Рассказ белова привычное дело

«Деревенская проза» это одно из ведущих направлений русской литературы советского (послесталинского) периода; берет начало в публицистических очерках о селе В.Овечкина «Районные будни» (первая часть в 1952), Е. Дороша «Деревенский дневник» (1954-62), а также в программной статье Ф. Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» (1954) и первом романе его будущей тетралогии — «Братья и сестры» (написан 1951, опубликован 1958), в ранних рассказах В. Астафьева и первых произведениях «лирической прозы» — «Владимирские проселки» (1957) В.Солоухина. Формирование художественных и нравственных основ «деревенской прозы» связано с ранними произведениями А.Солженицына «Матренин двор» (1959), «Захар-Калита» (1965), «Один день Ивана Денисовича» (1962). «Деревенская проза» представлена произведениями: «Привычное дело» (1966) В.Белова, «Братья и сестры» (1958) Абрамова, «Последний поклон» (1957-92) и «Царьрыба» (1972-75) Астафьева, «Калина красная» (1973), «Характеры» (1973) и «Беседы при ясной луне» (1974) В.Шукшина, «Из жизни Фёдора Кузьмина» (1966) и «Мужики и бабы» (1977) Б.Можаева, «Усвятские шлемоносцы» (1977) Е.Носова, «Последний срок» (1970), «Прощание с Матерой» (1976) В.Распутина. В 1990-х мировая русистика охарактеризует «Деревенскую прозу» как «наиболее состоявшееся (с эстетической и идеологической точки зрения) литературное направление» (Parthe, X).

Это будет вам интересно:  Мифологическая школа

«Деревенской прозе» свойственна специфическая типология героя, позволяющая выделить образы «хранителей древностей» (вековечных ценностей народной мудрости) и образы «вольных людей» типа Егора Прокуцина в «Калине красной» Шукшина — героев, во многом живущих наперекор общепринятым нормам, вразрез с традиционными крестьянскими устоями. Писатели-деревенщики внесли свой вклад в модификацию канонических жанров оды, пасторали (современная пастораль «Пастух и пастушка», 1971, Астафьева), сказки («До третьих петухов», 1975, Шукшина), романа (романхроника Белова «Кануны», 1972-76). Развитие получают сказовые формы, «повествования в рассказах» с вставными притчами, легендами («Царьрыба» и «Последний поклон» Астафьева). Наряду с такими крупномасштабными полотнами, как тетралогии Ф. Абрамова «Братья и сестры», нередко предпочтение отдается жанру лирической миниатюры.

Нужна помощь в написании работы? Узнать стоимость

 «На рубеже 70-х и в 70-е годы в советской литературе произошел не сразу замеченный беззвучный переворот, без мятежа, без тени диссидентского вызова. Ничего не свергая и не взрывая декларативно, большая группа писателей стала писать так, как если б никакого «соцреализма» не было объявлено и диктовано, — нейтрализуя его немо, стала писать в простоте, без какого-либо угождения, кадения советскому режиму, как бы позабыв о нем. В большой доле материал этих писателей был — деревенская жизнь, и сами они выходцы из деревни, поэтому (а отчасти из-за снисходительного самодовольства культурного круга, и не без зависти к удавшейся вдруг чистоте нового движения) эту группу стали звать деревенщиками. А правильно было бы назвать их нравственниками, ибо суть их литературного переворота — возрождение традиционной нравственности, а сокрушенная вымирающая деревня была лишь естественной наглядной предметностью». Так спустя примерно три десятилетия после явления «деревенской прозы» говорил о ней Александр Солженицын. Облик «деревенской прозы» определяли те же эстетические принципы и художественные пристрастия, которые были характерны для «тихой лирики». Однако по своему масштабу «деревенская проза» крупнее, и ее роль в литературном процессе несравнимо значительнее. Именно в русле «деревенской прозы» сложились такие большие художники, как Василий Белов, Валентин Распутин и Василий Шукшин, в своем творческом развитии к этому течению пришел и Виктор Астафьев, под влиянием «деревенской прозы» сформировалось целое поколение прозаиков (В.Крупин, В.Личутин, Ю.Галкин, Г.Скобликов, А.Филиппович, И.Уханов, П.Краснов и др.). Творцам «деревенской прозы» принципиально чужды приемы модернистского письма, «телеграфный стиль», гротескная образность. Им близка культура классической русской прозы с ее любовью к слову пластическому, изобразительному, музыкальному, они восстанавливают традиции сказовой речи, плотно примыкающей к характеру персонажа, человека из народа, и углубляют их. «Все, что было накоплено “сказовым” опытом классической литературы и литературы 20-х годов, как будто изменилось в масштабе, и современная проза стремится воссоздать не столько ракурс героя, сколько ракурс стоящего за ним корневого целого — народа. То, что в 20-е годы казалось исключительной принадлежностью лишь некоторых великих писателей — одновременная прикрепленность стиля к голосу рассказчика, голосу героя и голосу народа, — оказалось сегодня почти повсеместной нормой “деревенской” прозы».

