Рассказ банный день в пионерском лагере

ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

В детском лагере «Огонек» в Кайтагском районе Дагестана 62 азербайджанца ждут разрешения, чтобы пересечь сухопутную границу и вернуться домой. При этом в Губинском районе Азербайджана свернуты пункты размещения прибывающих из Дагестана.

Как писал «Кавказский узел», на территории детского лагеря «Огонек» в Кайтагском районе Дагестана расположен временный пункт размещения граждан Азербайджана, ожидающих открытия госграницы. По данным дагестанских спасателей, 16 ноября практически всех граждан Азербайджана переправили через границу, а по состоянию на 24 ноября в нем находились два человека. Граждане Азербайджана предпочитают пользоваться авиасообщением, чтобы неделями не ждать в Дагестане временного открытия сухопутной границы, отметил правозащитник Афиг Аллахвердиев.

Проблема с возвращением на родину возникла у граждан Азербайджана в апреле 2020 года из-за коронавируса. С закрытием границы мигранты стали скапливаться на дагестанской стороне. В начале мая МЧС Дагестана организовало палаточный лагерь возле селения Куллар, однако место в палатках нашлось далеко не для всех. Полгода спустя мигрантов переселили в капитальные строения лагеря «Огонек». Азербайджанцы оказались в тепле, но на 60 километров дальше от границы. С середины февраля между Россией и Азербайджаном возобновилось авиасообщение. Однако мигранты, не имеющие возможности купить авиабилеты, продолжали скапливаться в лагере. С чем столкнулись граждане Азербайджана в лагере Куллара, и как повели себя власти, можно прочитать в справке «Кавказского узла» «Лагерь в Кулларе: азербайджанцы в плену пандемии«.

В стационарном пункте временного размещения для граждан Азербайджана находится 62 человека, в том числе четыре женщины и четверо детей, сообщил корреспонденту «Кавказского узла» представитель Главного управления МЧС России по Дагестану. Функционирование лагеря обеспечивается тремя сотрудниками республиканского МЧС и одним медработником. На территории лагеря находятся также 10 бойцов Росгвардии и сотрудник полиции, добавил собеседник.

Отправка граждан на родину проводилась с 13 по 16 ноября. «13 и 14 ноября из лагеря выехали две группы по 87 и 82 человека, на следующий день были отправлены семь граждан Азербайджана, а 16 ноября — еще двое», — пояснили в ведомстве.

Нареканий на условия содержания в детском оздоровительном лагере «Огонек» от поселенцев не поступало, рассказал корреспонденту «Кавказского узла» руководитель фонда поддержки и развития социально значимых программ и проектов «Биз» («Мы», — прим. «Кавказского узла») Афиг Аллахвердиев.

«Несколько человек звонили мне из лагеря. У них обстановка нормальная, но они хотели как можно скорее вернуться домой. Мы получаем только такие обращения. К сожалению, в этом вопросе мы не можем помочь. Этим занимается азербайджанская сторона. И даже отдельные сотрудники не могут повлиять на то, чтобы кого-то могли ускоренно принять. Только в назначенный день пропуска через границу», — пояснил Аллахвердиев.

Карантинные пункты на территории Губинского района, которые работали для прибывающих в страну через сухопутную границу из Дагестана в центрах отдыха, спорта и образования Азербайджанского государственного экономического университета и Бакинского государственного университета, свернуты с ноября, сообщили корреспонденту «Кавказского узла» в администрации района.

В районной администрации больше не владеют информацией о числе прибывающих сухопутным путем. «Раньше у нас была статистика прибывающих, потому что мы их размещали здесь, на территории района. Сейчас у нас такой информации нет», — пояснил представитель администрации.

Последнюю партию прибывших через границу с Дагестаном в середине ноября не поместили на карантин, а отправили по домам на семидневную самоизоляцию. Такой порядок для прибывающих из Дагестана граждан Азербайджана будет сохраняться и дальше, сообщил источник в правительстве страны.

По его словам, ограничение на въезд в страну через сухопутные границы сохранится по меньшей мере до 1 января 2022 года. Однако поток прибывающих через сухопутную границу «практически приостановился» в связи с «большим числом авиарейсов из различных регионов России», отметил он.

«Рейсов стало больше. Сегодня самолеты летают в Азербайджана из почти 20 регионов России. Цены на авиабилеты существенно понизились. Поэтому люди могут возвращаться самолетами», — сказал источник.

Материалы об азербайджанцах, которые не смогли попасть на родину и вынуждены были жить в приграничном лагере в Дагестане, «Кавказский узел» собрал на тематической странице «Дагестан: долгая дорога в Баку». Новости о пандемии коронавируса публикуются на тематической странице «Коронавирус рвется на Кавказ», а динамика распространения вируса в странах и регионах Кавказа отражена в обновляемой справке «Кавказского узла» «Коронавирус добрался до Кавказа».

Ксения Сакурова: Вот та самая серьезная тема. В Совете Федерации решили заняться заброшенными детскими лагерями, там планируют разработать программу их восстановления. К процессу хотят привлечь в том числе и бизнес, которому за это обещают поддержку. Ну, пока не совсем понятно – какую. Ну, какую-то.

Виталий Млечин: Сейчас попробуем выяснить тоже.

Ксения Сакурова: Разобраться, да.

Виталий Млечин: На сегодняшний день в России боле 400 заброшенных детских лагерей, более 1 500 нуждаются в ремонте, 450 – в капитальном. А еще тысяче не хватает необходимого оборудования.

Ксения Сакурова: Сильный урон сфере детского отдыха нанесла и эпидемия коронавируса. Только за последние два года были закрыты или перепрофилированы 52 лагеря. Есть и такие потери.

