленая трава!
Я не поверил и выскочил на палубу. Смотрю, верно: берег, на нем зеленая трава, горы, на небе солнышко. Всем стало очень весело. Даже петь начали.
Капитан остановил пароход, и все стали проситься на траву погулять.
Мы выехали на лодке на берег — и давай бегать по траве. Я ушел совсем далеко за холмы, а когда устал, лег посреди луга.
Вдруг смотрю — что такое? Беленькое что-то. Я привстал. Смотрю: зайчик. Весь белый, настоящий зайчик.
«Смешно! — подумал я. — Зеленая трава, а заяц белый. У нас зайцы серые летом бывают».
Я боялся шевелиться, чтобы не спугнуть зайца.
Гляжу: и другой выскочил. А вот их уже три. Фу ты! Уже десяток!
Я устал неподвижно сидеть и шевельнулся. Зайцы посмотрели на меня и поскакали, да не от меня, а ко мне!
Что за чудо: обступили — их уже с сотню было вокруг меня — и разглядывают: что я за диковинный зверь такой?
Я двигался как хотел. Даже папиросу закурил. Зайцы на задние лапки становились, чтоб меня лучше разглядеть.
Мне так весело и смешно стало, что я начал с зайцами говорить:
— Ах вы, шельмы! Да в самом ли это деле? Да неужто это бывает, чтобы зайцы не боялись? А вот я вас сейчас напугаю!
Зайцы только посматривают, ушками потряхивают.
— Да я вас из ружья сейчас!
Нарочно я: ружья-то у меня никакого не было.
Я как хлопну в ладоши, да как крикну: «Пиф! паф!»
Зайцы подскочили. Наверно, удивились. Вот чудак какой! Но никто не побежал, а просто травку стали щипать — тут же, рядом со мной.
Теперь вот, если б была соль, можно б каждому на хвост насыпать.
Тут я хватился: на пароход, пожалуй, пора.
— Ну, — говорю, — прощайте, храбрые зайчишки!
И зашагал.
Смотрел только, чтобы на зайцев не наступить.
А куда идти? Где пароход? В какой стороне? Совсем забыл!
Впереди были горы. Дай, думаю, залезу на гору: с высоты будет видно, где море. Оттуда сразу к морю и пойду. А на море — пароход.
Стал взбираться на гору. Вдруг смотрю: что такое — коровьи следы?
Да сколько! Да это целое стадо шло!
«Ага! — подумал я. — Коли тут стадо, — значит, есть и пастух. Значит, здесь люди живут. Вот я пастуха и расспрошу, почему у них зайцы такие храбрые».
А следы коровьи все уже да уже. Вот уж, видно, гуськом шли и дорожку протоптали, и дорожка ведет на кручу. Да так круто, что я уж стал на четвереньках царапаться. А сам думаю: мне здесь через силу, а как же коровам тут лазать? Удивительные какие коровы! Здесь только козам скакать.
И вот уж я долез до самого верха: вниз глянуть страшно. И вот передо мной камень; прямо не знаю, как влезть.
Я уцепился руками, поддал ногами и выскочил животом на камень.
Вот бы передохнуть!
Какое тут передохнуть! В десяти шагах от меня стоит большой, рогатый зверь, весь лохматый, шерсть до полу и на ногах острые копыта. И прямо на меня глядит.
Поглядел немного и пошел на меня.
Я подумал: «Назад надо!»
Да куда там назад: если мне с этого камня под кручу прыгать, так я покачусь вниз, как камешек, и останутся от меня одни «дребезги». Туда вниз посмотреть — и то голова кружится.
А спереди — этот рогатый. Сейчас как боднет!..
У меня душа в пятки ушла. Закрыл я глаза со страху: будь что будет!
И вот с закрытыми глазами слышу: зверь ко мне подходит. Вот совсем подошел.
Слышу, как жарко дышит.
Я не выдержал, один глаз приоткрыл, а мы с ним — нос к носу!
Он воздух ноздрей потянул, фыркнул в бок. Повернулся и… потихоньку пошел назад.
Я дух перевел: не хочет, значит, меня бодать! Раздумал.
Я встал на ноги. И вот что я увидел: целое стадо таких зверей, штук двадцать, паслось тут на горе. Каждый из них, если б захотел, мог меня забодать и растоптать. Но, видно, никто из них не собирался на меня нападать.
