Рад этой дискуссией как пишется

Сама необходимость раздела о себе подвергается сомнению со стороны многих специалистов по поиску и подбору кадров. С одной стороны, часть информации уже указана вами в других разделах. С другой стороны, раздел о себе — это часть шаблона, а шаблон всё ещё имеет большую силу как среди работодателей, так и среди кандидатов.

Сложность состоит в том, что содержание раздела «Обо мне» строго не регламентировано. В значительной степени он имеет произвольную форму, и его наполнение во многом остаётся на усмотрение соискателя. Что же нужно отразить в разделе о себе в резюме? Если свести воедино различные источники информации, то получится примерно следующая картина:

1. ключевые компетенции и профессиональные навыки;
2. личностные качества;
3. хобби и увлечения, занятия в свободное время;
4. различного рода дополнительная информация, которая может сыграть роль для конкретной вакансии.

Первый пункт самый спорный. Ведь компетенции и профессиональные навыки вы уже указывали в соответствующем разделе, ближе к началу резюме. А дублирование в любом виде не понравится работодателю. Это заставит его терять время на повторное усвоение уже прочитанной информации. Но если он дошёл до раздела «Обо мне», значит, его уже заинтересовало резюме. В такой ситуации единственно возможный вариант — это привести добавочную информацию, которая сможет укрепить рекрутера в его решении пригласить вас на собеседование.

А вот личностные качества — то, что надо. Ведь до этого вы указывали результаты деятельности: этапы образовательного процесса, места работы, достижения, навыки. Личность при этом словно оставалась за кадром. Указание личностных качеств в последнем разделе — это как будто подведение итогов, объяснение ваших высоких результатов, причина того, как вы достигли всего перечисленного в предыдущих разделах. Кроме того, это ещё и заверение работодателя в том, что с приходом на новую работу в положительной динамике ничего не поменяется, так как ваша личность останется неизменной.

Что касается увлечений и занятий в свободное время, то их тоже стоит упомянуть. Удачная стратегия при составлении резюме — сформировать у рекрутера стойкое впечатление, что он знает о вас всё. В этом грамотно освещённые интересы могут сослужить соискателю хорошую службу. В том случае, когда хобби перекликаются с должностными обязанностями, кандидат получает преимущества в глазах работодателя.

В качестве дополнительной информации в резюме обычно указывается то, что не имеет прямого отношения к вакансии, но может помочь в профессиональной деятельности. Это может быть знание языков (желательно подтверждённое соответствующим сертификатом), готовность к ненормированному рабочему дню и переработкам (разумеется, за дополнительное вознаграждение), наличие личного транспорта (если вакансия предполагает частые поездки), навыки владения определённым оборудованием или программным обеспечением.

После того как мы определились с содержанием раздела «Обо мне», самое время изучить правила его наполнения. Здесь многие соискатели совершают ошибку, сваливая в раздел о себе всю информацию, которую не смогли уместить в предыдущих регламентированных рубриках. Однако превращение этого раздела в информационную свалку очень негативно скажется на общем впечатлении от резюме, если работодатель вообще дойдёт до этого места. На основании данного положения вещей можно сформулировать первые базовые правила:

1. Указывать нужно лишь ту информацию о себе, которая имеет отношения к конкретной вакансии. Связь эта может быть и косвенной, но обязательно должна присутствовать. Пример прямой связи: менеджер по работе с персоналом увлекается психологией — это поможет ему лучше влиять на людей, организовывая их в команду, а также умело разрешать возникающие споры. Пример косвенной связи: бухгалтер увлекается собиранием пазлов или плетением бисера — занятие это хоть и не связано напрямую, но тренирует усидчивость и сосредоточение. Пример несвязанного, а потому бесполезного для рекрутера заполнения раздела «Обо мне» в резюме: верстальщик сайтов играет на гитаре в стиле готик-металл — для работодателя эта информация лишняя, а значит вредная.
2. Избегать шаблонных формулировок. Привычный перечень из ответственности, целеустремлённости, и желания работать может убедить рекрутера разве только в том, что соискатель, составляя резюме, прибегал к помощи интернета и распространённых стереотипов. Не бойтесь простых слов: перефразируйте всем изрядно надоевшую ответственность в готовность принятия сложных решений в безвыходных ситуациях, целеустремлённость — в принятие интересов и целей компании как своих собственных. Если же вы всё же решили использовать стандартные формулировки, то перечислите их списком, а через двоеточие или в скобках дайте расшифровку, как определённые качества повлияли на результат вашей прошлой деятельности. Например: продавец-консультант указывает в списке личностных качеств коммуникабельность, добавляя, что благодаря этому удалось увеличить эффективность торгового отдела на 40% за счёт заинтересованности посетителей, изначально не планировавших совершать покупку.

Несмотря на достаточную вольность, которую может себе позволить соискатель при составлении раздела «Обо мне», есть всё же определённый перечень нежелательной информации, которая может если не навредить, то, по крайней мере, привести в недоумение работодателя или просто быть лишней.

1. Не указывайте в личной информации своё семейное положение и наличие детей. Данные сведения не должны влиять на вашу профессиональную состоятельность. Если данный вопрос заинтересует работодателя, то вы всегда сможете ответить на него во время собеседования или уже после приёма на работу. Исключение составляют только женщины, у которых из-за декретного отпуска образовался разрыв в трудовой деятельности.
2. Не пишите в этом разделе о себе слишком много, недаром он является последним и дополнительным. Резюме не автобиография, времени читать этот массив у работодателя не будет.
3. Будьте осторожны с юмором — границу делового стиля очень легко перейти.
4. Не добавляйте в конце пункт о предоставление рекомендаций по запросу. Если работодателю они понадобятся, то уже после собеседования.

Личностные качества:

• легко и непринуждённо завязываю беседу;
• умею поставить себя на место сотрудников, которые мне подчинены;
• умею толково объяснить задачу и обозначить мотивацию;
• умею поддерживать аргументированный и конструктивный диалог.

Увлечения:

• увлекаюсь чтением книг по психологии;
• заочно слушаю курс «Практическая психология» по системе дистанционного обучения.

Дополнительная информация:

• владею английским языком на уровне свободного общения (сертификат IELTS).

Личностные качества:

• быстро и легко нахожу контакт с незнакомым человеком;
• умею ненавязчиво выявить потребности;
• грамотно работаю с возражениями;
• не отчаиваюсь в случае неудачи.