Виталий Млечин: Что в вашем регионе? Достаточно ли детских лагерей? Есть ли какой-то выбор? Или наоборот – не очень хорошо? 8-800-222-00-14 – бесплатный телефон прямого эфира. 5445 – бесплатный короткий номер для ваших SMS-сообщений.

Вообще как вы относитесь к детским лагерям? Тоже, пожалуйста, расскажите. Потому что есть люди, которые любят своих детей отправлять, потому что они сами туда ездили, им нравилось. Ну а есть людям, которым это не нравится. Это тоже вполне, по крайней мере можно…

Ксения Сакурова: Так тоже бывает.

Виталий Млечин: Да, так тоже бывает. Есть выбор, и это хорошо.

Ксения Сакурова: У нас сегодня в гостях Марина Ненарокова, председатель совета Союза организаторов детского активного туризма, заместитель руководителя Комитета по туризму «Опоры России». Марина Викторовна, здравствуйте.

Виталий Млечин: Марина Викторовна, здравствуйте.

Марина Ненарокова: Здравствуйте.

Виталий Млечин: Скажите, пожалуйста… Вот статистика, которую мы сейчас назвали, она ведь достаточно печальная. А она подтверждается, так сказать, реальным опытом? То есть какой-то выбор есть у желающих все-таки своих детей отправить в лагерь? Или сложно найти тот, который в хорошем состоянии, потому что там уже места заняты?

Марина Ненарокова: Наверное, давайте я начну с того, что оспорю названную статистику.

Виталий Млечин: Так, давайте.

Марина Ненарокова: Потому что вы ссылаетесь на данные Министерства просвещения. В этом году на самом деле сообщество получило достаточно мало официальных цифр от Министерства просвещения. Традиционно они озвучиваются в октябре месяце. В этом году, собственно говоря, мы ждали полной озвучки после 20 октября, когда были подведены итоги ретро-кешбэка, потому что итоги кешбэка были подведены еще в середине сентября. Однако полных цифр сообщество не получило.

И на сегодняшний день мы своими силами продолжаем аналитическую работу по подсчету и количества лагерей – и тех, которые мы потеряли, и тех, которые перепрофилировались, скажем так; и реальное количество детей, которые, в общем-то, отдыхали, в более подробной градации, чем это, собственно говоря, нам было предоставлено регулятором.

Поэтому могу сказать, что уже на сегодняшний день мы ведем эту работу с Союзом организатором детского активного туризма, нам активно помогает интегратор лагерей. Соответственно, аналитика практически готова. Но статистика прогнозирует быть гораздо более печальной. То есть мы потеряли не 50 лагерей, а это гораздо больше. Естественно, Министерство просвещения может считать только то, что находится в его ведении, а это прежде всего лагеря в государственной собственности. Частные далеко не все есть в реестре. Собственно говоря, скажем, далеко не все подсчитаны. Поэтому мы прогнозируем гораздо большие потери среди организаторов детского отдыха, чем это озвучено на сегодняшний день.

А что касается части вопроса: есть ли хорошие лагеря? Конечно да. Наверное, практически во многих регионах, если нет, то в сопредельных есть лагеря достойные, на любой вкус и кошелек, которые можно выбрать для отправки ребенка. Тем более в этом году был кешбэк, который помог многим познакомиться с лагерями.

Виталий Млечин: Хорошо, об этом чуть-чуть позже.

Ксения Сакурова: Да. Вы говорите о тех лагерях, которые пострадали от коронавируса, да? Но есть ведь и те заброшенные лагеря, которые остались еще с советских времен.

Виталий Млечин: Есть.

Ксения Сакурова: Например, о заброшенных детских лагерях в Крыму и Казани давайте посмотрим.

СЮЖЕТ

Виталий Млечин: Интересная такая история. А почему это происходит?

Ксения Сакурова: И очень странная, прости. Особенно в Крыму. То есть прекрасная территория, рядом море. Ты видишь корпуса, которые, в общем-то, в таком состоянии, которое… Ну, можно их привести в порядок. Очень странно, что все это как-то приходит в запустение. Почему так?

Виталий Млечин: Да, там еще явно можно.

Ксения Сакурова: Да.

Виталий Млечин: А то, что в Казани мы сейчас видели – это напоминает больше, действительно, какой-то давно заброшенный город. Неприятная ассоциация напрашивается. Как так? Получается, что это не нужно никому?

Марина Ненарокова: Ну, во-первых, давайте начнем с того, что заброшено… Инфернальные пейзажи, которые мы увидели, это тяжелое и печальное зрелище. Но у любого лагеря должен быть хозяин – и у земли, и у объекта. Содержание и лагеря стационарного круглогодичного, и состоящего из некапитальных строений и сооружений, и даже лагеря палаточного – это достаточно дорого. То есть это инфраструктура, это кадры, это налоговая нагрузка.

Скажем так, раньше, если мы берем советское время (ну, сейчас уже некорректно сравнивать, другая экономическая модель), то у любого лагеря был хозяин. И это всегда была дотационная, нагрузка предприятия или кого-то еще из владельцев, хозяев – профсоюзов и так далее.

Сейчас есть инвестор – частный владелец либо государственный. И это деньги. И то, что мы видим – это результат, скажем так, наверное, нескольких факторов: и печальная ситуация с самой отраслью, безусловно; минимум мер поддержки; огромная нагрузка регулирующих, надзорных органов, очень большие требования к документам; где-то недоверие родителей, переживания, еще что-то. Кто-то чувствует себя из лагерей прекрасно, а кто-то вот в таком виде.

