Пятнадцати тысячный как пишется

Есть расхожий либеральный миф о нынешнем юбиляре Николае Семёновиче Тихонове (22 ноября (4 декабря) 1896 — 8 февраля 1979), что в 1920-е годы он «начинал на уровне гениальности», но потом «постепенно страх перед властью, убивающей поэтов, выжег в нём все высокие чувства, обледенил душу. Тихонов стал писать всё хуже и хуже и скатился до графоманского уровня. И в этом тоже — преступление властей. Ведь поэтов можно убивать по-всякому. Иногда даже даря им жизнь и осыпая земными благами». И это, мол, частный случай массовой «инволюции» советских писателей и поэтов, в условиях сталинской диктатуры лишённых свободы слова и свободы творчества, а потому вынужденных «петь вполголоса» и только безопасные для власти «кремлёвского горца» песни.

Конечно, любой миф имеет под собой реальные основания. И тем потрясениям, которые пережила наша страна в ХХ веке, тяжело найти аналоги в мировой истории. Но и достижениям, выведшим её в лидеры человеческой цивилизации, тоже. Страна менялась, менялись люди, менялись ценности и смыслы. Что уж говорить о таком тонком, тончайшем умении, как литературное, поэтическое творчество? «Довлеет дневи злоба его». Сам Тихонов уже на излёте своего жизненного пути, в 1967–1969 годах (более точная дата неизвестна) написал об этом так:

Наш век пройдёт. Откроются архивы,

И всё, что было скрыто до сих пор,

Все тайные истории извивы

Покажут миру славу и позор.

Богов иных тогда померкнут лики,

И обнажится всякая беда,

Но то, что было истинно великим,

Останется великим навсегда.

За полвека до этого, в 1917 году молодой, двадцатилетний тогда поэт написал несколько стихотворений, по определению Виктора Шкловского, «в целом слабых, но где были хорошие строки». Среди них и такие:

«Не плачьте о мёртвой России

Живая Россия встаёт, —

Её не увидят слепые,

И жалкий её не поймёт…»

«Мир строится по новому масштабу.

В крови, в пыли, под пушки и набат

Возводим мы, отталкивая слабых,

Утопий град — заветных мыслей град…

И впереди мы видим град утопий,

Позор и смерть мы видим позади,

В изверившейся, немощной Европе

Мы — первые строители-вожди.

Мы — первые апостолы дерзанья,

И с нами всё: начало и конец.

Не бросим недостроенного зданья

И не дадим сгореть ему в огне…

Утопия — светило мирозданья,

Поэт-мудрец, безумствуй и пророчь, —

Иль новый день в невиданном сиянье,

Иль новая, невиданная ночь!»

Так что, вопреки либеральному мифу о себе, Николай Тихонов не начинал сразу «как гений». У любого писателя, у любого поэта есть период становления. Иногда — очень быстрый, иногда — очень длительный. У Николая Тихонова этот период оказался быстрым, почти «взрывообразным». Но нигде и никогда пафосу своей молодости поэт не изменил. Хотя «дорога в град утопий» оказалась, согласно афоризму Чернышевского, совсем не похожей на Невский проспект в родной для поэта Северной столице.

Выходец из питерских «низов» (отец — парикмахер, мать — портниха), Тихонов, тем не менее, к пятнадцати годам получил (для чего «родители экономили каждую копейку») образование, достаточное, чтобы получить место писца в Главном морском хозяйственном управлении. По позднему признанию поэта, это был совсем другой мир, пропитанный как патриотическими, так и революционными идеями (лейтенант Шмидт, броненосец «Потёмкин» и крейсер «Аврора» появились не на пустом месте), оказавший на подростка, благодаря чтению уже увлечённого «дальними странами», народами и книгами о них, чрезвычайно сильное влияние.

Хороший Сагиб у Сами и умный,

Только больно дерется стеком.

