Рассказ алексеева медаль слушать

Плакат, установленный в Бабьем Яру 24 сентября 1966 года. Фото Эдуарда Тимлина

Старый я стал. Нерасторопный. В моём возрасте другие уже второе или третье издание своих воспоминаний празднуют. А я ещё до первого не добрался. И не потому, что вспомнить нечего или старческая деменция замучила. Нет, нет. Совсем даже наоборот – часто и мне, как любому другому нормальному человеку в моём возрасте, хочется чего-нибудь такого вдруг и вспомнить – «Дорогой дружище,/ помнишь ли?/ яблоневый Ржищев/ и шмели…» – но тут же я себя одёргиваю. Всё как-то не так у меня получается, всё не как у людей – и не о том, и не ко времени, и поперёк.

Помню вот – апрель 1971 года, первый месяц на исторической родине. Пасха. Какой-то общественный комитет решил собрать героев алии на первый в их жизни настоящий седер у Стены Плача, в Иерусалиме. Замечательная идея, но, как всегда, безумно реализованная – собрали нас с утра пораньше со всей страны и оставили ждать на голой площади у Стены Плача до вечера, до праздничного седера. Пришлось нам коротать время в длинных проходах от Яффских ворот до Центральной автобусной станции, туда и обратно, обмениваясь первыми впечатлениями о новом житье-бытье и ещё свежими воспоминаниями о стремительном исходе из нашей доисторической родины. Такой себе неторопливый проход по затихающему предпраздничному Иерусалиму, сопровождаемый таким же неторопливым и ни к чему не обязывающим трёпом. И вдруг в какой-то момент Бен (Ицык Койфман) – а нас там было трое: Бен, Толик Геренрот и я – вдруг останавливается и, ни к кому не обращаясь, возводит глаза к небу: «Господи, ты только послушай! Когда-нибудь этот гад будет писать воспоминания!.. Ты представляешь, что он про нас там напишет?!..» Посмеялись и пошли дальше. Но сцена эта осталась у меня в памяти – действительно, каждый раз получается, что помню я как-то всё не так, как другие. Хорошо ли это? Плохо ли? Не знаю. Но такой вот вам фактический факт. Вступать в пререкания с миром мне совсем ни к чему, но каждый раз получается, когда начинается вдруг «А помнишь?..», то кончается всё очень и очень печально. И потому не подымается рука записать какую-нибудь достойную и последовательную «повесть временных лет» – а всё выходят из под пера какие-то случайные, оборванные фрагменты. Вот как и в этот раз, по случаю памятных дней Бабьего Яра.

Фрагмент первый – август 1961 года

Бабий Яр… – я должен был лежать там вместе с другими. Но мама работала инженером-электриком на Дарницком Шёлкострое, и вместе с оборудованием и работниками комбината всех увезли в эвакуацию. В Киев вернулись летом 1944 года. Осенью того же года пошёл в школу. Потом был институт, потом уехал на работу в город Сталинск Кемеровской области. Оттуда в августе 1961 г. приехал домой, в отпуск, в Киев. Тогда же попал на вечер Евтушенко в Октябрьском дворце, где он впервые прочитал свои стихи о Бабьем Яре.

Моё впечатление об этих стихах с мнениями других окружающих разошлись сразу же, ещё тогда. (Я, может быть, к этому ещё вернусь. Мне бы не хотелось моё сегодняшнее понимание вещей проецировать задним числом на то время. Но то, что «Бабий Яр» Евтушенко вызывал у меня аллергию и протест ещё в тот вечер, когда я впервые услышал его, – факт действительный и непреложный).

Одним, правда, я по сей день обязан Евтушенко и тем его киевским стихам – он разбудил во мне понимание, что ответственность за всё, что происходит со мной и вокруг меня, – с Бабьим Яром, с еврейским народом, с моим еврейством и со всем, что так или иначе связано с этими вещами, – ответственность за это теперь на мне. Не кто-то там за всё в ответе, а именно я, я – может быть последний еврей на земле, кого эти вещи ещё волнуют. (Так казалось мне, так понимал я и чувствовал это тогда). Но что должно следовать из этого? Что можно и нужно делать дальше? – на эти вопросы у меня ответа не было. И тогда я взял фотоаппарат и отправился делать то, что в тот момент казалось мне единственно возможным и естественным, – документировать происходящее.

Я уже знал тогда о Варшавском гетто, о жестоком подавлении восстания в гетто в апреле 1943 года. Я знал, что всё, что мы знаем сегодня о Варшавском гетто, – это дело рук Эммануэля Рингельблюма (и его товарищей-помощников), которые собирали и оставили потомкам (в металлических ящиках и молочных бидонах) летопись Варшавского гетто. Накануне восстания их зарыли в нескольких потайных местах. Ни Рингельблюм, ни его помощники восстания не пережили. Но в 1946 году, при разборке руин Варшавского гетто, было найдено десять коробок Рингельблюмовского архива, а в 1950 году обнаружились и два молочных бидона (третий бидон, о существовании которого тоже было известно, так никогда и не был найден).

Всё это в августе 1961 г. было мне известно. Поэтому я взял фотоаппарат и отправился снимать Бабий Яр после Куренёвской трагедии 1961 года. А рядом с Бабьим Яром, буквально впритык к нему, (или над ним), было еще и старое Еврейское кладбище.Разрушенное и разграбленное, оно производило не менее жуткое впечатление, чем Бабий Яр – распаханный и развороченный землеустроительными машинами, которые перемещали и разравнивали нагромождения глины, песка и человеческих костей, пробивающихся из этого месива.

Ниже я привожу несколько фотографий, снятых тогда, в Августе 1961 года (источник [1]).

На заднем плане обеих фотографий – новостройки вдоль Окружной дороги (сегодня улица имени Олены Телиги), проложенной по северной кромке замытого и распаханного Яра. Если присмотреться – у ног людей на первом снимке (Фото 1) и в правом нижнем углу второго – видны элементы черепной коробки и отдельные кости человеческие (Фото 2).

Фото 1. Бабий Яр, Август 1961 г., вид со стороны Еврейского кладбища.

Фото 2. Бабий Яр, Август 1961 г., общий вид района работ.

Но истинную картину (перепаханное месиво человеческих костей и грунта) камера, конечно, не способна была передать. Поэтому для большей наглядности пришлось прибегнуть к методу социалистического реализма – кости, извлечённые из грунта, были уложены поверх гусеничного трека (Фото 3). Неправдоподобно, но зато выразительно и ясно. В результате – не фотодокумент, а символ. Именно так эту фотографию потом и воспринимали (например, организаторы Второй Брюссельской Конференции в защиту советского еврейства в 1976 году – она висела у них над входом одного из конференц-залов).

Фото 3. Соц-реализм, 1961 год.

А над Бабьим Яром и чуть выше него находились остатки Еврейского кладбища города Киева. Его начали разрушать еще при немцах, используя решетки и ограды могил как колосники для кострищ, на которых сжигались трупы расстреленных в Бабьем Яру, (немцы, отступая, пытались замести следы происходившего там). При советской власти его уже не восстанавливали. (Фото 4).

Фото 4. Разрушенное Еврейское кладбище. Август 1961 г.

Где-то в конце 60-х предложили всем заинтересованным лицам перенести известные им могилы на новое Берковецкое кладбище, но таких оказалось совсем не много. Большую часть бесхозных могил сгребли бульдозерами и разровняли место для будущих строек (Фото 5).

Фото 5. Большую часть бесхозных могил разровняли бульдозерами, надгробья сгребли в кучу.

Однако, вернёмся к нашей теме – речь ведь о Августе 1961 г. Вот как сегодня (или, скажем, уже в пост-советское время) всё это описывают другие очевидцы и современники тех событий.

Начнём с воспоминаний самого Евтушенко, (опубликованных в январе 2011 года, [2]):

«Еще до приезда в Киев я был на строительстве Каховской ГЭС и познакомился там с молодым писателем Анатолием Кузнецовым, который работал в многотиражке. Он мне очень подробно рассказал о Бабьем Яре. … Я ему сказал, что сейчас собираюсь в Киев и попросил его туда приехать, чтобы он сводил меня на Бабий Яр. Когда мы туда пришли, то я был совершенно потрясен тем, что увидел. Я знал, что никакого памятника там нет, но я ожидал увидеть какой-то памятный знак или какое-то ухоженное место. И вдруг я увидел самую обыкновенную свалку, которая была превращена в такой сэндвич дурнопахнущего мусора… На наших глазах подъезжали грузовики и сваливали на то место, где лежали эти жертвы, все новые и новые кучи мусора…».

Другие, более ранние воспоминания Евгения Александровича, с небольшими и незначительными вариациями воспроизводят этот же текст, [3], [4], [5], [6]. (Хотя эти же события, описанные в «Автобиографии» в 1969 г., несколько отличаются от их более позднего изложения. Но у меня нет под рукой «Автобиографии», а потому особенно на этот счёт распространяться не буду).

Тем не менее, Виталий Коротич (легендарный редактор «Огонька» в годы перестройки) совсем иначе вспоминает эти же события [7]:

«…Мы познакомились с Евгением Евтушенко в Киеве летом 1961 года, когда он пришел ко мне домой вместе с киевским литературным критиком Иваном Дзюбой.

…Как раз во время евтушенковского пребывания в Киеве прорвалась дамба, которую киевские власти создали для заиливания Бабьего Яра, выравнивания земли над ним и создания на месте массовых убийств и захоронений серии спортивных площадок.

…Евтушенко просил привести его как можно ближе к месту трагедии, и я, сколько мог, протаскивал его сквозь оцепления, а затем решил, что не надо ему разглядывать куски человеческих тел, выворачиваемые экскаватором из грязи. Он и без того увидел достаточно и тогда же написал одно из самых знаменитых своих стихотворений «Бабий Яр».

Некоторые люди, очень близко знавшие Виктора Платоновича Некрасова, утверждают, что это именно он, Некрасов, привёл тогда (в августе 1961 года) Евтушенко в Бабий Яр. (Смотрите воспоминания кинорежиссера Рафаила Нахмановича [8] и Валентины Бондаровской [9]).

Я не собираюсь выяснять здесь, кто и что вспоминает теперь и как. Я остаюсь при своём – в Августе 1961 года Бабий Яр выглядел так, как это запечатлено на моих фотографиях. А всё остальное – «…Ну, говорите и вы!..».

Фрагмент второй – сентябрь 1966 года

1966 год отмечен в народной памяти как год первого массового выступления против насилия, совершаемого над Бабьим Яром. Замысел и организацию этого исторического события народная молва приписала и продолжает приписывать Виктору Платоновичу Некрасову.

«Осенью 1966 года, в двадцать пятую годовщину со дня расстрела евреев в Бабьем Яру, Некрасов решил отметить эту дату митингом, естественно, неразрешенным, и пригласил на него нескольких человек из Москвы, в том числе и Владимира Корнилова». [10].

«29 сентября 1966 года в Бабьем Яру состоялось несанкционированное властями мероприятие, переросшее в стихийный митинг, выступили уцелевшие свидетели расстрела евреев фашистами. На трибуну поднимается и Виктор Платонович Некрасов. Он о послевоенной судьбе Бабьего Яра знает больше других. И говорит прямо, горько, отчаянно. Это выступление стало последней каплей, переполнившей чашу терпения властей…» [11].

«Он собирал материалы для книги об этой трагедии еврейского народа. Он писал об этом в статьях, книгах, в официальных письмах, адресованных в партийные органы. Он был организатором легендарного митинга в Бабьем Яру в 1966 году, приуроченного к 25-летию трагедии, на котором, кроме него самого, выступили украинские писатели И.Дзюба, Б.Антоненко-Давидович и другие. С этого митинга начался новый этап борьбы за увековечение памяти жертв Бабьего Яра. По приглашению Некрасова на митинг из Москвы приехали его друзья, писатели и правозащитники – В.Войнович, Ф.Светов, П.Якир. Митинг снимала группа украинских кинематографистов во главе с Г.Снегиревым и Р.Нахмановичем.» [12].

«А теперь – главное: воспоминание о том, как киевская общественность впервые столь масштабной публичной акцией (нелегализированной!) напомнила властям о том, что негоже и преступно забывать, – это из воспоминаний Ивана Михайловича Дзюбы, [13] – …В 20-х числах сентября 1966 года Виктор Платонович Некрасов передал мне через общих знакомых записку, в которой просил зайти к нему в первой половине дня 29-го. Я разумеется, догадывался, в чем тут дело. Ведь 29 сентября было особенным днем в жизни многих киевлян. … В назначенный час я был на квартире у Виктора Платоновича. Застал у него его друзей из Киевской киностудии документальных фильмов. Вместе с писателем Гелием Снегиревым они готовились снимать документальный фильм: ожидалось, что народу будет более обычного и, если не запретят и не разгонят, то событию будет придан характер некоей ритуальности.