Увлечения:

• посещаю театральный курс ораторского мастерства.

Дополнительная информация:

• увлекаюсь чтением книг на тему личностного роста.

Личностные качества:

• умею находить решение в непростой ситуации;
• воспринимаю неудачу подчинённых как следствие своих собственных ошибок;
• нахожу подход к каждому;
• готов жертвовать личным временем ради успеха компании.

Увлечения:

• шахматы (второй разряд).

Дополнительная информация:

• веду свою колонку «Управление персоналом» на бизнес-сайте. 30 тысяч подписчиков.

Личностные качества:

• аналитический склад ума;
• развитое чувство самоконтроля;
• педантичность;
• аккуратность.

Увлечения:

• логические головоломки.

Дополнительная информация:

• имею публикации в научном журнале «Бухгалтерский учёт и аудит».

Личностные качества:

• пунктуальность — всегда приезжаю в назначенное время;
• хорошая реакция;
• КМС по боксу;
• отсутствие вредных привычек.

Увлечения:

• автотюнинг.

Дополнительная информация:

• права категории B, С, D;
• водительский стаж 15 лет;
• готовность к ночным и суточным сменам, дальним командировкам.

Личностные качества:

• скрупулёзность — проверяю каждый узел;
• ответственность — не сдаю аппаратуру и оборудование, пока нет уверенности в полной работоспособности и безопасности;
• хорошо произвожу расчёты в уме.

Увлечения:

• авиамоделизм, серебряный призёр чемпионата Москвы в категории «Лучшая самостоятельная разработка».

Дополнительная информация:

• участник международного форума «Инновации в инженерии и проектировании промышленной автоматики».

Подводя итог, мы хотели бы подчеркнуть важность этого раздела. В разделе «Обо мне» в резюме должна содержаться ценная дополнительная информация, которая поможет опытному рекрутеру принять решение, приглашать ли кандидата на собеседование или отправить его резюме в мусорную корзину.

М. Аствацатурян― Здравствуйте! У нас на связи профессор Массачусетского технологического института Леонид Мирный. В первой части нашей беседы мы говорили о моторах, которые укладывают длиннющую молекулу ДНК в крошечное 5-микронное ядро. Модель Леонида Мирного, разработанная его лабораторией, которая предполагает существование моторов — специальных ферментов, которые этим занимаются — она фактически уже завоевала право на жизнь, и уже получаются первые экспериментальные подтверждения существования этих моторов.
Я хочу спросить Леонида в начале нашей уже второй части беседы: какие физические тайны биологических молекул вы считаете важным раскрыть в обозримом будущем? Что для этого нужно — суперкомпьютеры, транснациональные проекты вроде проекта «Геном человека»? Ну, это я фантазирую, конечно.

Л. Мирный― Это замечательный вопрос. Я на самом деле как раз об этом думал. Вы на самом деле задали два вопроса. Один — это, собственно, какие тайны, а второй — что для этого нужно. Знаете, предсказать тайны довольно трудно. А вот что для этого нужно — это, пожалуй, интересный вопрос.
Потому что, с одной стороны, действительно существует очень много транснациональных консорциумов. Обычно эти консорциумы сфокусированы на сборе данных. И это, несомненно, очень ценно, потому что эти данные могут оказаться полезными.
Мой стиль работы другой. Как когда-то мне сказал мой коллега (мне очень понравилось это выражение, я, так сказать, за него зацепился): «Моя лаборатория — это интеллектуальный бутик». То, что мы делаем, мы делаем с большой любовью. Каждый продукт, каждая статья.

М. Аствацатурян― Штучно.

Л. Мирный― Штучно, со вкусом, с пониманием. Очень тщательно пишется каждая статья. Буквально каждое предложение, каждое слово пишется вместе, коллективом. Мы сидим за компьютером или за google-документом. Это очень аккуратно. А кроме того, это бутик в том смысле, что очень важную роль играет просто креатив, креативность отдельных людей, работа коллектива. В начале разговора — у меня действительно в лаборатории есть огромные мотки шерсти, которыми мы играем.

М. Аствацатурян― Слушайте, вы там рисуете вообще.

Л. Мирный― Да, мои студенты там вообще ездят на велосипедах. Они прибили какие-то велосипедные шины к стене. В другом месте лаборатории у меня прибиты к стене какие-то старые детали от компьютеров. Например, они взяли банку из-под соленых огурцов, напихали туда старые микросхемы памяти и написали: «Память сохраненная». Сконцентрированная память. И так далее.
То есть вот эта атмосфера работы коллектива, атмосфера творчества в первую очередь, на мой взгляд, абсолютно принципиальна для раскрытия тайн. Мне кажется, что консорциумы и искусственный интеллект очень важны при решении очень многих задач. Но зачастую и то, и другое не может сделать прорывов в понимании. Потому что здесь первым, ключевым является догадка. И догадку, по-моему, нельзя таким образом получить.
При этом данные, который этот консорциум производит, чрезвычайно важны. И анализ их, и роль методов анализа, и современные методы, machine learning, ценны для этого. Но всё равно прорыв, на мой взгляд, происходит в тот момент, когда происходит догадка.

М. Аствацатурян― Но для догадки нужна атмосфера — наверное, прежде всего.

Л. Мирный― Да, и как раз наша такая playful атмосфера в лаборатории, когда мы, так сказать, играем с этими молекулами — это, на мой взгляд, очень важно.

М. Аствацатурян― Как я вычитала, в составе специального подразделения Массачусетского технологического института вы занимаетесь исследованием механизмов канцерогенеза. И вы автор идеи о мутациях особого типа. По-моему, в трудах Национальной академии наук США, в NAS была статья «Passenger Mutations and Driver Mutations». Что это такое? Они в противоборстве или они в балансе?
Это очень в рамках, опять же, этой вашей теоретической работы. Это важно для возникновения рака. Вообще-то это многофакторный процесс, как мне представляется. Там, наверное, не только мутации — там много чего. Но в частности, ваша идея про эти мутации мне очень интересна. Пожалуйста, объясните.