Хороший Сагиб у Сами и умный,

Только Сами не считает человеком…

«Ты рожден, чтобы быть послушным:

Греть мне воду, вставая рано,

Бегать с почтой, следить за конюшней,

Я властитель твой, обезьяна!»

Оттуда у Тихонова эта поэма «Сами» 1920 года, оттуда стихи о Стивенсоне, оттуда — уникальная (погибшая в пожаре) библиотека по восточной мистике и философии. А дальше была война. Первая мировая. И первая в биографии поэта.

Юный, восемнадцатилетний Тихонов, у которого имелась «военно-морская бронь», тем не менее, записывается добровольцем, попадает в гусарский полк, проходит кавалерийскую подготовку (хорошо описанную «маршалом Победы» Г.К. Жуковым в его «Воспоминаниях и размышлениях») и уже в 1915 году — на фронте, участвует в боях в Прибалтике. Там под влиянием увиденного и пережитого его тяга к литературе окончательно переходит из читательской формы в писательскую: пишет между боями, пока для сослуживцев. После контузии в 1917 году молодой гусар демобилизуется и возвращается в Петроград. В революционный Петроград. Живёт его бурной жизнью, о чём свидетельствуют воспоминания поэта. Там начинается вторая война Николая Тихонова, Гражданская.

В 1918 году он вступает добровольцем в Красную Армию, из которой демобилизуется официально в 1922 году, но в Питер возвращается уже в 1920-м и активно включается в его литературную жизнь, в бурление постреволюционных групп и объединений — «одиноких» творцов, стремящихся уединиться в собственной «башне из слоновой кости» тогда практически не было. Даже из «новой слоновой». Своим учителем Тихонов после этого всю жизнь считал Николая Гумилёва, хотя к его «Цеху поэтов»-акмеистов так и не примкнул. Возможно, просто не успел из-за ареста и расстрела Гумилёва. Зато вошёл в группу «Серапионовы братья».

Участники литературной группы «Серапионовы братья». Слева направо: Серапионовы братья. Слева направо: К. Федин, М. Слонимский, Н. Тихонов, Е. Полонская, М. Зощенко, Н. Никитин, И. Груздев, В. Каверин. Фото 1921 года

Из воспоминаний Вениамина Каверина о первом появлении Николая Тихонова у «Серапионовых братьев»: …после неудачного чтения своей прозы «из заднего кармана брюк он вытащил нечто вроде самодельно переплетённой узкой тетрадки. Раскрыл её — и стал читать наизусть. Не только я, все вздрогнули. В комнату, где одни жалели о потерянном вечере, другие занимались флиртом, внезапно ворвалась поэзия, заряженная током высокого напряжения. Слова, которые только что плелись, лениво отталкиваясь друг от друга, двинулись вперёд упруго и строго. Всё преобразилось, оживилось, заиграло. Неузнаваемо преобразился и сам кавалерист, выпрямившийся и подавшийся вперёд так, что под ним даже затрещало стащенное из елисеевской столовой старинное полукресло. Это было так, как будто, взмахнув шашкой и пришпорив коня, он стремительно атаковал свою неудачу. Каждой строкой он загонял её в угол, в темноту, в табачный дым, медленно выползавший через полуоткрытую дверь. Лицо его стало упрямым, почти злым. Мне показалось даже, что раза два он лязгнул зубами. Но иногда оно смягчалось, светлело. «Мы разучились нищим подавать, дышать над морем высотой солёной, встречать зарю и в лавках покупать за медный мусор золото лимонов…» — Ещё! — требовали мы. — Ещё! — И Тихонов — это был он — читал и читал…»

«Серапионовы братья» навсегда остались ему особенно близки. Впоследствии, став уже председателем Союза писателей СССР, он хлопотал об освобождении Николая Заболоцкого, которое — во многом благодаря этим хлопотам — состоялось в 1946 году, поддерживал Михаила Зощенко и Анну Ахматову, за что «удостоился» личного упоминания в известном Постановлении Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград»» от 14 августа 1946 года: «ЦК устанавливает, что Правление Союза советских писателей и, в частности, его председатель т. Тихонов, не приняли никаких мер к улучшению журналов «Звезда» и «Ленинград» и не только не вели борьбы с вредными влияниями Зощенко, Ахматовой и им подобных несоветских писателей на советскую литературу, но даже попустительствовали проникновению в журналы чуждых советской литературе тенденций и нравов».