Я вдруг вспомнил, что видел таких на картинке, даже вспомнил, как назывались. Называется этот зверь — овцебык.
Я огляделся — и там, за быками, увидел море. Подумал: «Ничего, пока они меня не трогают, я, может быть, угляжу спуск и пойду вокруг горы».
Спуска я никакого не нашел и тут услышал гудок нашего парохода. Это значит: хватились меня, зовут. А меня-то нет, и никто не знает, что я на этой горе. Людей тут нет. Пропаду!
Мне оставалось одно — идти прямо на быков. Эх, была не была! Распугаю.
А самому — во как страшно!
Я заорал не своим голосом. Завертел руками, как мельница, и ногами затопал.
Быки все на меня оглянулись, своих телят и маток затолкали в середину, сами вокруг стали и рога вперед выставили.
Я сразу присмирел и даже на землю сел. А быки постояли-постояли, — видят, что я ничего не делаю, и опять взялись траву щипать.
А пароход гудит, гудит!
Я чуть не заплакал. Я снял фуражку и стал быкам говорить — никого не было, так что не стыдно.
Я сказал:
— Вы знаете, честное слово, мне просто на пароход надо! Я никому ничего не сделаю. Только, пожалуйста, пожалуйста, не бодайте меня, не кусайте меня!.. Я только пройду, честное слово!
Быки посмотрели, как я говорю, и ничего.
Я пошел. Прямо на стадо. Все приговаривал сначала:
— Миленькие, я, честное слово, только так… Я на пароход.
Одного даже слегка погладил.
Потом пришлось протолкнуться между двумя. Тут уж я посмелей:
— Дорогу-то дайте же, в самом деле! А то стали — ни пройти ни проехать!
Дальше смотрю: один лег как раз у меня на пути.
Я уж крикнул:
— А ну, вставай!
Лежит, проклятый, и ухом не ведет.
— Да вставай ты!
Я вплотную подошел и ткнул ему под брюхо ногой.
Ух, шерсть какая на них большая: сапог так и ушел, как в сено!
А бык ничего: только мыкнул, не спеша встал на колени, как домашняя корова, поднялся и отошел нехотя вбок. Я его еще ладошкой подтолкнул.
Я прошел через стадо. Спустился с горы и побежал по долинке — скорей к морю! Пароход уже гудел тревожно.
Я бежал со всех ног. Все думал, какие это быки на вид только страшные, мохнатые. А если их выстричь, как овцу, окажется легкая зверюшка, вроде козы. Понятно, что они на такие кручи царапаются: копытца-то у них острые.
Вдруг смотрю: что такое? Две собаки.
Нет, какие там собаки, — волки! Чистейшие полярные волки. Этих-то я уж знаю. Не раз с парохода видел.
И бегут прямо на меня. Нюхают землю, меня не видят.
Ветер дул от них, и моего человеческого духа на них не несло. Они меня не чуяли и бежали, глядя в землю.
Я встал как вкопанный: авось не заметят, пробегут мимо.
А они все ближе да ближе.
И тут, понимаете, что случилось: мушка, паршивенькая маленькая мушка села мне на нос.
Я рукой боюсь шевельнуть: где тут до мухи, когда волки сейчас съедят? А она, дрянь, на свободе расхаживает да мне в нос.
И вот что тут случилось.
Защекотало, защекотало у меня в носу, я как чихну — ап-чхи! Во весь дух.
Волки стали. На миг глянули на меня… Да как бросятся наутек. Только я их и видел.
Я припустил вперед и скоро прибежал к морю. В лодке уж меня ждали, и пароход ругался — гудками, конечно.
На пароходе я спросил капитана:
— Какая это земля?..
— Восточный берег Гренландии, — ответил капитан.
— Ну, ладно, — сказал я. — Но что же это за страна такая? Ведь здесь все шиворот-навыворот: зайцы сами тебе чуть за пазуху не скачут, диких быков — хоть поленом гоняй, а волки от человеческого чиху, как от пушки, врассыпную!
И про себя подумал: «Совсем как мне маленькому хотелось, чтобы соль на хвост сыпать».
Капитан улыбнулся.