…Люди молчали. Но это было требовательно-вопрошающее молчание. Люди хотели слушать, слушать, что-то важное услышать. Но от кого? И когда полетел слух, что «приехали писатели», к нам кинулись, нас растащили каждого в разные стороны (к нам присоединился и Борис Дмитриевич Антоненко-Давидович, пришедший по собственной инициативе), обступили тесной толпой и требовали: «Скажите хоть что-нибудь». Пришлось импровизировать – хотя речь шла о наболевшем и выношенном. Кто-то записал выступления на магнитофон, и через несколько дней они появились в самиздате, делавшем тогда первые шаги. И, конечно же, «соответствующие инстанции» снова проявили всю свою «бдительность» и «боевитость», взявшись принимать «воспитательные» и административные меры против провинившихся. Первыми жертвами стали работники киностудии – снятый ими фильм был конфискован, а их самих постигли административные кары. А мое выступление было присоединено к тому «криминалу», который уже подсобрали на меня в КГБ, – впоследствии оно фигурировало в обвинительном заключении против меня как одно из доказательств антисоветской деятельности.» [13].

«…28 сентября 1966 года. У Виктора Некрасова весь день занят телефон. Писатель дозванивался – и беседовал с деятелями культуры: критиком Иваном Дзюбой, режиссерами Рафой Нахмановичем, Гелием Снегирёвым, хирургом Амосовым, авиаконструктором Олегом Антоновым, скульптором Валей Селибером. Вечером поехали к Бабьему Яру. На кирпичной ограде Еврейского кладбища закреплён плакат-объявление на русском и еврейском языках: «1941 – 1966», – и приглашение принять участие в митинге памяти – 29 сентября. «Было около двадцати человек… В кадре у меня стояла луна…» – вспоминает оператор.

С восходом солнца 29 сентября по улицам Города по одиночке и группами потянулись люди. Они прошли весь путь по улицам Города к месту трагедии.

К девяти утра на пустыре, где сейчас строения телецентра и спорткомплекса, собрались около тысячи человек. Приехали кинодокументалисты. Снимали общие планы, ещё не приближаясь к группе людей, которые теснились у небольшого возвышения, где говорили Иван Дзюба, Виктор Некрасов… Около половины десятого среди собравшихся пробежал волнами шепот: «Уже здесь!.. Много… Записывают номера машин… Составляют списки…». Возле документалистов возник человек: «Кто старший?». «Я, – ответил режиссёр Нахманович. «Удостверение». «А ваше?». Полковник раскрыл книжечку – оператор Эдуард Тимлин закрыл объектив. На счётчике было едва восемьдесят метров…

В 1989-91 годах при съёмках фильма о Викторе Некрасове в поисках фото- и кинодокументов в Киеве, Париже, Сталинграде, Ленинграде, Мадриде, Мехико и вновь в Москве и Киеве эти 80 метров так и не удалось найти…» (Из воспоминаний Ады Рыбачук [14]).

Несмотря на обилие свидетельств и записанных личных воспоминаний, общая картина остаётся несколько противоречивой и туманной. В частности, заявление Ады Рыбачук о том , что «эти 80 метров так и не удалось найти». Как известно, в 1992 году на Берлинской студии ZDF был выпущен телевизионный фильм А. Роднянского «Прощай, СССР. Фильм I. Личный», [15]. Какая-то часть этих 80-и метров, (а, может быть, и все они целиком), была использована в этом фильме. А это значит, что ещё до этого эти 80-и метров где-то были найдены и успешно идентифицированы. (Сам фильм, надо полагать, был сделан ещё раньше, т.к. уже в 1992 году успел получить Гран-при за лучший документальный фильм на международном фестивале немецкого кино в Дуйсбурге, в том же 1992 году Специальный приз на международном фестивале документального кино в Нионе и Приз «Серебряный кентавр» на международном кинофестивале «Послание к человеку» в 1993 году).

В том же 1992 году вышел и другой телевизионный фильм Р. Нахмановича и Э. Тимлина «Виктор Некрасов на „Свободе“ и дома» [16], где также была использована значительная часть этих 80-и метров.

В мае 2011 года к 100-летнему юбилею со дня рождения Виктора Платоновича на Российские телеэкраны был выпущен фильм «Виктор Некрасов, вся жизнь – в окопах» [17]. Там тоже присутствуют части этих же 80-ти метров.

И уж совсем недавно, в июле 2011, к 80-летию Ивана Михайловича Дзюбы, публика могла снова увидеть эти же кадры в документальном фильме «Совесть. Феномен Ивана Дзюбы» [18], подготовленного студией имени Довженко к чествованию юбиляра.

Всё это, конечно, очень наглядно и убедительно: Растиражированные документальные кадры кинохроники, снятые в то самое время на том же самом месте, многочисленные цитаты из воспоминаний современников того первого митинга. Вспоминается всё это, конечно, через призму прошедших десятилетий, а поэтому некоторые аберрации памяти и несовпадения в изложении выглядят вполне объяснимыми и извинительными. Вы, конечно же, не забыли, что почти 25 лет после этого события, (до 1991 года, до развала Советского Союза), любое публичное упоминание о Бабьем Яре было просто немыслимо. Только спустя многие десятилетия общественное мнение начало делать первые серьёзные попытки восстановить истинный ход тех событий, отдавая тем самым долг памяти явлению, которое без сомнения сыграло исключительную роль в личной жизни каждого, кто прикоснулся тогда к судьбе Бабьего Яра, исключительную роль в жизни целого поколения (советских людей), ставших вольными или невольными соучастниками Истории, творимой ими в те дни.

Я отдаю себе отчёт, что История – это вовсе не то, что было на самом деле, а миф, присказка, которую людям нравится и хочется рассказывать друг другу. Я прекрасно понимаю и знаю это. И отдаю себе отчёт в несостоятельности любых попыток противостоять этому заведенному порядку вещей. Тем не менее, я спокойно и настойчиво говорю себе и вам: «Всё это было тогда совсем не так! Всё это было – очень даже иначе!».

Не опровергая и не оспаривая рассказы других, я попытался ещё в 2006 году представить своё изложение событий в сентябре того (1966) года. Оно было опубликовано в приложении к газете «Вести» («Окна», 28 сентября 2006 г.), а затем репродуцировано на одном интернет-сайте [19], [20]. Однако никакого внимания эта публикация не привлекла, никакой реакции на неё не последовало. Я не буду здесь повторять то, что было уже однажды описано. Но для связности рассказа воспроизведу (и оговорю) несколько отдельных существенных моментов.

В первой половине 60-х годов, очнувшись от гитлеровского и сталинского погрома, новое поколение советских людей – поколение новых советских евреев – начало вступать в свою сознательную жизнь и раскручивать свой виток новейшей (еврейской) истории. Как свежая зелень на месте черного пепелища, оставшегося после недавнего вселенского пожара, то тут то там возникали разрозненные группки еврейской молодёжи, озабоченные своей национальной идентификацией, которая к тому времени была разрушена и растоптана советской властью. (Как и сам Бабий Яр в те годы, как бесчисленное множество других братских могил, оставшихся после Второй мировой войны по всей Европейской части Советского Союза). Осознание своей преемственности, принятие на себя ответственности за то забвение и позорное, унизительное состояние, в котором находились этих могилы, было первым шагом на пути национальной самоидентификации этих молодых людей и обретения ими своего национального самоосознания.

Для будущих историков, интересно было бы отметить здесь, что процесс этот шёл стихийно, независимо и почти одновременно по всему Советскому Союзу. В 1963 году молодые евреи Риги начали приводить в порядок место массовых расстрелов в Румбуле, а в 1964 году установили на этом месте самодельный фанерный памятник [21]. Вид этого памятника приведен на фото 6.

В 1966 году первый митинг памяти был проведен на территории 9-го форта в Каунасе [22]. В 1969 – в Минске [23].

Фото 6. Фанерный памятник, установленный в Румбуле в 1964 году.

В сентябре 1966 года первый митинг памяти Бабьего Яра состоялся и в Киеве. Собственно, об этом тут и речь.

Вот как выглядело начало этой истории в воспоминаниях Рафаила Ароновича Нахмановича, режиссёра Киевской студии документальных фильмов ([8]):
«К нам пришла подруга моей жены и рассказала, что молодые еврейские ребята собираются отметить годовщину расстрела в Бабьем Яру. Я на второй день попросил ее связать меня с инициатором этого дела. Их, ребят, было несколько, но главным закоперщиком был один парень… Я о нем еще скажу… Ну, первым делом я пошел к Некрасову Виктору Платоновичу и рассказал ему об этом. Он, конечно, зажегся, поскольку эта тема – того, что делалось Советской властью в Бабьем Яру – очень его волновала».

С нашей стороны это выглядело несколько иначе: 24 сентября 1966 года, в 25-ю годовщину расстрелов в Бабьем Яру, на сохранившейся стене разрушенного еврейского кладбища, расположенного над Бабьим Яром, мы повесили полотнище (Фото 7). Вы спросите: «Почему 24 сентября?» Да потому, что хоть мы и были беспросветно национально-безграмотны, мы знали, что еврейские даты надлежит отмечать по еврейскому календарю (так они и отмечаются во всём мире теперь, и прежде всего, в Израиле). Акцию в Бабьем Яру нацисты начали проводить в канун Судного дня (еврейского Йом-Кипура). В 1941 – это было 29 сентября, в 1966 году – 24-е.

Мы объявили всем, к кому только могли тогда обратиться, что в назначенный час мы будем у входа на старое еврейское кладбище, и просили всех присоединиться к нам.

И люди пришли. К пяти часам вечера, как было условлено, собрались у входа на кладбище человек пятьдесят-шестьдесят (никто их тогда не подсчитывал). Но сами мы, конечно, такого «аншлага» не ожидали!

Плакат наш был сюрпризом для всех (Фото 7). На русском и на еврейском языках там было написано (крупно): «Бабий Яр», ниже, помельче: «сентябрь 1941-1966», а сверху, по центру, уже совсем мелко: «Изкор (на иврите – помни) 6 миллионов». Люди его видели впервые. Он корректно обозначал и делал понятным смысл происходящего: место было у самой дороги, и пассажиры проходящих мимо автобусов и троллейбусов легко читали написанное – и всем сразу было ясно зачем и по какому поводу собрались люди на этом обычно безлюдном месте (Фото 8).

Фото 7. Полотнище на стене старого Еврейского кладбища, 24.09.66 г.

И вот как все это выглядело тогда (смотрите опять Фото 8): народ собрался, по дороге рядом несутся троллейбусы, люди оттуда на нас глазеют и читают «настенную надпись». А больше – ничего. Время идет, а что нам делать дальше, мы не знаем. Не продумали. А импровизировать на месте – и неразумно, и неуместно.

Фото 8. Первая публика у входа на старое Еврейское кладбище

И вдруг подкатывают две легковые машины. Оттуда выгрузились люди с кинооборудованием и немедленно принялись за дело – двинулись на нас с киноаппаратами! Тут уж всем стало ясно – ГБ прибыло, чтобы снять и зафиксировать нас!

Удивительно, но свое дело они делали изумительно ловко – быстро и точно выхватывая из толпы тех, кого именно и следовало зафиксировать в первую очередь. Так это и осталось на их киноплёнке: Вот это Гарик Голдовский (тот, что слева, на Фото 9). А вот это Гаррик (Гдалия) Журабович (Фото 10). Здесь крупным планом Гриша Пипко (Фото 11). А вот это я сам (Фото 12), (с группой товарищей).

Фото 9-10. Гарик Журабович (в центре); Гарик Голдовский (на снимке он слева)

Фото 11. Гриша Пипко (в центре); Фото 12. Амик Диамант (в центре)

Под прицелами кинокамер, публика начала быстро рассасываться, и очень скоро нас на месте осталось человек пятнадцать, не более. Стоим, сиротливо прижимаясь друг к другу (Фото 13).

Фото 13. Стоим, обречённо прижимаясь друг к другу

И тут в эту группу неожиданно втискивается какой-то незнакомый человек, и, протягивая мне руку, говорит: – Я – Некрасов. (Немая сцена… Кто такой Некрасов, нам не нужно было объяснять. Но как он выглядит в жизни? – никто из нас понятия не имел. Фото 14).

Фото 14. Виктор Платонович Некрасов, 24.09.1966 г.

Очевидно, он был тут уже и раньше (Фото 15), но по нашему незнанию и неразумению никем замечен и опознан не был. (Но это, так сказать, примечание в скобках. Тут же мы продолжаем дальше).

Фото 15. Виктор Платонович Некрасов, 24.09.1966 г. (Фотографии 7–15 любезно предоставлены Э. Л. Тимлиным, Киев)

Растерявшись, мы никак не отреагировали на его слова. Не дождавшись ответа, Некрасов, обращаясь ко мне и кивнув головой на полотнище, односложно спросил:

– Ты это сделал?
– Нет, – так же кратко ответил я.
– Боишься?
– Да, – односложно ответил я.

Разговор не получался – не до откровений же тут. Некрасов опять попытался разговорить присутствующих:

– А почему сегодня?
– Потому что по еврейскому календарю это – сегодня.

И снова наступила пауза. Некрасов вдруг, как бы прощаясь, протянул мне руку. В руке почувствовалась записка: «Это мой телефон. Позвони мне. Надо бы поговорить». Он выбрался из круга и удалился. Мы тоже немедленно разошлись.

Разумеется, на следующий же день я позвонил ему, и мы встретились. Было ясно одно: ещё не поздно и нужно организовать ещё один, следующий «заход» – 29 сентября этого же года. Мы быстро обсудили все детали. 29-е выпадало на субботу, но время сбора мы решили оставить то же – 17 часов. До темноты два часа времени, больше нам и не понадобится.