В результате своего высокого поста Тихонов лишился, но это не помешало ему и дальше общаться со своими старыми друзьями и поддерживать их. А сталинская «опала» оказалась недолгой.

Из воспоминаний Константина Симонова о присуждении Сталинских премий 1948 года, когда из списка награждённых неожиданно исчезла его «Югославская тетрадь»: «Товарищ Тихонов тут ни при чём. У нас нет претензий к нему за его стихи, но мы не можем дать ему за них премию, потому что в последнее время Тито плохо себя ведёт. — Сталин встал и прошёлся. Прошёлся и повторил: — Плохо себя ведёт. Очень плохо. — Потом Сталин походил ещё, не то подыскивая формулировку специально для нас, не то ещё раз взвешивая, употребить ли ту, что у него была наготове. — Я бы сказал, враждебно себя ведёт, — заключил Сталин и снова подошёл к столу. — Товарища Тихонова мы не обидим и не забудем, мы дадим ему премию в следующем году за его новое произведение».

Премию Тихонову дали в 1949 году за книгу «Грузинская весна». Тогда же он стал — до конца своей жизни — председателем Советского комитета защиты мира.

Но тогда, в начале 1920-х всё это было ещё впереди, далеко впереди. Стихи Тихонова, принесённые с его второй уже войны, гражданской, идеально «легли» на тогдашнее общество и литературу. Это были стихи героя и победителя. Популярность поэзии Тихонова в 1920-е годы была запредельной — тем более, что она — вовсе не «ходульная» и надуманная по своей психологии, по своей образной системе. Чего стоит в этом отношении хотя бы знаменитое стихотворение «Полюбила меня не любовью…» Тихонов — почти ровесник Маяковского и Есенина, но — представитель совершенно иного, послереволюционного поэтического поколения. И в этом поколении его сразу признали своим и чуть ли не главным. Эдуард Багрицкий в 1927 году не случайно написал:

«А в походной сумке —

Спички и табак,

Тихонов, Сельвинский, Пастернак…»

Впрочем, творчество поэта выходило далеко за рамки «своего» поколения.

Праздничный, весёлый, бесноватый,

С марсианской жаждою творить,

Вижу я, что небо небогато,

Но про землю стоит говорить.

Даже породниться с нею стоит,

Снова глину замешать огнём,

Каждое желание простое

Освятить неповторимым днём.

Так живу, а если жить устану,

И запросится душа в траву,

И глаза, не видя, в небо взглянут, —

Адвокатов рыжих позову.

Пусть найдут в законах трибуналов

Те параграфы и те года,

Что в земной дороге растоптала

Дней моих разгульная орда.

Разве не могло это тихоновское стихотворение того же 1920 года «с марсианской жаждою творить» из питерских литературных кругов добраться до Берлина и стать одним из импульсов для «Аэлиты» Алексея Толстого?

На мой взгляд, вершинным проявлением тихоновского творчества той поры стали даже не хрестоматийные «Баллада о гвоздях» или «Баллада о синем пакете», а «Перекоп», в котором, если присмотреться, словно в сказочном золотом яйце скатано золотое царство всей русской поэзии: от «Слова о полку Игореве» («волкодавы крылатые бросились с гор») до будущих дней («хлеба фунт на троих» — это и про ленинградскую блокаду тоже).

Катятся звёзды, к алмазу алмаз,

В кипарисовых рощах ветер затих,

Винтовка, подсумок, противогаз

И хлеба — фунт на троих…

«Красным полкам —

За капканом капкан…»

…Захлебнулся штык, приклад пополам,

На шее свищет аркан.