Ну и понятно, что не все предприятия могут себе позволить такую роскошь, как свой детский отдых, вынуждены содержать такой непрофильный актив и его закрывать. Поэтому история состоит из нескольких этапов. Да, она печальная и грустная. И, конечно, хотелось бы увидеть лагеря цветущими, с красивыми детишками, гораздо более радостную ситуацию.

Ксения Сакурова: Я летом смотрела цены на путевки в детские лагеря. И я бы не сказала, что это доступно. Я бы сказала, что все-таки это довольно дорого, особенно если хочется каких-то более или менее… я не скажу, что хороших условий, я скажу: приличных условий. То есть мне сложно поверить в то, что это неприбыльный проект для бизнеса.

Марина Ненарокова: Тем не менее это абсолютный факт. Это глубоко не маржинальный вид деятельности. Детский отдых, качественный, учитывая количество требований, просто не может быть дешевым, потому что себестоимость путевки очень и очень высока. Я скажу так: если вы видите путевку в регионах за 15, 20, 30 тысяч, то кто доплачивает за все остальное, собственно говоря, если у нас нормальное питание в сутки стоит около 1 000 рублей на ребенка (в общем, это достаточно средне), не говоря уже обо всем остальном?

Ну что такое детский отдых? Давайте посмотрим. Это сама инфраструктура с отоплением, с регулярным ремонтом, со спортивными сооружениями. Это кадры, которые требуют тщательной подготовки. Это земля. Это предприятие, которое это содержит, то есть как бизнес: и офис, и реклама, и люди, которые это упаковывают и продают. Это, безусловно, все требования безопасности – от периметрального видеонаблюдения, если мы говорим о стационарных лагерях, до всего, что касается организации пляжей, обновления инвентаря, собственно говоря. При этом у нас вожатые в основном работают практически без зарплаты. Это волонтерство, миссия, подвижничество.

И в этой связи организаторы просто не могут себе позволить быть маржинальными. Хотя, с моей точки зрения, и детский отдых, и медицина должна быть маржинальными не тогда, когда у нас уже что-то началось: пандемия, дети погибают на улицах, уходят в соцсети, в TikTok. А тогда, когда мы об этом задумываемся заранее.

Виталий Млечин: Но при этом все-таки есть успешные детские лагеря в нашей стране. Где проходит вот эта грань? Почему кому-то удалось успешно сохранить и приумножить, а кто-то в таком состоянии, как в Казани?

Марина Ненарокова: Ну, наверное, грань всегда тоже не одна. Лезвие бритвы проходит между тем, как организатор и собственник видит себе эту деятельность, между тем объемом мер поддержки, наверное, которые он получает, между вниманием региона, субъекта к этому лагерю. Потому что у нас в основном все-таки лагеря либо муниципальные, либо лагеря у нас все-таки… Ну, федеральных очень мало, всего лишь пять штук и «Сириус». И частный сектор представлен – около 30–40% объема рынка, то есть суммарного рынка, включая палаточные лагеря, которые, к сожалению, погибли практически полностью за последние два года.

Поэтому грань состоит между возможностью привлечь деньги, работать с рынком, возможность поиска инвесторов и спонсоров (а сюда сложно идут инвесторы, конечно) и теми мерами поддержки, наверное, выдержкой и мужеством организаторов, которые еще держатся наплаву.

Ксения Сакурова: Давайте послушаем, что думают наши зрители. Татьяна из Москвы с нами на связи. Татьяна, здравствуйте.

Виталий Млечин: Здравствуйте, Татьяна.

Зритель: Добрый день, уважаемые ведущие. Я всегда с удовольствием смотрю вашу программу.

Виталий Млечин: Спасибо.

Зритель: Она более или менее, мне кажется, не проплаченная, простите.

Ксения Сакурова: Мы стараемся.

Виталий Млечин: Нет, она вообще не проплаченная. Тут придется вас поправить.

Зритель: Вы знаете, я застала то время, в детстве я была в лагере, застала. Потом, когда выросла, в пансионатах была. Были прекрасные здания, прекрасное обслуживание, доступные абсолютно путевки. И вот сейчас я слушаю, что полная разруха. Причем эта разруха везде. Я была на Кавказе, там полно заброшенных пансионатов. Некому восстанавливать, денег нет. И вот только что прошла тема по поводу газификации. Оказывается, нет денег у «Газпрома». Ребята, ну я слушаю – и мне просто стыдно! Богатейшая страна. И во что она превратилась? Вы меня извините, я на эмоциях. Я просто по-другому сейчас не могу. Спасибо вам.

Виталий Млечин: Спасибо, спасибо большое, что позвонили и высказали свое мнение.

Ксения Сакурова: А это бывшие ведомственные лагеря, да? Ну, в основном. Те, которые в результате разрушены. Те лагеря, которые раньше принадлежали тем или иным ведомствам. А теперь получается, что содержать их каким-то коммерческим структурам дорого, это не профильный актив, поэтому от них избавляются. Такая история?

Марина Ненарокова: По-разному. Каждая история абсолютно индивидуальная. Это мог быть лагерь, который перепродали собственнику, не смогли что-то построить. Потому что был период, когда хорошие и красивые земли, где располагались объекты рекреации и детского отдыха, их перепродавали, строили коттеджные поселки, а что-то оставалось заброшенным. Есть те, где действительно разорился, сменился собственник, предприятие не может их содержать. Есть те, которые, в общем-то…

Не знаю, может быть достаточно много ситуаций. Три-четыре типовых будет, но она, безусловно, не одна. Каждый лагерь заброшенный – это такой детектив, который надо раскручивать. А что же было вначале? А почему это все развалилось?