Советская проза о деревне включает в себя совокупность произведений о социалистических преобразованиях в ней и формировании у людей новой идеологии, психологии и морали. Характерные примеры – «Поднятая целина» Шолохова, «Бруски» Панфёрова. Деревенская проза, возникшая в начале 1960-х годов, воспринималась как оппозиция советской прозе о деревне и отражала переориентацию на почвенничество, так как результатами реализации социалистического проекта в деревне писатели были резко разочарованы. Деревенщики надеялись, что возрождению деревни поможет возрождение тех нравственно-религиозных норм, которыми жила деревня на протяжении веков. Поэтизация патриархального в быту, в труде и нравах. Деревенщики стремятся возродить уходящие в глубь веков народные представления о добре и зле, сформированные православием и часто отличные от соответствующих представлений социалистического гуманизма. Мотив истоков. Образы-символы почвы и малой родины (как правило, та или иная деревня). Человек предстаёт в неразрывной связи с природой. Язык произведений насыщается просторечием, диалектизмами, этнографизмами, фольклорными, религиозными, мифологическими пластами и образами, тем самым обновляется. Язык этот передаёт русский национальный колорит. Начинается деревенская проза с рассказа А. Солженицына (1918 – 2008) «Матрёнин двор». Он написан в 1959 и попадает в печать в 1963 году. Здесь воссоздан и опоэтизирован патриархальный народный характер, воплощённый в образе простой сельской труженицы старухи Матрёны. Малограмотная, плохо разбирающаяся в политике, Матрёна верит в бога и живёт по христианским нравственным заповедям. Она органически не способна причинить зло другому человеку, несёт в себе неиссякаемый заряд добра, благочестия и веры. Первоначальное название – «Не стоит село без праведника». На таких людях, по Солженицыну, и держится народная жизнь. Неявно автор вступал в полемику с официальной литературой, где положительным героем был, как правило, коммунист, человек передовых убеждений, а подобные Матрёне считались отсталыми. Солженицын наделяет свою героиню ореолом нравственной красоты и чистоты. Он возрождает идеалы праведности, святости и снова возвращает их в литературу.

Под влиянием Солженицына в литературе 1960-80-х годов появляется целая плеяда подобных характеров. Старуха Анна («Последний срок»), Дарья («Прощание с Матёрой»), Мария (Вичутин, одноименная повесть), Пелагея (Абрамов, одноименная повесть), примыкает сюда образ Ивана Африкановича Дрынова из повести Белова «Привычное дело».

Прерванную после запрета А. Солженицына традицию продолжает Василий Белов (1932 – 2012) в повести «Привычное дело». Главный герой – духовный наследник Платона Каратаева. Это кроткий, как и Матрёна, безответный, забитый мужик. Вся его жизнь состоит из труда, изматывающего, но так и не дающего необходимого минимума, чтобы обеспечить семью. Иван Африканович – человек, смирившийся с положением, но, вопреки обстоятельствам, сумевший не озлобиться и не оскотиниться, сохранивший большую человечность. Иван Африканович – в чём-то искалеченный советской действительностью Платон Каратаев: ему приходится красть в колхозе сено. Но в Иване Африкановиче жива совесть: он украл и стыдится. Зло остаётся для него злом, добро – добром, продажное – продажным, а честное – честным. Не скрывает автор, что, когда человек долгие годы смиряется, порой это реализуется в разрушительных формах. Будучи пьян, Иван Африканович бегает по селу с колом в руках, не зная, кому отомстить.

Досконально зная крестьянскую жизнь, Иван Африканович наивен в социально-политических вопросах. Для него существующий режим – как погода, с которой нельзя ничего поделать. Вместе с тем, герой очень привязан к своей малой родине. У него появляется возможность помочь семье (девять детей) и отправиться в город на заработки, но его неудержимо тянет к местам, где он вырос, где прошли его детство и юность. Автор в финале использует символическую деталь: по возвращении герой наблюдает, что родник, который прежде бил из земли, засыпан песком, но снова пробился и снова может напитать людей чистой водой. С таким родничком соотносит Белов душу своего героя. В основе своей, убеждён автор, это душа чистая, светлая и прекрасная. С полной ясностью это воссоздаёт трагедия, вторгшаяся в жизнь Ивана Африкановича, – смерть жены. У героя появляются философские размышления о жизни и долге человека перед ней. Автор даёт понять, что та трудовая отдача, которую приносит своей семье Иван Африканович, сопровождается и ответом: он получает взамен любовь, которая, как свет, пронизывает его душу и помогает выстоять. Белов лелеет упование на то, что сохранённые в тяжёлых условиях лучшие нравственные черты смогут проявить себя в полной мере, когда крестьянин станет хозяином на своей земле.