За море, за горы, за звёзды спор,

Каждый шаг — наш и не наш,

Волкодавы крылатые бросились с гор,

Живыми мостами мостят Сиваш!

Но мёртвые, прежде чем упасть,

Делают шаг вперёд —

Не гранате, не пуле сегодня власть,

И не нам отступать черёд.

За нами ведь дети без глаз, без ног,

Дети большой беды;

За нами — города на обломках дорог,

Где ни хлеба, ни огня, ни воды.

За горами же солнце, и отдых, и рай,

Пусть это мираж — всё равно!

Когда тысячи крикнули слово: «Отдай!» —

Урагана сильней оно.

И когда луна за облака

Покатилась, как рыбий глаз,

По сломанным рыжим от крови штыкам

Солнце сошло на нас.

Дельфины играли вдали,

Чаек качал простор,

И длинные серые корабли

Поворачивали на Босфор.

Мы легли под деревья, под камни, в траву,

Мы ждали, что сон придёт,

Первый раз не в крови и не наяву,

Первый раз на четвёртый год…

Нам снилось, если сто лет прожить —

Того не увидят глаза,

Но об этом нельзя ни песен сложить,

Ни просто так рассказать!

А на одном из увиденных Николаем Тихоновым «длинных серых кораблей» покидал Россию другой поэт по имени Николай, Туроверов:

«Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня.

Я с кормы всё время мимо

В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,

За высокою кормой,

Всё не веря, всё не зная,

Что прощается со мной…»

Как говорится, почувствуйте разницу — разницу хотя бы в энергетике стихов, так или иначе отражающей то, что очень приблизительно и неточно зовётся «исторической справедливостью».

Но историческая справедливость заключалась и в том, что вскоре не только поэзия — вся эпоха резко сменила свою энергетику. Когда Сталина однажды спросили, когда ему приходилось труднее всего, «отец народов» сказал, что это был период конца нэпа и начала коллективизации, то есть конца 1920-х—начала 1930-х годов. И многие, очень многие поэты «революционного призыва» столкнулись с необходимостью осваивать новую «нишу», дышать и «петь» в новой для себя атмосфере. Это действительно была трагедия, вполне сопоставимая и зеркальная той, которую переживали поэты предреволюционного «серебряного века» и в Советской России, и в эмиграции.

Николая Тихонова это коснулось в меньшей мере. Он инстинктивно или сознательно дистанцировался от литературно-политических бурь того времени и с конца 1920-х «на правах победителя» воспользовался возможностью заниматься тем, о чем мечтал с детства, — путешествовать по стране и по миру, параллельно занимаясь поэтическими переводами с «национальных» языков советской литературы. Впоследствии многие из его «подопечных» стали классиками своих национальных литератур и советской литературы. И «старый солдат», побывав, например, во Франции 1936 года, возвращается оттуда с острым ощущением новой близкой войны. Как только началась «зимняя» война 1939–1940 годов с Финляндией, он сразу же уходит в действующую армию: уже не на фронт, но в газету Ленинградского военного округа. Это была его третья война.

Из воспоминаний Михаила Дудина, одного из поэтических «крестников» Николая Тихонова тех времён: «Об этом знают немногие, но такой сверхпопулярный герой Великой Отечественной, как Вася Тёркин, возник во многом благодаря и Тихонову ещё на финской войне. Дело в том, что при редакции газеты Ленинградского военного округа именно тогда была образована литературная группа, в которую входили литераторы В. Саянов, Н. Щербаков, С. Вашенцев, Ц. Солодарь и другие. В том числе — и прикомандированный А. Твардовский. Возглавлял ту группу Тихонов. Вот он и предложил друзьям-поэтам создать серию занимательных рисунков о подвигах весёлого солдата-богатыря. Первые стихотворные пояснения к этим рисункам были коллективными. У меня есть брошюра из серии «Фронтовая библиотечка газеты «На страже Родины» за апрель 1940 года «Вася Тёркин на фронте». Открывается она стихами А. Твардовского…»