— А это, — сказал он, — это вот почему. Людей тут нет. И не было. Зайцы и овцебыки совсем с человеком не знакомы. И поэтому не боятся его.
— А волки почему же боятся? — спросил я.
— А волки пришли сюда недавно. По льду перешли из Америки. И они отлично помнят, что такое человек. И что за инструмент у него — ружье. Им и неохота связываться с человеком.
Вот что сказал мне капитан. И я думаю, что это правда.
Виталий Бианки
Виталий Валентинович Бианки. Родился 30 января (11 февраля) 1894 года в Санкт-Петербурге — умер 10 июня 1959 года в Ленинграде. Советский писатель, автор произведений для детей.
Виталий Бианки родился 30 января (11 февраля по новому стилю) 1894 года в Санкт-Петербурге.
Отец — Валентин Бианки (1857-1920), был ученым и работал в орнитологическом отделении Зоологического музея Академии наук.
Мать — Клара Андреевна Бианки (урожденная Клара Эмма Матильда Бланк, умерла в 1915 году).
Род Бианки в России появился в начале XIX века. Одна ветвь рода имела итало-швейцарские корни, другая — немецкие. Прадед Виталия был известным оперным певцом. Перед турне по Италии по просьбе своего импресарио поменял немецкую фамилию Вайс (нем. weiß означает белый) на Бианки (итальянское bianco тоже означает белый).
В молодости играл в футбольных командах Санкт-Петербурга в играх чемпионата города. Выступал за клубы «Петровский» (1911 год), «Нева» (1912), «Унитас» (1913-1915, 1916 весна). Обладатель Весеннего кубка Санкт-Петербурга 1913 года.
Учился на естественном отделении физико-математического факультета Петроградского университета.
В 1916 году был призван в армию. После окончания ускоренных курсов Владимирского военного училища в чине прапорщика был направлен в артиллерийскую бригаду.
В феврале 1917 года был избран в Совет солдатских и рабочих депутатов. Вошел в партию эсеров. Был членом комиссии по охране художественных памятников Царского Села. Весной 1918 года вместе со своей частью оказался на Волге. Летом 1918 года Бианки стал работать в самарской газете «Народ» — она издавалась с сентября по декабрь 1918 Агитационным культурно-просветительным отделом эсеровского Комуча.
Виталий Бианки в молодости
В связи с наступлением войск Красной армии Бианки эвакуировался из Самары и жил некоторое время в Уфе, Екатеринбурге, затем снова в Уфе, потом в Томске и, наконец, осел в Бийске, где был мобилизован в армию Колчака.
После дезертирства из армии Колчака скрывался под чужой фамилией. В это время он был Виталием Беляниным, студентом Петроградского университета и орнитологом-коллектором Зоологического музея Российской Академии наук. Двойная фамилия Бианки-Белянин осталась у него до конца жизни.
После установления Советской власти в Бийске Бианки стал работать в отделе народного образования по музейной части. Работая в отделе народного образования, был назначен заведующим музеем. Позднее стал также и преподавателем школы имени III Коминтерна.
Бианки был активным участником Бийского общества любителей природы, читал в Алтайском народном университете лекции по орнитологии. Живя в Бийске, организовал две научные экспедиции на Телецкое озеро.
В Бийске Бианки работал в школе второй ступени (бывшей гимназии) преподавателем биологии.
В 1921 году дважды арестовывался ЧК Бийска, отсидел три недели в тюрьме в качестве заложника. В сентябре 1922 года был предупрежден о возможном аресте, и, оформив командировку, отправился с семьей в Петроград.
В 1923 году в журнале «Воробей» он опубликовал свой первый рассказ «Путешествие красноголового воробья». Затем выпустил книжку «Чей нос лучше?».
С 1924 по 10 июня 1959 года (за исключением ссылок и эвакуации) проживал в Ленинграде по адресу Васильевский остров, Малый проспект, дом 4.
В конце 1925 года Бианки был снова арестован и приговорен за участие в несуществующей подпольной организации к трем годам ссылки в Уральск. В 1928 году, благодаря многочисленным ходатайствам, в том числе Максима Горького, обратившегося к Генриху Ягоде, получил разрешение переехать в Новгород, а затем и в Ленинград.