Л. Мирный― Да, вообще интересно возникновение того, что я стал этим заниматься. В какой-то момент Национальный институт рака, который часть Национального института здравоохранения США, решил, что надо привлечь физиков к работе над раком. Идея такая, что когда физиков привлекали к разным большим проектам, директор института создал большой проект, который длится до сих пор, по привлечению физиков в онкологию.
И я, так сказать, поддался на этот соблазн. Решил, что это интересно, что надо поучить в первую очередь. Стал брать курсы просто по раковой биологии в МIТ. Просто сидел студентом и взял курс — очень полезный, семестровый. И потом стал об этом думать.
Действительно, возникает очень много данных из геномики, когда мы узнаем, какие конкретные мутации возникают в раках конкретных пациентов. Идея просто состояла в том, что на самом деле известно, что рак (давайте сделаем шаг назад) — это эволюционный процесс. Это очень важно понимать. Рак — это эволюция, происходящая внутри организма. Отдельные клетки мутируют, и если эта мутация позволяет клетке быстрее размножаться, то есть стать раковой в первую очередь, то эта мутация закрепляется в эволюции. К сожалению, в этом главная проблема борьбы с раком. Что бы мы ни делали, рак находит какой-то способ это обойти.

М. Аствацатурян― Бесконечно делиться.

Л. Мирный― Очень быстро делиться и главное, менять свою генетическую информацию. Происходит это путем случайных мутаций. Случайных не означает, что они везде с равной вероятностью, но случайных мутаций и отбора. То есть это такой дарвиновский процесс. И значит, я стал думать: ну хорошо, а как происходит этот процесс? Откуда клетка знает, где нужно, чтобы возникла мутация? Конечно, нет. Дарвиновская эволюция. Мутации возникают везде, и часть их полезны, а часть их вредны. А как же рак справляется с этими вредными мутациями? Может быть, в раке нет вредных мутаций? Это было бы загадочно.
Значит, мы стали изучать этот вопрос, и выяснилось, что любой рак на самом деле, видимо, развивается так же, как любая эволюционирующая популяция. В ней очень редко возникают полезные мутации, и очень много случайных и вредных. Полезные для рака делают его чрезвычайно более агрессивным. Но вредные тоже накапливаются и могут его подавлять. И наша точка зрения, что рак — это в каком-то смысле баланс между вредными и полезными мутациями.
Отсюда возникает идея, что, может быть, способ борьбы с раком — это увеличить количество мутаций. Потому что любая мутация скорее вредная, чем полезная. Возможно, это то, что делает химиотерапия. И, возможно, то, что делает радиационное лечение. Они увеличивают количество мутаций, а мутации обычно вредны, и поэтому они работают. Ну а кроме того, идея, как имеющиеся мутации сделать более вредными.

М. Аствацатурян― А кто здесь пассажир, и кто драйвер?

Л. Мирный― Драйвер — это та мутация, которая позволяет раку быстрее расти. А пассажир — это те мутации, которые называли пассажирами, потому что думали, что они нейтральные.

М. Аствацатурян― Они просто сидят и сидят.

Л. Мирный― Да, опять же, все думали, что эти мутации просто сидят и сидят. Никто их не анализировал. Обычно работы в области раковой геномики говорят: мы собрали данные с тысяч пациентов и обнаружили, что в этом типе рака ключевыми являются вот эти 5 мутаций. А в каждом пациенте примерно 500 мутаций. Ну, 495 мы просто выкинули в корзину, потому что они разные у разных пациентов.
Значит, мы пошли в эти корзины, так сказать, выкинутых данных, и выяснилось, что эти мутации совсем даже не просто никому не нужные пассажиры, а что они были вредны для рака. Просто раку удалось, несмотря на вредные мутации, развиваться. Вопрос в том, как вооружить этих пассажиров так, чтобы они, так сказать, стали…

М. Аствацатурян― Более активными.

Л. Мирный― Были более активными. Или как увеличить, как загрузить рак большим количеством пассажиров так, чтобы он не мог дальше развиваться. В этом как бы ключевая идея. Проверяли ее экспериментально с моим коллегой из Бостонского университета Михаилом Шерманом. Действительно, это так подтверждается.
Он был большой скептик, потому что если, грубо говоря, выращивать рак и добавлять мутации, классическая онкологическая теория говорит: «Ну да, рак будет расти быстрее», а мы говорим: «Нет, он будет расти медленно, потому что случайные мутации будут мешать».
И будучи скептиком, мой коллега и друг профессор Шерман стал выращивать мышей с более высоким уровнем мутаций. И выяснилось, что раки у них вообще не растут. У них вырастает рак и остается крошечным. Он не может развиваться.

М. Аствацатурян― Но подождите, это какая-то специальная линия мышей?

Л. Мирный― Это специальная линия мышей, да. Это делалось специальным образом, чтобы проверить эту теорию. Опять же, это интересная теория, но нам надо дальше двигаться и думать, как это превращать…

М. Аствацатурян― Как можно получить клинические подтверждения этого.

Л. Мирный― Да, как это можно вообще превратить в клинику. Одна из идей, которая возникла в области независимо — что пассажирские мутации, может быть, делают рак более видимым для иммунной системы. И таким образом, когда мы активируем иммунную систему одним из классов иммуннотерапии, которая сейчас используется, то, возможно, раки с большим количеством мутаций будут лучше отвечать на иммунотерапию.

М. Аствацатурян― Да, потому что хитрость раковых клеток в том, что они ускользают от иммунной системы.

Л. Мирный― Они ускользают. Они не только ускользают — они подавляют иммунную систему. Поэтому современная иммунотерапия активизирует иммунную систему, и иммунная система способны убивать раковые клетки. Гипотеза, которая, в общем, согласовывалась с нашей идеей — что пассажиры вредны тем, что они активирует иммунную систему. Эта гипотеза сейчас очень распространена — что чем больше пассажиров, тем лучше рак ответит на иммунотерапию.
Мы стали смотреть на эти данные и, к моему огромному удивлению, выяснили, что это не так. Что иммунная система столь мудра, что видит рак всего после пары мутаций. И все остальные пассажиры никакой роли уже не играют. К этому моменту рак уже должен научиться полностью подавлять иммунную систему.
Это тоже была такая шумная работа, которую мы еще публикуем. Когда мы положили ее на архив, возник такой шторм на твитере. Многие онкологи нас поддерживали. Они говорили: «Мы знаем, иммунотерапия работает для всех пациентов». И в этом состояло наше главное утверждение, что не надо отбирать пациентов, у которых много мутаций, чтобы давать иммунотерапию. Иммунотерапия будет работать. Если она работает для этого класса раков, то иммунотерапию надо давать всем, вне зависимости от количества мутаций. Есть и другие медицинские показания.
Тоже было очень сильное сопротивление, которое продолжается. Мы надеемся двигаться дальше в эту сторону, чтобы убедить людей развивать и шире применять иммунотерапию, а также понять, собственно, как это всё устроено.