Как главная фигура деревенской прозы скоро начинает восприниматься Валентин Распутин (1937 – 2015). В начале творческого пути писал вещи, пронизанные «таёжной романтикой», но постепенно ушёл от шестидесятничества и пришёл к почвенничеству. Отличие Распутина от других представителей деревенской прозы в том, что своим произведениям он сумел придать нравственно-философское звучание. Распутин ставит вопрос, должны ли в технократическую эпоху вместе с устаревшими орудиями труда уйти также и нравственные ценности, накопленные в народном сознании за десятилетия и столетия, и отвечает на него отрицательно. Распутин отстаивает христианское отношение к жизни. Следование божьей правде, чувство соборности, неразрывная связь со своей родиной, любовь ко всему живому, забота о семье, готовность своим трудом украшать землю – вот философская система героев Распутина. В центре его произведений – образ русской земли, которую олицетворяет деревня, и образ русского человека, живущего на этой земле. Хотя Распутин повествует о современности, акцентирует он в характерах своих героев традиционное, патриархальное. Таковы Кузьма («Деньги для Марии»), Анна («Последний срок»), Дарья («Прощание с Матёрой»), шофёр Егоров («Пожар»). Распутин интересуется одним и тем же патриархальным типом, но представленным в разных модификациях, разного возраста, мужских и женских.

Кузьма – человек патриархального склада, продолжающий видеть в деревне единую большую семью, то есть живущий представлениями русской общины. Он руководствуется соответствующими нормами в своём поведении. Когда его жена Мария по неграмотности попадает в беду (недостача), Кузьма ждёт от членов общей семьи, как он рассматривает жителей деревни, помощи. Ему снится сон о колхозном собрании, где бы были собраны деньги для Марии. Это сон, а реальность от него разительно отличается. Обходя двор за двором, Кузьма ничего не говорит – всё и так известно, – и люди ведут себя по-разному. Кто делится последним, а кто проявляется полное равнодушие и чёрствость. Автор стремится показать, что в деревне наблюдается распад общинных связей, которые не укрепила, а только расшатала коллективизация. «Жить стало лучше, а сами стали хуже». Последняя надежда Кузьмы – его брат, многие годы назад уехавший в город. Кузьма отправляется в город, находит дом брата, нажимает на звонок, слышит шаги – и на этом автор обрывает повествование. Мы не знаем, поможет ли брат брату или тоже проявит чёрствость.

Богатым внутренним миром Распутин наделяет людей нравственно прекрасных, которые, может быть непритязательны внешне, не достигли успехов в жизни, но это подлинная человеческая красота. Такова его старуха Анна, типологически родственная Матрёне. Она никогда не выезжала из своей деревни, во многих современных проблемах не разбирается, но зато живёт по христианским заповедям и как бы «отчитывается» богу в ежедневных молитвах за каждый прожитый день. Это вечная труженица, человек, бесконечно привязанный к своей земле, прекрасная мать. Старуха Анна нравственно превосходит своих образованных городских детей, культура которых оказывается только сводом приличий и поверхностно усвоенных стереотипов. Перед лицом смерти матери им был дан как бы «последний срок», чтобы нравственно возродиться, но возрождения не произошло. Автор осуждает этих людей. В лице старухи Дарьи писатель показал хранительницу исконных христианских представлений о добре и зле, о долге человека. Необычность героини в том, что это старуха-«философ», очень мудрое существо. Её не хватает книжных знаний, но от природы ум у неё острый и жизненного опыта достаточно. Прототип Дарьи – бабушка самого писателя. Дарья выступает защитницей православных традиций, малой родины, уничтожаемой природы, отстаивает бережное отношение к божьему миру, который не должны погубить люди.

Внимание! Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы. Расчет стоимостиГарантииОтзывы

Поможем написать любую работу на аналогичную тему

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту Узнать стоимость ⇐ ПредыдущаяСтр 26 из 40Следующая ⇒

Понятие «деревенская» проза появилось в начале 60-х годов. Это одно из наиболее плодотворных направлений в нашей отечественной литературе. «Новую волну» «деревенской прозы» составили самые талантливые писатели. А.Солженицын в 70-х годах и позднее, отвечая на вопрос о том, каким он видит «ядро» современной русской литературы, неизменно перечислял полтора десятка имен писателей, и две трети из этого списка – писатели-«деревенщики»: Ф.Абрамов, В.Астафьев, В.Белов, В.Шукшин, В.Распутин, Е.Носов, В.Солоухин, Б.Можаев, В.Тендряков . Первая «пятерка» из списка: Абрамов, Астафьев, Белов, Шукшин, Распутин – всегда была очень близко внутренне связанной. Каждый из пятерых в ответ на вопрос, кто из других писателей наиболее ему близок, называл неизменно имена остальных четырех. Шукшин, Абрамов умерли еще до «перестройки». Белов и Распутин в 90-х гг. резко разошлись с Астафьевым. Думаю, что и Абрамов с Шукшиным сделали бы то же самое.