Почти без перерыва началась и четвёртая война Николая Тихонова — Великая Отечественная. В ходе которой Тихонов пишет летопись блокады Ленинграда, войны против немецко-фашистских захватчиков и Победы над ними. Не только поэтическую (включая поэму «Киров с нами»), но и публицистическую. Пишет, как очевидец и участник событий. Посмотрите на эту фотографию 1943 года, на измождённое блокадным голодом лицо подполковника Тихонова, на фигурку православного схимонаха в его рабочем кабинете — надеюсь, либеральный миф о поэте полностью опровергается одной этой фотографией. Но он продолжает существовать, и это — пятая война Николая Тихонова, которая продолжается спустя десятилетия после его смерти, и пока неизвестно, когда закончится. Будем надеяться, что завершится она новой победой замечательного русского и советского поэта.

«Лишь кошка, которую грел ребёнком,

Придёт за сердцем моим…»

Иллюстрация: Николай Тихонов во время работы в Политуправлении Ленинградского фронта. 1943 год.

17 декабря отмечается Международный день защиты секс-работников от насилия и жестокости. К этой дате НВ публикует архивный репортаж, при подготовке которого журналистка НВ Саша Горчинская и фотограф Наташа Кравчук съездили на Донбасс и пообщались с местными секс-работницами — женщинами, которые занимались этим до начала войны и продолжили после того, как в их регион пришла война.

Оксана

«Секс-работа может быть на разных уровнях. Есть девочки, которые работают в других местах, выглядят лучше и ездят, например, в Москву. Но я бы сказала, что трасса — это уже дно».

42-летняя Оксана, жительница города Славянск Донецкой области, стоит напротив небольшого придорожного кафе на выезде из города. Черные волосы собраны в хвост, лицо прикрыто маской.

Более 15 лет назад Оксана впервые попала в секс-работу — клиентов находила здесь же, на трассе. В последнее время женщина практически не работает — говорит, что на это есть сразу несколько причин. Во-первых, ее взрослая дочь уже заканчивает 11 класс, и Оксане не хотелось бы, «чтобы девочке было стыдно». Во-вторых, не так давно у женщины диагностировали онкологию — рак шейки матки. Она проходит лечение лучевой терапией.

«Сейчас возраст, чтобы стоять на трассе, уже не тот. Теперь уже — дорога молодым», — объясняет Оксана.

Мы встречаемся в этом кафе, потому что женщина хочет воспользоваться услугами мобильной амбулатории — рядом припаркован белый микроавтобус с логотипом международного благотворительного фонда Альянс общественного здоровья. Там можно бесплатно и конфиденциально протестироваться на ВИЧ и гепатит С, получить презервативы, лубриканты и другие гигиенические средства. Организация работает по всей Украине с уязвимыми группами населения, в том числе с секс-работницами и людьми, живущими с наркозависимостью.

Оксана принимала наркотики около 20 лет, множество раз ездила в реабилитационные центры — не принудительно, а по собственному желанию — но уже девять лет как не употребляет. Вместо этого женщина проходит заместительную поддерживающую терапию (ЗПТ).

«Моя дозировка — 100 мг метадона [один из двух официально зарегистрированных и легальных в Украине препаратов ЗПТ в Украине, — НВ]. Но когда употребляла опий, то дозировка доходила до 20 кубов в день», — рассказывает о себе Оксана.

Она сравнивает пункты выдачи терапии в Краматорске и Славянске и говорит, что в последнем условия получше — сотрудники, по ее словам, относятся к клиентам с пониманием и уважением.

Оксана утверждает, что оказание секс-услуг для нее — не работа или хобби, а просто способ заработать денег. Но добавляет: другая работа в ее регионе тоже есть — «было бы желание устроиться, а варианты найдутся».

Девушки, работающие на этой трассе, в среднем берут за услугу от 300 гривен. Возрастная категория довольно широкая; по словам Оксаны, есть и несовершеннолетние, в возрасте от 12 лет. Женщина предполагает, что это дети из неблагополучных, бедных семей.