Ксения Сакурова: Вот интересную мысль написал наш зритель из Ленинградской области: «Турция и Египет виноваты в разрушении детского отдыха». Это, конечно, все забавно. С другой стороны, до пандемии я знала родителей, которые говорили: «В Подмосковье ребенка отправить очень дорого. Дешевле…» Были какие-то лагеря организованы, то есть некие фирмы, которые организовывали детский отдых в той же Турции. И там вроде как это тоже организованный отдых в формате лагеря, но на территории, соответственно, отеля, в формате all inclusive. И говорили, что это дешевле в полтора-два раза. Не знаю, как сейчас. Сейчас, наверное, все изменилось. Тем не менее.

То есть получается, что наши лагеря не могли конкурировать?

Марина Ненарокова: Ну, на самом деле не то чтобы не могли конкурировать. Наверное, скажем так, чтобы это сравнивать, надо изучить весь рынок. Всегда были предложения в абсолютно разном диапазоне, начиная с очень бюджетных и кончая очень и очень дорогими путевками. Вывозить детей за рубеж зачастую, к сожалению моему огромному как патриоту российского детского отдыха, раньше было проще, потому что там нет тех требований по регулированию этой сферы, которые есть у нас. А у нас она колоссально зарегулирована.

Скажем так, в Швейцарии организатор детского лагеря собирает три справки, а в России детский отдых регулируется – около 520 нормативных актов. Я не точна, потому что точное количество все время меняется, это динамическая составляющая. Поэтому все это должен соблюсти организатор, для того чтобы как минимум не попасть под административную и уголовную ответственность.

Поэтому, естественно, когда забрали группу детей и уехали в другую страну, там законодательство другой страны. Собственно говоря, это получается дешевле как минимум по организационным моментам.

Хотя я в свое время тоже делала лагеря за рубежом. И там масса своих рисков, о которых не говорят. Потому что дети живут в отеле, где есть взрослые, пьющие алкоголь, где есть неограниченный доступ посторонних лиц на этажи и все остальное. Это требует колоссальной дисциплины организатора.

Слава богу, в России за последние 10–15 лет есть прекрасный гостиничный фонд. Много баз получили реновацию и обновление номерного фонда, именно организованных детских. Есть прекрасные современные палаточные лагеря, были, скажем так, где средства размещения не капитальные, позволяют сделать большой бытовой комфорт детям со спортом, с отдыхом, с жизнью на природе.

И поэтому на сегодняшний день ситуация могла бы меняться в лучшую сторону, если бы, скажем, была немножко помощь оказана со стороны и государства. Нефинансовая – в первую очередь. А во вторую… Здесь нужны комплексные меры.

Ксения Сакурова: Давайте, может быть, про помощь чуть позже. Буквально несколько сообщений от наших зрителей. Костромская область: «20 тысяч рублей путевка. А если детей двое? Зарплата мамы – 30 тысяч рублей. Папы нет. Как купить такую путевку? Раньше было все здорово, лагерь принадлежал Костромской ГРЭС». Видимо, попасть туда было дешевле и проще.

Владимирская область: «Лагерь очень красивый, находится в живописном месте, действующий, но в дореволюционном состоянии».

Виталий Млечин: В дореволюционном даже?

Ксения Сакурова: Ну, возможно, он находится на территории какой-нибудь бывшей усадьбы.

Марина Ненарокова: Это исторический объект.

Ксения Сакурова: Да, исторический объект. Ну, так же бывало раньше, передавали.

Виталий Млечин: Конечно, конечно.

Ксения Сакурова: И Москва: «Лагеря – это советский атавизм. Чем их меньше, тем лучше».

Виталий Млечин: Ух ты!

Ксения Сакурова: «Отдых в смене, в обстановке. Если весь учебный год ребенок рано встает и проводит полдня среди себе подобных, то пусть хоть летом отсыпается, отдыхает с родителями».

Виталий Млечин: Если с родителями удается отдохнуть, то это, конечно, лучше, чем лагерь. Тут никаких сомнений нет.

Марина Ненарокова: Никто не спрашивал ребенка, а не хочет ли он отдохнуть от родителей, кстати.

Виталий Млечин: Ха-ха!

Ксения Сакурова: Интересная мысль.

Алексей из Анапы. Кстати, очень интересно, как в Анапе обстоят дела.

Виталий Млечин: Да. Алексей, здравствуйте.

Ксения Сакурова: Алексей, здравствуйте.

Зритель: Добрый день. Я в Анапе живу уже порядка 20 лет, даже больше. Живу на Пионерском проспекте, район Джемете. Вы знаете Анапу, наверное, все в детстве были.

Ксения Сакурова: Всесоюзная детская здравница, да.

Зритель: Да. Пионерских лагерей было очень много! Я даже не знаю, сколько их. Ну, в 20 километрах от Анапы – это в основном были пионерские лагеря. Сейчас я могу по пальцам посчитать, сколько их вообще работает в настоящее время. Ну очень мало. А остальные где? Я каждый день еду в город, ребенка вожу в садик… Извините, я волнуюсь сильно. И по Пионерскому проспекту пустые, заброшенные, в плохом состоянии эти пионерские лагеря. В основном уже на многих территориях все снесено, стоят пустыри. Ну, прямо от моря 100 или 50 метров. У меня сердце болит за все это! Знаете – почему? Потому что у меня тоже есть дети, у меня пять детей.

Ксения Сакурова: Ничего себе!

Зритель: Получается, что у нас развитие, не знаю, может быть, не в то русло в городе ил ив крае идет. Ну, дело в том, что тут просто они из нашего курорта, наверное, что-то другое хотят сделать – не детскую здравницу, а что-то, может быть, побогаче. Не знаю, что получится. Ну, наш мэр съездил в Питер на экономический форум этот, и он там, в общем, – как сказать-то? – заключил договор о постройке пятизвездочных отелей.