Виктора Платоновича очень смущал печальный опыт нашего безмолвного стояния, и он все время возвращался к этой теме.

– Следует что-то придумать. Действие должно развиваться вокруг какого-то «центра внимания»…

Наконец он предложил:

– Надо поставить памятник. Ну хоть какой-нибудь. Пусть временный, пусть деревянный, фанерный, какой-нибудь, но памятник.

По словам Некрасова выходило, что его друзья Ада Рыбачук и Володя Мельниченко согласны будут изготовить такой фанерный памятник. Времени у них не много, но успеть можно.

Сразу же встал вопрос о соответствующей надписи. Еврейский вариант Виктор Платонович перепоручил мне. Я же, не смея принять на себя такую ответственность, немедленно бросился к киевским еврейским писателям, за помощью. Григорий Полянкер выслушал меня и вежливо выставил за порог. Ицик Кипнис после долгих уговоров согласился и написал нужный текст. (Как и все еврейские писатели того поколения, Полянкер и Кипнис уже прошли к тому времени курс перевоспитания в Карагандинских лагерях (Кипнис) и в Воркуте, то есть в Инте (Полянкер). Хотя в 1949 году Полянкер обличал арестованного уже к тому времени Кипниса, в 1951 году посадили и его. Но зато гораздо раньше освободили (в 1954) и (в 1955) реабилитировали, [24], [25]. Кипнис же был актирован только 30 декабря 1955 года, а реабилитирован лишь в 1957 году).

Я каллиграфически переписал написанный Кипнисом текст. Его основной еврейский вариант и его русский и украинский переводы. Все это, как было условлено, я отнес Виктору Платоновичу.

А пока шли все эти приготовления, из уст в уста передавалось по городу: «Приходите в Бабий Яр. 29 сентября. Будет Некрасов» Имя Некрасова звучало как пароль, как призыв. К тому же наше полотнище на стене еврейского кладбища висело вот уже несколько дней, и никто его не снимал! Три дня, проезжая утром и вечером на работу, жители Шевченковского района могли видеть его и читать, как рекламное объявление. Все вместе это придавало слухам оттенок явной легитимности.

Фото 16. 29.09.66 г. к 17 часам в Бабий Яр потянулись люди.

29 сентября к 17 часам в Бабий Яр потянулись люди (Фото 16). С трудом удалось мне найти в толпе Некрасова:

– А где памятник?
– Нет и не будет… – кратко ответил он.

Я допытываться не стал. Виктор Платонович, как всегда, был несколько пьян, а потому любое выяснение, где и как произошёл сбой в наших договоренностях, было бесполезным и бессмысленным. (Виктор Платонович, как известно, был большим специалистом по этой части. Даже сексоты из госбезопасности доносили своим начальникам: Некрасов утверждает, что «Советский Союз – подлая страна… На фоне всего этого пьянство – лучший из ее недостатков». [26]).

«Надо бы собрать пару камней, чтоб можно было стать на них повыше», – предложил Виктор Платонович. Но никаких камней вокруг и в помине не было. Тогда Некрасов и пришедшие с ним сдвинулись чуть выше по склону, и Виктор Платонович начал говорить. Он говорил очень тихо, просто, даже буднично. Микрофонов и усилителей там не было, поэтому каждое слово слышали только те, кто стоял буквально рядом. Свою речь он записал гораздо позже, уже будучи в эмиграции. Поэтому начальный текст ее потерян навсегда, а в народной памяти осталось лишь впечатление от нее, которым каждый много лет делился (и делится до сих пор) с другими. Фрагменты этой речи вошли потом в его книги «Записки зеваки» («Континент», №4. 1975) и «Взгляд и нечто» («Континент», №12-13, 1977).

Фото 17. Виктор Некрасов и Иван Дзюба на митинге 29.09.66 г.

После Некрасова говорил Иван Дзюба. Тогда это имя мало что кому-то говорило. Только единицы читали самиздатовскую версию его дерзкой работы «Интернационализм или русификация», которую он в 1965 году отправил в ЦК КПУ. Живую речь Дзюбы в тот день в Бабьем Яре также удалось услышать очень немногим. Но он записал свою речь, и вскоре она появилась в самиздате. Поэтому я могу не по памяти воспроизвести некоторые ее фрагменты:

«Есть вещи, есть трагедии, перед безмерностью которых любое слово бессильно и о которых больше скажет молчание – великое молчание тысяч людей. Может быть, и нам пристало бы тут обойтись без слов и молча думать об одном и том же. Однако молчание много говорит там, где все, что можно сказать, уже сказано. Когда же сказано еще далеко не все, когда еще ничего не сказано, – тогда молчание становится сообщником неправды и несвободы.

… Бабий Яр – это трагедия всего человечества, но свершилась она на украинской земле. И потому украинец не имеет права забывать о ней так же, как и еврей. Бабий Яр – это наша общая трагедия, трагедия прежде всего еврейского и украинского народов.

…Но не надо забывать, что фашизм начинается не с Бабьего Яра, им и не исчерпывается. Фашизм начинается с неуважения к человеку, а заканчивается уничтожением человека, уничтожением народов, – и необязательно только таким уничтожением, как в Бабьем Яру». [13].

Таких слов в Бабьем Яру еще никто до этого не произносил. И услышали их совсем не многие. Но они эхом прокатились по всем последующим десятилетиям. А в тот момент – уже само присутствие множества людей, решившихся прийти в этот день в Бабий Яр, и принять участие в этом явно антисоветском параде, напряжённо вслушиваться в эти слова и быть в этот час на этом месте – всё это означало высшую степень гражданского неповиновения, обретения своего собственного лица и миропонимания. Люди сегодняшнего дня вряд ли представляют себе, что значило в 1966 году решиться прийти в Бабий Яр (явно сговорившись и договорившись заранее, явно организованно, хотя все потом и настаивали, что это спонтанное, стихийное собрание). Вот фрагмент воспоминаний одного из тех, кто не пришел тогда в Бабий Яр:

«Я знал, что митинг будет, меня волновала память о тех сотнях тысяч ни в чем неповинных людей, но, повинуясь «заячьему» инстинкту, не пошел. Оправдание себе нашел мгновенно: маленькие дети. Но Лейб, который формально числился у меня в группе старшим архитектором, конечно же, пошел». [27].

Фото 18. Публика на митинге 29.09.66 г.

Публика «кучковалась», как могла, и стихийные ораторы возникали то тут, то там – самопроизвольно, спонтанно, неуправляемо. Некоторые утверждали, что «После Дзюбы выступил писатель Антоненко-Давыдович, отсидевший при Сталине в лагерях за украинский буржуазный национализм. Антоненко-Давыдович рассказал, как группа украинских писателей добилась запрещения антисемитской книги Кичко «Иудаизм без прикрас». [28].

Фото 19. Публика на митинге 29.09.66 г.

Другие столь же авторитетно утверждали обратное: «Относительно Антоненко-Давыдовича хочу сказать, что в Бабьем Яру он не выступал». [29].

Зато фотоплёнка сохранила «выступление» Дины Проничевой – одной из немногих, кому удалось спастись из Бабьего Яра (Фото 20). И тут уж никому в голову не прийдёт оспаривать утверждение, что Дина Проничева да выступала (говорила в кругу готовых слушать её людей) 29 сентября 1966 года. (Хотя потом никто никогда об этом не вспомнил. Кроме Анатолия Кузнецова в исправленной, изданной за границей версии «Бабьего Яра»).

Фото 20. Дина Проничева на митинге 29.09.66 г.

Если вы вернётесь и внимательно всмотритесь в Фото 19, то увидите юношу, возвышающегося над людьми (на самом заднем плане), и, возможно тоже, что-то произносящего. Возможно, так выглядел Леонид Белоцерковский, архитектор Республиканской конторы геологоразведывательных работ, которого не заметила наша фотокамера, но почему-то заметили бдительные органы, и у которого были потом по этому поводу всяческие неприятности (по месту работы) [27].

Нас же Бог миловал, и мы в этой истории не засветились. На иврите говорят: «Дела праведников вершатся чужими руками». Мы не были большими праведниками, но в тот раз всё получилось именно так.

Фрагмент третий – ещё не вечер (1966 год)

Несомненно, Бабий Яр 1966 года был фундаментальным, основополагающим событием в жизни целого поколения советских людей (тех лет, того времени, и на многие грядущие годы вперёд) . Не случайно воспоминания о нём становятся обязательной составной частью любого церемониала, приуроченного к юбилею тех, кого судьба однажды связала с Бабьим Яром.

Фильм к 100-летию Виктора Платоновича Некрасова (как и любое другое воспоминание о нём) обязательно содержит упоминание о Бабьем Яре и о его участии в митинге 1966 года. Фильм к 80-летию Ивана Михайловича Дзюбы (и другие, более ранние его публикации) – также содержат вспоминия о его выступлении в Бабьем Яру. Любые другие граждане – тоже вспоминают об этом теперь повсеместно. Но всё это, как уже говорилось выше, пост фактум, рефлексии на события давным-давно прошедшего времени. А память у людей несовершенна, а видят люди всё, даже если они смотрят на одни и те же вещи, совершенно по-разному.

В этих условиях, фото- и кино-документы являются, может быть, самыми достоверными и объективными свидетельствами. Хотя, конечно, и они требуют пристального рассмотрения и надёжного комментирования. Вот например, показывая Некрасова на организованном им митинге в Бабьем Яру, никто почему-то не спрашивает и не объясняет зрителю откуда у Виктора Платоновича такие познания в еврейском языке, украсившие полотнище, вывешенное на стене еврейского кладбища. (Но это, как говорится, к слову).

Кроме фото- и кинодокументов, наиболее достоверными и заслуживающими пристального внимания могут быть свидетельства, зафиксированные непосредственно или в сравнительно близкое к реальным событиям время. По понятным причинам, я, хоть и помнил о подвиге Эммануэля Рингельбойма (создавшего и сохранившего для потомков архив Варшавского гетто), последовать его примеру не мог (хотя, как умел и мог, старался) – в условиях СССР минимальные правила техники безопасности исключали ведение каких-либо архивных записей. Но мир не без добрых людей – после развала Советского Союза открылись архивы советских учреждений, и некоторые архивные записи других непосредственных участников тех событий вдруг стали доступны всем интересующимся. Я, естественно, принадлежу к этим самым «интересующимся», и в этой связи мне тоже хочется что-то вам рассказать.

События в Бабьем Яру проходили 24-29 сентября 1966 года. А уже 1 октября 1966 г. секретарь Киевского горкома КП Украины О. Ботвин докладывает в Центральный Комитет Коммунистической Партии Украины (и лично товарищу Шелесту П.Е., первому секретарю ЦК КПУ) «О случае проведения неорганизованного митинга на месте расстрела немецко-фашистскими окупантами советских людей в Бабьем Яру» [30]. (Еврейского отдела 5-го управления КГБ ещё нет и в помине, из 2-го отдела 2-го управления 5-й отдел будет создан ещё только в июле 1967 года, а 5-е управление КГБ лишь в 1979 году, [32]. Поэтому всеми особо важными делами такого рода приходится заниматься самой Коммунистической Партии).

12 октября 1966 года бюро Киевского горкома Компартии Украины оперативно и по горячим следам обсуждает тот же вопрос – «О случае самовольного сборища в Бабьем Яру», [29]. (На бюро горкома «неорганизованный митинг» уже называется более точным и привычным именем – «самовольное сборище», [31]).

Где-то между 1-м и 12-м октября ушло в Москву письмо товарища Шелеста с отчётом в ЦК КПСС о событиях в Бабьем Яру. (Я не привожу здесь, как обычно, ссылки на этот документ, т.к. у меня сейчас под рукой нет этой ссылки, но я держал в руках копию этого документа и смею утверждать, что она буквально повторяет текст письма О.Ботвина. Только текст Ботвина на украинском языке, а Шелеста – на русском. Между прочим, интересно отметить, что текст Протокола №31 заседания бюро Киевского горкома КП Украины, [31] – тоже на русском (!?!) языке. Что бы это значило?).

Почему я так придирчиво рассматриваю эти документы? Прежде всего, потому что уровень обсуждения говорит о той исключительной важности, которую сами обсуждающие уделяли этому событию. Во-вторых, некоторые расхождения в текстах позволяют судить о скрытых намерениях и замыслах их авторов – текст в Москву должен отражать глубокое знание предмета и полный контроль над происходящим. Текст же домашнего обсуждения (на бюро) более точен, меньше надуваются щёки, меньше выдуманных подробностей.

Так например, в Москву сообщается, что «присутствующие ожидали приезда представителей местных органов власти, а также писателей И. Эренбурга, В.Некрасова, профессора-хирурга Н. Амосова». На бюро об этом ни слова.

В Москву сообщается, что «перед присутствующими выступили члены Союза писателей Украины Некрасов, Дзюба, Антоненко-Давидович, Белоцерковский». На бюро все вещи называются своими именами: Некрасов и Антоненко-Давидович – писатели, Дзюба – сотрудник Института биохимии АН УССР, Белоцерковский – архитектор, сотрудник Республиканской конторы геологоразведочных работ.