В ноябре 1932 года последовал новый арест. Через три с половиной недели был освобожден за отсутствием улик.
В марте 1935 года Бианки как «сын личного дворянина, бывший эсер, активный участник вооруженного восстания против советской власти» был еще раз арестован и приговорен к ссылке на пять лет в Актюбинскую область. Благодаря заступничеству Е. П. Пешковой ссылка была отменена, и Бианки был освобожден.
Книги Бианки раскрывают мир природы, учат проникать в ее тайны. Язык легкий и красочный, обращен непосредственно к воображению ребенка. Его «Лесная газета на каждый год», первое издание которой вышло в 1928 году, имеет оригинальную литературную форму: с помощью газетных приемов — телеграмма, хроника, объявление, фельетон, — дан календарь лесной жизни на каждый месяц. В ней двенадцать глав-номеров — по номеру на каждый месяц. Год начинается с весеннего равноденствия, 1-й месяц — с 21 марта по 20 апреля и так далее. «Лесная газета» выросла из «газетного отдела» журнала «Новый Робинзон», где Бианки из номера в номер вел фенологический календарь природы. При жизни автора «Лесная газета» многократно дополнялась и переиздавалась.
В основном Бианки открывал для себя родную природу на своей даче в Лебяжьем. На даче часто собирались представители научной общественности Питера.
Бианки написал более трехсот рассказов, сказок, повестей и статей, выпустил 120 книг, которые были напечатаны общим тиражом в 40 миллионов экземпляров. В Советском Союзе книги Бианки широко использовались в детских садах и в начальной школе.
Перед войной Бианки организовал у себя дома в Ленинграде «литературную школу». Учениками школы были Николай Сладков, Алексей Ливеровский, Зоя Пирогова, Кронид Гарновский, Святослав Сахарнов и другие, ставшие позднее известными писателями. Виталий Бианки стал руководителем и наставником известного ученого-селекционера и начинающего писателя Нины Павловой. В своем девятом прижизненном издании книги «Лесная газета» Бианки опубликовал 28 рассказов Павловой.
Во время Великой Отечественной войны Виталий Бианки из-за болезни сердца не был призван в армию, эвакуировался на Урал, затем вернулся в Ленинград.
В последние годы жизни тяжело болел. В 1949 году перенес инфаркт, затем два инсульта. Системное заболевание сосудов вызывало сильные боли в ногах, почти полностью лишавшие его возможности ходить. В 1950-е годы участвовал в выпусках ежемесячной детской радиопередачи «Вести из леса».
Он скончался 10 июня 1959 года. Похоронен на Богословском кладбище. Надгробие работы скульптора Жермен Меллуп входит в Перечень объектов исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения.
Имя Виталия Бианки присвоено Бийскому краеведческому музею. Многие общественные детские библиотеки носят его имя. В его честь в городе Бийске названа школа № 4. Также в его честь названы улицы в городах Москва, Великий Новгород, Ростов-на-Дону, Оса, Боровичи, селе Чарышском.
9 января 2019 года Банк России выпустил в обращение памятную серебряную монету номиналом 2 рубля «Писатель В. В. Бианки, к 125-летию со дня рождения (11.02.1894)» серии «Выдающиеся личности России». В том же 2019 году к 125-летию со дня рождения Виталия Бианки выпущены почтовый художественный маркированный конверт.
Личная жизнь Виталия Бианки:
Дважды был женат.
Первая жена — Зинаида Александровна Захаревич, дочь титулярного советника. Поженились в 1916 году.
В первом браке родился сын Михаил Александрович Захаревич (1918-1965). К концу 1920 года его первый брак распался.
Вторая жена — Вера Николаевна Клюжева (1894-1972). Познакомились в Бийске, когда Бианки работал преподавателем биологии, а Клюжева — преподавательницей французского и немецкого языков. 6 мая 1921 года они зарегистрировали брак, а 13-го обвенчались в местной церкви.
Во втором браке родилось трое детей:
Дочь — Елена (1922-2009), художник-иллюстратор, замужем за писателем и ученым А. А. Ливеровским;
Сын — Виталий (1926-2021), орнитолог;
Сын — Валентин (1932-1970).