«И люди [пользовались их услугами]. Это, наверное, педофилы какие-то. Как так можно? Ребенок же совсем стоит!», — отмечает собеседница НВ.

Работать на трассе, признается Оксана, страшно. Бывали случаи, когда девушки погибали прямо там, под колесами автомобилей. Иногда попадаются и неадекватные клиенты, поэтому далеко местные секс-работницы стараются не выезжать — это небезопасно.

«Если вдруг что, здесь [в пределах города, — НВ] мы знаем, куда сбежать, тут нам какую-то помощь окажут. Для меня всегда было важно вернуться домой, к маме и ребенку», — говорит женщина.

В 2014-м, когда в Славянске велись активные боевые действия, было страшно еще и из-за войны. Женщины опасались, что их «могли забросить в танк и увезти куда-то».

На вопрос о том, «крышует» ли кто-то работу местных секс-работниц, Оксана отвечает отрицательно — мол, здесь все сами по себе. До войны приезжала местная милиция, которая имела свою «таксу», — например, если это был участковый, нужно было купить ему пачку сигарет. Старшим по званию — дать денег «на бензин», а может даже и заплатить по 200-300 гривен.

Марина

Чуть дальше по трассе, на перекрестке перед самым выездом из города, виднеются руины кирпичных зданий. Когда-то ими было кафе под названием Метелица — довольно популярное в прежние времена место. В 2014-м Славянск пострадал от обстрелов — тогда город меньше трех месяцев пробыл в оккупации пророссийских сепаратистов, и 5 июля 2014-го был освобожден украинской армией.

Чуть поодаль виднеются белые стены областной психиатрической больницы. В ходе обстрелов ее корпуса были сильно разрушены, и даже сейчас в белых стенах кое-где видны темные дыры — места, куда, как говорят, «прилетело».

«Когда началась война, я жила вон там, чуть выше. Первой взорвалась заправка, бабахнула. Я стояла во дворе, курила, было темно. Выкинула бычок, и пуля такая мимо — „фуух». Потом девочка вышла на улицу — шла за рассадой, и ей голову оторвало. Здесь было жестко, коровы мертвые валялись… Ужас, в общем», — 43-летняя местная жительница Марина [имя изменено по просьбе героини, — НВ] показывает рукой в сторону разрушенной психбольницы.

На Марине черная майка и ярко-розовая длинная юбка в пол. Лицо скрыто под маской и солнцезащитными очками. В секс-работе женщина уже больше 17 лет, и Метелица сейчас — одна из точек, где она ищет клиентов.

«Мы стоим на этом месте, потому что здесь развилка. Раньше тут тоже часто работали, когда еще существовало само кафе — хорошее такое заведение было. Сейчас, бывает, мужчины у таксистов спрашивают, „где девочки» — в телефоне вбили и приехали», — объясняет женщина.

Параллельно с этой работой Марина также трудоустроена как помощник повара. Однако о том, что задействована в секс-работе, особо не распространяется: «Кому оно нужно, знать это?».

Клиенты, говорит Марина, бывают совершенно разные — и щедрые, и не очень. Расценки у нее и других местных секс-работниц стартуют от 200 гривен и заканчиваются ориентировочной суммой в 500 гривен за конкретную услугу.

«Сперва, конечно, смотришь на клиентов — что у людей в кармане, что на них надето, и думаешь, какую сумму назвать», — объясняет она принцип формирования цены.

Марина, как и Оксана, признается, что работать на трассе сейчас страшно. Раньше контингент клиентов был более разнообразен, сейчас же это в основном местные — после начала войны на Донбассе и оккупации части территорий трафик на местных дорогах существенно уменьшился, а вместе с ним — и количество клиентов.

По словам женщин, им неоднократно приходилось сталкиваться с насилием мужчин — как со стороны пророссийских боевиков в 2014-м, так и со стороны украинских военных уже после освобождения Славянска.