М. Аствацатурян― Но иммунотерапия сейчас как раз, собственно, в авангарде всего. Иммунная генетика, все эти карты и прочие мишени.

Л. Мирный― Карты — это немножко другое. Мы говорим в данном случае чекпойнтных НРЗБ. Это немножко другой класс — общая активация.

М. Аствацатурян― Да, избегание и подавление контрольных точек. Но с клиницистами напрямую вы пока не работаете.

Л. Мирный― Да, пока не работаем. Мы активно это обсуждаем.

М. Аствацатурян― То есть они уже знают об этом.

Л. Мирный― О да, абсолютно. Они знают, и главное, чего я пытаюсь добиться — чтобы не было вот этого клинического подхода: что мы не будем давать иммунотерапию тем больным, у которых мало мутаций. Потому что этим людям это будет стоить жизни. Это неправильное решение. Вот этого решения принимать нельзя. Количество мутаций не предсказывает, кто ответит, кто не ответит на иммунотерапию.
К сожалению, есть компании, которые продают эти тесты, которые делают на этом большие деньги. Это не только тупиковой подход, но и, к сожалению, убивающий людей подход. Поэтому мы всячески с этим боремся, пытаемся объяснить клиницистам. Клиницисты с очень большим энтузиазмом воспринимают идею, что лечить надо всех, что это плохой предсказатель.

М. Аствацатурян― Слушайте, вы затронули на самом деле важную для нас тему. Я так понимаю, что она международная проблема, глобальная. Нам здесь кажется, что у вас там, в Америке — в Бостоне, в частности — регуляция всяких медицинских услуг и возможностей жестче, строже. Но, тем не менее, вот вы говорите про компании, которые могут предоставлять такие услуги с недоказанным положительным действием. Как у вас с регуляцией? Это отвлекаясь от вашей работы.

Л. Мирный― Это сложный вопрос. Это не моя область — я не практикующий онколог. Значит, что касается предсказаний действия иммунотерапии, то на самом деле регулятор, то есть FDA, сказала свое слово. Но, к сожалению, сказала неправильное слово. Основываясь на работах из компаний, данные которых даже не оказались в публичном доступе, FDA сказала: «Да, надо использовать это как предсказатель». И основываясь на этом решении FDA, некоторые клиницисты действительно каким-то пациентам говорят: «Ну, вам это не поможет».
На мой взгляд, это большая ошибка. Как ее исправлять — я этим должен заниматься. Насколько это регулируется, я не знаю, какой регуляторный процесс. Но FDA сказала свое слово и, к сожалению, слово оказалось неверным. Но это не очень сильное слово — это рекомендация. Любой клиницист может это игнорировать.

М. Аствацатурян― А любой больной может получить второе мнение — в общем, при желании. Ну так — второе, третье.

Л. Мирный― Да, говоря о медицине, важную роль, естественно, играют страховые компании. Если страховые компании в какой-то момент скажут, что они не будут оплачивать лечение такого типа, если недостаточное количество мутаций — вот это действительно будет катастрофа. Пока этого не произошло.

М. Аствацатурян― Я так представила себе, что лет 20 назад вы работали исключительно внутри своей лаборатории, как бы варились в своем таком теоретическом соку. Сейчас, судя по всему, судя по вашему рассказу, по публикациям, вы общаетесь со специалистами разных специальностей. Какой сейчас междисциплинарный спектр? Есть ли совместные публикации с экспериментаторами, или каждый всё-таки возделывает свою грядку с той или иной степенью дружелюбности к соседу?

Л. Мирный― Хороший вопрос. Действительно, я довольно много занимался теоретическими работами. Трудно было найти коллаборацию с экспериментаторами. но они всегда находились, так или иначе. Но действительно, были довольно узкого спектра.
Сейчас в силу того, что моя группа действительно оказалась в центре этой области, связанной с хромосомами и физической организацией генома, к нам очень большой запрос на коллаборации, которые мы, в общем, на самом деле не можем поддерживать. Я надеюсь, что мои выпускники постепенно помогут мне, которые открывают свои лаборатории в разных странах мира. Очень много новых коллабораций с людьми из разных областей, где наши идеи могут оказаться ключевыми. Интересные коллаборации с иммунологами, и с биологами развития интересные коллаборации.

М. Аствацатурян― C эмбриологами.

Л. Мирный― Да, потому что эти моторы, которые укладывают ДНК — в каком-то смысле их функция не только упаковать ДНК. Пожалуй, их главная функция состоит в следующем: что в ДНК очень малый процент НРЗБ — это гены. Это примерно 2%. А 98% — мы раньше не знали, что это. Потом с большим энтузиазмом стали изучать, что же там есть еще, и выяснилось, что, наверное, еще доля процента — это куски генома, то есть текст ДНК, который управляет генами. Он говорит, каким генам когда включаться.
Но что оказалось удивительным — то, что в геномах высших организмов эти участки, которые управляют генами, находятся на огромном расстоянии. То есть, грубо говоря, у вас есть глава в толстой геномной книге, которая говорит, как печь блины. А инструкция, когда печь блины, находится в абсолютно другой части — возможно, даже в другом месте этого же тома, этой же хромосомы.
Но чтобы одна могла повлиять на другую (это стало известно, опять же, в 80-е годы), они должны коснуться друг друга. Вопрос: а как же они коснутся друг друга? И видимо, функция тех моторов, о которых мы говорим, состоит в том, что она позволяет в каком-то смысле сканировать геном. Один участок генома, оказывается, начинает сканировать, ищет, с кем бы ему поговорить.
Поэтому ваша аналогия с тем, как геном уложен — это как друзья на Фейсбуке, а с кем мы говорим, кто комментирует — вот это действительно совершенно другой процесс. То есть кто наши друзья — это совершенно не то же самое, как с кем мы активно общаемся.
И вот это общение в геноме… То есть мы сейчас говорим, что наша система моторов НРЗБ — это фактически коммуникационная система, позволяющая геномным районам общаться на огромных расстояниях. Они могут находиться на расстояниях в сантиметры ДНК. При этом они будут оказываться рядом, на расстоянии нанометров, за счет работы этих моторов.
И возможно, как сейчас становится понятно, это абсолютно ключевой процесс для развития и для работы иммунной системы. Не зря эти моторы есть во всех клетках и во всех формах жизни. Видимо, коммуникация между геномными элементами полностью зависит от работы этих моторов. Поэтому это сейчас самое интересное.