Не только память сердца питала тему «малой родины», «милой родины», но и боль за ее настоящее, тревога за ее будущее. Исследуя причины острого и проблемного разговора о деревне, который вела литература в 60—70-е годы, Ф. Абрамов писал: «Деревня — это глубины России, почва, на которой выросла и расцвела наша культура. Вместе с тем научно-техническая революция, в век которой мы живем, коснулась деревни очень основательно. Техника изменила не только тип хозяйствования, но и самый тип крестьянина Вместе со старинным укладом уходит в небытие нравственный тип.

Деревня представилась Шукшину, Распутину, Белову, Астафьеву, Абрамову воплощением традиций народной жизни — нравственных, бытовых, эстетических. В их книгах заметна потребность окинуть взглядом все, что связано с этими традициями, и то, что их ломало.

Писатели тонко чувствуют глубинную культуру народа. Осмысляя его духовный опыт, В. Белов подчеркивает в книге «Лад»: «Работать красиво не только легче, но и приятнее. Талант и труд неразрывны». И еще: «Для души, для памяти нужно было построить дом с резьбою, либо храм на горе, либо сплести такое кружево, от которого дух захватит и загорятся глаза у далекой праправнучки.

Потому что не хлебом единым жив человек».

Эту истину исповедуют лучшие герои Белова и Распутина, Шукшина и Астафьева, Можаева и Абрамова.

Поэзия 60-х гг. Творчество Б. Ахмадулиной, Р. Рождественского, Е. Евтушенко.

H Белла (Изабелла) Ахатовна Ахмадулина родилась 10 апреля 1937 г. в семье с русскими, татарскими и итальянскими корнями. Первые ее стихи появились в 1955 г. в журнале «Октябрь» и в газете «Комсомольская правда». После окончания школы поступила в Литературный институт.

В институте Ахмадулина сразу обратила на себя внимание и стала звездой. Во время учебы публиковала стихи в литературных журналах и рукописном журнале «Синтаксис», писала очерки.

В 1959 г. Ахмадулина была исключена из института за отказ участвовать в травле Бориса Пастернака, но затем восстановлена. В 1960 г. окончила институт с отличной оценкой дипломной работы.

В 1962 г. выходит ее первый поэтический сборник «Струна»; он принес ей известность среди любителей поэзии. Следующей публикацией стала книга «Озноб», выпущенная в 1968 г. эмигрантским издательством «Посев». Несмотря на это «крамольное» событие, стихи Ахмадулиной продолжали издаваться в СССР, хотя каждый сборник подвергался строгой цензуре. Вышли «Уроки музыки» (1970), «Стихи» (1975), «Свеча» (1977), «Сны о Грузии» (1977, 1979), «Метель» (1977). Сюрреалистический рассказ «Много собак и собака» появился в неофициальном альманахе «Метрополь» (1979); Ахмадулина была одним из активных участников издания этого альманаха.

В 1977 г. Ахмадулина избрана почетным членом Американской академии искусства и литературы.

В 80-е гг. вышли сборники «Тайна» (1983), «Сад» (1987); в 1988 г. – «Избранное» и еще два сборника. В 1989 г. Ахмадулиной была присуждена Государственная премия СССР.

В 90-е гг. выходит более 10 ее книг. В 1997 г. издано трехтомное собрание сочинений. Несколько сборников появилось в последние годы.

Ахмадулина считается одним из наиболее ярких поэтов, начавших творческий путь в период «оттепели». Ее произведения переведены на многие европейские языки. Ее перу принадлежат эссе о выдающихся писателях ХХ века – В. Набокове, А. Ахматовой, М. Цветаевой, Вен. Ерофееве, А. Твардовском, П. Антокольском, В. Высоцком. Она известна также как переводчик – в основном, грузинских поэтов (журнал «Литературная Грузия» публиковал ее стихи в годы, когда из-за идеологических запретов это было невозможно в центральной России).

Ее стихи не затрагивали политику, как у других «шестидесятников», но её лиричная поэзия, в своё время, собирала огромные трибуны стадионов. Наверное, это была просто потребность для её современников в чем-то прекрасном, возвышенном, что они получали на её концертах. Ее лирика была переполнена признаниями в любви — читателю, друзьям, которых она была готова спасти и защитить от несправедливостей, просто прохожему.

Наибольшую известность в этот период приобретают поэты-шестидесятники, чьё мироощущение созвучно мироощущению большинства населения Союза. Это поэты, граждански мужественные. Звучала шире всего четвёрка: Евтушенко, Рождественский, Вознесенский, Ахмадулина. Евтушенко воспринимался как подлинный лидер всего шестидесятничества. Он возрождал в своём творчестве традицию позднего Маяковского, которую скрещивал с традицией позднего Есенина (предельная искренность и распахнутость лирического чувства, каким пронизаны политические произведения поэта). Евтушенко ставит задачу возродить гражданственность истинную, причём противопоставляет гражданственность истинную и гражданственность казённую. По его словам, гражданственность – это нравственность в действии. Недаром у Евтушенко есть несколько стихотворений под названием «Гражданственность». Поэзия Евтушенко обращена к актуальным общественно-политическим проблемам эпохи. Современность – нерв его творчества. Только успевало событие совершиться, как Евтушенко уже успевал прореагировать на него.