Виталий Млечин: Так?

Ксения Сакурова: Ах вот что!

Зритель: Их будет очень много. Сумма – где-то 30 миллиардов, что ли.

Виталий Млечин: Понятно. Спасибо большое, Алексей, спасибо.

Ксения Сакурова: Да, понятная история. Спасибо за этот рассказ.

Получается, что вы справедливо заметили, что очень много лагерей построено на прекрасной территории. В общем-то, не очень-то и выгодно возрождать там детский отдых. Пятизвездочные отели, наверное, выгоднее бизнесу.

Виталий Млечин: Одну секунду! А вот только что нам пришло сообщение в продолжение из Ленинградской области: «В этом году в Анапе на Пионерском проспекте детские лагеря затопило. Дети отравились и болели». Во-первых, там что-то осталось все-таки из детских лагерей.

Марина Ненарокова: И достаточно много. Краснодарский край по лагерям по-прежнему, скажем так, наверное, лидирует – и по количеству, и по спросу, собственно говоря, среди населения. Поэтому, конечно, лагеря остались. В очень разном состоянии: есть в очень печальном, есть в достаточно неплохом, куда можно спокойно ездить и отдыхать. Проблема инфраструктуры санитарной – это вообще проблема и Краснодарского края, и Крыма. Собственно говоря, все, что льется в море, оно приводит к такой ситуации, что в море лучше не купаться в принципе.

Поэтому, к сожалению, это проблема и жилого сектора, и гостиничного, и, конечно, детских лагерей, безусловно. Но это проблема не сферы, а это проблема инфраструктуры региона – изношенной, старой и не соответствующей современным требованиям. Потому что это достаточно дорого – обновлять инфраструктуру. Понятно, что для того, чтобы очень хотеть это сделать, должны быть созданы обязательные предпосылки, скажем так, чтобы не обновлять не хотелось.

Ксения Сакурова: Все-таки про бизнес очень интересно поговорить. Что могло бы стимулировать этот самый бизнес восстанавливать, возрождать, брать в свои руки эти лагеря, а не строить пятизвездочные отели?

Марина Ненарокова: Ну, наверное, скажем так, для этого сама отрасль детского отдыха должна быть маржинальной, она должна быть гарантированной по доходности, чтобы бизнес мог понимать, что он вложился…

Виталий Млечин: А в бизнесе вообще бывает гарантированная доходность?

Марина Ненарокова: Сажем так, есть те сферы, где мы прогнозируем, что выручка и маржинальность будут с большей вероятностью. Ну понятно, что если вы идете в нефть или в металл, собственно говоря, то у вас гарантий гораздо больше, чем в детском отдыхе или туризме.

Виталий Млечин: Понятно. А что, получается тогда, что это автоматически означает, что это должно быть очень дорого?

Марина Ненарокова: Нет, это автоматически означает, что на сегодняшний день сама система организации – и правовая, и мер поддержки, и в целом регулирование отрасли, ее организация – глубоко неправильная. Это раз.

Во-вторых, должны быть созданы инструменты гарантии для инвестора. На сегодняшний день у нас никто не может сказать, поедут дети или нет. Ни один регион не гарантирует загрузку ни госзаказами, не может гарантировать спрос.

И в-третьих, конечно же, нужно доносить до родителей, доносить до потребителей, что детский отдых не может быть дешевым, к сожалению. В качестве мер поддержки есть масса программ региональных мер поддержки. Есть меры поддержки для социально незащищенных групп населения. Есть меры поддержки федеральные. В общем-то, наверное, это то, что нужно планировать.

Никого не удивляет, что медицина есть платная дорогая, а есть медицина бесплатная. Почему мы копим на зубки и на все остальное, на внешность, или откладываем на покупку машины, но не можем спланировать отдых ребенка, хотя бы раз в год подарить ребенку отдых, позволить себе? Наверное, это вопрос в том числе и к ответственности родителей. Ну нельзя же ждать только от государства, только от предприятий. Мера ответственности родителей за отдых их детей должна быть.

Ксения Сакурова: Главное, чтобы все-таки возможности были и у тех, кто может себе и на красоту, и на зубы позволить копить, и у тех, кто, к сожалению, еле-еле собирает на отдых своему ребенку.

Спасибо большое.

Виталий Млечин: Спасибо.

Марина Ненарокова: Вы знаете, я приведу вам здесь один маленький пример. У нас были родители, которые отправляли детей, которые зарабатывали буквально 5–7 тысяч в месяц. Это дальние регионы и все остальное. И родители откладывали, чтобы раз в полтора-два года ребенку профинансировать этот отдых. И это получалось.

Виталий Млечин: Целеустремленные люди. Это вызывает уважение.

Ксения Сакурова: Это правда.

Виталий Млечин: Спасибо большое.

Ксения Сакурова: Спасибо большое.

Виталий Млечин: Марина Ненарокова, председатель совета Союза организаторов детского активного туризма, заместитель руководителя Комитета по туризму «Опоры России», была в нашей студии, мы говорили о детских лагерях.

Сейчас тоже из Анапы пришло сообщение: «Большую часть земли занимают многоэтажные дома. Детские лагеря не выгодны, а квартиры дорогие и продаются быстро».

А вот из Ивановской области: «Пятнадцать лет работал в пионерлагере. Отдыхали и наши дети, и поляки, и немцы. Хорошее было время».

Сейчас продолжим.