В Москву – «По указанию горкома КП Украины партийный комитет Союза писателей Украины провёл проверку мотивов появления и поведения на неорганизованном митинге 29 сентября писателя-коммуниста Некрасова, писателей Дзюбы, Антоненко-Давидовича, Белоцерковского. Перед Президиумом Союза Писателей Украины парткомом поставлен вопрос о привлечении к ответственности указанных выше лиц». А между собой – «Партийные организации Союза писателей (секретарь партбюро т. Козаченко), Украинской киностудии хроникально-документальных фильмов (секретарь партбюро т. Маковеев), института ботаники АН УССР (секретарь партбюро т. Працюк), института биохимии АН УССР (секретарь партбюро т. Кокунин), Республиканской конторы геологоразведывательных работ (секретарь партбюро т. Танкилевич) не приняли действенных мер…». И поэтому им только ещё предлагается «решительно улучшить идейно-воспитательную работу в коллективах…».

А вот ещё одно расхождение: В Москву сообщается, как руководство Киевской синагоги боролось с подстрекателями, призывающими идти 29-го сентября в Бабий Яр. (У меня есть копия этого доноса из синагоги на имя Уполномоченного по делам религий по Киеву и Киевской области). На бюро горкома, разумеетмя, об этих глупостях не упоминается. Но зато есть следующее сообщение (а скорее всего, просто похвальба): «Несмотря на своевременное предупреждение (подчёркнуто мной) Шевченковский райком КП Украины (т. Фурсов) не принял мер массово-пропагандистского порядка по предотвращению незаконного сборища в Бабьем Яру». Ну-ну, оказывается, всё они знали, но почему-то вдруг (несмотря на) оплошали?!.

. Вот уж где действительно ничего сделать они не могли, так это в истории с киношниками. Оказывается, 24-29 сентября 1966 года в Бабьем Яру снимали две киногруппы. Вот длинная цитата из писем Ботвина-Шелеста: «Несанкционированный митинг в Бабьем Яру снимался киносъемочной группой Украинской студии хронико-документальных фильмов в составе режиссера Нахмановича Р. и Тимлина Э. Указанные работники киностудии использовали аппаратуру и пленку государственного учреждения, а также самовольно выехали на место событий и осуществили съемку без указания или предварительного распоряжения киностудии.

На месте митинга работала также киносъемочная группа «Моснаучфильма» в составе второго режиссера-постановщика фильма «В одной семье» (о жизни евреев Советского Союза) Соломенцева М. Г. и оператора Лунина В.Л. Как рассказали в горкоме КП Украины М. Г. Соломенцев и режиссер того же фильма Р. Ю. Гольдин, они считают съемку неорганизованного митинга в Бабьем Яре нужной для кинофильма «В одной семье».

Фото 21. Оператор В. Лунин снимает на митинге 29.09.66 г.

Со своими – с Украинской студией хронико-документальных фильмов – киевские парт-начальники расправились просто и быстро: «Администрация Украинской студии хронико-документальных фильмов наложила суровое служебное взыскание на режиссера Нахмановича Р., оператора Тимлина Э. и предупредила их, что в случае повторения подобных проступков они будут уволены с работы.

Кинопленка съемок митинга изъята. Вопрос о поведении Нахмановича и Тимлина будет разбираться на собрании коллектива студии». (Другие пикантные подробности этого дела читайте в воспоминаниях Рафы Нахмановича [33] и Гелия Снегирёва [34]). На самом же деле, погром на киевской киностудии был весьма разгильдяйским – всем объявили по выговору, плёнку изъяли, но оператору Тимлину удалось утаить 80 метров, которые потом вошли (в разных конфигурациях) в целый ряд документальных фильмов [15], [16], [17], [18].

А вот что делать с московскими киношниками, киевские партначальники, конечно, понятия не имели. На всякий случай, они донесли обо всём в Москву, но сами вели себя с ними очень осторожно. Думаю, что у них были для этого веские причины – после допроса в горкоме КП Украины (об этом говорится в письмах) они точно знали, что происходит. Но что делать с этим, понятия не имели. (Именно поэтому, думаю я, полотнище на стене Еврейского кладбища и провисело целых три дня – они, очевидно, считали, что это часть киношной декорации).

А на самом деле, всё обстояло вот как: В 1966 году основательница израильского кино Маргарет Клаузнер договорилась с советскими властями и получила разрешение снимать фильм о жизни евреев Советского Союза. В помощь ей выделили группу из «Моснаучфильма», и с нею она разъезжала по всему Союзу. По случайному стечению обстоятельств именно в эти дни все они (во главе с Маргарет Клаузнер) оказались в Бабьем Яру.

Фильм о евреях Советского Союза в нескольких версиях с разными названиями был потом вы пущен в прокат (уже после 1967 года, после разрыва отношений с Израилем). Я видел три версии этого фильма – одну в Киеве, в 1969 году. Другую в Израиле, в 1972 году (Израильское телевидение пригласило меня тогда комментировать этот фильм). Третью версию – «Мы здесь живем» – я нашел в архиве Маргарет Клаузнер в Израиле, в Герцлии. Там есть несколько кадров о событиях 24 сентября 1966 г. Вообще, сцены из Бабьего Яра во всех версиях фильма с годами становились всё короче и короче. То, что я увидел в Герцлии, мне не дали скопировать. В Герцлии свои архивы музей не раздаёт кому попало, он их только продаёт, вестимо.

Фото 22. Кадр из фильма в Герцлийском архиве Маргарет Клаузнер.

В конце-концов они сжалились надо мной и всё-таки сделали для меня несколько выкопировок, предварительно изуродовав их пометками, так чтобы художественной ценности эти кадры уже больше не представляли. (Бог с ними, с держателями Герцлийского архива, мне их художественная ценность и не нужна совсем. Меня вполне устраивает их бесценнае историческое значение).

Фрагмент четвёртый – националисты

Все, упомянутые выше документы, заканчивались удивительно однообразно: «На основании изложенного можно сделать вывод, что митинг 29 сентября в районе Бабьего Яра был организован еврейскими и украинскими националистами с целью разжигания националистических тенденций среди еврейского населения города Киева».

Ну и ну! Если Некрасова и Дзюбу ещё как-то можно было назвать украинскими националистами (русского писателя В. П. Некрасова, скажем!), то по отношению к нам определение «еврейские националисты» было явно ничем не обоснованным преувеличением. Это мы-то еврейские националисты?! Чтобы быть националистом, надо хотя бы принадлежать к какой-то нации. Наша же национальная принадлежность полностью исчерпывалась лишь 5-м пунктом (в паспорте). Да и то, это было явное недоразумение – ведь по Сталинскому определению нации [35] (а других определений на слуху в те годы не было), евреи, как нация, просто не существовали! Какие тут могут быть националисты, если у них даже элементарнейших признаков нации нет? Общность языка? – не было у нас еврейского языка. Такая проблема, как «интернационализм или руссификация», (как у Дзюбы, например), для нас просто не существовала – советская власть уже давно всё за нас и без нас решила – кроме русского, другие языки нам были не ведомы. (Даже украинский мы знать не хотели. Свою роль имперских руссификаторов мы так и несём с тех пор, доблестно, неуклонно, «через миры и века»). Конечно, в советских условиях национализм мог существовать и без национального языка – например, казахский национализм Олжаса Сулейменова существовал и вполне обходился без казахского языка, всё, что нужно было, он прекрасно выражал по-русски.

Но зато у него была своя общая прежняя древняя культура (которая тоже считаласьобязательным признаком нации), свои акыны, мудрецы и сказители, философы и поэты. Мы же всего этого тоже были лишены начисто – ещё до врачей-вредителей вырезали весь цвет еврейской культуры. Нам от их великолепия ничего не досталось. Ещё один обязательный (по Сталину) признак нации – компактное проживание на общей территории. Но после Гитлера и Катастрофы этого тоже уже и в помине не было. Общая хозяйственно-экономическая деятельность? – и здесь, только коллективные смертные приговоры на экономических процессах начала 60-х годов можно было поставить нам, как нации, в зачёт.

Голые среди волков! – вот как было бы правильно характеризовать нас в тот исторический момент. А гордое определение «еврейские националисты» – это уж точно было не про нас. Но мы старались, мы учились, мы хотели, как другие, быть и выглядеть людьми среди людей. Как обычно, в те славные годы, основным источником нашего национального самообразования было то, что приносила и поносила сама советская пропаганда, сам великий вождь и учитель. В своей работе «Марксизм и национальный вопрос», [33], тов. Сталин в пух и прах разнёс какого-то Отто Бауэра и его идеалистическое утверждение, что «нация – это общность судьбы». Ну-ну, нас, как ни странно, это вполне устраивало.

О существовании еврейской национальной идеи – о бунде или о сионизме – мы тоже узнавали из той же пропаганды и её суровой марксистской критики этих лжеучений. (Бунд слился с РКП (б) в 1919 году, а в 1937 году «пробравшиеся в партию» бундовцы бы успешно разоблачены и вырезаны. Сионизм был объявлен вне закона ещё в 1925 году, и тех, кого не упрятали в Сибирь ещё тогда, добивали, терзали и мучили в 1948 году). Поэтому главным, основополагающим фактором нашего национального самосознания (нашего будущего еврейского национализма) были, конечно, (единственное, что нам осталось) еврейские могилы, разбросанные повсюду после войны, – осквернённые, запущенные, обречённые советской властью на тлен и забвение. Через несколько лет, когда еврейское национальное движение обретёт уже какие-то осязаемые формы (самиздат, кружки, стихи, песни и прочая самодеятельность), Ицик Койфман (больше известный в народе как Бен Аэрофлот) напишет: (извините, но воспроизвожу всё по памяти, с огрехами):

А мы идём сквозь (тра-та-та) и пламя,
Сквозь (тра-та-та) и отблески пожаров,
И, словно воины, целуем наше знамя –
Косынку девочки, расстрелянной в Понарах…

Понары, Румбула, Бабий Яр – вот что превращало (и, в конце концов, превратило) нас в нацию (и, естественно, в еврейских националистов). Ещё Ренан, оказывается, знал, что «общие страдания соединяют больше, чем общие радости. В деле национальных воспоминаний траур имеет большее значение, чем триумф: траур накладывает обязанности, траур вызывает общие усилия» [36].

Ещё одну замечательное откровение содержали все цитируемые выше документы: «Партийные и административные органы города принимают меры по выявлению подстрекателей проведения указанного митинга и привлечению к ответственности его активных участников, а также по предотвращению впредь подобных случаев… Горком КП Украины обязал органы милиции принимать более решительные меры по предупреждению и недопущению сборищ и процессий, которые не получили предварительного разрешения или проводятся без согласования с местными органами Советской власти» [30].

КГБ тут не упоминается (5-е отделы и подотделы его ещё не созданы), но КГБ незримо присутствует во всех этих делах. С украинскими националистами они воюют уже давно – «…только за период 1954-1959 гг. (Комитет государственной безопасности при Совете Министров УССР отрапортовал) о ликвидации 183 националистических и антисоветских организаций и групп, о привлечении к криминальной ответственности 1879 лиц, и применении профилактических мероприятий против 1300 граждан» [37].

«Не менее «эффективной» была деятельность спецслужб в следующие четыре года… По политическим статьям в указанный период было привлечено к криминальной ответственности 219 лиц», (там же, [37]). «…За период с 1967 г. по июнь 1971 г. органами КГБ Украины были профилактированы более 6000 лиц. В это же время к криминальной ответственности за антисоветскую агитацию и пропаганду (статья 62) привлекались 87 граждан…» (там же, [37]).

Но «еврейского фронта» тогда у них, кажется, ещё не было. Во всяком случае, стукачи их действовали весьма грубо и непрофессионально. Где-то в конце октября 1966 года какой-то мой хороший знакомый привёл ко мне своего хорошего знакомого:

– Рюрик Немировский (большой друг писателя Некрасова), – говорил он, – очень хочет помочь Виктору Платоновичу, и по его просьбе ищет человека, который организовал недавно митинг в Бабьем Яру. Вы, случайно, не знаете такого?.. А если узнаете… Вы понимаете, Виктор Платонович будет очень рад…».

Я, конечно, готов был немедленно помочь Рюрику Немировскому (всё для Виктора Платоновича, разумеется), но среди своих знакомых, конечно, я такого человека не знал. Если вдруг узнаю – обязательно (через нашего общего друга) сообщу… (И пили мы, и закусывали, и снова пили, как самые хорошие и верные друзья).

Но такие подарки судьба, разумеется, преподносила нам нечасто. Хотя, как говорится, до поры до времени Бог миловал. Однако то, что не могли найти профессиональные стукачи, очень быстро и легко находили многие другие «заинтересованные лица». Сразу же после Бабьего Яра с нами «вышли на связь» сначала одна еврейская группа, потом ещё одна, потом ещё и ещё. Неожиданно круг «еврейских националистов» стал стремительно и быстро расширяться.

Украинские националисты, когда понадобилось, тоже нашли нас без особого труда – в марте-апреле 1967 года при подготовке к реставрационным работам в одном из храмов Выдубецкого монастыря, начали вывозить, сваленные там ещё с послевоенных времён и всеми забытые бесхозные книги. В один прекрасный день украинские ребята принесли мне стопку обожжённых титульных листов и обложек книг с еврейскими письменами. Оказалось, что это книги Государственной еврейской библиотеки г. Киева! (90 000 книг которой в 1942 году немцы вывезли в Германию. В 1946 году её обнаружили в своём оккупационном секторе американцы и вернули Советскому Союзу. Где-то в это же время её, очевидно, отправили в Киев и сложили в одном из храмов Выдубецкого монастыря. А теперь за ненадобностью принялись вывозить и сжигать. А до этого, в 1964 году, был сожжён украинский фонд Публичной библиотеки Академии наук УССР).