Крупнейшим по объёму произведением Евтушенко, над которым он работал все годы оттепели, стала поэма «Братская ГЭС». Здесь скрестились идеи и мотивы, разбросанные по большому числу его стихотворений и поэм. История России раскрыта в этой поэме как история борьбы народа и его лучших представителей за свободу и лучшее будущее страны. Запечатлены основные этапы революционного движения в России, начиная со Степана Разина. Повествование доведено до современности.Евтушенко оказался первым в советской литературе выразителем тех негативных изменений, которые принёс с собой культ личности. В поэме говорится о том, что во времена Сталина было как бы две жизни СССР.

Как страстный защитник коммунистических идеалов, освобождённых от напластований сталинизма, выступает Роберт Рождественский. Рождественский – прямой продолжатель агитпоэзии Маяковского Характерные черты его творчества – открытая публицистичность, плакатность, ораторский стиль. В поэме «Письмо в тридцатый век», обращаясь к потомкам, Рождественский повествует о том, как мешали движению вперёд негативные явления сталинской эпохи. Поэт не сомневается в том, что поставленная цель будет достигнута, если советские люди пойдут по пути не Сталина, а Ленина.

 Все перекосы не отменяют, по Рождественскому, героического пути советского народа в будущее. В его поэмах и стихотворениях очень сильны мотивы советского патриотизма. В поэме «Реквием» прославляется подвиг тех, кто защитил Родину от фашизма. Поэт призывает к тому, чтобы трудовые подвиги советского человека осуществлялись на такой же высоте. В то же время Рождественский против обезличивания («Винтики»: перестать относиться к человеку как к винтику).

 Время опровергло многие прогнозы Евтушенко и Рождественского, особенно касающиеся политических и исторических перспектив. Но и сегодня сохраняет своё значение «Поэма о различных точках зрения» Рождественского. Поэтически осваивая мир, поэт стремится понять, в чём же смысл жизни. Автор сталкивает различные взгляды на данный вопрос и при этом гневно обрушивается на современное мещанство, на обывателей, для которых не существует общечеловеческих идеалов и нормой является астительное существование. Автор даёт слово этим обывателям, этим людям без идеалов и приводит в поэме огромный монолог:

 «А чего нам мыслить, а куда нам мыслить…»

 Ораторское заострение – средство обличения подобной жизненной философии. Такого рода безразличие, согласно поэту, может быть поводом грядущей атомной войны. Рождественский цитирует «Слово о погибели Русской Земли» с целью показать результаты бесхозяйственности, безразличия. Критический заряд в поэме весьма силён и не устарел до нашего времени.

 То, что у Евтушенко дано метафорически, символически, то у Рождественского преподносится обыкновенно агитационно, плакатно, что и вынуждает квалифицировать его творчество как разновидность агитмассовой поэзии 60-х годов.

Дата добавления: 2018-02-18; просмотров: 2332; Мы поможем в написании вашей работы!

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!

(1)

Писатели, изображавшие в своем творчестве жизнь села и отражавшие сложные проблемы жителей деревни, получили название «деревенщики». Это понятие весьма условно. и таких писателей. как В. Белов ( «Привычное дело» ). Ф. Абрамов («Пряслины», «Дом»), В. Шукшин («Калина красная»), В. Распутин («Прощание с Матерой», «Последний срок»), В. Солоухин «Владимирские проселки» ), В. Астафьев («Царь-рыба». «Ода русскому огороду». «Последний поклон» ) и другие относят к «деревенщикам» лишь из-за материала, к которому они обратились в своем творчестве. (Важной и значимой темой произведений этих авторов стала тема изображения жизни деревни.).

У истоков этой темы в литературе 1950-80-х годов стоит Федор Абрамов, создавший трилогию «Пряслины», «Братья и сестры», «Две зимы и три лета», «Пути-перепутья» ) (1958-1973). В этом крупном эпическом произведении одним из ликов народной истории становится обычная трудовая повседневность, а не сражения и битвы, не подвиги и стройки.

Предметом изображения в трилогии стала жизнь деревни Пекашино, сельский быт, нужды и труд крестьянства. Пекашино — одно из множества российских сел, ничем особо не примечательное, но именно через жизнь людей этого села показан подвиг всей страны, выживавшей и выжившей в военные и послевоенные годы. Село Пекашиво становится символом общенационального мужества и терпения, а жители его (Пряслины, Ставровы, Нетесовы. Лобановы) — носителями нравственных, общечеловеческих качеств, недаром уже в названии первой части романа «Братья и сестры», выражена основная мысль всего произведения: единый, связанный общей судьбой крестьянский мир, сила которого в слитности, в чувстве локтя и даже родства, взаимопомощи, братства. Ведь только так можно было выстоять деревне в тяжелые годы.