М. Аствацатурян― А успех зависит от коммуникации между исследователями в разных областях.

Л. Мирный― Успех зависит от коммуникации между разными исследователями, да. Поэтому я сейчас во Франции — потому что у меня возникают некие новые интересы, новый круг общения и с физиками, и с биологами, изучающими эти процессы.

М. Аствацатурян― Я напомню, что сегодня разговоры за жизнь мы ведем с профессором Массачусетского технологического института Леонидом Мирным. Продолжим через минуту.

РЕКЛАМА.

М. Аствацатурян― Это «Разговоры за жизнь», в студии Марина Аствацатурян. С нами на связи профессор Массачусетского технологического института Леонид Мирный. Леонид, мы с вами говорим всё это время о физике на службе у биологии. У меня два вопроса. Один, может быть, более-менее логичный, а второй даже не то чтобы журналистский, но такой совершенно фантазийный. Но я всё-таки задам.
Один вопрос — можно ли говорить в связи с таким приложением физики к биологии, с появлением новых данных в результате такого приложения, об изменении парадигмы представлений молекулярной биологии? Это первый вопрос. А второй — дали ли эти исследования на биологических объектах что-нибудь собственно физике? Почерпнула ли что-нибудь физика для себя, поимела от этого?

Л. Мирный― Замечательный вопрос! Оба! Первый — я надеюсь, что да. Это, в общем, сдвиг парадигмы. Не знаю, как правильно сказать — новая парадигма того, как вообще работает геном. Изначально все думали, что геном — одномерный объект, там просто текст. Потом стало понятно, что как уложен геном — это важно. А сейчас становится понятно, что это не просто пассивный текст — это текст, по которому бегают, так сказать, читатели этого текста, соединяют разные куски, составляют их вместе и позволяют правильно работать генам. То есть как бы идея, что активный (активный в физическом смысле, мотор) энергопотребляющий процесс руководит укладкой генома и работой генома.
Это абсолютно новая идея, действительно. Когда я шел в эту область, я так не думал. Естественно, до этого я занимался складыванием белков. Я думал: ну, геном — это просто очень длинная молекула и складывается, наверное, по тем же физическим принципам. А оказалось, что нет — она складывается по другим физическим принципам. И принципиальными являются энергопотребление и работа мотора.
Физике это, несомненно, дало абсолютно новые задачи. Часть моей группы — собственно, мы с точки зрения физики являемся полимерными физиками, изучаем укладку очень длинных молекул. Я этим, опять же, интересовался и занимался, еще будучи в Москве, прочитав книжку Александра Юрьевича Гросберга и Хохлова «Статистическая физика макромолекул». И сейчас периодически общаюсь с Александром Юрьевичем.
С точки зрения физики эта область породила очень много новых вопросов. То, как уложена ДНК в клетке, глобально, видимо, соответствует некоторым гипотезам, которые высказывались в полимерной физике в 80-е годы. Только через 30 лет вот эти новые данные показали, что, возможно, это правильно. Я не говорю о моторах, не буду вдаваться в подробности. Возникли новые классы вопросов, которых мы не знаем. Например, самый простой вопрос: вот у вас есть очень длинная молекула, а в ней сидит даже не мотор, а просто колечко, но колечко это может ползать. Насколько это изменит…

М. Аствацатурян― Как воротник бохо, да? Это такая штучка.

Л. Мирный― Да, насколько это изменит вообще свойства этого полимера? Где будет находиться скользящий объект? Очень много новых вопросов просто в физике. И то, чем мы сейчас активно занимаемся — мы решаем новые вопросы в физике, связанные с работой моторов, с укладкой ДНК. Просто, так сказать, большой спектр новых задач возник для полимерной физики.

М. Аствацатурян― Наша беседа близится к завершению, но она еще всё-таки далека. У нас есть время, которое я бы хотела потратить на то, чтобы вы рассказали о своих хобби. Я знаю, что они у вас есть. Я смотрела на YouTube ваше замечательное выступление под названием «Как важно быть несерьезным». Для чего важно? Мне представляется, что важно всё-таки для науки, наверное. Вы всё-таки ученый, для вас самое главное — это наука, я так предполагаю.
Я видела ваши рисунки, чудесные зарисовки Парижа. То есть первое, что приходит в голову — это такое нашего физиолога Павлова «переключение с одной деятельности на другую». А может быть, просто удовольствие. Вот просто, без всякой корысти для науки — просто удовольствие. Что вы имеете в виду, когда говорите «важно быть несерьезным»? Но у вас еще и другие хобби. Я знаю, что вы еще и КВН организовали, когда только приехали.

Л. Мирный― Нет, конечно, во-первых, хочется делать что-то еще. Энергия есть.

М. Аствацатурян― И то, что получается. А оно получается.

Л. Мирный― Конечно, получается. Опять же, учась в школе в Москве, ходя в клуб юных искусствоведов, я там организовывал вечера, ставили спектакли. И эта тяга к театру во многом осталась, превратившись в хобби. Действительно, в Гарварде мы создали команду КВН Гарварда, потом создали американскую лигу КВН с друзьями. Потом ездили с гастролями по Америке и по миру. И в Юрмалу ездили ребята, параллельно занимаясь наукой — каждый своей.
Да, это удовольствие — несомненно, огромное удовольствие, несомненно, способ переключаться. Но кроме того, мне всегда казалось, что искусство в разных его проявлениях — даже такое совсем любительское искусство, как мое рисование или КВН — очень приятно, но не только приятно, но действительно полезно. Потому что голова начинает работать иначе. О чем-то иначе задумываешься, что-то иначе видишь.
Любя рисование, я вижу, например, большую параллель между рисованием и научной деятельностью. В частности, написанием статей. С одной стороны, когда рисуешь, есть очень сильная тенденция начинать вырисовывать много мелких деталей. От этого рисунок обычно становится очень скучным и плоским. А также многие детали не удается нарисовать, потому что я просто не умею их рисовать — получается еще и плохо.
То же самое происходит, когда мы пишем научную статью. Мы пишем научную статью, и тут выясняется, что некоторые вещи мы просто не знаем. И мы начинаем придумывать, как это может работать, а это может никак — мы не отгадаем, как это работает. И в каком-то смысле надо позволить себе в этой статье сказать: «О`кей, мы не знаем, как это. Мы думаем, что это примерно так». То есть в каком смысле большой грубый мазок…

М. Аствацатурян― Остановиться.