«Есть и нормальные, конечно, они же не все такие. Но есть и придурки, — рассуждает Марина. — Были ситуации, когда было страшно — убегала по полям. Потому что дебилов хватает, если бы догнал — убил бы. Сделал [дело] — а платить не хочет. При этом одет хорошо, выглядит отлично. То ли он „блатует», что „перед проституткой» позволяет себе не платить, то ли что…»

Однако встречаются и адекватные клиенты на хороших авто, рассказывают женщины — такие обычно не скупятся на деньги: «Бывает, в сауну приглашают, пива попить, раков поесть. Побольше бы таких. Но их мало».

Как и часть других женщин, работающих здесь, Марина также живет с наркозависимостью. Впервые попробовала наркотики в 17 лет из-за сложных отношений с матерью:

«У меня мама такая: есть мнение ее и неправильное. Она меня иногда не пускала домой, поэтому с семнадцатилетнего возраста я часто ходила куда-то переночевать. Так попадала в разные компании, потихоньку познакомилась с наркотиками, с „ширкой». И все».

С 20 лет Марина периодически попадала в местные реабилитационные программы. Многие из них тут — с религиозным уклоном, то есть при разнообразных христианских общинах. Для клиентов таких ребцентров пребывание там бесплатное.

Реабилитация строится на отказе от наркотика, поэтому пациенты поначалу могут страдать от абстинентного синдрома, который в народе называют «ломкой». Так происходило и с Мариной.

«После одного из центров меня начало „кумарить». Пока мне Лирику [противоэпилептический медицинский препарат, — НВ] привозили, было еще неплохо. А когда осталась „на сухую», взвыла — говорю, все, идите куда хотите», — вспоминает женщина.

Дольше всего — год — она пробыла в местном реабилитационном центре под названием Добрая весть. Об этих днях Марина рассказывает так:

«Они не заставляли меня ничего делать через силу. Сказали: «Полежи десять дней, отдохни», — а потом началось изучение Библии и вся эта программа. Я уже потом была такая — «Аллилуйя!».

На шее у Марины — золотая цепочка с крестиком. На вопрос о том, действительно ли она верит в бога, женщина удивленно пожимает плечами: «Я верю. А кто не верит? Господь — есть. Аминь».

Татьяна

Температура на улице переползла за отметку +30°C, но девушки все равно работают, в ожидании клиентов прячась между руинами разрушенной Метелицы, в тени буйной дикой зелени.

Рядом с Мариной на старых кирпичных ступеньках сидит еще одна женщина, которая представляется Татьяной. Ей 36, на трассу она попала из-за мужа, но в подробности Татьяна не вдается, предлагая расспросить об этом самого супруга.

У женщины двое детей, шестнадцатилетний сын и двенадцатилетняя дочь, которые живут отдельно, в селе.

«Слава богу, пока не знают, чем я занимаюсь. Ключевое слово — пока», — говорит она.

Татьяна признается, что прибегла к секс-работе с одной целью — заработать на жизнь. Поэтому больше пары клиентов в день не берет: «Мне много не надо, лишь бы пропитаться».

После начала боевых действий на Донбассе местные секс-работницы стали чаще сталкиваться с проявлениями насилия. Чтобы продемонстрировать, на что порой способны клиенты, Татьяна приподнимает майку и показывает огромный синяк на боку: «Дело сделал, а платить за это не захотел».

Татьяна также со страхом вспоминает 2014-й. Когда Славянск захватили представители так называемого «ДНР», говорит она, женщины особенно боялись за свою жизнь:

«Идешь на работу и не знаешь, вернешься ли. Туда же [в „ДНР»] брали всех, кого не лень — и наркозависимых, и бывших заключенных. При этом так называемые „власти ДНР» наркотики запрещали, но сами при этом подпольно употребляли».

В разговор вступает Марина:

«Когда были активные боевые действия, нужно было ежедневно ездить на точки ЗПТ за препаратом. Тогда из-за ограничений его выдавали не на несколько дней, а только на один. То же самое медсестры, персонал — они были вынуждены каждый день ездить под обстрелами на работу».