Я снова бросился к Полянкеру – как-никак, он был тогда секретарь еврейской секции Украинского Союза Советских Писателей. На этот раз он меня не выгнал, а, перебрав и отобрав наиболее впечатляющие «вещественные доказательства», отнёс всё Мыколе Бажану, академику, Герою соцтруда, главному редактору Украинской энциклопедии, единственно доступному в тот момент заступнику и защитнику. Бажан возмутился, обещал немедленно вмешаться, и велел вернуться к нему через неделю. Но ни через неделю, ни через две и три недели ему из ЦК не ответили. А в начале июня объявили: «Израиль развязал агрессию против Египта. Говорить о судьбе еврейских книг в этих условиях неуместно». Вот и всё, и весь сказ о том, как украинские националисты хотели помочь еврейским националистам предотвратить уничтожение книг Еврейской государственной библиотеки города Киева. Не преуспели – всё вывезли и сожгли в мае 1967 года.

Фрагмент пятый – сионисты, вперёд

Шестидневная война, в которой крохотный Израиль нанёс сокрушительное поражение Герою Советского Союза Гамаль Абдель Насеру и его арабским друзьям с их советскими покровителями, сделала неуместными и многие другие вещи и понятия, которые до этого считались незыблемыми. Например, миф о несокрушимой военной мощи СССР, об эффективности советской военной помощи, о пользе советских военных советников и новейшей военной техники, которыми СССР щедро одаривал «прогрессивные режимы» своих союзников. Евреи ходили по улицам и, неведомо зачем и чему, невпопад улыблись и тихо радовались. Да и не только евреи – большая часть советских людей «с чувством глубокого удовлетворения» восприняли весть об унизительном поражении арабских армий и о позорном международном провале своей любимой Родины. Впрочем, не только советские люди – весь мир веселился и откровенно радовался новому порядку вещей, неожиданно возникшему в мире.

Пережить всё это тихо и смирно Советский Союз, конечно же, не мог. Начался оглушительный пропагандистский вой, направленный прежде всего против исчадия всех несчастий и бед на земле – против израильских агрессоров и агентов международного сионизма. Когда-то, в 1948 году, когда только что созданное (со сталинского благословения) Государство Израиль вдруг отказалось стать вассалом Великого Кормчего, он ответил на это таким разгулом антисемитизма и антисионизма (по всему пространству Восточной Европы), какого мир не помнил ещё со времён Испанской инквизиции. По тем же изуитским законам и в 1967 году началась невиданного размаха антисионистская (т.е. антисемитская) кампания. Ни советский народ, ни самих евреев удивить здесь было нечем – понятия «еврей» в советском лексиконе уже давно не существовало. Его заменили бесчисленные эвфемизмы – «врачи-убийцы», «космополиты», «агенты Джойнта». Теперь к этому прибавились «сионистские агрессоры». Ну и что? Кто на самом деле тут имелся ввиду – советским людям объяснять не надо было. И без всяких объяснений всем было всё тут предельно ясно.

Кажется, становилось ясно и советским евреям. В один прекрасный день (и отнюдь не по своему выбору) ещё не оперившиеся «еврейские националисты» превратились в «израильских агрессоров», «агентов сионизма», или просто «сионистских ястребов» (местного масштаба). Никаких бундистских разговоров о национальной и культурной автономии, никакого обещанного братства народов и своей национальной культуры, («национальной по форме и социалистической по содержанию»), никакого «сосуществования братских народов», ничего! Кроме того, единственного, что нам уготовила и приготовила совеская власть – стать новоявленным и отъявленным сионистом! (Или, на выбор, стать безродным, безнациональным холуем. Тихо и навсегда). Мы приняли предложенную нам альтернативу – и начали быстро примерять на себя сионизм.

Происходило это удивительно безболезненно и легко – никакого прошлого груза (никакого еврейского буржуазного национализма) за нами не было. Никакие прошлые культурные и исторические атрибуты национального существования нас не отягощали. Ну, ничего, абсолютно ничего. Кроме одного – кроме Бабьего Яра. Но это уже, как родимое пятно, – ни припудрить, ни выжечь, ни вытравить – это было уже с нами навсегда.

Скоро сказка сказывается, – на самом деле всё это происходило гораздо медленнее и мучительнее. На Бабий Яр 1967 года никаких специальных мероприятий намечено не было. Публика пришла, но никем не организованная, бродила по всему пространству, там, где в прошлом году происходило «несанкционированное сборище». Камень, который власти поспешно установили ещё в октябре 1966 года (сразу же после «несанкционированного митинга»), был установлен в стороне, через дорогу от места прошлогоднего собрания, и потому многие о нём просто не знали. Поэтому те, кто случайно обнаружил камень, так и слонялись уже рядом с ним. А в это время другие бесприкаянно бродили по другую сторону дороги (и поэтому из низины увидеть камень и не могли).

Тем не менее, несмотря на внешнюю дезорганизованность, внутри «еврейского коллектива» шла напряжённая внутреняя работа. Сионистская идея, обретаемая массами, требовала пересмотра всех прежних умозрительных построений и определений. Мучительно, но неуклонно вырабатывалось понимание наших новых целей и задач:

• Самоочевидно, что продолжение естественного существования еврейского народа возможно только в независимом еврейском государстве, в Израиле.
• Строительство еврейского государства в Израиле и чрезвычайные условия, в которых происходит это строительство сегодня, требует усилий каждого и всякого, кто согласен с пунктом, изложенным выше. Это значит, что наше место теперь в Израиле, и борьба за выезд в Израиль становится основным направлением наших усилий и нашей деятельности.
• Наше движение за выезд в Израиль должно быть массовым, а потому обязательно должно быть легальным, гласным, с советской властью согласованным и координированным.
• В связи с этим, наши взаимоотношения с украинским национальным движением и общесоюзным демократическим движением остаются дружескими и доверительными, но за изменение существующей системы власти в этой стране мы бороться больше не будем, это не входит в наши задачи. Наша цель – покинуть эту страну и выехать на свою историческую родину, в Израиль.

Вот приблизительно так выглядела сионистская программа еврейского национального движения в тот момент. (Никаких протоколов, естественно, мы в это время не вели, а потому документального подтверждения этих положений я привести не могу. В одной из своих прежних публикаций [39] я уже касался этого вопроса, а потому приведу лишь несколько взятых оттуда цитат из Ю.В. Андропова:

«Под воздействием сионистской и антикоммунистической пропаганды из-за рубежа среди советских евреев, зараженных национализмом, наблюдается тенденция к объединению и антисоветским выступлениям под прикрытием борьбы за «пробуждение национального самосознания» и «развитие еврейской культуры»… В 1969-1970 гг. шёл процесс постепенного объединения нелегальных сионистских групп и организаций, возникших в различных районах страны, в подпольную партию сионистов… Оперативным и следственным путём установлено, что в августе 1969 года в Москве состоялась встреча представителей сионистских групп Москвы, Ленинграда, Киева, Риги и Тбилиси, на которой была достигнута договоренность о создании так называемого «Всесоюзного Координационного Комитета» (ВКК) для координации сионистской деятельности… Комитет госбезопасности внимательно следит за проходящими в среде еврейской интеллигенции и молодёжи негативными процессами, изучает причины их возникновения, принимает меры к упреждению вредных последствий. В центре внимания органов КГБ находится работа по пресечению враждебной, особенно организованной деятельности еврейских националистов, основное место занимает метод разложения, разобщения и раскола групп, компрометация их вдохновителей и главарей, отрыва от них заблуждающихся лиц…»

И ещё одна цитата (из Андропова):

«Основными задачами организации являются:

– разжигание эмиграционных настроений и склонение евреев к выезду в Израиль,
– пропаганда сионистской идеологии среди лиц еврейской национальности путём изготовления и распространения сионистской и националистической литературы,
– организация сбора подписей под обращением в ООН лиц, которым отказано в выезде в Израиль,
– создание курсов («ульпанов») по изучению древнееврейского языка и воспитания слушателей в произраильском духе,
– увеличении денежных средств (кассы) организации за счёт взносов её участников и реализации печатных материалов».

Я не буду рассматривать и историю развернувшейся борьбы за выезд в Израиль – я когда-то уже делал это, и поэтому особо дотошные читатели могут обратиться к моим прежним публикациям [39]. Там, пользуясь израильскими документами, я рассказываю и показываю, как начинался и развивался этот процесс. Теперь, когда открылись и стали доступными киевские архивы, я думал дополнить этот рассказ новыми данными. Но не тут-то было – добраться до нужного материала, оказывается, совсем непросто. Удалось собрать лишь малые крохи. «Во второй половине 60-х годов заявления на выезд подали 5762 еврея, проживающих в Украине» [38], (т.е., добавлю я от себя, почти половина тех, кто подавал в то же самое время заявления на выезд по всему Советскому Союзу [39]). Подача, разумеется, не означала ещё, что за ней последует разрешение на выезд, и, естественно, никто (или точнеее – мало кто) получил тогда такое разрешение, но задокументированные цифры отказов позволяют судить о размахе и динамике процесса: «Если в 1968 году было отказано в праве на эмиграцию 28 евреям, то в 1969 году – 1079, в 1970 – 1439» (ссылка на архив МВД [38]. Хотя география подач/отказов нигде не указана).

В этой обстановке события, связанные с Бабьим Яром, начали приобретать новую, ранее не знакомую окраску. Пытаясь сохранить контроль над происходящим, киевские городские власти решили взять в свои руки траурные мероприятия в Бабьем Яру. В 1968 году было впервые объявлено о проведении в Бабьем Яру организованного митинга трудящихся. На нём лучшие люди Шевченковского района (в том числе и евреи) с кумачевой трибуны возле камня должны были решительно разоблачить и осудить израильских агрессоров и их наймитов (а, если хотите, вдохновителей) – агентов международного сионизма. С 1968 года такая форма проведения траурных церемоний в Бабьем Яру становится стандартной. Предложения Киевского горкома КПУ (тов. О. Ботвин), направленные по этому вопросу в ЦК КПУ (тов. П.Шелесту) выглядели так: «Предлагается, чтобы митинг открыл секретарь горкома партии, а также выступили 2-3 участника Великой Отечественной войны (еврейской национальности), писатель, секретать горкома комсомола» [40].

Фото 23. Митинг трудящихся Шевченковского р-на в Бабьем Яру

Так оно всё и было – и трибуна, и ораторы, и сотрудники всяких органов (в форме и без), и дружинники с милицией – внимательно посмотрите на фото 23, и всё вы там найдёте и увидите.

Чего не увидите, так это того, что начинало происходить по окончании официальной церемонии. В 1968 году, когда основная, приглашённая часть публики уже разошлась, и только кучка незваных евреев продолжала оставаться на месте, растерянно бродя вокруг мерзкого капища, вдруг заговорил Борис Кочубиевский. О том, что возмутительно говорить в Бабьем Яру о сионистах и израильских агрессорах, не упоминая, что Бабий Яр – это место гибели многих тысяч евреев. И именно евреев. Несколько оказавшихся рядом доброхотов вступили с ним в спор, явно подзуживая и провоцируя его, но он настойчиво повторял своё.

В конце ноября у Кочубиевского дома был проведен обыск, а через неделю, 4-го декабря 1968 г., его арестовали, предъявив обвинение по статье 187-1 Украинского уголовного кодекса, [42].

В марте 1969 г. «киевскому активу» пришлось разбирался с тем, как должны мы себя вести в сложившейся ситуации и как реагировать на происходящее. Мнения разделились – Женя Бухина и Анатолий Геренрот считали, что это недопустимо и аморально – в 1969 году судят еврея в Киеве за сионизм, а мы молчим. Т.е. всё происходит без нашего решительного отпора, т.е., при нашем молчаливом попустительстве. Алик Фельдман и я были против открытых выступлений в защиту Кочубиевского. Всяческая помощь и поддержка его близким – да. Открытое выступление в его защиту – нет. (Потому что ничего, кроме самоподставки себя властям, такое выступление дать не может. Мы уже выходим из подполья – вызовы из Израиля вот-вот должны начать поступать, КГБ об этом узнает ещё раньше, чем мы. Но добровольно подставлять себя и открывать им «кто есть кто» в нашей среде – было, по нашему мнению, бессмысленном фрондёрством). К тому же Кочубиевский вряд ли заслуживал такого самопожертвования – летом 1968 года Геренрот уже встречался с ним, предлагая взаимодействие и сотрудничество, но Кочубиевский отказался. Ни о каком взаимодействии и сотрудничестве он и слушать не хотел – статья «за организованные действия и групповщину» ему совсем не нужна была.