Родился в семье беспартийной творческой интеллигенции

Семья уехала в эвакуацию из Ленинграда в Уфу в самом начале войны. Мама, Нора Сергеевна, была актрисой, но в силу нехарактерной для людей этой профессии объективной самооценке решила оставить это ремесло, стала корректором в «Лениздате» и посвятила себя воспитанию сына. Довлатов коротко вспоминал свое детство: «Толстый застенчивый мальчик… Бедность… Мать самокритично бросила театр и работает корректором». От мамы Сергей унаследовал удивительное чувство языка, что впоследствии и определило его профессиональный выбор.

Отец, Донат Исаакович, был режиссером, а затем стал администратором в Александринском театре. После возвращения в Ленинград в 1944 году родители развелись, всю дальнейшую жизнь Сергей мало общался с отцом, да и то больше посредством писем.

Был наполовину евреем, наполовину — армянином

Фамилия, перешедшая Довлатову от отца, — Мечик. После развода родителей Сергей взял себе более благозвучную фамилию мамы, Норы Довлатян, изменив ее на русский лад. 

Был отчислен из университета

Руководство Ленинградского университета рассталось со студентом отделения финского языка филологического факультета после двух с половиной лет обучения за систематические прогулы, неуспеваемость и «аморальное поведение». По мнению его приятелей, Довлатов поступал туда не случайно: в Ленинград регулярно ходили финские автобусы, поэтому знание языка давало возможность устроиться гидом и между делом спекулировать иностранными вещами.

«Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку, — вспоминал Довлатов. — И каждый раз проваливался. Языка я не знал совершенно. Ни единого слова. Кроме имен вождей мирового пролетариата. И, наконец, меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду…».

Боролся с Бродским за внимание девушки

Утонченная и изысканная студентка Ленинградского университета Ася Пекуровская в конце концов выбрала Довлатова. Бродский вспоминал: «Это была зима то ли 1959, то ли 1960 года. И мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную миловидную крепость, расположенную где-то на Песках. По причинам слишком диковинным, чтобы их тут перечислять, осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала».

Сергей женился на Асе, но семейная жизнь была недолгой: студент едва сводил концы с концами и не мог обеспечить запросов возлюбленной, привыкшей к красивой и эффектной жизни, много и часто брал взаймы и в итоге был оставлен своенравной девушкой в одиночестве. 

Прослужил три года в охране исправительных колоний в Республике Коми

Армейские воспоминания подробно изложены в повести «Зона», главный мотив которой сводится к простой мысли: никакой принципиальной разницы между охранниками и заключенными нет. Видимо, именно в то время Довлатов перестал делить людей на хороших и плохих, окончательно осознав, что в любом человеке много чего намешано независимо от должностей, профессии и национальности. Этот максимально не-черно-белый взгляд на человеческий мир он перенес и в свою литературу. По словам Бродского, Довлатов вернулся из армии «как Толстой из Крыма: со свитком рассказов и некоторой ошеломленностью во взгляде». 

После армии выбрал путь журналиста

Закончил отделение журналистики филфака ЛГУ. Параллельно с учебой начал печататься  в самых разных изданиях, стал членом Союза журналистов.

Лев Лурье вспоминал: «Надо было писать про передовиков, давались совершенно комические задания, которые, надо сказать, он выполнял с необычайной виртуозностью. Я помню смешной фельетон… о недостаточном качестве супа в столовой кораблестроительного института».

Долго и безуспешно пытался стать членом Союза писателей СССР

Членство давало одну, но неоспоримую привилегию: неприкосновенность от преследований по статье «тунеядство». В 1967 году Довлатов вместе с Бродским, Гординым, Битовым участвовал в вечере молодых литераторов. Во время выступления Сергея зал падал от смеха — успех был ошеломительным.

Но через несколько дней в партию поступила жалоба бдительного литератора: «Грубый антисоветский сионистский шабаш, который прошел в Доме Союза писателей, свидетельствует о том, что в стране распространяется ползучая контрреволюция». Путь в Союз писателей для Довлатов закрылся. С 1967 по 1972 годы все тексты, отправленные им в различные издания, возвращались назад. 

Работал кочегаром, чтобы получить таллиннскую прописку

В Эстонию Довлатов переехал в 1972 году в поисках относительной свободы. Действительно, по сравнению с Ленинградом, в Таллине дышалось гораздо легче. Довлатов начал работать в газете «Советская Эстония» и «Молодежь Эстонии», много писал. В одном из эстонских изданий даже обещали выпустить его книгу «Пять углов». Но по несчастному стечению обстоятельств при обыске у одного рьяного антисоветчика обнаружили «Зону» Довлатова. Сотрудники госбезопасности забеспокоились. Писателя выгнали из «Советской Эстонии», уже набранные «Пять углов» отложили на дальнюю полку, а писатель вынужден был вернуться в Ленинград. 

Водил экскурсии по Пушкинским горам

Устроиться гидом его подтолкнули нелегкие обстоятельства — работы почти не было, его рассказы не печатали. Сам Довлатов любил рассказывать байку, что в бытность экскурсоводом частенько показывал «филологической молодежи» настоящую могилу Пушкина. Разумеется, за отдельную плату. Именно в это время параллельно Сергей Довлатов начал печататься за границей, передавая свои материалы в журналы «Континент», «Время и мы».

Довлатов пил более 30 лет

Были, конечно, перерывы, но фактически он всегда находился в «красной зоне». Это пагубное увлечение началось еще в юности, а его первый брак уже омрачался «утечкой» семейного бюджета: как вспоминала Ася Пекуровская, он каждый день пропивал ровно 2,5 рубля в культовом ресторане «Восточный», а закусывал деликатесами, стянутыми с соседних столиков у ушедших потанцевать посетителей.