Сейчас по «законодательству» так называемого «ДНР» и заместительная поддерживающая терапия для наркозависимых, и препараты, которые выдаются клиентам ЗПТ на подконтрольных Украине территориях, на оккупированной части Донбасса запрещены. За попытку провезти их можно получить до десяти лет заключения.

Перед тем, как попрощаться с женщинами, решаю поинтересоваться у них, как они относятся к смене терминологии в отношении их работы: в последнее время в мире, и в частности в Украине, стараются отойти от терминов «проститутка» и «проституция», вместо этого употребляя словосочетание «секс-работа».

«Как не называй, а проститутками все равно останутся. Это же как милиция, которую переименовали в полицию», — смеется в ответ на это Марина.

Между тем, легализацию секс-работы девушки скорее поддерживают — считают, что это упростило бы их труд, доступ к медицинским услугам и добавило бы некоторой защищенности.

Что говорит статистика

Судьбами таких женщин, как Марина, Оксана и Татьяна, опекаются в краматорском благотворительном фонде Свитанок. Здесь работают с женщинами из Донецкой и Луганской областей, которые попали в сложные жизненные обстоятельства, в том числе и переселенками с оккупированных территорий.

В 2018-2019 годах фонд совместно с Fondation Médecins du Monde провел исследование, чтобы детальнее изучить проблемы и вызовы, с которыми сталкиваются женщины их целевой группы в регионе.

«В рамках исследования мы опросили 150 женщин из сообщества, которые проживают вблизи временно оккупированных территорий Донецкой и Луганской областей. Опрос проходил методом интервью — анкетирования. Также мы записали глубинные интервью с пятнадцати женщинами, употребляющими наркотики», — рассказывает Наталья Безелева, руководитель БФ Свитанок.

Исследование показало, что 36 женщин (или же 24% опрошенных) имеют опыт предоставления сексуальных услуг за деньги, наркотики, еду или безопасность. У восьми из них был секс с сотрудниками полиции, у шестерых — с военнослужащими. 24 женщины сталкивались как минимум с одним случаем принуждения к сексу. Четыре опрошенные указали, что их принуждали к этому сотрудники полиции. 17 женщин испытывали физическое насилие во время предоставления секс-услуг.

«Мы опросили небольшое количество женщин, но даже эти данные уже формируют некоторую картину», — комментирует исследование Наталья Безелева.

Практически у половины респонденток на момент опроса не хватало финансовых средств даже для покупки еды; а уровень безработицы среди них на тот момент был значительно выше, чем средние значения по региону. 56,7% опрошенных женщин не имели никакой работы, еще 36% работали неофициально, в то время как средние данные по безработице в Донецкой и Луганской областях составляли 14.4% и 15.3% соответственно.

Есть некоторые данные, касающиеся и наркозависимости: так, 29,3% хотя бы раз испытывали передозировку опиоидами, а 57,33% никогда не получали наркологическое лечение.

Заместительную поддерживающую терапию на момент интервью получали 28,67% опрошенных, а четверть респонденток были вынуждены прервать ЗПТ из-за вооруженного конфликта. 12% женщин заявили, что им отказывали в лечении из-за употребления уличных наркотиков.

«Бедственное положение женщин, употребляющих наркотики, усугубилось еще и в связи с тем, что практически каждой пятой пришлось изменить место жительства из-за военного конфликта», — добавляют в Свитанке.

Согласно опросу, место жительства из-за конфликта сменили 14% опрошенных женщин, однако лишь 12,67% из них получили статус временно перемещенных лиц.

35,33% респонденток когда-либо испытывали физическое насилие, а 14% переживали сексуальное насилие со стороны своего партнера.

«Зачастую женщины даже не понимают, что это сексуальное насилие — не осознают этого. Не понимают, что они могут сказать „нет»», — поясняет Наталья Безелева, при этом добавляя, что ни одна из участниц опроса, переживших насилие, не обращалась за помощью в кризисный центр.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.