В повести В. Белова «Привычное дело» (1966) деревенский быт является основой бытия главного героя Ивана Африкановича и его жены Катерины. Писатель создал образ доброго, совестливого, но пассивного и безответственного человека. Иван Африканович — противоречивый образ: с одной стороны, это человек, умеющий глубоко и преданно любить, чувствовать красоту, испытывать уважение ко всему живому, с другой, он подчас не понимает, какова истинная цена его поступков. Он, не имея прочного заработка, нарожал девятерых детей, совсем не думает о том, чем же он будет их кормить, ведь за него надрывается на ферме Катерина. Его безответственность приводит к трагедии: выписавшаяся до срока из роддома Катерина вынуждена идти на ферму. Надорвавшись, Катерина умирает. Герой раздавлен, распластан горем.

Умение страдать обнаруживает в Иване Африкановиче все же характер глубокий, цельный, и философское осмысление своей беды, заставляет его вновь вспомнить о том, что «лучше было родиться, чем не родиться», что «дело привычное, Жизнь. Везде жизнь».

Крестьянский быт ближе всего к природе. Трудясь на земле, крестьянин уподобляется самой природе, которая способна творить живое, а умирая, он растворяется в ней, становится ее частью, не исчезает бесследно. Поэтому-то Иван Африканович и после смерти Катерины не может ни на мгновение допустить, что его Катя исчезла бесследно: он ходит на ее могилку, беседует с ней, кается перед ней. В этом произведении образы простых людей, крестьян, поднятые автором до высоты трагических героев, еще раз напоминают нам о том что «и крестьянки любить умеют» (Карамзин).

В повести В. Распутина «Последний срок» (1970) подробно описано, как умирает деревенская старуха Анна. Смерть для героини — это сознательный переход от земного существования к иной жизни, не доступной для понимания человеку живущему. С повестью Распутина в русскую литературу возвратилось мистическое начало: проблемы жизни и смерти предстали в вечном, вневременном измерении.

Писатели — деревенщики стремились в своем творчестве выявить «естественные основы бытия»,  человеческое содержание характеров, проявляющееся в исследовании глубин человеческой души, внутреннего мира, психологии героев. Значение «деревенской» прозы состоит в том, что это была проза о России, о русском человеке, его исторических и нравственных корнях, а также о тех испытаниях, которые выпали на его долю в ХХ веке.

Previous Entry | Next Entry

деревенская проза 1970-80 гг

Люди, потратившие первую половину жизни на то, чтобы вырваться в город, вторую – убеждали, как хорошо и правильно жить в деревне.

*****

Полеты на Луну происходили с 1969 по 1972 году.Лунная программа была закрыта в 1975 году.В это время в Советском Союзе вышел фильм “Солярис” с прозрачным намеком, что мы забыли в этом чуждом нам космосе,Александр Солженицын призвал вообще отказаться от космической отрасли в “Письме вождям”,Стругацкие призвали фантастику возвращаться с небес на землю,а самым популярным направлением литературы стала деревенская проза.Вайль и Генис в действительно замечательной книге о 60-х годах подробно разбирают, как в начале 1970-х всех перестал интересовать космос.Как раз когда американцы путешествовали на Луну.*******Такие границы 19 в. предлагал в свое время и Хосбаума 20 в. эпоха новых империй и освоения космоса с 1914 по 1975, когда у человечества ушла вера в космос и 1991, когда советский мировой проект был окончательно завершёнА живём тогда уже с 1992 г. в 21 в.***Деревенская проза. Сегодня понимаешь, что ни Белов, ни Астафьев, ни, тем более, Распутин, не были великими писателями. Гением среди деревенщиков был только один – Шукшин.Шукшин не деревенщик,Это скорее антидеревенщик, высмеивающий поселян (причём легко, без натужной злобы, так свойственной русскому юмору).Культуртрегерскую роль Шукшина в уничтожении нелепого мифа о мудрых поселянах(гибрид сентиментализма 18 века и милитаристской пропаганды века 20)нашему обществу ещё предстоит оценить****

А Иван Денисович Шухов – незаконнорожденное дитя Хрущёва и Твардовского, выведенное в пробирке.

А вообще деревенская проза как художественное явление у нас началась, когда перевели и напечатали Фолкнера. Тот же конец 50-х.

Матрицу, сюжеты, типажи еще раньше набросал Шолохов в первом томе “Поднятой целины”.

https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3185832441450067&id=100000700270259https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=803137769719558&id=100000700270259https://www.facebook.com/maxim.artemyev/posts/2303787096322604https://www.facebook.com/alex.kolobrodoff/posts/1970681083051824https://www.facebook.com/mezuev/posts/10219979174455496 Buy for 10 tokensJournal informationCurrent price10 LJ TokensSocial capitalFriends of1 112Duration24 hoursMinimal stake10 LJTView all available promo анекдот из сети “Фак, как быстро пролетело лето. Так много всего запланировала, но ни черта не успела “. Оставлю это тут, чтобы в сентябре не писать Иногда я чувствую себя бесполезным, но затем вспоминаю, что дышу, вырабатывая при этом углекислый газ для растений. Как ввести гопника в замешательство:…

Profile

marss2

Latest Month

View All Archives

Tags

View my Tags page

Page Summary

• : (no subject)[+0]

Categories

View my Categories page Powered by LiveJournal.com Designed by Lilia Ahner

Кажется, летом 1966 года мне позвонил из Ленинграда Федор Абрамов и сказал: «Найди журнал «Север» и прочти повесть Белова «Привычное дело». Большой писатель на Русь идет».