В 60–70-е годы в литературных, интеллигентских кругах пили много и буднично (как, впрочем, и вся страна), но Сергей Донатович делал это беспощадно. Периодически он яростно боролся с этой страстью, но сам признавался, что даже в периоды полной «завязки» помнил о водке «с утра до ночи».

Но про Довлатова нельзя сказать, что он «страдал» алкоголизмом. Пить — это был его сознательный страшный выбор. В этом акте спаивания самого себя даже не было характерной для русского человека обреченности, принесения себя в жертву этой сложной жизни, а скорее какой-то грубый самоубийственный порыв.

Лев Лосев иронично вспоминал:

Я видал: как шахтер из забоя,
выбирался С.Д. из запоя,
выпив чертову норму стаканов,
как титан пятилетки Стаханов.
Вся прожженная адом рубаха,
и лицо почернело от страха.

Ну а трезвым, отмытым и чистым,
был педантом он, аккуратистом,
мыл горячей водой посуду,
подбирал соринки повсюду.
На столе идеальный порядок.
Стиль опрятен. Синтаксис краток.

В 1978 году эмигрировал в США, жил в Нью-Йорке

Достаточно быстро стал ошеломляюще популярным среди читателей и получил высокую оценку западной критики. За годы эмиграции издал двенадцать книг, которые вышли в Америке и Европе на пяти языках. 

Был грустным человеком

Приятели Довлатова вспоминали, что несмотря на искрометный юмор, пронизывающий все его рассказы, сам Сергей был очень сдержанным человеком и попросту не умел радоваться и быть счастливым. Даже живя в Нью-Йорке, где он, казалось, получил все, что только можно желать, Довлатов страдал от одиночества и непреодолимой депрессии. «Пьянство мое затихло, но приступы депрессии учащаются. Я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, первого ребенка, минимальных денег, а сейчас все произошло и ждать больше нечего», — писал Довлатов.

Удостоился похвалы Курта Воннегута

Одним из самых очевидных признаний таланта Довлатова за рубежом стала публикация его рассказа в журнале The New Yorker. Кроме него такой чести удостоился только один русский писатель — Владимир Набоков. После этой публикации Довлатову написал Курт Воннегут: «Я тоже люблю вас, но Вы разбили мое сердце. Я родился в этой стране, бесстрашно служил ей во время войны, но так и не сумел продать ни одного своего рассказа в журнал The New Yorker. А теперь приезжаете Вы, и — бах! — Ваш рассказ сразу же печатают. Что-то странное творится, доложу я вам… Я многого жду от вас и от вашей работы. У вас есть талант, который вы готовы отдать этой безумной стране. Мы счастливы, что Вы здесь».

Несмотря на долгожданный успех и востребованность, скучал по родине

«Я этнический писатель, живущий за 4 000 километров от своей аудитории. Как выяснилось, я гораздо более русский человек, чем казалось. Не дай тебе Бог узнать, что такое жить в чужой стране, пусть даже в такой сытой и прекрасной, как Америка», — сказал как-то Довлатов. 

Одна из улиц Нью-Йорка названа в честь Сергея Довлатова

В конце 2013 года поклонниками писателя была подана петиция о добавлении его имени на улице в Нью-Йорке. На сайте change.org было собрано 17 тысяч подписей. В июне 2014 года, не дожидаясь сбора необходимого числа подписей (20 тысяч), городской совет Нью-Йорка рассмотрел и одобрил законопроект. Решение было утверждено мэром города. 7 сентября 2014 года состоялось торжественное открытие улицы Сергея Довлатова Sergei Dovlatov Way. 

Сергей Довлатов скончался от сердечной недостаточности 24 августа 1990 года в Нью-Йорке в возрасте 48 лет

Его смерти предшествовал продолжительный запой, во время которого писатель скрывался от родных. Еще ранее у него диагностировали цирроз печени. Он производил впечатление сильного, здорового мужчины, но на самом деле изнутри был изъеден алкоголем и постоянными стрессами.

Похоронен на еврейском кладбище Маунт-Хеброн в нью-йоркском районе Куинс.

Подготовка к большому празднику — торжественному открытию 3-й смены в пионерлагере «Маяк» — шла полным ходом. После завтрака вожатая отчитала всех, кто забыл или «забыл» повязать красный галстук, а затем повела нас в ленинскую комнату, где читала рассказы о добром дедушке Ленине и рассказывала о подвигах пионеров-героев, которые мы уже не раз слышали в школе. Запомнились ее руки — грубые, с неровными ногтями — руки студентки пединститута по квоте для сельских школ.
На стенах висели два Ильича — один с хитрым прищуром, другой — весь в золотых звездах. В углу стояло «знамя дружины», о которое несознательные пионеры норовили вытереть руки. Всем хотелось бегать, играть, пинать мяч или играть в пинг-понг. Это ж долгожданное лето! На счастье я прихватил из дому книжку Жюля Верна и, пристроившись на галерке, упоенно погружался на батискафе в морские пучины.

Потом мы вернулись к нашему спальному бараку — корпусу №6, где вожатая построила нас полукругом в два ряда, сама встала на крыльцо и заявила, что сегодня мы должны выбрать название отряда и строевую песню.

Исходя из названия лагеря, методичка, очевидно, предполагала морскую тематику и патриотическое воспитание в духе военно-морского флота. Вожатая стала монотонно перечислять варианты, апробированные годами: Аврора, Варяг, Чайка, Бригантина, Буревестник, Альбатрос, Каравелла…

Дети ели печенье и конфеты из тумбочек с легендарным запахом земляничного мыла и зубной пасты «Чебурашка» и кидались огрызками яблок. Будучи инициативным и неугомонным ребенком, я, почесав макушку, выкрикнул:

— Титаник!
— Звучит красиво, — менторским тоном сказала вожатая с внезапно остекленевшим взглядом, — а песню к этому названию ты какую предлагаешь?