Л. Мирный― Либо просто остановиться, либо сделать грубый мазок, либо просто нарисовать какого-то цвета линию. Эта линия обозначает дом, и наш глаз это видит. А если мы начнем прорисовывать все окошки в этом доме, то получится скучно и неинтересно. А кроме того, в некотором смысле это незнание. А второй фактор — мы создаем некоторый саспенс для читателя. Мы не всегда всё с самого начала рассказываем. Так же и в рисунке важна незаконченность.

М. Аствацатурян― Чтобы читатель додумал. И зритель.

Л. Мирный― Да, я только что был на замечательной выставке в Париже между музеем Родена и музеем Пикассо. Такая двойная выставка, редкое явление — Пикассо и Роден. Роден был на поколение старше Пикассо, и они никогда не виделись. Но выставка как бы пытается донести такую идею, что в каком-то смысле оба открывали похожие вещи. И одна из вещей, которую они открыли (опять же, в этой выставке идет даже некоторая отсылка к Микеланджело) — это умышленное незавершение, infinito. Вот эта идея умышленного незавершения…

М. Аствацатурян― Она была у обоих.

Л. Мирный― Она была у обоих, и они это делали очень умышленно. Они не завершали какие-то вещи, оставляли где-то грубый камень (у Родена), или где-то незаконченный рисунок (у Пикассо). Например, пару дней назад где-то в Помпиду я увидел совершенно замечательную картину Пикассо «Арлекин». У Арлекина только часть платья прорисована цветом, а часть только штриховым рисунком. Это было очень умышленное незавершение. То есть только часть с окраской. И я вижу, что это умышленное незавершение мы часто должны делать в науке, потому что мы чего-то не знаем. А где-то знаем, но, может быть, хотим оставить читателю это додумать.

М. Аствацатурян― Такой подвешенный вопрос.

Л. Мирный― Подвешенный вопрос, абсолютно. Я еще, надо сказать, был на выставке Леонардо в Лувре перед самой пандемией. Я успел остановиться на своих перелетах, сделал остановку на 1 день в Париже, чтобы успеть на нее сходить. И я тоже заметил. Не знаю, правда, умышленно ли Леонардо оставлял какие-то картины незавершенными — «Святого Жерома», сильно незавершенная картина — или нет.
Но вот эта идея незаканчивания, например — она, мне кажется, очень важная. И она же важна в науке. Надо понимать, что мы чего-то не знаем или не можем вторгнуться в некоторую область, и оставлять это так. Не пытаться заполнять это неправильными догадками.

М. Аствацатурян― Я хочу вспомнить еще об одном вашем выступлении, где вы рассказывали о летних детских школах, которые вы организовываете для себя, для друзей. И в частности, вы там читаете, преподаете, как вы сказали, «несложную науку геномику». Вы действительно считаете ее несложной?

Л. Мирный― Ну, по сравнению с физикой — конечно.

М. Аствацатурян― Ага, то есть у вас всё-таки есть некое такое физическое — ну, не хочу говорить снобское…

Л. Мирный― Нет, ну конечно!

М. Аствацатурян― Ну, физики — они себя считают вообще… В нашей культуре, я думаю, это восходит к фильму «Девять дней одного года». Я часто общаюсь с физиками.

Л. Мирный― Несомненно, это очень русское — с одной стороны. Действительно, поскольку у меня есть аспиранты из России действительно замечательные ребята Максим Амакаев и Антон Голобородько, с которыми мы работаем много лет и продолжаем общаться. Это действительно немножко, так сказать, следствие советской физической школы, где физика возводилась… Но мне кажется, в Америке то же самое.

М. Аствацатурян― Это атомный проект, конечно.

Л. Мирный― Совершенно верно, в Америке то же самое. Если читать книги Фейнмана… Нет, это, пожалуй, не от этого. Просто объективно физика сложная наука, действительно, и очень большая. Геномика просто более сфокусированная наука, и кроме того, она другого характера. В ней просто много незнания чего-то. Но в данном случае я преподаю несложную науку геномику не потому, что она несложная.

М. Аствацатурян― Да я шучу.

Л. Мирный― Я просто пытаюсь ее преподавать детям самого разного возраста в каком-то смысле в играх. В играх и упражнениях. У меня есть курс, который я веду в MIT для студентов 1-го года, и очень похожие задачки я решаю со старшеклассниками в наших лагерях. Это как бы упражнения, которые позволяют понять, какими задачами занимается геномика. Например, сборка геномов из коротких участков. Есть очень длинная ДНК. Она нарезана на кусочки, и их надо собрать.

М. Аствацатурян― Как они стыкуются.

Л. Мирный― Как они стыкуются, да. Это сложный алгоритмический процесс. Я могу рассказывать алгоритм, могу рассказывать, как это делается. Но это просто мой рассказ, и педагогически это совсем не так интересно. Я беру просто длинные напечатанные строчки букв A, K, G и С, режу их ножницами, вываливаю на стол и говорю: «Ну-ка, соберите мне». И они понимают, что повторы бессмысленны, неудобны, а длинные куски очень полезны. А если бы я им насыпал еще копий, они бы это сделали быстрее.
И вот это осознание собственного опыта, на мой взгляд, очень важный педагогический момент. Они не придумают алгоритм, по которому это делается, но они поймут, в чем состоит проблема. Мне кажется, осознать проблему важнее, чем придумать ее решение.

М. Аствацатурян― Спасибо большое, Леонид, за то, что наглядно нам сегодня представили сложную (несложную) геномную физику. Я напомню нашим слушателям и зрителям, что на связи с нами был профессор Массачусетского технологического института Леонид Мирный. Успехов вам! Спасибо!

Л. Мирный― Спасибо!

— «Экологиня» с момента своего создания был анонимным телеграм-каналом, имя Елизаветы Юсуповской никогда не фигурировало. Сейчас фокус смещается в сторону публичности. С чем это связано?