Виталий Бианки и жена Вера
Библиография Виталия Бианки:
Путешествие красноголового воробья
Анюткина утка
Водяной конь
Где раки зимуют
Глаза и уши
Зеленый пруд
Как муравьишка домой спешил
Как я хотел зайцу соли на хвост насыпать
Красная горка
Кто чем поет?
Кузяр-бурундук и Инойка-медведь
Кукушонок
Лесные домишки
Лесные разведчики
Люля
Макс
Мышонок Пик
Небесный слон
Оранжевое горлышко
Первая охота
Росянка — комариная смерть
Рыбий дом (в соавторстве с Анной Акимкиной)
Снежная книга
Сова
Теремок
Терентий-тетерев
Хвосты
Чей нос лучше?
Чьи это ноги?
Экранизации Виталия Бианки:
1951 — Высокая горка (анимационный)
1954 — Оранжевое горлышко (анимационный)
1961 — Муравьишка-хвастунишка (анимационный)
1971 — Тропой бескорыстной любви (анимационный)
1978 — Мышонок Пик (анимационный)
1982 — Рысь выходит на тропу (анимационный)
1983 — Путешествие муравья (анимационный)
1986 — Рысь возвращается (анимационный)
1994 — Рысь идет по следу (анимационный)
2006 — Первая охота (анимационный)
последнее обновление информации: 11.09.2021
Виталий Валентинович Бианки
Как я хотел зайцу соли на хвост насыпать
(Рассказ корабельного механика)
Когда я был маленький, я думал: вот бы попасть в такую страну, чтобы ни птицы, ни звери меня не боялись. Бежит, например, заяц. Я ему кричу: «Зайка, зайка!» Он и остановится. А я его поглажу — ну, беги дальше!
А если волк… Ну, так я крикну: «Уходи, уходи прочь!» И он — во все лопатки. И чтоб к птице можно было подойти и разглядеть её.
А то чижика какого-нибудь иначе как за двадцать шагов, да ещё сквозь ветки, и не подсмотришь — не подпустит. Чего там чижика, когда кошку чужую на лестнице не погладишь: она сразу спину дугой, хвост трубой — прыск, прыск! — и на чердак… А по лесу идёшь, так будто и никакие звери там и не живут, — все от тебя прячутся и притихнут. Один раз белку видел — и то только хвост. Может, и не белкин.
Я больших спрашивал, — есть ли такие места где-нибудь, чтоб звери к себе подпускали? А большие только смеялись и глупости говорили: «На вот, возьми соли, насыпь зайцу на хвост, тогда он тебя и подпустит».
И так было обидно! Я вырос, а обиды не забыл, но уж надежды подманить зайца у меня, конечно, не осталось. Я уже моряком стал, пароходным механиком. Попал как-то на китобойный корабль.
Киты, конечно, от нас удирали полным ходом. И было отчего: мы их из пушки били. Ядром. А впереди ядра приделана пика: называется гарпун. А от пики идёт к пароходу верёвка.
Но я смотреть на это не любил. Да и смотреть не на что было: сверху небо, внизу вода, а по воде лёд. Мы всё время плавали в холодных странах.
Раз поднялась буря. Нас куда-то понесло. Я всё у машины сидел и не спрашивал, где это мы плывём.
Вдруг как-то слышу — наверху все кричат:
— Земля! Трава, зелёная трава!
Я не поверил и выскочил на палубу. Смотрю, верно: берег, на нём зелёная трава, горы, на небе солнышко. Всем стало очень весело. Даже петь начали.
Капитан остановил пароход, и все стали проситься на траву погулять.
Мы выехали на лодке на берег — и давай бегать по траве. Я ушёл совсем далеко за холмы, а когда устал, лёг посреди луга.
Вдруг смотрю — что такое? Беленькое что-то. Я привстал. Смотрю: зайчик. Весь белый, настоящий зайчик.
«Смешно! — подумал я. — Зелёная трава, а заяц белый. У нас зайцы серые летом бывают».
Я боялся шевелиться, чтобы не спугнуть зайца.
Гляжу: и другой выскочил. А вот их уже три. Фу ты! Уже десяток!
Я устал неподвижно сидеть и шевельнулся. Зайцы посмотрели на меня и поскакали, да не от меня, а ко мне!