Согласованные действия никогда не были нашей сильной стороной (ни тогда, ни теперь). В мае 1969 года Геренрот, Бухина, Койфман и Озерянский выступили свидетелями защиты на процессе Кочубиевского. Ни на суд, ни на гебешную публику, собравшуюся в зале, ни даже на самого Кочубиевского (по его воспоминаниям) эти выступления никакого впечатления не произвели. «Хроника текущих событий» сообщила об этом в скупых словах: «По одному из главных эпизодов обвинения, Бабьему Яру, выступили 8 свидетелей – из них только трое подкрепляли позицию обвинения… Суд отклонил доказательства свидетелей защиты, заявив, что все эти пять человек являются друзьями подсудимого и в суде полностью поддерживали «сионистские взгляды» подсудимого» [43]. (Свидетелей защиты было не 5, а 4. но это дела не меняет. Кочубиевский даже самого факта выступления защитников в свою пользу не помнит, его это никогда не интересовало – так он и сказал мне во время нашей беседы 23 июня 2011 года). Киевская еврейская общественность об этом выступлении в защиту Кочубиевского тоже мало что узнала).

Фрагмент шестой – хроника текущих событий

Осенью 1969 году была создана ВКК (смотрите выше и [39]). Присутствие сионистов в Киеве тоже было уже заявлено – свидетели на процессе Кочубиевского и подача первых заявлений на выезд летом того же года уже случились. По всему этому Бабий Яр 1969 года был чётко окрашен сионистским присутствием и сионистскими цветами. Подробности этого мероприятия я описал когда-то [20], и поэтому повторяться не буду. Процитирую лишь отрывок из переписки О. Ботвина с П. Шелестом по этому поводу:

«Как стало известно Киевскому горкому КП Украины, некоторая часть националистично настроенных граждан еврейской национальности намерена провести 29 сентября сего года в Бабьем Яру сборище, возле памятного камня выложить из цветов шестиугольную звезду и т. п. В связи с этим вносится предложение 29 сентября 1969 г. в 14 часов провести в Бабьем Яру, по примеру прошлого года, митинг представителей трудящихся Киева…» и так далее [40].

Как всегда, архивным документам требуются комментарии. Прежде всего, обратите внимание на дату письма – 16.09.69. Это значит, что стукачи среди нас трудились, не покладая рук, и киевские власти знали о том, что 29.09.66 г. в Бабьем Яру должна будет появиться сионистская Звезда Давида. В связи с этим они просят разрешение на принятие мер для предотвращения (этого). А пока докладывают: «Контакты с соответствующими административными органами по поводу митинга установлены» [40]. Что это значит? А то, что утром 29 сентября не одна, а целых три серых «Волги» ждали меня у выхода из дома. И, тем не менее, в 18 часов того же дня трое молодых людей (Геренрот, Койфман и Озерянский) вынесли к камню два больших треугольника (каждая сторона – 2 метра), вытканных один белыми, другой – синими цветами, и у подножия камня развернули их, так чтобы они образовали Маген Давид. Короткая схватка, когда одни (люди в штатском) пытаются сдвинуть в сторону и уничтожить треугольники, а другие (присутствующая при этом публика) пытаются помешать им это сделать. В конце концов, Геренрота, Койфмана и ещё кого-то третьего (потом окажется – «наседку», «своего человека») органы уводят и увозят куда-то, а публика зажигает приготовленные заранее свечи и молча стоит, пока всех не разгоняет миллиция. В докладной записке [41] Киевский горком КПУ докладывает ЦК об успешно проведенном мероприятии. (Всё вместе, это означает, что уровень интереса к нашему присутствию в Бабьем Яру продолжает оставаться чрезвычайно высоким).

В 1970 году киевская общественность становится свидетелем новай «сионистской провокации» в Бабьем Яру – к камню возлагаются венки с еврейскими надписями – на идиш и на иврите. Снова, как и в 1969 году, власти кое-что знают о предстоящем, но не всё – масштаб и организационные формы происходящего явно застают их врасплох. (Во всяком случае, после 1970 г. возложение венков у камня в таком формате не удавалось больше никогда, хотя попытки такие повторялись многократно). Фрагмент картины возложенных венков вы можете увидеть на фото 24.

Фото 24. Венки у камня в Бабьем Яру, 1970 год.

В марте 1971 года совершенно неожиданно для всех начался исход евреев из Советского Союза. Гласный, разрешённый, с властями согласованный. Выезд – по персональному, весьма любезному, и очень срочному предложению соответствующих государственных инстанций. Окрылённый происходящим, еврейский народ бросился демонстрировать свою солидарность со своим еврейством – на памятную церемонию в Бабьем Яру в тот год приехали 50 представителей из разных городов Союза. Но власти уже знали, что с этим делать: «гебисты, которых было очень много в тот день, приступили к своей работе. Они срывали с венков траурные ленты. С наших голов срывались кипы, с рук – траурные повязки… Когда мы приблизились к конечной цели, каких-либо «опознавательных» еврейских знаков ни на нас самих, ни на наших венках уже не было. Всё было сорвано, выброшено, «конфисковано» – так вспоминает этот Бабий Яр Йосиф Бегун (москвич, бывший активист еврейского движения, узник ГУЛАГа) [44].

1972-й год ознаменовался двумя указами, о существовании которых еврейские активисты ничего не знали, но очень скоро почувствовали их на себе. 1 февраля ЦК КПСС принял постановление «О мерах по усилению борьбы с антисоветской и антикоммунистической деятельностью международного сионизма», а 7 сентября 1972 года секретариат ЦК КПСС утвердил «План основных пропагандистских и контрпропагандистских мероприятий в связи с очередной антисоветской компанией международного сионизма» (цитирую по статье О. Бажана [45]).

И далее, там же: «Таким образом, кроме уже традиционных пропагандистских мер эти партийные документы содержали ряд новых моментов – применение к так называемым «еврейским националистам» репресий… …Активные участники движения за выезд в Израиль карались не только по политическим статьям. Очень часто им инкриминировались уголовные преступления» [45].

Для еврейских активистов Бабий Яр становится символом еврейского неповиновения, еврейской гордости, еврейской истории, частью мрачного еврейского «сегодня» и будущего еврейского «завтра». Камень у Бабьего Яра становится местом проведения еврейских памятных актов самого широкого спектра – от религиозных ритуальных церемоний и до гражданских политических акций. (В конце 70-х и все 80-е годы Бабий Яр становится даже элементом свадебного церемониала – еврейские молодожёны приходят сюда возложить цветы и сфотографироваться на память).

В полном соответствии с этими новыми явлениями – «В 1972 году в годовщину восстания евреев Варшавского гетто в горсовет г. Киева были вызваны евреи – Красный Б., Родомысльский М., Ременник С., Мандель И. В беседе с ними секретарь горсовета В. Зернецкий заявил, что в Бабьем Яре митинг проводить запрещается, потому что там похоронены не только евреи» [46].

Фото 25. Акция у камня в Бабьем Яру, 1972 год (скорее всего, это 9-е Ава).

«Хроника текущих событий» сообщала: « 7 сентября 1972 г. Группа киевских евреев пыталась возложить венок и цветы к надгробному камню в Бабьем Яре в память об 11 израильских спортсменах, убитых в Мюнхене. Участников траурной церемонии ожидали наряды милиции, сотрудники КГБ в штатском (среди них уже давно знакомые многим евреям оперативные работники УКГБ по Киевской области Смирнов, Брюханов и другие, не раз участвовавшие в различных акциях против евреев, в частности у Киевской синагоги). Кроме машин милиции и КГБ, было несколько обкомовских машин. Задерживали тех, кто подходил с цветами или отказывался «разойтись». Всего было задержано 27 человек, из них 5 оштрафованы на 25 рублей, 11 осуждено на 15 суток административного ареста по ложным свидетельским показаниям, причем для каждого были придуманы различные «составы преступления». Арестованы: Юрий Сороко, Бася Сороко (жена), Симха Ременник, Зиновий Меламед, Марк Ямпольский, Юрий Тартаковский, Дмитрий Добренко, Владимир Верников, Всеволод Рухман, Давид Мирецкий, Ян Монастырский.

За день до конца срока по протесту прокурора по надзору за местами заключения была освобождена Б.Сороко ввиду того, что у нее и Ю.Сороко – несовершеннолетний ребенок. Всех арестованных выпускали в разное время и в разных местах, чтобы не дать им возможности встретиться. Друзей и родственников арестованных, собравшихся около тюрьмы, пыталась разогнать милиция. Ю. Сороко и З. Меламед прямо из тюрьмы были отвезены в УКГБ по Киевской области, где с ними в угрожающем тоне «беседовал» сотрудник КГБ Давиденко. Он заявил, что «обстоятельства изменились», что у КГБ теперь «развязаны руки», в следующий раз им грозит куда более длительный срок (Юрий Сороко и Марк Ямпольский арестовывались на 15 суток в феврале-марте 1972 года за посещение киевской синагоги)» [47].

И дальше, там же – «Хроника текущих событий», выпуск 27, 15 октября 1972 г.:

В этот день (имеется ввиду 29 сентября 1972 года), «как обычно, состоялось возложение венков и цветов к надгробному камню в Бабьем Яре. Позднее обычного (в 18 часов) начался официальный митинг. Оратор акцентировал внимание на израильской агрессии против арабов. Далее говорилось о многонациональном советском государстве и о том, что во время трагедии, разыгравшейся в Бабьем Яре, погибло много советских людей различных национальностей. Жители Киева пришли в Бабий Яр почтить память своих погибших братьев с венками и цветами (несколько сот человек). Тротуары были оцеплены многочисленными отрядами милиции. Разрешалось возлагать венки только с красно-черными лентами и надписями не на еврейском языке («непонятно, что написано»); бело-голубые ленты приказали снимать (цвет израильского флага). В 19 часов наряды милиции стали очищать улицу, к 20 часам все было пусто, свет у надгробного камня погашен» [47].

Постепенно начал вырабатывался уже некий общепринятый стандарт проведения митингов в Бабьем Яру. Но… «Опираясь на на постановления высшего политического руководства СССР, секретарь ЦК КПУ В. Маланчук и заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК А. Мяловицкий 15 августа 1973 предложили поручить Прокуратуре УССР, Министерству внутренних дел УССР, Комитету государственной безопасности при Совете Министров УССР «усилить работу по разоблачению и привлечению к криминальной ответственности активных пропагандистов движения за выезд евреев из СССР, эмиссаров зарубежных сионистских центров», – пишет в своей работе киевский историк О. Бажан, [47], ссылаясь на соответствующие архивные документы, – «В результате, каждая более не менее значительная акция активистов еврейского национального движения не осталась без внимания соответствующих подразделов 5-го Управления КГБ, созданного специально для борьбы с проявлениями сионизма».

Фото 26. Саша Фельдман, Саша Цацкис (на переднем плане) и др. выносят венки в 1973 году.

С осени 1973 г. потянулась вереница судебных преследований, на которых имя Бабьего Яра не упоминалось, но все они были безусловно с ним связаны. Привожу ниже список процессов, которые мне удалось извлечь из исторического небытия. Для полноты картины я включил в него первым Бориса Кочубиевского, хотя он осуждён был ещё в 1969 году:

• Кочубиевский, Борис – арест 4.12.68 г., суд 13.05.69 г., срок 3 года по статье 187-1 УК УССР, наказание отбывал в Учреждении ЯЭ 308/26, Желтые Воды, Украинская ССР.
• Фельдман, Александр – арест 13.10.73, суд 23.11.73, срок 3,5 года ИТЛ (где-то на Украине, но точных данных нет).
• Винаров, ……………. – ………………. , суд 1976 г., (более подробных данных нет).
• Фридман, Ким – арест 18.03.81 г., суд в мае 1981 г., срок 1 год, ИТК 301/59, Винницкая область, УССР.
• Кислик, Владимир – арест 20.03.81 г., суд в мае 1981 г., срок 3 года по статье 206-11 УК УССР, наказание отбывал в 1-ом ИТЛ, г. Днепродзержинск, и 2-ом ИТЛ, г. Жданов, УССР.

• Эльберт, Лев – арест …… , суд 25.05.83 г., срок 1 год по статье 190-1 УК УССР, наказание отбывал в ИТУ 312, пос. Трудовой, Винницкая область, УССР.
• Зубко, Станислав – арест …. , суд 1981 г., ….. , срок 4 года, (более подробных данных нет).
• Пильников, Валерий – арест ….. , суд ….. , срок 5 лет, (более подробных данных нет).
• Бернштейн, Йосиф – арест 1984 г., суд …… , срок 4 года, (более подробных данных нет).

Кроме того, известно, что судебным репрессиям в Киеве подвергались и другие еврейские активисты (есть список, но информация в нём выглядит не очень достоверной). В любом случае, приведенный выше список не есть простое перечисление фамилий, дат, статей и мест отбывания наказания. Это длинная вереница человеческих страданий, боли, унижения и невыносимых условий советского исправительно-трудового учреждения, которые еврейским активистам тех лет выпало пережить, и которыми оплачена наша сегодняшняя память о Бабьем Яре. (На сегодняшнем празднике жизни неплохо было бы, чтобы кто-нибудь хоть иногда вспоминал об этом).

Фрагмент седьмой – повесть временных лет

Судебные расправы не были единственным средством пресечения еврейской активности в Бабьем Яру. В ходу у властей были и другие, так называемые, внесудебные, административные меры. Широко использовалась такая чисто-советская мера, когда КГБ указывал руководителям производственных предприятий кого из их сотрудников надлежит отправить в срочную командировку или задержать на работе на всё время событий предполагаемых в Бабьем Яру. И это работало – руководители предприятий беспрекословно выполняли указания КГБ. (Таковы уж они, советская правовая система и советская демократия).