— Я три года веду канал как анонимный автор, и у меня всегда была четкая позиция: не хочу становиться блогером и публичным лицом, чтобы контент в канале напрямую ассоциировался со мной. Сейчас я поняла, что проекту нужно дать рост и расширить тематику. В ближайшее время начну публиковать от имени Лизы, а не от анонимного собирательного — Экологини, рассказывать больше про свою жизнь, брать интервью у людей, которые меня интересуют, участвовать в мероприятиях, читать лекции.

— То есть в планах больше уйти в блогерство?

— Телеграм-канал — это тоже блог, не важно, кто за ним стоит. Там всегда было мое личное я, всегда высказывалось мое мнение. Но еще в первые годы, когда я начинала вести канал, многие мои коллеги по цеху, авторы других каналов, мне говорили, что экология — это такая тема, где очень важно лицо.

Чтобы вовлечь людей, зажечь их, принести какую-то гуманистическую идею, нужно показывать пример. И люди в первую очередь из симпатии к автору берут с него пример.

А я все-таки долгое время вела блог анонимно, несмотря на то, что там фигурировали моя позиция, личные местоимения и прочее, это больше был новостной паблик без моего личного присутствия. А сейчас я говорю: «Привет, я Лиза, я люблю экологию, но я не идеальный человек. Я иногда пью кофе из пластикового стаканчика, не могу читать книги в электронном формате, а значит ради моего удовольствия вырубаются деревья».

— Почему тогда решились на деанонимизацию?

— Раньше я этого боялась, потому была некая концепция, что человек, который стоит за темой, должен быть идеальным образцом для подражания. Потому что если у тебя есть аудитория, ты несешь перед ней ответственность. И помимо людей, которые с тобой согласны, есть еще люди, которые с тобой не согласны. И за каждый пластиковый стаканчик будут писать тебе ехидный комментарий. Мне не хотелось сталкиваться с негативной реакцией в свою сторону, потому что я видела, как многих эко-блогеров в инстаграме она морально дестабилизирует.

А сейчас я решила, что это может быть плюсом, потому что лично мне приятнее смотреть на живых людей, которые ошибаются, делают что-то не так, чего-то не знают. С них проще брать пример, они ближе мне как ролевые модели, потому что они живые.

Сейчас тема экологии в повестке. Это можно видеть по количеству магазинов, брендов, рекламных компаний. И у людей возникает усталость от постоянного экологического инфошума о том, что планете осталось недолго, мы утопаем в мусоре. Появляется тревожность и выгорание, потому что человек думает: я так стараюсь, сортирую мусор, а мне все равно отовсюду говорят, что мы умрем. Это классно, если человек взял многоразовый стаканчик и сортирует мусор, но это также нормально, если он в один день выбросит свою бутылку просто в общий бак или купит себе не экологичную толстовку, и она его порадует.

— Как появилась идея вести эко-блог?

— Все просто, я — книжный редактор. Работать с текстом, писать, выражать мысль через текст для меня всегда было одним из самых интересных занятий. В какой-то момент появились первые эко-блогеры, и меня захватила эта тема на эстетике. Мне понравилось смотреть на макароны в баночках. Что можно не покупать пакетированный чай, а собирать какие-то листики летом и засушивать. Что можно носить с собой такой классный аксессуар как многоразовая чашка и гораздо более атмосферно пить кофе. А потом я постепенно перешла к идейности, когда узнала про Тихоокеанское мусорное пятно, вымирание китов и косаток от человеческого промысла.

Я подумала, что можно совместить два в одном: оттачивать свое писательское мастерство и нести идею в мир, что экология — это здорово и весело. Я начинала со своих друзей, ввязывалась в перепалки на тему того, как одна стеклянная или металлическая трубочка может повлиять на мировую экологию. Когда поняла, что людям это интересно, что они тоже заряжаются этой темой, поставила себе задачу — просто писать для себя, регулярно копаться в теме, находить что-то новое и освещать это событие. На канал начали подписываться люди. Мне стало интересно, я начала развивать это дело и взяла несколько рекламных публикаций в соседних блогах. И все настолько хорошо пошло, давало такое удовольствие, люди с таким воодушевлением это воспринимают, что меня затянуло очень надолго.

Меня всегда подстегивала мысль, что блог растет, там становится больше людей. Если кому-то уже стало скучно и он перегорел, то появляется новый человек, который впервые вообще слышит, что биоразлагаемый пластик на самом деле никак не разлагается, и приходит от этого в ужас. И я вспоминаю, как сама пришла в ужас, когда впервые это услышала.

Когда мне интересно, я могу зарядить аудиторию. Посмотрите, там еще не все изведано. Есть не только zero waste и сортировка, а еще киты, пираты и Джастин Бибер с пластиковыми стаканчиками.

— В чем заключается мастерство ведения эко-блога, как находить новые темы?

— Информацию я стараюсь брать отовсюду. Читаю про экологию все, что мне встречается в интернете, на улицах, в сплетнях друзей. Стараюсь это верифицировать. Если мне интересно — я об этом напишу. Смотрю российские и зарубежные СМИ. Я правда считаю, что надо иногда освещать меры господдержки, потому что существует миф, что Германия, Швеция — очень экологичные страны, у них уже все налажено, государство для них все сделало, и поэтому они живут припеваючи и сортируют. А у нас ничего такого не происходит, мы бедные и будем ждать когда до нас это доберется. А ждать ничего не нужно, потому что уже многое делается.Я — не эколог, я — интересующийся человек, и глубоко лезть в научную тему не могу. Я доверяю это дело профессионалам и выкорчевываю из того, что они пишут, самое интересное. Смотрю, может эта тема еще кем-то освещалась, а может есть альтернативное мнение или уже вышло опровержение.

Иногда в Instagram что-то попадается. Мне очень нравится находить мемы с модернизированными демотиваторами. «А вы знали, что китайцы вырубают наш лес?». Я начинаю проверять, потому в таких мемах по большей части либо неправдивая информация, либо она как-то однобоко подана. Там есть к чему прицепиться. И иногда занимаюсь разоблачением таких картинок. Да, китайцы вырубают наш лес, но это только одна сторона ситуации, русские тоже прекрасно вырубают лес.