Что за чудо: обступили — их уже с сотню было вокруг меня — и разглядывают: что я за диковинный зверь такой?
Я двигался как хотел. Даже папиросу закурил. Зайцы на задние лапки становились, чтоб меня лучше разглядеть.
Мне так весело и смешно стало, что я начал с зайцами говорить:
— Ах вы, шельмы! Да в самом ли это деле? Да неужто это бывает, чтобы зайцы не боялись? А вот я вас сейчас напугаю!
Зайцы только посматривают, ушками потряхивают.
— Да я вас из ружья сейчас!
Нарочно я: ружья-то у меня никакого не было.
Я как хлопну в ладоши, да как крикну: «Пиф! паф!»
Зайцы подскочили. Наверно, удивились. Вот чудак какой! Но никто не побежал, а просто травку стали щипать — тут же, рядом со мной.
Теперь вот, если б была соль, можно б каждому на хвост насыпать.
Тут я хватился: на пароход, пожалуй, пора.
— Ну, — говорю, — прощайте, храбрые зайчишки!
И зашагал.
Смотрел только, чтобы на зайцев не наступить.
А куда идти? Где пароход? В какой стороне? Совсем забыл!
Впереди были горы. Дай, думаю, залезу на гору: с высоты будет видно, где море. Оттуда сразу к морю и пойду. А на море — пароход.
Стал взбираться на гору. Вдруг смотрю: что такое — коровьи следы?
Да сколько! Да это целое стадо шло!
«Ага! — подумал я. — Коли тут стадо, — значит, есть и пастух. Значит, здесь люди живут. Вот я пастуха и расспрошу, почему у них зайцы такие храбрые».
А следы коровьи всё уже да уже. Вот уж, видно, гуськом шли и дорожку протоптали, и дорожка ведёт на кручу. Да так круто, что я уж стал на четвереньках царапаться. А сам думаю: мне здесь через силу, а как же коровам тут лазать? Удивительные какие коровы! Здесь только козам скакать.
И вот уж я долез до самого верха: вниз глянуть страшно. И вот передо мной камень; прямо не знаю, как влезть.
Я уцепился руками, поддал ногами и выскочил животом на камень.
Вот бы передохнуть!
Какое тут передохнуть! В десяти шагах от меня стоит большой, рогатый зверь, весь лохматый, шерсть до полу и на ногах острые копыта. И прямо на меня глядит.
Поглядел немного и пошёл на меня.
Я подумал: «Назад надо!»
Да куда там назад: если мне с этого камня под кручу прыгать, так я покачусь вниз, как камешек, и останутся от меня одни «дребезги». Туда вниз посмотреть — и то голова кружится.
А спереди — этот рогатый. Сейчас как боднёт!..
У меня душа в пятки ушла. Закрыл я глаза со страху: будь что будет!
И вот с закрытыми глазами слышу: зверь ко мне подходит. Вот совсем подошёл.
Слышу, как жарко дышит.
Я не выдержал, один глаз приоткрыл, а мы с ним — нос к носу!
Он воздух ноздрёй потянул, фыркнул в бок. Повернулся и… потихоньку пошёл назад.
Я дух перевёл: не хочет, значит, меня бодать! Раздумал.
Я встал на ноги. И вот что я увидел: целое стадо таких зверей, штук двадцать, паслось тут на горе. Каждый из них, если б захотел, мог меня забодать и растоптать. Но, видно, никто из них не собирался на меня нападать.
Я вдруг вспомнил, что видел таких на картинке, даже вспомнил, как назывались. Называется этот зверь — овцебык.
Я огляделся — и там, за быками, увидел море. Подумал: «Ничего, пока они меня не трогают, я, может быть, угляжу спуск и пойду вокруг горы».
Спуска я никакого не нашёл и тут услышал гудок нашего парохода. Это значит: хватились меня, зовут. А меня-то нет, и никто не знает, что я на этой горе. Людей тут нет. Пропаду!
Мне оставалось одно — идти прямо на быков. Эх, была не была! Распугаю.
А самому — во как страшно!
Я заорал не своим голосом. Завертел руками, как мельница, и ногами затопал.
Быки все на меня оглянулись, своих телят и маток затолкали в середину, сами вокруг стали и рога вперёд выставили.