В своём обращении в Президиум Верховного Совета СССР от 20 сентября 1981 г. евреи-отказники г. Киева (21 человек) писали: «Время от времени с некоторых из нас снимают ярлык отказника и наделяют ярлыком мелкого хулигана, сквернослова, уголовника, наркомана, хранителя оружия или тунеядца. Именно такие ярлыки были использованы властями г. Киева для осуждения отказников Валерия Пильникова (5 лет), Кима Фридмана (1 год), Владимира Кислика (3 года), Станислава Зубко (4 года), не считая многочисленных административных арестов. Несомненно, ярлыков бесчисленное множество, и поэтому не исключено, что кто-то из нас еще будет сделан антисоветчиком, валютчиком, фарцовщиком, насильником или вором, если беззаконию не будет положен конец. О размерах нашего бесправия и униженности можно судить хотя бы по тому, что не всем в Киеве теперь позволено чтить память жертв Бабьего Яра. 31 мая прошлого года сотрудники милиции и госбезопасности во главе с капитаном КГБ Новиковым Р.М. попросту разогнали собравшихся в Бабьем Яру отказников, а 29 сентября того же года в районном отделении милиции Ленинского р-на г. Киева, где собрались отказники в связи с попыткой ареста одного из них, майор КГБ Одинцов В.Г. заявил: «Если кто-нибудь из вас сегодня появится в Бабьем Яру, можете считать себя вечными отказниками», («Хроника текущих событий» [48]).

То особое внимание, которое КГБ и советская власть уделяли еврейской активности в Бабьем Яру привело к тому, что в какие-то годы действия киевских активистов оказывались в значительной мере парализованными. Но Бабий Яр никогда не был заботой только киевских сионистов. Бабий Яр почти с самого начала был заботой всего всесоюзного еврейства. Картина Йосифа Кузьковского «Бабий Яр» была написана в Риге ещё в 1948 году (сегодня находится в Кнессете Израиля). Самодеятельный еврейский коллектив Вильнюсского дворца профсоюзов в полном составе посетил Бабий Яр в ноябре 1968 года (и оставил выложенный на земле из цветов и осенних листьев Маген Давид. Если внимательно присмотритесь к фото 27, сможете различить его едва уловимый контур). В 70-е и 80-е годы посещение Бабьего Яра еврейскими активистами других городов Союза превратились почти в обязательное, ритуальное действие – особенно в дни годовщин Бабьего Яра.

Фото 27. Вильнюсский ансамбль «Мир зайнэн до» в Бабьем Яру, ноябрь 1968 года.

О посещении Бабьего Яра 50-ю представителями городов Советского Союза в сентябре 1971 года я уже упоминал выше. Недружелюбный приём, оказанный им тогда киевскими гебешниками, не обескуражил еврейских активистов. Алексей Макаров [46] на основании своих источников описывает события в Бабьем Яру в 1974 и 1976 годах: «В 1976 году еврейские активисты из разных городов Советского Союза не были допущены к траурному митингу в Бабьем Яре. Среди них Иосиф Аш и Иосиф Бейлин из Москвы, Яков Ариев из Риги, Александр и Людмила Мизрухины, Владимир Кислик, Марк и Наташа Луцкие из Киева. Анатолий Щаранский был снят с поезда по дороге в Киев, Михаил Магер из Винницы получил предупреждение, что если он выедет, то будет арестован. Однако двадцати активистам из разных других городов удалось прорваться и они прибыли на траурный митинг. По некоторым сообщениям, которые были переданы на Запад, около 300 евреев присутствовало на траурном митинге и они возложили венки возле памятника» [46].

«Хроника текущих событий», выпуск 47, описывает события 1977 года: «Шестерых московских активистов Движения за выезд евреев (среди них – В.Слепак, М.Кремень, Елистратов) в 19 часов 28 сентября задержали на Киевском вокзале Москвы и продержали в милиции до 3 часов 29 сентября, не дав им уехать в Киев. Б.Чернобыльского задержали при выходе из дома и продержали в милиции. 29 сентября в Киеве Цинверблита вызвали в МВД на беседу по поводу его трудоустройства и продержали там до 8 часов вечера, Лебедя вызвали в прокуратуру, Пресмана – в ОВИР; Паргаманика забрали на улице, отвезли в КГБ и продержали на допросе по делу Щаранского до вечера. За несколько дней до 29 сентября киевлянина Эльберта арестовали в аэропорту, когда он собирался выехать в Москву, и дали ему 10 суток «за хулиганство». Его жене, когда она пыталась выяснить, где ее муж, ничего не сказали. В этом году в Бабьем Яре 29 сентября официального траурного митинга не было; лишь от нескольких организаций к подножию памятника возложили венки».

Самыми «внушительными» в этой летописи были события сентября 1981 года – 40-я годовщина Бабьего Яра. Но война в Афганистане уже идёт, выезд евреев практически прекращён, война с инакомыслящими в полном разгаре, и любые попытки инакомыслия подавляются самым неукоснительным и жестоким образом. Намного жёстче, чем прежде.

В этом году предполагалось прибытие делегаций из четырех городов: Москвы, Ленинграда, Риги и Одессы. Я разговаривал почти со всеми участниками этого события, и потому могу спокойно воспроизвести здесь отчёт из «Хроники» [48], внеся, где надо, мелкие поправки и уточнения, вытекающие из сегодняшних рассказов моих собеседников: «27 сентября в течение всего дня в районе памятника жертвам Бабьего Яра находилось не менее 100 сотрудников милиции и «штатских». Неподалеку стояли 4 больших пустых автобуса. Все улицы, ведущие к Бабьему Яру, контролировались машинами милиции и КГБ. Большое количество милиции и «штатских» было на железнодорожном вокзале и в аэропорту.

Приехавших из Москвы Моисея Равича, Евгению Нартову и Алексея Лоренцсона (Хр.60, 62) задержали на вокзале. Равича (ему 70 лет, он – участник Великой Отечественной войны) и Нартову посадили на поезд и в сопровождении милиции доставили в Москву, а Лоренцсону судья народного суда Железнодорожного р-на Власенко «за нецензурную брань», даже не поглядев на него, дал 15 суток. Ленинградцы Павел Астрахан и Михаил Эльман, приехав в Киев, добрались до Бабьего Яра на такси. Они пошли к памятнику с венком, обвитым черной лентой, на которой было написано: «ВЕЧНАЯ ВАМ ПАМЯТЬ, Ленинград, 1981 г.». К ним подошли 10 милиционеров и «штатских» и заявили, что у ленты не тот цвет. Ленту сняли – тем не менее, к памятнику их не пустили. Астрахана отвели в находящийся неподалеку пункт милиции, вскоре туда же доставили и Эльмана. На следующий день оба получили по 10 суток.

Одесситы Александр Кушнир, Ян Меш, Валерий Певзнер и Юлий Шварц были задержаны в районе Бабьего Яра и отправлены в аэропорт. Однако позднее им удалось вернуться назад с цветами и им позволили парами (каждую пару охраняло 8 человек) подойти к памятнику и возложить цветы. После этого их посадили в машины и отвезли на вокзал. Все время до отхода поезда и в самом поезде их сопровождали милиционеры. 29 сентября четверо «штатских», отказавшихся предъявить свои удостоверения, схватили киевского отказника Григория Островского, когда он вышел с работы, и отвезли его в РОВД Железнодорожного р-на (Островский узнал сотрудника КГБ В.Г.Одинцова – Хр.56, 57 и «своего» куратора из КГБ). Островскому сказали, что он подозревается в квартирной краже. Составить протокол задержания отказались. Утром 30 сентября его жене сказали в милиции, что среди задержанных накануне ее мужа не было» [48].

Далее, в том же выпуске «Хроники»: «…В 11 часов утра 12 октября (1981 г.) Лоренцсона должны были выпустить из-под стражи. Его встречали приехавшая из Москвы мать, Ирина Ратушинская (Хр.62), Анна Зубко и Галина Дмитриева. В 11 часов к ним вышел дежурный Голубенко и предложил «немедленно убраться», пригрозив натравить на них овчарку. Он даже начал это делать, но прекратил, т.к. сбежались люди. В положенное время Лоренцсона не освободили. Вечером его в закрытой машине отвезли на вокзал и заставили сесть в московский поезд. Деньги на оплату его проезда изымали дважды – у Равича и самого Лоренцсона. На прощание сотрудник КГБ сказал ему: «Запомните: Киев – это вам не Москва! Тут еще крепка советская власть! Так что сами усвойте и другим передайте: с венками сюда лучше не ездить».

Подводя итоги описаниям событий того времени, известный исследователь диссидентского движения Людмила Алексеева в своей книге «История инакомыслия в СССР» [49] так заканчивает главу «Еврейское движение за выезд в Израиль»: «Общее усиление репрессий с 1979 г. сказалось и на еврейском движении. Чрезвычайно увеличилось число кратких арестов — по 10-15 суток. Аресты с осуждением на лагерные сроки, как и активность, распределились между Киевом, Москвой, Ташкентом, Кишиневом и Харьковом. Киев получил «первенство» по числу осужденных: в 1979-1983 гг. здесь были осуждены 10 отказников.

Для расправ с отказниками чаще всего использовались сфабрикованные уголовные обвинения – главным образом, в «тунеядстве» и «хулиганстве», но киевлянин Станислав Зубко получил лагерный срок за «хранение оружия и наркотиков», подброшенных в его квартиру. С 1980 г. возобновились осуждения активистов еврейского движения по политическим статьям, но не за «сионизм», как это делали в начале движения, а по обвинению в «клевете на советский строй» [49].

Фрагмент восьмой – большая разница

Как любое другое общественное движение, еврейское национальное движение в период блокады и административных репрессий начало колоться, распадаться, размежевываться. Уже упоминавшаяся выше Людмила Алексеева выделила два основных направления этого размежевания – «культурники» и «эмиграционщики» [49]. По её определению, «идея «культурников» состояла в возрождении национального самосознания евреев через приобщение их к еврейской культуре. «Культурники» видели главную задачу в распространении среди евреев знания истории и религии своего народа, в возрождении национальных традиций, национальной общественной жизни… «Эмиграционщики», не возражая в принципе против усилий по возрождению национальной культуры, скептически относились к их успешности в советских условиях. Они утверждали, что ни один народ в СССР не имеет полноценной национальной жизни, и евреи тем более не смогут этого добиться. Единственная возможность для советских евреев — исход. «Эмиграционщики» видели свою миссию в обеспечении как можно более широкого выезда» [49].

Эти определения Алексеевой получили очень широкое распространение и многократно цитируются по сей день, даже если авторы и не указывают Алексееву, как свой первоисточник (как Олег Бажан, например [45], или Иосиф Зисельс («Егупец», №6, 2000 г.), или же, наоборот, подробно оговаривают это (как, например, Р. Мухаметдинов, май 2011 г.).

В новейших еврейских публикациях размежевание еврейских движений определяется несколько иначе, как «культурники» и «политики» (смотрите – Натан Щаранский [50], Юлий Кошаровский [51], Михаил Членов [52]). По Щаранскому: «…дискуссия между двумя группами могла бы носить вполне академический характер, – в конце концов и «культурники» всегда понимали безусловную важность борьбы за репатриацию, и «политики» считали, что следует поощрять деятельность своих оппонентов. Однако, как это часто случается, конфликт усугублялся личными амбициями и уязвленным самолюбием …».

Разногласия между «культурниками» и «политиками», безусловно, должны были сказаться и на еврейской активности в Бабьем Яру. Так оно, в действительности, и было. Моё внимание на это обратил Дима Райзман во время нашей недавней беседы с ним о Бабьем Яре. «Прямики в Бабьем Яру не появлялись…», – сказал Дима, и я чуть не онемел от такого признания: то-есть как это – не появлялись? В моём прошлом опыте любое сознательное еврейство всегда было безусловно связано с Бабьим Яром.

(По Алексеевой, «прямики» – это «эмиграционщики». Но на самом деле всё было совсем не так – и культурники, и политики, и подавляющая часть «еврейской публики» – все говорили и думали об эмиграции. Настоящий водораздел проходил не по вопросу эмиграции, а по вопросу «Быть или не быть еврейскому народу? Быть или не быть с еврейским народом?». Или «Каждый волен играть, что горазд, на трубе… Каждый сам по себе: я – себе, он – себе»? Только потом уже из вопроса о еврейской сопричастности следовал вопрос – куда, когда и как эмигрировать или оставаться, где и быть евреем? В Томске, в Новосибирске, Сиднее, Кейптауне, Бостоне или Ашдоде?

Два миллиона советских граждан, меченых пятым пунктом в паспорте, никогда не были и не могли быть еврейским народом. Два миллиона имперских холуев, зарабатывающих себе право на выживание в условиях СССР, хранящих свои ордена и медали, почётные грамоты и дипломы, свои звания передовиков производства и отличников боевой и политической подготовки, – эти два миллиона на звание «еврейский народ» никогда, уж извините, «не тянули». Для того, чтобы считаться еврейским народом, им ох как много чего ещё не хватало. И поэтому заботы «культурников» о распространении среди евреев знаний о истории и религии своего народа, о национальных традициях, об элементах еврейской национальной культуры – были более, чем уместны и своевременны. Именно с этого начиналась когда-то и наша «националистическая» деятельность (вернитесь и перечитайте донесения Андропова). К этому же в своё время закономерно пришли и «культурники». Но без обращения к Бабьему Яру, без возвращения в Бабий Яр такие вещи не происходят! Прав был Дима Райзман, контингенту «прямиков» Бабий Яр был ни к чему, такие в Бабьем Яру не появлялись.