Я разыскал журнал и повесть прочел. Я просто проглотил ее в одночасье. Ничего более жалостливого, нежного, ласкового по отношению к гибнущей русской деревне я не читал. У меня несколько раз принималось болеть сердце, как болит оно, когда беда входит в твой дом.

А это был именно мой дом, хотя я человек городской, рос в городе, но потом, правда, судьба забросила меня в деревню, и страдания крестьянства – в те годы еще основного населения страны – стали для меня не чужими страданиями, а отпечатались в сердце.

Повесть Белова стала песнью песней о прародине русского языка, русского крестьянского быта, русского вероисповедания и отношения к жизни и смерти. Это была и песнь песней терпения, выживания, сопротивления доброй души нажиму, всесилию и торжеству зла.

Я думаю, не одно городское сердце дрогнуло при чтении «Привычного дела». Да и город-то наш тогда, в 60-е, был на две трети деревней, деревней, покинувшей отчий кров и приютившейся под железными крышами.

Выход «Привычного дела» стал общенациональным событием.

Кто сегодня захочет вернуться к той поре – а не обернувшись, не увидишь того, что впереди, – вряд ли обойдет это полное горечи и вместе с тем высоко поэтическое творение Василия Белова.

Это был рассказ об одной семье, в которой одна лошадь, одна корова, один мужик – Иван Африканыч, да и тот подрезанный войной и голодухой. Только деток в ней было много, и звал их Белов именно «детками», а «небо» – «небушком», корову Рогулю – «мамушкой», «коровушкой». И детки эти «крепкие, как булочки». «Красные солнышки поехали, так ручками машут и машут», – говорит о них – уже сиротах – бабка Евстолья.

А сироты потому, что всех отняла у них смерть – маму, лошадь, корову. Дом опустел, и ушло из него, кажется, нагретое ими тепло.

Свою статью о повести Белова я назвал «Тепло добра». Я не нашел другого заглавия, хотя звучало оно и не очень ловко, ибо, несмотря на холод, проникший в дом Ивана Африканыча, от повести шел теплый поток света, согревающий душу.

Ни злости, ни обиды, ни, наконец, желания мщения не вызывала эта срезанная на корню жизнь. От нее даже не слышалось ни слова упрека. Упрек был, но в высшем смысле: почему именно с Россией так распорядился поступить рок?

Задолго до того, как в СССР слово «Бог» разрешили писать с большой буквы, Василий Белов написал христианскую повесть, восстановив ею родство с литературой ХIХ века.

Статью мою о ней напечатали в «Литературной газете». Позволю себе процитировать ее последние строки:
«Кажется, я рассказал об одной книге Белова.
Но это и есть Белов, то, что он сделал в литературе. Портрет не окончен: писатель сам пишет его.
Я уверен, что завтра эти черты изменятся, станут иными. Время меняет нас, мы все меняемся.
Но как бы ни изменился портрет, в нем не сотрется то, что мы прочли в «Привычном деле».
Эта книга останется».

Книга осталась, а автор, конечно, менялся. Да и сколько всего с той поры произошло! Рухнул не только крестьянский дом, подломились стойки и у России. Белов не мог без слез, переходящих в отчаяние, это пережить. Он замкнулся, ушел в себя. Поверив на мгновение в горбачевскую «перестройку» и став членом Верховного Cовета, быстро понял, что тут обман, смена вывесок, игра перекрасившейся номенклатуры.

Он покинул Москву и окопался в родной Вологде, в родной Тимонихе.

За его плечами было уже не одно «Привычное дело», а целая полка книг, одна прекраснее другой. Стояли на ней и «Плотницкие рассказы» (где горечь «Привычного дела» сменил озорной смех), и «Лад», восстанавливающий красоту крестьянского жизненного уклада, и «Кануны» – роман о коллективизации, об истреблении самой работящей части народа.

Писал он и пьесы и почти угадывал в них, что произойдет в России вот-вот, но поэтическое пророчество, в котором он был силен, смазывалось здесь риторикой.

Похоже, что в те годы, когда он заседал в Верховном Cовете, ему было не до литературы. Гораздо важнее было отстоять северные реки от переброса их на юг. Эта очередная советская химера грозила изменить экологию страны. Отстоять удалось, но на большее сил уже не было.

С тех пор его редко кто видел, а тем более еще реже читал.

Читать перестали не одного Белова. На страницы журналов хлынула ранее запрещенная литература: Платонов, Булгаков, Солженицын. Все ранее дозволенное (а к ним принадлежали книги Белова, хотя и попорченные цензурой) сделалось анахронизмом.