Мне стало стыдно за легкомыслие. Далее вожатая «по секрету» нам сообщила, что 1-й отряд уже выбрал «Аврору», 2-й — «Альбатроса», а 4-й — «Чайку».

— Как вам нравится «Бригантина»?

На этом слове девочка, которая пробыла в лагере не одну смену, стала маршировать, бормоча «…в лифустерском дальнем синем море бригантина подымает паруса»…

— Молодец, Ниночка! Сейчас ты напишешь слова песни, а все перепишут и выучат. А мальчики найдут кирпич, накрошат его, и мел, который я дам, потом принесут песочку, и мы оформим пионерскую линейку, перед которой будем строиться каждые утро и вечер. Мелом мы выложим кораблик, а кирпичной крошкой напишем название. Если мы займем на смотре строевой песни и отрядной линейки первое место, начальник лагеря обещал большой кулек конфет.

— Шоколадных? — спросила одна девочка.
— Выкуси! — ответила ей другая. — В том году дали соевые батончики, по одной штуке.

Мальчики, которым надоело стоять, облегченно кинулись врассыпную, якобы искать кирпич, а девочки побежали в палату и кинулись к тумбочкам за карандашами и бумагой, так что воздух снова пронизал всепобеждающий аромат сельпо. Закипела лагерная жизнь.

При разучивании песни выяснилось, что никто не знал, что такое «флибустьерский», и мало кто мог выговорить это слово. Вожатая тоже затруднилась объяснить, и когда неугомонный я почесал макушку и выкрикнул «это ж пиратский!», сказала, наматывая жирную прядь на палец и глядя мимо меня:

— Молодец, Димочка! Опередил меня.

Это было в пятницу, а в воскресенье намечался родительский день, открытие смены и приезд большого мясо-молочного начальства. Дело в том, что лагерь принадлежал министерству мясо-молочной промышленности, за что дети соседних лагерей при встрече и расхождении колонн на проселочной дороге обзывали нас промсосисками и показывали языки. Мы в ответ показывали фиги и желали им жрать траву, а лучше подохнуть с голоду.

На самом деле кормили нас очень калорийно, однообразно и невкусно. Однажды по дороге на обед один пионер крикнул:

— Ззае…али эти биточки!
— Нельзя говорить это слово! — зашикала воспитательница.
— Ладно, зае…али тефтели.

До конца смены эти слова стали нашей маленькой речёвкой при походе в столовую.

После тихого часа мы напряженно готовились к торжественной линейке: собирали на территории конфетные фантики и огрызки, окурки за ароматным туалетом типа «сортир», ваяли кирпичную бригантину и маршировали, рассказывая друг другу, как «капитан, обветренный, как скалы, вышел в море, не дождавшись дня»… Ниночка, которая одна помнила текст до конца, допевала визгливым голосом: «… на прощанье подымай бокалы золотого терпкого вина».

Почти все мы были после шестого класса, считали себя почти взрослыми, курили в кустах за сортиром, и слова про бокалы терпкого вина вызывали у некоторых живой отклик.

Но в субботу в «Маяке» что-то пошло не так. Начальник лагеря собрал 1-й отряд, долго рассказывал про славные традиции лагеря, а также подвиги отцов и дедов, помянув героических матросов крейсеров «Варяг» и «Аврора». Закончилась же пламенная речь освобожденного секретаря парткома мясокомбината призывом покрасить трибуну, на которую взойдет большое начальство, и скамейки вокруг лагерной линейки в синий цвет с белыми волнами и красными звездами.

Тогда самый наглый пацан встал и заявил, что ребята приехали отдыхать, а не дышать масляной краской. Большинство отряда его бурно поддержало, проявив несознательность и отсутствие патриотизма. Это был бунт. Мясистое лицо начальника вспотело, толстые руки вцепились в края трибуны с облупившейся краской. Он орал, срывая голос, грозился отправить письма в школы, родителям устроить неприятности. В ярости он согнал на покраску всех педагогов и вожатых, а мы под шумок разбежались за территорию — благо все дырки в заборе знали наизусть.

Мало того, один из пацанов первого отряда добрался до телефона, позвонил чиновной мамаше и рассказал о случившемся. Была большая буря в министерском стакане, в результате чего светлый праздник с построениями был отменен, а начлагеря до конца смены мы больше не видели.

Перед сном в палате была традиционная битва подушками, усталые и довольные пацаны быстро уснули. Но мне в ту ночь не спалось, потому что Мишка, мой сосед по придвинутой койке описался, а я с детства не люблю удушливый запах мочи. К тому же другой сосед что-то ритмично делал под одеялом, и панцирная сетка сильно скрипела. Я вышел на свежий воздух и случайно, а может из солидарности с 1-м отрядом, затоптал кирпичную бригантину. Что-то неумолимо влекло меня к их корпусу. Подойдя, я услышал шум и треньканье на гитаре, зашел к ним, и мне налили на донышко золотого вина. Оно было с терпким привкусом свободы. Меня приняли как своего, и я вырос в собственных глазах на несколько отрядов.

Утром я проснулся от крика вожатой под окном. Наша Макаренко в красной пилотке стояла перед кирпичной бригантиной и с чувством повторяла как пионерскую клятву: «твою мать, твою мать…» А на соседней койке сидел Мишка на влажном голом матрасе, в новых трусах и красном галстуке, с текстом песни, и шепотом зубрил:

«Пьём за яростных, за непокорных,
За презревших грошевый уют.
Вьётся по ветру «Весёлый Роджер»,
Люди Флинта песенку поют»…