Бабий Яр всегда был и навсегда оставался сионистской заботой. Даже партийному ЦК это было ясно – М. Мицель так описывает это: «В конце 1970-х гг. идеологический отдел ЦК создал термины, значение которых было ясно только (их) авторам: «сионистская пропаганда трагедии Бабьего Яра» и «клеветнические измышления сионистов вокруг Бабьего Яра». Даже строительство омерзительного памятника, который власти установили в 1976 году, было, оказывается, инспирировано сионистами – «В письме в ЦК КПУ от 18 сентября 1974 г. секретарь Киевского горкома КПУ О. Ботвин так обосновал необходимость сооружения памятника: «В связи с тем, что в настоящее время лица еврейской национальности, так называемые «отказники», вынашивают идею создания общественного комитета по сбору средств для сооружения памятника в Бабьем Яре, в газете «Вечірній Київ» накануне 29 сентября будет опубликован материал о проекте памятника и его строительстве». (Мицель [53], со ссылкой на ЦДАГОУ, ф. 1, оп. 25, спр. 1044, арк. 148).

Фрагмент девятый – профанация

Ничто не вечно под луной. В 1991 году рухнул Советский Союз и вся созданная им и при нём система лжи, лицемерия, надругательства и насилия. Вдруг всё стало можно. Вдруг все заговорили, завспоминали, всем, оказывается, есть что сказать, всем есть вдруг чем поделиться со всем остальным миром. Бабий Яр, как оказалось, тут вовсе не исключение. Правда, непонятно, зачем и почему воспоминания о Бабьем Яре вдруг стали превращаться в ведомости по переучёту трупов и разборки, кому именно принадлежит право на этот переучёт и переатестацию трупов (кому в первую очередь, а кому – «а вас здесь не стояло!»). Бабий Яр вдруг стал замечательным брендом, а любое упоминание бренда должно быть ярким, запоминающимся. Сегодня любой рассказ о Бабьем Яре обязательно сопровождается изображением какой-нибудь сцены ужасов – так публика, оглушенная рекламой, быстрее обратит внимание и отреагирует на бренд. Занимаются этим вполне приличные и известные люди. Вот вам краткая иллюстрация к сказанному:

Радио «Свобода», анонс программы Алфавит инакомыслия. Бабий Яр. Программа первая. Вторник 14 июня, в 23:00 по московскому времени. В тексте анонса помещена фотография, подписанная: «Бабий Яр – место расстрела 100 тысяч советских граждан. Опубликовано 13.06.2011 12:16».

Но это не Бабий Яр!..

В опубликованном тексте самой передачи Иван Толстой и Андрей Гаврилов, «Алфавит Инакомыслия». Бабий Яр. Передача первая (14.06.2011, 23:00) приводится ещё ряд фотографии, тоже подписанных как фотографии Бабьего Яра.

Бабий Яр. Немецкий солдат расстреливает женщину с ребенком (Опубликовано 14.06.2011 23:00)

Господа, это не фотографии Бабьего Яра!.. Такие подмены кощунственны!

Далее. Википедия в статье о Бабьем Яре так же помещает свою соответствующую иллюстрацию:

Расстрел евреев – документальное фото Холокоста евреев. Бабий Яр, 1941 год, Украина

И это фото тоже никакого отношения к Бабьему Яру не имеет.

Это, так сказать, самые свежие примеры, но продолжается всё это уже далеко не первый день. В сентябре 2006 года 9-й канал Израильского телевидения («русский» канал) пригласил меня участвовать в передаче, посвящённой Бабьему Яру. После короткого представления участников (понятно, я там был не один), был запущен документальный фильм о Бабьем Яре. По установившейся традиции он был полон всяких «ужастиков», никакого отношения к Бабьему Яру не имеющих. К тому же, фильм прерывался рекламой – «Моя киска любит Вискас!», и другими шедеврами такого же типа. Когда это безобразие наконец закончилось, я объявил, что в такой передаче участвовать не буду. Встал и вышел. Снова дали какую-то заставку, и ведущий передачи (Давид Кон) бросился за мной с проклятиями и воплями: «Что вы от меня хотите? Я получил этот материал из Яд Вашема!».

И действительно – зайдите на сайт Яд Вашема – там вы найдёте массу пикантных вещей на выбор. Например, Израиль. Музей Яд Вашем. Бабий Яр, Uploaded by erlih99 on Aug 22, 2007. А рядом, в длинном списке-подсказке, получите бесконечный набор фальшивок и спекуляций на актуальную нынче тему Бабьего Яра.

Не собираюсь я тут никого учить или указывать, как правильно жить или помнить о прошлом. Ничего не поделаешь – таков уж заведенный порядок вещей в этом мире. Как у Галича:

Сгнило в вошебойке платье узника,
Всем печалям подведен итог,
А над Бабьим Яром – смех и музыка…
Так что всё в порядке, спи сынок.

Не сплю, не спится. Что-нибудь изменить я уже не в силах и даже не собираюсь. Просто так, как Эммануэль Рингельблюм когда-то, собираю и подшиваю в архив фрагменты ускользающего, исчезающего окружающего мира. Не такой уж я наивный придурок, но, тем не менее, верю, что когда-нибудь придёт день и молочные бидоны с пожелтевшими рукописями и фотографиями, сложенными в них, кому-нибудь пригодятся.

Всем привет, Амик.

14 сентября 2011 г.

Ссылки и источники

[1] Архив Эм. Диаманта.

[2] Евгений Евтушенко о «Бабьем Яре». Интервью, Михаил Бузукашвили (Нью-Йорк). «Чайка» №2(181) от 16 января 2011 г.

[3] 65-летие трагедии Бабьего Яра. Передача радиостанции «Эхо Москвы»: Разворот, Понедельник, 14.08.2006, Гости: Евгений Евтушенко, Ведущие: Сергей Бунтман и Оксана Пашина.

[4] Дмитрий Гордон. Больше, чем поэт: Евгений Евтушенко. «Бульвар Гордона», №29 (169), 22 июля 2008.

[5] Иван Толстой и Андрей Гаврилов, Радиопрограммы / Поверх барьеров с Иваном Толстым.

[6] Владимир Островский, Жидомасон по фамилии Евтушенко.

[7] Виталий Коротич, Люди, годы, жизнь… Уходящая натура, или Двадцать лет спустя. «Бульвар Гордона», №7 (303), 15 февраля 2011.

[8] Бабий Яр-1966: как это было. Беседа с кинорежиссером Рафаилом Нахмановичем для интернет-издания maidan.org.ua от 28.09.2006 г.

[9] Валентина Бондаровская, «Божественность повседневной жизни» Виктор Некрасов: Киев, после «окопов». «Зеркало недели» №23, 16 июня 2007.

[10] Виктор Некрасов и Владимир Корнилов, Письма и вокруг. Публикация, комментарии и примечания Л. Беспаловой, Опубликовано в журнале: «Знамя» 2008, №9.

[11] Леонид Финкель Наш выбор – Виктор Некрасов! К столетию со дня рождения Виктора Платоновича Некрасова, Понедельник, Июнь 20th, 2011.

[12] Трагедия Бабьего Яра.Об одной незаконченной книге Виктора Некрасова. Вступительный текст Александр Парнис, Ежемесячник «Информпространство», Июль 12, 2010.

[13] Иван Дзюба, «То, что взывает к совести», Страницы истории, 20/135, Октябрь 2006.

[14] А.Рыбачук и В. Мельниченко, «Когда рушится мир…», Изд. «ЮРИНФОРМ», Киев, 1991.

[15] «Прощай, СССР. Фильм 1. Личный» (1992), Режиссер: Александр Роднянский , Сценарий: Александр Роднянский, Продюсеры: Александр Роднянский, Борис Фуксман.

[16] «Виктор Некрасов на «Свободе» и дома», Документальное кино, Режиссер: Рафаил Нахманович , Украина, 1992, 116 мин.

[17] «Виктор Некрасов. Вся жизнь – в окопах». Документальный фильм к 100-летию Виктора Платоновича Некрасова, Режиссеры Елена Якович и Алексей Шишов, хронометраж: 53:07, Россия, 2011.

[18] «Совесть. Феномен Ивана Дзюбы». Режиссер О. Муратов, киностудия имени О. Довженко.

[19] Борьба за память (часть 1), Яков Шаус, Интервью с Эммануэлем (Амиком) Диамантом, газета «Вести» от 28.09.2006 года, Израиль.

[20] Борьба за память (часть 2). 2006-10-08.

[21] Элиягу Валк и Мирьям Гарбер, Беседа с участниками тех событий, июль 2011.

[22] Марк Мойзес, Беседа с участником тех событий, июль 2011.

[23] Ицхак Житницкий, Беседа с участником тех событий, август 2011.

[24] Геннадий Костырченко, « Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм». Международные отношения, Москва, 2003.

[25] Леонид Школьник, «Григорий Полянкер: от Киева до Берлина и обратно», «Еврейский журнал» 15.02.07.

[26] Любовь Хазан, «Рукописи не горят», Газета «Бульвар Гордона» №24 (319 ), 20.06.11.

[27] Захарий Белоцерковский, «Диссидент Лёня», 30 сентября 2010 г.

[28] Л.И.Плющ, «На карнавале истории», London : Overseas Publications Interchange, 1979.

[29] Лев Дробязко. Материалы о Викторе Некрасове, 1 лютого 2011.

[30] О. Ботвин, Докладная записка «О случае проведения неорганизованного митинга на месте расстрела немецко-фашистскими окупантами советских людей в Бабьем Яру», ЦДГОУ, ф. 1, оп. 24, спр. 6160, арк. 148-151.

[31] Протокол №31 заседания бюро киевского горкома К[оммунистической] П[артии] Украины, 12 октября 1966 года, ГАКО. ф. П-1, оп. 22, д.136

[32] Пятое управление.

[33] Рафаил Нахманович, Бабий Яр-1966: как это было, 28-09-2006.

[34] Гелий Снегирёв, Автопортрет-66: Повесть, Изд. Дух и литера, Киев, 2001.

[35] Иосиф Сталин, Марксизм и национальный вопрос, Сочинения в 16 томах, Том 2.

[36] Эрнест Ренан, Что такое нация? Доклад, прочитанный в Сорбонне 11 марта 1882 года.

[37] Олег Бажан, Юрій Данилюк, Український національний рух: основні тенденції і етапи розвитку (кінець 1950-х — 1980-ті роки), Інститут історії України НАН України, Київ, 2000 р. – 232 с.

[38] Бажан О. Г., Данилюк Ю. З. Опозиція в Україні (друга половина 50-х – 80-ті рр. XX ст.) / НАН України. Інститут історії України. – К.: Рідний край, 2000. – 616 с.

[39] Амик Диамант, Март надвигается. Слезою со щеки… Интернет-журнал «Мы здесь», №297, 3.03.11.

[40] О. Ботвин, Секретарь Киевского горкома КПУ, Докладная записка в ЦК КПУ, 16 сентября 1969 года, ЦДГОУ, ф. 1, оп. 25, спр. 180, арк. 20.

[41] О. Ботвин, Секретарь Киевского горкома КПУ, Докладная записка в ЦК КПУ, 17 ноября 1969 года, ЦДГОУ, ф. 1, оп. 25, спр. 180, арк. 18-19.

[42] Юлий Кошаровский, Мы снова евреи, Очерки по истории сионистского движения в Советском Союзе, Иерусалим, 2007, том 1, глава 12.

[43] Хроника текущих событий, выпуск восьмой, 30 июня 1969 г.

[44] Йосиф Бегун, Еврейский венок, Новое Время, №50, 1999г., стр. 39.

[45] Олег Бажан, Репресивні заходи радянської влади щодо громадян єврейської національності в УРСР (1960-ті – 1980-ті рр.), 2004.

[46] Алексей Макаров, Бабий Яр: память общества – забвение государства, Школьники и студенты о Холокосте, Выпуск 2, Фонд Холокост, Москва, 2005.

[47] Хроника текущих событий, выпуск двадцать седьмой, 15 октября 1972 года.

[48] Хроника текущих событий, выпуск 63, 31 декабря 1981 года.

[49] Алексеева Л.М., История инакомыслия в СССР: Новейший период. М.: РИЦ «Зацепа». – 2001. – 382 с. (Первое издание вышло в 1984 году в США на англ. языке).

[50] Натан Щаранский, Не убоюсь зла, Век, Олимп, 1991, 400 с.

[51] Юлий Кошаровский, Мы снова евреи: очерки по истории сионистского движения в бывшем Советском Союзе, том 3, Иерусалим, 2009. (Часть VI. В спорах и борьбе, Глава 37 «Культурники» и «политики»).

[52] Михаил Членов, У истоков еврейского движения (Ч.2), «Взрослые люди» 20.05.2011.

[53] Михаил Мицель, Запрет на увековечение памяти как способ замалчивания Холокоста: практика КПУ в отношении Бабьего Яра, Голокост і сучасність, №1, 2007.