Это надо было пережить, с этим смириться. Нелегко было вчерашним властителям дум и кумирам читающей публики (не одному Белову) вдруг перестать быть ими и уйти в тень. То был кризис и личная драма.

Для Белова все осложнилось тем, что в 1986 году он напечатал роман «Все впереди». Он выдал на-гора роман-памфлет, роман – обвинительный акт против прозападной интеллигенции, готовой, как он считал, ради того, чтобы «войти в цивилизованный мир», распродать Россию. Многое здесь было предсказано точно, но грубый тон и открытое раздражение по адресу всего нерусского вызвали отторжение у читателя. Даже верные поклонники Белова взроптали.

Он был приписан к стану «патриотов», «красно-коричневых», врагов демократии и свободы.

Роман этот разочаровал и меня. Обида и злость – вообще не лучшие советчики писателя. Перо, движимое злостью, начинает расщепляться, терять свой привычный наклон и твердость. Язык как бы противится этому чувству и не желает подпадать под его власть.

Впервые вещь, под которой стояла подпись Белова, была плохо написана. Вместо чистоструйной, холодящей зубы, как вода в ключе, прозы мы получили скрашенную редкими картинами публицистику, где уже не было тепла, а была одна анафема.

Возмездие не замедлило последовать. Те, кто вчера превозносил Белова, теперь писали о нем исключительно с похоронной интонацией. Из учебников русской литературы ХХ века исчезло его имя. Я сам читал такой учебник, выпущенный издательством «Дрофа». В нем упомянуты кто угодно: от Константина Симонова до Натальи Ивановой, но об одном из лучших писателей конца столетия не сказано ни слова.

За этой акцией стоял уж раскол: общество после 1991 года развалилось на партии, каждая из которых смотрела на своего антипода через прицел оптической винтовки. Ни о каком мире или примирении речи быть не могло. К тому же общая, связывающая его отдельные части идея умерла. И свято место осталось пусто.

На одной стороне не хотели подавать руки другим, на противоположной стороне не только не хотели воссоединяться, но еще более расходились и даже жаждали кровопролития.

Как мог отозваться на всё это писатель? Только болью. Так отозвались на расстрел Белого дома в 1993 году Андрей Синявский и Владимир Максимов. Что же говорить о Белове? Ведь русские стреляли в русских, а это уже была гражданская война.

Это была трагедия истории и трагедия литературы, которая испокон века (и в том числе в книгах В.Белова) противилась насилию, проклинала его.

И опять не смогла предотвратить вражды.

Сейчас всуе толкуют о «сумерках литературы», якобы пришедших по сугубо литературным причинам. Но никакие это не сумерки – скорее временный смог, и литература тут ни при чем. Тьма надвинулась на нас с другого конца – с того, где был пережит ужас бессилия – бессилия противостоять языку пушек.

Талант и в огне не горит, и в воде не тонет. Я читал последние рассказы Белова – в них то же сочувствие бедным, то же нежное чувство к брошенным старикам, к женщинам, к детям. Есть, конечно, и упоминания о современных «бесах», но кто из нас не ропщет на настоящее?

Белова не трогает суета на поэтическом Олимпе, он свой Сен-Готард взял, там – на вершине Альп – был. И останется навсегда. То, что им сделано, сделано. Этого не объедешь, не обойдешь. Пусть постмодернисты или другие «исты» твердят о том, что старые ценности обесценились и теперь пришло время их триумфа. Но, кроме того, что им ежегодно вручают премию «Триумф», никаких доказательств этого привести не могут.

Литература в их писаниях сделалась игрой – игрой в слова, в Бога и антихриста. Балаган, аттракцион, ярмарка.

Лесков, Чехов и Толстой на эту ярмарку бы не явились. Василия Белова там тоже не видно. Вероятно, он старомоден и относится к творцам, для которых, как говорил Гоголь, слово – подарок Бога человеку.

Поделюсь воспоминанием. В 1992 году я работал в «Литературной газете». Близилось 60-летие Белова. Я пошел к главному редактору (тогда им был А.Удальцов) и сказал, что мы должны отметить эту дату. Но вчерашний матерый партийный волк, переквалифицировавшийся в «демократа», ответил мне рычанием. Какой Белов? Да он же антисемит. Он не верит в реформы, он квазипатриот. Мы осрамимся перед людьми.

Единственное, на что этот волк согласился, так это дать заметку, в которой, помянув о юбилее, разделать юбиляра за его взгляды. Это попытался сделать один преуспевающий беллетрист. Он сел при мне за машинку и тут же отстукал приветствие – не приветствие, некролог – не некролог.

23 октября, в день рождения Белова, в литературной газете не появилось и заметки. Единственное, что я смог сделать, – отправить автору «Привычного дела» телеграмму, да и то не от газеты, а от своего имени.

Ныне Белову исполняется семьдесят.

Что бы ни писал он в минувшие годы, как бы глубоко ни уходил в тоску, что бы ни говорил порой публично (а в его речах обида все так же братается с отчаянием), его от славы русского слова не отлучишь.

И с литературной вершины не сбросишь.