— Значит, фактчекинг и юмор очень важны для блога. Какие еще приемы можно использовать, чтобы вызвать интерес широкой аудитории?

— Новости о животных — вот это всегда хорошо. Теории заговоров. И если получится сделать какое-то разоблачение, то это вообще просто потрясающе. Такое всегда интересно тем, кто с экологией даже особо не соприкасается.

Сейчас главное не сосредотачиваться на том, что экология — это только реформы, сортировка, вторичное потребление и грязный воздух. Если брать самое широкое понятие экологии в принципе — симбиоз природы и человека — то можно найти гораздо больше интересных тем.

От одной сортировки очень быстро устаешь. Все об этом пишут, очень много инструкций, очень много повторяющейся информации. И тут хочется иногда что-то уникальное находить, а потом уже привязывать это к экологии с той точки зрения, что вот он мир, в котором мы живем, посмотрите какой он классный. И если вы хотите ему чем-то помочь, то вот вам корзинка для сортировки.

Мы же не только ради чистого воздуха, чистой воды и отсутствия мусора живем. Вот эти вещи у большей части населения эмоций не вызывают. Исследования показывают, что проблемы воздуха и вырубки лесов больше волнуют жителей Сибири, потому что там много промышленных предприятий, и там люди видят из окна, как этот лес вырубается. Для них это страшно, и они понимают суть этой проблемы.

А жителю Москвы кажется, что в принципе чисто и воздух нормальный, в какой-то момент становится непонятно, а что с экологией не так.

А если рассказать про историю с косатками или про экологическую катастрофу на Камчатке, то ты видишь, сколько в мире всего прекрасного, ты можешь получить к этому доступ, а у тебя могут это отнять. И тогда сортировка приобретает какой-то смысл. Мне нравится формулировка «сохранить планету», потому что она даже самому маленькому действию придает глобальный смысл. И мы все становимся такими немножко героями. Потому что классно, когда мы делаем маленькое дело во имя большой цели. И большую цель нужно людям регулярно показывать.

— Гринвошинг и спекуляция на экологических темах присутствует и у эко-блогеров. Можно ли с этим как-то бороться?

— Гринвошинг — очень сложная тема. Потому сейчас гринвошингом можно назвать практически все, но в экологии нет черного и белого. Например, электромобили. В какой-то момент все начали говорить, что это — идеальная альтернатива обычному автомобилю. Да, электромобиль лучше для экологии, потому что не загрязняет ту улицу, по которой едет. Но он будет загрязнять природу в том месте, где стоит электростанция, производящая для него батареи. И он будет еще больше загрязнять окружающую среду, когда умрет и его надо будет как-то утилизировать, потому что это практически невозможно сделать. Получается, что человек, который топит за электромобили, в какой-то мере занимается гринвошингом. Можно ли его в этом обвинить? И да, и нет, смотря какая у него цель.

А каждый раз к любой информации делать сноску бессмысленно, потому что цель — призвать к действию. Если ты сразу будешь его обесценивать, то и побуждение к этому действию будет слабее.

В экологии очень много переворачивания фактов и всяких нагнетающих фраз: «планета умирает», «экологическая катастрофа», «климатический кризис». Это все полуправда. Но это делается для того, чтобы как-то обозначить цель и критичность проблемы.

К гринвошингу я отношусь плохо, когда там нет вот этой полуправды. Но я прекрасно понимаю, как работает маркетинг и экологическая пропаганда, где-то это действительно нужно. Не убедить человека, не сгустив краски. Все периодически пользуются этим приемом. Но тут надо самому человеку некий скепсис воспитывать в себе и экологическую образованность, чтобы разобраться в полутонах сгущения красок.

— Есть ли в блоге «Экологиня» внутренняя цензура?

— Внутренней цензуры у меня нет. Я не так много пишу про секс. Я понимаю, что разная аудитория подписана на канал, и кого-то можно этой темой отпугнуть. Если я пишу о жестоком отношении к животным или об охоте, я предупреждаю от этом, либо стараюсь подобрать более нейтральные изображения. Я стараюсь не уходить в радикальную историю. Я считаю, что это продуктивно, но для меньшего количества людей. А мне бы хотелось показать, что экология доступна всем. Я не высказываюсь по поводу религии и политики в общем, если там не экологической составляющей. Я могу про это поговорить в жизни. А в эко-блоге хочу говорить про экологию.

— Со временем в любом, даже самом интересном проекте может случиться выгорание. Что придает сил не останавливаться и развивать блог?

— Были моменты, когда было тяжело. Я даже просила аудиторию написать пару приятных слов, что им это важно и интересно. Это такой лайфхак, чтобы зарядиться и понять, что ты все правильно делаешь.

«Глобальное потепление — это выгорание миллениалов». Это моя любимая шутка про выгорание.

Мне очень нравится, когда читатели скидывают фотографии: посмотрите, я убрал двор, или почистил пляж, или цветочки посадил рядом с домом. Телеграм-канал — не очень двусторонняя площадка, скорее односторонняя. Поэтому когда человек добирается до того, чтобы мне написать, это вдвойне приятно. Очень классно, знакомясь с человеком, узнать, что он подписан на «Экологиню». Бывало так, что на работе я прохожу мимо стола, а человек канал листает. Это дополнительный стимул, чтобы заниматься моим делом.

— Сколько времени занимает этот проект?

— Где-то час в день, разрозненно по дню — 15 минут тут, 10 минут там. Я уже привыкла, это моя ежедневная рутина.

— Получается зарабатывать на канале?

— Сейчас я начала немного зарабатывать. Это не такие большие деньги. Но это всегда приятно, когда ко мне обращаются бренды, которыми я пользуюсь сама, им доверяю и обращаюсь к ним без какого-либо запроса. Деньги в какой-то мере являются физическим доказательством того, что у тебя все получается, это тоже мотивация.

— Переход к публичности означает, что проекту нужно будет уделять больше времени?

— Я хочу участвовать в мероприятиях и делать проекты с брендами, с компаниями, с блогерами. Мне интересно читать лекции. Сейчас меня позвали прочитать лекцию для школьников про экологические катастрофы. Это, естественно, будет занимать больше времени, но это придает динамики и вырывает из рутины. Когда ты можешь не только тексты писать, а еще где-то очно присутствовать, репортаж сделать, интервью взять. Это саморазвитие и выход за рамки комфорта, потому что к публичности я не привыкла, но надо расти.